О братской любви
Введение
В этом трактате Плутарх организовывает свой материал более методически, чем он то обычно делал. В главах 1-7 он доказывает, что братская любовь в согласии с природой; в главах 9-19 обсуждает как нам следует вести себя по отношению к брату: а) когда наши родители ещё живы; б)когда они уже умерли; в) когда ваш брат младше вас; г) когда он старше вас, а так же причины ссор и их улаживание. Завершает он несколькими превосходными рассказами о любви к детям братьев.
То, что Плутарх написал это сочинение после «Как отличить друга от льстеца», «О множестве друзей» и жизнеописания Катона Младшего доказал С. Brokate (De aliquot Plut. libellis, diss. Göttingen, 1913, р. 17-24; 58). Плутарх, как кажется, заимствует некоторое количество более или менее не имеющего отношения к делу материала о дружбе из тех трактатов, а так же кое–что заимствует из трактата Феофраста «О дружбе».
Трактат находится под No 98 в списке Ламприя.
О братской любви
I Спартанцы называют древние изображения Диоскуров δοκανα; они состоят из двух параллельных деревянных брусьев, соединённых двумя другими брусьями, поперёк них положенными [1]; и такой характер приношения — неделимый и общий представляется наиболее соответствующим братской любви этих богов. Точно так же и я посвящаю этот самый трактат «О братской любви» вам Нигрин и Квиет [2] — единый дар для вас двоих, равно заслуживают этого. И поскольку наставлениями, в этом трактате содержащиеся, вы уже пользуетесь в жизни, вы скорей будете казаться сами представляющими в их пользу доказательства, нежели побуждаемыми исполнять их; а удовольствие, что вы получаете от добрых дел будет упрочивать вас в своих суждениях по мере того, как поступки ваши будут получать одобрение мудрых и преданных добродетели зрителей. Аристарх, отец Теодекта [3], говорил обыкновенно, насмехаясь над толпой софистов, что в старину было только семь софистов [4], а в его время не легко найти равное число не софистов. А по собственным моим наблюдениям братская любовь столь же редка в наши дни, сколь редка была в старину ненависть меж братьев; а когда её примеры всё ж являлись, то настолько изумляли, что за их странность демонстрировались всем в трагедиях и в иных публичных представлениях в качестве назидательных примеров. А сегодня люди, сталкиваясь с братьями, что благожелательны друг к другу, удивляются им не меньше, чем тем знаменитым сыновьям Молиона, что по общему мнению, родились сросшимися вместе [5]; а совместное пользование отцовским достоянием, общие друзья и рабы ныне столь же удивительны и необыкновенны как когда б одна душа пользовалась одновременно руками, ногами и глазами пары тел, вместо одного.
II Но, однако же, сама природа нам даёт примеры сколь у ней обычно пользование братским принципом и притом нам близкие; ведь само наше тело создано ею так, что большинство необходимейших его частей двойные, словно братья–близнецы [6] — руки, ноги, глаза, уши, ноздри; и она этим учит нас, что разделила их таким образом для взаимного сохранения и помощи, а не для разногласья и раздора. И когда она придала рукам неравное число пальцев, то снабдила нас самым точным и искусным изо всех инструментов, так что древний философ Анаксагор даже называл руки причиной всякого человеческого знания и мудрости [7]. Однако, истинно, как кажется, противоположное [8]. Ведь не обладание руками делает человека мудрейшим из животных, но его природная разумность и способность к искусствам были причиной того, почему ему эти органы были природой предоставлены. И для всех очевидно, что природа создаёт из одного семени и одного источника двух, трёх или даже больше братьев не для их различия и противостояния друг другу, но чтоб будучи разделены, они могли бы легче взаимодействовать и сотрудничать друг с другом. Ведь и в самом деле, созданья, что имели бы три тела и сотню рук, если б таковые, были бы и в самом деле рождены, были бы соединены вместе всеми членами, не могли бы ничего делать друг от друга независимо и удаляться друг от друга, как то могут братья; ведь они могут либо оставаться дома, либо находиться за его пределами, так же как и отправлять общественные должности и заниматься земледелием и при этом друг другу помогать, если следуют тому принципу благожелательности и согласия, что заложен в них природой. Если же они ему не следуют, то ничем не отличаются, я думаю, от ног, что друг другу делают подножки или же от пальцев, что противоестественным образом переплетаются и меж собою перекручиваются [9]. Ведь когда в одном и том же теле влажность и сухость, холод и тепло составляют единую природу и пребывая в единении и согласии меж собой, то тем самым порождают в нем наилучшее и приятнейшее самочувствие и гармонию, без которых нет ни удовольствия ни проку ни «в деньгах», ни
в царской той богоравняющей мощи [10];
но когда между ними возникает слишком острая борьба, то они постыднейше повреждают душу и даже разрушают; точно так же коль меж братьями согласье, то семья и дом прочны и процветают, а друзья и близкие, словно слаженный и гармоничный хор ничего меж собой несогласного не свершают, не говорят и даже и не думают; но
часто при распрях почёт достаётся в удел негодяю [11],
рабу–клеветнику или же льстецу, который проникает в дом извне или же какой–нибудь иной зловредной личности. Ведь как при недугах телу отвратительна его обычная диета и в нём возникает страстное желание к необычной для него и вредной пище, так и клевета и подозрения, возникающие против родичей, порождают зло и дурные связи и знакомства, проникая извне, заполняют освободившееся место [12].
III Это правда, что аркадский прорицатель, как о том свидетельствует Геродот, будучи лишён собственной ноги, сделал деревянную; но тот, кто поссорившись с братом, берёт себе в друзья незнакомца с агоры или из палестры, выглядит добровольно отрезающим член своего собственного тела и пытающимся присоединить к нему совершенно чужеродный. Ведь воистину, та самая наша неизбывная потребность, что желает и ищет дружбы и товарищества, учит нас уважать, лелеять и поддерживать родных, ибо мы от природы неспособны жить отшельнической жизнью, чужды дружбы и общения. Потому–то верно говорит Менандр, что
Того, кому бы нам довериться,
Не на пирах же, не в увеселениях
Искать? Нашёл ты друга хоть подобие –
Считается, что благо небывалое [13].
Ведь в большой мере дружба — это только тень, подражание и образ той первой дружбы, что природа вложила в детей по отношению к родителям и в братьев к братьям; и как тот, кто не уважает и не чтит такую дружбу может дать залог благоволения человеку незнакомому и чуждому? Или что за человек тот, кто обращается к своим приятелям «брат» в письмах и приветствиях и пренебрегает обществом того самого брата именем которого так всуе пользуется? Ведь достойно безумца как одновременно украшать изображение брата и одновременно самого его подвергать побоям и увечьям, так и уважать и чтить имя «брат» в других и одновременно ненавидеть и гнушаться собственного брата, ибо это ведь поступок того, кто явно нездоров и кому никогда не приходило в голову, что Природа изо всех вещей самая священная.
IV Стоит вспомнить, например, как я в Риме был третейским судьёй меж братьями, из которых один имел репутацию философа. Но он, как оказалось, ложно выдавал себя не только за философа, но даже и за брата. Я ведь указал ему, что теперь самое время для него доказать что он философ, выказав уменье управлять собой, ибо он обращался столь неподобающим образом со столь близким родичем как брат и проявив столь необходимые теперь знания и образованность, что он обладал. «Твой совет», — отвечал мне мой философ, — «может быть хорош для несведущего новичка, но я, со своей стороны, не придаю столь великой важности тому, в чём ты так категоричен, именно происхождению от одних родителей». «Что до тебя», — я на это отвечал, — «очевидно, что для тебя неважно, даже лишено всякого значения, из каких ты вообще происходишь чресл». Но конечно все другие философы, даже если так не думают, то по крайней мере неустанно повторяют, что Природа и Закон, на который опирается природа, назначают родителям, после богов первое и высочайшее из мест [14] и что нет ничего, столь угодного богам, чем доброжелательность и рвение в отношении тех, кто нас породил и воспитал, кто «столь много нам одалживал, пока мы были юны» [15]. А с другой стороны, ни в чём так не проявляется натура нечестивая, как в пренебрежении родителями или в нанесении им обид. Таким образом, в то время как в отношении всех других нам запрещено причинять им зло, то в отношении матери с отцом если мы только лишь не всегда доставляем им удовольствие, словом или делом, даже если в том и нет никакого преступления, люди почитают это нечестивым и противным Закону. Ну а чем же, что за делами, что за одолжениями и к кому расположением, может молодой человек доставить больше удовольствия родителям, чем неизменной доброжелательностью и дружеским расположением к брату?
