Первая книга

1. Ѳукидид аѳинянин написал историю войны между пелопоннесцами и аѳинянами, как они вели ее друг против друга. Приступил он к труду своему тотчас с момента возникновения войны в той уверенности, что война эта будет войною важною и самою достопримечательною в сравнении со всеми предшествовавшими. Заключал он так из того, что обе воюющие стороны вполне к ней подготовлены, а также из того, что прочие эллины, как он видел, стали присоединяться то к одной, то к другой стороне, одни немедленно, другие после некоторого размышления. (2) Действительно, война эта вызвала величайшее движение среди эллинов и некоторой части варваров, да и, можно сказать, среди огромного большинства всех народов. То, что предшествовало этой войне и что происходило в еще более ранние времена, невозможно было за давностью времени исследовать с точностью. Все же на основании свидетельств, при помощи которых мне удается проникнуть с достоверностью в очень далекое прошлое, я заключаю, что тогда не случилось ничего важного ни в области военных событий, ни в каком-либо ином отношении.
2. По-видимому, страна, именуемая ныне Элладою, прочно заселена не с давних пор. Раньше происходили в ней переселения, и каждый народ легко покидал свою землю, будучи тесним каким-либо другим, всякий раз более многочисленным народом. (2) Дело в том, что при отсутствии торговли и безопасных взаимных сношений как на суше, так и на море, каждый возделывал свои поля лишь настолько, чтобы было на что жить; никто не имел избытка в средствах, не культивировал землю, потому что неизвестно было, когда нападет на него другой и, пользуясь беззащитностью его жилища, отнимет у него имущество; к тому же каждый рассчитывал, что везде можно будет добыть себе необходимое дневное пропитание. Вот почему все легко снимались с места, и вследствие этого же ни у кого не было ни больших сильных городов, ни вообще каких бы то ни было приспособлений для обороны. (3) Всегда перемене населения подвергались преимущественно наилучшие земли Эллады, именно области, называемые теперь Ѳессалией и Беотией, также большая часть Пелопоннеса, кроме Аркадии, наконец, все плодороднейшие области остальной Эллады. (4) Но если благодаря плодородию почвы могущество некоторых племен и возрастало, то, порождая внутренние распри, ведшие их к гибели, оно вместе с тем еще скорее вызывало посягательства на себя со стороны иноплеменников. (5) Напротив, Аттика по причине скудости почвы с самих давних времен не испытывала внутренних переворотов и всегда занята была одним и тем же населением. (6) Весьма важным подтверждением этой мысли служит и то, что в остальных частях Эллады население вследствие иммиграции увеличивалось не в одинаковой степени с Аттикой. Объясняется это тем, что вытесняемые войною или междоусобицами самые могущественные обитатели из прочей Эллада удалялись к аѳинянам, так как те сидели на земле крепко, и, становясь тотчас гражданами Аттики, уже с давней поры сделали государство еще большим по количеству населения, так что впоследствии, когда в Аттике не оказалось достаточно земли, аѳиняне отправили колонии даже в Ионию.
3. Точно так же следующее обстоятельство служит для меня преимущественным указанием на бессилие древних обитателей Эллады: до Троянской войны она, очевидно, ничего не совершила общими силами. (2) Мне даже кажется, что Эллада во всей своей совокупности не носила еще этого имени, что такого обозначения ее вовсе и не существовало раньше Эллина, сына Девкалиона, но что названия ей давали по своим именам отдельные племена, преимущественно пеласги. Только когда Эллин и его сыновья достигли могущества в Фѳиотиде[1] и их стали призывать на помощь в остальные города, только тогда эти племена одно за другим, и то скорее вследствие взаимного соприкосновения друг с другом, стали называться эллинами, хотя все-таки долгое время
название это не могло вытеснить все прочие. (3) Об этом свидетельствует лучше всего Гомер. Он жил ведь гораздо позже Троянской войны и, однако, нигде не обозначает всех эллинов, в их совокупности, таким именем, а называет эллинами только тех, которые вместе с Ахиллом прибыли из Фѳиотиды, - они-то и были первыми эллинами, - других же Гомер в своем эпосе называет данаями, аргивянами и ахейцами.[2] Точно так же Гомер не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем,
противоположным названию варваров. (4) Итак, эллины, жившие отдельно по городам, понимавшие друг друга и впоследствии названные все общим именем, до Троянской войны, по слабости и отсутствию взаимного общения, не совершили ничего сообща. (5) Да и в этот-то поход они выступили вместе уже после того, как больше освоились с морем.
4. Минос раньше всех, как известно нам по преданию, приобрел себе флот, овладел большею частью моря, которое называется теперь Эллинским,[3] достиг господства над Кикладскими островами и первый заселил большую часть их колониями, причем изгнал карийцев и посадил правителями собственных сыновей. Очевидно также, что Минос старался, насколько мог, уничтожить на море пиратство, чтобы тем вернее получать доходы. 5. В древности эллины и те из варваров, которые жили на материке близ моря, а равно все обитатели островов, обратились к пиратству с того времени, как стали чаще сноситься друг с другом по морю. Во главе их становились лица наиболее могущественные, которые и поддерживали пиратство ради собственной корысти и для доставления пропитания слабым. (2) Нападая на неукрепленные города, состоящие из отдельных селений, они грабили их и большею частью так добывали себе средства к жизни. Тогда занятие это не считалось еще постыдным, скорее, приносило даже некоторую славу. Доказательство этого представляют еще и теперь те из обитателей материка, у которых ловкость в этом деле пользуется почетом, а также древние поэты, везде предлагающие пристающим к берегу людям один и тот же вопрос: не разбойники ли они?,[4] так как ни те, которых спрашивают, не считают занятие это недостойным, ни те, которым желательно это узнать, не вменяют его в порок. (3) Впрочем, жители грабили друг друга и на суше; во многих же частях Эллады и до сих пор практикуется старинный способ жизни, именно у локров озольских, этолян, акарнанов и у обитателей пограничного с ними материка.[5] Самый обычай ношения с собою оружия сохранился у этих материковых народов от старинного занятия их разбоем. 6. Дело в том, что жители всей Эллады ходили тогда вооруженными: жилища не были защищены, пути сообщения не безопасны, что и ввело в обычай жить с оружием, как живут варвары. (2) Те части Эллады, в которых ведут еще и теперь такой образ жизни, свидетельствуют о существовании некогда подобных обычаев у всех эллинов. (3) Из их числа аѳиняне первые сняли с себя оружие и благодаря вольному образу жизни перешли к большей роскоши; среди них старшие из числа богатых вследствие склонности к изнеженности только недавно перестали носить льняные хитоны и укреплять себе волосы на голове в кробил с помощью золотых цикад. Поэтому-то и старшие из ионян, по родству своему с аѳинянами, долго удерживали у себя такой же убор. (4) С другой стороны, лакедемоняне первые стали носить скромное одеяние нынешнего образца, и вообще у них люди более зажиточные в образе жизни очень приблизились к народной массе. (5) Лакедемоняне же первые, сняв с себя одежду и выступив обнаженными в присутствии других, жирно умащивали себя маслом при гимнастических упражнениях. А в прежнее время на Олимпийских состязаниях борцы состязались с поясом вокруг детородных частей и только немного лет назад перестали надевать его. Впрочем, еще и теперь у тех варваров, преимущественно азиатцев, которые устраивают состязания в кулачном бою и в борьбе, последние происходят в поясах. (6) Можно было бы указать и на многое другое в образе жизни древних эллинов, чем они походили на нынешних варваров.
7. Все города, основанные в последнее время, когда мореплавание получило уже большее развитие, а средства имелись в большом избытке, обводились стенами и строились непосредственно на морских берегах; кроме того, в видах торговли и для ограждения себя от соседей, все старались занимать перешейки. Напротив, древние города как на островах, так и на суше вследствие долго державшегося пиратства большею частью были построены вдали от моря, потому что и жители этих городов грабили друг друга так же, как и все береговые жители, хотя бы и не занимавшиеся мореплаванием; и до сих пор города эти расположены внутри материка. 8. Ничуть не меньше занимались разбоем и островитяне, именно карийцы и финикяне, заселившие большинство островов. Вот доказательство этого: когда аѳиняне во время этой войны[6] очищали Делос[7] и удалили все гробницы, бывшие на острове, то больше половины погребенных в них покойников оказались карийцами; их признали по вооружению, положенному вместе с ними в могилы, и по способу погребения, до сих пор существующему. (2) С образованием флота Миноса взаимные сношения на море усилились, потому что Минос очистил острова от разбойников и тогда же заселил большинство их колонистами. (3) Кроме того, приморские жители владели еще большими средствами и потому крепче сидели на местах, а некоторые, разбогатев, оградили себя стенами. Стремление к наживе вело к тому, что более слабые находились в рабстве у более сильных, тогда как более могущественные, опираясь на свои богатства, подчиняли себе меньшие города. (4) В таком состоянии эллины находились довольно долго, прежде чем они выступили в поход против Трои.
9. Мне кажется, Агамемнон собрал свое войско не столько потому, что принудил к этому походу женихов Елены, связанных клятвою с Тиндареем, сколько потому, что выдавался над современниками своим могуществом. (2) К тому же лица, получившие от предков самые достоверные предания о судьбах Пелопоннеса, рассказывают, что Пелоп приобрел силу благодаря прежде всего большому богатству, с которым он явился из Азии к людям бедным. Потому он и назвал страну своим именем, хотя и был пришельцем. Впоследствии потомкам его посчастливилось еще больше, именно: когда в Аттике пал от руки Гераклидов Еврисѳей, поручивший при отправлении на войну Микены и власть Атрею как родственнику - Атрей был его дядею с материнской стороны, - случилось так, что последний из-за убийства Хрисиппа бежал от отца. Между тем Еврисѳей все не возвращался. Тогда Атрей получил царскую власть над Микенами и над всеми землями, которыми правил Еврисѳей, согласно желанию самих микенян: они боялись Гераклидов, а Атрей представлялся им могущественным и вместе с тем успел угодить народной массе. Таким-то образом Пелопиды стали могущественнее потомков Персея. (3) Все это достояние, по-видимому, получил Агамемнон; сверх того, он значительно превосходил всех прочих морскими силами и потому собрал войско в поход не столько вследствие расположения к себе, сколько действуя страхом. Очевидно, сам Агамемнон явился под Трою с наибольшим числом кораблей, а также доставил корабли для аркадян, о чем свидетельствует Гомер,[8] если только на свидетельство его можно полагаться. (4) И в рассказе о передаче скипетра Гомер[9] сказал об Агамемноне, что он "владычествует над многими островами и над всем Аргосом". Действительно, живя на материке, Агамемнон не имел бы власти над островами, за исключением ближайших (этих же не могло быть много), если бы у него вовсе не было флота. (5) По Троянскому походу следует представлять себе состояние Эллады в предшествовавшее время. 10. Если бы из того обстоятельства, что Микены были малы или что какой-нибудь из тогдашних городов оказывается теперь незначительным, кто-нибудь стал относиться с недоверием к тому, что Троянский поход был действительно столь грандиозен, как изображают его поэты и как установилось о нем предание, то такое недоверие было бы недостаточно обоснованным. (2) Предположим, что город лакедемонян[10] был бы разорен и от него уцелели бы только святилища да фундаменты строений; при таких условиях, полагаю, у наших потомков по прошествии долгого времени возникло бы сильное сомнение в том, что могущество лакедемонян соответствовало их славе. Между тем они владеют двумя пятыми Пелопоннеса, имеют гегемонию над всем им и над множеством союзников за его пределами. Тем не менее город лакедемонян мог бы показаться ниже присущего ему значения, так как он не был объединен путем синэкизма, в нем нет пышных храмов и строений, но, по древнему обычаю Эллады, он состоит из селений. Напротив, если бы той же участи, что Спарта, подверглись аѳиняне, то по наружному виду их города могущество их могло бы показаться вдвое бо́льшим, сравнительно с действительностью. (3) Итак, в указанном случае следует верить преданию и, считаясь более с могуществом городов, нежели с внешним видом их, допускать, что Троянский поход был самым грандиозным из всех предшествовавших, хотя и уступал нынешним, конечно, если можно и здесь сколько-нибудь доверять поэзии Гомера, который как поэт, разумеется, преувеличил и приукрасил поход. Однако даже и в таком виде он оказывается слишком незначительным. (4) В самом деле, Гомер повествует,[11] что из числа тысячи двухсот кораблей на беотийских было по ста двадцати человек, а на кораблях Фил октета - по пятидесяти, указывая этим, как мне кажется, на самые большие и самые малые корабли; по крайней мере, в списке кораблей о величине других не упоминается. Что все гребцы были в то же время и воинами, видно по кораблям Филоктета: все гребцы их, по Гомеру, были стрелками из луков. Невероятно, чтобы, исключая царей и высших должностных лиц, низшие корабельные слуги отплыли в большом числе вместе с воинами, тем более, что им предстояло переплывать море с военными принадлежностями, да и суда их были не палубные, а, скорее, по древнему способу, сооружены, как суда пиратские. (5) Итак, если принять во внимание среднюю величину между самыми большими и самыми малыми кораблями, окажется, что эллинов явилось под Трою немного, даром что воинов посылала вся Эллада сообща. 11. Причиною этого была не столько малочисленность населения, сколько отсутствие у него материальных средств. Из-за скудости провианта эллины выступили с меньшим войском, таким только, какое, по их расчетам, могло содержаться во время войны на добываемые на войне средства. По прибытии к Трое эллины одержали победу в сражении, - это несомненно, потому что иначе они не могли бы возвести укреплений подле своей стоянки. Однако и под Троей эллины, очевидно, употребили в дело не все свое войско, а стали заниматься земледелием на Херсонесе и разбоем по недостатку средств к жизни. Главным образом вследствие этой раздробленности эллинов троянцы и могли оказывать им сопротивление в течение десяти лет, каждый раз будучи равносильны остающимся на месте неприятелям. (2) Напротив, если бы жизненных припасов эллины взяли с собою в изобилии, если бы они не занимались грабежом и обработкою земли и вели войну непрерывно общими силами, они легко одержали бы победу в открытом сражении и овладели бы городом: они давали ведь отпор неприятелю, и не будучи все в сборе, а действуя только с тою частью войска, какая каждый раз бывала налицо. Поэтому если бы они приналегли на осаду, то взяли бы Трою и скорее и с меньшим трудом. Однако вследствие недостатка материальных средств з не только предприятия, предшествовавшие Троянской войне, были незначительны, но и эта война, самая замечательная из всех происходивших раньше, оказывается в действительности не столь значительною, как рисует ее молва и установившееся ныне через поэтов предание. 12. Даже и после Троянской войны в Элладе все еще происходили перемещения жителей и новые заселения, так что страна не знала покоя и потому не преуспевала. (2) Возвращение эллинов из-под Илиона замедлилось, что повело к многочисленным переменам: в государствах возникали большею частью междоусобицы, вследствие которых изгнанники стали основывать новые города. (3) Так, на шестидесятом году по взятии Илиона нынешние беотяне, вытесненные ѳессалийцами из Арны, заселили теперешнюю Беотию, прежде именовавшуюся Кадмей- ской землей (впрочем, отряд беотян и раньше еще жил в этой области; часть их и отправилась в поход на Илион).[12] На восьмидесятом году доряне вместе с Гераклидами овладели Пелопоннесом. (4) Лишь много времени спустя и то с трудом Эллада прочно успокоилась, в ней не было больше передвижений, и эллины стали высылать колонии: аѳиняне заселили тогда Ионию и большинство островов, пелопоннесцы - большую часть Италии,[13] Сицилии[14] и некоторые местности в остальной Элладе. Все эти заселения имели место после Троянской войны.
13. В то время как Эллада становилась могущественнее, богатела еще больше прежнего, в государствах вследствие увеличения их материального достатка большею частью стали возникать тирании (раньше там была наследственная царская власть с определенными привилегиями), эллины начали снаряжать флоты и больше прежнего стремились к обладанию морем. (2) Говорят, коринѳяне первые усвоили морское дело ближе всего к теперешнему его образцу, и первые в Элладе триеры сооружены были в Коринѳе. (3) По-видимому, и для самиян коринѳский кораблестроитель Аминокл сколотил четыре судна; с того времени, как он прибыл к самиянам, до окончания этой войны прошло по меньшей мере триста лет. (4) Древнейшая морская битва, насколько мы знаем, была у коринѳян с керкирянами; от этой битвы до того же времени[15] прошло не менее двухсот шестидесяти лет. (5) Коринѳ расположен был на перешейке, и потому с древнейших времен там находился рынок. А так как в старину эллины, жившие в Пелопоннесе и за его пределами, сносились друг с другом больше сухим путем, нежели морем, и сношения эти совершались через Коринѳ, то коринѳяне разбогатели, что видно и из древних поэтов: они прозвали Коринѳ богатым. Когда эллины стали ходить по морям больше, коринѳяне, заведя флот, обратились к уничтожению морских разбоев и, представляя для эллинов рынок, усилили свой город притоком богатств в него по обоим путям. (6) У ионян[16] флот появляется гораздо позже, в царствование Кира (560-529 гг.), первого царя персов, и сына его Камбиса (529-522 гг.). В войну с Киром ионяне некоторое время были господами на своем море.[17] Тиран Самоса в царствование Камбиса Поликрат также имел сильный флот, подчинил своей власти различные острова, между прочим завладел Ренеей, которую посвятил Аполлону Делосскому. Наконец фокеяне, населяющие Массалию (600 г.),[18] побеждали в морских сражениях кархедонян. 14. Таковы были наиболее значительные морские силы. Хотя флоты эти образовались много поколений спустя после Троянской войны, однако, как и в то время, они заключали в себе, по-видимому, мало триер, состоя все из пентеконтер и длинных судов. Незадолго до Персидских войн и смерти Дария (485 г.), который был царем персов после Камбиса, появилось очень много триер у сицилийских тиранов и у керкирян. Это были значительные флоты в Элладе, составившиеся в последнее время перед походом Ксеркса. (2) Эгиняне же, аѳиняне и некоторые другие эллины располагали ничтожным количеством судов, и то большею частью пентеконтер. Флот появился у аѳинян поздно, с того времени, как Ѳемистокл убедил аѳинян во время их войны с эгинянами (488/487 г.) и ввиду ожидаемого вторжения варваров соорудить корабли; на этих кораблях аѳиняне и сразились на море.[19] Впрочем, и эти корабли не были еще вполне палубными.
15. Вот каковы были морские силы эллинов в древнее время и каковы они стали впоследствии. Все же эллины, которые обратили внимание на развитие морского дела, приобрели довольно значительную силу частью благодаря притоку денежных средств, частью путем владычества над другими эллинами. Во время морских походов они покоряли острова, особенно те из эллинов, которые не имели в достаточном количестве собственной земли. (2) Напротив, такой сухопутной войны, которая привела бы к возникновению какой-либо сильной державы, не было ни одной. Все войны, какие были, происходили каждый раз только между соседями; походов в чужие земли, далеко от родины, с завоевательными целями эллины не предпринимали. Дело в том, что к сильнейшим государствам более слабые не примыкали на положении подчиненных; с другой стороны, и сами эллины не совершали общих походов на равных для всех условиях, а каждый предпочитал вести войну с соседями самолично. (3) Лишь давно, во время войны, происшедшей между халкидянами и эретриянами, и остальные эллины разделились, вступив в союз с тою или другою из воюющих сторон. 16. Для разных эллинов существовали в различных местах препятствия к усилению. Между прочим, на ионян в то время, когда благосостояние их сильно возросло, обрушилось войною персидское царство с Киром во главе после покорения им Креса (548 г.) и всех земель по сю сторону реки Галиса до моря. Кир поработил города на материке, а впоследствии Дарий, опираясь на финикийский флот, подчинил себе и острова. 17. Все тираны, бывшие в эллинских государствах, обращали свои заботы исключительно на свои интересы, на безопасность своей личности и на возвеличение своего дома. Поэтому при управлении государством они преимущественно, насколько возможно, озабочены были принятием мер собственной безопасности; ни одного замечательного дела они не совершили, кроме разве войн отдельных тиранов с пограничными жителями[20]. Так, в течение долгого времени со всех сторон Эллада была задерживаема в своем развитии, не совершала общими силами ничего видного, и отдельные государства ее были слишком мало предприимчивы.
18. Аѳинские тираны и большинство тиранов остальной Эллады, и раньше того долго томившейся под властью тирании, были наконец, исключая тиранов сицилийских, низложены лакедемонянами. (Сам Лакедемон после заселения его дорянами, живущими теперь в этой области, очень долго, насколько мы знаем, страдал от внутренних волнений; однако с давних уже пор он управлялся благими законами и никогда не был под властью тиранов; в течение четырехсот с небольшим лет, протекших до окончания этой войны, лакедемоняне имеют одно и то же государственное устройство; благодаря этому они стали могущественны и организовали дела в остальных государствах.) (2) Немного лет спустя после упразднения тирании в Элладе произошло при Мараѳоне сражение персов с аѳинянами (490 г.). На десятом году после этой битвы персы снова явились в Элладу с огромным войском с целью поработить ее. Когда над головою всех нависла великая опасность, лакедемоняне, опираясь на превосходство своих сил, стали во главе общеэллинского ополчения, а аѳиняне при наступлении персов решили покинуть свой город, собрали свое имущество, сели на корабли и, таким образом, сделались морским народом. Вскоре после отражения персов общими силами эллины, как те, что отложились от персидского царя, так и те, которые вместе воевали, распределились между аѳинянами и лакедемонянами. И те и другие, действительно, оказались наиболее могущественными: лакедемоняне сильны были на суше, аѳиняне на море. (3) Взаимный союз между ними сохранился недолго. Вскоре разделенные враждою лакедемоняне и аѳиняне вместе со своими союзниками воевали друг против друга,[21] а остальные эллины, в случае если им приходилось где-либо враждовать между собою, стали присоединяться или к аѳинянам, или к лакедемонянам. Поэтому со времени Персидских войн и до этой войны аѳиняне и лакедемоняне постоянно то заключали союз, то воевали или между собою, или с отпадавшими от них союзниками; при этом они усовершенствовались в военном деле, изощряясь среди опасностей, и приобрели большой опыт. 19. Лакедемоняне пользовались гегемонией, не взимая дани со своих союзников, а заботясь только о том, чтобы, подобно им, и у союзников был олигархический строй управления. Аѳиняне, напротив, с течением времени, отобрали у союзных с ними государств, за исключением хиосцев и лесбосцев,[22] корабли и обложили всех союзников денежною данью. Оттого ко времени этой войны боевая подготовка аѳинян была значительнее, нежели в пору высшего процветания их союза, когда последний не был еще обессилен.

