Охота. Книга IV
Виды такие зверья и такие в тенистой чащобе
Брачные ласки меж ними и их обращенье друг с другом,
Ссоры такие, жестокие схватки, ночлеги лесные[1].
Ныне мужей подвизаньевершительных труд непомерный
5. Мы воспоем и могучую силу, и мудрые козни,
Быстромыслительну хитрость, и велеразумным коварством
Вооруженное сердце, что против свирепых животных
Ратует: бог даровал им и храбрость, и славную силу,
Также и разум немногим слабей, чем самим звероловам.
10. Много ведь способов есть многопетельной славной охоты,
Разным народам, зверям и лощинам лесным сообразных.
Множество оных, но замыслом кто ж их единым объемлет,
В песнях дабы возгласить благозвучных согласно порядку?
Кто же все это узрит и кто же все это познает,
15. Будучи смертным? Одним лишь богам созерцать то по силам[2].
Здесь я о том расскажу, что своими очами увидел,
Чащей лесною ступая на щедродарительной ловле,
Равно и то, что слыхал от людей, для которых забота –
Разнообразной науки прелестной превратные тайны,
20. Сыну Севера-Зевеса[3] про все таковое желая
Песню сложить. О богиня-владычица, ловли царица,
Будь благосклонна и чуткому царскому слуху промолви,
Все наставленья дабы о деяньях твоих услыхавши,
Звероубийствовал он, счастливый и дланью и песней!
25. Есть средь зверей таковы[4], что коварны и мыслепроворны,
Телом, однако, бессильны. Иные, напротив, могучи,
Но измышленьем в груди беззащитные. Есть и такие,
Робкие сердцем которые, телом бессильны, однако
Быстры ногами. Иные ж ни в чем не оставлены богом:
30. Сильные телом, лукавые мыслью, подвижны в коленях.
Славные знает природы своей дарования каждый:
В чем слабосильны они, а в чем и убийственны[5] знают.
Так, не олени рогами – быки велемощны рогами;
Зубы – оружие львов, не сильны антилопы зубами;
35. Ноги – оружие зайца, не в них носорога надежда;
Пагубна знает пантера про яд своих лап смертоносный;
Грозный баран – что во каменном лбу его грозная сила,
Знает кабан, сколь великою мощью клыков обладает.
То, каковы у добытчиков, смертоубийственных мужей,
40. Есть ухищренья средь скал и засады при ловле особой,
Скажем теперь об охоте на каждого зверя отдельно.
Общим же видам охоты и песня подобная будет.
Общие виды охоты – сетями, а также капканом,
Общая также охота на всех быстроногих животных:
45. Их на конях и с собаками ловят, случается, впрочем,
Только одних лишь коней погонять без собак на охоте, –
Тех скакунов, у которых в пределах земли Мавританской
Щедрые пашни, а также ливийских: ни силою дланей
Незачем их понуждать, ни уздою насильных поводьев:
50. Ивовым муж управляет прутом, и кони послушны.
Всадники вот почему, на таких скакунах устремившись,
Только коням доверяют и псов оставляют любимых,
Средь полыхания солнца лишенные всякой подмоги.
Общая также охота – копьем подвизаться и луком
55. Против отважных зверей, что сражаются мощно с мужами.
К сети льняной надлежит направлять кормило охоты,
Нужно дыханья ветров избегать и следить за ветрами.
Словно когда ездоки на челнах, бороздящих пучину,
Подле кормы восседая, бразды кораблей направляют,
60. Ветер прилежно блюдут и, внимательно ясному Ноту[6]
Следуя, льном окрыленных ладей[7] напрягают убранство,
Так же и я призываю мужей-звероловов на суше
За дуновеньем ветров неизменно следить отовсюду,
Чтобы льняные плетенья всегда расставлять и тенета,
65. Стоя лицом к дуновенью, поскольку у всякого зверя
Очень остро обонянье в ноздрях: коль учуять случится
Запах, который идет от жердей и натянутой сети,
Вспять обращаются сразу они, убегая поспешно
Прочь от мужей, обращая во тщету старанья охоты.
70. Пусть же следят непрестанно за бурностремящимся ветром
Звероубийцы, пусть ставят они льноплетенье и жерди
Против течений воздушных, и зверя назад загоняют
К Ноту, коль вышний эфирный Борей налетает порывом,
Или к Борею, коль Нот устремляется влагообильный;
75. Коль установится Эвр, пусть теснят к дуновенью Зефира,
Движется если Зефир, пусть к Эвру немедленно гонят.
Прежде всего ты, однако, о львиной охоте преславной
Молвить мой дух устремляй, о могучем мужей дерзновенье.
Прежде всего отправляются в путь, дабы местность разведать,
80. Где средь пещер пышногривый живет и раскатно рычащий
Лев, пастухам и быкам внушающий ужас великий.
