Жизнь, датировка
Цецилий Киприан родился между 200 и 210 г. в богатой языческой семье, вероятно, в Карфагене. Первое имя Тасций (Thascius) - насмешливое пунийское прозвище. Ритор по профессии, он становится христианином в более зрелом возрасте, вскоре затем - пресвитером и уже в 248 или 249 г. по требованию народа и вопреки желанию некоторых представителей клира - карфагенским епископом. Он спасается бегством от преследований (наступивших уже вскоре, при императоре Деции), но поддерживает переписку со своей общиной. В споре о возвращении в лоно церкви христиан, отступившихся во времена гонений, церковь оказывается перед угрозой раскола: в Карфагене Фелициссим намерен позволить его без всяких оговорок, а Новациан в Риме - полностью воспретить. Энергичный Киприан добивается приемлемого и для тех, и для других компромисса. Одновременно он укрепляет таким образом авторитет епископов в ущерб исповедникам (confessores), которые требовали для себя право оказывать милость оступившимся (lapsi) за счет своих религиозных заслуг. В начале и середине пятидесятых годов, во время тяжелой эпидемии, он с полной самоотверженностью занимался организацией медицинской помощи; впоследствии он был канонизирован и считался защитником от чумы. Под его руководством в течение двух лет (255 и 256) три африканских собора отвергают законность осуществленного еретиками крещения - в согласии с азиатскими епископами и вопреки мнению римского, Стефана (254-257). Когда цезарь Валериан снова устроил гонения на христиан, Киприану в сентябре 258 г. отсекают голову[1].
Обзор творчества
Ad Donatum: Сочиненный вскоре после крещения, этот критикующий современность труд о собственном обращении - скромный предвестник Confessiones Августина.
Ad Demetrianum: В полемике с язычниками автор пытается доказать, что христиане не виновны в случившихся несчастьях - чуме, голоде и войне. Поскольку аргументация библейскими цитатами не может быть убедительной для читателей-язычников, предполагается, что книга написана для слабых в вере христиан (что, напротив, требует от читателя изрядной доли слепой веры).
Testimoniorum libri III (249/50 г.) и Ad Fortunatum de exhortatione martyrii (253 или 257 г.) - сгруппированные по тематическому принципу сборники библейских цитат, являющиеся для нас свидетельством об употреблявшихся в то время переводах.
De ecclesiae catholicae unitate: В 251 году[2] Киприан борется против раскола Новациана в Риме и одновременно против партии Фелициссима в Карфагене. Церковь там, где законный епископ: Habere iam non potest Deum patrem qui ecclesiam non habet matrem ("кому не мать Церковь, тому и Бог не отец", 6). Римский епископ - только primus inter pares.
De lapsis (251 г.): Христиане, отступившие от веры во время гонений, могут вернуться в лоно церкви только после серьезного покаяния.
Наставления или проповеди, которые отчасти очень близки к творчеству Тертуллиана: De habitu virginum (249 г.), De dominica oratione, De bonopatientiae (256 г.), Dezelo et livore (251 /2 или 256/7 г.).
De mortalitate и De opere et eleemosynis восходят ко времени чумной эпидемии (252 г. или позднее).
Исторически важный сборник писем включает 81 послание; большая часть создана им, 16 адресованы ему или карфагенскому клиру. К корпусу писем приложены официальное сообщение о мученичестве Киприана и его житие, написанное его диаконом Понтием (см. ниже стр.1717).
Под именем Киприана дошли и произведения, сочиненные другими, в общей традиции раннеафриканской церкви; здесь мы не можем назвать их целиком. Труду De montibus Sina et Sion мы обязаны среди прочего следующими словами Иисуса, не попавшими в Библию: "Узрите Меня в себе так, как любой из вас зрит себя в воде или в зеркале" (mont. 13). Quod idola dii non sint может служить свидетельством для текста Тертуллиана. De aleatoribus - народная проповедь против игроков в кости[3].
Cena Cypriani, литературная игра, была создана, по-видимому, около 400 г.; библейские персонажи собираются на пир; при этом юмористически обыгрываются их типические особенности.