20. Вот какова была древность по моим изысканиям, хотя и трудно положиться на относящиеся сюда, безразлично каковы бы они ни были, свидетельства. Дело в том, что люди перенимают друг от друга предания о прошлом, хотя бы оно относилось к их родине, одинаково без всякой критики. (2) Так, например, большинство аѳинян полагает, что Гиппарх пал от руки Гармодия и Аристогитона (514 г.), в то время как он был тираном; они не знают того, что правителем тогда был Гиппий как старший из сыновей Писистрата, что Гиппарх и Ѳессал были его братья, что в день заговора в решительный момент Гармодий и Аристогитон, возымев подозрение, будто кто-то из сообщников их открыл уже кое-что Гиппию и что тот, следовательно, предупрежден, не тронули его; однако, желая сделать хоть что-нибудь решительное прежде, чем схватят их, они умертвили Гиппарха, занятого устройством Панаѳинейской процессии, встретив его подле так называемого Леокория. (3) Точно так же и прочие эллины неправильно представляют себе многие иные события, даже современные, не изглаженные из памяти временем. Например, думают, будто лакедемонские цари подают каждый по два голоса, а не по одному, и будто у них есть Питанатский лох, какового никогда и не существовало. Столь мало большинство людей озабочено отысканием истины и охотнее принимает готовые мнения. 21. И все же не ошибется тот, кто рассмотренные мною события признает, скорее всего, в том виде, в каком я сообщил их на основании упомянутых свидетельств, кто в своем доверии не отдаст предпочтения ни поэтам, воспевшим эти события с преувеличениями и прикрасами, ни прозаикам, сложившим свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха: ими рассказываются события, ничем не подтвержденные и за давностью времени, когда они были, превратившиеся большею частью в невероятное и сказочное. Пусть знают, что события мною восстановлены с помощью наиболее достоверных свидетельств, настолько полно, насколько это позволяет древность их. (2) Хотя люди, пока воюют, считают всегда каждую в данный момент войну важнейшею, а по окончании ее больше восхищаются стариною, тем не менее эта война окажется важнее прежних, если судить по имевшим в ней место событиям. 22. Что касается речей, произнесенных отдельными лицами или в пору приготовления к войне, или во время уже самой войны, то для меня трудно было запомнить сказанное в этих речах со всею точностью, как то, что я слышал сам, так и то, что передавали мне с разных сторон другие. Речи составлены
у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного. (2) Что же касается имевших место в течение войны событий, то я не считал согласным со своею задачею записывать то, что узнавал от первого встречного, или то, что я мог предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого. (3) Изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же неодинаково, но так, как каждый мог передавать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон или основываясь на своей памяти. (4) Быть может, изложение мое, чуждое басен, покажется менее приятным для слуха; зато его сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем и могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде. Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки.
23. Из прежних событий самое важное - Персидские войны. Тем не менее и они решены были быстро двумя морскими и двумя сухопутными сражениями. Напротив, эта война затянулась надолго, и за время ее Эллада испытала столько бедствий, сколько не испытывала раньше в равный промежуток времени. (2) Действительно, никогда не было взято и разорено столько городов частью варварами, частью самими воюющими сторонами (в некоторых городах после завоевания их переменилось даже население), не было столько изгнаний и смертоубийств, вызванных или самою войною, или междоусобицами. (3) Что рассказывается о прошлом на основании преданий и на деле подтверждается слишком редко, то стало теперь несомненным: землетрясения, охватившие разом и с ужасною силою огромную часть земли, солнечные затмения, случавшиеся чаще сравнительно с тем, как передают по памяти о прежних временах, потом засухи и как их следствие жестокий голод, наконец, заразная болезнь, причинившая величайшие беды и унесшая немало людей. Все это обрушилось зараз вместе с этой войной. (4) Начали войну аѳиняне и пелопоннесцы нарушением тридцатилетнего мира, который был заключен между ними после покорения Евбеи (446/445 г.). Чтобы в будущем кто-нибудь не стал доискиваться, откуда возникла у эллинов такая война, я предварительно изложил распри и причины, вследствие которых мир был нарушен. (5) Истиннейший повод, хотя на словах и наиболее скрытый, состоит, по моему мнению, в том, что аѳиняне своим усилением стали внушать опасения лакедемонянам и тем вынудили их начать войну. Что же касается тех причин, о которых с обеих сторон говорилось открыто и которые привели к нарушению мира и возникновению войны, то они заключались в следующем.
24. Есть в Ионийском заливе на правой стороне от входа в него город Эпидамн.[23] В окрестностях его живут варвары тавлантии иллирийского племени. (2) Город основали керкиряне, вождем же колонии был сын Эратоклида Фалий (627 г.), по происхождению коринѳянин, из потомков Геракла, согласно древнему обычаю приглашенный из метрополии.[24] В числе колонистов были также некоторые коринѳяне и остальные доряне. (3) С течением времени эпидамняне усилились, и город стал многолюдным. (4) Однако, говорят, вследствие долголетних междоусобных распрей они потерпели урон от какой-то войны с соседними варварами и лишились могущества. (5) Наконец, перед самым началом этой войны демократия Эпидамна изгнала олигархов из города, а последние вместе с варварами стали грабить оставшихся в городе жителей и с суши, и с моря. (6) Оставшиеся в городе эпидамняне, находясь в угнетенном положении, отправляли послов в Керкиру, как свою метрополию, с просьбою не оставить их без внимания в их бедственном положении, примирить с изгнанниками и положить конец войне с варварами. (7) Вот о чем просили послы, расположившись в качестве умоляющих в храме Геры. Однако керкиряне не вняли их мольбам, но отпустили послов ни с чем. 25. Узнав, что от Керкиры не будет им никакой защиты, эпидамняне были в затруднении, как им уладить создавшееся положение. Поэтому они отправили в Дельфы послов вопросить бога: не передать ли им свой город коринѳянам как основателям колонии и не попытаться ли получить от них какую-нибудь защиту. Бог дал послам ответ: передать город коринѳянам и признать их главенство. (2) Согласно прорицанию эпидамняне явились в Коринѳ, передали колонию коринѳянам, причем указывали, что основателем колонии был коринѳянин, и сообщили изречение оракула. (3) Они просили не допускать их до погибели, но защитить их. Коринѳяне, по долгу справедливости, согласились подать помощь, считая, что Эпидамн столько же их колония, сколько и керкирян, а также вследствие ненависти к керкирянам за то, что те относились к ним пренебрежительно, хотя и были их колонистами. (4) Так, керкиряне не посылали на Коринѳ на общие всенародные празднества установленных обычаем жертв, не предоставляли коринѳянину первенствующей роли при жертвоприношениях, как поступали прочие колонии, и вообще относились к коринѳянам презрительно. По своему материальному положению керкиряне были равны богатейшим эллинам того времени, в боевой подготовленности были могущественнее их. Они кичились иногда значительным превосходством своего флота, тем, что раньше Керкиру занимали феаки, славившиеся морским делом. Вот почему они прилагали и ранее большие заботы об устройстве флота и тогда были могущественны: при начале войны у них было сто двадцать триер. 26. При всех упомянутых выше поводах к жалобам коринѳяне с радостью занялись отправкою вспомогательного войска в Эпидамн, предлагали отправляться туда в качестве колонистов всякому желающему и послали гарнизон из ампракиотов, левкадян и собственных граждан. (2) Путь свой они направили по суше через Аполлонию, колонию коринѳян, из страха перед керкирянами, как бы те не помешали их переправе по морю. (3) Между тем керкиряне были раздражены известием, что в Эпидамн прибыли колонисты и гарнизон, и что их колония передалась коринѳянам. Они тотчас же вышли в море на двадцати пяти кораблях, потом выступили с другой эскадрой и с угрозами требовали от эпидамнян принять изгнанников обратно; дело в том, что изгнанники из Эпидамна явились на Керкиру и, ссылаясь на могилы и выставляя на вид родственные связи, просили вернуть их на родину. Керкиряне требовали также отослать гарнизон, присланный коринѳянами, и новых колонистов. (4) Эпидамняне не вняли ни одному из этих требований. Тогда керкиряне на сорока кораблях пошли на Эпидамн, имея при себе изгнанников, которых они желали снова водворить на родине, и прихватив с собою иллирийцев. (5) Блокировав город, они объявили, что все желающие эпидамняне и находившиеся в Эпидамне чужестранцы могут безопасно удалиться, угрожая в противном случае поступить с ними как с неприятелями. Так как эпидамняне не послушали их, то керкиряне приступили к осаде города (лежал он на перешейке). 27. Когда посланные из Эпидамна явились в Коринѳ с известием об осаде, коринѳяне стали снаряжать войско и вместе с тем через глашатаев предлагали всем желающим отправляться в Эпидамн на жительство на равных и одинаковых условиях с прежними жителями и новыми колонистами; если же кто не решается отплыть тотчас, но желает все-таки участвовать в колонии, тому предлагалось оставаться в Коринѳе со внесением пятидесяти коринѳских драхм в качестве залога. (2) Готовых отплыть и вносивших деньги нашлось много. Коринѳяне просили также мегарян сопровождать со своим флотом колонистов на тот случай, если бы керкиряне вздумали задержать их на море. Мегаряне изъявили готовность отплыть вместе с ними на восьми кораблях, также палеяне из Кефаллении на четырех. Просили коринѳяне и эпидаврян; они доставили пять кораблей, также гермионяне один, трозенцы два, левкадяне десять и ампракиоты восемь. У ѳивян и флиунтян коринѳяне просили денег, у элейцев также денег и невооруженных кораблей. Самими коринѳянами снаряжались тридцать кораблей и три тысячи гоплитов. 28. Когда керкиряне узнали об этих приготовлениях, то вместе с лакедемонскими и сикионскими послами, которых они взяли с собою, явились в Коринѳ с требованием отозвать назад из Эпидамна и гарнизон и колонистов, как не имеющих никакого касательства к Эпидамну. (2) Если же коринѳяне на Эпидамн имеют какие-либо претензии, то они готовы предстать на суд перед пелопоннесскими государствами, выбранными по обоюдному соглашению: за кем суд признает колонию, те и будут ею владеть. Они изъявили также желание предоставить вопрос на решение Дельфийского оракула, лишь бы не доводить дела до войны. (3) В противном случае, говорили керкиряне, коль скоро коринѳяне действуют насилием, и они будут вынуждены искать себе помощи у союзников, нежелательных для себя, вообще у других, а не у тех, которых имеют теперь.[25] (4) Коринѳяне отвечали, что обсудят эти предложения, если керкиряне уведут от Эпидамна свои корабли и варваров; а пока жители Эпидамна находятся в осаде, им не к чему предоставлять свое дело на решение суда. (5) Керкиряне возражали, что они готовы сделать это, если и коринѳяне отзовут обратно своих людей из Эпидамна. Соглашались они и на то, чтобы обоим войскам оставаться на местах и до решения суда заключить перемирие. 29. Коринѳяне не шли ни на одно из этих предложений; когда же корабли их были вооружены и союзники явились, они предварительно послали глашатая к керкирянам с объявлением войны, потом вышли в море на семидесяти пяти кораблях с двумя тысячами гоплитов и направились к Эпидамну с намерением начать военные действия против керкирян. (2) Флотом командовали сын Пеллиха Аристей, сын Каллия Калликрат и сын Тиманѳа Тиманор, сухопутным войском - сын Евритима Архетим и сын Исарха Исархид. (3) Когда коринѳяне прибыли к Актию в Анакторийской земле, у входа в Ампракийский залив, там, где находился храм Аполлона, керкиряне послали вперед в лодке глашатая с требованием воздержаться от нападения на них; в то же время они сажали военную команду на свои корабли, скрепили скрепами старые, чтобы сделать их годными к плаванию, а остальные подремонтировали. (4) Когда глашатай возвратился от коринѳян без каких-либо мирных известий и восемьдесят керкирских кораблей снаряжены были войском (сорок кораблей керкирян заняты были осадою Эпидамна), тогда керкиряне направились против них в открытое море, выстроились в боевой порядок и дали сражение. (5) Решительная победа одержана была керкирянами, причем они вывели из строя пятнадцать коринѳских кораблей (435/434 г.). В тот же день керкирянам удалось и другое: осаждавшие Эпидамн принудили город к сдаче, причем было поставлено условие, что иноземцы будут проданы в рабство, коринѳяне же будут находиться в оковах впредь до какого-либо последующего решения. 30. После битвы керкиряне водрузили трофей на мысе Керкиры Левкимне, всех захваченных ими в морской битве пленных перебили, а коринѳян заключили в оковы. (2) Потом, когда вследствие понесенного поражения коринѳяне и их союзники возвратились на своих кораблях домой, керкиряне стали господами всего тамошнего моря.[26] Затем они обратились против Левкады, колонии коринѳян, опустошили ее землю и предали пламени корабельную верфь элейцев Киллену за то, что они дали коринѳянам корабли и деньги. (3) В течение очень долгого времени после этого морского сражения керкиряне владычествовали на море, нападали на союзников коринѳян и наносили им ущерб, пока коринѳяне в конце лета не отправили против них корабли и войско, так как союзники их бедствовали. Коринѳяне расположились лагерем подле Актия и около Химерия, что в Ѳеспротиде, для ограждения Левкады и прочих дружественных с ними городов. (4) Со своей стороны керкиряне разбили лагерь у Левкимны, имея при себе флот и сухопутное войско. Ни одна сторона не переходила в наступление и, простояв так лето друг против друга, враги ввиду наступления зимы возвратились по домам.
31. Раздраженные войною с керкирянами, коринѳяне в течение целого года (434/433 г.), последовавшего за битвой, и даже в следующем году, сооружали корабли и готовились к большой морской экспедиции, причем флот они собирали из Пелопоннеса, а гребцов нанимали также и из остальной Эллады. (2) При известии о приготовлениях коринѳян к войне керкиряне испугались и, так как они не состояли в союзе ни с кем из эллинов и не вписались в число союзников ни афинских, ни лакедемонских, то решили обратиться к аѳинянам и вступить в их союз или попытаться найти у них какую-либо помощь. (3) Узнав об этом, коринѳяне со своей стороны отправили послов в Аѳины (433/432 г.) из опасения, как бы присоединение афинского флота к керкирскому не помешало им окончить войну так, как они хотели. На состоявшемся народном собрании стороны обменялись речами. Керкиряне сказали следующее.
32. "Аѳиняне, если кто обращается к другому за помощью, ни оказав ему ранее крупного благодеяния, ни находясь с ним в союзнических отношениях, как мы в настоящем случае, то справедливость требует, чтобы просящий помощи прежде всего доказал, что в просьбе его заключается предпочтительная выгода для другой стороны, или, по крайней мере, в ней нет вреда для нее, а затем, что тот, к кому обращаются с просьбой, может наверное рассчитывать на благодарность. Если просящие ничего этого не сумеют доказать с очевидностью, им нечего сердиться в случае неудачи. (2) Керкиряне послали нас к вам с просьбою принять нас в союз и поручили нам заверить вас, что исполнением нашей просьбы гарантируется соблюдение вышеупомянутых ее условий. (3) Прежнее наше поведение в отношении вас оказалось и нерасчетливым ввиду теперешней нашей вынужденной просьбы и невыгодным для нас при настоящем положении дел. (4) До сих пор мы по собственной воле не вступали еще ни с кем в союз, а теперь являемся просить его у других, да еще тогда, когда вследствие нашего образа действий мы оказались изолированными в теперешней войне с коринѳянами. Уклонение от союза с чужеземцами, во избежании сопряженных с ним опасностей в угоду другому, представлялось нам прежде благоразумием, а теперь оказывается безрассудством и источником нашей слабости. (5) Правда, в происшедшем морском сражении мы одни собственными силами отразили коринѳян; но теперь они собираются на нас с большими силами, собранными в Пелопоннесе и остальной Элладе, и потому мы чувствуем себя не в силах одолеть их исключительно собственными средствами. Кроме того, в случае подчинения коринѳянам нам угрожает большая опасность, которая и вынуждает нас искать помощи и у вас, и у всякого другого. Если наша теперешняя решимость противоречит прежнему бездействию, то оправданием пусть послужит то, что ранее мы поступали так по заблуждению, а не по злонамеренности".
33. "Если нам удастся убедить вас, то случай, заставивший нас обратиться с просьбою, будет для вас выгоден во многих отношениях. Прежде всего вы подадите помощь тем, кого обижают и кто не причиняет вреда другим; затем, приняв нас в союз в очень критическое для нас время, вы, конечно, окажете нам незабвенную навеки услугу; наконец, мы располагаем флотом самым сильным помимо вашего. (2) Подумайте также о том слишком редком случае, благоприятном для вас и нежелательном для ваших врагов, когда государство, для привлечения которого на свою сторону вы не пожалели бы ни больших денег, ни услуг, является к вам по собственному побуждению, отдается под ваше покровительство, не вовлекая вас ни в опасности, ни в расходы, сверх того, выставляет в общественном мнении вашу доблесть, обязывает благодарностью тех, кому вы окажете помощь, и увеличивает вашу силу. Во все времена немногим выпадало на долю столько выгод зараз, и нечасто случается, чтобы просящие о помощи имели возможность оказать в будущем тем, к кому они обращаются, такую же поддержку и почет, какие они желают получить сами. (3) Что касается войны, в которой мы можем быть полезны вам, то ошибаются те, кто полагает, будто такой войны не будет. Они не замечают, что лакедемоняне из страха перед вами уже собираются воевать, что коринѳяне, имеющие влияние на лакедемонян и враждебно настроенные к вам, пытаются теперь предварительно завладеть нами с тем, чтобы потом сделать нападение на вас. Коринѳяне опасаются, как бы мы ни соединились с вами против них, побуждаемые общею враждою, и как бы им заранее достигнуть хоть одной из двух целей: или нанести вам вред, или самим усилиться. (4) Наша же общая задача состоит в том, чтобы предупредить их; ради этого мы и предлагаем вам союз, а вы примите его. Лучше предупредить их замыслы, чем отвечать на них такими же замыслами с нашей стороны".
34. "Если коринѳяне скажут, что вы поступаете не по праву, принимая в союзники их колонистов, то пусть будет им известно, что всякая колония чтит свою метрополию, пока та поступает с нею хорошо, и
становится чуждой метрополии, когда подвергается от нее обидам. Ведь колонисты высылаются не для того, чтобы быть рабами остающихся на родине, но чтобы сохранить равенство с ними. (2) А что коринѳяне были к нам несправедливы, это очевидно. Так, когда по делу об Эпидамне мы предложили им разрешить наши жалобы на суде, они предпочли решить их оружием, а не судом, равным для обеих сторон. (3) Их поведение по отношению к нам, родственным с ними по крови, пусть послужит для вас своего рода предостережением не давать ввести себя в обман и не исполнять того, о чем они будут просить вас открыто: тот вернее всего гарантирован от опасностей, кто наименее раскаивается в услугах, оказанных своим врагам. 35. Принимая нас в союз, вы не нарушите договора с лакедемонянами,[27] потому что мы по отношению к обеим сторонам занимаем нейтралитет. (2) Ведь в договоре сказано, что каждый эллинский город, не находящийся ни с кем в союзе, волен примыкать к какой-угодно из двух сторон. (3) Было бы возмутительно, если коринѳянам можно будет набирать воинов для кораблей из среды союзников и сверх того из жителей остальной Эллады, даже из числа ваших подданных, и если они станут возбранять нам вступать в предстоящий союз и обращаться за помощью куда бы то ни было, потом вменив вам в вину удовлетворение нашей просьбы. (4) С гораздо большим основанием мы будем жаловаться на вас, если вы нам не внемлете. В самом деле, мы не враги ваши, а вы оттолкнете нас среди опасностей, им же, врагам и зачинщикам, не только не будете препятствовать, но еще дозволите усиливать их могущество воинами из ваших же владений. Это несправедливо: следует или воспрепятствовать коринѳянам набирать наемников в ваших владениях, или послать и нам вспомогательный отряд на условиях, какие вам будут угодны, а всего лучше, приняв нас открыто в свой союз, помогать нам. (5) Еще в начале нашей речи мы указали на немногие выгоды, проистекающие для вас от этого союза. Важнее всего то, что враги у нас общие[28] (это и составляет важнейший залог прочности союза), что они не бессильны, а в состоянии нанести вред отступникам. Наконец, для вас не безразлично, отклоняете ли вы союз с морским государством или с материковым; напротив, должно по мере возможности препятствовать образованию флота у кого бы то ни было другого; если же этого нельзя сделать, быть в дружбе с сильнейшим морским государством".
36. "Некоторым из вас покажется наше предложение выгодным, но они только опасаются, как бы, приняв его, не нарушить договора. Знайте, что боязнь разрыва способна скорее устрашить врагов, если за нею стоит сила; полагаться же на воздержание от союза с нами, при собственном бессилии, значило бы стать еще менее страшными для могущественного врага. Кроме того, при обсуждении нашего предложения нужно иметь в виду, что теперь разбирается вопрос не столько о Керкире, сколько об Аѳинах, и очень мало заботится о них тот, кто ввиду грозящей, почти что объявленной, войны считается только с настоящим моментом и колеблется привлечь на свою сторону государство, добрые и враждебные отношения к которому имеют очень важные преимущества. (2) Ведь Керкира удобно расположена на пути в Италию и Сицилию, благодаря чему может не пропускать оттуда кораблей к Пелопоннесу, а равно парализовать движение пелопоннесского флота в те страны; весьма выгодно положение Керкиры и в других отношениях. (3) В итоге, чтобы возможно короче изложить сказанное для всех и каждого, узнайте и то, почему вы не должны отвергать нас. У эллинов есть три значительных флота: ваш, наш и коринѳский. Если вы дадите соединиться двум этим флотам в один и мы попадаем под власть коринѳян, то вам придется сражаться на море против керкирян и пелопоннесцев вместе. Если же вы примете нас в союз, то для борьбы с пелопоннесцами будете иметь флот, усиленный нашими кораблями".
Вот что сказали керкиряне. Вслед за ними коринѳяне произнесли следующее.
37. "Так как керкиряне в своей речи говорили не только о принятии их в союз, но и о том, будто мы обижаем их и вопреки справедливости идем на них войною, то нам необходимо остановиться сначала на этих двух пунктах и только тогда перейти к прочим предметам, затронутым в речи; таким образом вы заранее более определенно узнйете наши требования и вполне сознательно отвергнете их просьбу.
(2) Керкиряне уверяют,[29] что до сих пор они ни с кем не вступали в союз из благоразумия. На самом деле они действовали так по злостным, а не честным побуждениям: они не желали иметь кого-либо союзником в своих несправедливых деяниях или свидетелем их, не желали привлекать к себе кого-либо, чтобы не подвергаться посрамлению. (3) К тому же местоположение их государства, делая их независимыми, позволяет им самим скорее быть судьями в тех обидах, какие они наносят другим, чем связывать себя договорами. Дело в том, что керкиряне очень редко ходят на кораблях в чужие земли, тогда как весьма часто принимают в свои гавани прочих эллинов, по необходимости пристающих к их берегу. (4) Вот в чем заключается благовидный предлог того, что они воздерживаются от договоров - не в том, чтобы не участвовать в попрании справедливости другими, но чтобы одним творить несправедливости, действовать насилием там, где они властны, чтобы захватить побольше, когда это можно сделать тайно, и не испытывать стыда, если им удается что-либо где-либо урвать. (5) Если бы они действительно были люди порядочные, как они это утверждают о себе, то, предоставив свое дело на решение суда, они могли бы доказать свою правоту тем очевиднее, чем труднее они уловимы для других. 38. На самом деле не так они относятся ни к нам, ни ко всем другим. Будучи нашими колонистами, они постоянно отпадают от нас, да и теперь ведут против нас войну, заявляя, что их отправили в колонию не для того, чтобы испытывать несчастия. (2) Мы со своей стороны тоже утверждаем, что основывали колонию не для того, чтобы терпеть оскорбления от наших колонистов, но для того, чтобы иметь главенство над ними и пользоваться от них подобающим уважением. (3) В самом деле, прочие колонии чтут нас и колонисты нас очень любят. (4) Если большинство довольно нами, то, очевидно, недовольство одних керкирян не имеет для себя основания, и мы не стали бы предпринимать столь чрезвычайного похода, если бы не были обижены ими исключительным образом. (5) Допустим даже, что мы виноваты, все же керкирянам следовало бы уступить нашему раздражению, а для нас позорны были бы насильственные против них действия при их умеренности. (6) Напротив, вследствие высокомерия и основанной на богатстве разнузданности керкиряне совершили в отношении нас много несправедливого; между прочим, и на Эпидамн как наш город они не предъявляли никаких притязаний, пока он находился в беде, а когда мы явились к нему на помощь, они взяли его силою и удерживают в своей власти. 39. Далее, керкиряне говорят, что они готовы были вначале решить дело судом.[30] Но ждать каких-либо серьезных объяснений следует не от тех людей, которые вызывают на суд, превосходя противника и находясь в безопасности, а от тех, которые и на деле и на словах ставят себя в равное положение с противником до того, как браться за оружие. (2) Между тем керкиряне выступили с благовидным предложением отдать дело на суд не до осады Эпидамна, но лишь тогда, когда поняли, что мы не посмотрим на эту осаду сквозь пальцы. Не довольствуясь проступками, совершенными там, у себя, они являются теперь сюда и стараются привлечь вас не к военному союзу, а к соучастию в неправдах, и делают это тогда, когда стали нашими врагами. (3) Обращаться к вам следовало им не теперь, когда мы оскорблены, а им угрожает опасность, но тогда, когда они сами были вне всякой опасности. Таким образом, не воспользовавшись раньше их военными силами, вы теперь будете оказывать им поддержку и, непричастные к их поступкам, наравне с ними окажетесь виноватыми перед нами. Если бы издавна у вас с ними были общие военные силы, то вы обязаны были бы нести сообща с ними и последствия своей политики".
40 "Итак, стало ясно, что мы являемся к вам со справедливыми жалобами, а они - насильники и корыстолюбцы. Необходимо, однако, еще показать, что вы поступите несправедливо, если примете керкирян в свой союз. (2) Правда, в договоре сказано, что каждое государство, не приписанное к союзу, вольно становиться на ту или на другую сторону по собственному выбору. Однако это условие существует не для тех, которые примыкают к союзу с целью вредить другим, а для тех, которые нуждаются сами в безопасности, не разрывают связей с другими союзниками и не приносят мира вместо войны принявшим их в свой союз, если последние благоразумны; а это и случится с вами, если вы не послушаетесь нас. (3) Ведь вы станете не только пособниками керкирян, но из союзников обратитесь в наших врагов. Коль скоро вы выступите вместе с керкирянами, они неизбежно будут защищаться не без вашего участия. (4) Поэтому вы поступите наиболее справедливо, если будете держаться нейтралитета или же вместе с нами пойдете против керкирян, а не наоборот (с коринѳянами вы связаны договором, а с керкирянами никогда даже еще и кратковременного договора не заключали), если не станете вводить в обычай принимать в свой союз тех, которые отлагаются от одной из находящихся в союзе сторон. (5) Во время восстания против вас самиян (440/439 г.),[31] когда голоса прочих пелопоннесцев в вопросе о помощи восставшим разделились, мы не подали голоса против вас, а открыто признали право за каждым наказывать своих союзников. (6) Между тем, если вы примете в свой союз виноватых в чем-либо перед нами и станете помогать им, то, очевидно, случится, что и ваши союзники не в меньшей степени будут обращаться к нам, и таким образом вы установите обычай, более опасный для вас самих, нежели для нас".
41 "Таковы наши справедливые требования к вам, согласные с эллинскими обычаями; с другой стороны, мы считаем себя в праве советовать вам и надеемся получить от вас благодарность, подчеркивая при этом, что мы не враги ваши, чтобы вредить вам, да и не настолько друзья, чтобы пользоваться вашими услугами; мы требуем только одного - заплатить нам теперь равною мерою. (2) И вот почему: в свое время, еще до Персидских войн (488/487 г.), во время войны с эгинянами вы нуждались в военных кораблях, и двадцать кораблей получили от
коринѳян. Эта услуга, равно как и другая в деле самиян, когда благодаря нам пелопоннесцы отказали самиянам в помощи, дала вам возможность одержать победу над эгинянами и наказать самиян. Случилось это при таких обстоятельствах, когда в особенности люди ко всему бывают равнодушны, лишь бы одержать победу над своими врагами. (3) Тогда помогающий считается другом, хотя бы до того он был врагом, а оказавший сопротивление признается врагом, хотя бы раньше он был другом, так как ради соперничества в данный момент люди пренебрегают даже тем, что́ им ближе всего".
42. "Вот на что обратите внимание, младшие же пусть узнают об этом от старших и считают своим долгом заплатить нам взаимностью. И не думайте, что, хотя доводы эти справедливы, но ваши выгоды, если будет война, требуют другого решения. (2) Выгоды всего вернее получаются тогда, когда менее всего делается ошибок, а возможность войны, которою страшат нас керкиряне, стремящиеся побудить нас на неправый поступок, пока еще неясна, и не стоит, увлекшись этою возможностью войны, навлечь на себя явную вражду со стороны коринѳян уже теперь, а не в будущем. Благоразумнее устранить поскорее и прежние недоразумения, существующие между нами из-за мегарян.[32] (3) Ведь услуга, оказанная под самый конец, но вовремя, будь она даже не столь значительна, способна загладить и более важную вину. (4) Не увлекайтесь и тем, что керкиряне вместе с союзом предлагают вам свой могущественный флот: не поступать несправедливо с равными сила более надежная, нежели иметь перевес над другими, коль скоро он достигается в результате увлечения тем, что́ бросается в глаза в данный момент, и сопряжен с опасностями. 43. Мы попали именно в такое положение, в котором, как мы указывали сами ранее в Лакедемоне, каждому вольно наказывать своих союзников; теперь мы требуем, чтобы вы признали то же самое: извлекши пользу из нашего решения, не вредите нам решением вашим. (2) Воздайте равным за равное и поймите, что настоящий момент такой, когда приходящий на помощь является всего более другом, а оказавший противодействие - врагом. (3) Не принимайте керкирян в союз наперекор нам, не помогайте им в попрании ими справедливости. Такое ваше поведение будет соответствовать долгу, и такое решение будет наилучшим для вас самих".