V И это легче уяснить от противного. Ведь, когда мы замечаем, что родителей огорчают сыновья, что жестоко обращаются с рабами, уважаемыми матерью с отцом и пренебрегают саженцами или пашней, доставляющими удовольствие родителям и нерадивы в уходе за собакой или лошадью, огорчая этим старших, ощущающих к ним ревнивую привязанность; далее когда мы замечаем, что родители раздосадованы тем, что дети их пренебрегают и освистывают те зрелища, представления, тех атлетов, что у них самих вызывают восхищение, повторяю когда мы всё это замечаем, то разумно ли предполагать, что родители будут безразличны к ссорам сыновей, их ненависти и вражде друг к другу, безразличны к тому, что их интересы и дела враждебны и что они, наконец, друг друга губят? Нет, никто не может заявить, что родители к такому безразличны. Следовательно, когда, с другой стороны, братья любят друг друга, чувствуя привязанность и поскольку Природа разделила их телесно, то соединяются в чувствах и поступках, разделяя как труды, так и отдых с играми, их братская любовь сладостна и «питает старость» [16] их родителей. И поскольку ни один отец так не любит ни ораторское искусство, ни почести, ни богатство, как своих детей, постольку, видя собственных детей достигшими ораторской славы, приобретшими богатство иль снискавшими высокую должность он испытывает не больше удовольствия, чем любуясь тем, как они друг друга любят. Что до матерей, то об Аполлониде из Кизика, матери царя Эвмена и других трёх сыновей — Аттала, Филетера, Афенея говорят, что она всегда поздравляла себя и благодарила богов не за власть или богатство, но за то, что она видит этих трёх сыновей словно бы телохранителями старшего, проводящего свои дни без страха быть окружённым братьями с мечами и копьями в руках [17]. Возвратясь опять к отцам, вспомним, что когда Артаксеркс узнал, что его сын Ох, злоумыслил на своих братьев, то отчаялся и умер [18]. Ведь
Жестоки меж братьями войны,
как сказал Еврипид [19] и жесточайшие из всех они для их собственных родителей. Ведь тот, кто ненавидит своего собственного брата вряд ли сможет удержаться от порицания отца, зачавшего и матери, породившего его [20].
VI Писистрат, женившись во второй раз когда его сыновья стали уже взрослыми, говорил, что поскольку почитает их людьми достойными и добродетельными, захотел стать отцом большего числа детей подобных им. Превосходные и справедливые сыновья будут не только больше любить друг друга ради их родителей, но и так же, друг ради друга, больше любить своих родителей; и они всегда станут и говорить и думать, что хотя они обязаны своим родителям многими благодеяньями, величайшее из них то, что они — братья, так как это воистину самое драгоценное и сладостное из всего от них полученного [21]. Ведь воистину прав был Гомер изображая Телемаха полагающим, что отсутствие братьев является несчастьем:
Кронов сын обрёк нас в каждом колене одного лишь сына иметь [22].
Гесиод же неправ, советуя «одного только сына иметь» [23], чтобы тот унаследовал отцовское имение, неправ потому также, что сам был учеником Муз [24], которые получили своё имя оттого, что были «всегда вместе» (ομου ουσαι) [25], вечно пребывая в согласии и сестринской любви [26]. Таким образом, для родителей, любовь сына к брату — очевидное доказательство любви к ним самим; для детей же нет лучшего урока и примера, чем любовь к брату их отца. И напротив, для детей дурной пример, унаследовать от отца вражду к родному брату. Ведь кто до старости дожил в ссорах, раздорах и судебных тяжбах с братьями, а своих детей увещает жить в согласии
Целитель других, сам же — сплошная болячка [27]
тот, из–за собственных поступков, все свои слова лишает силы. Если, например, Этеокл Фиванский заявил относительно своего брата, что
На путь светил полнощных, и в бездну
Подземную, и к ложу солнца я
За скипетром пошёл бы не колеблясь,
Когда бы там он спрятан был [28],
а затем увещает собственное чадо:
Не видишь прекраснее её богини,
Что Равенством зовётся на земле.
Среди людей она так мирно правит,
Друзей она и ратников роднит
И с городом связует город вольный [29],
то кто не стал бы презирать его? И что за человек был Атрей, если после того как подал своему брату роковую пищу, поучал своего собственного сына:
И кто помочь способен, коль беда случится,
Как не друзья, что связывают прочно узы крови? [30]
VII Итак, до крайности необходимо совершенно очиститься от всякой неприязни между братьями, как весьма прискорбной для родителей, причиняющей им столько беспокойства [31], для детей же пагубной, ибо подаёт дурной пример. Кроме того ненависть меж братьями — превосходный повод к клевете и к обвиненьям против них; ведь сограждане считают, что поскольку братья тесно связаны вместе общим воспитанием, совместной жизнью, узами родства, то не могут стать смертельными врагами, если каждому из них ничего не ведомо о множестве проступков, совершённых братом. Ведь должны быть, полагают они, очень веские причины для того, чтобы разрушить братское благоволенье и любовь. Потому–то нелегко добиться примиренья братьев; ведь хотя предметы, что соединены были прежде, даже если сила клея ослабеет, можно снова склеить вместе и таким путём вновь соединить, но живые тела выросшие вместе, а затем разрезанные или же разделенные пополам как–либо иначе, невозможно сварить или же соединить как–либо ещё. Дружба, связанная вместе долгой близостью, даже если друзья и расстались, может с лёгкостью возобновиться, но когда братья разрывают узы, коими связала их Природа, то не могут без труда сойтись опять и даже если и сойдутся, то всё равно несут на себе недолеченную язву подозрения. Иль вернее, всякая неприязнь между чужими, что прокрадывается в сердце вместе с прочими мучительными чувствами — гневом, завистью, сварливостью, памятью обид — вызывает боль и помутнение рассудка; но когда враждебность — к брату с которым надо разделять жертвоприношения и священные семейные обряды, занимать — по смерти одну и ту же гробницу, а при жизни, может быть одно и то же или же соседнее жилище, то такая враждебность сохраняет тягостную и мучительную ситуацию на глазах у нас, каждый день напоминая нам о безумии и безрассудстве, делающих приятнейшее выражение лица самого близкого из родичей угрожающим и гневным, а голос, с детства бывший столь близким и любимым, самым отвратительным на слух. И хотя они видят множество примеров братьев, вместе пользующихся одним и тем же домом и столом, нераздельным поместьем и рабами, но однако же у них разные друзья и гости и они считают для себя враждебным всякого близкого к их брату. Далее очевидно, что хотя новых друзей и собутыльников можно «приобресть как добычу», а родичей по браку можно «вновь стяжать» [32], словно бы оружие или же какие–то орудия, если старые почему–либо утрачены, но однако обрести другого брата невозможно [33], так же как приобрести новую руку, если старая утрачена или новый глаз, если старый выбит. Потому–то верно поступила персиянка, заявив, когда ей пришлось выбирать сохранить ли в живых брата или же ребёнка, что другое дитя она может обрести, брата ж нет, ведь её родители уже скончались.
VIII «Что ж тогда», — спросит кто–нибудь, — «делать тому, у кого плохой брат»? [34] Здесь прежде всего следует напомнить: в дружбе, всякого рода и степени близости можно отыскать низкое и подлое; и согласно Софоклу
Исследуй те черты, что человеку свойственны
И обнаружишь, сколь они дурны [35].
Ведь если присмотреться к нашим отношениям с родственниками, друзьями или же возлюбленными [36], то окажется, что они смешаны с низостью, несвободны от страстей и нечисты от зла. Один спартанец, женившись на жене–малютке [37] сказал, что из всех зол выбрал наименьшее; но для братьев разумным советом было бы примириться с тем злом, с которым они наиболее близки и знакомы, а не пытаться испытать и изведать незнакомое; ведь старое зло, как нечто неизбежное упрёка не заслуживает, новое же достойно порицания, ибо добровольное. Ведь не собутыльник, не товарищ по оружию и не гость, но тот, кто одной крови и того же воспитания, кто рождён от одного отца и матери
Скован цепями чести, что выковал не человек [38].
И столь близкому родичу вполне уместно попускать и позволять некоторые ошибки и проступки, говоря ему когда он ошибается:
«Мне невозможно в несчастье покинуть тебя [39],
будь то некая порочность или же безумие, чтобы по неведенью, не карать, ненавидя это, слишком строго и сурово, тот изъян, что в тебе заложен семенем отца и матери». Ведь как сказал Теофраст [40] относительно людей чужих, не нашей крови, скорей решение о них выносимое должно идти впереди любви и привязанности к ним, чем любовь предписывать решение; но когда природа отказывает решению в этой привилегии и не дожидаясь когда, по пословице, съеден будет модий соли, сразу, от рожденья вкладывает в нас к родичу любовь [41], то в таком случае, судя о его проступках, мы не должны быть слишком строги и суровы. И поскольку это так, что вы скажете о тех, кто подчас с готовностью мирится с проступками чужаков, не связанных с ними никаким родством, людей встреченных на каких–то там пирушках, в палестре или же на агоре, получает удовольствие от их компании, но неумолимы и суровы к своему родному брату? Почему иные преисполнены любви к разводимым ими свирепым псам и коням, рысям, даже просто кошкам, обезьянам, львам и не могут выносить вспышки гнева, глупости или же претензии собственных родных братьев? Почему другие жертвуют коней и иную собственность сожительницам или же гетерам и ссорятся с родными братьями за место для постройки или часть совместной собственности? Наконец, почему иные именуют «ненавистью к злу» [42] ненависть к своим родным братьям, неустанно их преследуют, попрекают и проклинают за любой проступок, а к другим, чужим не питают за то же самое никакой обиды, часто посещают их и проводят время в их компании?
