*[1]
21. [Агафархид] говорит, что многие из политиков и из пишущих поэмы затрудняются с тем, как должно описывать чрезвычайные несчастия, выпадающие на некоторых, для находящихся вне опасности. Стиль [описания] не должен быть чрезмерно ярким, если только кто–то не представит причину, сообразную описываемым [событиям]. Александр и Филипп, разграбив два славных города Олинф и Фивы, разрушили их до основания[2]. На многих эллинов напал страх от свершившегося против ожидания и породил большое беспокойство относительно всего, и побудил многих ораторов описать свершившиеся страдания должным образом, так что одни говорили о свершившемся в аллегорической манере и оборотами, как кажется, высокопарными, другие же — более серьезно, не избегая привычных и точных значений слов [при описании] ужасных событий. Мы приведем тебе примеры обоих видов, чтобы, установив характеры из [их] сравнения, ты смог бы обнаружить по рассмотрении достоинства и недостатки, сказанные о них. Вот Гегесий[3], часто упоминающий разрушение городов, негоден. Он, не желая вести диалог сообразно ситуации, стремясь насильно проявить тонкость в материях суровых, достигает в определенной степени собственной награды, не рассуждая о достоинстве предметов разговора: «Мы создали себе имя, покинув город». Вот и подумай. Эффекта это никакого не производит, но сводит все к выразительности и заставляет поломать голову над тем, что он говорит. Ибо там, где кто–либо вкладывает в мысль неопределенность, из речи уходит ясность. Почему? Потому что сказанное ясно привносит и сострадание; если же ясности нет, то исчезает и живость. Затем он говорит еще нечто похожее о Фивах: «Самое громкое место несчастье сделало немым». И еще об Олинфе: «Я изшел из многолюдного города, вернувшись же, больше [его] не увидел». Не удивляешься ли, почему? Сказанное с такой силой уводит нашу мысль от предмета разговора. Ведь вопиющему следует оставить остроты и указать дело, которому свойственно то или иное чувство, если он хочет не речь разукрасить, а проследить причину несчастья. Однако нужно переходить к следующему: «Александр, почтил Эпаминонда[4], увидев остатки города, присоединяясь ко мне в мольбе». Просьба выражена по–детски, и метафора суха, печальная же суть дела не высказана. Другой пример: «Столкнувшись с царским сумасшествием, город стал более жалким, чем трагедия». Кажется, что [фраза] сделана для чего угодно, только не для умелого софиста, так как она совсем не затрагивает сути дела: думаю, что в сложных материях нужно выбирать сложный язык. Еще пример: «Зачем говорить об олинфянах и фиванцах, которые страдали, погибая, в городах?». Вот другой пример, полный благовидной лести и глупости: «Ты сделал то же самое, Александр, разрушив Фивы, что и Зевс, который выбросил луну из ее части неба: приберегу я солнце для Афин. Ибо эти два города были глазами Эллады. По этой причине буду горевать о Фивах, так как один из этих глаз, город фиванцев, вырезан». Мне кажется, что софист смеется, используя оба [высказывания], а не оплакивает участь городов, и ищет, как быстрее закончить речь, а не как наглядно представить страдание ясностью [изложения]. Другой подобный [пример]: «Соседние города оплакивали город, видя, что прошлое уже не существует». Если бы кто–либо высказал соболезнования фиванцам и олинфянам во время самого покорения в этих оборотах, то, думаю, они подняли бы автора на смех и сочли бы его положение еще более жалким, чем их собственное. Коснемся другого вида [недостатка], приводя того же софиста: «Ужасно, что земля незасеянная мужей посеяных[5] породила». Однако не так [говорил] Демосфен, мысль которого этот [софист] обратил к худшему: он пишет: «Ужасно, что Аттика, которая ранее других [земель] породила культурные растения, стала пастбищем для овец». Он же, говоря, что ужасно, что земля незасеянная породила мужей посеянных, обнаруживает противоречие в именах, а не в делах. Поэтому он и обнаруживает крайнюю бесчувственность речи, как и Гермесианакт[6], который прославлял Афину следующим образом: «Рожденная из Зевеса главы по праву счастья главой обладает». И следующее подобного рода: «Кто ж мог бы сделать дар Кира бессильным?». И еще похожее: «Как место может стать непроходимым, если лежит на проходе?». Все подобное, говорит Агафархид, ничего не стоит. Однако если же он говорит для возбуждения жалости, то почти попал в точку, если же ради высказывания безотносительно вида речи, то не выдерживает критики должным образом. Кроме того, он добавляет и другие [примеры], подобные приведенным, выражая к ним такое же отвращение, например:
«В битве против македонян было истреблено более десяти тысяч фиванцев». Что за прекрасная выразительность! Столько народу истреблено против ожидания. И снова: «После того как город был разрушен до основания, мужи претерпели участь детей, жен переправили в Македонию, город же погребли тем или иным способом». И другой подобный [пример]: «Фаланга македонян, прорвавшись внутрь стен с помощью оружия, уничтожила город». С одной стороны — погребение города, с другой же — смерть: остается лишь добавить вынос трупа и снабдить его эпиграммой, и дело сделано. Говорит, кроме того, что мы слишком долго разбирали утонченность этого [софиста], чтобы в беседе о [его] безумии он не показался слишком желчным. Как на одного из говоривших о схожих сюжетах с ясностью и скромностью, присущей теме разговора, он указывает на Стратокла, [который высказывался] следующим образом: «Вспахана и засеяна столица фиванцев, бившихся с вами против Филиппа». Вместе с тем, говорит [Агафархид], он ясно выразил страдание города и напомнил о дружбе несчастных: страдание, описанное с милостью, обычно вызывает тем большее сожаление. Вместе со Стратоклом он также приводит в пример Эсхиния, говорившего: «Город соседний исчез из средины Эллады». Говорит, что он наилучшим образом метафорой обозначил скорость погибели, показал опасности указания слушателям на страдающего соседа. Но, говорит, Демосфен, переведя тему разговора на Александра, обнаружил это следующим образом: «Он выковырял город из его оснований так, чтобы на очагах не оставался пепел, детей же и женщин вождей Эллады разделил по палаткам варваров». Остро, мудро и сжато убрал из обоих образов преувеличение, однако суть описания ясности не лишена. И снова этот же оратор об Олинфе: «Олинф, Метону и Аполлонию, а также 32 города Фракии, все их он разрушил так, что проходящему нелегко будет сказать, были ли они когда–либо обитаемы». Указав на множество городов, он принялся за исход народа, чтобы, когда он представит парадокс, величайшее сострадание произвело бы наибольшее впечатление на слушающих. Приводя эти и похожие, и прочие [примеры] из других писателей, некоторые он одобряет, а те, что из Гегесия и его последователей, — отвергает.
22. [Агафархид говорит,] что от столицы мемфийцев[7] до Фиваиды[8] – пять многолюдных номов; первым идет Гераклеопольский[9], вторым — Кинопольский[10], третьим — Оксиринхский[11], четвертым — Гермопольский[12], пятый одни называют «караул», другие — «плот»[13]. В нем с ввозимых сверху [товаров] собирают и уплачивают подать. После названных мест начинается Фиваида — Волчий город[14], затем другой — Афродита[15], за ними — Панов[16], затем — Тинис[17], за ним — Боп[18], за которым город Зевса, который называют Малым[19]. За номом, называемым Тентиритским[20], — город, который именуется Аполлоновым[21], выше которого лежит Копт[22], затем Элефантина[23], затем страна эфиопов, первым (городом которой является) Кортиа[24]. Вот названы [места] от Мемфиса до Эфиопии.
23а. [Агафархид говорит ,] что рядом с Эритрейским морем, в том (месте, где) Нил, совершая отклонения и ответвления, явственно поворачивает туда[25] и совершает резкий поворот от изгибов по правую руку, от моря в сторону берега тянется большой залив, так что промежуток между водами — соленой и питьевой — словно покрыт огромной массой слипшейся грязи[26]. Действительно, вдоль упомянутого моря, рядом [с рекой], лежат некоторые из золотых рудников, заключающих множество металлов; цветом они чрезвычайно черны, однако в них столько выходов мрамора[27], что они не имеют соперников в белизне, и ничто не может с ними сравниться.
23b. (Diod. III. 12. 1) В районе самых дальних окраин Египта и соседней Аравии и Эфиопии[28] есть место, в котором много металлов и много золота, собираемого с большими страданиями и расходами. Хотя земля черна от природы, так как в ней есть разрезы и жилы мрамора поразительной белизны, превосходящего сиянием все блестящие порождения [природы]. Надзиратели за работами в рудниках добывают золото, используя большое количество работников[29].
24а. [Агафархид говорит,] что крайне обездоленных тирания отводит в тяжелейшее рабство [на] золотые рудники, некоторых — страдающих вместе с женами и детьми, других — без них. Описав так, что страдание нельзя уже усилить никакими несчастьями, он указывает на способ добычи золота[30].
24b. (Diod. III. 12. 2–3). Ибо цари Египта собирают осужденных за злодеяния и плененных во время войны, а также подпавших под несправедливую клевету и отданных под стражу из–за гневливости, иногда одних, иногда со всей родней, и отдают на добычу золота, чтобы и наказание наложить на осужденных, и чтобы получить от работающих большой доход. Все же отправленные [на работы], а количество их огромно, закованы в цепи, они работают постоянно — дни и ночи напролет, не имея никакого отдыха и совершенно лишенные [возможности] бежать: охранники поставлены из солдат–варваров, говорящих на разных языках, так что никому не удается ни беседой, ни просьбой проявить человеколюбие подкупить кого–то из стражников[31].
25a. Говорит, что они зажигают с помощью древесины обрывы гор, в которых находят золото и которые по природе очень тверды, и разрыхляют (их) огнем, так они снимают с них пробу, а расколотые же [части] скалы дробят камнеломным инструментом. Руководит же всеми техник, который разбирается в камнях. Где бы он ни указал рудокопам жилы, вся работа насильно распределяется среди несчастных следующим образом: те, кто покрепче и помоложе, разбивают белесые участки металлическими кувалдами, однако не столько мастерством удара, сколько силой, и прорезают в скале многочисленные извилистые проходы, в одних местах проходя выше золотоносного камня, в других — ниже, снова отклоняясь влево, иногда кривые и пересекающиеся с близко расположенными корнями деревьев[32]. Они вырубают породу, прикрепляя на лбы лампы, следуя только белеющей жиле: всячески меняя расположение тел, выбрасывают обломки наружу, не по своим навыкам и силе, но на контроль надзирателя, никогда не медлящего наказать ударом.
25b. (Diod. III. 12. 4–6[33]). Прожигая большим огнем наиболее твердую из золотоносных пород и разрыхляя ее, они переходят к (ее) обработке вручную: раздробленную породу, которая может поддаться умеренным усилиям, множества обездоленных людей разбивают камнеломным инструментом. Всем процессом руководит техник, разбирающийся в камнях и указывающий (на них) работникам. Из предназначенных же на это несчастье отличающиеся телесной крепостью разбивают белесую породу железными кувалдами, но не умением, а прилагая силу, прокапывают проходы, но не прямой линии, а там, где блеснет выход породы. И так как они работают в темноте в изгибах и поворотах траншей, то носят лампы, прикрепленные ко лбам; всячески меняя положение тел, приспосабливаясь к особенностям породы, они выбрасывают на поверхность разбитую породу: и эту работу они выполняют, непрерывно [испытывая] суровый нрав и удары надзирателя.
26a. Молодые же ребята забираются в проходы, выкопанные этими [работниками], тщательно собирают осколки разбросанных [камней] и выносят из разрезов. От них те, кто постарше, и многие из больных переносят породу: а эти передают (ее) так называемым «резцам». Им менее тридцати лет, и на вид они более мужественны. Взяв каменные ступки, они ловко размалывают (их) железным пестиком и, сделав самый большой камешек размером с горошину, в тот же час отсыпают другим [работникам][34]. А вот работа женщин, уведенных в плен вместе с мужьями или родителями: один за другим стоят несколько жерновов, в которые они высыпают размолотые камни. Три женщины, у которых лишь срам прикрыт, мелют, встав с каждой стороны каждой ручки: и мелют, пока данная им часть [породы] не будет перемолота в муку. Все они, вытянувшие описанный жребий, считают смерть более вожделенной, чем жизнь.
26b. (Diod. III. 13. 1–2). Молодые же ребята, пролезая в углубления в породе через разрезы, тщательно откладывают по камешку разбросанную породу и относят ее на открытое место рядом с выходом из разреза. Те, кто старше тридцати лет, забирают у них определенную меру разбитой породы и растирают (ее) в каменных ступах железными пестиками, пока не переработают ее до размера гороха. Женщины и мужчины постарше принимают от них размолотую в горох породу и сбрасывают ее в мельницы, стоящие в ряд, а две или три женщины, стоящие у ручки, перемалывают, пока не перемелют выданную порцию до уровня муки. Так как все они лишены возможности ухода за телом и у них нет одежды, чтобы прикрыть свой срам, нет такого, кто смотрел бы и не жалел бы обездоленных из–за (их) крайних страданий. Ни обессиленный, ни изувеченный, ни слабость старика или женщины не получают ни извинения, ни хотя бы послабления, но все они побоями принуждаемы к постоянной работе, пока из–за плохого обращения не умирают в нужде. По этой причине несчастные, постоянно напуганные грядущим более, чем настоящим, считают наказание чрезмерным и ожидают смерть с большим желанием, чем жизнь.
27а. От [работниц] женского пола так называемые «селанги» получают переработанную [породу]: они являются специалистами, способными удовлетворить нужды царя. Работа их состоит в следующем. Они бросают перемолотую мраморную породу на широкую и отполированную прямым распилом доску, которая установлена не на ровной земле, а с небольшим наклоном. Затем, налив воды, трут [породу] руками, сначала легко, затем сильнее: по этой причине, я думаю, землистая порода растворяется и стекает по склону доски, а тяжелая и пригодная остается на доске нетронутой. Несколько раз смыв [породу] водой, так называемый «селанг» берет мягкие и очень пористые губки, которыми, слегка касаясь мраморной породы и нажимая некоторое время, поднимает и выбрасывает легкие и рыхлые [частицы], застрявшие в узких порах, тяжелые же и блестящие, отсортировав, оставляет на доске, так как они малоподвижны по причине природной тяжести.
27b. (Diod. III. 14. 1–2[35]). Наконец, техники, получив протертый камень, переходят к окончательной доработке. На широкой, слегка наклоненной доске они растирают добытый мрамор, поливая (его) водой. Затем землистая часть породы, растворившись во влаге, стекает по наклону доски, золотоносная же остается на доске под (собственной) тяжестью. Поступая так по несколько раз, они растирают сначала слегка руками, после же этого они нежно нажимают густопористыми губками на рыхлую породу и удерживают ими землистую часть, пока из нее не получится чистый золотой песок.
28a. Таким образом, этот селанг, тщательно очистив золотой песок, передает (его) плавильщикам, которые принимают собранную [руду] и высыпают ее по объему и весу в глиняный сосуд, смешивают по установленной пропорции с комком свинца и зернышками соли, [добавляют] немного олова и ячменные отруби, а затем кладут хорошо подходящую крышку[36] и, натерев со всех сторон, плавят в печи, не прерываясь, пять дней и такое же количество ночей. На следующий день, слегка охладив прокаленную [массу], выливают (ее) в сосуд, не обнаруживая ничего из добавок, одну лишь массу золота, слегка потерявшую в весе из–за [удаления] шлака.
28b. (Diod. III. 14. 3–4). Наконец, другие специалисты принимают собранную [руду], по объему и весу высыпают в глиняные горшки. Смешав же по установленной пропорции с куском свинца и щепотками соли, еще добавляют немного олова и ячменных отрубей, накрывают хорошо прилаженной крышкой и, со всех сторон тщательно обмазав грязью, обжигают в печи в течение пяти дней и такого же количества ночей без перерыва. Затем дают остыть и не находят в горшках ничего другого, но получают чистое золото, лишь слегка потерявшее в весе.
29а. И вот, гибель в рудниках многих невольников подводит рассказ к указанному завершению: как сама природа в целом указывает, что происхождение золота в итоге сопряжено с тяжким трудом, охрана — ненадежна, а привязанность к нему огромна, использование же лежит посредине между удовольствием и скорбью, а способ добычи определенным образом — очень древний. Природа рудников была открыта первыми царями (этого) места; затем секрет был утерян, когда множество эфиопов, которые, как говорят, соорудив памятники Мемнону, вторглись в Египет и долгие годы стояли в городах, затем при правивших мидийцах и персах. И еще в наши дни в золотоносных рудниках находят использованные ими бронзовые долота, так как в то время использование железа не было известно, кости же человеческие в невероятном количестве, скорее всего, из–за обвалов в рыхлых и неустойчивых разрезах: столь велико количество подземных ходов, (которые) на наиболее обрывистых глубоких уровнях достигают моря.
29b. (Diod. III. 14. 4–5). Добыча же золота на окраинах Египта совершается столь многими и столь тяжкими трудами. Я полагаю, что сама природа ясно указывает, что природа золота связана с большими трудами, охрана — тяжела, привязанность к нему огромна, а использование лежит посредине между удовольствием и скорбью. Открытие же этих рудников имело место в глубочайшей древности, так как оно было совершено древними царями.
30a. [Агафархид говорит,] что возле южного изгиба Египта обитает четыре крупных племени: живущее рядом с реками, которое сеет сезам и пшеницу, живущее возле озер и собирающее тростник и свежие побеги, кочующее где попало и живущее за счет мяса и молока, а также стремящееся жить за счет ловли рыбы в прибрежных регионах[37].
30b. (Diod. III. IV. 6). Постараемся рассказать о народах, населяющих прибрежную часть Аравийского залива и Троглодитскую область, а также (обращенную) к южному солнцу и южному ветру Эфиопию.
31а. Вот у этого–то племени нет ни городов, ни стран, ни образца какой–либо искусной постройки, но, как некоторые говорят, оно больше остальных: ихтиофаги живут повсюду от аутеев, населяющих крайние области залива, который, как считается, соединяется с Великим морем, до Индии и Гедросии, еще до Кармании и (страны) персов и островов, примыкающих к вышеназванным народам. Они — наги, и женщины их не носят одежду, детей же производят сообща, у них природное знание наслаждения и страдания, однако нет ни малейшего представления о постыдном и прекрасном.
32a. Прибрежные глубины, а равно и прилегающие длинные берега им совершенно не подходят для жизни: c этого берега нельзя ни рыбу ловить в достаточном количестве, ни иных подобных существ. Жилища всех вышеназванных (народов) лежат среди прибрежных скал с глубокими ущельями, неровными обрывами, узкими проходами и кривыми поворотами. В подходящих для (их) нужд (местах) они ставят необработанные камни в ущельях, как если бы (они хотели сделать) какие–то узкие [проходы]. И вот, когда прилив нахлынет на берег (что случается дважды каждый день — в девятый и в третий час), море покрывает прибрежные скалы, принося насильно из моря на берег немало рыбы, которая некоторое время остается у берега, блуждая в поисках пропитания по расщелинам. Когда же море отступит во время отлива, вода стекает через камни и обрывы в теснины, рыба же, остающаяся в углублениях, становится легкой добычей и пропитанием для ихтиофагов.
31b. (Diod. III. 15. 1). Сначала мы будем говорить об ихтиофагах, населяющих береговую линию от Кармании и Гедросии до наиболее удаленных областей впадины, идущей вдоль Аравийского залива, который, уходя вглубь материка на невероятное расстояние, ограничен у своего устья двумя берегами: с одной стороны, Счастливой Аравией, с другой — Троглодитской областью. Некоторые из этих варваров живут совершенно голыми, имея женщин и детей сообща, почти как стада животных, обладая лишь природным представлением об удовольствии и страдании, а о постыдном и прекрасном они вообще не имеют понятия.
32b. (Diod. III. 15. 3–4). Жилища же их (расположены) недалеко от моря у прибрежных скал, в которых есть не только глубокие ущелья, но и неровные обрывы, очень узкие проходы, разделенные природой кривыми поворотами. Так как природа их породила в соответствии с нуждой местных жителей, то [последние] заваливают повороты и проходы огромными камнями, через которые, словно в запрудах, ловят рыбу. Когда бы морской прилив ни нахлынул порывисто на берег, что происходит дважды в день, обычно в третий и в девятый час, море покрывает все скалы, а обильные порывистые волны выбрасывают на берег невероятное множество всяческой рыбы, которая сначала остается возле берега, блуждая в поисках пропитания по расщелинам и углублениям; когда же наступит время отлива, вода понемногу отходит оттуда через нагромождения камней и обрывы, рыба же остается в углублениях.
32с. (Strabo. XVI. 4. 13). Ихтиофаги собирают рыбу во время отливов.
33a. Ну, а прочую рыбу, как мы говорили, можно с легкостью выловить: когда же попадаются (рыбы-)собаки, большие тюлени, скорпионы и мурены и прочие существа подобного рода, лов рыбы становится опасным.
33b. (Diod. III. 15. 5–7). И в этот момент множество местных жителей с детьми и женами собирается на скалах, словно по единой команде. Когда варвары разделятся на отдельные группы, они несутся с невероятным криком на определенные каждой группе места, как будто они наткнулись на неожиданную добычу. Затем женщины с детьми хватают рыбу размером поменьше и (плавающую) поближе к берегу и выбрасывают на сушу, [мужчины] же телом покрепче руками выносят ту рыбу, которую из–за большого размера трудно выловить; морские глубины выносят существ огромного размера — не только скорпионов, и мурен, и (рыбу-)собаку, но и тюленей, и многих других, странных как по внешнему виду, так и по названиям; эти существа они добывают, не готовя никаких специальных приспособлений, прокалывая (их) острыми козьими рогами и разрубая острыми камнями; ведь нужда всему учит природу, приспосабливаемую в соответствии с имеющимися обстоятельствами к полезному началу, (происходящему) от надежды.
34а. Сколько бы они ни поймали, перенеся на раскаленные скалы, обращенные на юг, разбрасывают на них; затем, оставив ненадолго, всю [рыбу] переворачивают. Затем берут за хвост и трясут всю тушку; вся мясистая часть, размягченная упомянутой жарой, спадает; хребты же они собирают, их огромные кучи видны и из дальних мест. Перенеся рыбье мясо на гладкий камень, довольно долго усердно топчут и перемешивают (его) с плодами терновника. После того, как их перемешали, вся [масса] становится очень клейкой, кажется, она используется в качестве приправы или наполнителя. Когда же они достаточное время помнут (ее) ногами, делают (из нее) вытянутые кирпичики и снова выставляют на солнце. Когда же они затвердеют, все рассаживаются и пируют, не обращая внимания на объем и вес [съеденного], но руководствуясь собственным желанием и наслаждением.
34b (Diod. III. 16. 1–3). Когда же соберут они множество всякой рыбы, уносят все собранное и жарят на южных склонах скал. Так как они раскалены из–за чрезвычайной жары, то, оставив на непродолжительное время, переворачивают, затем берут за хвост и трясут всю тушку. Мясистые части, размягченные жарой, отпадают, хребты же они складывают в одно место и устраивают большую кучу; они их складывают по причине, о которой мы поговорим чуть позже. После этого они, разложив рыбье мясо на гладких камнях, тщательно топчут ( его) и перемешивают с плодами терновника; когда они перемешаются, вся масса становится клейкой; кажется, они используют ее вместо приправы. В конце концов, после того как они хорошо ее протопчут, они делают продолговатые кирпичики и выставляют (их) на солнце; хорошенько их высушив, рассаживаются и пируют, не обращая внимания на вес и объем съеденного, но руководствуясь собственным желанием: природный аппетит ограничивает количество съедаемого. Они пользуются неоскудеваемыми ресурсами, которые всегда у них под рукой, как если бы Посейдон перенял дело Деметры.
34c. (Strabo. XVI. 4. 13). [Ихтиофаги] бросают [рыбу] на камни и поджаривают на солнце; прожарив рыбу, кости собирают в кучи, а мясистые части топчут ногами и готовят лепешки; потом снова жарят их на солнце и употребляют в пищу[38].
35а. [Агафархид говорит,] что против нежданных штормов, которые не дают им ловить рыбу, они придумывают вот что: они бродят по всему побережью и собирают ракушки (встречаются же такие большие, что их размер не видевшим их покажется совершенно невероятным), сырое мясо которых восполняет им в это время недостаток [рыбы]. Пока у них сохраняется недостаток рыбьего мяса, они собирают упомянутые ракушки и кормят их свежей морской травой и головами мелких рыбешек, помещая в заводи: пока им не хватает [рыбы], они пользуются ими, как говорят, для прокорма.
34b–35b. (Diod. III. 16. 4–6). Иногда из моря на сушу неистово накатывает такая волна и накрывает на несколько дней скалы, что никто не может приблизиться к тем местам. По этой причине в это время они, испытывая недостаток в еде, сначала собирают ракушки такого размера, что находились некоторые из них весом в четыре мины. Бросая огромные камни, они разбивают раковины, мясо же внутри поедают сырым, на вкус оно напоминает устриц. Если же из–за постоянных ветров океан не убывает в течение длительного времени и невозможность (справиться) с окружающими обстоятельствами мешает (им) вести привычный лов рыбы, они обращаются, как уже говорилось, к моллюскам.
34с–35с. (Strabo. XVI. 4. 13). В бурную погоду, когда невозможно собирать рыбу, они толкут сваленные в кучи кости, делают из них лепешки и поедают. Свежие кости они обсасывают. Некоторые едят раковины, содержащие мясо: они помещают раковины в овраги или в лужи с морской водой; затем бросают туда в пищу им мелкую рыбку и при нехватке рыбы употребляют (их) в пищу. Есть у них и всевозможные садки для рыб, из которых они экономно черпают запасы[39].
36a. Если же у них кончатся оба (вида) пропитания, из всей кучи хребтов они выбирают те, что посочнее и посвежее, разбирают (их) по суставам, а затем, одни разбивая об каменистые места, другие размягчая зубами, ведут себя так же, как звери в норах.