Битва при Сиботах

44. Вот что сказали коринѳяне. Выслушав обе стороны, аѳиняне дважды созывали народное собрание. В первом собрании речь коринѳян была принята так же благосклонно, как и речь керкирян; во втором же собрании аѳиняне переменили мнение и решили не заключать с керкирянами такого союза, в силу которого у них были бы общие враги и друзья (ведь если бы керкиряне потребовали от аѳинян идти вместе с ними на Коринѳ, то аѳинянами был бы нарушен их договор с пелопоннесцами), но вступить с ними в оборонительный союз на условии оказывать взаимную помощь в случае нападения кого-либо на Керкиру или на Аѳины или на их союзников. (2) Война с пелопоннесцами, по мнению аѳинян, была неизбежна во всяком случае, и потому они не желали уступать Керкиру, обладавшую столь значительным флотом, коринѳянам. Кроме того, аѳинянам преимущественно хотелось поселить вражду между двумя этими государствами и, если придется вести войну с коринѳянами или с каким-нибудь другим государством, обладавшим флотом, иметь дело с противником, уже ослабленным. (3) Наконец, аѳиняне находили удобным положение острова, лежавшего на пути в Италию и Сицилию.[33] 45. Таковы были соображения аѳинян, на основании которых они приняли керкирян в свой союз. (2) Вскоре по удалении коринѳян аѳиняне отправили керкирянам на помощь десять кораблей под командою сына Кимона Лакедемония, сына Стромбиха Диотима и сына Эпикла Протея. (3) Стратегам приказано было не вступать с коринѳянами в битву, если те не отправятся со своим флотом против Керкиры с целью высадиться на ней или в какой-нибудь другой местности, принадлежащей керкирянам; тогда стратеги обязаны, по мере возможности, этому препятствовать. Такое приказание отдано было для того, чтобы не нарушать договора с лакедемонянами. Аѳинские корабли прибыли к Керкире. 46. Коринѳяне, со своей стороны, окончив приготовления к войне, отправились на ста пятидесяти кораблях против Керкиры. В числе этих кораблей было десять элейских, двенадцать мегарских, десять левкадских, двадцать семь ампракиотских, один анакторийский и девяносто коринѳских. (2) Корабли имели особых начальников соответственно тем государствам, которым они принадлежали; коринѳскими кораблями командовал с четырьмя товарищами сын Евѳикла Ксеноклид. (3) Отправляясь от Левкады, они приблизились к материку, что против Керкиры, и пристали к берегу у Химерия в Ѳеспротиде. (4) Химерий - гавань, а выше нее, дальше от моря, в Элеатской области Ѳеспротиды лежит город Эфира, подле него изливается в море Ахеронтское озеро. Через Ѳеспротиду протекает река Ахеронт, впадающая в это озеро, откуда оно и получило свое название. Здесь же течет и река Ѳиамис, отделяющая Ѳеспротиду от Кестрины; между обеими реками выдается в море мыс Химерий. (5) В этом-то месте материка коринѳяне пристали к берегу и расположились лагерем. 47. Узнав о приближении коринѳян, керкиряне вооружили сто десять кораблей под начальством Микиада, Эсимида и Еврибата и расположились лагерем у одного из островов, называющихся Сиботами; туда же явились и десять аттических кораблей. (2) У мыса Левкимны стало сухопутное войско керкирян и тысяча закинѳских гоплитов, прибывших к ним на помощь. К коринѳянам на материке явилось еще на помощь много варваров: обитатели материка около Химерия издавна были дружески расположены к ним. 48. Окончив приготовления, коринѳяне взяли с собою на три дня провианта и ночью отплыли от Химерия в открытое море с намерением дать морскую битву. (2) На заре они заметили в открытом море керкирские корабли, которые шли против них. (3) Увидев друг друга, неприятели стали строиться в боевой порядок. На правом крыле керкирян стояли аттические корабли; другое крыло занимали одни керкиряне, разделив свой флот на три эскадры, причем во главе каждой стоял особый стратег. (4) Так выстроились керкиряне. У коринѳян правое крыло занимали мегарские и ампракиотские корабли, в середине помещались прочие союзники, особо друг от друга, а левое крыло занято было одними коринѳянами; корабли их имели наилучший ход и стояли против аѳинян и правого крыла керкирян. 49. По данному с обеих сторон сигналу флоты сошлись, и началось сражение. На палубах кораблей обоих противников было много гоплитов, много стрелков из лука и копьеметателей; вообще сражающиеся вооружены были еще далеко несовершенно, по древнему способу. (2) Сражение было ожесточенное, и не столько по проявляемому в нем искусству со стороны сражающихся, сколько потому, что оно походило больше на сухопутную битву. (3) Дело в том, что неприятели, когда схватывались друг с другом, с трудом расходились вследствие многочисленности кораблей и их тесного расположения; они рассчитывали одержать победу скорее при помощи гоплитов, которые сражались, имея твердую базу на палубах, в то время как корабли оставались в спокойствии. Атак с целью прорвать неприятельскую линию не было; в сражении полагались не столько на умение, сколько на порыв и силу. (4) Поэтому повсюду царил сильный шум, и сражение велось крайне беспорядочно. Аттические корабли каждый раз, когда керкирян где-нибудь теснили, являлись им на помощь и наводили страх на неприятеля, но афинские стратеги битвы не начинали из страха нарушить данное им приказание. (5) Всего больше терпело правое крыло коринѳян, так как керкиряне на своих двадцати кораблях обратили их в бегство, рассеяли и преследовали до материка, дошли до лагеря коринѳян, там высадились, сожгли пустые палатки и разграбили имущество. (6) Таким образом, в этом месте коринѳяне и союзники их терпели поражение, и перевес был на стороне керкирян. Напротив, на левом крыле, где стояли сами коринѳяне, последние одержали решительную победу, потому что у керкирян, и без того имевших меньше кораблей, не было еще тех двадцати, которые пустились в погоню за неприятелем. (7) Ввиду стесненного положения керкирян аѳиняне стали более решительно помогать им. Правда, вначале они воздерживались от какого-либо нападения; но после того, как поражение керкирян было полное, и коринѳяне настойчиво преследовали их, каждый начал принимать участие в деле, и различия больше уже никакого не делалось; наоборот, положение стало до того затруднительным, что коринѳяне и аѳиняне бросились в рукопашную. 50. Обратив неприятеля в бегство, коринѳяне не стали тянуть за собою на буксире остовы поврежденных кораблей, но, прорываясь между ними, старались избивать врагов, а не брать их живыми. Не имея сведений о своем поражении на правом крыле, коринѳяне, по неведению, избивали даже своих друзей.[34] (2) Так как с обеих сторон было много кораблей и на море они занимали большое пространство, то в общей схватке нелегко было различать, кто одерживал победу, кто терпел поражение. (3) Действительно, по количеству принимавших участие в битве кораблей это - самое большое морское сражение эллинов против эллинов, какое до того времени было. Прогнав керкирян до берега, коринѳяне стали подбирать обломки кораблей и трупы своих воинов. Бо́льшую часть их они собрали и доставили к Сиботам, где находилось у них сухопутное вспомогательное войско варваров. Сиботы - пустынная гавань Ѳеспротиды. После этого коринѳяне собрались снова и поплыли на керкирян. (4) Керкиряне вышли против них на кораблях, годных к плаванию, и на тех, что оставались еще с афинскими кораблями; они боялись, как бы неприятель не попытался высадиться на их земле. (5) Было уже поздно, раздался пеан, какой пели перед вступлением в бой; но вдруг, заметив приближение двадцати афинских кораблей, коринѳяне стали грести назад, не поворачивая судов. Эти двадцать кораблей отправлены были аѳинянами вслед за десятью на помощь прежним из опасения, что керкиряне потерпят поражение, как это и случилось на самом деле, и что десяти кораблей будет мало для подкрепления их. 51. Эти корабли были издали замечены коринѳянами, которые догадались, что это корабли из Аѳин, но вообразили, будто их больше, и потому начали отступление. (2) Керкиряне не видели афинских кораблей, так как они подплыли незаметно, и потому с удивлением глядели на коринѳян, как те отступали кормами вперед; наконец, некоторые керкиряне, заметив их, объявили, что подплывают новые корабли. Но тогда и сами керкиряне начали отступать (уже темнело), а коринѳяне повернули свои корабли и тем положили конец сражению. (3) Так разошлись воюющие, и битва кончилась к ночи. (4) Керкиряне расположились стоянкой подле Левкимны. Двадцать афинских кораблей под начальством Главкона, сына Леагра, и Андокида[35], сына Леогора, проходя между трупами и обломками, подплыли к керкирянам и вошли в стоянку вскоре после того, как они были замечены. (5) Так как была уже ночь, то керкиряне испугались, не неприятельские ли это корабли, но потом узнали их, и аѳиняне стали на якорь. 52. На следующий день тридцать аттических кораблей и все керкирские, годные к плаванию, выступили в открытое море и поплыли к гавани при Сиботах, где стояли на якоре коринѳяне; они желали узнать, решатся ли коринѳяне на морскую битву. (2) Коринѳяне на своих кораблях отчалили от берега, выстроились в ряд в открытом море и держались спокойно; они не имели намерения по своей воле начинать битву, принимая в расчет прибывшие из Аѳин не поврежденные еще корабли, а также считаясь с создавшимися у них многочисленными затруднениями: необходимостью сторожить пленных, содержавшихся на кораблях, и невозможностью в пустынной местности
исправить корабли. (3) Больше всего помышляли они о том, как бы возвратиться домой; они боялись, что аѳиняне после происшедшей стычки сочли договор[36] нарушенным и не дозволят им отплыть обратно. 53. Ввиду этого коринѳяне решили послать к аѳинянам несколько человек в лодке, без жезла глашатая, и испытать их настроение. (2) Через послов они говорили следующее: "Несправедливо поступаете вы, аѳиняне, начиная войну и нарушая договор. Поднимая на нас оружие, вы препятствуете нам отомстить нашим врагам. Если вы решили мешать нам идти на Керкиру или куда-нибудь в другое место, куда мы хотим, и нарушаете договор, то берите нас, послов, первыми и поступайте с нами, как с неприятелями". (3) Так говорили послы. Все, слышавшие это в керкирской стоянке, закричали, чтобы тотчас схватить послов и перебить их. (4) Однако аѳиняне дали такой ответ: "Пелопоннесцы, мы не начинаем войны и не нарушаем договора, но явились на помощь керкирянам как нашим союзникам. Если вы желаете плыть в какое-нибудь другое место, мы вам не мешаем; но если вы направите свои корабли на Керкиру или на какую-нибудь другую принадлежащую им местность, мы, по мере сил наших, не допустим этого". 54. Получив такой ответ от аѳинян, коринѳяне стали собираться в обратный путь и водрузили трофей на материке подле Сибот. Со своей стороны, керкиряне подобрали обломки кораблей и трупы, выброшенные на их берег течением и поднявшимся ночью ветром, разбросавшим их повсюду, и тоже водрузили трофей как победители на острове Сиботах. (2) И вот на каком основании каждая сторона приписывала победу себе: коринѳяне поставили трофей потому, что они были победителями на море до наступления ночи, благодаря чему собрали большую часть корабельных обломков и трупов, взяли в плен не менее тысячи человек и сделали пробоины почти в семидесяти кораблях; керкиряне же поставили трофей потому, что повредили около тридцати кораблей, а когда прибыли аѳиняне, собрали в своих владениях корабельные обломки и трупы, и потому еще, что накануне коринѳяне, увидев аттические корабли, отступили кормами вперед, наконец, по прибытии аѳинян,
не выступили против них из Сибот. 55. Таким образом, каждая сторона претендовала на победу. На обратном пути домой коринѳяне хитростью завладели Анакторием, лежащим у входа у Ампракийский залив (Анакторий принадлежал сообща им и керкирянам), ставили там коринѳских колонистов и затем возвратились домой. Восемьсот керкирян, которые были рабами, коринѳяне продали в рабство, а двести пятьдесят пленников содержали под стражей, но обходились с ними хорошо ради того, чтобы те, по возвращении на родину, старались привлечь Керкиру на сторону коринѳян. Случилось так, что большинство пленников были по своему положению знатнейшими людьми в государстве. (2) Таким-то образом Керкира вышла счастливо из войны с коринѳянами, и афинские корабли возвратились оттуда. Следовательно, первым поводом к войне между коринѳянами и аѳинянами послужило то, что аѳиняне, состоящие в договоре с коринѳянами, сражались против них на море вместе с керкирянами.
56. Непосредственно вслед за этим следующее обстоятельство также послужило поводом к распре между аѳинянами и пелопоннесцами, приведшей к войне. (2) Так как коринѳяне стремились отомстить аѳинянам, то последние, подозревая враждебные замыслы с их стороны, потребовали от живущих на перешейке Паллены потидеян, своих союзников, обложенных данью, но коринѳских колонистов, срыть стены со стороны Паллены,[37] выдать заложников, отослать эпидемиургов, которых ежегодно присылали коринѳяне, и впредь не принимать новых. Аѳиняне опасались, как бы подстрекаемые Пердиккою и коринѳянами потидеяне не отложились от них и не увлекли за собою прочих афинских союзников на Ѳракийском побережье. 57. Такие предварительные меры принимали аѳиняне по отношению к потидеянам, непосредственно после морского сражения при Керкире. (2) Коринѳяне находились тогда уже в открытой вражде с ними. Врагом их был и Пердикка, сын Александра, царь македонский, прежний союзник и друг аѳинян. (3) Врагом аѳинян сделался он вследствие того, что аѳиняне заключили союз с братом его Филиппом и Дердою, сообща враждовавшими против Пердикки. (4) Из страха перед ними Пердикка через послов своих, отправленных в Лакедемон, хлопотал о том, чтобы вовлечь аѳинян в войну с пелопоннесцами, а коринѳян старался склонить на свою сторону, чтобы заставить Потидею отложиться от Аѳин. (5) Пердикка советовал также путем переговоров халкидянам Ѳракийского побережья и боттиеям примкнуть к восстанию, полагая, что в союзе с жителями этих пограничных местностей ему легче будет вести войну. (6) Аѳиняне, узнав об этом, хотели предупредить отпадение городов; для этого они поручили начальникам флота взять заложников от потидеян, срыть их стену и наблюдать за тем, чтобы не отложились близко к ним расположенные города; в то же время они послали в землю Пердикки тысячу гоплитов на тридцати кораблях под командою Архестрата, сына Ликомеда, с четырьмя другими стратегами. 58. Со своей стороны потидеяне отправили посольство к аѳинянам с поручением попробовать убедить их не изменять ни в чем положения Потидеи; в то же время потидеяне вместе с коринѳянами явились в Лакедемон хлопотать о том, чтобы был заготовлен для них на случай нужды вспомогательный отряд. Так как от аѳинян, несмотря на продолжительные старания, потидеяне не добились никакого благоприятного ответа, а, напротив, афинские корабли шли теперь против Македонии, равно как и против них, так как высшие должностные лица в Лакедемоне обещали им вторгнуться в Аттику, в случае если аѳиняне пойдут на Потидею, то только теперь ввиду таких благоприятных обстоятельств потидеяне заключили одновременно клятвенный союз с халкидянами и боттиеями и отложились
от Аѳин. (2) В то же время Пердикка убедил халкидян, покинув приморские города и разрушив их, переселиться в Олинѳ и укрепить только один этот город. Покинувшим свои города халкидянам Пердикка предоставил на все время войны с аѳинянами для жительства участок собственной земли в Мигдонии, в окрестностях озера Болбы. Халкидя- не стали разрушать свои города, переселяться в глубь материка и готовиться к войне. 59. Между тем тридцать афинских кораблей явились к Ѳракийскому побережью и нашли Потидею и прочие города уже отложившимися. (2) Полагая невозможным при наличных силах вести войну против Пердикки и восставших местностей, афинские стратеги обратились на Македонию, против которой они и были первоначально отправлены; заняв прочную базу, они начали войну вместе с Филиппом и братьями Дерды, вторгшимися сюда с войском изнутри материка. 60. В то время, когда Потидея отложилась и афинские корабли находились в водах Македонии, коринѳяне в тревоге за судьбу местности, критическое положение которой они близко принимали к сердцу, отправляли из своей среды добровольцев, а из прочих пелопоннесцев наемников, всего тысячу шестьсот гоплитов и четыреста легковооруженных. (2) Начальником их был сын Адиманта Аристей. Большинство коринѳских солдат-добровольцев последовало за Аристеем главным образом из расположения к нему, а он издавна благоволил к потидеянам. (3) На сороковой день после отпадения Потидеи коринѳяне явились к Ѳракийскому побережью. 61. Весть о восстании городов быстро дошла до аѳинян. Услышав об этом, а также о подходе Аристея с войском, они отправили против восставших местностей две тысячи своих гоплитов и сорок кораблей под командою стратега Каллия, сына Каллиада, с четырьмя товарищами. (2) По прибытии в Македонию они на первых же порах нашли, что отправленные раньше воины в числе тысячи человек только что завладели Ѳермою и принялись за осаду Пидны. (3) Расположившись у Пидны, аѳиняне также стали осаждать ее, но затем вынуждены были примириться с Пердиккою и заключить с ним союз; побудило их к тому поведение Потидеи и прибытие Аристея. (4) После этого аѳиняне удалились из Македонии и прибыли к Берое, а оттуда к Стрепсе,[38] и после напрасной попытки взять этот пункт направились сухим путем к Потидее; у них было три тысячи своих гоплитов, кроме множества союзников и шестисот конных воинов из македонян под предводительством Филиппа и Павсания; вместе с тем вдоль берега их сопровождал флот из семидесяти кораблей. (5) Небольшими переходами подвигаясь вперед, аѳиняне на третий день достигли Гигона и там расположились лагерем. 62. В ожидании аѳинян потидеяне и находившиеся под предводительством Аристея пелопоннесцы стояли лагерем на перешейке в направлении к Олинѳу и за городом устроили себе рынок. (2) Начальником всего сухопутного войска союзники выбрали Аристея, а начальником конницы Пердикку; дело в том, что последний вскоре снова отложился от аѳинян и сражался в союзе с потидеянами, назначив правителем на свое место Иолая. (3) План Аристея состоял в следующем: свое войско расположить на перешейке для наблюдения за наступательными движениями аѳинян, а в Олинѳе должны были оставаться халкидяне вместе с союзниками из-за перешейка и двумястами конных воинов Пердикки; в случае нападения аѳинян на его войско союзники должны были подать помощь с тыла и, таким образом, запереть врагов между двумя его отрядами. (4) С другой стороны, Каллий, афинский стратег, и его товарищи отрядили македонских всадников и небольшое число союзников к Олинѳу с тем, чтобы воспрепятствовать тамошнему войску прийти на помощь к Потидее. Сами аѳиняне покинули лагерь и направились к Потидее. (5) Прибыв на перешеек и заметив, что неприятель готовится к битве, они расположились против него, и вскоре завязалась битва. (6) Крыло Аристея с находившимися при нем отборными коринѳянами и остальными воинами обратило в бегство стоявшего против него неприятеля и на большом расстоянии преследовало его; но остальное войско потидеян и пелопоннесцев потерпело поражение от аѳинян и искало убежища за стенами Потидеи. 63. Когда Аристей возвратился из преследования неприятеля и увидел поражение остального войска, он оказался в затруднении, по какому из двух путей пробиться к отступлению, по направлению ли к Олинѳу или к Потидее. Наконец, он решил расположить свое войско на возможно небольшом пространстве и скорым маршем пробиться силою к Потидее; обстреливаемый неприятелем,[39] с большим трудом дошел Аристей до города вдоль каменной плотины через море, причем несколько воинов потерял, но большинство спас. (2) К началу сражения, когда дан был сигнал, вспомогательное войско потидеян из Олинѳа (а Потидея отстоит от Олинѳа стадий на шестьдесят[40] и видна оттуда) выступило немного вперед, чтобы подать помощь своим; но против них с целью задержать движение выстроилась македонская конница. Так как аѳиняне быстро одержали победу и сигнальные знаки были сняты, то вспомогательное войско отступило обратно за городские стены, а македоняне возвратились к аѳинянам; конница не участвовала в деле ни с той, ни с другой стороны. (3) После битвы аѳиняне водрузили трофей и, согласно договору, выдали трупы потидеянам. Из потидеян и союзников пало немного меньше трехсот человек, а из аѳинян полтораста, в том числе и стратег Каллий. 64. Немедленно после этого аѳиняне возвели укрепления с северной стороны перешейка и поставили там гарнизон; со стороны Паллены они стены не возводили, так как не считали себя достаточно сильными для того, чтобы и перешеек охранять гарнизоном и по переходе на Паллену возводить там укрепления, и вместе с тем опасались, что если разделят свои силы, то потидеяне с союзниками нападут на них. (2) Спустя некоторое время, получив известие о том, что Паллена не ограждена стеною, из Аѳин была отправлена тысяча шестьсот афинских гоплитов под командою стратега Формиона, сына Асопия. По прибытии на Паллену Формион выступил с войском из Афития и, опустошая поля, небольшими переходами подошел к Потидее. (3) Так как никто не вступал с ним в битву, то Формион отделил стеною город со стороны Паллены. Таким образом, Потидея оказалась с обеих сторон оцепленной тесным кольцом, со стороны же моря она была блокирована стоявшим на якоре флотом. 65. После того как Потидея была отрезана, Аристей потерял всякую надежду на спасение, разве только подоспеет помощь из Пелопоннеса или поможет какой-нибудь другой неожиданный случай. Поэтому Аристей предлагал всем воинам, кроме пятисот человек, отплыть с попутным ветром, чтобы оставшимся хватило надольше съестных припасов, и сам изъявил готовность оставаться на месте. Но так как на это не соглашались воины, то Аристей, желая принять меры, какие требовались обстоятельствами, и чтобы по возможности устранить угрожающую извне опасность, отплыл от Потидеи, не замеченный афинской стражей. (2) Оставаясь на Халкидике, он в союзе с халкидянами совершил много походов; между прочим, он устроил засаду подле города сермилиев и многих из них перебил. В то же время он хлопотал в Пелопоннесе, чтобы получить оттуда какую-нибудь помощь. (3) Тем временем, после того как Потидея была отрезана, Формион с тысячею шестьюстами воинами занялся опустошением Халкидики и Боттики[41] и взял там несколько небольших городов.
66. Аѳиняне и пелопоннесцы приводили друг против друга еще следующие обвинения: коринѳяне жаловались на аѳинян за то, что Потидея, их колония, и находившиеся в ней коринѳяне и пелопоннесцы осаждены аѳинянами, а аѳиняне укоряли пелопоннесцев в том, что они привели к отпадению город, союзный с ними и обложенный данью, пришли на помощь потидеянам и открыто сражались вместе с ними. Однако война еще не вспыхнула, и перемирие продолжалось, потому что коринѳяне во всем происшедшем действовали на свой страх. 67. Но по случаю осады Потидеи они были в тревоге, так как там находились их граждане, да и за судьбу местности они опасались. Поэтому коринѳяне немедленно стали созывать союзников в Лакедемон и там громко жаловались на аѳинян за то, что они нарушили договор и виноваты перед Пелопоннесом. (2) Из страха перед аѳинянами эгиняне открыто не отправляли посольства в Лакедемон, но тайком вместе с коринѳянами ревностно стали возбуждать пелопоннесцев к войне, указывая на то, что, вопреки договору,[42] они не пользуются автономией. (3) Тогда лакедемоняне пригласили и других союзников, всех, кто заявлял какие-либо претензии на аѳинян, созвали свое ординарное собрание и предлагали союзникам высказаться. (4) В числе других союзников, по порядку выступавших с жалобами на аѳинян, были и мегаряне. Помимо многих других своих неудовольствий они указывали преимущественно на то, что, вопреки договору, для них закрыты гавани в афинских владениях и аттический рынок. (5) Последними выступили коринѳяне, предоставив остальным союзникам раздражить предварительно лакедемонян, и прибавили ко всему сказанному следующее.
68 "Ваша лояльность, лакедемоняне, в вопросах, касающихся ваших собственных государственных дел и частных отношений, делает вас слишком недоверчивыми к тому, что́ говорится по адресу других. Поэтому вы отличаетесь рассудительностью, но бываете плохо осведомлены о том, что́ творится в области внешней политики. (2) Так, раньше мы много раз открыто заявляли, что аѳиняне наносят нам обиды, но вы не расследовали тех данных, какие мы каждый раз представляли, и скорее предполагали, будто это говорится в видах наших собственных интересов. Вот почему мы созвали находящихся здесь союзников не до того, как грозила нам беда, а лишь теперь, когда она стряслась над нами. И нам подобает говорить преимущественно перед этими союзниками, поскольку у нас имеются самые серьезные жалобы и на аѳинян за их наглость по отношению к нам, и на вас за ваше равнодушие".
(3) "Вам как неосведомленным людям нужны были бы дополнительные сведения об этом в том случае, если бы аѳиняне обижали эллинов как-нибудь скрытно. Но теперь разве нужно долго распространяться,
коль скоро вы видите, что одних аѳиняне поработили, против других, особенно против наших союзников, замышляют козни, и что они заранее, с давних пор, приготовились на случай возможной войны в будущем? Иначе они не могли бы отнять у нас Керкиру силою и осаждать Потидею. Между тем Потидея представляет удобнейший пункт на Ѳракийском побережье, а Керкира могла бы доставить пелопоннесцам сильнейший флот. 69. Вина за все это падает на вас, потому что вы прежде всего дали аѳинянам укрепить свой город после Персидских войн и потом возвести длинные стены,[43] на вас, потому что все время до настоящей поры вы лишали свободы не только порабощенных аѳинянами, но даже и ваших союзников. Порабощает скорее не поработивший, но тот, кто, имея возможность спасти от порабощения, не делает этого и смотрит на это сквозь пальцы, хотя и хвалится своею доблестью как освободитель Эллады. (2) И теперь мы с трудом сошлись на собрание и все еще не с ясной целью. Ведь следовало бы рассуждать не о том, обижены ли мы, а о том, каким образом защитить нас от обиды; люди, действующие с обдуманным заранее решением против тех, которые не пришли еще ни к какому решению, подвигаются вперед не мешкая. (3) Нам известно, по какому пути идут аѳиняне и как они шаг за шагом наступают на других. Они действуют пока не так смело, потому что думают, будто вследствие вашей нечувствительности действия их незаметны; но они крепко налягут, когда увидят, что вы на все смотрите сквозь пальцы, хотя и все знаете. (4) Из всех эллинов, вы одни, лакедемоняне, сохраняете спокойствие, обороняясь от врагов не силою оружия, но медлительностью, вы одни подавляете рост враждебной силы не в самом начале, а после того, как она станет вдвое больше. (5) Правда, о вас говорили, что вы в безопасности; но на деле оказалось, что такая молва не соответствует действительности. Так, мы сами знаем, что персы явились с окраин земли к Пелопоннесу прежде, чем встретили с вашей стороны противодействие, достойное вас. И теперь вы не обращаете внимания на аѳинян, хотя они живут не так далеко, как персы, но вблизи вас, предпочитаете не нападать на них, а отражать их нападение, и на волю случая предоставили решение борьбы с противником, гораздо более могущественным, нежели вы. Вы знаете также, что персы потерпели неудачу главным образом по собственной вине, что и мы много уже раз имели перевес над аѳинянами, не столько благодаря вашей помощи, сколько вследствие собственных их ошибок. Надежды на вас уже погубили некоторых, так как они были уверены в вас и не приготовились к опасности.[44] (6) Пусть не подумает кто из вас, что все это говорится скорее из чувства вражды, а не в виде жалобы: жалоба обращается к друзьям, когда они стоят на ошибочном пути, а обвинение направляется против врагов, если они нанесли обиды".
70. "Кроме всего этого мы считаем себя в праве порицать вас более, чем кто-либо другой, особенно принимая во внимание обстоятельства данного момента, всего важного значения которых вы, нам кажется, не сознаете. Вы, по-видимому, вовсе не приняли в расчет, что́ представляют собою те аѳиняне, с которыми предстоит вам борьба, до какой степени они во всем отличаются от вас. (2) Аѳиняне любят всякие новшества, отличаются быстротою в замыслах и в осуществлении раз принятых решений; вы же, напротив, стремитесь к тому, как бы сохранить существующее, не признаете ничего нового, не исполняете на деле даже необходимого. (3) Далее, аѳиняне отваживаются на то, что́ превышает их силы, рискуют до безрассудства, и надежда не покидает их даже в критических обстоятельствах, тогда как вы делаете меньше, чем сколько позволяют ваши силы, не доверяете даже надежным расчетам и полагаете, что никогда не избавитесь от опасностей. (4) Аѳиняне решительны, вы медлительны; они ходят в чужие земли, вы приросли к своему месту; удаляясь от родины, они рассчитывают приобрести себе что-либо, вы же опасаетесь, как бы, выйдя из пределов своей страны, не нанести ущерба тому, чем вы владеете. (5) Побеждая врагов, аѳиняне преследуют их возможно дальше, а, терпя поражение, дают оттеснить себя возможно меньше. (6) Сверх того, свою жизнь аѳиняне отдают за свое государство так, как будто она вовсе не принадлежит им; напротив, духовные свои силы они берегут как неотъемлемую собственность, чтобы служить ими государству. (7) Если замыслы их не удаются, они смотрят на это как на потерю своего достояния; если же план их осуществился и они приобрели что-либо, достигнутая удача кажется им незначительной в сравнении с тем, что́ предстоит еще сделать. Если в каком-либо предприятии аѳиняне и ошибутся, они взамен того питают новые надежды и тем восполняют то, чего им недостает. Обладание и надежда на то, что́ они замышляют, сливаются в одно целое только у аѳинян благодаря той быстроте, с какою они стремятся осуществить свои решения. (8) Так непрестанно всю жизнь трудятся они с напряжением сил и среди опасностей. Наличными благами наслаждаются они очень мало, будучи постоянно заняты стремлением к приобретению, и нет для них другого праздника, как выполнить то, что́ требуется обстоятельствами; напротив, на праздный покой они смотрят так же, как на утомление без отдыха. (9) Поэтому, если бы кто-нибудь, желая кратко охарактеризовать аѳинян, сказал, что они рождены для того, чтобы самим не иметь покоя и другим не давать его, он был бы прав".
71 "И вот, лакедемоняне, когда такое-то государство стоит против вас, вы все медлите и думаете, что продолжительное спокойствие является уделом не тех людей, которые своими вооружениями не попирают права, но в то же время выказывают явную решимость не допускать нарушения прав по отношению к себе; вы же считаете справедливым не причинять горя остальным и, даже защищаясь, не вредить никому. (2) Вы могли бы осуществить это, и то едва ли, в том случае, если бы вы жили по соседству с таким же государством, как и ваше. Но при создавшихся отношениях ваш образ действия по сравнению с афинским, как мы только что показали, устарел. (3) Между тем в политике, как и в искусстве, вообще всегда дают перевес новшества. Пока государство в покое, наилучшие установления те, которые остаются неизменными, но когда необходимость вынуждает людей ко многим предприятиям, тогда требуются и многие усовершенствования. Вот почему афинская политика, как основанная на большом опыте, гораздо более носит характер новизны, чем политика ваша".
(4) "Итак, медлительность ваша не должна идти дальше. Теперь же, как вы обещали,[45] быстрым вторжением в Аттику помогите прочим эллинам и потидеянам, чтобы не отдавать друзей и сородичей ваших на произвол злейших врагов, чтобы своим пассивным отношением не заставлять нас искать другого какого-нибудь союза; (5) если мы сделаем это, мы не поступим несправедливо ни перед богами, хранителями клятвы, ни перед рассудительными людьми; не те нарушают договор, кто вследствие своей изолированности обращаются к другим, но те, которые не помогают союзникам, связанным с ними клятвою. (6) Мы будем верны вам, если вы пожелаете взяться за дело энергично, потому что, изменяя вам, мы нарушили бы наши священные обязанности, да и не нашли бы других союзников, более нам близких. (7) Поэтому примите правое решение и постарайтесь о том, чтобы под вашею гегемонией Пелопоннес не стал меньше сравнительно с тем, как вам его передали предки".
72. Вот что сказали коринѳяне. Случилось так, что по другим делам в Лакедемоне еще раньше находилось афинское посольство. Узнав об этих речах, оно решило выступить перед лакедемонянами вовсе не с целью защищаться от тех обвинений, которые взводили на аѳинян государства, но чтобы вообще показать лакедемонянам, что им не следует принимать поспешного решения, а поглубже вникнуть в положение дел. Вместе с тем афинские послы желали дать понять, как велико могущество их государства, старшим напомнить о том, что́ им было известно, а младшим поведать, чего они не знали. Таким образом, послы рассчитывали своими речами склонить лакедемонян скорее к сохранению мира, нежели к войне. (2) Явившись к лакедемонским властям, они заявили и о своем желании говорить перед народом, если нет к тому каких-либо препятствий. Власти предложили им явиться в собрание. Аѳиняне выступили и произнесли такую речь.
73. "Нас послали сюда в качестве послов не для того, чтобы препираться с вашими союзниками, но чтобы уладить дела, касающиеся нашего государства. Однако, услышав о том, что против нас возбуждены немаловажные обвинения, мы выступаем теперь не для ответа на жалобы государств (ни наши речи, ни речи их представителей не были бы уместными перед вами, как перед судьями), но для того, чтобы, доверяя союзникам, вы в важном деле не приняли с легким сердцем несоответственного решения. Кроме того, по поводу всего, что́ говорилось о нас, мы желаем показать, что мы владеем нашим достоянием совершенно по праву и что государство наше достойно уважения".
(2) "Зачем говорить о событиях очень давних, свидетелем которых оказывается не столько собственное наблюдение слушателей, сколько отголоски передаваемых им рассказов? Но о Персидских войнах, обо всем, что́ вы знаете по собственному опыту, необходимо говорить, хотя бы вам было и неприятно, что события эти постоянно выставляются на вид. Действительно, когда мы в то время действовали, мы шли на опасность ради общей пользы, и если в доле ее вы приняли участие фактически, то не лишены же мы права, по крайней мере, говорить о том, что хоть сколько-нибудь для нас полезно. (3) Впрочем, мы будем говорить о наших тогдашних действиях не столько с целью оправдать себя, сколько для того, чтобы засвидетельствовать их и показать, с каким государством предстоит вам борьба, если вы не склонитесь к правильному решению. (4) Итак, мы утверждаем, что при Мараѳоне мы одни, раньше всех, сразились против персов (490 г.); потом, когда они появились вторично и мы не в силах были отразить их на суше, мы все поголовно сели на корабли, чтобы сразиться с врагом на море при Саламине (480 г.). Это имело своим последствием то, что персы не могли подойти по морю, от города к городу, к Пелопоннесу и разорять его, в то время как ввиду множества неприятельских кораблей города не были бы в состоянии помогать друг другу. (5) Лучшее подтверждение этому дали сами враги; разбитые на море, они поспешно отступили с большею частью войска,[46] так как сознавали уже неравенство своих сил. 74. Однако, когда обстоятельства сложились таким образом и когда стало ясно, что спасение Эллады зависит от ее флота, мы для этого выполнили три полезнейших дела: доставили наибольшее число кораблей, дали проницательнейшего стратега и обнаружили неустанную ревность, именно: из четырехсот кораблей мы доставили немного меньше двух третей, начальником флота назначили Ѳемистокла, который был главным виновником того, что сражение было дано в узком проливе, а это, несомненно, и спасло Элладу. Ѳемистокла и вы почтили на это выше
всех чужеземцев, приходивших к вам. (2) Энергию и отвагу мы показали величайшие: когда на суше никто не помогал нам, так как все прочие эллины до нашей границы были уже покорены, мы решились покинуть наш город, отдать на гибель свое имущество и сделали это не для того, чтобы оставить на произвол судьбы общее дело прочих союзников, рассеяться и стать бесполезными для них. Нет, мы сели на корабли, чтобы попытать счастья в борьбе, и не гневались за то, что вы раньше не помогли нам. (3) Вот почему мы утверждаем, что были со своей стороны полезны вам не меньше, как и себе. Из страха больше за себя, нежели за нас, вы прибыли тогда на помощь из государств, не подвергшихся разорению, чтобы владеть ими и впредь (по крайней мере, пока город наш был цел, вы не являлись). Напротив, мы вышли из нашего города, когда его уже не существовало, и, питая слабую надежду на его восстановление, решились на битву; тем самым мы спасли нас самих и отчасти вас. (4) Если бы из опасения за нашу территорию мы, подобно другим, раньше перешли на сторону персов, или если бы впоследствии, считая наше дело потерянным, мы не отважились взойти на корабли, тогда вам, при недостаточном числе ваших кораблей, было бы уже нечего сражаться на море, и все спокойно удалось бы для персов так, как они того желали".
