ГЛАВА II. Первый Марафон: битва Каллимаха

ГЛАВА II. Первый Марафон: битва Каллимаха
Стало обычным делом рассматривать военное столкновение греков и персов при Марафоне как единственное сражение, хотя есть свидетельства о двух разных битвах (ср. битву при Филиппах в 42 г. до н. э.). Такое заблуждение, на мой взгляд, является результатом слишком узкого и слишком благоговейного прочтения Геродота. Ранее я уже приводил аргументы в пользу серьезного подхода не только к Геродоту, но и ко всей массе соответствующего античного материала, что неизбежно ведет к признанию двух битв при Марафоне. В первой битве (далее битва А), которая в основном появляется в поздних источниках, персы, пытаясь пробиться к Афинам, безуспешно атаковали афинян и платейцев сразу после того, как те совместно выступили из Афин к Марафону и заняли позицию в выгодном для обороны месте. Вторая битва (битва Б), о которой говорит ранний источник Геродота, произошла через несколько дней, когда афиняне покинули оборонительную позицию и атаковали врага на открытой равнине. Таким образом, мы имеем раннюю битву и позднюю; одну атаку персов и другую греков; одну битву на пересеченной местности и другую на открытой равнине. Вместо того чтобы принять схему «один плюс один», ученые склонны объединять два сражения в одно, тем самым сталкиваясь с целым рядом проблем, например, участвовала ли в битве персидская кавалерия и почему персы задержались у Марафона, а не сразу двинулись на Афины, как это было ранее в Эретрии. [1] Моим основанием для возобновления дискуссии о загадочных событиях при Марафоне [2] является то обстоятельство, что теперь, как мне кажется, я лучше понимаю Пеструю Стою на афинской Агоре с ее картинами на тему Марафона и других военных достижений афинян.
Победителем второй битвы стал стратег Мильтиад, который, не в последнюю очередь благодаря Пестрой Стое и пропагандистскому гению своего сына Кимона, стал в традиции героем Марафона. [3] Полемарх Каллимах, который командовал всем войском и лидировал в первой битве, был таким образом отстранен от своего законного положения. [4] Он пал при Марафоне, и, очевидно, ему не хватило могущественного сына для пиара.
Обращаясь теперь к свидетельствам, заметим, что самый поздний источник, византийский лексикон десятого века Свида (или Суда) единственный четко зафиксировал две битвы при Марафоне. Первая битва, битва А, встречается в статье Hippias (2):
«Когда один из десяти посоветовал подождать, пока прибудут спартанцы, и только тогда Мильтиад и Каллимах вышли бы в поле, афиняне выступили в поход, насчитывая 9 000 человек вместе с 1 000 платейцев. И они победили в тот же день».
Прежде чем персы высадились у Марафона, будь то до или во время их операций в Эвбее, афиняне позвали на помощь Спарту, Платеи и, возможно, другие государства. Но лишь платейцы прибыли в Афины к тому времени, когда стало известно, что враг высадился у Марафона. Даже если бы крепостная стена Афин была достаточно прочной, опасность, связанная с выдерживанием осады, была явлена судьбой Эретрии, где ворота были открыты предателями. Поэтому после прибытия в Афины одних платейцев свидовские афиняне по предложению Мильтиада и Каллимаха решили покинуть свои стены и занять Эретрию вместе с платейцами, не дожидаясь спартанцев.
Им нельзя было терять время. В 546 году Гиппий и его отец Писистрат, шедшие к Афинам после высадки у Марафона из Эретрии, успели продвинуться до Паллены, прежде чем столкнулись с врагами, выходившими из Афин, и у Паллены одержали легкую победу. Высадка из Эретрии большой армии в 490 году заняла больше времени, чем высадка меньшей армии в 546 году, что позволило афинянам, при условии, что они действовали быстро, добраться до Марафона и ожидать спартанцев на равнине, а не за афинскими стенами.
В поздних источниках проскальзывает решение «взять провизию и отправиться» в Марафон, чтобы «сразу встретить врага», а не ждать спартанцев (Aristot. Rhet. 1411a 10, schol. Dem. 19.303, Plut. Mor. 628e, schol. Aristeides 2.219). [5] Интересно, что свидовскому Мильтиаду, поскольку решение упоминается как декрет Мильтиада, приходится делить с полемархом Каллимахом славу в проведении этого декрета, а также, возможно, и в победе «в тот же день». Решение народа по предложению Мильтиада освободить рабов перед Марафоном (Paus. 7.15.7), вероятно, было частью того же декрета. Но в отличие от Павсания (10.20.2), Свида не сообщает, что среди 9 000 афинян были как освобожденные рабы, так и граждане старше призывного возраста. Мы также не знаем, сколько из 9 000 человек было гоплитов, а сколько легковооруженных воинов, выезжали ли гоплиты на поле боя на своих конях, сопровождали ли воинов рабы–оруженосцы.