36b. (Diod. III. 16. 7). Если же пропитания от моллюсков не хватает, они бегут к куче хребтов: выбрав из нее хребты посочнее и посвежее, разбирают (их) по суставам и одни тут же разжевывают зубами, другие, пожестче, размягчают камнями и поедают, предварительно подготовленными; их образ жизни напоминает (жизнь) зверей в норах.
37a. Питьем же пользуются совершенно удивительным образом. Четыре дня они предаются улову, нечленораздельным песням и отношениям с женщинами ради забавы, ничем не отвлекаемые ввиду легкодоступности пропитания. Когда же наступает пятый день, устремляются в предгорья на поиски питья в места сбора кочевников, в которые они приводят свои стада на водопой.
37b. (Diod. III. 17. 1–2). Итак, сухую пищу они добывают описанным выше способом, потребление ими жидкой пищи удивительно и совершенно невероятно. Четыре дня они заняты уловом[40], весело пируют всем племенем, развлекая друг друга нечленораздельными песнями; к тому же совокупляются с женщинами, с какими придется, ради рождения детей[41], не имея никак их затруднений ввиду легкодоступности и наличию пропитания. На пятый же день всем племенем устремляются в предгорья на поиски питья, где есть источники пресной воды, куда кочевники приводят стада скота на водопой.
37с. (Strabo. XVI. 4. 13). Некоторые жители безводного побережья каждые пять дней с пением пеанов отправляются внутрь страны всей семьей к водоемам[42].
38a. Переход совершается вечером. Прибыв же на водопой кочевников, они встают вокруг источника, опираясь руками на землю и встав на колени, пьют, как животные, однако не одним резким глотком, а часто останавливаясь. Наполнив животы водой, словно сосуды, они с трудом возвращаются к морю.
38b. (Diod. III. 17. 3–4). Их путешествие напоминает [переход] стад скота, так как все они издают не членораздельные звуки, а один только шум. Что же до детей, то младенцев матери все время несут на руках; отлученных от молока — отцы; те же, кто старше пяти лет, идут вместе с родителями, предаваясь играм, полные радости, как если бы они отправлялись за самыми заветными удовольствиями. Ибо их природа не извращена и полагает удовлетворение нужды высшим благом и не ищет никаких чужих удовольствий. Когда же они достигают мест водопоя кочевников и наполняют питьем животы, то возвращаются, едва передвигаясь из–за тяжести [выпитого].
38c. (Strabo. XVI. 4. 13). …там они бросаются навзничь и пьют воду, как быки, пока животы у них не вздуются барабанами; затем они снова возвращаются к морю[43].
39a. По возвращении никто не ест в тот же день ни рыбы, ни чего–либо другого; все лежат с раздутыми животами, едва переводя дыхание; в отягощении они подобны по поведению пьяным. Начиная со следующего дня они возвращаются к описанному (выше) образу жизни. И вся (их) жизнь следует этому циклу, не зная препятствий и волнений о каких–либо их делах. Из–за простоты образа жизни они редко болеют, однако настолько меньше лет живут, насколько их образ жизни беззаботнее, чем у других людей.
39b. (Diod. III. 17. 5). И в тот же день никто не ест, все лежат с раздутыми животами, едва переводя дыхание и вообще напоминая пьяного. На следующий же день они с нов а возвращаются к поеданию рыбы. И таким вот образом жизнь у них идет по кругу все время жизни. Так живут обита тел и побережья внутри пролива; благодаря простоте пропитания они редко болеют, однако живут значительно меньше, чем у нас.
40а. Ихтиофаги же, обитающие внутри пролива, живут таким вот образом; у тех же, которые занимают побережье вне [пролива], не переводится такой же улов, а в жидкой пище они вообще не нуждаются. Они приносят такую свежую рыбу, что она едва отличается от сырой, так что они не только не ищут питье, но и вообще не имеют представления о чем–либо в этом роде; они выносят беспечально то, что Судьба им уготовила от начала.
40b. (Diod. III. 18. 1–2). Общепризнано, что жизнь обитателей побережья[44] вне пролива еще более удивительна, чем у них, так как от природы они не чувствуют ни жажды, ни боли. Так как судьба загнала их из обитаемых мест в пустыню, они процветают благодаря лову рыбы, жидкой пищи они не ищут вовсе. Они приносят такую свежую рыбу, что она едва отличается от сырой, так что они не только не ищут питье, но и вообще не имеют представления о питье. Они довольствуются образом жизни, уготованным им Судьбой от начала, считая блаженством отсутствие самой печали, происходящей от нужды.
40с. (Aelian. NA. XVI. 27[45]). Агафархид говорит, что в Ливии есть род каких–то людей и что называются они псиллы. Касательно прочего образа жизни нет между ними и остальными людьми никакого различия, разве что их тело обладает странным и удивительным свойством, противоположным (свойствам тел людей) из других племен. Их кусают и бьют всяческие животные, но только им одним они не причиняют никакого вреда. Они не чувствуют ни укуса змеи, ни укола паука, смертельного для других, ни напора жала скорпиона. Когда же одно из этих существ приблизится, дотронется до тела и вместе с тем вдохнет их запах, словно наслаждаясь лекарством, снотворным и обезболивающим, они совершенно расслабляются, размягчаются, пока человек не пройдет мимо. Таким же образом проверяют собственное потомство — родное оно или подложное: его испытывают среди рептилий, как ремесленники испытывают золото в огне, о чем я говорил ранее[46].
40d. (Plin. NH. VII. 14). То же самое имело место с племенем псиллов в Африке, как пишет Агафархид. Их называют (по имени) царя Псилла — одного из их царей, могила которого расположена в Большом Сирте. В их теле врожденно был некий вид яда, смертельный для змей, и запах которого опьянял их. У них же был обычай выставлять детей сразу после рождения самым ядовитым змеям и проверять, таким образом, верность их жен. Если змеи не уползали, то это потомство считалось подложным. Этот народ почти полностью уничтожен насамонами, которые заняли их земли.
41а. [Агафархид говорит,] добавляя к уже сказанному, что в упомянутых местах нет ни малейшего сходства с тем, что у нас считается величайшим злом. У них не бегут от по дня того меча, не раздражаются на оскорбляющего, незнающий страданий не ссорится со страдающим. Если же у них что–то подобное произойдет с иноплеменником, они пристально взирают на происходящее и часто кивают головой, не выражая ни малейших чувств, свойственных людям в общении. «По этой причине, — говорит писатель, — я полагаю, что у них нет хорошо известных свойств, обычаем же и знаками, звуками и подражанием управляют всем, что относится к жизни».
41b. (Diod. III. 18. 3–6). Самое же удивительное из всего состоит в том, что они настолько превосходят всех нечувствительностью, что нелегко поверить в (этот) рассказ. Однако же многие торговцы, плывущие из Египта по Эритрейскому морю до настоящего времени, часто проходя мимо страны ихтиофагов, передают согласующееся с рассказанным нами о нечувствительных людях. И третий Птолемей[47], страстно любивший охоту на слонов, водившихся в этих местах, отправил одного из своих друзей по имени Симмий для обзора страны. Отправленный с должным снаряжением, он, как говорит историограф Агафархид книдиец, тщательно исследовал народы, (живущие) вдоль побережья. Он говорит, что народ нечувствительных эфиопов совершенно не пользуется питьем и что природа их не нуждается в питье по причинам, описанным выше.
И вообще, оказывается, они не сообщаются с иноплеменниками, а чужеродная внешность проплывающих мимо не производит какого–либо влияния на местных жителей, но, пристально взирая, они остаются невозмутимыми; чувства их неподвижны, как будто рядом и нет никого. И от взмаха чьего–либо вынутого меча они не бегут, не раздражаются ни на гнев, ни на удары, большая же часть не раздражается на тех, кто стал жертвой такого обращения; если же кому–то из женщин или детей перережут горло у них на глазах, то остаются безучастны к происходящему, не выражая никакого гнева и, наоборот, (проявляя) милость. И вообще столкнувшись с самыми устрашающими проявления ми зла, они остаются спокойны, пристально взирая на происходящее; при этом каждый кивает головой. По этой причине и говорят, что они не пользуются речью, указывая жестами рук на все, что относится к их нуждам.
42а. Говорит о живущих рядом с ихтиофагами, не испытывающими жажды, так, словно бы между ними и тюленями был заключен нерушимый договор: ни они вреда тюленям не наносят, ни от тюленей вреда не испытывают; не покушаясь на добычу друг друга, каждый из них уступает добывшему ее; они так уживаются друг с другом, как редко случается среди людей, живущих друг с другом.
42b. (Diod. III. 18. 7). Самое же удивительное из всего [состоит в следующем]: тюлени, живущие вместе с этим родом, ловят рыбу почти так же, как люди. Оба этих рода в отношении к брачному ложу и безопасности потомства относятся друг к другу с величайшим доверием; общение же с животными иных видов происходит без обид, в мире и полной предупредительности.
43а. Говорит, что из ихтиофагов одни пользуются в качестве жилища пещерами, обращенными не на юг из–за жары, но в противоположную сторону, другие же живут под рыбьими ребрами, на которые набрасывают морскую траву, иные же, связав верхушки оливковых деревьев, пользуются затем (ими) в качестве жилищ. Говорит, что это оливковое дерево приносит плод, похожий на каштановый орех.
43b. (Diod. III. 19. 1–4). Эти народы пользуются неодинаковыми жилищами, живут же, приспосабливаясь к особенностям окружающего мира. Некоторые живут в пещерах, обращенных, по большей части, на север, в которых они прохлаждаются благодаря глубине тени и ветрам, дующим вокруг; температура же в обращенных на юг близка (к температуре) печей, из–за чрезвычайной жары они неприступны для людей. Те же, которым не досталось пещер, обращенных на север, собирают ребра морских чудовищ, выброшенных из моря. Так как их очень много, они связывают их выпуклые части с каждой стороны, наклоняя друг к другу, и оплетают их со всех сторон свежей травой. И вот, когда своды покрыты, они пережидают в них крайнюю жару. Таким образом, необходимость через природу подводит к навыкам, которые они осваивают самостоятельно. Третий же вид жилища у ихтиофагов таков: в этих местах растет очень много оливковых деревьев, корни которых омываются морем, с густой листвой, а плод их похож на каштановый орех. Он и связывают (их) друг с другом, устраивают густую тень и живут в этих своеобразных жилищах. В то же время они проводят жизнь с удовольствием на суше и на море: они избегают солнце днем в тени от ветвей, смягчают природную жару в этих местах силой волн, веянием же благотворных ветров дают отдых своим телам.
43с. (Strabo. XVI. 4. 13). Живут они в пещерах или хижинах, покрытых балками и стропилами из китовых и рыбьих костей или ветвями маслины[48].
44а. У четвертого же рода ихтиофагов жилища таковы. Огромная куча водорослей[49], похожая на гору, накапливается от начала времен, и вся она от постоянного прибоя становится твердой, так что, имея однородный объем и одну природу благодаря смешиванию и соединению с песком, она никогда не рассыпается. Затем они выкапывают для себя подземные галереи высотой в человеческий рост, оставляя верхнюю часть пустой[50], укрепляют и защищают (их) благодаря указанным кучам; снизу же они устраивают длинные проходы, повсюду соединяющиеся друг с другом, в которых проделывают отверстия для ветра и спокойно живут. Когда же наступает прилив, собираются, как уже ранее говорилось, за добычей.
44b. (Diod. III. 19. 4–5). Нужно нам сказать и о четвертом виде жилищ. От начала времен накапливается огромная куча водорослей, напоминающая гору; от постоянных ударов волн она становится твердой и перемешанной с песком. В них они устраивают галереи высотой в человеческий рост, оставляя наверху место для устройства крыши, внизу же прокапывают длинные проходы, пересекающиеся друг с другом. В них они прохлаждаются и освобождаются от всех забот; во время же подъема волн выскакивают и занимаются ловлей рыбы. Когда же случится отлив, поедают добычу, снова сбегаясь в упомянутые галереи.
44с. (Strabo. XVI. 4. 14). Море выбрасывает здесь много водорослей, которые образуют высокие кучи, похожие на холмы; некоторые жители подкапывают эти кучи и живут там[51].
45a. Умершим же у них не оказываются никакие почести, их разум, как и следовало ожидать[52], равнодушен к милости; по этой причине их оставляют лежать там, где их выбросили, пока наступающий отлив не унесет их на корм рыбам.
45b. (Diod. III. 19. 6). Умерших же погребают, выбрасывая их во время отлива; когда же наступит прилив, бросают тела в море. По этой причине собственное погребение состоит в скармливании рыбам, и жизнь своеобразно их идет во все века по кругу.
45c. (Strabo. XVI. 4. 14). Покойников они выбрасывают на съедение рыбам; трупы подхватывают и уносят морские приливы[53].
46a. [Агафархид] говорит, что у некоторых, живущих морем, вместе с другими есть еще и другое, еще более удивительное [свойство], с трудом поддающееся осмыслению. Неизвестно, ни откуда они пришли в место, в котором живут, ни каким образом, так как над ним нависает гладкая скала[54]. С одной стороны подходы отрезают обрывы, с противоположной она совершенно отгорожена[55] , так что и пешком, как я сказал, подойти совершенно невозможно; равно и на лодках подойти нельзя из–за недостатка равных тем, (что имеются) у нас. При таких обстоятельствах остается сказать, что они автохтонны, не обладают памятью о первородстве, всегда существуют таким образом, как определяют некоторые из названных природоведов.
46b. (Diod. III. 20. 1–3). У одного же вида ихтиофагов жилища таковы, что вызывают полнейшее недоумение у любителей исследовать такие явления: некоторые из них живут среди обрывистых ущелий, подойти к которым с самого начала людям было тяжело; сверху нависает высокая скала, со всех сторон совершенно обрывистая, по бокам же неприступные обрывы отрезают подходы, оставшуюся сторону ограничивает море, так что и пешком не подойти, лодками же они совершенно не пользуются, о кораблях, которые есть у нас, они не имеют никакого понятия. Так как в их отношении присутствует такое затруднение, остается заключить, что они автохтонны и совершенно не помнят своего первородства, существуя от начала времен, как заявляли некоторые природоведы обо всех явлениях природы. Однако, так как это знание для нас недостижимо, ничто не мешает говорящим более всех знать менее всего, как если бы правдоподобие на словах убеждало бы слух, а правда все равно не открывалась бы.
47а. [Агафархид] говорит, что по ту сторону пролива, соединяющего Аравию и землю напротив, лежат отдельные острова, все — низинные, небольшие по величине, неисчислимые количеством, не приносящие никаких плодов, (пригодных) для жизни, ни культурных, ни дикорастущих, отстоящие от упомянутого берега на 70 стадиев и обращенные к морю, которое, как полагают, тянется к Индии и Гедросии. Волн там нет, однако каждый остров, защищенный другим, принимает на свои выступы удары волн; полагают, что на них наилучший из климатов. Их населяют люди умеренной численности, ведущие следующий образ жизни. В окружающем море, очень суровом и бурном, встречается невероятное количество черепах, которых мы, судя по их размерам, ширине и величине, называем морскими. По ночам они обитают на глубине, днем же спят на солнце, обретая тишину и покой на островах, похожие на снаряженные[56] корабли. В этот момент местные жители, благодаря навыкам и проворности, а также с помощью веревок, выбрасывают их на сушу, все внутренности поедают, слегка обжаривая на солнце, панцирями же пользуются для (устройства) жилищ, как если бы на высоких склонах ставили шатры выпуклой частью вверх; пользуются ими и для плавания, и для доставки воды, так что черепаха — и корабль, и дом, и сосуд, и пища для упомянутых людей.
47b. (Diod. III. 21. 1–5). Нам нужно поговорить о так называемых хеленофагах и о сути всего их образа жизни. Вдоль океана недалеко от земли лежат многочисленные острова, небольшие по размерам и низменные, не приносящие ни дикорастущих плодов, ни культурных. Из–за густоты [расположения] волна (там) не рождается, так как прибой разбивается о выступающие части островов; в эти местах обитает множество морских черепах, отовсюду стекающихся в поисках убежища и покоя. По ночам они обитают в глубине, занятые поиском пропитания, днем же заходят в море между островами и спят, обратив панцири к солнцу, похожие внешним видом на перевернутые легкие корабли. Они чрезвычайно велики по размерам и не менее самых маленьких рыбацких лодок. Варвары же, населяющие острова, в этот момент спокойно подплывают к черепахам; подобравшись с обеих сторон, они тянут изо всех сил вниз, другие приподнимают, пока животное не опрокинется на спину. Затем с обеих сторон они направляют всю тушу, следя, чтобы она не перевернулась и не уплыла на глубину, ища защиты у природы; один же, взяв большую веревку и привязав ее к хвосту, плывет к земле и вытягивает животное на сушу вместе с теми, кто первым напал на него. Когда же они вытащат [черепаху] на остров, все внутренние части съедают, слегка поджарив их на солнце; панцирями же, напоминающими по форме лодку, они пользуются для плавания на материк, что они и делают для доставки воды и устройства жилищ, устанавливая их выпуклой частью вверх на возвышенных местах, так что можно подумать, что природа одним милостивым шагом даровала им многое необходимое, ибо черепаха для них и пища, и сосуд, и жилище, и корабль.
47с. (Strabo. XVI. 4. 14). Хеленофаги живут под крышами из черепашьих панцирей столь большой величины, что они даже плавают в них, как в лодках[57].
48а. [Агафархид говорит,] что на небольшое расстоянии от упомянутого рода живут немногие числом следующим образом. Они кормятся выбрасывающимися на берег морскими чудищами. Когда же у них заканчивается пропитание (что случается часто), крупинками костей и оконечностями ребер восполняют недостаток, хоть и с трудом, таким образом утешаются.
Таковы вот роды ихтиофагов, о которых мы узнали все это; а есть тысячи, о которых мы ничего не знаем.
48b. (Diod. III. 21. 6). Недалеко от них побережье населяют варвары, которые ведут иной образ жизни. Они питаются выбросившимися на берег морскими чудищами. Иногда еды у них в изобилии благодаря размерам добычи, которую они находят, иногда же, когда случаются перебои, они едва перебиваются из–за недостатка; в такие времена нужда их принуждает обходиться крупинками старых костей и отростками оконечностей ребер.
Вот столько имеется разновидностей ихтиофагов, и, если говорить обобщенно, такой разный у них образ жизни.
49. [Агафархид] говорит, что, в то время как наша жизнь состоит как из излишеств, так и из недостатков, упомянутые роды ихтиофагов ограничили себя во всем ненужном, в том, что необходимо, у них ни в чем нет недостатка, так как все они руководствуются в жизни божественным путем, а не помыслами лукавого искажения природы; так как они не стремятся к власти, они не знают злосчастного соперничества в спорах; из любви к излишнему они не делают многое для других и не сильно страдают от ненужного; не устраивая крупных ссор для причинения телесного вреда врагу, они переживают из–за несчастий близких; и не измеряют страдание ударами жизни, отправляясь в море, перенапрягая жизнь ради достижения прибыли[58], однако они нуждаются в малом и мало страдают, обладают достаточным и большего не ищут. Беспокоит же каждого не непознаваемое, так как его нет, но желаемое, когда оно опаздывает, в то время как желание подгоняет. Итак, имеющий все, что желает, счастлив по рассуждению природы, а не по рассуждению мысли. Законами же справедливость они не определяют; какой смысл порабощаться приказам, если можно быть справедливым без письменных установлений?
50 Phot Müller = 50 Henry = 51a Burstein
50 Diod Müller = 51b Burstein
50а. [Агафархид говорит,] что после ихтиофагов на реке Астабара, которая течет через Эфиопию и Ливию и которая, будучи значительно меньше Нила, соединяет свое русло с более мощным потоком и образует остров Мероэ, омывая его со всех сторон, — по обоим берегам названной реки живет немногочисленный народ, ведущий следующий образ жизни. Они выкапывают корни тростника в прилегающих болотах, затем промывают начисто, рубят камнями на части и, сделав гладкую массу, лепят из нее липкие шарики, размером не более ладони; затем, поджарив на солнце, принимают это в пищу. Есть у них неизбежное зло: в болотах на них нападают львы. При восходе же Пса налетает невероятное множество мух, и такой у них напор, что люди уходят в болотистые заводи и прячутся там. Из–за них и львы покидают места обитания, но не из–за укусов, хотя переносить их тяжело, а из–за странного гулкого звука, который они не в состоянии переносить. Однако да будет сказано об этом ради [сообщения] об удивительном, ибо что может быть своеобразнее львов, отступающих под напором мух, и людей, ищущих спасения среди таких опасностей?
50b. (Diod. III. 23. 1–3)[59]. В Эфиопии, лежащей выше Египта[60], вдоль реки, называемой Аса, живет народ ризофагов. В болотах[61], лежащих неподалеку, варвары выкапывают корни тростника и тщательно их отмывают; очистив, размалывают их камнями, пока вся масса не станет гладкой и липкой; затем, слепив шарики размером с ладонь, поджаривают их на солнце, и, используя их в пищу, так проводят всю жизнь. Хотя запасы этой еды у них нескончаемы и живут они друг с другом всегда в мире, на них охотится множество львов. Так как окружающий воздух раскален, львы выходят к ним из пустыни в поисках тени; они охотятся и на животных поменьше. По этой причине и получается так, что, если кто–то из эфиопов выходит из болот, их поедают эти звери; ибо невозможно противостоять силе львов, так как у них нет никакого спасения в виде оружия, и род их был бы совершенно истреблен, если бы природа не предоставила им спасение, срабатывающее само по себе. При восходе Пса, когда неожиданно наступает безветрие, в этих местах собирается множество мух, превосходящих силой известных нам, так что люди бегут в болотистые заводи и не испытывают страданий, все же львы убегают из этих мест, гонимые не только укусами, но и напуганные гулким звуком.
50с. (Strabo. XVI. 4. 8–9 = 51c Burstein). В этом промежутке впадает в море приток так называемой реки Астаборы. …Мероэ — остров на Ниле вблизи этих мест. Над этим островом в недалеком расстоянии находится другой остров на реке. Около Мероэ — слияние Астаборы, Астапа, а также Астасобы с Нилом. Вдоль этих рек живут ризофаги и гелеи. Их называют так потому, что они выкапывают корни из соседнего болота, толкут камнями и делают лепешки, затем высушивают на солнце и употребляют в пищу. В этой местности водятся львы. Впрочем, при восходе Пса большие мухи изгоняют зверей из этих мест[62].
50d. (Aelian. NA. XVII. 40). В Индии у реки Астаборы есть страна так называемых ризофагов. При восходе Сириуса появляется ужасающее облако мух, заполняющее воздушное пространство и причиняющее большое беспокойство. Эти существа, мухи, обитают возле озера, называемого Аорация (оно также расположено у индов рядом с упомянутой рекой).
51 Phot Müller = 51 Henry = 52a Burstein
51 Diod Müller = 52b Burstein
51а. Говорит, что рядом с упомянутыми [народами] обитает род древоедов и семяедов, немногим от них отличающийся. Действительно, одни питаются плодами, падающими с деревьев летом; в остальное время они собирают траву, растущую в тенистых ущельях, твердую от природы и порождающую ствол, похожий на так называемую брюкву. Другие же поедают нежные части деревьев. По ночам они спят в местах, надежно укрепленных и защищенных от тамошних животных, а вместе с солнцем все они с детьми и женщинами забираются на деревья, стремясь как можно быстрее добраться до самых верхних ветвей; там они отдирают наиболее нежные части древесины и с легкостью (их) поедают. Такую они развивают способность за всю жизнь, что движение представляет собой невероятное зрелище, не только рук, и пальцев, и ног, но и просто всего тела. Они с легкостью перескакивают с ветки на ветку. Часто они отнимают друг у друга ветки в самых шатких местах и такое показывают, что видящий это приходит в сильнейшее изумление, так что не решается рассказать об этом тем, кто этого не видел. Они перемалывают зубами все сочные побеги и с легкостью переваривают (их) в желудках; если же кто–то упадет сверху, удар получается несильным из–за (их) худобы. Все они наги, детьми и женщинами пользуются сообща, войны ведут друг с другом из–за территории; большая част ь умирает, мучимые голодом, а к пятидесяти годам на глазах у них развивается глаукома.
51b. (Diod. III. 24. 1–4). Следом за ними идут древоеды и так называемые семяеды. Из них одни, собирая плоды, падающие летом в изобилии с деревьев, находят с легкостью пропитание, в остальное же время они питаются наиболее нежными частями растения, растущего в тенистых ущельях. Оно твердое от природы, а ствол у него похож на так называемую брюкву; оно заполняет недостаток необходимого пропитания. Древоеды же, кочуя вместе с женщинами и детьми, залезают на деревья и поедают наиболее нежные части ветвей. Все они благодаря постоянной практике так забираются на вершину ветвей, что в это трудно поверить: они перескакивают с дерева на дерево, подобно птицам, и забираются на самые тонкие ветви без опаски. Будучи худы телом и отличаясь легкостью, когда их ноги скользят, они крепко держатся руками; а если им случается упасть сверху, они не испытывают страданий благодаря малому весу. Они перемалывают зубами все сочные побеги и с легкостью переваривают (их) в желудках. Они постоянно живут без одежды; в согласии сообща пользуются женщинами, а народившихся детей растят совместно. Они ведут друг против друга войны за территории, вооруженные дубинами, и ими же защищаются от врагов, побежденных же расчленяют. Умирает же большинство из них, изнуренное голодом, когда из–за того, что глаза поражены глаукомой, тело лишено возможности использовать этот необходимый (орган) чувства.
51с. (Strabo. XVI. 4. 9 = 52c Burstein). Невдалеке живут также сперматофаги, которые в случае недостатка семян питаются орехами, готовя их так же, как ризофаги готовят корни.
52 Phot Müller = 52 Henry = 53a Burstein
52 Diod Müller = 53b Burstein
52a. [Агафархид говорит,] что после упомянутых [народов] обитают называемые у местных жителей охотниками. Из–за обилия зверей, которых это место порождает в огромных количествах, они разбивают шатры на деревьях, охотятся на животных из засады и тем добывают себе пропитание. Они хорошо владеют луками. Если же охота не удается, они удовлетворяют голод шкурами ранее убитых [животных], смачивают снятые шкуры, набрасывают на кучу горящих угле й, поджаривают и делят между собой.
