Упоминание о богатой библиотеке Ларенсия в начале первой книги дополняет портрет хозяина пиров, богатого римского библиофила и филэллина. Афиней делает ее кульминацией линии, которая берет начало от библиотек Поликрата Самосского, Писистрата и Евклида в Афинах, Никострата Кипрского, Аристотеля, Александрии и Пергама (1.3a-b). Афиней ничего не говорит нам о публичных библиотеках, основанных в Риме по инициативе Азиния Поллиона с подачи Юлия Цезаря. И в этой версии своего текста (по общему признанию, сокращенной) автор даже не упоминает о той роли, которую сыграли великие частные библиотеки в распространении греческого литературного и философского наследия в Италии со времен победоносных полководцев Республики. Однако библиотека Ларенсия, в силу самого своего существования, является знаком того, что Urbs стал одним из мест, где было сосредоточено интеллектуальное наследие эллинизма.
Любовь Ларенсия к книгам — не единичный случай. Если переписка между Цицероном и Аттиком свидетельствует о том, как в конце Республики можно было собрать хорошую библиотеку греческих текстов, литература при империи также представляет нам несколько примечательных примеров коллекционеров книг, смешных, как Тримальхион или «библиоманов», высмеиваемых Сенекой и Лукианом, или образцовых, как Плиний Младший и Плиний Старший. Глава «De Architectura» Витрувия показывает, что устройство библиотеки было одной из забот тех, кто занимался строительством домов (6.7). Некоторые из современников Ларенсия и Афинея в Риме славились своими библиотеками: библиотека Серена Саммоника, члена круга Юлии Домны, содержала 62 000 свитков, по крайней мере, в том виде, в котором его сын передал ее императору Гордиану II. Врач Гален, один из героев Афинея, также владел внушительным собранием книг, которая сгорела вместе с другими библиотеками на Форуме и Палатине во время пожара 192 года нашей эры.
Афиней настаивает на том, что славу Ларенсию принесли именно древнегреческие книги. Это не исключает наличия у него собрания латинских текстов, отличных от греческих, как это было принято в Риме как в частных собраниях, так и в государственных учреждениях. Эти частные библиотеки могли быть открыты для круга людей, которые были друзьями или имели интеллектуальные связи с владельцем. Библиотека Филодема в Геркулануме в I веке до н. э. и библиотека Лукулла в Тускуле являются лучшими примерами для доимператорского периода. Одалживание или обмен книгами, а также посвященные им культурные беседы могли быть центром социальной жизни, которая также включала застольные удовольствия: так, Сенека резко критикует наличие больших библиотек в столовых римских домов его времени, которые не имели других причин для существования, кроме как создавать видимость высокой культуры у их владельца. Однако связь между библиотекой и столовой не является абсолютно произвольной: даже в Александрийском музее, где размещалась знаменитая библиотека, ученые принимали пищу совместно, увековечивая модель, известную по афинским философским школам, например, Ликею Аристотеля. Более того, похоже, что библиотека в Пергаме, которая, возможно, подражала организации библиотеки в Александрии, также включала зал для симпосиев в святилище Афины Полиады. В своем оживленном рассказе о пире, устроенном Геродом Аттиком на вилле в Кефисии, Авл Геллий упоминает, как знаменитый профессор попросил первый том «Рассуждений» Эпиктета под редакцией Арриана и как отрывок был прочитан вслух, чтобы прочитать лекцию молодому, хвастливому стоическому философу («Аттические ночи», 1.2.6-7): здесь снова прослеживается близость между столовой и библиотекой, между симпосийной беседой и книгами.