Вторая битва, битва Б, записана у Свиды в статье χωρὶς ἱππεῖς:
«Когда Датис вторгся в Аттику, говорят, что ионийцы, после того как он удалился, залезли на деревья и подали сигнал афинянам, что конница ушла. Мильтиад, узнав об их уходе (ἀποχώρησις), атаковал и победил. Поэтому поговорка применяется к тем, кто нарушает строй».
Мы рассмотрим эту запись в следующей главе. Здесь мы лишь отметим, что афиняне, очевидно, отразив нападение персов в битве А, на несколько дней расположились лагерем у Марафона. В Свиде мы больше ничего не слышим о Каллимахе, но Мильтиад, узнав, что Датис ушел с конницей, начал атаку на оставшихся врагов, не дожидаясь спартанцев и ни с кем не посоветовавшись в лагере. Мы не знаем, куда направился Датис, но ἀποχώρησις скорее напоминает отбытие по морю, чем опустошение ближайшей местности (как в Ps. — Dem. 59.94, Plut. Arist. 5.1, Mor. 305b), вероятно, для плавания вокруг мыса Суний в Фалерон и лобовой атаки на Афины, после неудачной попытки в битве А прорваться к городу. Пока Мильтиад сражался с оставшимися у Марафона персами в битве Б, Датис из Свиды, возможно, успел попытаться высадиться в Фалероне. Подводя итог двум свидовским записям, отметим, что Мильтиаду пришлось разделить с Каллимахом славу в продвижении указа о наступлении, а также, возможно, в победе в битве А, и что он одержал победу в битве Б только после того, как значительные силы персов были отведены.
Поскольку в традиции Каллимах был вытеснен Мильтиадом, а его жизнеописание не оставил нам ни один биограф, мы с большими надеждами обратимся к Полемону, «фригийскому Демосфену». Этот выдающийся ритор был выбран для произнесения речи на открытии храма Зевса Олимпийского в Афинах в 131 году н. э., и он был настолько ценим, что мог взять за лекцию 250 000 драхм. Но Полемон был не только выдающимся оратором, он также написал исторический труд, который не сохранился до наших дней. Поэтому пара деклараций, сохранившихся из–под золотого пера Полемона, должна быть источником высокой ценности. В декламациях отцы павших героев Марафона Кинегира и Каллимаха излагают претензии своих сыновей на награду за доблесть, поскольку по закону, как утверждается, погребальную речь должен произносить отец самого храброго героя. Первая речь произносится от имени Кинегира, вторая — от имени Каллимаха.
Мы узнаем (2.5-6), что после того, как армия Дария высадилась у Марафона, афиняне не стали дожидаться прибытия спартанцев. Стратег Мильтиад решил немедленно выступить в поход, а Каллимах как полемарх и hegemon [6] повел всю армию к Марафону (1.5, 2.6). В то время как другие полемархи (!) внушали людям трусость, битва состоялась благодаря голосу Каллимаха (2.49), причем местом дебатов стало собрание в Афинах. В битве, которая, по–видимому, последовала вскоре после прибытия греческой армии к Марафону (1.28, 2.7), персы совершили нападение. В битве Каллимах противостоял всей армии Дария (2.7-8), и ему принадлежала гегемония (2.2, 6). Он погиб в начале или в середине битвы (1.21). «Битва» предполагает не более одного сражения, но враги, охваченные паникой после предыдущей битвы с Каллимахом, повернули назад и облегчили погоню второму потоку преследователей (authis) (2.28). Кинегир начал второе сражение (2.40), а Эсхила просят воспеть битвы при Марафоне (1.49). Отцы этих двух героев согласны датировать подвиги и смерть Каллимаха раньше геройств Кинегира; но они не говорят, как давно это было, и нам бы хотелось, чтобы они были более понятны в вопросе об одной битве в два этапа или о двух отдельных битвах.
