В греческой поэзии эллинистического и римского периодов большое развитие получил особый род небольших, но вместе с тем законченных по форме и содержанию стихотворений, называемых эпиграммами, дословно - надписями.
Эпиграммы известны в греческой литературе с древнейших времен: некоторые из них греки приписывали самому Гомеру; под его именем дошли до нас, например, эпиграммы, которые можно озаглавить "На гробницу Мидаса" (AP, VII, 153) и "Дар Аполлону" (App. I, 2) [1].
К древнейшим эпиграммам относятся посвятительные надписи на предметах культа - изваяниях, алтарях, треножниках, а также на надгорбных памятниках; эти последние носят название эпитафий, дословно-надгробий. Греческий историк V в. до н. э. Геродот приводит такие посвятительные надписи на треножниках в храме Аполлона Исменского в беотийских Фивах; на одном из треножников начертано "кадмейскими письменами"[2].
Амфитрион меня посвятил, победив Телебоев [3].
На другом:
Скей, кулачный боец, тебе, Аполлону-владыке,
Меткому, в дар посвятил меня - прекрасный треножник.
На третьем:
Лаодамант-самодержец тебе, Аполлону-владыке,
Зоркому, в дар посвятил прекрасный этот треножник.
Надписи из храма Аполлона, приводимые Геродотом, сходны между собою и по формулировкам, и по стихотворному размеру - дактилическому гексаметру, тому самому метру, какой применялся в "Илиаде", "Одиссее" и других этических поэмах. Надо также отметить, что в эпиграммах на предметах говорящим лицом обычно бывал самый предмет, на котором делалась надпись. Этот прием, как и стихотворный размер - гексаметр - удержался во многих надписях позднейших времен, когда вместо сухих формулировок в надписях на предметах появляется и лирический элемент, как, например, в эпиграмме на бесшумном водоподъемнике, украшенном статуей бога Пана (AP, IX, 825).
Пана, меня, не любя, даже воды покинула Эхо.
Пан жалуется здесь на неудачу в ухаживании за нимфой Эхо в тоне подлинной любовной лирики, что является одним из признаков позднего происхождения этой простой и шутливо-трогательной строчки.
Личный элемент, который виден в этой надписи, имеет чрезвычайно важное значение в развитии эпиграммы, указывает на переход ее от стойкой эпической формы и, так сказать, регистрационного характера в особого рода лирическую поэзию, осложненную во многих случаях драматическими элементами, как, например, в эпиграмме поэта Посидиппа на статую Лисиппа "Случай" (AP, XVI, 275), написанной в форме диалога между статуей и зрителем, или же в разговоре поэта Филодема с красавицей (AP, V, 46) - эпиграмме, уже совершенно утратившей признаки "надписи".
Такая эволюция эпиграммы, превращающейся из надписи в короткое стихотворение, посвященное какому-нибудь предмету или случаю, теснейшим образом связана и с изменением стихотворного размера: наряду с простыми гексаметрами в эпиграммах появляется и соединение гексаметра с пентаметром, то есть так называемое элегическое двустишие, или элегический дистих, который становится и навсегда остается излюбленной формой античной эпиграммы как у греков, так и у римлян. До нас дошло множество эпиграмм, где такое двустишие служит для краткого выражения какой-нибудь законченной мысли, разделенной на основное положение и вывод из него, как, например, в эпиграмме Анакреонта (AP, VII, 160):
Мужествен был Тимокрит, погребенный под этой плитою:
Видно не храбрых Арей, а малодушных щадит.
(Перевод Л. В. Блуменау)
В связи с расширением кругозора эпиграмматической поэзии все больше и больше разнообразятся применяемые в ней стихотворные размеры:
помимо гексаметра и элегического дистиха в эпиграммах начинают использовать ямбы и другие метры, порою чрезвычайно запутанные и сложные, как, например, в эпиграмме Феокрита на статую драматурга Эпихарма (AP, IX, 600), где стихи состоят из чередующихся усеченных трохаических тетраметров (ст. 1, 5 и 9), адонических стихов с анакрузой (четные стихи) и ямбических триметров (ст. 3 и 7):
Здесь звучит дорийцев речь, а этот муж был Эпихарм,
Комедии мастер.
