К 277 году Пиррова война велась на нескольких фронтах. Когда Пирр попытался подчинить себе сицилийских греков и начал кампанию против карфагенян в Сицилии, война в Италии продолжалась. Как и в случае с войной в Сицилии, сохранившиеся источники значительно хуже качеством, но тем не менее дают ясную картину. Конфликт определялся римской агрессией в Южной Италии. Усилия по–прежнему опирались на смесь войны и дипломатии, чтобы расширить свое влияние, теперь направленное на подрыв гегемонии Пирра. К тому времени, когда Пирр вернулся в Италию, ситуация уже рушилась. Попытки остановить растущие потери на Западе завершились битвой при Беневенте, но царь не хотел выходить вперед в этой битве. В римском повествовании этот упадок судьбы Пирра был связан с падением его моральных качеств, поскольку он медленно скатывался к деспотизму, святотатству и, в конечном счете, потерпел неудачу перед лицом римской добродетели.
Регий располагался в важном стратегическом пункте на италийской стороне пролива, отделявшего полуостров от Сицилии. На противоположной стороне находился город Мессана, населенный мамертинцами, союзниками карфагенян на то время. Эти два города были стратегически важны, поскольку они могли регулировать движение через проливы. Оба были также в центре историй о предательстве. Мамертинцы были оскскими наемниками, нанятыми Агафоклом. Вместо того, чтобы вернуться в Италию, когда их контракт закончился, они захватили город Мессану (тогда Занклу), убив мужчин и забрав себе женщин. Подобные события происходили и в Регии во время пирровой войны. Эти оски были союзниками римлян. Древние писатели пытались снять с римлян всякую ответственность за происшедшую резню, но даже Фабриций, вершина добродетели, был причастен к тому, что произошло.
Первое предательство гарнизона Регия — это, безусловно, наиболее часто встречающийся элемент в сохранившихся материалах (DH 20.4–5; App. Samn. 9.1–3; Polyb. 1.7; Dio fr. 40.7–12; Zon. 8.6; DS 22.1.2; Livy Per. 12; Oros. Hist. 4.3.4–6). Хотя точные подробности несколько различаются, основная история в целом остается той же. Римляне направили гарнизон, состоявший в основном из кампанцев, следить за тем, чтобы жители Регия не вступили в союз с Пирром и не подвергли опасности движение через пролив. Кампанский командир Деций Вибеллий сфабриковал дело, что регийцы замышляли присоединиться к Пирру, и под этим предлогом перебил мужчин и захватил женщин. Гарнизон последовал примеру соседних мамертинцев и объединился с ними после захвата. Деций в конце концов дорого заплатил за предательство. Страдая от болезни глаз, он пригласил врача, который наложил припарку, от которой он почти ослеп. (На самом деле доктор был родом из Регия, о чем Деций не знал).
В свою очередь, теперь уже консул Фабриций, потрясенный этими злоупотреблениями, укрепил римскую верность, отомстив за регийцев и казнив кампанцев. Римляне были в ужасе от действий неримлян против союзников. Фабриций немедленно исправил ситуацию, или, как говорят некоторые источники, разобрался с ней, как только позволила военная обстановка. Но в любом случае римляне действовали добродетельно. Сам Фабриций, человек, отвергнувший предложение богатства и власти от Пирра, отдавал приоритет своей благородной скромности и продолжал служить образцом римской добродетели.
Появление гарнизона в Регии было связано с его географически важным местоположением. Большинство источников утверждают, что гарнизон был размещен в ответ на прибытие Пирра, но Дионисий вместо этого говорит, что он был поставлен Фабрицием во время его консульства в 282 году, чтобы обезопасить его от нападений соседних народов. Столь ранний ввод гарнизона имеет смысл, учитывая состояние войны до появления Пирра, но в 280 г. Пирр не представлял большой угрозы. Более позднее участие Фабриция в наказании гарнизона может также свидетельствовать о том, что он чувствовал личную ответственность за его водворение. Растущее значение Регия в войне против Пирра, возможно, привело к сдвигу даты, чтобы более явно связать гарнизон с царем. Отсюда Регий становится частью экспансии Рима в Южной Италии наряду с Фуриями и другими греческими городами. Сам гарнизон состоял из 800 кампанцев и 400 союзников сидицинов (DH 20.4). Сам Деций был из видного капуанского рода. Неудивительно отсутствие римских офицеров, так как в этот период мы находим и другие союзные отряды, которыми командуют их собственные офицеры, например френтан Оплакс в Гераклейской битве.[1]
По словам Диодора 500 римских солдат были перевезены на карфагенском флоте для нападения на кораблестроительные материалы Пирра под Регием. Гораздо более вероятно, что эти силы использовали город как базу для набегов на бруттийских союзников Пирра, поставлявших древесину для кораблей (DS 22.7.5). Союз царя с бруттиями, а также его намерение захватить греческие города Италии и Сицилии придавали Регию особое значение. В результате римляне и карфагеняне объединили свои силы в совместной операции. Кампанский гарнизон действовал бы как вспомогательная сила для этой совместной операции и, возможно, даже предоставил «500 римлян». Фрагмент Dio, возможно, плохо сохранился, или это была попытка доказать, что гарнизон действовал не за римлян, а против них.
Так что насчет предательства города гарнизоном? Дионисий, Аппиан и Дион указывают, что Деций сфабриковал данные о сторонниках Пирра в городе, чтобы оправдать свое преступление, в то время как другие указывают на простую алчность кампанцев. Дионисий также упоминает вторую теорию о том, что Фабриций сам приказал гарнизону захватить город на основании слухов о том, что население поддерживало Пирра. Хотя он утверждает, что «возможны обе версии» (ἔχει δὲ λόγον ἀμφότερα, DH 20.4.6), он явно придает больший вес повествованию, которое возлагает всю вину на Деция и участников кампании, постоянно подчеркивая их одиозный характер. Это краткое упоминание Фабриция не встречается ни в каких других сохранившихся источниках, что неудивительно, учитывая его историческую репутацию. Действительно, в нескольких версиях этой истории именно Фабриций наказывает гарнизон. Его причастность к делишкам Деция не вписывается в моральную составляющую событий в Регии и подрывает картину римской добродетели, которая пронизывает все повествование о войне.