IX Итак, да послужит всё вышесказанное введением к дальнейшему. Но позвольте нам взять в качестве отправной точки наших увещаний не раздел отцовского имущества, как то делают другие писатели, но порождаемые завистью ссоры меж детьми при живых ещё родителях. Эфоры, когда Агесилай послал каждому члену герусии по быку, в знак их выдающихся заслуг, наложили на него за это штраф, указав в качестве причины то, что таким демагогическим способом обретения народной популярности он пытается заполучить в качестве собственных своих сторонников тех, кто принадлежит государству [43]; но вполне возможно посоветовать сыну заботиться о своих родителях, но не с целью приобрести их благосклонность только для себя одного или обратить её с других на себя. Ведь такую демагогию многие обращают против собственных своих братьев, прикрывая собственную алчность благовидным, но несправедливым предлогом; ведь они лишают их величайшего и прекраснейшего из наследств — благосклонности родителей, рабски и бессовестно становясь на их пути, выбирая для нападения тот момент, когда родители заняты и ничего не подозревают, в частности выказывая себя почтительными, послушными и благоразумными в тех делах, в которых, как они считали, их братья ошибались или по крайней мере так казалось. Истинный же путь тот, чтоб когда сын видит, что его отец в гневе на его брата, он бы разделил его участь, принял вместе с ним на себя удар и таким образом ослабил гнев, а затем оказанием различных услуг и одолжений так или иначе помочь своему брату возвратить благорасположение отца. Если проступок брата пред отцом состоит в каком–то упущении, он в защиту брата может сослаться на отсутствие благоприятной возможности или же на то, что он занят был чем–либо другим или наконец, на то, что по своей натуре он может быть более смышлён и полезен в чём–либо другом. Очень к месту тут так же и слова Агамемнона:
«Часто медлителен он и как будто к трудам неохотен, —
Но не от праздности низкой или от незнания дела:
Смотрит всегда на меня, моего начинания ждущий [44]
и это ради меня он сделал то, что сделал». И отец охотно согласится если сын подаст все происшедшее в смягчённых выражениях [45] и поверит своему сыну когда тот назовёт легкомыслие и небрежность своего брата простодушием, глупость — прямотой, а его сварливость — неспособностью сносить неуважение к себе; в результате тот, кто действует как примиритель уменьшает гнев против своего брата и одновременно увеличивает благоволение своего отца к себе.
X И лишь после того как брата удаётся таким образом защитить от последствий заблуждения, брату следует обратиться к нему и резко отчитать, указав со всей откровенностью на его ошибки в том, что им совершено и что упущено. Ведь не следует ни давать воли брату, опустив поводья, ни стараться растоптать его, впавшего в ошибку (ведь последнее — действие того, кто злорадствует над согрешившим, первое — того, кто помогает грешнику в его грехе и к нему подстрекает), но надлежит увещать его в качестве того, кто заботится о брате и скорбит о нём. Потому–то тот, кто был самым ревностным защитником брата пред родителями должен перед братом стать самым суровым обвинителем. Но когда брат невиновен в том, в чём он обвиняется, то хотя и правильно во всём ином покорствовать родителям и сносить всё их неудовольствие и гнев, но просить за брата, подвергающегося суровому порицанию или же наказанного и оправдывать его перед родителями — дело достойное и не заслуживающее никакого порицания; и не следует в тот момент бояться, что на тебя могут быть обращены слова Софокла
Ты негодяй? И судишься с отцом? [46],
когда ты со всей прямотой выступаешь в пользу брата, с которым, как тебе представляется, обошлись несправедливо. Что же до родителей, то когда они поймут, что ошибались, то такая «тяжба» сделает их проигрыш в ней сладчайшим, чем победа.
XI После же того как отец умрёт, для брата будет правильным, даже более чем при его жизни, питать к брату прочное благоволенье и любовь, тотчас разделив горем и слезами его привязанность к умершему, отвергая наговоры прислуги и клевету приятелей, веря всем рассказам о братской любви Диоскуров, а в особенности же тому, что Полидевк ударом кулака убил человека, нашёптывавшего ему о его брате что–то там дурное. А когда братья пожелают разделить отцовское имущество, то они, прежде всего, не должны объявлять войны друг другу, как поступает большинство, а затем издав
Воинский клич «алала!»,
Дитя Войны, [47]
выступать, встретившись друг с другом уже во всеоружии, но должны всячески быть начеку относительно этого раздела, ясно сознавая, что для многих братьев он становится началом непримиримого раздора и вражды, хоть случается подчас, что дружбы и согласия. И когда этот день всё–таки настанет, то пусть они или сами меж собой или же в присутствии друга равно им обоим близкого в качестве свидетеля, дав и взяв «по жребию Справедливости», как сказал Платон [48], то что подходяще и предпочтительно для каждого, пребывают всё ж во мнении, что разделены были лишь забота и управление имуществом, но что пользование и владение им остаются не установленными и не распределёнными меж ними. Те ж кто стремясь превзойти друг друга по расчетливости умыкают друг у друга кормилиц или мальчиков–рабов, что воспитаны были с их братьями и являлись их верными спутниками в жизни, те превосходят братьев ценностью своих рабов, но теряют наибольшую и ценнейшую часть наследства — братскую дружбу и доверие. А есть, знаем мы, и такие, кто даже и не ради выгоды, а просто из любви к раздорам проявляют к отцовскому имуществу не более приличия, чем к добыче взятой у врага. Из числа их были опунтцы Харикл и Антиох, которые до тех пор не отставали друг от друга, пока не разделили пополам серебряный кубок и не разорвали плащ и словно б меж героями трагедии, поражёнными проклятием,
Острие меча меж ними дом отцовский поделило [49].
Некоторые даже хвалятся перед посторонними как они с помощью ловкого обмана и мошенничества получают при разделе долю лучшую, чем братья, когда бы им скорее следовало радоваться и гордиться тем, что они превзошли своих братьев в справедливости, щедрости и уступчивости. Это стоит показать на примере Афенодора, ведь все мои земляки до сих пор всё ещё об этом говорят. У него был старший брат по имени Ксенон, который будучи управляющим имением Афенодора растратил большую часть его имущества; наконец Ксенон, изнасиловав женщину, был за это осуждён и утратил остальное имение, конфискованное в императорскую казну. Но Афенодор, хоть и был ещё безбородым юношей, когда часть его денег была ему возвращена, не пренебрёг своим братом, но выложил перед ним все полученные деньги и разделил их; и хотя тот и при этом делении отнёсся к нему несправедливо, он не выразил негодования и не передумал, но спокойно и весело перенёс безумие и глупость брата, чем прославился нав всю Грецию [50].
XII Когда Солон [51], говоря о принципах правления заявлял, что равноправие войны не производит, он рассчитывал очень сильно выиграть во мнении толпы вводя демократический принцип — арифметическую пропорцию [52] вместо более здравой — геометрической [53]. Что же до того кто даёт братьям относительно отцовского имущества совет согласный с тем, что даёт Платон гражданам своего государства [54], а именно упразднить, если то возможно, понятия «моё» и «не моё», а если это невозможно, сохранять равноправие и держаться за него и таким путём заложить справедливое и прочное основание мира и согласия [55], то советую ему привести при этом несколько известнейших примеров, таких например как ответ Питтака лидийскому царю [56], который спросил есть ли у него деньги. «Вдвое больше», — отвечал тот, — «чем хотелось бы теперь, когда мой брат умер». Но поскольку не только получение денег или их потеря делает «меньшее враждебным к большему»[57], но и в целом, как сказал Платон [58], неравенство порождает волнение, а равенство — покой, то всякое неравенство опасно как способствующее ссорам между братьями и хотя для них и невозможно быть во всех отношениях равными друг другу (ведь, с одной стороны, природа с самого начала все дары распределяет неравно, а затем, позже и неравный жребий, что дарует фортуна порождает ревность с завистью — самые постыдные недуги и пагубные язвы [59], губящие не только частные дома, но и государство в целом), всё же против неравенства надо быть на страже и заботиться о том, чтоб оно не возрастало. Потому–то, во–первых, мы советуем брату сделать своих братьев соучастниками в том, в чём ты считаешь себя их превосходящим, укрась их частью своего доброго имени, удостой своей дружбы и если ты более искусный оратор, чем они сделай своё красноречие доступным для их употребления, как если бы оно было не менее их, чем твоё; во–вторых, не проявляй по отношению к ним ни высокомерия, ни презрения, но скорее уступая им и сообразовываясь с их характером, постарайся чтоб они твоему превосходству не завидовали и смягчи, насколько это достижимо, превосходство над ними собственной твоей судьбы умеренностью духа. Так Лукулл [60], например, отказался от мысли получить должность прежде своего брата, более старшего чем он, но тратил собственное своё время на выдвижение своего брата. И Полидевк [61] отказался один стать богом, но предпочёл скорее стать полубогом вместе с братом и соучаствовать в смертной его доле, на условии соучастия Кастора в его бессмертии. «Но ты сам, столь удачливый», — может кто–нибудь сказать, — «выкажи же сам такую расположенность, чтоб не умалив нисколько нынешнего своего блеска, столь тебя украшающего, сделать другого равным в нём участником, чтоб он мог наслаждаться сиянием твоей репутации, превосходства или процветания». Ведь и в самом деле так и поступил Платон, прославив своих братьев тем, что вывел их персонажами лучших из своих сочинений, Главкона и Адиманта — «Государства», а Антифона, самого младшего из них — «Парменида».