И лик его, из меди слит, тебе, о Вакх,
В замену живого
В дар приносят те, кто здесь, в огромном городе живет.
Ты дал земляку их
Богатство слов; теперь они хотят тебе
Воздать благодарность.
Много слов полезных он для жизни детям нашим дал, -
За то ему слава.
(Перевод М. Е. Грабаръ-Пассек)
К таким же сложным по стихотворной форме, а еще более по содержанию, относится приписываемая Феокриту эпиграмма-загадка "Свирель" (AP, XV, 21), в которой попарно укорачивающиеся дактилические строчки придают всему стихотворению форму музыкального инструмента из укорачивающихся параллельных дудок, что и служит отгадкой этого фигурного стихотворения.
Итак, возникнув из краткой надписи на предмете, сделанной гексаметром, эпиграмма постепенно обращается в небольшое стихотворение, говорящее о какой-нибудь вещи, лице или событии в убедительной немногословной и яркой поэтической форме. Разумеется, ставить какие-нибудь строгие границы размеру эпиграммы невозможно: величина ее всецело зависит от темы, но в пределах выбранной темы она должна быть как можно более краткой. Это прекрасно понимали выдающиеся авторы античных эпиграмм, протестуя против чисто формального требования некоторых критиков, настаивавших на краткости эпиграммы независимо от ее содержания:
Вовсе не длинны стихи, от каких ничего не отнимешь,
А у тебя-то, дружок, даже двустишья длинны, -
говорит римский эпиграмматист Марциал какому-то поэту, осуждавшему его за длинные эпиграммы [4].
Переходя к обзору греческих эпиграмм со стороны содержания, мы наблюдаем в них самую разнообразную тематику: она охватывает любые предметы и явления как частной, так и общественной жизни. Мы находим в эпиграммах и рассуждения о предметах изобразительных искусств, и отклики на произведения литературы, и размышления о жизни и смерти, и сентенции, вызванные историческими событиями.
Так же как форма, с течением времени изменяется и содержание греческих эпиграмм, их тон и характер. Спокойствие и серьезность, свойственные большинству эпиграмм классического периода греческой литературы и роднящие их с эпосом и элегией, начинают все больше и больше уступать место шутке и насмешке, сближая эпиграмму с жанрами сатирическими.
Если сравнить эпиграммы Симонида Кеосского, Платона и Леонида Тарентского с эпиграммами живших в начале новой эры поэтов Лукиллия и Никарха, то это изменение характера эпиграммы станет ясно без всяких дальнейших пояснений. С начала римской эпохи слово эпиграмма получает то значение, какое ему придают в новое время. Сущность эпиграммы в нашем обычном смысле этого слова прекрасно определена Баратынским [5]:
Окогченная летунья,
Эпиграмма хохотунья,
Эпиграмма егоза,
Трется, вьется средь народа,
И завидит лишь урода,
Разом вцепится в глаза.
Представление об эпиграмме, как об остроумном и едком стихотворении на случай (ad hoc) сложилось уже в античную эпоху; в I в. н. э. такое представление было общепринятым, как это видно хотя бы из предисловия ко II книге эпиграмм Марциала, где он говорит об остром, злом языке эпиграммы; но, повторяем, к эпиграмме классического периода греческой литературы определение Баратынского в большинстве случаев мало подходит, поскольку в этот период сатирический элемент отнюдь не преобладает в эпиграмме: из всего обширного наследия греческих эпиграмм (а их нам известно около шести с половиною тысяч) первое место занимают надгробные (эпитафии), затем описательные и посвятительные, а сатирические вместе с застольными по количеству занимают лишь четвертое место.

---

[1] АР — «Anthologia Palatina»; Арр — «Appendix», т. III парижского издания Дюбнера и Куньи (1890 г.). Римские цифры означают номер книги, арабские — номер эпиграммы.
[2] Геродот, V, 59–61.
[3] Перевод Ф. А. Петровского. В дальнейшем, на протяжении настоящей главы, переводы Ф. А. Петровского особо не оговариваются.
[4] Марциал, II, 77.
[5] Е. А. Баратынский. Полн. собр. стихотворений, т. I. «Советский писатель», 1936, стр. 80.