На самом деле весьма вероятно, что в Регии были симпатизанты Пирра, как и в других городах, где царил фракционизм. Сам Пирр охотно приветствовал бы любую местную поддержку. Регий служил бы жизненно важным связующим звеном между Великой Грецией и Сицилией, он мог бы регулировать торговлю через проливы в противовес карфагенским союзникам мамертинцам, его гарнизон защищал бы своих бруттийских союзников и уничтожил бы главную римскую базу на юге. Фабриций, будучи консулом в 282 году, уже был вынужден вернуть Фурии, когда этот город отказался от своего союза с Римом, откуда он получил непосредственный опыт внутренних политических махинаций, которые могли бы подорвать римскую гегемонию. Присутствия римского гарнизона в Фуриях было мало для того, чтобы удержать город от внутреннего и внешнего давления. Так что вполне возможно, что сам Фабриций приказал разместить гарнизон в Регии, чтобы во что бы то ни стало обеспечить дружелюбное отношение города к Риму.
Соучастие римлян в этих событиях еще более усиливается очевидной задержкой их реакции. Конечно, Дионисий и Аппиан настаивают на том, что Фабриций немедленно принял меры, чтобы наказать гарнизон, но когда, неясно. Эпитома Ливия сообщает о действиях против гарнизона в Регии, имевших место после осады Тарента в 272 году, что подтверждается другими авторами, объясняющими задержку реакции Рима неотложностью войны с Пирром (Livy Per. 15; cр. Oros. Hist. 4.3.5; Dio fr. 40.12; Polyb. 1.7.9; Zon. 8.6). Дионисий говорит, что второе восстание другого гарнизона в Регии было подавлено только в 270 г., но корень этого дублирования в том, что римляне не позволили бы этому акту оставаться безнаказанным так долго. Запоздалый ответ был вызван непосредственными проблемами войны с Пирром. Действия кампанского гарнизона по поддержанию дружественных отношений Регия с Римом, по крайней мере неофициально, должны были быть оправданы.
Действительно, наказание гарнизона, по–видимому, вовсе не является результатом резни. Только когда они стали угрожать миру, навязанному Южной Италии римлянами спустя годы после ухода Пирра, город был возвращен прежним жителям. После того как Пирр покинул Италию, кампанский гарнизон атаковал близлежащие города Кротон и Кавлонию (Zon. 8.6; Paus. 6.3.12). Вполне возможно, что в своих методах в Регии кампанцы были особенно жестоки, вызывая недовольство местных, но римляне годами ничего не предпринимали для того, чтобы обеспечить контроль над этим стратегически важным городом. Проримские писатели перекладывали вину только на кампанцев, освобождая от нее римлян в целом и Фабриция в частности. Рассказ о Регии стал рассказом о морали, которая подкрепляет общий образ римской добродетели во время войны.
Война в Италии не прекратилась, когда Пирр перенес свою кампанию в Сицилию. К сожалению, те источники, которые дали бы наиболее подробное (хотя и предвзятое) описание этих событий, Дион Кассий, Дионисий и Ливий, утрачены. Эпитома Зонары — единственный дошедший до нас источник. Повествование об этом периоде запутано, но со все стороны предприняли значительные военные и политические усилия. Хотя Пирр стал центром внимания, основные факторы войны до его прибытия остались. Тот же поток союзов и упорные завоевания, характерные для италийской войны, хорошо заметны. Хотя источники проблематичны в подробностях, они, тем не менее, представляют последовательную картину интервенции римлян в Южной Италии. Союзники Пирра в его отсутствие подверглись сильному давлению. К 276 году римляне контролировали италийское побережье от Регия до Гераклеи, смогли по своему желанию пройти через Самний и заперли гарнизон Пирра в Таренте.
В конце 279 года Пирр переключил свое внимание на сицилийских греков и вскоре отбыл на остров. Он оставил гарнизоны в нескольких городах, самый большой из которых находился в Таренте, возможно, насчитывавший 8000 человек, и обещал вернуться (Zon. 8.5; Justin 18.2.12; App. Samn. 12.1). Милон командовал в Таренте, в то время как сын Пирра Александр оставался в Локрах, где для царя работал монетный двор. Стратегия Пирра состояла в том, чтобы силы, которые он оставил позади, охраняли его завоевания италийских греческих городов, в то время как его самнитские, луканские и бруттийские союзники действовали против римской агрессии как буферы. Плутарх говорит, что тарентинцы были расстроены решением царя уйти (Plut. Pyrrh. 22.3; cр. Paus. 1.12.5). Они требовали, чтобы он остался сражаться с римлянами или оставил их город каким он его нашел. У Плутарха тарентинцы вроде бы правы, но своей глупостью загнали себя в тяжелейшую ситуацию. В ответ Пирр приказал им молчать; он будет действовать по своему собственному расписанию. Здесь налицо ранний признак падения морального облика царя. Пирр начинал проявлять все более деспотические наклонности.
С другой стороны римские военачальники продолжали сосредоточивать все свое внимание на операциях в Южной Италии. После 280 года не упоминается ни о каких победах или походах против народов Северной Италии. Мир, заключенный с этрусками, не нарушался. В 278 году консулами были Г. Фабриций Лусцин и Г. Эмилий Пап, которые были консулами и в 282 году. [2] Эмилий, по–видимому, провел кампанию где–то в Южной Италии, но не добился ничего примечательного. Для Фабриция 279 и 278 годы были насыщенными событиями. В 279 году он в качестве посланника, как известно, отверг предложения Пирра о богатстве и власти в пользу своей почтенной бедности, а в начале следующего года к нему якобы обратился врач Пирра с предложением отравить царя, о чем он сообщил Пирру, не желая поступить подло. Как только царь покинул Италию в начале 278 года, Фабриций смог начать значительную военную кампанию. В этом году он отпраздновал триумф над луканами, бруттиями, тарентинцами и самнитами. Учитывая, что битва против объединенных сил этих народов, вроде Сентина, кажется маловероятной, Фабриций, по–видимому, прошел большую территорию. Победа над тарентинцами может свидетельствовать о том, что Милон каким–то образом противостоял Фабрицию, но не смог остановить его грабежи. Сенат, возможно, также полагал, что, каковы бы ни были успехи Фабриция, триумф поднимет дух римлян после их поражений при Гераклее и Аускуле. Фабриций, несомненно, имел опыт работы на политической и военной арене Южной Италии, что давало ему преимущество в управлении меняющейся ситуацией в регионе.