«Спецэффекты и пикантности в двух декларациях Полемона кажутся нам почти комичными» (Artemis lexikon s. v. Polemon), и полная потеря его исторического труда вряд ли относится к самым печальным утратам греческой литературы. Но мы замечаем, что Афины, а не Марафон, являются местом спора о том, следует ли выступить в поход, не дожидаясь спартанцев; что именно Каллимах возглавляет армию; что атаку в битве Каллимаха начинают персы; и что Каллимах погиб на ранней стадии сражения. Как выразился Джиттнер, «все знают, что эти вещи не совпадают со словами Геродота».
Однако нашим основным источником информации о первой битве при Марафоне являются не Свида и не Полемон, а Корнелий Непот (Мilt. 4.3-5.5). [7] После захвата персами Эретрии и высадки у Марафона афиняне, хотя и были не на шутку встревожены столь близкой угрозой (hoc tumultu), попросили подмоги только у спартанцев, отправив Фидиппа, курьера из разряда так называемых «скороходов», сообщить об острейшей нужде в помощи. Но дома они назначили командовать армией десять генералов, включая Мильтиада; среди них были большие разногласия, лучше ли будет укрыться в своих стенах или пойти навстречу врагу и сразиться в решающей битве. Один только Мильтиад настойчиво убеждал их выйти на поле боя при первой же возможности, утверждая, что если они так поступят, то не только граждане воспрянут духом, увидев, что их мужество не вызывает недоверия, но по той же причине и враг будет действовать не так ретиво, если поймет, что афиняне осмелились вступить с ними в бой с такими малыми силами.
В этом кризисе ни один город не оказал помощи афинянам, кроме платейцев. Они послали 1 000 воинов, и число бойцов (armatorum) возросло до 10 000 человек. Из–за их удивительного желания сражаться советы Мильтиада взяли верх над мнением его коллег. Благодаря его влиянию афиняне были вынуждены вывести свои войска из города и расположиться лагерем в благоприятном месте. Затем, на следующий день, войско разместилось у подножия горы в не полностью открытой местности (sub montis radicibus acie regione instructa non apertissuma) — поскольку во многих местах росли редкие деревья (arbores rarae) — и вступило в бой (proelium commiserunt). Целью было защитить себя высокими горами и в то же время не дать вражеской коннице, которой мешали растущие там и сям деревья, окружить их превосходящим числом (hoc consilio, ut et montium altitudine tegerentur et arborum tractu equitatus hostium impediretur ne multitudine clauderentur). Хотя Датис видел, что биться будет неудобно, он жаждал вступить в бой, полагаясь на численность своего войска; тем более, что он считал выгодным дать сражение до прибытия спартанского подкрепления. Поэтому он вывел 100 000 пеших и 10 000 конных и начал бой (proeliumque commisit). В последовавшем сражении афиняне настолько отличились в доблести, что разгромили противника, превосходившего их числом в десять раз, и навели на него такой ужас, что персы бежали не в свой лагерь, а на корабли.
Здесь есть множество проблем, помимо невозможного числа в 110 тысяч врагов в Milt. 5 и даже в 210 тысяч в Milt. 4. Угроза (tumultus), которая заставила афинян призвать внешнюю помощь, подходит для осады и взятия Эретрии, но tumultus — странное слово для последующей высадки персов у Марафона. Возможно, в источнике Непота (как подразумевается в Свиде, но в отличие от «Законов» Платона 698d-e), призыв о помощи был сделан до того, как персы переправились из Эвбеи в Марафон. [8] Также странно, что спартанцы представлены как единственные, кого попросили о помощи, поскольку платейцы действительно прибыли в Афины. Более вероятно, что афиняне обратились за помощью и к Спарте, и к Платеям, и, возможно, к другим государствам, призывая прислать в Афины войска как можно скорее. Как и у Свиды, у Непота 1 000 платейцев присоединились к афинянам в Афинах, а не у Марафона, и, воодушевленные присутствием этих выдающихся воинов, афиняне решили выйти на поле с 9 000 человек, не дожидаясь прибытия спартанского подкрепления. 9 000 armati, вероятно, были все гоплиты, составлявшие ничтожную часть общей численности афинского войска. Народ принял это решение только по совету Мильтиада, и неудивительно, что в биографии Мильтиада Непот не показал, что его герой делит славу с Каллимахом, как в Свиде. Он также, как и Полемон, не позволяет полемарху вести армию к Марафону: Непот сподобился (подобно Плутарху в «Аристиде») рассказать о битве при Марафоне, не упоминая Каллимаха! На следующий день после прибытия в Марафон греки заняли сильную оборонительную позицию в гористой и лесистой местности и расположились в боевом порядке. Датис видел, что место сражения было невыгодным, но он предпочел действовать до прибытия спартанцев, и поэтому тоже proeliumque commisit. Непот здесь немного расплывчат, но не настолько, чтобы «трудно было понять, что он и его источник намеревались действительно сказать, что персы атаковали» (Ненчи). Несомненно, битва произошла на следующий день, и персы провели атаку, атаку против acies, фаланги гоплитов, а не против оборонительной позиции, занимаемой также легковооруженной пехотой, как мы ожидали бы. Удивительно и то, что греки, отразив атаку в упорном бою, нашли в себе силы отбросить врага к кораблям, вместо того чтобы отдохнуть в лагере в ожидании спартанцев. Это преследование врага до кораблей, скорее всего, было особенностью битвы Б, которая отсутствует в Непоте.
