6. Полибий о врагах Рима
В этой главе мы рассмотрим, как Полибий оценивал врагов Рима. В частности, историк выражает противоречивые мнения о тех, кто сражался против римлян. Если в книгах 36-39 он бескомпромиссно враждебен к противникам Рима, то в других книгах порицания чередуются с более благосклонными замечаниями. Будет доказано, что этот контраст обусловлен не какими–то фундаментальными изменениями во взглядах автора, а его восприятием неоспоримого превосходства, достигнутого римлянами в мировых делах после победы над македонским царем Персеем в 168 году до н. э. На протяжении всей «Истории» суждения Полибия о врагах Рима основывались на его убеждениях о том, как другие государства могут наилучшим образом преследовать свои собственные интересы. До поражения Персея и крушения македонской державы в битве при Пидне вооруженный конфликт против Рима в некоторых случаях мог быть разумным вариантом, но после этого такая политика принесла бы только разрушение.
Обличение Полибием врагов Рима в книгах 36-39
Полибий горячо осуждал лидеров, которые в 149-146 годах привели Карфаген, Македонию и Ахайю к конфликту с Римом. Его осуждение, основанное, в конечном счете, на том, что эти люди привели свои народы к губительным войнам против гораздо более сильного противника, иногда интерпретируется как свидетельство того, что Полибий тесно отождествлял себя с Римом. Другие исследования, однако, показывают, что его осуждение отражает не столько его собственную пристрастность, сколько его убеждения относительно того, как другие государства должны отстаивать свои интересы. Этот вопрос неизбежно затрагивал отношения с Римом. Согласно Полибию, к 168 году римское господство по сути закрепилось. Отсюда он считал, что отныне все народы должны подчиняться правящей власти (1.1.5; 1.2.7; 3.3.9; 3.4.2-3). Поэтому менее могущественные государства должны благоразумно сотрудничать с Римом, сохраняя как можно больше независимости и достоинства и избегая крайностей военной конфронтации и покорного подчинения. Соответственно, Полибий считал, что те лидеры, которые вступали в вооруженный конфликт с Римом, заслуживали порицания за неспособность защитить интересы своих общин.
Хотя карфагеняне, македонцы, ахейцы и их лидеры, участвуя в губительных войнах против Рима, все подверглись порицанию Полибия, анализ его наблюдений и терминологии покажет, что историк судил карфагенян иначе, чем остальных.
Катастрофа и крушение: преступная ошибка и судьба Карфагена, Македонии и Ахайи
В 38.1-3 и в других отрывках Полибий противопоставляет два вида бедствия (peripeteia, pathos, aklêria), которые он называет катастрофой (atykhia) и падением (symptôma). Каждый вид также обозначается различными существительными и глаголами, которые являются синонимами или тесно связаны по значению с двумя основными терминами.
То, что произошло с греками в 146 году, было случаем atykhia (38.1.1, 1.2, 1.6, 3.6, 3.9, 16.9) или atykhêma (3.5.6; 38.2.10). Их опыт описывается глаголом atykhein (терпеть бедствие, 38.1.3, 3.7, 3.8, 3.9, 16.9). Эти термины противопоставляются второй группе слов (обратите особое внимание на 38.1.1-3, 1.6, 1.9, 2.9-10, 3.5-7, 16.8-9). То, что случилось с Карфагеном в 146 году или с греками до этого времени, называется symptôma (38.1.6, 2.10). Бедствия, постигшие греков до 146 года, также называются elattômata (поражения) (38.1.2) или symphorai (несчастья, 38.1.9, 3.7). Их переживания описываются глаголами ptaiein (падать) (38.1.2, 2.2, 2.9, 3.5, 16.8) и sphallesthai (быть низвергнутым) (38.3.5, 16.8).
Наиболее важное различие между двумя видами бедствий связано с безрассудством, позором и стыдом. Наиболее четкое утверждение содержится в 38.3.7, где Полибий говорит, что только те государства, чьи действия вызывают порицание (oneidos) из–за безрассудства (aboulian), должны страдать от бедствия (atykhein). В 38.16.8-9, где он сопоставляет тех, кто терпит поражение (esphallonto, eptaion) и тех, кого постигло бедствие (êtykhêsan atykhian), он говорит, что ахейцы испытали бедствие (êtykhêsan atykhian) из–за безрассудства (aboulian) их лидеров и их собственного непонимания (agnoia) обстановки. В 38.1.3 Полибий говорит, что греки угодили в бедствие (êtykhêkenai) из–за того, что они напортачили, добавляя в 38.1.5, что никто не может оправдать их косяков (tôn hêmartêmenôn). Историк (38.3.9-13) приписывает позорное (aiskhran) и постыднейшее (eponeidiston) бедствие (atykhian) греков их собственным просчетам (ham[artêmatôn]), хотя он различает незнание (êgnoêkenai) и неисполнение долга (parapepaikenai [tou kathêkontos]) со стороны масс и упущения (hêmart[êkenai]) тех, кто действительно несет ответственность за такое безумие (agnoias).
В ранней части «Историй» (2.7.1-3) Полибий проводит в основном такое же различие между бедствием и крушением, хотя его терминология в некоторых случаях не согласуется с более поздним употреблением. Неожиданная встреча с несчастьем(peripesein) — это вина (enklêma) не тех, кто страдает, а Фортуны и тех, кто причиняет страдания. С другой стороны, те, кто вляпался в величайшие беды (symphorais) по глупости (akritôs) виноваты (hamartêma) сами. Таким образом, если те, кто низвержен (tois … ptaiousin) по вине Фортуны, встречают жалость, прощение и помощь, то те, кто оказывается на дне (tois … [sc. ptaiousin]) в результате неразумия (aboulian), получают упрек (oneidos) и порицание (epitimêsis).
Поэтому, в отличие от катастрофы, крушение не является результатом ошибки, и жертвы не испытывают стыда или упрека. Symptoma может возникнуть, когда государство терпит неудачу в достижении благородной цели. Разумно (emphronôs) предвидя, чем все обернется, афиняне оставили свою страну, которая была захвачена и разорена Ксерксом. Хотя афиняне пострадали (eptaisan), в конце концов они заслужили величайшую славу (eukleian), а не позор (aiskhynên) и упреки (oneidos), присоединившись к своим соотечественникам–грекам в сопротивлении захватчику. Полибий называет их патриотическую реакцию прекрасной политикой (kalêi … proairesei), которая привела не только к возвращению их собственной страны, но и к соперничеству со Спартой за гегемонию в Греции (38.2.1-5).
