Жизнеописание

Каий Саллюстий Крисп родился в Амитерне, довольно значительном городе Сабинской области, (развалины его еще заметны теперь в Абруццах, подле Сан-Витторино) в 668 году от построения Рима, когда Марий был седьмой раз консулом, а с ним Корнелий Цинна во второй раз.
Отчего происходит название Саллюстий: от слова ли sal, соль или от salus (спасение) - решить трудно и бесполезно. Относительно правописания более употребительно писать имя "Саллюстий" через два л; так писано оно во всех надписях и в недавно найденной на камне во рвах города Модены. Впрочем тем не менее не подвержено сомнению, что древние Римляне не знали употребления двойных согласных до времен поэта Энния; он первый ввел их в Латинский язык, заимствовав их с Греческого. Что касается до того, какое из двух слов Саллюстий или Крисп, надобно считать собственно за имя нашего историка, и которое за прозвание, то, кажется, самое значение слова crispus (курчавый) указывает, что оно служило прозванием, а Саллюстий именем; впрочем историка нашего именуют писатели то Саллюстий Крисп то Крисп Саллюстий.
Отец историка именовался Каий Саллюстий; имя матери его неизвестно. Надобно полагать, что отец Саллюстия был во всех отношениях человек достойный и безукоризненный. Сочинитель обвинительной против Саллюстия речи, приписываемой Цицерону, не смеет коснуться памяти его отца, как человека, достойного уважения во всех отношениях. Род, из которого происходил Саллюстий, был один из лучших в Роме, хотя ни один из его предков не прославился в истории и ему одному суждено было передать имя своего рода в потомство. Благородство рода Саллюстиева уже видно из того, что его обвинитель не упрекает его низостью рода; да и сам Саллюстий, в своей речи против Цицерона, ставит в вину последнему незнатность его происхождения, чего бы он не мог сделать, если бы сам за собою сознавал тоже.
Как протекла молодость Саллюстия - подробностей мы не знаем. Кажется, что он заплатил дань молодости, дав волю своим пылким страстям. Не было тех излишеств, которыми не упрекали бы его сочинители двух обвинительных против него речей. Из самых сочинений Саллюстия видно, что жизнь его была бурная, что много он испытал и пережил. Очертя голову, бросился он со всем пылом юношеских страстей в наслаждение всем тем, что на жизненном пиршестве так соблазняет всех новых гостей. Женщины, хороший стол, вино, игры - всему предавался Саллюстий со страстью, с увлечением. Тут-то вероятно большие издержки заставили его продать отцовской дом, в чем упрекает его сочинитель обвинительного против него слова. Но великий дух Саллюстия не мог удовлетвориться одними наслаждениями тела. Нашедши только пустоту и разочарование в таком образе жизни, Саллюстий с такою же пылкостью посвятил себя на служение отечеству; жажда почестей и славы, как он сам сознается в своих сочинениях, его мучила, не давала ему покоя. С этого временя история его жизни, не богатая замечательными событиями, тесно связана с общими событиями истории Римской. Саллюстию не удалось играть в своем отечестве ни первой, ни одной из первых ролей, и потому в его словах столько горечи и озлобления против его современников. По дарованиям ума, нет сомнения, Саллюстию по праву следовало бы достигнуть высокого поста в управлении государством, но были вероятно причины, не дававшие ему выйти из колеи посредственности.
Когда родился Саллюстий, то Рим был волнуем партиями аристократическою, (той части народа, которая вышедши из его же рядов, по праву давности, присвоив себе всю власть и значение, считала себя в праве смотреть на остальной народ, как на людей назначенных ей служить) и народною; во главе первой стоял Сулла, а второю предводительствовал Марий. Подавив соперника, Сулла, в звании диктатора, попрал столь славную вольность Римлян, как бы заранее приготовляя их к произволу Цезарей. Сулла умер в 675 году от построения Рима; Саллюстию было тогда не более 7 или 8 лет от роду. Торжество аристократической партии вследствие победы Суллы было прочно; ни усилия Лепида в Италии, ни Сертория в Испании не могли еще поколебать его. После Суллы, во главе аристократической партии, стал Помпей. Смелый и неукротимый дух Саллюстия не мог помириться с мыслью о господстве аристократии, присвоившей себе, как наследие свое, всю власть и значение в государстве. Он сделался одним из главных начальников партии народной, домогавшейся, чтобы вольность не была пустым словом, чтобы все сословия и лица в свободном государстве имели свою часть управления, имели возможность добиться до чего нибудь. Ненависть к аристократии т. е. не к личностям, а к невыносимым её притязаниям, дышит во всех сочинениях Саллюстия. Мы не имеем положительного сведения, в какое время исправлял Саллюстий первую из общественных должностей, доступную молодым людям, начинавшим служить отечеству - должность квестора. Если он получил ее в срок, определенный законами, то есть будучи двадцати семи лет от роду, то это было в 695 году, в консульство Пизона и Габиния. Но только восемь лет спустя мы видим в первый раз Саллюстия на поле общественного служения. Занятие историею было одним из любимых Саллюстия по его признанию. Руководителем и наставником его в красноречии был знаменитый грамматик родом из Афин, Атеий Претекстат, прозванный Филологом за свои обширные сведения. Он сочинил для Саллюстия краткую историю Рима для того, чтобы Саллюстий мог избрать себе для подробного изложения те фазы его жизни, которые особенно его заинтересуют. До самой смерти Саллюстия, Атеий был с ним в самых дружеских отношениях, а после его кончины, он привязался к Поллиоиу, был его наставником в искусстве писать историю, и сочинил для него краткий курс об этом предмете.