Между поспешным маршем из Афин к Марафону в один день и сражением на следующий (уже на следующее утро?) у непотовых греков не было времени валить деревья или строить частокол или острог, поэтому под arborum tractu Непот подразумевает не «валить деревья», а «древесный массив», «гряда (одиночных) деревьев», «длинный ряд деревьев» [9] Деревья должны быть идентичны упомянутым arbores … rarae, любое строительство бруствера или деревянного укрепления, таким образом, является современным неправильным прочтением Непота? Как и Свида, Непот не сообщает нам об освобожденных рабах, легковооруженной пехоте или оруженосцах. Речь идет только о гоплитах.
Юстин (2.9.9-10) согласен с Непотом и Свидой в том, что платейцы прибыли в Афины до выступления армии, а Мильтиад «был главкомом и призывал не ждать помощи» из Спарты. Как и Непот, Плутарх (Mor. 349e) датирует битву днем после того, как афиняне отправились в Марафон, в то время как Лисий (2.26) и Исократ (4.87) отмечают быстроту, с которой афиняне вышли в поле и победили персов. [10] В отличие от Полемона и Непота, эти источники не уточняют, что атаковали персы, а не греки, но именно это подразумевает Диодор (10.27) в фрагментарной десятой книге: после высадки у Марафона Датис потребовал, чтобы афиняне уступили суверенитет лично ему, иначе их постигнет худшая участь, чем эретрийцев. Это требование, очевидно, было выдвинуто после того, как афиняне выступили в поход на Марафон, так как Мильтиад отклонил его от имени десяти стратегов, а не афинского демоса. Теперь Датис приготовился к битве, явно в качестве наступающей стороны. Здесь фрагмент Диодора, к сожалению, обрывается, но нападение персов, скорее всего, произошло на следующий день, как у Диодора, так и у Непота и Плутарха, а не в тот самый день, когда афиняне и платейцы вышли к Марафону, как у Свиды.
Непот, Диодор, Юстин, Плутарх, Полемон и Свида принадлежат к одной традиции, которая, вероятно, берет начало от универсального историка Эфора, писавшего около 340 г. до н. э. [11]. Эфор, в свою очередь, мог следовать одному из ранних аттидографов, Гелланику (конец пятого века), которого он, как известно, использовал, а не Клидему, писавшему около 350 г. до н. э. Задолго до «Аттиды» Гелланика первая битва при Марафоне появляется в «Осах» Аристофана, поставленных в 422 году до н. э. Хор состоит из пожилых афинян, одетых как осы, чтобы символизировать жало, которое они применяли как солдаты, в свои молодые годы. В строках 1075-90 они заявляют:
«Мы, у которых такой крестец на дуге, — единственные настоящие автохтонные афиняне, мужественная порода, которая очень помогла городу в битвах в то время, когда пришли варвары, окутали дымом весь город и предали его огню, стремясь уничтожить наши ульи. И мы сразу же вышли и сразились с ними «с копьем, с щитом» (εὐθέως γὰρ ἐκδραμόντες ξὺν δορὶ ξὺν ἀσπίδι ἐμαχόμεσθ᾽ αὐτοῖσι), выпив по глотку острого, горького пойла; каждый стоял рядом с другим, гневно закусив губу. Из–за их стрел не было видно неба, но все же, с помощью богов, к вечеру мы отбросили их назад, ибо перед битвой над нашими войсками пролетела сова. Тогда мы преследовали их, пронзая словно гарпуном их мешковатые штаны, и они бежали, жалимые в челюсти и брови. И так повсюду среди варваров и сейчас говорят, что нет никого храбрее аттической осы».
