Выделение из хора запевалы-солиста допускало замену его захожим фигляром, мастером на потешные забавы, менее всего склонный держаться строгих и тесных рамок обряда; но это только помогало росту художественной стороны драмы: по наблюдениям А. Веселовского, моментом художественного развития драмы является ее выход из культа.[1] Ни у одного народа древности миф не давал такой обильной почвы для выхода из культа, как именно у греков. Только у них не было непроходимой пропасти между богом и человеком, как это видно хотя бы из того места "Илиады", где на жалобы своей дочери Афродиты, что ее ранил Диомед, Диона указывает, как много бед терпят живущие на Олимпе боги. Примеры из "Илиады" ясно показывают, что и люди и боги стоят у греков почти в равных условиях борьбы (Ил. V, 375-415, ср. 873-887). Только в Греции не было замкнутой касты жрецов, которая своими запретами и заповедями запрещала бы изображать богов в образе человека и мешала бы свободному развитию мифов, почти незаметно перераставших из религиозных сказаний в чисто поэтические сюжеты. Отсюда в Греции незнакомый другим народам простор для мифотворчества. Драматическое воплощение отвлеченных учения переходит в Греции в состав мистерий, которые в течение нескольких ночей, начиная с 20 боэдромиона (сентябрь - октябрь), справлялись в Элевсине, но были доступны лишь посвященным. Устройство драматических представлений в мистериях засвидетельствовано надписями. Продолжались эти представления несколько дней и изображали брак Зевса с Деметрой, от которого рождался Иакх, похищение Коры Плутоном, поиски Деметрой ее дочери, возвращение ее, примирение Деметры с богами и обучение людей земледелию Триптолемом. Это доказывает связь и мистериальных драм с земледелием.[2]
Гибкость поэтической мысли позволяла грекам свободно переносить черты участников одного предания на участников другого. Благодаря этому в некоторых городах Греции место Диониса заступали иные боги и герои. Так, по Геродоту (V, 67), в Сикионе содержанием трагических хоров были песни не о Дионисе, а об Адрасте.
До самого последнего времени в пределах древней Греции - в глухих деревнях Фракии жили обряды, воспроизводившие земледельческую драму.[3] Эта драма представляет собой причудливое сочетание подробностей культа Диониса с обрядами свадьбы и похорон, взятыми из православного богослужения.
Очень сложное содержание Драм трех великих трагических поэтов Греции не позволило уже древним ученым сводить его целиком к преданиям об оплодотворяющей силе бога Диониса. Так, безыменный составитель схолиев к Дионисию Фракийскому[4] видит в трагедиях обработку древних сказаний о героях, их страданиях и смерти, а также погребальных плачей (θρῆνοι) по ним. Исполнение всего этого в театра должно, по его мнению, удерживать зрителей от их заблуждений и примирять с собственными страданиями, в чем заключается польза трагедии для граждан. Это замечание позднего ученого древности заслуживает особого внимания потому, что объясняет наличие в составе дошедших до нас трагедий многочисленных сцен "плачей", образцом которых может служить то место "Андромахи" Эврипида, где престарелый Пелей оплакивает Неоптолема, склонясь над его трупом (ст. 1173-1225):

Град Фессалийский! О, горе какое!
Племени нет у меня, ни детей!
Гор! К кому обратиться, не знаю.
Кто же утешит меня?
Внук мой усопший, тебя обнимаю.
Милые щеки, уста!
Милые руки! О, если б судьба
Под Илионом сгубила тебя!

Затем хор поет:

О, начнем же и мы
Похоронную песнь
По умершем своем властелине.

Пелей
О несчастный, увы!
На печальную песнь
Я, несчастный, отвечу слезами.
(Перев. Н. Котелова)

Сюда же относится знаменитый монолог Электры у Софокла, когда она берет в руки урну, думая, что в ней заключен прах горячо любимого брата Ореста, в погибели которого она уверена (Электра, ст. 1126 сл.). "Плачам" по умершим придавали особое значение. Так, в "Илиаде" Ахиллес очень скорбит с том, что его друг Патрокл не оплакан (XXII, ст. 385). "Илиада" содержит несколько сцен "плачей" по умершем (XVIII, ст. 21-126, 315-355, XIX, ст. 282-301). Особенной грустью окрашен плач родителей и вдовы по Гектору (XXII, ст. 405-515, XXIV, ст. 61-168, 730-776). Из этих "плачей" легко могли развиться чисто драматические сцены.
Подробнейшее описание "плача" по Патрокле содержит песнь XXIII "Илиады": в честь Патрокла устраиваются пышные состязания в конском беге (ст. 262 сл.), кулачном бою (ст. 653 слл.) и стрельбе из лука (ст. 850 слл.). По мере развития драмы и она могла войти в состав таких состязаний.
В начале XX века возник очень любопытный домысел о происхождении трагедии из обрядовых плачей сперва об умиравшем боге Дионисе, а затем, по мере расширения содержания игр, также и о других богах и героях. Эта сторона сюжетов достигла вершины своего художественного развития в таких образцах, как "Персы" Эсхила, "Эдип в Колоне" Софокла, "Троянки" Эврипида и др.
Такое решение вопроса, объединяющее противоречивые свидетельства самих древних, дает достаточное объяснение составных частей дошедших до нас трагедий греков и, в то же время, связывает возникновение и развитие их драмы с тем, что наблюдается в этой области искусства у других народов, обычаи которых легче поддаются непосредственному наблюдению. Но по самому составу наших источников (их обзор вместе с новейшей литературой вопроса дан в приложении к этой главе) это лишь наиболее правдоподобная из возможных догадок, оставляющая после себя еще много загадочного и неясного.
Решение вопроса о происхождении у греков трагедии должно, по видимому, состоять в признании в ней наличия следов земледельческой игры, связанной с уходом старого и приходом нового года, причем плач об умершем годе мог через развитие мифотворчества переходить в "плачи" и о героях.[5]

---

[1] А. Веселовский, Собр., соч., т. I, стр. 355 (Истор. поэтика, стр. 291).
[2] См. Н. И. Новосадский, Элевсинские мистерии, СПб., 1887, стр. 119—137.
[3] См. статью R. M. Dawkins в The Joum. of Hell. Stud., т. 25, 1906, стр. 191 206. Ср. Wace, Ann. Brit. School, т. 16, стр. 232 сл.
[4] Bekker, Anecdote Graeca, p. 746, 1.
[5] Позволительно отметить, что русские похоронные плачи, восходящие своими корнями к эпохе язычества, имеют драматическую форму, распадаясь на несколько актов: плач при выносе покойника, плач на кладбищ; перед открытым гробом, плачи на поминальном обеде от лица покойника или покойницы, от лица родителей и т. д. Ср. описание похорон Насти у Мельникова–Печерского („В лесах“) и „Причитания Северного края“ Барсова.