Главным действующим лицом в спартанской внешней политике начала третьего века был Клеоним, и его характер изображается античными источниками непоследовательно. Он выступал в качестве руководителя в многочисленных зарубежных экспедициях чрезвычайной важности и участвовал в важных дипломатических миссиях за границей: его роль третейского судьи в арбитраже, предположительно вызванном длительным спором двух западных критских полисов (Полиррении и Фаласарны), была лишь верхушкой айсберга его значительной роли во внешних делах.
Когда спартанская колония Тарент была вовлечена в конфликт с римлянами и луканами, эллинистические монархи боролись за территории греческого материка. Действительно, в 304 году Деметрий победил Кассандра в центральной Греции и занял большую часть Пелопоннеса: он лишил Кассандра важных территорий в северном Пелопоннесе и Аркадии (Diod. 20, 102-103; Plut. Demetr. 25). В 302 году тот же Деметрий объявил о восстановлении Коринфской лиги, в то время как Кассандр искал военной поддержки Лисимаха, Птолемея и Селевка (Diod. 20, 106, 3-5; Just. 15, 2, 15-17). В период между концом четвертого и началом третьего веков до нашей эры Спарта укрепила свои древние связи со своей колонией Тарентом. Как следует из скудных литературных свидетельств, Тарент обратился за помощью к «родине» и при этом попросил Клеонима возглавить его армию и стать руководителем важной военной экспедиции, а именно борьбы с луканами и римлянами. Кроме того, Клеоним был выбран и отправлен спартанскими властями на западный Крит, чтобы разрешить спор между двумя тамошними полисами. Это говорит о значимости Клеонима на международной арене.

Назначение царя

Прелюдией к приключениям Клеонима является небеспроблемное восшествие на престол молодого Арея I в 309/8 году. В начале своего правления Арей был еще ребенком, поэтому Клеоним, младший брат Акротата I (умершего отца Арея), считал, что именно он, а не его племянник является законным наследником своего отца, Клеомена II. Герусия, которая в выборе между двумя претендентами на царство играла решающую роль, думала иначе и поддержала правило прямого наследования (Paus. 3, 6, 2). Отсюда разочарованный Клеоним был вынужден стать регентом своего племянника. Это единственный рассказ, в котором описывается избрание Арея царем Спарты и роль герусии. Однако здесь нет упоминания о роли эфората в механизме выбора; тем не менее, эти данные свидетельствуют о важности герусии в назначении царя Агиада в этом процессе. Однако Павсаний также является единственным источником, который говорит о том, что эфоры, в надежде успокоить гнев Клеонима, оказывали ему различные почести, в частности, руководство армиями, чтобы он не стал в один прекрасный день врагом Спарты. Эта информация ценна для нашей аргументации, так как она указывает на важность эфоров в назначении спартанских генералов для военных экспедиций за границу и показывает, что власть принятия решений не была исключительно в руках царя или герусии; скорее, она была распределена между двумя спартанскими институтами — герусией и эфоратом. Эти группы людей играли первостепенную роль в принятии решений, касающихся внутренней и внешней политики. Эти свидетельства ценны для данного анализа: в сочетании с более ранним историчным рассказом Диодора (обсуждаемым ниже) и эпиграфическими свидетельствами с западного Крита они неоценимы для оценки характера Клеонима и его роли в спартанской внешней политике.