Схолиаст отмечает, что «когда пришли варвары», «он говорит о победе при Марафоне над Дарием», и большинство ученых согласны с ним, что здесь точно Марафон. Как и десять лет спустя при Фермопилах, при Марафоне был дождь персидских стрел, и если слишком много говорить о том, что варварам действительно удалось задымлить весь город в 490 году, то они, по крайней мере, «хотели сжечь приморский город», согласно эпиграмме, которую мы ниже, в гл.VI, отнесем к тому году. [12] Eὐθέως следует связывать с ἐμαχόμεσθ᾽, а не с ἐκδραμόντες (сразу сразились, а не вышли), если только осы, будучи менее искушенными в филологии, не подчеркивают их поспешность как в бегстве в Марафон, так и в столкновении там с врагом — отнюдь не после задержки в несколько дней, а скорее в A, первой битве при Марафоне. (Ср. Гимерий 6.20: «Не успели они узнать о высадке варваров, как выбежали с оружием; не успели встретить высадившихся, как обратили их в бегство»). Ближе к вечеру осы оттеснили персов назад, отразив вражескую атаку. Таким образом, мы проследили оборонительную первую битву при Марафоне до 420‑х годов, [13] и последний шаг — к Эсхилу, который в своей эпитафии 456 года призывает марафонскую священную рощу (alsos) засвидетельствовать его доблесть. Он проявил свою доблесть не в битве, на открытой равнине, считавшейся священным местом, и не вместе со своим братом Кинегиром на кораблях, а в священной роще, которая напоминает об arbores rarae Непота и о деревьях Свиды — месте первой, оборонительной, битвы A.
Отбив нападение варвара к вечеру, осы Аристофана преследовали врага, «пронзая словно рыбу гарпуном их мешковатые штаны». Создается впечатление, что преследование отважных ос последовало прямо за битвой, которая закончилась к вечеру, подобно тому, как афиняне Непота преследовали побежденных персов, когда те бежали к своим кораблям. Но опасность в том, что Непот и осы Аристофана совмещают события, поскольку человеческие гоплиты вряд ли сразу же отдались бы изнурительной погоне за врагом после тяжелого дневного боя [14] (преследование врага больше подходит для битвы Б). Осы–гоплиты Аристофана делают эту работу в одиночку, с копьем и щитом, плечом к плечу.
Здесь нет ни слова о лучниках или о других легковооруженных осах — все стрелы в небе были персидскими. Мы также не слышим о кораблях, поскольку к 420‑м годам битва при Марафоне уже давно стала битвой гоплитов, и никто, кроме гоплитов, не участвовал в обороне.

Локация лагеря Каллимаха и поля битвы A.

Афиняне, должно быть, ожидали, что Гиппий намеревался вести персов к Афинам тем же путем, который он и его отец Писистрат выбрали в 546 году, когда они высадились из Эретрии и двинулись к городу. Это был легкий и ровный путь вдоль побережья, через Паллену и низкий перевал между Пентеликоном и Гиметтом. Этот путь мог быть перекрыт для персов двумя способами: либо расположившись лагерем у моря в местечке Валария, на узкой полосе земли между горой Агриелики и морем, либо из внутреннего лагеря у Враны в долине между горой Агриелики и Котрони, греки могли атаковать персов с незащищенного фланга в случае попытки наступления на Афины по прибрежной дороге.
Разбивка греческого лагеря в Валарии в ожидании прибытия спартанского подкрепления подразумевает марш из Афин в Марафон по главной дороге протяженностью около 40 км через Паллену. Последняя ее часть, расположенная у побережья, была бы опасна из–за морских десантов персов, а лагерь между горой Агриелики и морем оставил бы защитников уязвимыми для высадки вражеских войск в их тылу. Внутренняя позиция у Враны, с запасом воды из ручья, была бы более безопасной, если бы армия выбрала изрезанный и утомительный, но примерно на 4 км более короткий и менее опасный путь через Кефисию/Стамату/Ойноэ, или, скорее, через Кефисию/Дионисс/Рапентосу, который спускается прямо в район Враны. В любом случае, независимо от того, находилась ли греческая оборонительная позиция у моря в Валарии или внутри страны в Вране, персы могли покинуть равнину и направиться к Афинам только после того, как выдержат и выиграют сражение.
Непот и Свида говорят в пользу варианта с Враной; в первом случае греческий лагерь расположен в выгодном месте, где на следующий день произошла оборонительная битва в лесистой и гористой местности; во втором случае ионийцы подходят к деревьям, чтобы сообщить Мильтиаду, что Датис ушел с конницей. Находясь в лагере Валарии у моря, Мильтиад увидел бы это своими глазами и не нуждался бы в том, чтобы другие сообщили ему об этом.
