1. Я вижу, почтенные сенаторы, что глаза всех вас и все ваше внимание обращено на меня. Понимаю, что вас страшит и опасность отечества и, если она отвращена будет, то моя собственная. Ваше участие и соболезнование обо мне особенно мне приятны в эти печальные минуты. Но молю вас, богами бессмертными заклинаю, оставьте заботу обо мне, помышляйте только о спасении нас и детей ваших! Если так суждено, чтобы мне, в течение моего консульства, перенесть все труды, лишения и терзания, то я вытерплю все не только с твердостью, но и с охотою, лишь бы только мои труды содействовали к величию и благосостоянию вашему и народа Римского. Мне, почтенные сенаторы, с тех пор как я консул, смерть грозит везде: и на Форуме, где должно господствовать правосудие, и на Марсовом поле, где благословение богов призывается на главы вновь избранных консулов, и в сенате, прибежище; и защите всех угнетенных, и в стенах моего собственного дома, которых безопаснее нет ничего для гражданина. Опасность смерти везде меня преследует; она чуть не постигла меня и на этом месте, и из почетного для меня оно чуть не стало гибельным. Многое смолчал я, многое перенес, многое оставил без внимания; скорбь мою сосредоточил я в себе, чтобы не увеличивать ваших опасений. Но если боги бессмертные судили быть плодом моего консульства - спасению вас, почтенные сенаторы, и народа Римского от избиения, если я защитил детей ваших, жен и священных дев Весты от осквернения, храмы богов и строения нашего, драгоценного для нас, города от разрушительного пламени, а всю Италию от опустошений войны, то какие бы ни обрушились на меня удары судьбы, я все перенесу великодушно. Если Лентулл считал свое имя роком предопределенным на гибель вашего государства, то как мне не радоваться, когда моему имени суждено быть нераздельно связанным с спасением отечества?
2. А потому, почтенные сенаторы, имейте в виду только ваши пользы и пользы отечества, спасите себя, жен ваших. детей и ваши имущества, защитите величие и безопасность народа Римского, а мне одному предоставьте заботиться о моей собственной. Имею я твердое упование, что боги бессмертные, сохраняющие под своим покровом этот города, не оставят и меня без помощи, которую я от них заслужил. Да и если бы даже и суждено было мне умереть, то равнодушно и с хладнокровием встречу я крайний предел жизни моей. Позорной смерти не может быть для человека, сознающего правоту своих действий, ни ранней для того, кто уже достиг консульской почести, ни страшной - для человека, которому философия указала истинный взгляд на вещи. Могу ли я быть столь бесчувственным, чтобы меня не трогали ни скорбь брата моего (вот он здесь!), мною столь любимого, ни слезы всех меня окружающих. могу ли я не думать о жене моей, которая не может прийти в себя от страха, наконец о малолетним сыне моем, залоге моей верной службы отечеству во время моего консульства? Вот, стоит передо мною тесть мой, с нетерпением дожидаясь результата нынешнего дня! Все это не может меня не тронуть, но все таки пусть лучше я погибну, а родные мои вместе с вами будут спасены, чем погибнуть всем нам на развалинах общественного порядка. А потому, почтенные сенаторы, не забывайте опасность, угрожающую отечеству, отвратите столько грозных туч, вокруг нас скопившихся; для этого нужно все ваше внимание и благоразумие. Не буду указывать вам на примеры строгого и решительного образа действий, ни в судьбе, постигшей Т. Гракха, когда он усиливался вторично быть трибуном народным, ни в судьбе К. Гракха, когда он хотел ввесть новый закон о разделе полей, ни в Л. Сатурнине, который убил К. Меммия. В вашей власти теперь люди, оставшиеся в Риме с целью - предать город огню, вас мечу, приготовить верное торжество Катилине. Все это доказывается письмами, печатями, подписями заговорщиков и их собственным признанием. Они обольщали ваших рабов, подавали руку помощи Катилине. Злодейский умысел был - истребить всех, чтобы некому было оплакать даже страшную судьбу, постигшую отечество.