Хотя стремление афинян к владычеству закончилось неудачей и разрушением их стен, вина (tougklêma) здесь лежит не на афинянах из–за их имперских амбиций, а на спартанцах из–за их чрезмерной суровости (38.2.6-7). Спартанцы, в свою очередь, были вынуждены отказаться от своей империи после поражения от Фив в битве при Левктрах. Но их неудача (eptaisan) в погоне за лучшими достижениями (tôn kallistôn) не повлекла за собой никакого позора (aiskhron, 38.2.8-9).
В других случаях крушение терпят жертвы, которые не заслуживают своей участи или не сделали ничего, чтобы ее вызвать. Например, после заключения Царского мира мантинейцы были принуждены Спартой распустить свой город на составляющие его деревни. В этом случае все обвинили спартанцев, а не мантинейцев в безрассудстве (aboulian, 38.2.11-12). Точно так же, когда Александр Македонский разрушил Фивы, все считали его поступок несправедливым (38.2.13-3.2). Когда цари Македонии разместили гарнизоны в Халкиде, Коринфе и других городах из–за их стратегической важности, все хотели освободить их (38.3.3-4).
Две ситуации, рассмотренные выше (крушение в преследовании благородной цели или из–за незаслуженного обращения), отождествляются в 38.16.8-9, где Полибий заявляет, что до 146 года греки терпели крушение (esphallonto, eptaion), когда ссорились из–за власти или подвергались обидам от деспотов. Более подробное изложение появляется в 38.3.5-7, где историк утверждает, что в целом до 146 года жертвами крушения (eptaion, esphallonto, symphorais) в Греции были государства, спорящие за гегемонию и власть или обижаемые деспотами и царями. Их действия не принесли им упрека (oneidos) в безрассудстве (aboulian).
Наконец, symptôma может возникнуть, когда государство сталкивается с неудачей в достижении защищаемой цели. Если в 146 году греки совершили непростительные ошибки (hêmartêmenôn), приведшие к катастрофе (atykhiai), то карфагеняне как жертвы крушения (symptôma) оставили основания (хотя и очень незначительные) для защиты (38.1.5-6). Таким образом, Полибий признает, хотя и нехотя, что карфагеняне действовали оправданно, а не ошибочно.
В 38.1.4-8 историк утверждает, что греки, хотя и пережили свою катастрофу (tas … atykhias), пострадали в чем–то хуже карфагенян, которые были полностью уничтожены. Он приводит две причины для такого суждения. Во–первых, если поведение карфагенян можно оправдать хотя бы в малой степени, то ошибки греков не могут быть оправданы. Во–вторых, если карфагеняне не замечали своего крушения (symptômatôn), то греки свою катастрофу (tas hautôn atykhias) созерцали и завещали свое бедствие (tên aklêrian) своим внукам. Жить дальше, терпя наказание, хуже, чем погибнуть в самой борьбе. Тот, кто судит об этом вопросе по стандартам права (tou kathêkontos) и блага (tou kalou), придет к такому же выводу, но стандарт целесообразности (to sympheron) заставит его принять противоположное мнение.
Здесь Полибий имеет в виду, что любой, кто судит по стандарту целесообразности (т. е. физического выживания), решил бы, что карфагенян постигла худшая участь, чем греков. Сам историк, однако, судит по стандартам блага и справедливости. По его мнению, поскольку греки (в отличие от карфагенян) совершили непростительные ошибки и продолжали жить, полностью осознавая свою катастрофу, именно греков постигла худшая участь. Этот отрывок иллюстрирует то огромное значение, которое Полибий придавал вопросу о преступных ошибках: государства, которые терпят бедствие (atykhia) по этой вине, заслуживают его осуждения, но он уважает тех, кто терпит поражение (symptôma) либо в результате неожиданного развития событий, либо вследствие разумного решения преследовать благородную или достойную защиты цель.
В следующих разделах будет доказано, что Полибий порицал карфагенян, македонцев и ахейцев, а также их лидеров потому, что они вели губительные войны против Рима. Однако, как уже отмечалось, историк провел важное различие между этими государствами. Хотя в конечном итоге все они приняли неверное решение, только македонцы и ахейцы были виновны в преступной ошибке. Поэтому Полибий говорит, что эти народы потерпели бедствие (atykhia), в то время как карфагеняне столкнулись с крушением (symptôma), менее тяжким видом бедствия согласно его моральным взглядам.
Гасдрубал и карфагеняне
Полибий (38.7-8; 38.20) изображает Гасдрубала совершенно жалкой личностью. Некомпетентный политик и полководец, более жестокий, чем тиран, нечестивый, хвастливый, тщеславный, глупый, низкий, пузатый, толстый и краснолицый, этот жизнелюб устраивал роскошные пиры, в то время как население Карфагена погибало от голода. Он жестоко обращался с римскими пленными и с презрением отверг великодушное предложение Сципиона Эмилиана о личной безопасности в обмен на сдачу города. В конце концов он сыграл роль труса, бросив жену и детей, своих солдат и сограждан и, забыв о своей величественной клятве погибнуть в пламени Карфагена, умолял о жизни у ног римского полководца.
