Об ошибках Полибия и несправедливых упреках его Эратосѳену. Неверное определение долготы Европы. Неверное указание европейских мысов.
1) Полибий насчитывает шесть поясов: два находятся до полярных кругов, два между полярными кругами и тропиками и наконец два между этими последними и экватором. Однако разделение на пять поясов кажется мне и естественным, и согласным с началами географии. Деление это естественно потому, что оно соответствует и явлениям неба, и температуре воздуха. Соответствие его с явлениями небесными зависит от того, что оно наилучше разграничивает перискии и амфискии, а вместе с тем указывает наблюдателю, по крайней мере в общих чертах, изменения светил. Температуре атмосферы деление это соответствует потому, что будучи определяема по отношению к солнцу, температура атмосферы представляет три существеннейших различия, находящихся в связи с конструкцией животных, растений и остальных предметов, которые находятся под давлением воздуха и в самом воздухе, - именно: излишек тепла, недостаток его и средняя степень. Это разделение на поясы содержит в себе надлежащее распределение температур: два холодных пояса, имеющих общие свойства температуры, предполагают недостаток там тепла, умеренные, точно также имеющие одну и ту же температуру, представляют среднее количество тепла; что касается остального пояса, то он один, именно жаркий. Очевидно, что разделение это также и географическое. Ибо география старается определить населяемую нами часть двух умеренных поясов. На западе. и на востоке границею этой части служит море; на юге же и на севере температура: будучи умеренною в середине как для животных, так и для растений, она неумеренна по обеим сторонам этой средней области вследствие излишка и недостатка тепла. Для установления этих трех различий необходимо было разделение на пять поясов. Шар земли, разделенный экватором на две части, на северное полушарие, в котором мы живем, и южное, предполагает эти три различия, именно: страны, лежащие на экваторе и в жарком поясе, не обитаемы вследствие жары; лежащие у полюсов также не обитаемы вследствие холода, средние же 'части умеренны и обитаемы. Посейдоний, прибавляя те, которые лежат под тропиками, прибавляет не-аналогичные тем пяти поясам, и в основе отличия их от прочих лежит не физическое начало, но оно обозначает поясы как бы по отличиям этнографическим: один Эѳиопский, другой Скиѳский и Кельтический, третий средний между теми крайними.
2) Полибий неправильно представляет некоторые поясы ограниченными полярными кругами, помещая два пояса под самыми кругами, а другие два между этими кругами и тропиками; неверно потому, что, как мы уже сказали, нельзя ограничивать постоянные поясы переменяющими свое место знаками; точно также нельзя пользоваться тропиками, как границами южного пояса, и об этом было сказано выше. Разделяя третий пояс на две части, Полибий руководился, как кажется нам, правильным соображением, именно тем, в силу которого мы удобно разделяем посредством экватора всю землю на две части: на северное полушарие и южное (ибо ясно, что земля разделяется так с помощью экватора), и такое же разделение жаркого пояса представляет то удобство, что каждое полушарие составляется из трех целых поясов, и поясы одного полушария подобны поясам другого. Итак, это разделение земли допускает деление на шесть поясов, а другое такового не допускает. В самом деле, если кругом, проведенным через полюсы, мы разделяем землю пополам, то никаким удовлетворительным способом мы не разделим обоих полушарий, западного и восточного на шесть частей, и деление на пять частей было бы в этом случае достаточно; ибо общие естественные свойства обеих частей жаркого пояса, образуемых экватором, а также смежность их делает излишним и бесполезным самое деление этого пояса на части. Умеренные и холодные поясы хотя также подобны один другому, но они не смежны, вследствие этого всю землю, если она понимается как состоящая из полушарий, совершенно достаточно разделить на пять поясов. Если же, как утверждает Эратосѳен, и как соглашается с ним Полибий, умеренный пояс находится еще и под экватором (причем Полибий прибавляет, что область эта очень возвышенна, часто посещается дождями, так как северные облака, гонимые в огромном количестве пассатными ветрами, падают на наиболее выдающиеся пункты области), то было бы гораздо правильнее представлять себе эту узкую область третьим умеренным поясом, чем вводить тропические поясы, тем более, что с этим согласно и то, что говорит Посейдоний, именно, что перемещения солнца в косвенном направлении (по эклиптике) совершаются в этой области быстрее, равно как и движение солнца от востока к западу, потому что движения одинаковой продолжительности будут быстрее в большем круге.