3. Все это - вне всякого сомнения; сами виновные признались и вы уже высказали им приговор многими вашими мерами. Первое - вы в самых лестных выражениях изъявили мне благодарность за то, что я трудами своими и неусыпною бдительностью открыл злой умысел некоторых погибших граждан. Потом вы заставили П. Лентулла сложить с себя звание претора; далее осудили на тюремное заключение его и его сообщников, но всего более высказали вы ваше мнение о заговоре, определив, по случаю спасения отечества от него, благодарственное молебствие, первое от построения нашего города при консуле, облеченном в тогу. Говорить ли еще о том, что вы вчерашний день определили самые щедрые награды Т. Волтурцию и послам Аллоброгов? Можно ли после этого сомневаться, что, заключив в темницу, вы тем самым высказали приговор решительного для них осуждения?
Несмотря на то, почтенные сенаторы, я решился все это дело вновь представить на ваше благоусмотрение и спросить вас: как вы намерены поступить с заговорщиками, и к какому наказанию приговорить их? Обязанность консула повелевает мни так поступить. Давно уже замечал я дурное настроение умов в государстве, давно предчувствовал стремление некоторых граждан к нововведениям и ко злу; но никак не ожидал, чтобы это зло приняло такие страшные размеры, какие обличил нам этот заговор. Теперь, в настоящую минуту, обдумайте и выскажите ваше решение, какое бы оно ни было, прежде наступления ночи. Громадность злодеяния, предстоящего вашему обсуждению, говорит сама за себя. Жестоко вы ошибетесь, если станете думать, что заговор этот ограничивается немногими виновными. Зло это имеет размеры большие, чем вы полагаете; как яд зловредный разлилось оно везде по жилам Италии, перебралось за Альпы я незаметно заразило многие провинции. Положить ему конец мерами медленности и осторожности невозможно. Какие бы вы ни избрали меры, но, ради богов, умоляю вас, чтобы они были сильный и решительные.
4. Два мнения о судьбе заговорщиков поныне высказаны здесь в собрании; одно Д. Силана: он полагает осудить их на смерть, а другое Цезаря, который не щадит для них никаких самых жестоких казней, кроме впрочем смертной. И то и другое мнение соответствует достоинству и величию людей, их высказавших; и то и другое дышит праведным негодованием против врагов отечества. Один - того мнения, что люди, дерзнувшие посягнуть на жизнь и безопасность народа Римского, на спокойствие и самое существование отечества, недостойны ни минуты жить долее и дышать тем же воздухом, что и мы. Он указывает на многие примеры применения смертной казни к злонамеренным гражданам, и менее теперь подсудимых, виновным перед отечеством. Цезарь же того мнения, что смерть определена богами бессмертными не как наказание, но как закон природы и успокоение после трудов и несчастий житейских. Потому смерть для умного и мыслящего человека не представляет ничего страшного, а многие храбрые люди сами добровольно пошли ей на встречу. Приговор на вечное заключение в оковы и в темницах - строг и представляет достойное воздание за великие преступления. Обязанность стеречь виновных - Цезарь возлагает на муниципии; избрать и назначить для этого города властью - будет несправедливо, а предложить им это добровольно, будет сопряжено с большими трудностями. Впрочем решить это зависит от вас. А я уверен, что среди вас не найдется ни одного, кто и возразил бы что нибудь против ваших мер, имеющих целью общественную безопасность. На муниципиях лежит тяжкая ответственность в случае освобождения кого-либо из заговорщиков; постоянно должна их стеречь вооруженная сила и никто не должен дерзнуть впредь утруждать сенат и народ Римский судьбою заговорщиков; таким образом нет им и надежды на избавление или на изменение их участи, надежды, которая нередко составляет единственное утешение человека в жизни. Имущества виновных Цезарь приказывает взять в казну; он заговорщикам оставляет одну жизнь и хочет, чтобы она была для них постоянным и долговременным наказанием; он не желает, чтобы заговорщики минутным страданием смерти искупили зло, ими задуманное и совершенное. Потому-то исстари вкоренилось верование в то, что злых людей ждут за гробом мучения; иначе, если бы их не было, самый страх смерти, как уничтожения, не был бы довольно силен для удержания людей от зла.