С тридцатитрехлетнего возраста Саллюстий начинает принимать деятельное участие в событиях истории своего отечества, весьма важных. Неизлишне будет вкратце обозреть их ход за несколько времени прежде:
Заговор Катилины, этот взрыв общественного негодования в Риме против произвола аристократической партии, имел несчастный исход, главное потому, что главные его деятели были люди, в частной жизни имевшие слишком незавидную репутацию. Но дух Катилины остался в обществе; негодование народа против аристократической партии готовило не только падение ее, но и самой вольности и тогдашних учреждений государства Римского. Народ Римский явно соглашался охотнее иметь над собою одного государя, перед которым все были бы равны, чем десятки государей, вышедших из его рядов, а теперь давивших его всею тяжестью заносчивости и надменности. То, что не удалось Катилине, осуществил Юлий Цезарь. Народ, раз оттолкнутый от управления делами общественными вследствие торжества аристократической партии, не имел уже что терять и при господстве одного; а потому настало время и для Рима, когда республика сделалась пустым словом, когда вольность для гражданина осталась только в законах, а не на деле. В волнениях и смутах, ознаменовавших последнее время республики Римской, готовилось торжество монархической власти.
После несчастного конца попытки Катилины против аристократии, негодование народа не замедлило обрушиться на Цицероне, главном гонителе Катилины, старавшемся выставить свою личность и свои заслуги, приданием заговору Катилины тех размеров, и той важности, каких он далеко не имел. Красноречие Цицерона служило большой опорою власти Сената. Клодий, один из приближенных друзей Саллюстия, взялся быть орудием ненависти народной к Цицерону, который дар слова свой чаще употреблял в пользу богатейшего и сильнейшего, чем добродетельнейшего. Цезарь поддерживал Клодия в его действиях против Цицерона. Помпей, глава аристократической партии, великий полководец, но слабый и нерешительный в управлении внутренними делами, оставил Цицерона на жертву народной партии. Уступая торжеству её, Цицерон удалился в ссылку. В течение целого года народ мог обольщать себя надеждою, что он возвратил свою власть и значение в государстве; отвыкши от нее, он ограничивался одним своеволием и беспорядками, не думая благоразумными и твердыми мерами положить конец притязаниям Сената и аристократии. Так например чернь разграбила дом претора Цецилия, взваливая из него дороговизну хлеба в Риме; а в то время, когда он в цирке праздновал Аполлинарские игры, поднялось такое волнение, что все зрители вынуждены были бежать из Цирка. Даже Помпей не мог считать себя довольно безопасным: раз - случилось в третье число Ид Августа месяца - только что Помпей вошел в Сенат, подали Консулу Габинию кинжал, выпавший, как сказывало, из под платья одного из служителей Клодия; кинжал этот, будто бы принадлежавший Катилине, назначен был по слухам убить Помпея. В испуге Помпей немедленно удалился домой и тут, как рассказывали, провожал его Дамон, вольноотпущенник Клодия, подстерегая удобную минуту убить его.
Помпей приметил наконец свою жестокую ошибку, которую он сделал принесши Цицерона на жертву народной партии. Желая поправить дело, он выставил орудием своих замыслов Милона, трибуна народного, человека смелого и решительного. Милон созвал народное собрание; Клодий силою разогнал его. Трибуны народные, перессорились, вредили друг другу и общему своему делу: одни были за Клодия, другие за Цицерона. Так трибун народный, Сестий, защищавший Цицерона, был опасно ранен приверженцами Клодия. По закону возмездия противная партия едва не поступила также с трибуном Нумерием, действовавшим за одно с Клодием.
