Диодор дал нам очень подробный рассказ о детстве и юности Агафокла. При более внимательном изучении этого рассказа выяснится, что он не является единым, а содержит информацию из двух совершенно разных источников. Прежде чем перейти к критике отдельных высказываний, необходимо разделить эти два источника. Поэтому я хотел бы попытаться строго провести это разделение, воспроизведя начало отчета Диодора в буквальном переводе и, таким образом, обозначив и заключив в скобки как интерполяции те части, которые не принадлежат к регулярно продолжающемуся основному повествованию.
[Каркин был изгнан из своего родного города Регия и поселился в Термах, городе на Сицилии, который в то время находился под властью карфагенян. Здесь он влюбился в одну из местных женщин и сделал ее беременной. После этого его постоянно тревожили сны, и поскольку теперь он беспокоился о последствиях зачатия, он поручил нескольким карфагенянам, направлявшимся к Дельфийскому оракулу, посоветоваться с богом об ожидаемом ребенке. Карфагеняне добросовестно выполнили задание и получили ответ, что мальчик однажды принесет большое несчастье Карфагену и всей Сицилии. Отец настолько испугался, что бросил новорожденного ребенка и поставил рядом с ним охрану, чтобы дождаться его смерти. Через несколько дней ребенок все еще не умер, поэтому охранники потеряли бдительность. Тогда мать пришла ночью и тайно забрала ребенка, но не понесла его домой, боясь мужа, а отдала своему брату Гераклиду и назвала его по имени своего отца Агафоклом. Мальчик был воспитан Гераклидом, вырос в красавца и не по летам развился физически. Когда ему было семь лет, Каркин был приглашен Гераклидом на жертвоприношение; там он увидел играющего со сверстниками Агафокла и восхитился его красотой и силой. Когда женщина сказала, что их ребенок, должно быть, стал бы таким же, если бы выжил, он признался, что очень сожалеет о своем косяке и зарыдал в три ручья. Тут женщина поняла, что желание ее мужа совпадает с ее чаяниями, и открыла ему все дело. Каркин весьма обрадовался и сразу же взял сына к себе, но из страха перед карфагенянами отправился со всей семьей в Сиракузы].
Он был беден и обучил юного Агафокла ремеслу гончара. Примерно в это время коринфянин Тимолеонтт, победив карфагенян в битве при Кримисе, предоставил сиракузское гражданство всем желающим. Каркин тоже был принят в число граждан вместе с Агафоклом, но наслаждался им лишь короткое время, так как вскоре после этого умер.
[Мать поставила для своего сына каменную статую в роще; рои пчел прилепились к ней и стали готовить мед на ее бедрах. Из–за этого знака спросили некоторых людей, которые разбирались в таких вещах, и все они истолковали его так, что в более зрелые годы Агафокл однажды достигнет большой славы; и так и случилось].
Дамас, один из самых знатных граждан Сиракуз, влюбился в Агафокла. Он платил ему большие деньги, так что тот смог накопить кое–какое состояние, а затем, когда один из хилиархов пал, Дамас, назначенный полководцем против Акраганта, поставил его хилиархом на освободившееся место.
[Агафокл еще до похода (πρὸ τῆς στρατείας) вызывал всеобщее восхищение размером своих доспехов; ведь он всегда старательно носил с собой на учениях такое большое и тяжелое вооружение, что никто из остальных не мог им воспользоваться].
Как хилиарх он приобрел еще большую славу, так как не только противостоял любой опасности и был храбр в бою, но и всегда проявлял себя смелым и способным переговорщиком с народом. Тем временем, когда Дамас умер от болезни и оставил все свое имущество жене, Агафокл женился на ней и таким образом стал одним из самых богатых граждан (XIX 2, 2-3, 3).
Если отбросить отмеченные скобками интерполяции, то в остатке мы получим протекающее в весьма естественной взаимосвязи сжатое, основанное на фактах повествование. За сообщением о смерти Каркина следует замечание о том, что после потери отца Агафокл пользовался покровительством Дамаса, а за информацией о повышении до хилиарха непосредственно следует продолжение, что Агафокл приобрел большую славу как хилиарх. Повествование, которое стало единообразным благодаря удалению вставок, в разных местах содержит соприкосновение Тимея и Юстина, в то время как в интерполяциях такие соприкосновения вообще не встречаются.

Разделы, обозначенные выше как интерполяции, не продолжают друг друга, но, тем не менее, тесно связаны между собой. Прежде всего, следует отметить, что первый раздел Диодора, по замечанию Феррари, в основном представляет собой лишь переписывание легенды о Кире. Как и в случае с Агафоклом, легенда о Кире была позже перенесена на Гиерона II, как видно из рассказа Юстина приводит о его рождении и чудесном спасении:
XXIII 4, 6-8: ex ancilla natus ac propterea a patre velut dehonestamentum generis expositus fuerat. Sed parvulum et humanae opis egentem apes congesto circa iacentem melle multis diebus aluere. Ob quam rem responso aruspicum admonitus pater, qui regnum infanti portendi canebant, parvulum recollegit omnique studio ad spem maiestatis, quae promittebatur, instituit.
Он родился от служанки, и поэтому был выброшен отцом как бесчестие рода. Но вокруг нуждавшегося в человеческой помощи крохи роились пчелы и много дней кормили его медом. По этой причине отец, предупрежденный ответом гаруспика, который пел о даровании царства ребенку, забрал малыша и со всем усердием возлагал надежду на обещанное величие.
С помощью приведенной здесь истории о Гиероне мне кажется возможным проследить сагу о Кире еще дальше, чем Феррари. В рассказе Диодора об Агафокле отсутствует очень важная часть легенды, конкретно чудесное спасение брошенного мальчика каким–то животным, которое обычно повторяется во всех версиях. Юстин же дает нам возможность найти этот недостающий фрагмент у Диодора, сообщив нам, что в версии, распространенной в Сицилии, животное, которое должно было кормить брошенного мальчика, заменено пчелиным роем. В результате мы, естественно, обратим свое особое внимание на рой пчел во второй вставке Диодора, и тогда мы, конечно, легко убедимся, что все те странные детали, которые приводятся во второй вставке, по сути, являются не более чем рационализацией недостающей части о кормлении пчелами. Все, что казалось правдоподобным в легенде, точно воспроизведено в первой вставке, но то, что было откровенно невероятным, пытались объяснить, перенеся с самого Агафокла на его истукан. Пророчество о будущем величии брошенного мальчика в саге о Гиероне верно сохраняется во второй вставке, несмотря на изменение легенды. Третья интерполяция у Диодора (которая, кстати, уже отмечена выражением πρὸ τῆς στρατείας как не относящаяся к основному повествованию) имеет определенную внутреннюю связь со второй вставкой; ибо там прорицатели предсказали мальчику великое будущее, а здесь он представлен как Геркулес и, кроме того, снабжен соответствующими его силе доспехами. Феррари приписывает перенос легенды о Кире на Агафокла историку Каллию, который всегда его прославляет. Это предположение уже само по себе вполне приемлемо и приобретает еще большую вероятность теперь, когда мы признаем, что автор переноса имел в виду сицилийскую версию и поэтому не может быть отождествлен с Дурисом. То, что Диодор опирался непосредственно на Каллия, маловероятно, поскольку, во–первых, в его непрерывном рассказе совершенно безошибочно угадываются следы Дуриса, во–вторых, следы Каллия появляются у Диодора в окружении Дуриса, и, в-третьих, рационализация саги также указывает на существование среднего звена, поскольку она не может происходить ни от первоначального рассказчика, ни от Диодора, который в целом лишь механически воспроизводит свой источник. Рационализация здесь особенно хорошо подходила бы Дурису, так как аналогичным образом он однажды из рационалистических соображений заменил реку Термодонт из параллельной традиции статуей юноши Термодонта (фр. 6 = Plut. Demosth. 19).
