2. Поэты, пророчества и римский империализм
Поэты и пророки второго и начала первого веков до нашей эры по–разному реагировали на расширение римской власти в эллинистическом мире. Одни прославляли Рим, воспевая его величие или рассказывая о тех благах, которые он даровал грекам, другие осуждали жестокость, агрессию, хищничество и угнетение западной державы. Но в целом эти авторы принимали империалистическое правление как нормальную черту международной структуры.
Одним из самых ранних поэтов, выразивших положительное отношение к Риму, был Алкей из Мессены, который написал эпиграмму, восхваляющую Т. Квинкция Фламинина за освобождение Греции, в конце Второй Македонской войны (Anth. Plan. 5). Другая эпиграмма, приведенная Плутархом (Flam. 9.1-4), имеет форму эпитафии в память о македонских солдатах, убитых этолийцами и римлянами в битве при Киноскефалах (строки 1-4). Стихотворение завершается насмешкой над Филиппом V, который попирает свой гордый дух, убегая, более проворный (elaphroteron) в бегстве, чем быстрый олень (elaphôn) (строки 5-6).
Плутарх отмечает, что этолийцы нескромно приписывают себе победу над Филиппом при Киноскефалах, и в строках 3-4 эпиграммы они названы победителями прежде римлян. Наконец, он заявляет, что, хотя истинной жертвой Алкея был царь Македонии, который ответил пародией на первые две строки, Фламинин очень обиделся, когда вирши стали популярными среди греков.
Эти замечания могут быть восприняты как намек на то, что в этом стихотворении Алкей намеренно пренебрегает римлянами. Однако такая интерпретация упускает из виду тот факт, что первенство этолийцев в третьей строке обусловлено стихотворным метром, и что появление римлян в конце этой строки позволило поэту посвятить всю четвертую строку эмфатическому упоминанию Фламинина и обширной земли Италии. Более того, из рассказа Плутарха можно сделать вывод, что Фламинина раздражали не сами стихи, а этолийцы и другие, которые использовали их в своих целях. Возможно, недовольство римлян объясняет пропуск строк 3-4 в некоторых текстах (см. Anth. Pal. 7.247). При ближайшем рассмотрении, однако, маловероятно, что Алкей намеревался поддержать этолийскую пропаганду. В этом стихотворении, а также в Anth. Plan. 5, Алкей выражает положительное отношение к Риму.[1]
«Александра», приписываемая поэту Ликофрону, имеет форму пророчеств, произнесенных троянской царевной Кассандрой, которые раб сообщил ее отцу Приаму. В строках 1226-30 Кассандра заявляет, что римляне, потомки троянцев, возвеличат славу своего побежденного рода, получив скипетр и единоличное господство на суше и море. Позже, предвидя жестокие столкновения Востока и Запада, принцесса предсказывает империалистическую борьбу в греческом мире. Их суждено развязать Александру Македонскому, который покорит персов и подчинит их власти македонского царя (строки 1435-45). В шестом поколении после Александра (продолжает она) человек троянского происхождения (по–видимому, римлянин) будет сражаться с царем Македонии на суше и на море. Примирившись с этим правителем, он добьется славы и унесет самые почетные трофеи (строки 1446-50). Шестое поколение македонских царей относится к Филиппу V, который был разбит Т. Квинкцием Фламинином в битве при Киноскефалах.[2]
Если «Александра» в основном является работой ученого и трагического поэта Ликофрона, который писал в Александрии во время правления Птолемея II Филадельфа (283-246 гг. до н. э.), то строки, в которых говорится о единоличном господстве Рима на суше и на море (1226-30 гг.) и (очевидно) о победе Фламинина над Филиппом V (1446-50 гг.), должны быть интерполяциями, относящимися к более позднему периоду, вероятно, к годам, непосредственно следующим за Второй Македонской войной (200-196 гг. до н. э.). В таком случае ранняя эллинистическая поэма, прославляющая покорение мира Александром (и тем самым намекающая на амбиции Птолемеев), была превращена в предсказание римского господства. Однако есть веские основания полагать, что «Александра» в целом была написана другим поэтом, писавшим в начале II века до н. э. под псевдонимом. [3] В любом случае, данные строки отражают благодарность, которую испытывал двор Птолемеев по отношению к римлянам, смирившим их врага Филиппа V.
В этой длинной поэме Кассандра уверяет, что Александр положит конец взаимному разрушению, вызванному империалистической борьбой в греческом мире, и приведет к окончательному завершению длинную череду жестоких конфронтаций между Востоком и Западом (строки 1435-45). Следующие строки, интерполированные или подлинные (1446-50), в которых прославляется верховное господство Рима и поражение Македонии, молчаливо переносят с Александра на Рим заслугу в установлении окончательного мира в мире, опустошенном светскими конфликтами. Важно, что римский победитель не сокрушает македонского царя, а заключает с ним соглашение. Таким образом, последняя конфронтация между Востоком и Западом заканчивается примирением.
Два спорных отрывка, рассмотренных выше, представляют победу Рима во Второй Македонской войне как исторический переломный момент. Это суждение разделяли и другие оракулы того периода. Так, Павсаний (7.8.7-9) записывает сивиллин оракул, предсказывающий, что из двух македонских царей по имени Филипп первый (Филипп II) установит власть над городами и народами, а второй (Филипп V), покоренный людьми с запада (римлянами) и с востока (Атталом I Пергамским), уничтожит славу своей страны. Несколько иная версия этого пророчества встречается у Aппиана (Mac. 2). Плутарх (Mor. 399c-d) сообщает о сивиллином оракуле, предсказывающем поражение Филиппа V от римлян после появления нового острова в окрестностях Феры. Согласно Юстину (Epit. 30.4.1-4), тот же геологический феномен породил оракулы, предвещающие гибель древнегреческой и македонской империи от римской. Важность поражения Филиппа во Второй македонской войне также отражена в двух эпиграммах Алкея Мессенского, рассмотренных ранее. Поэтому неудивительно, что в строках 1226-30 и 1446-50 «Александры» поражение Филиппа V знаменует начало новой гегемонии в эллинистическом мире.