75. "Неужели же, лакедемоняне, благодаря энергии и мудрой решимости, обнаруженным в то время нами, мы не заслуживаем со стороны греков менее завистливого отношения к той власти, какою мы пользуемся? (2) Притом же мы получили ее не насилием: когда вы не захотели довести дело с персами настойчиво до конца, к нам обратились союзники и сами просили принять гегемонию над ними.[47] (3) Мы вынуждены были довести нашу власть до теперешнего состояния прежде всего самим течением обстоятельств больше всего из страха перед персами, потом из чувства чести, наконец, ради наших интересов. (4) Впоследствии для нас казалось уже небезопасным ослабить нашу власть и тем самым подвергаться риску: большинство союзников относилось к нам с ненавистью, иные уже отложились и должны были быть покорены силою, а вы не были уже больше нашими друзьями, как прежде, но относились к нам подозрительно и враждебно; да ведь отложившиеся от нас и перешли бы на вашу сторону. (5) Ни для кого не предосудительно принимать надлежащим образом полезные меры ввиду величайших опасностей. 76. Так, по крайней мере, вы, лакедемоняне, пользуетесь главенством над государствами Пелопоннеса, дав им организацию, полезную для вас. Если бы в то время вы, оставаясь до конца во главе союзников, встретили с их стороны такую же ненависть, какую встречаем теперь мы, то - это нам хорошо известно - не меньше нашего вы были бы суровы с союзниками и были бы вынуждены или властвовать над ними
силою, или подвергать себя опасности. (2) Таким образом, и в нашем поведении нет ничего странного или противоестественного, коль скоро предложенную нам власть мы приняли и не выпускаем ее из рук под влиянием трех могущественнейших стимулов: чести, страха и выгоды. С другой стороны, не мы первые ввели такой порядок, а он существует искони, именно что более слабый сдерживается более сильным. Вместе с тем мы считаем себя и достойными власти, каковыми и вам казались до сих пор. Только теперь, преследуя свои собственные интересы, вы взываете к праву, а оно никем еще не противопоставлялось стяжанию грубой силой, когда представлялся к тому такой случай, ради которого никто не забывал своих выгод. (3) Похвалы достойны те люди, которые, з по свойству человеческой природы устремившись к власти над другими, оказываются более справедливыми, чем могли бы быть по имеющейся в их распоряжении силе. (4) Мы полагаем, что всякий другой, очутившись на нашем месте, лучше всего доказал бы, насколько мы умеренны, между тем как нам и за нашу корректность досталась скорее незаслуженная дурная слава, нежели одобрение. 77. Действительно, хотя в судебных процессах с союзниками, возникающих из деловых договоров, мы находимся в худшем, чем наши союзники, положении, а у себя дома творим суд по законам, одинаковым для нас и для них, тем не менее оказывается, будто мы имеем страсть к сутяжничеству. (2) Никто из союзников не обращает внимания на то, почему другие не подвергаются упрекам, хотя они и пользуются властью над подчиненными с меньшею умеренностью, нежели мы. Ведь кто имеет возможность пустить в ход силу, тому вовсе нет нужды обращаться к суду. (3) В отношениях с нами союзники привыкли обращаться как равные с равными; поэтому, если сверх ожидания они потерпят какой бы то ни было ущерб, в силу ли судебного приговора или насильственной меры в интересах нашей власти, или по чему-нибудь другому, они не благодарят нас за то, что мы не отнимаем у них более важного, но переносят свое неполное с нами равноправие с бо́льшим огорчением, чем если бы мы с самого начала откинули в сторону всякий законный порядок и открыто преследовали наши выгоды; тогда и они не стали бы отрицать, что более слабый обязан уступать сильному. (4) По-видимому, несправедливость больше раздражает людей, чем насилие: первая, с точки зрения равенства, кажется посягательством, второе, с точки зрения превосходства одного над другим, представляется неизбежною необходимостью. (5) Так, под властью персов союзники терпеливо переносили более тяжкие притеснения, чем те, о которых было упомянуто, наше же господство они находят тягостным и это понятно: настоящее всегда тяготит подчиненных. (6) Итак, если бы вы, сокрушив нас, достигли над нами господства, то скоро потеряли бы то благорасположение со стороны наших союзников, каким вследствие их страха перед нами пользуетесь теперь, если только стали бы следовать тем же принципам, каким следовали тогда, в пору кратковременной нашей гегемонии во время войны с персами. В самом деле, государственные порядки, вам свойственные, непримиримы ни с какими другими; к тому же каждый из вас за пределами своей страны не сообразуется ни с этими порядками,[48] ни с теми, которые признают остальные эллины".
78. "Итак, выносите ваше решение неторопливо, так как дело идет не о мелочах, и не возлагайте на себя несоответственного вам бремени, склоненные к тому чужими намерениями и жалобами. Наперед сообразите, сколь велики неожиданности войны, прежде чем она вас застигнет. (2) Надолго затягивающаяся война ведет обыкновенно к таким случайностям, от которых мы, как и вы, одинаково не застрахованы, и каков будет результат ее, остается неизвестным. (3) Когда люди предпринимают войну, то начинают прямо с действий, какие должны были бы следовать позже, а рассуждать принимаются тогда уже, когда потерпят неудачи. (4) Мы еще не сделали никакой подобной ошибки, не видим ее и с вашей стороны. Пока правильное решение зависит вполне от вашей и нашей воли, мы советуем не нарушать договора и не преступать клятв, разногласия же между нами решим судом, согласно условию. В противном случае, если вы начнете войну, мы, призывая в свидетели богов, охранителей клятв, попытаемся защищаться так, как подскажет нам ваш образ действия".
79. Так говорили аѳиняне. По выслушании жалоб союзников против аѳинян и речи последних, лакедемоняне, удалив посторонних, стали одни совещаться о положении дел. (2) Большинство единодушно решило, что аѳиняне уже виноваты и что необходимо поскорее объявить войну. Тогда выступил с такою речью царь лакедемонян Архидам, славившийся проницательностью и благоразумием.
80. "И сам я, лакедемоняне, испытан во многих уже войнах, считаю таковыми и тех из вас, которые одного возраста со мною; поэтому вы не можете жаждать войны по недостатку опыта, что́ свойственно большинству, и не можете считать ее делом хорошим и безопасным. (2) По здравом размышлении никто не мог бы признать войну, о которой вы теперь рассуждаете, маловажною. Правда, против пелопоннесцев и ваших соседей[49] мы располагаем равными с ними силами и можем быстро появиться на любом пункте. (3) Но как можно с легким сердцем начинать войну против народа, который живет далеко от нас, к тому же чрезвычайно опытен в морском деле и все остальное имеет в большом избытке: частные и государственные капиталы, флот, лошадей, вооружение и столь многолюдное население, как ни в одной из эллинских областей, против народа, у которого, кроме того, множество союзников, платящих дань? На что же мы рассчитываем, кидаясь в войну без приготовлений? (4) Не на флот ли? Но тут мы слабее аѳинян, а если мы станем упражняться и равносильно с аѳинянами вооружаться, то на это будет потребно время. Не на деньги ли? Но в этом отношении мы уступаем аѳинянам еще больше: у нас нет денег в государственной казне, нелегко взимаем мы подати и с частных лиц. 81. Быть может, кто-нибудь полагается на то, что мы превосходим аѳинян хорошо вооруженными силами, и потому можем часто делать набеги на их землю и опустошать ее. (2) Но во власти аѳинян много другой земли, все же нужные запасы они могут доставлять себе морем. (3) Если, с другой стороны, мы попытаемся поднять их союзников, то и им должны будем помогать флотом, так как большинство союзников островитяне. (4) Итак, как же нам вести войну? Ведь, если мы не одолеем аѳинян на море и не лишим их тех доходов, на которые они содержат флот, то мы больше
повредим себе. (5) И прекращать войну при таких условиях не было бы почетно, потому что главными виновниками разрыва будем считаться мы. (6) Нечего одушевлять себя и тою надеждою, что война скоро прекратится в том случае, если мы разорим их землю. Я скорее опасаюсь того, что мы передадим войну в наследие и нашим детям: до такой степени правдоподобно, что аѳиняне при их гордости не пожелают быть в зависимости у своих полей и что они не испугаются войны, подобно людям неопытным".
82. "Однако я вовсе не предлагаю относиться к нашим союзникам равнодушно, дозволять аѳинянам обижать их и смотреть сквозь пальцы на козни врагов. Я советую только не браться пока за оружие, а через посольство обратиться к аѳинянам с укоризнами, не показывая при этом ни слишком воинственного задора, ни уступчивости, тем же временем устраивать собственные дела, привлекая к нам союзников, и эллинов и варваров, и стараться откуда бы то ни было приумножать наши силы флотом и деньгами: ничего нет предосудительного в том, если все эллины, против которых, как против нас, аѳиняне строят козни, будут ради спасения привлекать на свою сторону не только эллинов, но и варваров; в то же время мы должны добывать и собственные средства к войне. (2) Если аѳиняне внемлют хоть сколько-нибудь нашему посольству, это - самое лучшее; в противном случае мы через два-три года, если таково будет наше решение, пойдем на них, уже лучше вооруженные. (3) Быть может, видя наши приготовления, слыша соответственные им указания наших послов, аѳиняне скорее пойдут на уступки, пока земля их еще не опустошена, пока речь идет о существующем достоянии, а не об истребленном. (4) Вы смотрите на поля их только как на залог, тем более верный, чем лучше они обработаны; поэтому необходимо щадить их возможно дольше, не доводить врагов до отчаяния и тем не вселять в них более упорное сопротивление. (5) Напротив, если теперь мы, не приготовленные к войне, подстрекаемые жалобами союзников, опустошим землю аѳинян, то смотрите, как бы действия наши не причинили Пелопоннесу слишком большого позора и затруднений. Претензии государств и частных лиц можно удовлетворить; но не так легко окончить под благовидным предлогом войну с неизвестным еще исходом, если ее предпримут все сообща из-за частных интересов".
83. "Недостаток быстроты при нападении многих на одно государство пусть не покажется кому-либо трусостью. (2) Ведь и у аѳинян не меньше, чем у нас, союзников, платящих им дань; война же зависит не столько от вооруженных сил, сколько от денежных средств, помощью которых вооруженные силы только и могут принести свою пользу, особенно война континентальной державы против морской. (3) Поэтому запасемся прежде всего денежными средствами, а до тех пор не дадим увлечь себя речами союзников. Мы понесем наибольшую ответственность за последствия войны при том или ином исходе ее, а потому должны заранее все спокойно предусмотреть. 84. Нерешительности и медлительности, в чем всего более нас упрекают, не стыдитесь: чем скорее поспешите, тем позже должны будете кончить, потому что беретесь за дело, не будучи к нему подготовлены. К тому же наше государство пользуется неизменною свободою и величайшим престижем. (2) Наш образ действий означает, скорее всего, разумную сдержанность. Благодаря ей мы одни не высокомерны в счастии и меньше других склоняемся перед несчастием. Если похвалами подстрекают нас на рискованное предприятие, противное нашему разумению, мы не увлекаемся сладостью похвал, и если бы кто-нибудь вздумал побуждать нас упреками, то из чувства досады мы не станем более уступчивы. (3) Мы воинственны и рассудительны вследствие нашей благопристойности, воинственны потому, что с рассудительностью теснее всего связано чувство чести, а с чувством чести мужество; рассудительны мы потому, что воспитание делает нас не настолько просвещенными, чтобы презирать законы, и слишком суровыми и скромными, чтобы не подчиняться им. Правда, мы не слишком понимаем толк в предметах бесполезных, чтобы в прекрасных речах порицать военные приготовления врагов, а на деле расходиться со словами; напротив, мы считаем планы других не уступающими нашим, полагаем, что не речами можно разъяснить угрожающие случайности судьбы. (4) Мы будем всегда на деле так готовиться к войне, как если бы противники наши принимали мудрые решения. И надежды следует возлагать не на возможные ошибки врагов, а на собственные верно рассчитанные средства. Не должно воображать, будто люди сильно разнятся между собою, но нужно считать сильнейшим того, кто получает самое суровое воспитание".
85. "Попечение об этом воспитании завещали нам отцы наши, оно всегда было полезно нам, и нам не следует изменять ему. Не станем поспешно решать вопрос о массе жизней и денежных средств, о городах и славе в короткую часть дня, а будем обсуждать этот вопрос спокойно. (2) При нашем могуществе нам это более возможно, нежели другим. Отправьте к аѳинянам посольство и по делу Потидеи, и по поводу обид, на которые жалуются союзники, тем более что аѳиняне сами готовы дать ответ перед судом; а на того, кто готов предстать пред судом, незаконно идти раньше войною, как на обидчика; в то же время готовьтесь к войне. Такое решение будет наиболее выгодно для нас и наиболее грозно для врагов".
(3) Вот что сказал Архидам. Последним выступил Сфенелаид, в то время один из эфоров, и произнес следующую речь[50].
86. "Длинных речей аѳинян я не понимаю. В многочисленных самовосхвалениях они нигде не опровергли того, что наносят обиды союзникам нашим и Пелопоннесу. Хотя они были доблестны в прежнее время в борьбе с персами, но теперь по отношению к нам поступают подло, а потому вдвойне достойны кары, так как из людей порядочных стали подлыми. (2) Мы же какими были тогда, такими остаемся и теперь; не дозволим, если будем благоразумны, обижать наших союзников, и не замедлим наказать аѳинян: бедствия не ждут союзников. (3) У других есть денежные средства, корабли и лошади, а у нас храбрые союзники, и нам не должно выдавать их аѳинянам; нечего решать судом и речами их дела, потому что и союзников обижают не на словах; необходимо поскорее всеми силами помочь им. (4) И пусть никто не указывает, что, несмотря на нанесенные нам обиды, нам следует еще размышлять: долговременное размышление прилично скорее тому, кто замышляет обиду. Итак, лакедемоняне, подавайте голоса, согласно с достоинством Спарты, за войну, не давайте усиливаться аѳинянам, не бросим на произвол наших союзников и с помощью богов пойдем на обидчиков!".
87. После того Сфенелаид, по своему званию эфора, стал собирать голоса в собрании лакедемонян. (2) Так как они голосуют криком, а не камешками, то Сфенелаид объявил, что нет возможности различить по крику, на какой стороне большинство, и, желая еще больше настроить лакедемонян в пользу войны открытою подачею голосов, сказал: "Тот из вас, лакедемоняне, кто признает, что договор нарушен и что аѳиняне виновны, пусть встанет и займет это место", - и показал им определенное место, - "а тот, кто этого не признает, пусть становится на
другой стороне". (3) Лакедемоняне поднялись со своих мест и разделились, причем гораздо больше оказалось тех, которые признавали договор нарушенным. (4) Тогда приглашены были союзники и им объявлено, что по решению лакедемонян аѳиняне виновны, но что желательно привлечь к голосованию всех союзников, чтобы войну, если это будет постановлено, вести по общему решению. (5) После того как союзники добились всего этого, они отправились восвояси; удалились потом и афинские послы по выполнении поручений, с которыми явились в Лакедемон. (6) Указанное постановление народного собрания[51] состоялось на четырнадцатом году тридцатилетнего договора (432 г.), заключенного после Евбейской войны.[52] 88. Лакедемоняне признали, что мир нарушен и что необходимо начать войну, не столько под влиянием речей союзников, сколько из страха перед аѳинянами, опасаясь дальнейшего роста их могущества: они видели, что уже бо́льшая часть Эллады находится у них в подчинении.
89. Обстоятельства, способствовавшие усилению могущества аѳинян, были следующие. (2) Когда персы, потерпев поражение от эллинов на море и на суше,[53] удалились из Европы, а бежавшие на кораблях к Микале были истреблены, царь лакедемонян Леотихид, командовавший эллинами при Микале (479 г.), возвратился домой с союзниками из Пелопоннеса. Между тем аѳиняне и уже отложившиеся от персидского царя союзники из Ионии и Геллеспонта остались на месте сражения и начали осаду Сеста, занятого персами. Перезимовав там, они овладели городом (478 г.) по удалении варваров, а затем отплыли из Геллеспонта каждый на свою родину. (3) Аѳинское государство после того, как варвары ушли из Аттики, немедленно стало перевозить обратно афинских детей, женщин и уцелевшее домашнее имущество оттуда, куда все это было помещено ради безопасности, и принялось за восстановление города и его стен. Дело в том, что от обводной стены уцелели лишь небольшие куски, большинство домов было разрушено, остались только те немногие, в которых расположились в свое время знатные персы. 90. Лакедемоняне, предугадывая будущее, отправили в Аѳины посольство. Они предпочитали, чтобы ни аѳиняне, ни кто другой не имели стен, а еще больше были подстрекаемы союзниками и устрашены небывалою до тех пор численностью афинского флота и отвагою аѳинян в Персидских войнах. (2) Послы требовали от аѳинян не возводить стен, а лучше помочь лакедемонянам срыть окружные стены во всех тех городах, где только они были, за пределами Пелопоннеса. Не открывая перед аѳинянами своих целей и подозрений, лакедемоняне заботились будто бы о том, чтобы персы в случае вторичного нападения не могли опереться на какой-либо укрепленный пункт, каковым на тот раз служили Ѳивы;[54] лакедемоняне уверяли, что Пелопоннес может служить и убежищем, и достаточным оплотом для всех эллинов. (3) Когда лакедемоняне высказали это, аѳиняне, по совету Ѳемистокла, отвечали, что по делу, о котором идет речь, они пришлют к ним послов, и тотчас отпустили лакедемонян. Тогда Ѳемистокл предложил отправить его самого возможно скорее в Лакедемон, других же выбранных вместе с ним послов не посылать немедленно, а выждать до тех пор, пока стена не будет выведена до достаточной для обороны необходимой высоты; в то же время Ѳемистокл советовал, чтобы поголовно все аѳиняне, находившиеся в городе[55], занялись сооружением стен, не щадя при этом ни частных, ни общественных построек, которые могли бы быть полезны для дела, и не останавливаясь перед разрушением всего этого. (4) Дав эти наставления и присовокупив, что остальное устроит он сам в Лакедемоне, Ѳемистокл отправился в путь. (5) По прибытии в Лакедемон он не являлся к властям, а под разными предлогами медлил. Если же кто-нибудь из должностных лиц его спрашивал, почему он не является к государственным властям, Ѳемистокл отвечал, что он поджидает товарищей, что они задержались в Аѳинах по какому-то делу, однако он надеется, что товарищи его прибудут скоро, то же, что их все еще нет, удивляет его самого. 91. Лакедемоняне верили словам Ѳемистокла из расположения к нему. Но когда из Аѳин стали приходить другие лица и вполне определенно сообщать, что стены возводятся и что они уже высоки, лакедемоняне не могли не поверить им. (2) Узнав об этом, Ѳемистокл советовал лакедемонянам не давать себя провести россказнями, а послать из своей среды добросовестных людей с тем, чтобы они разузнали и по возвращении представили точные сведения. (3) Лакедемоняне отправили таких лиц, а Ѳемистокл послал относительно их секретное донесение аѳинянам с поручением задержать лакедемонян под возможно менее явным предлогом и не отпускать их до возвращения афинского посольства (к тому времени товарищи Ѳемистокла по посольству Аброних, сын Лисикла, и Аристид, сын Лисимаха, уже прибыли в Лакедемон с известием, что стена уже достаточно высока). Ѳемистокл стал опасаться, как бы лакедемоняне не задержали его с товарищами, когда они получат точные известия. (4) Аѳиняне, согласно поручению Ѳемистокла, задерживали лакедемонских послов. Ѳемистокл явился тогда перед лакедемонянами и открыто заявил им: Аѳины уже настолько ограждены стенами, что в состоянии защищать своих обитателей; если лакедемоняне или союзники желают, они могут отправить послов к аѳинянам, которые сумеют на будущее время различать свои собственные и общеэллинские интересы. (5) Когда аѳиняне нашли более выгодным покинуть свой город и сесть на корабли, говорили послы, они решились на это без лакедемонян; с другой стороны, когда приходилось совещаться вместе с лакедемонянами, аѳиняне никому не уступали в рассудительности. (6) Так и теперь они сочли за лучшее, чтобы их город был огражден стеною и, таким образом, мог принести бо́льшую пользу, как, в частности, гражданам, так и всем союзникам. (7) Дело в том, что, не имея равносильных приспособлений для обороны, нет возможности участвовать в общих решениях с мало-мальски одинаковым и равным правом голоса. Поэтому или никто из союзников не должен иметь укреплений, или и возведение стены аѳинянами следует признать правильным. 92. Услышав это, лакедемоняне не выразили открыто своей досады против аѳинян (дело в том, что и посольство-то они отправляли, по-видимому, вовсе не для того, чтобы мешать возведению стен, но чтобы подать свой совет на общую пользу; к тому же они были в то время дружественно настроены к аѳинянам, памятуя энергию их в борьбе против персов). Однако втайне лакедемоняне были недовольны тем, что план их не удался. Оба посольства возвратились домой без взаимных укоризн. 93. Таким образом аѳиняне в короткое время укрепили свой город. (2) Что постройка стен производилась поспешно, можно видеть еще и теперь: нижние слои их состоят из всевозможных камней, в некоторых частях даже не обделанных для укладки, а в том виде, в каком приносили их в отдельности. В стену было вложено множество надгробных стел и обделанных для других целей каменей. Дело в том, что на всем протяжении обводная стена выступала сравнительно с прежней за пределы города, и вследствие этого поспешно сносилось все без различия. (3) Ѳемистокл уговорил аѳинян застроить и остальную часть Пирея, начало чему положено было раньше, в год архонтства его в Аѳинах (493/492 г.). Местность эту, с тремя естественными гаванями, Ѳемистокл находил прекрасною, а превращение аѳинян в морской народ должно было, по его мнению, много содействовать их усилению. Действительно, (4) Ѳемистокл первый осмелился сказать, что необходимо заняться морским делом, и сам немедленно положил тому начало. (5) По его совету, аѳиняне возвели стену такой толщины, какая видна еще и теперь кругом Пирея. Камни для нее доставлялись на двух телегах, подъезжавших с противоположных сторон. Внутри между камнями не было ни извести, ни глины, а складывались большие камни, обтесанные под прямым углом, и с наружной стороны скреплялись железными скобами при помощи свинца.[56] Однако стена выведена была приблизительно на половину той высоты, какая предположена была Ѳемистоклом. (6) Дело в том, что он желал высотою и толщиною стен противостоять замыслам неприятелей и полагал, что для защиты стен достаточно будет небольшого караула из самых неспособных для военной службы граждан, тогда как все остальные должны сесть на суда. (7) Больше всего Ѳемистокл обращал внимание на флот, как мне кажется, потому что находил для персидского войска нападение на Аѳины более доступным с моря, нежели с суши. Поэтому, по его мнению, Пирей мог принести бо́льшую пользу сравнительно с верхним городом, и Ѳемистокл многократно увещевал аѳинян, если они когда-либо будут теснимы с суши, спуститься в Пирей и против всяких врагов бороться на кораблях. (8) Таким образом аѳиняне, немедленно по удалении персов, оградили себя стенами и занялись прочими приготовлениями.
94. Павсаний, сын Клеомброта, послан был из Лакедемона, в звании стратега эллинов, с двадцатью кораблями от Пелопоннеса (478 г.). Вместе с ним подплыли на тридцати кораблях аѳиняне и масса других союзников. (2) Они пошли войною на Кипр, покорили бо́льшую часть его, а потом направились к Византии, занятой персами, и взяли ее осадою. 95. Во время уже этого командования своими насильственными действиями Павсаний вызывал раздражение всех эллинов, в особенности ионян и всех тех, которые незадолго перед тем освободились от персидского царя. Союзники стали обращаться к аѳинянам (477 г.) с просьбою принять гегемонию над ними в силу кровного родства[57] и не дозволять Павсанию насильничать. (2) Аѳиняне приняли их предложение и твердо решили не допускать произвола со стороны Павсания и все остальное устроить к наибольшей своей выгоде. (3) Тем временем лакедемоняне отозвали Павсания, чтобы потребовать от него ответа в том, что́ доходило до их сведения. В самом деле, возвращавшиеся с войны эллины обвиняли Павсания во многих несправедливостях, между прочим в том, что командование его скорее оказывалось подражанием тирании. (4) Предъявленное к Павсанию требование явиться на суд состоялось в то самое время, когда союзники, за исключением воинов из Пелопоннеса, перешли на сторону аѳинян из ненависти к Павсанию. (5) По прибытии в Лакедемон Павсаний был признан виновным в частных обидах против некоторых лиц, но по важнейшим пунктам оправдан. Павсаний обвинялся главным образом в приверженности к персам, что, казалось, было совершенно несомненным. (6) Поэтому лакедемоняне больше не посылали его для командования войском, а отправили на его место Доркиса с несколькими товарищами и с небольшим войском. Однако союзники уже не предоставили им гегемонии. (7) Узнав об этом, военачальники вернулись, и впоследствии лакедемоняне не посылали уже других командиров из опасения, как бы они не развратились за пределами родины, пример чего они видели на Павсании. К тому же
лакедемоняне желали избавиться от тягостей войны с персами и считали аѳинян, с которыми в то время находились в дружественных отношениях, способными к главнокомандованию. 96. Получив таким образом гегемонию по желанию союзников вследствие ненависти их к Павсанию, аѳиняне определили перечень как тех городов, которым для борьбы с варварами нужно было доставлять деньги, так и тех, которые должны были доставлять корабли. Предлогом к образованию такого союза было намерение подвергнуть опустошению владения персидского царя в отмщение за те бедствия, какие претерпели эллины. (2) В то же время аѳиняне впервые учредили должность эллинотамиев, которые и принимали форос - так названы были денежные взносы союзников. Первоначальный форос был определен в четыреста шестьдесят талантов;[58] казнохранилищем служил Делос, и союзные собрания происходили в тамошней святыне.
97. Имея гегемонию над союзниками, которые вначале были автономны и совещались на общих собраниях, вот что предприняли аѳиняне в своем внутреннем управлении и в войнах, в промежуток времени между Персидской и этой войной, в отношении к варварам, к бунтующим своим союзникам и к тем пелопоннесцам, с какими им приходилось иметь дело в каждом отдельном случае. (2) Я описал это и тем самым сделал отступление в своем повествовании по той причине, что у всех моих предшественников[59] эта эпоха не была изложена. Они излагали эллинскую историю до Персидских войн, или историю самих Персидских войн. Даже тот из моих предшественников, который в своей истории Аттики касается этих событий, Гелланик, упомянул о них кратко и в отношении хронологии неточно. Вместе с тем события этой эпохи содержат в себе доказательство того, каким образом организовалась афинская держава.
98. Прежде всего аѳиняне под начальством сына Мильтиада Кимона после осады взяли занятый персами Эион (475 г.), что на Стримоне, и жителей его обратили в рабство. (2) Затем они обратили в рабство жителей Скироса острова на Эгейском море, заселенного долопами, и заселили его сами.[60] (3) Аѳиняне вели войну против каристян без участия остальных евбеян и, спустя некоторое время, вступили с ними в мирное соглашение. (4) Потом они воевали с отложившимися наксиянами и осадою принудили их к сдаче. Это первый союзный город, покоренный вопреки установившимся отношениям к союзникам; впоследствии то же случилось и с рядом остальных городов. 99. Помимо иных причин отложения союзников важнейшими были: недоимки в уплате фороса, отказы в доставке кораблей и уклонение от службы в войске, случавшееся время от времени. Действительно, аѳиняне взыскивали определенно то, что́ полагалось доставлять союзникам, и применением принудительных мер раздражали их, не привыкших или не желавших сносить эти строгости. (2) И в других отношениях главенство аѳинян было далеко не по вкусу союзникам в такой степени, как сначала, да и в совместных военных предприятиях равенства между аѳинянами и союзниками не было, и аѳиняне с большою легкостью приводили восстававших к повиновению. (3) Виноваты в этом оказались сами союзники: вследствие нерасположения к военной службе, из нежелания удаляться с родины большинство союзников обложили себя денежною данью вместо доставки кораблей с тем, чтобы вносить приходящиеся на их долю издержки. Таким образом флот аѳинян увеличивался на средства, вносимые союзниками, а последние в случае восстания шли на войну неподготовленные и без необходимого опыта.
100. После этого в Памфилии, при реке Евримедонте, произошло сражение (465 г.) морское и сухопутное между аѳинянами вместе с союзниками и персами, и в один и тот же день аѳиняне под командою сына Мильтиада Кимона одержали победу в обоих сражениях, взяли финикийские триеры и уничтожили в общем до двухсот кораблей. (2) Позже отложились от аѳинян жители Ѳасоса, поссорившись с ними из-за мест торговли и приисков, которыми они владели на противолежащем берегу Ѳракии. Аѳиняне отправились против Ѳасоса на кораблях, одержали победу в морском сражении и высадились на берег. (3) Около того же времени они послали из числа своих граждан и союзников десять тысяч человек к Стримону для заселения местности, которая тогда называлась Девятью путями, а теперь называется Амфиполем. Девять путей, занятые эдонами, аѳиняне взяли, но в дальнейшем походе в глубь Ѳракии (464 г.) были истреблены подле Драбеска, в земле эдонов, соединенными силами всех ѳракиян, которые смотрели на основание колоний в местности Девяти путей, как на враждебный акт. 101. Разбитые в битве и будучи осаждаемы, фасияне взывали о помощи к лакедемонянам, советуя им вторгнуться в Аттику. (2) Тайно от аѳинян лакедемоняне обещали помочь фасиянам и уже собирались в поход, но помешало землетрясение (464 г.). В это время у лакедемонян илоты, а из периеков фуриаты и эѳейцы восстали и удалились на Иѳому. Большинство илотов были потомками в свое время обращенных в рабство древних мессенян, почему мессенянами называли вообще всех илотов. (3) Итак, у лакедемонян была война против засевших на Иѳоме, фасияне же на третьем году осады сдались аѳинянам на капитуляцию (463/462 г.), срыли укрепления, выдали флот, обязались внести немедленно ту сумму, какою они были обложены, в будущем платить дань и отказались от владений на материке и от приисков.
102. Так как война лакедемонян против иѳомцев затянулась, то они призвали на помощь, кроме других союзников, и аѳинян. Аѳиняне явились со значительным отрядом под начальством стратега Кимона. (2) Лакедемоняне пригласили аѳинян главным образом потому, что считали их искусными в осаде укреплений. Но так как осада тянулась долго, то, казалось, у них тут не хватало искусства: иначе они взяли бы этот пункт силою. (3) Этот поход впервые повлек к открытой вражде между лакедемонянами и аѳинянами: после того как укрепление не могло быть взято силою, лакедемоняне, опасаясь отваги аѳинян и страсти их к новшествам, считая их к тому же чуждыми себе по происхождению, встревожились, как бы они, по внушению иѳомцев, во время своего пребывания в Пелопоннесе, не произвели какого-нибудь государственного переворота. Поэтому из всех союзников лакедемоняне отпустили одних только аѳинян, причем подозрений своих они не обнаруживали, а просто объявили, что больше в них не нуждаются. (4) Аѳиняне, однако, поняли, что их удаляют не на основании этого благовидного предлога, а в силу возникшего какого-то подозрения, оскорбились этим и, сочтя недостойным терпеть эти обиды от лакедемонян, тотчас, по возвращении домой, разорвали заключенный с лакедемонянами против персов союз и вступили в союз (462 г.) с врагами лакедемонян аргивянами; потом и аѳиняне, и аргивяне заключили скрепленный одинаковыми клятвами союз с ѳессалийцами. 103. Между тем иѳомцы, не будучи в состоянии держаться долее, на десятом году осады (455/454 г.) сдались лакедемонянам под условием, что они уйдут из Пелопоннеса и никогда не вступят в него, что всякий из них, кто будет захвачен здесь, становится рабом захватившего. (2) Еще до того лакедемоняне получили пифийское изречение: умоляющего во имя Зевса Иѳомского отпускать. (3) Иѳомцы удалились с женами и детьми, а аѳиняне уже из вражды к лакедемонянам приняли их и поселили в Навпакте, который удалось им незадолго перед тем отнять у локров озольских (456/455 г.). К афинскому союзу примкнули также мегаряне, отложившиеся от лакедемонян, потому что коринѳяне из-за пограничной области пошли на них войною (460-458 гг.). Аѳиняне заняли Мегары и Пеги, соорудили для мегарян длинные стены от города до Нисеи и поставили там свой гарнизон. Отсюда-то прежде всего и возникла главным образом сильная вражда коринѳян против аѳинян.
104. Либиец Инар, сын Псамметиха, царь пограничных с Египтом ливиян, двинувшись от города Марей, что над Фаросом, поднял (461 г.) против царя Артоксеркса бо́льшую часть Египта, принял на себя начальство и призвал на помощь аѳинян. (2) Аѳиняне в то время пошли войною против Кипра на двухстах кораблях, своих и союзнических; покинув Кипр, они прибыли в Египет. От моря аѳиняне поднялись по Нилу, завладели рекой и двумя частями Мемфиса и начали войну против третьей части, именуемой Белою стеною. Там находились беглецы из персов и мидян, а также те из египтян, которые не участвовали в восстании.
105. Между тем у аѳинян, высадившихся в Галиях, произошла битва (458/457 г.) с коринѳянами и эпидаврянами, и победу одержали коринѳяне. После этого аѳиняне сразились на море с флотом пелопоннесцев подле Кекрифалеи и одержали победу. (2) В происшедшей затем войне (457 г.) аѳинян с эгинянами была большая морская битва при Эгине между аѳинянами и эгинянами, в которой с обеих сторон участвовали союзники; победу одержали аѳиняне; они захватили семьдесят эгинских кораблей, высадились на сушу и под начальством стратега Леократа, сына Стреба, стали осаждать Эгину. (3) Желая помочь эгинянам, пелопоннесцы отправили на Эгину триста гоплитов, которые раньше составляли вспомогательный отряд коринѳян и эпидаврян, и заняли высоты Гераней. Коринѳяне спустились в Мегариду с союзниками, полагая, что аѳиняне без того значительного войска, которое находилось при Эгине и в Египте, будут не в состоянии помогать мегарянам; если же и подадут помощь, то должны будут отвлечь войска от Эгины. (4) Однако аѳиняне не тронули своего войска на Эгине, но из оставшихся в городе граждан самые старые и самые юные под начальствам стратега Миронида явились к Мегарам. (5) После нерешительной битвы с коринѳянами обе стороны отступили, причем ни одна из них не пожелала признать себя побежденной в сражении. (6) По удалении коринѳян аѳиняне водрузили трофей, так как некоторый перевес все-таки был на их стороне. Вернувшиеся коринѳяне, подвергаясь упрекам со стороны старейших граждан, остававшихся в городе, дней через двенадцать после этого приготовились, прибыли на место сражения и поставили свой трофей как победители. Аѳиняне ударили из Мегар на тех, которые водружали трофей, перебили их и в схватке с остальными одержали победу. 106. Разбитые коринѳяне начали отступать, а один довольно значительный отряд их, жестоко стесненный неприятелем, сбился с дороги и попал на землю какого-то частного лица, кругом обведенную глубокой канавой и не имевшую выхода. (2)Аѳиняне заметили это, с фронта заперли коринѳян гоплитами, кругом расставили легковооруженных и всех попавших на эту землю перебили каменьями; тяжким бедствием было это для коринѳян. Но главная часть войска все же возвратилась домой.