Критикуя отдельные детали в рассказе Диодора, мы, как правило, должны следовать принципу: не включать в интерполированные части все, что попало в них через переписывание легенды о Кире, а в основном повествовании попытаться провести различие между тем, что принадлежит к оригинальной хорошей традиции и тем, что состряпано только на тимеевых сплетнях. То, что отца Агафокла звали Каркин и он переехал из Регия в Термы как изгнанник, конечно, верно, но был ли он также гончаром, несколько сомнительно; во–первых, гончар не такая важная птица, чтобы отправлять его в изгнание, а во–вторых, не только Агафокл, но и его старший брат Антандр до него рано достиг высших государственных постов, что, вероятно, указывает на то, что Каркин имел нерядовую родню. Как и в случае с Агафоклом, пытались принизить происхождение и других выдающихся людей, так, например, Эвмена сделали сыном бедного возчика, тогда как в действительности он происходил из семьи, которая была настолько уважаемой, что даже царь Филипп Македонский был связан с ней узами гостеприимства (Plut. Eum. 1). Подобное очернение происхождения зародилось в кругах знати, где на всех, кто поднялся высоко, смотрели с завистью. Как в результате черного пиара получилось, что Каркин стал гончаром, а отец Эвмена — возчиком, теперь, конечно, уже не узнать.
Мать Агафокла происходила из Терм, но была не карфагенянкой, а гречанкой, поскольку ее отца звали Агафоклом, а брата Гераклидом. Диодор предполагает, что Каркин не жил с ней в постоянном браке и произвел от нее на свет Агафокла как своего первенца (ἐμπλακεὶς δὲ τῶν ἐγχωρίων τινὶ γυναικὶ καὶ ποιήσας αὐτὴν ἔγκυον, συνεχῶς κατὰ τοὺς ὕπνους ἐταράττετο). Но в этот рассказ не влезает родившийся ранее Антандр. Можно было бы предположить, что Антандр был сыном другой матери и, таким образом, лишь сводным братом Агафокла, но, на мой взгляд, вряд ли стоит здесь спасать свидетельство Диодора произвольным допущением, поскольку оно, похоже, снова находится под влиянием легенды о Кире. Однако в переписанной легенде о Кире брошенный мальчик предстал не только как первенец, но и как единственный ребенок своих родителей. Говорят, что первые годы своей жизни Агафокл провел в доме своего дяди по материнской линии, Гераклида. Эта информация, правда, относится к легенде о Кире, но, с другой стороны, судя по имени Гераклид, она не может быть полностью вымышленной. Поэтому я хотел бы верить, что в детстве Агафокл действительно провел некоторое время в доме своего дяди, и что это пребывание в какой–то степени послужило историческим фоном для передачи легенды.
Когда Агафокл немного подрос, Каркин переехал с ним в Сиракузы. Диодор говорит в конце первого отрывка, что переехал он из страха перед карфагенянами. Конечно, не стоит придавать этому утверждению какого–либо значения, поскольку оно является неотъемлемой частью саги. Ведь если карфагеняне получили прорицание о том, что Агафокл однажды причинит им большой вред, то гонения карфагенян и страх Каркина вполне естественны. Согласно основному повествованию Диодора, прибыть в Сиракузы вместе с Агафоклом Каркина побудило приглашение Тимолеонта (после заключения мира с Карфагеном) всем грекам поселиться в Сиракузах. Тимолеонт имел в виду, прежде всего, греков, живущих на карфагенской территории, поскольку он прямо поставил условием мирного договора, чтобы карфагеняне отпустили на проживание в Сиракузах любого находящегося на их территории грека со всем его состоянием. Как известно, приглашением Тимолеонта воспользовались не менее 60 000 человек.
В первой интерполяции, Агафоклу, когда его нашел отец и привез в Сиракузы, было всего семь лет, тогда как, согласно прямому утверждению Тимея, ему во время переселения в Сиракузы уже исполнилось восемнадцать (εἰς τὰς Συρακούσας παρεγενήθη φεύγων τὸν τροχόν, τὸν καπνὸν, τὸν πηλὸν, περί τε τὴν ἡλικίαν ὀκτωκαίδεκα ἔτη γεγονώς). С Тимеем не спорит Юстин; ведь он называет Агафокла annos pubertatis egressus («достигшим зрелого возраста») еще до его переселения в Сиракузы и, более того, позволяет ему вести разбойничью жизнь, подразумевая, конечно, что ему не семь лет. В основном повествовании Диодор также принимает информацию Тимея как предпосылку, так как Агафокл согласно Диодору XXI 16, 5 родился в 361 году, поэтому во время упомянутой Диодором битвы при Кримисе, которая, согласно исследованиям Фольквардсена, произошла в 343 году ему было ровно восемнадцать. Используя два разных источника, Диодор чувствует, что в определенной степени противоречит сам себе. Поэтому он пытается лавировать, зафиксировав переселение на седьмом году жизни, перенеся обучение ремеслу гончара в Сиракузы, забанив информацию о возрасте у Тимея и связав призыв Тимолеонта не с переселением, а только с предоставлением гражданских прав. Если нужно сделать выбор между двумя противоречащими друг другу утверждениями о возрасте, то, без сомнения, то только в пользу утверждения Тимея. На возраст, указанный во вставке, опять же повлияла легенда о Кире, так как в различных формах легенды вновь найденный сын всегда предстает мальчиком, все еще занятым детскими играми, и, восемнадцатилетний юноша конечно же, исключался.
В Сиракузах Агафокл вскоре потерял отца. Тогда его взял под свое крыло высокопоставленный сиракузянин по имени Дамас, который, благодаря своему могущественному покровительству, быстро помог ему добиться продвижения по службе и известности. Не случайно Агафокл теперь находил завистников, которые высмеивали его отношения с Дамасом и пытались навести на него подозрения, придумывая гнусные сплетни. Тимей, конечно, не упустил возможности тщательно собирать и распространять их. Значимым в рассказанных им историях является замечание о том, что Агафокл скопил небольшое состояние, предаваясь блуду. Если к этому добавить, что Агафокл в молодости вел разбойничью жизнь (Юстин XXII, 1, 5), то можно увидеть, как почти систематически пытались показать, что он изначально был беден (Diod. 2, 7) и имел низкое происхождение, и только с помощью неблагородных средств стал обладателем богатства и престижа.