Консул Лентул Спинтер очень хлопотал о возвращении Цицерона, не желая уступить эту честь другому Консулу. Тщетно Клодий хотел противодействовать этой мере; народ, столь изменчивый и легкомысленный, не замедлил перейти на сторону Милона. Видя перевес на своей стороне, Милон велел схватить самого Клодия и влечь его к судилищу претора; гладиаторы, состоявшие на службе Клодия, освободили его сплою. Милон, при помощи людей, присланных Помпеем, прогнал Клодия и его приверженцев. Тогда состоялось народное определение о возвращении Цицерона; его въезд в Рим походил на торжественное шествие. Взошед в Капитолий, Цицерон самовольно, не смотря на то, что был частным человеком, разбил доски, содержавшие законы, изданные Клодием в бытность его трибуном. Тщетно жаловался Клодий на такое самоуправство Цицерона; его влияние приближалось к концу; заметив это, Клодий заблагоразсудил лучше на некоторое время сойти с политической сцены. Помпей, никогда не любивший Цицерона, не замедлил снова сблизиться с Клодием. Он видел с завистью любовь к Цезарю народной партии и потому хотел примкнуть и ней, и через нее сделаться диктатором. Умышленно давал он запутываться делам общественным, чтобы не оставить другого исхода из этого положения, кроме диктаторства. Беспорядок в управлении был страшный; семь месяцев не было в Риме консулов. Наконец избраны консулами Кальвин и Мессала, и вместе с ними другие лица общественного управления. Клодий, хотя мог бы и в эти выборы быть претором, но отложил сам до следующего года, тем более, что уже этот приближался к концу.
Это происходило в 701 году. В следующем Саллюстий хотел быть трибуном народным, что ему и удалось; в этом случае его соперником был Катон, но последний не был избран. Вследствие этого Саллюстий с такою гордостью говорит о себе (в четвертой главе своего сочинения о Югуртинской войне): "пусть вспомнят, в какие времена заслуживал я должности, какие люда были моими соперниками, и безуспешно·". Трибунами народными в товарищи Саллюстию были назначены: Помпей Руф, внук диктатора Суллы по матери, родня Клодию, но других чем он убеждений; Т. Миниций Планк, М. Целий и Манплий Каниан, люди одних мнений с Саллюстием. По заведенному обычаю новые трибуны народные вступили в отправление своей должности с половины 701 года; они свое первое влияние обнаружили по поводу консульских выборов. Три искателя, люди значительные, явились на сцену: Милон, Гипсей и Сципион. "Эти люди - говорит Плутарх - незнавшие меры своей наглости и самонадеянности, добивались консульства не только ласкательством и подкупом, средствами, по общественной испорченности, вошедшим в обыкновенное употребление, но даже открытою силою и оружием." Милон, не смотря на свою популярность, встретил сильное сопротивление своему искательству. Помпей обещал было его поддерживать, но не сдержал слова; Саллюстий и Клодий всеми силами ему противодействовали. Клодий хотел быть претором, и потому не хотел своего врага допустить к должности, в которой он был бы над ним старший. Трибуны народные всячески старались сделать выборы консульские безуспешными, под предлогом неблагоприятных предзнаменовании. Два трибуна народные, Саллюстий и Руф утверждали, что они должны управлять общественными зрелищами, а не преторы. Этот вопрос, не имевший собственно никакого отношения к выборам, не мало запутал дело. Руф так горячо настаивал на своем, что Сенат велел его посадить в тюрьму. Милон воспользовался этим случаем и дал от себя народные зрелища с такою неслыханною пышностью, что он истратил на них и на свое искательство Консульства три огромные наследства. Не ограничиваясь одною роскошью, он не задумывался опираться и на силу, собрав вокруг себя огромную вооруженную толпу гладиаторов и клиентов. Оба соперника Милоновы следовали его примеру, и Рим представлял три воинских лагеря. Открытое поле было для насилия и убийства; Консул Кальвин в одной из народных схваток был тяжело ранен, и потому, вместе с товарищем своим Мессалою, отказался присутствовать при выборах. Преторы также еще не были выбраны. Трибуны народные, в числе их и Саллюстий, предложили назначить вместо консулов - военных трибунов. Были голоса и в пользу назначения диктатора. Помпей, не желая показать своей охоты быть им, удалился в свой загородный дом, но оттуда под рукою всячески хлопотал сделать выборы Консульские бесполезными. Катон вооружился горячо против восстановления диктаторства, и народ, еще имевший в свежей памяти злоупотребление, какое Сулла сделал из диктаторства, огромным большинством пристал к мнению Катона. Уступая необходимости, Помпей и сам счел нужным высказать свое нежелание быть диктатором.