Игнорируя битву Каллимаха А, Геродот помещает лагерь Мильтиада у святилища Геракла, откуда он и его гоплиты с удвоенной силой бросились на врага на открытой равнине. В районе Валарии были найдены две надписи пятого века, упоминающие игры Геракла. Хотя фундамент храма там еще не обнаружен, Валария является наиболее вероятным местом размещения марафонского Гераклейона, так как идея о том, что два камня пришли откуда–то еще, слишком невозможна, чтобы ее принять. Оставляя для следующей главы рассказ Геродота о наступательной битве Мильтиада и о лагере у Гераклейона, я сейчас назову гробницу платейцев и мемориал Каллимаха, чтобы свидетельствовать в пользу расположения лагеря Каллимаха и его битвы в районе Враны.

Гробница платейцев

После битвы при Платеях в 479 году афиняне похоронили всех своих павших в одной могиле, в отличие от спартанцев, которые хоронили своих легковооруженных илотов в общей могиле, отдельно от могил гоплитов (Hdt. 9.85.2). Не так в Марафоне, согласно Павсанию (1.32.3): «На равнине находится могила афинян». Очевидно, павшие граждане, как гоплиты, так и легковооруженная пехота, из сражений А и Б были похоронены на месте сражения Б, где позже над их могилами был воздвигнут курган Сорос. «Есть еще одна могила для беотийских платейцев и рабов, потому что рабы тоже сражались тогда впервые», — добавляет Павсаний, хотя и не уточняет местоположение этой могилы. Одна школа ученых вслед за Маринатосом отождествляет ее с курганом, раскопанным им в некрополе близ Враны в 1970 году. В кургане находятся останки одного мальчика десяти лет, девяти мужчин двадцати лет (двое из них с травмами головы) и одного мужчины в возрасте около 40 лет, на маркерном камне которого аттическим шрифтом написано имя ARKHIA. Человеческие останки сопровождаются керамикой начала пятого века, что соответствует датировке находок из Сороса. Поскольку захоронение полностью мужское, оно должно было принадлежать воинам, павшим в бою. Павшие платейцы и афинские рабы (возможно, люди, освобожденные народом по ходатайству Мильтиада, а также рабы–оруженосцы и провиантщики) из 490 г. до н. э. являются очевидными кандидатами, поскольку эта область ниже горы Агриелики и Афорисмоса была местом битвы А, у подножия гор, как говорит Непот, и с рассеянными в те дни деревьями. Платейцы и «рабы», которые, возможно, не принимали участия в более поздней, наступательной битве Б, [15] были погребены недалеко от лагеря, где они пали в битве A, в лестной близости от внушающих благоговение среднеэлладских гробниц великих героев прошлого. Таким образом, существование двух курганов в разных местах, одного Маринатоса в горной местности и Сороса на открытой равнине, является аргументом в пользу двух полей сражений и двух битв.
С другой стороны, путешественники начала XIX века заметили возвышение на поверхности на небольшом расстоянии от Сороса и предположили, что оно представляет собой остатки могилы платейцев и «рабов». С тех пор возвышенность исчезла, и это место не раскапывалось в поисках керамики и павших. Но за первыми путешественниками последовали несколько современных исследователей, которые, однако, пока не придумали правдоподобного объяснения мужских могил под курганом Маринатоса.