Библиотека играет центральную роль в кругу Ларенсия и в тексте Афинея, хотя у нас нет никаких сведений о ее размещении в доме, о персонале, состоящем из рабов и вольноотпущенников, или о роли, которую играл в ней сам Афиней. Однако всех гостей Ларенсия объединяет значительный интерес к древнегреческим книгам, и их встречи вызывают ассоциации с клубом чтения для библиофилов. Библиотека Ларенсия была открыта для членов этого кружка, и можно представить себе игру в обмен и одалживание книг, а также неустанный поиск редких произведений. Например, в 13‑й книге Ларенсий признается, что ему пока не удалось заполучить в руки труд Гиеронима Родосского, в котором цитируется указ о женщинах, но обещает своему собеседнику прислать ему книгу, как только ему удастся ее найти (556b).
Конечно, у всех дейпнософистов была своя личная библиотека, даже если такие библиотеки были, возможно, менее впечатляющими, чем у их римского покровителя. Например, Кинулк, смутив Ульпиана вопросом о празднике Фагезий, дает ему ответ, цитируя по памяти трактат Клеарха Солийского «О загадках», и заключает: «А если ты не веришь мне, мой товарищ, то, поскольку книга находится у меня, я тебе не откажу» (7.276a). Ларенсий мог сразу же взять свиток в свою библиотеку, видя, что он демонстрирует знакомство с трудом Клеарха, незаменимым чтением для того, кто хотел увековечить традицию классических симпосиев и их социальных игр (10.448c).
Вклад этих ученых в пир принимал форму grammata — книг, вынутых из их льняных или кожаных мешков. Термин strōmatodesmos (или strōmatodesmon) в своем первичном смысле описывает то, что содержало необходимые принадлежности для ложа; мешок должен был обладать определенной вместимостью, поскольку Клеопатра спряталась в одном из них, чтобы незаметно проникнуть в Александрийский дворец и встретиться с Цезарем. Поэтому мы должны представить себе наших дейпнософистов, прибывших к Ларенсию не с простым книжным шкафом (capsa или scrinium), а с мешками, полными рулонов папируса, необходимых для плавного хода их встреч. Лучшей данью, которую они могли отдать своему хозяину, было заставить его открыть книги, которых он еще не знал. Похоже, это ключ к пониманию тех покровителей, которые были учеными и гурманами одновременно: Ларенсий превращает свой римский стол в молочные реки и кисельные берега (или Лузитанию: 8.331b-c), а его гости ограничиваются тем, что приносят свои собственные logaria, свои небольшие речи и книги, на которых они основаны. Действительно, именно из книг они черпают материалы, с помощью которых вносят свой вклад в пир, например, в дискуссию о рыбе (7.277b-c). Даже искрометный разговор и цветение цитат, который он порождает, участвуют в этом духе взаимообмена (см. 3.96d; 6.271b; 15.692d).
Все наши софисты находятся в поисках редких книг. Ульпиан, охотник за словами, предается своему любимому занятию везде: на улице, в банях, в книжных лавках (1.1d-e). Можно предположить, что его спутники также часто посещали книжные лавки и библиотеки Рима: «Из какой библиотеки, о самые эрудированные грамматики, вышли те почтеннейшие авторы, Хрисипп и Гарпократион, которые позорят имена благородных философов, являясь их тезками?» — спрашивает Ульпиан (14.648c). И именно с порнографической библиотекой под мышкой Миртил изображен Кинулком, когда он в галантной компании заходит в таверны и трактиры: правда, среди авторов этих гнусных книг мы находим Аристофана Византийского, Аполлодора и Горгия Афинского, Аммония и Антифана, которые являются признанными источниками об афинских куртизанках (13.567a).