3) Далее, Посейдоний порицает Полибия за то, что тот область под экватором называет очень возвышенною, тогда как на шарообразной поверхности нет возвышенности, ибо на всем своем протяжении она ровна. Область под экватором не гориста; это скорее равнина, лежащая на одном уровне с поверхностью моря; что же касается до дождей, наполняющих Нил, то они приносятся с гор Эѳиопских. Но высказавшись таким образом в этом месте, Посейдоний в других местах соглашается с тем же самым мнением Полибия, говоря, что, и по его мнению, область, лежащая под экватором гориста, и что на эти горы со стороны обоих умеренных поясов падают облака, производящие дожди. Это очевидное противоречие. Кроме того, если допустим, что область, лежащая под экватором, гориста, то возникает другое противоречие, потому что те же самые писатели говорят, что океан образует один сплошной бассейн; каким же образом они поставят по середине его горы? Разве только в том случае, если горами они желают назвать некоторые острова. Как это имеется на самом деле, решение вопроса этого выходит за пределы географии; и может быть, исследование его должно предоставить тому, кто возьмется написать трактат об океане.
4) Упомянувши о тех, которые считаются объехавшими кругом Либию, он говорит, что, по мнению Геродота, некоторые лица посланы были Дарием совершить это плавание, а что Гераклид Понтский в своем "Диалоге", сообщает, будто какой-то маг, приходивший к Гелону, также утверждал, что он совершил это плавание кругом Либии. Сказавши, что известия эти недостаточно засвидетельствованы, Посейдоний рассказывает, как некий Евдокс из Кизика пришел в качестве ѳеора и спондофора на корийских играх в Египте, в царствование Евергета II, что этот Евдокс представлен был царю и его приближенным, расспрашивал их главным образом о способе плавания вверх по Нилу, как человек, интересующийся местными особенностями этой страны и не без сведений в этом предмете. В то же самое время случилось, что какой-то Индиец был приведен к царю стражами Арабского залива, которые заявляли, что они нашли этого человека полумертвым, одного на корабле, но не знают, кто он и откуда, потому что не понимают его языка. Царь передал его некоторым лицам, которые должны были научить его греческому языку. Научившись погречески, Индиец объяснил, что он, плывя из Индии, заблудился, что он один спасся, потерявши всех спутников, которые умерли от голода. При этом он обещал, как бы в благодарность за оказанное попечение, указать водный путь к Индийцам, если царь поручит кому либо отправиться туда; в числе последних был Евдокс. Отплывши туда с дарами, он, возвратившись, привез в замен их разные предметы и драгоценные камни, из которых одни приносятся реками вместе с камешками, другие же вырываются из земли, образовались из жидкости как наши кристаллы. Но Евдокс обманулся в своих надеждах, потому что Евергет отнял у него все товары. По-смерти Евергета, жена его Клеопатра получила царскую власть; и она послала снова Евдокса с большими приготовлениями. На обратном пути Евдокс был занесен в страну, находящуюся выше Эѳиопии. Приставая здесь к некоторым местностям, он располагал к себе население подарками: хлебом, вином, фигами, которых там не было; за это он получал от них воду и проводников, причем записал также некоторые слова туземного языка. Когда он нашел оконечность передней части корабля, уцелевшую