Порицание Полибия вызвал тот факт, что Гасдрубал выполнил решение пунийцев воевать против римлян, решение, которое закончилось истреблением этноса (Polyb. 38.1.6). Ранее Гасдрубал командовал пунийскими войсками, которые сражались против Массиниссы в 150 году, и в итоге потерпел страшное поражение (App. Pun. 316-37). Узнав об этих событиях, римляне собрали армию. Опасаясь нападения римлян, карфагеняне приговорили к смерти участвовавших в недавнем конфликте пунийских командиров, среди которых был и сам Гасдрубал. Карфагенские посланники, отправленные в Рим, возложили на этих полководцев ответственность за войну (App. Pun. 338-42). Однако, избежав казни, Гасдрубал собрал армию и расположился лагерем под Карфагеном (App. Pun. 374). Когда римляне объявили войну в 149 году, карфагеняне сдались, чтобы избежать нападения, но позже они решили сопротивляться, вместо того чтобы подчиниться римскому приказу оставить город и уйти вглубь страны (Polyb. 36.3-7; Diod. 32.6, 9; App. Pun. 347-441). В это время они реабилитировали Гасдрубала, которого назначили генералом, уполномоченным вести боевые действия за пределами города (App. Pun. 439), и это поручение он исполнял не без успеха (App. Pun. 479-83, 519-27, 596-604). Когда Сципион Эмилиан, став консулом в 147 году, принял командование римскими войсками в Африке, Гасдрубал перевел свою армию в Карфаген (App. Pun. 544), где он теперь принял верховную власть (App. Pun. 560-2; ср. 526-7). В конце концов, человек, который вел свой народ к уничтожению, умолял победоносных римлян пощадить его собственную жизнь.
Поскольку Полибий (38.1.6) назвал судьбу карфагенян в 146 году скорее крушением (symptôma), чем катастрофой (atykhia), он не приписывал их бедствия преступной ошибке. Более того, он считал, что их решение сопротивляться имеет слабые основания (topon eskhaton apologias, 38.1.5). Таким образом, он считал, что пунийское бедствие стало результатом неспособности преследовать оправданную цель. Это суждение основывалось на его убеждении, что окончательный римский приказ можно считать суровым. Тем не менее Полибий воздержался от похвалы и сочувствия, которыми он обычно одаривал жертв крушения. Таким образом, его признание того, что пунийское бедствие не было результатом преступной ошибки, сделано с неохотой. Это указывает на то, что он испытывал сомнения по поводу решения карфагенян оказать сопротивление. Его возражения основывались на двух соображениях. Во–первых, их решение сопротивляться привело к уничтожению этноса (38.1.6), чего можно было избежать, поскольку римляне изначально хотели навязать относительно мягкую политику переселения (3.5.5). Во–вторых, карфагеняне решили сопротивляться только после того, как выдали заложников и оружие, в момент, который Полибий считал слишком поздним для того, чтобы начинать такой курс с какой–либо перспективой на успех. Таким образом, в конечном счете, он не одобряет решение пунийцев и решительно осуждает позорного лидера, который его осуществил.
Андриск и македонцы
В 149 году некий Андриск представил себя народу Македонии в качестве преемника Персея, их последнего царя. Полибий саркастически описывает его как наглого самозванца. По его словам, Филипп словно из воздуха (aeropetês Philippos) появился в Македонии, презирая жителей и даже римлян. Для его предприятия не было никаких разумных оснований, поскольку было общеизвестно, что настоящий Филипп умер через два года после своего отца, царя Персея (36.10.1-3). За время своего короткого правления этот ненавистный человек изгнал, замучил и убил больше македонцев, чем все законные цари вместе взятые (36.17.13-14).
Враждебное отношение Полибия к Андриску основано на том, что претендент провел решение отпасть от Рима, что привело к сокрушительному военному поражению македонцев. Ошибка македонцев заключалась в их решении поддержать Андриска, который побудил их отказаться от дружбы с Римом. Эта ошибка, дурная сама по себе, поскольку привела к военному поражению, была усугублена другими факторами. Хотя после поражения Персея македонцы получили от Рима много выгод (36.17.13; ср. 27.10.2; 31.2.12), они приняли дело лидера, который практиковал жестокие репрессии (36.17.13). По иронии судьбы, хотя они потерпели поражение от Рима, сражаясь за Филиппа V и Персея, обоих законных царей, на деле они победили римлян, проявив доблесть в защите трона ненавистного претендента (36.17.14). Действительно, Полибий не смог рационально объяснить весь эпизод карьеры Андриска. Его появление в Македонии и первые успехи казались удивительными и невероятными (36.10). Поддержка македонцами этого человека могла рассматриваться только как случай небесной кары (daimonoblabeian) или гнева богов (mênin ek theôn, 36.17.15). Итак, Полибий не одобряет решение македонцев отложиться от Рима и осуждает недостойного лидера, который вдохновил их.
Критолай и Диэй и ахейцы
По словам Полибия, последователи Критолая и Диэя были антигероями в каждом городе, врагами богов, губителями народа (38.10.8). Критолай и Диэй подтолкнули несчастных ахейцев принять предложенный ими безрассудный курс (agnoian). Это было естественным результатом некомпетентности (apeirian) и дурного характера (kakian) тех, кто осуществлял власть в Ахайе (38.10.12-13; ср. 38.16.11-12; 38.17.8-10). После смерти Критолая население Ахайи, словно уносимое яростным потоком, подчинилось глупости (agnoiai) и безумию (parakopêi) своего лидера Диэя (38.16.2; ср. 38.18.8), который также был развращен (38.18.4-5).
Враждебность Полибия к Критолаю и Диэю основывается на том, что они способствовали принятию решения о войне против Рима, решения, которое привело к сокрушительному военному поражению ахейцев и их греческих союзников. В 148 году Спарта вышла из состава Ахейской лиги (Paus. 7.12.3-8; Just. Epit. 34.1.2). В течение следующих двух лет римляне неоднократно запрещали Лиге применять силу против сепаратистов, предупреждая, что такие действия будут рассматриваться как свидетельство углубления враждебности к Риму, что повлечет за собой серьезные последствия (38.9.4-8; 38.10.4-5; 38.11.2; 38.11.6; 38.12.2-3). Однако в 146 году Критолай убедил ахейцев проголосовать за войну, номинально против Спарты, но на деле против Рима (38.13.6).
Полибий назвал случившееся бедствие катастрофой (atykhia). В 3.5.6 он утверждает, что общее бедствие (atykhêma) всей Греции началось с отказа македонцев от дружбы с Римом и с выхода спартанцев из Ахейской лиги. В своем описании ахейской войны Полибий неоднократно упоминает о постигшем греков бедствии (atykhia, 38.1-3, passim; см. также 38.11.1; 38.16.1; 38.16.9). Он говорит, что греки пережили позорное и постыднейшее бедствие (êtykhêsan atykhian aiskhran … kai eponeidiston) (38.3.8-9). Лишенные всех благ, ахейцы и их союзники получили в свои города топоры и фасции, испытывая сильный страх из–за своих чрезмерных ошибок (ham[artêmatôn], 38.3.11-13).