После того осмотр производят стези исполинской,
Лапами зверя проторенной: оною лев многократно
Шествует гордо, к реке направляясь, чтоб жажду насытить.
85. Яму прекраснодорожную роют на оной округло
Вширь кольцевидно: в той рытвине, в самой ее середине
Кол преогромный прямой укрепляют высоковершинный,
Вешают там, на колу высоко вознесенном качаться
Нежного агнца, что взят из-под матки, недавно родившей[8].
90. Яму при этом снаружи венчают округло бегущей
Кладкою крупных камней, меж собою сочтенных прилежно,
Чтобы не видел зиянья коварного близ подошедший.
Агнец когда новорожденный там, зависая, проблеет,
Льву растревожив голодное сердце волнующим гласом,
95. Тот, устремившись на поиск и радостным духом ликуя,
К блеянью стопы свои устремляя, повсюду взирает
Пламенным оком и так приближается вскоре к ловушке.
Ходит кругами, коль голод его побуждает могучий.
Вот через кладку уже перепрыгнув, покорствуя чреву,
100. Падает оный в зиянье просторное, даже не зная,
Как он внезапно на дне оказался, во яме нежданной.
Мечется снова кругами, к возврату стремясь постоянно,
Словно у меты ретивый скакун подвизаньевершащий,
Разом уздой побуждаем и мощною дланью возницы.
105. Это узрев из далекообзорного места засады,
Ловчие тут же бегут. Из ремней, рассеченных искусно,
Пышно сплетенный чертог изготовив, его расставляют,
Спрятав приманку внутри, угощенье зажарив коварно.
Только лишь это из ямы узрит, ко спасенью немедля
110. Прыгает радостно зверь, но ему не возврат уготован.
Так происходит в Ливийском краю многожаждущем, зыбком.
Но на брегах у раздольно несущего воды Евфрата
Духом ретивых коней буйнооких готовить обычай
Для звероловных трудов. И становятся там буйнооки
115. Быстрыми необычайно, бесстрашными в схватках суровых.
Только они не пугаются грозного львиного рева,
Прочие ж кони робеют, глазами поводят в испуге,
Огнем горящего взора владыки зверей ужасаясь,
Что уже было рассказано мной в коневодческой песне[9].
120. Пешие кругобегущую ставят ограду льняную,
Петлями плотно на частых жердях укрепляя тенета,
Ровно настолько концы от обеих сторон наклоняя,
Вновь народившийся месяц насколько рога выгибает.
Подле сетей укрываются три зверолова в засаде:
125. Став посередине один, а двое – у завязей крайних,
На расстоянье таком, чтоб о том, что случится в средине,
Было слыхать на краях обоим мужам-звероловам.
Прочие все по закону построены битвы кровавой,
Факелов ряд смоляных огнеблещущих выставив кругом:
130. Щит воздевается в левой руке у каждого мужа
(Ужас великий во грохоте битвы зверям кровожадным!),
Огнь на сосне раскаленной[10] возносится правой рукою:
Пламени сила страшит пышногривого льва чрезвычайно[11],
Зверь на него не решается глянуть бестрепетным оком.
135. Мужи, лишь только узрят необорную львиную храбрость,
Все на нее на конях устремляются. Пешие рядом
Следуют, грохот подъемля, и шум воздымается к небу.
Звери того не выносят, но бегством стремятся воспятно,
Гневно скрежещут зубами, в сраженье вступить не решаясь.
140. Как рыболовам коварно рассудочным рыбу средь ночи
В невод случается гнать, на челнах воздымая проворных
Факелы яркие, кои узрев, убегает в испуге
Резвая рыба, не в силах противиться блеску витому,
Так вот и царственны звери поводят встревоженно взором.
145. В страхе пред шумом, подъятым мужами, и факелов блеском,
Сами стремятся они во плетеные полости сети[12].
Есть еще третий охоты закон – эфиопский обычай
Неутомимый, великое диво! Могучие мужи
То эфиопы вершат вчетвером, полагаясь на доблесть.
150. Вяжут витые щиты из лозы пышнокрученной ивы
Прочные, с краем, сомкнувшимся кругло, и высохшей кожей
Бычьей срединновскругленные эти щиты облекают –
Мощный оплот от ужасных когтей и зубов кровожадных.
Тело свое целиком покрывают овечьею шкурой,
155. Сверху ее затянув перевитыми часто ремнями.
Главы скрывают в шеломы, и все, что приметно для взора, –
Только их губы, и ноздри, и то, как глаза их сверкают.
К зверю они устремляются дружно и звучно гудящим
Воздух при том сотрясают бичей многократным ударом.
160. Лев же, пещеру покинув стремительно, неустрашимо
Рев издает, пред мужами губительный зев разверзая,
Грозно взирая очами, во коих огонь пламенеет,
Гневом в душе клокоча, подобный Зевесовым громам.