Восемь месяцев протекло в этих смутах. К концу 702 года, вторично в течение одного года, Римское государство осталось без главных сановников. Сенаторы, желая подействовать на народ небывалостью события, собрались на этот раз не в обыкновенном своем одеянии, но в платье всадников Римских. В этом заседании Сенат постановил, что вновь избранные сановники получат управление провинциями не ранее, как через пять лет; этим Сенат хотел охладить жар искателей общественных должностей. Тут хотели также вверить Помпею председательство и управление выборами. Катон воспротивился этому, говоря: "что не законы должны находить себе опору в Помпее, а он в законах". Сенат решился прибегнуть к назначению наместника (interrex), обыкновенному в том случае, когда не было других властей. Помпей старался, верный своему плану, противодействовать и этой мере; по его наущению к нему приверженный трибун народный Мунаций формально воспротивился намерению Сената. Впрочем, уступая силе общего негодования против столь неосновательного упорства, Мунаций взял назад свое вето. Наместником выбран Лепид; впрочем он ничего не мог сделать для общественного порядка. Излишняя осторожность и предусмотрительность, как бы он не употребил во зло свою силу, сделали, что он должен был всю власть не замедлить передать другому, а потом третьему и т. д.
Тут случилось событие, обнаружившее все бессилие законов и своеволие партий. Двадцатого января, часа в три или четыре, (circa horam nonam), Милон отправился из Рима в город Лавинии (место своего рождения), где он был диктатором. Целью его поездки было присутствовать при посвящении фламинского жреца, долженствовавшем быть на следующий день. Он ехал в повозке, с женою своею Фавстою, и другом Фузием, в сопровождении более 300 человек служителей. Уже он выезжал из Рима, уже миновал Бувилльское предместье, как вдруг, подле небольшого храма Доброй богини и не далеко от гробницы Базиля, встретил он своего врага Кдодия. Клодий возвращался верхом из Ариция, куда он отправился утром того же для присмотреть за производившимися там работами. С Клодием были Кассиний Схола, всадник Римский, два простых гражданина Помпоний и К. Клодий, и человек тридцать вооруженных невольников. Два гладиатора, из числа сопровождавших Милона, повздорили с людьми Клодия, и дело дошло до драки. Когда Клодий с угрожающим видом поспешил туда, то некто Биррий бросился на него с мечем и нанес ему рану в плечо. Клодий упал с лошади. Дело горячее завязалось между людьми Клодия с одной, и Милона с другой стороны. Милон поспешил сам на место сражения и узнав, что раненый Клодий перенесен в харчевню, находившуюся при дороге, решился его прикончить, зная, что если он оправится, то он ему никогда не простит этого. Милон приказал Суфею Фустену с невольниками его напасть на харчевню и убить Клодия; малочисленные защитники его были частью побиты, частью обращены в бегство. Израненный Клодий был вытащен из харчевни и убит. Милон, совершив такое преступление, продолжал спокойно свою поездку в Лавиний; по прибытии туда он своим невольникам, участвовавшим в деле, дал свободу, будто бы за сохранение ими его жизни. Тело Клодия лежало на большой дороге, пока уже вечером сенатор Тедий, случайно проезжая этою дорогою, нашел его, велел положить на носилки и принести в Рим.
Это событие послужило поводом к страшному волнению. Толпы народа собрались к телу Клодия, положенному под портиком прекрасного дома, только что перед тем купленного Клодием у Скавра (в Палатинской части города). Жена Клодия, Фульвия своими воплями и слезами возбуждала сострадание; а Саллюстий ходил между народом, припоминая ему заслуги покойного, его несчастный конец и бессовестную наглость Милона. С глубоким негодованием народ принял это событие и гибель одного из вернейших и самых смелых его защитников. В течение всей ночи толпы народа не сходили с Форума (общественной площади); а около дома Клодия была такая давка, что нисколько человек в тесноте лишились жизни; в числе их был сенатор Вибиен. Трибуны народные Мунаций и Руф поджигали еще это народное воодушевление. Руф предложил урну с пеплом Клодия хранить в Капитолие. На возвышенном месте, откуда говорились речи к народу, положен был труп Клодия, и трибуны Руф, а за ним Саллюстий, сказали к народу слова полные огня и горечи против аристократии. Рассвирепевший народ под предводительством Секста, Клодиева письмоводителя, схватил труп Клодия, и понес его с большим почетом в здание Гостилиевой Курии, служившей местом собрания сената. Тут народ изо всего, что ему попалось под руки, из скамеек, на которых садились сенаторы, из столов, даже из бумаг составил костер, положил на него тело Клодия и предал его огню. Пламя пожрало быстро все великолепное здание Гостилиевой Курии, развалины которой видны и поныне, и близ лежащую Порциеву базилику. Народ дотоле не расходился, пока все не сделалось добычею пламени; многие приказали даже вынести себе туда обедать. Между тем письмоводитель Клодия показывал народу проекты законов, приготовленных Клодием в пользу самого низшего и беднейшего класса народа. Между прочими был закон, дарующий вольноотпущенникам права гражданства, "этот благородный закон - как выражается о нем Цицерон - который ставит на одну доску с нами слуг наших." Разрушив здание Сената, народ в слепой ярости устремился к домам наместника Лепида и самого Милона. Многочисленные служители Милона отразили и в том и в другом месте покушения народа. Тогда он, взяв горящие головни с пепелища Гостилиевой Курии, бросился с ними к домам Гипсея и Сципиона, и оттуда к загородному Помпееву, именуя его в насмешку то своим консулом, то своим диктатором; а оттуда народ возвратился к дому Лепида, и пять дней осаждал его. Наконец он ворвался туда, предал его разграблению, уничтожил портреты его предков и всю домашнюю утварь. И камня на камня не оставил бы он, если бы ему не помешали служителя Милона, остановив дело разрушения; народ вступил с ними в открытый бой. Таким образом все готовило легкую победу Помпею, и минута торжества его приближалась.