«Аттические ночи» Авла Геллия позволяют дополнить картину, прослеженную Афинеем, при предположении, что между правлениями Антонина и Адриана, с одной стороны, и Марка Аврелия, Коммода и Севера, с другой, не было значительного разрыва в деятельности letterati. Персонажи Авла Геллия также часто заходят в книжные лавки Рима, где может случиться, что другие посетители попросят их совета, например, о подлинности и издании текста — букинист специализируется на древних книгах, в его лавке можно найти «Анналы» Фабия (5.41). Там можно встретить настоящих и поддельных ученых, сидящих в книжных лавках, читающих вслух и обсуждающих текстологическую критику и толкование трудных текстов (13.31; 18.4). Встречаются и подлинные ученые, для которых крайне важно даже в разгар летней жары найти трактат Аристотеля, позаимствовав его из библиотеки храма Геракла в Тиволи (19.5 и 9.14.3). Авл Геллий и его друзья также часто посещали великие библиотеки Рима: библиотеку Ульпиана (11.17.1-4), библиотеку Дома Тиберия, перестроенную Домицианом (13.20), и библиотеку Храма Мира (16.82). Они также не пренебрегают провинциальными библиотеками, такими как библиотека в Патрах, где хранилась очень древняя копия «Одиссеи» Ливия Андроника (18.9.5-6).
Этот поиск книг проходит через всех дейпнософистов сверху донизу, и гости Ларенсия не упускают случая упомянуть о счастливых случаях, когда в их руки попадала та или иная редкая работа. Такими открытиями делятся и передают их во время застольных бесед. «Я наткнулся на другой трактат Хрисиппа из Тианы, озаглавленный «Книга о хлебопечении», — говорит Арриан, начиная перечисление хлебов (3.113a). Среди сохранившихся писем Гипполоха и Линкея Самосского, Афинею посчастливилось наткнуться на письма Линкея, описывающие пиры Антигона и Птолемея, и он хочет поделиться их содержанием с Тимократом: «Самих писем мы тебе не дадим, но поскольку письмо Гипполоха можно найти лишь изредка, я опишу тебе, что в нем написано, для твоего удовольствия и развлечения» (4.128a-c). Действительно, наши библиофилы любят делиться вещами, и текст Афинея становится библиотекой редких текстов, которые обильно, если не прямо, цитируются: «Пародист Матрон — говорит Плутарх — с большим изяществом описывает аттический пир: учитывая, насколько он редок, я без колебаний, друзья мои, приведу этот текст для напоминания» (4.134d). То же самое относится к трактату Мосхиона об удивительной лодке Гиерона из Сиракуз (5.206d). А Демокрит из Никомедии вспоминает, как он приобрел в Александрии небольшой трактат (sungrammation) Менодота, в котором проблема, связанная с одним из сочинений Анакреонта, нашла свое решение (15.673d): решение, которое Гефестион принял и опубликовал в трактате, появившемся под его именем, и которое Демокрит позже обнаружил в лавке римского книготорговца. Такому опытному собирателю книг не составило труда сравнить тексты и выявить плагиатора. Тот же Демокрит упоминает об обнаруженной им книге Полихарма из Навкратиса под названием «Афродита», где можно было найти все что угодно о «навкратийском венке» (15.675f).
Ларенсий не мог не наслаждаться такими беседами. Что касается нас, современных читателей Афинея, то мы обнаруживаем в них целую библиотеку, о которой даже не подозревали. Если нам знакомы Гомер, Гесиод, некоторые лирики, три великих трагика и Аристофан, аттические ораторы, Платон и Аристотель, некоторые александрийские поэты и некоторые императорские прозаики (среди которых Лукиан выделяется своим живым остроумием), то Афиней выводит на поверхность библиотеку забытых авторов: в нашем представлении о греческой литературе должно найтись место для «Гастрологии» Архестрата, этого гесиода или феогнида гурманов (7.310a), для «писем с ужина» Гипполоха Македонского и Линкея Самосского (4.128a-c); для трактата Калликсена Родосского об Александрии, из которого Афиней цитирует эффектное описание парада, устроенного Птолемеем Филадельфом в Александрии (5.196a-203e), для трактата Геродота Ликийского о фигах (3.75e) или для трактата Евтидема Афинского «О соленой рыбе» (3.116a) и «Об овощах» (3.74b), для трактата Гармодия Лепреонского «Об обычаях и традициях Фигалеи» (10.442b) или для трактата Хамелеона Гераклейского «О пьянстве» (9.461a). Это лишь некоторые названия среди многих других из библиотеки Афинея, которая также является одним из наших основных источников комических, исторических и лирических фрагментов.
