Прежде всего: кем был Афиней? «Афиней — отец этой книги»: таковы начальные слова Книги 1 в Эпитоме. Название, сохранившееся в рукописи Marcianus A, уточняет, что Афиней был уроженцем Навкратиса, греческого города в Египте, расположенного у Канопского рукава Нила, к востоку от Александрии. Основанный милетскими поселенцами около 620 года до н. э., Навкратис имел особый статус, начиная с правления Амасиса (6 век до н. э.): это был самый древний греческий город, основанный в Египте, и ему были даны собственные законы. Именно в районе Навкратиса «Федр» Платона помещает бога Тевта, изобретателя исчисления, астрономии, игры в кости и письма.
Это был один из греческих городов Лагидского Египта, наряду с Александрией и Птолемаидой. Однако с основанием Александрии он утратил свое торговое превосходство. При Лагидах Навкратис способствовал культурному росту Александрии благодаря некоторому числу ученых (историки Филист и Харон), авторам «Египтиак», таким как Ликей и Динон, или поэту Тимодему. В третьем веке до нашей эры Аполлоний Родосский написал «Основание Навкратиса», укоренив таким образом город в культурном пространстве эллинизма. Кроме того, Афиней сохранил фрагмент этого текста, который он приписывает Аполлонию Родосскому «или Навкратийскому» (7.283d-e), что свидетельствует о том, что для греческого города было важно утверждать в качестве своих авторов тех, кто родился на его земле.
В период империи город был важным центром софистической культуры, представители которой иногда эмигрировали в Афины: так было с Проклом из Навкратиса, учителем Филострата. У Прокла была личная библиотека, которую он делил со своими учениками. Среди других софистов, уроженцев Навкратиса, следует упомянуть во второй половине II века н. э. Аполлония и Птолемея, а также Поллукса, автора «Лексикона», который, возможно, послужил образцом для учителя риторики Лукиана; он приехал в Рим, где среди его учеников был молодой Коммод.
Афиней, безусловно, является представителем этой интеллектуальной среды. Современник Поллукса, он разделял его интерес к лексикографии. Как и Поллукс, Афиней тоже приехал в Рим и в Риме остался, в отличие от Поллукса, который, благодаря протекции Коммода, отправился преподавать риторику в Афины. Афиней, похоже, не стал знакомиться с императорской семьей; вместо этого он вошел в круг богатого римлянина всаднического звания Ларенсия, хозяина пиров и симпосиев, устраиваемых в «Дейпнософистах». Таким образом, мы имеем дело с патронажными отношениями, которые связывают известного персонажа римского общества с преимущественно греческим интеллектуальным кругом, внутри которого, однако, также нет недостатка в римских патронимах. Таким образом, «Дейпнософисты» отражают социальную реальность, в которой Рим предстает как полюс притяжения для литераторов и софистов греческого происхождения. Во второй половине II века нашей эры Аппиан Александрийский представляет собой еще один пример ученого греческого происхождения, которого Рим привлекал как место для карьеры. Действительно, эти греки–иммигранты поставили себя под защиту культурных римлян, которые были настолько богаты и влиятельны, насколько это было возможно: Аппиан пользовался дружбой Фронтона, который добился для него от Антонина Пия должности прокуратора. Что касается Афинея, то он посвятил свою работу Ларенсию, римлянину настолько щедрому и культурному, что он устраивал пышные пиры для круга греческих и римских литераторов.
Мы знаем о личном маршруте Афинея не больше того, что подразумевается в его тексте. Все, что мы узнаем от самого Афинея, это то, что он давно покинул Египет (7.312a); несмотря на это, Египет все же представляет собой эмоциональный и интеллектуальный горизонт, который лежит в основе всего произведения и проявляется в постоянном мелькании там Египта, эллинистического Египта, а не традиционного Египта дорогих Геродоту пирамид, истоков Нила и других чудес (thaumata). Афиней показывает свою привязанность к родине, когда вспоминает «моих навкратитов» (3.73a). Точно так же он вспоминает, что «в моем собственном Навкратисе гепсетами называют маленьких рыбок, которые остаются в каналах, когда Нил уходит с равнины» (7.301c). А когда гость подробно объясняет список кубков для вина, отмечается, что в Навкратисе, «доме нашего сотрапезника Афинея», есть несколько видов кубков. В скобках же упоминается, что в Навкратисе работало много гончаров, и по этой причине ворота, расположенные поблизости от их мастерских, назывались Keramikē (11.480d-e). Те же местные корни, вероятно, объясняют упоминание Навкратиса в связи с различными темами, затрагиваемыми в ходе беседы, будь то общественные пиры по случаю религиозных праздников (4.149d-150a), знаменитые куртизанки (13.596b-d), или искусство изготовления цветочных венков, о котором Афиней упоминает о своем чтении работы Полихарма из Навкратиса «Об Афродите» (15.675f-676c), богине, которая была особенно по сердцу наукратитам (там же). В ходе своего длинного трактата, адресованного Тимократу, Афиней также упоминает «моих александрийцев» (12.541a), что свидетельствует о метонимической связи между двумя городами.
Что касается интеллектуальных горизонтов, то между тем, что было достигнуто в Александрии или Пергаме многими поколениями ученых и грамматиков, и тем, чего добился Афиней в своей работе, существует несомненная связь гомологии, но также и деривации, мимезиса и конденсации: «Дейпнософисты» — это сжатая Александрийская библиотека, уменьшенная до размеров книги.
Присутствие Афинея, однако, не может быть сведено к тому египетскому горизонту. Афиней выступает в тексте на двух разных уровнях. Прежде всего, как один из участников пиров и симпосиев, где он не выглядит ни самым разговорчивым, ни самым искрометным; он сохраняет свою позицию литератора, и, кстати, можно узнать, что он также был автором работы «О царях Сирии» (5.211a) и трактата о рыбах (7.329b-c), и не факт, что он не написал что–то еще. Более того, можно подчеркнуть, что эти две работы, обязательно более ранние, чем «Дейпнософисты», предваряют излюбленные темы последних, будь то похоть восточных монархов, употребление рыбы или комические тексты.
Во–вторых, Афиней представляет себя в качестве рассказчика об этих пирах в интересах Тимократа, друга, который не принимал в них участия. Этот тип встроенного рассказа вдохновлен архитектурой платоновского «Федона» и платоновского же «Симпосия». Таким образом, он вставляет произведение в сложную диалектику памяти, устной речи и письма. Афиней пересказывает Тимократу, как он помнит, ход пира и содержание разговоров гостей. Сами гости извлекают из своей памяти воспоминания о прочитанном: бесчисленные цитаты, взятые из книг и воплощенные в живой разговорной речи. Таким образом, есть диалог–контейнер между Афинеем и Тимократом, и диалог–контент дейпнософистов с ритмом разделения на книги.