В начале римско–сирийской войны Халкида открыла свои ворота Антиоху III (Livy 35.51.6-7). После битвы при Фермопилах (191 г. до н. э.) Фламинин убедил консула Ацилия Глабриона пощадить город (Plut. Flam. 16.1-4). В благодарность жители Халкиды почтили Фламинина ежегодным праздником, на котором пели гимн в честь Зевса, богини Ромы, Фламинина–спасителя и верности Рима (Plut. Flam. 16.5-7).[4]
В своем «Гимне Риму» Мелинно Лесбосская прославляет военные победы и непреходящую мощь имперского города. Она восхваляет богиню Рому, воинственную владычицу, которой одной лишь Судьба даровала царскую честь непрерывного правления, которая надежно контролирует сушу, море и города людей, чья империя одна устоит перед изменениями времени, которая одна рождает великих воинов, как возделанная земля рождает зерно. Акцент поэтессы на непреходящей силе и непобедимости Рима позволяет предположить дату написания поэмы после поражения Персея и упразднения македонской монархии.
В 128/7 году до н. э. Лимений из Афин сочинил гимн Аполлону, который был исполнен на праздновании Пифей в том же году и начертан на южной стене афинской сокровищницы в Дельфах. Стихи заканчиваются молитвой к Аполлону, Артемиде и Лето, которых умоляют сохранить Афины и Дельфы и с нестареющей силой приумножать увенчанное копьем владычество римлян, чтобы оно процветало и побеждало.
«Периэгесис», посвященный царю Никомеду Вифинскому, вероятно, третьему правителю с этим именем, является произведением автора, обычно называемого Псевдо–Скимном. Никомед III царствовал с 127 по 94 год до н. э., а Периэгесис можно датировать 127-120 (или 110) годами до н. э. Эта географическая поэма написана ямбическим триметром. В стихах, посвященных Италии, автор прославляет Рим, «город с именем, соответствующим его могуществу, и вселенскую звезду всего мира» (строки 231-5). Последняя фраза (astron ti koinon tês holês oikoumenês, строка 233) напоминает аналогичные эпитеты, присвоенные Коринфу в эпиграмме Полистрата (Anth. Pal. 7.297), которая будет обсуждаться позже, и в неизвестно чьем стихе, цитируемом Диодором (32.27.1). Мы также можем отметить эпитет, описывающий Колофон, который появляется в анонимном стихотворении Греческой антологии (Anth. Plan. 295).
В поэме Полистрата оплакивается разрушение римлянами Коринфа, который описывается как «звезда Эллады» (Hellados astron). Диодор, пишущий о том же событии, цитирует ямбическую строку из поэтов прежних времен, которые прославляли город, ныне уничтоженный римлянами, фразой: «Коринф, прославленная звезда Эллады» (Korinthos astron ouk asêmon Hellados). В анонимной эпиграмме Греческой антологии говорится о Колофоне, «звезде роскошной Ионии» (trypherês astron Iêoniês). Очевидно, автор «Периэгесиса» хотел прославить Рим. Хвалебная дань Периэгесиса выходит за рамки простой формулы, провозглашая уникальный и универсальный блеск и мощь Рима. Прежде всего, Рим — это звезда не одной страны или народа, а всего мира. Более того, эпитет «вселенская звезда» (astron koinon) перекликается с выражением «общие благодетели» (hoi koinoi euergetai), которое греки применяли к римлянам во II и I веках до н. э., чтобы выразить свое признание Рима как верховного правителя и благодетеля. Таким образом, автор «Периэгесиса» прославил Рим как непревзойденное украшение, покровителя и хозяина всего мира. Еще одним свидетельством его благосклонного отношения является тот факт, что он связывает Рим с греческим происхождением. В строках 226-35 поэт называет Латина, правителя латинов, сыном Одиссея и Цирцеи, а Авзона, правителя авзонийцев, именует сыном Одиссея и Калипсо. Среди этих народов, добавляет он, есть и Рим.
Другие поэты и пророки выражали враждебное отношение к Риму. Флегонт из Тралл, вольноотпущенник императора Адриана, писал во втором веке нашей эры, включив в свой труд «О чудесах» серию враждебных Риму рассказов, которые он приписывал философу–перипатетику Антисфену (FGrHist 257 F 36, III).13 В первом рассказе сирийский кавалерийский офицер, убитый в битве при Фермопилах (191 г. до н. э.), восстает из мертвых и пророчествует, что Зевс, разгневанный победой римлян и их мародерством, пошлет против Италии большое войско, чтобы наказать их и положить конец их господству (разделы 3-4). Согласно второй истории, когда римляне по поводу этого явления обратились к дельфийскому оракулу, пифия предостерегла их от дальнейших военных действий в Европе, угрожая в качестве наказания за непослушание опустошением Италии и обнищанием римской армии по возвращении домой (разделы 4-6). Действие третьего рассказа происходит в Навпакте. В состоянии вдохновения римский полководец по имени Публий (который напоминает Сципиона Африканского) предсказывает, что после того, как римляне победят Антиоха III и разграбят Азию (190-188 гг. до н. э.), земли Италии и Сицилии будут опустошены и порабощены царем (или царями), идущим из Азии во главе огромной армии (разделы 6-10). После того, как Публия пожирает волк, отрезанная голова пророчествует, что Грецию и Италию постигнет большая война. В Греции римские солдаты будут убиты, а города разрушены; богатство, дети и жены римлян будут уведены в Азию (разделы 11-14).