Даже течение Ганга в краю восходящего солнца,
165. В землях индийских струясь по стране мариандского люда[13],
Ревом ужасным таким не бушует, когда из утесов
Вырвавшись, черное тело свое укрывает в пучине,
Сколь бы он ни был широк, двадцатью воскругляем при этом
Реками также иными, вздымающий бурную воду:
170. Боле тогда содрогнутся ущелья и лес необъятный
Ревом губительным, коим взгремит и широкое небо.
Сразу же лев устремится, возжаждав насытиться плоти,
С бурею зимнею схожий всецело, а те ожидают
Стойко принять на себя огневую бурлящую ярость.
175. Лев же тогда и когтями, и злобно оскаленной пастью
Неукротимый терзает рывками того, кто попался.
Тут подбегает к нему со спины уж иной дерзновенный,
Громко взывает, шумит, восклицает пронзительным криком.
Вмиг повернувшись, великодерзательный лев пышногривый
180. Ринет, оставив того, кто был схвачен, однако немедля
Кто-то другой пышновыйного страшного зверя волнует.
Прочие мужи теснят уж совместно его отовсюду,
Шкурам овечьим, округлым щитам и ремням доверяясь,
Ибо не в силах рассечь их ни зубы могучие пасти,
185. Ни острие прободать их не может железного когтя.
Лев же бессмысленный подвиг свершает, ярится впустую:
Оного сбросив, иного, стремительно с тверди подъемля,
Рвет, против третьего мечется сразу же неукротимо.
Словно когда на могучего храброго мужа в сраженье
190. Грозный охват разъяренного боя стремится окружно,
Он же, Аресовой мощью волнуясь, туда и обратно
Мечется, смертью кровавый клинок воздымая во длани,
После ж его усмиряет мужей боевая дружина,
Ринувшись в битву совместно, и падает оный на землю,
195. Множеством вражеских стрел протяженно свистящих сраженный,
Так же и лев, наконец, от трудов отказавшись напрасных,
Людям затем целиком уступает награды боренья,
Пену кровавую в прах изливая при этом из пасти,
Схожий с познавшим позор и потупившим очи во землю.
200. Словно уже многократно увенчанный ветвью масличной
Муж в состязанье кулачного боя, соперником мощным
В схватке открытой смирен после множества частых ранений,
Кровью омытый, обильно текущей, стоит поначалу,
Будто в хмельном опьяненье, главою поводит, качая,
205. Валится после на твердь, обессилев, коленопреклонно,
Так же и лев на песке простирается, тяжко дышащий.
Тут на него устремляются много решительней: сверху
Все навалившись гурьбой, нерушимыми путами вяжут.
Оный уже не противится, смирно лежит и спокойно.
210. О, дерзновенные мужи, что столько снесли и свершили!
Грозное чудище это подъемлют они, как ягненка!
Слышал я также, что в ямы, устроив подобные козни,
Ловят шакалов бесстыжих, а кроме того и породу
В них завлекают пантер[14], хоть ямы для них много меньше.
215. Ставят не каменный столб, но из дуба рубленую балку.
Вешают там не козы порожденье высоко взнесенно,
Нет, но псицы детеныша[15], чресла стянув ремешками
Тонкими. Тут же щенок, удручаемый болью премного,
Выть и скулить начинает, к себе привлекая пантеру.
220. Та же, весьма взвеселившись, спешит напрямик сквозь чащобу.
Словно коварную вершу наставят порой рыболовы,
Оную свив из травы саламинской[16], и в полости гонят,
Яркое пламя зажегши, и рыбу-кефаль[17], и полипа
(К самому взморью доходит свеченье и к верши оттуда
225. Рыб безголосых ведет самодвижных: никак уж не могут
Вспять воротиться они, но встречают там грозную гибель);
Так и пантера, скуленье щенка услыхав издалека,
Мчится прыжками, не мысля, что ей уготованы козни,
Только лишь брюху покорна, в глубокую падает яму.
230. Некогда грозных пантер покорили дары Диониса,
Ибо коварным упившись напитком ловцов-кознодеев,
Гнева они не избегли божественного Диониса.
Ныне пантеры – звериное племя, но некогда были
Жены они буйнооки[18], а вовсе не лютые звери,
235. Грозденосилицы, троегодичницы,[19] цветовенчаны,
Винные, танцевоздвижца кормилицы Вакха-скитальца.
Вакха-младенца кормила Ино, Агенорова поросль[20],
Первоисточный сосок подавая Зевесову сыну.
Чадо лелеяли сестры ее – Автоноя с Агавой,
240. Но не в губительных это свершалось домах Афаманта[21],
Нет, – на горе, что оттоле «Бедром»[22] называема стала.
Ибо во страхе великом пред Зевса супругой могучей,
Также владыки Пенфея боясь, Эхионова сына[23],
Зевсово чадо в еловом ковчеге они схоронили,
245. Шкурой оленьей укрыли, обвили венками из гроздьев
В гроте и вкруг обходили младенца в таинственном танце.
