Записки О военных действиях в Александрии

1. Вследствие открытия военных действий в Александрии, Цезарь призвал из Родоса, Сирии в Киликии весь флот. Из Крита он вызвал стрелков, а от Мальха, царя Набатеев, всадников. Притом он сделал распоряжение о заготовлении везде в доставке к нему хлеба, военных машин разного рода и вспомогательных войск. Между тем ежедневно возводились по его приказанию новые укрепления и все места города, казавшиеся недовольно крепкими, были защищены черепахами и мускулами. Из одних же строений в другие соседние чрев пробитые отверстия вдвигали стенобитные орудия и обратив его в развалины или открытою силою захватив поболее места, распространяли круг укреплений. От пожаров Александрия почти совершенно безопасна; в постройку здании там не входит вовсе дерево, а они возводятся из камня, большею частью со сводами, и покрыты плитами или убитым щебнем. Главною целью усилий Цезаря было, с помощью новых работ, отрезать от остального города ту небольшую часть его, которая и без того отделена была от него на большое пространство болотом, проникавшим с юга. Таким образом разрезав город на две части, удобнее было действовать с войском, сосредоточенным на одном пункте; притом тогда легко было бы Цезарю подавать руку помощи туда, где потребовалось бы по обстоятельствам, и притом из одной части города в другую. Главною же целью было обезопасить себе снабжение водою и фуражом; первой у него было малое количество, а во втором совершенный недостаток; болото же; о котором мы говорили выше, доставляло в изобилии и то и другое.
2. Да и жители Александрии при ведении дела не оказывали ни нерешительности, ни медленности. Во все места, куда только хватали границы Египта и царства, были разосланы уполномоченные, которые поручено произвесть набор; они свезли в город огромное количество оружия и машин всякого рода, и сосредоточили туда несметное число людей. В городе открыты в большом размере мастерские разного оружия. Даже взрослым рабам роздано оружие, а богатые владельцы взялись кормить их и платить им жалованье. Эти многочисленные войска расположены были для прикрытия укреплений отдаленных частей города, когорты же ветеранов стояли свободно в самых важнейших его пунктах и оттуда готовы были ударить со свежими силами в каком бы месте ни произошло сражение. Все улицы и перекрестки были перерезаны тройным валом; он был сложен из четырехугольных камней и в вышину имел не менее 40 футов. Часть города, находившаяся внизу, была укреплена чрезвычайно высокими башнями в 10 этажей. Сверх того устроены были и подвижные башни о стольких же этажах; на колесах, с помощью веревок и лошадей, они двигались по улицам туда, где в них оказывалась надобность.
3. Город, по своему богатству и обилию запасов всякого рода, представлял для неистощимое пособие для неприятеля. Жители одарены таким умом и сметливостью, и так быстро перенимали все, что мы ни делали, что казалось не они у нас, а мы уже с них брали пример. Притом многое они сами изобрели, и одновременно и вредили нашим укреплениям, и защищали свои. Главы народного восстания в собраниях его говорили; "что народ Римский мало-помалу простирает свои честолюбивые замыслы на Египет. Немного лет тому назад, Габиний был в нем с войском. Помпей туда же удалился после поражения. Цезарь прибыл сюда же с войском. Смерть Помпея нисколько не помешала водвориться у них Цезарю, которого если им не удается изгнать, то царство их обратится в римскую провинцию. А для этого надобно действовать поспешнее, пока Цезарь, вследствие непогод нынешнего времени года, не может получать помощи из за моря".
4. Мы уже говорили о несогласии, происшедшем между Ахиллою, начальником войска ветеранов, и Арсиноею, младшею дочерью Птоломея. И тот и другая коварно замышляли друг против друга, стараясь присвоить себе верховную власть. Но Арсиноя предупредила Ахиллу и, через своего воспитателя, евнуха Ганимеда, лишила его жизни. Таким образом она присвоила себе одной полную и нераздельную власть, а начальство над войском поручила Ганимеду; тот, вступив в эту должность, не щадил денег для воинов и неусыпно заботился о деятельном продолжении войны.
5. Александрия почти вся подрыта водопроводными подземными каналами, доставляющими в дома жителей воду из Нила. Она, несколько времени постояв и сделав осадок, становится чистою годною для питья; в том же виде как она прямо взята из реки, отстаивается. Ее то обыкновенно употребляют хозяева домов и их семейства; а та, которая несется в реке Нил до того иловата и мутна, что производит в пьющих многие и разнообразные болезни. Впрочем ею чернь и большинство жителей поневоле должны довольствоваться, так как в городе нет никакого родника. Самая же река находится в той части города, которая была во власти жителей; вследствие этого Ганимед понял возможность отрезать нам воду; а наши воины, расположенные по разным частям укреплений для их обороны, пользовались ею из водопроводов и колодцев, находившихся при частных строениях.
6. Задумав такой план, Ганимед начал великую и затруднительную работу. Он перерыл все водопроводные каналы и отрезал всякое сообщение нам с занятою им частью города; потом колесами и разными машинами он усиливался достать из моря большое количество воды и пользуясь возвышенностью места впускал ее в водопроводы части города, занятой войсками Цезаря. Мало-помалу, к общему удивлению наших, не постигавших причины, вода в ближайших строениях сделалась соленою. Да я сами себе сначала, не верили, тем более, что стоявшие подалее утверждали, что у них вода все еще прежнего вкуса. Они сличали одну воду с другой и таким образом убедились в разнице, между ними существующей. Но через короткое время, вода в ближайших местах сделалась совершенно негодною для питья, да и в отдаленных начала уже портиться я солонеть.
7. Когда все убедились в истине этого факта, то такая робость распространилась в нашем войске, что оно считало уже себя на краю гибели. Одни упрекали Цезаря, что он медлят садиться на суда; другие же чрезвычайно опасались последствий самого отступления. Скрыть приготовления бегства от Александрийцев было бы невозможно по близости расстояния, а совершить его в порядке к судам при противодействии и сопротивлении жителей было бы невозможно. И в части города, занятой Цезарем, оставалось много жителей, которых Цезарь не изгнал из их домов, потому что они по наружности присоединились к его стороне. А утверждать, что жители Александрии способны к верности и постоянству - звачило бы терять слова по пустому. Что касается до свойств этого народа, то каждый убежден, что нет иного, более способного к измене и предательству.
8. Цезарь старался уменьшить опасение своих воинов словами утешения и рассудка. Он утверждал: "что, роя колодцы, можно найди пресную воду; в береговых местах непременно должны находиться от природы жилы хорошей воды. Если даже свойство берегов Египта иное, чем. в других странах, то и в таком случае, имея во власти своей море, при недостатке флота у неприятелей, он может ежедневно, без всякого препятствия, привозить воду на судах или слева от Паретония или справа от острова; не может быть такого противного ветра, чтобы нельзя было плыть по одному из этих направлений. Помышлять же о бегстве не только несообразно с их достоинством и честью, но несовместимо с самою безопасностью. Если теперь им трудно из-за укреплений удержать напор неприятеля, то оставив их, они не будут равны ему и в численности, и выгоды местности будут на стороне неприятеля. Садиться на суда будет в высшей степени затруднительно и сопряжено с медленностью, тем более, что это нужно будет делать на лодках. На стороне Александрийцев величайшая быстрота их движений, знание местности и городского строения. Они, ободренные надеждою на победу, обойдут наших спереди, займут все выгодные пункты и таким образом воспрепятствуют нашему отступлению и удалению на корабли. А потому мысль об очищении города нужно им предать забвению, а думать. только о том, как бы победить, во что бы то ни стало".
9. Сказав эту речь своим и ободрив умы всех, он приказал сотникам, чтобы они оставив все прочие работы, употребляли воинов на рытье колодцев и не прекращали бы его и во всю ночь. Работы производились с особенным старанием и усердием, и в течение той же ночи открыта в изобилии пресная вода. Таким образом, мы со своей стороны в непродолжительным трудом сделали бесполезными, сопряженные с великими усилиями и огромными работами, труды Александрийцев. Через два дни после того 37-й легион (он был составлен из сдавшихся Цезарю воинов Помпея), посаженный на суда Домицием Кальвином с огромным запасом хлеба, оружия, стрел, осадных машин, был занесен ветром к берегам Африки немного выше Александрии. Но восточный ветер, дувший постоянно в течение многих дней, препятствовал им войти в гавань; впрочем там везде у берегов прекрасные якорные стоянки. Наши же суда, стоя уже долгое время и чувствуя недостаток в воде, дали знать Цезарю на легком судне о своем затруднительном положении.
10. Цезарь для того, чтобы самому сообразить как следует поступить, сел на корабль и приказал за собою следовать всему флоту, но на корабли не взял с собою вовсе наших воинов. Отъезжая на дальнее расстояние, он не хотел обнажить укрепления от защитников. Прибыв на место, называемое Херсонес, Цезарь высадил на берег гребцов за пресною водою; некоторые из них, отошед далеко от судов для грабежа, были захвачены неприятельскими всадниками. От них неприятель узнал, что с флотом находятся сам Цезарь, и что на судах нет воинов. На основании этого показания, неприятель надеялся уже покончить войну одним ударом, полагая, что судьба предоставила ему к тому прекрасный случай. А потому, он все суда, сколько их у него было годных в плаванию, нагрузил воинами и ринулся на встречу Цезарю, возвращавшемуся с флотом. Цезарь по двум причинам не хотел сразиться: первое, с ним на кораблях не было воинов и дело было уже в десятом часу дня. Наступавшая ночь принесла бы большую уверенность тем, которые полагались на знание местности. А для него Цезаря не было бы даже возможности увещевать своих. Не было бы убеждений довольно сильных, когда наступавшая ночь равно бы покрыла мраком и доблесть их и трусость. А потому Цезарь придвинул суда как можно ближе к берегу в таком месте, что неприятелю следовать за ним было невозможно.
11. На правом фланге Цезаря, один родосский корабль стоял в некотором отдалении от прочих. Приметя это, неприятель устремил на него четыре палубных и множество открытых судов. Цезарь был вынужден подать ему помощь, дабы не быть свидетелем постыдного урону, но сознавая, что если что дурное и случится, то по делом. В происшедшем сражении Родосцы оказали упорное сопротивление: они и всегда во всех сражениях отличались и знанием дела и храбростью: а теперь не щадили величайших усилий, дабы отклонить урон, виною которого была их собственная оплошность. Вследствие этого сражение увенчалось полным успехом: одно неприятельское судно о четырех рядах весел взято, а другое затоплено, два потеряли весь свой экипаж и на остальных побито множество воинов. Если бы не наступила ночь, то весь флот неприятельский достался бы в руки Цезаря. Неприятель пришел в ужас от этого поражения, а Цезарь, при дувшем слабо противном ветре, ввел транспортные суда в гавань буксиром тех судов, которые с ним были.