от кораблекрушения, на которой вырезан был конь, он посредством расспросов узнал, что кораблекрушение потерпели плывшие с запада, и взял этот обломок с собою, отправляясь в обратный путь. Когда он прибыл в Египет, где царствовала уже не Клеопатра, а сын её, у него снова отняли все, да еще и уличили в присвоении себе некоторых предметов. Понесши на рынок в гавань оконечность передней части корабля, он показал его матросам и от них узнал, что это обломок гадейрского корабля, что богатые гадейряне снаряжают большие суда, а бедные - маленькие, которые и называют лошадьми от изображений на носу корабля; на них плывут до реки Ликса в пределах Маврузии ловить рыбу. Некоторые из матросов узнали оконечность корабельного носа: она принадлежала одному из кораблей, отплывших довольно далеко от Ликса и более не возвращавшихся. Евдокс из этого заключил, что круговое плавание около Либии возможно, и вот, отправившись домой, он сложил все состояние свое на корабль и вышел из гавани. Прежде всего он прибыл в Дикеархию, потом в Массалию, посетил далее лежащий морской берег до Гадейры. Везде, куда он ни приезжал, разглашал о своем предприятии, и, собравши достаточно денег, построил большое судно и две шлюпки, похожие на пиратские лодки; посадил на них мальчиков, музыкантов, врачей и разных других мастеров, поплыл наконец в открытое Индийское море, сопровождаемый попутным постоянным западным ветром. Когда товарищи его были утомлены плаванием, он поневоле пристал к суше, опасаясь приливов и отливов. Действительно случилось то, чего он боялся: судно село на мель, но постепенно, так что оно не вдруг погибло, и товары и большая часть бревен и досок были снесены на сушу. Из них Евдокс сколотил третье судно, почти равное по силе пятидесятивесельному кораблю, пока не приплыл к народу, говорившему тем же самым языком, слова которого записаны были им прежде. Вместе с этим он узнал, что живущие здесь люди принадлежат к одному племени с Эѳиопами, и что на них похожи те, которые обитали в царстве Бога. Окончивши путь в Индию, он возвратился домой. На обратном пути он увидел остров пустынный, хорошо снабженный водою, покрытый деревьями и заметил его положение. Высадившись благополучно в Маврузии и продавши свои суда, он пешком отправился к Богу и советовал ему предпринять морскую экспедицию. Но друзьям царя удалось убедить его в противоположном. Они навели на царя страх, что после того неприятелю легко будет напасть на страну, потому что откроется дорога для тех, которые извне пожелают вторгнуться в страну. Когда же Евдокс узнал, что его посылают в морскую экспедицию только на словах, а на деле собираются выбросить на пустынный остров, он бежал в римские владения, а оттуда в Иберию. Снарядивши опять круглое судно (στρογγύλον) и длинное пятидесятивесельное, чтобы на одном плавать в открытом море, а на другом держаться берегов, положивши земледельческие орудия, семена, он взял также искусных плотников и отправился в туже экспедицию, с тем намерением, чтобы, если плавание замедлится, провести зиму на упомянутом прежде острове, и, посеявши семена и собравши плоды, совершить плавание, задуманное в начале.
5) "До этого момента, говорит Посейдоний, известна мне история Евдокса; что случилось с ним после, то вероятно знают жители Гадейры и Иберии". "Из всего же этого, говорит он, ясно, что населяемая земля огибается кругом океаном."