XIII Далее, хоть неравенство в нравах и судьбах братьев существует всегда, но однако ж невозможно, чтоб один из них во всём и вся превосходил другого. Заявляют ведь, что даже элементы, зародившиеся из одной субстанции, обладают противоположными свойствами; но никто не видел, чтоб из двух братьев, происшедших от одних отца и матери один подобен был стоическому мудрецу [62], одновременно красивый, добрый, щедрый, знаменитый, богатый и красноречивый, ученый и притом ещё благотворитель, а другой уродливый, злой, скупой, безвестный, бедный, косноязычный и невежественный да ещё и мизантроп. Ведь так или иначе, даже в самых низких, подлых и презренных созданиях существует какая–то доля милосердия, способности или же природной склонности хоть к чему–то доброму:
Так среди поросли дрока и жёсткого чертополоха
Может расцвесть иногда белый душистый левкой [63].
Таким образом тот, кто лучше в ряде отношений, если он не старается скрыть или преуменьшить это в отношеньях с братом или даже тычет этим, словно бы тщеславный атлет, что всегда жаждет первых мест и в свою очередь уступить и согласиться, что его брат лучше и удачливей во многих отношениях и таким образом устранять всякую почву для возникновенья зависти, тот огонь её разжигает, а не тушит, уж не говоря о том, чтоб не позволять ему зародиться и возникнуть. Тот же, кто делает брата постоянным своим помощником и советчиком в делах в которых его превосходит, как например в судопроизводстве, сам будучи защитником, в государственных делах, сам будучи политиком, вообще в практических делах, сам в них зная толк, короче тот, кто не пренебрегает им, не оставляет его без того, что достойно внимания и приносит почести, делая его соучастником во всех достойных предприятиях, используя его, когда тот присутствует, дожидаясь — когда отсутствует и в целом всячески выказывая, что его брат муж не менее дельный, нежели он сам, но только более склонный избегать власти и славы, то себя не лишает ничего, брату же много добавляет.
XIV Таковы советы, что можно дать брату, превосходящему других. Брату же в чём–то низшему мы, с другой стороны, заметим, что он должен принять во внимание то, что брат его не единственный, кто богаче, учёнее, знаменитее его, но что он ниже также и множества других, десяти тысяч по десять тысяч
Рвущих плоды широкой земли; [64]
так завидовать ли ему всякому, проходящему мимо иль среди такого множества удачливых, тот один лишь должен огорчать и мучить, что всех ближе и дороже, тот что не оставил никому другому места превзойти его в убожестве. И как Метелл считал, что римляне должны быть благодарны богам за то, что такой великий муж как Сципион не родился где–либо ещё, так и каждый из нас должен молиться, если то возможно, преуспеть более, чем все другие, но если это невозможно, чтоб его брат имел такое превосходство и влияние, какого ты желал бы для себя. Но некоторые по своей природе так несчастливы в вопросах правильного поведения, что восхищаются знаменитыми друзьями и гордятся, если находятся в отношениях гостеприимства с полководцами и богачами, но считают, что блеск их братьев затмевает их самих и восторгаясь рассказами об успехах отцов и главнокомандованиях прадедов — делах, от которых они не получили никакой пользы и в которых не имеют доли, делаются удручены и подавлены когда их братьям удаётся унаследовать богатство, быть избранными на высокую должность или же вступить в брак с знаменитыми семействами. Им не следует никому завидовать; если же для них это невозможно, то они должны обратить свою злокозненность вовне [65], обратив её на тех, кто не их крови, как то делают те, кто предотвращают внутренние мятежи с помощью внешних войн:
Множество здесь для меня и троян и союзников славных,
Множество здесь для тебя аргивян, поражай кого можешь — [66]
подходящие объекты для зависти и ревности.
XV Братья не должны уподобляться чашкам весов, так чтобы один опускался, когда другой поднимается наверх, но как меньшие числа в арифметике умножают большие и сами ими умножаются, так и ты должен дать взрасти своему брату и одновременно самому взрастать вместе с ним в общем блеске. Не бывает же ведь так, чтоб один палец, тот который пишет и играет на музыкальных инструментах был бы высшим, чем тот, который делать этого не может, от природы или не сумевши обучиться, но тем или иным образом все они умудряются действовать совместно и помогать друг другу, будучи созданы неравными, словно бы поставили перед собой определённую цель и наибольший не может обойтись без помощи наименьшего, расположенного от него на противоположной стороне. В этом духе поступали Кратер, брат царя Антигона и Перилай, брат Кассандра, помогая один в отправлении военных, а другой — внутренних дел; люди же подобные Антиоху [67] и Селевку [68], а так же Грипу [69] и Кизикену [70], не желавших играть второстепенные роли при своих братьях, но жаждавших пурпура и короны, навлекли на себя, друг на друга и на всю Азию много горя. Но так как зависть и ревность к тем, кто превосходит их в славе и почестях от природы свойственна главным образом людям амбициозным и тщеславным, то чтобы уберечься от этого порока представляется весьма целесообразным, чтобы братья не стремились снискивать почести и влияние на одном и том же поле, но в различных сферах деятельности. Разумеется, дикие животные, что питаются одного и того же рода пищей враждуют за неё друг с другом и атлеты, состязающиеся за одно и тоже, разумеется — соперники, но кулачные бойцы дружатся с панкратиастами, а бегуны на длинные дистанции расположены к борцам и они взаимно друг другу помогают и друг друга поощряют. В этом то и кроется причина, почему из сыновей Тиндарея Кастор побеждал в беге, Полидевк же — в кулачном бое. И Гомер поступает мудро, представляя Тевкра знаменитым лучником, а его брата — первым среди тяжеловооружённых:
Тевкр же бросался назад, и, как к матери сын, приникал он
К брату Аяксу, и сильный щитом покрывал его светлым. [71]
Так и из числа тех, кто служит государству полководцы не завидуют вождям народа — демагогам, из тех, кто занимается ораторским искусством адвокаты не завидуют учителям риторики, наконец, из числа врачей терапевты не только не завидуют хирургам, но и даже друг с другом консультируются и друг друга хвалят. Братья, снискивающие себе славы и высокого положения в одной и той же сфере деятельности уподобляются тем, кто возгорелся любовью к одной и той же женщине и стараются опередить друг друга в том, чтобы выказать ей знаки уважения и внимания. Ведь и в самом деле те, кто путешествуют разными дорогами, не имеют возможности оказать друг другу помощи, те ж кто следуют различным жизненным путём стремятся избегать зависти и порой оказывают друг другу величайшие услуги; таковы были Демосфен и Харес, Эсхин и Евбул, Гиперид и Леосфен; из них первый в каждой паре выступал перед народом с речами и составлял законы, а второй командовал войсками и и преображал слова в дела. Потому–то тем, кто не в силах, по своей природе, разделять без зависти славу и влияние собственного брата следует отвращать, сколько то возможно, собственные свои стремления и амбиции от стремлений и амбиций братьев, так чтоб их успехи, приносили каждому из них удовольствие, а не порождали боль [72].