Клеоним за границей

Именно в 303 году Тарент обратился к родине за помощью против нападения близлежащих туземцев: спартанские власти предпочли принять участие в этой потенциально выгодной иностранной экспедиции, вместо того, чтобы позволить Спарте остаться в политической изоляции, поскольку они отказались присоединиться к возглавляемой Антигоном Монофтальмом Эллинской лиге. Однако этот изоляционизм можно отвергнуть, поскольку Спарта и раньше стремилась участвовать в делах Средиземноморья, посылая своих царей или представителей на различные территории: прошлые политические действия, такие как отправка Архидама III на Крит для участия во внешней войне в качестве союзника Литтоса (ок. 346 г.) и Акротата I в южную Италию (ок. 314 г.) являются хорошими примерами предыдущих спартанских внешнеполитических планов, в которых участвовали конкретные лица. Эти предыдущие действия (проанализированные ниже) оказались неудачными, в то время как действия, предпринятые с Клеонимом, могли быть более выгодными с точки зрения межгосударственных отношений. Присутствие спартанских лидеров в прошлых зарубежных начинаниях свидетельствует об авторитете Спарты в международных делах и о преемственности в том, как спартанские власти формировали свои внешние планы. Клеоним, как и его брат Акротат, плыл на запад, тем самым вступая в конфликты не только с Тарентом и полисами Великой Греции в ее отношениях с коренными народами, но и с более широким горизонтом, охватывавшим другие области Средиземноморья. Можно подумать, что Акротат был послан эфорами на запад, поскольку его вызвали сиракузские изгнанники, враждебно настроенные к Агафоклу. Однако Диодор, наш единственный источник по этому событию, ясно говорит о том, что Акротат, в отличие от Клеонима, покинул Спарту без благословения эфоров (19, 70, 6). Более того, до прибытия в Сицилию Акротат занимался западным побережьем Греции, и только после этого он остановился в Таренте, чтобы попросить помощи — которую ему удалось получить. Если отдать Диодору должное, то эта очень похожая запись должна быть внимательно рассмотрена для понимания внешней политики Спарты в начале третьего века. Однако, как отметил Коппола, Диодор прибегает к враждебному Клеомену источнику и стремится найти причину неудачных действий Акротата. С другой стороны верно и то, что в день битвы при Мегалополе Акротат нажил себе врага в Спарте (Diod. 19, 70, 5).
Незадолго до этого, после провозглашения свободы Греции, в Спарту был отправлен запрос на наемников от Антигона Монофтальма и Деметрия, и международный фон предвещал неминуемую битву между Монофтальмом и Кассандром (Diod. 19, 60, 1). Акротат, направленный в Сицилию, прибыл в Аполлонию, которая была осаждена царем иллирийцев Главкием. Акротат убедил иллирийского царя прекратить осаду и вступить в переговоры с аполлониатами (Diod. 19, 70, 7). Такое важное дипломатическое вмешательство, в котором царь Акротат I выступал в качестве третейского судьи, следует внимательно рассмотреть в данном обстоятельстве: оно свидетельствует об авторитете и престиже Акротата за рубежом и о значительной попытке обойти конфликт, не прибегая к насилию. Хотя здесь налицо единственное свидетельство, показывающее вмешательство Акротата в межгосударственный арбитраж, в сочетании с более поздними эпиграфическими свидетельствами о межгосударственных арбитражах (обсуждаемыми ниже), в которых участвует Спарта, оно может дать определенный потенциал для изучения их разнообразия в эллинистический период.
Более того, прибытие Акротата в Аполлонию, вероятно, не было случайным, как предполагает сицилийский историк, согласно которому Акротата туда пригнали ветры. В самом деле, незадолго до этого Кассандр завоевал Аполлонию и Эпидамн и заключил с Главкием соглашение, согласно которому туземный царь не должен был нападать на союзников Кассандра. Однако либо соглашение было нарушено, либо Аполлония подняла восстание (Diod. 19, 67, 6). Действия Акротата, как их изображает Диодор, могут показаться личными инициативами спартанского лидера, однако они контрастируют с последовательной спартанской внешней политикой отправки кондотьеров за границу. Действительно, свидетельство Диодора требует внимания, так как при описании событий с участием Акротата он опирается на враждебных Спарте Дуриса и Гиеронима Кардийского, однако следует также учитывать, что это, возможно, один из немногих случаев, когда сицилийский историк хорошо знал описываемые им места и мог консультироваться с местными жителями. Более того, следует отметить, что спартанская военная активность в районе Ионического моря была зафиксирована с начала IV века, когда Спарта поддерживала молоссов, чей царь Алкета был посажен на трон благодаря Сиракузам, сражавшимся против иллирийцев, которые уже были союзниками молоссов. Наконец, Диодор (15, 45-47) предполагает, что Спарта влезла в ионийскую область в 373 году до н. э.; следовательно, картина, нарисованная Диодором, показывает, что спартанские правящие органы были особенно заинтересованы в сохранении доступа к Ионическому морю и в блокировании македонской экспансии в этом западном секторе.
Однако эта гипотеза основана только на скудных и анахроничных свидетельствах Диодора; кроме того, в ее поддержку нет никаких других подтверждений. Тем не менее, если отдать Диодору должное, то этот политический план подрывает тезис о том, что действия Акротата были личной инициативой. Более того, если Акротат действовал по приказу спартанских руководящих органов, то мы можем интерпретировать действия Клеонима как результат более широкой внешней политики, направленной на укрепление спартанского влияния в Средиземноморье начала третьего века. Благодаря экспедициям Клеонима лакедемонское влияние достигло более широкого горизонта, в который вовлечены три области Средиземноморья: Ионическая, Адриатическая и западная Критская. Благодаря военным и дипломатическим экспедициям Клеонима спартанское влияние достигло множества мест в Италии, на западе Крита и в Пелопоннесе. Как будет сказано ниже, желание возобновить или установить контакты между Спартой и другими державами было взаимным и диктовалось жесткими условиями, порожденными межгосударственной конкуренцией.
Наши знания об экспедициях Клеонима дают два основных отрывка: Диодора (20, 104-105) и Ливия (10, 2), из них Ливий единственный, кто предлагает отчет об экспедиции Клеонима в Венетию. Кроме того, пролог Помпея Трога (Prol. 15) предоставляет нам больше информации о действиях Клеонима в ионийской области. И, наконец, ценные тексты двух известняковых стел, найденных соответственно в руинах Диктиннайона (IC 2 11, 131-133 = Schmitt n° 471 = SEG 50 887) и Фаласарны (SEG 50 936) на западном Крите, демонстрируют взаимное желание Спарты и критских городов Полиррении и Фаласарны укрепить свои отношения и поддержать авторитет Спарты в эллинистическом мире. Кроме того, эти данные важны для нашей аргументации, поскольку они показывают, что три государства, участвовавшие в межгосударственном арбитраже, стремились избежать войны с помощью дипломатического общения. Более того, материалы археологических исследований в гавани Фаласарны и на острове Эгилии (современная Антикифера), свидетельствуют о том, что и Спарта, и Фаласарна осознавали стратегическую важность этой географической точки, что подтверждают военный порт, раскопанный в приморском критском городе Фаласарне, и пули из пращи, найденные в укрепленном месте Кастро в Антикифере. Несмотря на разрозненность и неясность археологических данных, они могут дать некоторое представление о политике Фаласарны и ее отношениях с Антикиферой. С другой стороны, значительные находки одних и тех же критских монет в Фаласарне и Кастро дают больше информации о критском влиянии на Антикиферу. Совокупность этих свидетельств дает косвенную информацию о внешней политике Спарты на западе Крита.
Это свидетельствует о сохранении уважения к Спарте в начале третьего века и, если рассматривать в целом, является свидетельством важности Спарты на международной арене. Как показано ниже, Спарту явно просили вмешаться в важные политические дела в южной Италии и на западе Крита. Возникновение новых конфликтов и характерные для эллинистического Средиземноморья суровые условия побуждали государства укреплять старые связи и искать пути обеспечения безопасности, чтобы выжить в новой реальности, где многие державы были вынуждены сосуществовать. Спарта, несмотря на то, что была средним государством, была активно вовлечена в диалог между державами. Более того, главным действующим лицом во взаимодействии между спартанским правительством и средиземноморскими государствами был выдающийся человек Клеоним.
Диодор предлагает краткий отчет о путешествии Клеонима в Великую Грецию, упоминая две высадки в Апулии и завоевание Коркиры в период между 303 и 302 гг. до н. э. Ливий, с другой стороны, упускает из виду события в Великой Греции и подчеркивает встречу Клеонима с римлянами и его экспедицию в Венетии, помещая эти эпизоды в 302/1 гг. до н. э. Как уже отмечалось в предыдущих исследованиях, реконструкция событий осложняется проблемой совмещения Диодора и Ливия. Диодор предполагает, что Клеоним был призван Тарентом возглавить войска против луканов и римлян: историк прямо говорит, что тарентинцы попросили Клеонима стать их полководцем (Diod. 20, 104, 1). Точная просьба выступить в качестве генерала тарентинских войск может указывать на военную доблесть Клеонима и уважение к нему как в Таренте, так и в Спарте; кроме того, она показывает, что в начале третьего века Спарта пользовалась большим уважением. Действительно, лаконичная запись о Клеониме — единственный источник, содержащий информацию о посольстве Тарента в Спарту и об этой конкретной просьбе; однако присутствие того же спартанского персонажа в критских делах начала III века (см. ниже) свидетельствует о почтении к Спарте в эллинистическом сценарии начала III века и значительном авторитете Клеонима. Кроме того, следует знать, что обращение Тарента к иностранным лидерам, по–видимому, было обычной практикой во внешней политике этой спартанской колонии: Архидам III и Александр Молосский возглавляли военные кампании Тарента против италийских этносов. Приглашение Архидама было вызвано нападением италийского населения (Diod. 16, 63, 1), а Александра Молосского попросили вмешаться в дела южной Италии из–за давления мессапиев и луканов (Justin. 23, 1, 15). В частности, его вмешательство было прямо запрошено Италийской лигой во главе с Тарентом, нуждавшейся в полководце, способном усмирить восстание италиотов.
Вмешательство Клеонима, описанное Диодором, подкрепляет тезис о полководце–спасителе. Действительно, Клеоним, благодаря средствам тарентинцев, сумел набрать пять тысяч наемников и получить корабли (Diod. 20, 104, 2); более того, Диодор предлагает нам узнать, что, прибыв в Тарент, Клеоним набрал еще пять тысяч наемников и записал две тысячи граждан в пешие воины и еще две тысячи — в конные. Эта армия, состоящая в основном из наемников, которым платил Тарент, показывает, что у Клеонима не было ни кораблей для их перевозки, ни денег им для оплаты. Просьба о помощи, посланная Тарентом, имела свою цену, но в то же время свидетельствовала об авторитете Клеонима в спартанской внешней политике. Кроме того, ключевую роль в принятии решений тарентинскими и спартанскими органами управления играли родственные связи. Сингенея между Тарентом и Спартой оказала на выбор Тарентом спартанских лидеров значительное влияние: в конце IV века спартанская родословная рассматривалась как ценный инструмент колонии для противостояния внешним угрозам. Страбон, действительно, предполагает, что традиции о родстве самнитов со спартанцами были распространены в южной Италии и оформлены в интересах Тарента (5, 4, 12); в то время как более поздний рассказ Юстина очень дает короткую заметку о спартанском происхождении самнитов (20, 1, 14). Согласно Страбону, спартанское происхождение самнитов могло быть придумано тарентинцами в пропагандистских целях: тарентинцы намеревались оправдать союз с самнитами с помощью сингенеи. Более того, как предполагает Мусти, именно во время самнитских войн тарентинцы использовали свое родство с лаконцами, чтобы укрепить италийский блок против нападения Рима. Однако эти предположения основаны лишь на информации, предложенной Страбоном, который при написании своего труда в значительной степени опирается на враждебного Таренту Тимея.
Более того, в начале третьего века принятая Тарентом и Спартой стратегия оказалась плодотворной: в самом деле, как только была создана большая армия, встревоженные луканы заключили с Клеонимом филию (Diod. 20, 104, 3). В этом отрывке Диодор не упоминает римлян, потому что с ними не было никакой борьбы (Liv. 10, 2, 3). Следовательно, в изложении Ливия события в Фуриях можно рассматривать как пропагандистскую акцию рода Эмилиев. После этого эпизода Диодор описывает переход Клеонима на Коркиру и завоевание им острова. Сицилийский историк предполагает, что Клеоним разместил на острове гарнизон, чтобы использовать его как стратегическую базу и ожидать возможности принять участие в делах Греции (20, 104, 4). Такое важное завоевание предполагает, что Спарта стремилась установить свое влияние в особой зоне Средиземноморья; географическое положение Коркиры, по сути, делало ее важными воротами в зону Адриатики. Однако следует помнить, что сведения Диодора не подкреплены другими свидетельствами, поэтому спартанское присутствие на острове не может быть подтверждено. Несмотря на это, если принять информацию Диодора, то значимость завоевания Клеонима может быть доказана заинтересованностью Кассандра и Деметрия Полиоркета в союзе с Клеонимом сразу после завоевания острова (Diod. 20, 105, 1); кроме того, в том же отрывке Диодор предполагает, что Клеоним отклонил оба предложения, чтобы сохранить остров. Однако это владение, даже если оно сохранялось в течение короткого периода, как показывает Трог (Prol. 15), является предисловием к действиям Клеонима в Венетии.
Приход Клеонима в зону Адриатики относится к внешнеполитическому плану, который до сих пор неясен в своей конкретике. Рассказ Ливия (10, 2, 4) не дает другой информации, поскольку историк сообщает нам только о том, что флот Клеонима перемещается ветрами к берегам венетов (ad litora Venetorum). Более того, цель Ливия — отметить победу его родной Падуи над спартанским захватчиком, чтобы спроецировать эту историю на сложные дебаты о троянском мифе и идеологии принципата, которые развивались в эпоху Августа: в частности, Ливий стремится подчеркнуть общее троянское происхождение Падуи и Рима. Хотя этот рассказ предлагает идеализированную картину событий и демонстрирует патриотизм Ливия, действия Клеонима в Адриатике могут быть связаны с желанием Спарты расширить свое влияние в Средиземноморье и найти новые ресурсы. Действительно, оформляя свой рассказ, Ливий стремится обеспечить повествование, направленное на решение других задач: однако масштабность его информации заключается в выборе Клеонима в качестве военачальника против падуанской армии; более того, позднее в повествовании Ливий называет Клеонима царем (10, 2, 12).

