1 [Агафархид] говорит[1], что Птолемей[2], бывший после Лага[3], первым организовал охоту на слонов[4]; подобных им по образу жизни и отличающихся по природе он предусмотрительно[5] свел в одно место обитания.
1dub. (Plin. NH. VIII. 25) Раньше, чтобы приручить слонов, цари сгоняли их при помощи всадников в вырытую вручную огромную траншею, о подлинной протяженности которой слоны не подозревали, и укрощали запертых между рвом и насыпью слонов голодом; доказательством прирученности служило то, что, если человек протягивал слону ветви, тот осторожно брал их[6].
2 [Агафархид] говорит, что Эритрейское море получило свое название не потому, что горы на западе так называемого Аравийского залива[7] напоминают уголь из–за того, что отражают лучи жгучего пламенного солнцеворота, а песчаные дюны на востоке, разбросанные на многие стадии, землисты и красноваты[8]. Право, не по этой причине названо оно Эритрейским. Даже если фарватер и узок, и сияние суши, падающее с обоих берегов на течение с холмов и дюн, повсюду нависающих по обеим сторонам залива, уподобляет море суше, по виду оно всякому очевидно, но по сути каждым воспринимается. Так что, говорит [Агафархид], не по этой причине море получило свое наименование, даже если многие так о нем и думали.
3 Таково первое, пусть и неверное, мнение о причине. Второе же представляется ему похожим: [Агафархид] говорит, что там лучи восходящего солнца, падающие на течение, не светлы, как у нас, но подобны крови, по этой причине оттенок моря представляется смотрящим кровавым; отсюда и прозвано «эритрейским».
4 Четвертое мнение ‒ аргосское, которое, как он говорит, смелостью замечательно, доводами же небогато. Историки — последователи Дейния[9], сами произвольно предаваясь поэтической вольности — говорят, что Персей, прибыв из Аргоса в Эфиопию (тогда она называлась Кефения) для освобождения дочери Кефея и, переместившись оттуда в Персию, передал персам их наименование от одного из своих потомков; он породил и сына Эритра, от которого и море получило свое наименование. Таков аргосский сказ об Эритрейском море.
5 Четвертое, и истинное, мнение — то, которое он узнал от перса — гласит, что имя его было Бокс. И был он греком по языку и образу мыслей, и проживал в Афинах, оставив родину. И говорится же в истории перса следующее. Жил–был некто по имени Эритр, выдающийся смелостью и богатством, родом перс, сын Миозая. И жил он недалеко от моря напротив островов, бывшими пустынными не сейчас, но времена мидийского владычества. И тогда был Эритр знаменит: на зиму он устраивался жить в Пасаргадах, весной же переезжал в свое собственное поместье, как по иной причине, так и желая доставить себе радость в жизни таким переселением. Львы, выследив огромное стадо его животных, убили некоторых из них. Некоторые же спаслись. Перепуганные увиденным до сумасшествия, они устремились к морю. И они — как раз дул довольно сильный ветер с берега — попадав в водный поток, плыли сначала вдоль берега. Но так как страх их не ослабевал, они выбрались из волн и с трудом нашли спасение на острове, лежавшем напротив. Один молодой пастух, выделявшийся своей смелостью, переправился вместе с ними, держась то на одном плече, то на другом.
Эритр же в поисках попрятавшихся животных оказался первым из тамошних жителей, кто сколотил плот, весьма большой по размерам и ударостойкий. Воспользовавшись умеренным попутным ветром, он вышел в плавание. Подгоняемый быстрыми волнами, нашел он и лошадей, и пастуха. Подивившись же острову, основал также и город в удобной гавани, и заселил его, переселив с материка лишенных средств к существованию. Оттуда он облагородил человеческими поселениями и другие острова, бывшие пустынными. И содеянное принесло ему среди многих людей такую славу, что тамошнее море, безграничное по размерам, у всех, и среди нас, зовется Эритрейским. Причины различия в названии <заключаются> в следующем: между выражением «море Эритра» и «Эритрейское море» большая разница: первое обозначает человека, правившего морем, второе — показывает красноту природы его течений.
5b. (Strabo. XVI. 4. 20). Агафархид, земляк Ктесия, рассказывает со слов какого–то Бокса, родом перса, следующее: некий Эрифра <также перс>, когда его табун лошадей, преследуемый бешеной львицей, до самого моря, переправился оттуда на какой–то остров, он построил плот и первым перешел на остров. Увидев, что остров очень удобен для основания поселения, он отвел табун назад в Персиду, отправил переселенцев на этот остров так же, как и на другие острова и побережье, а самое море назвал своим именем.