5. Теперь, почтенные сенаторы, скажу, до какой степени ваш приговор может иметь влияние собственно на меня. Если вы примете мнение Цезаря, всегда верного своему намерению запекать расположение народа, то под покровом имени и виновника этого приговора, я менее должен буду опасаться в последствии народного негодования. С принятием мнения Силана вряд ли мне не будет угрожать большая опасность. Но польза отечества не должна же быть принесена на жертву моим личным расчетам безопасности. Мнение, поданное К. Цезарем, вполне соответствует его величию и славе, завещанной ему предками; оно дышет его неизменною любовью к отечеству. Тут то можно понять разницу между тем, кто только льстить народу и тем, кто, принимая горячее участие в судьбе его, желает ему прочной пользы. Я вижу, что из людей, которые дорожат своею народностью и опасаются высказать свое мнение об участи стольких значительных граждан, многих здесь нет. Как будто они могут заставить забыть, что они же, три дня тому назад, определили этих граждан Римских заключить в тюрьму, иметь от моего имени благодарственное молебствие и еще вчера доносчикам определили раздать большие награды! Неужели мнение того и об окончательной участи заговорщиков может быть для кого нибудь тайною, кто присудил их посадить в тюрьму, доносчикам определил награды, а следователю свою благодарность? Цезарь указывает на права граждан, обеспеченные Семпрониевым законом, но могут ли пользоваться правами гражданства враги отечества? Да и сам Семпроний нашел ли защиту в своем собственном законе, когда поведение его стало вредно для отечества? Цезарь также того мнения, что Лентулл, безнравственный и расточительный человек, посягнувший на злодейский и преступный умысел против города и отечества, не должен пользоваться правами хорошего гражданина. А потому Цезарь, при дознанной своей кротости и милосердии, не задумывается осудить Лентулла на вечное заключение в оковы и в темницу, определяя законом на будущее время, чтобы никто впредь не дерзал смягчить его наказания и насчет безопасности народа Римского добиваться благосклонности черни. Цезарь еще определяет виновным взятие в казну их имений, для того чтобы, за всеми терзаниями души и тела, постигла их еще бедность и нищенство.
6. А потому, примете ли вы мнение Цезаря, в таком случае вы мне дадите товарища и защитника человека, столь любимого народом. Предпочтете ли вы лучше мнение Силана, не трудно бы оправдать и меня и вас в жестокости этого приговора. Еще легче принять мнение снисходительнее и мягче этих. Впрочем, по моему мнению, может ли быть речь о жестокости там, где дело идет о столь ужасном злодеянии? Как я полагаю, здесь о ней не может быть и помину. Спасение и безопасность отечества и всех вас до того мне дороги, что если я слишком горячо действую в этом случае, то не от озлобления (всем известна моя кротость), но от любви к отечеству, от сострадания и милосердия к его участи. Глазам моим постоянно представляется город наш, украшение целого света, прибежище всех народов земли, объятым пламенем. В воображении моем вижу я груды тел сограждан моих и среди их рассвирепевшего от бешенства кровожадного Цетега. И воображаю, что Лентулл облечен был бы царскою властью, как он надеялся читать это в книге судеб; Габиний удостоился бы носить порфиру, Катилина с войском пришел бы к городу. Я воображаю скорбь почтенных матерей семейств, плачь и бегство детей и отроковиц; с ужасом представляю я себе осквернение дев, посвященных Весте. Важность угрожавшей нам опасности повелевает нам быть жестокими против тех, которые хотели нас ей подвергнуть. Спрошу вас, кто из вас отец семейства, если бы его рабы возмутившись убили его жену, перерезали детей и сожгли его дом, не счел бы своею обязанностью наказать их жестоко, и в этом случае можно ли его назвать свирепым мучителем, и не скорее ли справедливым и милостивым? Чужд всякого человеческого чувства и неестествен даже кажется мне тот, кто не будет стараться свое горе и свои терзания искупить пытками и мучениями тех, которые их причинили. Таким образом и мы, если в отношении к тем людям, которые