Афиней, как и персонажи, которых он изображает в своих работах, проявляет особое внимание и заботу о книге как о рамке, заключающей цитату или свидетельствующей об употреблении слова, приписываемой автору, обозначаемой титулом и узнаваемой по некоторым материальным признакам, например, по количеству составляющих ее томов (свитков) или его началу. Эрудиция, проявленная Афинеем в области библиографии, ставит его в особое положение среди ученых и компиляторов императорского периода. У Элиана, например, тщетно искать подобную точность в описании книг, контроле их названий и атрибуции, в указаниях, позволяющих идентифицировать экземпляр или произведение. Диоген Лаэрций ближе к нашему автору, даже если его проект совершенно иной: библиография предстает как важный компонент жизни греческих философов. Афинея можно сравнить и с Галеном, который дает нам много сведений о своей библиотеке, о написании и «публикации» собственных трактатов, о своих методах в качестве комментатора Гиппократа. Недавно обнаруженный трактат Peri Alupias («Об отсутствии скорби») предлагает живой рассказ об ученой деятельности Галена в Риме, о его бесконечных поисках редких и древних текстов, как в императорских библиотеках, так и в книжных лавках. Он был способен оценить подлинность текстов, сверяя их названия по каталогам Александрийской библиотеки или вынося собственное суждение по стилистическим критериям. Он без колебаний копировал редкие тексты и посвящал значительную часть своего времени исправлению и редактированию рукописей, чтобы получить более качественный текст: у него были собственные копии Аристотеля и Теофраста, платонических и стоических философов, таких как Клитомах или Хрисипп. В его собрании была копия аристарховского издания эпосов Гомера, а также издание Платона, созданное Панетием. Гален также создавал свои собственные справочники, такие как эпитома лексикона аттической комедии Дидима. Он также написал синопсис диалогов Платона и лексикон аттических слов прозаиков и авторов комедий (58 книг–свитков). Все эти драгоценные издания, его личная «незавершенная работа», вместе со многими другими личными вещами сгорели во время пожара 192 г.
Очевидно, что интересы и научная деятельность Галена были близки к интересам Ульпиана, Кинулка и других гостей Ларенсия. Как комментатор, Гален отражает практику «интенсивного читателя», то есть читателя, сосредоточенного на небольшом количестве текстов, но посвятившего себя глубокой интерпретации. Но он также похож и на «экстенсивного читателя», как Афиней и его герои, которые просмотрели такое большое количество книг в своих лексикографических и антикварных поисках. Естественно, нельзя утверждать, что Афиней держал в руках каждую книгу, «фактологическую справку» которой он приводит или из которой цитирует отрывок; но даже если его библиографическая информация получена из вторичных источников, важно, что он решил представить ее снова в своем собственном произведении.
Библиографические ссылки, конечно, необходимы, когда человек, подобно Ульпиану, старается укоренить слова в литературных цитатах, свидетельствующих об их употреблении, форме и значении. Однако забота Афинея выходит далеко за рамки точности цитат и показывает его экспертный интерес к книгам, к их истории, ко всем интеллектуальным проблемам, связанным с проверкой их подлинности. Забота библиотекаря и коллекционера книг, которая может заставить задуматься о причастности Афинея к организации библиотеки Ларенсия, а также о связях между дейпнософистами и этой библиотекой.
Если принять за чистую монету цифры, приведенные Гуликом, то Афиней цитирует около 800 авторов и 2500 произведений; если принять во внимание тот факт, что большая часть этих произведений поступила в виде нескольких папирусных свитков (или томов), то библиотека Афинея, несомненно, представляет собой значительное собрание. Под «библиотекой Афинея» я подразумеваю не библиотеку Ларенсия, не ту, которая состоит из книг, к которым наш автор мог обращаться непосредственно, а интеллектуальное пространство, развернутое бесчисленными цитатами, прямыми или косвенными, содержащимися в его работах: эти цитаты предполагают устойчивый порядок, классификацию, организацию.