В бубны они ударяли, звенели во дланях кимвалы –
Детскому плачу прикрытье[24]. Так явлены были впервые
Таинства подле ковчега сокрытого. С сестрами вместе
250. Скрытых обрядов коснулися тех аонийские жены[25].
Сонм благоверных соратниц затем из нагорья святого[26]
Создали, в путь из пределов земли беотийской пустившись.
Ибо уже предстояло не знавшей дотоле заботы
Вскоре земле плодоносить от болеуемного Вакха.
255. Вот уж подъемлет священное шествие ларь заповедный,
Пышно его увенчав, на спине укрепляет ослиной.
После на взморье Эврипа[27] приходят, на коем встречают
Морескитального старца с его сыновьями и молят
Сетезакидчиков их перевезть на челнах через глыби.
260. Старец, почтенья исполнясь, приемлет сих женщин священных.
Тут на покрытии палубном тисс расцветает зеленый,
Плющ и прекрасные лозы немедля корму покрывают.
В волны морские тогда рыболовы в кружащем вращенье
Пали, исполнясь священного ужаса[28]. Вот уже вскоре
265. К берегу судно пристало. На землю Эвбеи сошедши,
Жены, несущие бога, пришли к Аристею-владыке[29].
Он обитал на горе высочайшей Кариста в пещере[30],
Жизни несметным трудам мужей полевых обучая.
Первый пастушество он учредил, и он же впервые
270. Тук отжимал из плодов, что взрастали на дикой маслине,
Первый закваской сгустил молоко и во улей впервые
Ласковых пчел заключил, на дубах их рои собирая.
Оный тогда же во гроте своем Диониса-младенца,
Приняв его из ковчега Ино, воспитал во заботах,
275. Помощь имея при том от дриад и от нимф пчеловодных,
Равно и помощь от дев из Эвбеи и жен аонийских.
Бог, подрастая, средь юных подруг забавлялся игрою:
Вырезав нартек[31] себе, им ранил суровые скалы
Кои для бога струили душисты меды из расселин.[32]
280. Также баранов живьем разрывал он со шкурами вместе,
Туши на части делил, по земле их раздельно бросая,
После ж прекрасносочтенно руками слагал сочлененья,
Те оживали немедля и к травам зеленым стремились.
Вот уже начал фиасы[33] водить он, и вскоре повсюду
285. Приняты были дары Диониса, Фионова сына[34].
Доблесть являя свою, побывал он везде среди смертных,
После ж пришел он во Фивы, и к огнерожденному чаду
Все устремились навстречу кадмеянки[35]. Только безумный
Длани Пенфей Дионису связал, несвязуемы длани!
290. Самоубийными бога грозился убить он руками,
Не устыдившись ни влас убеленных тирянина Кадма[36],
Ни пред стопами его преклоненной смиренно Агавы.
Бога схватить призывает соратников горькосудьбинных,
Бога схватить, заточить, и шествие жен изгоняет.
295. Вот уже стало казаться Пенфеевым стражам, что Бромий[37]
Шествует ими ведомый, железными путами скован.
Так и кадмейцам сдается, но бог не подвержен оковам.
Сердце твердеет у богослужительниц: долу внезапно
Утварь святую из рук и венки от чела повергают.
300. Всем почиталицам Бромия слезы укрыли ланиты.
Вдруг возглашают они: «Ио! Дионис благодатный!
Светоч палящий отцовский зажги и встревожь потрясаньем
Землю! Да скорую кару свершишь ты над лютым тираном!
305. Огнепосевный![38] Пенфея быком обрати на вершинах!
Злонареченный[39] Пенфей быком да пребудет! Зверями
Нас обрати кровожадными, мощными когтем убийным,
Да разорвем мы его, Дионис, своими зубами!»
Так говорили молитвенно. Внял им Нисийский владыка:
Вместо Пенфея быка он явил с убийственным взглядом,
310. Выю вознес высоко и рога над взлобьем поставил;
Женам обличие зверя он дал со сверкающим взором,
Грозною пастью снабдил и выписал пестро на спинах
Шкуру, подобно небриде[40], породу создав кровожадну.
Так по велению бога сменившие облик прекрасный
315. В горных ущельях пантеры терзали Пенфеево тело.
Будем об этом мы петь и этому в сердце поверим!
Но о деяниях жен, средь ложбин Киферона вершимых,
О матерях, Дионису враждебных, погрязших в убийстве,
Лжеизмышляют слагатели песен отнюдь не достойно.
320. Некий убийца зверей западню с товариществом вместе
Так вот готовил пантерам, зверям к опьянению склонным.
В жаждой томимой ливийской земле отыскали источник
Малый и скудный, который в краю, совершенно безводном,
Вдруг начинает струиться неведомой черною влагой.