замышляли избиение нас, жен и детей наших, хотели истребить и ваше частное достояние и разрушить этот город, столицу вашего государства, думали на дымящихся развалинах вашей власти утвердить могущество Аллоброгов; если, повторяю, с этими людьми поступим мы строго, то это будет справедливо; если же снисходительно, то не исполним своего долга в отношении к отечеству и поступим жестоко и немилосердо как в отношении к нему, так и ко всем гражданам. Обвинит ли кто в жестокости достойного гражданина, которого любовь к отечеству вне всякого сомнения, Л. Цезаря, за то, что он еще недавно сказал своему зятю, бывшему тут же, мужу сестры его, примерной женщины, что его надобно казнить? Не он ли припомнил нам, что дед его предан смерти по приказанию консула, что еще юный сын его, отправленный отцом в звании легата, казнен в темнице? Но из них никто не сделал ничего подобного теперешнему злодеянию; из них никто не посягал на безопасность отечества. Они пали несчастными жертвами внутренних смут в государстве, возбужденных честолюбием некоторых лиц. В те то времена дед этого Лентулла, именитый гражданин, с оружием в руках преследовал Гракха; он даже получил рану, усердно стараясь, чтобы государство не понесло и самого малого ущерба. Внук же его призывает Галлов на помощь для ниспровержения отечества, возбуждает к восстанию рабов. подает руку помощи Катилине. предает нас на избиение одних Цетегу, о других Габинию, поручает Кассию предать город пламени, а Катилине дает возможность предать огню и грабежу всю Италию. Итак, высказывая ваш приговор о злодействе столь ужасном и гнусном, бойтесь не того, чтобы быть слишком жестокими, а того, как бы снисходительностью наказания не повредить на будущее время отечеству. Отложите опасение жестокости там, где дело идет о судьбе закоснелых врагов отечества.
7. Не могу не отвечать на все ваши сомнения. Доходят до меня голоса некоторых, достигающие и моего слуха. Они спрашивают, имеет ли в своих руках правительственная власть довольно силы для приведения в исполнение ваших решений, которые состоятся нынешний день. Будьте покойны, почтенные сенаторы, все нужные меры приняты при осторожности и неусыпной бдительности с моей стороны и при единодушии народа Римского, дышащего готовностью умереть за отечество, за безопасность личности и собственности каждого. У всех сословий, у всех возрастов одно желание, одно стремление - спасти отечество. Посмотрите, как наполнен Форум! Все храмы вокруг его полны народу; он же во множестве толпится со всех сторон около места ваших заседаний. С тех пор, как существует этот город, вряд ли был хотя один общественный вопрос, где бы все граждане были так единодушны и согласны, как в теперешнем, за исключением тех немногих, которые предпочитают погибнуть, но лишь бы не одни. Об этих людях и говорить нечего; их мало считать за дурных граждан, а надобно причислить к самым ожесточенным врагам отечества. Что же касается до всех прочих граждан, то. боги бессмертные свидетели, как единодушно, как согласно, с каким рвением вооружились они за собственную безопасность и за величие отечества! Говорить ли мне о сословии всадников Римских? Уступая вам власть и первое место в государстве, они не уступают в одном - в любви к отечеству. После столь долговременного состязания и спора, нынешний важный вопрос помирил вас с ними и ваши несогласия забыты в чувстве любви к отечеству. Если бы это согласие упрочилось в мое консульство, то государству вашему, по моему твердому убеждению, нечего было бы опасаться впредь никаких внутренних волнений. На защиту отечества, вижу я, явились и доблестные мужи, трибуны казначейства и все служащие там писцы. Нынешний день, когда у них долженствовало быть метание жребия, они забыли свои частные интересы перед важностью общественного вопроса. Бесчисленное множество граждан собралось здесь и даже самых бедных. Да и найдется ли один, кто остался бы бесчувствен там, где дело идет о существовании его крова, города, о сохранении вольности, о самой жизни, о возможности дышать этим столь сладким воздухом, попирать ногами столь драгоценную ночву отечества?