"Его (океан) не окружает никакая полоса суши: он разлит на беспредельном пространстве, и ничто не мутит вод его." Во всем этом рассказе Посейдоний достоин удивления, прежде всего за то, что считает недоказанным круговое плавание мага, о котором сообщает Гераклид, и другое плавание, совершенное по повелению Дария, о котором повествует Геродот; между тем он дает веру рассказу Бергея, или им самим выдуманному, или на веру принятому от других, которые его выдумали. Какое же есть основание верить тому, что с Индийцем на самом деле случилось все, здесь рассказанное? Арабский залив на подобие реки узок и имеет длины до того канала, который служит входом в него, и который также очень узок, около 15,000 стадий. И так, не вероятно, чтобы Индийцы, плывя вне этого залива, попали бы заблудившись в залив, потому что узкий вход в залив, показал бы им ошибку; если же они въехали в залив по собственному. желанию, то им нельзя было объяснять этого ошибкою и непостоянством ветров. Далее, каким образом случилось, что погибли все от голода, кроме одного? Потом, каким образом этот один, оставшись в живых, снарядил судно, которое к тому же было не малых размеров, и которое могло проплыть столько морей? Какова была скорость изучения языка, с помощью которого Индиец мог убедить царя, что он способен быть проводником в Индию? Какова также была малочисленность подобных проводников у Евергета, тогда как море в этом направлении известно было многим? Далее, каким образом спондофор и ѳеор из Кизика, покинувши родной город, поплыл к Индийцам? На каком основании поверили ему в таком деле? Каким образом случилось, что он по возвращении был сверх ожидания лишен всего, был обесчещен, а все-таки ему поручено большое количество даров? Потом, возвращаясь домой и занесенный в Эѳиопию, с какою целью он записывал слова эѳиопского языка, или расспрашивал, с какой стороны выброшена была на берег оконечность носа судна? Ибо принадлежность обломков корабля плывшим с запада не могла служить указанием на что-либо, потому что и он сам должен был на обратном пути плыть от запада? Далее, прибывши в Александрию, он был явно уличен в присвоении себе многого, а между тем не был наказан, хотя он даже обращался к морякам с расспросами, показывая им при этом оконечность корабельного носа? С другой стороны узнавший эту вещь неужели не выразил удивления? Но еще более должен был удивляться Евдокс, поверивши этому сообщению. В силу этой уверенности он, возвратившись домой, совершил оттуда путешествие за Геракловы столбы. Но без разрешения нельзя было отъехать из Александрии, да еще лицу, похитившему царские вещи; он не мог отплыть тайно, потому что гавань и прочие выходы были ограждаемы значительной стражей, которая существует и теперь, как мы знаем из нашего долговременного пребывания в Александрии, хотя в настоящее время под владычеством римлян строгость уменьшилась; прежние царские гарнизоны были гораздо многочисленнее. Впрочем после того, как он прибыл в Гадейры и, построивши корабли, отправился в путь по царски, и когда разбился его корабль, каким образом он в пустынной стране мог построить себе третье судно? Каким образом, снова пустившись в море, и открывши западных Эѳиопов, говорящих одним языком с восточными, он не возымел желания совершить дальнейшее плавание, будучи таким горячим любителем путешествий, тем более, что он мог надеяться, что не исследованных местностей осталось мало? Неужели он, оставивши этот план, желал совершить путешествие по поручению Бога? Каким образом он узнал о замыслах, которые составлялись против него тайно? Что был за расчет у Бога умертвить лицо, от которого он мог освободиться иным путем? А узнавши о замыслах, каким образом он мог предупредить исполнение их бегством в безопасные места? Хотя разумеется все это не невозможно, однако весьма трудно, случается редко, при каких-либо благоприятных условиях; между тем Евдокс, поставленный среди непрерывных опасностей, Всегда выходил из них счастливо. Почему же наконец, бежавши от Бога, он не боялся плыть снова мимо Либии с запасами достаточными для колонизации острова? И так, все это мало отличается от ложных известий Пиѳеи, Евемера и Антифана, но эти последние заслуживают извинения, потому что они занимаются этим как фокусники, но кто же может простить это диалектику, философу и почти претендующему на пальму первенства между философами? И так, Посейдоний здесь не прав.
6) Не за то у него правильно трактуется о временных поднятиях и. понижениях земли а также об изменениях, которые бывают бедствием землетрясений и других подобных явлений, которые исчислены нами выше. К этому он кстати присоединяет то мнение Платона, что рассказы об острове Атлантиде могут быть не пустым вымыслом. Об этом острове, говорит он, рассказывал Солон, слышавший от египетских жрецов, что Атлантида некогда существовала, но исчезла, и что по величине она была не меньше материка. Он полагает, что это мнение вернее, чем то, что этот остров уничтожен тем самым поэтом, который его выдумал, как говорят по поводу стены ахейцев, упоминаемой Гомером. Он предполагает, также, что выселение Кимбров и соседних с ними народов из родины совершилось морским путем и не за один раз. Он думает также, что длина населяемой земли равна почти 70,000 стадий и составляет следовательно половину целого круга, по которому она взята. Вот почему, говорит Евдокс, плывя от запада с попутным ветром Евром, он прибыл к Индийцам, прошедши такое именно количество стадий.