52b. (Diod. III. 25. 1–4). Страну, следующую за эфиопами, занимают немногочисленные охотники, ведущие образ жизни в соответствии с их названием. Так как страна полна диких зверей и совершенно бедна и в ней мало источников проточной воды, они спят на деревьях из страха перед зверьми; утром же идут с оружием к местам слияния источников, прячутся в лесу и следят с деревьев. Когда же наступает жара, дикие быки и леопарды и множество других животных приходят на водопой. Из–за чрезмерной жары и жажды они жадно поглощают влагу, пока не напьются, а эфиопы, когда [животные] отяжелеют и потеряют подвижность, спрыгивают с деревьев, используя дубинки, закаленные в огне, и камни, а также луки, легко их побеждают. Они охотятся сообща и поедают плоть своей добычи. Иногда более сильные животные их убивают, чаще же всего благодаря жизненной смекалке они одерживают верх. Если же им недостает животных для охоты, они смачивают шкуры ранее убитых зверей и кладут (их) на медленный огонь; когда они выжгут шерсть, то делят шкуру и едят; принуждаемые таким образом, удовлетворяют свои потребности. Мальчиков они тренируют в стрельбе по мишени и дают еду только тем, кто попадает. По этой причине, когда они вырастают, то отличаются невероятной меткостью, наилучшим образом воспитуемые приступами голода.
52c. (Strab. XVI. 4. 9 = 53c Burstein). Местность эта называется Коракия. В глубине страны было некое место Эндера — поселение голых людей, которые вооружены луками из камыша и стрелами, закаленными на огне. Они стреляют в диких животных, главным образом, с деревьев, только иногда с земли. У них водится много диких быков; питаются они мясом этих и других диких животных. Когда охота бывает совершенно неудачной, они поджаривают на углях сухие кожи и довольствуются подобного рода пищей. По обычаю они устраивают состязания в стрельбе из лука для юношей[63].
53 Phot Müller = 53 Henry = 54a Burstein
53 Diod Müller = 54b Burstein
53а. [Агафархид говорит,] что после упомянутых [народов], на большом от них расстоянии занимая регион, [простирающийся] далеко на запад, обитают живущие охотой на слонов. Они наблюдают за путями [перемещения] животных с дерева, на котором сидят. Они хватают руками за хвост, ногами же забираются по левому бедру[64]; затем сильными ударами топором, который у них наготове, бьют по подколенному сухожилию на правой ноге. Итак, одной рукой усердно наносят удары, другой же держатся за хвост, словно наградой за победу в этом состязании определена их жизнь: нужно или убить, или погибнуть, так как иного выхода из этой ситуации нет. Когда же животное упадет от ударов и кровопролития, охотники сообща наваливаются на жертву и, пока животное живо, срезают мясо сзади и устраивают пир; измученное же животное таким вот образом погибает.
53b. (Diod. III. 26. 1–4). Части этой страны, далеко отстоящие на запад, занимают эфиопы[65] – слоноборцы–охотники. Они населяют лесистые места с густо растущими деревьями и наблюдают за путями входа слонов и их разветвлениями[66], устраивая пункты наблюдения на самых высоких деревьях. Они не набрасываются на тех из них, которые пасутся стадом, так как нет никакой надежды на победу, нападают же на бродящих поодиночке, демонстрируя удивительную отвагу. Когда слону доведется пройти мимо дерева, на котором спрятался наблюдатель, то в момент, когда он проходит это место, тот хватается руками за хвост, ногами же упирается в левое бедро; на плечах у него висит топор, легкий, чтобы наносить удары одной рукой, и чрезвычайно острый; взяв его в правую руку, он перебивает подколенное сухожилие на правой ноге, нанося сильные удары, левой рукой удерживая свое тело. Они демонстрируют поразительную ловкость в этом деле, как если бы каждый из них участвовал в соревновании на приз собственной жизни: ему остается или покорить животное, или умереть, в этой ситуации нет другого исхода. Когда же сухожилия перебиты, животное иногда из–за неподвижности не может повернуться и падает навзничь на месте нападения и убивает эфиопа, иногда же размазывает человека о камень или дерево: [слон] давит весом, пока (его) не убьет. Некоторые же из слонов при сильной боли совсем не думают о защите от напавшего: они бросаются в бегство через равнину, пока напавший постоянными ударами топора по одному и тому же месту не перебьет сухожилие и не обездвижит животное. Когда же животное упадет, они сбегаются все вместе и с еще живого срезают мясо с задних частей и устраивают пир.
53c. (Strabo. XVI. 4. 10 = 54c Burstein). Выше лежат город Дараба и место охоты на слонов под названием «У колодца». Здесь живут элефантофаги, которые охотятся на слонов следующим образом. Завидев с деревьев пробирающееся сквозь лесную чащу стадо, они не нападают, а, незаметно приблизившись сзади, перерезают жилы у заблудившихся животных[67].
53d. (Plin. NH. VIII. 26). Троглодиты — племя, живущее в пограничных с Эфиопией областях и питающиеся исключительно добытым на охоте слоновьим мясом, — залезают на растущие поблизости от слоновьей тропы деревья и оттуда, высмотрев последнего в колонне слона, спрыгивают ему на заднюю часть спины; левой рукой охотник хватает хвост, а ногами упирается в левое бедро животного. Повиснув таким образом, правой рукой при помощи обоюдоострого топора он подрезает сухожилия на одной ноге слона и, когда из–за раненой голени бег животного замедляется, рассекает сухожилие на другой ноге; проделывает он все это очень быстро и ловко[68].
54 Müller = 54 Woelk = 54 Henry = 55a Burstein
54а. Таковы охотящиеся с крайним риском на слонов; другие же охотятся на них следующим образом. Три человека с луками и множеством стрел, смазанных змеиным ядом, прячутся в лесу вдоль звериных троп. Когда животное приближается, один охотник удерживает лук, наступив на него ногой, двое других, натянув стрелу из всех сил, выпускают стрелу, метясь только в середину бока, чтобы стрела прошла внутрь тела, проломила и повредила внутренние органы; тогда пронзенное и терзаемое муками огромное животное обессиливает и падает.
54b. (Strabo. XVI. 4. 10 = 55b Burstein). Некоторые охотники тем не менее поражают слонов стрелами, отравленными ядом змеиной желчи. Стреляют из лука три человека: двое держат лук, выступив вперед, а один натягивает тетиву[69].
54с. (Plin. NH. VIII. 26). Другие [племена] пользуются более безопасным, но менее надежным способом: они всаживают достаточно глубоко в землю огромные выпрямленные луки, которые удерживаются в этом положении самыми сильными юношами, в то время как остальные совместными усилиями стараются натянуть тетиву, выпуская в проходящих мимо слонов не стрелы, а охотничьи копья; затем охотники идут по кровавым следам[70].
55 Phot Müller = 55 Henry = 56a Burstein
55 Diod Müller = 56b Burstein
55а. Есть и третий вид элефантофагов, которые, когда слоны, наевшись, начинают обращаться ко сну — а спят они, не ложась на землю, а опираясь на самые крепкие и большие деревья, так что две ноги, ближние к хоботу, слегка опираются о землю, а бок, принимающий на себя вес всего тела, опирается на ствол дерева; и, таким образом, они не засыпают полностью, [сон] слегка касается их, так как глубокий сон производит в них сильное беспокойство: упавшего тотчас ожидает гибель из–за природной неспособности подняться — итак, те, кто живет этой охотой, обходят леса и отмечают ночевки животных, подпиливают дерево сзади, но чтобы оно не наклонялось полностью, и не оставалось слишком сильным и прочным, а оставалось бы стоящим «на волоске». Животное же, после еды оперевшись на привычное место ночлега, неожиданно падает, так как дерево трещит, и представляет собой готовый обед для охотников; срезав мясо с задних частей и обескровив животное, уже мертвое, каждый использует (оставшиеся) части на свои нужды.
55b. (Diod. III. 27. 1–4). Некоторые же из живущих рядом охотятся на слонов без риска, побеждая силу ловкостью. Обычно это животное, наевшись досыта, клонится ко сну; по сравнению с другими четвероногими оно делает это иначе. Ибо оно не может опустить на землю все тело на колени, но опирается на дерево и отдыхает во сне. Из–за того что животное часто опирается на дерево, оно становится надломленным и покрывается грязью; для них же[71] место вокруг него являет следы и знаки, по которым эфиопы, ищущие их, опознают места ночевки слонов. Когда же они обнаружат такое дерево, подпиливают его у земли, чтобы для падения потребовался лишь небольшой наклон; затем они прячут следы собственного присутствия, быстро удаляются до того, как животное придет. Вечером же, наевшись досыта, слон приходит на привычное место ночевки; оперевшись всем весом о дерево, он немедленно падает вместе с деревом, упав же, остается лежащим навзничь всю ночь, так как природа его тела не приспособлена для того, чтобы встать. Эфиопы же, подпилившие дерево, приходят днем, без опаски убивают животное, ставят в этом месте палатки и остаются (там), пока не съедят упавшее [животное].
55с. (Strabo. XVI. 4. 10 = 56c Burstein). Другие, заметив деревья, к которым слоны обычно приходят на отдых, подходят к ним с другой стороны и снизу подрубают стволы. Затем, когда животное подходит к дереву и прислоняется к нему, дерево падает, а вместе с ним и слон. Так как животное не может подняться, потому что кости ног у него сплошные и не сгибаются, то охотники соскакивают с деревьев и рассекают слона на куски[72].
55d. (Solin. XX. 7). На находящемся в Германии острове Гангавии водится животное вроде лося, только ноги у него негнущиеся, как у слона. Поэтому этот зверь спит не ложась, а прислонясь к дереву. Охотник подрубает дерево так, что оно едва держится, и, когда животное на него обопрется, дерево падает[73].
56 Müller = 56 Woelk = 56 Henry = 57 Burstein
56. [Агафрхид говорит], что Птолемей, царь Египта, удерживал этих охотников от убийства этих слонов, уговаривая, чтобы они достались ему живыми, обещая им много удивительного, но не только не уговорил, но и услышал в ответ, что, по их словам, на все его царство не променяют свою нынешнюю жизнь.
57 Phot Müller = 57 Henry = 58a Burstein
57 Diod Müller = 58b Burstein
57а. [Агафархид говорит], что к западу от этих охотников–эфиопов, которых кочевники обычно зовут нечистыми, обитает часть эфиопов, которых зовут плосконосыми, к югу же — небольшой народ, так называемые страусоеды, которые охотятся на них мастерством, хитростью и дубинами и тем и живут: они поедают мясо; для одежды и подстилок используют их шкуры. Когда плосконосые нападают на них, они в качестве оружия используют большие и острые антилопьи рога; земля в изобилии производит этих животных.
57b. (Diod. III. 28. 1–6). Области к западу от этих родов населяют эфиопы, прозываемые плосконосыми, те, что клонятся к югу — род, называемый страусоедами. Водится у них вид птицы, имеющей смешанную природу с земным животным, по этой причине сложено и наименование. Размером она не уступает самому крупному оленю; у него длинна шея, а округлые бока природа покрыла перьями. Голова же у нее слабая и маленькая, а бедра и ноги — в высшей степени сильные, с раздвоенной стопой. Летать по воздуху она не может из–за веса, бегает же быстрее всех, едва касаясь земли кончиками ног; особенно когда при дуновении ветра поднимает крылья, несется подобно кораблю под парусом; от преследователей защищается камнями размером с ладонь, отбрасываемыми ногами. Когда же ее преследуют в тихую погоду, она не может пользоваться природными преимуществами, так как крылья ее быстро складываются; ее с легкостью нагоняют и захватывают. Так как эти животные водятся по стране во множествах непередаваемых, варвары разрабатывают различные механизмы для охоты на них. Так как поймать их легко, они используют их мясо в пищу, а шкуры — в качестве одежды и подстилок. Когда на них нападают эфиопы, называемые плосконосыми, они вступают в борьбу с нападающими, используя защитное оружие в виде антилопьих рогов: они большие и острые и приносят им большую пользу, встречаясь в изобилии в стране благодаря множеству этих животных.
57c. (Strabo. XVI. 4. 11 = Burstein 57c). Над этими [элефантофагами] обитает небольшое племя струтофагов. В стране струтофагов водятся птицы величиной с оленя, которые не могут летать, но бегают быстро, подобно жирафам. Они охотятся на них или с луками, или же покрывшись шкурами страусов: прячут правую руку в шейную часть шкуры и производят движение, похожее на повороты шеи птиц; левой рукой охотники бросают перед собой зерна из сумки, привешенной на боку; этими зернами они приманивают птиц и сгоняют в овраги, где стоящие наготове с дубинами люди убивают их. Шкуры эти служат для одежды и для подстилки. С этими струтофагами ведут войну эфиопы, называемые симами, оружием которых служат рога антилоп[74].
58 Phot Müller = 58 Henry = 59a Burstein
58 Diod Müller = Burstein 59b
58a. На небольшом расстоянии от упомянутых [племен] живут акридофаги — народ самый малочисленный по сравнению с остальными, худые на вид и очень черные. С наступлением весеннего равноденствия, когда у них дуют сильнейшие южные и западные ветры, вместе с ветрами из неизвестной страны налетает непередаваемое количество саранчи. Напором полета они лишь немного уступают птицам, телесно же значительно. Они питаются этими существами все время, готовя их на разный лад и засаливая. Они охотятся на них с помощью дыма, опуская (их) из воздушного пространства на землю. Говорят, что они легкого телосложения и ноги у них быстрые, живут же не более сорока лет, сообща поедая совершенно сухую пищу. Умирают они самым несчастным образом: с наступлением возраста в их телах появляются виды крылатых вшей, по виду похожих на клещей, но немного меньше, чем живущие на собаках; начиная с груди и живота, они быстро распространяются по телу и всему лицу[75]. Сначала они похожи на страдающих чесоткой, потом с болью расцарапывают сами себя; когда же страдание доходит до предела, вместе с тем как размножаются вши, а небольшие ранки кровоточат, у несчастных случаются непереносимые (приступы) рези. Причина их несчастья кроется или в телесной влаге, или в питании, или в воздухе; таким вот образом они умирают.
58b. (Diod. III. 29. 1–7). На небольшом расстоянии от них на границе с пустыней живут акридофаги — люди, (которые) меньше всех прочих, худые телом и чрезвычайно черные. В весеннюю пору сильнейшие южные и западные ветры, (дующие) у них, выгоняют из пустыни непередаваемое множество саранчи, отличающейся размером и цветом крыльев — отвратительным и грязным. Всю жизнь благодаря им у них есть обильная еда, охотятся же на них своеобразным способом. Вдоль их страны на многие стадии тянется глубокий и широкий овраг, достойный упоминания. Они заполняют его диким лесом, которым изобилует их страна. Затем, когда потоки упомянутых ветров приносят облако саранчи, они делят между собой весь овраг и зажигают в нем дрова. Поднимается обильный и резкий дым, саранча пролетает над оврагом, но от резкости дыма задыхается, падает на землю, слегка пролетев над этим местом; ввиду того, что они гибнут в течение многих дней, то накапливаются огромные кучи; так как страна обильно пропитана солью, все они несут ее нетронутыми кусками[76] и, растворив их, делают кушанье привычного им вкуса и негниющий запас, хранящийся длительное время. Таким образом, пропитание у них и в настоящее время, и в последующее состоит из этих существ: они не знают скотоводства, не живут около моря, и какой другой помощи у них нет. Они легкого телосложения, у них быстрые ноги, живут же очень немного: живущие у них дольше всех не переходят сорока летний рубеж. Конец их жизни не только удивителен, но и совершенно несчастный. С приближением старости у них в телах нарождаются крылатые вши, примечательные не только по форме, но они и внешним видом дикие и совершенно отвратительные. Беда начинается с желудка и груди и в непродолжительное время поражает все тело. Заболевшего сначала слегка раздражает чесотка, и ему хочется чесаться — страдание смешивает боль и удовольствие. Затем постоянно все более нарождающиеся существа прорываются на поверхность [тела], вытекает множество телесной влаги, и приступы рези становятся совершенно невыносимыми. По этой причине одержимый страданием все яростнее царапает ногтями, издавая громкие стенания. И пока они скребут руками, выпадает такое количество насекомых, что никто не может их выловить, так как они появляются одно за другим, как из совершенно прохудившегося сосуда. Таким вот несчастным образом они заканчивают жизнь в столь жутком разложении тела, претерпевая такие страдания или из–за своеобразия пищи, или из–за воздуха.
58c. (Strabo. XVI. 4. 12 = Burstein 59c). По соседству с этим племенем обитают акридофаги; они чернее остальных, меньше ростом и отличаются меньшей продолжительностью жизни. Действительно, они редко живут больше сорока лет, так как их мясо заживо пожирают черви. Питаются они саранчой, которую заносят в эти области сильно дующие весной юго–западные и западные ветры. Они бросают в овраги дымящиеся куски дерева и медленно сжигают их (и таким образом ловят саранчу), так как насекомые, пролетая над дымом, падают ослепленные. Затем саранчу толкут вместе с солью и готовят лепешки, которые и употребляют в пищу[77].
58d. (Plin. NH. VI. 195). Какая–то часть эфиопов живет, питаясь только саранчой, засушенной с помощью дыма и соли про запас на годы. Они живут не больше сорока лет.
58е. (Plut. Qu. Conv. VIII. 9. 3 / 733В = Burstein Appendix I. 1). Агафархид сообщает о болезни, распространившейся среди жителей побережья Красного моря. Среди других ранее не засвидетельствованных проявлений этой болезни было и такое: в ногах и руках больных заводились змейки, поедавшие мышечную ткань. Иногда они показывались наружу, но при попытке ухватить их скрывались обратно и причиняли невыносимые страдания[78].
59 Phot Müller = 59 Henry = 60a Burstein
59 Diod Müller = 60b Burstein
59a. [Агафархид] говорит, что в большой стране рядом с акридофагами есть пастбища, отличающиеся разнообразием; она пустынна и для всех окружающих недоступна. Она была необитаема не с самого начала, но из–за невероятного множества скорпионов и пауков, которых некоторые называют четерыхчелюстными. Говорят, что этот род взял верх из–за каких–то проливных дождей; местные жители же оказались неспособны противостоять напасти, но выбрали вместо родины спасение бегством вместо погибели от выпавших [бедствий] и оставили страну свободной от той разновидности людей; множество полевых мышей, как в Италии, и воробьи, поедающие семена, как в Мидии, и лягушки, как случилось у автаритов [вынуждали к бегству][79]; из–за расплодившихся львов города меняли расположение, как в Ливии; и многие другие неожиданно выпавшие несчастья оставляли безлюдными многие страны.
59b. (Diod. III. 30. 1–4). Вдоль [земель] этого народа тянется страна, большая по размеру и прекрасная разнообразием пастбищ: она пустынная и совершенно непроходимая, но люди не жили в ней не с самого начала, однако с более поздних времен, когда из–за какого–то несвоевременного проливного дождя народилось множество пауков и скорпионов. Говорят же, что ее заполнило такое множество этих животных, что хотя сначала люди, жившие в ней, сообща уничтожали природного врага, но так как (это) множество было непобедимо и раны от ядовитых укусов приносили смерть, они отказались от родной земли и образа жизни и бежали из (этих) мест. Не следует ни удивляться, ни относиться с недоверием к тому, что рассказывают, так как есть по всей ойкумене много еще более удивительного, взятого из правдивой истории. Так, в Италии множество народившихся на равнинах полевых мышей изгнало неких жителей из родной страны. В Мидии воробьи, расплодившиеся в непередаваемых количествах и уничтожавшие семена людей, заставили их переселиться в чужеродные места, а так называемых автаритов лягушки, сначала рождавшиеся в облаках, падая с неба вместо привычного дождика, вынудили покинуть родину и бежать в то место, в котором они ныне обитают. Да и кто не знает истории об одном из подвигов Геракла, совершенном ради (обретения) бессмертия, когда он изгнал из Стимфалийского озера множество птиц, заполонивших его? Некоторые города в Ливии были опустошены из–за множества львов, пришедших из пустыни. Да будет это сказано нами настроенным недоверчиво к историям из–за непонятного. Вернемся же снова к тому, о чем мы говорили до сего времени.
59c. (Strabo. XVI. 4. 12 = 60c Burstein). Над этим [племенем] лежит обширная необитаемая область с обильными пастбищами. Она покинута людьми из–за множества скорпионов и тарантулов, так называемых тетрагнафов. Животные эти некогда чрезвычайно размножились, что и вызвало полное бегство жителей[80].
59d. (Plin. NH. VIII. 104). К северу от мест обитания эфиопского племени кинамольгов находится обширная пустынная область, из которой скорпионами и белыми муравьями было изгнано целое племя[81].
59e. (Aelian. NA. XVII. 40). Эта страна и называется, и является пустынной. Индийцы же, живущие вокруг, указывают на причину: эта страна ни раньше, ни с самого начала не была безлюдной; однако явилось необоримое множество скорпионов и пауков, которых называют «четверочелюстными». И вот, они говорят, что эти создания испортили воздух[82]. Некоторое время они смело выдерживали давление напасти и терпеливо противостояли. Когда же они стали совершенно необоримы и вся молодежь была уничтожена, они, совершенно не зная, как защитить свое отечество от нападения, покинули страну и оставили пустым свое любимое и некогда прекрасное отечество.
60 Phot Müller = 60 Henry = 61a Burstein
60 Diod Müller = 61b Burstein
60a. Говорит, что последних обитающих к югу эллины называют кинамолгами[83], соседние же народы, как говорят, — дикими варварами. Они волосаты и носят огромные бороды; они разводят многочисленных и огромных собак, похожих на гирканских, и с их помощью охотятся на индийских быков, забредающих в их страну в непередаваемом множестве с летнего солнцестояния до середины зимы. Кроме того, они употребляют в пищу молоко, которое получают от самок собак, и охотятся на других животных. И эти — самые последние на юге.
60b. (Diod. III. 31. 1–4). Крайние части южных областей населяют мужи, называемые эллинами кинамолгами, а на языке соседних варваров, — дикарями. Они носят огромные бороды, разводят стада диких собак, пригодных для (их) жизненных потребностей. С начала летнего солнцестояния до середины зимы непередаваемое множество индийских быков по неизвестной причине забредает в их страну. Никто не знает, бегут ли они от многочисленных хищных животных или покидают родные места из–за недостатка пропитания, или из–за иной напасти, которую им уготовила природа, порождающая все удивительные явления, которые род человеческий не в состоянии постичь умом. Так как они не могут своими силами покорить множество остального [скота], то спускают на него собак и с ними же охотятся, добывая довольно много зверя. Часть добычи они съедают свежепойманной, часть же засаливают и запасают на будущее. Они охотятся и на многих других животных благодаря смелости собак живут же, питаясь мясной пищей. Последние же из живущих на юге, по виду люди, ведут жизнь животных.
Остается рассказать о двух народах: об эфиопах и троглодитах. Об эфиопах мы уже рассказывали в других [книгах]. Поговорим теперь о троглодитах.
60c. (Strabo. XVI. 4. 10 = 61c Burstein). Еще выше их, приблизительно к югу, находятся кинамолги, которых местные жители называют дикарями. Они носят длинные волосы и бороды и держат очень больших собак. С этими собаками кинамолги охотятся на индийских быков, которые заходят к ним с соседней территории, теснимые дикими зверями или недостатком кормов. Появляются здесь эти животные в промежутке от летнего солнцестояния до середины зимы[84].
61 Phot Müller = 61 Henry = 62a Burstein
61 Diod Müller = 62b Burstein
61а. Вот то, что касается троглодитов.
Вид правления — тирания, женщины и дети общие; с одной только (женой) тирана нельзя сходиться. Осмелившемуся же назначается штраф в (одну) овцу. Их образ жизни (таков): так как зимой (у них она наступает при этесийских ветрах[85]) всю их страну бог заливает неистовыми ливнями, они живут, (питаясь) кровью и молоком, смешивая их и помешивая в подогреваемых чанах. Когда наступает лето, они возвращаются в болотистые места, сражаясь друг с другом за источники пропитания. Они поедают наиболее старых животных и больных, их убивают мясники, которых они называют нечистыми. Они никого из людей не зовут родителями, только быка и корову, быка зовут отцом, корову — матерью, так же — барана и овцу, так как они получают свое ежедневное пропитание не от родителей, а от этих животных. Для питья простой народ пользуется настойкой терновника, тираны же пьют (настой), приготовленный из какого–то цветка, отвратительно сладкий[86]. Все тело и них нагое, на бедра повязывают шкуры. У других троглодитов есть обычай обрезать половые органы, как у всех египтян; у тех, кого эллины называют колобами[87], есть обычай отрезать в детстве бритвой ту часть, которую у прочих обрезают, от чего они и получили упомянутое наименование.
61b. (Diod. III. 32. 1–4 – III. 33. 1).
Так вот, трогодитов эллины называют кочевниками; они ведут кочевую жизнь благодаря стадам, по образу правления — находятся под властью тиранов, детьми и женщинами владеют сообща, кроме той, что принадлежит тирану. На того же, кто к ней приблизится, владыка налагает штраф — определенное количество овец. В то время когда дуют этесийские ветры, из–за того что у них идут проливные дожди, живут, питаясь кровью и молоком, смешивая их и слегка подогревая на огне. После этого, так как пастбища иссушены из–за чрезвычайной жары, они уходят в болотистые места и сражаются друг с другом за пастбища в стране. Из животных они поедают наиболее старых и начинающих болеть, ими же все время и питаются. По этой причине они никого из людей не называют родителями, но (почитают таковыми) быка и корову, а еще — и барана и овцу: их называют отцом и матерью, так как все время получают от них свой ежедневный прокорм, а не от тех, кто их породил. В качестве напитка простой народ пользуется настоем из терновника, владыкам же из какого–то цветка готовится напиток, похожий на худшее из наших сладких вин. Следуя за стадами скота, они переходят из страны в страну, избегая пребывания в одной и той же стране. Все тело у них нагое, кроме бедер, которые они покрывают шкурами; половые органы все троглодиты обрезают, подобно египтянам, кроме тех, которых по несчастью называют колобами; они единственные, населяющие страну внутри пролива, кто в детстве отрезает бритвами всю ту часть, которую у других обрезают.