6 Он [Агафархид] не считает, что персы получили наименование от одного из потомков Персея, как утверждают многие, так как и сами они называют себя не «пéрсы», ставя ударение на предпоследнем слоге, а «персы̃», ставя облеченное ударение в конце.
7 Хотя он и многими другими [аргументами] старательно показывает ложность истории о Персее, добавляет также и следующее. Ведь если же в трагедии Персей отправился в поход, спрятав лицо под маской и взяв серп, то по вопросу о перипетиях событий обратись к актеру и хору, чтобы решить противоречия и выстроить миф, как многие сходятся во мнении. Кратко рассмотрим основы подобных [историй].
Рождены были Кентавр, Герион, Киклоп, Хрис, Кирка, Калипсо, Минотавр, Скилла, Химера, Пегас, Лестригоны, Кербер, морское создание Главк, Атлант, Протей, Нерей, Нереиды, дети Алоэя, выросшие на девять оргий в высоту и девять локтей в ширину.
Еще, согласно Гесиоду, первым наступил золотой век, затем серебряный, затем бронзовый.
Кроме того, были еще лошадь, говорившая с Ахиллом о будущем, и Сфинкс, загадывавший загадки сынам Фив, и Сирены, доводившие слушавших до гибели, Ниоб и Полидект, превратившиеся от страха в камень.
А кроме этого, спутники Одиссея были превращены из людей в свиней, а из свиней возвращены в человеческое состояние.
Еще Тантал был почтен за благоразумие, став сотрапезником богов, был же наказан за распущенность, носимый по воздуху. Другие же сами решались спуститься в Аид: одни — так как прибегали к услугам умерших прорицателям о живых, другие — чтобы силой взять в жены Персефону, как если бы она была одинока.
Было еще золотое руно на овце; яблони, приносившие золотые яблоки, росли в Ливии; одушевленное создание всю жизнь продержалось без сна, северный и южный ветры вместе с другими ветрами были удушены запертыми в одном мешке.
Более того, Пасифая сошлась с быком, а Тир — с рекой, но ни с одним чужаком не делили брачное ложе. А Филомела приняла образ соловья, Терей — удода, а Гекуба была превращена в сторожевую собаку.
А еще Ио была дочерью бога, и в образе бешеного быка с рогами она ускользнула через Понтийское море; от нее же и Боспор получил свое наименование.
И Кеней Лапиф сначала был девушкой и женщиной, повзрослев же, превратился в мужчину и в конце концов был загнан в землю кентаврами, бившими его еловыми стволами[10], стоявшего прямо и живого.
Леда же вместо того чтобы родить, как пристало женщине, отложила яйцо, из которого вылупилось столь вожделенное создание, я имею в виду Елену.
Гелла же и Фрикс переправились через пролив на овне, летевшем с помощью ног, и море в обе стороны получило от них наименование Геллеспонта.
Геракл в чаше также пересек море там, где дуют сильные зимние ветры, в одиночку перешел Ливию, бывшую невозделанной, лишенной воды и дорог и принял от Атланта такой [тяжелый] небесный свод не по предписанию, но из [желания] доставить радость.
И горы со скалами из любви к искусствам следовали за Орфеем, игравшим на кифаре.
А поджаренное мясо коров Гелиоса говорило голосом, понятным людям.
И когда умершие праздно болтали с Одиссеем о разной бессмыслице, он узнал в бесформенной тени черты внешнего облика, и некоторые из них пили, не имея ни желудка, ни глотки; другие же боялись его оружия, хотя более не могли быть ранены; некоторые же катили камень, хотя тела ранее были сожжены; другие же судили других умерших, хотя (они) никакого преступления не совершали; и, наконец, не имевшие более образа, плыли на судне, а капитаном и кормчим был у них Харон, чтобы им не опрокинуться и не быть погребенными снова.
А Алкест, Протесилай и Главк, умерев, снова воскресли: первого вернул [к жизни] Геракл, второго — любовь жены, третий [воскрес] благодаря пророку, похороненному вместе с ним.
А тело Амфиарая, еще живого, земля проглотила вместе с лошадьми и колесницами.
И к тому же: Кадм посеял зубы дракона, из них народились гоплиты, сражавшиеся друг с другом.
А Тал, охранник Миноса, трижды в день обходил весь Крит, такой огромный в размерах. Жизненная сила у него одного из одушевленных существ была заключена в ступне. А Миноса нельзя было лишить жизни иначе, как если не облить его кипящей водой.
В дополнение к этому: Медея заклинаниями сделала старого барана молодым, а Пелиады сварили отца своего Пелия, чтобы он стал молодым.