Окончательное военное поражение греков сопровождалось другими страданиями. После смерти Критолая его преемник Дий приказал городам Ахайи освободить и вооружить 12 000 рабов. Он ввел специальные денежные сборы и приказал провести всеобщую мобилизацию граждан. Эти меры вызвали смятение, беспорядки и упадок духа (38.15). Когда их солдаты потерпели поражение от римского полководца Метелла в Фокиде, жители Патр и других городов впали в уныние. Некоторые из них бессмысленно покончили с собой, другие бесцельно бежали из городов по бездорожью, потому что были напуганы происходящим в городах, где одни выдавали друг друга врагам как противники римлян, другие доносили и обвиняли своих соседей, хотя на данный момент никто от них этого не требовал, а третьи сдавались римлянам, признавались в предательстве и спрашивали, какое наказание они должны понести, хотя никто еще не требовал объяснений их поведения (38. 16.4-6.16.4-6). Вся страна была охвачена странными чарами, под влиянием которых люди бросались в колодцы и со скал (38.16.7). Фиванцы в полном составе покинули свой город, оставив его совершенно безлюдным (38.16.10). Ахейская лига была близка к полному уничтожению от рук римлян или от своих собственных лидеров (38.17.7-12). После войны квестор продал имущество Диэя и тех его сторонников, которые были осуждены (39.4.1-3). Муммий казнил кавалеристов из Халкиды (39.6.4-5).
Поскольку Полибий называет ахейское бедствие катастрофой (atykhia), он приписывает его преступному заблуждению. Действительно, он неоднократно обвиняет Критолая, Диэя и их сторонников в том, что ахейское бедствие было вызвано ошибкой. Так, в 38.3.11-13 он заявляет, что ахейцы и их союзники пострадали за свои ошибки (ham[artêmatôn]), но добавляет, что точнее было бы сказать, что хотя толпа и была виновна в неведении (êgnoêkenai) и неисполнении долга (parapepaikenai [tou kathêkontos]), именно те, кто действительно ответственны за эту глупость (agnoias), совершили ошибку (hêmart[êkenai]). Аналогично в 38.16.9 он говорит, что греки испытали бедствие (êtykhêsan atykhian) из–за безрассудства (aboulian) своих лидеров и собственного неведения (agnoian). Заметим, что Полибий особенно винит в ахейской катастрофе вождей.
Полибий определил последовательность ошибок, кульминацией которых стало решение ахейцев начать войну против Спарты в 146 году. Осенью 147 года сенат отправил Секста Юлия Цезаря и других посланников в Ахайю. Их миссия состояла в том, чтобы призвать Лигу исправить свое глупое поведение (tôn êgnoêmenôn) и призвать к ответу за глупость (agnoian) виновных (hamartias) в преступлении (38.9.1-5). Речь идет о нападении ахейцев на Спарту в 148-147 годах и их плохом обращении с римскими посланниками во главе с Луцием Аврелием Орестом, которые посетили Ахайю ранее в 147 году. Эти посланники потребовали, чтобы Лига отказалась от некоторых городов, включая Спарту. Далее Полибий утверждает, что на самом деле римляне не хотели распускать Лигу, а лишь хотели постращать ахейцев (38.9.6-8). Именно по этой причине он считает плохое обращение ахейцев с посланниками ошибкой (ср. 38.10.1-2).
Когда Секст Юлий Цезарь и другие посланники прибыли на Пелопоннес, они выступили на собрании Ахейской лиги в Эгии, где увещевали ахейцев не упорствовать в своем греховном курсе (hamartias) против Рима или Спарты. Благоразумная часть населения (to … sôphronoun meros), заявляет Полибий, приветствовала этот совет и проявила большое внимание, помня о том, что было сотворено, и наблюдая, что случилось с теми, кто выступал против римлян. Но большинство, хотя им нечего было сказать против обоснованных заявлений римских посланников, оставались недоброжелательными (nosoun) и не исправились (diephtharmenon). Тогда Диэй и Критолай и их сторонники не только применили коварную тактику, но и сильно ошиблись в своих рассуждениях, так как думали, что римляне, опасаясь войны против ахейцев из–за конфликтов в Африке и Испании, готовы терпеть все (даже войну ахейцев против Спарты), ограничившись уговорами. Поэтому Диэй и Критолай пообещали искать решение спартанской проблемы путем переговоров (неискренне, как мы узнаем из 38.11.1-6). Впоследствии они привели свой несчастный народ к принятию ошибочного курса (agnoian), который они предлагали уже давно (т. е. к войне со Спартой, 38.10.4-12; ср. 38.13.6). Но всем должно было быть ясно, что за таким шагом последует римское военное вмешательство, поскольку (как отмечалось выше) римляне постоянно предупреждали ахейцев о последствиях нападения на Спарту, и более разумные наблюдатели, несомненно, восприняли это предупреждение всерьез (38.10.6; 38.10.9-10).
Когда римские посланники прибыли в Тегею, Критолай отказался вести переговоры со спартанцами. После этого посланники вернулись в Италию, обвинив Критолая в заблуждении (agnoian) и безумии (manian). В течение зимы Критолай объезжал ахейские города, обвиняя римлян и представляя их в ложном свете. В то же время он запретил взыскивать долги до конца войны (т. е. предполагаемой войны со Спартой). Этим он обеспечил себе авторитет и убедил народ подчиняться всем его приказам. В результате народ, увлекшись приманкой немедленной выгоды и разрядки, не мог предвидеть, что произойдет (38.11).