Отношения спартанцев с западными критскими полисами

Широкое взаимодействие спартанцев с некоторыми средиземноморскими регионами еще более усиливается, если рассмотреть посольство Клеонима к конкретным западным критским полисам. Отношения с критскими полисами — это важная особенность, которая показывает постоянное внимание Спарты к острову, а также желание критских городов прибегать к помощи Спарты. В самом деле, критские государства попросили Спарту принять участие в мирном урегулировании трений между двумя критскими городами, Полирренией и Фаласарной. Присутствие и роль Клеонима в дипломатическом диалоге между Спартой и двумя критскими городами показывает важность представителя Агиадов в спартанской внешней политике. Об этом взаимодействии свидетельствуют две похожие стелы с одинаковым текстом. Они были найдены в руинах Диктиннайона на полуострове Титир (IC 2 11 p. 129 = Schmitt n° 471 = SEG 50 887) и в западном критском городе Фаласарна (SEG 50 936).
Здесь приводится только текст стелы, найденной в Фаласарне, поскольку именно она сохранилась почти полностью.
«Боги.
Полирренцы и фаласарнийцы договорились об этом в присутствии Клеонима и других лакедемонян, которых послал полис, Исодама, Кербида, Анадея: иметь на Крите общего друга и врага с первого дня теперь и навсегда во все времена; оба они сохраняют свой город и землю, как было определено в древности, и управляются по своим законам; то, что мы, полирренцы, получаем как добычу от наших врагов; фаласарнийцы должны быть призваны в количестве до двадцати человек, и одна четвертая часть добычи и денег должна достаться им по жребию. (8) Полирренцы должны взять из имущества то, что установлено для богов; (9) а если фаласарнийцы призовут полирренцев, то полирренцы должны присутствовать с сорока мужами, и одна четвертая часть добычи и денег должна достаться им по жребию; полирренцы должны разделить добро, как установлено для богов; полирренцы предложат свои услуги фаласарнийцам в Полиррении, а фаласарнийцы полирренцам в Фаласарне. (14) И если они будут вести войну в чужом месте, то они будут предлагать свои услуги друг другу: полирренцы пусть ведут (войска) по суше, а фаласарнийцы — по морю; (16) и если кто станет воевать с фаласарнийцами, полирренцы придут на помощь всеми силами, а фаласарнийцы (придут на помощь) полирренцам; (18) и пусть фаласарнийцы не принимают решения по вопросам войны и мира на Крите без полирренцев (20) и полирренцы без фаласарнийцев в отношении Крита по вопросам войны и мира, земля Полиррении принадлежит Полиррении, а земля Фаласарнии принадлежит (22) Фаласарне; фаласарниец имеет право купить землю в Полиррении, если кто хочет обрабатывать Фаласарнию и поселиться в Полиррении;                              пасти скот и охотиться на диких зверей                                     ".
Эта надпись не только свидетельствует о присутствии Клеонима на Крите при заключении договора между двумя городами — Полирренией и Фаласарной, но и показывает, что Клеоним находился на Крите как представитель спартанского народа; ведь его имя (Κλεωνύμου) упоминается в самой первой строке текста, а во второй строке упоминаются три других спартанца, посланных вместе с ним. Эти три спартанца и Клеоним составляют делегацию, посланную Спартой на западный Крит, чтобы засвидетельствовать и вынести решение о заключении союза после спора и взаимного предоставления некоторых экономических привилегий между городами Полирренией и Фаласарной. Клеоним выступал в качестве судьи в арбитражной процедуре, поскольку его имя отделено от трех других лакедемонян, посланных вместе с ним. Роль и личность этих троих туманны. Однако, объясняя процедуру арбитража, Агер и Магнетто предлагают некоторые соображения о роли свидетелей в арбитражном процессе. Безопасное сопровождение арбитра было важной обязанностью чиновников, известных как dikastagogoi; их главной заботой было гарантировать защиту и неподкупность арбитра как во время путешествия с родины в места, где должен был проводиться арбитраж, так и во время юрисдикционного акта. Действительно, скудных и фрагментарных свидетельств, представленных двумя надписями, недостаточно для подтверждения этого предположения: три спартанца, упомянутые после главного авторитета, Клеонима, могли быть простыми охранниками, выбранными спартанским правительством; однако упоминание их имен в двух надписях после Клеонима предполагает, что они должны были выполнять определенную функцию во время или до арбитража. Кроме того, как показал Ханиотис, эти спартанские имена неизвестны в других источниках; в связи с этим Ханиотис пытался найти связь между Анадеем из наших надписей и Эпитадеем. Однако, учитывая отсутствие конкретной информации из источников, личности трех свидетелей останутся предметом спекуляций. Тем не менее, выступая в качестве арбитра, Клеоним был тем человеком, чья власть могла быть более значительной по сравнению с другими органами управления: нет никаких свидетельств, которые бы показывали в этом деле участие эфората или герусии. Большая власть, которой обладал один человек во время арбитража, означала, что принятие решений было за Клеонимом, который действовал как доверенное лицо Спарты.
С другой стороны, важное обращение критского полиса к арбитражной процедуре дает важную почву для обсуждения взаимодействия между эллинистическими державами. Арбитраж споров через нейтральную третью сторону представляет собой обычную практику в эллинистическом мире и часто направлен на разрешение пограничных споров: в частности, участие нейтральной стороны в посредничестве всегда было добровольным со стороны вовлеченных государств и преследовало экономические цели; кроме того, обращение к арбитражу представляло собой ценный инструмент, позволяющий обойти насилие и потери рабочей силы в результате межгосударственной конкуренции. Этот поступок можно интерпретировать как значительную попытку критских полисов решить свой конфликт мирным путем, не прибегая к насилию.
Кроме того, мы должны внимательно рассмотреть этот договор, чтобы понять внутреннюю политическую динамику полисов западного Крита и внешнюю политику, проводимую Спартой в этот период. Для начала следует знать, что эта надпись — единственный пример, свидетельствующий о хороших отношениях между Полирренией и Фаласарной. Как предполагает Гондикас, присутствие спартанцев в посредничестве можно объяснить скорее прошлыми отношениями между Спартой и Полирренией, чем Фаласарной: кроме того, в отличие от таких полисов, как Полиррения и Литтос, Фаласарна никогда не поддерживала контактов со Спартой в предыдущие периоды; наконец, Фаласарна часто является врагом этих городов и особенно Полиррении. Тем не менее, эта интересная гипотеза кажется довольно неубедительной, поскольку она основана только на литературных свидетельствах, а именно Страбона о родстве Спарты с Полирренией (10, 4, 13) и Аристотеля о мифической связи между Спартой и Литтосом (Pol. 2, 7). Наконец, Гондикас не рассматривает путешествия Клеонима в другие средиземноморские территории.
Надпись свидетельствует о взаимном намерении критских городов иметь общего друга и врага (φίλον καὶ ἐχθρὸν τὸν αὐτὸν ἦμεν) и в случае войны прийти на помощь друг другу по суше или морю. Эти два пункта повторяются в спартанских договорах на протяжении всего архаического и классического периодов и свидетельствуют о доминирующем положении Спарты в соглашениях. Использование этих формул может быть истолковано как спартанское влияние на два критских полиса: возможно, Спарта стремилась заручиться поддержкой сторонников в этих двух городах, чтобы оказывать свое влияние на западную критскую территорию. Что касается соглашений между критскими городами, то пункт в строках 21-22 показывает, что гражданам Фаласарны было разрешено покупать землю в Полиррении и что в эксплуатации земли не было обоюдности. В связи с этим фаласарнийцы были единственными, кто мог пользоваться правом покупки земли на территории Полиррении.
Кроме того, положение, выраженное в последних двух строках, предоставляло фаласарнийцам право на пастбища и охоту на земле Полиррении. Однако эта гипотеза основана только на аналогичных постановлениях об энктесисе (праве приобретать собственность на чужбине) того периода и априорно отрицает, что в утраченной части стелы могло быть аналогичное положение для Полиррении и ее жителей. Полиррения и Фаласарна могли заключить договор в присутствии Спарты на одних и тех же условиях. Тем не менее, Фаласарна, как следует из иконографических свидетельств, представленных двумя стелами и монетами, в начале третьего века предстает как морская держава. В связи с этим Хаджидаки и Келли утверждают, что наличие носа военного корабля позади нимфы Фаласарны на левой стороне двух стел говорит о том, что Фаласарна занимала видное место в договоре и уже была морской державой. Несмотря на это, мы должны учитывать, что стелы показывают и неморской характер города–партнера: в самом деле, позади покровительницы Полиррении изображены дерево и коза; наконец, сцена, кажется, показывает Диктинну, пожимающую руку нимфе Фаласарне.

Кроме того, нимфа Фаласарна появляется на монетах, найденных в портовой зоне города и датируемых концом четвертого и началом третьего века до н. э., которые показывают независимость города, чеканившего собственные монеты: на этих монетах с одной стороны изображена нимфа, а с другой — трезубец, символ Посейдона, с первыми двумя буквами названия города (ΦΑ).
Более того, о важности Фаласарны в начале третьего века говорит наличие оборонительных сооружений. Они состоят из стен и круглой башни в районе гавани. В частности, исследование, проведенное Хаджидаки, показало, что город был оснащен военным портом, отделенным от торгового порта; военный порт был связан с морем через вырубленный в скале канал, который облегчал вход кораблей, а его стратегическое положение в самой западной части Крита делало его ценным пунктом для морских путешествий. Таким образом, факты свидетельствуют о том, что в начале третьего века Фаласарна была значительной державой на западе Крита. Об осведомленности Спарты об этой растущей державе и ее желании создать плацдарм для оказания своего влияния на западном Крите свидетельствуют две вышеупомянутые стелы, найденные в двух своеобразных местах — Диктиннайоне и Фаласарне. В этом отношении святилище Диктиннайон находится в уникальном месте на западе Крита: оно расположено на самой западной территории острова, и его положение позволяет визуально контролировать важный сектор северного побережья и моря; пространство, которое охватывает побережье Кидонии и самую западную часть Крита. Кроме того, его центральное положение, на мысе между тремя городами Полирренией, Фаласарной и Кидонией, делает его стратегическим пунктом на западе Крита. Основать здесь базу означало быть в контакте с этими тремя городами и обеспечить морской и визуальный контроль на северном побережье.
Присутствие святилища богини Диктинны способствует повышению его значимости: в этом святилище находился культ древнейшей западно–критской богини, и его владение часто оспаривалось между Полирренией и Фаласарной. Кроме того, Фаласарна была городом, который имел прямой выход к морю, а небольшое расстояние от Эгилии и Киферы делало его ценными воротами на остров и стратегически важным местом для Спарты.