Например, когда он намеревается ввести цитату из «Богатства» Аристофана о тарелках с рыбой, которые в присутствии божества превращаются в серебряные миски, Афиней сообщает следующее: «Аристофан Комик, который, согласно Гелиодору Афинскому в его трактате «Акрополь», состоящем из пятнадцати книг, был родом из Навкратиса …» (6.229d-e). Здесь налицо литературный жанр, который помогает идентифицировать Аристофана, вторичный источник Гелиодор Афинский, название его работы, количество свитков, которые она охватывает, и, наконец, неожиданное упоминание родины Аристофана, Навкратиса, основанное на авторитете Гелиодора. Такая скудная информация показывает эрудицию Афинея, а также его интерес ко всему, что связано с его собственной родиной, Навкратисом. Более того, указание на количество свитков некоторых особенно объемных произведений тоже хорошо вписывается в синдром собирательства и накопления, характерный для дейпнософистов, но это также способ подчеркнуть широту кругозора Афинея и его героев и богатство их библиотек: цитируя 116‑ю книгу «Истории» Николая Дамасского, Афиней отмечает, что этот полубиблейский труд содержал сто сорок четыре книги (6.249a). Стандартная форма цитаты, однако, содержит как минимум три элемента: имя автора (с дополнительными элементами идентификации, такими как этноним или литературная категория), название произведения и том в случае произведений, состоящих из нескольких томов. Из двенадцати цитат из Николая Дамасского в восьми приводится том, из которого они взяты: эти ссылки показывают, что цитаты, выбранные Афинеем, взяты из книг 103-116, либо потому, что у него был доступ только к этим четырнадцати свиткам, либо потому, что он решил ограничиться ими, используя Николая Дамасского как продолжателя Посидония.
Афиней также заботится о том, чтобы указать издание, на которое он ссылается, особенно в случае с комедиями, которые часто подвергались пересмотру. Следовательно, он четко указывает, цитирует ли он первое или второе издание пьесы, а термин diaskeue еще точнее описывает пересмотренное издание (10.429e; 14.663c). Афиней также знает, что два разных названия могут в действительности относиться к двум изданиям одной и той же комедии. Даже если он черпает эти детали из косвенного источника, Афиней, тем не менее, показывает свое знакомство с этим драматическим корпусом и с библиографическими проблемами, которые он за собой влечет.
Еще одна особенность эллинистической библиографии — это тщательное добавление библиографических деталей, позволяющих идентифицировать автора среди возможных омонимов, а также определить его местонахождение в типологии литературных жанров и интеллектуальных дисциплин. «Стоик Посидоний» позволяет с уверенностью идентифицировать философа и историка, многократно использованного Афинеем, и избежать путаницы с неким Посидонием из Коринфа (1.13b), автором стихотворного «Искусства рыбной ловли». Теофраст Эресский представлен как ученик Аристотеля (9.387a), так же как и Клеарх Солийский (6.234f). Поэты описываются как авторы эпической, дифирамбической или ямбической поэзии. Комики помещены в историю жанра. Например, Мнесимах — поэт средней комедии (9.387a), а Скирас, родом из Тарента, принадлежит к италийской комедии (9.402b). Если цитаты взяты из книг, то эти книги, в свою очередь, находят свое место в библиотеке, великие подразделы которой были определены и организованы александрийской эрудицией.
Эта литературная эрудиция проявляется также в хронологических и исторических указаниях, которые позволяют нам определить место того или иного автора. Таких указаний немного. Так, мы узнаем, что Каллий Афинский ненамного опередил Стратиса (10.453c), или что Анакреонт и Сафо не были современниками, вопреки утверждению Гермесианакса (13.599c).