XVI Но помимо этого всего, мы должны ещё остерегаться вредной болтовни родных, домочадцев, иногда даже и жены, которая подчас присоединяется к другим, возбуждая наше честолюбие такими разговорами: «Твой брат добивается всего, чего желает, им восхищаются и ищут его расположения, к тебе ж никто не подходит и не выказывает знаков уважения». Мудрый человек на это должен отвечать: «Нет, это не так. У меня есть брат, которого очень уважают и большая часть его влияния принадлежит и мне». Так Сократ замечал, что предпочёл бы иметь другом скорее Дария, чем дарик и для человека разумного иметь брата, что прославился добросовестным отправлением должностей, красноречием или же богатством, не менее выгодно, чем самому быть красноречивым, богатым или обладать высокой должностью. Но хотя эти средства превосходно сглаживают подобное неравенство, всё же есть, если братья недостаточно воспитаны и другие различия, именно различья в возрасте. Ведь, вообще говоря, старшие братья всегда претендуют на то, чтоб иметь превосходство над младшими и господствовать над ними, иметь во всяком деле, где замешаны их авторитет и влияние, верховенство, что само по себе неприятно и гнетуще; младшие ж, в свою очередь, вырастая упрямыми и дерзкими, начинают старшими пренебрегать и выказывать им неуважение. Результат всего этого таков, что младшие, чувствуя, что с ними обращаются сурово и ставят их в худшие условия, обижаются и стараются избегать увещаний старших, старшие же, цепко держась за своё превосходство, опасаются усиления их братьев, словно б то сулило им уничтожение. И точно так же как по поводу благодеяний мы считаем правильным, что их более должны ценить те кому они оказываются, чем те, кто их оказывает, так и в том, что касается различья в возрасте, уж коли мы советуем старшему не придавать этому большого значения, а младшему — вовсе не думать об этом, то мы должны избавить первого от высокомерия и презрения, а второго — от пренебрежения и неуважения. И поскольку подобает чтобы старший заботился о младшем, наставлял и увещал его, а младший почитал старшего, подражал и следовал ему во всём, пусть заботливость первого будет скорей заботливостью друга, чем отца и он будет скорее убеждать, нежели приказывать, радоваться успехам брата, поощрять его скорее чем критиковать в случае ошибки, сдерживать его; всё это признаки не простого желания помочь, но и истинного добросердечия. Младший же в своём подражании старшему пусть подражает, но не соперничает с ним; ведь подражает тот, кто восхищается, а соперничает — кто завидует. По этой то причине люди любят тех, кто желает стать на них похожими, но стремятся подавить и сокрушить тех, кто хочет стать им равными. И среди многих почестей, что обязан воздавать младший старшему выше всех ценимо послушание и оно вкупе с почтительностью — путь к прочному расположению и благосклонности, которые в свою очередь ведут к взаимным уступкам и согласию. Так к примеру поступал Катон [73]: он с ранних лет так умел побеждать своего старшего брата Цепиона [74] послушанием, кротостью, молчанием, что к тому времени когда они оба стали взрослыми людьми он так уже подчинил его и преисполнил столь великого уважения к себе, что Цепион ничего уже не делал и не говорил без того, чтоб Катон этого не знал. Например говорят, что случилось так, что когда Цепион скрепил своей печатью таблички со свидетельскими показаниями и Катон, придя позже не пожелал их скрепить своей печатью, Цепион потребовал возвратить документ и убрать с него свою печать, даже и не спрашивая почему его брат заподозрил эти показания, вместо того чтоб поверить в их истинность. Равным образом и к Эпикуру почтение его старших братьев [75] было велико и достигнуто было его к ним расположением и любовной о них заботой. И они оказались под таким влиянием его философии, что очень рано преисполнились высокого мнения о его успехах и всюду заявляли, что никогда не слышали о ком–либо, кто был бы мудрее Эпикура. И даже если они в этом ошибались всё ж достоин восхищения как тот, кто породил такую преданность, так и те, кто её к нему испытывали. А из позднейших философов Аполлоний перипатетик [76], сделав своего младшего брата Сотиона [77] более известным, чем он сам, опроверг этим того кто утверждал, что славу невозможно разделить с другим. Что же до меня, то хоть я и получил от Фортуны много милостей требующих благодарности, но любовь и привязанность моего брата Тимона [78] превосходила и всё ещё превосходит всё остальное и о ней не может не знать любой, кто имел со мною дело и особенно же вы, самые близкие мои друзья [79].
XVII Кроме того, есть немало и других поводов для расстройства отношений между братьями, даже одногодками, от которых они должны остерегаться; они могут показаться незначительными, но они часты или даже постоянны, создавая порочную практику раздражать и оскорблять друг друга по любому поводу, что в конце концов ведёт к неискоренимой злобе и ненависти между братьями. Начавшись однажды с разногласий меж детьми, например из–за боёв животных — перепелов или петухов, они затем продолжаются раздорами из–за состязаний мальчиков в палестре, из–за собак на охоте или же коней на скачках и так до тех пор, пока братья становятся уже не в состоянии контролировать и подавлять свой самолюбивый и сварливый дух в более важных и значительных делах. Так величайшие и могущественнейшие из греков наших дней ссорясь поначалу из–за состязающихся меж собой кифаредов и танцоров, а затем непрерывной чередой из–за купален в Эдепсе [80], портиков, столовых, мест на состязаниях, акведуков и иных источников воды, так звереют и преисполняются такого безрассудства, что даже будучи лишены деспотом [81] всего, став изгнанниками, нищими, в чём то даже сходными, не побоюсь сказать, с прежними своими рабами, всё же остаются прежними в той же самой их взаимной ненависти. Потому–то так немаловажно противостоять духу ревности и ссоры между братьями, когда он впервые проникает в самые обычные вопросы, практикуя меж ними искусство делать взаимные уступки, обучая терпеть поражения и находить удовольствие в том, чтобы уступать брату, а не в том, чтобы одерживать над ним победу. Ведь мужи прошлого дали имя «кадмейской победы» ни чему иному, как тому, что сотворили меж собою братья в Фивах — позорнейшей и наихудшей из побед [82]. Ну однако что ж с того? Разве житейские дела не дают массу поводов для ссор и споров даже тем даже тем, кто имеет репутацию человека справедливого и добронравного? Да, конечно. Но в подобных случаях мы должны, тщательно следя за тем, чтоб не втягиваться в споры, ибо истинная правда, что всякая страсть возникает из спора или гнева, беспристрастно устремить свой взор на весы правосудия, на колебание их чаш и как можно скорее вынести спорное дело на решение публичного или же третейского суда и стереть с себя его грязь прежде, словно бы пятно от краски или от чего–нибудь ещё, чем оно въестся в ткань, станет прочным и его трудно будет смыть. Кроме того, надо взять себе в пример пифагорейцев, ведь они, хоть и не соединённые друг с другом по рождению, тем не менее связанные общей дисциплиной [83], если даже гнев и побудит их к взаимным обвинениям, никогда не позволят солнцу закатиться до того как пожмут правые руки [84], обнимутся и помирятся. И как для нас нет никакой опасности если лихорадка сопутствует опухоли в паху, но если лихорадка остаётся после того, как опухоль спадает, то она уже является болезнью и имеет более глубокое начало, так и для братьев, если разногласие прекращается после того, как спорный вопрос решён, то это разногласие было вызвано самим вопросом, а если сохраняется, то вопрос этот был лишь поводом к нему и содержит некую злокачественную и болезнетворную причину.
XVIII Нам стоит разобраться в споре братьев, что не были греками и который возник не из–за клочка земли, не из–за нескольких рабов или из–за стада, а из–за Персидской империи. Ведь когда умер Дарий, то одни считали, что царём должен быть Ариамен, как старший из его детей, а другие — Ксеркс, как сын Атоссы, дочери Кира, рождённый Дарием после того, как он вступил на трон. И тогда Ариамен отказался от страны Мидян, не выказывая никакой враждебности, но спокойно, так как он рассчитывал на суд; Ксеркс же остался и стал исполнять обязанности царя. Но когда его брат вернулся, то он, отложив диадему и придавив гребень тиары, который правящий царь носит вертикально, отправился встретить Ариамена и обнять его, предварительно послав дары и повелев тем, кто доставит их сказать: «Этим брат твой Ксеркс чтит тебя теперь; если же он будет объявлен царём судом и голосованием персов, он гарантирует тебе право быть вторым после себя». А Ариамен ответил: «Дары я принимаю, но я верю, что Персидское царство станет моим по праву. И тогда я сохраню за моими братьями их достоинство сразу после моего и Ксеркс будет средь моих братьев первым». И когда день суда настал, персы назначили в качестве судьи Артабана, брата Дария; но Ксеркс постарался уклониться от такого их решения, что судить будет Артабан, так как он более доверял решению народа. Но Атосса, его мать, пожурила его в таких словах: «Почему сын мой ты пытаешься избежать суда Артабана, твоего дяди и лучшего из персов? Почему ты так боишься состязания, в ктором почётно быть даже и вторым — признанным судом братом персидского царя»? Это убедило Ксеркса и когда вознесены были молитвы, Артабан возгласил, что царская власть принадлежит по праву Ксерксу; Ариамен тут же встал, поклонился своему брату, а затем, взяв его за руку, возвёл на царский трон. С того времени Ариамен удостаивался от Ксеркса высочайшей изо всех почести и выказал себя столь верноподданным в отношении к нему, что доблестно пал в морском сражении при Саламине ради славы своего брата [85]. Пусть же это