12. Это поражение произвело в Александрийцах сильный упадок, духа: они видели себя побежденными не храбростью воинов, а опытностью и знанием дела моряков[1]... Они взбирались на возвышенные места и на крыши домов, надеясь оттуда обороняться; притом она везде возводили укрепления, опасаясь нападения флота. Когда же Ганимед на совете сказал утвердительно, что не только пополнит утраченное число судов, но и увеличит его против прежнего, то неприятель, обнадеженный этим, начал с великим усердием починять старые суда и вообще неусыпно трудиться над всем, что касалось этого предмета. Несмотря на то, что всего в пристани и в верфях им было утрачено сто десять галер, однако он не терял надежды возобновить флот. Только имея флот, мог неприятель отрезать Цезарю все подвозы людей и припасов. Притом будучи моряками, жителями города в страны приморской жители Александрии, приучась к морю ежедневным его пользованием, имели страсть прибегать к добру своему природному и домашнему и понимали сколько бы они могли сделать себе пользы маленькими судами. А потому они налегли всеми силами на приготовление флота.
13. По всем устьям Нила стояли сторожевые суда для сбора таможенных пошлин. Притом в самых сокровенных царских верфях находились старые корабли, которые уже в течение многих лет не была употребляемы для плавания. Последние вычинили, а первые собрали в Александрию. В веслах был недостаток; портики, гимназии в другие общественные строения раскрывали и из балок делали весла. Природная сметливость жителей, и богатство города доставляли средства ко всему. Притом они не рассчитывали на дальнее плаванье; им суда нужны были только в настоящем случае, и для сражения в самой гавани. Таким образом в короткое время они сделали сверх всякого чаяния 22 судна о четырех рядах весел и 5 о пяти. Кроме того у них было множество малого размера судов открытых (без палубы). Неприятель сделал всем своим судам пробу в гавани, для того чтобы узнать, чего от каждого из них можно было ожидать. Потом они посадили на суда опытных воинов и приготовились совсем к сражению. Цезарь имел 9 судов родосских (всех было к нему отправлено 10, но одно претерпело крушение у берегов Египта), понтийских 8, ливийских 5, азийских 12. Из них было пять о пяти рядах весел и 10 о четырех; остальные были меньшего размера и по большей части без палубы. Впрочем обнадеженный доблестью воинов Цезарь, зная и силы неприятеля, готовился вступить с ним в бой.
14. Таким образом обе враждующие стороны пришли к полной уверенности в своих силах. Цезарь с флотом, обойдя Фарос, поставил суда в боевом порядке против неприятеля: на правом крыле родосские, а на левом понтийские. Между ними оставил он промежуток в 400 шагов, считая его достаточным для маневрирования судов. В другой линии позади он поставил остальные суда в виде резерва, распределив и предписав каждому из них, которому из передовых судов ему служить пособием. Александрийцы также не задумались вывести свой флот и выстроили его в боевом порядке: 22 корабля составили первую линию, а прочие суда образовали собою вторую или резерв. Вывели кроме того множество судов малого размера и лодок с калеными стрелами в разными горючими веществами. Неприятель между прочим рассчитывал, что наши придут в ужас от многочисленности судов, кликов воинов и от пламени. Оба флота были отделены мелью, тянувшейся до берегов Африки (жители Александрия хвалятся, что половина их города находится в Африке). И та и другая из враждующих сторон пережидали довольно долго друг друга для начатия военных действий. Причиною было то, что чей флот первый взошел бы в мелководье, то для него и затруднительно было бы маневрировать и, в случае необходимости отступления при неудаче, не ног бы совершить его без расстройства.
15. Родосскими судами начальствовал Евфранор. Величием духа и храбростью он скорее принадлежал к числу наших, чем Греков, из числа которых он был по рождению. Вследствие его отменных познаний и величия духа, Родосцы вверили ему начальство над своим флотом. Евфранор, отгадывая мысли Цезаря, сказал ему: "мне кажется, Цезарь, ты опасаешься вступить в дело и послать суда вперед, чтобы они не сделались жертвою неприятеля прежде, чем успеет подойти остальной флот. Поручи вам это; мы выдержим бой (и, поверь мне, не обманем твоих ожиданий) пока все прочие за нами последуют. Долее же мы не можем сносить огорчений и досады, видя, как они величаются и виду нашем". Цезарь осыпал Евфранора похвалами и, сделав ему со своей стороны наставления, подал сигнал к битве. Четыре родосский судна первые прошли мелководье; на них устремились Александрийские суда. Выдерживают натиск в с удивительною ловкостью и искусством маневрируют Родосцы, и на столько знание дела превозмогло, что при численном неравенстве, ни одно из их судов не подставило своего борта неприятелю и не допустило отнять у себя весел, а постоянно каждое из них противоставляло неприятелю свой нос. Между тем подошли в остальные наши суда; тут уже по необходимости искусство оставлено, а исход борьбы зависел только от личного мужества. Воины наши, находившиеся в Александрии, и жители ее, оставив свои занятия и работы, все унизали собою крыши и вообще возвышенные места, откуда видна была гавань. Они воссылали к бессмертным богам обеты и мольбы, каждый на успех той стороны, к которой он принадлежал.
16. Борьба была для обеих сторон далеко неравная. Нашим, в случае поражения, не было спасения ни на суше, ни на море, и в случае победы успех не был еще вполне обеспечен. Неприятель, одолев ваш флот, имел все в своей власти; в случае же поражения, мог еще надеяться на успех другими средствами. Притом опасным и сомнительным казалось то, что судьба и спасение всех зависело от мужества немногих. Отсутствие же храбрости и смелости у одного влекло за собою гибель многих, которые сами не могли принять участия в борьбе. Перед сражением Цезарь неоднократно обращал внимание воинов на это обстоятельство и убеждал их сражаться тем с большим усердием, что от них зависит участь всех. Притом друзья и товарищи шедшего на битву воина, провожая его, просили не обмануть их выбора и ожиданий. А потому наши воины обнаружили такое мужество, что искусство и ловкость неприятельских моряков не принесли никакой помощи; равно и перевес численный сил неприятельских был совершенно для них бесполезен. Несмотря на то, что и воины неприятельские были отборные из такого большего числа, однако в мужестве они не могли сравниться с нашими. Мы овладели в этом сражении одним судном о пяти рядах весел, и одним о двух с бывшими на них воинами в гребцами, да потопили три; из наших же судов все остались невредимы. остальные неприятельские суда поспешили отступить к городу под защиту мола и своих укреплений, что и остановило преследование со стороны наших.
17. Желая предупредить на будущее время это, Цезарь счел за нужное овладеть во что бы то ни стало островом и молом, примыкающим к острову. Так как большая часть укреплений в части города, занимаемой Цезарем, уже была приведена в концу, то он находил возможным атаковать в одно в то же время и остров и неприятельскую часть города. Для исполнения этого плана Цезарь посадил на малые суда и лодки десять когорт и отборных, легко вооруженных воинов, избрав к тому наиболее способных из числа Галльских всадников. В то же время, для развлечения сил неприятельских, Цезарь атаковал другую часть острова палубными судами, обещав большое награждение тем, которые первые им овладеют. Сначала неприятель упорно выдерживал натиск наших; в одно и то же время он и оборонялся с крыш домов и защищал вооруженными людьми берег; доступ к нему для наших был затруднителен по его крутости; притом неприятель, искусно пользуясь знанием местности, защищал узкие морские проходы пятью галерами и многими мелкими судами. Наконец наши, исследовав местность и отыскав броды, вышли на берег сначала в малом числе, а поток и все за ними последовали и произвели дружное нападение на неприятелей, оборонявших берег. Тогда все Фаросцы обратили тыл; видя это, бывшие на судах, оставив защиту гавани, причалили к берегу и расположенному на нем селению, и вышли из судов для защиты домов.
18. Впрочем и в укреплениях неприятель не мог долго продержаться. Хотя строения здесь были такие же, как и в Александрии (конечно только в меньшем размере), а высокие и сплошные башни представляли настоящую стену; притом наши не взяли с собою ни лестниц, ни фашин, и ничего, что нужно для приступа; однако ужас заставляет в людях молчать голос здравого рассудка и отнимает силу у членов, как случалось в на этот раз. Те же самые неприятельские воины, которые мыслили о сопротивлении нашим на ровном месте, считая себя совершенно им равными, были до того испуганы поражением и большою потерею своих, что уже не считали себя в безопасности на вершине строений, имевших 30 футов вышины, и через мол метались оттуда в море, пытаясь спастись вплавь до города, отстоявшего оттуда на 900 шагов. Однако многие из них были взяты и умерщвлены, всего же взятых в плен было 400 человек.
19. Цезарь отдал занятые им строения на разграбление воинам, как воинскую добычу; укрепление же, находившееся у моста, ближе к Фаросу, возобновил и оставил в нем гарнизон. Фаросцы из него бежали; но другой мост, ближайший к Александрии и сильнее укрепленный, они еще обороняли. На другой день Цезарь произвел пристук и к нему, надеясь взятием его положить конец внезапным грабительским набегам неприятельских судов. Меткою стрельбою ручною и из орудий неприятель скоро был сбит с моста и отступил к городу. Тогда Цезарь высадил на него примерно около трех когорт (более поместить там войск не позволяла теснота места, а потому прочие войска и остались на судах). Потом Цезарь приказал на мосту к стороне неприятеля возводить вал, а место, где мост образовал свод, назначенный для выхода судов, велел завалить каменьями. Последнее немедленно было приведено в исполнение, и таким образом ни самого малого размера суда не могли более выходить из гавани, и работы по укреплению моста начались; тогда, по совершенно другому плану действия, все войска Александрийцев вышли из города и на широком месте, у головы моста, стали готовые к бою; в то же время суда, которые обыкновенно высылались из-за мостов для зажжения транспортных судов наших, были придвинуты к молу. Таким образом наши сражались с мосту и с мола, а неприятель с площадки, находящейся напротив моста, и с судов действовал против мола.
20. Пока Цезарь занимался этим и увещевал воинов, с наших галер большое число гребцов и моряков высадилось на мол, - одни увлечены были желанием посмотреть, а другие увлечены желанием подраться. Они сначала отражали подходившие к мосту суда неприятельские, бросая каменья и пращи, и приносили значительную пользу в этом отношении множеством метательных снарядов. Когда же в стороне от них, с открытого фланга, высадилось несколько Александрийцев, то наши, бывшие безо всякого порядка и распоряжения, видя свою неосторожность, стали спасаться бегством с мола на суда. Видя их бегство, обрадованные Александрийцы спешили высаживаться и сильно теснили и преследовали наших при отступлении. Остававшиеся же на галерах спешили, отняв лестницы, отодвинуть суда от берега, дабы они не достались в руки неприятеля. Наши воины трех когорт, находившиеся на мосту и первом моде, смутились, слыша за собою крики и видя бегство своих, а спереди поражаемые множеством стрел неприятельских, они испугались, как бы неприятель не зашел им в тыл, и как бы с удалением судов не были они совершенно отрезаны. А потому они оставили начатые ими работы по укреплению моста и в поспешном бегстве устремились к судам. Частью они достигли ближних судов, но, насажавшись в большом числе на них, они от тяжести вместе с ними пошли ко дну. Часть, колебавшаяся и думавшая о том, как ей поступить, была избита Александрийцами. Некоторые были так счастливы, что нашли безопасное убежище на легких судах, стоявших у берега на якоре. Немногие спаслись вплавь к ближайшим судам с помощью щитов и употребив все усилия.