Пожары, совершенные приверженцами Клодия в честь его памяти, были не менее противозаконны, как и самое убийство Клодия. Народ такими излишествами, как обыкновенно случается, испортил свое дело. Милон сумел воспользоваться этим, зная что народное негодование после первого взрыва не опасно. Не только он не обнаружил робости и не удалился в добровольную ссылку, как советовали ему его друзья, но он смело явился в Рим с многочисленною толпою рабов и клиентов. Он даже прикинулся обиженным, громко жаловался и требовал наказания тех, которые так нагло отпраздновали похороны возмутителя общественного порядка. Между тем Милон не переставал искать консульства. Всячески старался он помириться с Помпеем; орудием своим для этого избрал он друга Цицеронова, Луцилия, приходившегося сродни Помпею. Милон поручил ему сказать, что буде ему угодно, он оставит всякое искательство консульства. Помпей отвечал сухо: "что он не вмешивается в дела выборов, и не может в этом случае иметь никакого влияния на суждение народа". Враги Милона не замедлили воспользоваться таким расположением Помпея, и старалось даже его уверить, что Милон имеет покушение на его жизнь. Саллюстий играл тут главную роль; он имел частное свое неудовольствие на Милона. Некогда был он в любовной связи с женою его. Милон неожиданно застал их так, что не мог сомневаться в их взаимных отношениях. Мстя за свою честь, Милон ограничился тем, что пребольно высек Саллюстия. Хотя заслуженно, и еще довольно милостиво за свою вину наказанный, Саллюстий не мог простить Милону его поступка, и старался мстить ему всеми средствами. И тут Саллюстий вывел Помпея к народу, жаловаться на злодейский умысел Милона. Помпей сказал: "что некто Лициний донес ему об умысле нескольких рабов Милона на его, Помпея, жизнь. Он (Помпей) потребовал у Милона удовлетворения; на что Милон ему отвечал, что некоторые из людей, на которых жалуется Помпей, ему некогда принадлежали, но теперь получили свободу, а другие и вовсе ему неизвестны. Когда же он, Помпей, перенес дело в суд и представил туда доносчика Лициния, то некто Луций, из простого народа, делал покушение подкупить судью." Это служило знаком окончательного разрыва между Помпеем и Милоном, и когда Милон явился в загородный дом Помпея, чтобы лично с ним объясниться, то Помпей не согласился его принять. Вся надежда Милона оставалась в подкупе; он роздал каждому гражданину по тысяче асс, и значительными денежными суммами склонил двух трибунов народных, Целия и Манилия, тайно в свою пользу. Они однажды, собрав на Форуме всех приверженцев Милона, схватили его будто бы силою и повлекли, требуя, чтобы его тотчас же судили. Милон стал оправдываться, говоря "что убийство Клодия случилось нечаянно, безо всякого с его стороны умысла: да и мог ли он с женою и со всеми домашними покуситься на убийство человека, окруженного всегда толпою людей, готовых на все?" Нет сомнения, что умысел этот имел бы желанный конец, то есть оправдание Милона, если бы Саллюстий и другие трибуны не явились с вооруженными людьми, и не разогнали приверженцев Милоиа. Милон и, друг его, Целий вынуждены были искать спасения в бегстве, переодевшись в платье рабов. Волнение было неописанное, и стоило жизни многим гражданам. Необузданная чернь врывалась в дома и грабила их, отыскивая будто бы приверженцев Милона. Страх распространился по городу такой, что никто не смел выходить из дому безоружный. Впрочем Манилий и Целий громко утверждали, что не Милон был зачинщиком; а что Клодий дожидался его на дороге с целью лишить жизни. На этом предположении основался Цицерон в своей знаменитой речи в защиту Милона.