8. Посмотрите, почтенные сенаторы, на расположение умов отпущенников! Снискав своими заслугами права гражданства, они стараются о спасении отечества, их усыновившего; а эти граждане, рожденные здесь, знаменитые своими предками, вооружились ненавистью на этот город, считая его не отечеством, а местопребыванием врагов. Говорить ли мне о вольных гражданах? Их собственные интересы связаны с существованием отечества; права вольности, для каждого человека драгоценные, зовут их на защиту государства, им обеспечивающего пользование ими. О них и говорить нечего, но даже рабы, мало мальски жизнь для них сколько нибудь сносна, с омерзением и ужасом узнали о злодейском умысле заговорщиков. Самые рабы желают сохранения общественного порядка и каждый из них, по мере своих сил, готов все сделать на его защиту. Может быть, не с беспокойством ли услыхали вы о том, что служитель Лентулла ходит по трактирам и деньгами старается возбудить на его защиту беднейших и неопытнейших граждан. Действительно, это покушение было, но не нашлось ни столь бедного, ни столь отчаянного, для которого бы не дорог был прилавок, где он занимается своим ремеслом и за которым он продает труды рук своих, кто не страшился бы потерять и свое бедное ложе, на которое он ложится отдыхать после тяжких трудов дневных. Как бы ни была для кого пуста и безотрадна жизнь, но каждому дорого ее сохранить; ленивые люди еще больше дорожат жизнью, чем она для них спокойнее. Что же касается до содержателей трактиров, то они более других должны желать общественного покоя. Все их выгоды зависят от множества посетителей и тесно связаны со спокойствием граждан. Если доходы этих людей уменьшаются, когда, по случаю тревоги, закрывают трактиры, то что же будет с ними, когда они сделаются добычею пламени? Таким образом, почтенные сенаторы, видите что в готовности и в содействии граждан вы не имеете недостатка; смотрите же, как бы ваше собственное усердие не обмануло ожиданий, какие возлагает на вас народ Римский!
9. У вас теперь консулом человек, избегший многих опасностей, предательских ковов и самой смерти не для того, чтобы наслаждаться жизнью, но для того, чтобы ею пожертвовать для вашей безопасности. Все сословия единодушно соединили свои желания, усилия, стремления для спасения отечества; не только слезами. но и действиями своими они высказывают свою готовность. Угрожаемое преступным заговором, осажденное факелами и мечами заговорщиков, отечество в крайности протягивает к вам руки, умоляя о помощи. Вашему попечению вручает оно себя, жизнь всех граждан, крепость города и Капитолий, жертвенники пенатов, неугасаемый и спасительный огонь Весты, храмы и капища богов, все здания и стены этого города. Не забудьте, что в нынешний день вашим приговором вы покажете, как для вас дорога ваша собственная жизнь, жизнь ваших жен и детей, имущества ваши, домы, ваши домашние очаги. Исполнитель ваших приказаний забывает о себе на службе вам, а не всегда найдутся такие люди. Все сословия государства, все граждане, весь народ Римский, как один человек - первый пример во время внутренних смут, - вооружились на защиту отечества. Сообразите, как в одну ночь едва не погибли - могущество ваше утвержденное столькими трудами и пожертвованиями, - вольность ваша, столь для вас драгоценная, плод благородных усилий стольких великих людей, - огромные богатства и стяжания ваши, при помощи богов бессмертных, нажитые столькими трудами? Нынешний день должен изгнать навсегда на будущее время в гражданах не только покушение к чему нибудь подобному, но и самую мысль о таком злодействе сделать омерзительною. Говорю я это не для воспламенения вашего и без того великого усердия, но исполняю долг мой, как первого лица в государстве; голос мой должен быть вперед всех нужд его.