Римляне заключили союз с городом Гераклеей в 278 году. Цицерон говорит, что у Гераклеи был особенно выгодный договор с Римом и что он был заключен в консульство Фабриция (подразумевая, что именно он вел переговоры) во время войны с Пирром, что поместило бы его в 278 г. [3] Договор между Римом и Гераклеей в 278 году согласуется с событиями того года. Римские дипломатические труды были бы усилены военными успехами Фабриция, предыдущими контактами консулов в этом районе и недавним отъездом Пирра. В то же время следует ожидать особенно благоприятного договора, каким был договор с Гераклеей, поскольку в это время римляне пытались восстановить в регионе плацдарм. Гераклея имела стратегическое положение на южном побережье не слишком далеко к западу от Тарента, а также была символически важна как прежняя глава Италийской лиги. Это было также недалеко от места первого поражения римлян от Пирра. Консулы были бы мотивированы пойти на уступки, чтобы обеспечить союз с Гераклеей, когда римское влияние в регионе было минимальным. Уход Пирра в 278 году предоставил римлянам немалые возможности. Его победы могли сорвать планы римлян, но в его отсутствие они могли продолжать свои захватнические кампании. Когда Пирр увяз в политической трясине Сицилии, его италийские союзники с него не слезали.
В 277 году консулами стали П. Корнелий Руфин и Г. Юний Бубульк Брут. Как и в предыдущем году, оба воевали в Южной Италии. Информацию за этот год предоставляет один Зонара и хотя его причудливое описание событий пестрит сомнительными подробностями и полно романтических невероятностей, оно, тем не менее, согласуется с более крупным проектом римских дипломатических и военных усилий в этот период и с некоторыми оговорками может быть принято (Zon. 8.6).
Сначала консулы действовали в Самнии совместно. Зонара говорит, что римляне набрались храбрости, пожелали наказать тех, кто вызвал Пирра, и сумели быстро захватить несколько укрепленных мест в Самнии. Однако места, которые заняли римляне, пустовали, так как самниты отступили в форты на вершинах холмов. Консулы обнаружили самнитов в Кранитовых горах, местонахождение которых неизвестно. Римляне попытались пробиться по труднопроходимой местности, но понесли тяжелые потери, в которых Руфин и Брут обвиняли друг друга. При определенных обстоятельствах самниты все еще могли нанести потери вторгшимся римским армиям, но были совсем неспособны остановить марш римлян через Самний. Консулы 277 года решили просто не обращать внимания на группировку в Кранитовых горах и сосредоточить свое внимание в другом месте без каких–либо существенных негативных последствий. В этот момент самниты не могли выставить армию, достаточную для противостояния римлянам в битве, и чтобы оказать какое–либо серьезное сопротивление, нуждались в помощи извне.
В результате возникших трудностей оба консула прекратили свои совместные усилия на оставшуюся часть года. Брут остался в южных Апеннинах, празднуя победу над луканами и бруттиями. Зонара говорит, что Брут остался в Самнии, но он, возможно, плохо отображает свой источник. Руфин повернул к греческому городу Кротону, и в результате получилась довольно захватывающая история. Город, по–видимому, был разделен между проримскими и пропирровыми фракциями. В то время как он оставался в союзе с Пирром, некоторые местные друзья Руфина попытались восстать и предложили консулу взять город под свой контроль. Однако другая фракция предотвратила это предательство, запросив у Милона эпирский гарнизон. Руфин, не в состоянии штурмовать стены Кротона, симулировал нападение на Локры, чтобы выманить гарнизон туда. Затем он повернул назад и, воспользовавшись туманом, взял Кротон. Никомах, командир гарнизона, попытался вернуться к Таренту, но попал в засаду Руфина и потерпел поражение. Так локры тоже присоединились к римлянам. Сын Пирра Александр, командовавший в городе, был вынужден отступить, хотя обстоятельства неизвестны.
Похоже, Руфину удалось захватить Кротон и Локры. Хотя зонарова специфика фантастична, она отражает сложные геополитические реалии региона. Фронтин указывает, что посланные для усиления Кротона были луканами и что Руфин просто сделал вид, что отступает, чтобы они ушли (Front. Str. 3.6.4). Он не упоминает о каком–либо движении к Локрам. Временное увеличение защитников перед римской консульской армией вполне логично. Фракционность внутри города, безусловно, сродни другим близлежащим городам, как и готовность сменить сторону, когда обстоятельства, казалось, этому благоприятствовали. Проримская фракция, возможно, сыграла свою роль, чтобы убедить гарнизонные подкрепления в том, что они больше не нужны. Если бы они были луканами, как говорит Фронтин, военные действия только усилили бы напряженность ситуации. Недавние успехи Рима в этой области и продолжающееся отсутствие Пирра также учитывались в умах людей. Несмотря на запутанные подробности, к концу 277 года римляне получили контроль над тремя крупными городами на южном италийском побережье, фактически разделив западные владения Пирра.
Несмотря на некоторые неудачи, усилия римлян в 277 г. в южной Италии были в основном успешны. Брут заслужил триумф. Руфин, однако, его не получил, возможно, из–за трений с Фабрицием, который как цензор исключил его из сената в 275 году.
В 276 году римляне столкнулись с еще большими трудностями. Консулы Г. Фабий Максим Гургес и Г. Генуций Клепсина, сражались с самнитами, луканами и бруттиями, за что Фабий заслужил триумф. Однако два обстоятельства ослабили усилия римлян. Первым было возвращение Пирра в Италию, и именно поэтому в Великой Греции не упоминаются ни военные, ни дипломатические операции. Вторым была вспышка чумы в Риме, которая предположительно привела к массовым выкидышам и смертям среди людей и животных (Oros. Hist. 4.2.2; August. De Civ. D. 3.17). Какими бы ни были масштабы болезни, она в какой–то степени подорвала военные действия римлян и, возможно, повлияла на рекрутинг. Тем не менее благодаря комбинированию военных и дипломатических усилий римляне добились в Южной Италии в отсутствие Пирра значительных успехов. Но возвращение царя с Сицилии поставило под угрозу эти успехи.
Дела Пирра шли довольно хорошо, когда он впервые переправился в Сицилию, но к началу 276 года все рушилось, когда он попытался ужесточить свою власть. Италия тоже была в опасности. Послы от италийских союзников Пирра отправились к нему в Сиракузы, заявив, что они больше не в состоянии сопротивляться римлянам и сдадутся, если он не придет к ним на помощь (Justin 23.3.5). Самниты оказались в значительной степени неэффективными в том, чтобы защищать италийских греков, поскольку римские армии маршировали через южную Италию с небольшими трудностями. Что еще хуже, римские союзы с Гераклеей, Кротоном и Локрами в дополнение к Регию угрожали запереть Пирра в Сицилии, если он останется. Сама Сицилия, особенно Сиракузы, становилась все более враждебной. Пирру ничего не оставалось, как покинуть остров, но возвращаться в Италию было опасно.