Весной 146 года Квинт Цецилий Метелл, римский полководец в Македонии, узнал о смятении (akrisian) и беспорядках (tarakhên) в Пелопоннесе. Поэтому он отправил посланников, которые обратились к собранию ахейской лиги, проходившему в Коринфе, с просьбой к ахейцам не переходить к открытой враждебности к Риму. Большинство собравшихся насмехалось над посланниками и изгнало их с собрания. Никогда прежде, жалуется Полибий, на собрание ахейской лиги не собиралась такая большая толпа мастеровых из низших слоев населения. Все города, продолжает он, впали в истерику (ekoryzôn), особенно Коринф. Используя глагол koryzaô, Полибий подразумевает невежество или глупость; то же самое обвинение выдвинул Фрасимах против Сократа в первой книге «Республики» Платона, где софист выражает презрение к своему противнику (1.343a7-9). Критолай, словно найдя безумную аудиторию, разделявшую его фанатизм (theatrou synenthousiôntos kai parestêkotos tais dianoiais), сумел преодолеть сопротивление и убедить ахейцев проголосовать за войну против Спарты, что подразумевало войну против Рима (38.12.1-13.7).
После смерти Критолая события лишили людей возможности наблюдать и оценивать ситуацию в целом, что позволило бы им заранее понять, что все население ведется к гибели. И вот, словно сметенные бурным потоком, они подчинились глупости (agnoiai) и безумию (parakopêi) Диэя (38.16.1-3). В то время греков постигло бедствие (êtykhêsan atykhian) из–за безрассудства (aboulian) их лидеров и собственного заблуждения (agnoian) (38.16.9).
Позже некоторые из ведущих ахейцев убеждали Диэя принять великодушные условия мира, предложенные Метеллом. Однако члены специального совета (hoi … synedreusantes) не верили, что весь народ будет сохранен, а считали, что эти люди говорят только ради своей личной выгоды. В результате они неправильно поняли всю ситуацию (pantôn … diêmarton). Однако, вполне осознавая свою вину, они не могли поверить, что римляне проявят сострадание (38.17). Комментируя преследование Диэем своих противников, Полибий заявляет, что весь народ был близок к гибели, когда такая глупость (anoias) и дезориентация (akrisias) поразили всех. Фортуна, по его мнению, противодействовала глупости (anoian), безумию (manian) и ошибкам (agnoias) лидеров, подстроив быстрое поражение греков (38.18). Таким образом, Полибий не одобряет решение ахейцев воевать против Рима и порицает нерассудительных лидеров, которые выступали за этот курс.
Подводя итог, Полибий порицает карфагенян, македонцев и ахейцев, а также их лидеров, потому что они вели губительные войны против Рима. Разрушительные результаты этих конфликтов привлекли внимание к серьезным недостаткам лидеров, которые поддерживали или вдохновляли решения воевать с римлянами, тем самым не выполнив свой долг по защите интересов своего народа. После крушения македонской монархии все они были обязаны понять, что более слабые народы должны избегать вооруженного конфликта против правящей державы. Хотя историк отличал случай карфагенян, которые потерпели поражение, от случая македонцев и ахейцев, которые испытали катастрофу, в конечном итоге он считал, что все эти народы попутали берега, сражаясь против римлян. Более того, он считал, что лидеры всех этих народов были одинаковы. В 38.8.14-15 он заявляет, что люди, возглавлявшие Грецию и Карфаген в период 149-146 годов, были очень похожи. О том, что в этом контексте он включил в состав Греции Македонию, говорит его замечание в 3.5.6 о том, что общее бедствие всей Греции началось с решений, принятых македонцами и спартанцами. Таким образом, Полибий подразумевает, что в каждом случае лидеры несли ответственность за ход действий, приведших к губительным результатам.
Полибий и враги Рима в книгах 1-29
На протяжении всей «Истории» Полибий придерживается мнения, что более слабые государства должны благоразумно сотрудничать с Римом и избегать военных конфликтов против превосходящей державы. По этой причине он порицает слабые государства и их лидеров за участие в губительных войнах против Рима. Такая критика особенно заметна в книгах 36-39, поскольку Полибий считал, что римское господство практически закрепилось к 168 году и что, следовательно, все народы отныне должны подчиняться Риму. Однако в книгах 1-29, описывающих период до полного установления римской власти, суждения Полибия о противниках Рима более разнообразны. Мы можем начать с примеров, в которых историк осуждает более слабые государства и их правителей за противостояние Риму.
В 230 году до н. э. римские послы посетили двор Тевты, царицы Иллирии, чтобы выразить протест и потребовать прекращения иллирийского пиратства. Тевта ответила глупым женским гневом (gynaikothymôs kalogistôs). В результате она навлекла на себя нападение римлян (Первая Иллирийская война, 229-228 гг.), которое привело к поражению и невыгодным условиям мира (2.8-12). Деметрий Фаросский спровоцировал нападение римлян (Вторая Иллирийская война, 219 г.), которое закончилось его отстранением от власти в Иллирии. Полибий описывает его как человека, чья храбрость была бездумной (alogiston) и полностью лишена рассудительности (akriton). Римляне, говорит Полибий, полагали, что быстро исправят ошибку (agnoian) иллирийцев и покарают безрассудство (propeteian) Деметрия (3.16, 18-19). Гиероним Сиракузский, не желая возобновлять существовавший между его городом и Римом договор, вступил в переговоры с Карфагеном, так как считал, что римляне проиграют Вторую Пуническую войну (215). Полибий (7.2-5; 7.7.5) описывает царя как непостоянного (akatastaton), капризного (eikaion) и жестокого (paranomon) молодого человека, страдающего безумием (manian) и нерассудительностью (akrisian). В результате союза Гиеронима с Карфагеном Сиракузы были вовлечены в военные действия против Рима, которые закончились осадой и взятием города Марцеллом в 212 году (Polyb. 8.37).