Сенат собрался снова в простой одежд, показывая тем соболезнование о судьбе отечества. Он определил произвесть но Италии новые наборы и поручил заботу наместнику, Помпею, Саллюстию и его товарищам о том, как бы отечеству не было какого вреда. Этот декрет обыкновенно издавался только в самые критические минуты, и облекал должностные лица в государстве неограниченною властью. Два юных Аппия, племянники Клодия, потребовали у правительства возмездия за противозаконное убиение их дяди. В то время трибун Целий явился обвинителем всего Клодиева семейства, а Манилий, другой трибун, Гипсея и Сципиона. Все эти смуты продолжались до 25 го февраля, а между тем наместники сменяли друг друга безо всякой пользы. Одни по прежнему старались видеть исход из такого смутного положения в назначении Помпея диктатором, а Саллюстий и другие приближенные Цезаря предлагали народу его в Консулы. Бибул в этом случае предложил Помпея назначить Консулом одного для восстановления общественного порядка. Самый Катон пристал к мнению Бибула, чего по-видимому не должно было ожидать; но Катон в доказательство этого мнения приводил: "что лучше заботу о благосостоянии государства вверить одному, чем не иметь вовсе правительства; что Помпей, если в нем есть сколько нибудь благородства, должен "заботиться о сохранении вольности и отечества, вполне на него положившихся. Притом звание Консула, облекая его большою властью, не защищает его от ответственности." Только одни трибуны упорствовали, сопротивляясь всеми силами этой мере. Что касается до Саллюстия, то хотя недоброжелатель Помпеев, он желал его возвышения, надеясь при его помощи отмстить Милону и Цицерону за Клодия. Таким образом Помпей провозглашен консулом на этот год один, пример дотоле неслыханный в истории Рима, обличивший до какой степени равновесие властей в государств Римском совершенно утратилось, а внутреннее его устройство представляло страшный беспорядок.
Помпей вступил в отправление должности Консула с неограниченною властью, данною прежним Сенатским определением заботиться о безопасности отечества, о его собственной и о наказании виновных в последних беспорядках. Сначала Помпей обратил внимание на более правильное устройство судопроизводства; с согласия сената установил он по этому предмету следующее: следствие о происшедших беспорядках не должно было продолжаться более трех дней; обвиненные должны быть потребованы к суду на следующий же день, а приговор о них состояться на другой день вызова. Речи обвинителей, все вместе взятые, не должны были продолжаться долее двух часов; а в защиту обвиненного на речи назначено было три часа. Из числа судей, девяносто одного, обвиненный и обвинитель имели право отвергнуть по пяти из каждого сословия; таким образом их во всяком случае должно было оставаться числом не менее пятидесяти одного. Судьи должны были быть из лучших и богатейших граждан. Помпея обвиняли, будто бы он избрал преимущественно приятелей Цицерона. Судебное следствие должно было касаться двух вопросов: подкупа на выборах и последних беспорядков т. е. убийства Клодиева, пожара Курии и разграбления дома Лепидова.
Саллюстий не замедлил потребовать, чтобы следствие об убийстве Клодия было отделено от следствия о беспорядках, в последнее время произведенных в Риме чернью. Желание Саллюстия было исполнено, и тогда он, с другим трибуном Мунацием, воспротивился последнему следствию. С другой стороны Целий хотел наложить свое вето; но Помпей грозил употребить против него вооруженную силу. Противоречие же Саллюстия осталось в своей силе, и Цицерон обвинял его, что он взял за это большую сумму денег.
Следствие о подкупе на выборах вверено Торквату, а о беспорядках черни Агенобарбу. И тот и другой спешили окончить дело в назначенный законами срок. Милон, не теряя еще надежды, отправил своих друзей хлопотать за него перед Торкватом, а к Домицию в дом явился сам. Тут Корнифиций, обратясь к бывшим там сенаторам, сказал, что у Милона спрятано под платьем оружие; в оправдание Милон разделся до нага. Негодование черни изливалось во множестве дурных слухов о намерениях Милона. Говорили, что он готовится силою произвести переворот в государстве, что к нему везут со всех сторон оружие в Рим, что он замышляет даже поджечь город. Один содержатель харчевни, какой-то Лициний, явился с доносом, что у него были люди Милона и сговаривалось между собою убить Помпея. Видя, что их подслушали, они хотели убить Лициния, но тот убежал раненый. Оказалось, что рана была царапина, им самим себе сделанная.