21. Цезарь сам не избег этой опасности; пока можно было, он все убеждал своих защищать мост и укрепление. Видя же, что бегство становится общим, он удалился на свой корабль. Когда множество воинов бросились на него в беспорядке и невозможно было ни управлять судном, ни отодвинуть его от берега, то Цезарь, предвидя участь этого судна, бросился с него и вплавь достиг одного из судов, стоявших поодаль. Отсюда он посылал на помощь своим лодки; они спасли некоторых; корабль же его, обремененный людьми, потонул. В этом сражении мы потеряли из числа легионных воинов около 400 и немного больше гребцов и моряков. Александрийцы усилили укрепление в этом месте новыми работами и военными орудиями; а заваленный проход для судов очистили совершенно так, что они свободно могли ходить по прежнему.
22. Этот урон не только не смутил наших воинов, но еще более их воодушевил и вызвал на отмщение; с нетерпением ждали они случая напасть на укрепления неприятеля. В ежедневных стычках, бывавших совершенно случайно вследствие вылазок и набегов Александрийцев.... несмотря на то, что силы наши были развлечены защитою больших укреплений, воины пылали усердием. Убеждения Цезаря не соответствовали ни терпению воинов в работах, ни их желанию сражаться. Скорее кажется нужно было охладить жар воинов, чтобы не допустить их очертя голову бросаться в самые опасные предприятия, чем возбуждать их к сражению; поощрять же их усердие было бы излишним.
23. Александрийцы, видя, что Римляне в счастии становятся самоувереннее и в несчастии не теряют присутствия духа, истощив все средства к обороне, и в нерешительности, как надобно полагать, не зная более в чему прибегнуть, или вследствие убеждений приближенных царя, которые находились во власти Цезаря, или секретно получив одобрение своего прежнего замысла от царя, через его послов, отправили к Цезарю просить: "чтобы он выпустил царя и дозволил бы ему перейти в своим; что весь народ, которому надоело правление женщины через доверенное лицо, крайне жестокое управление Ганимеда, готов будет исполнить то, что ему прикажет царь, и если он изберет дружбу и союз с Цезарем, то никакой страх опасности не воспрепятствует всему народу совершенно покориться",
24. Цезарь, хотя знал вероломство этого народа, привыкшего высказывать совершенно противоположное его настоящим чувствам, однако нашел полезным дать ему прощение по его просьбе. В этом случае расчет его был таков: если Александрийцы действительно также думали, как говорили, то нельзя было сомневаться, что царь, и будучи отпущен, останется в дружбе с Римлянами. Если чего скорее надобно было ожидать от природных свойств жителей, они только желают иметь в царе главу своего восстания, то для него, Цезаря, более чести и славы вести войну с царем, чем с шайкою беглых и пришлецов, А потому Цезарь убеждал царя: "порадеть о наследственном его государстве, пощадить прекраснейшее свое отечество, которое, быв дотоле в цветущем положении, сделалось теперь жертвою огня и разрушения. Ему надлежит образумить своих подданных и открыть им в союзе с народом римским верный путь к безопасности. Доверие же его, Цезаря, к нему так велико, что он отпускает его к его подданным, находящимся в открытой войне с ним". Цезарь взял правою рукою правую же руку царя, уже приходившего в совершенный возраст, и начал с ним прощаться. Царь с малолетства бывший в шкоде лицемерия и обмана, остался и тут верен характеру своего народа; со слезами он начал умолять Цезаря: "чтобы он его не отпускал от себя; и самое царство для него не так приятно как видеть Цезаря". Цезарь сам был растроган, уговаривал царя не плакать, представляя ему, что от него зависит, чтобы их разлука была кратковременная, а потом отпустил его к его народу. Но он как бы вырвавшись на свободу из тюрьмы, с таким ожесточением начал вести войну с Цезарем, что не оставил сомнения, что слезы, пролитые при разлуке с ним, были слезы радости. Приближенные Цезаря и многие из его войска легаты, сотники и воины не без удовольствия видели, как коварно насмеялся лицемерный мальчик над излишнею доброту Цезаря; но Цезарь в этом случае следовал не одному только доброму влечению сердца, а имел план, основанный на глубоком расчете.
25. Получив нового вождя, Александрийцы нисколько не сделались от этого сильнее, а Римляне не ослабели в силах. С огорчением они видели, что воины с презрением и насмешкою смотрят на возраст и слабость царя, и что от него нет им никакой пользы. До неприятелей дошел слух, еще самому Цезарю неизвестный, что сильное вспомогательное войско идет на помощь Цезарю сухим путем из Сирии и Киликии. Они вознамерились отрезать нам подвозы разных припасов морем. С этою целью в удобных местах у Канопа они расставили настороже легкие суда и вредили нашим транспортам. Получив об этом известие, Цезарь приказал изготовиться и выступить в поход своему флоту, поручив над ним начальство Тиб. Нерону. При этом флоте отправились и родосские суда и с ними Евфранор, без которого не обходилась ни одна, мало-мальски удачная, морская экспедиция. Но счастие, нередко берегущее несчастный конец для своих любимцев, изменило Евфранору и привело его к гибели. Когда флот наш прибыл к Канопу и сразился с неприятельским, то Евфранор, по своему обыкновению, первый вступил в дело, пробил одну неприятельскую трирему и затопил ее; но, преследуя другую, нашел слишком далеко и был окружен Александрийцам; наши же суда не поспели за ним и не подали ему помощи, или полагая, что Евфранор довольно храбр и сам вывернется из опасности, или опасаясь сами за себя. Таким образом, в этом сражении, только один Евфранор поступил как следовало, но и погиб жертвою своей храбрости и со своим победоносным кораблем.
26. Около этого времени Митридат, уроженец Пергама, знатного происхождения человек, известный званием военного дела и храбростью, испытанной верности и преданности в дружбе к Цезарю (он еще в самом начале Александрийской войны был отправлен в Сирию и в Киликию за вспомогательным войском, в собрал его в течение непродолжительного времени, как вследствие общего усердия всех племен к Цезарю, так в неусыпными своими трудами) пришел в Пелузию с войском по перешейку, соединяющему Египет с Сириею. Этот город, весьма важный по своему положению (он с сухого пути ключ Египта, точно также как с моря Фарос), был занят сильным гарнизоном из войска Ахиллы. Митридат, окружив его со всех сторон многочисленным войском, одновременно произвел нападение на всех пунктах, и постоянно вводил в дело свежие силы, благодаря храбрости и упорству своих войск тем же днем овладел городом, каким к нему подошел и оставил в нем гарнизон. Совершив такой славный подвиг, он двинулся к Цезарю в Александрию в покорил Цезарю все места, по которым проходил, больше одною славою, обыкновенно предшествующею победителю, чем силою оружия.
27. Лучшим местом Египта по справедливости можно назвать то, которое находится близ Александрии и именуется Дельтою, вследствие сходства с этою буквою. Здесь река Нил неожиданно делится на двое и, понемногу расходясь двумя руслами по разным направлениям, впадает в море, оставив между ними весьма большое расстояние. Царь, узнав о приближении Митридата к этому месту и желая воспрепятствовать ему перейти реку, послал против него сильные войска с приказанием, или совершенно истребить его войска, или только удержать их, в чем, как полагал, не было затруднения. Главное, царю нужно было не столько уничтожить войска Митридата, сколько воспрепятствовать ему соединиться с Цезарем. Передовые войска царя, как только перешли реку у Дельты, и встретились с войсками Митридата, торопясь, как бы не разделить честь победы со следовавшими за ними войсками вступили в бой. Первый натиск их Митридат выдержал весьма осторожно в лагере, укрепленном сообразно с нашими военными обычаями. Когда же неприятель в расстройстве и опрометчиво подошел под самые его укрепления, то, сделав со всех сторон вылазку, он умертвил весьма многих из них. Только благодаря знанию местности и присутствию судов, с помощью которых он перешел реку, неприятель избег совершенного истребления. Опомнившись от страха, разбитые неприятельские войска примкнули к следовавшим за ними свежим и снова начали нападать на войска Митридата.
28. Митридат отправил гонца к Цезарю, давая ему звать о случившемся; в то же время царь узнал о том же от своих. Таким образом почти одновременно отправились - царь раздавить всеми силами войска Митридата, а Цезарь на выручку его. Царь скорее совершил путь быстрым плаванием по Нилу, имея на нем многочисленный и совершенно готовый флот. Цезарь не хотел идти тем же путем, дабы не быть вынужденным принять на реке сражение; но он предпочел плыть по морю, омывающему, как мы говорили выше, эту часть африканского берега, и поспел прежде, чем царь произвел нападение на Митридата; таким образом этот последний с победоносным и невредимым войском остановился на возвышенной местности, укрепленной природою; она окружена со всех сторон равниною и с трех прикрыта была укреплениями разного рода. Одною стороною примыкала она к реке Нилу, другою и самому высокому пункту возвышенности, где и расположен был лагерь, а с третьей она опоясывалась болотом.
29. На пространстве, отделявшем лагерь царя от лагеря Цезарева, в расстоянии от первого милях в семи, текла в крутых берегах неширокая река, впадающая в Нил. Царь, зная, что этим путем надлежало идти Цезарю, отправил вперед к этой реке всю конницу и отборных легковооруженных пехотинцев с целью воспрепятствовать переходу Цезаря через реку. Неприятель стрелял издали с возвышенного берега реки; бой был для обеих сторон неравный; при таких условиях и храбрость оставалась бесполезною и трусость без наказания. Воины наши, как пешие, так и конные, ведя в течение столь долгого времени борьбу с Александрийцами при равных условиях, пришли теперь в негодование. Таким образом в одно и то же время наши германские всадники, отыскивая брод по реке, спустились по берегу, где он был менее крут, и бросались вплавь через реку, - и наших легионов воины, срубив огромные деревья, которые доставили с одного берега на другой, образовали на скорую руку мост, и перешли реку. Неприятель до того пришел в ужас от нападения наших, что всю надежду на спасение положил в бегстве; впрочем, напрасно: весьма немногим удалось уйди к войскам царя, а почти все остальные в большом числе были избиты.