Источники, образцы, жанры
Киприан никогда не называет языческих авторов, однако дает понять, что знаком с ними. Ревностно цитируемую Библию он читает в распространенном тогда в Африке латинском переводе[4]; некоторые ошибки показывают, что он не считал необходимым сверять ее с греческим оригиналом. В качестве вспомогательного средства для "типологического" понимания Ветхого Завета и поиска подходящих мест из Библии он вводит в обращение опубликованный сборник свидетельств - столь же практичный, сколь и сомнительный жанр. Эта идея не является совершенно новой: в Кумране знали сборники библейских цитат для внутреннего пользования (катехизис и литургия); Мелитон Сардский (ок. 170 г.) опубликовал ἐϰλογαί из Ветхого Завета. Основываются ли цитатные гнезда в раннехристианских произведениях (например, в Послании Варнавы) на сборниках свидетельств, остается под вопросом[5]; по крайней мере в форме личных записей должны были существовать подобные вещи. После Киприана жанр распространяется.
По сравнению с Тертуллианом новшество - корпус писем, подхватывающий традицию пасторского послания, существующую в христианстве с самого начала. Сохранение этого сборника напрямую связано с выдающейся ролью Киприана в установлении церковной дисциплины и послушания. Это не простые письма, но в высшей степени официальные послания, с четкой риторической стилизацией, часто переходящие в трактаты.
Тертуллиан для Киприана - "учитель" (Hier. vir. ill 73); наш автор верно следует ему, но сглаживает углы и создает не вызывающий сомнений с церковной точки зрения и удобочитаемый заменитель для сложных произведений опасного мастера[6]. Как и тот, он прибегает к стоическим топосам, прославляя стойкость при истязаниях; однако, с другой стороны, он критикует стоическую непреклонность Новациана по отношению к оступившимся.
Римское правовое и государственное мышление переносится в новый контекст: когда Киприан говорит о indicium dei, "суде Господнем", в связи с выбором епископа, он не прибегает к библейским цитатам: кажется, здесь отсутствует специфика христианского подхода. Само собой разумеется, Киприан использует понятийный аппарат, используемый при вступлении в должность римских магистратов[7].
Литературная техника
Рассмотрим литературную технику Киприана подробнее на примере его трактата о церковном единстве. Характерно, что контрастирующие библейские мотивы он вводит намеками, давая им постепенно проникнуть в сознание аудитории. Искусство подготовки проявляется в начале, где неясное предостережение об опасности из представления о чем-то подползающем и подкрадывающемся превращается в образ змеи - ветхозаветный мотив, который готовит позднейшее отождествление соперника с антихристом. Это предостережение против инсинуаций само по себе - мастерская инсинуация.
С другой стороны, переходу к теме церкви служит образ дома, построенного на скале (2-4); его венчают слова Иисуса Петру: "На сем камне Я создам церковь Мою". Три древних и почтенных образа иллюстрируют ту мысль, что единство церкви воплощается в каждом отдельном епископе, поскольку оно основано на общем происхождении: лучи одного солнца, ветви одного дерева, ручьи, текущие из одного истока (5). Идею mater ecclesia, "Церкви матери" (ср. Gal. 4, 26), он также развивает в три этапа: мы обязаны ей рождением, питанием и духовными дарами. Кроме того, она невеста Христова, в противоположность апокалиптической блуднице (6), и его неразделимый хитон (7). Метафора одежды продолжается: в духе Павла Киприан говорит об "облечении" во Христа и о единодушии. Тем самым автор возвращается к началу трактата (4), где - как в Eph. 4, 4-6-говорилось о телесном и духовном единстве. Стержневое понятие sacramentum unitatis, "таинство единства", появляется снова. Мотив "единого" дома, возникший в гл.2, возвращается в 8-й. Хищных животных следует держать подальше от овец и голубок. Таким образом создается pendant образу змеи в начале трактата. Симметричная структура образного мира проста и эффектна, тем более что черно-белое письмо последовательно стремится к сильным контрастам.
По-римски звучат и основные представления De mortalitate[8]: здесь militia Christi - как в Eph. 6, 10-20 и у Тертуллиана - становится ведущей темой. Римско-стоическим является и мотив испытания и проверки (mort. 12): Gubemator in tempestate dinoscitur, in acie miles probatur, "Правитель познается в невзгодах, воина же испытаешь в строю". Достаточно вспомнить, например, 108-е письмо Сенеки. Образ дерева (mort. 12) также напоминает Сенеку (prov. 4, 16). Похожее на словоупотребление Лукреция vexari, "быть обуреваемым", преодолевается стоически-христианским emendari ("исправление", mort. 13). Глазами римлянина смотрит Киприан и на Новый Завет: божественную δύναμις (2 Cor. 12, 9) латинский перевод (которым он пользовался) отображает как virtus; как римлянин, он тут же относит virtus к людям и для вящей ясности добавляет: nostra, "наша". Человеческая заслуга вместо божественной милости! Этот на первый взгляд столь сведущий экзегет благодаря своей римскости совершает богословские и языковые ошибки. Но заблуждение способствует внутренней цельности трактата De mortalitate. Киприан эффектно использует технические приемы языческой риторики - особенно insinuatio и evidentia - для раскрытия христианской тематики; при этом он учитывает менталитет своей аудитории, проникнутой римскими представлениями.