Пока производилось следствие против Милона, Саллюстий не переставал в речах к народу питать в нем негодование против обвиняемого. Милон не терял присутствия духа; он не хотел даже надеть одежду подсудимого и принять вид, какой обыкновенно подсудимые брали на себя, желая разжалобить судей. Главы аристократической партии были все за Милона; они обвинили Клодия в покушении его убить и говорили явно, что Милон лишил жизни Клодия, защищая свою жизнь. Но главного защитника нашел Милон в Цицероне. Вышедши через свой дар слова в люди из ничтожества, он держал свое красноречие к услугам богатого и знатного, и раболепствовал аристократии, забыв свое собственное происхождение. Притом защищать Милона повелевало Цицерону чувство благодарности, так как Милон был главным орудием в его возвращения. Таким образом Саллюстий явился обвинителем Милона, а Цицерон его защитником. Естественно, что при столь разных мнениях, они враждовала друг с другом, и не щадили один для другого ругательств. К этому времени по всей вероятности относятся речи Цицерона против Саллостия и Саллюстия против Цицерона, если только эти речи, как лучше было бы для чести и того и другого великого человека, не подложные. Как бы то ни было, а антагонизм и взаимное недоброжелательство Саллюстия и Цицерона не подвержены сомнению.
Суждение Милона было весьма важным событием; оно в то время сосредоточивало на себе все внимание Римского народа. Много голосов было в пользу Милона, а еще более против него. Цицерон, от которого мы имеем такую прекрасную и сильную речь в защиту Милона, принес ему мало пользы. Вышед говорить речь, он совершенно растерялся, едва сказал несколько несвязных слов и сошел с возвышения. Милон осужден был в ссылку и удалился в Массилию (теперь Марсель), где спокойно дожил свои век. Огромное его имущество все было продано на уплату не менее значительных долгов, нажитых Милоном вследствие его щедрости и честолюбивых видов. С удалением Милона остыло против него общественное негодование, и друзья Милона воспользовались этим, чтобы отплатить тем же приверженцам Клодия. Таким образом Руф, Мунаций и Секст, письмоводитель Клодия, было приговорены к строгому наказанию за возбуждение народа к беспорядкам, следствием которых было сожжение Гостилиевой Курии и разграбление Лентуллова дома.
На этот раз Саллюстий избег наказания, но враги его не замедлили найти случай отмстить ему самым чувствительным образом. В 704 году от построения города, цензоры Аппий Пульхер и Пизон, производя установленный, через каждые пять лет, пересмотр Сената, признали Саллюстия недостойным в нем участвовать за его дознанную безнравственность и соблазн женщин. Саллюстий оправдывался, говорил, что он оставил преследование замужних женщин, и довольствуется женщинами низшего разбора; как бы то ни было, но его исключили из числа сенаторов.
[страницы XX-XXI потеряны]
навсегда невозможна, заменить аристократию - монархиею. В это время Саллюстий снова вступил на политическое поприще в должности квестора и, через посредничество Цезаря, опять принят в Сенат, через два года после того, как был из него исключен. Прежний порядок вещей рушился. Сенат, своим декретом сделав в одно и тоже время Цезаря диктатором, Консулом и трибуном народным - должности, по закону несовместимые в одном лице - уничтожил народное правление и установил монархию.
Покорив Египет и победив Фарнака, Цезарь возвратился в Рим в 708 году. В этом году Саллюстий получил должность претора. Около этого времени, будучи сорока лет от роду, Саллюстий женился на Теренцие, жене Цицерона, с которою он развелся. Самое это обстоятельство указывает на постоянную вражду, бывшую между Саллюстием и Цицероном.