Преемственность спартанских отношений в южной Италии и на Крите

Интерес Спарты к некоторым критским местам и к Таренту засвидетельствован уже в середине четвертого века до нашей эры. Два коротких отрывка из Диодора (16, 62, 3-4; 16, 63, 1) и два других отрывка из Арриана (An. 2, 13, 6; 3, 6, 3) свидетельствуют об интересе Спарты к этим местам и о старых отношениях с другими критскими полисами. Именно в этот период Спарта впервые официально вступила на остров и приняла участие в борьбе между городами Кносс и Литтос (Diod. 16, 62, 3-4). Диодор подсказывает нам, что Литтос, благодаря своим отношениям со Спартой, сумел получить помощь от спартанцев во главе с Архидамом III (346-343 гг. до н. э.): в первую очередь, царь, направляясь в Южную Италию, поскольку Тарент вел войну с луканами и просил помощи у родины, получил просьбу о помощи для литтийцев (Diod. 16, 62, 4). Прибыв в Литтос, Архидам сумел разгромить наемников, набранных Кноссом, и вернул землю литтийцам (Diod. 16, 62, 4). Однако Диодор также изображает негативный исход для Спарты, которая потеряла на поле боя своего царя (16, 63, 1).
Несмотря на эту неудачу, полис снова попытался укрепить свои позиции на Крите. В действительности, Арриан (An. 2, 13, 6) предполагает, что Спарта, враждебная Александру, вступила в союз с персами; после этого Агис III отправил своего брата Агесилая на Крит, чтобы укрепить позиции лакедемонян на острове. Арриан относит этот эпизод к 330 году до н. э. и показывает очередную неудачу спартанцев, поскольку Александр послал Амфотера пресечь пиратство спартанцев и решить дела на Крите (An. 2, 13, 6; 3, 6, 3). Тем не менее, в отличие от прошлых экспедиций, отправка Клеонима в критские места, по–видимому, была более продуктивной и выгодной во внешнеполитическом плане: она не сопровождалась столкновением с другими державами и потерей людей; более того, она могла облегчить последующую внешнюю политику во время правления Арея, поскольку две стелы датируются периодом ранее 275 года до н. э.; в самом деле, как обсуждается в главе 2, именно в 273/2 году Арей I был на Крите, чтобы спасти гортинцев (Plut. Pyrrh. 26, 2). Однако эта гипотеза основана только на сведениях Плутарха и не подкреплена дальнейшими подтверждениями. Тем не менее, налаживание отношений с морской державой Фаласарна могло стать для Спарты ценным входом в дела острова.
Наконец, была выдвинута гипотеза, что сумма в тридцать талантов, полученная Агисом III от персидских военачальников (Arr. An. 2, 13, 6), могла быть использована для финансирования строительства укрепления Кастро в этот период. Вряд ли можно поверить, что эта сумма была потрачена Спартой на строительство не на ее территории: скорее, эта сумма могла быть использована для оплаты наемников на службе Агиса III или для набора других солдат; кроме того, эта гипотеза основана только на коротких отрывках Диодора и Арриана, упомянутых выше. Интерес Спарты к западно–критским полисам выглядит более обоснованным, если учесть, что Кастро в начале III века был фаласарнийским владением. Находки многих серебряных монет из Фаласарны и двух неиспользованных пуль из пращи с надписью ΠΑΡΑ ΦΑ[ΛΑΣ]ΑΡΝΙΩΝ (SEG 62 379), относящихся к началу третьего века, позволяют предположить, что Кастро в этот период находился в составе Фаласарны. Эта область давала два важных преимущества для сети обменов между Лаконией и Критом: владение ею гарантировало контроль над морским проходом из Эгейского моря в западное Средиземноморье; наконец, она представляла собой плацдарм для морских путешествий из Лаконии на Крит. Более того, мы должны помнить об очень коротком расстоянии, отделявшем Фаласарну от Эгилы; расстояние не более 20 миль могло способствовать присутствию и контролю над островом со стороны критской державы. Это объясняет интерес Спарты к Фаласарне: поддерживая отношения с критским городом, Спарта могла использовать важные наблюдательные базы в стратегических зонах Средиземноморья. Как мы видели выше, действия Клеонима в Таренте, Коркире и Венетии были направлены на обеспечение важных позиций для оказания влияния в Ионической и Адриатической областях. В то время как контакт с западными критскими полисами был направлен на обеспечение важных наблюдательных баз как на острове, так и на всем морском пространстве между Лаконией и Критом. Как будет показано ниже, принятая Спартой новая политика консолидации влияния началась при Клеониме, но достигла своего зенита при Арее I.

Клеоним как фактический царь

Вступление на престол Арея не привело к открытому спору между Клеонимом и спартанскими органами управления (герусией, эфоратом). В литературных источниках нет свидетельств открытых разногласий между Клеонимом и спартанскими властями в период после 309/8 года; более того, тот факт, что Клеоним был назначен для совершения важных экспедиций, упомянутых в предыдущей главе, свидетельствует о согласии между ним и спартанскими верхами. Личная экспедиция Акротата в Южную Италию была предпринята без благословения эфоров, поскольку Акротат отверг их указ об освобождении от позора тех, кто отступил после битвы с Антипатром (Diod. 19, 70). В отличие от случая с Акротатом, участие Клеонима в спартанской внешней политике не вызвало вражды со стороны правящих кругов. Более того, его участие в качестве регента во внешнеполитических акциях Спарты, учитывая очень юный возраст Арея, свидетельствует об укреплении его позиций в полисе. Литературные источники дают нам примеры предыдущих регентств, дарованных выдающимся личностям: Павсаний, победитель при Платее, был назначен регентом для молодого Плейстарха (Hdt. 9, 10), а Геродот (1, 65) и Плутарх (Lyc. 3) сообщают о традиционном регентстве Ликурга. Кроме того, нет свидетельств о явных политических действиях, предпринятых под командованием Арея до 280 года до н. э., года военной экспедиции против этолийцев (обсуждается ниже). Эпоха Арея предоставила Клеомену возможность сыграть ключевую роль в спартанской внешней политике. Экспедиции Клеонима в Италию и на западный Крит показали его участие в решении важных политических вопросов и его видное положение в дипломатических процедурах в Таренте и в западных критских полисах. Далее будет проанализировано, в частности, его присутствие и лидерство в Беотии, Фокиде, Мессении, Аркадии и Арголиде. Долгое время он выступал в качестве представителя Спарты вместо законных царей Архидама IV и Арея I. Свидетельства показывают, что его власть и прерогативы выходили далеко за рамки роли регента; они демонстрируют, что он действовал как фактический царь Спарты. Однако, литературных и эпиграфических свидетельств недостаточно, чтобы проверить, использовал ли Клеоним уважение к Спарте на международной арене для удовлетворения своих личных амбиций или предпринял эти экспедиции от имени спартанских правящих органов.
Плутарх (Demetr. 35, 1), Павсаний (1, 13, 6) и Полиэн (4, 7, 9) предлагают важную информацию о новом международном сценарии, возникшем после смерти Кассандра (298/7 г. до н. э.): Плутарх сообщает нам, что Деметрий Полиоркет, после завоевания Афин, двинул свою армию против Спарты и сообщает о неудачной попытке царя Архидама IV остановить его; после победы при Мантинее Деметрий вошел в Лаконию. Ценную информацию относительно битвы при Мантинее предлагает Полиэн (4, 7, 9). Он сообщает нам, что македонская армия под командованием Деметрия испытывала серьезные трудности при прохождении через горы Ликей в Аркадии, поскольку не была знакома с этими территориями. Однако Полиэн также предполагает, что Деметрию удалось одержать полную и легкую победу над Архидамом благодаря стратагеме. Тем самым Полиэн, возможно, указывает на то, что поражение при Мантинее стало тяжелым ударом для Спарты; тем не менее, одного свидетельства Полиэна недостаточно для объяснения неудачи Спарты. Напротив, намеки Плутарха на экспансионистскую политику Деметрия также кратко сообщаются Павсанием и, похоже, подтверждают, что война против Спарты была инициативой Деметрия, который стремился овладеть Грецией, прежде чем двинуться на Македонию. Все три вышеупомянутых источника объединяет преобладание характера Деметрия в новом международном сценарии и его экспансионистская политика на греческом материке и за его пределами: на новой международной арене появилось множество государств, вовлеченных в борьбу за гегемонию. В этой обстановке Македония завоевывала более мелкие государства и стремилась установить новое равновесие сил в Восточном Средиземноморье. Именно в этих широких взаимодействиях такая небольшая держава, как Спарта, могла оказывать влияние на некоторые пелопоннесские государства и быть лидером коалиций, состоящих из более мелких и более крупных держав.
В этом отношении грандиозный внешнеполитический план Деметрия отличался важным моментом: избранной целью его вторжения в Пелопоннес была Спарта. В частности, Плутарх (Demetr. 35, 2) и Павсаний (1, 13, 6; 7, 8, 5) сообщают, что лакедемоняне, несмотря на укрепление стен города, были вновь разбиты у дверей Спарты Деметрием, который убил двести врагов и собирался завоевать город. Упущенная Деметрием возможность завоевать город была обусловлена более широким сценарием конфликта, возникшего в Азии: здесь борьба между Лисимахом и Птолемеем лишила Деметрия многих территорий (Plut. Demetr. 35, 3); однако более вероятно, что Деметрий решил оставить осаду Спарты, поскольку борьба за трон Македонии между Антипатром и Александром (сыновьями умершего Кассандра) могла дать ему возможность вмешаться в македонские дела. В частности, Плутарх (Demetr. 36, 1) сообщает, что Антипатр обратился за помощью к Пирру, а Александр вызвал Деметрия из Пелопоннеса. Таким образом, смерть Кассандра разрушила равновесие средиземноморских держав и спровоцировала более масштабный конфликт, в котором на карту была поставлена огромная Македонская империя: конкурентами за эту территорию были четыре значительные эллинистические личности (Александр, Деметрий, Антипатр и Пирр). В рамках этого широкого межгосударственного конфликта Спарта оказалась меньшим государством в конкуренции за власть более крупных государств; необходимость для Деметрия оставить осаду Спарты, чтобы перебраться в Македонию и воспользоваться ситуацией в этой местности показывает, что Спарта, в отличие от Македонии, не была важной целью с точки зрения внешней политики. Следовательно, положение Спарты на международной арене было незначительным по сравнению с другими крупными реалиями эллинистического Средиземноморья. Тем не менее, последующая интервенция Клеонима в Беотию свидетельствует о том, что Спарта имела влияние на этой территории и сохраняла интерес к Беотии. Это свидетельствует о широком политическом кругозоре Спарты и осознании важности для Спарты участия в борьбе за гегемонию в Средиземноморье.