Филипп V Македонский бросил вызов Риму во время Ганнибаловой войны. Он решился на этот шаг в 217 году, когда узнал, что карфагеняне победили Рим в битве при Тразименском озере. В этот момент его сторонник Деметрий Фаросский посоветовал ему прекратить Союзническую войну против Этолии и посвятить себя завоеванию Иллирии и экспедиции в Италию. Последний проект, по его словам, станет первым шагом в борьбе за мировое господство, и сейчас самое время действовать, поскольку римляне потерпели поражение. Согласно Полибию, Филиппа убедили принять этот план (5.101.6-102.1). Во время мирных переговоров между царем и Этолией Агелай из Навпакта, лидер этолийцев, убеждал Филиппа заключить мир со своими греческими противниками и сосредоточить свое внимание на войне в Италии, чтобы добиться мирового господства и не дать римлянам или карфагенянам захватить Грецию. Слова Агелая, говорит Полибий, подтвердили решение, которое царь уже принял в результате совета Деметрия (5.104.1-105.1). Вдохновленный Деметрием, он рассматривал урегулирование дел в Иллирии как предпосылку для вторжения в Италию. Поэтому вскоре он начал войну против Скердилаида, правителя Иллирии, который совершил агрессию против Македонии (5.108). В 216 году Филипп планировал напасть на Аполлонию, греческий город в Иллирии, союзный Риму (ср. 2.11.8), но внезапно отказался от своего проекта, так как ошибочно предположил приближение римского флота (5.109-10). В следующем году царь заключил договор с Ганнибалом. Согласно этому договору, карфагеняне в случае победы обязались заставить римлян отказаться от своей сферы влияния в Иллирии (7.9), впервые приобретенной в 229-228 годах (2.11-12). К этому времени Филипп был явно настроен на конфликт с Римом за контроль над Иллирией. Результатом стала Первая македонская война, разразившаяся в 214 году (ср. 7.13.1).
Неодобрение Полибием иллирийского проекта Филиппа подразумевается несколькими способами. Первый признак вытекает из негативного суждения историка о Деметрии, который вдохновил царя на этот проект. В своем рассказе о второй Иллирийской войне Полибий упоминает о безрассудстве (propeteian) Деметрия (3.16.4), который напал на города в Иллирии, подчиненные римлянам, потому что презирал последних, видя, что они в то время были заняты Карфагеном (3.16.2-3). Во время Союзнической войны (в 218 году) Деметрий призывал Филиппа разрушить этолийское святилище в Ферме, хотя такое поведение (по мнению Полибия) наносит ущерб виновнику (5.9-12). И в этом случае Полибий обвиняет его в безрассудстве (propetes) и отсутствии рассудительности (akriton) (5.12.7). В Мессене (в 215 или 214 году) Филипп по совету Деметрия спровоцировал жестокое столкновение между демократами и консерваторами. После победы демократов царь принес жертву на акрополе Мессены. В этот момент Деметрий посоветовал Филиппу занять цитадель, от чего его отговорил Арат. Полибий осудил первое событие как огромное преступление, ознаменовавшее превращение Филиппа из царя в тирана, добавив, что из–за этого поступка царь потерял доброжелательность своих союзников и доверие других греков, а также потерпел неудачу в своих начинаниях. Что касается акрополя, историк похвалил Филиппа за то, что он послушал Арата и сохранил дружбу с мессенцами, тем самым немного залечив ущерб, нанесенный его предыдущими действиями (7.11-14). Наконец, неразумная (alogiston) и совершенно невразумительная (teleôs akriton) храбрость Деметрия привела к его смерти (в 214 году) во время санкционированного Филиппом безрассудного (eikêi) и опрометчивого (parabolôs) нападения на Мессению (Polyb. 3.19.10-11). Таким образом, Деметрий, сам будучи человеком дурного ума, постоянно давал царю плохие советы. Следовательно, Полибий должен был сомневаться в здравомыслии иллирийского проекта, отстаиваемого этим горе–консультантом.
Второе указание на то, что Полибий не одобрял иллирийского замысла Филиппа, вытекает из сравнения между Деметрием и царем. Сам Деметрий, не считая помехой римлян, поскольку они были заняты Карфагеном, напал на некоторые подвластные им города в Иллирии, но вскоре был изгнан противниками из их иллирийских владений (Polyb. 3.16, 18-19). Ничему не научившись на собственном опыте, он теперь призывал Филиппа напасть на Иллирию, вторгнуться в Италию и добиваться мирового господства, утверждая, что царь добьется успеха, поскольку римляне только что были разбиты Ганнибалом (5.101.6-102.1). Хотя он считает, что Филипп действительно мог бы овладеть Иллирией в 216 году, когда римляне были полностью заняты Карфагеном (5.109-10), сравнение с опытом Деметрия может означать, что Полибий испытывал сомнения по поводу предприятия царя.
Третье указание можно найти в понимании Филиппом совета Агелая. Согласно Полибию, Деметрий убедил царя напасть на Иллирию, вторгнуться в Италию и добиваться вселенской империи (5.101.6-102.1), и его решение было подтверждено словами этолийского государственного деятеля, который увещевал его внимательно следить за войной в Италии, чтобы добиться мирового господства и не дать Риму или Карфагену захватить Грецию (5.104.1-105.1). Таким образом, Агелай, как и Деметрий, призывал Филиппа стремиться к мировому господству, но его совет в действительности сильно отличался от совета Деметрия. Последний, призывая царя завоевать Иллирию и вторгнуться в Италию, подчеркивал элемент агрессивного экспансионизма. Агелай же, советуя царю внимательно следить за ходом Ганнибаловой войны и не допустить, чтобы Рим или Карфаген установили контроль над Грецией, делал акцент на оборонительных мерах. Он ничего не сказал о нападении на Иллирию и Италию. Более того, если Деметрий советовал Филиппу немедленно начать кампании против Иллирии и Италии в попытке завоевать мировую империю, то Агелай призывал царя сначала понаблюдать за ходом Ганнибаловой войны и только потом стремиться к мировому господству. Таким образом, в то время как Деметрий рекомендовал немедленные наступательные действия, Агелай советовал предварительно понаблюдать и принять оборонительные меры прежде чем завоевывать мир. Тем не менее Филипп воспринял слова Агелая как подтверждение своих собственных планов, которые были вдохновлены Деметрием. Таким образом, Полибий предполагает, что Филипп под влиянием плохого советника был настолько уверен в успехе, что неправильно истолковал совет осторожного государственного деятеля. Поэтому историк не зря сомневается в разумности решения Филиппа напасть на Иллирию, поскольку оно вскоре привело к войне между ним и римлянами.