Под руководством Дамаса Агафокл принял участие в двух походах. Рассказы о этих походах есть у Юстина и Диодора:
Justin XXII 1, 11-14 Primo bello adversus Aetnaeos magna experimenta sui Syracusanis dedit. Sequenti Campanorum tantam de se spem omnibus fecit, ut in locum demortui ducis Damasconis sufficeretur, cuius uxorem adulterio cognitam post mortem viri in matrimonium recepit. Nec contentus, quod ex inope repente dives factus esset etc.
Во время первой войны против жителей Этны он показал себя сиракузянам с наилучшей стороны. Во время следующей войны с кампанцами он стал подавать такие надежды, что его выбрали на место умершего полководца Дамаскона. После смерти Дамаскона Агафокл женился на его вдове, которая была его любовницей еще при жизни мужа. Не довольствуясь тем, что из бедняка он внезапно стал богачом и т. д.
Diodor 3, 1: μετὰ δὲ ταῦτα αἱρεθεὶς ἐπ ̓ Ακράγαντα στρατηγός (sc. Damas), ἐπειδὴ τῶν χιλιάρχων τις ἀπέθανε, τοῦτον εἰς τὸν ἐκείνου τόπον κατέστησεν,
Затем, когда Дамас был избран стратегом против Акраганта и один из его хилиархов умер, он назначил на его место Агафокла.
В дальнейшем Диодор сообщает, что Дамас умер от болезни, а Агафокл женился на его вдове и таким образом стал обладателем огромного богатства. Обычно думают, что Диодор следует другому источнику, не Юстину, но, вероятно, недостаточно учитывают, что упоминание в подробностях сведений о продвижении Агафокла вследствие смерти хилиарха, и о его женитьбе на богатой вдове Дамаса указывает с самого начала на родство обоих рассказов Если Юстин отождествляет павшего хилиарха с Дамасом, то это, очевидно, связано с тем, что он опять читал Трога лишь отрывочно и поэтому, не обращая внимания на дальнейший ход повествования о смерти хилиарха, сразу перешел к рассказу о смерти Дамаса. Юстин правильно проводит различие между двумя разными кампаниями. Диодор, для краткости, упомянул только вторую. Первая кампания, как говорят, была направлена против этнейцев. Несомненно, Юстин имеет в виду кампанцев в Этне, так как Диодор говорит о Тимолеонте в XVI 82, 4: τοὺς ἐν Αίτνῃ Καμπανοὺς ἐκπολιορκήσας διέφθειρε («Осадив кампанцев в Этне, их истребил». Упоминаемая здесь кампания приходится на 339 год, то есть примерно на третий или четвертый год после переселения Агафокла в Сиракузы, и поэтому вполне может быть идентична той, о которой упоминает Юстин. Вторая кампания, в которой Агафокл достиг звания хилиарха, в любом случае была направлена против акрагантинцев. Если Юстин снова упоминает кампанцев, упомянутых в первой кампании, то он, очевидно, лишь запутывает. Мы уже достаточно осознали, насколько неряшливо он прочитал здесь Трога.
После того, как 3, § 1 Диодор повысил Агафокла до хилиарха, в § 2, он сначала приводит ряд других подробностей, а затем в § 4 снова возвращается к этому продвижению.
§ 1 Дамас, один из самых знатных граждан Сиракуз, влюбился в Агафокла. Сначала он платил ему большие деньги, так что тот смог накопить кое–какое состояние, а затем, когда один из хилиархов пал, а он сам был избран полководцем против Акраганта, он назначил его хилиархом на освободившееся место.
§ 4 Агафокл был признан народом за свои способности и возведен в чин хилиарха после того как он уже отличился в сражениях против варваров, но из зависти со стороны Сосистрата был лишен причитающейся ему за это почетной награды
Первое упоминание, как мы уже видели, находится в отрывке, взятом из Тимея, а второе представляет из себя еще одну вставку. Гольм считает, что Агафокл был назначен хилиархом во второй раз, но, по моему мнению, здесь мы видим не что иное, как дублет. Предполагаемые сражения с варварами могли соответствовать только сражениям с кампанцами и акрагантинцами. Однако автор вставки, вероятно, вообще ничего не знал о битвах, так как варваров, он вероятно, высосал из пальца. Кстати, можно заметить, что изложение § 4 снова вполне благосклонно к Агафоклу, а также к демосу, который вместе с ним, но очень враждебно к олигархическому лидеру Сосистрату. Здесь Агафокл обязан своим продвижением по службе собственной результативности, тогда как в отрывке, взятом из Тимея, он обязан этим только безнравственной любви Дамаса.
Когда Агафокл уже пользовался большим уважением, сиракузяне однажды отправились в Италию с мощным отрядом на помощь кротонцам, осажденным бруттиями. В этой кампании участвовали и Агафокл, и его брат Антандр, причем последний даже занимал должность стратега. Как продолжалась война, конкретно не сообщается, но из последующего появления Агафокла в Италии можно сделать вывод, что Кротон был освобожден и бруттии изгнаны. О заключении настоящего мира между кротонцами и бруттиями Диодор упоминает только в 317 году (10, 3).
Во время войны в Сиракузах олигархи и демократы вели между собой ожесточенную борьбу. Олигархи находились под руководством Сосистрата и Гераклида. В своей оценке этих двух людей Диодор показал, что он полностью зависит от источника, на котором основывается. В нашем месте они «мужи, которые провели большую часть своей жизни в заговорах, убийствах и в непочтительности к богам (ἄνδρες ἐν ἐπιβουλαῖς καὶ φόνοις καὶ μεγάλοις ἀσεβήμασι γεγονότες τὸν πλείω τοῦ βίου), а в 71, 4, следуя Тимею Диодор называет Сосистрата «самым выдающимся из изгнанников», и немного погодя «мужем, который был в состоянии держать под наблюдением тех, кто злоупотреблял служебным положением» (δραστικὸν ἄνδρα καὶ δυνάμενον ἐφεδρεῦσαι τοῖς κακῶς προϊσταμένοις τῆς ἡγεμονίας).
Демократы уже в то время, судя по всему, возглавлялись исключительно Агафоклом. Агафокл начал борьбу, обвинив перед народом олигархических лидеров в измене; он не мог, однако, привлечь их к суду, но был вынужден допустить, что после возвращения из Кротона они полностью забрали в свои руки управление государством. Кажется, что описание появления Сосистрата у Полиэна относится к этому контексту. Сосистрат изгнал фолловеров Агафокла, а когда все они покинули Сиракузы, он коварно напал на них по дороге и убил большинство из них. Говорят, что благодаря имуществу изгнанников он обогатился настолько, что для защиты своего правления смог содержать армию, которая состояла из эллинов и варваров, а также частично из освобожденных пленников (Полиэн V 37).