Клеоним в Беотии

Плутарх — единственный источник, который предоставляет информацию о вмешательстве Клеонима в дела Беотии (Demetr. 39, 2-3). Выступление Клеонима в Фивах (Demetr. 39, 2) показывает важность этого персонажа в спартанской внешней политике: наш источник раскрывает его харизму в военных вопросах и желание спартанских правящих органов взаимодействовать с местностями за пределами Пелопоннеса. Эти два отрывка Плутарха являются единственными имеющимися в нашем распоряжении источниками, которые предоставляют информацию о предполагаемом соглашении между Спартой и беотийцами с целью сдержать экспансионизм Деметрия. Более того, в отсутствие противоречивых свидетельств, это один из редких случаев, когда информация Плутарха может считаться более достоверной: будучи херонейцем, автор мог быть хорошо знаком с историческими данными о Беотии и мог ознакомиться с утерянными отчетами о сражениях в этих местах; поэтому нет веских причин отвергать это свидетельство. Не стоит забывать и о предыдущих отношениях спартанцев с беотийцами, которые свидетельствуют о постоянном интересе к беотийской территории. Некоторые значительные прецеденты свидетельствуют о присутствии спартанцев в Беотии и их интересе к некоторым беотийским местам. В частности, Геродот (5, 74, 1) и Ксенофонт (5, 4, 38; 5, 4, 41) предоставляют важную информацию о спартанском присутствии в Беотии и отношениях с некоторыми беотийскими государствами. Геродот описывает большую коалицию под предводительством Клеомена против Афин в 506 году до н. э., где Фивы и их союзники выступили на стороне Спарты, а Ксенофонт сообщает о важном спартанском присутствии и интересе к беотийской территории. Он сообщает, что в 378 году Агесилай во время своего похода в Беотию сделал своей базой для военных операций Феспии, а затем оставил там Фебида в качестве гармоста для охраны этой территории. Литературные источники указывают на постоянное внимание Спарты к беотийской территории и на отношения спартанцев с несколькими беотийскими государствами.
Гегемонистские амбиции Деметрия подтолкнули его к завоеванию Беотии: согласно краткой информации у Плутарха (Demetr. 39, 2) беотийцы, в первую очередь, пытались избежать открытого сражения с Деметрием посредством посольства, но после прибытия Клеонима с армией в Фивы беотийцы вновь обрели уверенность и под предводительством своего лидера Писида Феспийского подняли восстание (Demetr. 39, 1). Несмотря на первоначальный положительный результат, вызванный прибытием Клеонима, Плутарх описывает сдачу Фив и последующее бегство Клеонима. Свидетельство Плутарха, рассматриваемое само по себе, не показывает, что действия Клеонима были результатом его личной инициативы. Более того, оно не дает конкретной информации о роли спартанских органов управления в выборе Клеонима командиром для этого важного зарубежного предприятия. Однако значение этой информации заключается в том, что Клеоним возглавил это важное дело: Плутарх явно упоминает в этом эпизоде только Клеонима, а не Архидама IV или Арея I. В этой связи следует учитывать, что из двух спартанских царей Арей был в то время слишком молод для руководства военными экспедициями, а Архидам IV, царь, который, согласно упомянутой выше записи Полиэна, потерпел тяжелое поражение при Мантинее, мог быть дискредитирован как полководец: это подтверждается его отсутствием в последующей спартанской внешней политике и молчанием источников о нем. Следовательно, Клеоним был персонажем царского рода, наиболее подходящим для руководства армией, и, поскольку Арей еще не достиг совершеннолетия, его должность регента указывала на благоприятное к нему поведение со стороны спартанских органов управления в этих обстоятельствах. К сожалению, источники не дают никакой информации о распределении власти между спартанскими структурами: однако они указывают на концентрацию власти, принимающей решения, в руках Клеонима. В частности, в начале военных действий в Беотии нет никаких упоминаний о роли герусии или эфоров; источники говорят только о присутствии и лидерских способностях Клеонима.
Тем не менее, легкая победа Деметрия над Клеонимом, изображенная Плутархом, дает мало информации о столкновении: описание Плутарха относится только к заключительной стадии борьбы, включая осаду Фив и бегство Клеонима (Demetr. 39, 2). Более того, изображая в этом событии доблесть Деметрия, Плутарх, возможно, обратился к предыдущему рассказу филомакедонянина Гиеронима Кардийского, который стремится превознести тактическое мастерство Полиоркета. Это может объяснить крайне негативный портрет у Плутарха, где бегство Клеонима, вызванное его страхом, подрывает его военный опыт и лидерские способности. Более того, после экспедиции Клеонима в Беотию у нас нет другой информации о прямой борьбе с Деметрием в начале третьего века. Однако, как будет показано ниже, несмотря на недостаток источников и доказательств, предлагаемых Плутархом, Клеоним по–прежнему высоко ценился на международной арене и вновь стал главным действующим лицом спартанской внешней политики.