Язык и стиль
Язык и стиль Киприана сочетают изящество и достоинство. С одной стороны, в них отражается строгость и бескомпромиссность его мышления. Он охотно цитирует Библию в тех местах, где есть сильные отрицания, например, Qui non renuntiat omnibus quae sunt eius, non potest mens discipulus esse (domin. orat. 19; Luc. 14, 33). Или: Nisi ederitis camem filii hominis et biberitis sanguinem eius, non habebitis vitam in vobis (Ioh. 6, 53; domin. orat. 18). При истолковании четвертого члена молитвы "Отче наш" Тертул-лиан (orat. 6) высказывается положительно: petendo panem quo-tidianum perpetuitatem postulamus in Christo et individuitatem a corpore eius, "прося хлеб насущный, мы просим постоянства во Христе и неотделимости от тела Его". Киприан (domin. orat. 18) формулирует ту же самую мысль отрицательно и угрожающе: Hum autem panem dari nobis cotidie postulamus, ne qui in Christo sumus et eucharis-tiam eius cotidie ad cibum salutis accipimus, intercedente aliquo gravio-re delicto, dum abstenti et non communicantes a caelesti pane prohibemur, a Christi corpore separemur, "Мы просим дать нам хлеб насущныщ чтобы нам, пребывающим во Христе и приемлющим ежедневно Его причастие пищею спасения, если будет препятствовать какой-либо тягчайший грех, при воздержании и недопущении в приобщению к небесной пище, не пришлось отделиться от тела Христова". Характерно, что Киприан выдумывает "стены" для Рая (epist. 73, 10, 3). Гиперхарактеристика нередко дается ради выразительности: totam semel et solidam firmitatem inseparabiliter obtinebat ("в нераздельном обладании всей и совокупной прочности", unit. eccl. 7). Результат - ясный и убедительный стиль, доказывающий, что автор - добросовестный дидактик, не чуждый иногда черно-белого письма.
С другой стороны, его манера не лишена приятности; Киприан избегает Тертуллиановой темноты, пронизанной вспышками молнии. Поэтический эффект создает символика цвета и цветов (epist. 10, 5): Erat (Ecclesia) ante in operibus fratrum Candida, nunc facta est in martyrum cruore purpurea, floribus eius necli-lia nec rosae desunt, "(Церковь) была белоснежной деяниями братьев, теперь украсилась багрецом крови мучеников; среди ее цветов нет недостатка ни в лилиях, ни в розах". Характерны нагромождения синонимов и гомеотелевтов: Docet non tantum contemnendas sed et periculosas esse divitias, illic esse radicem malorum blandientium, caecita-tem mentis humanae occulta deceptionefallentium, "он учит, что богатства не только презренны, но и опасны; здесь - корень зла льстящего, тайными обманами на человеческий ум слепоту наводящего" (domin. orat. 20). Или сочетание параллелизма и градации: Feraeparcunt, aves pascunt, homines insidiantur et saeviunt, "дикие звери не погубляют, птицы даже питают, а люди строят козни и свирепствуют" (ibid. 21). Наконец, обратная антитеза: Nam cum dei sint omnia, habenti deum nihil deerit, si deo ipse non desit, "ведь поскольку все принадлежит Богу, тот, кто имеет Бога, не будет нуждаться ни в чем, лишь бы только сам принадлежал Богу" (ibid. 21).
Более точное представление о "нежном" прозаическом ритме у Киприана, который можно обнаружить практически везде, дает, например, описание голубя, символизирующего Св. Дух (unit. eccl. 9); перед каждым знаком препинания здесь обнаруживаются ритмические клаузулы, прежде всего кретик (или пеон) с трохеем, а также двойной кретик[9].