Стены Аѳин

107. Около этого времени аѳиняне начали возводить и те длинные стены, которые ведут к морю, именно до Фал ера и Пирея.[61] (2) Когда фокидяне предприняли поход на Дориду (457 г.), метрополию лакедемонян, где лежат Боий, Китиний и Эриней, и один из этих городков взяли, к дорянам поспешили на помощь лакедемоняне под начальством сына Клеомброта Никомеда, заступавшего место юного еще царя Павсания, сына Плистоанакта, в числе полутора тысяч своих гоплитов и десяти тысяч союзников; они принудили фокидян, согласно уговору, вернуть город и затем двинулись в обратный путь. (3) На море в том случае, если бы они пожелали переправиться через Крисейский залив,[62] их собирались задержать аѳиняне, крейсировавшие на своих кораблях; небезопасным казался и путь через Геранею с того времени, как аѳиняне занимали Мегары и Пеги. Переход через Геранею был вообще труден и постоянно охранялся аѳинянами, а теперь лакедемоняне еще узнали, что аѳиняне намерены задержать их и там. (4) Поэтому они решили переждать в Беотии и обсудить, каким образом им пройти на родину всего безопаснее. С другой стороны, тайно старались привлечь на свою сторону лакедемонян некоторые из аѳинян, рассчитывавшие упразднить в Аѳинах демократический строй и приостановить сооружение длинных стен. (5) Тем временем аѳиняне выступили против лакедемонян со всем своим войском, а также тысяча аргивян и отдельные отряды прочих союзников; всего было четырнадцать тысяч войска. (6) Аѳиняне выступили в поход против лакедемонян в уверенности, что те затрудняются пройти домой, а также потому, что подозревали с их стороны намерение ниспровергнуть демократию. (7) На помощь аѳинянам явилась в силу союза[63] и ѳессалийская конница, но во время битвы она перешла на сторону лакедемонян. 108. Сражение произошло при Танагре, в Беотии, и победу одержали лакедемоняне и их союзники (457/456 г.); убитых было много с обеих сторон. (2) Лакедемоняне вошли в Мегариду, вырубили там деревья[64] и ушли обратно домой через Геранею и перешеек. Аѳиняне же, на шестьдесят второй день после сражения, выступили против беотян со стратегом Миронидом во главе. (3) В битве при Энофитах они разбили беотян, овладели всей Беотией и Фокидой, срыли укрепления Танагры и взяли в качестве заложников сто богатейших граждан из локров опунтских (455 г.). Свои длинные стены они к этому времени довели до конца. (4) После этого и эгиняне сдались аѳинянам на капитуляцию, под условием срыть свои укрепления, выдать корабли и на будущее время платить дань. (5) Затем аѳиняне обошли на кораблях Пелопоннес под командою стратега Толмида, сына Толмея, сожгли корабельную верфь лакедемонян, взяли коринѳский город Халкиду, высадились на сушу и в сражении разбили сикионян.
109. Между тем аѳиняне и союзники их все еще оставались в Египте и испытали в войне много превратностей. (2) Так, сначала аѳиняне завладели было Египтом, и царь персидский послал в Лакедемон перса Мегабаза с деньгами, чтобы склонить пелопоннесцев к вторжению в Аттику и тем побудить аѳинян выйти из Египта. (3) Потерпев неудачу и зря истратив деньги, Мегабаз с остатком сумм вернулся обратно в Азию. (4) Тогда персидский царь послал в Египет Мегабиза, сына Зопира, с большим войском. По прибытии в Египет сухим путем, Мегабиз разбил в сражении египтян и их союзников,[65] вытеснил из Мемфиса эллинов, запер их, наконец, на острове Просопитиде и там осаждал год и шесть месяцев, пока не осушил канала и не отвел воды его по другому направлению. Таким образом, Мегабиз поставил корабли на сушу, бо́льшую часть острова соединил с материком и, переправившись к острову, взял его сухопутными войсками. 110. Такой гибельный конец получило предприятие эллинов после шестилетней войны (455/454 г.). Из большого числа воинов спаслись немногие, переправившись через Либию в Кирену, бо́льшая же часть погибла. (2) Египет снова подпал под власть персидского царя, за исключением болот, которыми владел царь Амиртей. Обширность болот делала Амиртея неодолимым; к тому же "болотные" были храбрейшие из египтян. (3) Царь ливиян Инар, начавший все дело в Египте, был схвачен вследствие измены и распят. (4) Пятьдесят триер с воинами из аѳинян и прочих союзников отправились в Египет на смену прежде посланному войску и, ничего не зная о случившемся, бросили якорь у Мендесийского рукава.[66] С суши напали на них сухопутные войска, а с моря финикийский флот, причем бо́льшая часть кораблей погибла; успели спастись только немногие. (5) Так кончился большой поход аѳинян и союзников на Египет.
111. Изгнанный из Ѳессалии Орест, сын ѳессалийского царя Эхекратида, уговорил аѳинян вернуть его на родину (454/453 г.). Аѳиняне взяли с собою своих союзников, беотян и фокидян, и пошли против ѳессалийского города Фарсала. Они приступили к завоеванию его области, насколько это было доступно, не углубляясь вперед от места лагерной стоянки (движение их задерживала ѳессалийская конница), но города аѳиняне взять не могли, да и вообще цель похода вовсе не была достигнута; для Ореста они не сделали ничего и вернулись с ним обратно. (2) Немного спустя после этого тысяча аѳинян села на корабли, находившиеся в Пегах (Пеги были в их власти), и под предводительством стратега Перикла, сына Ксанѳиппа, поплыли вдоль берега к Сикиону, там высадились на сушу и разбили сразившихся с ними сикионян. (3) Немедленно затем они взяли с собою ахеян и на кораблях переправились на противоположный берег в Акарнанию, там осадили Эниады, но не могли взять их и возвратились домой.
112. Потом, по прошествии трех лет, между пелопоннесцами и аѳинянами заключен был пятилетний договор. (2) Аѳиняне, воздерживаясь от военных действий против эллинов, предприняли морской поход (449 г.) против Кипра, под начальством стратега Кимона, на двухстах своих и союзнических кораблях. (3) Шестьдесят из этих кораблей отплыли в Египет вследствие призыва Амиртея, царя "в болотах"; прочие корабли занялись осадою Кития. (4) По случаю смерти Кимона и наступившего голода аѳиняне отступили от Кития, поднялись на кораблях выше Саламина, что на Кипре, и дали морское и одновременно сухопутное сражение финикиянам, кипрянам и киликиянам, в обеих битвах одержали победу и возвратились домой; вместе с ними вернулись и те корабли, которые пришли обратно из Египта (448 г.). (5) После этого лакедемоняне предприняли так называемую священную войну, овладели Дельфийскою святынею и передали ее дельфийцам; позже, по удалении лакедемонян, аѳиняне также выступили в поход, одержали победу и передали святыню обратно фокидянам.
113, По прошествии некоторого времени после этого беотийские изгнанники заняли (446 г.) Орхомен, Херонею и некоторые другие пункты Беотии. Аѳиняне выступили в поход против этих враждебных им городов в числе тысячи своих гоплитов с отдельными отрядами союзников; стратегом был Толмид, сын Толмея. Взяв Херонею, обратив жителей ее в рабство и поставив там гарнизон, аѳиняне отступили. (2) На пути подле Коронеи напали на них беотийские изгнанники из Орхомена вместе с локрами, евбейскими изгнанниками и всеми единомышленниками их; они одолели аѳинян в сражении, причем одних перебили, других взяли в плен. (3) Аѳиняне вышли из пределов всей Беотии, заключив договор на условии получения обратно своих пленников и трупов павших. Беотийские изгнанники возвратились на родину, и все прочие беотяне снова стали автономными.
114. Немного времени спустя отложилась от аѳинян Евбея. Когда Перикл с афинским войском уже переправился на остров, он получил известие о восстании Мегар, о намерении пелопоннесцев вторгнуться в Аттику и об избиении мегарянами афинского гарнизона, за исключением тех, что бежали в Нисею;[67] мегаряне восстали, призвав себе на помощь коринѳян, сикионян и эпидаврян.[68] Перикл поспешно повел войско назад из Евбеи. (2) После этого пелопоннесцы под предводительством лакедемонского царя Плистоанакта, сына Павсания, вторглись в Аттику, дошли до Элевсина и Фрии, опустошили тамошние поля, но дальше не пошли и возвратились домой. (3) Тогда аѳиняне под начальством стратега Перикла снова переправились на Евбею и покорили весь остров; организацию управления на всей Евбее, за исключением Гестиеи, аѳиняне установили на основании договоров, жителей же Гестиеи выселили и сами заняли их землю.
115. Вскоре по возвращении из Евбеи аѳиняне заключили тридцатилетний мир с лакедемонянами и союзниками их (445 г.), причем отдали назад Нисею, Пеги, Трозен и Ахайю: этими пелопоннесскими местностями владели аѳиняне.[69]
(2) На шестом году после этого возникла война между самиянами и милетянами из-за Приены (439 г.). Милетяне терпели поражение и обратились к аѳинянам с жалобами на самиян. К милетянам присоединились и некоторые частные лица на Самосе, желавшие перемены образа правления.[70] (3) Аѳиняне на сорока кораблях отправились против Самоса, установили там демократическое правление, взяли заложниками пятьдесят самосских мальчиков и столько же взрослых граждан и поместили их на Лемносе; на Самосе аѳиняне оставили гарнизон и отплыли обратно. (4) Некоторые из самиян не остались на Самосе, а бежали на материк. Они вступили в союз с виднейшими самосскими аристократами и с Писсуѳном, сыном Гистаспа, в то время управлявшим Сардами, собрали вспомогательного войска человек семьсот и ночью переправились к Самосу. (5) Прежде всего они бросились на демократов, захватили большинство их, потом выкрали на Лемносе своих заложников и отложились от аѳинян: афинский гарнизон и находившихся у них афинских должностных лиц они выдали Писсуѳну и тотчас стали собираться в поход на Милет. В восстании приняли участие и византийцы. 116. При известии об этом аѳиняне на шестидесяти кораблях отплыли к Самосу; при этом они не употребили в дело шестнадцати кораблей, которые частью направились к Карии для наблюдения за финикийскими кораблями, частью к Хиосу и Лесбосу с требованием помощи. На сорока четырех кораблях аѳиняне под начальством стратега Перикла с девятью товарищами сразились на море подле острова Трагий с семьюдесятью кораблями самиян, в числе которых было двадцать кораблей для перевозки войска (все корабли самосские плыли от Милета). (2) Победа осталась на стороне аѳинян. Затем на помощь к ним явилось из Аѳин сорок кораблей, а из Хиоса и Лесбоса двадцать пять; аѳиняне сошли с кораблей на берег и, имея перевес сухопутным войском, с трех сторон города возвели стены и
стали осаждать его с суши и с моря. (3) Между тем Перикл отделил из стоявших на якоре кораблей шестьдесят и поспешно направился к Кавну в Карии, так как получено было известие о движении против аѳинян финикийских кораблей; действительно, и от Самоса отплыли к финикийскому флоту Стесагор и другие лица на пяти кораблях. 117. Тем временем самияне внезапно вышли из гавани и напали на незащищенную неприятельскую стоянку, потопили сторожевые корабли и в морском сражении одержали победу над вышедшими против них судами. Благодаря этому в течение четырнадцати дней самияне были господами моря, ввозили и вывозили все, что хотели. (2) Но по возвращении Перикла они были снова заперты его флотом. Вслед за этим из Аѳин явилось к аѳинянам на помощь сорок кораблей под начальством Ѳукидида, Гагнона и Формиона, двадцать кораблей под начальством Тлеполема и Антикла и тридцать из Хиоса и Лесбоса. (3) Самияне дали незначительную морскую битву, но не могли устоять против неприятеля, на девятом месяце взяты были осадою (439 г.) и сдались на капитуляцию, срыли укрепления, дали заложников, выдали корабли и обязались уплатить в определенные сроки военные издержки. Византийцы также обязались оставаться по-прежнему подданными аѳинян.
118. После этого прошло уже немного лет, как случились рассказанные выше события, керкирские, потидейские и вообще все другие, послужившие поводом к этой войне.[71] (2) Все же вышеизложенные происшествия, поскольку они выразились как в отношениях эллинов к эллинам, так и в отношении эллинов к персам, имели место приблизительно в течение пятидесяти лет, истекших между удалением Ксеркса и началом этой войны. За это время аѳиняне сильнее укрепили свое внешнее могущество и значительно развили свои внутренние силы. Лакедемоняне, хотя и замечали это, не мешали аѳинянам, разве лишь в слабой степени. Большею частью лакедемоняне оставались спокойны, потому что и в предыдущее время не скоро, а только по необходимости, решались они на войны, а также и потому, что их удерживали войны внутренние.[72] Так продолжалось до тех пор, пока могущество аѳинян не обозначилось ясно и аѳиняне не стали затрагивать лакедемонских союзников. Тогда лакедемоняне не могли уже более сносить этого и решили, что необходимо со всей энергией взяться за дело, объявить аѳинянам войну и, если можно, сокрушить их мощь.
(3) Хотя лакедемоняне и признали, что договор их с аѳинянами нарушен и что аѳиняне виновны в этом, тем не менее они послали в Дельфы вопросить бога:[73] будет ли лучше им воевать. Говорят, бог отвечал, что
они одержат победу, если будут воевать с полным напряжением сил; сам же он, будет ли призван или нет, станет содействовать им.
119. Затем лакедемоняне снова созвали союзников, желая решить голосованием, следует ли воевать. Когда явились послы от союзников и состоялось собрание, все высказывали свои желания, причем большинство обвиняло аѳинян и требовало войны. Коринѳяне уже и раньше просили каждое государство в отдельности подавать голоса за войну из опасения потерять Потидею. Явились они теперь и, выступив последними, произнесли такую речь.
120. "Теперь, союзники, нам уже нельзя было бы винить лакедемонян за то, что они не решаются на войну, так как ради этого они теперь и собрали нас. В самом деле, если предводители в своих личных делах поступают так же, как поступают союзники в своих делах частных, то предводителям надлежит заботиться и об общем благе союза, так как во всем прочем они пользуются наибольшими преимуществами. (2) Что касается союзников, то тех из нас, которые имели уже дело с аѳинянами, нет нужды учить держаться настороже; но те союзники, что живут не у моря, а в глубине материка, должны понять, что для них вывоз своих продуктов, а равно обмен их на товары, доставляемые морем на материк, будут сильно затруднены, если они не защитят приморских жителей. Им подобает быть строгими судьями в том деле, о котором идет теперь речь, и не воображать, будто оно их не касается. Они должны ожидать, что опасность настигнет и их, если только они не позаботятся о приморских жителях, и что предстоящее совещание относится к ним самим в той же мере, как и к другим. (3) Вот почему без всякого колебания они обязаны предпочесть войну миру. Людям благоразумным свойственно сохранять спокойствие, пока их не обижают, людям же храбрым, подвергающимся обиде, должно променивать мир на войну, и потом, когда к тому представится удобный случай, заключать мир; военным счастьем они не кичатся и ради наслаждения покоем не дают себя в обиду. (4) Тот, ведь, кто колеблется, чтобы сохранить наслаждение, вследствие своего бездействия скорее всего утратит ту сладость покойного существования, которая побуждает его к колебанию. Равным образом и тот, кто в военном счастьи преисполняется гордости, не замечает, как ненадежна увлекающая его самонадеянность. (5) Много раз плохо взвешенные предприятия удавались вследствие еще большего безрассудства врагов; но гораздо чаще решения, по-видимому разумные, имели, наоборот, позорный исход: никто не действует с одинаковою предусмотрительностью при составлении планов и при осуществлении их; напротив, мы безопасно составляем планы и с тревогою отступаем, когда дело доходит до приведения их в исполнение".
121. "Теперь мы приглашаем начать войну, потому что терпим обиды и имеем достаточные основания к жалобам, и пора окончить войну настанет тогда только, когда мы отомстим аѳинянам. (2) Что победа будет за нами, это правдоподобно по многим причинам: во-первых, мы превосходим аѳинян численностью и военным опытом; во-вторых, все мы единодушны в исполнении приказаний. (3) Что касается флота, составляющего силу аѳинян, то мы снарядим его на те средства, какие имеются у каждого из нас, а также на дельфийские и олимпийские сокровища. При помощи займов мы получим возможность высшею наемною платою сманить от аѳинян моряков иноземцев: ведь у аѳинян войско не столько свое, сколько купленное за деньги. С нашим войском это не может случиться так легко, потому что сила его больше в людях, а не в деньгах. (4) По всей вероятности, одной морской победой аѳиняне будут преодолены; а если они станут сопротивляться дольше, то и мы будем иметь больше времени для усовершенствования в морском деле и, когда сравняемся с ними в морском искусстве, наверное, превзойдем их храбростью: научиться доблести, свойственной нам по природе, аѳиняне не могут, а то, в чем они превосходят нас, именно в искусстве, мы одолеем при помощи упражнения. Нужные для этой цели средства
мы соберем. (5) В самом деле, будет возмутительно, если афинские союзники не станут отказываться вносить деньги на свое порабощение, а мы будем воздерживаться от затрат для отмщения врагам и вместе с тем для своего спасения и таким образом лишенные врагами средств, подвергнемся чрез это бедствиям. 122. Впрочем, есть у нас и другие способы ведения войны: возмущение союзников, это вернейшее средство лишить аѳинян доходов, составляющих их силу, возведение укреплений на неприятельской земле и многое другое, чего теперь и не предусмотреть. Действительно, война никогда не ведется по определенным правилам; бо́льшая часть мер подсказывается самой войной ввиду привходящих в нее случайных обстоятельств. В войне тот вернее достигает успеха, кто ведет себя сдержанно; наоборот, чем больше кто горячится, тот тем чаще испытывает неудачи".
"Примем в соображение еще следующее: если бы дело шло о пограничных распрях отдельных союзников с равносильными им противниками, это было бы еще терпимо; но теперь аѳиняне в силах сопротивляться всем нам, вместе взятым, и гораздо сильнее каждого государства в отдельности. (2) Поэтому если мы не отразим их единодушно, общими силами и племенных союзов и каждого города в отдельности, то при нашем разъединении они без труда завладеют нами. И да будет известно, что поражение - страшно сказать - грозит не чем иным,
как полным порабощением. (3) Но даже говорить нерешительно об этом постыдно для Пелопоннеса; постыдно также стольким государствам терпеть обиды от одного. Тут о нас могли бы сказать, что или мы терпим по праву, или переносим такое положение из трусости, и оказываемся хуже отцов наших, которые освободили Элладу; а мы не можем даже самим себе упрочить свободу, допускаем, чтобы установилась тирания одного государства, считая в то же время своим долгом ниспровергать "монархов" в отдельных государствах. (4) И мы не понимаем, каким образом подобное поведение может быть свободно от трех величайших несчастий: глупости, слабости и беззаботности. 123. Вы свободны от этих ошибок, а потому не дошли до самонадеянности, столь гибельной для большей части людей, погубившей многих и за то переименованной в безумие. Но зачем так долго жаловаться на прошлое, если от этого нет пользы для настоящего? Ввиду будущего следует помочь настоящему и не жалеть новых трудов: ведь завет наших отцов - трудами стяжать себе доблесть. Хотя вы теперь немного богаче и сильнее их, не изменяйте этому завету: несправедливо при избытке терять то, что́ приобретено в бедности. Идите смело на войну по многим причинам: и потому, что бог изрек ее и обещал помогать вам, и потому, что остальная Эллада вся будет бороться вместе с вами, частью из страха, частью ради выгоды. (2) К тому же не вы первые нарушите договор, который признает поруганным и бог, раз он повелевает воевать; скорее, вы будете мстителями за его нарушение. Ведь нарушают договор не те, которые защищаются, а те, которые нападают первые".
124. "Итак, лакедемоняне, когда со всех сторон представляется благоприятный случай к войне, и мы убеждаем вас предпринять ее во имя общих интересов, - ведь в объединении выгод государственных и частных надежнейший залог успеха, - не медлите подать помощь потидеянам, дорянам, которых осаждают ионяне, - прежде бывало иначе[74] - и спешите добиться свободы прочих эллинов.[75] Нам нельзя ждать дольше, коль скоро одних[76] уже теснят, а другие вскоре подвергнутся той же участи, если станет известно, что мы, здесь собравшиеся, не дерзаем наказать врага. (2) Поймите же, союзники, что настала крайняя нужда, что мы даем наилучший совет, и решайте за войну, не страшась опасностей настоящей минуты и стремясь к более продолжительному миру, который последует за ними. Война делает мир более прочным, но не так безопасно воздерживаться от войны ради покоя. (3) Будьте уверены, что образовавшееся в Элладе тираническое государство угрожает всем одинаково: над одними оно уже властвует, над другими замышляет властвовать. Поэтому пойдем и укротим его; тогда в будущем и сами будем жить, не подвергаясь опасности, и порабощенным теперь эллинам даруем свободу". Так говорили коринѳяне.
125. Выслушав мнения всех, лакедемоняне пригласили присутствовавших в собрании союзников подавать голоса по порядку, не делая различия между бо́льшими и меньшими государствами. (2) Большинство подало голос за войну. Несмотря на такое решение, начинать войну тотчас было невозможно, как как пелопоннесцы не были готовы; поэтому решили, что каждое государство доставит все нужное, что замедления быть не должно. Тем не менее в необходимых приготовлениях до вторжения в Аттику и открытого начала военных действий прошло около года.
126. В течение этого времени пелопоннесцы отправляли к аѳинянам посольства с жалобами, чтобы в случае отказа в чем-либо иметь возможно более основательный предлог к войне. (2) Так, прежде всего лакедемоняне потребовали от аѳинян через своих послов изгнания виновных в кощунстве против богини.[77] (3) Кощунство состояло в следующем: был аѳинянин Килон, победитель на Олимпийских состязаниях (640 г.), человек древнего знатного рода и влиятельный; он женился на дочери мегарянина Ѳеагена (около 625 г.), в то время бывшего тираном в Мегарах. (4) Когда Килон вопрошал Дельфийский оракул, тот дал ему прорицание захватить афинский акрополь во время величайшего праздника Зевса. (5) Килон получил от Ѳеагена войско, подговорил своих друзей и, когда наступили Олимпии, празднуемые в Пелопоннесе, захватил акрополь с целью сделаться тираном (636-624 гг.); празднество это он считал величайшим Зевсовым праздником и имеющим ближайшее отношение к нему, как к победителю на Олимпийских состязаниях. (6) Имел ли в виду оракул наибольший праздник в Аттике или в каком-нибудь ином месте, Килон в то время об этом не рассуждал, да и оракул не открывал этого. Дело в том, что у аѳинян за городом бывают Диасии, называемые величайшим праздником Зевса Милостивого, причем от имени всего народа приносятся не крупные жертвенные животные, но местные жертвы[78]. Килон, полагая, что он правильно понял изречение оракула, приступил к делу. (7) Узнав об этом, аѳиняне всем народом устремились с полей против Килона и его соумышленников и, расположившись у акрополя, начали осаждать его. (8) Осада тянулась, и большинство аѳинян, утомленных ею, ушли, предоставив девяти архонтам сторожить Килона и дав им неограниченные полномочия на все прочее по собственному их усмотрению. В то время бо́льшая часть административных функций принадлежала архонтам. (9) Между тем соумышленники Килона терпели во время осады крайнюю нужду от недостатка хлеба и воды. (10) Поэтому Килон и брат его тайком бежали, а остальные (из них многие уже умерли от голода), будучи в стесненном положении, сели у алтаря[79] на акрополе в качестве молящих о защите. (11) Когда аѳиняне, на которых возложена была охрана, увидели, что осужденные умирают в священном месте, они предложили им удалиться,[80] причем обещали не причинять им никакого зла. Но когда они вывели их оттуда, то всех перебили; кроме того, они лишили жизни еще несколько человек, усевшихся на пути подле алтарей Почтенных богинь. Отсюда и сами убийцы и потомство их получили название нечестивцев и величайших преступников пред богинею. (12) Этих нечестивцев изгнали тогда и аѳиняне, а впоследствии потомков их изгнал и лакедемонянин Клеомен (508 г.) при помощи восставших аѳинян; живущие были изгнаны, а кости умерших вырыты из земли и выброшены. Однако оставшиеся в живых изгнанники впоследствии возвратились, а потомки их проживают в государстве еще и теперь. 127. Очищения от этой скверны и требовали от аѳинян лакедемоняне, ратуя как бы больше всего за богов. На самом деле, они знали, что со стороны матери причастен к преступлению и Перикл, сын Ксанѳиппа, и рассчитывали, что по изгнании его переговоры с аѳинянами могли бы пойти у них успешнее. (2) Впрочем, лакедемоняне не столько надеялись на изгнание Перикла, сколько на то, что их требование вызовет в гражданах раздражение против него, так как причиною войны будет отчасти его несчастие.[81] (3) Будучи в то время влиятельнейшим лицом и руководителем афинской политики, Перикл во всем действовал наперекор лакедемонянам и не допускал уступок, а напротив, возбуждал аѳинян к войне.
128. Аѳиняне со своей стороны также требовали от лакедемонян изгнания запятнанных скверною на Тенаре. Некогда лакедемоняне предложили молящим о защите илотам покинуть святилище Посидона[82], вывели их оттуда и перебили (464 г.); за это, по мнению лакедемонян, Спарта и подверглась сильному землетрясению.[83] (2) Аѳиняне требовали, чтобы лакедемоняне также очистились от кощунства, совершенного против
Меднодомной.[84] (3) Тут дело было такое: после того как лакедемонянин Павсаний в первый раз был отозван спартанцами от должности главнокомандующего на Геллеспонте и, по привлечении его к суду, признан невиновным,[85] государство ему не давало более поручений. Тогда он частным образом, без разрешения лакедемонян, снарядил гермионскую триеру и прибыл на Геллеспонт под предлогом участия в войне против персов, а на самом деле для того, чтобы завести тайные сношения с персидским царем, что́ он пытался сделать уже в первое свое командование, стремясь к власти над Элладой. (4) Начало этим сношениям Павсаний положил следующей услугой, оказанной персидскому царю. (5) После отступления от Кипра он взял в прежнее пребывание свое на Геллеспонте Византию (478 г.), которая занята была персами, в том числе некоторыми приближенными и родственниками царя, тогда же взятыми в плен. Имея пленников в своей власти, Павсаний отпустил их к царю тайком от прочих союзников; сам же он говорил, будто они убежали от него. (6) Сношения свои Павсаний вел при помощи эретрийца Гонгила, которому он и доверил Византий вместе с пленниками. Этого же Гонгила Павсаний послал к царю с письмом, в котором, как открыто было впоследствии, стояло следующее: (7) "Спартанский предводитель Павсаний, желая оказать тебе услугу, отпускает этих военнопленных; предлагаю тебе, если ты согласен, взять в жены твою дочь и подчинить тебе Спарту и остальную Элладу. Посоветовавшись с тобою, я думаю, окажусь в состоянии выполнить этот план. Поэтому, если тебе угодно принять какое-либо из моих предложений, пришли к морю верного человека для ведения дальнейших переговоров". Вот что содержало письмо. 129. Ксеркс обрадовался письму и отправил к морю сына Фарнака Артабаза с поручением отрешить от должности Мегабата, тогдашнего правителя сатрапии Даскилитиды, и принять ее в свои руки; далее он приказал отправить возможно скорее Павсанию в Византий ответное письмо и показать ему царскую печать,[86] возможно лучше и вернее исполнять все поручения, какие по делам царя даст Павсаний. (2) По прибытии на место Артабаз сделал все, как было приказано, и отослал письмо. Ответ гласил следующее: (3) "Вот что царь Ксеркс говорит Павсанию: услуга твоя относительно людей, которых ты спас мне из-за моря, из Византии, на вечные времена будет запечатлена в нашем доме, и на предложения твои я согласен. Ни днем, ни ночью пусть не покидает тебя неослабная забота об исполнении твоих обещаний; не должны быть помехой тебе ни затраты золота и серебра, ни нужда в многочисленном войске, где бы ни потребовалось его появление. Действуй смело при содействии Артабаза, человека хорошего, которого я послал тебе, устраивай свои и мои дела возможно лучше и для нас обоих возможно выгоднее". 130. Павсаний, и раньше того пользовавшийся у эллинов большим уважением за свое командование при Платеях, по получении этого письма возгордился еще гораздо больше прежнего. Обычным образом жизни он уже не мог довольствоваться: выходил из Византия, надевая на себя персидские уборы, на пути через Ѳракию его сопровождали копьеносцы из персов и египтян; он велел готовить себе персидский стол и вообще не мог скрывать своих истинных намерений, но даже в вещах незначительных заранее давал знать о том, что́ задумывал совершить после в бо́льших размерах. (2) Доступ к себе Павсаний сделал затруднительным и относился ко всем без различия с таким тяжелым раздражением, что никто не мог подступиться к нему. Это-то и было главною причиною перехода союзников на сторону аѳинян.[87] 131. При известии обо всем этом лакедемоняне, по той же причине и в первый раз отозвавшие Павсания, отозвали его и вторично, когда он без их позволения отплыл (477/476 г.) на упомянутом выше гермионском корабле и продолжал держать себя, как прежде. После того как аѳиняне силою заставили Павсания покинуть Византий, он не возвращался в Спарту, а поселился в троадских Колонах и, как дошли известия до лакедемонян, вел сношения с персами и оставался в Колонах вообще не с добрыми намерениями. После всего этого лакедемоняне больше уже не медлили: эфоры отправили к Павсанию глашатая со скиталою и велели ему не оставлять Павсания; иначе спартанцы объявляют ему войну. (2) Желая как можно меньше возбуждать подозрение и рассчитывая с помощью денег снять с себя обвинение, Павсаний вторично возвратился в Спарту. Сначала эфоры заключили его в тюрьму (они имеют право так поступать с царем), но потом Павсаний добился того, что вышел на свободу и отдал себя на суд тем, которые желали изобличать его. 132. Явных улик спартанцы, ни враги Павсания, ни целое государство, не имели никаких, чтобы, вполне опираясь на них, могли наказать Павсания, человека царского происхождения, в то время облеченного царским достоинством (как двоюродный брат юного еще царя Плистарха, сына Леонида, он был опекуном его). (2) Однако нарушением обычаев[88] и подражанием варварам[89] Павсаний возбуждал сильные подозрения в нежелании подчиняться существующему порядку. Поэтому лакедемоняне стали обращать внимание и на прочие его поступки, не нарушил ли он своим поведением в чем-либо установившихся обычаев; между прочим, припомнили они и то, что некогда Павсаний велел начертать, не спросясь разрешения государства, на том треножнике в Дельфах, который, как начатки персидской добычи, был посвящен эллинами, следующее двустишие:
Эллинов вождь и начальник Павсаний в честь Феба владыки
Памятник этот воздвиг, полчища мидян сломив.
(3) Лакедемоняне тогда же соскоблили это двустишие на треножнике и начертали имена всех государств, которые общими силами сокрушили персов и посвятили им этот памятник. Уже в то время поступок Павсания казался преступным, а при теперешнем его поведении представлялся таковым тем больше, так как он стоял в согласии с питаемыми Павсанием замыслами. (4) Кроме того, ходили слухи, будто Павсаний поддерживает какие-то сношения с илотами, что и было на самом деле, так как он обещал илотам свободу и права гражданства, если они примут участие в восстании и во всем будут помогать ему. (5) Однако на основании каких-либо показаний илотов спартанцы не находили возможным принимать против Павсания какую-нибудь чрезвычайную меру. Они поступили согласно господствующему у них правилу: не спешить, без неопровержимых улик не принимать относительно спартиата какого-либо непоправимого решения. Наконец, как рассказывают, явился обличителем Павсания один уроженец Аргила, прежний любовник Павсания и довереннейшее лицо у него; он должен был доставить Артабазу последнее письмо Павсания к царю, но испугался при мысли о том, что ни один из прежних посланцев до сих пор не возвратился. Тогда он подделал печать с целью утаить вскрытие письма на тот случай, если он ошибся в своем предположении или если Павсаний потребует письмо обратно для каких-нибудь изменений; позже, вскрыв письмо, он нашел в нем дополнительное распоряжение об умерщвлении самого посланца, как и сам предполагал нечто подобное. 133. Теперь, когда аргилец показал письмо, эфоры поверили больше, однако пожелали еще сами выслушать, что́ станет говорить Павсаний. Для этого сделаны были следующие приспособления: аргилец удалился на Тенар в качестве молящего, там соорудил себе хижину, перегородкою разделив ее на две части, и в ней скрыл нескольких эфоров. Когда пришел к аргильцу Павсаний и стал спрашивать, зачем тот сюда явился в качестве молящего, эфоры явственно слышали все, как человек этот упрекал Павсания в том, что́ написано было о нем в письме, как он подробно говорил и обо всем остальном, указывая на то, что исполнением поручений к персидскому царю он никогда еще не подводил его, и тем не менее за это он почтен смертью наравне с другими слугами. Эфоры слышали, как Павсаний во всем соглашался и просил не гневаться за случившееся, гарантировал аргильцу безопасность, если он выйдет из святилища, требовал поскорее отправиться в путь и не задерживать сношений с царем. 134. Внимательно выслушав, эфоры в тот момент удалились, но так как они уже достоверно знали дело, то отдали в городе распоряжение арестовать Павсания. Рассказывают, что, когда собирались схватить Павсания на пути, он, по выражению лица подходившего к нему эфора, понял его намерение, а другой эфор из расположения к Павсанию дал знать ему об этом незаметным кивком головы. Тогда Павсаний бегом направился к святыне Меднодомной и добежал к ней раньше эфоров: священный округ лежал близко. Там Павсаний вошел в небольшое здание, находящееся в пределах святыни, чтобы под открытым небом не терпеть от непогоды, и сохранял спокойствие. (2) Преследуя Павсания, эфоры на мгновение запоздали, но затем они велели снять со здания крышу и двери, выждали, чтобы Павсаний вошел внутрь, отрезали ему выход оттуда и замуровали, потом расположились подле и изморили Павсания голодом. (3) Заметив, что он кончается в домике, эфоры вывели его из святыни (468 г.) еще с признаками жизни[90] и он, едва вышел, скончался тут же. (4) Они думали было кинуть тело его в Кеаду, куда бросали преступников, но потом решили закопать его где-то недалеко оттуда. Впоследствии Дельфийское божество дало прорицание лакедемонянам перенести гробницу Павсания на то место, где он умер (и теперь еще прах его покоится на месте перед священным округом, на что́ указывает и надпись на плите), а также возвратить Меднодомной два тела вместо одного, так как деяние их было кощунством. Лакедемоняне сделали две бронзовые статуи и посвятили их как бы за Павсания.
135. Так как божество признало умерщвление Павсания кощунством, то аѳиняне со своей стороны потребовали от лакедемонян изгнания виновников этого кощунства. (2) Лакедемоняне, отправив послов к аѳинянам, обвиняли по делу Павсания вместе с ним в сочувствии к персам также и Ѳемистокла, доказательства чего они находили в показаниях против Павсания. (3) Поэтому лакедемоняне требовали подвергнуть такой же каре и Ѳемистокла. Аѳиняне поверили этому (Ѳемистокл, изгнанный остракизмом, проживал в то время в Аргосе, но посещал также и другие места Пелопоннеса) и вместе с лакедемонянами, выражавшими готовность преследовать Ѳемистокла, послали несколько своих граждан с приказанием доставить его в Аѳины, где бы они с ним ни встретились. 136. Заблаговременно узнав об этом, Ѳемистокл бежал из Пелопоннеса на Керкиру, так как он был "благодетелем" керкирян. Керкиряне стали говорить, что они боятся держать его у себя, чтобы не возбудить к себе вражды со стороны лакедемонян и аѳинян, и потому перевезли его на противолежащий материк.[91] (2) Так как назначенные к тому лица преследовали Ѳемистокла, куда бы он, по сведениям их, ни направился, то, испытывая какое-то затруднение, Ѳемистокл вынужден был обратиться к царю молоссов Адмету, хотя тот не был ему другом. Адмета в то время не было дома. (3) Ѳемистокл явился в качестве молящего перед женою его и, по ее наставлению, взял на руки их ребенка и сел у очага. Когда вскоре после того вернулся Адмет, Ѳемистокл объяснил, кто он, и просил его не мстить изгнаннику, хотя он в свое время и отговорил аѳинян исполнить просьбу Адмета: в настоящем положении, указывал Ѳемистокл, он гораздо слабее Адмета, и Адмет в состоянии сделать ему зло, но благородному человеку свойственно мстить только равным себе и при одинаковых условиях. Кроме того, он, Ѳемистокл, выступал против царя по случаю какой-то его просьбы, когда и речи не было о спасении жизни; напротив, если царь выдаст его (при этом Ѳемистокл сказал, кто и за что преследуют его), то отнимет у него всякую возможность спасти свою жизнь. 137. Царь выслушал это, велел Ѳемистоклу встать вместе с сыном своим (Ѳемистокл так и сидел у очага с ребенком на руках, что́ было самым надежным способом умилостивления), и когда вскоре после того явились аѳиняне и лакедемоняне и обратились к Адмету с настоятельными просьбами, он не выдал Ѳемистокла, а приказал проводить его сухим путем, к другому морю в Пидну, принадлежавшую Александру, так как Ѳемистокл пожелал отправиться к персидскому царю. (2) В Пидне он нашел грузовое судно, собиравшееся идти к Ионии, и сел на него. Буря отбросила судно к афинскому войску, которое осаждало тогда Наксос. Объятый страхом, Ѳемистокл открыл капитану корабля, кто он и почему убегает (находившиеся на корабле не знали его), и, если капитан не спасет его, грозил сказать, что он подкуплен и перевозит его за деньги; всякая опасность, прибавил Ѳемистокл, будет устранена, если никто не сойдет с корабля до тех пор, пока можно будет плыть дальше. При этом Ѳемистокл обещал не забыть услуги и достойно отблагодарить капитана, если тот послушает его. Капитан так и сделал: простоял день и ночь на якоре выше афинской стоянки и потом прибыл к Эфесу. (3) Ѳемистокл удовлетворил капитана денежным подарком (деньги пришли к нему позже из Аѳин от друзей и из Аргоса, где они хранились), затем вместе с одним персом из приморских жителей удалился в глубь материка (465 г.) и послал оттуда письмо недавно воцарившемуся Артоксерксу, сыну Ксеркса. (4) Письмо гласило следующее. "К тебе прихожу я, Ѳемистокл, больше всех эллинов причинивший бед вашему дому, пока я вынужден был защищаться от нападений твоего отца; но еще гораздо больше сделал я добра, когда я сам находился в безопасности, а ему предстояло возвращение домой, сопряженное с опасностями (здесь Ѳемистокл упоминал о заблаговременном предупреждении царя из Салами- на относительно отступления и о том, как благодаря Ѳемистоклу не были разрушены мосты, что́ ложно приписывал себе); за эту услугу ты в долгу у меня. Гонимый эллинами за расположение к тебе, я явился теперь сюда и могу оказать тебе важные услуги в будущем. Зачем я пришел, желаю объяснить сам, прожив здесь год". 138. Царь, рассказывают, удивился намерению Ѳемистокла и предоставил ему действовать так, как он желал. За время, какое Ѳемистокл прожил в Персии, он усвоил себе, насколько мог, персидский язык и порядки страны. (2) По прошествии года он явился к царю и достиг у него такого значения, каким не пользовался еще ни один эллин, благодаря прежней своей репутации, а также благодаря подаваемым царю надеждам на порабощение эллинов, больше же всего потому, что он являл доказательства своей рассудительности. (3) В самом деле, Ѳемистокл неоспоримо доказал природную даровитость и в этом отношении заслуживает удивления несравненно больше всякого другого. С помощью присущей ему сообразительности, не получив ни в ранние, ни в зрелые годы образования, способствовавшего его развитию, Ѳемистокл после самого краткого размышления был вернейшим судьею данного положения дел и лучше всех угадывал события самого отдаленного будущего. Он способен был руководить всяким делом, которое было ему сподручно, мог объяснять и то, к чему он не имел непосредственного касательства; в особенности же он заранее предусматривал лучший или худший исход предприятия, скрытый еще во мраке будущего. Говоря вообще, Ѳемистокл в силу природного дарования при ограниченности необходимой для него подготовки обладал в наивысшей степени способностью моментально изобретать надлежащий план действия. Умер Ѳемистокл от болезни. (4) Некоторые, впрочем, рассказывают, что он умер добровольно от яда, признав невозможным выполнить данные царю обещания. (5) Памятник его находится в азиатской Магнесии на площади, потому что он был правителем этой области. Царь дал Ѳемистоклу Магнесию на хлеб, и она приносила ему ежегодного дохода пятьдесят талантов,[92] Лампсак на вино (местность эта считалась в то время богатейшею своими виноградниками), а Миунт на приправу. (6) Родственники Ѳемистокла уверяют, что кости его, согласно его распоряжению, перенесены были на родину и погребены в Аттике тайно от аѳинян: хоронить его здесь не было дозволено как изгнанника за измену. Таков был конец лакедемонянина Павсания и аѳинянина Ѳемистокла, знаменитейших в свое время эллинов.
139. Итак, вот какое поручение с первым посольством дали лакедемоняне аѳинянам и вот какое приказание они получили, в свою очередь, от аѳинян по делу об удалении запятнанных кощунством.[93] Впоследствии они не раз являлись в Аѳины и требовали снять осаду с Потидеи и предоставить автономию Эгине.[94] Но всего больше и всего определеннее лакедемоняне заявляли, что войны не будет, если аѳиняне отменят постановление о мегарянах, возбраняющее им пользоваться гаванями, находящимися в пределах афинской державы, и рынком в Аттике.[95] (2) Аѳиняне отказывали лакедемонянам во всем и постановления своего не отменяли, причем жаловались на мегарян за то, что они возделали священную землю и другую, не обозначенную никакими границами, и приняли к себе беглых рабов афинских. (3) Наконец, явились к аѳинянам из Лакедемона последние послы: Рамфий, Мелесипп и Агесандр; они не предлагали уже ничего того, о чем говорилось обыкновенно раньше, а сказали лишь следующее: "Лакедемоняне желают мира, а он будет, если вы оставите эллинов[96] автономными". Аѳиняне созвали народное собрание, предоставили каждому высказывать свое мнение и постановили, обсудив зараз все обстоятельства, дать окончательный ответ. (4) Многие выступали с речами, причем голоса разделились: по мнению одних, следовало воевать, по мнению других, постановление о мегарянах не должно быть помехой миру, и необходимо его отменить. Выступил также Перикл, сын Ксанѳиппа, в то время первый человек в Аѳинах, самый могучий и словом и делом. Он увещевал аѳинян следующим образом.
140. "Аѳиняне! Я неизменно держусь одного и того же убеждения - не уступать пелопоннесцам, хотя и знаю, что люди действуют на войне не с таким одушевлением, с каким дают себя убедить начинать ее, и меняют свое настроение сообразно со случайностями войны. Однако я вижу, что и теперь я должен советовать вам решительно то же самое, и считаю себя вправе требовать от тех из вас, которые разделяют мое мнение, поддерживать состоявшееся общее решение, хотя бы мы и потерпели какую-либо неудачу, а если будет удача, не приписывать своей проницательности доли участия в ней. Ведь может случиться, что все дело окажется столь же мало отвечающим расчету, как и мысли человека. Поэтому-то обыкновенно мы и виним судьбу во всем, что́ случается, вопреки нашим расчетам".
(2) "Ясно было, что лакедемоняне и прежде питали против нас враждебные замыслы, а теперь больше, чем когда-нибудь. Хотя в договоре[97] сказано: "взаимные споры следует отдавать на суд и подчиняться его решению и каждой стороне владеть тем, что́ она имеет", однако до сих пор сами пелопоннесцы не потребовали суда, а когда мы предлагаем его, они не принимают его. Войною, а не речами предпочитают они разрешать недоразумения, и вот являются уже не с жалобами, а с приказаниями. (3) Они велят нам снять осаду с Потидеи, предоставить автономию Эгине и отменить постановление о мегарянах. Наконец, последние явившиеся к нам послы приказывают предоставить автономию эллинам. (4) Пусть не подумает кто-либо из вас, будто мы начинаем войну из-за мелочей, когда не хотим отменить постановления о мегарянах, на чем лакедемоняне настаивают всего больше, уверяя, что войны не будет, если постановление это будет отменено. Не упрекайте себя в том, будто
вы начали войну по маловажной причине. (5) На самом деле, эта мелочь дает случай показать всю нашу твердость и испытать ваше настроение: если вы уступите лакедемонянам, они тотчас предъявят вам какие-нибудь другие более тяжкие требования, полагая, что вы из страха пошли на уступки. Напротив, решительным отказом вы ясно дадите понять им, что они должны обращаться с вами, как равные с равными. 141. Тут же поразмыслите, повиноваться ли им прежде, чем потерпеть какую-либо неудачу, или воевать, - по-моему, последнее лучше, чтобы не уступать им ни по важным, ни по ничтожным поводам и безбоязненно владеть нашим достоянием. Ведь как самое важное, так и самое ничтожное требование равносильно порабощению, если требование это исходит от равного и обращено к другому до решения суда".
(2) "Что касается приспособлений к войне и тех средств, которыми располагают обе стороны, то знайте, что мы будем не слабее их, о чем и услышите от меня подробно. (3) Пелопоннесцы живут трудами рук своих, у них нет денег ни частных, ни общественных; потом, они неопытны в войнах продолжительных и в тех, которые ведутся за морем, так как вследствие бедности они воюют только между собою, и то кратковременно. (4) Такие люди не могут часто высылать на войну ни вооруженных воинами кораблей, ни сухопутных войск, чтобы не удаляться от своих владений и вместе с тем не тратить своих средств; кроме того, море для них закрыто. (5) Между тем войны ведутся не столько на взносы, выколачиваемые силой, сколько на готовые средства. Люди, живущие трудами рук своих, охотнее жертвуют для войны жизнью, нежели деньгами: они твердо убеждены, что жизнь может быть еще спасена и в опасностях; напротив, они не уверены в том, что средства не истощатся раньше окончания войны, особенно если сверх ожидания война, как это и бывает, затянется. (6) Правда, в одном сражении пелопоннесцы вместе с союзниками могут устоять против всех остальных эллинов, но они бессильны для борьбы с противником, вооруженным иначе, нежели они. Пока у них нет единого совещательного учреждения, они ничего не совершают быстро, на месте. Так как все они имеют равный голос, к тому же разноплеменны, то каждый преследует лишь собственные цели; а результатом этого бывает то, что обыкновенно они ничего не доводят до конца. (7) Дело в том, что в то время, как одни желают возможно сильнее отомстить кому-нибудь, другие озабочены тем, чтобы возможно меньше расстроить свои домашние дела. Редко сходясь на общие собрания, они лишь малую часть их посвящают рассмотрению общих дел, будучи заняты большую часть времени собственными делами. Каждый союзник у них полагает, что его небрежное отношение к делу не причинит вреда и что кто-нибудь другой обязан заботиться за него. Таким образом, все руководствуются только своими личными соображениями и не замечают того, как страдает общее дело. 142. Однако важнейшею помехою для них будет недостаток денег, так как с доставкою их они будут медлить и всегда запаздывать, а военные события не ждут. (2) Не стоит также страшиться ни их земляных укреплений, ни флота. (3) Что касается укреплений, то если и в мирное время трудно возвести их в таком виде, чтобы они равнялись укреплениям нашего города, тем труднее, конечно, сооружать их на неприятельской земле, особенно потому, что и со своей стороны мы можем выставить такие же укрепления. (4) Если даже они возведут крепостцу и часть нашей земли может страдать от набегов и перебежчиков,[98] все-таки они не в состоянии будут и возводить укрепления на нашей земле и мешать нам плыть на кораблях, в чем наша сила, в их землю и мстить им. (5) Морская служба нам дает больше опыта для войны на суше, нежели служба сухопутная лакедемонянам для морской войны. (6) Научиться же морскому делу им будет нелегко. (7) Если вы, отдавшись ему тотчас после Персидских войн, все еще не овладели им вполне, то каким образом люди, занятые земледелием, а не мореплаванием, могут совершить что-либо значительное, когда к тому же вы непрерывными нападениями на многочисленных кораблях не дадите им возможности заниматься морскими упражнениями? (8) Если бы при своем невежестве в морском деле, почерпая отвагу в численности, они и рискнули напасть на небольшую эскадру, то, сдерживаемые сильным флотом, они не двинутся с места, а потому по недостатку упражнений будут менее искусны и чрез то более трусливы. (9) Морское дело, как и всякое другое, есть искусство, и невозможно заниматься им, когда придется, как чем-то побочным; даже более того, при нем нет места ничему постороннему. 143 Далее предположим, они наложили бы руку на олимпийские или дельфийские сокровища и попытались бы высшею наемною платою переманить от нас иноземных моряков; это, действительно, было бы опасно, если бы мы со своей стороны не имели возможности сравняться с ними, вооружив корабли собственными гражданами и метеками. Но теперь эта возможность есть у нас, и, что всего важнее, кормчие - наши же граждане, и вообще судовая команда у нас многочисленнее и искуснее, чем у всех остальных эллинов. (2) Кроме того, никто из иноземцев не может решиться ввиду угрожающей опасности покинуть отечество и сражаться в рядах пелопоннесцев лишь из-за слабой надежды получать в течение нескольких дней высокую наемную плату".
(3) "В таком или приблизительно в таком виде представляется мне положение пелопоннесцев. Напротив, наше положение, свободное от тех недостатков, которые я осуждал в них, имеет и другие более важные преимущества. (4) Если они вторгнуться в нашу страну по суше, мы пойдем на их землю морем, а опустошение одной какой-либо части Пелопоннеса будет иметь далеко не то же значение, как опустошение целой Аттики, потому что взамен этой области они не смогут получить без борьбы никакой другой, тогда как у нас есть много земли и на островах, и на материке.[99] Так важно иметь силу на море! (5) Подумайте только: если бы мы стали островными жителями, кто был бы неуловимее нас? Следует и теперь мысленно ставить себя возможно ближе к такому положению, покинуть поля и жилища, оберегать море и город и, хотя бы это способно было вселить раздражение, не давать все-таки битвы пелопоннесцам, превосходящим нас численностью. Ведь даже в случае победы мы снова будем иметь дело с неприятелем не менее многочисленным, а при поражении мы потеряем сверх того и союзников, которые составляют нашу силу: они не останутся спокойными, раз мы не будем в состоянии идти на них войною. Не жилищ и полей должны мы жалеть, но жизней человеческих, так как не жилища и поля приобретают людей, но люди приобретают их. И если бы я рассчитывал убедить вас, то посоветовал бы вам самим опустошить вашу землю и покинуть ее и тем показать пелопоннесцам, что из-за этого вы не покоритесь им".
144. "У меня есть много других оснований надеяться на победу, если в этой войне вы не будете стремиться к новым приобретениям и не станете добровольно создавать себе еще другие опасности. В самом деле, меня больше страшат наши собственные ошибки, нежели замыслы врагов. (2) Но это будет выяснено в другой речи, в связи с самыми событиями,[100] а теперь отошлем послов с таким ответом: "Мы дозволим мегарянам пользоваться рынком и гаванями, если и лакедемоняне не будут издавать распоряжений касательно ксенеласии нас или союзников наших (договором ведь не возбраняется ни то, ни другое);[101] государствам союзным мы предоставим автономию, если они были автономны при заключении нами договора и если точно так же лакедемоняне предоставят своим городам, каждому в отдельности, управляться автономно так, как они хотят, не считаясь с лакедемонянами; мы готовы, согласно договору, подчиниться решению суда, войны начинать не будем, но если они первые начнут ее, то будем защищаться". Вот ответ справедливый и достойный нашего государства! Нужно знать, что война неизбежна. (3) Чем охотнее мы примем вызов, тем с меньшею настойчивостью враги будут налегать на нас. Следует знать также, что величайшие опасности доставляют, в конце концов, величайший почет как государствам, так и частным лицам. (4) Ведь отцы наши противостояли же персам; они были не в таком блестящем положении, как мы теперь, а оставили и то, что́ у них было, и отразили варваров благодаря не столько слепому счастью, сколько собственному благоразумию, не столько материальными силами, сколько нравственной отвагою, и подняли наше могущество на такую высоту. Мы должны не отставать от наших отцов, но всякими способами отражать врага и стараться передать это могущество потомкам в неуменьшенном виде".
145. Вот что сказал Перикл. Аѳиняне признали, что он дает им наилучший совет, и постановили так, как он предлагал: лакедемонянам ответили согласно с его мнением, по отдельным пунктам, как говорил Перикл, и вообще, что не исполнят ни одного из их требований, но готовы, по договору, разрешать споры судом равным и одинаковым. Послы возвратились домой, и позже больше посольств уже не было.
146. Таковы были обоюдные жалобы и распри, предшествовавшие войне и возникшие непосредственно за событиями в Эпидамне и на Керкире. Однако во время отдельных конфликтов взаимные сношения между аѳинянами и лакедемонянами не прерывались; они посещали друг друга, правда, без глашатаев, но и не без подозрительности: все случившееся подрывало договор и служило поводом к войне.