Союз против этолийцев

Антимакедонская внешняя политика, принятая Спартой, похоже, привлекла благосклонность других греческих государств. Это подтверждают события 280 года до н. э., последовавшие за ослаблением Македонии и борьбой, вызванной исчезновением Лисимаха и Селевка: эта борьба закончилась морским сражением, в котором Птолемей Керавн победил Гоната, и, овладев Македонией, принудил Гоната отступить в Беотию (Just. 17, 2, 10; 24, 1, 8). Об ослаблении Македонии при Деметрии сообщает Плутарх (Demetr. 39, 6-7), который говорит, что когда Полиоркет узнал о том, что Лисимах находится в плену у Дромихета (царя гетов), он немедленно отправился на север в надежде завоевать Фракию. Однако Плутарх также сообщает нам, что он был вынужден отступить в южную Грецию из–за восстания беотийцев, поддержанного этолийцами и Пирром. Эти обстоятельства, похоже, предоставили спартанскому правительству возможность использовать распространившиеся среди греков антимакедонские чувства, чтобы улучшить свое положение на международной арене. Полибий (2, 41, 11-12) и Юстин (24, 1, 1-8) являются единственными источниками, которые предоставляют информацию о внешней политике спартанцев и об уважении к Спарте среди других пелопоннесских государств. В частности, свидетельства Юстина показывают первое непосредственное участие молодого Арея I в политических и военных делах и его неудачу. Более того, более ранняя заметка Полибия (2, 41, 11-12) в сочетании с двумя фрагментарными надписями (Syll.3 636; Syll.3 826 E) позволяет нам оценить, каким уважением в начале третьего века все еще пользовалась Спарта, и роль Арея в значительном эпизоде, в который были вовлечены многие эллинистические государства.
Рассмотренные в этой главе свидетельства показывают мир, характеризующийся постоянными войнами и личными амбициями, а также стремлением небольших государств объединиться в коалицию, чтобы сдержать македонский экспансионизм. Как будет показано далее, в этот период были созданы греческие коалиции, призванные сдержать экспансию Антигонидов. Именно на этой политической сцене Спарта, несмотря на то, что была государством с ограниченными ресурсами, занимала значительное положение и оказывала влияние на некоторые пелопоннесские государства: создание небольшой коалиции, состоящей из пелопоннесских государств и возглавляемой Спартой, наряду с восстанием против македонского правления государств, расположенных за пределами Пелопоннеса, представляет собой вершину айсберга в борьбе против македонской угрозы. Эта коалиция (обсуждаемая ниже), в которую собралась группа государств, чтобы освободиться от македонского ига, достигла своего зенита с огромной коалицией во главе со спартанским царем Ареем. Это указывает на преемственность в отношениях спартанцев с некоторыми пелопоннесскими государствами (об этом речь пойдет ниже). Более того, во время второй более крупной коалиции значительное число малых держав и такая сверхдержава, как птолемеевский Египет, собрались, чтобы сдержать македонскую экспансию; именно в этом случае Спарта выступила в качестве лидера военных операций. В этом разделе я проанализирую менее значительный, но важный союз между Спартой и другими пелопоннесскими государствами.
Начнем с того, что в своем рассказе Юстин сообщает, что Арей руководил военными действиями против этолийцев; спартанская армия двинулась в Фокиду, потому что этолийцы заняли священную для Аполлона равнину Кирра (24, 1, 1-3), а тем временем борьба между монархами закончилась завоеванием Македонии Птолемеем Керавном. Однако источник не дает конкретных сведений о распределении власти между спартанскими субстанциями: Юстин (24, 1, 1) лишь сообщает, что «спартанцы избрали Арея своим полководцем». В этом рассказе приводится преувеличенное число спартанцев, вступивших в бой с этолийскими пастухами: в самом деле, согласно Юстину, пятьсот этолийских пастухов убили в бою девять тысяч спартанских воинов (24, 1, 4-6). Картина, нарисованная Юстином, кажется порочащей репутацию Арея как полководца и подчеркивающей его некомпетентность в военных вопросах. Несмотря на это, следует понимать, что масштабы потерь у Юстина, а также анахроничность и фрагментарность его рассказа серьезно подрывают надежность этой информации. С другой стороны, косвенное свидетельство Полибия (2, 41, 11-12) является бесценным в данном случае, поскольку оно свидетельствует о почтении к Спарте со стороны других пелопоннесских государств, которые сражались с этолийцами, союзниками Македонии, вместе со Спартой. Полибий сообщает нам, что во время высадки Пирра в Италии (280 г. до н. э.) Дима, Патрей, Тритейя и Фарей собрались, чтобы сформировать первое ядро будущей Ахейской лиги: эти четыре ахейских города участвовали в битве против этолийцев на стороне Спарты. Это свидетельство ценно в данном случае, поскольку Полибий — один из немногих авторов, который был близок к описываемым событиям и мог иметь доступ к важным свидетельствам очевидцев. Кроме того, как мегалополец и антиспартанец, он мог быть достаточно хорошо осведомлен об истории образования Ахейской лиги, будущего злейшего врага Агиса IV и Клеомена III.
Союз между Спартой и четырьмя ахейскими городами демонстрирует большое влияние Спарты в северном Пелопоннесе и желание этих небольших держав объединиться, чтобы сдержать македонский экспансионизм. О масштабах конфликта, в который были вовлечены эти государства, говорят две надписи (Syll.3 636; Syll.3 826 E), найденные в Фокиде, которые свидетельствуют о наличии памятника, посвященного спартанцам, погибшим в битве с этолийцами. Эти надписи имеют большое значение, так как дают определенный потенциал для оценки участников битвы против этолийцев, союзников Македонии, и получения дополнительной информации о степени спартанского влияния внутри Пелопоннеса. Как будет сказано ниже, эпиграфические свидетельства, найденные в Фокиде, в сочетании с литературными данными свидетельствуют о широких масштабах коалиции греческих государств против македонского экспансионизма. Далее следуют части двух текстов, свидетельствующие о существовании памятника.
Syll.3 636:
«На священной земле есть место, отведенное для священных коров и лошадей, границы которого (следующие): от дороги, ведущей в Астирон, по дороге, ведущей в Пепалидас и в Лаконикон; от Лаконикона налево [прямо] по долине Гиерапетеи, по дороге, проходящей от ипподрома до границ [Лаконикона], где могут пастись священные коровы и лошади. [Не разрешается] приводить животных, принадлежащих частным лицам, к источнику у Керамеи, где находится героон Гелланика. Если кто–либо поведет своих животных пастись [в этом] месте, то [всякому] желающему будет разрешено            . Магистраты Дельф начертают это постановление в храме».
Syll.3 826 E, Col. III, ll. 14-15:
«От скалы перед дорогой прямо к общему захоронению лаконцев под статуей гоплита. От общего захоронения прямо к скале, где высечен треножник. Все, что находится (будет найдено) в этих границах, принадлежит Мегарту, сыну Мелиссия».
Две надписи, найденные в Фокиде, указывают на наличие спартанского памятника, воздвигнутого недалеко от Дельф для воинов, павших в битве против этолийцев. Фрагментарный характер текстов и неточное происхождение надписей ставит проблемы интерпретации для оценки степени спартанского взаимодействия внутри и за пределами Пелопоннеса. Тем не менее, использование слов Λακωνικόν (Syll.3 636, l. 25) и πολυανδρεῖον Λακώνων (Syll.3 3 826 E, l. 14 -15) свидетельствует о наличии общего захоронения, в котором могли находиться тела солдат войск, возглавляемых Спартой и павших во время битвы; таким образом, эти две надписи могут относиться к жертвам после столкновения и частично объяснять преувеличенную цифру, представленную Юстином. Кроме того, элементом, требующим особого внимания в этих надписях, является наличие слов Λακώνων (Syll.3 826 E, l. 14) и Λακωνικόν (Syll.3 636, l. 25): использование этих терминов вместо обычного Lakedaimonion для обозначения только спартиатов может указывать на военный вклад и присутствие спартанских perioikoi рядом со спартиатами во время битвы. Это означает, что воины из периекских городов Лаконии внесли в битву свой вклад. Следовательно, Спарта могла рассчитывать на большое количество войск, чтобы противостоять этолийским войскам. Однако названия периекских городов, которые внесли свой вклад, не сообщаются в надписях; тем не менее, можно сделать вывод, что в широкую коалицию, возглавляемую Спартой, входили города, расположенные не только в Лаконии, но даже в Ахайе. Более того, правдоподобно утверждать, что к коалиции присоединились также аркадские города и, возможно, даже некоторые города Арголиды, которые освободились от власти Гоната в том же году.
Однако в данном случае два препятствия, похоже, подрывают это предположение: отсутствие конкретных подтверждений и дополнительной информации (включая точное местоположение) о памятнике погибшим в битве лаконцам (упомянутым в двух надписях). Кроме того, при более внимательном изучении надписей возникает один важный момент: ни в одной из двух надписей нет упоминаний, которые указывали бы на прямое столкновение между спартанцами и этолийцами. Несмотря на это, переход спартанской армии из Лаконии в Фокиду мог означать, по крайней мере, молчаливое согласие Аркадии и других пелопоннесских государств; кроме того, использование дальнейших фрагментарных литературных свидетельств дает определенный потенциал для изучения попытки восстания против Македонии не только Спарты, но и других греческих государств за пределами Пелопоннеса. К сожалению, даже в этом случае мы вынуждены полагаться на косвенные свидетельства. Павсаний (10. 20, 3-4) и Мемнон (FGrHist 434 F 8, 6) дают некоторое представление о попытке восстания против македонского экспансионизма. Мемнон указывает, что Беотия, которая все еще подчинялась Гонату после его поражения от Керавна, освободилась от македонского правления; в то время как Павсаний сообщает нам, что в том же году Беотия и Мегара выступили со своими собственными войсками против галатов. Это последнее замечание косвенно указывает на то, что даже Мегара освободилась от власти Гоната в 280 году, который был годом конфликта в Фокиде. Тем не менее, скудная и анахроничная информация, предоставленная Павсанием и Мемноном, вряд ли достаточна для оценки количества государств, воевавших с этолийцами вместе со Спартой.
Тем не менее, накопленные к настоящему времени свидетельства демонстрируют лидерство Спарты в конфликте и ее стремление занять престижное положение на международной арене. Сочетание литературных и эпиграфических свидетельств показывает многополярную систему, в которой Македония, безусловно, играла важную роль: однако в той же среде Спарта, несмотря на то, что была средней державой по сравнению со сверхдержавами Селевкидов и Птолемеев, участвовавших в борьбе за власть, смогла привлечь симпатии и поддержку других эллинистических полисов и создать препятствия для Антигонидов. Использованные и рассмотренные до сих пор источники показывают международную сцену, характеризующуюся военными действиями и личными интересами эллинистических царей, наряду со спартанским экспансионизмом. Более того, они показывают важные усилия других греческих государств по объединению и противостоянию внешней угрозе, которую представляла Македония. В этом отношении вышеупомянутое свидетельство Юстина, согласно которому спартанцы использовали захват этолийцами равнины Кирра в качестве предлога для конфликта, может быть приемлемым: взяв на себя инициативу, Спарта фактически привлекла симпатии других греческих государств и связала свои политические действия с традиционными отношениями дружбы с Дельфами; кроме того, с точки зрения внешней политики, нападение на этолийцев, союзников Македонии, означало обход открытого и прямого столкновения с Антигоном Гонатом. Спартанский шаг против этолийцев также мог быть мотивирован стратегическими причинами: как обсуждалось ранее, Беотия и Мегара восстали против Гоната, и поскольку Арей не мог добраться до центральной Греции по суше из–за македонского гарнизона в Коринфе, он мог рассмотреть возможность присоединиться к беотийцам и мегарянам, пройдя через Фокиду.
Этот шаг мог стать обоюдоострым препятствием для Македонии: объединившись с беотийцами и мегарцами, Арей мог подорвать безопасность македонского гарнизона в Коринфе и подтолкнуть Афины к присоединению к антимакедонской коалиции. Несмотря на то, что для подтверждения этой картины имеющихся в нашем распоряжении свидетельств недостаточно, следует учитывать значительную спартанскую инициативу против Македонии и присоединение пелопоннесских полисов к возглавляемой Спартой коалиции. Как объясняется в следующем разделе, Спарта активно взаимодействовала с другими эллинистическими державами, чтобы сосуществовать с ними и восстановить свой престиж в Пелопоннесе и на международной арене; кроме того, имеющиеся литературные источники (рассмотренные ниже) вновь указывают на необычную позицию Клеонима в международных делах и активное участие Спарты в международном сценарии III века. По сути, царственный член дома Агиадов был главным действующим лицом спартанской внешней политики в экспедициях чрезвычайной важности (об этом речь пойдет ниже).