Саллюстий сопровождал Цезаря в его Африканском походе. В Африке приверженцы Помпея, под предводительством Сципиона и Катона, еще сопротивлялись власти Цезаря. Он приказал Саллюстию вести в Капую и оттуда перевести в Африку десятый легион и другие войска ветеранов. Изнуренные долговременною службою и желая наконец насладиться давно обещанными плодами трудов и усилий, они отказались идти далее. Саллюстий не мог их убедить ничем и едва сам спасся от их бешенства. Впрочем Цезарь и находчивостью смирил воинов и склонил их исполнить его волю. Во время Африканской компании, Саллюстий неоднократно исполнял важные поручения Цезаря. Так, вскоре после высадки войска на берег Африки, Цезарь, опасаясь недостатка в съестных припасах, отправил Саллюстия с частью флота, к острову Церцине овладеть находившимся там хлебными запасами неприятеля. Цезарь в этом случае отдал приказание Саллюстию в выражениях, показывающих, что он привык на него полагаться; "я не смотрю на то, - сказал Цезарь - приказанное мною удобоисполнимо или нет, а исполни его во чтобы то ни стало. Обстоятельства не допускают никакого отлагательства и никакой отговорки". Поручение Цезаря Саллюстий пополнил скорее и легче, чем сам ожидал. При виде его кораблей, квестор Децимий, от имени неприятеля командовавший на острове Церцине, бежал оттуда в лодке. Жители острова отдались без сопротивления Саллюстию и он, не обнажая меча, овладел огромным запасом хлеба. Нагрузив им все находившиеся у него транспортные суда, он возвратился к Цезарю. По счастливом окончании Африканского похода, Цезарь наградил Саллюстия, отдав ему в управление с званием проконсула и главнокомандующего войсками, всю Провинцию Римскую в Африке. Она заключала в себе Береговую Либию, Нумидию и Мавританию от Карфагена до самого Океана. Находясь тут в Африке, Саллюстий напал на мысль описать происходившую в ней войну Югурты с Римлянами. Личное знакомство с местностью и с жителями и некоторые туземные памятники письменные, например книги Гиемпсала ( о которых упоминает Саллюстий) дали ему обильные материалы для этого сочинения. Притом предмет его был такого рода, что давал возможность Саллюстию высказать свою симпатию к народу, ненависть к аристократии и свой взгляд на несогласия, волновавшие граждан вечного города. Саллюстия современники обвинили, что, управляя Африкою, он поступал с нею хуже, чем с неприятельскою областью во время войны и ограбил ее. Историк Дион Кассий подтверждает это поведение Саллюстия и говорит, что оно тем недостойнее, что так резко противоречит его правилам умеренности и бескорыстия, столь красноречиво высказанным им в его сочинениях.
Нажив себе огромное состояние в Африке, Саллюстия остальное время своей жизни провел спокойно, удаляясь от дел, в довольстве и в роскоши. Он купил себе обширное пространство земли на Квиринальской горе, в части Рима, называемой Высокая Тропа (alta semita), отличавшейся возвышенным местоположением и прекрасными видами на Рим. Тут Саллюстий построил себе дом обширный и великолепный, храм Венеры, цирк и бани; кругом развел он роскошные сады, в течение длинного ряда веков носившие ею имя. Сады эти были украшены многими изящными статуями; некоторые из них дошли и до нашего времени. По смерти Саллюстия сады его сделались достоянием императоров Римских, и они проводили здесь дни в неге и в наслаждении. Не довольствуясь великолепным домом в Риме, Саллюстий купил себе поместья и роскошную виллу Цезаря в Тибуре (нынешнее Тиволи) в четырех милях от Рима. Это было любимое местопребывание замечательных людей того времени. Девять лет остальной жизни своей, сойдя с политического поприща, провел Саллюстий, занимаясь историческими трудами и пользуясь обществом Мессалы Корвина, Корнелия Непота, Нигидия Фигула и Горация, жившего также в Тибуре на даче, подаренной ему Меценатом. Саллюстий скончался в 718 году, в консульство Корнифиция и Помпея младшего, на 51 году жизни. После него осталась вдова - Теренция; она вышла замуж в третий раз за Мессала Корвина и, когда тот умер, в четвертый раз за Вибия Руфа; она умерла, пишут ста семнадцати лет от роду. Жаль, что жизнеописание Саллюстия, сочиненное Асконием Педианом, не дошло до нас; тогда мы знали бы более подробностей о жизни этого, столь замечательного, человека. Грамматик Харизий Созипатер упоминает еще об одной древней биографии Саллюстия, также равно для нас утраченной. Сохранилось несколько бюстов Саллюстия и медалей с его изображением; если верить им, то у Саллюстия было лицо благородное и умное, соответствующее высоким правилам благородства и нравственности, которыми дышат его сочинения. Саллюстий не имел детей; наследником его имени и имущества был внук его сестры; ни он ни другие его потомки, которых имена изредка попадаются в летописях Рима, не сделали ничего достойного памяти их великого предка.
Что касается до исторических трудов Саллюстия, то они нашли себе, по общему уделу всех человеческих произведений, порицателей. Самую сжатость его слога, столь обильного мыслями и бедного словами ставили ему в вицу. Любовь его к словам и выражениям старинного языка также осуждали многие. Но совершенного нет на земле ничего. Исторические же труды Саллюстия - истинно художественные произведения и по идее и по осуществлению. Глубокая обдуманность мыслей, пережитых и перечувствованных автором, оживляющая постоянно ход событий, план произведения, вполне оконченный, краткость, но точность и меткость выражений - все это заслуживает удивления и уважения. Отбрасывая мелкие черты событий, Саллюстий умеет из них выбирать существенное, и в своей краткости говорить более понятию и чувству каждого, чем многие писатели, оставившие после себя целые томы. Саллюстия нельзя начитаться довольно; каждый раз находишь в нем что нибудь новое; можно сказать, что в его сочинениях сколько слов почти столько же мыслей, и мыслей высоких и здравых.
Москва.
1857.
Февраля 15-го.