Те из троглодитов, которых называют мегабарами, вооружены круглыми щитами, покрытыми сырой воловьей шкурой, и дубинами с железными шипами, остальные же — луками и копьями.
61с. (Strabo. XVI. 4. 17 = Burstein 62c). Троглодиты ведут кочевой образ жизни. Во главе каждого племени стоит неограниченный властитель. Женщины и дети у них общие, кроме принадлежащих властителям. Тот, кто соблазнит жену властителя, в наказание должен отдать овцу. Женщины тщательно чернят себе брови краской «стиби» и носят на шее раковины вместо амулетов. Они воюют из–за пастбищ; сначала пробивают себе дорогу, действуя кулаками, потом камнями, а как только нанесут рану, то берутся за луки и мечи. Прекращают войну женщины, которые выходят вперед, в середину бойцов, обращаясь к ним с мольбами. Пища их состоит из мяса и костей, которые сначала толкут вместе, потом заворачивают в шкуры и жарят; иногда пищу приготовляют мясники, которых они называют «нечистыми», разными другими способами. Таким образом, они едят не только мясо, но и кости и кожу; пьют они смесь крови с молоком. Что касается напитков, то большая часть их пьет настой из терновника, тогда как их властители употребляют мед, смешанный с водой, причем мед выжимают из цветка особого рода. Когда начинают дуть пассаты, у них наступает зима (тогда идут дожди); в остальное время года у них лето. Ходят они всегда нагими, надев на себя шкуры, и носят дубины. Они не только уродуют свое тело, но некоторые даже обрезаны подобно египтянам. Эфиопские мегабары обивают свои дубины железными шипами, носят копья и щиты из сыромятной бычьей кожи, тогда как остальные эфиопы вооружены луками и копьями[88].
62 Müller = 62 Woelk = 62 Henry = 63 Burstein
62. [Агафархид говорит,] что, хотя он — писатель и аттицист, он использует оборот καμάρα.
63 Phot Müller = 63 Henry = 64a Burstein
63 Diod Müller = 64b Burstein
63a. Говорит, что троглодиты поступают с умершими следующим образом. Ветвями терновника они привязывают шею к ногам, затем кладут на курган и забрасывают камнями величиной с ладонь, дразня и насмеиваясь, пока не покроют покойного. Затем они ставят на вершине козий рог и безучастно расходятся в совершенном веселье. И вот, он говорит, что разумное погребение, когда не заставляют себя скорбеть по освободившемуся от страданий, есть признак рассудка. Неожиданные же конфликты за пастбища, битвы и междоусобные войны (а ни за что иное они не воюют), так вот, их прекращают женщины–старейшины, выскакивая вперед: они выходят на середину и ласковыми словами успокаивают их взволнованные души. Говорит же, что спят не так, как все прочие люди. У них много животных, которые следуют за ними; они вешают колокольчики из рога на всех самцов, чтобы их шум отгонял диких животных. Когда же приходит ночь, они сводят свои стада в стойла, сверху покрывают их плетенкой из пальмовых листьев. Женщины вместе с детьми забираются наверх, мужчины же вокруг жгут костры, напевают отеческие сказания и таким образом борются со сном, так как во многих (случаях) настойчивость по необходимости побеждает природу. Когда же кто–либо отягощается приблизившейся старостью, всем [свойственной], и более не может идти за стадами, хвост быка повязывают вокруг его шеи и, хорошенько перемотав за затылком, лишают жизни. Если же кто–то из них оттягивает кончину, тотчас предстает желающий. Словно из милости он устраняет нерешительность и, как бы отвращая от отказа, убивает таким же образом. Они лишают жизни не только состарившихся, но тех, кто подвержен болезни или кого увечье какого–либо члена делает неспособным следовать за стадами.
63b. ( Diod. III. 33. 1–6). Похороны у них проходят совсем непривычно. Связав тело покойника ветвями терновника, привязывают шею к ногам; положив мертвеца на возвышенность, со смехом забрасывают его камнями, размером с ладонь, пока не покроют тело, устроив кучу из камней. В конце концов, устанавливают козий рог и расходятся, не выказывая никакого сострадания. Воюют же друг с другом не как у эллинов — за землю или из–за какой–то иной обиды, — однако из–за постоянно нарождающихся пастбищ. Выясняя отношения, они сначала бросают друг в друга камни, пока кого–то не ранят, в остальное время они переходят к поединку на луках. Многие умирают преждевременно, так как стреляют они метко благодаря упражнениям в стрельбе, а цель лишена защитного вооружения. Прекращают же бои женщины–старейшины, пользующиеся уважением — они выскакивают на середину. По закону у них никто не может их ударить, так что при их появлении они прекращают стрелять. Тех, кто из–за старости не способен ходить за стадами, привязывают за шею к хвосту быка и благоразумно лишают жизни. Если же кто–то откладывает смерть, желающий имеет власть милостиво затянуть ремень и после увещевания прервать жизнь. Так же законно у них лишать жизни увечных или одержимых трудноизлечимыми болезнями. По этой причине всех троглодитов можно видеть стройных телом и расцвете сил, ибо никто не живет более шестидесяти лет.
63c. (Strabo. XVI. 4. 17 = Burstein 64c). Некоторые троглодиты погребают своих покойников, привязав шею трупов к ногам прутьями из терновника, затем с веселым смехом они тотчас забрасывают трупы камнями, пока тела не исчезнут из вида; потом, положив на кучу камней козий рог, уходят. Путешествуют они ночью, навесив колокольчики на самцов вьючных животных, чтобы отогнать диких зверей звоном, против которых они применяют также факелы и луки; ночи они проводят без сна, карауля свои стада и распевая какую–то песню у костра[89].
64 Müller = 64 Woelk = 64 Henry = 65 Burstein
64 Говорит, что весь обитаемый мир делится на четыре части, а именно на восток, запад, север и юг; западная часть была исследована Ликом и Тимеем, восточная — Гекатеем и Басилисом, северная — Диофантом и Деметрием, южная же, [в этом состоит] грубая правда, нами.
65 Diod Müller = 65 Woelk = 66 Burstein
65 (Diod. III. 33. 7[90]–III.34.4). Однако мы уже достаточно поговорили о троглодитах. Если кто–либо из читателей не поверит (этим) рассказам из–за чуждости и странности описанных образов жизни, пусть рассмотрит по отдельности климат Скифии и Троглодитики, и увидев, разницу между ними, он отнесется к (нашим) рассказам с доверием. Ибо разница между нашим климатом в сравнении с (климатом) описанных [областей] столь велика, что, если ее рассматривать по частям, она окажется невероятной. В иных местах из–за чрезвычайно сильных морозов замерзают крупные реки, так что лед выдерживает переправу войсковых частей и подвод тяжело нагруженных телег; замерзает и вино, и прочие жидкости, так что их режут ножами. Еще более удивительное явление по сравнению с этим: человеческие конечности отпадают из–за трения об одежду, глаза теряют зоркость, огонь не обеспечивает защиты, а бронзовые статуэтки разламываются; говорят, что в некоторых случаях из–за густой облачности в этих местах не случается ни грома, ни молнии. Случаются и еще более удивительные явления, невероятные для незнакомых с ними и невыносимые для тех, кто их испытал. На окраинах Египта и Троглодитики из–за чрезвычайно сильного полуденного зноя, производимого солнцем, стоящие рядом не видят друг друга из–за насыщенной плотности окружающего воздуха; никто не может ходить без обуви, так как у необутого сразу же появляются волдыри. Что касается питья: если быстро не удовлетворить жажду, то сразу умрешь, так как жар быстро уничтожает источник влаги в теле. К тому же, если кто–либо положит в медный сосуд что–то из еды, смешанной с водой[91], и выставит на солнце, то (еда) быстро сварится без огня и дров.
65dub[92]. (Diod. I. 41. 4–9). Ближе всех к истине подошел Агафархид Книдский. Он говорит, что ежегодно в горах Эфиопии идут постоянные ливни от летнего солнцестояния до осеннего равноденствия. И вполне логично, что [уровень воды] в Ниле зимой понижается, когда он питается только природной водой только из истоков. Летом же [уровень воды] поднимается благодаря проливающимся дождям. И так как до сих пор никто не смог представить причины происхождения [подъема] вод, не следует отклонять его мнение. Природа заключает в себе много противоположного, причины которого люди не могут в точности установить. Свои слова он подтверждает тем, что происходит в некоторых областях Азии. На границах Скифии, которая смыкается с горой Кавказ, когда зима уже заканчивается, каждый год в течение многих дней подряд разыгрываются сильнейшие снежные бури. В районах Индии, обращенных к северу, в определенное время идет град невероятной величины и интенсивности. В бассейне реки Гидасп в начале лета идут постоянные ливни. Так же и в Эфиопии то же самое происходит спустя несколько дней. Ее климатический цикл всегда вызывает дожди в соседних областях. И нет ничего удивительно в том, что и в горах Эфиопии, которая лежит выше Египта, идут постоянные дожди и летом они наполняют реку, особенно если этот факт засвидетельствован варварами, живущими в этих местах. Если же природа сказанного противоположна тому, что (имеет место) у нас, то по одной этой причине к нему не следует относиться с недоверием. Так, например, южный ветер у нас приносит непогоду, а в Эфиопии — чистое небо. Северный ветер в Европе — напористый, а в той стране — слабый, нежный и совершенно легкий.
66 Phot Müller = 66 Henry =67a Burstein
66 Diod Müller = 67b Burstein
66а. [Агафархид говорит,] что пространство в незначительной степени определяет разницу и разграничивает отличающиеся образы жизни людей. Многие торговцы достигают на десятый день гавани Родоса на грузовых корабликах, (выйдя) из Меотийского залива, откуда при тех же условиях они прибывают в Александрию на четвертый день; плывя же против течения вверх по реке, еще за 10 дней они с легкостью добираются до Эфиопии, так что из (области) крайнего холода до (области) крайнего зноя дойти не более чем за 25 дней, следуя без остановки. Однако тем не менее, хотя расстояние в пространстве столь невелико, разница в образе жизни, обычаях, климате у людей между собой так непреодолима, что для одних невероятным будет то, что для других привычно и общепринято, и одни не могли бы вынести те обстоятельства, вне которых другие и жить бы не стали. Таким образом, всякое обыкновение обладает своим значительным шармом, а время, дающее жизнь младенчеству, побеждает трудности окружающего мира.
66b. (Diod. III. 34. 5 – III. 34. 8). Однако же население обеих упомянутых стран не только не желает бежать от чрезмерного множества выпадающих на них бедствий, но, напротив, охотно следует (этому) образу жизни, чтобы не быть принужденным испробовать другое местопребывание и существование. Так что всякая страна, к которой привык, имеет естественное очарование, и время, с младенчества берущее на себя взросление, побеждает бедствия, (происходящие) от климата. Дистанция в пространстве не сильно определяет такую большую разницу между обеими (областями). Многие, плывущие с попутным ветром из Меотийского залива, где обитают некоторые из скифов среди льдов и чрезвычайных холодов, на грузовых кораблях на десятый день достигают Родоса, откуда за четыре дня доходят до Александрии, а из нее, идя по Нилу, за десять дней добираются до Эфиопии, так что из самых холодных частей ойкумены до самых жарких областей можно доплыть не более чем за 24 дня, если идти без остановок. Так как различия в климате на небольшом расстоянии огромны, нет ничего удивительного в различиях в образе жизни и в том, что еще и тела значительно отличаются от привычных нам.
67 Diod Müller = 67 Woelk = 68 Burstein
67. (Diod. III. 35. 1). Когда мы изложили главное о народах и образах жизни, кажущихся удивительными, расскажем подробно о животных в рассматриваемых странах.
68 Phot Müller = 68 Woelk = 68 Henry = 69 Burstein
68а. Говорит, что львы в Аравии менее шерстисты и более агрессивны[93], у них равномерная окраска, как (у львов), водящихся в Вавилонии[94], [вся] шерсть у них блестит, как грива, похожая сиянием на золото.
68b. (Strabo. XVI. 4. 15). Цвет шерсти у них золотистый, но шерсть менее густая, чем у арабских львов[95].
(69) Phot Müller = 69 Woelk = 69 Henry = 70a Burstein
69а. Что же касается муравьев, то наружностью они не отличаются от остальных, срамные же части у них природой развернуты в противоположную сторону по сравнению с остальными.
69b. (Strabo. XVI. 4. 15 = Burstein 70b). В этой стране очень много слонов и львов, называемых муравьями. Половые органы (у них) обращены назад[96].
70 Phot Müller = 70 Woelk = 70 Henry = 71a Burstein
70. Леопарды же не похожи на тех, что водятся в Карии и Ликии, они длинны телом, значительно лучше могут терпеть боль при ранениях; скоростью они превосходят всех остальных, как дикое (животное превосходит) домашнее.
71 Phot Müller = 71 Henry = 72a Burstein
71 Diod Müller = 72b Burstein
71a. [Агафархид говорит,] что носорог не уступает слону, ростом же — ниже[97]. Цветом он весьма напоминает бук, как и шкура его — на ощупь. На верхушке ноздрей у него крутой рог, по крепости напоминающий железо. Во всякое время, оказавшись рядом со скалой, точит (его), набрасываясь (на скалу) грудью[98]. Встретив же слона — с ним он всю жизнь воюет за пастбища, — он проходит ему под брюхо и протыкает рогом мышцы, что тут же вызывает кровотечение. И можно видеть многих слонов, погибших таким образом. Если же так случится, что он не доберется до брюха, то [слон] бьет его хоботом и бивнями, лишает сил и убивает, так как разница в силе и мощи (между ними) велика.
71b. (Diod. III. 35. 2–3). Есть животное, которое из–за своих особенностей называется носорогом, смелостью и силой сравнимое со слоном, ростом же ему уступающее; у него самая твердая кожа, цветом же напоминает бук. На вершине ноздрей у него рог, по виду вздернутый, по крепости — напоминающий железо. Так как они постоянно воюют со слонами за пастбища, он точит рог об какую–нибудь скалу. Если же вступит в бой с этим животным, проходит ему под брюхо и вспарывает плоть рогом, словно мечом. Ведя бой таким вот образом, он вызывает кровотечение у животного и многих убивает. Если же слон не даст (носорогу) пройти под брюхо, он хватает носорога хоботом и легко побеждает его ударами бивней и превосходством в силе.
71c. (Strabo. XVI. 4. 15). Здесь водятся также свирепые леопарды и носороги. Эти последние по величине немного уступают слонам, однако не так, как говорит Артемидор: «по длине от головы до хвоста»… Он, кроме того, рассказывает, что это животное особенно склонно к борьбе со слонами из–за пастбищ; поддевая мордой брюхо слона, он вспарывает его рогом, если только слон не опередит его, действуя хоботом и бивнями[99].
71d. (Aelian. NA. XVII. 44). Носорог… носит рог на краю носа, по этой причине и называется так. Он очень острый с краю, по прочности он сравним с железом. Натирая его об скалы, он нападает на слона, вступая в ближний бой, в остальном он несравним в бою (со слоном) из–за роста и огромной силы этого животного. Он проходит ему под ноги, протыкает брюхо и вспарывает его рогом. Тот вскоре из–за кровотечения подыхает. Бои носорога и слона случаются из–за пастбищ, и многие слоны погибают таким вот образом. Если же носорог промедлит в атаке и будет свален, зайдя под ноги слону, тот его хватает хоботом и тащит к себе, падает на него и изрубает его бивнями, словно топорами. Кожа у него твердая и труднопробиваемая, но мощь его атаки — чрезвычайна.
71e. (Plin. NH. VIII. 71). Другой, выращенный у нас для состязаний со слоном, готовится к битве, оттачивая свой рог о камни; во время сражения (носорог) стремится попасть противнику в живот, который у того, как ему известно, более уязвим. По длине этот носорог равен слону, но ноги его намного короче, а шкура — бледно–желтого цвета[100].
72 Phot Müller = 72 Woelk = 72 Henry = 73a Burstein
72a. [Агафархид говорит,] что у троглодитов водится (животное), называемое у эллинов «камелопардом», имеющее в определенном смысле составное имя и природу. У него пестрая шкура леопарда, а размер — верблюда, скорость — необыкновенна[101]; шея же у него столь длинная, что он собирает пропитание с вершин деревьев.
72 Diod Müller = 73b Burstein
72b. (Strabo. XVI. 4. 16). В этих местах водятся и камелопарды, которые вовсе не похожи на леопардов, потому что пестрым цветом своей шкуры они скорее напоминают полосато–пятнистых молодых оленей. Задние части этих животных гораздо короче передних, так что животное кажется сидящим на хвостовой части, высота которой, как у быка, хотя передние ноги у них не короче верблюжьих. Шея вытянута прямо вверх, а голова поднята гораздо выше, чем у верблюда. Я считаю, что в силу такой несоразмерности строения тела животное не может обладать такой быстротой, как это утверждает Артемидор, считающий ее непревзойденной. Кроме того, это даже не дикое, а скорее домашнее животное, так как у него незаметны признаки дикости[102].
73 Phot Müller = 73 Henry = 74a Burstein
73 Diod Müller = 74b Burstein
73a. Говорит, что сфинксов, собакоголовых и длиннохвостых обезьян отправляют в Александрию из Троглодитики и Эфиопии. Сфинксы совершенно похожи на описываемых, кроме того, что все они мохнаты, а характером кротки и ласковы. Они очень хитры, но настолько восприимчивы к регулярному обучению, что удивляют благодарностью во всяком деле.
73b. (Diod. III. 35. 4). Сфинксы водятся в Троглодитике и Эфиопии, внешним видом они не отличаются от описываемых, разнятся лишь наличием шерсти, характер же у них кроткий, они очень хитры и восприимчивы к регулярному обучению.
73с. (Strabo. XVI. 4. 16 = 74c Burstein). Здесь водятся, говорит он, сфинксы, кинокефалы и кебы с мордой льва и туловищем пантеры, величиной с антилопу[103].
74 Phot Müller = 74 Henry = 75a Burstein
74 Diod Müller = 75b Burstein
74а. Собакоголовые телом похожи на безобразного человека, мордой же — на собаку. Они издают звуки, похожие на сопение; они чрезвычайно дикие и не поддающиеся приручению; глаза и брови придают им суровый вид[104]. Это касается самцов; что касается самок — они носят чрево вне тела и так проводят всю жизнь.
74b. (Diod. III. 35. 5). Собакоголовые похожи телом на безобразного человека, в качестве звуков издают человеческое сопение. Это животное очень дикое и совершенно не поддается приручению; взгляд его из–под бровей суров. Самки же своеобразно носят чрево вне тела все время [жизни].
75 Phot Müller = 75 Henry = 76a Burstein
75 Diod Müller = 76b Burstein
75а. Мордой длиннохвостые обезьяны похожи на львов, телом же — на пантеру, размером — на газель, наименование ее происходит из–за пестроты [тела][105].
75b. (Diod. III. 35. 6). Так называемая (длиннохвостая обезьяна) именуется κῆπος из–за зрелого и приятного цветения[106] всего тела; мордой она похожа на льва, остальным телом — на пантеру, разве что величиной она напоминает газель.
76 Phot Müller = 76 Henry = 77a Burstein
76 Diod Müller = 77b Burstein
76а. Из всех упомянутых (животных) самое дикое и трудноприручаемое — род хищных быков. Они значительно превосходят величиной одомашненных, превосходят и скоростью, (цвета) они ярко–рыжего. Пасть (у него) открывается до ушей, а глаза сияют ярче, чем у льва. Он все время шевелит рогами, словно ушами, вступив же в бой, держит их крепко. Шерсть у него растет в противоположном направлении в сравнении с другими (животными). [Быки] нападают на самых сильных, охотятся на остальных животных, более же всего наносят вред стадам местных жителей; его одного нельзя ранить ни копьем, ни стрелой. Хотя многие старались, никому не удалось приручить его. Если же он упадет в яму или [попадется в] похожую ловушку, то быстро задыхается в свой ярости. Это животное справедливо почитается у троглодитов по смелости равным льву, по скорости — лошади, по силе — быку, железу же — неподдающимся.
76b. (Diod. III. 35. 7–9). Из всех упомянутых животных самое дикое и совершенно неприручаемое — хищный бык. Телом он крупнее домашнего быка, скоростью ног не уступит лошади, пасть же его открывается до ушей. Цвета он ярко–рыжего, глаза блестят ярче, чем у льва, и по ночам они сияют, словно молния. У его рогов есть своеобразная особенность: он все время двигает ими, словно ушами, а во время боя держит их крепко. Шерсть у него растет в противоположном направлении в сравнении с другими (животными). Смелостью и мощью этот зверь поразителен, так как нападает на самых смелых из животных, а питается поеданием мяса побежденных. Он уничтожает стада местных жителей, вступая в жуткие схватки с группами пастухов и стаями собак. Говорят, что и шкуру его невозможно пробить; многие старались его приручить, но ни у кого не получилось. Если же упадет в яму или попадется в иную ловушку, задыхается от ярости, и никогда не меняет свободу на человеческий уход в неволе. По этой причине троглодиты справедливо считают это животное самым сильным, как если бы от природы ему была дана смелость льва, скорость лошади, сила быка, изо всех (животных) оно (одно) от природы не уступает крепостью железу.
76c. (Strabo. XVI. 4. 16 = Burstein 77c). Также водятся в этой стране быки — дикие и хищные, величиной и скоростью значительно превосходящие наших, цвета они рыжего.
77 Phot Müller = 77 Henry = 78a Burstein
77 Diod Müller = 78b Burstein
77а. [Агафархид говорит,] что (животное), называемое в Эфиопии крокотта, как бы состоит из волка и собаки. Оно более дикое, чем оба эти [зверя], и значительно более свирепое из–за [выражения] морды и из–за оконечностей лап[107]. Оно поражает силой; зубы и брюхо (у него) сильнее, чем у остальных (животных). Они с легкостью разламывают зубами любой вид костей, а разломанное тотчас поедают — пищеварение (их) неописуемо. Некоторые утверждают, что они имитируют человеческую речь, но нас они не убеждают; они добавляют и следующее: будто бы они зовут по ночам по имени, на тех же, кто приблизится, как на человеческий голос, они вместе набрасываются и поедают.
77b. (Diod. III. 35. 10). (Животные,) называемые у эфиопов крокотты, обладают смешанной природой собаки и волка; по дикости они страшнее их обоих; зубами же оно превосходит всех (животных). Они с легкостью разжевывают кости любого размера, а остатки удивительным образом переваривают в брюхе. Некоторые рассказчики–фантазеры ложно утверждают, что это животное имитирует человеческий голос, но нас они не убеждают.
77c. (Strabo. XVI. 4. 16 = Burstein 78c). Крокутты, как он[108] говорит, представляют собой смесь волка и собаки.
78 Phot Müller = 78 Henry = 80a Burstein
78 Diod Müller = 80b Burstein
78а. Он говорит, что, как утверждают, в (этих) местах водятся удивительные виды змей невероятных размеров, и все они живут охотой. Говорит, однако, что самая большая из наших змей, которую он видел, выросла до 30 локтей[109]. Говорит, что всякая змея, даже самая большая, поддается приручению — мучимая лишением необходимого (пропитания) и наказаниями. Он же говорит, что видел змею, которая, не получая еды, постоянно выставленной перед ней, становилась менее злой, хотя аппетит ее крепчал, так что кидая затем в ее клетку священные жертвы для удовлетворения (ее) голода, успокоили и приручили чудище, так что ни одно из других (животных) не считалось более кротким и более страшным. Я думаю, естественно, что это происходит с пойманными животными: если они сопротивляются, их наказывают, если слушаются — кормят. Всякое животное учится вести себя разумно не словом, воспринимая наилучшее, но влиянием на память, попеременно изменяемым в противоположные стороны.
78b. (Diod. III. 36. 1. — III. 37. 9). Населяющие [области] рядом с пустыней и полные диким зверьем говорят, что (у них) можно видеть различные виды змей невероятных размеров. Не только мы, но и все другие считают лжецами тех, что говорит, что они видели некоторых (змей), достигающих в длину 100 локтей. Они добавляют к недостоверному и совершенно удивительное. Говорят, что, так как страна равнинная, когда самая большая из змей закручивается кольцами, из колец, положенных одно на другое, получается возвышенность, которую, похожую на холм, можно увидеть издалека. Нелегко прийти к согласию относительно размеров описанных животных: мы расскажем о самых больших животных, которых доводилось увидеть, привезенных в каких–то ладно сложенных сосудах в Александрию с детальным добавлением обращения (с ними). Ибо второй Птолемей, страстно увлекавшийся охотой на слонов и жаловавший огромные дары участникам удивительных охотничьих кампаний по поимке наиболее сильных животных и потративший значительные средства на эту страсть, не только собрал многих боевых слонов, но и явил эллинам природу других животных — удивительных и невиданных. По этой причине некоторые из охотников, видя щедрость царя в вопросах награды, собравшись в достаточно большом количестве, решили рискнуть своими жизнями и, устроив охоту на одну из самых больших змей, доставить ее живой в Александрию к Птолемею. Так как замысел этот был велик и поразителен, Судьба содействовала их намерениям и обеспечила достойное завершение начинания. Они выследили одну из змей в 30 локтей, жившую около источников воды и хранившую недвижимыми кольца своего тела. При появлении на этом месте других животных, желавших утолить жажду, она тотчас распрямлялась и телом разрывала [жертву] на куски, обвивая кольцами появляющихся животных, так что никаким образом пойманному не удавалось сбежать. Так как змея от природы была длинная и вялая, сначала в надежде схватить ее петлями и веревками они безопасно приближались к ней, держа наготове все, что им могло понадобиться; пока они приближались, все более устрашались, глядя на (ее) ярко–красные глаза и язык, который она направляет во все стороны, а также от шороха чешуи, производимого во время передвижения в лесу и чрезвычайного шума от (их) трения [о деревья], и сверхъестественных размеров зубов, и жуткого вида пасти, и невероятного нагромождения колец. По этой причине с побледневшими от страха лицами они трусливо набросили петлю на хвост. Животное же, когда веревка обвила его тело, обернулось с резким устрашающим шипением, схватило в пасть стоявшего ближе всех, подняло его над головой и съело плоть еще живого. Второго змея притянула кольцом издалека, пока он еще бежал, и, охватив его, начала стягивать его живот своей удавкой; все же остальные, испугавшись, спаслись бегством.