30. Цезарь, после полного успеха, немедленно двинулся к царскому лагерю, желая своим быстрым и неожиданным движением вселить ужас в Александрийцев и без того пораженных одержанною им победою. Но видя, что лагерь царя сильно укреплен и местностью и искусством, и что вал покрыт множеством воинов готовых в защите, Цезарь не заблагорассудил произвесть приступ с воинами, утомленными от дороги и от сражения. Вследствие этого он расположился лагерем в небольшом расстоянии от неприятельского. На другой день Цезарь со всеяв силами ударил на укрепление, сделанное царем в ближайшем селении, неподалеку от его лагеря (желая удержать это селение за собою, царь соединил его линиею укреплений с лагерем) и овладел им. Нападение произведено было Цезарем со всеми силами не потому, чтобы с меньшим числом воинов нельзя было ждать успеха, но для того, чтобы, пользуясь своим успехом в смятением Александрийцев, немедленно сделать приступ в царскому лагерю. Таким образом воины наши, преследуя Александрийцев, спасавшихся бегством из укреплений в лагерь, подошли к самому валу, у которого и завязался упорный бой. С двух сторон только можно было нашим весть приступ: с одной, где была, как выше сказано, ровная местность; с другой, где оставался небольшой промежуток от укреплений лагеря до реки Нила. Со стороны ровной, местности отборные и многочисленные полки Александрийцев делали отпор нашим; но еще с большим успехом и вредом для наших воинов действовал неприятель к стороне реки Нила: наши были поражаемы с двух сторон стрелами: с вала неприятельского лагеря и с судов, в большом количестве стоявших на реке и наполненных стрелками и пращниками.
31. Цезарь, видя, что его воины вотще истощают все усилия храбрости и ничего не могут сделать вследствие неблагоприятных условий местности, заметил, что Александрийцы оставили без защиты самый возвышенный пункт лагеря. Полагая его достаточно защищенным крутизною местности, они все собрались к тому месту, где происходило сражение, частью из любопытства, частью желая принять в нем участие. А потому Цезарь отдал приказание нескольким когортам обойти лагерь и овладеть самим возвышенным его пунктом; начальство над этою экспедициею Цезарь вверил Карфулену, которого присутствие духа и знание военного дела были ему хорошо известны. Когда воины наши прибыли к цели похода, они встретили самое незначительное сопротивление. Александрийцы, видя опасность и слыша наши воинские клики со всех сторон, пришли в смятение и искали спасения в бегстве из одной части лагеря в другую. Видя замешательство врагов, наши пришли еще в большее одушевление и почти одновременно на всех пунктах произвели в неприятельский лагерь; впрочем воины Карфулена первые заняли самый возвышенный пункт его и, рассыпавшись оттуда по лагерю, избивали неприятелей. Большая часть Александрийцев, избегая грозившей им опасности, устремились толпами с лагерного вала к реке: множество их погибло в самом рву, но по трупам их следующие проложили более удобный для себя путь к бегству. Достоверно известно, что сам царь бежал из лагеря и был принят на судно, но погиб вместе с ним, когда оно было затоплено множеством людей, которые подплывали к ближайшим судам.
32. Свершив дело весьма счастливо и быстро Цезарь, обнадеженный совершенно такою блистательною победою, ближайшей сухопутною дорогою двинулся к Александрии и вошел победителем в ту часть города, которая занята была неприятельскими войсками. Он не обманулся в своем ожидании, что неприятель, услыхав о результате последнего сражения, не будет более помышлять о сопротивлении. По прибытии своем в Александрию, Цезарь пожал достойные плоды своей храбрости и величия духа. Все жители города, бросив оружие, вышли из укреплений и, облекшись в одеяния, в которых обыкновенно молят победителей о пощаде, вынесли всю свою святыню, которою привыкли умилостивлять своих разгневанных и оскорбленных царей, и так встретили Цезаря с изъявлением совершенной покорности. Цезарь ободрил их милостивыми словами и, приняв их обещания в верности, через укрепления неприятельские прибыл в свою часть города, где встречен был поздравлениями своих: они радовались не только счастливому окончанию опасностей и войны, во и самому прибытию Цезаря.
33. Он, овладев Египтом и Александриею, поставил над ними царей, назначенных Птоломеем в завещании (свидетелями и поручителями того, что его распоряжения не будут изменены, он назначил Римлян). Так как старший из сыновей Птоломея погиб, то царская власть отдана младшему и с ним старшей из двух сестер его Клеопатре, которая все время неизменно оставалась в дружественном союзе с Цезарем и не покидала его владений. Младшую же царевну Арсиною, именем которой, как мы выше писали, так неумеренно в течение долгого времени правил Ганимед, Цезарь решился удалить из Египта для того, чтобы на будущее время, пока упрочится власть новых государей, отнять повод к возмущению, которым могли воспользоваться люди злонамеренные. С собою Цезарь взял только шестой легион, состоявший из ветеранов; прочие же легионы оставил здесь, чтобы упрочить власть царей, которые не могли пользоваться расположением своих подданных, так как они оставались верными дружбе Цезаря и еще не имели в свою пользу прав давности владения, будучи царями только едва несколько дней. Притом общая польза и величие государства требовали, чтобы войска римские оставались здесь: в случае верности новых государей, они были для них опорою и ручательством безопасности; в случае же их измены, они легко могли быть тотчас наказаны. Распорядясь таким образом и устроив все дела, Цезарь сухим путем двинулся в Сирию.
34. Пока описанные выше события происходили в Египте, царь Деиотар прибыл к Домицию Кальвину, управлению которого Цезарь вверил Азию и соседние провинции, и умолял его не допустить Фарнака присваивать себе и опустошать его царство Малую Армению и царство Ариобарзана - Каппадокию. В противном случае - говорил Деиотар - они будут не в состоянии исполнять его приказания в платить положенную с них дань. Домиций рассудил, что как с одной стороны необходим исправный платеж дани, употребляемой на содержание войска, так с другой стороны несовместно с честью и величием народа римского и побеждавшего везде Цезаря, допускать чуждого царя отнимать владения у государей, бывших в союзе и в дружбе с нами. Он немедленно отправил гонцов к Фарнаку, давая ему знать, чтобы он очистил Армению и Каппадокию, и что народ римский, хотя и занятый внутреннею войною, не допустит посягательства на свои права и величие. Чтобы силою поддержать свои требования, Домиций решился двинуться вперед с войском. Прибыв к легионам, он взял с собою один из трех, а именно 36-й, а два послал в Египет к Цезарю вследствие его письменного приказания: один из них, отправленный сухим путем через Сирию, не поспел к Александрийской войне. Кв. Дониций к своему тридцать шестому легиону присоединил два Деиотаровы, в течение многих лет обученные нашей дисциплине и вооружению, и сто всадников; столько же всадников взял он у Ариобарзана. он послал П. Секстия к Кв. Плеторию, квестору, с приказанием привесть легион, набранный в Понте на скорую руку, а Квинкта Патизия в Киликию за вспомогательными войсками. По распоряжению Домиция все эти войска поспешно сосредоточились в Комане.
35. Между тем послы принесли от Фарнака такой ответ: "Каппадокию он очистит, но Малую Армению он удержал, так как права на нее достались ему от отца. Впрочем он их отдает вполне на суд Цезаря; готов он будет исполнить все, чтобы тот ни постановил. Кв. Домиций понимал, что Фарнак очистил Каппадокию не добровольно, а по необходимости; ему легче было защитить Малую Армению, непосредственно и его царству прилежащую, чем отдаленную Каппадокию. Притом Фарнак полагал, что Домиций идет со всеми тремя легионами; когда же узнал, что два из них отправлены к Цезарю, то он смелее расположился в Армении. Впрочем Домиций настаивал на своих требованиях: "чтобы Фарнак вышел и из Малой Армении, на которую он не больше имеет права, как и на Каппадокию. Несправедливо с его стороны требовать, чтобы дело оставалось в таком положении до прибытия Цезаря; и пусть он приведет его в тот вид, как оно было прежде". Дав такой ответ Фарнаку, Домиций двинулся в Армению с теми силами, о которых мы упомянули выше, избрав для похода дорогу по возвышениям. Из Понта от Команы вдет довольно высокий горный хребет, поросший лесом, и достигает до Малой Армении в том месте, где она граничит с Каппадокиею. Выгода избранного Домицием пути заключалась в том, что по возвышенности места нельзя было опасаться нечаянного нападения со стороны неприятеля. Притом Каппадокия, расстилавшаяся у подошвы этого горного хребта, в избытке могла доставлять все припасы, нужные для содержания войска.
36. Между тем Фарнак отправлял посольство за посольством к Домицию с предложениями мира и с богатыми подарками. Домиций упорно отвергал и то и другое, говоря послам Фарнака, что для него всего дороже величие народа римского и защита прав союзных царей. Большими и безостановочными переходами Домиций прибыл к Никополю (город этот находится в Малой Армении на ровном и открытом месте, но в некотором расстоянии по обеим сторонам его идут горы) и расположился лагерем в семи милях от него. Так как, по выходе из этого лагеря, Домицию надлежало проходить теснины, то Фарнак расположил у них в засаде отборную пехоту и почти всю конницу; в соседних же местах велел стеречь в большом количестве стада и показываться земледельцам и горожанам без опасения, как в мирное время. Цель Фарнака была или заманить Домиция в засаду мирными предложениями и тем, что вид страны, наполненной стадами и мирными жителями, казалось уничтожал всякое опасение войны; или дав приманку добычи воинам Домиция, напасть на них в то время, когда они рассеются для грабежа.
37. Приготовив эту засаду, и чтобы лучше заманить в нее Домиция, Фарнак не переставал посылать к нему, высказывая желание мира и дружбы. Но это самое ожидание и надежда кончить все миром и замедлили выступление Домиция из лагеря. Фарнак, видя, что случай к нечаянному нападению прошел, и что его засада может быть открыта, отвел свои войска оттуда в лагерь. На другой день Домиций подошел к самому Никополю и стал у стен его лагерем. Пока наши воины занимались его укреплением, Фарнак расположил свои войска в боевом порядке, им изобретенном и всегда употребляемом: с фронта он поставил войска в одну линию, но на флангах в три линий. В центре точно также были три линии и только в обоих промежутках между центром и крыльями войска были расположены в одну линию. Домиций беспрепятственно привел к концу укрепления лагеря, поставив часть войск перед валом.
38. В следующую ночь Фарнак, перехватив гонцов несших письма к Домицию об Александрийских делах, узнал из них, что Цезарь сам находится в большой опасности и просит Домиция прислать ему как можно скорее вспомогательные войска и самого через Сирию придвинуться ближе к Александрии. Узнав об этом, Фарнак надеялся на успех, только стараясь выиграть время и полагая, что Домицию необходимо будет поспешно удалиться. С этой целью он от города с той стороны, где нашим удобнее было произвести на него нападение, приказал провесть два рва, параллельно, один от другого в небольшом расстоянии, в четыре фута глубины. За эти рвы Фарнак решился не выводить войска и позади их располагал их в боевом порядке. Конницу же всю ставил вне рва по флангам, как потому, что иначе она не могла приносить никакой пользы, так я потому, что она далеко была гораздо многочисленнее нашей.
39. Домиций более озабочен был затруднительным положением Цезаря, чем своим собственным. Отступление совершить с безопасностью он не мог и как было отступить без всякого повода и напрашиваться на те условия, которые им же были отвергнуты? А потому он вывел войска из лагеря и расположил их в боевом порядке. Тридцать шестой легион он поставил на правом фланге, а понтийский на левом; из легионов Деиотаровых он составил центр, сжав его с фронта как можно теснее; из остальных когорт образовал он резерв. Тогда между обоими войсками, готовыми в бою, завязалось сражении.