Агафокл, возможно, уже предвидел такой поворот и поэтому счел целесообразным не возвращаться в Сиракузы, а остаться в Италии со своими сторонниками (μετὰ τῶν κοινοπραγούντων). Вероятно, он надеялся со временем найти здесь прочную базу, чтобы иметь возможность привлечь к себе изгнанников–демократов, а затем, наконец, вернуться во главе их в удобный момент и таким образом возвратить Сиракузы под свой контроль. Сначала Агафокл совершил нападение на Кротон. Во время войны здесь были партийные разногласия, в которых олигархи нашли поддержку у Гераклида и Сосистрата (10, 3). После ухода сиракузской армии Агафокл, очевидно, вновь вмешался в эти споры сторон. То, что он намеревался вернуть демократов на передний план, само по себе очень вероятно, а также подтверждается тем фактом, что, согласно прямому свидетельству Диодора (XXI 4), впоследствии он был в дружеских отношениях с одним из лидеров демократов того времени, Менедемом. Атака Агафокла не увенчалась успехом. Он снова был отброшен и поэтому решил воздержаться от дальнейших попыток против Кротона, где сохранялось олигархическое правление, но через некоторое время демократы снова пришли к власти, изгнали олигархов и вели с ними войну в течение двух лет, пока, наконец, не победили и не свергли их в 317 году (10, 3 и 4). Из этой информации мы получаем некоторые подсказки для определения времени нападения Агафокла на Кротон. В любом случае, оно произошло до 319 года.
После неудачи нападения на Кротон Агафокл поступил на службу к Таренту. Здесь он принимал участие во всевозможных дерзких предприятиях, но попал под подозрение, что ставил под угрозу безопасность города, и поэтому был уволен со службы. Подозрение, должно быть, не было беспочвенным, поскольку Агафокл всегда имел в виду приобретение прочной базы для дальнейших начинаний. После отъезда из Тарента Агафокл собрал вокруг себя находившихся в различных городах Италии изгнанников–демократов, и отправился с ними в Регий. Город Регий воевал с Гераклидом и Сосистратом, что позволяет предположить, что в то время там было демократическое правление. В таких обстоятельствах Агафокл и его фолловеры прибыли в очень подходящее время. Его вмешательство, должно быть, было весьма результативным, хотя Тимей, которому здесь следует Диодор, с досады хранил о нем полное молчание; а между тем ему даже удалось добиться падения Гераклида и Сосистрата в Сиракузах и принудить к возвращению себя и своих приближенных.
После того как Агафокл вошел в Сиракузы, он сразу же восстановил демократию. Он распустил совет из шестисот вельмож, возглавлявших управление государством во времена олигархии, и отправил в изгнание ряд самых выдающихся людей. До его прибытия Сосистрат уже покинул Сиракузы.
Новое демократическое правительство просуществовало в Сиракузах совсем недолго, так как вскоре олигархи снова начали быковать. Сначала они пытались преследовать Агафокла в суде, а затем, когда им это не удалось, перешли к открытым военным действиям. О судебном преследовании Агафокла мы узнаем только из Юстина, который говорит в XXII 1, 14 и 15: Nec contentus, quod ex inope repente dives factus esset, piraticam adversus patriam exercuit. Saluti ei fuit, quod socii capti tortique de illo negaverunt («Не довольствуясь тем, что из бедняка он внезапно стал богачом, Агафокл занялся морским разбоем и грабил свою же родину. Он ушел от отвественности только потому, что его сообщники, когда их схватили и подвергли пытке, отрицали его соучастие»). Юстин невнятно говорит о допросе свидетелей, хотя его более полный источник наверняка говорил о целом процессе над Агафоклом, поскольку допрос свидетелей без предварительного обвинения — это абсурд. Обвиняли его, как мы видим, в ограблении отечественных кораблей. Вполне возможно, что оно было предъявлено с полным основанием; по крайней мере, искушение заняться пиратством во время пребывания в италийских приморских городах для Агафокла было велико. Так он приобрел бы средства на содержание своих войск, и то, что он оставил бы такие возможности неиспользованными, вряд ли можно поставить ему в заслугу с самого начала. Возможно, захват кораблей, принадлежавших богатым сиракузским олигархам, доставлял ему еще большее удовольствие. Конечно, оправдание Агафокла в суде мало что может доказать, потому что, поскольку судебный процесс имел только политическую подоплеку, приговор на том же процессе также был вынесен только по политическим соображениям. Более поздние историки полностью игнорируют упоминание Юстина о суде и используют его рассказ об агафокловом пиратстве весьма своеобразно, поскольку делают из него вывод, что Агафокл в то время действительно был лишь предводителем разбойников. Так, например, Пласс говорит: «Агафокл собирал беглецов всякого рода, и отсюда, если принять во внимание путаные высказывания Юстина, он стал великим грабителем на суше и на море». Гольм также находится под влиянием этой точки зрения, поскольку он говорит, что Агафокл пошел к Регию «с кучкой людей, которые бежали вместе». Отрывок Диодора, лежащий в основе замечания Гольма, звучит так: συνήθροισε τοὺς κατὰ τὴν Ἰταλίαν φυγάδας, καὶ Ῥηγίνοις ἐβοήθησεν, «он собрал беглецов (φυγάδας) со всех концов Италии и пошел на помощь Регию». Под φυγάδες здесь, конечно же, подразумеваются изгнанники–демократы, проживающие в различных италийских городах. Мы должны видеть в них не сброд, а самых уважаемых и в прошлом самых влиятельных людей в государстве.