Примечания

1₁ пелопоннесцами: точнее членами Пелопоннесского союза. - прочие эллины: эллинские государства в Греции и вне ее. - после некоторого размышления: отчасти аргивяне и ахеяне (cp.: II. 9₂), отчасти сицилийские и италийские греки.
1₂ некоторой части варваров: ѳракиян, македонян, эпиротов, сикулов, а впоследствии и персов. - огромного ... народов: конечно, применительно к ограниченности тогдашних географических представлений.
2₁ Элладою: не в строго географическом, а в этнографическом смысле, как страна, населенная эллинами.
2₂ Эллады: в географическом смысле. - Ѳессалией: северо-восточная область Греции от Олимпа до Эты и Ѳермопил, от Пинда до Эгейского моря. - Беотией: область в Средней Греции, граничащая с Аттикой, Фокидой, Опунтской Локридой и Евбейским проливом. И Ѳессалия и Беотия - области с широкими равнинами и большими долинами, наиболее плодородные и доступные. - Аркадии: центральная область Пелопоннеса, замкнутая со всех сторон высокими горными отрогами.
2₅ Аттика ... почвы: область в восточной части Средней Греции, к югу от Беотии, гористая страна с немногочисленными равнинами, бедная водой. - одним и тем же населением: мысль об автохтонности населения Аттики (cp.: II. 36₁) вряд ли может быть принимаема без ограничений.
2₆ аѳиняне... в Ионию: роль Аттики в деле колонизации в малоазийской Ионии несколько преувеличена, хотя встречающиеся аналогии в области государственного права и религиозного культа у малоазийских ионян с аѳинянами заставляют предполагать, что часть их, и уже в давние времена, переселилась в Ионию из Аттики и принадлежала к тому же племени, что и аѳиняне.
3₂ Эллина, сына Девкалиона: Эллин - эпоним эллинов, бесцветный образ, конструированный при помощи этнологической рефлексии впервые только Гесиодом (fr. 7 Rzach); отец Эллина, Девкалион, сын Прометея, единственный человек, спасшийся со своею женою Пиррою от великого потопа и поселившийся затем в Ѳессалии. - пеласги: у Ѳукидида вообще доэллинское население в Греции; у Гомера - племя, жившее в западной части Ѳессалии. - Эллин и его сыновья: Дор и Эол - эпонимы дорян и эолян; внуки Эллина, сыновья Ксуфа, Ахей и Ион - эпонимы ахеян и ионян. - Гомер: для Ѳукидида, как и для всей древности, личность, разумеется, реальная.
3₃ варваров: со времени Греко-персидских войн греки называли варварами всех не греков.
4 Минос: для Ѳукидида и всей древности личность реальная, сын Зевса и Европы, царь
Крита, живший за три поколения до Троянской войны; в нашем представлении Минос - легендарный создатель критского могущества и культуры, в древнейший период ее развития (прибл. 3000-1200 гг. до P. X.). - карийцев: жителей Карии (в историческое время горная страна в юго-западной части Малой Азии), народа, быть может, индогерманского племени, жившего в первобытные времена также и на Кикладских островах. Некоторые ученые (У. Кёлер, Эд. Мейер) считают карийцев носителями микенской культуры.
5₁ варваров... близ моря: вероятно, карийцев и финикиян.
5₃ локров озольских: жителей Локриды Озольской, области в Средней Греции, граничившей на севере с Доридой, на востоке с Фокидой, на юге с Коринѳским заливом, на западе с Этолией. - этолян: жителей Этолии, горной области в Средней Греции, граничившей на западе с Акарнанией, на юге с Коринѳским заливом, на востоке с Локридой и Доридой, на севере с этеянами, долопами и амфилохами. - акарнанов: жителей Акарнании, западной области Средней Греции между Ампракийским и Коринѳским заливом и Ионийским морем.
6₃ кробил: особый род мужской прически, точное устройство которой неизвестно: или высокий шиньон, собранный повязками на затылке или темени, или такая прическа, при которой волосы собирались на шее и стягивались повязкой либо металлическим обручем, или такая прическа, при которой две длинные косы заматывались в виде венка вокруг головы и завязывались на лбу в узел; см.: Daremberg Ch., Sagi io E. Dictionnaire des antiquités grecques et romaines. I, 2. Paris, 1375, рис.1804-1809. - цикад: украшения в форме цикад; см.: Hauser. Tettix // Jahreshefte des oesterreichischen Institutes. IX. 1906. S. 75 ff. и статью Tettix у Daremberg - Sag lio, op. cit. - старшие из ионян... убор: скорее аѳиняне заимствовали у ионян и льняные хитоны, и кробил, а не наоборот.
6₅ на Олимпийских состязаниях:, общенациональном эллинском празднестве в Олимпии (в Элиде, в западной части Пелопоннеса), справлявшемся через четыре года на пятый, в августе или сентябре. - с поясом... надевать его: участники состязаний сначала имели пояс на бедрах; с 720 г., когда введено было в программу состязаний состязание в длинном беге, вошло в обычай состязаться совершенно обнаженными; указание Ѳукидида, что это произошло немного лет назад, надо понимать, вероятно, в том смысле, что раньше обнажались только при длинном беге, а впоследствии также и при других видах гимнастических состязаний.
8 Мнение Ѳукидида, что большинство островов Эгейского моря было заселено карийцами и финикиянами, может быть, преувеличено, хотя, несомненно, Эгейское море в период древнейшей торговой деятельности финикиян и основания ими торговых факторий было в сфере финикийского влияния. Большую интенсивность воздействия финикийской культуры можно констатировать для таких островов, как Родос и Кипр. Утверждение Ѳукидида, что древнейшее население Делоса в значительной части было карийское, пока не подтверждается археологическими данными. При раскопках как на Делосе, так в особенности на островке около него, Ренее, остатков так называемой микенской культуры не было найдено; древнейшие памятники (вазы), найденные в ренейских могилах, оказывались принадлежащими чисто греческой культуре, в первоначальную, так называемую геометрическую, стадию ее развития. По мнению Паульсена (Paulsen в Monuments Piot. XVI. 1909. P. 25 ss.), аѳиняне, производившие очищение Делоса в V в., признали погребенных в делосских могилах за карийцев потому, что устройство самих могил, вероятно, отличалось чем-либо от обычного, а сверх того в могилах было найдено большое число приношений, состоявших из сосудов и драгоценностей; эта пышность погребений напомнила аѳинянам погребальные обряды, бывшие в ходу у восточных народов, может быть, и у карийцев. При упомянутых же раскопках найден был только один вид оружия, небольшие железные серпы (δρέπανα). Но и это, по мнению Паульсена, скорее не оружие, а знаки торгового обмена, заменявшие в VII в. на Делосе монету; монета же, по исконному обычаю, клалась с покойником в могилу. Аѳиняне, производившие очищение, не поняли, в чем дело, сочли "серпы-монеты" за оружие, и естественно должны были задаться вопросом, какому народ оружие это могло принадлежать. По свидетельству Геродота (VII. 93), карийцы, бывшие в войске Ксеркса, были, между прочим, вооружены и серпами. На основании этого показания и Ѳукидид признал похороненных в делосских могилах за карийцев. Что касается гробниц, которые были удалены, то здесь надо понимать, вероятно, переносные гробницы.
8₃ подчиняли себе ... города: заставляя их платить дань себе.
9₁ Агамемнон ... могуществом: по преданию спартанский царь Тиндарей обязан клятвою женихов Елены, дочери Леды, супруги Тиндарея (дочь эта была рождена от Зевса), охранять от обид того, кто будет из них мужем Елены. Им стал Менелай, получивший от Тиндарея господство над Спартою. Брат Менелая, Агамемнон, сын Атрея, царь Аргоса, был женат на дочери Тиндарея, Юштемнестре.
9₂ лица ... рассказывают: вероятно, имеются в виду аргивяне, предания которых могли быть известны Ѳукидиду из "Аргосской истории" его современника, логографа Гелланика. - Пелоп ... именем: Пелоп, сын Тантала, царь Сипила (в Лидии, Фригии или Пафлагонии), прибыл в Пису (в Элиде), в Пелопоннесе, и положил начало его могуществу. - когда в Аттике ... Персея: отношения между Пелопидами, потомками Пелопа, и Персеидами, потомками Персея, видны из генеалогической таблицы:

Персей			Пелоп
⇓		⇙	⇓	⇘
Сфенел		Никиппа	Питфей	Атрей
	⇓			⇓
	Еврисѳей			Агамемнон