Эти истории, по–видимому, возникли в Этолии и Азии, в основном в начале второго века до н. э., после римско–сирийской войны (191-188 гг. до н. э.). Антисфен, которого Флегонт называет своим источником, не является родосским историком и политиком конца III — начала II века, о котором упоминает Полибий (16.14). Вероятно, он был компилятором, писавшим в начале I века до н. э., во время Первой Митридатовой войны. Поскольку он был философом–перипатетиком, который собирал антиримские пророчества, вспоминается Афинион, философ–перипатетик, тиран Афин и враг Рима, который уверял своих сограждан, что оракулы со всех мест предсказывают вселенскую империю Митридата (Posidonius, F 253. 213 b-c E-K). Действительно, время первой Митридатовой войны изобиловало подобными заявлениями. В Риме, Италии и греческом мире появлялись апокалиптические предзнаменования и пророчества, предвещавшие потрясения в человеческих делах, а сам Митридат распространял оракулы, провозглашавшие начало новой эры, отличительной чертой которой будет его правление. [5] Поэтому этот период кажется особенно подходящим для греческого писателя, который собирал пророчества, предвещавшие падение римской власти. Отсюда можно предположить, что переданные Антисфеном чудесные истории, созданные первоначально во время римско–сирийской войны, обрели новую актуальность, когда Митридат бросил вызов Риму, и что Антисфен распространял их в интересах царя, которого он считал освободителем. Некоторую поддержку этой хронологии можно найти в конце третьего рассказа. Здесь нам сообщают, что голова Публия предвещала смерть римских солдат в Греции. Наконец, нам сообщают (вопреки откровениям Публия), что римляне немедленно разошлись по домам (и, таким образом, не продолжили борьбу с Антиохом III и его этолийскими союзниками). Последнее утверждение может свидетельствовать о работе составителя, чьи мысли переместились с конфликта Рима с Антиохом и этолийцами на время Первой Митридатовой войны, когда он ожидал увидеть скорый уход римлян из Греции.[6]
Корпус Oracula Sibyllina, состоящий из двенадцати книг греческих стихов, был собран современными учеными из двух древних сборников. Первый из них (включающий книги 1-8) был завершен в шестом веке нашей эры, второй (состоящий из книг 11-14, которым предшествовали две книги, состоящие из материала, взятого из книг 4, 6, 7 и 8 другого сборника) — в седьмом веке нашей эры. Отдельные пророчества, составленные в течение длительного периода времени (с третьего века до нашей эры по седьмой век нашей эры), постепенно собирались и формировались в книги. Хотя большинство оракулов имеют иудейское и христианское происхождение, некоторые из них были созданы эллинистическими греками.[7]
Особое значение для римского господства во втором веке до н. э. имеют некоторые отрывки из книг 3 и 4, обе из которых преимущественно еврейского происхождения. Пророчества книги 3 относятся к середине второго века до нашей эры и к концу первого века нашей эры. Самые ранние части книги 3 (строки 97-349, 484-829) были написаны в середине второго века до н. э., вероятно, во второй половине правления Птолемея VI (около 163-145 гг. до н. э.) и несколько позже. Эта часть текста включает предсказание о крахе деспотического господства Рима (строки 175-95). Три отрывка касаются ахейской войны. Первый (строки 484-8) предсказывает разрушение Карфагена, Сикиона и Коринфа. Второй (строки 520-37) предсказывает, что греки будут убиты, разграблены, порабощены, подвергнуты жестокому обращению и напуганы крайне варварским народом. Третий отрывок (строки 638-46) провозглашает, что варварская империя нападет на греков ради грабежа, оставляя их непогребенные трупы на съедение птицам и диким животным.[8]
Книга 4 включает оракулы эллинистического периода вплоть до второй половины II века до н. э., а также более поздние материалы. Самые поздние события, которые можно датировать, это разрушение храма в Иерусалиме Титом (строки 115-18, 125-7) и извержение Везувия (строки 130-6).
Строки 47-101 содержат серию пророчеств о подъеме и падении четырех великих империй (Ассирии, Медии, Персии, Македонии), охватывающих в общей сложности десять «поколений». Эта часть текста, по–видимому, представляет собой оракул, составленный вскоре после завоевания Александром Востока. К нему прилагается пророчество о том, что за македонским правлением последует римское господство (строки 102-6). Ссылки на разрушение Коринфа и Карфагена позволяют предположить, что дополнение было сделано во второй половине второго века до нашей эры.
Несмотря на то, что римское правление примыкает к череде четырех великих царств, ему не присвоен отдельный ранг в числовом ряду империй или поколений. Таким образом, сивиллист, добавивший Рим в ряд, рассматривал западную державу как продолжение четвертого царства и десятого поколения. Во всяком случае, Or. Sib. 2.15-19, составленный в конце первого века до нашей эры или в начале первого века нашей эры, предсказывает разрушение Рима в десятом поколении. Or. Sib. 4.47-106 включает представление о четырех великих империях, за которыми последует мессианское царство. Рим, как придаток четвертой империи, также обречен на гибель. Сравнение «Сивиллиных оракулов» с пятью другими ближневосточными текстами эллинистического периода прояснит дело. Речь идет о позднем авестийском Бахман Яште, вавилонском династическом пророчестве, книге Даниила, 1 Еноха и фрагментарном произведении из свитков Мертвого моря, известном ученым как «Четыре царства».
Схема четырех последовательных царств или периодов встречается в пехлевийском «Бахман Яште». Во сне Заратустра видит дерево с четырьмя ветвями, каждая из которых представляет один из религиозных периодов, составляющих тысячелетие Заратустры. Эти четыре эпохи сменяются приходом государя–спасителя (Бахман Яшт 1.1-5; 7.1-9.24).
В своем нынешнем виде «Бахман Яшт» представляет собой эпитому, датируемую ранним исламским периодом (девятый или десятый век нашей эры), но она основана на материале, взятом из нескольких пехлевийских источников сасанидского периода (ок. 224-579 гг. нашей эры). Эти источники, которые уже не сохранились, были среднеперсидскими зандами, то есть пехлевийскими переводами священных текстов, изначально написанных на авестийском языке, дополненными комментариями. Эпитома также содержит подробности, которые модернизируют материал, найденный в сасанидских работах. Последние, в свою очередь, были основаны на более ранних традициях, включая (как кажется) поздний авестийский Бахман Яшт, не сохранившийся до наших дней, составленный в конце четвертого века до нашей эры. В позднем авестийском Бахман Яште, верным представителем которого является 1.1-5, четвертая эпоха, возможно, соответствует деспотическому правлению Александра Македонского и македонцев над Персидской империей, несчастью, которому суждено было закончиться благодаря государю–спасителю.[9]
Фрагмент вавилонского клинописного текста, известного ученым как «Вавилонское династическое пророчество», который датируется временем Александра и первых Селевкидов, предсказывает подъем и падение четырех великих империй — Ассирии, Вавилонии, Персии и Македонии. Табличка с этим текстом первоначально состояла из шести колонок. Сохранились части четырех колонок. Колонки 1, 2 и 5 посвящены четырем империям вплоть до времени Александра Македонского, виновника несчастья вавилонян. Согласно строкам 9-23 колонки 5, после того, как Александр победит Дария III, царя Персии (очевидно, в битве при Иссе), македонцы будут побеждены Дарием, который (в роли царя Вавилона) откроет время счастья и процветания для народа Вавилонии. В колонке 6 содержится пророчество о том, что македонское правление прекратится в конце серии из трех царей, последним из которых будет Селевк I. Так как Александр победил Дария в битве при Гавгамелах, фактически положив конец его правлению, предсказание в конце колонки 5 (об окончательном триумфе Дария), вероятно, является подлинным, но несбывшимся пророчеством. Поскольку ожидаемого поражения Александра не случилось, вавилонское династическое пророчество было позже расширено, чтобы предсказать падение династии Селевкидов. Дополнительный материал представляет собой еще одно подлинное (но несбывшееся) пророчество. Таким образом, четвертое царство в ранней форме Вавилонского династического пророчества закончилось поражением Александра и реставрацией Дария III, царя–спасителя. Редактор, ответственный за вставку последних пророчеств, не добавил никаких ссылок на царя–спасителя и без смущения оставил прежние предсказания без изменений.