Олигархи добились большего успеха против Агафокла в открытой войне, чем в суде. Здесь их поддерживали карфагеняне, которых мы обычно видим в союзе с ними. Агафокл, похоже, тоже не остался без помощи извне, поскольку, согласно Диодору 6, 2, в его свите были представители различных сицилийских городов. В вышеупомянутом отрывке Диодор указывает, какие войска Агафокл выбрал для государственного переворота, совершенного в 317 году: «Он завербовал из Моргантины и других срединных городов людей, которые ранее сопровождали его против карфагенян. Ибо все они благосклонно отзывались об Агафокле за его большие успехи в походах» (κατέλεξεν εἰς τάξεις τούς τε ἐκ Μοργαντίνης καὶ τῶν ἄλλων τῶν ἐν τῇ μεσογείῳ πόλεων τοὺς αὐτῷ πρότερον συμπορευθέντας πρὸς Καρχηδονίους. οὗτοι γὰρ πάντες πρὸς ̓Αγαθοκλέα μὲν εὐνούστατα διέκειντο, πολλὰ προευηργετημένοι κατὰ τὰς στρατείας). Весселинг и вслед за ним Грот, Гольм и Феррари переводят здесь πρὸς Καρχηδονίους как «к карфагенянам», что лингвистически не родня и фактически совершенно неверно. Если следовать обычному значению πρὸς, переводя его как «против», то получается, что Агафокл до своего государственного переворота был в союзе с сицилийцами. Если исходить из множественного числа κατὰ τὰς στρατείας (в походах), то союз должен был существовать в течение некоторого времени и, следовательно, уже действовал во время этих походов. Да и после изгнания из Сиракуз Агафокл укрылся у сицилийцев. Диодор очень мало рассказывает нам о ходе войны. Рассказав об участии карфагенян в войне, он сначала делает несколько общих замечаний об Агафокле, а затем приводит один пример его воинского благоразумия и результативности. Общие замечания сформулированы так: «Постоянно происходили опасные сражения и столкновения больших сил, в которых Агафокл то как штатский (ἰδιώτης), то как полководец проявил энергию и находчивость, так как в любых обстоятельствах был способен придумать что–нибудь полезное. В качестве примера можно привести следующий весьма запоминающийся поступок». Особую трудность в этих словах представляет указание на то, что Агафокл из рядового вскоре стал полководцем (ποτὲ μὲν ἰδιώτης ὤν, ποτὲ δὲ ἐφ ̓ ἡγεμονίας τεταγμένος). Гольм читает здесь, что Агафокл в той войне был то простым солдатом, то генералом, но ἰδιώτης может означать не что иное, как частное лицо (например, Polyaen V 3, 7 Ἀγαθοκλῆς τὴν χλαμύδα περιελὼν καὶ τὴν μάχαιραν αὑτὸν ἰδιώτην ἀπέφηνε, «Агафокл, сняв хламиду и меч, представился частным человеком»). Кстати, даже если согласиться с переводом Гольма, неправдоподобность перевоплощений из солдата в генерала и обратно все равно будет оставаться. Самый простой способ устранить ее — предположить, что как невоенный он боролся с Сосистратом и Гераклидом. При точном анализе источников можно обнаружить, что приведенные сведения имеет тенденцию прославлять Агафокла и поэтому должны быть исключены из рассказа Тимея, на котором они основаны, и отнесены к интерполированному источнику. Они также непосредственно связаны со вставкой в 3, 4 о начале ссоры между Агафоклом и лидерами олигархов. Как и общие замечания, индивидуальный пример результативности Агафокла, конечно, также должен быть априорно отнесен к включенному источнику. Диодор рассказывает об этом в следующих словах:
«Когда сиракузяне однажды расположились лагерем возле Гелы, Агафокл с тысячей воинов незаметно вошел в город ночью. Но Сосистрат явился с сильным, хорошо организованным войском, отразил вторгшихся врагов и уложил около трехсот из них. Остальные пытались бежать через узкий проход и уже видели перед глазами неминуемую гибель, когда Агафокл вопреки всему вытащил их из опасной ситуации. Он, со своей стороны, сражался храбрее всех, получил семь ран и был полностью изнурен из–за потери крови. Поскольку враги давили на него все сильнее, он приказал трубачам отправиться в два разных конца на стене и дать сигнал к бою. Те быстро выполнили приказ. Войска, шедшие из Гелы на помощь, не могли в темноте правильно оценить обстановку, и поскольку они предположили, что другие сиракузяне вошли и контролируют оба конца стены, они отказались от преследования, разделились на две части и поспешно побежали в направлении звука труб. Тем временем войска Агафокла получили передышку и благополучно вернулись в лагерь. Таким образом Агафокл перехитрил врага и спас не только себя, но и семьсот своих товарищей».
Против достоверности рассказанной здесь истории можно выдвинуть несколько проблем, которые нелегко устранить. Сначала приходишь в замешательство, когда пытаешься определить местонахождение упомянутого Диодором узкого прохода. Действительно ли в окрестностях Гелы существовали высоты, которые были бы непреодолимы для бегущих войск, по мнению Шубринга, по меньшей мере, очень сомнительно. Гольм думает об узких улицах города, но, вероятно, упускает из виду факт, что выражение οἱ προσβοηθήσαντες ἐκ τῆς Γέλας (шедшие из Гелы на помощь) явно указывает на место, расположенное за пределами Гелы. Не менее смущает вопрос о том, как трубачам удалось выбраться из предполагаемого узкого места, когда все пути были перекрыты, а войска уже потеряли надежду на спасение. Кроме того, маловероятно и то, что уловка Агафокла могла помочь вовремя, ведь сражение в узком проходе продолжалось безостановочно, пока не прозвучали трубные сигналы. Потери в узком месте должны были быть довольно высоки, если Агафокл действительно был ранен семь раз, но, тем не менее, в расчетах Диодора они полностью игнорируются, поскольку Агафокл нападает с 1000 человек, теряет 300 из них в городе в первой стычке с Сосистратом и возвращается в лагерь с 700 целыми и невредимыми. Я считаю, что эти цифры приблизительно верны, и что битва в узком месте должна быть вычеркнута из истории вместе со стратегемой и сигналами к атаке. Мы найдем еще много примеров, подтверждающих, что автор включенного источника (Дурис) пытается сделать свое сообщение о сражении интересным, фальсифицируя военные хитрости, и добавлением трубных сигналов придав ему, так сказать, театральность. Рассказ о ночных трубных сигналах по тому же шаблону, вероятно, также придуманному Дурисом, можно найти и у Полиэна V 23. В качестве историчного в вышеприведенном сообщении Диодора мы должны зафиксировать только то, что действительно относится к ситуации, которая является предпосылкой для стратегемы, а именно, что Агафокл расположился лагерем с сиракузянами около Гелы и однажды осмелился примерно с 1000 человек предпринять ночную внезапную атаку, в результате которой он вошел в город, но был немедленно выбит Сосистратом с потерей около 300 человек.
Кроме только что рассмотренной истории, нам больше ничего не известно о войне Агафокла с олигархами. Но она лишь небольшой эпизод в большом конфликте, провал ночной попытки никак не мог привести к его общему поражению, а что на самом деле привело, из нашей традиции никак не выяснишь.
Когда военное счастье склонилась на сторону олигархов, Агафокл уже не смог сохранить свое правление в Сиракузах. Сиракузяне заключили мир с карфагенянами и призвали назад Сосистрата и изгнанников–олигархов (Diod. 5, 4). Для того, чтобы при восстановлении изгнанников в правах регулирование имущественных отношений проводилось с минимумом проблем, они решили поручить его гражданину из метрополии, далекому от партийной борьбы, и на этот раз, вероятно, подкрепленные удачным опытом с Тимолеонтом, они поставили во главе государства коринфянина Акесторида. После водворения Акесторида Агафокл больше не хотел оставаться в Сиракузах и поэтому бежал в сикельский город Моргантину (Justin XXII 2, 1). Диодор дал довольно подробное описание его бегства, однако, оно точно вписывается в известный шаблон фантазий Дуриса и поэтому должно быть полностью исключено из истории.