325. Вдаль не течет он, однако, журчащей струею, но дивно
Хлещет на месте ключом и в пески углубляется снова.
Дикое племя пантер в это место с восходом Денницы
Ходит напиться. Сюда с наступлением сумерек сразу
Двадцать сосудов округлых поспешно несут звероловы
330. Сладкого полных вина[41], что за десять годов завершенных
Выжато мужем, усердным в уходе за винной лозою.
Благоуханную пьяность с водою смешав, покидают
Оный багряный источник и в месте ближайшем ложатся,
Мощное тело свое укрыв, либо шкурою козьей,
335. Либо самими сетями, поскольку сыскать невозможно
Рядом укрытья – ни камня, ни пышноветвистого древа:
Земли безлесые зыбких песков простираются всюду.
Вскоре пантер, изнуренных лучами палящего солнца*,
Равно и жажда, и сладостный запах туда призывают.
340. Выйдя к источнику Бромия, жадно раскрытою пастью
Внутрь Диониса вбирают, а после одна за другою
Прыгают в танце сперва, уподобившись резвым плясуньям,
Телом затем тяжелеют и морды в божественну землю
Медленно долу склоняют покорно, затем напоследок
345. Грузно их долу дремота свергает – одну за другою.
Словно во время пирушки, вино зачерпнув из кратеров,
Юные сверстники с первым пушком на подбрадии нежном
Сладко поют, и притом по скончании ужина снова
Каждый на кубок ответный товарищей всех приглашает.
350. После смолкают они: одного на другого их вергнет
Крепость вина, тяжелящая оным и очи, и разум.
Так вот и хищницы эти, одна на другую повергшись,
Легкой добычей становятся мощным мужам-звероловам.
Заняты многодостойной и славной охотой медвежьей
355. Мужи на Тигре и в землях Армении, луками славной.
Входят огромной толпой в густолистые дебри лесные
Опытны мужи, ведущие псов тонконюхих на сворах
Пагубных хищников многоблуждающий след обнаружить.
Только завидят собаки звериной стопы отпечаток,
360. Сразу же следом идут и ловцам указуют дорогу,
Низко во землю сырую уставившись носом протяжным.
Если ж, однако, позднее увидит какой-нибудь новый
След, по нему устремляется сразу же с лаем поспешно,
След предыдущий забыв, а когда достигает предела
365. Доброискательной слежки – звериной норы хитроумной,
Сразу прыжком устремляется пес от руки зверолова,
Лаем пронзительным лает, премного ликующий духом.
Словно во пору весны многомлечной юница младая
Всюду по горным лугам необутыми бродит стопами,
370. Ищет повсюду цветы, и еще на большом отдаленье
Запах фиалки душистые ей наперед указует:
Радость великая деве, и дух беззаботно ликует,
Рвет ненасытно цветы и, венками главу увенчавши,
Песнь напевая, в отеческий дом устремляется сельский.
375. Так же ликует и пес дерзновенный душой, но охотник,
Крепким ремнем усмиряя чрезмерную псиную резвость,
К сонму соратников снова стремится возвратно со смехом,
Заросли им указует, во коих злосчастного зверя
Он для ловитвы оставил, со спутником выследив верным.
380. Те же стремятся поспешно, чтоб крепкие жерди расставить,
Сети развесить на них и окружно поставить тенета.
Ставят они у обоих концов близ окраинных брусьев
Краезагонщиков двух у холмов, ясенями поросших.
От окончаний сети и охранников этих отважных
385. В левую сторону тянут они перевитый прекрасно
Шнур протяженный из льна[42] над землею совсем невысоко:
Мужу шнур сей витой до средины утробы доходит.
Многоискусный и яркий от оного падает долу
Лент многокрасочных цвет, от которых зверям устрашенье:
390. Там опускаются долу несметные яркие перья[43] –
Крылья прекрасные множества птиц, обитателей неба, –
Соколов, аистов длинных и пух лебедей белоснежных.
Справа от сети они средь кустов расставляют засаду,
Либо из веток зеленых поспешно возводят чертоги
395. Неподалеку один от другого: по четверо в каждом
Прячутся мужи, всецело тела за листвою скрывая.
После ж, как только налажено все сообразно порядку,
Громко играет труба, и медведица, чащу покинув,
Грозно ревет на бегу и взирает ревущая грозно.
400. Вместе идут на нее храбрецы, с двух сторон устремившись
Зверю противу, рядами идут подвизаться в сраженье.
Та ж напрямик устремляется прочь от мужей и от шума
В поле, что зрит широко оголенным, а после туда же
Ловчих отряд у нее за спиной неотступно стремится,
405. Криками шум поднимая, ко кромке шнура направляют –
К многорасцветному страху. Медведица – зверь горемычный! –
В полном неведенье мчится, гонимая ужасом грозным.