Клеоним в Мессении и в Арголиде

Павсаний (4, 28, 3; 8, 6, 3) и Полиэн (2, 29, 1) предоставляют значительную информацию о последствиях битвы с этолийцами и возникшем внутри Пелопоннеса политическом сценарии; комбинирование этих двух источников показывает важную попытку экспансионизма со стороны Спарты и присутствие Клеонима в международных делах, вместо царей Арея или Архидама. Избранные цели спартанского экспансионизма включали Мессению и Аркадию. В этой связи Павсаний (4, 28, 3) сообщает нам, что мессенцы не участвовали в обороне Греции от галатов, потому что «Клеоним и спартанцы» отказались заключить с ними перемирие. Однако, единственное свидетельство Павсания, похоже, не показывает личной экспансионистской инициативы со стороны Клеонима, поскольку он упоминается вместе со спартанцами. Наконец, у Павсания нет никаких конкретных сведений о борьбе между Спартой и Мессенией; однако спартанский экспансионизм внутри Пелопоннеса подтверждается другим отрывком (8, 6, 3), где Павсаний дает объяснение неучастию аркадян в конфликте против галатов. Этот отрывок предполагает, что спартанцы могли воспользоваться отсутствием боеспособных аркадских мужчин, чтобы опустошить их земли. Следует понимать, что использование скудной и анахроничной информации из повествования Павсания само по себе не может подтвердить спартанский экспансионизм в Пелопоннесе; тем не менее, использование стратагемы Полиэна (2, 29, 1) в сочетании с эпиграфическими свидетельствами из Трезена в Арголиде (IG 4 769) и Оропа в Аттике (SEG 13 341) позволяет нам оценить масштабы спартанской экспансии в Пелопоннесе и роль Клеонима в спартанской внешней политике.
Полиэн (2, 29, 1) сообщает нам о важном завоевании Клеонимом Трезена, находившегося тогда под властью македонян. Он описывает осаду города Клеонимом, который упоминается как «царь лакедемонян», и его взятие благодаря хитроумной уловке. После захвата Клеоним разместил в нем спартанский гарнизон. Свидетельство Полиэна показывает, что действия Клеонима в Арголиде были продиктованы его личными амбициями. Применение стратагемы по такому важному поводу можно рассматривать как попытку избежать военных действий: прибегнув к хитрости, Клеоним сумел избежать прямого столкновения с солдатами македонского гарнизона; в самом деле, надпись на спартанских снарядах «я пришел, чтобы сохранить свободу Трезена» и возвращение трезенцев, которых Клеоним взял в плен, без выкупа, чтобы убедить трезенскую сторону в своей освободительной миссии, кажется, ее подтверждают. Можно сделать вывод, что спартанские руководящие органы, зная о харизме Клеонима и его военных доблестях, решили использовать его авторитет для осуществления этой важной экспедиции. Действительно, свидетельство Полиэна само по себе не объясняет спартанский экспансионизм и деятельность Клеонима: догадки о судьбе Трезена, предлагаемые в этом рассказе, свидетельствуют о предвзятости источника; кроме того, следует знать, что при составлении своего рассказа автор мог прибегать к различным источникам и, в частности, к враждебному Спарте Гиерониму Кардийскому. Тем не менее, надпись, найденная в Трезене, может подтвердить присутствие македонского гарнизона и имя его командира (IG 4 769).
«Македонский начальник гарнизона Киртей, сын такого–то, и стражники посвятили (ее)».
Очень фрагментарный характер надписи, наряду с отсутствием археологических материалов, которые могли бы подтвердить наличие македонского гарнизона, ставит важные проблемы для нашей интерпретации. Более того, кроме очень короткой стратагемы, у нас нет других литературных источников, которые бы свидетельствовали об упомянутом Полиэном фактическом завоевании Трезена спартанцами. Несмотря на эти проблемы, надпись свидетельствует о присутствии македонского гарнизона и имени его командира Киртея; кроме того, точное происхождение и место находки надписи могут подтвердить ее достоверность. В источниках больше нет информации об этом гарнизоне и его дозорных; однако использование надписи, найденной в Оропе, свидетельствует о спартанском завоевании Трезена и освобождении его от спартанского правления Диомедом (SEG 13, 341). Далее следует надпись, в которой приводится эпиграмма.
SEG 13, 341:
«В жречество Олимпика. Издалека видна медная (статуя) Диомеда из выдающегося рода Анфа, который вырвал город трезенцев у врагов и снова украсил его древними законами, и (статуя) была поставлена, чтобы остаться навеки; благодаря (подвигам) одной семьи Трезен дважды блистал в стенах предков; по этим двум причинам родной город чтит тебя, как человека и героя, и восхваляет его, как создателя прекрасной политии. Афинянин Ксенократ сделал (ее)».
Надпись на основании статуи прославляет освобождение Трезена от врагов и восстановление древних законов трезенцем Диомедом. Она свидетельствует об избавлении города от спартанского правления; кроме того, она демонстрирует восстановленную автономию Трезена. Однако следует учитывать, что одной этой надписи недостаточно для того, чтобы проиллюстрировать спартанскую экспансию в Пелопоннесе. В этой связи не следует упускать из виду прославляющий характер этой надписи, созданной в память о герое Трезена вместе с его престижной родословной, и отсутствие в надписи элементов, связанных со Спартой; однако, как объяснялось выше, ее сочетание со свидетельством Полиэна и другой надписью из самой Трезены полезно для оценки взаимодействия спартанцев с другими пелопоннесскими полисами и степени участия Клеонима в международных делах. Более того, завоевание Трезена Клеонимом имеет некоторые моменты, которые заслуживают внимания для понимания спартанской внешней политики в Пелопоннесе. Полиэн сообщает нам, что Клеоним пытался представить себя трезенцам как освободителя от македонского владычества, и что после его послания, написанного на дротиках, трезенцы восстали (2, 29, 1). Если верить Полиэну, то только вмешательство Клеонима смогло вызвать восстание внутри города: такое поведение трезенцев показывает, что у Спарты могли быть сторонники внутри города, которые были воодушевлены теми же антимакедонскими чувствами, и является свидетельством важного руководства Клеонима.
Кроме того, положение Трезена в Пелопоннесе, кажется, усиливает симпатии к Спарте со стороны пелопоннесских полисов. Расположение Трезена на стратегической позиции Арголидского прибрежья свидетельствует о согласии и участии других пелопоннесских полисов в антимакедонской политике спартанцев. В этом отношении, как утверждает Мараско, спартанская военная экспедиция в отдаленную от Лаконии местность, такую как Трезен, могла показать согласие традиционного врага Спарты, Аргоса: военная интервенция Аргоса против предводительствуемой Клеонимом спартанской армии под, безусловно, могла вызвать серьезные проблемы для спартанских военных операций; более того, решающим элементом, который в этом обстоятельстве не следует упускать из виду, является тот факт, что, чтобы достичь Трезена, спартанская армия должна была пройти через территорию Аргоса. Кроме того, следует учитывать, что, несмотря на поражение в Фокиде, Спарта не только не потеряла поддержку пелопоннесских полисов, но и могла рассчитывать на других пелопоннесских суппортеров: они могли видеть в Спарте действительного противника македонцев. В этом отношении ценные намеки на распространение антимакедонских настроений среди пелопоннесских государств предлагает Полибий (2, 41, 12-14), а Павсаний дает некоторые представления о симпатиях к Спарте в Элиде (4, 28, 4-6).
Полибий предлагает важную информацию об ахейских делах и описывает внутреннюю и внешнюю политику полиса Эгия: он предполагает, что Эгий изгнал македонский гарнизон и присоединился к растущей ахейской лиге. В самом деле, конфедерация увеличивала число своих сторонников, поскольку даже полисы Бура и Керинея, чтобы стать ее членами, освободились от власти навязанных Македонией тиранов. Эта информация свидетельствует о продолжающемся росте ахейской лиги, которая, как уже говорилось, создала свое первое ядро благодаря объединению полисов Дима, Патрея, Тритея и Фары; именно эти четыре государства сражались вместе со спартанцами против этолийцев в 280 году. Более проблематичное свидетельство, предлагаемое неисторичным рассказом Павсания (4, 28, 4-6), напротив, рисует картину возникшего в Элиде политического сценария, и, более конкретно, описывает присутствие филоспартанской партии в Элиде и контрасты между Спартой и Мессенией. В связи с этим Павсаний сообщает нам о гражданской войне в Элиде, вызванной контрастами в отношениях Элиды со Спартой. Павсаний сообщает нам, что лакедемоняне решили помочь своим сторонникам в Элиде: пока они готовились, мессенцы, отобрав тысячу человек, вооружили их щитами с лаконскими эмблемами и отправили в Элиду. Прибыв в Элиду и встреченные спартанскими сторонниками, которые приняли их за своих союзников, мессенцы овладели городом и изгнали спартанских сторонников; таким образом мессенцы отдали город своим сторонникам (Paus. 4, 28, 5-6). Это единственное имеющееся свидетельство, которое дает некоторое представление о присутствии филоспартанской партии в Элиде; кроме того, эта информация в сочетании с отрывками из Полибия и проанализированными эпиграфическими данными, подтверждает спартанский экспансионизм в Пелопоннесе. Можно сделать вывод, что собранные и проанализированные на данный момент свидетельства показывают попытку пелопоннесских полисов противостоять македонским амбициям и значительное лидерство Спарты в этом начинании. Создание описанной выше коалиции было вызвано корыстными интересами пелопоннесских государств, которые воспринимали македонский экспансионизм как угрозу своему существованию. Это указывает на обоснованность мотивов, которые лежат в основе важных внешнеполитических решений, принятых Спартой и пелопоннесскими государствами.