Кроме тех разделов, которые переданы только в греческой версии, книга Даниила в ее нынешнем виде была отредактирована во время гонений на иудаизм Антиохом IV Сирийским в 167-164 годах до нашей эры. Она состоит из элементов, составленных в разное время и собранных в единое произведение. Книга Даниила содержит тему четырех сменяющих друг друга царств (Вавилонии, Медии, Персии и Македонии), последнему из которых суждено быть уничтоженным вечным правлением Бога через посредство небесного спасителя, архангела Михаила.
Тема четырех периодов также засвидетельствована в 1 Еноха, псевдоэпиграфе Ветхого Завета. Эта книга представляет собой сборник независимых сочинений, собранных для создания более крупного произведения. Четвертая часть 1 Еноха (Книга снов) была написана между 164 и 160 гг. до н. э. (1 Еноха 83-90). Она делит еврейскую историю от разрушения храма до восстания Маккавеев на четыре периода, каждый из которых является предметом пророчества (1 Еноха 89.68-90.19). Последний период, отмеченный гонениями на иудаизм при Антиохе IV, станет временем великого разрушения. Наконец, архангел Михаил придет на помощь еврейскому народу, и будет установлено Царство Божье (1 Еноха 90.20-42). Пятая часть 1 Еноха (Послание Еноха) была написана до 167 года до н. э. (1 Еноха 91-107). Она содержит пророчество под названием «Апокалипсис недель», в котором еврейская история разделена на десять частей, называемых «неделями» (1 Еноха 91.12-17; 93.1-10). В своем фрагментарном состоянии другой соответствующий текст иллюстрирует только схему четырех царств. Арамейское пророчество «Четыре царства», которое относится к категории параданииловой литературы, появляется среди фрагментов Свитков Мертвого моря (4 Q 552-3). Фрагменты рукописи этого текста датируются примерно началом первого века нашей эры. В этом пророчестве неизвестный человек, похожий на Даниила, имеет видение, в котором он видит четыре дерева, каждое из которых символизирует великое царство. Только первое из них четко идентифицировано (Вавилон–Персия). Второе царство, управляющее морем и портами, по–видимому, Македония.[10]
Эти шесть текстов образуют группу. Во всех шести текстах прослеживается схема четырех царств или периодов. В пяти из них четвертое царство или период — это время великого зла и страданий, включая иностранные завоевания (Бахман Яшт, Вавилонское династическое пророчество, Даниил, 1 Еноха, Оr. Sib.). В четырех текстах последнее царство или период упраздняется спасителем (Бахман Яшт, Вавилонское династическое пророчество, Даниил, 1 Еноха). В трех из них четыре царства ассоциируются с десятью «поколениями». Так, в Бахман Яште четвертый период начинается в конце десяти веков, в Сивиллиных оракулах четвертое царство наступает в десятом поколении, а в двух отдельных частях 1 Еноха различные отрезки еврейской истории разделены соответственно на четыре периода или на десять единиц, называемых «неделями». В двух текстах четыре царства или периода связаны с металлами (Бахман Яшт, Даниил).
Помимо тематических связей между этими текстами, в четырех из них очевидна иранская связь. Бахман Яшт, несомненно, персидского происхождения. И Бахман Яшт, и Даниил ассоциируют четыре царства с металлами. В Бахман Яште это золото, серебро, сталь и «смешанное железо», представляющие четыре ветви дерева, а Даниил указывает золото, серебро, медь и железо, а также железо, смешанное с глиной, которые соответствуют частям колоссальной статуи. Железо, смешанное с глиной в четвертом царстве Даниила, по–видимому, представляет собой интерпретацию еврейским пророком неясного «смешанного железа» иранской традиции. Зависимость от Даниила, а также Or. Sib. 4.47-106 от иранской традиции указывает появление Мидии в качестве второго царства в обоих произведениях. Мидийская империя, которая никогда не включала Палестину, не имела прямого значения с чисто еврейской точки зрения, но мидийцы занимали центральное место в мировой истории в глазах персов, которые когда–то были им подчинены. Таким образом, Даниил и Сивиллины оракулы (в отличие от Вавилонского династического пророчества) скопировали без изменений иранский образец, который не соответствовал полностью их собственному опыту. Наконец, видение четырех деревьев в параданииловском произведении «Четыре царства» напоминает сон Заратустры, который в Бахман Яште (1.1-5) видит дерево с четырьмя ветвями. Тот факт, что только в Бахман Яште представлены все пять тем, рассмотренных выше, и что три других текста определенно демонстрируют персидское влияние, позволяет предположить, что все пять текстов в конечном итоге вдохновлены иранской традицией, представленной Бахман Яштом или аналогичной композицией.