Забота о библиографической идентификации иногда приводит к тому, что Афиней цитирует первые строки текста. Этот признак, характерный для практики александрийских библиотекарей, позволял идентифицировать короткие сочинения, которые были частью больших сборников и не обязательно имели индивидуальные названия. Когда у него возникает идея привести несколько стихов Симонида о памятном козьем сыре, Афиней начинает с цитирования аrchē этого ямбического стихотворения (14.658c), то же самое он делает для стихотворения Пиндара («Olympians», 13) и для сколия (13.573f-574a). Для оды Алкея он указывает начало и конец композиции (3.85f). Та же предосторожность относится к комедиям, где одноименные пьесы и проблемы атрибуции могут затруднить идентификацию текста (8.342d: антифановский «Кифаред», которую, вероятно, следует отличать от «Кифариста» того же автора, также цитируемого Афинеем в 15.681c). В случае с работой Архестрата, известной под четырьмя разными названиями и приписываемой автору из Сиракуз или Гелы, только начало текста позволило провести надежную идентификацию, а также выяснить, что это эпическая поэма (1.4d-e). Эта библиографическая практика также встречается в случае прозаических текстов, таких как речь Лисия (5.209f; 13.611e) или «Ипомнематы» Гегесандра из Дельф (11.479d).
Если мы признаем, что библиотека представляет собой упорядоченный контейнер, общее пространство классификации и упорядочения произведений греческой литературы, в пределах которого можно перемещаться с помощью соответствующей карты (например, пинак Каллимаха), то становится крайне важным определить место каждого слова и цитаты в определенном тексте, который, в свою очередь, интегрирован в авторский корпус, принадлежащий к литературному жанру, философской школе или определенному дискурсивному полю. Библиографические ссылки — это инструменты навигации в том общем пространстве, которое представляет собой библиотека научного сообщества. Они делают возможным доступ к тексту или к одной из его локализаций, где бы этот текст ни находился.
Обилие библиографических указаний в «Дейпнософистах» можно объяснить тем, что в этом упорядоченном контейнере появились трещины: циркуляция древнегреческих книг, создание римских частных библиотек за счет приобретений у неопределенных поставщиков, отклонения, обнаруженные в отношении великих эллинистических библиотек (Александрия, Пергам), которые все еще представляли собой норму. Все эти факторы требовали от библиофилов повышенной бдительности, специальных исследований, а иногда и осознания невозможности определить автора или название произведения, особенно когда косвенные источники относят одну и ту же цитату к разным книгам.
Три писателя, например, указаны как авторы Трактата о сельском хозяйстве, из которого Афиней извлекает список фиг: Андротион, Филипп и Гегемон (3.75d). Сатирическая драма «Аген» приписывается двум авторам — Пифону, о котором неизвестно, был ли он из Катании или из Византии, и самому Александру Македонскому (2.50f; библиографическая «картотека» повторяется в 13.586d). Обычай приносить свиней в жертву Афродите задокументирован в историческом труде, из которого Афиней цитирует одно предложение. Но это произведение Каллимаха или Зенодота (3.95f-96a)? В некоторых случаях Афиней занимает позицию в пользу той или иной атрибуции, но при этом упоминает и другую, возможно, в интересах своих читателей–библиофилов, которые могут быть вынуждены искать книгу в библиотеке или в лавке книготорговца: «Как говорит Хамелеон Понтийский в своем трактате «О наслаждении» (который, однако, также приписывается Теофрасту) …» (6.273c). Или же, даже приписывая текст автору, Афиней предполагает, что эта атрибуция спорна: «Ферекрат, или тот, кто написал «Хирона» …» (9.388f); «Полемон, или тот, кто был автором текста под названием «Книга о Греции»…» (11.479f). Проблема традиционно поднималась на примере древних поэтических текстов. Цитируя «Киприду», Афиней не без некоторой небрежности упоминает традиционную проблему идентификации их автора: «будь он какой–то киприец, или Стасин, или пусть его называют как хотят» (8.334b-c), или это Гегесий, Стасин или Киприан Галикарнасский (15.682d-e).