Однако они не отказались от охоты, так как милость царя и награды перевешивали риск (их) предприятия; хитростью и изобретательностью они одолели то, что силой было не одолеть, устроив следующую ловушку. Они смастерили из густо соединенного тростника круглую плетенку, по виду похожую на сеть, размером же и размахом способную удержать тело животного. Обнаружив его логово, а также [определив] время выхода за едой и время возвращения, как только змея отправилась на привычную охоту за зверьем другого рода, они завалили вход в логово огромными камнями и землей, а в месте рядом [c логовом] сделали подкоп и поместили туда плетенку горловиной кверху, так что вход для змеи был готов. К возвращению же животного они подготовили лучников и пращников, а также многих всадников, а помимо них — трубачей и всю прочую подмогу. Когда животное приблизилось, они подняли горловину выше всадников; собравшиеся же на охоту не решались приблизиться, памятуя о случившемся ранее, и издали со многих рук начали стрелять в одну и ту же огромную мишень. Появлением же всадников и множества мощных собак, а еще и звуком труб они устрашили животное. Потому именно когда животное поползло в свое привычное логово, они стали преследовать его, но лишь чтобы не раздражать его более. Когда же оно приблизилось к приготовленному подкопу, они все вместе мощно загрохотали оружием, наводя страх и растерянность появлением толпы и [звуком] труб. Животное не нашло вход [в нору], испуганное же напором охотников, оно уползло в горловину, приготовленную рядом. Пока оно заполняло плетенку, распуская кольца, некоторые из охотников опередили его, вырвались вперед до того, как змея повернулась к выходу, и веревками связали вход, весьма длинный и задуманный хитро для такого быстрого действия. Вытащив же плетенку и подложив (под нее) носилки, они подняли (ее) вверх. Животное же, загнанное в суженное природой место, издало страшное шипение и зубами стащило державший его тростник. Так как [змея] раскачивала во все стороны (ловушку), носильщики стали опасаться, что она выскочит из ловушки, удерживавшей ее. По этой причине, испугавшись, они положили змею на землю, сделали несколько проколов около хвоста, сумев отвлечь (внимание) животного от прокусывания зубами [ловушки] к местам, (причинявшим) чувство боли. Доставив в Александрию (животное), представлявшее необыкновенное зрелище для тех, кто не доверял слухам[110], они преподнесли его царю. Лишением еды они ослабили силу животного, мало–помалу приручив его, вызвав удивление его кротостью. Птолемей достойно одарил охотников и кормил уже укрощенную змею, которая являла собой для иностранцев, посещавших царство, величайшее и удивительнейшее зрелище. Именно по этой причине, так как змея такого размера была выставлена на всеобщее обозрение, не следует не доверять эфиопам и считать выдумкой то, что они рассказывают. Они заявляют, что в их стране встречаются змеи такого размера, что они поедают не только коров и быков и других животных подобного размера, но и что они сходятся в битве со слонами. Обвивая кольцами (их) ноги, они не дают им двигаться, как предписано природой, шею же поднимают выше хобота и держат голову напротив глаз слона; испуская огненное сияние глаз, подобное молнии, ослепляют (слона) и, повалив на землю, поедают поверженных животных.
78с. (Strabo. XVI. 4. 16 = Burstein 80c). Артемидор упоминает также ящеров длиной в 30 локтей, одолевающих слонов и быков.
78d. (Aelian. NA. II. 21). Земля [эфиопская] является матерью ящеров гигантских размеров, они достигают 30 саженей в длину…
79a Phot Müller = 79a Woelk = 79 Burstein
79 (Aelian. NA. V. 27). Агафархид говорит, что у свиней в Эфиопии есть рога.
79 Diod Müller = 79 Woelk = 81 Burstein
80 (Diod. III. 38. 1, 4–5). Достаточно обсудив области в Эфиопии и Троглодитике и прилегающие к ним регионы вплоть до необитаемых из–за жары, и вдобавок области вдоль побережья Эритрейского моря и Атлантического моря, уходящие на юг, я опишу оставшиеся части: я имею в виду — Аравийского залива, что–то на основе данных царских архивов в Александрии, что–то на основе данных очевидцев…[111] Так называемый Аравийский залив открывается в океан, лежащий к югу. Простираясь на весьма многие стадии, самые дальние пределы его впадины ограничиваются крайними областями Аравии и Троглодитики[112]. Ширина его в устье и в наиболее удаленной части равна приблизительно 60 стадиям; [переход] от гавани Панорма на противоположный берег на большом корабле занимает день. Наибольшее расстояние — между горой Тюркай[113] и Блаженным островом[114], так как с одного берега нельзя увидеть другой. С этого места ширина постоянно уменьшается, и он стягивается у устья. Проход через него во многих местах следует вдоль больших островов, между которыми лежат узкие проливы, и (в нем) много сильных течений.
80 Phot Müller = 80 Henry = 82a Burstein
80 Diod Müller = 82b Burstein
81а. Говорит, что, так как много есть мест удивительных и расположенных вдали от привычных [нам], я остановлюсь на достойных упоминания. Сначала, если двигаться от Арсинои, держа берег по правую руку, [встретится] источник горячей воды, текущий с высокой скалы несколькими ручьями в море; скважины (его) узкие, вода — не пресная, а горькосоленая, и источник имеет то же свойство. Затем, после озера, следует Нил, текущий через какие–то теснины в извивающуюся кольцами область[115].
81b. (Diod. III. 38. 5 – III. 39. 1). Таково в общих чертах расположение этого залива. Мы же, начав с наиболее удаленных частей этого залива и следуя обоими берегами, опишем достопримечательности, наиболее заслуживающие упоминания. Сначала возьмемся за правую часть, побережье которой населяет народ троглодитов до пустыни. Итак, следующим от города Арсинои вдоль правого берега встречаются многочисленные источники воды горько–сладкой на вкус.
81с. (Strabo. XVI. 4. 5 = 82c Burstein[116]). Если плыть от Героонполя вдоль Троглодитики, то встретишь город Филотеру, который получил название от имени сестры второго Птолемея. Основал город Сатир, посланный для обследования мест охоты на слонов и Троглодитики; затем другой город — Арсиноя, потом — ключи горячих вод, соленых и горьких, низвергающиеся с какой–то высокой скалы в море[117].
81 Phot Müller = 81 Henry = 83a Burstein
81 Diod Müller = 83b Burstein
82а. Рядом с озером посреди довольно большой равнины виднеется гора сурикового цвета, и нет у нее иных особенностей, кроме следующей: с верхней точки вершины она отражает столь яркий цвет, так что у пристально смотрящих сильно болят глаза. Рядом тянется большой залив, который ранее назывался Миос Гормос[118], а затем был назван [гаванью] Афродиты. Перед ним лежат три острова, из которых два густо заросли маслинами, а один — менее густо, на нем водится множество цесарок.
82b. (Diod. III. 39. 1–2). За этими источниками над большой равниной высится гора, цветом красная, как сурик, портящая зрение смотрящим на нее длительное время. У границы предгорья лежит залив с искривленным входом, именуемый (заливом) Афродиты. Перед ним лежат три острова, из которых два — тенистые — заросли маслинами, а на третьем упомянутых деревьев меньше, но на нем водится много так называемых цесарок.
82c. (Strabo. XVI. 4. 5 = 83c Burstein). Поблизости на равнине возвышается гора, красная, как сурик. Потом следует Миос Гормос, называемая также гаванью Афродиты, — большая гавань с изогнутым входом. Перед ней лежат три острова; два из них покрыты тенистыми маслинами, а третий — менее тенист, но полон цесарок[119].
82 Phot Müller = 82 Henry = 84a Burstein
82 Diod Müller = 84b Burstein
83a. К ним примыкает залив, который называют Нечистым. Пройдя его, встретится остров, лежащий в море, длина которого составляет 80 стадиев. Его называют Змеиным. Ранее он был полон различных пресмыкающихся, но в наше время его освободили (от них). Говорит, что на этом острове встречается так называемый топаз. Это прозрачный камень, похожий на стекло, приятного золотистого оттенка. Жители острова, которые охраняют и собирают этот камень, добывает его следующим образом. Ночью они тщательно обходят остров, неся с собой сосуды различного размера. Днем в скалах камень, [сияние которого] превосходит солнечный свет, не виден из–за жары. При наступлении же темноты, где бы он ни залегал, он светится повсюду. Сторож–обходчик для обозначения места сияния ставит горшок такого размера, каким является размер увиденного явления. Затем, когда наступит день, вырезав часть скалы, равную по размеру тому [горшку], он передает (ее) опытным мастерам–полировщикам.
83b. (Diod. III. 39. 3–9). После этого следует довольно большой залив, называемый Нечистым, и при нем — чрезвычайно длинный полуостров[120], через узкое горлышко которого перетаскивают корабли в лежащее за ним море. За этими местами в море на некотором расстоянии лежит остров, в длину тянущийся на 80 стадиев, называемый Змеиным. Издавна на нем водилось множество различных страшных пресмыкающихся, от которых он и получил свое наименование. В более поздние времена цари Александрии[121] настолько привели его в порядок, что на нем не видно ни одно из ранее водившихся животных. Нам не следует обходить молчанием и причину такого рвения в приведении [острова] в порядок. На острове встречается так называемый топаз. Это прозрачный камень, приятный на вид, похожий на стекло, с удивительным золотистым оттенком. По этой причине [остров] охраняется, и пройти на него иным людям нельзя: всех их убивают размещенные на острове стражники. Количество их невелико, и жизнь они ведут несчастную. Чтобы ни один камень не был украден, на острове не разрешено оставлять какие–либо корабли. Плывущие же мимо него от страха перед царем держатся от него подальше. Привозимые припасы быстро заканчиваются, а других, местных, нет совершенно никаких. По этой причине, когда хлеба останется мало, все сидят в деревне и ждут прибытия поставщиков продовольствия. Если поставка запаздывает, они впадают в отчаяние. Упомянутый же камень встречается в скалах. Днем его из–за жары не видно: его затмевает солнечный свет. Когда же приходит ночь, он светится в темноте и виден издалека, в каком бы месте он ни залегал. Стражи острова по жребию делят его и караулят: при проявлении камня ставят в качестве знака горшок такого размера, каков размах свечения камня. Днем же они обходят [свои участки], вырезают обозначенные участки скалы и передают (их) опытным мастерам, способным тщательно отполировать переданное.
83c. (Strabo. XVI. 4. 5–6 = 84c Burstein). Затем еще дальше идет залив Акафарт, который, как и Миос Гормос, лежит напротив Фиваиды и действительно является «нечистым», потому что из–за подводных скал и рифов и вечно бушующих ветров на нем царит сильное волнение. Здесь в глубине залива расположен город Береника. За этим заливом идет остров Офиода, называемый так от действительного происшествия: остров очистил от змей царь как из–за того, что они причиняли смерть пристававшим к острову, так и ради находимых здесь топазов. Топаз — прозрачный камень, сверкающий золотистым блеском; днем его заметить нелегко, так как он отражает солнечные лучи, но собиратели видят его ночью. Последние ставят сосуд над местом нахождения камня в качестве знака и днем выкапывают камень. На острове находился отряд людей, назначенных египетскими царями для охраны и собирания этого драгоценного камня; цари снабжали этот отряд продовольствием[122].
83 Phot Müller = 83 Henry = 85a Burstein
83 Diod Müller = 85b Burstein
84a. После этого море столь мелко, что оно достигает в глубину не более двух саженей. К тому же оно повсюду зеленое, но не от свойств воды, а из–за виднеющихся водорослей и морской травы. По этой причине там водится неисчислимое множество морских собак, благодаря чему этот участок моря хорошо приспособлен для больших и для весельных кораблей: на нем нет волн, нет прибоя, наваливающегося издалека, и рыбалка там невероятная. Крушения [кораблей] — слоновозов возбуждают у [их свидетелей] большое сожаление к (их) жертвам. Или внезапная волна бросит корабль на скалу, или загонит его на песчаную отмель, что сделает невозможным спасение для следующих на нем[123]. Хотя сначала плывущих охватывала большая тоска, они не теряли надежду на лучший исход: некоторых из отнесенных таким образом (волной) спасал прилив, неожиданно поднимавшийся из морских пучин. Когда же еда заканчивается, они претерпевают множество страданий, но все они погибают или от голода — период голодания выдерживают недолго, или от ножа, или (от того, что) бросаются в самое море.
84b. (Diod. III. 40. 1–9). Прибрежные области за этими местами населяют многие племена ихтиофагов и многочисленные троглодиты–кочевники. К тому же высятся горы с различными достопримечательностями до так называемой Гавани Спасения, название которой произошло от спасения первых эллинов, проплывших там. С этих мест залив начинает суживаться и поворачивать в сторону Аравии. Как выясняется, природа страны и моря отличается из–за особенностей региона. Берег выглядит плоским: над ним нет никаких возвышений, море же мелкое, в глубину достигает не более трех саженей, а цветом — совершенно зеленое. Как он[124] говорит, это происходит с ним не из–за того, что вода такая, а из–за множества водорослей и морской травы, видимых сквозь воду. Для весельных судов это место благоприятно, так как на нем нет прибоев, накатывающихся издали, а [ресурсы для] рыбной ловли на нем неисчерпаемы. [Корабли] — слоновозы же, идущие из–за большого веса с низкой посадкой и тяжелые из–за оснастки, представляют собой большую и страшную опасность для плывущих на них. Если они идут с поднятым парусом и часто, ночью, с попутным ветром, иногда они терпят крушение, наткнувшись на скалу, иногда налетев на мель. Мореходы же не могут высадиться с корабля, так как море значительно глубже человеческого роста. Спасая свои корабли шестами, они не достигают успеха и выбрасывают все, кроме провианта. Не сумев спастись, они впадают в сильнейшее отчаяние, так как вблизи не видно ни острова, ни мыса, ни другого корабля. Эти места совершенно негостеприимны, и редко корабли проходят через них. Кроме этих несчастий, прибой в небольшое время прибивает к борту корабля такое количество песка и нагромождает его удивительным образом так, что вокруг это место заваливается [песком] и, как нарочно, корабль прижимается ко дну. Хотя претерпевшие подобное несчастье сначала изрядно отчаиваются, (находясь) в безответной изоляции, они, в конце концов, не теряют надежды на спасение. Часто оказавшихся в таких ситуациях напор прилива поднимал вверх и, словно явление божества, спасал претерпевших крайние опасности. Если же это спасение от бога не придет, при нехватке продовольствия более сильные сбрасывают более слабых в море, чтобы немногим оставшихся припасов хватило на большее количество дней. Оставив последнюю надежду, они претерпевают более тяжелую смерть, чем умершие ранее, ибо те в короткое время возвращают дух природе–дарительнице, эти же, лишь разделив смерть на многие мучительные страдания, испытывая длительные приступы, обращают жизнь к смерти. Корабли же эти, лишенные столь прискорбным образом команды, подолгу остаются на месте, со всех сторон заносимые песком. С поднятыми парусами и мачтами, они вызывают жалость и сострадание к погибшим со стороны наблюдающих их издали. Есть указ царя: оставлять эти знаки для плывущих мимо в качестве предостережения о местах, несущих погибель. Среди живущих рядом ихтиофагов передается рассказ — молва, сохраняемая от праотцев: когда случился большой отлив и весь залив, имевший зеленоватый облик, превратился в сушу, и море превратилось в свою противоположность, и показалось глубокое дно, снова случился мощный прилив и привел море в прежний порядок.
84c. (Strabo. XVI. 4. 7 = Burstein 85c). После этого острова следует много племен ихтиофагов и кочевников. Затем идет Гавань Сотиры, которую так назвали от действительного происшествия некоторые кормчие кораблей, спасшиеся от грозной опасности. Далее характер побережья сильно меняется. Путь вдоль побережья уже больше не скалист и некоторым образом примыкает к Аравии; море становится таким мелким, что едва достигает двух оргий в глубину. Поверхность моря покрыта водорослями и морским мхом, которые видны под водой — явление частое в этом проливе, где между растениями под водой растут даже деревья. В проливе встречается много морских собак. Дальше идут Тавры — две горы, издали похожие очертаниями на этих животных. Затем — другая гора со святилищем Исиды, подобием храма, построенного Сесострисом. Затем следует остров, поросший маслинами и заливаемый морем, за которым рядом с местом охоты на слонов (расположена) Птолемаида; город основан Евмедом, который был послан туда для охоты Филадельфом. Евмед тайно окружил полуостров рвом и стеной, а потом сумел снискать расположение мешавших работать и превратил противников в друзей.
84 Phot Müller = 84 Henry = 86a Burstein
84 Diod Müller = 86b Burstein
85a. [Агафархид говорит,] что были описаны области до Тавров и Птолемаиды, области же, лежащие далее, меняются весьма значительно: лежащие далее регионы обращены не на юг, но все более и более поворачивают на восток, и тень отбрасывается до двух часов в направлении, противоположном северу. Еще они орошаются реками, вытекающими из гор, именуемых псебейскими. Внутренняя часть страны полна слонами и носорогами, быками и свиньями; взморье же густо усеяно разнообразными островами, от природы бесплодными, но полными птиц неописуемой наружности. Море же с этого места — глубокое и для кораблей проходимое, а чудища в нем такие, что вызывают тревогу у видящих их. Никто, однако, (из них) не умер, кроме случайно перевернувшихся на спину из–за незнания следующего: они неспособны преследовать плывущих смело, так как глаза этих животных мутнеют, когда они высовывают морды из воды.
85b. (Diod. III. 41. 1–4). Мы описали плавание от этих мест, а именно от Птолемаиды до мыса Тавров, когда сообщали об охоте Птолемея на слонов. От [мыса] Тавров береговая линия поворачивает на восток, и во время летнего солнцестояния тени падают на юг — в противоположность тому, как у нас — до второго часа. В (этой) стране много рек, текущих с гор, называемых псебейскими. Она разделена на широкие равнины, на которых растут мальва, кардамон и невероятное множество финиковых пальм. В ней растет и много плодов пресных на вкус, неизвестных в наших краях. Во внутренних областях водится много слонов, и диких быков, и львов, и много других различных злых зверей. Взморье разделено островами, на которых культурные плоды не растут. На них водятся своеобразные виды птиц удивительной наружности. Прилегающая часть моря очень глубока. В ней водятся разные чудища удивительных размеров. Они не причиняют вреда людям, если только кто–либо случайно не перевернется на спину. Они не могут преследовать плывущих, так как глаза их ослепляет солнечный свет, когда они высовывают морды из воды. Эти области считаются крайними частями Троглодитики, ограниченными вершинами, которые называют псебейскими.
85 Diod Müller = 85 Woelk = 87a Burstein
86a. (Diod. III. 42. 1–4[125]). Снова принявшись за другую часть противолежащего берега, примыкающего к Аравии, опишем его, начав с наиболее удаленной части. Она называется Посидий, так как Аристон, посланный Птолемеем для обозрения Аравии вплоть до океана, основал (там) алтарь Посейдону Пелагию. Рядом с ним есть приморское место, исключительно почитаемое местными жителями из–за благ, [которые они получают] из него. Оно называется [Страной] пальм. В ней растет множество этих растений, чрезвычайно плодородных и прекрасно подходящих как для роскошной трапезы, так и для пропитания. Во всей прилегающей стране не хватает родниковой воды, и из–за ее расположения на юге в ней очень жарко. По этой причине варвары справедливо почитают оазис, расположенный в безлюдных местах и поставляющий пропитание, священным. И немало источников воды и ручьев бьет в нем, прохладой не уступая снегу. Они озеленяют землю по обеим сторонам и делают ее приятной [на вид]. Есть (там) и древний алтарь из прочного камня с надписью старинными непонятными буквами. Святыней управляют муж и жена, несущие жреческие обязанности в течение всей жизни. Живущие там — долгожители, они спят на деревьях из страха перед животными.
86b. (Strabo. XVI. 4. 18 = 87b Burstein). Описав троглодитов и их соседей эфиопов, Артемидор возвращается к арабам. Начав с Посидия, он приступает к описанию арабов, граничащих с Аравийским заливом, которые живут против троглодитов. По его словам, Посидий находится в наиболее удаленной части залива. К Посидию прилегает хорошо орошаемая пальмовая роща, которая тем более высоко ценится, что вся окрестная область выжжена, безводна и лишена тени. Плодородие пальм здесь изумительно. Для ухода за рощей поставлены мужчина и женщина, назначаемые на эту должность в силу своей принадлежности к известному роду. Они носят шкуры и живут, питаясь плодами пальм. Из–за множества диких зверей им приходится строить шалаши на деревьях и спать там[126].
87 Phot Müller = 87 Henry = 89a Burstein
87 Diod Müller = 89b Burstein
88a. К упомянутому побережью примыкает место, которое называют Несса[127] от большого количества (этих) животных. Сама Несса лежит рядом с мысом, чрезвычайно густо покрытым лесом. Если смотреть (на нее) по прямой, то она тянется к так называемой Петре и Палестине, в которую герреи и минеи и все арабы, живущие рядом, как говорят, свозят из глубины страны ладан и товары, относящиеся к благовониям.
88b. (Diod. III. 42. 5) Пройдя Страну пальм у прибрежного мыса, встретишь остров, называемый Тюленьим островом из–за обитающих на нем животных. В этих местах живет такое количество этих животных, что видящие их удивляются. Лежащий рядом с островом мыс тянется вдоль так называемой Петры и Палестины, в которую, как говорят, из Аравии, называемой «верхней», герреи и минеи свозят ладан и прочие товары, относящиеся к благовониям.
86 Phot Müller = 86 Henry = 86 Woelk = 88 Burstein
87. [Агафархид говорит,] что доступные взгляду внутренние области Страны пальм покрыты скалами различной высоты; вдоль же обращенных к морю идет большое и узкое взморье.
88c. (Strabo. XVI. 4. 18 = Burstein 89c). Затем идет Тюлений остров, названный так от большого количества этих животных, [обитающих на нем]. Рядом с ним лежит мыс, который тянется к Петре так называемых набатейских арабов и к Палестинской области, куда минеи и герреи и все соседние жители доставляют грузы благовоний.
88 Diod Müller = 88 Woelk = 90a Burstein
89а. (Diod. III. 43. 1–5). Следующим побережьем издревле владели мараниты, а после них — гаринданеи, их соседи. Они овладели страной следующим образом. Когда в ранее упомянутой [Стране] пальм справлялось всенародное торжество, отмечаемое каждые четыре года, пришли все окрестные жители, чтобы принести в священной роще в жертву богам гекатомбу из хорошо откормленных верблюдов, а также взять из нее в родную страну воды, так как, по традиции, это питье обеспечивает здоровье приносящим (его). Когда по этим причинам мараниты собрались на празднество, гаринданеи закололи тех, кто был оставлен дома, а тех, кто возвращался с празднества, истребили, подкараулив в засаде. Освободив страну от ее обитателей, они поделили ее плодородные равнины, которые обеспечивали их скоту обильные пастбища. На самом побережье мало гаваней, оно разделено густо [стоящими] огромными горами всего разнообразия цветов, что представляет собой для проплывающих мимо удивительное зрелище. Проплыв же эту страну, [встретишь] Леанитский залив[128], окруженный многочисленными деревнями арабов, называемых набатеями. Они занимают большую часть побережья и немалую часть страны, уходящей вглубь материка. Это несказанно многочисленный народ, и стад скота у них невероятно много. В древности они руководствовались справедливостью и довольствовались пропитанием от своих стад, позднее же, когда цари Александрии проложили морские пути для торговцев, стали нападать на потерпевших крушение и даже, снарядив разбойничьи корабли, гоняться за плывущими, подражая дикости и беззаконию понтийских тавров. После этого тетреры оттащили их в море и наказали соответствующим образом.
89b. (Strabo. XVI. 4. 18). Затем следует другое побережье, ранее называвшееся (побережьем) маранитов; из которых одни были земледельцами, другие — обитателями шатров. Теперь же оно принадлежит гариндеям, которые тех коварно истребили. Они напали на них, когда те справляли какое–то народное празднество, отмечаемое каждые четыре года, и не только их истребили, но уничтожили полностью других, пришедших (на празднество). Потом идут Эланитский залив и [страна] набатеев — густо населенная область, богатая скотом. Они живут и на островах, лежащих поблизости перед побережьем. Прежде они жили мирной жизнью, но впоследствии стали грабить на своих плотах тех, кто плыл из Египта. За это они, впрочем, и поплатились, когда к ним прибыл флот и опустошил их страну.
89 Phot Müller = 89 Henry = 91a Burstein
89 Diod Müller = 91b Burstein
90а. [Агафархид говорит,] что после Леанитского залива, вокруг которого живут арабы, расположена земля битеманеев[129], обширная и равнинная, вся орошаемая и богатая. Все ее культуры ограничиваются кормовой травой, люцерной и лотосом величиной в человеческий рост; никто ничего другого не возделывает. По этой причине в ней много диких верблюдов, много стад оленей и антилоп, обильны стада домашнего скота, и непередаваемое множество мулов и волов. С этими преимуществами переплетен и противоположный недостаток: земля вскармливает множество львов, волков и леопардов, так что положительные стороны страны являются для местных жителей причиной
несчастья.
90b. (Diod. III. 45. 6–7). После этих мест следует страна — равнинная и орошаемая, взращивающая благодаря бьющим отовсюду источникам кормовую траву, люцерну, а также лотос высотой в человеческий рост. Благодаря обилию и высокому качеству пастбищ она не только вскармливает непередаваемое множество стад скота, но и диких верблюдов, а также оленей и антилоп. К множеству животных, кормящихся (в ней, добавляются) стаи львов, волков и леопардов, приходящих из пустыни, против которых пастухи вынуждены сражаться день и ночь за свои стада. Таким образом, положительные стороны страны являются для местных жителей причиной несчастья, так как природа почти всегда одаривает людей вместе с благом и вредом.
90c. (Strabo. XVI. 4. 18 = 91c Burstein). Далее следует равнина, богатая лесом и водой и полная всяческого скота, среди прочего и мулов. На ней водится множество диких верблюдов, оленей и антилоп, а также львов, леопардов и много волков. Перед (ней) лежит остров, называемый Дия.