Хотя Or. Sib. 4.47-106 не содержит прямой ссылки на мессианскую фигуру, два других отрывка в четвертой книге позволяют предположить, что сивиллист действительно имел в виду божественное вмешательство. Первый, Or. Sib. 4.145-8, содержит пророчество о наказании, которое нанесут алчным римлянам угнетенные азиаты в условиях обилия военных действий. Второй, Or. Sib. 4.173-92, описывает эсхатологический пожар, возможно, первоначально связанный с прорицанием о четырех царствах, заканчивающихся Македонией (Or. Sib. 4.47-101), но в современном контексте раскрывающий судьбу, предписанную Риму. Более того, в Or. Sib. 3.75-92 аллюзия на схему четырех царств, связанных с металлами. В этом отрывке, возникшем, вероятно, в первом веке до нашей эры, предсказывается подчинение всего мира власти вдовы, которая бросит золото, серебро, медь и железо в море, после чего Бог упразднит вселенную и время, и наступит божественный суд. Аллюзия из книги 3 и два приведенных отрывка из книги 4 позволяют предположить, что в 4.47-106 сивиллист молчаливо ссылается на схему четырех царств или периодов, заканчивающихся божественным вмешательством. Эти наблюдения поддерживают аргумент, основанный на сравнении Or. Sib. 4.47106 с пятью другими ближневосточными текстами. В этом пророчестве Риму, как придатку четвертого царства, грозит уничтожение от руки Бога.
Подводя итог, можно сказать, что Or. Sib. 4.47-106 принадлежит к группе ближневосточных текстов эллинистической эпохи, в которых изображается череда четырех царств или периодов, последний из которых свергается назначенным Богом спасителем. Сивиллины оракулы могут быть восприняты как намек на то, что римское господство также погибнет.
Четыре текста, в которых прямо говорится о приходе спасителя (Бахман Яшт, Вавилонское династическое пророчество, Даниил, 1 Еноха), наряду с Оr. Sib. 4.47-106, который подразумевает божественное вмешательство, настаивают на окончательности четвертого царства. Этот момент приобретает особое значение, когда эти писания сравниваются с мифом Гесиода о пяти расах (Op. 106-201). Гесиод заимствовал мотив ухудшающихся веков, в конечном счете, из древней ближневосточной традиции, которая дает много литературных примеров модели, включающей последовательность ухудшающихся веков, заканчивающихся вмешательством спасителя. Однако в ближневосточной литературе деградирующие века не фиксируются на каноническом числе четыре и не ассоциируются с металлами убывающей ценности вплоть до эллинистического периода (см. Бахман Яшт, Даниил, Оr. Sib. 3.75-92). Поэтому эти мотивы, вероятно, были разработаны Гесиодом (или его предшественником), который (адаптируя ближневосточный образ) описал свои четыре ухудшающихся века в терминах металлов с уменьшающейся стоимостью (золото, серебро, медь, железо). Гесиод еще больше изменил ближневосточный образ, вставив греческий героический век между третьим и четвертым из ухудшающихся веков. Наконец, Гесиод не упоминал о спасителе, который устраняет зло последней эпохи и открывает лучшие условия. Он принял идею о том, что лучшие времена придут на смену последнему периоду, веку железа, но в его поэме эти перемены осуществляются не спасителем. Таким образом, он наложил на картину неуклонного упадка представление об улучшении, происходящем в чисто человеческих рамках.
Как утверждалось выше, Бахман Яшт или аналогичная композиция прямо или косвенно вдохновила все более поздние версии четырех царств, появляющиеся в рассматриваемых здесь произведениях ближневосточной литературы. Персы поддерживали тесные контакты с греческим миром на протяжении более двух столетий до завоевания Азии Александром. В результате этих контактов иранская традиция впитала конгениальные элементы греческой мысли. Из мифа Гесиода о пяти расах персы переняли идею о четырех ухудшающихся эпохах, описанных в терминах металлов с уменьшающейся стоимостью. У Геродота (1.95, 130, 184) и Ктесия (FGrHist 688 F. 5) они позаимствовали концепцию последовательности царств или империй. Геродот и Ктесий называли великими империями Ассирию, Медию и Персию. Адаптируя эту модель, персы определили четыре религиозных периода, последний из которых, возможно, соответствовал правлению Александра и македонцев. Однако их не интересовала концепция героической эпохи, прерывающей картину упадка; они сохраняли вмешательство спасителя в конце последней эпохи и отвергали понятие улучшения, не связанное со спасителем. Таким образом, Бахман Яшт в основном следует знакомой ближневосточной модели устойчивого упадка, кульминацией которого является вмешательство спасителя.
В Бахман Яште последовательность четырех ухудшающихся эпох не представляет собой внутреннего противоречия, поскольку за тремя религиозными периодами следует (как кажется) македонское завоевание, последняя и худшая из четырех эпох. Таким образом, персы умело адаптировали для своего собственного использования две греческие модели, а именно: преемственность империй и четыре ухудшающиеся эпохи. Напротив, другие ближневосточные тексты, следуя персидскому примеру, обычно были менее успешны. Как и Бахман Яшт, все они приняли гесиодовский канон четырех разрушающихся эпох, а один из них (Даниил) также взял на вооружение тему соответствующих металлов. Однако, в отличие от Бахман Яшта, большинство из них систематически приравнивали четыре эпохи к конкретным империям, что обычно приводило к трудностям. Серия «Ассирия, Мидия, Персия, Македония» (которая отражает раннее иранское мировоззрение) появляется в Or. Sib. 4.47-101, в то время как в других работах (Вавилонское династическое пророчество, Даниил, Четыре царства) появляются вариации, обусловленные средой, в которой создавались эти тексты. В «Вавилонском династическом пророчестве» Вавилон — второе царство, и поэтому не самое лучшее. В книге Даниила вавилоняне (которые разрушили Храм) предшествуют персам (которые позволили его восстановить), а в «Сивиллиных оракулах» персы появляются третьими, после ассирийцев и мидян, которые не были благодетелями евреев. В «Четырех царствах» Вавилон и Персия кажутся слитыми в одну империю. Эти неточности происходят потому, что авторы адаптировали из иранской традиции греческий мотив (преемственность царств) в форме, которую нелегко интегрировать в схему четырех ухудшающихся эпох. Тем не менее, «Сивиллины оракулы» и другие ближневосточные тексты следуют иранской традиции, отвергая любое подобие героического века Гесиода и подчеркивая окончательность четвертого царства, которое будет свергнуто Богом или назначенным им спасителем.