Образ мыслей I. Литературные размышления
Киприану чуждо сосредоточенное размышление о литературе. Однако его отношение к текстам столь же планомерно, сколь и характерно: в Testimonia он объясняет ветхозаветные свидетельства как пророчества о Христе. Наш автор не занимается исторической экзегезой - ему скорее подобает быть пастырем своей общины, и его внимание сконцентрировано на том, чтобы прочесть Ветхий Завет в свете Нового; последний же, с его стороны, уже прибегает к "пневматическому" и "типологическому" истолкованию.
Герменевтика идет рука об руку с риторикой: наш автор ставит параллельные тексты из Ветхого и Нового Заветов рядом, чтобы каждый мог их развернуть по законам αὔξησις. Киприан говорит, что он дает "шерсть" и "пурпур": читатель по желанию сам может соткать себе небесные одеяния (Fort. 3). Вместе с тем видно, как он тренирует память - свою и своих учеников - и на каком пути он в кратчайший срок обретает знание Святого Писания и призвание экзегета. Риторика[10] - крестная мать его дидактических методов и даже некоторых тематических заглавий; такие названия, как Adulationem pemiciosam esse ("О том, что лесть опасна", 3, 115) или De bono martyrii ("О благе мученичества", 3,16) звучат как диатриба.
Образ мыслей II
Киприан - учитель по призванию и друг дисциплины и послушания; достаточно прочесть его гимн disciplina (hab. virg. 1)[11]. Как для римлянина государство, так для него церковь - священное учреждение и основа всякого авторитета. Он епископ; соответственно он имеет дело с церковной практикой: покаянием, крещением, причастием, любовью к ближнему. Современное "или-или" "папской" и "епископальной" церковной концепции Киприану нельзя приписывать никоим образом: он признает римского епископа как primus inter pares; однако это еще не значит, что он во всех случаях будет разделять его мнение.
Юридический стереотип мышления, с которым мы сталкивались еще у Тертуллиана, распространяется и на религиозную жизнь. Типично для римлянина подчеркнутое у Киприана понятие обладания: в "Отче наш" Киприан понимает "хлеб наш" эксклюзивно: Христос, хлеб жизни, принадлежит не всем, но только нам, общине (domin. orat. 18). Тертуллиан, в соответствии с этиологическим складом своего мышления, подчеркивает происхождение живого хлеба от Слова (sermo dei vivi, "слово Бога живого": orat. 6), Киприан, настроенный экклесиологически, - церковные права владения и их исключительность. Тертуллиан в ежедневном небесном хлебе прославляет liberalitas Бога по отношению к его "сыновьям" (filii), Киприан: ограничивает это представление рамками учреждения и его порядка. Тертуллиан больше ориентируется на Слово, Киприан мыслит и чувствует прежде всего таинство. Конечному него таинство воспринимается весьма широко: латинское слово для обозначения sacramentum тесно связано для Киприана с деяниями Христа в мировой истории и вовлечением человека в Его деяние, это познание полноты Божественного присутствия в конкретном мире, реальное исполнение figurae Ветхого Завета (epist. 64, 4), которые он поэтому называет sacramentum Christi (testim, praef.), но прежде всего это таинство (Eph. 5, 32) единства (unitatis sacramentum[12]) в церкви (unit. eccl. 7). Нюанс "общности" - латинский. Таким образом Киприан склоняется к тому, чтобы идентифицировать видимую церковь с эсхатологическим Царствием[13], и подчеркивает ее роль матери. Ощущение, что подобное возможно, также имеет римские корни: pietas erga rempublicam. Как мать своих сыновей (epist. 74, 6) церковь напоминает Италию из Вергилиевых Георгии (2, 173 сл.). Социальные ценности древнеримского патриотизма теперь обретают новый достойный контекст. Как римлянин мало заботится о варварах за границей, так и Киприан, как представляется, не видит ничего достойного внимания за пределами церковной ограды; его не занимает "первое", но только "второе" творение; точно так же его биограф не будет сообщать о том, что происходило до крещения. Переход церкви к более строгим организационным формам и более отчетливому самосознанию исторически необходим в эту эпоху. Римское государственное чувство - основа и того и другого; утрата государственного авторитета при солдатских императорах облегчает переход, для которого труды Киприана симптоматичны; стареющий мир выходит из колеи, и за это даже следует быть благодарным (mort. 25). Несколькими десятилетиями позже для Тертуллиана этот переворот - уже совершившийся факт.