Полибий считал, что Филипп V спланировал войну против Рима, которую в итоге начал его сын Персей (22.18). Историк датирует составление плана Филиппа 186/5 годом, причисляя к этому времени начало непоправимых бед для царского дома Македонии (22.18.1), которые завершились упразднением монархии (22.18.8). Филипп строил эти планы из–за гнева против римлян, побуждавших различные города и народы жаловаться на него и приказывавших ему отказаться от некоторых мест, которые он недавно захватил. В течение нескольких лет царь осторожно избегал прямого конфликта с Римом и для достижения своих целей принимал различные меры; он нанял своего сына Деметрия для защиты своих действий перед сенатом (22.6.1-7; 22.10.1; 22.11.1-4; 22.12.4; 22.13-14; 23.1-3; 23.7-8; 23.9.4-7). Однако в 183/2 году он принял ряд неразумных решений, внушенных ему (по словам Полибия) фуриями и духами возмездия, натравленными на него богиней Фортуной, которая хотела наказать его за его преступления. Терзаемый этими призраками, он переселил политических лидеров из главных приморских городов Македонии в район Эмафии вместе со всеми их семьями, наполнил города верными себе варварами и предал смерти детей казненных им македонцев. Не сумев примирить своих поссорившихся сыновей Персея и Деметрия, он в конце концов был убежден первым казнить второго, который, как оказалось, пользовался слишком большим влиянием и благосклонностью римлян (23.10-11; ср. 23.3.7-9). По поводу этих событий Полибий замечает, что в это время на Филиппа и всю Македонию обрушилось ужасное начало бед (23.10.1). Таким образом он полагает, что непродуманный план царя по борьбе с Римом в конечном итоге привел к неразумным решениям, ускорившим конец Македонского царства.
Так, в книгах 1-29 Полибий часто осуждал врагов Рима за участие в военном конфликте против более сильной державы (или высказывал оговорки, даже когда считал, что у них есть некоторые шансы на успех). В некоторых случаях, однако, он выражал восхищение лидерами государств, воевавших против Рима, или объяснял, как они могли бы вести более эффективную борьбу. Например, Полибий отмечает, что во время Второй Пунической войны Рим и Карфаген соперничали за мировую империю (1.3.7-10). Ганнибал, заявляет он, стремился уничтожить римскую власть (2.14.2). Полибий считает действия Ганнибала великими, поскольку в 23.14.12 он объясняет, что обсуждал их для того, чтобы повысить рейтинг (tês … eukleias heneken) умершего мужа и вдохновить последующие поколения на совершение прекрасных поступков (pros ta kala tôn ergôn). Все, что мы имеем от этого обсуждения, представлено в 23.13, где Полибий подчеркивает выдающееся полководческое искусство Ганнибала, которое позволило ему успешно использовать как воинов очень большое количество людей, принадлежавших к разным народам и говоривших на разных языках, и обеспечить их верное сотрудничество в достижении своих целей (ср. 11.19.1-5). Ганнибал, самый способный полководец (9.9.1-10; 10.33.1-7; 11.19.1-5; 23.13), победил бы римлян, если бы сражался с ними после покорения других народов (11.19.6-7). Таким образом, Полибий предполагает, что пунийский полководец, победив Рим, создал бы гармоничную многонациональную империю, чем бы восхитился историк, так как его очень впечатляло географическое разнообразие достижений Рима (1.2; 6.50.3-4).
Кроме того, Полибий объясняет, что Ганнибалу следовало привести лучший предлог для задуманного им нападения на Сагунт (3.15.1-11), поскольку должное внимание к этому вопросу оказывает существенное влияние на исход войны (ср. 36.2), что пунийский полководец упустил из виду и нанес вред своему делу. Преисполненный неразумия (alogias) и бурной страсти (thymou biaiou), он привел необоснованные предлоги (prophaseis alogous) и несуществующую причину (tên … oukh hyparkhousan [sc. aitian]), создавая впечатление, что он начал конфликт против Рима без причины (alogôs) и несправедливо (adikôs).
Хотя Полибий с сомнением относился к плану Филиппа V по завоеванию Иллирии, он, тем не менее, объяснил, как царь мог бы воевать более результативно. Напав на Аполлонию в 216 году, Филипп внезапно прекратил кампанию, потому что ошибочно решил, что приближается римский флот. Однако на самом деле римляне прислали всего десять кораблей. Если бы царь не бежал, утверждает Полибий, он получил бы контроль над Иллирией, так как римляне в это время были полностью заняты Ганнибалом (5.109-10). Согласно Полибию, Филипп V стремился к мировой империи с 218/7 года (5.101.10-102.1). В 15.24 он описывает вероломное поведение царя на Фасосе в 203/2 году. Он оценивает как неразумный (alogiston) и безумный (manikon), поступок Филиппа, который, хотя и преследовал самые высокие цели и надеялся править всем миром, с перспективами на успех, которые все еще оставались неопределенными, продемонстрировал всем свое вероломство и неверность. Таким образом, Полибий предполагает, что царь повысил бы свои шансы на успех, избежав предательства в Фасосе.
Антиох III переправился в Грецию с армией осенью 192 года с заведомой целью освободить регион (Polyb. 3.7.3; 20.8.1). Однако в Халкиде он женился на красивой девушке, с которой провел всю зиму, пренебрегая войной (20.8.2-5). После морского сражения при Мионнесе (190 г. до н. э.), в котором селевкидский флот был отброшен с большими потерями, царь задержался в Сардах, упуская свои возможности и вообще откладывая военные действия. Когда он узнал, что римляне переправились в Азию, он впал в депрессию и отчаяние (21.13.1-2). Позже Публий Сципион напомнил царскому послу, что Антиох не пытался предотвратить переход римлян в Азию (21.15.8). Таким образом, поведение царя во время войны против Рима иллюстрирует наблюдение, сделанное Полибием в более раннем контексте. Антиох (заявил он) поначалу казался амбициозным, смелым и результативным исполнителем своих замыслов, но с возрастом он стал выглядеть гораздо хуже себя прежнего и разочаровал ожидания других (15.37). Таким образом, Полибий утверждал, что в войне против Рима царь не проявил необходимой энергии и решимости.