90 Phot Müller = 90 Henry = 92a Burstein
90 Diod Müller = 92b Burstein
91a. От следующего следом берега вглубь страны вдается залив, глубиной не менее пятисот стадий. Живущие же в глубине залива зовутся батмизоманы[130]; они охотятся на материковых животных.
91b. (Diod. III. 44. 1–2). Проплыв эти равнины, [встретишь] залив, имеющий странную природу. Он вдается вглубь страны, в длину тянется на пятьсот стадиев, окружен со всех сторон горами, удивительными размером, устье его искривлено, и выйти из него трудно. Так как его устье разделено настоящими скалами, невозможно ни войти в залив, ни выйти. Во время же усиления течения и смены ветров прибой с шумом набрасывается на скалы и волнует [море] повсюду вокруг тянущейся скалы. Населяющие же страну вдоль залива именуются банизомены[131], пропитание они добывают охотой и поеданием мяса материковых животных. [Там] воздвигнут святейший храм, в высшей степени почитаемый всеми арабами.
91c. (Strabo. XVI. 4. 18 = 92c Burstein). Затем — залив около пятисот стадиев, окруженный горами, с труднодоступным устьем. Вокруг живут мужи–охотники, которые охотятся на материковую дичь.
91 Phot Müller = 91 Henry = 93a Burstein
91 Diod Müller = 93b Burstein
92a. За этой страной следуют три острова, образующие многочисленные гавани, из которых первый называется Святилищем Исиды, второй — Сукабиа, третий — Салюдо. Все они безлюдны и густо поросли оливковыми деревьями, но не нашими, а растущими в тех местах[132].
92b. (Diod. III. 44. 3). Непосредственно к упомянутому побережью прилегают три острова, образующие многочисленные гавани. Как говорят, первый из них представляет собой святилище Исиды; он необитаем, на нем есть каменные основания древних построек и стелы, исписанные варварскими знаками. Подобным же образом и остальные [острова] необитаемы. Все они заросли маслинами, отличающимися от наших.
92c. (Strabo. XVI. 4. 18 = 93c Burstein). Затем (следуют) три пустынных острова, где много маслин, но не тех, что [растут] у нас, а местных, которые мы называем эфиопскими; сок их обладает целебным действием.
92 Phot Müller = 92 Henry = 94a Burstein
92 Diod Müller = 94b Burstein
93a. После этих прибрежных островов можно видеть каменистый и большой берег: [это] страна арабов–самудян[133]. Плавание вдоль этого берега более чем на тысячу стадиев наиболее трудное из всех: нет ни гавани с хорошим входом, ни якорной стоянки, ни закрытого залива, ни углубления в берегу — убежища, принимающего моряков при необходимости.
93b. (Diod. III. 44. 4). После этих островов побережье становится обрывистым и труднопроходимым приблизительно на тысячу стадиев: [на нем] нет ни бухты, ни якорной стоянки для моряков, ни уступа, способного дать убежище морякам в затруднительном положении.
93c. (Strabo. XVI. 4. 18 = Burstein 94c). Непосредственно за ними идет каменистый берег, а после него — скалистое, труднопроходмое побережье приблизительно на тысячу стадиев, лишенное гаваней и якорных стоянок: вдоль него тянется обрывистая и высокая гора. Далее идут скалистые утесы, (тянущиеся) до моря и представляющие опасность, от которых нет спасения в пору этесийских ветров и дождей.
93 Diod Müller = 93 Woelk = 95a Burstein
94а. (Diod. III. 44. 4 – III. 45. 2). Вдоль него тянется гора, вершину которой занимают отвесные скалы устрашающей высоты, а у подножья — острые утесы, густо стоящие в воде; позади них пробиты извилистые проходы. Так как утесы соединены друг с другом проходами, а море глубоко, то прибой, то напирая, то отступая, издает звук, похожий на сильный гром. В одном месте прибой разбивается об огромные скалы и вздымается вверх, образуя обильную пену, в другом месте, поглощаемый морскими глубинами, он образует страшные воронки, так что невольно приближающиеся к (этим) местам заранее умирают, словно от страха.
Этим побережьем владеют арабы, называемые самудянами; к нему примыкает довольно большой залив, рядом с которым лежит несколько островов, обликом похожих на острова, называемые Эхинадскими[134]. После этого побережья следуют песчаные дюны черного цвета — огромные как в длину, так и в ширину. За ними можно видеть полуостров и гавань — красивейшую из известных в истории, называемую Хармута[135]. За необыкновенным уступом в береговой линии, открытым западному ветру, расположен залив, удивительный не только по форме, но и значительно превосходящий другие по преимуществам. Вдоль него тянется гора, покрытая лесом, окружая его со всех сторон на сто стадиев. Ширина входа в него — два плетра; в нем могут спокойно разместиться две тысячи кораблей. Кроме этих (преимуществ), в нем очень много питьевой воды, так как в него впадает огромная река, а в середине (реки) лежит остров, богатый водой, на котором можно разбивать сады. Вообще он очень напоминает гавань Карфагена, называемую Котон, преимущества которой мы подробно и в свое время постараемся изложить[136]. Из открытого моря благодаря спокойствию и сладости втекающей в него воды в нем собирается множество рыбы.
Пройдя же эти места, [встретишь] пять гор[137], стоящих на расстоянии друг от друга, вздымающихся в высоту, вершины которых представляют собой каменистые холмы, похожие внешним видом на пирамиды в Египте. Затем следует круглый залив, окруженный огромными мысами, в котором на линии, прочерченной по середине, стоит холм, на котором воздвигнуты три храма поразительной высоты богам, незнакомым эллинам, но исключительно почитаемым местными жителями.
94b. (Strabo. XVI. 4. 18 = 95b Burstein). Далее следует залив с разбросанными (в нем) островами и сразу же — три очень высоких холма черного песка. За ними расположена гавань Хармота около ста стадиев в окружности, с узким и опасным входом для всякого рода судов. В гавань впадает река, в середине лежит весьма лесистый остров, пригодный для земледелия[138].
94 Phot Müller = 94 Henry = 96a Burstein
94 Diod Müller = 96b Burstein
95a. После них, но не сразу, а еще за несколькими [местами] тянется берег, очень хорошо снабжаемый водой, и так называемая гора Лаймон невероятного размера в окружности, опоясанная лесами различных (пород) деревьев.
95b. (Diod. III. 45. 3). За ними тянется берег, хорошо снабжаемый водой, разделенный ручьями и потоками питьевой воды. Над ним стоит гора, называемая Хабин[139], густо покрытая разнопородными лесами.
95 Phot Müller = 95 Henry = 97a Burstein
95 Diod Müller = 97a Burstein
96a. [Агафархид говорит,] что область, соседнюю с гористым берегом, населяют дебы[140]: одни из них кочевники, другие — земледельцы. Посередине их страны протекает река тройственной природы, несущая золотой песок. Она столь явно (им) богата, что грязь, собираемая в устье, сияет издалека. Населяющие же это место неспособны к его обработке, они чрезвычайно гостеприимны, но не ко всем людям, а к выходцам из Пелопоннеса и Беотии из–за какой–то сказочной истории о Геракле.
96b. (Diod. III. 45. 3–5). Берег, граничащий с гористым [побережьем], населяют из арабов так называемые дебы. Они разводят верблюдов и используют этих животных для всего самого важного в жизни. (Сидя) на них, они сражаются с врагами, на них они доставляют грузы и легко со всем справляются, питаются, используя в качестве питья их молоко, и обходят всю страну на быстрых верблюдах. Посередине их страны течет река, несущая столько золотого песка, что грязь, относимая к устью, сияет. Местные же жители совершенно неспособны к обработке золота; они гостеприимны, но не ко всем, а только к приходящим из Беотии и Пелопоннеса из–за какого–то древнего родства Геракла с этим народом, которое, как они утверждают, было им передано от праотцев.
96c. (Strabo. XVI. 4. 18 = 97c Burstein). Затем идет скалистое побережье, а за ним — какие–то заливы и область кочевников, добывающих средства к жизни от верблюдов. Действительно, на верблюдах они сражаются, разъезжают на них, питаются, используя их молоко и мясо. Через их землю протекает река, несущая золотой песок, однако жители не умеют его обрабатывать. Жителей этой страны называют дебами, они частью кочевники, частью земледельцы[141].
96 Phot Müller = 96 Henry = 98a Burstein
96 Diod Müller = 98b Burstein
97a. С ними соседствуют алилеи[142] и касандры[143]. Они владеют землей, совершенно непохожей на только что описанную. Действительно, климат (там) не холоден, и не сух, и не слишком жарок, но он характерен мягкой густой облачностью, из которой случаются и бурные ливни, и летние благоприятные [осадки]. Бóльшая часть страны очень плодородна, но она не вся обрабатывается, так как у населения нет [нужных] навыков. Однако они, копая в подземных рудниках страны, находят много золота, но не выплавляемого со знанием и умением из руды, a самородкового, называемого по этой причине эллинами необожженным. Самый маленький [самородок] — размером с косточку, средний — со сливу, а самый большой — с грецкий орех. Нанизывая [самородки] вперемежку с драгоценными камнями, они носят (их) на запястьях и вокруг шеи; отправляя к соседям, продают по низкой цене. Они меняют медь на золото в пропорции один к трем, железо на золото — два к одному. Серебро к золоту ценится в пропорции десять к одному. Цена определяется изобилием или редкостью, что и принимается во внимание в жизни: не природой, а необходимостью.
97b. (Diod. III. 45. 6–8). Соседнюю страну населяют арабы — алилеи и гасанды. Она не столь жаркая, как рядом лежащие области, но в ней часто присутствует мягкая густая облачность. Из нее происходят дожди и ливни в нужное время, которые летний период делают умеренным. Страна плодородна и выделяется своими преимуществами, но не обрабатывается так, как возможно, из–за неопытности населения. Отыскивая в природных рудниках, они собирают много золота, но не выплавляемого из руды, а самородкового и называемого по этой причине необожженным. По размеру самый маленький [самородок] размером с косточку, самый же крупный не уступает грецкому ореху. Носят их вокруг запястий и вокруг шеи, нанизывая вперемежку с драгоценными камнями. Так как эта разновидность [металла] у них изобилует, а меди и железа недостает, они обменивают эти товары у торговцев на равных.
97c. (Strabo. XVI. 4. 18 = 98c Burstein). Многие названия племен я опускаю по незначительности и в то же время из–за их странности. За ними следуют племена более цивилизованные, живущие в области более умеренного климата, так как их страна богата водой и подвергается частым ливням. Есть у них и добываемое из земли золото, но не в виде руды, а в виде самородков, требующих лишь незначительной очистки от примесей; самый маленький самородок величиной с косточку, средний — со сливу, а самый большой — с грецкий орех. Из таких самородков жители делают ожерелья, просверливая их и нанизывая вперемежку с драгоценными камнями; ожерелья эти они носят вокруг шеи и запястий. Они продают также золото соседям по низкой цене, отдавая его за тройное количество меди и двойное — серебра в силу своего неумения обрабатывать золото и недостатка вещей, годных для обмена, которые более необходимы для удовлетворения жизненных потребностей[144].
97 Phot Müller = 97 Henry = 99a Burstein
97 Diod Müller = 99b Burstein
98а. Морской берег в непосредственной близости от этих мужей занимают карбы, затем следует глубоководный залив, в который впадают многочисленные источники. Следуя по порядку, с ними соседствует народ сабейцев, величайший в Аравии и владыка всяческого благополучия. Ибо земля приносит все, рождаемое у нас для жизни, и тела живущих (там) достойнее описания. Они владеют неисчислимыми множествами скота. Аромат наполняет все побережье и дарует усладу прибывающим, выше которой нельзя ни увидеть, ни описать. Ибо вдоль самого моря растет много асфальта и кассии, и еще какая–то трава, которая, будучи свежей, доставляет наисладчайшее удовольствие для глаз, с течением же времени скоро вянет, так что растение теряет свою пользу, до того как этот вид отправляется к нам во всей силе. В глубине материка растут густые обширные леса: высокие деревья мирры и ладана, корицы, пальмы и тростник, встречаются и другие (растения), им подобные, так что эту картину нельзя описать никаким словом тем, кто возьмется исследовать ощущения от этого растения. Оно дарит удовольствие не замшелых и старых благовоний, и не тех, которые родились и были отделены от корящего стебля, но пышущее благоуханием в божественном расцвете и дарящее невероятное [наслаждение, питаясь] родной природой, так что многие из счастливых смертных теряют память, полагая, что они отведали амброзии, стремясь подобрать подходящее название для излишка (удовольствия).
98b. (Diod. III. 46. 1–5). После них следуют так называемые карбы, а после них — сабеи, наиболее многочисленный из аравийских народов. Они населяют так называемую Счастливую Аравию, приносящую большую часть почитаемого у нас благом и вскармливающую несказанное множество разнообразного скота. Всю страну наполняет природное благовоние, так как почти все наилучшие благовония неоскудеваемо растут по всей стране. Ибо на побережье растет так называемый бальзам, и касия, и какая–то еще трава, имеющая своеобразную природу: будучи свежей, она доставляет очам самое приятное удовольствие, со временем она быстро вянет. В глубине материка растут густые леса, в которых встречаются огромные деревья ладана и мирры, а кроме того, пальмы, тростника и корицы и иных, похожих благовонием на них. Нельзя перечислить особенности и свойства каждого [вида] ввиду (их) множества и чрезвычайности запаха, источаемого всеми (растениями). Благовоние кажется божественным началом и превосходит (силу) слова, когда захватывает и возбуждает чувства каждого. Плывущие мимо, хотя и находятся на большом расстоянии от суши, не лишены возможности отведать его. Ибо летом, когда ветер дует с берега, аромат, веющий из мирроносных лесов и других им подобных, достигает взморья. Ведь свойства благовоний не лежат, как у нас, и стареют, а в полную силу цветущей свежестью достигают (органов) чувств. Так как ветер доносит сладчайшие ароматы, до плывущих вдоль берега они доходят приятными и изобильными, — экзотическая смесь наилучших [сортов], несущая им здоровье — не от отрезанного плода, потерявшего максимум своей силы, не сложенная в сосуды непонятного происхождения, а самая свежая, когда росток сохраняет божественную природу неповрежденной, так что воспринявшие ее своеобразие думают, что они, не способные подобрать другое подходящее название из–за чрезвычайно сладкого аромата, отведали мифической амброзии.
98с. (Strabo. XVI. 4. 19 = Burstein 99c). Граничит (с ними) счастливейшая (страна) весьма большого народа сабеев, где произрастают смирна, ладан и корица. На побережье встречаются бальзам и другое очень душистое растение, быстро теряющее свой запах. Есть там благовонные пальмы и камыш[145].
98 Phot Müller = 98 Henry = 100a Burstein
98 Diod Müller = Burstein 100b
99а. В благовонных лесах обитает совершенно своеобразный вид змей, как если бы Судьба позавидовала большим преимуществам и перемешала доброе начало со злым, дабы никто не возгордился, как титаны, и, думая дурно о счастливом добре, не презрел божий промысел, а воспитывался бы на основе противоположных принципов и памяти об обратном. Этот вид змей — пурпурного цвета и длиною в пол–локтя. Их укус неизлечим, если она укусила до крови. Кусает же, подпрыгивая вверх.
99b. (Diod. III. 47. 1–2). Судьба не предоставила людям совершенное счастье, без зависти, но к таким дарам присовокупила поврежденное начало и предупреждение для тех, кто начнет относиться к богам с презрением из–за нескончаемости благ. В самых благовонных лесах водится множество змей пурпурного цвета длиной в пол–локтя, укус же их совершенно неизлечим. Они кусают в прыжке и, подпрыгнув, прокусывают кожу до крови.
99с. (Strabo. XVI. 4. 19 = Burstein 100c). Водятся (там) темно–красного цвета змеи длиной в пядень, они прыгают до пояса, укус их неизлечим[146].
99 Phot Müller = 99 Henry = 101a Burstein
99 Diod Müller = 101b Burstein
100a. У самих сабеев запах благовоний самый острый, а радость (от этого) — неполная, ибо то, что длится беспрерывно с самого детства, возбуждает меньше чувства, радость притупляется, когда в жизни нет никаких перемен. И, действительно, если они не могут уравновесить свою жизнь, ибо их тело пропитывается резкой, острой субстанцией, и так как (ее) должная концентрация утончается, что приводит к крайнему расслаблению, они ненадолго возжигают асфальт и козлобородник, с помощью которых устраняют излишне благовонное действие возжигания, а добавлением [субстанций], которые, как им кажется, привносят беспокойство, уравновешивают вредную сторону удовольствия. Таким образом, любое преимущество, используемое умеренно и упорядоченно, двигает жизнь вперед, лишенное же равновесия и меры, оно остается без полезного основания.
100b. (Diod. III. 47. 3). У местных жителей наблюдается своеобразное явление, касающееся тех, чьи тела ослаблены сильной болезнью. Так как их тела пропитаны резкой, острой субстанцией, и (ее) частицы, соединяясь, заполняют поры, наступает неустранимое расслабление. По этой причине они возжигают асфальт и козлобородник, противоположной природой устраняя чрезмерное удовольствие. Ибо доброе начало, употребляемое умеренно и упорядоченно, помогает и радует людей, лишенное же пропорциональности и должной соразмерности, оно приносит бесполезный дар.
100c. (Strabo. XVI. 4. 19 = Burstein 99c). Ввиду изобилия плодов народ этот предается праздности и ведет беззаботный образ жизни. Простые люди спят, подстилая корни деревьев, которые они вырубают. Живущие поблизости всегда получают товары и затем передают их дальше, следующим за ними племенам, вплоть до Сирии и Месопотамии. Одурманивая себя благовониями, они удаляют дурман окуриванием асфальтом и козлобородником[147].
100d. (Plin. NH. XII. 81)[148]. Для того чтобы смягчить этот сильный аромат, они возжигают стиракс в козьих шкурах и так окуривают свои жилища. Действительно, удовольствия в этом нет, а постоянное использование вызывает отвращение.
100 Phot Müller = 100 Henry = 102a Burstein
100 Diod Müller = 102b Burstein
101а. Столица сабеев, которая называется Сабас, носит наименование всего народа; [она стоит] на небольшой горе и красотой значительно превосходит остальные города Аравии. Царствующий над всем народом пользуется первенством у людей — почетным и нежелательным. Почетным, так как командует многими, не будучи ограничен судом, и поступает по своему желанию; нежелательным, так как, вступив в должность, более не может покинуть царский дворец. Если же покинет, его побивают камнями согласно древнему оракулу, так что его преимущество оборачивается ущербом.
101b. (Diod. III. 47. 4). Столица же этого народа называется Сабас, она основана на горе. Царская власть передается по праву наследования; царям воздаются большие почести, в которых перемешано добро и зло. Кажется, что они ведут блаженную жизнь, так как командуют всеми и в своих деяниях не отчитываются; считаются же несчастными, так как им никогда не разрешается покидать царский дворец, если же покинут, толпа побивает их камнями согласно какому–то древнему оракулу.
101с. (Strabo. XVI. 4. 19). Город сабеев — Мариаба — расположен на горе, покрытой густым лесом. В нем живет царь, который решает тяжбы и прочие дела. Покидать царский дворец ему не дозволено; если [царь выйдет из дворца], то по повелению оракула толпа тотчас же побьет его камнями[149].
101 Phot Müller = 101 Woelk = 101 Henry = 103a Burstein
102a. Те из мужчин, которые склонны к ведению домашнего образа жизни, начинают вести себя немногим мужественнее женского пола, привычка к праздности их превращает в женщин. Другие же заботятся о воинском деле, и обрабатывают всю страну, и отправляют на огромных кораблях [товары] из своей страны. Везут же они всё, особенно благоуханные плоды, произрастающие на том берегу (по–арабски называется ларимна). Они имеют наиболее сильный запах из всех благовоний; говорят, что они лечат (различные) виды немощи, в особенности же телесные. Так как в стране не растут никакие иные леса, они вынуждены жечь корицу и кассию как для ежедневных нужд, так и для остальных жизненных потребностей. Так Судьба неравно поделила свои блага: кому–то важного дала недостаточно, кому–то — в изобилии. Немало из сабеев пользуются плотами, сделанными из шкур: приливы научили их пользоваться (ими), хотя они и живут в неге.
102b. (Strabo. XVI. 4. 19 = 103b Burstein). Сам (царь) и его окружающие живут по–женски в изнеженной роскоши. Большая часть занята земледелием, а другая часть — торговлей благовониями как местного производства, так и (доставляемыми) из Эфиопии, причем они плавают за этим товаром через пролив в кожаных лодках. Благовоний в этой стране так много, что корицу, кассию и прочие ароматические растения жители употребляют вместо хвороста и горючего материала. В стране сабеев встречается также ларимн — самое душистое благовоние[150].
102 Phot Müller = 102 Henry = 104a Burstein
102 Diod Müller = 104b Burstein
103a. Как представляется, ни один народ не превосходит богатством сабейцев и геррейцев, распоряжающихся всем, что молва относит к роскоши, (поставляемой) из Азии и Европы. Именно они сделали Сирию Птолемея златообильной; именно они доставили трудолюбию финикийцев полезные торговые сделки и многое другое. Роскошь у них состоит не только в удивительной чеканке и разнообразии сосудов, но еще и в размере лож, треножников и других предметов нашего домашнего обихода, изобилующих у них, ибо многие, кажется, несут царские издержки. Говорит, что они воздвигли многие колонны — позолоченные или серебряные; двери и потолки у них густо украшены чашами с драгоценными камнями, так что и пространство между колоннами имеет пристойный вид, и вообще они значительно превосходят в богатстве остальных. Вот то, что до настоящего времени сообщается о жизни у них. Если бы дома тех, кто направляет их мощью во всякое место, были не так далеко, владыки чужого добра стали бы хозяевами собственных завоеваний, так как беспечность неспособна долго сохранять свободу[151].
103b. (Diod. III. 47. 5–8). Этот народ превосходит богатством и прочими отдельными проявлениями роскоши не только арабов, живущих рядом, но и всех людей. В обмене и продаже товаров из всех людей, ведущих торговлю ради получения в обмен серебра, за наименьший объем они выручают наибольшую цену. По причине того, что веками из–за удаленного расположения они не претерпевают разорений, и вследствие изобилия у них, а особенно в Сабах, где стоит царский дворец, золота и серебра, у них много различных кубков из чеканного золота и серебра, мест для возлежаний и треножников с серебряными ножками и прочей утвари невероятной роскоши и колоннад из мощных колонн — одни из них позолоченные, а у других на капителях есть серебряные изображения. Густо украсив потолки и двери золотыми чашами с драгоценными камнями, всю конструкцию дома они сделали невероятной по богатству: они украшают одну часть серебром и золотом, другую — слоновой костью и великолепнейшими камнями и прочими [материалами], наиболее ценимыми у людей. Однако именно они хранят благополучие невозмутимым с давних времен, так как очень далеко отстоят от распоряжающихся чужим богатством, одержимых собственной жаждой к приобретательству.
103с. (Strabo. XVI. 4. 19 = Burstein 104c). Торговля этими товарами сделала их[152] и герреев самыми богатыми из всех; они владеют множеством золота и серебра — ложами, треножниками, кубками, чашами. Убранство их домов отличается роскошью: двери, стены и потолки домов инкрустированы слоновой костью, золотом и серебром с драгоценными каменьями[153].
103 Phot Müller = 103 Henry = 105a Burstein
103 Diod Müller = 105b Burstein
104a. Вдоль этой страны море кажется белым и похожим на реку, так что причина этого явления является загадкой; рядом лежат Счастливые острова, на которых весь скот белый и ни у одной из самок не растут рога. На этих островах можно видеть торговые пристани для приближающихся судов, больше всего оттуда, где Александр поставил пристань на реке Инд, немало же из Персии, Кармании и всей окрестной области.
104b. (Diod. III. 47. 8–9). Цвет моря в этих местах кажется белым, так что одновременно и удивляешься этому необычному [явлению], и ищешь причину. Рядом лежат Счастливые острова с городами без стен, на которых весь скот белого цвета и у самок совсем не растут рога. На них отовсюду прибывают торговцы, более же всего — из Потаны, которую Александр основал на реке Инд, когда пожелал иметь пристань на берегу океана. Таким образом, удовлетворимся уже сказанным о стране и о живущих в ней.
104 Phot Müller = 104 Henry = 106a Burstein
104 Diod Müller = 106b Burstein
105а. У них и небесные явления вызывают удивление: из них одно касается Большой Медведицы. От мемактериона[154], который в ходу у афинян, ни одна звезда из семи не появляется до первой стражи, в посидеон[155] – до второй и в последующие месяцы — по этой схеме. Из прочих небесных тел планеты не видны, некоторые крупнее в объеме, другие восходят и заходят в неустановленные сроки.
105b. (Diod. III. 48. 1–2). Не должны остаться без внимания удивительные явления небесной сферы в (этих) местах. Наиболее удивительными являются сообщения о Большой Медведице и значительные затруднения, вызываемые (ею), для моряков. Говорят, что от месяца, который афиняне называют мемактерион, из семи звезд Большой Медведицы ни одна не видна до первой стражи, в месяц посидеон — до второй, и в каждый последующий месяц они постепенно становятся невидимыми для моряков. Из других (явлений): так называемые планеты больше, чем у нас, а другие совершают восход и закат не так, как у нас.
105 Phot Müller = 105 Woelk[156] = 105 Henry = 107a Burstein[157]
105 Diod Müller = 107b Burstein
106a. Говорят, что появление солнца по ту сторону от Птолемаиды своеобразно и непривычно. Во–первых, в противоположность нашим широтам: довольно длительное время мы видим с утра свет, не исходящий от солнца, а затем — восход; однако там, пока стоит ночная тьма, вдруг зажигается солнце, и день никогда не начинается, пока не увидишь солнце. Во–вторых, кажется, что солнце встает из середины моря. В-третьих, подобно огнедышащему углю, оно производит огромные искры, отбрасывая одни вокруг светила, а другие за него. В-четвертых, говорят, что форма солнца не дисковидная, но прежде всего оно похоже на толстую колонну, по виду — слегка утолщенную с концов, словно бы у нее была голова. В-пятых, оно не испускает ни сияния, ни лучей ни на землю, ни на море до первого часа, но [представляет собой] огонь без света в темноте. Когда наступает второй час, восходит вся звезда в форме щита по внешнему виду и освещает землю и море, да так необычно и огненно, что и то и другое считается слишком сильным. В-шестых, говорят, что в вечернее время можно наблюдать противоположное явление, относящееся к солнцу: утверждается же, что, сев за горизонт, оно светит еще не менее трех часов, что считается у них наиболее приятным временем дня.