40. По данному в одно и то же время с обеих сторон сигналу, бросились воины одни на других; бой был упорный и с переменным счастием. Тридцать шестой легион, ударив на неприятельскую конницу, расположенную по сю сторону рва разбил ее на голову, гнал до стен города и, перешед там ров, напал на неприятелей с тылу. Понтийский легион отступил немного, а резерв пытался, обошед неприятеля, ударить на него с открытого флангу, но не мог удачно исполнить этого, был сжат я разбит при самом переходе рва, а Деиотаровы легионы едва выдержали первый натиск. Таким образом неприятель, одержав совершенную победу в центре и на правом крыле, обратился всеми силами на тридцать шестой легион. Несмотря на несоразмерность сил, тот образовал из себя круг, храбро оборонялся от многочисленного неприятеля и, не теряя присутствия духа, сражаясь отступил к подошве гор. Фарнак не решился преследовать его туда по затруднительной местности. Таким образом Понтийский легион был почти совершенно уничтожен, большая часть воинов Деиотара погибла; но тридцать шестой легион успел спастись в горы, потеряв не более 250 человек; в этом сражении было убито несколько всадников римских, известных по своей храбрости и общественному положению. Домиций после такого поражения собрал остатки разбитого войска в отступил в Азию через Каппадокию, следуя безопасными дорогами.
41. Фарнак возгордился успехом и надеялся, что с Цезарем делается именно то, чего бы ему хотелось, и всеми силами занял Понт. Он уже мечтал о величии своего отца только с более счастливым исходом. Как победитель он пользовался своим торжеством и царскою властью с величайшею жестокостью: взял силою много городов, разграбил имения граждан римских и жителей Понта и применял в отношении к тем из них, которые заслуживали внимания по своему возрасту и красоте, такие казни, которые были хуже самой смерти. одним словом беспрепятственно заняв Понт, Фарнак хвалился, что возвратил под свою власть царство принадлежавшее его отцу.
42. Около того же времени, значительный урон понесли мы в Иллирике; дотоле же эта область оставалась за нами и оборона ее ничего не принесла нам, кроме чести. Посланный туда летом с двумя легионами, К. Корнифиций, квестор Цезаря, исправлявший должность претора, несмотря на то, что эта провинция была опустошена и истощена войною и раздорами жителей, своею неусыпною деятельностью и благоразумием, а главное осторожностью, с какою он избегал заходить далеко, не только что удержал, но и отстаивал ее с большим успехом. Он покорил силою многие крепостцы, расположенные на возвышенных местах, жители которых под защитою местности вносили своими набегами войну и опустошение в прилежащий край и отдал их на разграбление своим воинам. Как ни скудна была найденная там добыча, но при бедности провинции и она была дорога для воинов, тем более, что она была снискана их доблестью, Когда Октавий, после Фарсальской битвы, искал в том заливе убежища с большим флотом, то Корнифиций с немногими судами Ядертинцев, которые постоянно оказывали Римскому государству значительные услуги, овладел многими судами Октавия, отошедшими от прочих и, присоединив взятые суда к имевшимся у него судам союзников, образовал флот, который мог ввести в дело с неприятельским. Цезарь после своей победы, отправился преследовать Помпея в отдаленные земли и слыша, что много из бежавших неприятелей ушло в Иллирик по его близости к Македонии и что там образовалось значительное скопище, отправил к Габинию письменное приказание, чтобы он шел в Иллирик с легионами рекрутов последнего набора и, соединясь с Корнифицием, отстоял бы провинцию в случае, если ей будет угрожать опасность. Буде же для удержания ее не будут, потребны значительные силы, то Габиний должен был отвести свои легионы в Македонию. Цезарь был убежден, что доколе Помпей будет в живых, жители этих стран будут помышлять только о том, как бы возобновить войну.
43. Габиний прибыл в Иллирик в зимнее время среди затруднений всякого рода. Может быть он имел о средствах провинции преувеличенное понятие или надеялся на счастие, сопровождавшее Цезаря во всех его действиях или слишком рассчитывал на свою храбрость и знание военного дела, совершив не раз с успехом затруднительные походы. Как бы то ни было, но по прибытии он увидел, что нечего было надеяться на средства области, частью истощенной, частью непокорной; на судах подвозить съестные припасы было невозможно, вследствие бурь, обыкновенно свирепствующих в море в это время года. Среди таких затруднений, Габиний должен был вести войну по указанию необходимости, а не по внушению благоразумия. Таким образом он вынужден был недостатками всякого рода в самое суровое время года нападать приступом на города и укрепления неприятельские, причем терпел неоднократные поражения. До того пришел он в пренебрежение у туземцев, что дорогу в Салону, приморский город, населенный верными и храбрыми римскими гражданами, проложил себе только открытою силою и упорным боем. Тут потерял он более двух тысяч воинов, 38 сотников, четыре трибуна; с остальными же войсками удалился в Салону; терпя там лишения всякого рода, через несколько месяцев он умер там от болезни. Неудача его при жизни и нечаянная смерть подали было большую Октавию надежду захватить всю эту провинцию; но счастие, играющее первую роль в военном деле, предусмотрительность Корнифиция и мужество Ватиния дали другой оборот делу.
44. Ватиний, находясь в Брундизии и узнав о событиях в Иллирике, будучи вызываем частыми письмами Корнифиция, для подания помощи провинции, слышал, что Октавий вступил в союз с дикими обитателями этой страны и в весьма многих местах приступает к запятым нашими войсками укреплениям, частью морем с помощью флота, частью с сухого пути пешими войсками туземцев. Несмотря на слабость здоровья и то, что силы тела не соответствовали бодрости духа, однако Ватиний преодолел все трудности, какие ему противопоставили его собственный недостаток сил, зимнее время года и необходимость действовать поспешно. Имея у себя в пристани очень мало галер, он послал письма в Ахайю к К. Калену, прося его прислать к нему судов. Видя, что они замедлили прибытием, опасное же положение наших, не бывших в состоянии сопротивляться нападению Октавия, не позволяло долго ждать, он придумал употребить в дело транспортные суда, которых у него было большое количество, хотя и не такое, чтобы их достаточно было для открытого сражения, и снабдил их рострами такими, как у галер. Он присоединил их к галерам в, составив довольно значительный численностью флот, посадил на них старых воинов, которые в большом числе изо всех легионов оставались в Брундизии за болезнью при переходе войска в Грецию и отправился в Иллирик. По дороге он взял несколько приморских городов, покорившихся было Октавию; прочие же города, упорствовавшие в неповиновении, оставил покуда в покое, имея главною целью как можно скорее настигнуть самого Октавия. Он в это время осаждал с моря и с сухого пути Епидавр, где находился наш гарнизон; Ватиний своим прибытием вынудил Октавия снять осаду, а гарнизон привял к себе на суда.
45. Октавий, узнав, что большая часть Ватиниева флота состоит из транспортных судов, надеялся на превосходство своего флота и остановился у острова Тавриды. Ватиний следовал за ним, не предполагая, чтобы он там остановился, но не желая дать ему отдыха преследованием. Когда уже он подходил к Тавриде и суда его шли в беспорядке, вследствие непогоды и не предполагая близости неприятеля, как вдруг увидел, что навстречу ему идет корабль; реи его были спущены до половины, мачты и сам он наполнен воинами. Заметив это, Ватиний немедленно отдал приказание свернуть паруса, спустить реи, а воинам взяться за оружие. В то же время поднятием флага, служащего сигналом к сражению, он дал знать следовавшим за ним судам, чтобы они поступили по его примеру. Ватиниевы воины изготовлялись застигнутые врасплох, а Октавиевы суда уже совершенно готовые выступили из гавани. С обеих сторон выстроились суда в боевой порядок. Порядок и устройство были на стороне Октавия, а готовность воинов и усердие на стороне Ватиния.
46. Вативий, зная, что флот его и размером судов и числом их уступает неприятельскому, не решился предоставить бой случайностям судьбы, а сам первый со своим судном о пяти рядах весел устремился на корабль о четырех рядах весел, на котором находился сам Октавий. С таким напряжением сил и ловкостью действовали гребцы, что при столкновении обоих судов носами, медная оббивка у корабля Октавиева была пробита и он удержался на одном дереве. Упорное сражение завязалось на всех пунктах, но особенно около судов, где находились вожди; к ним спешили на помощь, а потому сражение сосредоточилось на малом пространстве моря и приняло характер рукопашного боя. Но чем ближе сходились суда, тем больше перевес был на стороне Ватиния. Храбрые воины его с удивительным самоотвержением перескакивали на неприятельские суда и в рукопашной схватке, где мужество было на их стороне, без труда были победителями. Корабль Октавиев затоплен; многие его суда или захвачены в плев, или с пробитыми носами (рострами) пошли ко дну; бывшие же на них воины частью перерезаны, частью сброшены в море. Сам Октавий искал спасения на лодке и хотя она от тяжести пошла ко дну, вследствие того, что на нее набралось слишком много народу, но он раненый успел доплыть до своего запасного корабля. Принятый на него, когда ночь положила конец сражению, он, пользуясь бурною погодою, ушел на всех парусах. За ним последовали остальные суда его флота, которых случай спас от гибели.
47. Одержав победу, Ватиний приказал играть отбой и, не потеряв ни одного судна, вступил победителем в ту самую пристань, из которой вышел на бой флот Октавиев. В этом сражении Ватиний захватил одно судно о пяти рядах весел, два о трех, восемь о двух и многих гребцов Октавиевых. Употребив два дня на исправление повреждений в своих судах и захваченных у неприятеля, на третий Ватиний двинулся к острову Иссе, куда, как он полагал, бежал Октавий; здесь находился один из значительных городов всей страны, известный своею преданностью к Октавию. По прибытии Ватиния к городу жители его немедленно ему покорились. Тут он узнал, что сам Октавий с немногими небольшими судами, пользуясь попутным ветром, отправился в Грецию с тем, чтобы оттуда искать убежища в Сицилии и в Африке. Таким образом Ватиний в короткое время достиг блистательного успеха: выгнав флот неприятельский изо всего этого залива, он возвратил Иллирик под власть Корнифиция и вернулся победителем в Брундизий безо всякой потери в войске и флоте.