Непосредственная проблема Пирра состояла в том, чтобы снова пересечь пролив. Его флот был не слаб, насчитывая, возможно, 110 кораблей, но не больше, чем у карфагенян (App. Samn. 12.1). Обратная переправа оказалась более трудной, чем первая, в особенности из–за римского гарнизона в Локрах. Кроме того, проливы снова патрулировались карфагенскими судами. Транспортировка его армии, включая слонов, в Тарент морем была невозможна, так как это грозило штормами, вражескими атаками и любым другим количеством опасностей, которые уничтожили многие древние флоты. Переправа кратчайшим путем также была затруднена, так как и Мессана, и Регий друзьями не стали. Другого выбора не оставалось, и Пирр отправился в путь. Но его флот не остался незамеченным и потерял в короткой схватке с карфагенянами несколько кораблей, прежде чем ему удалось уйти (Plut. Pyrrh. 24.1; App. Samn. 12.1; DS 27.4.3; Zon. 8.6). Несмотря на некоторые потери, Пирр добрался.
Рассказ Зонары о возвращении Пирра в Италию предпочтительнее рассказа Плутарха (Zon. 8.6; Plut. Pyrrh. 24). Плутарх описывает эти события, но упрощает повествование, подразумевая, что Пирр высадился около Регия, а затем подвергся погоне, когда он шел к Таренту, разграбив храм в Локрах. Он отсекает то, что считает излишним. Хотя версия Зонары также сжата, она дает более подробное описание попыток Пирра обеспечить себе господство над Италией.
По словам Зонары, Пирр сначала отплыл в Локры, где местные жители быстро аннулировали свой союз с римлянами и перебили гарнизон в городе (Zon. 8.6; cр. App. Samn. 12.1). Высадился ли он в городе или недалеко от него, неизвестно. Затем Пирр попытался закрепить свои коммуникационные линии с Сицилией. Хотя сиракузяне и другие сицилийские греки стали сопротивляться попыткам Пирра увеличить там свою власть, до этого момента они оставались союзниками. Царь, без сомнения, отказался от своей мечты стать настоящим царем Сицилии, но обеспечение греческими ресурсами острова в какой–то степени все еще было крайне необходимо. Итак, он атаковал Регий, чтобы получить контроль над италийской стороной пролива. Но ему не удалось взять город, который все еще защищал кампанский гарнизон.
Выйдя из Регия, Пирр столкнулся с гораздо более серьезной проблемой. Он растянул свои войска, перейдя через горы Бруттия, и теперь значительные силы мессанских мамертинцев не давали ему покоя. Мамертинцы, должно быть, также сыграли свою роль в успешной обороне Регия. Эти события могут быть источником утверждений римских авторов, что кампанский гарнизон Регия заключил союз с мамертинцами. Бруттийские горы не давали Пирру легкого пути, но сами бруттии были дружны с царем. Согласно Плутарху, Пирра преследовали 10 000 мамертинцев. Каково бы ни было их действительное число, мамертинцы отказались вступать в решающий бой. Вместо этого они использовали местность и даже убили двух слонов. Пирр был вынужден метаться взад и вперед вдоль линии марша, чтобы лично справляться с постоянными атаками.
Во время отступления из Регия Плутарх описывает еще один пример личной доблести Пирра. Он получил ранение в голову, и в этот момент огромный мамертинец вызвал его на единоборство. Разъяренный, весь в крови, Пирр принял вызов и прежде чем тот успел что–либо предпринять, разрубил его надвое. Напугав своих врагов, царь больше не сталкивался с набегами на обратном пути в Локры. Хотя подробности этого эпизода можно отбросить как неисторичные, Пирр все еще изображается грозным игроком, и эпизод усиливает напряжение, ведущее к битве при Беневенте. Даже когда дела шли плохо, Пирра нельзя было сбрасывать со счетов. Несмотря на это, внимание к Пирру как к отдельному бойцу затмевает мастерство, которое он проявил, выводя свою армию из Регия с минимальными потерями.
Переправившись из Сицилии и не сумев взять Регий, Пирр решил разграбить храм Персефоны в Локрах, чтобы получить деньги для платы солдатам. Этот эпизод хорошо засвидетельствован в сохранившихся источниках и, по–видимому, упоминается в собственных мемуарах Пирра (DH 20.9–10; App. Samn. 12; DS 27.4.3; Dio fr. 40.48; Zon. 8.6; DVI 35.9). Царь, подстрекаемый тремя порочными советниками, захватил из храма огромное количество золота. В конце концов, пошутил Пирр, страх перед богами не должен мешать наживе (App. Samn. 12.1). Зонара добавляет, что он предал смерти некоторых местных лидеров, без сомнения, в ответ на нелояльность города. Затем Пирр погрузил захваченные богатства на корабли и отправил их в Тарент, но они были разрушены штормом, и сокровища были прибиты обратно к локрийским берегам. Пирр, теперь боящийся божественного гнева, вернул все и даже больше, стремясь умиротворить богиню. Его усилия по словам жрецов храма не увенчались успехом. Решение Пирра разграбить храм говорит о значительной перемене в его характере в конце войны. Во время своего пребывания в Сицилии царь начал проявлять более или менее мрачные наклонности в сравнении с более или менее благородным противником римлян, которым он был, когда впервые ступил в Италию.
Характер Пирра резко меняется по мере того, как его пребывание в Сицилии подходит к концу. Говорят, что в Сиракузах он захватывал имущества, казнил граждан, ставил своих приближенных на руководящие посты и в других случаях грубо нарушал традиции и институты города. Конечно, Пирр был резок с Тарентом, как только прибыл, но это было реакцией на вырождение тарентинцев и, следовательно, положительным действием. Эти неудачи характера были причиной того, что тарентинцам нужно было в первую очередь призвать Пирра. Но в Сиракузах именно деспотичные действия Пирра вызвали недовольство против него. Царь добился впечатляющего успеха, почти вытеснив карфагенян с острова, что укрепило его желание стать царем Сицилии. Его окончательная неудача, следовательно, является результатом его собственного высокомерия, и его неудачный выбор только подогревался, когда он вернулся в Италию. В Локрах он решил нарушить божественный закон, как нарушил закон людей. (Плутарх не упоминает эпизод в Локрах, предпочитая, чтобы изменение характера Пирра не включало в себя святотатство).
Для римлян разграбление храма было образцовым событием, которое напомнило о развращенности последующих поколений римлян. Диодор и Ливий описывают действия Пирра в контексте аналогичного разграбления того же храма римским легатом Кв. Племинием в 205 г. В аналогичном эпизоде в 173 году Фульвий Флакк взял черепицу из храмов Юноны в Лакинии, городе в Бруттии, для храма, который он строил в Риме. Подобно тому, как характер Пирра менялся к худшему, так и римляне теряли те добродетели, которые позволили им победить Пирра и завоевать империю. Как и в случае с Пирром, римляне поздней республики продолжат идти по пути самоуничтожения.