Мемориал Каллимаха

Этот памятник был погребен в земле Акрополя после персидского разграбления, и только в период между 1840 и 1888 годами его обнаружили археологи. Он представляет собой колонну, поддерживающую женскую фигуру, вероятно, Нику. Потертая надпись на колонне (IG I3 784) была восстановлена различными способами. Я воздерживаюсь от дополнительных догадок и привожу лишь то, в чем можно быть уверенным:
«[Каллимах] из Афидны посвятил [меня] Афине посл[аннице бес]смертных, живущих в [олимпийских домах …. поле]марх афинян в битве при Ма[ …. ] сынам афинян [ …. ]
Полемархом из дема Афидны должен быть Каллимах. Когда он был полемархом в битве при Марафоне, он посвятил Афине память о своей победе, очевидно, одержанной «в битве при Ма[", которая удивительно похожа на битву при Марафоне, в которой он, как известно, принимал участие. Согласно схолиасту к Аристофану (Knights 660), Каллимах дал обет Артемиде перед битвой, пообещав ей столько коров, сколько врагов он убьет при Марафоне (хотя, поскольку убиты были многие, он не смог принести в жертву столько коров и вместо них принес в жертву коз). [16] Наш памятник Каллимаху, однако, был памятником, который он действительно посвятил после своей победы (поскольку он, согласно схолиасту, принес в жертву коз); это не был памятник, который он поклялся возвести заранее. Такие победные памятники довольно распространены, и наш не вызвал бы никакой научной головной боли, если бы только Каллимах не пал при Марафоне, так как мертвым он не мог сделать посвящение Афине (или принести коз в жертву Артемиде). Поэтому ученые, игнорирующие Свиду и принимающие только одну Марафонскую битву — битву Мильтиада, сталкиваются с проблемой. Выбираются различные пути, о чем свидетельствует длинная библиография. Нам говорят, например, что победа Каллимаха была не марафонской, а другой, не подтвержденной, одержанной ранее в том же году на стадионе или ипподроме, или что памятник был установлен не Каллимахом, а его демом Aфидной или кем–то из дема. Но как наш позднейший источник, Свида, сообщает о двух сражениях при Марафоне, так и самое раннее свидетельство, мемориал Каллимаха, предполагает битву А, в которой он осуществлял верховное командование, когда нападение персов было отбито. Прежде чем умереть от ран, полученных в битве, он успел распорядиться посвятить благодарственный молебен Афине на Акрополе за свой счет (и принести жертву Артемиде). Если мемориал Каллимаха подтверждает историчность битвы А в Свиде, то следующий вопрос заключается в том, говорит ли он также в пользу размещения греческого лагеря во внутренней части Враны.
В районе Врана, в нескольких сотнях метров к востоку от кургана Маринатоса, был обнаружен фундамент храма, и, судя по мраморному камню с надписью «граница часовни Афины», святилище принадлежало этой богине. Тот факт, что Каллимах поблагодарил Афину за свою победу памятником на Акрополе, возможно, является аргументом в пользу размещения битвы А в этой области, победа, одержанная возле ее святилища, очевидно, была подарком от богини. Священная роща, к которой обратился Эсхил, чтобы засвидетельствовать свою доблесть, возможно, принадлежала храму Афины возле Враны. Он проявил свою доблесть в битве А возле этой рощи, а не в битве Б на открытой равнине или на берегу Схении, «том берегу, где до сих пор растут средиземноморские сосны» (Хаммонд).


[1] Игнорируя пару источников, Дельбрюк утверждает, что задержка «не очевидна», а Шахермайр говорит, что «из–за общей задержки» нападение совершили афиняне, а не персы. Некоторые объяснения предполагаемой заминки приводит Монро: «Афинский генерал ждал разделения персидских сил, персы ждали сигнала». По мнению Белоха, персы медлили, потому что у них было мало всадников, а гребцы были бесполезны для сухопутной войны; но Датис напал до прибытия спартанцев. Хаммонд: «Персидские командиры ждали в надежде, что афиняне соблазнятся выходом на равнину, где их уничтожит конница». Доэнгес: Датис не имел достаточного численного превосходства. Лазенби: персы «возможно, чувствовали необходимость в периоде отдыха и восстановления сил после операций в Эретрии». Но почему бы не отдохнуть в Эвбее, прежде чем переправляться к Марафону? Другие ученые: Датис надеялся на восстание в Афинах, которое подкосило бы армию при Марафоне. В противовес Непоту Бертольд считает, что Датис «никогда не собирался нападать на сам лагерь».
[2] Уилер: «Традиция о Марафоне (несмотря на подробные топографические исследования и публикации по крайней мере одной статьи о битве почти каждый год) настолько пропитана афинской пропагандой, что вызывает сомнение в достоверности».
[3] Ср. Paus. 4.4.7: «есть лишь несколько войн, которые были прославлены исключительной доблестью одного человека, например, Ахиллес пролил блеск на Троянскую войну, а Мильтиад — на сражение при Марафоне». Шахермайр: «Успех Марафона во всей его, казалось бы, систематической структуре был его интеллектуальной собственностью». Юстин (2.9) утверждает несколько иначе: «В той битве доблесть отдельных бойцов была настолько велика, что трудно определить среди них чемпиона». И Плутарх (Сim. 8.1) рассказывает, что когда Мильтиад на собрании попросил для себя оливковый венок, некто Софан возразил: «Когда бы ты сам сражался и победил варваров, Мильтиад, тогда ты можешь просить, чтобы тебя чествовали самого».