Узкое понятие о церкви, свойственное Киприану, также должно рассматривать на историческом фоне споров и разногласий о возвращении в церковное лоно отступивших от веры во время гонений и о признании крещения, совершенного еретиками. То, что теоретически нам кажется сужением, на практике есть углубление. Киприан в каждом случае выбирает аргументы, которые способствуют церковной дисциплине: против еретиков он подчеркивает полновластие церкви, против слишком великодушных клириков - границы их полномочий; только Господь может отпускать грехи (laps. 17).
Традиция
W. von Hartel (изд. 1868-1871) выделил два класса рукописей: с одной стороны, Seguierianus (S), nunc Parisiensis 10592, Suppl. lat. 712, VI- VII в., с другой - recentiores (IX-XI вв.). К нему же относился (ныне утраченный) Veronensis (V; вероятно, VI-VII в.). Этот последний использовался учеными - сторонниками контрреформации, которые издали произведения Киприана в Риме в 1563 г. Многие чтения и последовательность произведений в V можно реконструировать на основании этого труда. Возможно, текст V восходит к изданию, предпринятому в северной Африке вскоре после смерти Киприана[14].
M. Bevenot (1961 и 1970)[15] отбирает из более 200 рукописей примерно 15 и разделяет их на три класса. Он относит S ко второму классу; таким образом, von Hartel переоценил его независимость. S, конечно, старая, но не единственная ценная рукопись. Однако отнести S ко второму классу по этой версии тоже нельзя безоговорочно. Текст Киприана сильно интерполирован.
Влияние на позднейшие эпохи
Дела Киприана оказались сильнее слов: в этом отношении он придерживается хорошей римской традиции. В отличие от профетического пневматика Тертуллиана, его следует, если такое выражение допустимо, обозначить "пневматиком институции". Его заслуги в сохранении церковного единства были велики, и потому первоначально на латинском Западе его произведения почитались; но и на самом деле, несмотря на их невысокую богословскую и писательскую оригинальность, они заполняли лакуну, поскольку Тертуллиан был еретиком, а Августин еще не родился. Под именем Киприана спаслись от гибели и другие литературные свидетельства раннеафриканской церкви. Некоторые работы из его корпуса были переведены на греческий и сирийский языки, однако не вызвали живого отклика; очевидно, восточному христианству уже тогда нечего было делать с его подчинением Св. Духа официальной церкви Сына; догматическая фиксация этой иерархии через filioque в третьем члене Символа веры позднее - в 1054 г. - приведет к церковному разделению.
Наш автор сообщает потомству мысли Тертуллиана. Распространенный на Западе и важный для истории герменевтики тип текста - его тематически выстроенные сборники свидетельств, которые будут ревностно использоваться впоследствии - напр., Лактанцием. Киприан наложил свой отпечаток на стиль латинского пастырского послания; его творчество оказало влияние и на африканскую агиографию[16].
Лактанций знаком с творчеством Киприана (inst. 5,1, 24; 5,4, 3); Иероним сопоставляет его манеру с чистым и прозрачным, нежно текущим ручьем и прощает ему преимущество, отданное этическому элементу по сравнению с экзегезой Писания, поскольку тогда христиане подвергались гонениям (efiist. 58, 10; ср. in Is. lib. 8 praef.). Августин, профессиональный ритор, как и Киприан, критикует его первое письмо к Донату из-за слишком изящного стиля (doctr. christ. 4,14, 31), от которого Киприан, правда, впоследствии избавился. Как герменевтик тот его хвалит за обильное золото и серебро языческой науки, которую doctor suavissimus, "сладкоречивый учитель", взял с собой на пути из "Египта" (старого Рима) - doctr. christ. 2, 40, 61, чтобы использовать для проповеди Евангелия. Таким образом, острый взор Августина распознал посредническое значение ранних Отцов. Martyr beatissimus ("блаженнейшего мученика", ibid.) Августин прославляет в проповедях (serm. 309-313), Пруденций хвалит в стихах. Перенесение его мощей епископ Агобард Лионский († 840 г.) отмечает в особом стихотворении[17]. Уже число рукописей свидетельствует о влиянии Киприана в эпоху средневековья.