Все устрашает: толпа и удары, труба, восклицанья,
Шнур, повергающий в ужас. Когда же при пении ветра
410. В воздухе сверху повязки дрожать на шнуре начинают,
Перья приходят в движенье и свист издают громогласный.
То созерцая, она устремляется прямо в тенета,
Где в западню попадает льняную. Стоящие рядом
Краезагонщики к ней подбегают и сверху поспешно
415. Жгутоувитую вяжут, вскругления льна[44] налагая
Петлями поочередно. Тогда-то особо бушуют
В гневе медведицы грозным оскалом и тяжкою лапой.
Часто случалося им убегать от мужей-звероловов,
Вырвавшись прочь из сетей, бесполезною сделав охоту,
420. Если какой-нибудь муж многомощный не связывал крепко
Правую лапу медвежью, великую силу смиряя:
С должным уменьем вязал и к колодкам притягивал зверя,
Снова его заключая в чертог из сосны и из дуба, –
Зверя, свое подвергавшего тело вращениям частым.
425. Нужно подальше от гор и холмов, возносящихся круто,
Резво бегущее гнать быстроногое заячье племя,
Промыслом мудрым его направляя к покатому спуску.
Зайцы, лишь только увидят собак и мужей-звероловов,
Сразу стремятся к вершине, поскольку о том достоверно
430. Знают, что ноги передние им покороче достались:
Легки для робких зверьков потому и становятся взгорья,
Легки для робких зверьков, но для всадников труднопроходны.
Нужно держаться вдали от дороги, исхоженной часто,
Также от троп, но гонять эту дичь по полям земледельным,
435. Ибо резвы на тропе проторенной, проворны ногами
Зайцы и скачут легко, а на почве, распаханной плугом,
Ноги у них тяжелеют и летом, и в зимнюю пору:
Носят сапожки смертельные зайцы до самых лодыжек[45].
Если косулю ты гонишь, старайся, дабы по свершенье
440. Долгой, протяжной дороги и многих трудов окончанья
Остановиться на миг не могла, чтоб излиться из паха,
Ибо во время свершенья пути у косули особо
Полнится влагой пузырь, возникает нужда к изливанью,
Отягощаются чресла, в коленях сгибаются ноги.
445. Если ж немного отдышится гулкошумящею глоткой,
Много сильнее становится, снова стремительней в беге,
Многопроворна в коленях, уже облегчивши утробу[46].
Взять ни ловушкой лисицу нельзя, ни петлей, ни льняною
Ловчею сетью: плутовка сильна рассудительной мыслью –
450. Путы сметлива порвать и распутать тугие сплетенья:
Есть у нее в изобилии хитрость, чтоб смерти избегнуть.
Псы добывают лисицу совместно, однако при этом,
Хоть и могучи они, не бывает бескровным боренье.
[1] Ст. 1-3: Итог предыдущей, третьей книги поэмы.
[2] Ст. 15: Одним лишь богам созерцать то по силам: Образец – «Одиссея», IV, 379: Ты же скажи мне (все ведать должны вы, могучие боги).
[3] Ст. 20: Сыну Севера-Зевеса: Посвящение императору Каракалле (211-217 гг. н.э.), сыну императора Луция Септимия Севера.
[4] Ст. 25-38: Ср. Аристотель, «О частях животных», III, 1-2; Цицерон, «О природе богов», II, 50, 127; Элиан, «О природе животных», IX, 40: «В отношении же нрава различия между животными таковы: одни кротки, печальны и не склонны к возмущению, как корова; другие злобны, агрессивны и не поддаются обучению, как дикая свинья; иные благоразумны и боязливы, как олень и заяц; иные низки и коварны, как змеи; одни свободны, храбры и благородны, как лев; другие породисты, дики, коварны, как волк; благородно то, что происходит от хорошего рода, породисто — что не выходит за пределы присущей ему природы. И одни лукавы и злокозненны, как лисица, другие отважны, дружественны и льстивы, как собака; иные кротки и способны к приручению, как слон, иные стыдливы и осторожны, как гусь, некоторые завистливы и любят красоваться, как павлин. Способен рассуждать из всех животных только человек». В поэтической форме: Лукреций, V, 857-863: «Те же, что, видишь, теперь живительным воздухом дышат, / С юности ранней всегда берегут и блюдут свое племя, / Или отвагой храня, или хитростью, или проворством. / Также и много других, которых к себе приручили / Мы ради пользы своей, сохранились под нашей защитой. / Племя свирепое львов и хищников лютых породы / Смелость спасла, а лисиц — коварство и прыткость — оленей». Овидий, «Наука рыболовства», 1-10.
[5] Ст. 32: убийственны: Δαφοινοί кровавый (о цвете) у Гомера («Илиада», II, 308; X, 23 о змее), но зачастую также в смысле «убийственный».