Конечно, дурные побуждения у Пирра водились всегда, но их держал в узде его друг Киней. Излагая свои грандиозные намерения завоевать Запад, Киней действует как сдерживающий фактор амбиций Пирра, как рупор для читателя, призывающий к сдержанности. Сопровождая царя в Италию, он исчезает вскоре после начала сицилийской кампании. О его судьбе в сохранившихся источниках не упоминается, но тот факт, что его исчезновение из повествования совпадает с падением нравов Пирра, безусловно, не является совпадением. С тех пор Пирр страдает от плохих советников. Именно эти сомнительные личности извлекали выгоду из его тиранических действий в Сиракузах, а также те, кто поощрял разграбление храма Персефоны. Без Кинея, который мог бы обуздать его мрачные наклонности, амбиции Пирра подрывали его собственные усилия.
Нравственное падение Пирра также напоминает падение Александра. После того как македонский царь победил Дария в битве и фактически прекратил сопротивление персов, он постепенно впал в манию величия. Некогда доверенные соратники были отосланы или убиты, новые советники с дурной репутацией завоевали его благосклонность, Персеполь был сожжен дотла (по настоянию куртизанки, согласно некоторым источникам), а Александр настаивал на собственной божественности. В то время как Александр сохранил многие черты, которые принесли ему успех, власть и успех высвободили более мрачные элементы его личности. Отрицательные личностные характеристики обоих царей выявлены теми, с кем они общались. Пирр не смог преодолеть слабостей, присущих его советникам, тарентинцам и сиракузянам. Вместо этого он был развращен.
Римляне должны были добиться успеха там, где потерпел поражение Пирр. Для Дионисия, в частности, окончательное падение Пирра — это мораль. С самого начала он был человеком, достойным восхищения, которого обманом заставили сражаться с благородными римлянами двуличные тарентинцы. Римляне не смогли одолеть этого очень способного полководца и едва удержались на ногах, но своим сопротивлением показали царю свою силу характера. Пирр был, в конечном счете, трагической фигурой. Однажды твердо встав на свой путь, питаемый гордыней Пирр не мог повернуть вспять. Стремясь к невозможному в подражании своему двоюродному брату, он обратился к деспотизму и нечестию, которые, в свою очередь, обрекли его на неудачу против добродетельных римлян.
Даже в конце римское повествование подчеркивает, что Пирр все еще имел способность быть человеком чести. Проиграв битву при Беневенте, Пирр бежал обратно в Тарент. Там, по словам Диона/Зонары он назначил суровое наказание врачу, который предложил римлянам убить его (Zon. 8.6). Почтенный выбор Фабриция предупредить Пирра о заговоре, а не воспользоваться им, противопоставляется решению Пирра сделать стул, обтянутый кожей доктора. Это должно было укрепить повиновение среди тарентинцев, когда царь готовился покинуть Италию. Не случайно писатель эпохи империи Дион Кассий рисует (через Зонару) более негативный портрет царя, как это делает Курций Руф с Александром. Но эта жестокость сочетается у Диона/Зонары с другим параллельным событием. На вечеринке группа молодых людей издевалась над Пирром так, что это напоминает критику Клита в адрес действий Александра. В этом случае пьяный Александр пришел в ярость и хладнокровно убил давнего друга. Когда Пирр подобным же образом решает наказать молодых людей, он сначала спрашивает их, почему они сделали это. Они ответили, что наговорили бы много чего и похуже, но вино кончилось. Удивленный Пирр отпустили их. В то время как характер Пирра за время его похода заметно ухудшился, он все еще был способен на некоторую сдержанность, в отличие от своего более знаменитого кузена.
Ситуация начала 275 года существенно изменилась для всех участников пирровой войны. Для карфагенян дела обстояли лучше, так как Пирр был потрепан при отступлении с Сицилии и имел мало шансов на немедленное возвращение на остров. Тем временем сицилийские греки снова раздробились. В Италии римляне добились значительных успехов на юге, восстановив союзы между южными греками. В то же время самниты были отброшены. Положение Пирра было значительно ослаблено. Он все еще мог вернуть контроль над западными греками и навязать мир врагам, но для того, чтобы выиграть время и выковать что–то прочное, требовались смелые действия. Предыдущие победы Пирра дали ему инициативу против еще более осторожных римлян, но он нуждался в решительном боевом триумфе. В конце концов Пирр обнаружил римлян у самнитского города Малевент, более известного по названию римской колонии, которая поселилась здесь позже — Беневент(Plin. Nat. 3.42; Livy 9.27.14).
В глазах римлян только что обрушившаяся чума лишь усугубляла ощущение катастрофы. Предзнаменования в 275 году, как говорят, были, мягко говоря, ужасающими. На Капитолийском холме в статую Юпитера ударила молния, снесшая ему голову (Livy Per. 14). Смысл очевиден: Рим, как глава Италии, находился под угрозой быть снесенным Пирром. Но ситуацию можно было спасти. Гаруспики нашли голову, без сомнения, пообещав, что, как бы мрачно ни выглядели дела, в конце концов все обернется благополучно. Источники (за исключением вечно проримского повествования Диона/Зонары) настаивают на том, что для римлян все выглядело нерадужно.
На 275 год римляне избрали консулами Мания Курия Дентата и Л. Лентула Кавдина. Только Курий, плебей, занимал консульство прежде; в 290 году он заслужил триумфы над самнитами и сабинянами, а также овацию над луканами. С его опытом на юге именно Курий будет руководить военными действиями Рима. Однако консулы столкнулись со значительными трудностями при рекрутинге (Val. Max. 6.3.4; Livy Per. 14). Когда Курий бросил жребий, призывник не явился на службу. Консул был вынужден прибегнуть к крайне суровым мерам, продав этого человека в рабство и все его имущество с аукциона. Обращение осужденного к плебейским трибунам, защитникам плебейского сословия, ему не помогло. Когда это было сделано, набор продолжался беспрерывно, так как люди теперь боялись уклонения от службы больше, чем Пирра.
Это нежелание вступать в армию пугает читателя, а также служит предвестником реальных трудностей, с которыми столкнулось римское государство, продолжая войну в этот критический момент. Проблема была двоякой. Первой стороной был моральный дух. Римский сенат уже был близок к тому, чтобы принять мир в 280 году, и люди, которые будут участвовать в реальных боевых действиях, столкнулись с возможностью еще одного позорного поражения с большими потерями. Второе обстоятельство заключалась в значительном сокращении числа граждан с 287 222 в 280/279 году до 271 224 в 276/275 году в основном из–за чумы 276 года (Livy Per. 13, 14; ср. Dio fr. 40.39–40). Снижение численности населения на 5,5% за столь короткий период времени является дестабилизирующим элементом в обществе и негативно скажется на экономике. Ситуация была аналогична той, с которой столкнулись римляне в первые годы Второй Пунической войны, когда римляне потеряли массу воинов от Ганнибала, но все еще выставляли больше солдат в последующие годы. Как и в той войне, римлянам здесь нужно было избежать существенных потерь и удержать свои завоевания, пока ситуация на родине не стабилизируется.