106b. (Diod. III. 48. 2–4). Солнце же не начинает, как у нас, светить задолго до собственного восхода, но удивительным образом вдруг с сиянием появляется еще среди ночной тьмы. По этой причине и день в тех местах не наступает, прежде чем не увидишь солнце; говорят, что оно встает посреди моря, подобное огнедышащему углю, отбрасывая от себя огромные искры; формой же оно подобно не конусу, как полагаем мы, а напоминает внешним видом колонну, слегка утолщенную в головной части. К тому же, до наступления первого часа (оно) ни сияния не отбрасывает, ни лучей и выглядит, как огонь без света в темноте; с наступлением второго часа оно принимает форму щита и отбрасывает свет — суровый[158] и чрезвычайно жаркий. При заходе с ним случается обратное явление: наблюдателю кажется, что оно освещает мир необыкновенными лучами не менее двух часов, а как писал Агафархид Книдский, трех. Это время дня кажется местным жителям наиболее приятным, так как жара смягчается благодаря заходу солнца.
106 Müller = 106 Woelk = 108 Burstein
107 (Diod. III. 48. 5). Из ветров западный и юго–западный, северо–западный и юго–восточный дуют, как и у других [народов]. Южный же ветер в Эфиопии не дует и вообще неизвестен; в Троглодитике и в Аравии они чрезвычайно жаркие, так что возжигают леса, а те, кто стремится найти убежище в тени своих жилищ, телесно обессиливают. Северный же ветер справедливо считается наилучшим, так как он проникает в каждый уголок ойкумены и остается холодным.
107 Müller = 107 Woelk = 107 Henry= 109 Burstein
108 Автор, называя различные причины отливов и все их отвергая как совершенно ложные, добавляет, что все это болтовня, о которой стыдно и говорить, не содержащая ничего дельного, способного подкрепить высказанные суждения, [говорит,] что (это) легко понять. Затем, приводя и другие суждения по этому же поводу, снова добавляет: «По этой причине мы уступаем [изложение] оснований, по которым происходят отливы, землетрясения, ветры, громы и все подобные [явления] обладающим большей легкостью, чем мы. Бедствия же, случающиеся явным образом, мы прояснили, осведомившись у знатоков. Мы стремимся найти больше правдоподобия для необычного явления, чем эти [объяснения]; на правдивое же написание истории мы не отваживаемся».
108 Phot Müller = 108 Woelk = 108 Henry = 110 Burstein
109 [Агафархид говорит,] что в упомянутом проливе с оливковыми деревьями происходит нечто странное. Когда наступает прилив, они все уходят под воду, во время же отливов в море они все время цветут. Есть там же (растение), растущее среди скал на глубине, напоминающее черный камыш, которое местные жители называют «косой Исиды», стремясь вызвать легковерие к сказочным вымыслам. Когда волне случается ударить в него, оно изгибается всячески, так как все оно мягко и похоже на остальные растения; если же кто–то, срезав, выложит его на открытый воздух, срезанный кусок сразу же становится крепче железа.
109dub. (Plin. NH. XIII. 142). Как сообщает Юба, рядом с островами троглодитов в море растет кустарник, похожий на коралл без листьев, который называют косой Исиды. Если его срезать, он меняет цвет и становится черным и твердым, и таким хрупким, что ломается, если его уронить.
109 Phot Müller = 109 Woelk = 109 Henry = 111 Burstein
110 Говорит, что в упомянутых местах рождаются и многие другие [виды] рыб, имеющих необыкновенную природу; водится некая рыба, невероятно черная, размером с человека, которую называют эфиопской, так как морда у нее на вид приплюснутая. Сначала рыбаки не хотели ни поедать ее, ни продавать из–за ее сходства [с человеком], однако со временем начали делать и то, и другое без какого–либо стеснения.
110 Phot Müller = 110 Woelk = 110 Henry = 112 Burstein
111 Мы тщательно представили в пяти книгах историю народов, живущих на юге, как она есть в наше время. Разъяснение же об островах, (лежащих) в море, рассмотренных позднее[159], и о народах, живущих следом, и о благовониях, которые Троглодитской стране случается приносить, хотя нас и просили, мы отложили в сторону из–за неспособности в силу возраста вынести такой труд, из–за множества написанного о Европе и Азии и неспособности тщательно рассмотреть архивные записи из–за восстания в Египте. Тот же, кто занимается делами подробно, обладает стилем, достойным (писания) истории, и добровольно ищет великой славы трудом, не отступит.

---

[1] Приступая к пересказу первой части сочинения Агафархида, патриарх Фотий называет ее λόγος, начиная пересказ пятой – ἱστορία.
[2] Олинф был разрушен Филиппом II в 348 г. до н. э., а Фивы — Александром в 335 г. до н. э.
[3] Гегесий Киренский, или Александрийский (ок. 320 — ок. 280 гг. до н. э.) — крупный оратор, ученик сократика Аристиппа Киренского, основателя гедонической школы; его труды считались примером азианического стиля, характеризовавшегося заостренной и жесткой лексикой.
[4] Эпаминонд (ок. 410–362 гг. до н. э.) — фиванский политический деятель, полководец, уче–ник пифагорейца Лисида из Тарента.
[5] Имеются в виду фиванцы, родившиеся от зубов дракона, посеянных Кадмом.
[6] Гермесианакт (род. ок. 300 г. до н. э.) — поэт, родом из Колофона в Малой Азии, автор элегий.
[7] Мемфис — город, расположенный на юге Нижнего (Северного) Египта, предположительно возле совр. Эль–Бадрашейна.
[8] Область в Верхнем (Южном) Египте с центром в Фивах.
[9] Имеется в виду ΧΧ ном с центром в Гераклеополе, совр. Ихнасья эль-Мадина на левом (западном) берегу Нила.
[10] Имеется в виду XVII ном с центром в Кинополе, расположенном на правом (восточном) берегу Нила.
[11] Имеется в виду XIX ном Верхнего Египта, расположенный на левом (западном) берегу Нила.
[12] Имеется в виду XV ном с центром в Гермополе (совр. Эль–Ашмунейн) на левом (западном) берегу Нила.
[13] Имеется в виду XIV ном с центром в Кусах (совр. Эль–Кусия). В этом месте был расположен понтонный мост.
[14] Ликополь — центр XIII нома (совр. Асьют) на левом (западном) берегу Нила.
[15] Афродитополь — центр X нома на левом (западном) берегу Нила; совр. Ком–Ишкаку.
[16] Панополь — центр IX нома на правом (восточном) берегу Нила; совр. Ахмим.
[17] Тинис — центр VIII нома; в точности расположение — на западном берегу Нила — не установлено.
[18] Город (Βόπος) не отождествлен.
[19] Диосполь Малый — центр VII нома, расположен западнее совр. Кена на западном берегу Нила. Упоминается в «Перипле Эритрейского моря» (6. 2. 26) как центр по производству и экспорту тонкого стекла.
[20] Имеется в виду VI ном с центром в Тентире (совр. Дендера) на левом (западном) берегу Нила.
[21] Аполлонополь Малый — город в V номе, расположен юго–западнее Копта; совр. Кус.
[22] Копт (Кифт) — важнейший торговый пункт в Нижнем Египте на правом (восточном) берегу Нила в V номе.
[23] Остров на Ниле, относился к I ному, совр. Джазират–Асуан. Расположен практически на широте Сиены. Название острова связано с тем, что с древнейших времен на нем было расположено место торговли изделиями из слоновой кости.
[24] Древняя Кортиа расположена на месте совр. деревни Курта (Qurta).
[25] Ближе всего Нил подходит к Красному морю именно там, где расположен порт Миос Гормос (Старый Куссейр): Нил поворачивает на северо–восток, а затем возле Наг–Хаммади снова — на северо–запад. Трудно однозначно указать на залив, который имеет в виду Агафархид в пересказе патриарха Фотия. С. Берстейн полагает, что речь идет о заливе, в котором лежит порт Береника (Burstein S. M. Agatharchides of Knides. On the Erythraean Sea. London, 1989. P. 59, n. 1), однако на широте Береники Нил проходит довольно далеко от Красного моря. Вероятно, под заливом, который вдается в береговую линию, должен иметься в виду современный Суэцкий залив. Под массой слипшейся грязи имеется в виду Восточная (Аравийская) пустыня.
Описание местности Агафархидом ведется в очень большом масштабе. Вероятно, перед автором лежала карта, на которой Залив героев (Суэцкий залив) начинался на широте Миос Гормос.
[26] В издании Д. Вёлка в этом месте перевод фрагмента сочинения Агафархида по рукописи патриарха Фотия обрывается; см. Woelk D. Agatharchides von Knidos. Über das Rote Meer. Übersetzung und Kommentar. Bamberg, 1966. S. 18.
Описание областей расположения золотоносных рудников хорошо соответствует карте рудников Восточной пустыни (Вади Хаммамат) Туринского папируса «с дорогой, ведущей к морю» мимо «гор, где добывается золото»; см.: Harrell J. A., Brown V. M. The oldest surviving topographical map from ancient Egypt (Turin Papyri 1879, 1899 and 1969). Journal of the American Research Center in Egypt. Vol. 29. P. 81–105.
[27] Берстейн настаивает на том, что в данном контексте может иметься в виду не только (и даже не столько) мрамор, сколько кварц.
[28] В данном случае под Аравией определенно имеется в виду не Аравийский полуостров или область на нем, а ном в Нижнем Египте на воображаемой границе с Эфиопией. Название «Аравия» кочевало по административной карте Египта, обозначая то ном в Восточной дельте в III в. до н. э., то ном в Нижнем Египте в районе Фив во II в. до н. э., т. е. тогда, когда и жил Агафархид, то снова в Дельте начиная с I в. до н. э. и на юге Египта в III в.
[29] Берстейн приводит достаточно обширную библиографию по технологии добычи золота в древнем Египте; см. Burstein. Op. cit. P. 59, n. 4.
[30] Это предложение Берстейн рассматривает как приписку самого Фотия (Burstein. Op. Cit. P. 60, n. 1), Вёлк сохраняет его в тексте своего перевода (Woelk. Op. cit. S. 18).
[31] Вёлк указал на то, что к данному фрагменту сочинения Агафархида относятся три параграфа из «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского (III. 12. 2–4), однако свой перевод оборвал на втором (III. 12. 3). См. Woelk. Op. cit. S. 18.
[32] Здесь Вёлк прекращает перевод по Фотию и переходит к переводу по Диодору Сицилийскому (Woelk. Op. cit. S. 19).
[33] Вёлк (Woelk. Op. cit. S. 19–20) включает в параллельный перевод только один параграф из «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского (III. 12. 6). Между тем текст Диодора весьма близок по содержанию выписке патриарха Фотия, и отсутствие двух параграфов в данном контексте выглядит неоправданным.
[34] В этом месте Вёлк (Woelk. Op. cit. S. 19) обрывает фрагмент сочинения Агафархида в пересказе патриарха Фотия.
[35] В издание Вёлка этот фрагмент не входит.
[36] Как и в иных случаях, Вёлк (Woelk. Op. cit. S. 22) в тех местах, где пересказ сочинения Агафархида Диодором Сицилийским становится чуть более подробным (Диодор говорит о том, что горшок натирают грязью, а Фотий говорит, что горшок просто натирают, без уточнения чем), прекращает перевод по тексту Фотия и переводит дальше только по Диодору.
[37] Вёлк переводит указание на четвертое племя следующим образом: „der vierte dagegen geht von der Küste des Meeres aus und beschäftigt sich mit Fischfang“ (Woelk. Op. cit. S. 23). Следуя переводу Вёлка, получается, что это племя уходит от берега моря, но тем не менее живет рыболовством. Очевидно, что глагол ὁρμάω в данном контексте имеет значение, не связанное с движением.
[38] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. География. Пер., статья и коммент. Г. А. Стратановского. М., 1994. С. 715.
[39] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 715.
[40] В обеих параллельных версиях текста Агафархида в данном случае используется одно и то же понятие: πρὸς ταῖς θήραις (Фотий), ταῖς μὲν γὰρ θήραις (Диодор). Берстейн необъяснимым образом переводит их по–разному: hunting и fishing (Burstein. Op. cit. P. 75). Речь в обоих источниках идет об одном и том же: охоте на рыбу, т. е. рыбной ловле; ср. „Fischfang“ (Woelk. Op. Cit. S. 27). Текст, однако, не поясняет детально объект охоты, он устанавливается из контекста. Возможно, еще более точен перевод Ч. Олдфазера: “sea–food they have caught” (Diodorus of Sicily. In twelve volumes. Vol. II. Books II, 35 – IV, 58. Ed. by Ch. H. Oldfather, Ch. L. Sherman. Cambridge (Mass.) — London, 1967. P. 129), — т. е. речь идет не о самой охоте, а о добыче, т. е. об улове, который ихтиофаги поедают во время пиров, когда собственно сбор рыбы и моллюсков закончен.
[41] В тексте Фотия значится ταῖς παιδιᾶς χάριν (Photius, Bibliothèque. Vol. VII. Codices 246– 256. Texte établi et traduit par René Henry. Paris, 1974. P. 159; далее – Henry); в тексте Диодора – παιδοποιίας ἕνεκα (Diodorus of Sicily. P. 128). Возможно, расхождение (выпадение элемента -οποι-) обозначилось в процессе копирования рукописей. Текст Фотия выглядит, однако, более логичным: веселые пиры едва ли устраиваются ради продолжения рода.
[42] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[43] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[44] В тексте Диодора Сицилийского значится бессмысленное καράλιον (Diodorus of Sicily. P. 130); очевидно, это ошибка, правильно παράλιον («приморский»).
[45] Расположение данного фрагмента именно здесь связано с тем, что в нем развивается тема нечувствительности к боли, начатая в параграфе 40b.
[46] Последнюю фразу можно рассматривать как отсылку к описанию золотоплавильного производства в Египте (§ 28 a–b).
[47] Птолемей III Эвергет (246–222 гг. до н. э.) — третий представитель династии Лагидов на египетском троне.
[48] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[49] Μνίου; в переводе Анри — «песка» (sable: Henry. Op. cit. P. 161).
[50] Переводы Анри и Берстейна представляются не вполне точными. Оба исходят из того, что ихтиофаги оставляют верхнюю часть прохода нетронутой, т. е. копают закрытый тоннель: «en laissant intacte la masse à son sommet» (Henry. Op. cit. P. 161), “the section at the top… they leave undisturbed” (Burstein. Op. cit. P. 83). Крышу же, по мысли Анри, ихтиофаги формируют из накоплений песка («tassement du sable»); в переводе Берстейна способ изготовления крыши вообще не указан.
Оборот ὄγκον ἐῶντες, как представляется, говорит о другом. Основное значение ὄγκος — «объем» (ὀγκόω — «делать объемным»). Вероятно, ихтиофаги, напротив, полностью прокапывали проход в верхней его части, делая его по форме сводчатым, т. е. между кучей травы и описываемым проходом оставлялось свободное пространство. Крышами им служили те самые кучи, о которых Агафархид говорит в начале параграфа, однако не песка, по мысли Анри, а сами кучи, в целом состоящие из водорослей и песка. Таким образом, ихтиофаги строили не закрытые тоннели, а соединяющиеся проходы под единым перекрытием, т. е. под прибрежной кучей.
[51] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[52] В оригинале ἐκ δόξης. Переводы «née de l’opinion» (Henry. Op. cit. P. 161), “which arise from opinion” (Burstein. Op. cit. P. 83) представляются в данном контексте вполне бессмысленными, механически дословными, не открывающими суть высказывания Агафархида. Определенно он желал сказать, что ихтиофаги, особенно в контексте сказанного выше об их нечувствительности к оскорблениям и угрозам (§ 41), равнодушны к смерти, что выделяет их в роде человеческом как достойных описания существ.
[53] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[54] Перевод оборота ἄνωθεν ἐπεζευγμένης в издании Берстейна не отличается ясностью: hemmed from above (Burstein. Op. cit. P. 84). Перевод этого словосочетания Анри более удачен (domine), однако вместо ἄνωθεν он и, как представляется, ошибочно связывает с ἐπεζευγμένης другое словосочетание ἐκ πλαγίου, относящееся к следующей части предложения. По этой причине в интерпретации Анри скала доминирует «с боков»: «sur les flancs » (Henry. Op. cit. P. 162). В издании Вёлка это место опущено, оно занято переводом параллельного текста «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского.
[55] В издании Мюллера (Geographi Graeci Minores. Vol. I. Parisiis, 1855. P. 111–195; далее – GGM I) указано (P. 138) [ἐκ πελάγους], эта вставка, определенно, сделана, так как это словосочетание присутствует в параллельном тексте «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского. По этой причине Берстейн переводит “the sea bounds the whole region from the other side” (Burstein. Op. cit. P. 84). Приблизительно также переводит и Анри: «la mer les sépare…» (Henry. Op. Cit. P. 162). Между тем [ἐκ πελάγους] в издании Анри отсутствует. Как представляется, во фразе «τὴν δὲ ἀπέναντι πᾶσαν ὁρίζοντος» πᾶσαν относится к πέτρα (λισσῆς μὲν πέτρας ἄνωθεν ἐπεζευγμένης). Получается следующая картина: над местом, в котором живут ихтиофаги, нависает скала, одна сторона которой обрывиста, но и с противоположной стороны вся скала отгорожена от идущих со стороны материка, судя по тексту Диодора, морем.
[56] В издании Анри (Henry. Op. cit. P. 163) κατασκευασμέναις; в издании Мюллера (GGM I, p. 139) κατεστραμμέναις. Последнее, более осмысленное определение, взято в текст Фотия из сочинения Диодора Сицилийского.
[57] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[58] Фразу οὐδὲ ναυτιλλόμενοι, κέρδους ἕνεκα τὸ ζῆν ὑπερτείναντες, προσπταίσμασι τοῦ βίου μετροῦσι τὴν λύπην все три переводчика трактуют так, что ихтиофаги не ходят в море и не измеряют страдание ударами судьбы, соотнося οὐδέ как с ναυτιλλόμενοι, так и с μετροῦσι: „Sie fahren nicht zur See und überspannen das Leben nicht des Gewinnes wegen. Sie bemesse die Trauer nicht nach den Unglücksfällen des Lebens“ (Woelk. Op. cit. S. 37); «ils ne courent pas la mer à la poursuite du profit en abusant de leur vie en mesurent leur peines aux accidents de l’existence» (Henry. Op. cit. P. 164); “As they do not go to sea and risk their life for gain, they do not measure distress by the accidents of their life” (Burstein. Op. cit. P. 88). Как кажется, данные трактовки не передают в точности того, что хотел сказать Агафархид.
Действительно, οὐδέ следует соотносить с μετροῦσι, однако действующими лицами при ναυτιλλόμενοι являются не ихтиофаги, а соотечественники Агафархида, бросившиеся за моря́ в погоню за прибылью (хотя ихтиофаги, конечно, на кораблях за прибылью не гонятся). Таким образом, Агафархид хотел сказать приблизительно следующее: ихтиофаги не измеряют жизнь ударами судьбы, как мы, гонящиеся за прибылью на кораблях… Ср. латинский перевод К. Мюллера, который никто из переводчиков не принял во внимание: “…nec navigando lucri gratia vitam intendentes adversis casibus ægritudinem metiuntur” (GGM I, p. 141).
[59] Первое предложение данного параграфа исключено из корпуса фрагментов работы Агафархида Книдского как принадлежащее самому Диодору Сицилийскому; см. выше, ВДИ. 2018. 78/2. С. 469. В переводе Берстейна (Burstein. Op. cit. P. 89) оно сохранено как принадлежащее самому Агафархиду.
[60] Оборот κατὰ γὰρ τὴν Αἰθιοπίαν Берстейн переводит следующим образом: “In that part of Aithiopia…” (Burstein. Op. cit. P. 89–90), как если бы какая–то часть Эфиопии могла лежать не выше (южнее), а ниже (севернее) Египта.
[61] Как указывает издатель (Diodorus of Sicily. P. 148, n. 1), ἑλῶν является редакторской вставкой, сделанной в соответствии с текстом «Библиотеки» Фотия.
[62] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 713.
[63] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 713–714.
[64] Это уточнение важно, так как правой рукой охотники на слонов наносят удары по правой ноге, как описано ниже, что можно сделать только с левой ноги слона, если действовать правой рукой.
[65] Фразу «Ταύτης δὲ τῆς χώρας εἰς τὰ πρὸς δυσμὰς μέρη πολὺ διεστηκότες Αἰθίοπες ὑπάρχουσιν…» Ч. Олдфазер переводит следующим образом: “Far distant from this country towards the parts to the west are Ethiopians…” (Diodorus of Sicily. In twelve volumes. Vol. II. Books II, 35 – IV, 58. Ed. by Ch. H. Oldfather, Ch. L. Sherman. Cambridge (Mass.) — London, 1967. P. 155). Приблизительно так же переводит и С. Берстейн: “At a considerable distance to the west of this country…” (Burstein S. M. Agatharchides of Knides. On the Erythraean Sea. London, 1989. P. 95–96). Перевод Берстейна представляется не вполне точным: неясно, к чему относится “parts” — части чего имеются в виду. Очевидно, что в оригинальной фразе оборот ταύτης δὲ τῆς χώρας относится к μέρη, и на запад тянутся не эфиопы, а части страны. В переводе Берстейна «части» исчезли вовсе.
[66] Оборот ἐκτροπή трактуется переводчиками по–разному: “favourite resort” (Diodorus of Sicily. P. 155), “separate path” (Burstein. Op. cit. P. 96).
[67] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. География. Пер., статья и коммент. Г. А. Стратановского. М., 1994. С. 714.
[68] Перевод цит. по: Плиний Старший. Естественная история. Книга VIII. Пер. с латин. языка и коммент. И. Ю. Шабаги. Труды кафедры древних языков. Вып. III. М., 2012. С.194.
[69] Перевод цит. по: Страбон. С. 714.
[70] Перевод цит. по: Плиний Старший. С. 194.
[71] Имеются в виду охотники.
[72] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С.714.
[73] Перевод цит. по: Гай Юлий Солин. Собрание достопамятных сведений (выдержки). Пер. и коммент. И. И. Маханькова. В кн.: Знание за пределами науки. М., 1996. С. 198–229.
[74] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 714.
[75] Переводчики по–разному трактуют фразу «μετὰ τοῦ παντὸς προσώπου τὴν ἐπιφάνειαν»: “superficiem corporis cum tota facie” (K. Müller: Geographi Graeci minores. Vol. I. Parisiis, 1855.P. 150; далее – GGM I); „über die Körperoberfläche und das ganze Gesicht“ (Woelk D. Agatharchides von Knidos. Über das Rote Meer. Übersetzung und Kommentar. Bamberg, 1966. S. 47–48); «à la peau et à tout le visage » (Photius, Bibliothèque. Vol. VII. Codices 246 -256. Texte établi et traduit par René Henry. Paris, 1974. P. 169; далее – Henry); “over the whole surface of their body” (Burstein. Op. Cit. P. 103). Из четырех трактовок совпадают три: Берстейн посчитал, что речь идет не о теле и всем лице, а о всей поверхности тела.
Синтаксически и стилистически эта трактовка представляется неудачной: μετὰ τοῦ παντὸς προσώπου явно представляет собой однородное дополнение к τὴν ἐπιφάνειαν, а μετὰ выступает здесь в значении καὶ, т. е. вши распространяются «по телу вместе со всем лицом = и по всему лицу».
[76] Во фразе πάντες προσφέρουσι ταύτην ἀθρόοις τοῖς σωροῖς словосочетание ἀθρόοις τοῖς σωροῖς относится, как кажется, не к кучам саранчи, хотя они тоже обозначены как μεγάλοι σωροί, а к соли, которой акридофаги заполняют скопления саранчи, т. е. ἀθρόοις τοῖς σωροῖς в данном случае стоит в дативе с функцией творительного падежа. Если бы имелись в виду кучи саранчи, то следовало бы ожидать использование предлога ἐπί или πρός. Тем не менее переводчики исходят именно из того, что под ἀθρόοις τοῖς σωροῖς имеются в виду кучи саранчи: “confertis hanc acervis superaffundunt” (GGM I, p. 149); „streuen alle Eingeborenen Salz über die aufgetürmten Haufen…“ (Woelk. Op. cit. S. 47); “and the people bring this to the heaps…” (Diodorus of Sicily. P. 163); “all the people bring this to the piles” (Burstein. Op. cit. P. 103).
Вероятно, под «нетронутыми кучами» соли имеются в виду соляные кристаллы, которые акридофаги клали в кучи саранчи.
[77] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 714–715.
[78] Перевод Я. М. Боровского; цит. по: Плутарх. Застольные беседы. М., 1990. С. 157–158.
[79] Еще несколько подобных историй рассказано Плинием Старшим (NH. VIII. 43).
[80] Перевод цит. по: Страбон. С. 715.
[81] Перевод цит. по: Плиний Старший. С. 217.
[82] Здесь Элиан смешивает сведения Агафархида о скорпионах и прочих пауках как причине обезлюживания земли, расположенной рядом с владениями акридофагов, с данными о нападении мух на область ризофагов (§ 50a–b).
[83] «Доящие собак».
[84] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 714.
[85] Летние северо–западные ветры.
[86] Фраза παραπλησίου μοχθηρῷ γλυκεῖ не вполне складная, так как оба последних слова — прилагательные. Возможно, правильно не γλυκεῖ, а γλευκεῖ, как в параллельном тексте Диодора Сицилийского (παραπλήσιον τῷ χειρίστῳ παρ’ ἡμῖν γλεύκει). Соответственно, и смысл фразы будет более определенным: «похожим на отвратительное вино»; ср. перевод Берстейна, вероятно, правильный, но не основанный на тексте источника: “sweet wine” (Burstein. Op. cit. 111).