48. В то время, когда Цезарь у Диррахия держал Помпея в облежании, потом, получив решительный над ним успех у Палефарсал, вел борьбу в Александрии с большою опасностью, но еще с большею славою, в Испании оставлен был в должности претора для окончательного покорения дальней Испании К. Кассий Лонгин. он, или верный своему природному характеру или движимый местью за то, что, во время управления его этою провинциею в должности квестора, едва не погиб жертвою предательского нападения, явно выказывал свою ненависть к жителям этой провинции. Или сознавая в душе, что он заслуживает их взаимную ненависть или замечая ее худо скрытою в их действиях и словах, как бы то ни было, Лонгин хотел найти против нее защиту, привязав к себе войско. Лишь только собрал он его в одно место, как обещал каждому воину по сто сестерций. Скоро после того, взяв в Лузитании приступом город Медобрегу в гору Герминийскую, на которой жители Медобреги искали было спасения, Лонгин был провозглашен императором и подарил каждому из воинов по сто сестерций. Кроме того он не щадил для них подарков и награждений, которыми в настоящем приобретал по-видимому любовь войска, но которые неприметно мало-помалу ослабляли строгость военной дисциплины и уважение к вождю.
49. Кассий, расположив легионы на зимних квартирах, отправился в Кордубу для делания там суда и расправы. он задумал собрать с провинции, как ни обременительно это было для нее, деньги на покрытие сделанных им долгов. Как обыкновенно бывает с щедрыми людьми, он был тем требовательнее, чем более ему самому нужно было средств для удовлетворения его расточительности. Люди богатые были обложены денежными суммами, и Лонгин не только принимал их, но и настоятельно их требовал. Самые пустые обвинения принимались в соображение, если они касались людей богатых и где только дело шло о деньгах, была ли то большая и значительная сумма, или малая и ничтожная, то это делалось первою заботою императора и предметом разбирательства его судилища. Вряд ли кого оставили в покое, про кого знали, что он в состоянии откупиться; его или отдавали на поручительство, или прямо отдавали под суд. Таким образом жителям провинции, кроме убытка в денежных интересах, угрожала еще личная опасность.
50. Вследствие этого случилось, как и надобно было ожидать, что Лонгин, действуя также, как когда был квестором, навлек на себя ту же ненависть жителей провинции и они снова стали составлять умыслы против его жизни. Им сочувствовали в этом и некоторые приближенные Кассия; хотя они и были соучастниками его грабительства, но ненавидели того, кто дозволял им злодейства: они брали то, что удавалось, а что ускользало или было у них отсуждаемо, то в том они винили Кассия. Он набрал вновь пятый легион; самый набор и увеличение издержек вместе с умножением войска только содействовали к тому, чтобы сделать Лонгина еще более ненавистным. Кроме того набрано три тысячи всадников, вооружение которых стоило огромных издержек. Одним словом, Лонгин не давал отдыха своей провинции.
51. Между тем Лонгин получает от Цезаря письменное приказание перейти с войском в Африку, и через Мавританию двинуться к пределам Нумидии. Распоряжение это сделано было вследствие того, что царь Юба послал вспомогательные войска Кн. Помпею и как полагали соберет еще большие. С великим удовольствием и с чувством удовлетворенного самолюбия прочел Лонгин письмо Цезаря, усматривая из него, что в его распоряжение отдаются области еще неистощенные и царство, находящееся в цветущем положении. Вследствие этого он сам отправился в Лузитанию за легионами и вспомогательными войсками. Без себя же он поручил людям, на которых мог полагаться, изготовить запасы хлеба и сто судов, а равно собрал деньги по сделанному расписанию. Лонгин приказал, чтобы к его прибытию все это было изготовлено. Возвратился же он ранее, чем его ожидали; труд и деятельность были ни по чем Кассию, особенно, если он имел в виду удовлетворение своих страстей.
52. Собрав войско в одно место и расположив его лагерем у стен Кордубы, Лонгин перед собранием всего войска изложил ему, чего ждет от него Цезарь; со своей же стороны дал обещание по переходе в Мавританию дать каждому воину по сто сестерций. Пятый же легион должен был оставаться в Испании. Сказав речь к войску, Лонгин возвратился в Кордобу, и в тот же день после обеда пошел в храм. Тут на дороге некто Минуций Силан, клиент Л. Рацилия, подал ему письменное прошение, как бы прося его в качестве воина о чем-то нужном. Потом, как бы дожидаясь от Рацилия ответа (а Рацилий шел подле Лонгина) он пошел сзади и, мало-помалу подкравшись к Лонгину, левою рукою схватил его, а правою два раза ударил его кинжалом. Поднялся крик, служивший заговорщикам сигналом к действию. Минуций Флакк поразил мечом находившегося подле него ликтора; убив его, он ранил легата К. Кассия. Обнадеженные этим, Т. Вазий и Л. Мергилион, оба родом из Италики, помогают своему земляку Флакку. На Л. Лонгина бросился Л. Лициний Сквилл и лежащему нанес несколько легких ран.
53. Окружавшие Кассия устремились на его защиту; обыкновенно его сопровождали телохранители и множество ветеранов с оружием. они не допустили прочих заговорщиков довершить злодейство; в числе последних был Кальпурний Сальвиан в Манилий Тускул. Минуций бросился бежать, но был пойман между каменьями, лежавшими по дороге, и приведен к Кассию, которого отнесли домой. Рацилий ушел в находившийся неподалеку дом одного своего приятеля и там дожидался верного известия, остался ли в живых Кассий. Л. Латеренз, считая его убитым, прибежали в лагерь, радуясь, и поздравлял воинов туземных и второго легиона, питавших наиболее ненависти к Кассию. Толпы воинов потащили его к трибуналу и провозгласили претором. Все воины, как происходившие родом из Испании (из таковых состоял вновь набранный из туземцев легион), так в освоившиеся с нею по давнему в ней пребыванию (как например, составлявшие второй легион) питали сильную ненависть к Кассию. Только легионы двадцать первый в тридцатый, отданные Лонгину по распоряжению Цезаря, состояли из воинов, набранных только несколько месяцев тому назад в Италии; пятый же легион там же был набран в самое недавнее время.
54. Между тем Латеренз получает известие, что Кассий остался в живых. Более огорченный, чем испуганный этим известием, он, оправясь немного от смущения, поспешил тотчас к Кассию. Узнав о случившемся, тридцатый легион поспешил в Кордубу на помощь своему вождю; примеру его последовал двадцать первый, а за ним и пятый. Только два легиона остались в лагере; воины второго легиона, опасаясь как бы не остаться одним и не быть наказанным за явно высказанную нелюбовь к вождю, последовали примеру других легионов. Остался только верен в ненависти к Кассию один легион, составленный из туземцев, и никакими угрозами не мог быть приведен в повиновению.
55. Кассий приказал схватить тех из заговорщиков, которые покусились на его жизнь; пятый легион он отослал обратно в лагерь и оставил при себе тридцать когорт. Из показаний Минуция открылось, что в заговоре принимали участие Л. Рацилл, Л. Латеренз и Анний Скапула; этот последний, испанский уроженец, пользовался большим весом и вместе с Рациллом и Латерензом был в числе приближенных Кассия. Сожаление о них впрочем у Кассия было так не велико, что он немедленно велел их казнить. Минуция он отдал в пытку отпущенникам, а так же и Кальпурния Сальвиана; последний указал на многих участников заговора, но искренно ли - или вынужденный страданиями пытки, неизвестно. Им же подвергнут и Л. Мергилион. Сквилл также указал на многих; их Кассий приказал умертвить за исключением тех, которые откупались деньгами; явно за десять тысяч сестерций он даровал жизнь Кальпурнию, а за пятьдесят тысяч К. Секстию. Если такой выкуп пал на главных виновников заговора, то Кассий, за деньги забывая опасность жизни, которая ему угрожала и мучительные раны, обнаружил, что корыстолюбие в нем не уступало жестокости.
56. Через несколько дней он получил письмо от Цезаря, из которого узнал, что Помпей побежденный, утратив все свои войска, вынужден бежать. Это известие вместе и обрадовало его и огорчило. Нельзя было не радоваться победе Цезаря, но конец войны был вместе с концом злоупотребления власти. Он колебался в душе, что ему остается делать, ничего ли не страшиться или дерзнуть на все. Оправившись от ран, он приказал явиться к себе всем, которые обязались ему внести денежные суммы и потребовал их взноса, а на иных наложил еще, считая прежний выкуп недостаточным. Кроме того он положил произвесть набор из римских граждан и приступил к исполнению его по всем обществам в муниципиям. Стараясь избегнуть службы за морем, многие откупались от нее. Сбор денежный по этому случаю был велик, но вместе с тем и общая ненависть к Кассию росла. Окончив эти распоряжения, Кассий делает смотр всему войску. Легионы, назначенные в Африку и вспомогательные войска он отправил к перевозу; а сам отправился в Гиспалис осмотреть флот, который там изготовлялся и там замедлил. Отсюда он разослал указ по всей провинции, чтобы все те, которые еще не выплатили наложенных на них сумм, явились к нему. Это распоряжение всех привело в сильный страх и замешательство.
57. Между тем Л. Тиций, в это время находившийся в туземном легионе в должности военного трибуна, дал знать о дошедшем к нему слухе, что тридцатый легион, находившийся под предводительством легата К. Кассия, стал было лагерем у города Лептиса, но там взбунтовался, умертвил несколько человек сотников, пытавшихся остановить волнение, и своевольно двинулся на соединение со вторым легионом, который другою дорогою вели к проливу. Узнав об этом, Кассий выступил ночью в поход с пятью когортами двадцать первого легиона и прибыл рано утром. Пробыв там день для того, чтобы исследовать что там случилось, Кассий отправился в Кармону. Сюда собрались тридцатый и двадцать первый легионы, четыре когорты из пятого легиона и вся конница. Тут Кассий услыхал, что туземцы захватили врасплох у Обукулы четыре когорты и с ними отправились ко второму легиону и собрав таким образом все свои силы вместе, избрали над ними начальником Т. Тория, родом из Италики. Соображаясь с требованием обстоятельств, Кассий немедленно послал Марцелла в Кордубу удержать ее в повиновении, а К. Кассия легата в Гиспалис. Несколько дней спустя пришло известие, что сенат кордубский изменил Кассию и что Марцелл добровольно ли или уступая силе (об этом были разные мнения) согласился действовать за одно с жителями Кордубы вместе с двумя когортами пятого легиона, находившимися в Кордубе в гарнизоне. Раздосадованный всем этим, Кассий снял лагерь и на другой день прибыл к реке Силиценской, у города Сеговии. Здесь он собрал воинов, стараясь узнать их образ мыслей; он убедился, что они остаются в неизменной к нему верности хотя не для него, а для отсутствующего Цезаря и что они готовы решиться на все, лишь бы обеспечить за Цезарем спокойное обладание Испаниею.
58. Между тем Торий привел к Кордубе старые легионы. А для того, чтобы причиною возмущения не сочли один беспокойный характер его и его воинов и чтобы противопоставить К. Кассию, которого вся сила заключалась в том, что он действовал от имени Цезаря, равносильное влияние, Торий стал явно высказывать свое намерение возвратить Испанию под власть Кн. Помпея. Руководствовался ли он в этом случае ненавистью к Цезарю и расположением к Помпею, которое питали все легионы, состоявшие под начальством М. Варрона, или иным каким побуждением, нельзя достоверно утверждать. Как бы то ни было он высказывал свое расположение к Помпею, а воины имя его даже вырезали на своих щитах. Легионы, приближаясь к Кордубе, были встречены многочисленными толпами жителей, не только мужей, во и женщин и несовершеннолетних. Они умоляли пощадить Кордубу от неприязненных действий и разграбления; говорили, что разделяют с ними ненависть к Кассию, но ни за что не согласятся действовать против Цезаря.