Еще Эразм († 1536 г.) пишет под именем Киприана трактат De duplici martyrio ad Fortunatum. Позднее, в зависимости от взглядов, восхищаются либо его епископализмом, либо фразой salus extra ecclesiam non est ("вне Церкви несть спасения", epist. 73,21). Гугенот, мистик и критик своего времени Теодор Агриппа д'Обинье († 1630 г.) обращает внимание скорее на его литературные качества и вдохновляется его изящной символикой роз и лилий, у которой, впрочем, есть и вергилиевские корни (epist. 10, 5; Aen. 12, 64-69)[18]
Неподлинное произведение Cena Cypriani, написанное около 400 г., пользовалось популярностью в эпоху средневековья и недавно стало известно широким кругам благодаря произведению Умберто Эко Имя Розы[19].

---

[1] Acta proconsularia Cypriani.
[2] Вскоре после собора: M. Bevenot, изд. 1972, 245.
[3] Ed. A. Miodonski, Erlangen 1889.
[4] В своих позднейших произведениях Киприан часто приближается к тексту европейской версии; ср. в общем виде J. Schildenberger, Die altlateini–schen Texte des Proverbien—Buches. I. Die alte afrikanische Textgestalt, Beuron 1941, 6-8 и passim; H. J. Frede, Die Zitate des Neuen Testaments bei den lateinischen Rirchenvatern. Der gegenwartige Stand ihrer Erforschung und ihre Bedeutung fur die griechische Textgeschichte, в: K. Aland, изд, Die alten Ubersetzungen des Neuen Testaments, die Kirchenvaterzitate und Lektionare, Berlin 1972, 455—478, особенно 463 сл.
[5] J. — P. Audet 1963.
[6] Например, De oratione dominica, De habitu virginum, De Dono patientiae.
[7] J. Speicl, Cyprian uber das iudicium dei bei der Bischofseinsetzung, RQA 69, 1974, 30—45; K. Oehler, Der consensus omnium als Kriterium der Wahrheit in der antiken Philosophic und der Patristik, A&A 10, 1961, 103—129; в дополненном виде в: K. Oehler, Antike Philosophic und byzantinisches Mittelalter, Munchen 1969,234-271.
[8] G. Stramondo, La personality di Cipriano nel De mortalitate, в: Melanges N. Herescu = Societas Academica Dacoromana, Acta philologica 3, Roma 1964, 373—381.; cp. далее: L. Bayard, Le latin de saint Cyprien, Paris 1902; H. Koch, Zum Ablativgebrauch bei Cyprian von Karthago…, RhM 78,1929, 427—432; J. Schrijnen, Chr. Mohrmann, Studien zur Syntax der Briefe des'hl. Cyprian, 2 Teile, Nijmegen 1936—1937; J. Molager, La prose metrique de Cyprien…, REAug 27, 1981, 226—244; L. D. Stephens, Syllable Quantity in Late Latin Clausulae, Phoenix 40,1986, 72—91.
[9] Simplex animal et laetum est/, non felle amarum, non morsibus saevum/, non ungui–num laceratione violentum/: hospitia humana diligere, unius domus consortium nosse/, cum gefierant simul filios edere/, cum commeant volatibus invicem cohaerere/, communi conversa–tione vitam suam degere/, oris osculo concordiam pads agnoscere/, legem circa omnia unani–mitatis implere, «Животное простодушное и веселое, / без горечи желчной, без укуса свирепого, / ниже злыми когтями не терзающее: /любит кровлю человечью, знает одного только товарища, / вместе они птенцы при рождении, /ив полете они не разлучаются, во всю жизнь без расставания, / признают по лобзанью клюва согласие сердечное, во всем для них единодушие — закон ненарушаемый».
[10] A. Quacquarelli, Note retoriche sui Testimonia di Cipriano, VetChr 8, 1971, 181—209.
[11] O. Mauch, Der lateinische BegrifF disciplina. Eine Wortuntersuchung, диссертация, Basel 1941.
[12] U. Wlckert 1971.
[13] G. Klein, Die hermeneutisce Struktur des Kirchengedankens bei Cyprian, ZKG 68,1957, 48—68.
[14] P. Petitmengin, Le codex Veronensisde saint Cyprien, REL46,1968, 330—378.
[15] За ним следует M. Simonetti 1971 и изд. 1976.
[16] F. Dolbeau, A propos du texte de la Passio Marcelli centurionis, AB 90,1972, 329—335.
[17] Тексты собраны, например, в аннотации издания Киприана, Paris 1616 (I. Pamelius).
[18] S. Poque, Des roses du primtemps a la rose d’automne. La culture patristique dAgrippa d’Aubigne, REAug 17,1971,155—169.
[19] C. Modesto, Studien zur Cena Cyprianiund deren Rezeption, Tubingen 1992.