[6] Ст. 60-61: внимательно белому Ноту / Следуя: Ср. «Илиада», XI, 306; XXI, 334: Хладного Нота…; Гораций, «Оды», I, 7, 15: Как иногда ясный (albus) Нот гонит тучи с туманного неба / И не всегда он дожди порождает (Г. Церетели).
[7] Ст. 61: льном окрыленных ладей: Ср. Эсхил, «Прометей прикованный», 468: «льнокрылые повозки кораблей».
[8] Ст. 85-99: Яму прекраснодорожную роют…: Ср. Ксенофонт, «Охота», XI, 4: «Иногда для них делают рвы круглые, большие, глубокие, со вставленным в середину столбом, на котором ночью ставится коза. Ров кругом обставить деревьями, чтобы не было видно, но не оставлять проходов; и те животные, которые ночью слышат голос, бегают кругом изгороди и не найдя прохода, стараются перепрыгнуть и попадаются». (Г. Янчевецкий).
[9] Ст.: 119: в коневодческой песне: «Охота», I, 304.
[10] Ст. 132: Огнь на сосне раскаленной: Сосна – зачастую метонимическое обозначение факела.
[11] Ст. 133: Пламени сила страшит пышногривого льва чрезвычайно: Аристотель, «История животных», 629 b 21: Верно также отмечают, что он боится больше всего огня, как говорит Гомер: «Главни горящие; их устрашается он и свирепый...» («Илиада», XI, 554= XVII, 663) и [верно также], что он следит за поражающим его и бросается на него. Если же кто не поразит, а только обеспокоит его, и он, бросившись, схватит того, то не причиняет ему вреда и не разрывает когтями, а встряхнув и напугав, уходит прочь. (В. Карпов).
[12] Ст. 144-145: Ср. «Рыбная ловля», IV, 640 слл.
[13] Ст. 165: В землях индийских струясь по стране мариандского люда: Возможно, речь идет о марундах, которые, согласно Птолемею (VII, 2, 14), обитают у Ганга.
[14] Ст. 212-219: Элиан («О природе животных», XIII, 10) сообщает, что подобным образом охотятся мавры.
[15] Ст. 217: Ср. Оппиан, «Рыбная ловля», III, 388.
[16] Ст. 218: Ср. Оппиан, «Охота», I, 156; «Рыбная ловля», III, 341. трава саламинская: Неясно, идет ли здесь речь об острове или о городе на Кипре. Надежного толкования этому выражению предложено не было.
[17] Ст. 223: рыба-кефаль: Ср. Оппиан, «Рыбная ловля», 111 сл.; полип (или осьминог): Ср. Оппиан, «Рыбная ловля», I, 306 сл.; III, 345.
[18] Ст. 234: Жены они буйнооки (χαροπαί): ср. «Одиссея», XI, 611: «Львы грозноокие» (В. Жуковский); Гесиод, «Теогония», 321: «огненноокого льва» (В. Вересаев); «Щит», 177: «львы буйнооки» (О. Цыбенко).
[19] Ст. 235: Грозденосилицы – т.н. осхофоры, т.е. участники священной процессии на афинском празднике урожая винограда «осхофории», учреждение которого приписывалось Тесею (Плутарх, «Тесей», 23). Осхофорами на этом празднике были двое юношей из знатных родов, одетые в женские одежды. Троегодичницы – участницы т.н. «триэтерид» («трехлетий»), т.е. праздников, которые справляли во многих городах в честь Диониса, а именно в честь похода бога. Фактически это были «двухгодичные» праздниками и справлялись через год, поскольку первый год (начало похода) совпадал с третьим годом (возвращение из похода). Эти празднества символизировали уход и возвращение (смерть и возрождение) Диониса.
[20] Ст. 237-239: Ино, жена Афаманта, Семела, мать Диониса, Автоноя, мать Актеона, и Агава, мать Пенфея, были дочерями Кадма, царя-основателя Фив и сына финикийского царя Агенора.
[21] Ст. 240: Афамант, сын Эола, – царь города Орхомена в Беотии.
[22] Ст. 241: на горе, что оттоле «Бедром» называема стала: «Бедро» (греч. Μηρός, Мер) – название, связанное (по крайней мере, в народной этимологии) с мифом о рождении и воспитании Диониса. После гибели Семелы Дионис был доношен в бедре своего отца Зевса. Затем бог-младенец был отдан на воспитание нимфам в сказочной стране Нисе (неизвестного местонахождения), где находилась и гора Мер. Наиболее известными локализациями Нисы (и горы Мер) были Индия и Эфиопия. В «Лексиконе» Стефана Византийского приводятся 10 локализаций Нисы, из которых с рассказом Оппиана могут быть связаны местности на горе Геликоне в Беотии и на острове Эвбее.
[23] Ст. 241: Пенфей – царь Фив, сын Агавы (дочери Кадма) и Эхиона, одного из спартов (досл. «посеянных»), т.е. воинов, выросших из зубов дракона, убитого Кадмом при основании Фив.