Хотя книги 3 и 4 «Сивиллиных оракулов» были составлены еврейскими писателями, они имеют отношение к взглядам современных греков. Прежде всего, оба тома были адресованы как язычникам, так и эллинизированным евреям. Сивиллист, который призывал язычников отказаться от греховной жизни и приглашал их присоединиться к иудеям в Божьем царстве, ставил своей целью обратить их (Or. Sib. 3.545-600, 624-34, 702-40, 762-6). Более того, древнейшие части книги 3, а также некоторые части книги 4 демонстрируют заинтересованность евреев в том, чтобы найти общий язык с греками. Эта тенденция особенно очевидна в представлении Птолемея VI как мессианской фигуры (Or. Sib. 3.191-3, 314-18, 604-10, 652-6) и в симпатии, выраженной к грекам, побежденным Римом в Ахейской войне (Or. Sib. 3.520-37, 638-46; 4.102-6). Книга 3 включает оракул, в котором говорится о разрушениях, произведенных Суллой на греческом Востоке (3.470-3). Хотя это пророчество было включено в Сивиллины оракулы еврейским составителем, оно могло возникнуть среди греков Малой Азии, которые в конце Первой Митридатовой войны почувствовали на себе тяжелую руку полководца–победителя. [11] Включив это прорицание, еврейский сивиллист выразил солидарность с греческими жертвами римского угнетения. Таким образом, антиримские пророчества книг 3 и 4, вероятно, в какой–то мере отражают позицию, разделяемую греками и евреями Восточного Средиземноморья. Несколько оракулов предсказывают крах деспотического господства Рима (3.175-95, 350-80; 4.145-8, 173-92). Такие пророчества нашли признание среди многих греков. Они были включены в книгу отчасти потому, что были обращены к греческой аудитории.
В заключение этого обзора поэтов и пророков, которые писали неблагоприятно о Риме, мы можем рассмотреть двух греческих поэтов второго века до нашей эры. Эпиграмма, написанная Полистратом, оплакивает разрушение Коринфа и истребление его населения Муммием (Anth. Pal. 7.297). Сочувствие поэта к побежденному городу проявляется в его описании Коринфа как «звезды Эллады» (Hellados astron) и в упоминании ее неоплаканных мертвецов. Хотя Полистрат представляет катастрофу как наказание за разрушение Трои гомеровскими ахейцами, может показаться, что промежуток в тысячу лет, отделяющий преступление от наказания, в судьбе Коринфа указывает скорее на беспричинную дикость Рима, чем на неумолимое исполнение беспристрастной справедливости.
Две эпиграммы Антипатра из Сидона выражают симпатию к Коринфу. Одна из них (Anth. Pal. 7.493) имитирует погребальную надпись. Вымышленные покойники — мать и дочь, которые в конце Ахейской войны покончили жизнь самоубийством вместо того, чтобы пережить порабощение римлянами. Вторая (Anth. Pal. 9.151) выражает негодование по поводу разрушения города и резни его народа.[12]
В основе реакции на римскую гегемонию, выраженной поэтами и пророками, обычно лежит фундаментальное признание империализма. Многие писатели, конечно, восхваляли римское господство, но даже те, кто отвергал его, в принципе, не всегда осуждали порабощение и контроль слабых государств великими державами. Полистрат и Антипатр, конечно, протестовали против разрушений и резни, учиненных римлянами в Коринфе, но мы не знаем, осуждали ли они империализм в целом. Во всяком случае, тот факт, что Антипатр написал хвалебные стихи Филиппу V (Anth. Pal. 6.115) и дому Птолемея VI (Anth. Pal. 7.241), говорит о том, что он положительно относился к Македонской и Птолемеевской империям. Более того, и Антисфен, и даже «Сивиллины оракулы» (например, 3.191-3), хотя и были явно враждебны римскому господству, с энтузиазмом предсказывали, что на смену ему придет суверенитет восточного правителя. Таким образом, поэты и пророки второго и начала первого веков не представляли себе альтернативы мировому порядку, основанному на господстве великих империалистических государств.[13]
Приложение: Периэгесис Псевдо–Скимна
Периэгесис посвящен царю Никомеду из Вифинии (строки 1-15). Из четырех вифинских правителей, носивших это имя, Никомед I (ок. 279-255 гг. до н. э.) — слишком ранний, поскольку автор ссылается на Аттала II Пергамского, правившего с 159 по 138 год (пер. 45-49). Более того, он утверждает, что афинский ученый (т. е. Аполлодор) написал хронику в ямбическом триметре, охватывающую события и выдающихся личностей от взятия Трои (1184/3) до 145/4 года, которую он посвятил Атталу II (FGrHist 244); Псевдо–Скимн подразумевает, что эта хроника вдохновила его на написание собственного сочинения в той же метрической форме (строки 16-49). Поскольку Аполлодор посвятил свою хронику Атталу II (Per. 45-49), она была завершена между 144 и 138 гг. Периэгесис, следовательно, был написан после 144 года до н. э. и посвящен либо Никомеду II (149-127), либо Никомеду III (127-94) или Никомеду IV (94-74).
Мюллер (GGM 1.lxxvii–lxxviii) убедительно доказал, что Периэгесис не мог быть посвящен царю Никомеду (на самом деле Никомеду II), который убил своего отца Прусия II, хотя он неверно рассматривал Никомеда II и Никомеда III как одно лицо. Автор Периэгесиса говорит, что Аполлон помог отцу Никомеда наладить дела царства (строки 55-60). В произведении, посвященном Никомеду II, не могло быть такого заявления о Прусии II, который был свергнут и предан смерти своим сыном Никомедом II. Таким образом, правитель, которого чествует Периэгесис, должен быть либо Никомедом III, либо Никомедом IV.