[87] От κολοβός — «увечный», «калека».
[88] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 717.
[89] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 717–718.
[90] В издании Р. Анри, очевидно, присутствует опечатка: вместо правильного III. 33. 7 ошибочно указано III. 37. 7.
[91] С. Берстейн оставил ὁδηποτοῦν μεθ’ ὕδατος без перевода (Burstein. Op. cit. P. 116).
[92] Прямая ссылка на Агафархида в этом фрагменте делает его принадлежность к его сочинению «Об Эритрейском море» практически несомненной, определенная неясность сохраняется относительно места этого фрагмента в структуре работы. Обсуждение противоположности климата северной и южной частей ойкумены является продолжением темы, поднятой в § 65 и продолженной в § 66.
[93] Д. Вёлк добавляет: (als die äthiopischen); см. Woelk D. Agatharchides von Knidos. Über das Rote Meer. Übersetzung und Kommentar. Bamberg, 1966. S. 56. Примечание в скобках само по себе, вероятно, правильное, однако в тексте «Библиотеки» патриарха Фотия оно отсутствует. С. Берстейн также выдвинул такое предположение, однако снабдил его знаком вопроса (Burstein S. M. Agatharchides of Knides. On the Erythraean Sea. London, 1989. P. 118, n. 1).
[94] Оборот τῷ χρώµατι δὲ ὁµαλοὶ καθάπερ οἱ γινόµενοι περὶ τὴν Βαβυλωνίαν переводили по–разному: К. Мюллер, Д. Вёлк и Р. Анри трактуют его так, что аравийские львы окраской похожи на вавилонских: “colore autem aequali, sicut illi quos fert Babylonia” (Geographi Graeci minores. Vol. I. Parisiis, 1855. P. 158; далее – GGM I); „in der Farbe gleichen sie der in Babylonien beheimateten Gattung“ (Woelk. Op. cit. S. 56); « par la couleur de pelage, ils sont pareils à ceux qui vivent en Babylonie » (Photius, Bibliothèque. Vol. VII. Codices 246–256. Texte établi et traduit par René Henry. Paris, 1974. P. 173; далее – Henry). В трактовке С. Берстейна, окрас аравийских львов однотонный, как и у вавилонских: “They are uniform in colour just as are those in Babylonia” (Burstein. Op. cit. P. 118). Перевод Берстейна представляется более точным. Он передает смысл, который влагали в эту фразу и другие переводчики, однако делает это точнее: основное словарное значение ὁµαλός не «равный» в значении «одинаковый» (ср. ὅµοιος), а «ровный» в значении «равномерный».
[95] Перевод цит. по: Страбон. География. Пер., статья и коммент. Г. А. Стратановского. М., 1994. С. 716. Этот фрагмент отсутствует в издании С. Берстейна.
[96] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 716.
[97] Переводчики данного фрагмента разошлись во мнениях относительно параметров сравнения носорога и слона: [longitudine] — altitudine (GGM I, p. 148); «n’est pas moins fort… plus petit (Henry. Op. cit. P. 174); “is not inferior (in length: пояснение дано в подстрочном примечании. — М. Б.)… is not as tall”. Противопоставление, предложенное Анри, само по себе возможно, однако оно не основано на тексте источника. Понятие ὕψος означает «высоту», «рост», но не «размер», величину в целом. Применительно к животному следует предпочесть соотнесение длины и высоты тела.
[98] Фразу θήγει προσβαλὼν τὰ στέρνα Анри переводит следующим образом: « il se sert de sa corne pour le briser, afin d’apaiser sa hargne » (Henry. Op. cit. P. 174). Следует признать, что эта трактовка не основана на тексте Агафархида.
[99] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 716–717.
[100] Перевод цит. по: Плиний Старший. Естественная история. Книга VIII. Пер. с латин. языка и коммент. И. Ю. Шабаги. Труды кафедры древних языков. Вып. III. М., 2012. С. 208.
[101] В рукописном тексте значится τὸ πάχος δὲ ὑπερφυὲς, однако исправление πάχος на τάχος (Woelk. Op. cit. S. 58, Anm. 1; Morgan J. R. Two Giraffes Emended. Classical Quarterly. 1988. Vol. 38. No. 1. P. 269) следует признать правильным. Берстейн игнорирует первенство Вёлка в исправлении этой фразы (Burstein. Op. cit. P. 121, n. 2).
[102] Перевод цит. по: Страбон. С. 717.
[103] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 717.
[104] Фразу καὶ τὴν ὄψιν ἐµφαῖνον ἀπό τε τῶν ὀφρύων καὶ τῶν ὀµµάτων αὐστηράν Берстейн переводит таким образом, что собакоголовые бросают взгляды глазами и бровями: “It casts a fierce look with its brows and eyes” (Burstein. Op. cit. P. 122), — что бессмысленно.
[105] Данное утверждение, вероятно, связывает в смысловом отношении местное название этого вида обезьян keb с др. — греч. κῆπος «сад».
[106] Это высказывание также представляет собой вариант смыслового соединения местного названия и др. — греч. κῆπος.
[107] Фразу καὶ πολλῷ βαρύτερον ἀπό τε τοῦ προσώπου καὶ τῶν ἄκρων ποδῶν переводчики трактуют по–разному. Мюллер, Анри и Берстейн понимают ее так, что крокотта — очевидно, гиена — имеет более длинную (Мюллер) или крупную (Анри и Берстейн) голову и лапы: “et facie summisque pedibus longe gravior” (GGM I, p. 161); « avec une tête et des pattes plus grosses » (Henry. Op. cit. P. 176); “and with much larger head and paws” (Burstein. Op. cit. P. 124). По мнению Вёлка, речь идет о внешнем виде, а не о размерах животного: „er hat auch einen grimmigeren Gesichtsausdruck und sehr spitzen Krallen an den Füßen“ (Woelk. Op. cit. S. 59).
Некоторое недоумение в переводе Вёлка вызывает наличие «выражения лица» (Gesichtsausdruck) у гиены. В остальном его перевод, как кажется, преодолел инерцию, заданную версией К. Мюллера, в правильном направлении. Весьма сомнительно, что прилагательное βαρύς могло выражать размер, во всяком случае в тексте патриарха Фотия и в пересказе сочинения Агафархида в «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского в таком значении он не используется. Более важным, однако, представляется другое: если бы речь шла о том, что какие–то части этого животного крупнее, чем у волка и собаки, то значительно естественнее было бы ожидать оборота «от… до» или сравнительной формы от µέγας. Оборот βαρύτερον ἀπό скорее выражает именно причинность: здесь ἀπό передает смысловое значение предлога «из–за». Таким образом, следует предпочесть трактовку Вёлка.
[108] Имеется в виду Артемидор Эфесский, пересказавший труд Агафархида. Его пересказ и лег в основу описания животного мира Восточной Африки в «Географии» Страбона.
[109] Приблизительно 14 м.
[110] Оборот καὶ τοῖς ἀκούσασιν ἀπιστούµενον Берстейн переводит с противоположным значением: “who knew it by hearsay”, трактуя ἀπιστέω как «знать», «относиться с доверием», что противоречит значению этого глагола (Burstein. Op. cit. P. 131).
[111] Пропущена информация о расширении пределов Римской империи на север, относящаяся к более поздней эпохе.
[112] Фразу τὸν µυχὸν ἔχει περιοριζόµενον ταῖς ἐσχατιαῖς τῆς ᾿Αραβίας καὶ Τρωγλοδυτικῆς Берстейн переводит следующим образом: “its innermost recess is bounded by the furthest regions of Arabia and Trogodytice” (Burstein. Op. cit. P. 132–133). В этом варианте получается, что район современного Баб–эль–Мандебского пролива является его «наиболее внутренней» частью. Эта трактовка выглядит бессмысленно. Попытка спасти ее ссылкой на § 82 Burstein, согласно которому под µυχός имеется в виду Суэцкий залив (Burstein. Op. cit. P. 133, n. 1), также лишена смысла, так как крайние части Аравии и Троглодитики не могут ограничивать самую северную часть современного Красного моря. Под µυχός следует подразумевать не «внутренние», а «наиболее удаленные» части, лишь при такой трактовке в этой фразе можно выделить географически оправданное значение.
[113] Диодор упоминает Τύρκαιον ὄρος. Вероятно, в данном случае имеет место ошибка в рукописном тексте: правильный и подтверждаемый античной географической традицией вариант – Ταυρικῶν ὄρος (cм. Burstein. Op. cit. P. 133, n. 4.
[114] См. Burstein. Op. cit. P. 133, n. 4, о вариантах исправления рукописного Μαρίαν νῆσον.
[115] По мнению Берстейна, этот раздел труда Агафархида, сохранившийся только в пересказе патриарха Фотия, был сжат им до такой степени, что утратил какой–либо смысл. Он выражает недоумение от того, что озеро, за которым следует Нил, ранее не упоминается, а Нил никак не может располагаться рядом с Суэцким заливом (Burstein. Op. cit. P. 135, n. 1). Столь же неубедительны более ранние попытки интерпретировать этот фрагмент в комментариях Вёлка (Woelk. Op. cit. S. 194). Так или иначе, Вёлк, отталкиваясь от упоминания горячего источника с соленой водой, пытался связать его с побережьем современного Красного моря, что не соответствует указанным ориентирам.
Как следует из параллельных текстов (81b–с), Агафархид собирался начать описание с наиболее удаленной части африканского побережья Эритрейского моря, населенной троглодитами. Показательно, что и там имелся город Арсиноя (Strabo. XVI. 4. 5). Его описание практически в точности повторяет текст Агафархида в передаче и Фотия, и Диодора Сицилийского: εἶτα ἄλλην πόλιν ᾿Αρσινόην· εἶτα θερµῶν ὑδάτων ἐκβολὰς πικρῶν καὶ ἁλµυρῶν, κατὰ πέτρας τινὸς ὑψηλῆς ἐκδιδόντων εἰς τὴν θάλατταν, καὶ πλησίον ὄρος ἐστὶν ἐν πεδίῳ µιλτῶδες· εἶτα Μυὸς ὅρµον… (см. 81с). Этот фрагмент основан на сведениях Артемидора, который также из крайней южной части красноморского бассейна перескакивает в крайне северную, упоминая далее порт Миос Гормос.
[116] Начальную часть данного фрагмента, до упоминания города Арсинои, Берстейн включил в разряд “unplaced fragments” в качестве «вероятных» (“probable fragments”). См. Burstein. Op. cit. P. 175.
[117] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 712.
[118] Миос Гормос — совр. Старый Куссейр; об истории порта и отождествлении см. Бухарин М. Д. Неизвестного автора «Перипл Эритрейского моря». Текст, перевод, комментарий, исследования. СПб., 2007. С. 65–67.
[119] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 712.
[120] Совр. полуостров Рас Банас.
[121] Имеется в виду намек на раздел Египта в 170 г. до н. э. между двумя братьями–царями: Птолемеем VI Филометором, правившим в Мемфисе, и Птолемеем VIII Эвергетом II (Фисконом), правившим в Александрии, и дальнейшее соперничество Птолемея VIII за первенство на александрийском троне с его сестрой–супругой Клеопатрой II.
[122] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 712.
[123] Имеются в виду слоны, перевозимые на судах, которые разбивались о скалы или садились на мель.
[124] Агафархид Книдский.
[125] В издании Р. Анри в данном указании допущена опечатка: III. 42. 1–14.
[126] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 718.
[127] Едва ли не единственным, кто попытался дать точную локализацию Нессы, является чешский географ–путешественник Алоиз Мусил. Опираясь на данные «Агафархида и других источников», под которыми, как выясняется из последующих рассуждений, имеются в виду сведения «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского (III. 42. 5) и «Географии» Страбона (XVI. 4. 18) — в этих фрагментах описывается аравийское побережье современного Красного моря, — он отождествил Нессу с о. Тиран (Tīrān) у побережья Северного Хиджаза. При этом, как он утверждает, tīrān означает некую разновидность морской птицы, что, по его мнению, делает это отождествление надежным (Musil A. The Northern Heğāz. A Topographical Itinerary. New York, 1926. P. 302, 304–305).
Скорее всего неверно само направление поиска. В параллельном тексте Диодора Сицилийского Несса не упоминается, речь идет об острове Тюленьем. Происхождение топонима Νῆσσα от искаженного νῆσος («остров») стало практически общим местом в работах по исторической географии Западной Аравии (например: Woelk. Op. cit. S. 73, Anm. 1; Burstein. Op. cit. P. 148). Вероятно, под этим островом следует иметь в виду о. Тюлений, упоминаемый в параллельном тексте Диодора Сицилийского (III. 42. 5).
[128] Имеется в виду совр. залив Акаба.
[129] В первой части этнонима Βυθηµανέων угадывается сем. *bait «дом», во второй — возможно, отражается ветхозаветный этноним и ороним Ма‘ан (Me‘unim; Αµµανῖται). Древний город Ма‘ан расположен на территории современной Южной Иордании к северо–востоку от Акабского залива.
[130] В первой части этнонима Βατµιζοµανεῖς угадывается сем. *bait — племени или рода.
[131] В первой части этнонима Βανιζοµενεῖς угадывается другое арабское обозначение племени banī, ζο можно возвести к частице ḏū, часто встречающейся при формировании этнических наименований как у арабов, так и у других родственных народов.
Оба этнонима, Βατµιζοµανεῖς и Βανιζοµενεῖς, определенно восходят к одной форме. В них переставлены местами два слога: ζο и µι/µε.
[132] Попытки идентифицировать эти острова связаны с поиском соответствующих вариантов в районе залива Айнуна; краткий обзор предположений см. Burstein. Op. cit. P. 153. В качестве таковых рассматриваются острова Синафир, Шуша, Баркан, аль-Райман и аль-Максуд. Однако описание данного региона, и даже географические ассоциации, связанные с другими регионами, напоминают описание центральной части африканского побережья современного Красного моря, данное Агафархидом Книдским ранее (84с; 85b = 84 Diod Müller = 86b Burstein) в «Географии» Страбона (Strabo. XVI. 4. 7). В этих параграфах упоминаются следующие ориентиры: горы Тавры (ср. упоминание понтийских тавров в § 89а = 88 Diod Müller = 88 Woelk = 90a Burstein) со святилищем Исиды; остров, поросший маслинами — между тем в § 93c (Strabo. XVI. 4. 18 = 93c Burstein) «местные» маслины называются эфиопскими, что явно противоречит локализации островов у северо–западного побережья Аравии. Далее, в § 85b (Burstein 86b) упоминаются широкие равнины, на которых растет множество финиковых пальм, что напоминает описание Страны пальм на аравийском побережье.
Принимая во внимание фрагментарный характер сохранности работы Агафархида, можно ограничиться лишь констатацией того, что, как и в случае с о. Тюленьим, который, очевидно, был перенесен с африканского побережья на аравийское в результате нечеткой работы картографа, описание северной части аравийского побережья очень напоминает описание центральной части африканского берега современного Красного моря. В обоих описаниях встречается целый набор одинаковых ориентиров, что может свидетельствовать об их копировании — переносе с одной части карты на другую.
[133] Описание побережья самудян, тянущегося более чем на 1000 стадиев после областей, традиционно отождествляемых с крайним северо–востоком современного Красного моря, говорит или о том, что последовательность фрагментов работы Агафархида грубо нарушена всеми, кто пересказывал его работу в древности и в Средние века (Артемидор, Диодор Сицилийский, патриарх Фотий), так как описание Аравии фактически пошло в обратном направлении — с севера на юг, или что, как предполагалось выше, часть описания аравийского побережья является зеркальным отражением описания центральной части побережья африканского, к Аравии отношения не имеющим.
С другой стороны, путаница в описании аравийского берега современного Красного моря может быть обусловлена и тем, что определенные его фрагменты составлялись на основе отдельных карт, последовательность использования которых не совпадала с географической реальностью.
[134] Острова в Ионическом море рядом с западным побережьем Греции.
[135] Надежного непротиворечивого отождествления не предложено. Х. фон Виссман локализует гавань Хармута западнее города Аль Лита в центральной части аравийского побережья (von Wissmann H. Ζααβράµ. In: RE. Supplbd. XI. Stuttgart, 1968. Sp. 1309–1310). В первой части топонима Χαρµούθας угадывается араб. ḫawr «бухта», «залив», «устье реки» — частый элемент в приморских топонимах на Аравийском полуострове.
[136] С. Берстейн в своем издании выпустил фразу περὶ οὗ τὰς κατὰ µέρος εὐχρηστίας ἐν τοῖς οἰκείοις χρόνοις πειρασόµεθα διελθεῖν, утверждая, что она принадлежит Диодору Сицилийскому (Burstein. Op. cit. P. 156, n. 1). Получается, что гавань Котон упоминает Агафархид, а изложение ее достоинств собирается дать Диодор Сицилийский. Нелогичность этой конструкции подсказывает, что или все предложение было дано Агафархидом, или пропускать его следует также целиком.
[137] Обозначение ὄρη πέντε имеет весьма точное соответствие на африканском берегу – Πενταδάκτυλον ὄρος (Ptol. IV. 5. 15). Эта гора указана Клавдием Птолемеем непосредственно к югу от Береники.
[138] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719.
[139] Одна и та же гора носит два разных названия: Λαιµόν и Χαβῖνον. Вероятно, одно является искажением другого или оба названия являются искажением третьего. Знаки Χ и Λ скорее всего могли перепутать при переписке в древности или в Средние века. Палеографическая природа чередования Λ и Χ в данном случае более чем вероятна.
В центральной части аравийского побережья имеется надежный ориентир, древнегреческая передача местного названия которого и может рассматриваться как исходная форма для обоих топонимов: Янбу аль–бахр. Во «Введении в географию» Клавдия Птолемея этот топоним обозначен как (᾿Ιαµβία – 13; VI. 7. 3 = insula Iambe (Plin. NH. VI. 168)). При этом на карте Клавдия Птолемея зафиксировано значительное количество аравийских топонимов: Λέες (49; VI. 7. 9) < Yafī ‘ > portus Laupas (Plin. NH. VI. 151); Λαθρίππα (207; VI. 7. 31) < др. юж. — арав. YṮRB, Λαβρίς (229; VI. 7 35) < др. юж. — арав. YBRN < Yabrīn / Ǧabrīn, Λαχερή (264; VI. 7. 41) < др. юж. — арав. YḤR; Λατέα / Λάθθα (230 и 234; VI. 7. 35–36) < др. юж. — арав. YṮL, начальный *y которых передавался в греческом через лямбду. Еще в XIX в. Yanbū‘ al-Baḥr назывался также Limbu (von Maltzan H. Meine Wallfahrt nach Mekka. Leipzig, 1865. S. 110, 115).
[140] Вероятно, под Δέβαι имеется в виду тот же народ, что обозначен Клавдием Птолемеем во «Введении в географию» под слегка измененным наименованием: Θῆβαι πόλις (24; VI. 7. 5), а именно племенной союз Daw’at. Под городом себов следует понимать совр. Захбан (Ḏahbān) (21°56'48''N (21.9467); 39°04'55''E (39.082)). О предыдущих попытках отождествления см. Бухарин М. Д. Аравия, Восточная Африка и Средиземноморье. Торговые и культурно–исторические связи. М., 2009. С. 147, прим. 10.
[141] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719.
[142] Древнегреческий этноним ᾿Αλιλαῖοι передает наименование banū Ḥilāl.
[143] Древнегреческий этноним Κασανδρεῖς соответствует др. юж. — арав. ĠSN — части племенной группы al-ʼAzd (Sarāt), название которых было также передано при описании Южной Аравии Плинием Старшим в форме Gasani (NH. VI. 150), Клавдием Птолемеем – Κασσανιται (28; VI. 7. 6), Аммианом Марцеллином – Assanitae (XXIV. 2. 4).
[144] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719.
[145] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719.
[146] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719.
[147] Перевод цит. по: Страбон. С. 719.
[148] Как утверждает Берстейн, этот параграф «Естествознания» Плиния Старшего в конечном счете основан на данных Агафархида с добавлением сведений иных источников (Burstein. Op. cit. P. 164, n. 1).
[149] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719.
[150] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 719–720.
[151] Перевод последней фразы этого параграфа, предложенный Берстейном, выглядит неточным. Патриарх Фотий передает слова Агафархида следующим образом: Εἰ δὲ µὴ πόρρω διεστηκυῖαν τὴν οἴκησιν κατεῖχον τῶν ἐπὶ πάντα τόπον τὰς δυνάµεις στρεφόντων, οἰκονόµοι τῶν ἀλλοτρίων ἂν ὑπῆρχον οἱ κύριοι τῶν ἰδίων ἄθλων. Берстейн переводит их так: “If, however, they did not occupy a home that is situated far from those people who direct their armies elsewhere, those who are amsters of the fruits of their own wars would become the stewards of other people’s property” (Burstein. Op. cit. P. 168). Перевод первой части предложения до некоторой степени соответствует более раннему переводу Анри: « Si leurs habitats étaient moins éloignés des peuples qui dirigent leur troupes… » (Henry. Op. cit. P. 186). В определенной мере оба перевода повторяют еще более ранний перевод Мюллера: “Nisi vero longe summotas haberunt sedes ab his qui ad omnem fere locum copias vertunt” (GGM I, p. 190).
Во всех трех версиях перевода этого предложения некие народы (в варианте Мюллера народы все же отсутствуют) ведут армии сабеев и геррейцев, и дома этих полководцев расположены далеко от мест обитания обладателей несметных богатств. Очевидно, в понимание этой фразы, синтаксически непростой, закралась ошибка, передававшаяся из поколения в поколение: τὰς δυνάµεις στρεφόντων были отделены от тех, чьи дома отстояли далеко (µὴ πόρρω διεστηκυῖαν τὴν οἴκησιν κατεῖχον), тогда как речь идет об одних и тех же людях. Именно потому что дома распорядителей мощью (богатствами, но не армиями) отстояли далеко — от обладателей подлинной военной силы — они, т. е. герреи и сабеи, до сих пор не покорены. Под «владыками чужого добра» (οἰκονόµοι τῶν ἀλλοτρίων) следует понимать их контрагентов, покупателей доставлявшихся ими товаров, которые и могли бы стать «хозяевами собственных завоеваний» (οἱ κύριοι τῶν ἰδίων ἄθλων), если бы у них была возможность победить их военным путем, а δυνάµεις герреев и сабеев состоит не в армиях, как полагали Анри и Берстейн, а в тех товарах, которые они доставляли ἐπὶ πάντα τόπον — на всевозможные рынки. Представление об армиях сабеев и герреев, шагающих повсюду под руководством других народов, является плодом фантазий Анри и Берстейна.
[152] Имеются в виду сабеи.
[153] Перевод с изменениями цит. по: Страбон. С. 720.
[154] Пятый месяц афинского календаря, соответствует второй половине ноября — первой половине декабря.
[155] Шестой месяц афинского календаря, соответствует второй половине декабря — первой половине января.
[156] Текст данного фрагмента по «Библиотеке» Фотия включен Вёлком в его издание полностью; из фрагмента же Диодора Сицилийского взято всего одно предложение.
[157] Фразу τοῦ σχήµατος τὸν τύπον καὶ τὸ φῶς ἐπί τε τὴν γῆν καὶ τὸ πέλαγος βάλλει Анри переводит так, как если бы солнце отбрасывало на землю свою форму: « et projette sa forme et sa lumière sur la terre et sur la mer » (Henry. Op. cit. P. 187). Перевод, очевидно, не вполне точный: τοῦ σχήµατος τὸν τύπον относится не к βάλλει, а поясняет ἀσπιδοειδὲς καθιστάµενον. Вероятно, переводчик имел в виду то, что солнце освещает землю в форме щита, а не диска, однако выражена эта мысль крайне неаккуратно, как если бы солнце отдельно проецировало форму и отдельно свет.
[158] Возможно, здесь вместо не вполне подходящего по значению ἀπότοµον следует читать ἄτοπον, как в тексте «Библиотеки» Фотия.
[159] Перевод фразы ὑπὲρ δὲ τῶν ἐν τῷ πελάγει νήσων ὕστερον τεθεωρηµένων представлен переводчиками в том ключе, что упоминаемые Агафархидом острова были «открыты позднее»: „später entdeckt und gesehen worden sind“ (Woelk. Op. cit. S. 87); « découvertes plus tard dans la mer » (Henry. Op. cit. P. 189); “islands in the sea which were discovered later”; при этом Берстейн берется рассуждать о том, чтó за острова были открыты в Индийском океане. Он утверждает, что под этими островами должны иметься в виду Мальдивы и Лаккадивы, которые стали известны в Средиземноморье только в римский период. Соответственно, это указание Агафархида объявлено «неясным» (“unclear”) (Burstein. Op. cit. P. 173, n. 2).
Все три представленные трактовки не отвечают на вопрос, «позже» чего были открыты острова, о которых говорит Агафархид. Если довести эту идею до абсурда, как это делает Берстейн, то получается, что он говорит об островах, которые стали известны спустя столетие, или нужно признать, что географический кругозор Агафархида не ограничивался юго–западной оконечностью Аравийского полуострова, тонущей к тому же в тумане мифологических представлений об Островах блаженных. Да и идея географического открытия скорее всего была бы выражена причастием от глагола εὑρίσκω. Ср. дословный перевод фразы ὕστερον τεθεωρηµένων в издании К. Мюллера: “serius repertis” (GGM I, p. 194).
Как кажется, ὕστερον в данном случае противопоставлено ὡς ἦν ἐφ’ ἡµῖν в предыдущей фразе. Вероятно, Агафархид собирал материал об островах, лежавших в Эритрейском море, и прочих материях, о которых он говорит, и его просили написать сочинение о них, от чего он отказался (ἡµεῖς µὲν παραιτησάµενοι τὴν ἐξήγησιν ἄρδην ἀπολελοίπαµεν). Получается, что он рассматривал, т. е. начал анализировать, исследовать этот сюжет, после того как принялся за работу об Эритрейском море, ведя сбор материала параллельно с написанием труда «Об Эритрейском море». Однако, доведя его до конца, он по указанным им же причинам отказался от продолжения работы по другим сюжетам.