7) Потом Посейдоний приступает к опровержению тех, которые этим способом разделяли части материков, а не кругами параллельными экватору, посредством коих они могли бы показать различия в животных, растениях и в температуре, из которых одни смежны с пределами холодной области, другие - жаркой, так что материки представлялись бы поясами; потом он отрекается от своего мнения, хвалит опять общепринятое деление, ведя дебаты сам в вопросах и ответах без всякой пользы. Такого рода различия, равно как различия народностей и языков определяются не по заранее составленному представлению, но случаем и обстоятельствами. Вообще искусства, дарования, разного рода занятия процветают в каком угодно климате, если только кем-нибудь положено им начало. Однако следует кое что отнести и на долю климата, так что одни учреждения свойственнее стране в силу её природы, другие в силу установлений и упражнения. Таким образом Аѳиняне отличаются любовью к просвещению (φιλόλογοι), а Лакедемоняне нет, не по природе, равно как и соседи их Ѳиванцы, - но скорее в силу воспитания. Точно также Бабилоняне и Египтяне - философствующие народы не по природе, но вследствие упражнения и воспитания; достоинство лошадей, быков и прочих животных зависит не только от местности, но и от упражнений. Все это Посейдоний смешивает. Далее, одобряя то разделение материков, какое существует теперь, он указывает для примера на отличие Индийцев от Эѳиопов, живущих в Либии: первые крепче последних и менее подвергаются действию жаркого и сухого воздуха. Поэтому-то, говорит он, и Гомер, упоминая о всех Эѳиопах, разделил их на два народа:
"Одни у захода солнца, другие у восхода"! Кто желает найти в этом месте указание на другую населяемую землю, которой не знал Гомер, тот находится под давлением своей гипоѳезы, и Посейдоний утверждает, что место Гомера нужно изменить таким образом:
Одни у солнца удаляющегося Οἱ μὲν ἀπερχομένου Ὑπερίονος (вместо Οἱ μὲν δυσσομένου Ὑπερίονος),
как бы отклонящегося от меридиана.
8) И так, прежде всего Эѳиопы, которые живут в соседстве с Египтом и разделяются на два народа, из которых один живет в Азии, другой в Либии, ничем не отличаются одни от других. Далее, Гомер не потому делил Эѳиопов, что он знал каких то Индийцев с такой же почти физической организацией, так как по всей вероятности Гомер не знал Индийцев вовсе. Из басни об Евдоксе видно, что Евергет также не знал Индии и того водного пути, которым можно было проехать в Индию; следовательно Гомер руководился при разделении тем, на что мы указали выше. Там мы высказались по поводу чтения, предлагаемого Кратетом, что нет никакой разницы для дела, так ли читать, или иначе; но Посейдоний говорит, что разница есть, что лучше исправить так:
Одни у солнца удаляющегося (οἱ μὲν άπερχομενου). В чем же разница для смысла этого чтения от другого:
Одни у заходящего солнца (οἱ μεν δυσομένου)? Ведь весь сегмент от меридиана до запада называется западом, равно как и половина круга горизонта, тому сегменту соответствующего, на что указывает и Арат:
"Где смешиваются одни с другими крайние пределы запада и востока".
Однако, если чтение Кратета, исправленное таким образом, лучше, то скажут, что в поправке нуждается и Аристархово чтение. Только это возражение мы теперь делаем Посейдонию; потому что многое, что относится к географии, будет подвергнуто обсуждению в отдельных частях нашего трактата; а то, что относится к области физики, нужно исследовать в других трудах или вовсе оставить без внимания: он много занимается отыскиванием причин, подражая Аристотелю, что мы отклоняем от себя вследствие того, что причины скрыты от исследователя.