Кроме того, поскольку писатель не знает о продлении хроники Аполлодора до 120/19 (FGrHist 244 F 53) или до 110/09 (FGrHist 244 F 56), Периэгесис должен быть написан до 120 или 110 года. Этот вывод основывается на следующих соображениях. Автор «Периэгесиса» много читал по своей теме (строки 109-27), много путешествовал (строки 128-36) и подразумевает, что работа Аполлодора стала популярной во всем эллинском мире (строки 45-49). Следовательно, он использовал бы продолжение хроники, если бы она была доступна до того, как он закончил «Периэгесис». Таким образом, географическая поэма Псевдо–Скимна, написанная после 127 года и до 120 или 110 года, была посвящена Никомеду III. О Никомеде II, отце этого царя, можно сказать, что он наладил дела своего царства с помощью Аполлона, поскольку Никомед II получил трон Вифинии после того, как его собственный отец, Прусий II, попытался убить его (Diod. 32.21; App. Mithr. 9-22; Zonar. 9.28.1; Just. Epit. 34.4).
Псевдо–Скимн заявляет, что Аполлодор писал для царей Пергама, слава которых живет вечно, даже после их смерти (Per. 16-18). По мнению Бьянкетти это заявление подразумевает, что Псевдо–Скимн писал после смерти Аттала II (которому была посвящена хроника), но до смерти Аттала III (чей скверный характер не позволил бы Псевдо–Скимну включить его в общее прославление династии Атталидов после его смерти). Поэтому Бьянкетти датирует Периэгесис временем правления Аттала III (137-133 гг.). Второй из этих выводов кажется мне неубедительным, поскольку можно предположить, что Псевдо–Скимн, писавший после исчезновения дома Атталидов, мог рассматривать работу Аполлодора как прославление пергамской династии в целом. Ретроспективное суждение такого рода не обязательно должно быть связано с недостатками конкретного царя. В любом случае, Аттал III не был объектом всеобщего порицания, как он изображен в литературных источниках. Более того, Псевдо–Скимн мог быть склонен хорошо отзываться обо всем доме, поскольку Никомед II, отец его патрона, получил трон Вифинии с помощью Аттала II.
В Per. 50-54 Псевдо–Скимн пишет, что из современных царей только Никомед демонстрирует царское превосходство. Хотя (как считает Бьянкетти) его утверждение может подразумевать контраст между Никомедом II и Атталом III, если речь идет о периоде 137-133 годов, оно также может подразумевать контраст между Никомедом III и другими царями (например, Птолемеем VIII), если речь идет о периоде 127-120 (или 110) годов, когда династия Атталидов уже не существовала.
По мнению Якоби Per. 21 (syneskholakôs de polun Aristarkhôi khronon), относящееся к Аполлодору, адаптировано из аналогичной фразы (hikanon t'Aristarkhôi syneskholakôs khronon), появляющейся в продолжении хроники Аполлодора и относящейся к некоему Мелантию Родосскому (FGrHist 244 F 58). Таким образом, он заключил, что Псевдо–Скимн писал около 100 г. до н. э., после появления продолжения. Бошнаков отвергает это рассуждение на том основании, что Псевдо–Скимн мог сам создать фразу об Аполлодоре. Действительно, Maркот предполагает, что Per. 21 перекликается с фразой Аполлодора, относящейся к Мелантию. Можно также предположить, что Per. 21 был адаптирован из аналогичного выражения, использованного Аполлодором для описания себя в предисловии, к более ранней части его хроники (ср. FGrHist 244 T 4). Таким образом, не существует убедительных аргументов в пользу того, чтобы поместить Периэгесис до 133 или после 120 (или 110) г. до н. э.
[1] Существует шестистрочная латинская версия последней эпиграммы. В работе под названием «Синкризис», написанной до 164/3 года до н. э., некий Алкей, вероятно, Алкей из Мессены, высмеивает ученого–литератора Исократа, впоследствии ставшего явным врагом Рима. Насмешки Алкея над Исократом сами по себе не доказывают, что Алкей поддерживал Рим, поскольку когда Алкей написал «Синкризис» Исократ еще не начал высказываться по общественным вопросам, В этой работе он высмеивал литературную манеру софиста (Polyb. 32.2; ср. 31.2).
[2] Шесть поколений: Александр, Антигон I Монофтальм, Деметрий Полиоркет, Антигон II Гонатас, Деметрий II, Филипп V.
[3] Фрейзер и Груэн считают строки 1226-30 и 1446-50 интерполяциями, сделанными после 196 года до н. э. Херст и Фузилло считают, что эти строки могли быть вставлены в начале второго века до н. э. Вест датирует эти добавления периодом между началом II и концом I века до н. э., утверждая, что строки 1446-50, вероятно, относятся к Августу. Эти два отрывка не могли быть интерполированы после конца I века до н. э., поскольку они известны схолиастам, которые опираются на комментарий Феона, работавшего в то время. Фрейзер теперь утверждает, что «Александра» была написана после Второй Македонской войны другим поэтом, писавшим под именем Ликофрона.
[4] Fides Romana (Pistis Rhômaiôn), которая представляет собой верность римлян торжественным соглашениям, получила культ среди римлян и была почитаема греками, которые были впечатлены этим обожествленным качеством. Некоторые элементы почестей, оказанных Фламинину в Халкиде (возлияния, песнопения, обращение к чествуемому как к божеству), можно найти среди почестей, оказанных Деметрию Полиоркету в Афинах (Демохар, FGrHist 75 F. 2; Дурис Самосский, FGrHist 76 F. 13).
[5] Лактанций (Div. Inst. 7.15.19; 7.18.2) упоминает пророчество, приписываемое Гистаспу, которого называют царем древней Мидии, который задолго до основания самого города предсказал гибель Римской империи и народа от царя–спасителя. Эдди утверждает, что оракул Гистаспа был впервые сделан в конце третьего века до н. э. в контексте восточных кампаний Антиоха III, а затем был адаптирован в греческом переводе для использования против Рима Митридатом VI. Гоццоли считает, что он был впервые составлен в конце четвертого века, после завоевания Александром Персидской империи, а затем изменен в греческом переводе для использования против Рима, в середине второго века до н. э. (Гоццоли) или во времена Митридата (Феррари). Виденгрен считает, что оракул был составлен около 100 года до н. э. или раньше; в предыдущем исследовании он также предположил, что он был распространен в греческом переводе Митридатом. Хиннеллс датирует его не позднее I века до н. э., а возможно, и раньше, предполагая, что он мог быть переработан в греческом переводе Митридатом. Киппенберг, который относит оракул в его антиримской форме к Малой Азии в первом веке до нашей эры, предполагает, что он был первоначально создан в контексте иранской оппозиции Селевкидам. Эдди отмечает, что многие подробности в Lact. Div. Inst. 7.15-19 соответствуют элементам в Бахман Яште. Эдди объясняет эти соответствия тем, что общим источником Лактанция и эллинистического Бахман Яшта является оракул Гистаспа. По его мнению, последний, составленный около 300 года до н. э., был позже отредактирован путем добавления материала из оракула Гистаспа, созданного в конце третьего века до н. э., а Лактанций (Div. Inst. 7.14.3-19.9) широко использовал греческую версию, приспособленную для распространения против Рима во времена Митридата VI. Хиннеллс объясняет сходство тем, что эллинистический Бахман Яшт является источником оракула Гистаспа, греческая версия которого (адаптированная для использования против Рима) была позже использована Лактанцием.