Внимательное и исчерпывающее изучение всех этих библиографических аномалий позволило бы составить наглядную картину состояния текстовой передачи во времена Афинея, а также сомнений и дискуссий, которые возникали по этому поводу. Каждый литературный жанр порождал специфические проблемы. Комедии, обильно цитируемые, часто имеют двойную атрибуцию, возможно, в результате омонимии, которая в какой–то момент привела к путанице. Так, цитата из «Утвари», при посредничестве Хамелеона, приписывается Аристофану и Платону (14.628e; см. также 14.642d). Традиция трактатов Гиппократа также вызывает специфические проблемы: так, Афиней упоминает альтернативные названия, под которыми распространялся трактат «О диете»: «Об острых заболеваниях», «О ячменном отваре» или «Ответ на книдийские максимы» (2.45e-f).
Каждому собирателю книг также приходилось сталкиваться с вопросом об одноименных авторах, что создавало значительную путаницу. Диоген Лаэрций даже заключал ими некоторые из своих жизней философов. Это объясняет заботу, с которой Афиней уточняет личности цитируемых им авторов с помощью географической привязки, ссылки на литературный жанр или на устоявшуюся интеллектуальную дисциплину. Это не мешает ему цитировать рядом в одном предложении Платона–философа и Платона–комика (например, 2.48a; 7.314a). В некоторых случаях, однако, не удается разрешить двусмысленность: когда Платон–комик упоминает пир Филоксена, речь идет о Филоксене из Киферы или Филоксене из Левки (4.146f)? Однако в распоряжении библиофилов были специальные пособия, позволявшие им избегать ловушек, в которые неизбежно попадали невежественные собиратели. Одним из таких пособий является трактат «Об омонимах поэтов и писателей» Деметрия Магнезийского (13.611b), ученого первого века до н. э. и друга Аттика, который цитировал Цицерон, критиковал Дионисий Галикарнасский и обильно цитировал Диоген Лаэрций. А аналогичная работа Гераклида из Мопса позволяет Афинею получить список всех авторов по имени Полемон (6.234c-d). Ульпиан, как мы видели, советуется со своими товарищами по поводу Хрисиппа и Гарпократиона, спрашивая их, в какой библиотеке они нашли эти омонимы известных авторов (14.648c).
У гостей Ларенсия могли быть сомнения в подлинности некоторых текстов, сомнения, которые были навеяны филологической критикой великих центров знания в эллинистическом мире. Они также демонстрируют свое владение этой филологической традицией, когда упоминают критические суждения грамматиков, тем не менее оправдывая свой выбор процитировать подозрительный текст: например, «Брак Кеика» Гесиода, «поскольку, хотя грамматики и сняли с поэта авторство этого произведения, оно все же, кажется мне, было написано в старину» (2.49b). Они также могут оспорить подлинность отрывка, например, тех стихов Гесиода, о которых сообщает Эвтидем Афинский в своей книге «О соленой рыбе» и которые больше напоминают стиль повара, чем музыкальнейшего из поэтов, и в которых упоминаются места, которые Гесиод не мог знать: Парий, Византий, Тарент и Кампания. Для грамматика Леонида эти стихи, по всей вероятности, принадлежат самому Эвтидему. «Чьи это стихи, дорогой Леонид, решать вам, превосходнейшие грамматики. Но раз уж разговор перешел на соленую рыбу…», — отвечает Дионисокл (3.116a-d).
Более поздние авторы не избежали подобного исследования: Афиней цитирует «Монархию» Теофраста, посвященную Кассандру, добавляя при этом отступление: «Если этот трактат подлинный, ведь многие считают, что он написан Сосибием» (4.144e). Корпус аттических ораторов также представляет собой проблему, и Афиней высказывает сомнения в подлинности такой–то и такой–то речи Лисия (6.231b: О золотом треножнике; 13.586e и 592e: Против Лаис; см. также 13.586e-f и 592c: Против Филонида), Гиперида (13.566f: Против Патрокла) или Демосфена (13.573b и 586e: Против Неэры). Подозрение высказано, но не препятствует цитированию.