До этого Агафокл пытался свергнуть олигархическое правление в Сиракузах два раза. Первая попытка, предпринятая из Кротона, полностью провалилась, а вторая привела лишь к временному успеху. В результате обеих попыток Агафокл был вынужден покинуть Сиракузы и некоторое время селиться в чужих городах. В первый раз он остался в Италии, а во второй отправился в Моргантину. Юстин подводит итог предыдущим начинаниям Агафокла: Bis occupare imperium Syracusarum voluit, bis in exilium actus est («Дважды он хотел захватить власть над сиракузянами и дважды был изгнан»). Хотя эти слова не оставляют желать лучшего в плане ясности, они, тем не менее, стали причиной немалой путаницы. Гольм относит их к пребыванию Агафокла в Моргантине и делает вывод, что Агафокл предпринял две бесполезные атаки на Сиракузы из Моргантины. К сожалению, он не сказал, как можно объяснить слова bis in exilium actus est (прежде дважды был изгнан). Грот полностью перевернул факты, утверждая, что Агафокл совершил два бесполезных нападения на Сиракузы из Регия, оттуда отправился в Моргантину, где совершил упомянутые Юстином деяния, затем после падения Сосистрата был возвращен в Сиракузы, но вскоре был снова изгнан Акесторидом и перешел на сторону карфагенян (из–за выражения συμπορευθέντας πρὸς Καρχηδονίους у Диодора 6, 2), с которыми он оставался до установления своей тирании.
Во время своего пребывания в Моргантине Агафокл усердно добивался восстановления в должности. Теперь он снова сколотил собственный военный отряд, сначала завоевал с ним Леонтины, а затем, после приготовлений, наконец, предпринял намеченный поход на Сиракузы. Успех такого шага был обусловлен, прежде всего, поведением карфагенян. Поэтому нельзя думать, что Агафокл, не позаботившись о карфагенянах, должен был слепо довериться удаче, скорее следует предположить, что он был заранее точно информирован о перспективах и планах Гамилькара и предпринял военную кампанию только потому, что с самого начала рассчитывал на услуги пунийца.
При ближайшем рассмотрении политика карфагенян по отношению к Агафоклу в этот период оказывается крайне переменчивой. Сначала они вступают в союз с олигархами и вместе с ними идут в бой против Агафокла, затем помогают Агафоклу забанить олигархов, сделаться тираном и в этом качестве начать порабощение Сицилии, и, наконец, снова меняют фронт и ведут упорную войну с Агафоклом. Оказывается, что за господство в Карфагене боролись две разные силы, и одна из них поддерживала сицилийских олигархов, другая — Агафокла.
Во главе карфагенских войск в Сицилии мы видим Гамилькара. Он был противником существующего правительства и стремился свергнуть его и захватить верховную власть. В течение некоторого времени мы видим, как он фактически появляется на Сицилии как независимый владыка, но в конце концов он приговорен карфагенским судом и избегает наложенного на него наказания только благодаря скорой смерти.
До сих пор карфагенское правительство всегда пыталось утвердить свое влияние на Сицилии, оказывая поддержку олигархам в отдельных городах. В обмен на эти услуги олигархи до определенных пределов ублажали интересы карфагенян. Когда какая–либо карфагенская партия задавалась целью свергнуть существующее правительство в Карфагене, то союз с демократами на Сицилии предлагался как единственное средство. Очень похожая процедура всегда наблюдалась в то же самое время в Греции. Если кто–то из диадохов хотел сместить своего соперника, он всегда вступал в тесный союз с его политическими противниками; так, например, если Кассандр поддерживал олигархов, то для Деметрия благосклонность к демократам с самого начала была верной политикой. Поэтому легко понять, что как только Гамилькар начал восставать против карфагенского правительства, он сразу же отвернулся от олигархов и не только заключил мир с Агафоклом, но и вступил с ним в тесный союз.
Согласно рассказу Юстина, после того как Агафокл начал войну, Гамилькар сначала выступил в поддержку олигархов и сменил фронт только во время самой войны. Это будет правильно в любом случае. Поначалу Гамилькар еще подчинялся приказам своего правительства, хотя делал это как можно более вяло, и решился на открытое неповиновение только после того, как собрал свои силы и, вероятно, увидел подходящий момент в самом Карфагене. После смены фронта Гамилькаром сиракузяне оказались беззащитны перед Агафоклом и приняли его реставрацию без сопротивления.
Теперь Агафокл заключил с Гамилькаром, с одной стороны, и с сиракузянами — с другой договоры, которые он скрепил в храме Деметры самыми священными клятвами. Юстин описывает клятву, данную Гамилькару, словами «присягнул на верность пунийцам» (in obsequia Poenorum jurat), что, конечно же, говорит не более чем о том, что Агафокл поклялся защищать интересы Гамилькара на острове. Агафокл, несомненно, взял на себя по отношению к Гамилькару более конкретные обязательства, но о них ничего не сказано и ничего нельзя выяснить. Грот не может объяснить, что означает «Сиракузы должны были быть подчинены Карфагену», и поэтому считает, что Агафокл поклялся только «воздерживаться от всех посягательств на права и владения Карфагена в Сицилии». Это предположение нашло поддержку у Феррари и Мельтцера, но я все же хотел бы утверждать, что оно противоречит словам Юстина и не имеет никакой вероятности само по себе, поскольку о нападении Агафокла на карфагенскую провинцию в то время не могло быть и речи. Согласно клятве, взамен Гамилькар передал Агафоклу 5000 африканских солдат. Они должны были служить ему в Сиракузах для защиты демократии и быть надежной опорой во всем, что он делал для дальнейшей демократизации Сицилии. Да и по мнению Мельтцера, «известие, что Агафокл захватил тиранию, опираясь в основном на помощь 5000 африканцев, посланных ему Гамилькаром, весьма неправдоподобно и, вероятно, даже не происходит в такой формулировке от самого Тимея, а осело, наконец, в доступной нам записи у Юстина после долгого путешествия через множество текстов. Если, однако, Агафокл возглавил отряд из карфагенской армии, то он командовал чем–то другим, а пятитысячную дружину придумал еще Тимей».
В договорах, заключенных в храме Деметры, Агафокл также пообещал сиракузянам, что всегда останется верен демократии (μηδὲν ἐναντιώσεσθαι τῇ δημοκρατία). Не было необходимости заставлять его сначала поклясться в том, что он не перейдет к олигархии; во всяком случае, поэтому смысл клятвы заключается в том, что он всегда будет держаться подальше от всякого стремления к тирании. На это, кстати, указывает и тот факт, что у Диодора государственный переворот Агафокла, который вскоре произошел, называется κατάλυσις τῆς δημοκρατίας (крушением демократии). Устроил ли Гамилькар клятву, как предполагается, чтобы в Агафокле видели миротворца, кажется мне весьма сомнительным, поскольку, во–первых, об этом ничего не сохранилось, а во–вторых, после того, как Агафокл захватил тиранию, в добрых отношениях между ними не произошло ни малейшего изменения. Поэтому не может быть и речи о том, что Гамилькар был «подло обманут».