Форкиды же, три старухи, у которых был один глаз, провели всю жизнь вместе, обмениваясь друг с другом по очереди.
И еще: жители Аркадии и Аттики рождены от земли и произошли на свет противоестественно.
А та, что была заклана в Эвлиде, объявилась живой среди тавров[11].
А та, чтобы брошена в море в Пелопоннесе отцом своим Акрисием, невредимая с младенцем выбралась на побережье Серифа[12].
Тот же, что был уже побежден Менелаем на поединке, был внезапно похищен и оказался в своих покоях, готовый к общению и позабывший обо всех страхах. Деревянное же вместилище было сделано не для захвата города, а для предательства спутников Одиссея и Неоптолема. Эта история приписывает такое вот простодушие мастеру, изготовившему его, влезшим в него доблестным <воинам> и принявшим его в собственный город.
А к этому еще: Атлант, взявший на свои плечи небесный свод, столь тяжелый, вместе с богами, породил еще так называемых Атлантид; именно это невозможно. [Агафархид говорит], что весь обитаемый мир окружает Океан, охраняющий и скрепляющий своими потоками, за которыми, как говорит Гесиод, живут Горгоны.
[Агафархид говорит], что на Островах блаженных некоторые из героев все время сохраняют свои тела нетронутыми, о которых никто не сообщал ничего определенного. И вот это, доходящее до абсурда, многим, и даже из женщин, дает повод к насмешке.
Как мы можем представить себе, что из богов кто–то был вшит в бедро и вскормлен? И что голова Зевса использовалась одной [богиней] как чрево, а другой был зачат без участия отца — я[13] имею в виду Гефеста — и что солнце из–за деяний Атрея против Фиеста местом заката сделало восток, а восток — местом заката?
А к этому [добавляют, что] Аполлон и Посейдон, проработав в Трое в течение года, были лишены платы за строительные работы и корма скоту из–за жутких угроз Лаомедонта.
Дионис же, гонимый Ликургом, просился от страха в море к Фетиде за спасением.
К этим же [рассказам добавляют], что среди богинь случилось состязание в красоте, и каждая из них подкупала судью свойственными ей подарками, что он оставил справедливость, но ни одну решение судьи не устроило.
Еще же, что размеры Афины были ужаты до величины ласточки, что достоинство Зевса было низведено до положения лебедя, что красота Деметры была обращена в уродливость.
Против Зевса же, считающегося величайшим из богов, злоумышлял ближайший родственник — брат жены, а спасен был ненавистными врагами — я[14] имею в виду титанов — которые вырвались из оков, и темноты, и темницы, затем, оказал помощь боявшимся Посейдона, снова добровольно спустились в Ахеронт и Аид;
Еще [говорят, что] Афродита была ранена смертоносной силой, Арес же был заключен в оковы Отом и Эпифальтом, что Геракл поразил стрелой Аида в том месте, где он правил, и что он испытывал сильнейшие боли, и что Гефест, будучи свергнутым с высоты небес, остался в конце концов принесенный, на Лемносе.
Когда же Гера была подвешена Зевсом, c ее ног свисали огромные наковальни.
Вообще же боги прелюбодействуют, мечут молнии, хромоноги, привычны к воровству, слабее людей, с готовностью бранятся, творят несправедливости, жалуются на судьбу и, в конце концов, не свободны ни от одной болезни, страдая от которых, мы обращаемся к богам? Так что те, кто морочит нам головы, пребывают вне истины, и не могут считаться достойными внушать это другим. По этим и по похожим причинам Агафархид причисляет истории о Персее к таким мифам и не соглашается выводить название Эритрейского моря от его ребенка.
8 Агафархид говорит, что сам на себя возложил ответственность покрыть позором тех, кто свободе мифотворчества предают деловую окраску. Если же кто–то отвергнет ее неприятие, ни один наималейший род [литературного] наследства не будет достоин доверия. Да и по какой–то причине я не стану порицать Гомера, передавшего раздоры Зевса и Посейдона ‒ то, доверие к чему невозможно внушить ни одному человеку? И Гесиода, дерзнувшего выявить происхождение богов? И [почему] не буду бранить Эсхила, часто обманывавшего [читателей] и написавшего много недопустимого? И [почему] не буду упрекать Еврипида, приписавшего Архелаю деяния Темена и представившего Тересия жившим более пяти поколений? И других почему бы мне не выбранить за то, что они используют в своих драмах невозможные прикрасы? Ибо каждый поэт думает более о развлечении, а не о том, чтобы сказать правду.
9 [Агафархид] говорит, что индийская страна вскармливает слонов, а также Эфиопия, которая граничит с Фиваидой, и Ливия.