Набрав войска, консулы двинулись на юг. Численность римских войск не зафиксирована. В отсутствие каких–либо данных безопаснее всего признать, что каждый консул командовал стандартными силами из двух легионов плюс союзники, около 20 000 человек каждый, как это было на протяжении всей войны. Курий вторгся в Самний, а Лентул в Луканию. Ни один из них, вероятно, не планировал двигаться дальше на юг, так же как консулы прошлого года избегали Великой Греции, как только Пирр вернулся.
Положение Пирра было шатким, но он решился на агрессию, а не на оборонительную стратегию. Он, возможно, опасался дальнейших римских усилий среди италийских греков, которые подорвали его контроль над этой областью во время его отсутствия. Отвоевав эти города, Пирр на какое–то время застрянет, что позволит римлянам свободно атаковать его союзников в другом месте. Еще одна победа на поле боя могла бы потенциально решить обе проблемы: оттеснить консулов и убедить своенравных союзников вернуться. Царь также мог усилить Самний и Луканию в качестве буферных регионов. Другая победа, возможно, также убедила римлян заключить мир.
Решение Пирра двинуться на север было также обусловлено численностью его армии по сравнению с римлянами. Говорят, что Пирр вернулся из Сицилии примерно с 20 000 человек, среди которых, возможно, было значительное число луканов и бруттиев, подобранных на обратном пути в Тарент (Plut. Pyrrh. 24.4). Орозий считает, что общее число людей Пирра при Беневенте составляет 80 000, а Дионисий говорит, что он превосходил римлян в три раза (Oros. Hist. 4.2.6; DH 20.10.1). Здесь ситуация обратная по сравнению с Гераклеей. Теперь малочисленные римляне одолеют огромную армию Пирра. Если говорить более реалистично, то общая численность войск Пирра в 275 году, возможно, превышала 40 000 человек, включая эпиротов, италийских греков, луканов, бруттиев и самнитов, но при Беневенте он командовал меньшим числом — примерно 20 000-25 000 человек. царь оказался в том же положении, что и в Сицилии, — он все больше полагался на поддержку союзников по мере того, как его собственные войска истощались.
Пирр стремился диктовать обстоятельства сражений, чтобы одержать верх (Dio fr. 40.45). Консулы действовали не вместе, но были не так далеки друг от друга, чтобы в случае необходимости не поддерживать друг друга в короткие сроки. Поэтому Пирр решил послать войска, чтобы прижать Лентула в Лукании, в то время как он атаковал бы Курия в Самнии с лучшими людьми своей армии. Одержав победу, Пирр мог повернуться и сокрушить Лентула. После поражения обеих консульских армий он почти не встретит сопротивления до конца 275 года и сможет отодвинуть завоевания римлян на юге.
Как и в случае с битвами при Гераклее и Аускуле, сохранившиеся описания битвы при Беневенте фрагментарны и противоречивы (Plut. Pyrrh. 25; DH 20.11–12; Zon. 8.6; Front. Strat. 2.2.1; Livy Per. 14; Florus 1.13.11; Oros. Hist. 4.2.3; Eutr. 2.14.3). Повествование Плутарха так же кратко, как и его описания других битв. Описание Дионисия в основном утрачено, за исключением нескольких отдельных эпизодов. Зонара, Орозий и Флор подчеркивают роль слонов Пирра в его поражении. Как и в описаниях Гераклеи и Аускула, эти авторы используют слонов как средство демонстрации ужаса войск Пирра, храбрости римлян и иронии в том, что поражение Пирра было его собственным делом. Но этот излишний акцент на слонах затмевает все остальное о битве, что Зонара, Орозий и Флор нашли в своих источниках (у Ливия и Диона Кассия), и должен быть почти проигнорирован. Рассказ Плутарха, который использовал сочетание греческих и римских источников, не попав в ту же ловушку преувеличения роли слонов, служит самым надежным источником о битве при Беневенте.
Консул Курий занял позицию возле самнитского города Беневент (тогда Малевент). [4] Город находился в долине реки Калор. К юго–западу от Беневента, через перевал Кавдинского ущелья, раскинулись богатые равнины Кампании и Аппиева дорога. К северо–западу находилась долина реки Вольтурн, которая со временем соединялась с Via Latina. Обе дороги давали прямой доступ к Лацию и Риму. Итак, Беневент представлял собой ключевой пункт, где Курий мог лишить доступа к римской сердцевине, если Пирр попытается повторить свое вторжение в Кампанию и Лаций. Неясно, замышлял ли царь что–то подобное, но это кажется маловероятным, учитывая нынешнюю стратегическую ситуацию и общую неэффективность его предыдущего вторжения в Лаций. Беневент имел для Пирра аналогичную цель, контролируя важный путь в Самний, который использовали римляне. Но главной мишенью для Пирра была армия Курия.
Курий занял позицию у притока реки Калор в предгорьях, что обеспечило ему отличный оборонительный рубеж. Он призвал Лентула присоединиться к нему, и в этот момент римляне превосходили Пирра числом. Его осторожный подход подкреплялся неблагоприятными предзнаменованиями. Союзником римлян было время. Армия, посланная Пирром, чтобы удержать Лентула на месте, не могла быть предназначена для того, чтобы на самом деле победить консула. Пирр хотел сражаться с каждым в отдельности, а это означало, что ему нужно было действовать довольно быстро, прежде чем они смогут объединиться. Тот факт, что в этом году Лентул одержал победу над самнитами и получил когномен за захват Кавдия, города, расположенного всего в 12 милях к югу от Беневента, может свидетельствовать о том, что он быстро приближался. Пирру нужно было действовать.
Положение римлян ставило Пирра в невыгодное положение. Холмистая местность не была благоприятной для его фаланги, кавалерии или слонов. Поэтому он решился на рискованный маневр. Он приказал отряду своих лучших людей выступить ночью, окружить римские порядки и захватить возвышенность позади них (Plut. Pyrrh. 25; DH 20.11; cр. Enn. Ann. fr. 205–206). Затем он поймает римлян в клещи, нейтрализовав преимущество их позиции. В ту ночь, по словам Дионисия, Пирру приснился страшный сон, заставивший его усомниться в своем решении, и лишь с трудом советники помешали ему отменить приказ. Конечно, у позднейших римских писателей этот сон оказался пророческим. Рассвет застал воинов после того, как они провели ночь, пробираясь через густой лес в тяжелом вооружении. Они были измождены, измучены жаждой и замечены римлянами. Курий приказал немедленно атаковать, прежде чем основные силы армии Пирра смогут двинуться на помощь своим товарищам. Отряд был отброшен назад, не добившись ничего, кроме усталости.