После того, как Агафокл заверил сиракузян в сохранении их свободы, он был немедленно возведен ими в высший чин. Он был избран стратегом (у Диодора) или претором (у Юстина) и должен был быть хранителем мира (φύλαξ τῆς εἰρήνης), пока не будет восстановлена гармония среди граждан, собравшихся в городе. Что должно было особенно угрожать миру и согласию на то время, так это реорганизация имущественных отношений, и это, я полагаю, было поручено Агафоклу с предоставлением особых полномочий. Его должность φύλαξ τῆς εἰρήνης могла, конечно, быть только временной, и с этим хорошо согласуется другое добавление Диодора, что он должен был управлять ею только до тех пор, пока не будет восстановлена гармония среди граждан, собравшихся (συνεληλυθότες) в городе. Под συνεληλυθότες, вероятно, подразумеваются прежде всего изгнанники–демократы, которые вместе с Агафоклом снова прибыли в Сиракузы шумною толпой. Возвращение этих изгнанников должно было вызвать в Сиракузах ряд потрясений, так же как каждое возвращение изгнанников всегда является большим несчастьем для греческого города. Поскольку изгнание всегда связано с конфискацией имущества, те, кто возвращается, естественно, требуют полного возврата своего прежнего имущества. Имущество изгнанников, вернувшихся с Агафоклом, конечно, в значительной степени перешло в руки олигархов, и урегулировать претензии обеих сторон теперь было тем более трудно, что изгнание олигархов пока вовсе не планировалось. Никто не станет утверждать, что Агафокл беспристрастно управлял вверенной ему должностью: в конце концов для сохранения мира он прибегнул к самому простому средству — уничтожил всех богатых олигархов.
Когда Агафокл снова утвердился в Сиракузах, перед ним вскоре встала задача вмешаться в сицилийские дела, поскольку пришло известие, что противники его правления уже начали собирать имеющиеся в их распоряжении силы в сицилийском городе Гербите. Как стратег, Агафокл, естественно, полностью держал в своих руках руководство войной против Гербиты. Однако, к сожалению, ему пришлось покинуть Сиракузы до того, как его положение там полностью укрепилось. В таких обстоятельствах у него возникло искушение разобраться с олигархами перед уходом. Агафокл был не из тех людей, которые, когда на карту поставлена их собственная безопасность, уклонились бы от любого шага, который показался бы ему необходимым. Теперь у него была прекрасная возможность напрямую идти к цели, о которой он всегда мечтал. Поскольку как стратег он имел право собирать для предстоящей кампании войска по своему усмотрению, он мог, не вызывая подозрений, собрать армию, которая была полностью в его распоряжении, для осуществления его планов. Он проводил рекрутские наборы в Моргантине и других внутренних городах и набирал в свою армию только те войска, которые уже были известны ему по предыдущим кампаниям как абсолютно надежные. Собранное здесь войско насчитывало в общей сложности около 3000 человек, к которым добавились 5000 африканцев и, кроме того, множество жителей самих Сиракуз, которые, как вслед за Тимеем утверждает Диодор, все были бедными людьми, завидовавшими олигархам и их богатству. Когда Агафокл собрал все свои войска, он, естественно, не сразу отправился с ними в Гербиту, а сначала совершил государственный переворот в Сиракузах.
О нем Юстин дает нам рассказ (2.9 -12), который, хотя и состоит всего из нескольких строк, тем не менее, гораздо более содержателен, чем рассказ Диодора на четырех–пяти страницах. Более поздние историки снова полностью проигнорировали рассказ Юстина, но было бы правильнее взять за основу его, а затем посмотреть, насколько можно использовать еще рассказ Диодора, и в какие моменты его можно добавить к рассказу Юстина для полного комплекта. Согласно рассказу Юстина, Агафокл в первую очередь предал смерти самых уважаемых лидеров олигархов. Затем, под предлогом того, что он хочет реорганизовать государство, он созвал народ на общее собрание в театре. В то же время он собрал в гимнасии все еще существующий Совет шестисот, предположительно для того, чтобы представить народному собранию резолюции для их предварительного юридического рассмотрения (поскольку это, вероятно, наиболее естественный смысл слов Юстина quasi quaedam prius ordinaturus, «как будто собирался сперва устроить некоторые вещи»). Когда сенат и народ собрались, Агафокл приказал своим войскам войти и окружить народ так, чтобы во время дальнейшего разбирательства он не мог двигаться (populum obsidet). Затем другой отряд войск направился к гимнасию и без лишних слов вырезал собравшихся там шестьсот человек. После совершения этого деяния Агафокл также устроил в городе кровавую бойню. Юстин говорит: «Он приказал убить самых богатых и предприимчивых и из числа плебеев» (ex plebe quoque locupletissimos et promptissimos interficit). Самые богатые и опасные граждане — это, конечно же, олигархи, которые были главной мишенью совершенных в городе убийств.
В своем рассказе о перевороте Диодор снова использует Тимея и Дуриса в одном флаконе. На Тимее, согласно моему разделению источников, основан отрывок от 6, 5 καὶ διαρπάζειν τὰς κτήσεις τῶν ἑξακοσίων до 8, 2 ἐπιμελείας ἠξιώθησαν. Приведенные здесь сведения, по совпадению, являются продолжением сохранившегося у Юстина отрывка из Тимея; ведь Юстин в заключение сказал, что после резни Шестисот нападению подверглись и живущие в городе олигархи, а Диодор начинает с того, что имущество Шестисот было разграблено, а затем многие граждане были безжалостно перебиты. Далее он говорит, что в ходе убийств не делалось различия между врагом и другом, вспомнили даже давние личные обиды, проникая в запертые дома и даже храмы, так что в итоге бесчинства против богов намного превосходили жестокости против людей. Интересно также отметить, что во время убийств все ворота города были закрыты; таким образом, можно видеть, насколько планомерно Агафокл подошел к делу. Число убитых составило более 4000 человек. Из тех, кто пытался спастись бегством, многие были схвачены по дороге к воротам. Другие спрыгнули со стен и спаслись в соседние города, но некоторые прыгнули и убились. Диодор называет 6000 павших (εκπεσóvτες). В то, что во время кровавой бойни так много людей спаслись, спрыгнув со стен, как предполагает, например, Гольм, трудно поверить, учитывая принятые Агафоклом меры. По моему мнению, под εκπεσóvτες подразумеваются все те, кто впоследствии был изгнан Агафоклом или сам предпочел покинуть город. Большинство этих беглецов отправились в Акрагант, где их охотно приняли. Сообщением о количестве убитых и бежавших Диодор, вероятно, завершил рассказ Тимея, и если он сразу представил дополнительные сведения о поведении войск во время грабежа, то, на мой взгляд, здесь только дублет.