10 [Агафархид говорит], что Египет окружают четыре местности: с севера море, с востока и запада ‒ пустыни, с юга ‒ эфиопы.
11 Книга[15] сурова, но целительна, ибо она разъясняет не для того, чтобы причинить боль, а для охраны. Она удалила радость из изложения, чтобы мы, наслаждаясь радостью делового изложения, вместо лучшего не выбрали худшее, или ради Зевса и богов, чтобы иногда не прошли мимо лежащего посредине.
12 Сохранить в целости и сохранности имущество частного лица даже малейшей ценности — дело непростое. И ты надеешься сохранить наследство такого объема и ценности без переживаний? И то ты должен знать, что нажитое владельцем оберегает закон, нажитое же слабым отнимает оружие.
13 Агафархид говорит, что мы научены с древних времен, что случай скрепляет и растворяет дружбу властителей и что твои суетные дела дают возможность другому владыке увеличивать свое состояние, уменьшая [благо] других.
14 Тот же, кто постоянно угождает словом, возможное же из дел преувеличивает, во многом обманывается. Тот же, кто заранее привлекает общих друзей к советам, в столь важные времена не будет нуждаться в подстегивающем его порывы. Кто же будет настолько неразумен, чтобы желать узнать от другого то, что ему самому очевидно, и сделать советником в трудных вопросах сторонника своих порывов?
15 Если же тот, у кого столько достоинств, превосходит устремления теснящих его, готов я восславить власть обладателя их, отнять же, притесняя силой, его достояние не смогу. И что невозможного в том, чтобы свести дело к пустому обещанию и хвататься за пустые надежды пред явными опасностями?
16 Эфиопы же потрясут греков. Чем? Чернотой и различием внешнего вида? Этот страх не выходит у нас за пределы детского возраста. В войнах и важных спорах дела решаются не внешним видом и цветом, но смелостью и искусством.
17 Я же с того дня, как Судьба поставила меня хранителем тела твоего (ты был еще совсем молод) и всего царства, с самого того дня взвалил я на себя огромную тяжесть. Какую же? Противостоять и отвергать предающихся удовольствиям, отнимая у тебя самого, прежде всего, не власть, а незнание, чтобы, думая об этих достоинствах, ты извлекал пользу, а не заблуждался. Я стремился к этому, пользуясь доброй волей отца, нацеленной в будущее, а не притворством льстеца, занимающего настоящим. Знаю, ибо я значительно старше и во многих делах опытен: из–за льстецов, окружавших высшие власти, и величайшие царства были полностью уничтожены — Кассандра, Лисимаха, Александра, бывшего столь великим, мидян, ассирийцев, персов — так что и семени в род не осталось. И не без причины: так как юности свойственно незнание из–за возраста, а ошибки сопровождаются восхвалениями, нет ничего более ненадежного и ничего более опасного[16]. И действительно, Александр, непобедимый оружием, был никчемен в личных делах. Он стал жертвой восхвалений и не понимал, что смеялись над ним, когда назвали его Зевсом, а не почитали, так как он стремился к невозможному, а по природе был забывчив.
18 Когда демагог обращается ко многим, заняв место не друга, но льстеца, напор толпы, принявшей поручителя в ошибочности, уничтожает город. Хула же настигает не только достойных порицания, но и тех, в кого зависть проторила себе дорогу. Ибо зависть правит не только подлежащими осуждению, но и теми, кто не достоин хулы, ибо всякий раз, когда зависть выпускает свое горькое жало, то поражает прежде всего того, кто этой участи не заслуживает.
19 Во время боевых действий эфиопы пользуются большими луками, но короткими стрелами. На край тростникового древка вместо железного (наконечника) насаживается удлиненный по форме камень, перевязываемый жилами, чрезвычайно острый, смоченный в смертоносном яде[17].
20 Агафархид говорит, что Птолемей набрал 500 всадников из Эллады для войны против эфиопов, из которых тем, кто должен был сражаться в первых рядах и вести за собой, приписал следующий вид вооружения: раздал для них и для лошадей валяные одеяния, скрывающие все тело, кроме глаз, и которые по той стране называют «касай».

---

[1] Имеется в виду Агафархид, которого цитирует патриарх Фотий.
[2] Имеется в виду Птолемей II Филадельф, младший сын Птолемея I Сотера и его второй жены Береники, царь Египта в 285‒246 гг. до н. э.
[3] Имеется в виду Птолемей I Сотер (367‒283 гг. до н. э.), телохранитель, друг и соратник Александра Македонского из знатного македонского рода Лагидов. При разделе империи Александра высказался против передачи власти наследникам и за ее раздел между диадохами. Получив при разделе Египет, в 323 г. до н. э. основал там новую царскую династию.