59. Войско не могло без участия внимать столь слезным мольбам такого многолюдства и поняло, что для преследования Кассия нет надобности в имени и памяти Кн. Помпея, что Лонгин сделался равно ненавистен для приверженцев обеих партий и Цезаревой и Помпеевой; что ни сенат Кордубский, ни Марцелл не согласятся действовать против Цезаря. Вследствие этого воины стерли с щитов имя Помпея и взяли себе вождем Марцелла, явно высказывавшего, что он будет действовать в пользу Цезаря, провозгласили его претором и, присоединив к себе жителей Кордубы, стали лагерем у ее стен. Два дня спустя, Кассий подошел к городу и в виду его расположился лагерем на возвышении в 4-х милях от города по ту сторону реки Бетиса. Он отправил письма к царю Богуду в Мавританию и к М. Лепиду проконсулу в ближнюю Испанию, призывая их к себе на помощь и на защиту провинции для Цезаря; а сам стал неприязненным образом опустошать поля Кордубские я предавать огню селения.
60. В негодовании на низость и безобразие этого поступка, легионы, избравшие себе вождем Марцелла, бросились к нему, требуя, чтобы он вел их против неприятеля, что они готовы немедленно с ним сразиться, но не потерпят посрамления, чтобы у них в глазах жгли и истребляли лучшее и драгоценнейшее достояние жителей Кордубы. Марцелл считал бой решительным несчастием; на чьей бы стороне ни была победа, во всяком случае она была ко вреду Цезаря; но, вынужденный уступить желанию своих воинов, перевел легионы через Бетис и расположил их в боевом порядке, но видя, что Кассий со своей стороны перед лагерем устроил войска в боевом порядке на месте, более возвышенном, Марцелл, выставив предлог, что Кассий не хочет спуститься в равнину, убедил воинов возвратиться в лагерь и начал отводить войска. Кассий, превосходя Метелла конницею, воспользовался этим перевесом и пустив ее в погоню за отступавшими легионами, задним рядам их нанес большой вред на самом берегу реки. Испытав на деле, как опасно в виду неприятеля переходить реку, Марцелл перевес лагерь на ту сторону Бетиса. Не раз и тот и другой легионы выводили в боевом порядке, но к бою не приступали по затруднениям местности.
61. Что касается до пеших войск, то в них перевес был на стороне Марцелла; у него были легионы ветеранов, испытанные во многих боях. Кассий же более надеялся на преданность легионов, чем на их храбрость. Таким образом, вследствие близости обоях лагерей, Метеллу удалось возвесть укрепление в весьма удобном пункте, с которого он ног препятствовать войску Кассия снабжаться водою. Лонгин, опасаясь, как бы не очутиться в некотором смысле осажденным среди края, ему мало знакомого и неприязненного, ночью, в глубоком молчании, выступил из лагеря и поспешно двинулся к городу Улии, на верность жителей которого он рассчитывал. Там он расположился лагерем под самыми стенами города, таким образом, что и сама Местность (Улия находится на высокой горе) и укрепления города делали его позицию отовсюду неприступною. Марцелл шел во пятам Кассия и расположился лагерем сколько можно было ближе к городу Улия и к лагерю Кассия. Местность делала бой невозможным, а этого именно и хотелось Марцеллу; будь же малейшая возможность, он не ног бы устоять против желания своих раздраженных воинов сразиться с неприятелем. С другой стороны, Марцелл преградил Кассию возможность - распространять набегами опустошения, какие он делал около Кордубы. Устроив на главных пунктах укрепления и соединив их окопами, Марцелл со всех сторон окружил своими войсками и город Улию и войско Кассия. Пока еще укрепления Марцелла не были приведены в концу, Лонгин отослал от себя всю свою конницу. Он надеялся, что она принесет ему большую пользу, препятствуя Марцеллу снабжать войско съестными припасами и фуражом. Внутри же укреплений оставить конницу - значило бы сделать ее бесполезною и истощить скорее запасы хлеба, по осадному положению необходимые.
62. Получив письмо Кассия, царь Богуд в непродолжительном времени прибыл с войсками; он привел с собою легион и много вспомогательных когорт испанских. Как обыкновенно случается в междоусобных войнах, в то время вся Испания разделилась на две половины; иные племена держались Кассия, большая же часть Марцелла. Богуд с войсками приступил к наружным укреплениям Марцелла; с обеих сторон произошел упорный бой и победа не раз клонилась то на ту, то на другую сторону. Впрочем ни на одном пункте воины Марцелла не были сбиты с укреплений.
63. Между тем прибыл к Улии Лепид из ближней Испани· с 35-ю когортами разных легионов в с большим числом конницы в вспомогательных войск. Он с тем и пришел, чтобы совершенно беспристрастно покончить несогласия, возникшие между Кассием и Марцеллом. Последний без всякого опасения доверился Лепиду и отдался в его распоряжение. Кассий же держал себя в оборонительном положении или потому, что считал себя в большем праве, чем Марцелл или опасаясь, что Марцелл уже предупредил Лепида в свою пользу. Лепид стал лагерем подле Улии в лагерь его составлял как бы один с Марцелловым; он приказал прекратить военные действия и пригласил к себе Кассия, давая ему свое слово, как ручательство безопасности. Долго Кассий не решался как поступить и верить ли Лепиду. Видя наконец, что в случае упорства ему нет надежды на спасение, он потребовал разрушить окружавшие его окопы и открыть ему свободный выход. Перемирие было заключено и окопы, уже приведенные почти к концу, срыты, а караулы сняты с укреплений. Как вдруг сверх всякого ожидания всех (если только в числе всех был Кассий, а в чистосердечии его можно было по крайней мере усомниться) вспомогательные войска царя Богуда устремились на отдельное укрепление Марцелла, находившееся ближе других к Царскому лагерю, и убило там весьма много воинов. Они бы наделали еще более вреда, если бы Лепид, с негодованием видевший такое предательство, не поспешил подать помощь и не положил тем конец сражению.
64. Когда путь Кассию был открыт, Марцелл соединил свой лагерь с Лепидовым. В одно и то же время Лепид и Марцелл отправились в Кордубу, а Кассий со своими в Кармону. В то же время прибыл проконсул Требоний для принятия управления провинциею. Узнав о его прибытии, Кассий - легионы, бывшие при нем, и конницу расставил по зимним квартирам, а сам отправился в Малаку, захватив с собою наскоро все свои вещи. В Малаке он сел на корабль не смотря на то, что время было неблагоприятно для плаванья, не желая, как он говорил, отдаться в руки Лепида, Требония и Марцелла. Друзья его говорили, что ему совестно было и несовместно с его достоинством ехать через область, большая часть которой отпала от него. А многие были того мнения, что он опасался за свои сокровища, награбленные бесчисленными притеснениями, как бы они не достались в чьи либо руки. Сначала ветер, хотя и ненастный, был ему попутен; но когда он на ночное время свернул в реку Ибер, а оттуда, несмотря на то, что ветер усилился, продолжал плавание, надеясь его совершить также безопасно как прежде и пустился против прибоя в устьи реки, и самом этом месте не будучи в состоянии ни повернуть судно против течения реки, ни преодолеть бывшего на встречу прибоя, потонул с кораблем.
65. Когда Цезарь прибыл из Египта в Сирию, тут он узнал от приехавших к нему из Рима о том, о чем уже он давно догадывался из писем, оттуда к нему писанных, что управление делами общественными идет в Риме очень дурно и беспорядочно: государство волновалось гибельным своеволием трибунов. военные трибуны из честолюбия излишнею снисходительностью ослабили военную дисциплину и начальники легионов, приняв многое, не соответствовавшее духу военных учреждений, содействовали тем к ослаблению прежней строгости и дисциплины. Все это требовало присутствия Цезаря в Риме. Впрочем Цезарь заблагорассудил прежде те страны и области, в которых находился, оставить в таком виде, чтобы у них не было более повода к внутренним несогласиям, чтобы они управлялись постоянными правами в законами и вперед не могли бы страшиться врага внешнего. Достигнуть этого в Сирии, Киликии и Азии Цезарь надеялся очень скоро, потому что эти провинции не были угрожаемы войною. В Вифинии и в Понте предстояло более затруднений: Фарнак не выходил из Понта, да и нельзя было ожидать, чтобы он вышел, возгордясь свою победою над Домицием Кальвином. Цезарь сам посетил все города, сколько нибудь значительные и роздал награды гражданам, заслуживавшим их, отдельно и целым обществам вместе. Он исследовал давнишние несогласия и решил их; принял изъявления верности царей, тиранов, областных династов, собравшихся к нему отовсюду из соседних стран, предписал им условия, на которых они должны были управлять и оберегать земли, вверенные их управлению, и потом отпустил их, привязав их к себе и к народу Римскому.
66. Проведя несколько дней в этой провинции, Юлий Цезарь вверил начальство над Сириею и легионами Сексту Цезарю, своему родственнику и другу, а сам с тем же флотом, с которым прибыл, отправился в Киликию. Представителей всех городов ее он созвал в Тарс, самый значительный и укрепленный изо всех Киликийских городов. Здесь он пробыл не долго, но, спеша отправиться на место военных действий, оставался здесь именно на столько времени, сколько нужно было для устройства всех дел в этой провинции и прилежащих ей землях. Совершая длинные переходы по Каппадокии, Цезарь на два дня останавливался в Мазаке и прибыл в Коману, где находится храм Беллоны, весьма уважаемый в Каппадокии по древности его и святости. Уважение это простирается до того, что жрец Беллоны пользуется у жителей этой страны величием, властью и могуществом таким, что в этом уступает только одному Царю. Эту должность Цезарь отдал Ликомеду, родом из Вифинии; он, происходя от царей Каппадокийских, имел на нее бесспорные права, но они были немного забыты вследствие несчастий, постигших его предков и перемену рода; теперь же Цезарь восстановил его в правах, ему принадлежавших. Что же касается до, брата Ариобарзанова, Ариарата (а оба они равно принесли большие услуги Римскому государству), то Цезарь, чтобы и наследство царства не соблазняло Ариарата, и как наследник не был бы он постоянною грозою, подчинил Ариарата власти брата, а сам отправился в дальнейший поход с прежнею поспешностию.
67. Когда Цезарь был уже близко от Понта и границ Галлогреции, то Деиотар, в должности тетрарха владевший почти всею Галлогрециею (прочие тетрархи утверждали, что он сделал это против закона и против существующих обычаев) и бесспорно утвержденный сенатом в качестве царя Малой Армении, явился к Цезарю просителем, сложив с себя знаки царского достоинства, в одежде не столько частного человека, сколько кающегося. Он умолял Цезаря: "простить его; не видя в том краю, где было его царство, войск Цезаревых, предоставил свои войска и себя в распоряжение Помпея. Он не мог быть судьею раздора, возникшего в народе Римском, а повиновался власти, в чьих руках она была в то время".