[4] Якоби: «Для современников битва при Марафоне была победой (если вообще победой) не столько Мильтиада, сколько полемарха Каллимаха». Уотерс: «Традиция, благоприятствующая дому Филаидов, делает Мильтиада настоящим полководцем, а Каллимаха низводит до просто почетного положения». Макан задается вопросом, как после его экспедиции на Парос афиняне могли приговорить Мильтиада к выплате штрафа в 50 талантов, если его достижение при Марафоне действительно было столь уникальным.
[5] Поддельный или подлинный декрет? Решение взять провиант могло означать, что армия должна была провести у Марафона несколько дней, ожидая помощи спартанцев. Я сомневаюсь, что гоплиты сами понесли бы провизию.
[6] Хаммонд считает, что Каллимах как hegemon вел армию к Марафону, но не командовал. Также в «Законах» Платона (628e) именно Каллимах вывел армию на битву.
[7] В конечном итоге из Эфора, по мнению большинства ученых. Хаммонд предпочитает аттидографа Дамона, а в конечном итоге — Гелланика. Хау и Уэллс: «Непот не имеет самостоятельной ценности, хотя историческая рационализация сделала его сравнительно правдоподобным и последовательным автором». Далее Хау предупреждает: «Может показаться пустой тратой времени тщательно исследовать рассказ о битве при Марафоне и паросской экспедиции, столь поздний, как тот, что содержится в краткой жизни Мильтиада, приписываемой Корнелию Непоту». Источник Непота «Эфор дает нам не более чем правдоподобную, но неглубокую попытку рационализировать предвзятую и дефектную традицию Геродота». Хигнетт поддерживает вердикт Макана, что «Эфор, вероятно, сделал столько, сколько не сделал никто, чтобы испортить историю во имя истории». Если нам нравится то, что говорит Непот, тогда мы заявляем вместе с Леманн–Хауптом, что это происходит «от Эфора через Непота из более древней догеродотовской традиции».
[8] Берн: «Афинянам было слишком рано выступать в поход, пока они не знали, где в следующий раз высадится с моря враг; но было не слишком рано звать на помощь».
[9] Хаммонд: «Объяснение Непота о вырубке деревьев снова слишком кратко и поэтому неясно», но сам Хаммонд объясняет, что «каждую ночь греки сокращали расстояние между двумя линиями на небольшую величину. Рубя деревья на склонах холмов каждую ночь, они расширяли свои укрепления дальше на равнину». Берн ответил, что «рассказ Хаммонда, что афиняне постепенно продвигали свои позиции за барьерами из срубленных деревьев выходит далеко за рамки того, о чем говорит Непот (Milt. 5), наше бедное, но единственное (и, я надеюсь, верное) свидетельство того, что они вообще использовали деревья».
[10] Нет нужды говорить, что ученым не нравится хронология Исократа и Лисия из–за риторских инверсий. По мнению Лазенби, эта хронология «вероятно, обусловлена риторической традицией, которая повлияла на многие древние исторические сочинения». Геродот для Лазенби, очевидно, не был запятнан такой риторикой.
[11] Nepos Milt. 7.1-4 следует Эфору F 63 в рассказе о Паросской кампании Мильтиада.
[12] Остин: «у Хэммонда и Макдауэлла эти строки явно относятся к Марафону… Повествование в целом сосредоточено на знаменитом сухопутном сражении…» Ненчи: «на самом деле это объединение трех различных сражений, Марафона, Фермопил и Саламина». Хаммонд: «набор эпизодов персидских войн, а не описание Марафонской кампании».
[13] В ст. 1078 осы утверждают, что помогли городу «в сражениях», но множественное число вряд ли относится к двум битвам при Марафоне. Лазенби не впечатлен «подобными доказательствами»: «Кроме Геродота, нет особых свидетельств, которые можно было бы рассмотреть».
[14] Климент Александрийский, Strom. 1.162, рассказывает о ночной атаке Мильтиада. Хаммонд собирает афинян в Ассамблее и отправляет их к Марафону в самый день высадки персов, а позже он заставляет их спешно вернуться в Афины в день победы. Его платейцы в тот же день получают известие о высадке персов у Марафона и уже на следующий день присоединяются к афинянам у Марафона. Кроме того, плавание персов от Марафона вокруг Суния до Фалерона совершается с поразительной скоростью.
[15] В Геродоте 6.112 именно афиняне, а не афиняне и платейцы, выступают против персов на равнине.
[16] Обет наверняка был узурпирован Мильтиадом, Ailianos Var. Hist. 2.25, Plut. Mor. 862b-c.