Рассказ Дуриса о перевороте следует реконструировать согласно Диодору 6, 4. 5 и 8, 3-6, и Полиэну V 3, 8. Оба имеет примерно следующий контекст: Агафокл хотел хитростью захватить трех лидеров олигархов, Тисарха, Антропина и Диокла. Он заставил их поверить, что готов предоставить им командные должности в предстоящей войне, и призвал их отправиться в Тимолеонтий и принять там командование. Они повелись и в сопровождении 40 друзей, которых они, вероятно, взяли с собой для безопасности, явились в указанное место. Когда Агафокл увидел их в своей власти, он обвинил их в том, что они покушаются на его жизнь, и под этим предлогом арестовал всех троих. Затем он повернулся к солдатам и сказал им, что терпит такие переделки только из–за своей любви к народу, и продолжил жаловаться на свою судьбу. Это настолько расстроило военных, что они обратились к нему с призывом не раздумывать, а немедленно выступить против мятежников. Агафокл приказал трубачам подать сигнал к атаке (σημαίνειν τὸ πολεμικόν), чтобы открыть кровавую бойню. Солдаты убили сразу трех захваченных главарей олигархов, а вместе с ними и более 200 их сообщников, а затем убили более 600 человек из тех, кто пришел им на помощь. Потратив на эти убийства весь день, они входили в дома ночью, чтобы насиловать женщин и девственниц. На второй день после убийства Агафокл приказал привести к себе заключенных. Среди них он увидел Динократа и освободил его в знак прежней дружбы. Из прочих он казнил тех, кто был ему наиболее враждебен, а остальных отправил в изгнание. Число изгнанников (согласно Полиэну V 3, 7) составило более 5000 человек. Дурис особенно подробно освещает пленение и казнь олигархических лидеров, которых Юстин упоминает словами potentissimos quosque ex principibus interficit (убил нескольких человек из числа самых влиятельных и могущественных граждан). То, что они были обманным путем арестованы в Тимолеонтии, несомненно, правда. Кроме того, то, что Агафокл использовал для предлога инсценировки, также кажется мне в высшей степени правдоподобным. С другой стороны, абсолютно неверно, что Агафокл приказал открывать сцены убийства трубными сигналами. Мы уже встречали подобные сигналы раньше как простое украшательство Дуриса, и здесь мы видим такую же пустышку. Совершенно неясно, к какому месту на самом деле относятся сигналы. Ведь если бы Агафокл подал сигнал к атаке во время казни трех лидеров олигархов, это было бы откровенной глупостью, а если бы он посредством сигналов приказал совершить другие убийства в городе, тогда войска не смогли бы правильно понять смысл сигналов; ведь то, что Агафокл должен был заранее проинструктировать их об их задании, уже исключается тем, что он только пытается обмануть их своей речью в Тимолеонтии. Говоря о самих убийствах, Полиэн проводит различие между 200 фолловерами лидеров олигархов, которые были убиты с самого начала, и 600 другими, которые встретили свою смерть, придя на помощь первым. Убийство 200 человек не могло произойти в Тимолеонтии, потому что лидеры олигархов взяли туда только 40 сторонников. Я думаю, что мы должны вспомнить о расправе над Советом шестисот: ведь в этом процессе погибло не более 200 человек, поскольку наверняка лишь малая часть из них явилась бы по вызову Агафокла. Дальнейшие убийства происходили сами собой, так как продолжался поиск тех, кто не явился, и, возможно, других олигархов, и, кроме того, нужно было сломить сопротивление тех, кто выступал на стороне олигархов; и так получилось, что, кроме 200 убитых сначала, более 600 человек погибли впоследствии. Эти 600, возможно, соответствуют locupletissimi et promptissimi у Юстина. В целом, согласно Полиэну, около 800 человек было убито и более 5000 отправлено в изгнание, а согласно Тимею, число убитых составило 4000 человек, а изгнанников — 6000. Вполне вероятно, что Тимей, стремясь представить кровавое деяние Агафокла в наиболее ярком свете, записал самые высокие цифры, которые когда–либо доходили до его ушей. О таких его проделках нам известно из другого случая. Диодор в XX 89 сообщает, что Агафокл во время войны с Динократом однажды вероломно расправился с врагами, перебив «около семи тысяч, как говорит Тимей, но, как писали некоторые, около четырех тысяч». То, что Диодор говорит об осквернении женщин, в любом случае в основном является преувеличением и пустой прикрасой. В крайнем случае, заслуживает внимания замечание, что подробности лучше опустить, «особенно из сострадания к жертвам». Дурис мог знать подробности, но (как и Геродот, например) счел нужным промолчать, учитывая интересы еще живых людей. В случае с более поздним писателем, таким как Диодор, если бы он прочитал подробности в своем источнике, сострадательное молчание было бы ни к чему. Заявление об освобождении будущего лидера олигархов Динократа явно направлено против последнего, а Агафокл предстает как благородно настроенный друг. Таким образом, мы видим, что источник здесь, конечно же, не Тимей.
После того как Агафокл устранил всех олигархов, которые могли бы ему противостоять, он сразу же приступил к достижению тирании. Диодор в главе 9 и Полиэн V 3, 7, оба из которых основаны на Дурисе, дают больше подробностей; от Тимея вообще нет сообщения. Согласно дошедшему до нас рассказу, на шестой день после государственного переворота Агафокл созвал народное собрание, на котором выступил перед сиракузянами с важным обращением. Он начал с жалоб на олигархов, чтобы оправдать свое поведение против них, а затем заявил, что с радостью приветствует долгожданный день свободы (Полиэн) и теперь готов передать доверенное ему верховное командование обратно в руки народа, и в подтверждение своих слов тут же снял свой военный плащ и оружие и предстал перед народом в штатском. (В этой смене гардероба мы видим только инсценировку Дуриса, но у нас нет причин сомневаться, что остальное правда). Агафокл, соглашаясь отречься от власти, ничем не рисковал; он прекрасно знал, что никто не осмелится восстать и что, кроме того, большая часть собрания состояла из сообщников, которые видели в его верховном командовании единственное спасение от мести олигархов. Случилось то, что он предвидел: все призывали его не оставлять их в беде, и, конечно, он не мог больше сопротивляться таким коллективным мольбам. Поколебавшись некоторое время, чтобы выдержать паузу, он наконец заявил, что готов принять звание стратега, но ни при каких условиях не согласится разделить его с другими, поскольку для него невыносимо отвечать за ошибки коллег, в соответствии с законом. Поскольку народ согласился с его желаниями, он позволил избрать себя стратегом–автократором (στρατηγός αὐτοκράτωρ) и с тех пор неограниченно правил Сиракузами.
Жители Сиракуз приняли тиранию Агафокла без протестов. Многим она также пришлась по вкусу, поскольку открывало большие перспективы обогащения. Ведь теперь Агафокл неограниченно распоряжался конфискованным имуществом олигархов и был намерен использовать его в основном в интересах преданных ему людей. На вышеупомянутом народном собрании он уже публично обещал облегчение долгового бремени и распределение земли. На такие шаги его подвигла не любовь к народу, а жажда власти. Он хотел увеличить число своих сообщников, чтобы заложить для своей власти как можно более прочный фундамент. Поскольку получатели помощи видели, что им всегда угрожает месть ограбленных олигархов, и поэтому они с Агафоклом в одной лодке, то отныне они могли считать своей задачей лишь максимально укреплять его тиранию и быть для него абсолютно надежной опорой во всех превратностях судьбы.
Диодор относит возведение Агафокла в тираны к 317 году. Я полагаю, что могу сказать более точно, что это произошло после 15 августа того года, поскольку только тогда утверждение Юстина XXII 5, 1, что Агафокл переправился в Африку на седьмом году своего правления, было бы полностью точным. Дата переправы, как мы увидим ниже, — 15 августа 310 года.