Все указывает на то, что Афиней и его герои освоили великие справочники античной библиографии. Демокрит примечательным образом свидетельствует об этом обращении к библиографическим справочникам в библиотеке императорских времен, когда он пытается проверить существование комедии Алексида «Мастер распутства», цитируемой Сотионом Перипатетиком из Александрии (8.336d). Так вот, Демокрит никогда не встречал эту комедию, несмотря на широту своего чтения (по его собственному утверждению, он прочитал более восьмисот пьес Средней комедии), и не нашел упоминания о ней ни в «Пинаках» Каллимаха, ни в дополнении и исправлениях Аристофана Византийского, ни в каталогах пергамских библиотекарей. Таким образом, это была недоступная книга, в существовании которой, однако, Демокрит никогда не сомневался: в некотором смысле он даже гордится тем, что нашел упоминание об этой комедии, которая ускользнула от лучших эллинских библиографов. Таким образом, их каталоги все еще были обязательным чтением для ученого второго века, у которого было много забот, учитывая все проблемы идентификации, связанные с конкретной книгой.
Афиней свидетельствует об использовании ста двадцати свитков «Таблиц Каллимаха о тех, кто отличился в области культуры, и о написанных ими сочинениях». Эта работа была не просто каталогом: это была систематическая библиография литературных жанров и областей знаний, содержащая всю необходимую информацию для идентификации книг и размещения их авторов. Возможно, через косвенные источники Афиней ссылается на разделы, посвященные «различным трактатам» (6.244a; 14.643e-f), речам (15.669d-e) и законам (13.585b). У Каллимаха он находит библиографии: например, список работ о кондитерском деле (14.643e-f) или об авторах пиров, который открывается упоминанием Херефона с начальными словами и количеством стихов (6.244a; см. также 13.585b, о Гнафене). У Афинея появляются и другие библиографии: например, об авторах трактатов о рыбной ловле в прозе или стихах (1.13b), о трагическом танце (1.20d), о кулинарных книгах (12.516c), о комедиях, носящих имена знаменитых куртизанок (13.567c-d).
Каллимах также предлагает информацию, которая может быть биографической, например, имя учителя философии Лисимаха (6.252c), или библиографической, например, альтернативное название комедии Дифила (11.496e-f). Аристофан Византийский, который пересмотрел «Пинаки» Каллимаха, также цитируется в связи с вопросами лексикографии, что показывает, как обращение с книгами, подобное библиотечному, позволяло заниматься формой и содержанием текстов (9.408f; 410b-c). Афиней знает о существовании других руководств, таких как «Собрания книг» Артемона Кассандрийского (12.515d-e). Этот же автор цитирует «О пользе книг», хотя название этой работы может быть просто ссылкой на раздел предыдущей (15.694a). Возможно, этого автора следует отождествить с Артемоном из Пергама (около 100 г. до н. э.), упомянутым в схолии к Пиндару. Артемон в любом случае был представителем пергамской библиографической науки, и Афиней цитирует его, чтобы оспорить, на основании аргумента о хронологической невозможности, приписывание Дионисию Скитобрахиону исторического трактата. Афиней также ссылается на него за его типологию сколий: действительно, вторая книга Артемона была посвящена различным видам застольных песен. Возможно, это руководство объединяло в себе библиографию и историю литературы, поскольку оно было предназначено для библиофилов, желающих собрать собственную библиотеку. Традиция сохранила названия других подобных работ, не цитируемых Афинеем: «О приобретении и выборе книг» Геренния Филона (современника Адриана) и «О знании книг» Телефа Пергамского, где автор отмечает книги, которые стоит приобрести.