[24] Ст. 248: Детскому плачу прикрытье: Ср. миф об охране младенца Зевса куретами. (См., напр., Каллимах, «Гимн Зевсу», I, 51 слл.).
[25] Ст. 250: Аонийский – см. «Деяния Диониса», XXV, 18.
[26] Ст. 251: из нагорья святого: т.е. с горы Мер («Бедро»). По-видимому, здесь Ниса локализуется на Геликоне Беотийском (см. Страбон, c. 405; Павсаний, I, 39).
[27] Ст. 257: Эврип – пролив, отделяющий от материковой Греции (Беотии) остров Эвбею.
[28] Ст. 257-264: Рассказ Оппиана напоминает миф о Дионисе и тирренских морских разбойниках. См., напр. Гомеровский гимн к Дионису.
[29] Ст. 266: Аристей – сын Аполлона и Кирены (см. «Деяния Диониса», XXV, 181-183), покровитель сельской жизни, изобретатель пчеловодства. Миф см. Пиндар, «Пифийские оды», IX; Нонн, «Деяния Диониса», V, 229 слл.; Диодор Сицилийский, IV, 81 слл.; Вергилий, «Георгики», I, 14 слл.; IV, 315 слл. В мифологии Аристей обычно связан с Кеосом, где почитался также как одна из ипостасей Зевса (Зевс-Аристей).
[30] Ст. 267: Карист – город на южной окраине Эвбеи. В нашем переводе таково толкование Καρύῃσσιν, которое рассматривается как прилагательное от топонима Καρύαι, рассматриваемого в свою очередь как вариант топонима Κάρυστος. Такое толкование обнаруживает также аллюзию к версии, согласно которой Карист был отцом Аристея (Схолии к Аполлонию Родосскому, II, 498). Другие чтения (κεράεσσαν ὑπ’ ἄντρου) предполагают перевод «под рогами пещеры», что, однако, представляется менее вероятным.
[31]Ст. 278: Нартек – см. «Деяния Диониса», I, 34, прим.
[32] Ст. 278-279: ранил суровые скалы / Кои для бога струили душисты меды из расселин: Ср. Ветхий Завет, «Числа», XX, 11: «И поднял Моисей руку свою и ударил в скалу жезлом своим дважды, и потекло много воды, и пило общество и скот его».
[33] Ст. 284: Фиас – союз, образованный вокруг того или иного божества, в большинстве случаев Диониса.
[34] Ст. 285: Фиона – см. Коллуф, 249, прим.
[35] Ст. 288: кадмеянки и ниже кадмейцы – жители Кадмеи, т.е. основанного Кадмом акрополя Фив, ставшего поэтическим названием и самого города.
[36] Ст. 291: Кадм – основатель Фив, сын Агенора, царя финикийского города Тира.
[37] Ст. 295: Бромий – одно из культовых имен Диониса. См. Пиндар, фр. 76, 10; Эсхил, «Эвмениды», 24.
[38] Ст. 305: Огнепосевный – мифо-поэтический эпитет Диониса, отображающий его рождение среди огня от молнии.
[39] Ст. 306: Злонареченный – эпитет Пенфея, представляющий поэтическое толкование его имени от слова πένθος «скорбь». Ср. Еврипид, «Вакханки», 367: «боюсь, как бы он не внес печаль в твой дом, Кадм»; 508: «Твое имя удачно выбрано, чтобы сделать своего носителя несчастным» (Ф. Зелинский).
[40] Ст. 313: Небрида – накидка из шкуры молодого оленя в дионисийском культе.
[41] Ст. 329-330: Двадцать сосудов округлых поспешно несут звероловы / Сладкого полных вина: Ср. «Одиссея», III, 311: «Светлым вином, чрез одиннадцать лет из амфоры налитым / Ключницей, снявшей впервые с заветной амфоры той кровлю». (В. Жуковский); «Старец тогда намешал в кратере вино для прибывших. Сладкое это вино, десять лет уж стоявшее в бочке» (В. Вересаев).
[42] Ст. 384: Шнур протяженный из льна: Ср. Ксенофонт, «Охота», 2, 4-6: «Опускные сети должны быть из тонкого льна… По краям дорожные сети должны иметь петли веревочные, полевые — железные кольца, концы из крученых веревок».
[43]Ст. 390: Там опускаются долу несметные яркие перья: Ср. Вергилий, «Энеида», XII, 749: «Или обложен кольцом пугающих перьев пурпурных».
[44]Ст. 415: вскругления льна: Ср. напр. Ксенофонт, «Охота», 2, 4 (см. выше, прим. к ст. 384).
[45]Ст. 425-438: Об охоте на зайцев см. Ксенофонт, «Охота», 5, 17; 5, 30; 8, 8.
[46]Ст. 439-447: Об охоте на косулю см. Аристотель, «История животных», 579 а 12. Плиний, VIII, 113.