Письмо 1

Марк Антонин - Фронтону
...я прочел немного из Целия и из речи Цицерона, но как бы украдкой и к тому же, конечно, в спешке: до такой степени одна за другой одолевают заботы; между тем, как единственный отдых от них - это взять в руки книгу. Ведь маленькие наши дочери гостят теперь у Матидии,[1] в городе, и, следовательно, не могут приходить ко мне по вечерам из-за холодной погоды. Прощай, мой самый лучший учитель. Господин мой брат, мои дочери и их мать... передают тебе сердечный привет.
Пришли мне что-нибудь для чтения из того, что кажется тебе наиболе красноречивым: твое или Катона, или Цицерона, или Саллюстия, или Гракха, или какого-нибудь поэта; потому что я нуждаюсь в отдыхе и, в особенности, в отдыхе такого рода: чтение подбодрит меня и отвлечет от тяготеющих надо мной забот; даже если у тебя есть какие-нибудь отрывки из Лукреция или Энния, звучные строки и как бы носящие печать характера.

Письмо 2

Фронтон - Марку Антонину
Моему господину Августу - Фронтон.
Поистине, я должен считаться самым красноречивым из всех людей с тех пор, как они появились на свет и обрели дар речи, раз ты, Марк Аврелий, перечитываешь и одобряешь мои сочинения, и еще считаешь, что для тебя не бесполезно и не бесплодно среди таких важных дел тратить драгоценное время на чтение моих речей.
Если ты восхищаешься моим талантом, движимый любовью ко мне, я, конечно, счастливейший человек, так как дорог тебе настолько, что даже кажусь красноречивым: если же ты серьезно так считаешь, благодаря своему мнению и вкусу, то мне уже по праву будет казаться, что я красноречив, раз кажусь таким тебе.
Что же касается того, что ты с удовольствием прочел похвальную речь твоему отцу, которую я произносил в сенате в бытность свою назначенным консулом и при вступлении в должность, то я ничуть не удивлюсь. Ведь даже если бы твоего отца восхваляли парфяне или иберийцы на их языке, ты слушал бы их, как великих ораторов. Ты восхищался не моей речью, а доблестью своего отца, и хвалил не слова панегириста, а достойные похвалы дела. Я хотел бы, чтобы ты так думал и о похвалах тебе, которые я произнес в тот же самый день в сенате: тогда в тебе были исключительные природные способности, теперь - наивысшая добродетель; тогда посев был в цвету, теперь плоды созрели и сложены в житницу. Тогда я надеялся, теперь обладаю. Надежда стала действительностью... (далее текст испорчен).

Письмо 4

Марк Антонин - Фронтону
Моему учителю привет.
Наслаждаясь целебным деревенским воздухом, я все время чувствовал, что мне недостает вещи далеко не незначительной - знать, в добром ли ты здоровый, мой учитель. О том, чтобы ты восполнил этот пробел в моей жизни, молю богов. Деревенская жизнь наша, отягощенная государственными обязанностями, - совершенно та же, что и ваша городская деловая жизнь. Да что тут говорить? Беспрестанные заботы, свободна от которых бывает только какая-нибудь часть ночи, не позволяют мне даже на самую малость продлить и это письмо. Прощай, мой дорогой учитель.
Если у тебя, случайно, есть отобранные письма Цицерона, целиком или в отрывках, одолжи их мне или укажи, какие, по твоему мнению, я должен прочесть прежде всего, чтобы научиться лучше владеть языком.

Письмо 5

Фронтон - Марку Антонину
Моему господину.
Вот уже пять дней, как болезнь охватила все мои члены, в особенности же, шею и живот. Насколько я помню, я выбирал из писем Цицерона только те, в которых содержалось какое-нибудь рассуждение или о красноречии, или о философии, или о государстве; кроме того, если что-нибудь, как мне казалось, сказано особенно изящно или остроумно, я это также выписывал. Те выдержки, которые были у меня под .рукой, в употреблении, я послал тебе. Три книги - две к Бруту, одну к Акцию - ты прикажешь переписать, если тебе это покажется полезным, и пришлешь мне обратно, так как никаких копий с них я не делал. Я считаю, что все письма Цицерона надо прочесть, по моему мнению, даже скорее, чем все его речи. Нет ничего совершенней писем Цицерона.

Письмо 7

Марк Антонин - Фронтону
Моему учителю.
Господин мой брат желает, чтобы я или ты как можно скорее прислали ему речи. Я предпочел бы, чтобы послал их ты, поскольку они у тебя под рукой, а те копии, которые у меня были, я послал тебе. В скором времени я изготовлю другие.

Письмо 8

Фронтон - Марку Антонину
Моему господину.
Ты еще раз, как и в других случаях, проявил ко мне свое доброе расположение - захотел, чтобы я сам послал твоему брату, нашему господину, речи, которые он пожелал, и тем самым заслужил его милость. По своей воле я присоединил к ним третью речь, за Демострата Петилиана,[2] о которой написал следующее: "Я присоединил также речь за Демострата, но, когда я показал ее твоему брату, он сказал мне, что к Асклепиодоту, который обвиняется в этой речи, ты относишься вполне одобрительно. Как только я об этом узнал, я, конечно, сразу же позаботился о том, чтобы уничтожить речь. Но она уже ходила по рукам так широко, что уничтожить ее было невозможно. Что мне остается делать после этого? Что, спрашиваю я, мне делать? Конечно, ничего, кроме того, чтобы сделать Асклепиодота, заслужившего твое одобрение, своим лучшим другом, таким же, каким, клянусь Геркулесом, стал для меня теперь Герод, хотя речь и существует".
Прощай, мой милый господин.

[2] Речь за Демострата Петилиана — по всей вероятности, это тот же самый Демострат, который уже упоминался у Фронтона в письмах о процессе Герода.