нам послужит чистым и безупречным примером взаимного расположения и высокого единомыслия между братьями. Что ж до Антиоха [86], то его можно упрекать за страсть к господству, но и восхищаться им за то, что его любовь к брату не совсем угасла. Ведь он выступил войной против брата Селевка [87] за царство, будучи при этом младшим и пользуясь поддержкой матери. И вот, когда война была в разгаре, Селевк вступил в битву с галатами и будучи разбит, исчез и считался мёртвым, так как практически вся его армия была порублена варварами. Когда Антиох узнал об этом, он снял пурпур и облачился в тёмные одежды, запер ворота дворца и погрузился в скорбь о своём брате. Но немного времени спустя, узнав, что его брат жив, здоров и опять собирает армию, он и сам принёс богам жертву и приказал городам, бывшим под его властью, сделать то же самое и увенчать себя венками радости. Афиняне, выдумав нелепую историю о ссоре меж богами, всё же постарались сделать её менее нелепой; ведь они всегда пропускают второй день Боэдромиона [88], думая что в этот день Посейдон поссорился с Афиной [89]. И что тогда нам может помешать, так же предать забвению день, в который мы поссорились с кем–либо из своей семьи или же из родичей, сочтя его одним из несчастливых, вместо того, чтобы из–за одного него предать забвению множество счастливых, тех в которые мы росли и жили вместе? Ведь или природа понапрасну и бесцельно наделила нас добротой и терпимостью — дитя сдержанности или мы обязаны давать этим добродетелям всякое возможное употребление в наших отношениях с родичами и домашними. И просьбы о прощении за ошибки — не меньшие свидетельства нашего расположения и привязанности к ним, чем прощенье нами их ошибок. Потому–то нам не следует ни пренебрегать гневом тех, кого мы привели в негодование нашей глупостью, ни быть столь неумолимы чтобы отвергать униженные просьбы о прощении, но напротив, если мы совершили в отношении кого–либо ошибку, то должны стараться отвратить и упредить его гнев сколь возможно ранними и смиренными признаниями и просьбами о прощении и будучи прощаемы другими, быть готовы и вольны самим прощать других. Так Евклид, сократик, знаменит был тем, что когда слышал опрометчивые и жестокие речи своего брата, заявлявшего: «Пусть я буду проклят, если я не отомщу тебе», отвечал: «Пусть я буду проклят, если мне не удастся убедить тебя усмирить свой гнев и любить меня, как когда–то было прежде» [90]. А вот царь Евмен [91] не на словах только, но на деле выказал доброту, какую невозможно превзойти. Ведь Персей, македонский царь, нанял людей, чтоб убить его. Эти люди устроили неподалеку от Дельф засаду, разузнав, что он пойдёт пешком от моря в храм. Они спрятались позади него и сбросили ему на голову и шею большие камни, отчего он лишился чувств, упал наземь и был словно мёртвый. Весть о его смерти достигла до его жены, а иные из его друзей и слуг возвратились в Пергам, потому что рассчитывали сообщить там об этом в качестве свидетелей, собственными глазами видевших всё это бедствие. Потому–то Аттал, самый старший изо всех царских братьев не только короновался, но и взял себе в жёны Стратонику, бывшую жену царя и вступал с ней в половую связь. Но когда пришла новость, что Евмен жив и что он приближается, то Аттал снял царскую корону, взял свои копья, как он делал прежде и со всей остальной гвардией отправился встречать царя. И Евмен не только сердечно пожал ему руку, но и обнял царицу, выказав ей расположенье и почёт. И потом, долго ещё после своего возвращения будучи царём, не выказывал Атталу ни малейшего порицания или подозрения, а после смерти оставил ему царство и жену. Ну и как же Аттал поступил тогда? После смерти Евмена он не пожелал признавать как своих собственных тех детей, что родила ему жена, хоть их было много [92], но воспитал сына брата [93] и ещё при жизни возложил на его голову корону и приветствовал его как царя. А Камбиз, напротив, напуганный сном, что его брат станет царём Азии, убил его, не нуждаясь даже ни в малейших доказательствах. Потому–то после смерти Камбиза, трон ушёл из рода Кира и перешёл в семью Дария, знавшего как уделять, не только братьям, но даже и друзьям долю участия в государственных делах и во власти.
XIX Далее, тщательно надо соблюдать чтоб, какие б разногласия не случались между братьями, брат имел бы тесное общение с друзьями брата, в то же время избегая и гнушаясь всякой близости с его врагами, уподобившись в вопросе этом критянам, которые, хоть они часто ссорятся друг с другом, а подчас даже и воюют, забывают о всяких разногласиях и объединяются, когда на них нападают внешние враги; это они называют «синкретизм» [94]. Есть ведь и такие люди, что словно бы вода, что просачивается сквозь рыхлую или же растрескавшуюся почву, отвергают всякое дружество и близость, враги обеим сторонам, но особенно склонные нападать на тех, кто легче поддаётся из–за слабости. Ведь хотя это верно, что когда кто–то любит, то его младшие и бесхитростные друзья разделяют его любовь, также верно и то, что самые жестокие из врагов притворяются, что разделяют возмущение и гнев того из братьев, кто сердит на своего брата и в конфликте с ним. Кошка, однажды, у Эзопа, притворяясь озабоченной не больна ли та, спросила курицу, как её дела. Та ответила: «Будут очень хороши, если ты отойдёшь от меня подальше» [95]. Точно так же следует отвечать и тем, кто поднимет в разговоре тему ссоры, выспрашивает и пытается разузнать у вас секреты: «У меня не будет никогда проблем с братом, если я не стану обращать внимания на клеветников». Но однако, я не знаю почему, хотя когда у нас болят глаза, мы стремимся обращать свой взгляд на предметы и цвета, что не бьют по глазам и не раздражают зрения [96], но стоит нам с братьями очутиться посреди взаимных подозрений, вспышек гнева, поиска вины, мы наслаждаемся обществом тех, кто меж нами сеет смуту и склоняемся к их лживым доводам, в то время как разумнее всего было б удаляться прочь, тотчас как завидим их — наших общих врагов и зложелателей, избегать их внимания и общаться, целиком проводя с ними время, с родичами, близкими и друзьями наших братьев, посещая также их жён и объясняя им, что меж нами вызвало недовольство и раздор [97]. У иных в ходу поговорка, что нельзя позволять и камню лечь меж идущих вместе братьев; а иных ещё пугает, если между братьев пробежит собака и прочие разные знамения, ни одно из которых навредить согласью между братьями не может; но им даже в голову не приходит что они делают, когда позволяют людям беспокойным и склонным к клевете вставать меж собой и толкать на ложные поступки.
XX И сказанное Феофрастом [98] (прямо в нашу тему) превосходно: «Если у друзей всё общее [99], то и друзья друзей должны быть общие»; ведь к братьям это правило следует прилагать с особым рвением ибо отношения и связи, что меж ними сохраняются раздельно, отдаляют братьев друг от друга и обращают их к чужим так как из расположения к другим тотчас вытекает стремление находить удовольствие в других, подражать им и следовать их примеру. Ведь дружба создаёт характер и ничто не свидетельствует более о различии в характерах, чем выбор разных друзей. Потому–то ни совместная еда и питьё, ни совместное времяпрепровождение и игры, не могут создать столь прочного согласия между братьями как общая дружба и вражда, как то что они находят удовольствие в обществе одних и тех же людей, а других так же дружно ненавидят и избегают. И такие тесные дружеские отношения не выносят ни клеветы, ни ссор и если возникает повод для гнева или же упрёков, он устраняется усильями друзей, которые берут дело на себя, разрешая недоразумение, если только они близки к обеим сторонам и склоняются в своём расположении к обеим. И как олово соединяет сломанную бронзу, спаивая вместе, будучи прилагаемо к обеим сломанным краям, оттого что симпатично им обоим, так и друг, будучи их общим другом и устраивая обе стороны, должен спаивать ещё теснее их взаимное расположение; те же кто различны меж собой и несходны по характеру, те словно бы фальшивые ноты нарушают гармонию и взаимное согласие, оскорбляя ухо разъединением, а не соединением тетрахорд. Потому–то можно усомниться прав ли был Гесиод, говоря:
Также не ставь никогда наравне товарища с братом [100].
Ведь для того кто является обеим братьям общим и большим другом, такого как мы его описали, сочетающего в себе свойства характеров обоих, легче быть скрепой братской любви между ними. Гесиод же похоже опасался того распространённого типа друзей, которые являются злом из–за их завистливой и склонной к клевете натуры. Но даже если мы чувствуем равную любовь к другу, мы всегда должны быть озабочены тем, чтобы сохранять для брата первое место в государственных делах и управлении, в приглашениях и представлениях влиятельным персонам и во всех иных случаях, что в глазах общества отличают и приносят честь, воздавая таким образом природе подобающее ей достоинство и привилегию. Ведь в таких делах не столь значимо особое предпочтение — для друга, сколь постыдно и унизительно пренебрежение для брата. Но на эту тему я уже в другом месте выражал своё мнение полнее [101]. Впрочем стих Менандра, абсолютно правильный
Никто из любящих не станет с радостью сносить пренебрежение [102]
также напоминает нам и учит быть внимательным к своим братьям и не считать, что природа всё равно возьмёт верх над любым невниманием и пренебрежением. Истинно ведь, что хотя конь по природе любит человека и собака также любит своего хозяина, но если не иметь над ними надлежащего ухода и заботы, то они отдалятся от вас и станут вам чужими; и хотя тело очень тесно связано с душой, всё же если душа его игнорирует и пренебрегает, то оно не желает более с ней взаимодействовать и даже отвергает всякую душевную деятельность и вредит ей.