68. Цезарь на это: "припомнил ему свои весьма многие услуги в бытность консулом и распоряжения правительства, сделанные тогда им в его Деиотара пользу, выставил ему на вид, что причин, им приведенных в оправдание, недостаточно. Он, как человек умный и деятельный, не мог не знать в чьей власти Рим и Италия, где искать сената и народа Римского и от кого ждать приказаний, кто сделался консулом вместо Л. Лентулла в К. Марцелла. Впрочем он его прощает в уважение прежних его в отношении к нему услуг, старинных связей гостеприимства и дружбы, летам его и душевным качествам, и просьбам его друзей и приближенных, стекшихся к нему в большом числе просить за него милости. Рассудить несогласия, возникшие между тетрархами, Цезарь оставил до другого времени, а Деиотару возвратил одеяние царское и приказал привесть к себе для войны легион, составленный Деиотаром из его подданных в отношении к порядку и вооружению по примеру наших легионов, а равно и всю конницу.
69. Цезарь прибыл в Понт и собрал там все свои войска в одно место; они не были значительны числом и не отличались военною опытностью. Только исключение в этом отношении составлял шестой легион, приведенный Цезарем из Александрии; он состоял из ветеранов, перенесших много трудов и опасностей, но, вследствие частью беспрерывных войн, частью затруднительного пути и плавания, заключал в численном своем составе менее чем тысячу человек. Кроме этого легиона, у Цезаря были еще три: один Деиотаров, а два те самые, с которыми Кн. Домиций сражался против Фарнака, как о том писано выше. Тут послы Фарнака пришли к Цезарю, умоляя его: "не начинать неприязненных действий против Фарнака, который готов исполнить все его приказания". Послы Фарнака особенно указывали на то обстоятельство, что Фарнак ничем не оказывал пособия Помпею против Цезаря, а Деиотар помогал Помпею и несмотря на то получил прощение от Цезаря.
70. На это Цезарь отвечал: "что он будет весьма снисходителен к Фарнаку, буде он исполнить все, что обещал". Следуя своему обыкновению, в ласковых словах он внушил послам: "что нет повода им ссылаться на пример Деиотара или ставить в заслугу себе то, что они не оказывали содействия Помпею. Для него Цезаря нет ничего приятнее, как прощать кающимся; но за заслугу, ему лично оказанную, он не считает себя в праве прощать обиды, публично нанесенные целым провинциям. Тем, что Фарнак не оказал содействия Помпею, он сделал себе же самому пользу, избавив себя от поражения; что же касается до него Цезаря, то бессмертные боги ему во всяком случае даровали бы победу. Как бы то ни было, а он Цезарь прощает Фарнаку тяжкие оскорбления, причиненные им гражданам римским, занимавшимся в Понте торговлею, прощает потому, что их теперь ничем нельзя загладить: мертвым уже не возвратит Фарнак жизни, и евнухам силу возмужалости; а много граждан римских подверглись этой казни, которая для них тяжелее смерти. Пусть Фарнак немедленно очистит Понт, возвратит свободу семействам Римских сборщиков податей и, захваченные им у граждан Римских в их союзников, имущества. Только по исполнении всего этого пусть пришлет он ему подарки; императоры Римские принимают их только от царей, с которыми находятся в дружественных отношениях и притом тогда, когда все вдет хорошо". Фарнак прислал было Цезарю в подарок золотую корову; а он, дав вышеизложенный ответ, отослал к нему послов обратно.
71. Фарнак обещал весьма охотно исполнить все требования Цезаря; он льстил себя надеждою, что Цезарь, желая поспешить к важным, его ожидавшим делам (всем было известно, что Прибытие Цезаря в Рим было необходимо по многим причинам), обрадуется возможности кончить дело под благовидным предлогом и поверить его обещаниям. С этою целью Фарнак нарочно медлил, просил дальнего срока на очищение Понта, предлагал перемирие, одним словом обманывал Цезаря. Но тот, понимая его хитрые замыслы, вынужден был обстоятельствами прибегнуть к обыкновенному во всех случаях своему образу действий - т. е. поскорее решить дело боем.
72. В Понте есть город Зела; самим положением, хотя в на ровном месте он достаточно укреплен; он стоит на вершине природного холма, со всех сторон крутого и как бы обрытого руками человеческими и обнесен стенами. В некотором расстоянии город окружен горными возвышениями, перерезанными долинами; самое значительное из них, получившее известность по победе, одержанной на нем Митридатом и по поражению Триария и нашего войска, почти примыкает отрогами своими к самому городу; а от него находится в расстоянии немного более трех миль. На этом месте, расположился Фарнак со всеми своими силами, возобновив укрепления отцовского лагеря, столь счастливой для него памяти.
73. Цезарь, лагерь которого находился от неприятельского в пяти милях, сообразил, что те же горные долины, которые служат защитою царского лагеря, будут служить для той же цели и его лагерю, в случае, если только ему удастся занять их прежде неприятеля, от лагеря которого они находились ближе. Цезарь приказал заготовить внутри укреплений материал, нужный для насыпи. Когда это было сделано с поспешностью, то в следующую же ночь, в четвертую ее стражу, Цезарь выступил с легионами налегке, оставив все тяжести в лагере и на рассвете, сверх всякого ожидания неприятеля, стал на той самой позиции, на которой так успешно сразился Митридат с Триарием. Туда же приказал Цезарь рабам снести из лагеря материал, заготовленный там для насыпи с целью, чтобы не отрывать ни одного воина от работ, начатых по укреплению лагеря; неприятельский лагерь был по ту сторону долины, имевшей в ширину не более мили.
74. Фарнак, увидав это, вдруг на рассвете выстроил все свои войска перед лагерем в боевом порядке. Местность до того была неблагоприятна для сражения, что Цезарь сначала думал видеть в действиях Фарнака одно исполнение всегдашнего военного обычая или желание воспрепятствовать нашим работам и заставить нас держать долее людей под оружием или намерение похвалиться, что он Фарвак полагается не столько на крепость местности, сколько на силу войска. Впрочем это движение Фарнака не воспрепятствовало Цезарю, расположив часть войска в боевую линию перед валом, продолжать, начатые по укреплению лагеря, работы. Но вдруг Фарнак обнаружил намерение вступить в сражение, и начал спускаться с войском в долину по крутому ее склону. Что его к этому побудило: надежда ли, что счастие, на этом месте благоприятствовавшее отцу, не оставит в его; или полагаясь на предсказания гадателей, как о том распространился слух после сражения; или обнадеженный малочисленностью наших, бывших под оружием (толпы рабов, таскавших материал для укреплений, он вероятно счел за воинов); или полагаясь на силу и мужество своего опытного войска, победителя в двадцати двух боях по уверению его начальников; или из презрения к нашему войску, тому же самому, которое уже он разбил, когда оно было под начальством Домиция. С насмешкою смотрел Цезарь на такую безрассудную выходку неприятеля, зашедшего с своими войсками в такую теснину, в которую казалось бы никто в здравом рассудке не спустился для сражения. Но Фарнак тем же самым порядком, каким спустился в долину, стал подниматься на другую, не менее крутую, ее сторону с войсками, готовыми к бою.
75. Цезарь поражен был невероятною самонадеянностью и смелостью Фарнака. Впрочем, он уже ждал и был готов встретить его, в одно в то же время отдал приказание оставить работы, взяться за оружие и стать в ряды легионам. Неизбежное, вследствие поспешности, замешательство причинило нашим воинам некоторый страх и, снабженные косами, колесницы царские внесли было замешательство в толпы наших воинов, еще несовершенно приведенные в порядок. Впрочем множество наших стрел осыпало эти колесницы. За ними следовали ряды неприятелей и, испустив военный крик, вступили в дело. Тут нам большую пользу принесла выгода местности, бывшая на нашей стороне, но главное - содействие богов бессмертных. Хотя участие их видно во всех действиях войны, но особенно в тех, которые выходят из границ человеческих соображений, где никакой ум не может уже ничего сделать.
76. Рукопашный бой был продолжительный и упорный; на правом крыле, где стоял шестой легион, состоявший из ветеранов, победа прежде всего оказалась на нашей стороне. Тут неприятель был сбит в долин: несколько позднее, благодаря помощи богов бессмертных, и на левом крыле, и в центре, войска царские были обращены в бегство. Тут местность не мало содействовала их поражению. Много неприятелей было побито нашими, а много задавлено своими в бегстве. Иные, чтобы скорее бежать, побросали оружие и ушли на ту сторону, но, будучи без оружия, не могли оттуда оказать никакой помощи своим, несмотря на выгоду местности. Наши воины в упоении победы не усомнились взобраться на неприятельскую сторону и напасть на его окопы. Не смотря на сопротивление когорт, оставленных Фарнаком для защиты лагеря, наши войска овладели им очень скоро. Потеряв почти все свое войско, которого часть была избита, а часть в плену, Фарнак бежал с немногими всадниками. Если бы наши не были немного задержаны приступом к лагерю, давшим время Фарнаку уйти, то он попался бы живой в руки воинов Цезаря.
77. Радость Цезаря после такой решительной победы, увенчавшей ряд блистательных успехов, не звала предела; важная война была окончена одним ударом. Приятно было воспоминание о минувших опасностях и победа, стоившая больших усилий, была тем дороже. Возвратив под власть Римскую Понт, Цезарь - всю добычу, найденную в царском лагере, отдал своим воинам и на другой же день сам отправился в поход с легкими войсками; шестому легиону он приказал идти в Италию для получения следовавших ему почестей и наград; Деиотаровым войскам велел возвратиться домой, а два легиона оставил в Понте под начальством Целия Винициана.
78. Таким образом Цезарь направил свой путь в Азию через Галлогрецию и Вифинию. По дороге он занялся делами областей, требовавшими его разбирательства и решил их; он установил права городов, тетрархов и царей. Митридата, уроженца Пергаменского, который так хорошо и удачно действовал в Египте (о чем писано выше), сделал царем Босфора, прежде находившегося под властью Фарнака на что этому Митридату давали право и его происхождение от царей и достойное царя воспитание (его Митридат, царь всей Азии, за благородство его происхождения взял еще маленького из Пергама и держал при себе в течение многих лет. Вверив Вифинию царю, на верность которого он мог полагаться, Цезарь обеспечил безопасность областей народа римского с этой стороны от покушений варварских народов и царей, не бывших в союзе с нами. Ему же он отдал тетрархию Галлогреков, которая следовала ему по праву происхождения и по законам этого народа; ее немного лет перед тем занял Деиотар и владел ею. Впрочем везде оставался Цезарь не долее, сколько позволяла ему забота о волновавших Рим смутах. Устроив поспешно и удачно все дела, Цезарь прибыл в Италию прежде, чем его ждали.


[1] Тут в подлиннике пропуск.