Еврисѳей, царь Микен (в Арголиде, к северу от Аргоса), пал от руки Гераклида Гилла (или Иолая) в Аттике, куда он отправился в поход (по другому, впрочем, преданию, Еврисѳей пал в Мегариде, у Скиронских скал). Хрисипп - незаконнорожденный сын Пелопа, убит Атреем, который за это был изгнан отцом.
9₃ достояние: наследие отца и деда. - вследствие расположения к себе: со стороны своих современников (9₁). - под Трою: в области Троады, в северо-западном углу Малой Азии, теп. Гиссарлык.
10₂ двумя пятыми Пелопоннеса: в географическом смысле. - имеют гегемонию над всем им: во второй половине VI в. Спарта стояла во главе союза пелопоннесских государств (за исключением Ахеи и Аргоса), имела твердую точку опоры по ту сторону Коринѳского перешейка (Мегары) и на море; военное предводительство, гегемония, в этом союзе было в руках Спарты; высшего развития эта гегемония достигла ко времени Греко-персидских войн. - не был объединен путем синэкизма ... селений: имеется в виду синэкизм (συνοιϰισμός) не политический (ср.: к II. 15₂), а лишь топографический, т. е. что Спарта состояла из отдельных селений, не обнесенных общею стеною. Городская стена в Спарте была возведена лишь в конце III - начале II в. до P. X. - по наружному виду их города: имеются в виду, очевидно, Аѳины эпохи Перикла и вообще второй половины V в.
10₄ Филоктета: предводитель стрелков и сам стрелок из ѳессалийской Магнесии.
11₁ одержали победу в сражении: на нее намекает Илиада. II. 698. - укреплений подле своей стоянки: укрепления были возведены лишь на десятом году войны. Илиада. VII. 337. 436. - на Херсонесе: Ѳракийском, полуостров между Пропонтидой, Геллеспонтом и Меласским заливом. - разбоем, ср.: Илиада, I. 366; X. 328. Одиссея. III. 105.
12₂ Илиона: Трои.
12₃ на шестидесятом году по взятии Илиона: по расчетам древних хронографов Троя взята в 1184 г. (дата Эратосфена). Хронология Ѳукидида как здесь, так и ниже в этой главе исторического значения, конечно, не имеет. - беотяне... Кадмейской землей: по Геродоту (II. 56; VII. 176; VIII. 47), ѳессалияне, двинувшись из Эпира в позднейшую Ѳессалию, частью покорили, частью вытеснили тамошнее население; ѳессалияне, жившие у Арны (в юго-западной Ѳессалии), спустились к югу и заняли Беотию, или Кадмейскую землю, прозванную так по имени переселившегося в Беотию финикиянина Кадма. - доряне... овладели Пелопоннесом: имеется в виду так называемое возвращение Гераклидов в Пелопоннес или дорийское переселение, самый факт которого, хотя и затуманенный преданием, не может быть отвергаем, так как он подтверждается главным образом родством языка пелопоннесских дорян с языком этолян, локров, фокеян - обитателей Средней Греции. Конечно, то, что́, согласно преданиям, представляется Ѳукидиду делом одного похода, фактически совершилось не сразу; сверх того, доряне завоевали не весь Пелопоннес, а лишь бо́льшую часть его.
12₄ аѳиняне ... островов, ср.: к I. 2₆. Кикладские острова были колонизованы главным образом поселенцами из Евбеи, Аттики и с восточного берега Пелопоннеса. - пелопоннесцы ... Италии: к VIII в. относятся колонии: Регий (собственно ионийская колония, но с участием мессенян), ахейские колонии Кротон, Сибарис, спартанская колония Тарант, к VII в. ахейская колония Метапонтий. - в остальной Элладе: по схолиасту, поселения коринѳян на островах и побережье Ионийского моря. -
13₁ тирании: возникали в Греции преимущественно в VII и VI вв.; тиран - правитель большею частью из аристократическо-олигархических слоев, достигший верховной власти путем насильственного захвата ее; слова Ѳукидида вследствие увеличения материального достатка (в государствах) имеют в виду главным образом увеличение благосостояния народных классов, бесправного тогда демоса, который вступал в борьбу с привилегированным аристократическим сословием из-за стремлений к обладанию политическими правами; во время этой борьбы предприимчивый и ловкий аристократ, предчувствуя исход борьбы в пользу демоса, становился на его сторону и, опираясь на него, захватывал в свои руки неограниченную власть. - царская власть с определенными привилегиями: монархия героической эпохи, когда царю принадлежали главным образом жреческие, судейские и военачальнические функции.
13₂ коринѳяне: жители Коринѳа, торгового города, расположенного между Коринѳским и Сароническим заливом, с гаванями Лехеем и Кенхреями. - триеры: военные корабли с тремя рядами гребцов, самый распространенный тип корабля классической эпохи; тогда триера имела обыкновенно 35-40 м длины, 5-6 м ширины, сидела в воде почти на 2 м, имела вместимость около 250 т; триера была приспособлена к тому, чтобы ходить под парусами и на веслах; она имела три мачты: большую (ἰστὸς μέγας) посредине, переднюю и заднюю (ἰστοὶ ἀϰάταιοι). Как располагались гребцы на триере, в точности неизвестно; по преданию, они разделялись на три группы: ѳраниты (ϑρανῖται), зевгиты (ξευγῖται) и ѳаламиты (ϑαλαμῖται); по мнению одних, гребцы сидели друг над другом, по обоим бортам триеры, с длинным и коротким веслом, причем ѳраниты - гребцы верхнего ряда, зевгиты - среднего, ѳаламиты - нижнего; по мнению других, три гребца управляли одним веслом; те, что сидели у руля (состоял из двух больших весел), - ѳраниты, посредине - зевгиты, спереди - ѳаламиты; в V в. команда триеры состояла из 200 гребцов, из них 18 вооруженных; когда работала полная команда гребцов, триера могла идти со скоростью 10 миль в час. Лучшее изображение триеры на акропольском рельефе; см.: Баумгартен Ф., Поланд Ф., Вагнер Р. Эллинская культура. СПб., 1906. Рис. 169.
13₂ самиян: жителей Самоса, остров против Микалы на малоазийском берегу.
13₄ керкирянами: жителями Керкиры, теп. Корфу, северный из Ионийских островов.
13₅ рынок: в смысле ярмарки. - богатым, ср.: Илиада. II. 570; Пиндар. Олимп. XIII. 4. - по обоим путям: морскому и сухопутному.
13₆ Ренеей: небольшой остров к западу от Делоса. - фокеяне: жители Фокеи, теп. Караджафокия, самого северного из ионийских городов Малой Азии.
14₁ пентеконтер: пятидесятивесельных кораблей, т. е. с 50 гребцами. - длинных судов: вроде грузовых в противоположность легким военным кораблям. - сицилийских тиранов: имеются в виду Гелон, Ѳерон, может быть, также Анаксилай Регийский.
14₂ эгиняне: жители Эгины, острова в Сароническом заливе. - Ѳемистокл... с эгинянами: первым мероприятием Ѳемистокла, поведшим к созданию большого, состоявшего из триер, флота, был проведенный им законопроект об употреблении на постройку флота доходов, получаемых аѳинянами с серебряных рудников Лаврия; на эти деньги были построены сто триер. Война Аѳин с Эгиною обусловлена была экономическими соображениями: Эгина наряду с Коринѳом до 488/487 г. - один из главнейших торговых центров эллинского мира.
15₁ благодаря притоку денежных средств: обусловленному главным образом развитием промышленности и торговли. - покоряли острова: вероятно, имеются в виду Эгина (14₂), Керкира (13₄), Ренея (13₆).
15₃ между халкидянами и эретриянами: жителями Халкиды и Эретрии, главных городов на острове Евбее, враждовавших между собою из-за плодородной Лелантской равнины в начале VII в.; союзниками халкидян были самияне и ѳессалияне, союзниками эретриян - милетяне.
16 Креса: царя Лидии. - Галиса: река Малой Азии, теп. Кизил-Ирмак. - острова: Хиос, Лесбос, Самос.
18₁ Аѳинские тираны ... лакедемонянами: афинские Писистратиды изгнаны в 510 г. при содействии лакедемонян; относительно того, что тирании и в других государствах были низложены лакедемонянами, высказываются сомнения, хотя Аристотель (Политика. V. 8. 18) говорит то же, что Ѳукидид. - Лакедемон, здесь разумеется вся область Лаконика. - благими законами: имеются в виду законы, связанные с именем Ликурга.
18₂ после упразднения тирании в Элладе: точнее в Аѳинах. - те, что отложились: эллины Малой Азии и островов.
19 олигархический строй, о нем см.: Аристотель. Политика, IV. 5. - хиосцев: жителей Хиоса, богатого острова в Эгейском море против Эриѳр. - лесбосцев: жителей Лесбоса, острова в Эгейском море у берега Мисии, теп. Митилина.
20₂ То, что рассказывает здесь Ѳукидид о заговоре Гармодия и Аристогитона, согласно с сообщениями Геродота (V. 55; VI. 123) и Аристотеля (Аѳинская полития, 17 сл.); подробный рассказ Ѳукидида об этом заговоре (VI. 54-59) отличается в деталях от рассказа Аристотеля. - Панаѳинейской процессии: самая главная и блестящая часть афинского праздника Великих Панаѳиней (в первой половине августа, через четыре года на пятый), когда Аѳине приносилась роскошная одежда, вытканная избранными афинскими гражданками; одежду эту провозили по главным улицам и площади Аѳин на акрополь, в храм богини; в процессии участвовал весь народ; знаменитое воспроизведение этой процессии на рельефах фриза Парфенона. - Леокория: афинское святилище (во внутреннем Керамике, или на агоре) в честь дочерей аттического царя Лео, пожертвовавших жизнью добровольно, или по желанию отца, для спасения родины от голода.
20₃ подают каждый по два голоса: в заведениях герусии, спартанского совета. - лох. военный отряд спартиатов. Здесь у Ѳукидида скрытая полемика с Геродотом (VI. 57; IX. 53).
21₁ прозаикам: предшественникам Ѳукидида, так называемым логографам и отчасти Геродоту.
23₁ двумя ... сражениями: морские - при Артемисии и Саламине, сухопутные - при Мараѳоне и Платеях.
23₂ никогда... междоусобицами: разорение городов: III. 68; IV. 57; VII. 29. 30; перемена населения: II. 30. 70; IV. 49; V. 32. 116; междоусобицы: III. 69-71. 81-82; IV. 48. 74; VIII. 21.
23₃ землетрясения: II. 8; III. 87. IV. 52; V. 45. 50; VIII. 6. 41. - затмения: II. 28; IV. 52. - засухи... голод: II. 52. 70; III. 70; VII. 87. - заразная болезнь: II. 48-54; III. 87.
23₄ тридцатилетнего мира, см.: I. 115.
24₁ иллирийского племени: иллирийцы - собирательное имя для обозначения родственных по языку жителей индогерманского племени на Балканском полуострове, на восточном берегу Адриатического моря до Сербии.
24₂ вождем колонии (οἰϰιστής): он руководил основанием колонии, имея при этом неограниченные полномочия, давал ей политическую и культовую организацию; после смерти такой "экист" очень часто получал геройский культ.
24₄ междоусобных распрей: очевидно, между аристократической и демократической партиями.
24₇ в качестве умоляющих (ἰϰέται): все лица, прибегавшие к алтарю или статуе божества с мольбою о помощи и защите, считались неприкосновенными.
25₁ Дельфы: город в Фокиде, со знаменитым оракулом Аполлона.
25₄ всенародные празднества: так называемая πανηγύπεις. - как поступали прочие колонии: родственная связь колонии с метрополией выражалась главным образом в общности их религиозного культа; колонисты посылали посольства с дарами на праздники метрополии, а на своих праздниках предоставляли почетные места послам и гражданам метрополии; быть может, и некоторые жречества в колониях замещались гражданами метрополии. - феаки: у Гомера искусные мореходы, жили на острове Схерии, под которым разумелась Керкира.
26₁ ампракиотов: жителей Ампракии (поздняя форма Амбракия), коринѳская колония в южной части Эпира, у низовьев Арахфа, теп. Арта. - левкадян: жителей Левкады, острова у побережья Акарнании, теп. Санта Мавра; заселен в VII в. коринѳянами.
26₂ Аполлонию: теп. Поллина, город на иллирийском берегу, коринѳско-керкирская колония, основанная в 588 г.
27₁ через глашатаев: глашатаи исполняли различного рода обязанности, между прочим, им давались и дипломатические поручения. - коринѳских драхм: коринѳская драхма - прибл. ⅓ аттической (24 1/4 коп.).
27₂ мегарян: жителей Мегар, город между Киѳероном и Геранеей, к западу от Аѳин (ср. 114₁). - палеяне: жители Палы, город в западной части Кефаллении, наибольшего из Ионийских островов. - эпидаврян: жителей Эпидавра, город на восточном берегу Арголиды. - гермионяне: жители Гермионы, город на южном берегу Арголиды. - трозенцы: жители Трозена, город в юго-восточном углу Арголиды. - ѳивян: жители Ѳив, город в Беотии. - флиунтян: жителей Флиунта, город к юго-западу от Коринѳа. - элейцев: жителей Элиды, город в области того же имени, в западной части Пелопоннеса.
28₁ сикионскими послами: от Сикиона, город к северо-западу от Коринѳа.
28₄ варваров: иллирийцев.
29₁ семидесяти пяти кораблях, к перечисленным в 27₂. 68 кораблям присоединились, вероятно, еще 7 элейских.
29з Актию: теп. Акри, северо-западный мыс Акарнании с гаванью.
30ι Левкимне: теп. Левкимо, юго-восточный мыс Керкиры.
302 Киллену: гавань на северо-западном берегу Элиды.
303 Химерия: мыс и гавань в Эпире, против Левкимны. - в Ѳеспротиде: или Ѳеспротии, в южной части Эпира.
32₁ на благодарность: со стороны тех, кто обращается с просьбой.
41₂ еще до Персидских войн: точнее сказать, до похода Ксеркса в 480 г.; ср.: к 14₂.
45₃ стратегам: стратеги в числе десяти, главные военные начальники в Аѳинах со времени Клисфена, ежегодно назначавшиеся по выборам и все вместе составлявшие одну коллегию; они имели равную власть, так что каждому из них могло быть поручено начальство над пехотою, конницею или флотом; сначала стратеги выступали в поход или все вместе, или в числе нескольких, причем один из них был главным, или же все начальствовали по очереди; в критические моменты народ назначал иногда одного из стратегов во главе всей коллегии и предоставлял ему главную команду. Иногда одному или нескольким стратегам предоставлялись неограниченные полномочия для одной какой-нибудь экспедиции или для всей войны; в таких случаях "полномочный стратег" (στρατηγὸς αὑτοϰράτωρ) имел право действовать по собственному усмотрению, помимо сношения с советом и народным собранием, без соглашения с остальными товарищами по должности. Стратеги были не только главными начальниками всех военных сил государства, но и стояли во главе всего военного и морского управления; в их же руках находилось руководство внешней политикой и представительство Аѳин в сношениях с иностранными государствами.
46₁ анакторийский: из Анактория, мыс с гаванью в Акарнании, у Ампракийского залива.
46₄ в Элеатской области: береговая полоса по сторонам реки Ахеронта, названная по имени гавани Элеи. - Эфира: город в Эпире, около теп. Янины. - Ахеронтское озеро: в Ѳеспротиде, у устья Ахеронта (теп. Фанариотико), обратившееся в болото. - Ѳиамис: река к северу от Ахеронта. - Кестрины: область Эпира, к северу от Ѳеспротиды.
47₁ Сиботами: группа островов в проливе между Керкирой и Акарнанией, с гаванью того же имени.
47₂ закинѳских: из Закинфа, теп. Занте, один из Ионийских островов, с городом того же имени; вероятно, незадолго до того закинѳяне вступили в союз с керкирянами.
49₁ несовершенно: несовершенство заключалось, прежде всего, в том, что на палубах было много воинов, вооруженных неодинаково.
50₅ пеан: по схолиасту, "эллины пели двоякого рода пеан (боевую песню), пред битвою в честь Арея, после битвы в честь Аполлона".
53₁ без жезла глашатая: по схолиасту, "деревянный жезл, с обеих сторон которого две переплетающиеся, обращенные мордами одна к другой змеи"; если бы коринѳяне послали людей с жезлом глашатая к аѳинянам, то это означало бы, что коринѳяне и аѳиняне состоят между собою во вражеских отношениях, иными словами, что между ними окончательный разрыв.
54₁ трофей: знак победы; простейший его вид состоял в том, что собирали в одно место оружие, захваченное у побежденных; чаще всего, впрочем, покрывали полным вооружением ствол дерева, или вешали вооружение на каменную или металлическую подставку; оружие это считалось священным; обыкновенно около трофея ставилась надпись с упоминанием, какому божеству трофей посвящается, кто победители и побежденные, иногда упоминалось, как была одержана победа и пр.
54₂ собрали ... трупов: если одна из враждующих сторон подбирала своих павших без особого на то разрешения со стороны другой, это считалось знаком победы; на море при данных обстоятельствах обе враждующие стороны могли с успехом сделать это.
56₂ Паллены: западная оконечность полуострова Халкндики, теп. Кассандра. - потидеян: жители Потидеи, теп. Кассандра, коринѳская колония на перешейке полуострова Паллены, важнейшей греческий город во Ѳракии, укрепленный стенами от Ѳермейского до Тороней- ского залива, после битвы при Саламине вступил в Аттический морской союз. - эпидемиургов: они присылались из метрополии и имели верховное наблюдение над управлением в колонии. - Пердиккою, см.: 57₂. - на Ѳракийском побережье (ἐπὶ Θράϰης): так Ѳукидид обычно обозначает береговую полосу Ѳракии, поскольку она была занята эллинскими поселениями, от устья Гебра на востоке до Ѳермейского залива на западе.
57₂ Филиппом и Дердою: Пердикка наследовал с Филиппом македонский престол около 455 г.; Дерда, племянник Пердикки и Филиппа, правитель одной из македонских областей, Элимии.
57₅ халкидянам: жителям ионийских колоний, основанных на Ѳракийском побережье преимущественно евбейскою Халкидою. - боттиеям: жили в северо-западной части восточной оконечности Халкидики, так называемой Акты, теп. Аѳона.
58₂ Олинѳ: город на Халкидике, теп. Стилари, между полуостровами Палленою и Сифониею (средний полуостров Халкидики), халкидская колония, состоявшая в Аттическом морском союзе. - Мигдонии: юго-восточная часть Македонии. - - Болбы: теп. Бешик-Гёль, изливается в Стримонский залив.
61₂ Ѳермою: теп. Салоники, у Ѳермейского залива. - Пидны: город с гаванью в Македонии, в области Пиерии, на пути в Ѳессалию.
61₄ Берое: вряд ли город во внутренней Македонии, теп. Веррия, скорее, как предполагал Грот, ближе нам неизвестный город на восточном берегу Ѳермейского залива; там же должна была лежать и Стрепса. - Павсания: по схолиасту, либо сын, либо брат Дерды.
61₅ Гигона: город вблизи Потидеи.
63₃ согласно договору: просьба о заключении договора для выдачи трупов считалась главным знаком того, что одна из воюющих сторон признала себя побежденною.
64₂ Афития: город на восточной стороне Паллены.
65₂ город Сермилиев: Сермилия или Сермила, город на Сифонии.
672 из страха ... эгиняне, ср.: 105. 108₄.
67₃ ординарное собрание: право участия в нем имели все спартиаты, достигшие 30-летнего возраста; юридически оно представляло верховную власть в Спартанском государстве, но фактически могло только принимать или отвергать предварительные решения герусии (совета 28 геронтов + двух царей), не могло их изменять, или вносить предложения по своей инициативе; по-видимому, собрание и созывалось только для того, чтобы сообщить ему решение правительства, или же в случае разногласия в его среде, чтобы авторитетом народа подтвердить или отвергнуть то или иное решение. Правильного голосования в собрании не было, народ выражал свое мнение криком, или, если по крику результат не мог быть определен, то разделением на две стороны.
67₄ мегаряне, ср.: 139 сл.
74₁ четырехсот кораблей: взято круглое число. По Геродоту (VIII. 48. 61), всего было 378 кораблей, из них 200 аттических. - Ѳемистокла ... к вам: по Геродоту (VIII. 124), лакедемоняне дали Ѳемистоклу оливковый венок в награду за ум и проницательность, подарили ему наилучшую в Спарте колесницу, а при отъезде Ѳемистокла из Спарты знатные спартиаты провожали его до тегейской границы.
74₄ подобно другим: намек главным образом на ѳивян.
76₁ организацию у полезную для вас, ср.: 19.
77₁ в судебных ... сутяжничеству: договоры заключались или в Аѳинах, или в другом договаривающемся государстве, и судебные процессы разбирались там, где был заключен договор. Аѳинские послы хотят сказать, что суд в Аѳинах отличается беспристрастными решениями к обеим тяжущимся сторонам, тогда как судьи в союзнических городах решают дела пристрастно, в пользу своих граждан.
77₃ более важного: свободы и автономии.
77₆ в пору кратковременной вашей гегемонии, см.: 951.
79₂ Архидам II: царствовал в Спарте в 469-427 гг.
85₃ один из эфоров: коллегия пяти эфоров - высшее правительственное учреждение в Спарте, ведавшее всеми функциями исполнительной и отчасти судебной власти; один из эфоров председательствовал в народном собрании.
87₂ камешками: употреблялись в Аѳинах и других государствах при голосовании, подобно тому, как теперь употребляются шары.
89₂ Миколе: теп. Самсун-даг, отвесный высокий горный кряж в северной части Милетской бухты; о битве при Микале подробный рассказ у Геродота, IX. 100-105. - с союзниками из Пелопоннеса: т. е. с войсками Спарты и остальных пелопоннесских государств, принадлежащих к союзу. - союзники из Ионии и Геллеспонта: т. е. войска эллинских государств на островах и побережье Малой Азии. - Сеста: теп. Богали, город на Геллеспонте, против Абидоса, лесбосская колония.
89₃ куда все это было помещено ради безопасности: на Саламин, Эгину и в некоторые города Пелопоннеса. - принялись за восстановление города и его стен: уже в 479 г. О разрушении Аѳин см.: Геродот. IX. 13.
91₅ сесть на корабли: перед Саламинскою битвою.
93₂ теперь: во время написания Ѳукидидом его истории, о чем см. во введении. - надгробных стел: стела - всякая каменная (или бронзовая) плита, на которой вырезывалась надпись, или которая покрыта рельефом или росписью; такие стелы с именем погребенного ставились на могилах и играли роль современных надгробных плит. - обводная стена выступала сравнительно с прежней: т. е. так называемой Писистратовой; о технике и протяжении Ѳемистокловой стены, построенной в 479-478 гг. см.: Noack. Die Mauern Athens // Athenische Mitteilungen. XXXII. 1907. S. 150. 160, tabl. X-XIII.
93₃ Пирея: гавань Аѳин; здесь имеется в виду, однако, не только она, но и весь полуостров, к западу от Фалерской бухты, центральным пунктом которого была возвышенность Мунихия. - с тремя естественными гаванями: Мунихией (теп. Фанари), Зеей (теп. Пашалимани), служившей военной гаванью, большой гаванью, собств. Пиреем, теп. Кан- фаро, служившей торговой гаванью.
93₅ теперь: т. е. после разрушения пирейской стены Лисандром в 404 г., когда виднелись еще, вероятно, фундаменты и отдельные части стены. - подъезжавших с противоположных сторон: т. е. две телеги, подъехавшие с противоположных сторон, после того как с них был свален груз, могли разъехаться. - стена выведена была... Ѳемистоклом: вероятно, Ѳемистокл желал окружить крепкою стеною весь Пирей, но после Саламинской битвы отказался от этого плана и вывел стену, чтобы окончить ее поскорее, более простым способом. Подробности см.: Judeich W. Topographie von Athen. München, 1905. S. 138 ff.
93₇ верхним городом: Аѳины с их акрополем.
94₁ Павсаний: с 479 г. был регентом в Спарте за малолетством царя Плистарха, сына Леонида, павшего в битве при Ѳермопилах; прославился своею победою над персами при Платеях. - стратега эллинов: так как гегемония, военное предводительство, тогда принадлежала еще спартанцам.
94₂ Кипр: бывший тогда одним из опорных пунктов персидского флота. - Византию: теп. Константинополь, дорийская колония, основанная в 600/659 г., вероятно, мегарами, с участием других поселенцев.
95₁ ионян: малоазийских. - союзники: по словам Плутарха (Аристид. 23.), это были прежде всего хияне, самияне и лесбосцы.
95₆ с небольшим войском: двадцать кораблей (94₁) вернулись, вероятно, вместе с Павсанием.
95₇ лакедемоняне: лакедемонские власти, прежде всего эфоры.
96₁ корабли: военные корабли с экипажем.
96₂ эллинотамиев: т. е. эллинских казначеев, выборные афинские чиновники, числом 10, принимали взносы от союзных государств, вели счет уплатам и передавали их в афинскую казну. - форос: от φέρω, собств. 'взнос.' - Первоначальный форос был определен, ср.: Аристотель. Аѳинская полития. 23: "первые взносы для государств (союзных) определил Аристид, на третий год после морской битвы при Саламине, при архонте Тимосфене" (478/477 г.). - талантов: талант = 1455 руб. 71 коп. - Делос: был избран, очевидно, потому что служил и до того центром ионийско-делосской амфиктионии, религиозного союза ионийских государств, группировавшегося вокруг святыни Аполлона на Делосе. Делос оставался казнохранилищем союза до 454/453 г., когда союзная казна была перенесена на афинский акрополь. - союзные собрания: т. е. собрания делегатов от союзных государств. - святыне: так перевожу греч. τὸ ἰερὸν, понимая под этим термином всю территорию, посвященную божеству, в состав которой входят и храмы и другие сооружения, расположенные в пределах священной территории.
97₂ Гелланик: уроженец Митилены на Лесбосе, старший современник Ѳукидида; его "Атфида", содержала историю Аттики с мифических времен до конца Пелопоннесской войны. - афинская держава (ἡ ἀρχὴ ἡ τῶν Ἀϑηναίων): то, что́ обыкновенно обозначается термином "Первый афинский морской союз", в котором Аѳинское государство сначала играло руководящую, а затем и первенствующую роль.
98₁ Мильтиада: победителя при Мараѳоне. - Эион: у устья Стримона (теп. Струма, в верхнем течении Вардар), с довольно большой гаванью.
98₂ Скироса: скалистый остров к северо-востоку от Евбеи, был на стороне персов. - долопами: племя, обитавшее в юго-восточной части Эпира, на границе с Ѳессалией. - заселили: в 474-472 гг.
98₃ каристян: жителей Кариста, на юге Евбеи, стоявшего на стороне персов; война с каристянами относится к 473/472 г.
98₄ наксиянами: жители Наксоса, самого большого из Кикладских островов, к востоку от Пароса, опустошен в 490 г. персами; покорение Наксоса, вероятно, в 470/469 г. - покоренный ... союзникам: Ѳукидид говорит более резко, "обращенный в рабство", желая указать, что Наксос был лишен политической самостоятельности в противоположность прочим союзникам, которые обязаны были пока только уплачивать форос.
99₂ сначала: в первое время по организации союза. - равенства ... не было: аѳиняне не ограничивались, как сначала, ролью "первых между равными".
100₁ Памфилии: береговая полоса в южной части Малой Азии, между Ликией и Киликией. - финикийские триеры: из них состоял главным образом персидский флот.
100₂ Ѳасоса: остров у Ѳракийского побережья, в 492-479 гг. принадлежал персам, 479-466 - афинской державе. - одержали победу: вероятно, в 465 г.
100₃ Девятью путями: выше Эиона на 4 версты с небольшим. - эдонами: ѳракийское племя в северо-восточной части Македонии, на левом берегу Стримона.
101₂ илоты: государственные крепостные в Спартанском государстве. - периеков: жители лаконских городов и прибрежных селений, лично свободные, но в политическом отношении бесправные. - фуриаты и эѳейцы: жители городов Ѳурии (теп. Палеокастро) и Эфеи, в Мессении. - Иѳому: гора в Мессении, теп. Вуркано. - в свое время: см. ниже. - мессенян: жители Мессении, области в юго-западной части Пелопоннеса. Спартанцы вторглись в Мессению после покорения ими долины Еврота. В конце VIII в. была Первая Мессенская война, в результате которой Мессения покорена. В середине VII в. - Вторая Мессенская война, когда мессеняне пытались свергнуть спартанское иго, но безуспешно; мессеняне бежали тогда в Аркадию, на Родос, в Италию, значительная же часть Мессении поделена была между спартиатами, а на южном берегу ее возникли города периеков. То восстание, о котором идет речь у Ѳукидида, известно под именем Третьей Мессенской войны.
101₃ на материке: во Ѳракии.
102₁ Кимона: сына Мильтиада.
102₃ чуждыми себе по происхождению: как ионяне. - иѳомцев: засевших на Иѳоме. - государственного переворота: в демократическом духе.
102₄ - разорвали ... союз, ср.: 18₂. - с врагами лакедемонян, аргивянами: Спарта была во вражде с Аргосом начиная уже с VII в. - союз с ѳессалийцами: в Ѳессалии правили две ветви царского дома: Алевады, настроенные со времени похода спартанского царя Леотихида на Ѳессалию в 476/475 г. враждебно к Спарте, и Скопады; вероятно, союз был заключен и с Алевадами и со Скопадами: позже, по крайней мере, аѳиняне стараются вернуть Скопада Ореста в Фарсал, см.: 111 ь
103₂ пифийское изречение: изречение Дельфийского оракула. - Зевса Иѳомского: на Иѳоме был храм Зевса.
103₃ в Навпакте: теп. Лепанто, город с гаванью на западной оконечности берега Локриды Озольской, у входа в Коринѳский залив. - у локров озольских. или западных, занимавших область в Средней Греции, примыкавшую с юга к Коринѳскому заливу, граничившую с севера с Доридой, с востока с Фокидой, с запада с Этолией.
103₄ лакедемонян: т. е. Пелопоннесского союза. - Мегары: главный город Мегариды, области между Киѳероном и Геранеей, соседней с Коринѳом. - Пеги: или Паги, гавань Мегар на Коринѳском заливе. - Нисеи: гавань и крепость Мегар на Сароническом заливе. - вражда коринѳян против аѳинян, см.: 105 сл.
104₁ Псамметиха: был в дружбе с аѳинянами, ср. схолий к "Осам" Аристофана, 718. - Марей: город на южном берегу Мареотийского озера, в северной части Дельты, к западу от Александрии, теп. Мариут. - Фаросом: остров на Ниле, соединенный впоследствии дамбою с Александрией. - Артоксеркса (так пишет Ѳукидид, обычно Артаксеркс): персидский царь, сын Ксеркса, правил в 464-425/424 гг.
104₂ Мемфис: город в нижнем Египте, резиденция египетского царя.
105₁ в Галиях: приморский город Арголиды. - Кекрифалеи: остров в Сароническом заливе между Эгиною и Эпидавром.
105₃ Гераней: горная цепь, отделяющая мегарскую равнину от коринѳской.
105₄ самые старые и самые юные: афинские граждане привлекались к военной службе с 20- до 60-летнего возраста; граждане старше и моложе этих возрастных пределов служили лишь в исключительных случаях.
107₁ длинные стены ...до Фалера и Пирея: воздействие этих стен относится к 461-456 гг., ср. также: к II. 137.
107₂ Фокидяне: жители Фокиды, центральной области Средней Греции. - Дориду: область в Средней Греции, соседняя с Фокидой; о том, что она была "родиною пелопоннесских дорян", упоминает и Геродот. VIII. 31. - Никомеда: брат Павсания, дядя Плистоанакта.
107₄ некоторые из аѳинян: принадлежавших к аристократической партии, которой было вообще не по вкусу сооружение длинных стен, так как оно означало собою перенесение в будущем центра тяжести афинской политики на море.
107₆ ниспровергнуть демократию: т. е. помочь афинским аристократам.
108₁ при Танагре: теп. Гримада, город в восточной части Беотии, на границе с Аттикою, на Асопе.
108₃ при Энофитах. теп. Иния, в юго-восточной части Беотии. - локров опунтских. занимали береговую полосу к северу от Фокиды и Беотии до Ѳермопил.
108₅ корабельную верфь лакедемонян: находилась в Гифии, в западном углу Лаконского залива, теп. Мараѳониси. - Халкиду: город в южной Этолии, на берегу Коринѳского залива.
109₂ царь персидский: Артоксеркс.
109₄ Просопитиде: остров в области Дельты, ниже Мемфиса, образуемый Канопским и Себенитским рукавами Нила и соединяющим эти рукава каналом.
110₁ в Кирену: город в Северной Африке, на плоскогорье Барка, основан за 1000 л. до P. X. греками с мыса Тенара, ок. 630 г. снова заселен жителями с острова Феры.
110₂ болот: низменности дельты Нила.
110₄ прочих союзников: принадлежащих к афинскому морскому союзу.
111₁ союзников, беотян и фокидян: союз с ними был заключен в 454/453 г.; о нем упоминается в афинской надписи IG. IV 22 b. - Фарсал: теп. Фарсала, главный город в ѳессалийской области Ѳессалиотиде.
111₃ ахеян: жителей северного побережья Пелопоннеса. - Эниады: теп. Трикардо Кастро, город в южной Акарнании, к западу от Ахелоя.
112₃₋₄ Кития: на южном берегу Кипра. - Соломина: на восточном берегу Кипра. - киликиянам: жителям Киликии, область в юго-восточном углу Малой Азии, принадлежавшая тогда Персии.
112₅ священную войну, войну из-за Дельфийской святыни, которою завладели, опираясь на союз с аѳинянами (111₁), фокидяне, бывшие постоянно во вражде с дельфийцами.
113₁ Орхомен: теп. Скрипу, город в Беотии, на левом берегу Кефиса. - Херонею: теп. Капрена, город в Беотии, на границах с Фокидою. - беотийские изгнанники: партия, враждебно настроенная против аѳинян, должна была, после битвы при Энофитах (108), покинуть Беотию.
113₂ Коронеи: теп. Камари, город Беотии у юго-западной части Копаидского озера. - локрами: опунтскими (108₃). - единомышленниками: политическими, т. е. аристократами.
114₂ Элевсина и Фрии: плодороднейшие части аттической равнины. - возвратились домой: за это Плистоанакт был обвинен в измене, изгнан и вернулся в Спарту лишь 18 лет спустя. II. 21₁; V. 16₃.
114₃ Гестиеи: теп. Орей, город в северо-западной части Евбеи. - на основании договоров: с каждым городом Евбеи был заключен сепаратный договор. Дошла афинская надпись (Dittenberger, Syll.² 17), содержащая договор Аѳин с Халкидою; в ней все взрослые халкидяне клянутся в верности аѳинянам; юрисдикция аѳинян над Халкидою определяется так, что приговоренные халкидским судом к смерти, изгнанию или лишению гражданских прав могут апеллировать в афинскую гелиею (суд присяжных). - заняли их землю: послав туда своих клерухов; Гестиея с того времени стала обыкновенно называться Ореем (VII, 512; VIII. 957).
115₂ милетянами: жителями Милета, теп. Палатиа, город в Ионии, в Малой Азии, у устья Меандра. - Приены: теп. Самеун, ионийский город на северном берегу Милетской бухты.
115₃ на Лемносе: остров в северной части Эгейского моря, против берега Троады, вскоре после 477 г., когда присоединился к Аѳинскому морскому союзу, занят аттическими клерухами.
115₄ материк: малоазийский. - с Писсуѳном: сатрап Сард в Лидии; так как Писсуѳн был в союзе с самиянами, то аѳиняне могли опасаться появления персидского флота на Эгейском море.
115₅ афинских должностных лиц: вероятно, так называемых эпископов, наблюдателей, надзиравших за положением дел в афинских союзнических городах.
116₁ Трагий: около Самоса.
116₃ Кавну теп. Далиан, город на берегу Карии, против Родоса, принадлежал к Аѳинскому морскому союзу. - Стесагор: полководец самиян.
117₂ Ѳукидида: какого Ѳукидида нужно иметь в виду, неизвестно, во всяком случае, не Ѳукидида, сына Мелесия, политического противника Перикла: он изгнан остракизмом в 445/444 г.; может быть, разумеется Ѳукидид, сын Пантенета, см.: Kirchner. Prosopographia attica. 7272.
121₃ моряков иноземцев: очевидно, из союзнических афинских городов.
122₃ "монархов": то же, что тиранов.
126₆ Диасии: праздник в честь Зевса, в первой половине марта. - местные жертвы: по схолиасту, печенья в виде фигур животных.
126₈ девяти архонтам: высшим афинским магистратам; во главе всей коллегии тогда стоял Мегакл. - в то время: в противоположность описываемому, когда архонты ведали главным образом судебными функциями.
126₁₁ Почтенных богинь: Евменид; святыня их находилась у входа на акрополь. - потомство их: прежде всего знатный афинский род Алкмеонидов, главою которого тогда был упомянутый Мегакл.
126₁₂ Клеомен: спартанский царь.
127₁ со стороны матери: мать Перикла, Агариста, была племянницей Алкмеонида Клисфена, известного реформатора афинского.
128₁ на Тенаре: полуостров, оканчивающийся мысом Матапаном, и город на восточном берегу его.
128₂ Меднодомной: такое прозвище носила в Спарте Аѳина по имени посвященной ей на акрополе небольшой часовни, стены которой были, вероятно, обиты бронзовыми листами.
128₄ персидскому царю: Ксерксу.
128₇ к морю: так на востоке обозначали побережье Малой Азии, заселенное греками.
129₁ Артабаза: полководец Ксеркса, сопровождал царя после битвы при Саламине до Абидоса, затем вернулся назад, взял Олинѳ, соединился с Мардонием и возвратился после битвы при Платеях в Византий. - Даскилитиды: названа так по имени города Даскилии в Вифинии, в северной части Малой Азии.
130₁ персидские уборы: вероятно, имеются в виду кандис - кафтан с широкими и длинными рукавами, а также анаксириды - шаровары.
131₁ троадских Колонах, в Троаде, область в северо-западном углу Малой Азии. - эфоры, см.: к 85₃. - со скиталою: длинная, узкая полоса кожи, навертывавшаяся на посох и исписывавшаяся по длине его; служила для эфоров, чтобы сообщать секретные поручения, так как прочитать письмо, написанное на скитале, мог только тот, кто обладал вторым экземпляром посоха; см.: Birt. Buchrolle in der Kunst. 273 ff. Вероятно, такой посох был у Павсания как у опекуна Плистарха.
132₂ на ... треножнике в Дельфах: золотой треножник, посвященный в Дельфийскую святыню, в память о Платейской победе, состоял из бронзовой подставки в виде трех свившихся змей, обращенных головами кверху, и золотой чаши на треножнике, см.: Геродот. IX. 81; чаша была похищена фокидянами во время священной войны (Павсаний. X. 13. 9), подставка же была перенесена Константином Великим в Константинополь, на гипподром, где и теперь находится, но только без змеиных голов, которые утрачены. В 1855-1856 гг. открыта была нижняя часть подставки, скрытая до того в земле. Надпись на треножнике содержит посвящение и имена 31 греческого государства, участвовавшего в войне против персов. Приводимое Ѳукидидом двустишие, приписываемое поэту Симониду Кеосскому, находилось, вероятно, на базе памятника. О треножнике см.: Fabricius Е. Jahrbuch d. k. deutschen arch. Instituts. I. 1886. S. 176 ff.
132₅ непоправимого решения: намек на смертную казнь. - Аргила, город на Халкидике, недалеко от Амфиполя. - любовник: состоявший с Павсанием в любовной связи.
133 Тенар, см.: к 1281.
134₁ Меднодомной, см.: к 128 г.
134₄ в Кеаду: глубокий овраг за Спартой, куда бросали сначала пленных, потом трупы преступников. - дельфийское божество: Аполлон. - статуи: две портретные статуи стояли около алтаря Аѳины Меднодомной.
135₃ Ѳемистокл ... остракизмом: изгнание Ѳемистокла приурочивается к 474-472 гг.
136ι благодетелем (εὐεργέτης): почетный титул, даваемый гражданами одного государства гражданину другого за оказанные им услуги; керкиряне дали этот титул Ѳемистоклу, вероятно, за то, что он защищал их от обвинения в неучастии в Персидских войнах, или за то, что принял их сторону в их распре с коринѳянами; вместе с титулом "благодетель" Ѳемистокл, вероятно, получил от керкирян и право убежища, асилию.
136₂ молоссов: жили в северо-восточной части Эпира.
137₁ в Пидну, см.: 61₂. - к другому морю: т. е. Ѳракийскому. - Александру: тогдашнему македонскому царю, отцу Пердикки (ср.: 57г).
137₂ Наксос, см.: 98₄. - к Эфесу: теп. Айясолук, ионийский город, у устья Каистра.
137₄ о заблаговременном предупреждении царя... приписывал себе: подробности см. у Геродота. VIII. 108-111.
138₅ памятник: надгробный. - в азиатской Магнесии: Магнесия на Меандре, в Малой Азии. - царь дал... на хлеб: ср. наше "кормление". - Лампсак: теп. Лапсаки, город на азиатском берегу Геллеспонта. - Миунт: в Ионии, к северу от Милета.
139₁ постановление о мегарянах. так называемая Μεγαριϰὸν ψήφισμα, было издано, вероятно, уже до лета 433 г.
139₂ Священную землю: посвященную Элевсинским богиням. - не обозначенную ...границами: между Аѳинами и Мегарами.
141₃ трудами рук своих, намек на преимущественное занятие земледелием, чтo по отношению ко всем пелопоннесцам, разумеется, большое преувеличение, так как Коринѳ, например, был таким же морским и торговым городом, как и Аѳины. - нет денег: такое же преувеличение.
141₆ единого совещательного учреждения: существовавшего у аѳинян благодаря их гегемонии над союзниками. - разноплеменны: в состав Пелопоннесского союза входили кроме дорян, например, беотяне, аркадяне.
142₈ численности: своих сухопутных войск.
143₁ гражданами: обыкновенно из граждан служили на флоте лишь граждане четвертого класса, ѳеты. - метеками: иноземцы, постоянно проживавшие в Аѳинах, обязаны были, между прочим, отбывать и воинскую повинность.
143₂ никто из иноземцев ... отечество: маловероятно, чтобы зависимые от аѳинян союзники решились на добровольное изгнание из родных городов для того, чтобы примкнуть к лакедемонянам, имея в виду сомнительную возможность победы со стороны последних.
144₂ ксенеласии: изгнания чужеземцев, зависевшего от усмотрения эфоров и применявшегося с целью охранения государства от вредных иноземных влияний.
146 без глашатаев: т. е. без соблюдения формальностей, требовавшихся, коль скоро война была бы объявлена.

---

[1] Южная часть Ѳессалии.
[2] Илиада. II. 684 ел.
[3] Т. е. Эгейским.
[4] Ср.: Одиссея. III.71 сл. Гимн к Аполлону. 453.
[5] Cp.: III. 101.
[6] Под «этою» войною у Ѳукидида разумеется здесь и в других местах описываемая им Пелопоннесская война в различных ее стадиях.
[7] См.: III. 104.
[8] Илиада. II. 576 сл.
[9] Илиада. II. 101—108.
[10] Спарта.
[11] Илиада. II. 510. 719.
[12] Илиада. II. 494.
[13] Южной.
[14] Ср.: VI. 3—5.
[15] Т. е. до окончания этой войны.
[16] Малоазийских.
[17] Т. е. Эгейском.
[18] Теперь Марсель.
[19] При Саламине в 480 г.
[20] После слов «отдельных тиранов с пограничными жителями» следует фраза: «действительно, сицилийские тираны достигли очень большого могущества» (οί γὰρ ἐν Σιϰελὶα ἐπὶ πλεῖστον ἐχώρησαν δυνάμεως), дисгармонирующая с общим содержанием главы. Она удалена из текста Wex'ом, которому следует и H(ude).
[21] Cp.: I. 107-115.
[22] I. 116₁.
[23] Теперь Дураццо.
[24] Т. е. из Коринѳа, так как Керкира была его колонией.
[25] Т. е. не у пелопоннесцев, а у аѳинян, союза с которыми керкиряне не желали бы заключать, так как аѳиняне не одного с ними племени.
[26] Т. е. Ионийского.
[27] Тридцатилетнего.
[28] Рукописное чтение: «враги у нас были (ἦσαν) общие». Это ἦσαν выкинуто Stahl'ем и H.
[29] I.32₄.
[30] I.34₂.
[31] I.115₂.
[32] I.67₄.
[33] 1.36₂.
[34] Т. е. мегарян и ампракиотов.
[35] Имя второго командира, Андокид, по–видимому, испорчено в рукописях и должно быть заменено именем Драконтид. Ср. афинскую надпись IG. I. 179: στρατεγοῖς ἐς Κόρ[ϰυραν τοῖς δευτέρ]οις ἐϰπλέοσι, Γλαύϰωνι [ἐϰ Κεραμέων, Μεταγ]ένει Κοιλεῖ, Δράϰοντί[δει Βαϑεϑεν и пр.
[36] Тридцатилетний.
[37] Вследствие чего город оставался со стороны моря открытым и доступным для аѳинян.
[38] Местоположение неизвестно.
[39] С афинских кораблей, стоявших на якоре.
[40] Около 10 верст.
[41] То же самое, что Боттиея. I.57₂.
[42] Тридцатилетнему.
[43] См.: 1.90.107.
[44] См.: 1.101.114.
[45] Cp.: 1.58₁.
[46] Остальное войско под начальством Мардония оставалось в Элладе.
[47] См.: I.95-96; ср: I.19.
[48] См.: I.95.130.
[49] Главным образом Аргоса, постоянного врага Спарты.
[50] В рукописях читается: «и произнес лакедемонянам (или среди лакедемонян) следующую речь». Τοῖς Λαϰεδαιμονίοις (CG) или ἐν τοῖς Λαϰεδαιμονίοις (ABEFM), вслед за Krüger'ом и H не принято в текст.
[51] В рукописях после слов: «постановление народного собрания» стоит: «о том, что договор нарушен». Слова τοῦ τὰς σπονδὰς λελύσϑαι признаны вставкой Herwerden'ом и H.
[52] См.: I.114.
[53] При Саламине и при Платеях.
[54] Бывшие операционною базою для Мардония.
[55] В рукописях после слов: «поголовно все аѳиняне, находившиеся в городе», читается «и мужчины, и женщины, и дети» — ϰαὶ αύτοὺς ϰαὶ γυναῖϰας ϰαὶ παῖδας. Слова эти попали в рукописи, по–видимому, из заметки схолиаста, делающего примечание ϰ τὸ πάντας: ϰαὶ αύτοὺς ϰαὶ γυναῖϰας ϰαὶ παῖδας. Они не приняты в текст.
[56] Расплавленным свинцом припаивалось железо в отверстиях камней.
[57] Те союзники, которые, как и аѳиняне, принадлежали к ионийскому племени.
[58] Около 672 382 р. — Перевод античных сумм в рубли сделан по состоянию русской валюты на начало XX в. При этом надо иметь в виду, что талант был высшей условной денежно–весовой единицей. Наиболее распространенный у греков аттический серебряный талант равнялся 26.2 кг. Талант делился на 60 мин, а мина равнялась 100 драхмам, каждая из которых равнялась 6 оболам. Драхмы и оболы чеканились в виде серебряных монет различного достоинства. (Прим, научн. ред.)
[59] Логографов и Геродота.
[60] Своими клерухами–колонистами.
[61] Cp.: II. 137.
[62] Часть Коринѳского залива.
[63] Cp.: I.102₄; II.22₃.
[64] Главным образом маслины и виноградные лозы.
[65] Либийских и иных.
[66] Один из восточных рукавов Нила.
[67] I.103₄.
[68] I.105₁
[69] I.103.107.110.111.
[70] До тех пор на Самосе был аристократический образ правления.
[71] I.24 сл.
[72] Cp.: I.101.
[73] Аполлона
[74] Превосходство дорян над ионянами было общепризнанным.
[75] Имеются в виду афинские союзники.
[76] Особенно коринѳян и мегарян.
[77] Аѳины.
[78] «приносятся не крупные жертвенные животные, но местные жертвы», переведено согласно рукописному чтению. H, вслед за Madvig'ом, читает: ὰλλ᾿ (ἀγνὰ) ϑύματα ἐπιχάρια.
[79] Аѳины Полиады.
[80] Присутствие трупов в освященном месте осквернило бы последнее.
[81] С точки зрения лакедемонян родство Перикла с нечестивцами было для него несчастьем.
[82] В рукописях после «святилище Посидона» стоит άπὸ Ταινάρου, признаваемое вставкой Herwerden'ом и H.
[83] Ср.: I.101₂.
[84] Аѳины.
[85] Ср.: I.95.
[86] На письме.
[87] I.95₁₋₄.96₇.
[88] Свойственных грекам.
[89] Персам.
[90] Чтобы Павсаний не осквернил своей смертью святыни.
[91] Т. е. Эпир.
[92] Около 73 000 руб.
[93] I.126—128₁.
[94] I.64₂—67₃.
[95] I.67₃
[96] Т. е. греческие государства, принадлежащие к афинскому союзу.
[97] Тридцатилетием.
[98] Т. е. беглых рабов.
[99] Т. е. на Ѳракийском побережье.
[100] Cp.: II.13.
[101] Т. е. ни спартанская ксенеласия, ни закрытие гаваней рынка для мегарян.