XXI Но хотя сама по себе забота о братьях — дело превосходное, ещё превосходнее будет, если ты выкажешь себя во всём доброжелательным и услужливым к родственникам брата — например, к его тестю или шурину, относясь доброжелательно даже к их рабам, к тем из них, кто верно служит господам и выказывая благодарность лекарям, возвращающим здоровье братьям и тем, самым верным из друзей, что наиболее рьяны в оказании услуг, разделяя с ними трудности заграничной поездки или же военного похода. Что же до жены брата, то её следует почитать и уважать как священнейшую вещь из всех священных [103]; если муж чтит её — следует его за это одобрять; если ей пренебрегает — надо ей выражать сочувствие; если вдруг она гневается — успокаивать её; если она совершила перед мужем незначительные проступки, надо побуждать мужа к примирению; если между тобой и братом возрастает некая личная размолвка, стоит ей пожаловаться [104] и таким путём постараться устранить причины жалобы. Но более всего нас должно беспокоить если брат всё ещё неженат и бездетен и мы должны уговорами и подшучиванием, заходя со всех сторон, нажимать на него, чтоб прочней связать узами законного брака. А когда у него появятся дети, мы должны проявлять еще большее расположение и привязанность к нему, а его жене выказывать большее, чем прежде уважение.; к детям же его следует выказывать столько же расположения, как к своим и даже быть ещё более нежны и ласковы, так что когда они что–то натворят, оттого что дети. так чтобы они не сбегали из дому и не вступали, из–за страха пред отцом и матерью, в связь с разного рода проходимцами и бездельниками, но могли бы обратиться и прибегнуть к человеку, что наставил бы на верный путь и походатайствовал бы за их проступок. Именно таким путём Платон [105] свернул с пути потакания всем своим прихотям и разврата своего племянника Спевсиппа, не говоря и не делая ничего, что могло бы огорчить его, но когда юноша избегал своих родителей ибо те постоянно выказывали ему, что он неправ и укоряли, был дружески к нему расположен и не гневался, вызвав постепенно величайшее уважение к себе и восхищение своей философией. И хотя многие из друзей Платона упрекали его за то, что он не наставлял юношу, он [106] им отвечал, что на самом деле наставлял, собственным примером, образом жизни философа демонстрируя ему различье между тем, что постыдно, а что благородно и достойно уважения. Точно так же фессалийца Алея [107], юношу заносчивого и высокомерного, подавлял и сурово обращался с ним отец; но его дядя привязал его к себе и когда фессалийцы послали в Дельфы к богу жребии, с тем чтоб установить, кто ж у них должен быть царём, дядя, без согласия отца, подложил и для Алея жребий. И когда жрица вытянула жребий Алея, то его отец стал отрицать, что его туда ложили и всем показалось, что произошла какая–то ошибка с именами. Потому они вновь отправились к богу и вторично вопросили; и пифия, полностью подтвердив прежнее своё заявление, отвечала
О муже рыжеволосом я вам возвещаю, [108]
Юноше, что Архедикой рождён.
Так Алей провозглашён был царём с помощью отцова брата и далеко превзойдя своих предшественников, привёл свой род к великой славе и могуществу. И воистину ведь дядя обязан радоваться и гордиться превосходными деяниями, почестями и высокими постами сына брата, побуждать его к их достижению, а когда он в этом преуспеет, не скупиться на хвалы. Ведь расхваливающий своего собственного сына может показаться неприятным, но хвалить сына брата — дело благородное, ведь оно не вызвано эгоизмом, а потому почтенно и воистину божественно. Ведь уже самоё слово «дядя» (θειος) подразумевает то взаимное благоволение и дружбу, что должна существовать меж ним и его племянником [109]. В этой дружбе и благоволении надо подражать тем, кто нас превосходит. Так Геракл, хоть и породил 68 сыновей, не менее чем любого из них любил своего племянника и даже и по сей день Иолай имеет общие с Гераклом алтари и им возносят общие молитвы, именуя Иолая помощником Геракла. А когда его брат Ификл пал в сражении в Лакедемоне, то Геракл преисполнился великой скорби и вовсе удалился из Пелопоннеса. А Левкофея, когда умерла её сестра, приняла её дитя, вскормила и вместе с ним стала божеством; потому–то римлянки в праздник Левкофеи, которую они называют Матута, вскармливают во всё время продолжения праздника детей сестры вместо собственных.
[1] О δοκανα см. напр. статью Waites M. C. The meaning of the «dokana» // AJA, Vol. XXIII, 1919, No 1, P. 1-18. Там же см. и их изображения.
[2] Личности упомянутых здесь Авидия Нигрина и Авидия Квиета точно не установлены.
[3] Наук, на основании Свиды (s. v Theodectes) и Стефана Византийского исправляет имя отца трагика Теодекта из Фаселиды с «Аристарх» на «Аристандр».
[4] То есть знаменитые семь мудрецов. Термин σοφιστης при обозначении семи мудрецов Плутарх так же употребляет в Moralia, 96a, 857f; см. так же Aristotle, fr. 5 ed. Rose;из более ранних авторов в отношении семи мудрецов его употребляет Геродот (I, 29; II, 49; IV, 95); Hippocrates, De Vet. Med.,, 20.
[5] Молиониды (др. — греч. Μολιονίδαι). Персонажи древнегреческой мифологии.
[6] Ср. Hierocles, fr. De Fraterno Amore (Stobaeus, Vol. IV, p. 663 ed. Hense).
[7] Diels, Fr. der Vorsokratiker, II, p. 30, § 102.
[8] Ср. Aristotle, De Partibus Animalium, IV, 10 (687a, 17ff).
[9] Ср. Xenophon, Memorabilia, II, 3, 18-19.
[10] Из «Пеана Гигиее» Арифрона; ср. Moralia, 450b supra. Это место пересказывает Стобей (Vol. IV, p. 658 ed. Hense).
[11] Цитата из неизвестного автора. Bergk, Poetae Lyrici Graeci (далее PLG), III, p. 690; Edmonds Elegy and Iambus, II, p. 284; цит. так же в биографии Александра (LIII, 695e); см. так же биографию Никия (XI, 530d) и Comparison of Lysander and Sulla, I, 475f).
[12] Ср. Moralia, 468 c-d, supra.
[13] Kock, Com. Att. Frag., III, p. 169, fr. 554 (p. 493 ed. Allinson, LCL); стк. 4 цитируется в Moralia, 93c.
[14] См. Commentarii in Hesiodum, 65 (Bernardakis, Vol. VII. p. 84) на «Труды и дни», 707.
[15] Plato, Laws, 717c; ср. Moralia, 496 c, infra.
[16] Возможно здесь парафраза Пиндара, fr. 214; ср. Moralia, 477b, supra.
[17] Ср. Moralia, 489d, infra,; Gnomologicum Vaticanum, 293.
[18] Ср. Plut., Artaxerxes, XXX (1027 b).
[19] Nauck, TGF, p. 675, fr. 975.
[20] Возможно перифраза этой сентенции содержится у Стобея (Vol. IV, p. 658, ed. Hense).
[21] Парафраза этого места имеется у Стобея (Vol. IV, p. 658, ed. Hense).
[22] Od., XVI, 117.
[23] Op. et dies, 376; ср. Commentarii in Hesiodum, 37 (Bernardakis, Vol. VII, p. 70).
[24] Theog., 22.
[25] Ложная этимология: Μουσαι из ομου ουσαι.
[26] Парафраза Стобея (Vol., IV, p. 659, ed. Hense).
[27] Nauck, TGF, p. 703, Euripides, fr. 1086; цит. так же в Moralia, 71 f; 88d; 1110 e; ср. Aeschylus, Promet., 473.
[28] Euripides, Phoenissae, 504-506.
[29] Ibid., 536-538; но это слова Иокасты, матери Полиника, которая призывает его здесь к согласию; ср. Moralia, 643f.
[30] Nauck, TGF, p. 912, ades. 384. У Атрея было два сына — Агамемнон и Менелай. Кого именно из них он здесь поучает неизвестно, т. к. трагедия полностью не сохранилась.
[31] Ср. Moralia, 480 c, supra.
[32] Возможно здесь содержится скрытая риминисценция из «Илиады», IX, 406-409:
Можно всё приобресть, и волов, и овец среброрунных,
Можно стяжать и прекрасных коней, и златые треноги;
Душу ж назад возвратить невозможно; души не стяжаешь,
Вновь не уловишь её, как однажды из уст улетела.
[33] Ср. Софокл, Антигона, 907-912, место, признаваемое теперь большинством исследователей подлинным:
Вам ведом крови родственной закон?
Ведь мужа и другого бы нашла я,
И сына возместила бы утрату,
Будь и вдовой я, от другого мужа.
Но раз в аду отец и мать мои –
Другого брата не найти мне боле.
Таков закон.
[34] Ср. Гиероклу Стобея (Vol. IV, p. 661, ed. Hense).
[35] Fr. 853 ed. Pearson, 769ed. Nauck; ср. Moralia, 463d, supra.
[36] Ср. Moralia, 758d; Aristotle, Nic. Eth., VIII, 12(1161b12ff).
[37] Здесь возможна риминисценция из «Ахарнян» Аристофана, стк. 909 : «Малюточка с напёрсток! Но большой подлец».
[38] Nauck, TGF, p. 549, Euripides, fr. 595, возможно из «Пирифоя» вновь цитируется в Moralia, 96c;533a;763f.
[39] Hom., Od., XIII, 331.
[40] Fr. 74 (p. 181 ed. Wimmer, 1862); парафраза у Стобея (Vol. IV, p. 659 ed. Hense).
[41] Ср. Moralia, 94a.
[42] Ср. Moralia, 456fet462f, supra.
[43] Ср. Plut., Ages., V(598b).