Воодушевленный успехом, Курий приказал своей армии атаковать долину. Это решение было, возможно, опрометчивым, поскольку оно отражало события в Аускуле. Там римляне вышли на открытое пространство, что благоприятствовало войскам Пирра, и в результате потерпели поражение. Армию Курия едва не постигла та же участь. Римляне, покидая холмы, гнали перед собой передовые части армии Пирра. Именно тогда Пирр, приказав слонам двинуться вперед, прорвал часть римской линии и оттеснил ее назад. Но битва теперь стала неорганизованной, и ни один из полководцев не мог контролировать ситуацию, так что их армии побеждали и уступали в различных местах поля.
Нападение слонов было остановлено подкреплением из римского лагеря, которое сдерживало животных с помощью дротиков, в конце концов заставив их запаниковать и бежать (Plut. Pyrrh. 25.5; ср. DH 20.12). Дионисий настаивает, что панику у зверей вызвали вопли молодого слона, разлученного со своей матерью. Затем животные, как нам рассказывают, стали бесноваться в рядах самого Пирра, нарушая строй и ведя к поражению. Это были усилия римских подкреплений, которые отбросили зверей, без сомнения, с большим трудом. Римляне уже дважды сражались с животными и не были так восприимчивы к ним, как когда–то. Провалив ночное окружение и атаку слонов, Пирр вывел своих людей из боя.
Как и в предыдущих битвах, число жертв недостоверно. Количество погибших Пирра оценивается в 23 000 или 33 000 человек (Eutr. 2.14.5; Oros. Hist. 4.2.6). Римские потери не упоминаются. Более впечатляет то, что римляне, как говорят, захватили несколько слонов, которых Курий провел через Рим в своем триумфе. Так, слоны не только символизировали римскую стойкость, но и прославили поражение Пирра.
Несмотря на утверждения многих источников, Беневент не был великой победой римлян. [5] В тот день они победили, но Пирр все еще командовал значительными военными силами, с которыми он отошел на юг к Таренту. Лентул добился аналогичного успеха в Лукании, хотя и против меньших сил. Однако в идеологическом и стратегическом отношении битва была жизненно важной. Обоим консулам были даны триумфы: Курию — над царем Пирром и самнитами, а Лентулу — над самнитами и луканами. Для римского народа эти торжества были свидетельством того, что они действительно могут победить человека, который разгромил римские армии и прошел в пределах видимости города. Кроме того, римляне укрепили свой контроль над долиной реки Калор, обеспечив себе путь в Южную Италию через Самний. В то же время они предотвратили любые будущие попытки вторжения в Кампанию и Лаций в ближайшем будущем. Пирра снова поставили в оборону; ему придется защищать своих союзников от нападений римлян, а не начинать собственное наступление.
К 275 году Пирр непрерывно воевал в Италии и в Сицилии в течение пяти лет. Именно из–за растущей проблемы с финансированием войны, а не из–за битвы при Беневенте конфликт пришел к концу. Царь прибыл в Италию со всеми богатствами, которые он привез из Эпира, а также с ресурсами, предоставленными различными эллинистическими царями, которые стремились избавиться от него на время. Два года борьбы с римлянами значительно истощили его силы. Его сицилийская экспедиция потребовала от союзников денежных средств. В Сиракузах он предпринял непопулярные действия по захвату собственности у представителей аристократического класса, чтобы построить флот, необходимый для взятия Лилибея, наряду с его попытками укрепить политический контроль. По возвращении в Италию он, как известно, разграбил храм Персефоны в Локрах, за что подвергся божественному возмездию, по словам Диодора, за требование выплаты жалованья со стороны его солдат (DS 27.4.3З). Еще до неудавшегося разграбления Локры были местом одного из монетных дворов Пирра, и там сохранились таблички из святилища Зевса, которые указывают на выплату денег «царю». Пирр в течение многих лет держал в поле силы в 20 000-30 000 человек, включая значительное число наемников, а также гарнизонные войска.
Серебряные монеты Тарента свидетельствуют о негативном влиянии войны на экономику города, поскольку те, что чеканились при Пирре, обесценились. Серебряные дидрахмы уменьшились примерно на 16,5% . Аналогичное снижение веса обнаружено в монетах Гераклеи, Фурии и Кротона. Около 270 года только Тарент и Гераклей в меньшей степени продолжали выпускать серебряные монеты, так как и Кротон, и Фурии перестали это делать. Невозможно точно датировать девальвацию монет в Великой Греции, но, вероятно, это было результатом финансового бремени, поддерживающего военные усилия Пирра. Серебро италийских греков оседало в карманах солдат Пирра, создавая нагрузку на их экономику. Эти факторы, возможно, сыграли на руку проримским группировкам в Кротоне, Локрах и Гераклее, которые перешли на другую сторону во время отсутствия Пирра в Сицилии. Тяжелые финансовые взыскания, возможно, также питали недовольство Пирром в Таренте. Ресурсы, которые Пирр надеялся использовать для своих целей на эллинистическом востоке, истощались в затяжных войнах с римлянами и карфагенянами, постепенно разоряя италийские и греческие города.
Согласно Юстину и Полиэну, Пирр пытался получить подкрепление от Антигона II Гоната, который теперь был царем Македонии (Just. 25.3.4; Polyaenus Strat. 6.6.1). Пирр угрожал, что, если ему не будет оказана поддержка, он будет вынужден вернуться в материковую Грецию вместо того, чтобы оставаться в Италии. Антигон отказался. Полиэн говорит, что тогда Пирр приказал объявить, что Гонат придет сам, чтобы его колеблющиеся союзники в Италии и Сицилии оставались верными, считая, что они получили поддержку от богатого нового покровителя. Но теперь положение в Италии, как и в Сицилии, рушилось, и Пирр решил отправиться в Эпир. Он, несомненно, намеревался сохранить контроль над самим Тарентом, оставив гарнизон под командованием сына Гелена и доверенного лейтенанта Милона, который находился на месте с тех пор, как царь отправился в Сицилию (Plut. Pyrrh. 26.2; Zon. 8.6; Just. 25.3.4). Точное время его отплытия не упоминается, но начало 274 года кажется вероятным. Он вернулся в Эпир примерно с 8000 пехотинцев и 500 кавалеристов, вероятно, с теми же, которых он взял с собой в Сицилию. Те ресурсы, которые он мог извлечь из западных греков, продвигаясь вперед, не могли быть велики.