[4] Фразу ἀλλὰ γὰρ καὶ τῶν ὁμοιοτρόπων Берстейн трактует как относящуюся к θήραν, а не к ἐλεφάντων и переводит следующим образом: as well as other similar activities (Burstein. Op. Cit. P. 42). Данная трактовка представляется невозможной как по формальным причинам (τῶν ὁμοιοτρόπων согласовано в числе и падеже именно с ἐλεφάντων), так и по содержательным (далее говорится о целой группе животных, находившихся в сфере интересов Птолемея II).
[5] В переводе Берстейна τῇ προνοίᾳ трактуется как by design, т. е. относится к κεχωρισμένα («отобранные», «выделенные по какому–либо отличию»). Более точным представляется соотнесение τῇ προνοίᾳ с συναγαγεῖν ὑπὸ μίαν οἴκησιν: о причинах «выделения» (схожесть по образу жизни, а не строению) тех или иных животных сказано в предыдущем предложении, тогда как в данном фрагменте говорится о предусмотрительности самого царя, устроившего своего рода заповедники.
[6] Перевод И. Ю. Шабаги (цит. по: Плиний Старший. С. 194). Как указывает Берстейн, принадлежность этого фрагмента Агафархиду признана Вёлком (Woelk. Op. cit. S. 100), который связывает его с фрагментом 9 (Burstein. Op. cit. P. 172, n. 2). Нельзя не отметить, что в работе Вёлка об этом фрагменте речь не идет. На указанной Берстейном странице Вёлк комментирует § 9 и выводит его из другого места работы Плиния Старшего (NH. VIII. 32): elephantos fert Africa ultra Syrticas solitudines et in Mauretania, ferunt Aethiopia et Trogodytae, ut dictum est, sed maximos India. — «Слонов поставляет Африка из районов по ту сторону Сиртских пустынь и из Мавретании; поставляют их, как было отмечено ранее, и эфиопы с троглодитами, но самых больших слонов поставляет Индия» (пер. И. Ю. Шабаги; цит. по: Плиний Старший. С. 196).
Сам Берстейн добавляет в анализируемый фрагмент еще и описание ловли слонов в Индии: capti celerrime mitificantur hordei suco. capiuntur autem in India unum ex domitis agente rectore, qui deprehensum solitarium abactumve a grege verberet ferum: quo fatigato transcendit in eum nec secus ac priorem regit. — «В Индии слонов ловят следующим способом: погонщик, сидя на одном из уже прирученных слонов, обнаруживает одинокое или отбившееся от стада животное и хлещет его до тех пор, пока оно не обессилит, после чего пересаживается на него и укрощает описанным ранее способом» (пер. цит. по: Плиний Старший. С. 194).
Осведомленность Агафархида в особенностях охоты на слонов в Эфиопии не вызывает вопросов, однако предполагаемое использование им сведений об этом процессе в Индии порождает сомнения: «географически» этот фрагмент не подходит тематике, выбранной Агафархидом.
[7] Современное Красное море именовалось в античной литературе чаще всего Аравийским заливом.
[8] Едва ли ὑπέρυθροι следует переводить как bright red (Burstein. Op. cit. P. 43). Землистость прибрежных песчаников и наличие приставки ὑπο говорят как раз о красноватом оттенке почвы.
[9] Имеется в виду древнегреческий историк Дейний Аргосский (III в. до н. э.), написавший историю Аргоса «Арголика» в десяти книгах от мифической древности до битвы при Клеонах (235 г. до н. э.).
[10] В переводе Берстейна для ἐλάταις дается значение oars («веслами»): Burstein. Op. Cit. P. 46.
[11] Имеется в виду миф об Ифигении.
[12] Имеется в виду один из Кикладских островов, расположенный между Кифном и Сифном. На Сериф была выброшена бочка, в которую Акризий заключил Данаю с Персеем. Персей вырос на Серифе, затем же с помощью головы Горгоны превратил жителей острова в камень.
[13] Имеется в виду реплика самого Агафархида.
[14] Имеется в виду реплика самого Агафархида Книдского.
[15] Λόγος здесь трактуется как «книга» (Агафархида Книдского) в соответствии с анализом Д. Маркотта (Marcotte. Op. cit. P. 419).
[16] Имеется в виду лесть, окружающая молодого властителя.
[17] Вероятно, эти же луки имеются в виду при описании одного из видов охотников на слонов (§ 54 Müller a–b). Агафархид говорит, что они используют огромные луки, которые один из охотников удерживает ногой и стрелы, отравленные змеиным ядом.