Царь де–факто

Итак, в своих предприятиях спартанское правительство неизменно полагалось на личность Клеонима, а не Арея. Приведенные выше свидетельства показывают, что Клеоним участвовал в важнейших политических делах начала III века: источники свидетельствуют о присутствии Агиада в шести наиболее значительных событиях начала III века и показывают, что до изгнания Клеонима Арей не участвовал ни в одной значительной экспедиции. Следовательно, Клеоним был лидером основных военных начинаний и главным действующим лицом спартанской внешней политики в этот период: призыв Тарента к Клеониму для противостояния луканам и римлянам был лишь началом его растущего значения в спартанской внешней политике. Экспедиции в Южную Италию, Коркиру и Северную Италию усиливают его значение и способствуют формированию образа действующей в спартанском правительстве могущественной личности; более того, его вмешательство на Крите в качестве арбитра в споре между городами Полирренией и Фаласарной продемонстрировало его выдающееся положение и престиж в международных делах; в этой связи Агер и Магнетто отмечают, что власть и престиж являются жизненно важными характеристиками арбитра, которые раскрывают особенности и опыт персонажа, вовлеченного в юрисдикционный процесс. Это было решающим фактором при выборе арбитра, поскольку чем престижнее арбитр, тем авторитетнее его решение: спартанские органы управления (герусия, эфоры) могли решить послать Клеонима для проведения арбитража вместо другого Эврипонтида или Агиада, учитывая его растущий престиж и опыт в вопросах внешней политики. Кроме того, следует помнить о вышеупомянутом тяжелом поражении Архидама IV, которое должно было придать больше места и политического статуса члену дома Агиадов; это подтверждается отсутствием политических действий со стороны Эврипонтидов до экспедиции в Коринф царя Агиса IV в 241 году (Plut. Agis 13, 5). Не следует также забывать, что критские полисы могли прибегнуть к помощи эллинистических царей, таких как Антигониды или Птолемеи, или обратиться к растущей сверхдержаве, которой в начале III века был Рим, чтобы решить свои споры, не прибегая к насилию. Как уже говорилось, эти города обратились к Спарте с просьбой вмешаться, и самое главное, что спартанские руководящие органы сочли целесообразным назначить человека с большим опытом и престижем в международных делах, такого как Клеоним, вместо царя Эврипонтидов Архидама IV или менее опытного и молодого царя из Агиадов Арея I.
Наконец, как объясняется ранее, необычное лидерство Клеонима вновь подтверждается его вмешательством в Беотию и последующим завоеванием Трезена. В частности, завоевание Трезена подтверждает его присутствие в качестве лидера спартанской армии и зачинщика восстания внутри города. Присутствие и руководство в этих важных военных операциях Клеонима, а не царя Арея создает благодатную почву для дискуссий относительно участия царских персонажей в сражениях. Классические источники, в частности, предлагают важную информацию о выборе царя, который должен был командовать экспедицией: Геродот (5, 75) сообщает о спартанской привычке доверять командование армией только одному из царей, а Фукидид (5, 75, 1) сообщает, что участие другого царя в военных кампаниях было крайне эпизодично. Учитывая неудачную акцию Архидама IV в Мантинее в 294 году и последующее поражение Эврипонтидов, Арей и Клеоним были двумя персонажами царского рода, наиболее подходящими для руководства военными операциями и выполнения важных обязанностей в международном сценарии. Однако даже предположительно тяжелое поражение Арея в Фокиде, о котором говорит Юстин и упомянутые выше надписи, могло заставить спартанское правительство, чтобы реализовать свои политические планы в Пелопоннесе, отдать предпочтение Клеониму. Более того, литературные источники, собранные и рассмотренные выше, подтверждают особое положение Клеонима в спартанских внешнеполитических акциях: постоянное обращение к словам «Клеоним и спартанцы» (Paus. 4 28, 3; SEG 50, 887; SEG 50, 936) или просто «Клеоним» (Paus. 3, 6, 3; Diod. 20, 104-105; Liv. 10, 2; Plut. Demetr. 39, 1-2; Polyaen. 2, 29, 1) в целом раскрывают портрет спартанской личности, обладавшей значительными прерогативами во внешнеполитических делах: важные зарубежные экспедиции, проанализированные выше, указывают на его престиж и, похоже, рисуют картину фактического царя Спарты; такая консолидация власти в лице отдельного человека, однако, не укрылась от бдительного ока спартанских внутренних фракций, которые в какой–то момент стали враждебны Клеомену и подтолкнули его покинуть родину.
Изгнание Клеонима представляет собой плохо документированную тему, которая до сих пор туманна в своей специфике: Плутарх (Pyrrh. 26, 16-19) и Павсаний (1, 13, 5; 3, 6, 3) предлагают две различные и проблематичные традиции относительно причин его отъезда из Спарты. К этим свидетельствам, которые, по–видимому, отражают враждебность спартанцев по отношению к Клеомену, следует подходить осторожно, чтобы глубже изучить его характер и уважение к нему на международной арене. В частности, Павсаний предлагает нам предположить, что уход Клеонима был вызван его враждебностью к спартанским правителям, которые отказали ему в доступе к трону, отдав предпочтение молодому Арею. Иную, более широкую версию причин ухода Клеонима приводит Плутарх. Биограф, который также сообщает о его отстранении от престола, дает другие ценные сведения: он сообщает нам, что Клеоним в зрелые годы женился на женщине царского рода Хилониде (Pyrrh. 26, 17-18); последняя вступила в связь с молодым Акротатом II, сыном царя Арея, причинив тем самым Клеониму сильную боль и бесчестье. В результате этой личной причины, наряду с политической, Клеоним покинул Спарту и перешел на сторону Пирра. Следует помнить о важных ограничениях, накладываемых театральным характером рассказа Плутарха: биограф, похоже, особенно заинтересован в представлении непростых отношений между Клеонимом и Хилонидой и, прежде всего, в развитии сюжета, в котором роман героев, помещенный в рамки спартанских внутриполитических дел, занимает центральное место. Более того, в этом конкретном эпизоде Плутарх усиленно подчеркивает роль спартанских женщин в исторических событиях. По сути, создавая эти отрывки, биограф широко опирается на повествование Филарха: так, об отношениях Хилониды и Акротата сообщает не только Филарх (FGrHist F 32 a; 70), но и Парфений Никейский (narr. am. 15; 25). Наконец, следует учитывать, что даже неисторичный рассказ Павсания поднимает важные проблемы с интерпретацией, поскольку он был создан в достаточно отдаленный от событий период. Независимо от того, были ли эти отношения реальными и породили гнев и разочарование Клеонима, важным элементом, вытекающим из более широкой оценки литературных источников, является отсутствие формального шага, предпринятого правительством для изгнания Клеонима: ни Плутарх, ни Павсаний не предполагают, что Клеоним был вынужден покинуть Спарту из–за своего поведения или растущей мощи. Однако, оба автора (Plut. Pyrrh. 26, 19; Paus. 1, 13, 5; 3, 6, 3) сообщают нам, что Клеоним отправился к Пирру, чтобы убедить его напасть на Спарту.

***

Приход Клеонима ко двору Пирра и отношения между этими двумя выдающимися персонажами III века до н. э., похоже, вновь подтверждают образ фактического царя Спарты, который высоко ценился на международной арене. Полиэн (2, 29, 2), Плутарх (Pyrrh. 26, 14-16) и Парфений Никейский (Narr. am. 23) предлагают важную информацию о вкладе и влиянии Клеонима на внешнеполитические действия Пирра. Полиэн (2, 29, 2) сообщает о значительном завоевании Клеонимом Эдессы, древней столицы Македонии, посредством стратагемы: он тщательно описывает тактический маневр, предпринятый Клеонимом для того, чтобы лишить македонских противников преимущества, обусловленного длиной их сарисс; автор сообщает нам, что Клеоним углубил свою фалангу так, что солдаты хватались за копья противника, в то время как следующая шеренга могла атаковать врага. Это важное иностранное предприятие было частью большого плана Пирра по завоеванию Македонии: этот эпизод показывает, что Клеоним с 274 года, года завоевания Македонии, занимал при дворе царя центральное место; из рассказа Полиэна можно сделать вывод, что ему было доверено командование фалангой; это свидетельствует о высоком уважении, которым он пользовался у Пирра. Более того, общее военное прошлое Клеонима и Пирра могло оказать важное влияние на то, как спартанец ценился эпирским царем: это, по–видимому, приближает характер Клеонима к портрету эллинистического царя. Пирр, как и Клеоним, совершил значительную экспедицию на помощь Таренту и сумел в 281 году захватить стратегически важный остров Коркиру. Как отмечает Мараско, было бы заманчиво представить, что, прежде чем совершить эти внешнеполитические предприятия, Пирр слышал о предыдущих выдающихся экспедициях Клеонима по всему Средиземноморью. Однако следует помнить, что оба героя были вовлечены в арбитражные процедуры: в 280 году, согласно скудным и неопределенным свидетельствам Плутарха (Pyrrh. 3, 4) и Дионисия Галикарнасского (19, 9-10), перед битвой при Гераклее Пирр изъявил готовность выступить арбитром в конфликте между римлянами и тарентинцами. Масштабы этой информации, по–видимому, способствуют чрезвычайной роли, которую играл Клеоним в начале третьего века, и предпочтению спартанских органов управления по отношению к нему, а не к царям Спарты de iure, в споре между Полирренией и Фаласарной.
Более того, Плутарх (Pyrrh. 26, 14-16) предполагает влияние Клеонима, подтолкнувшее Пирра к движению в Пелопоннес. В связи с этим Плутарх утверждает, что Пирр, прежде чем закрепить свои новые завоевания в Македонии, переключил свое внимание на другие цели; в этих условиях Клеоним убеждал его двинуть армию против Спарты, и Пирр с радостью последовал его совету. Проблематичная информация, представленная Плутархом, дополняется Парфением (Narr. am. 23), который сообщает о речи и предложении Клеонима Пирру немедленно напасть на Спарту, чтобы легко завоевать город. Этот отрывок, наряду с косвенными подтверждениями, приведенными Плутархом, свидетельствует о его влиянии на принятие Пирром решений: это влияние могло быть вызвано военным и политическим престижем Клеонима. И последнее, но не менее важное: несмотря на то, что Клеоним был на стороне Пирра, он мог рассчитывать на помощь многих сторонников в Спарте: Плутарх (Pyrrh. 27, 3) сообщает о присутствии philoi Клеонима и илотов, которые были готовы приветствовать его в Спарте и оказать ему поддержку; в частности, Плутарх открыто предполагает, что они были готовы принять его в своем поместье, расположенном за пределами города. Эти philoi могли представлять собой группу, которая была политически связана с личностью Клеонима, и их упоминание в рассказе Плутарха, кажется, подрывает антиолигархическую политику, проводимую Клеонимом перед отъездом из Спарты: как эллинистический царь, он мог рассчитывать на группу отобранных им самим людей, которые могли оказать ему политическую и моральную поддержку, чего из скудных и проблематичных свидетельств Плутарха и Парфения точно утверждать нельзя, однако целостная оценка источников и сочетание литературных и эпиграфических свидетельств указывают на доминирование Клеонима во внутренней и внешней политике Спарты и на его необычное положение, которое делало его не таким уж обособленным от царских личностей, действовавших в начале III века до н. э.