10. Теперь, почтенные сенаторы. скажу несколько слов о себе, прежде чем возвращусь к вашему приговору. Теперь все заговорщики, а большее число их, вы сами знаете, мои враги смертельные; на них разбитых, униженных, ползающих во прахе, не стоит теперь и внимания обращать. Но если преступным усилием какого нибудь честолюбца, эта толпа, ободренная и воззванная к жизни, заставит и вас забыть достоинство ваше и отечества, то я, по крайней мере, почтенные сенаторы, никогда и ни в каком случае не буду жалеть о моих словах и действиях теперешних. Смерть, худшее, чем они мне могут угрожать, равно для всех неизбежна; славу же мою. которою вы покрыли меня вследствие ваших декретов, никто у меня не отнимет, а такой славы еще никто не удостоился. Многие стяжали ее полезными заслугами отечеству, а я один спасением общественного порядка. Славен и Сципион, умом и храбростью заставившие Аннбалла оставить Италию и возвратиться в Африку. Достоин великой и честной памяти и другой Сципион Африканский, положивший конец существованию двух, враждебнейших нам городов: Карфагена и Нуманции. Не отнимаем славы мы и у Л. Павла, приковавшего к своей победной колеснице знаменитого и славного некогда могуществом царя Персея. Вечная слава венчает память Мария, два раза спасшего Италию от рабства и нашествия иноплеменников. Всех выше их стоит Помпей: подвигам его и храбрости положил конец только предел вселенной. Пусть же эти славные люди откроют и мне место в рядах своих! Или, может быть, честнее присоединять новые области к вашему государству, чем спасти столицу его, с разрушением которой и победителям чуждых народов некуда будет возвратиться? Одним лучше вести войну с врагами государства внешними, чем со внутренними: первые, уступая силе, раболепствуют победителю, а, в случае выгодных условий с его стороны, даже привязываются к нему чувством признательности. Внутренние же враги, остановленные в своих пагубных замыслах на жизнь отечества, не забудут этого; ни страх наказания, ни снисхождение не могут их образумить. А потому я знаю, что я теперь во всех дурных гражданах сделал себе врагов непримиримых. Впрочем я надеюсь, при содействии вас и всех благонамеренных граждан, прикрытый памятью заслуг моих не только в жителях этого города, мною спасенных, но и вашею молвою о том сведавших, без труда отразить опасность, какая будет грозить и мне, и тем, судьба коих связана с моею. Да и может ли какая вражеская сила устоять против единодушия двух первых сословий в государстве, вашего и всадников Римских? Может ли что нибудь сокрушить столь грозный оплот, составленный изо всех благонамеренных граждан?
11. Теперь, почтенные сенаторы, при таком положении дел, за все, за власть, за войско, за управление провинциею, предоставленные мною другому (Антонию), за торжество триумфа и все почетные отличия, принесенные мною на жертву для лучшей защиты вас и этого города, за многочисленные связи дружества и гостеприимства, в провинциях мною составленные и которые с такими усилиями стараюсь поддержать и приумножить, за мое особенное усердие на службе отечеству, за неусыпную и вами же засвидетельствованную бдительность, с какою я бодрствовал над его безопасностью, за все за это, повторяю, прошу у вас одного - не забывать никогда теперешних событий и моего консульства. Пока память об этом у вас не изгладится, я буду огражден от всех неприязненных покушений стеною неприступною. Но если я ошибаюсь, если силе зла суждено восторжествовать рано или поздно, то, молю вас, не забудьте моего сына ребенка; кажется мне, не только на попечение ваше, но и на особенное участие, имеет право сын того, кто сохранил и спас все, что вы видите, все, что вас окружает.
Итак, почтенные сенаторы, в этом вопросе, где дело идет о собственной вашей и народа Римского безопасности, о ваших женах и детях, о домашних очагах и жертвенниках, о храмах и капищах богов бессмертных, о зданиях всего города; о существовании вашего могущества, вашей вольности, о безопасности Италии и всех ваших владений - постановите приговор твердый и решительный, вас достойный. Исполнителем вашей воли имеете вы консула, вполне покорного вашему мановению и готового, пока в нем будет сила жизни, защищать и отстаивать ваши постановления.