Во время Третьей македонской войны царь Персей хотел осуществить великие проекты, но он не стал давать деньги государствам, царям и политическим лидерам. Если бы он не поскупился, заявляет Полибий, то либо одержал бы полную победу и приобрел громадную силу, либо, потерпев поражение, заставил бы многих других разделить его судьбу — результаты, желательные с македонской точки зрения, хотя сам Полибий не приветствовал бы их (28.9.4-8; ср. 27.10). Эвмен II Пергамский попросил у Персея две тысячи талантов в обмен на его нейтралитет и услуги в переговорах о прекращении войны, но отозвал свое предложение, когда македонский царь отказался заплатить всю требуемую сумму (29.5.1-9.6). Персей (говорит Полибий) заплатил деньги Эвмену, рассчитывая, что либо пергамский царь прекратит конфликт, либо, в случае огласки их делишек, на Эвмена свалится вражда Рима (29.9.7-12).
Царь Македонии совершил ту же ошибку в отношениях с иллирийским царем Гентием (29.9.13). Хотя Персей хотел заключить с ним союз, он не дал ему денег (28.8.1-9.3). В конце концов два царя достигли соглашения, по которому Персей обещал передать Гентию триста талантов (29.3.1-4.7). Однако в итоге македонский правитель прислал лишь незначительную часть оговоренной суммы и сразу же проигнорировал свои обязательства, как только Гентий скомпрометировал себя недружественными действиями против Рима (Livy 44.27.8-12 по Полибию). В конце концов, Персей показал себя трусом в битве при Пидне (Polyb. 29.17.3-19.1).
Дидактическая цель «Историй»
Итак, в ранней части своего труда Полибий порицал слабые государства за вступление в военный конфликт против Рима, но в некоторых случаях он хвалил лидеров государств, принявших такой курс, или объяснял, как они могли бы вести более результативную борьбу. Однако в последних книгах историк последовательно осуждал государства, выступавшие в войне против римлян. Эти особенности «Историй» не свидетельствуют о более позднем изменении фундаментального отношения Полибия к Риму, поскольку он неизменно утверждал, что более слабые государства, чтобы защитить свои интересы, должны благоразумно сотрудничать с правящей властью, . Полибий пришел к разным выводам в ранней и поздней частях своего труда потому, что падение Македонского царства ознаменовало для него решающий переход в мировой истории. После 168 года, когда власть Рима практически загрузилась, все государства должны были подчиняться Риму; но до этой даты были случаи, когда определенные государства имели некоторые шансы одержать верх над своим западным противником в вооруженном конфликте. Таким образом, Полибий неизменно осуждал государства, воевавшие против Рима после 168 года, поскольку такой курс мог привести только к гибели; но он не осуждал всех противников Рима в более ранний период, поскольку некоторые из них имели возможность продвинуть свои собственные интересы с помощью военных действий.
Историк писал специально для обучения государственных деятелей политическим вопросам (1.1.1-2; 1.35; 3.7.5; 3.31; 3.118.11-12; 7.11.2; 9.10.13; 10.22.6-10). Тема его труда — рост римского господства в средиземноморском мире, процесс, практически завершенный к 168 году (1.1.5; 1.2.7; 3.3.9; 3.4.2-3), и предмет первостепенной важности для всех людей, обладающих жизненным умом (1.1.5). Поэтому он подчеркивает важность отношений с Римом, выступая за благоразумное сотрудничество как за наиболее трезвую политику для слабых государств. Следовательно, он осуждал тех, кто по глупости ввязывался в губительные войны против превосходящей державы. Как историк Полибий признавал обязанность судить государства в соответствии с фактами, а не на основе пристрастности, поскольку история (заявляет он) не может быть поучительной, если она не беспристрастна (1.14.1-8; 8.8.7; 10.21.8; 12.15.9; 16.14.6; 38.4). Поэтому он судил государства, воевавшие против Рима, на основе их относительной силы в международном порядке. Главный урок «Историй» заключается в том, что если до 168 года некоторые народы (например, карфагеняне) имели некоторые шансы одержать верх над Римом в военном конфликте, то после этой даты такой курс мог привести только к разрушительному поражению. Этот урок имел непосредственное отношение к современникам, и будущие поколения смогут применить его в своем собственном контексте.
Полибий также хотел, чтобы «Истории» служили руководством в военных делах. Он писал для того, чтобы проинструктировать лидеров и генералов, которые в будущем могут оказаться в ситуации, когда им придется участвовать в вооруженном конфликте. Поэтому он хотел объяснить, какие принципы и методы они должны использовать (9.9.9-10; 9.12-20; 9.26a; 10.16.1-17.5; 10.23-24; 10.32.7-33.7; 10.43-7; 23.14.12 с 23.13). По этой причине он хвалил или критиковал поведение и решения лидеров и полководцев во время войны. И снова Полибий как историк признал обязанность судить правителей и полководцев на основании качества их поведения и решений, а не в соответствии с личными предубеждениями, поскольку цель истории — дать примеры, которым другие могут подражать или избегать (9.9.9-10). Таким образом, некоторые из неримских лидеров и полководцев, изображенных в ранней части «Историй», заслуживали похвалы, поскольку они представляли собой ценные примеры для обучения последующих поколений. По этой же причине Полибий иногда объяснял, как они могли бы сражаться более результативно.
Отношение Полибия к врагам Рима свидетельствует об определенной интеллектуальной дистанции от правящей власти с его стороны. Павсаний (8.37.2) рассказывает, что на стене колоннады в святилище Персефоны в Ликосуре, недалеко от Мегалополя, был скульптурный рельеф Полибия. На рельефе была надпись, в которой говорилось, что Греция не была бы повергнута (mê an sphalênai), если бы во всем слушала (epeitheto) Полибия, и что когда греки наломали дров (hamartousêi), помощь пришла только через него. Эта почетная надпись намекает на дидактическую цель историка и его заботу об интересах менее могущественных государств, что уже отмечалось выше. Таким образом, критика Полибием более слабых государств, вступивших в военный конфликт против Рима, не была вызвана привязанностью к правящей силе. Его мировоззрение — это не патриотический сын или преданный последователь Рима, а скорее реалистичный иностранец, озабоченный интересами государств, вынужденных иметь дело с Римом, и незаинтересованный наставник, дающий советы будущим поколениям о международной политике и ведении войны. Таким образом, хотя Полибий сосредоточился на современной реальности римской власти, его мысли также устремлены далеко в будущее, когда ее непревзойденное господство, сойдя с арены мировых дел в хранилище исторических записей, будет служить примером для наставления потомства.