Контроль, который Пирр сохранял после своего отъезда из Сицилии, быстро исчез в 275 году, когда остров вернулся к своему статус–кво. Без его присутствия Сиракузы снова погрузились в междоусобицы. Сиракузская армия, по–видимому, продолжала войну против Карфагена, действуя в горах восточной части острова. Согласно Полибию, военные и сиракузяне вступили в конфликт (Polyb. 1.8–9; ср. Zon. 8.6; Justin 23.4). Возглавлять армию были выбраны Гиерон и Артемидор. Вернувшись в город, Гиерон смог воспользоваться своими личными связями, чтобы получить признание и одолеть тех, кто ему противостоял. Затем он закрепил свое правление, женившись на женщине из влиятельной семьи, устранив недовольных наемников (возможно, нанятых при Пирре), приведя своих собственных верных наемников и победив в битве мамертинцев. Гиерон был тогда назван царем Сиракуз и со временем принял титул царя сицилийцев. Под шумок карфагеняне вновь взяли под свой контроль те части острова, которые они потеряли из–за Пирра. Мамертинцы продолжали совершать набеги на своих соседей. Уход Пирра сначала из Сицилии, а затем из Италии обеспечил исчезновение его владычества на острове.
С уходом Пирра из Италии римляне получили возможность снова перейти в наступление на юге Италии. Что делали консулы 274 года, неясно, так как нет сохранившихся сведений об их деятельности. Однако в следующем году консул Клавдий Канина, предприняв поход в Южную Италию, одержал победу над луканами, самнитами и, вероятно, бруттиями. В 272 году оба консула (Л. Папирий Курсор и Сп. Карвилий Максим) одержали победы над самнитами, луканами, бруттиями и тарентинцами. После Беневента внимание римлян было сосредоточено на их южноиталийских противниках. Без присутствия Пирра они сосредоточились на завершении войны, начатой самнитами и луканами еще до того, как в нее были вовлечены тарентинцы. Их усилия в сочетании с созданием нескольких колоний положили конец любой значительной военной активности южных италийских народов вплоть до прихода Ганнибала десятилетия спустя. В 269 году самнит по имени Лоллий попытался возобновить войну против римлян, но его его быстро остановили (DH 20.17.1–2; Dio fr. 42; Zon. 8.7). В начале 260‑х годов последовали кампании в Калабрии, с несколькими триумфами над саллентинами и мессапиями, а также в Бруттии (Zon. 8.6; DH 20.15).
Тарент, несмотря на свою центральную роль в пирровой войне, на время остался один. Возможно, римляне опасались, что нападение на эпирский гарнизон заставит царя отступить, тем более что некоторое время здесь находился Гелен. Но в 272 году ситуация изменилась. В тот год Гелен был со своим отцом во время его штурма Аргоса; когда он покинул Италию, не упоминается. Но за время, прошедшее после ухода Пирра из Тарента, политические разногласия между фракциями города резко усилились. Зонара говорит, что группа тарентинцев во главе с неким Никоном, который был ранен Милоном, попыталась вытеснить командира гарнизона из цитадели (Zon. 8.6). Потерпев неудачу, они взяли под контроль близлежащую крепость и продолжали совершать набеги на окрестности города. Их усилиям, несомненно, помогали сохранившиеся дружеские контакты, в результате чего люди Пирра оказались в трудном положении. Возможно, именно это и побудило Гелена присоединиться к отцу, оставив Милона командовать в одиночестве.
Повествование о падении Тарента так же запутано, как и его роль в начале войны почти десять лет назад. Л. Папирий Курсор и Сп. Карвилий Максим, консулы 272 года, сражались по всей южной Италии, что повлекло бы за собой окончательное нападение на Тарент. Что именно спровоцировало римлян, неясно. Некоторые из тарентинских мятежников были проримской ориентации и, возможно, имели какие–то личные связи, как Агис в 281/280 году, который мог обратиться к римлянам. К этому времени Гелен уже покинул город. Кроме того, летом 272 года Пирр встретил свой конец в Аргосе. Предприняли ли консулы действия до или после того, как узнали о смерти царя, неясно, но политическая борьба в Таренте открыла дверь для римского вмешательства. Консулы во главе с Курсором использовали ту же самую многоплановую военную и дипломатическую тактику, что и их преемники почти десять лет назад.
В нападении на Тарент должны были участвовать и карфагеняне. По словам Зонары, жители Тарента были обижены Милоном, а также мятежниками за пределами города и, услышав о смерти Пирра, призвали на помощь Карфаген (Zon. 8.6; ср. Orosius Hist. 4.3.1–2; 4.5.2; Livy Per. 14). Карфагеняне послали флот, который блокировал гарнизон в цитадели, в то время как римляне атаковали с суши. Милон все еще контролировал цитадель Тарента, но находился в невыгодном положении. Он решил вести переговоры с Курсором и римлянами. Зонара говорит, что мотивом Милона сдаваться были нападения римлян и карфагенян в сочетании с враждебностью населения в целом, в то время как Фронтин говорит, что он обманом заставил тарентинцев отправить его в качестве посла и предал город в обмен на свою собственную безопасность (Zon. 8.6; Front. Strat. 3.3.1). Римляне воспользовались внутриполитической борьбой, известием о смерти Пирра и присутствием карфагенского флота, чтобы изгнать гарнизон. В обмен на безопасный проход Милон сдал цитадель римлянам и вернулся со своими людьми в Эпир. Сдача цитадели римлянам может быть предательством, лежащим в основе версии событий Фронтина, поскольку многие люди в Таренте все еще были настроены антиримски. Как бы то ни было, Тарент и последние остатки присутствия Пирра в Италии пали перед римлянами.
С падением Тарента города, которые еще не были союзными с Римом, быстро присылали послов. Жители Локр, которые дважды присоединялись к Пирру и производили монеты для его военных усилий, сочли целесообразным подчеркнуть свою верность Риму. Город выпустил новую серию монет, на которых была изображена богиня Рома. Казалось бы, римляне были готовы принять эти утверждения лояльности, без сомнения, в сочетании с укреплением проримского местного руководства. Греки Италии были полезными союзниками; они были богаты, связаны с торговыми сетями Средиземноморья и стратегически расположены по отношению к Самнию и Лукании. Для самих греков римская гегемония была в этот момент неизбежной. По крайней мере, пока не появится какой–нибудь другой потенциальный спаситель.