[44] О Менелае;Il., X, 122-123.
[45] Т. е. в выражениях извиняющих проступок; ср. Moralia, 56c.
[46] Antigone, 742.
[47] Pindar, fr. 78; ср. Moralia, 349c.
[48] Critias., 109b.
[49] Еврипид, Финикиянки, стк. 68 : проклятие Эдипа своим сыновьям; см. также Aeschytlus, Septem., 789.
[50] т. е. всё это произошло в Херонее (Беотия), родном городе Плутарха.
[51] Ср. Plut., Solon, XIV(85d).
[52] Ср. Moralia, 719b, 643c; эту арифметическую пропорцию вместо того, что Аристотель называет пропорциональным равенством.
[53] См. напр. Plato, Gorgias, 508a.
[54] Republic, 462 c; ср. Moralia, 140 d, 767d и опровержение этого совета Аристотелем Politics, II, 1, 8(1261b16).
[55] Здесь возможна реминисценция из «Финикиянок» Еврипида, стк. 538 (цит. в Moralia, 481a, supra).
[56] Крёзу; ср. Diog. Laert., I, 75.
[57] См. Eurip., Phoeniss., 539.
[58] Reipublic., 547a.
[59] См. напр. Moralia, 468b, supra.
[60] См. Plut., Lucull, I(492b).
[61] ЦитируетсяСтобеем, Vol. IV, p. 659ed. Hense.
[62] Ср. Moralia, 472a, supra; стоический парадокс пародируется во всей третьей сатире первой книги Горация.
[63] Bergk, Poet. Lyr. Graec., III, p. 689; Edmonds Elegy and Iambus, II, p. 282; цит. Также в Moralia, 44e;621e..
[64] Simonides, fr. 5, v. 17; ср. Moralia, 470d, supra.
[65] Ср. Moralia, 91f.
[66] Hom., Il., VI, 227, 229.
[67] Антио́х Гиеракс (др. — греч. Aντιoχoς Ιεραξ; ок. 255 до н. э. — 226 до н. э.) — правитель части государства Селевкидов в Малой Азии.
[68] Селевк II Каллиник (др. — греч. Σέλευκος Β' Καλλίνικος, «Каллиник» — «добрый победитель», ок. 265 до н. э. — 225 до н. э.) — царь Сирии (с 246 до н. э.) из династии Селевкидов.
[69] Антио́х VIII Епифан Филометор Каллиник (Грип) (ум. 96 до н. э.) — царь Сирии (c 125 до н. э.) из династии Селевкидов.
[70] Антио́х IX Кизикский (Кизикен) (др. — греч. Άντίοχος Κυξικηνός; ум. 95 до н. э.).
[71] Hom., Il., VIII, 272.
[72] С сутью глав 13-15 можно сравнить рассуждения Цицерона о неравенстве в дружбе (De amic., 19-20 и особенно 69-73).
[73] Ср. Plut., Cato Minor., III, 761b-c.; Марк Порций Катон (обыкновенно называемый Младшим, также Утическим — Cato Uticensis).
[74] Квинт Сервилий Цепион — сводный брат Катона Младшего.
[75] Ср. Moralia, 1100a; Epicurus, fr. 178 (Usener, Epicurea, p. 155).
[76] Аполлоний — перипатетик I в. н. э.
[77] Ряд учёных считают, что это тот Сотион, который родился в Александрии, жил во времена Тиберия и был учителем Сенеки, который перенял от него восхищение Пифагором (Seneca, Epist., 108). Он возможно был автором трактата о гневе, цитируемого Стобеем (Floril., XIV, 10; XX, 53; LXXXIV, 6-8; 17;18; CVIII, 59; CXIII, 15). Плутарх (Alex., LXI) пользуется им как авторитетом в вопросе городов, основанных Александром в Индии, о которых он слышал от своего современника Потамона Лесбосского. Может быть это тот самый Сотион, которого цитирует Цец (Chiliad., VII, 144) как авторитета по некоторым другим вопросам об Индии. Его же упоминает Авл Геллий (N. A., I, 8) как автора сочинения на разнообразные сюжеты под названием«Рог Амалфеи».
[78] Тимон — брат Плутарха, неоднократно упоминается им в «Моралиях» — De fratern. Am., XVI (487e; Quaest. Conviv., I, 2, 1; 2, 5 (p. 615; 639; De ser. num. vind (p. 548b). Плиний Младший упоминает в «Письмах» (I, 5, 5) некоего Тимона. Ряд учёных считали, что он идентичен брату Плутарха, но Виламовиц опроверг это мнение.
[79] т. е. Нигрин и Квиет. См. о них пр. 2 к данному трактату.
[80] т. е. из–за лечебных горячих ванн в Эвбее; ср. Moralia, 667c-d.
[81] Возможно Домицианом, как предположил Рейске.
[82] Ср. Moralia, 10a; речь идёт о походе семерых против Фив, во время которого два сына Эдипа, Этеокл и Полиник погибли, сразившись друг с другом в поединке.
[83] Несомнено речь идёт об Ακροαματα Учителя; см. Iamblicus, Vita Pythagorica, 82ff (Notopoulos).
[84] Cр. Послание апостола Павла к эфесянам (IV, 26-27): «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдёт во гневе вашем, и не давайте места диаволу».
[85] Ср. Justin, Epitoma, II, 10.
[86] Речь идёт об Антиохе Гиераксе.
[87] Речь идёт о Селевке II Каллинике.
[88] Боэдромио́н (др. — греч. Βοηδρομιών, «месяц праздника Помощи (Боэдромии)») — вторая половина сентября — первая половина октября; Боэдромии — праздник в древних Афинах, Фивах и др. греч. городах в честь Аполлона Боэдромия (т. е. помогающего в сражении криком), празднуемого в 7 день 3‑го месяца аттического календаря Боэдромиона (βοηδρομίον), посвященного Аполлону и выпадавшего между 13 сентября и 11 октября.
[89] Речь идёт о применении афинянами т. н. метонова цикла. Он назван по имени Метона Афинского (около 460 до н. э. — год смерти неизвестен) — древнегреческого астронома, математика и инженера.
[90] Ср. Moralia, 462c, supra; парафраза у Стобея (Vol. IV, p. 659 ed. Hense); Hierocles, apud. Stob., Vol IV, p. 662.
[91] Ср. Moralia, 184b; 480c, supra.
[92] Церемония во время которой отец брал дитя на руки с земли и поднимал его означает его признание. Вероятно, Аттал не отказался от своих детей, но только сделал ясным, что не рассматривает их в качестве наследников престола.
[93] Стратоника была бездетна более чем до 60 лет; теперь она забеременела и в должный срок родила сына, которого Евмен, согласно Полибию (XXX, 2) не признавал ещё, по крайней мере пять лет спустя; но впоследствии он унаследовал престол у своего дяди Аттала II и правил как Аттал III.
[94] Впервые термин συγκρητισμος появляется только в данном сочинении Плутарха в значении «союз общин», в данном случае союз нескольких критских городов для борьбы с врагом. Термин этот никем более в эпоху античности, в том числе самим Плутархом, не употреблялся и появился еще раз только лишь однажды в «Большом этимологике» (Ethymologicum Magnum), византийском этимологическом словаре XII в. н. э (s. v συγκρητισαι). В современном своём значении термип появляется только у Эразма Роттердамского в его «Adagia» (1517-1518) и означало согласие инакомыслящих, несмотря на их различие по отдельным богословским вопросам.
[95] В современном русском переводе басен Эзопа (М, Наука, 1968 (ЛП) это басня 7 основного эзоповского сборника — «Кошка и куры», стр.65).
[96] Ср. Moralia, 469a, supra.
[97] Ср. Moralia, 491d, infra.
[98] Fr. 75 ed. Wimmer; ср. Moralia, 65a.
[99] Ср. Aristotle, Eth. Nicom., VIII, 9, 1 (1159b31); Kock, Com. Att. Frag., III, p. 6, Menander, fr. 9 из «Адельфов».
[100] Op. et dies, 707; ср. Commentarii in Hesiodum, 65 (Bernardakis, Vol. VII, pp83ff).
[101] Возможно ссылка на гл.5 данного трактата. Фолькман и Брокейт совершенно очевидно ошибаются, полагая что речь идёт о трактате Περι φιλιας, который как доказал Патциг (Quaest. Plut., p. 34) не существовал.
[102] Kock., Com. Att. Frag., III, p. 213, fr. 757; ср. Moralia, 95d.
[103] Противоположность – Moralia, 479d, supra.
[104] Ср. Moralia, 490d, supra.
[105] Этот способ воспитания соответствует тому, который защищается Платоном в седьмом письме (e. g 343eff).
[106] Ср. Moralia, 71e.
[107] Этот Алей — персонаж мифологический, герой–эпоним Фессалии, мифический предок семьи Алевадов из Лариссы (Pind., Pyth., X, 8) — знатнейшей и могущественнейшей из семей Фессалии.
[108] О прозвище Алея «Пирр» («рыжеволосый») см. Aristotle, fr. 497, ed. Rose.
[109] Θειος имеет значения и «дядя» и «божественный».