Дата составления оракула Гистаспа у Эдди зависит в конечном итоге от наблюдения, что большая часть Lact. Div. Inst. 7.14.3-19.9 происходит из него. Основа для его хронологии появляется в Lact. Div. Inst. 7.14.5-11, где прохождение 6 000 лет знаменует конец времени, что, как известно из независимых свидетельств, имело место в оракуле Гистаспа. Хотя в конечном итоге дата составления остается неизвестной, факт, что «Оракул Гистаспа» тесно связан с «Бахман Яштом» и что греческая версия демонстрирует антиримскую направленность, предполагает, что иранское пророчество более раннего эллинистического периода было изменено в греческом переводе для использования против Рима. Вероятно, это произошло во времена Митридата VI, который использовал оракулы в качестве пропаганды. Маловероятно, что парфяне, вступившие в конфликт с Римом после восточных походов Помпея, спонсировали греческую версию оракула Гистаспа, поскольку их целью было ограничение римской власти, а не ее уничтожение.
[6] Феррари предполагает, что Антисфен был автором, который писал по истории философии в конце первого века до нашей эры (см. цитаты в FGrHist 508 F 3-15). Гогер предполагает, что он был афинским философом–перипатетиком, связанным с Афинионом.
[7] Согласно Коллинзу книга 3 возникла среди египетских евреев, связанных с храмом, основанным Онием в Леонтополе, в то время как книга 4 возникла в Палестине среди еврейских баптистов. Грюэн приписывает еврейские пророчества книги 3 в целом Палестине и Диаспоре.
[8] Коллинз считает, что строки 97-349 и 489-829 книги 3 образовали первоначальный основной корпус, созданный примерно в 163-145 гг. до н. э., к которому был добавлен более поздний материал. Грюэн рассматривает книгу 3 как конгломерат пророчеств, постепенно собранных в период с середины второго века до н. э. до конца первого века н. э.
[9] Пехлевийская эпитома обычно известна как Бахман Яшт, хотя это название не встречается ни в одной из рукописей. Одним из источников этой работы был сасанидский Занд-и Вохуман Ясн (не сохранился), за которым (как кажется) скрывается поздний авестийский Вохуман Ясн (не сохранился). Для удобства здесь будет использоваться название Бахман Яшт (с соответствующими отличительными терминами) для обозначения нескольких этапов в эволюции этого произведения. Черети, который считает, что основная часть материала, найденного в пехлевийской эпитоме, относится к позднесасанидским или раннеисламским временам, сомневается в существовании авестийского Бахман Яшта, но признает, что эпитома содержит различные слои традиции, некоторые из которых восходят к авестийским композициям. Бахман Яшт 1.1-5 обычно рассматривается как ранняя традиция, возможно, восходящая к позднему авестийскому Бахман Яшту. На то, что четвертая ветвь дерева в этом отрывке первоначально обозначала Александра и македонцев, указывает упоминание этого царя в 7.32 как врага истинной религии, господствовавшего в конце тысячелетия Заратустры. В 1.11 четвертая ветвь приравнивается к злому правлению «косматых демонов». Этот отрывок может отражать более позднюю переинтерпретацию четвертой ветви, поскольку эти демоны, по–видимому, являются народами центральноазиатского происхождения.
[10] Второе дерево представляет «того, кто владычествует над всеми силами моря и над портами и над …». То, что здесь имеется в виду Македонское царство Селевкидов, можно предположить по 1 Маkk. 15.1, где говорится, что Антиох VII послал письмо Симону, священнику и этнарху иудеев, «с островов морских».
[11] Сулла потребовал от городов Азии выплатить пятилетнюю дань и военную компенсацию (App. Mith. 62-3; Plut. Sulla 25.4-5).
[12] Полибий (38.16.4-7) рассказывает, что многие греки во время ахейской войны покончили с собой. Согласно Павсанию (Paus. 7.16.8), после взятия Коринфа Муммий сжег город, убил большинство свободнорожденных взрослых мужчин, а женщин и детей продал в рабство.
[13] Папирус, датированный издателем примерно I веком до н. э., сохранил текст вымышленного письма Ганнибала к афинянам, в котором пунийский полководец сообщает о своей победе над римлянами (вероятно, в битве при Каннах), предлагает вознаграждение тому, кто возьмется описать в греческих стихах воинскую доблесть карфагенян, и обещает нанести римлянам тяжелое поражение. Напыщенный и бестактный стиль этого сочинения создает нелестное впечатление о предполагаемом авторе. По мнению Кандилоро, который датирует папирус серединой II века до н. э., автор хотел изобразить легендарную личность Ганнибала, а не высмеять его, и поэтому выразил враждебное отношение к Риму. На мой взгляд, Меркельбах правильно определил тон письма. Папирус, содержащий этот текст, сохранил собрание вымышленных писем. Четыре письма, предшествующие письму Ганнибала, приписываются Дарию III Персидскому и индийскому царю Пору. Все они содержат экстравагантные выражения. В третьем письме, например, Дарий даже угрожает Александру. Таким образом, первые пять писем, сохранившиеся на папирусе, представляются риторическими сочинениями, иллюстрирующими неумеренный характер предполагаемых негреческих авторов. По этой причине из письма Ганнибала вряд ли следует, что его автор был враждебен Риму.