Вторая книга

1. Война между аѳинянами и пелопоннесцами с участием союзников тех и других начинается нижеследующими событиями, когда обе стороны сносились между собою уже при посредстве глашатаев[1] и, взявшись за оружие, вели войну непрерывно. Мною записаны события в том порядке, в каком следовали они одно за другим, по летам и зимам.
2. В течение четырнадцати лет сохранялся в силе тридцатилетний договор, заключенный после покорения Евбеи.[2] На пятнадцатом году в сорок восьмой год жречества Хрисиды в Аргосе, когда эфором в Спарте был Энесий, а архонтству Пиѳодора в Аѳинах оставалось до срока четыре месяца, на шестнадцатом месяце после сражения при Потидее,[3] в начале весны, триста с небольшим фиванских граждан под командою беотархов Пиѳангела, сына Филида, и Диемпора, сына Онеторида, вторглись с оружием в начале ночи в беотийский город Платею, бывший в союзе с аѳинянами. (2) Ѳивян призвали и открыли им платейские ворота граждане Навклид и его сообщники с намерением захватить власть в свои руки, погубить неприязненных им граждан и подчинить город ѳивянам. (3) Они исполнили это при посредстве влиятельнейшего гражданина Ѳив Евримаха, сына Леонтиада. Ѳивяне предвидели наступление войны и желали заранее захватить всегда враждебно к ним настроенную Платею еще в мирное время, до начала открытой войны; они незаметно проникли в город, тем легче, что в нем не стояло гарнизона. (4) Выстроившись с оружием в руках на городской площади, они отказались повиноваться тем, которые призвали их, и не желали немедленно приступить к делу и нападать на жилища врагов; напротив, они решили обратиться к платеянам через глашатая с соответственным заявлением, предпочитая склонить город к дружественному соглашению. Они полагали, что таким способом легко привлекут город на свою сторону. Глашатай объявил: кто желает, согласно отцовским заветам всех беотян, вступить в их союз, пускай подле них сложит свое оружие. 3. Платеяне перепугались, когда заметили ѳивян в городе, который захвачен был внезапно, и, предполагая, что их вторглось гораздо больше (за темнотою они не могли их разглядеть), пошли на соглашение, приняли условия ѳивян и остались в покое, тем более что ѳивяне ни против кого не предпринимали никаких строгих мер. (2) Приступив к исполнению этого соглашения, платеяне сообразили, что ѳивян немного и что, напав на них, они легко могут их одолеть; надо иметь в виду, что большинству платейского населения нежелательно было отлагаться от аѳинян. Итак, решено было попытаться сделать нападение. (3) Платеяне стали собираться друг к другу на совещания, проломав промежуточные стены в своих домах, чтобы не ходить открыто по улицам; на улицах они поставили незапряженные повозки, которые должны были служить баррикадами,
и делали все приспособления, какие каждому казались полезными
при данном положении. (4) Когда по мере возможности все было приготовлено, платеяне вышли из домов против неприятеля еще ночью, на ранней заре. Такую пору они выбрали для того, чтобы не нападать при дневном свете, когда враг мог бы быть отважнее и оказался бы в равном положении с нападающими; напротив, ночью, рассчитывали платеяне, они, уступая ѳивянам в числе, могли вселить в них больший страх благодаря лучшему своему знакомству с расположением города. 4. Платеяне быстро кинулись на врагов и поспешно вступили в рукопашный бой. Поняв обман, ѳивяне сдвинули свои ряды и, где встречали нападение, отражали его. (2) Два-три раза они отбили нападающих. Но когда потом платеяне бросились на них с сильным шумом, когда к тому же женщины и слуги с криком и воплями стали кидать в них с домов камнями и черепицею, когда притом целую ночь шел проливной дождь, ѳивяне, объятые ужасом, обратили тыл и бежали через город. Большинство их не знало переулков, где можно было бы укрыться; они бежали в темноте (случилось это в конце месяца) и по грязи, тогда как преследовавшие их знали расположение города[4]; поэтому множество ѳивян было перебито. (3) Кроме того, кто-то из платеян запер ворота, через которые вошли ѳивяне и которые одни только были открыты, воспользовавшись для этой цели концом копья и вложив его в болт вместо шкворня, так что и здесь не было выхода. (4) Гонимые по городу, некоторые из ѳивян взобрались на стену и оттуда бросились за город, причем бо́льшая их часть погибла; другие тайком ушли через ворота, оставленные без призора, разрубив болт с помощью топора, данного какою-то женщиной; но таких было немного, потому что это скоро было замечено; третьи рассеялись и погибли в различных частях города. (5) Огромное большинство, все те, которые держались возможно теснее друг друга, попали в большое здание, примыкавшее к стене; случилось так, что двери этого здания были открыты, и ѳивяне приняли их за ворота, ведущие прямо за город. (6) При виде запертых в доме ѳивян платеяне стали совещаться, сжечь ли их тотчас, поджегши дом, или поступить с ними как-нибудь иначе. (7) Наконец, и эти ѳивяне, и все прочие, оставшиеся в живых и блуждавшие по городу, сдались платеянам, предоставляя сделать с ними и с их оружием все, что угодно. (8) Такова была участь ѳивян в Платее. 5. Остальные ѳивяне, которые должны были явиться со всем войском еще ночью на тот случай, если бы вошедших в город постигла какая-нибудь неудача, получили известие о случившемся в пути и потому спешили на помощь. (2) Платея отстоит от Ѳив на семьдесят стадий.[5] (3) Выпавший ночью дождь замедлил движение ѳивян: река Асоп разлилась и переправиться через нее было нелегко. Двигаясь по дождю и с трудом переправившись через реку, ѳивяне прибыли слишком поздно, когда часть воинов их была уже перебита, а другие находились в плену. (4) При известии о случившемся ѳивяне замышляли напасть на тех из платеян, которые находились за городом (на полях, действительно, были люди и движимое имущество, так как беда случилась неожиданно в мирное время); ѳивяне рассчитывали удержать тех платеян, которых им удалось бы захватить, у себя как заложников за ѳивян, находившихся в городе, если только кто-нибудь из них еще остался в живых. Таков был план ѳивян. (5) Пока они еще обдумывали все это, платеяне догадались, что должно случиться нечто подобное, и в страхе за тех, что́ были за городом, отправили к ѳивянам глашатая; он заявил, что покушением захватить город в мирное время ѳивяне совершили нечестивое дело; требовал не причинять обиды тем, кто за городом; в противном случае, говорили платеяне, они умертвят фиванских граждан, находящихся у них в плену; если же ѳивяне уйдут обратно из их земли, то платеяне выдадут им этих граждан. (6) Так рассказывают ѳивяне и прибавляют, что платеяне дали при этом клятвы. Напротив, показания платеян несогласны с этим: они не обещали выдать пленных немедленно, но лишь после переговоров, если они приведут к какому-либо соглашению, и клятвы при этом не давали. (7) Итак, ѳивяне, не причинив никакого вреда, ушли обратно с платейских полей. Тогда платеяне поспешно перевезли в город свою движимость и тотчас перебили ѳивян. Пленников было сто восемьдесят человек; в числе их был Евримах, с которым предатели вошли в соглашение. 6. После этого платеяне отправили вестника в Аѳины, а ѳивянам, согласно уговору, выдали трупы, свои же государственные дела устроили, считаясь с данным положением, так, как желали. (2) Лишь только аѳиняне получили весть о платейских событиях, они немедленно схватили всех беотян, находившихся в пределах Аттики, а в Платею послали глашатая с приказанием не принимать никаких мер против взятых в плен ѳивян, пока они сами, аѳиняне, не постановят о них какого-либо решения: об умерщвлении ѳивян они не были еще извещены. (3) Первый вестник вышел из Платеи в одно время со вступлением ѳивян в город, а другой тотчас после поражения и взятия их в плен; о дальнейшем аѳиняне не знали ничего. Пребывая в этом неведении, они и отправили своего глашатая, который, по прибытии на место, узнал, что ѳивяне умерщвлены. (4) Тогда аѳиняне выступили в поход к Платее, подвезли ей съестных припасов и оставили там гарнизон, а совсем негодное к войне мужское население вместе с женщинами и детьми вывели из города.
7. Ввиду совершившегося в Платеях дела, когда нарушение договора было явное, аѳиняне начали готовиться к войне; готовились и лакедемоняне вместе с союзниками, причем обе стороны собирались отправить посольства к персидскому царю и в другие места к варварам, от которых и те и другие надеялись получить какую-нибудь помощь; заключали они и союзы с теми государствами, какие оставались вне их владычества. (2) Кроме кораблей, имевшихся дома, лакедемоняне приказали соорудить двести кораблей в Италии и Сицилии тем городам, которые приняли их сторону,[6] смотря по величине каждого города, так что общее число их кораблей должно было доходить до пятисот. Они приказали также иметь наготове определенные денежные суммы, вообще же держаться спокойно и, пока приготовления не кончены, допускать аѳинян в свои гавани на отдельных кораблях. Аѳиняне старались з определить силы своих тогдашних союзников и отправляли посольства преимущественно в местности, соседние к Пелопоннесу: на Керкиру, Кефаллению, в Акарнанию и на Закинѳ; они понимали, что в состоянии будут одолеть окрестности Пелопоннеса, если дружба этих местностей будет им обеспечена. 8. О каких-либо мелочах не думала ни та, ни другая сторона, напротив, все силы они напрягли к войне; и это понятно: всякий вначале берется за дело с бо́льшим воодушевлением. Как в Пелопоннесе, так и в Аѳинах, тогда было много молодежи, которая, по неопытности, принималась за войну с большою охотою. И вся остальная Эллада была в напряженном состоянии, так как должны были сразиться между собою первенствующие государства. (2) Многочисленные изречения ходили из уст в уста, многое вещали гадатели как в среде собиравшихся воевать, так равно и в остальных государствах. (3) К тому же незадолго перед этим на Делосе произошло землетрясение, чего никогда еще на нем не было, насколько помнили эллины; говорили и думали, что это - предзнаменование для грядущего, и вообще искали повсюду, не случилось ли чего-либо другого в этом же роде. (4) Сочувствие эллинов склонялось больше на сторону лакедемонян, в особенности благодаря заявлению их, что они освобождают Элладу. Напрягал свои силы каждый, и частные лица, и государства, стараясь, по мере возможности, помогать лакедемонянам и словом и делом; всякому казалось, что дело встретит помеху в том случае, если он сам не будет при нем. Вместе с тем большинство эллинов было раздражено против аѳинян: одни потому, что желали избавиться от их владычества, другие из страха попасть под это владычество.
9 С такими-то приготовлениями и в таком настроении оба государства приступали к войне. То и другое государство начинало ее со следующими союзниками. (2) В союзе с лакедемонянами состояли все пелопоннесцы, живущие по сю сторону Исѳма, за исключением аргивян и ахеян, находившихся в дружественных отношениях с обеими сторонами. Из ахеян одни пелленяне воевали вместе с лакедемонянами с самого начала, а остальные ахеяне только впоследствии. За пределами Пелопоннеса в союзе с ними были мегаряне, беотяне, локры, фокидяне, ампракиоты, левкадяне, анакторийцы. (3) Из них доставляли флот коринѳяне, мегаряне, сикионяне, пелленяне, элейцы, ампракиоты и левкадяне, конницу - беотяне, фокидяне и локры, пехоту - остальные государства. (4) Таков был союз лакедемонян. В союзе с аѳинянами состояли хиосцы, лесбосцы, платеяне, мессеняне в Навпакте,[7] большинство акарнанов, керкиряне, закинѳяне и другие государства, обложенные данью и принадлежавшие следующим народностям: приморская часть Карии, смежные с карийцами доряне, Иония, Геллеспонт, Ѳракийское побережье, все Кикладские острова, лежащие к востоку между Пелопоннесом и Критом, кроме Мелоса и Феры. (5) Из них корабли доставляли хиосцы, лесбосцы, керкиряне, остальные - сухопутное
войско и деньги. (6) Таковы были союзники обеих сторон и такова была их боевая подготовка.
10. Лакедемоняне тотчас после платейских событий разослали приказание по городам Пелопоннеса и по союзникам вне его вооружать войска и заготовлять все необходимое к далекому походу, так как они намерены вторгнуться в Аттику. (2) По мере того как отдельные государства были готовы, две трети войска от каждого из них к назначенному времени собрались на Исѳме. (3) И когда все войско было в сборе, царь лакедемонян Архидам, бывший главнокомандующим в этом походе, созвал стратегов от всех государств, высших должностных и наиболее значительных лиц и ободрял их такою речью.
11 "Пелопоннесцы и союзники! И отцы наши совершили много походов как в самом Пелопоннесе, так и за его пределами, да и старшие из нас самих не лишены военного опыта. Однако мы еще никогда не выступали в поход с бо́льшими силами, как в этот раз. Кроме того, мы идем теперь против могущественнейшего государства и сами начинаем войну с огромнейшим и доблестнейшим войском. (2) Поэтому наш долг показать себя не хуже отцов наших и не ниже нашей собственной славы. Действительно, вся Эллада возбуждена настоящим движением, следит
за ним со вниманием и вследствие ненависти к аѳинянам сочувствует нам, готова содействовать осуществлению наших планов. (3) Хотя кому-либо и может показаться, что мы идем в поход с громадным войском и что вследствие этого вполне обеспечены от попытки неприятеля вступить с нами в открытый бой, однако это не должно нисколько умалять нашей заботливости в приготовлениях к войне; напротив, вождь и воин каждого государства должны всякий за себя постоянно ждать какой-либо опасности. (4) Ход войны неведом, и большею частью нападения совершаются внезапно и под влиянием возбуждения. Часто меньшее по количеству, но осмотрительно действующее войско с успехом отражало более многочисленного неприятеля, если последний по самонадеянности оказался неприготовленным. (5) В неприятельской земле следует постоянно подвигаться вперед со смелостью в душе, на деле же со всею осмотрительностью быть готовым ко всему. При таком условии можно наступать на врагов с величайшею отвагою и с полнейшею безопасностью нападать на них. (6) А мы идем на такое государство, которое в состоянии сопротивляться, которое во всех отношениях прекрасно подготовлено. Поэтому следует твердо надеяться, что аѳиняне вступят в битву с нами, хотя бы теперь, пока мы еще не в их стране, они и не трогались с места; другое дело, когда они увидят, что мы опустошаем их землю и истребляем их достояние. (7) Ведь все люди приходят в ярость, когда их постигает что-либо необычное в их глазах и внезапно, и те, которые меньше всего следуют голосу рассудка, с наибольшею горячностью кидаются в дело. (8) Аѳиняне, вероятно, посту- пят так скорее всякого другого: они изъявляют притязания владычествовать над остальными, скорее совершать нападения на других и опустошать их земли, нежели видеть разорение собственной земли. (9) Итак, коль скоро вы идете войной против такого государства, коль скоро борьба эта в зависимости от того или иного ее исхода принесет вашим предкам и вам самим или величайшую славу, или такой же позор, следуйте всюду, куда бы ни повели вас, наблюдайте выше всего порядок и бдительность и быстро исполняйте приказания. Лучше и безопаснее всего, когда многие проявляют готовность подчиняться одному порядку".
12. После этой краткой речи Архидам распустил собрание и прежде всего отправил в Аѳины спартиата Мелесиппа, сына Диакрита, предполагая, что, быть может, аѳиняне скорее пойдут на какие-либо уступки теперь, видя неприятеля уже в пути. (2) Но аѳиняне не пропустили Мелесиппа ни в город, ни к властям. Дело в том, что еще раньше одержало верх предложение Перикла не принимать ни глашатая, ни посольства от лакедемонян, раз те выступят в поход. Поэтому аѳиняне отослали Мелесиппа обратно, не выслушав его, и приказали ему покинуть границы Аттики в тот же день; а если впредь лакедемоняне еще пожелают прислать посольство, они должны предварительно отступить в свои владения. Чтобы Мелесипп ни с кем не вступил в сношения, аѳиняне послали вместе с ним провожатых. (3) Когда он находился уже на границе и собирался проститься с провожатыми, он сказал только: "День этот будет для эллинов началом великих бедствий" и продолжал путь. (4) Когда Мелесипп прибыл в свой лагерь и Архидам узнал, что аѳиняне ни в чем не согласны уступить, он снялся со стоянки и с войском стал подвигаться дальше в их землю. (5) В помощь пелопоннесцам беотяне доставили часть своей пехоты и конницу; с остальным войском они подошли к Платее и стали опустошать ее поля.
13. Пелопоннесцы собирались еще на Исѳм и были в пути перед вторжением в Аттику, когда Перикл, сын Ксанѳиппа, один из десяти афинских стратегов, узнал о предстоящем вторжении. Перикл подозревал, что Архидам, связанный с ним узами гостеприимства, пожалуй, не тронет и не опустошит его полей или по собственному побуждению из желания угодить ему, или даже по внушению, сделанному лакедемонянами, с целью возбудить против Перикла подозрение сограждан, подобно тому, как из-за него же лакедемоняне потребовали изгнания лиц, оскверненных кощунством.[8] Поэтому Перикл объявил аѳинянам в народном собрании, что хотя Архидам связан с ним узами гостеприимства, но от этого не последует для государства вреда, что, если неприятель не станет разорять его полей и домов так же, как и прочих граждан, он уступает их государству и тем самым освобождает себя от всякого подозрения. (2) Относительно настоящего положения Перикл советовал то же самое, что и прежде,[9]2 именно готовиться к войне и свезти движимость с полей в город, не выходить на битву, но запереться и охранять город, снаряжать флот, составляющий силу аѳинян, держать союзников в руках; при этом Перикл указывал, что сила аѳинян зиждется на приливе денег от союзников, а в войне большею частью побеждают рассудительность и обилие денег. (3) Перикл убеждал аѳинян сохранять бодрость духа, ссылаясь на то, что обыкновенно государство получает в год шестьсот талантов[10] дани от союзников, не считая прочих доходов, да на акрополе еще хранилось в то время чеканной монеты шесть тысяч талантов[11] (наибольшая сумма этих денег доходила до девяти тысяч семисот талантов,[12] но из них произведены были расходы на Пропилеи акрополя и на другие постройки, а также на Потидею). (4) Кроме того, говорил Перикл, есть нечеканенное золото и серебро в виде посвящений от частных лиц и государства, вся та священная утварь, которая употребляется в процессиях и на состязаниях, добыча от персов и т. п., не меньше, как на пятьсот талантов.[13] (5) Он присоединял сюда еще сверх того значительные денежные суммы из остальных святилищ, которыми аѳиняне также могут воспользоваться, равно как и золотым облачением самой богини,[14] если бы все источники доходов были закрыты. Перикл объяснил, что статуя эта имеет на себе веса сорок талантов чистого золота[15] и что все оно может быть снято; но, употребив это золото на спасение государства, необходимо будет, прибавил Перикл, возвратить его в неменьшем количестве. (6) Так Перикл возбуждал мужество аѳинян перечислением денежных средств. Далее он напомнил, что у них есть тринадцать тысяч гоплитов, не считая стоявших в гарнизонах и тех шестнадцати тысяч воинов, которые поставлены были вдоль стен. (7) Таково было количество воинов, охранявших город вначале, когда производил вторжение неприятель; оно состояло из граждан самого старшего и самого младшего возрастов, а также из тех метеков, которые служили в гоплитах. От Фалерской стены до обводной городской тридцать пять стадий,[16] а часть последней, занятая гарнизоном, тянулась на сорок три стадии[17] (другая часть ее оставалась без охраны, именно между длинной и Фалерской стенами). Наружная сторона длинных стен, идущих на протяжении сорока стадий[18] до Пирея, охранялась стражей. Вся окружность Пирея вместе с Мунихией имеет шестьдесят стадий;[19] половина этого пространства находилась под охраной. (8) Далее Перикл указал на то, что имеется тысяча двести человек конницы вместе с конными стрелками, тысяча шестьсот стрелков и триста годных к плаванию триер. (9) Таковы, ничуть не меньшие, средства были у аѳинян вообще и в частности в то время, когда предстояло первое вторжение пелопоннесцев и аѳиняне начинали войну. Перикл говорил, по принятому обыкновению, и о другом с целью доказать, что перевес в войне останется за аѳинянами.
14. Аѳиняне выслушали Перикла и приняли его предложение: стали переселять с полей в город женщин и детей и перевозить остальную движимость, которою пользовались в хозяйстве, уничтожали даже деревянные части самих жилищ; мелкий скот и вьючных животных они переправили на Евбею и другие прилегающие острова. (2) Тяжело было для аѳинян сниматься с места, потому что большинство их привыкло постоянно жить на своих полях. 15. Такой образ жизни с очень древних времен вели аѳиняне в бо́льших размерах, чем другие эллины. Дело в том, что при Кекропе и первых царях до Ѳесея население Аттики жило постоянно отдельными городами, имевшими свои пританеи и правителей. Когда не чувствовалось никакой опасности, жители городов не сходились на общие совещания к царю, но управлялись и совещались отдельно сами по себе. Некоторые города по временам даже воевали между собою, например Элевсин с Евмолпом во главе против Эрехѳея. (2) Но после того как царскую власть получил Ѳесей, соединявший в себе силу с умом, он привел в порядок страну вообще, между прочим, упразднил советы и должностных лиц прочих городов и объединил путем синэкизма всех жителей вокруг нынешнего города, учредив один совет и один пританей. Жителей отдельных селений, возделывавших свои земли, как и прежде, Ѳесей принудил иметь один этот город,[20] и так как все жители принадлежали теперь уже к одному городу, то он стал велик, и таким передан был Ѳесеем его потомкам. С тех пор и еще по сие время аѳиняне совершают в честь богини празднество на общественный счет Синэкии. (3) Ранее этого[21] город составлял акрополь в его теперешнем объеме[22] и значительно к югу обращенная часть его склона. (4) Доказательство этого: государственные святыни, также святыни других божеств находятся на самом акрополе[23] и расположены вне его большею частью по направлению к этой части города, как-то: святыня Зевса Олимпийского, Пиѳий,[24] святыни Геи[25] и Диониса в Лимнах,[26] в честь которого справляются двенадцатого анфестериона древнейшие Дионисии; в этот день справляют праздник еще и теперь происходящие от аѳинян ионяне. И другие древние святыни лежали также в этой местности. (5) Здесь же находится и источник, называемый теперь, после того как его привели в настоящий вид тираны, Эннеакрунами,[27] а некогда, когда ключи его были видны, носившие название Каллирои;[28] водою этого источника вследствие его близости пользовались тогда при большей части торжественных церемоний; да и в настоящее время сохранился от древности обычай брать воду из этого источника пред свадебными празднествами и для других священнодействий.[29] (6) Вследствие древнего заселения акрополя он и по сие еще время называется аѳинянами "городом". 16. Итак, аѳиняне в течение долгого времени жили, пользуясь автономией, в различных частях своей страны, и после объединения их путем синэкизма как в древнее, так и в последующее время до настоящей войны большинство их от рождения жило семьями все-таки на своих полях в силу привычки; поэтому нелегко им было сниматься с места всем домом в особенности потому, что после Персидских войн они лишь незадолго до того устроились снова со своим хозяйством. (2) Неохотно, с тяжелым чувством покидали аѳиняне дома и святыни, которые были для них "отцовскими" искони, со времени их старинной государственной организации; они должны были изменять свой образ жизни, и каждый из них покидал не что иное, как свой город. 17. Когда они явились в Аѳины, то помещений там нашлось только для немногих; кое-кто нашел приют у друзей или родственников. Большинство же аѳинян поселилось на городских пустырях, во всех святынях богов и героев, за исключением расположенных на акрополе и Элевсиния, а также некоторых других, крепко запертых святилищ. Под давлением теперешней нужды заселен был даже так называемый Пеларгик, лежащий у подошвы акрополя и необитаемый в силу заклятия; заселять его возбранялось и следующими заключительными словами пифийского оракула, гласившими: "Лучше Пеларгику быть невозделанным". (2) Мне кажется, оракул исполнился в смысле, обратном тому, как предполагали, именно: несчастия постигли город не вследствие противозаконного заселения местности, но сама нужда в заселении Пеларгика возникла по причине войны; не называя войны, оракул предугадал, что место это никогда не будет заселено при счастливых обстоятельствах. (3) Многие устроились в крепостных башнях и вообще, где и как могли: город не мог вместить в себя всех собравшихся; впоследствии они заняли даже длинные стены, поделив их между собою, и бо́льшую часть Пирея. (4) В то же время аѳиняне принялись за приготовления к войне, собирали союзников и снаряжали сто кораблей для нападения на Пелопоннес с моря. (5) Так готовились аѳиняне.

Вторжение в Аттику

18. Пелопоннесское войско подвигалось тем временем вперед и достигло Аттики прежде всего у Энои, где пелопоннесцы и намеревались совершить вторжение. Там они расположились лагерем и готовились приступить к штурму укреплений, между прочим с помощью машин. (2) Дело в том, что Эноя, находясь на границе Аттики с Беотией, была укреплена, и аѳиняне всякий раз, когда случалась война, держали там гарнизон. Пелопоннесцы в приготовлениях к штурму бесполезно тратили время подле Энои. (3) Архидама очень обвиняли за это, так как он, казалось, вяло вел войну и питал расположение к аѳинянам, не советуя энергичного способа действий. После того как войско было в сборе, происшедшая остановка на Исѳме и промедление на остальном пути, а в особенности задержка подле Энои, вызвали неудовольствие против Архидама. (4) И в самом деле, за это время аѳиняне со своим имуществом переселились в город, пелопоннесцы же полагали, что быстрым натиском можно было бы захватить все это еще за городом, если бы не помешала тому медлительность Архидама. (5) Таким образом, войско негодовало на Архидама за его медлительность, он же выжидал, как рассказывают, в той надежде, что аѳиняне пойдут на какие-нибудь уступки, пока земля их еще не тронута, и не решатся допустить ее до разорения. 19. Однако, когда штурмом пелопоннесцы взять Эною не могли, несмотря на то что испытаны были всевозможные средства, а аѳиняне вовсе и не думали присылать глашатая, тогда примерно на восьмидесятый день после платейских событий и вторжения ѳивян в Платею, в разгар лета, в пору созревания хлеба, пелопоннесцы снялись с лагеря у Энои и вторглись в Аттику. (2) Во главе их шел царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Во время остановки пелопоннесцы занялись прежде всего опустошением Элевсина и Ѳриасийской равнины и подле так называемых Рейтов обратили в бегство отряд афинской конницы. Затем они двинулись дальше через Кропию, оставляя с правой стороны гору Эгалей, пока не пришли в Ахарны, обширнейшую местность Аттики из числа так называемых демов. 20. Здесь они остановились, разбили лагерь и, оставаясь долгое время, опустошали поля. Говорят, Архидам стоял подле Ахарн с войском, готовым к битве, и не спустился во время этого вторжения в равнину по следующему соображению. (2) Он надеялся, что аѳиняне, в среде которых было много цветущей молодежи и которые приготовились к войне лучше, чем когда-либо раньше, перейдут, быть может, в наступление и не станут относиться равнодушно к опустошению своих полей. (3) Но после того как аѳиняне не вышли против Архидама ни в Элевсин, ни на Ѳриасийскую равнину, он расположился лагерем подле Ахарн с целью испытать, не выйдут ли они против него теперь. (4) Кроме того, что самая местность представлялась удобной для стоянки, ему казалось, что ахарняне, составлявшие значительную часть городского населения (из них было три тысячи гоплитов), не потерпят разорения своего имущества и станут подстрекать всех граждан к битве. Если даже аѳиняне во время этого вторжения и не выступят против пелопоннесцев, думал Архидам, он с меньшим уже страхом будет опустошать их равнину впоследствии и приблизится к самому городу, потому что ахарняне, лишившись своего достояния, не будут впредь с такою же готовностью подвергаться опасности ради чужой земли и что поэтому возникнут распри. (5) Вот с каким расчетом Архидам оставался подле Ахарн. 21. Пока войско находилось в Элевсине и на Ѳриасийской равнине, аѳиняне питали еще некоторую надежду, что неприятель не подойдет ближе; им пришел на память царь лакедемонян Плистоанакт,[30] сын Павсания, когда за четырнадцать лет до этой войны он вторгся в Аттику с пелопоннесским войском именно в Элевсин и Ѳриасий, но не пошел дальше и вернулся назад (за это Плистоанакт и был изгнан из Спарты, так как спартанцы полагали, что он возвратился, будучи подкуплен). (2) Но когда аѳиняне увидели неприятельское войско подле Ахарн, на расстоянии шестидесяти стадий[31] от города, они не могли долее сдерживать себя: земля их опустошалась у них на глазах, чего младшие еще не видали, да и старшие видели только во время Персидских войн. Ужасно, как и следовало ожидать, было смотреть на это; все, в особенности молодежь, решили, что нельзя долее терпеть и что следует идти на неприятеля. (3) На сходках происходили большие споры: одни требовали похода, кое-кто из других не соглашались на него. Прорицатели вещали всевозможные предсказания, к которым каждый прислушивался с жадностью. Ахарняне понимали, что они составляют весьма значительную часть аѳинян и, так как опустошалась их земля, больше всего настаивали на выступлении из города. Возбуждение охватило весь город; граждане негодовали на Перикла, не вспоминали его прежних внушений, но все бранили его за то, что, будучи стратегом, он не ведет их в битву, и считали его виновником всего того, что́ им приходилось терпеть. 22. Перикл, замечая, с одной стороны, недовольство граждан настоящим положением дел и отсутствие с их стороны рассудительности, с другой - веря в правильность своего решения не переходить в наступление, не созывал народного собрания и не устраивал вообще никаких совещаний из опасения, как бы граждане в собрании не впали в ошибку, действуя скорее под влиянием раздражения, а не по внушению рассудка. В то же время Перикл охранял город и главным образом, по возможности, поддерживал в нем спокойствие. (2) Однако он непрерывно высылал конницу с целью препятствовать летучим неприятельским отрядам отдельно от остального войска нападать на близкие к городу поля и разорять их. Подле Фригий произошла даже легкая конная стычка между одним из отрядов афинской конницы, которому помогали и ѳессалийцы, и беотийскими всадниками. В этой битве аѳиняне и ѳессалийцы держались до тех пор, пока на помощь к беотянам не подоспели гоплиты; тогда аѳиняне и ѳессалийцы обратились в бегство, причем немногие из них были убиты; в гот же день, впрочем, без уговора аѳиняне и ѳессалийцы унесли своих убитых. (3) На следующий день пелопоннесцы водрузили трофей. Ѳессалийцы оказали помощь аѳинянам в силу давних союзнических отношений.[32] К аѳинянам явились ларисеяне, фарсальцы, краннонцы, пирасии[33], гиртоняне и фереяне. Начальниками их были от Ларисы Полимед и Аристоной, каждый от своей партии, а от Фарсала Менон; были начальники и у прочих ѳессалийцев, особо от каждого города. 23. Так как аѳиняне не выходили на бой, то пелопоннесцы сняли лагерь в Ахарнах и занялись опустошением некоторых других демов из числа тех, что лежат между горами Парнефом и Брилессом. (2) Пелопоннесцы находились еще в Аттике[34], когда аѳиняне отправили в воды Пелопоннеса сто кораблей, те, которые они снаряжали, с гоплитами в числе тысячи человек и с четырьмястами стрелков и лука; стратегами были: Каркин, сын Ксенотима, Протей, сын Эпикла, и Сократ, сын Антигена. (3) С такими силами аѳиняне снялись с якоря и крейсировали кругом Пелопоннеса. Между тем пелопоннесцы, пробыв в Аттике столько времени, насколько хватило у них запасов, отступили обратно через Беотию, не тем путем, по которому вторглись в Аттику. Миновав Ороп, они опустошили так называемую Грайскую землю, которую возделывают афинские подданные оропяне. По прибытии в Пелопоннес они все разошлись по своим государствам.
24. Когда пелопоннесцы отступили, аѳиняне поставили на суше и на море сторожевые посты, каковые они намеревались сохранить на все время войны. Затем они постановили отделить из сумм, хранившихся на акрополе,[35] тысячу талантов,[36] отложить их и не тратить, а воевать на остальные средства. Кто же предложит тронуть эти деньги, или поставит это предложение на баллотировку, для какой-нибудь иной цели, кроме как только на случай защиты от неприятеля, если он с флотом своим нападет на город, тому аѳиняне назначили смертную казнь. (2) Кроме того, аѳиняне отделяли каждый год сто самых лучших триер с триерархами их, чтобы употребить эти триеры в дело, если понадобится, вместе с упомянутыми деньгами, не иначе, как в случае той же опасности.
25. Аѳиняне на ста кораблях вместе с явившимися к ним на помощь керкирянами на пятидесяти кораблях и с некоторыми другими из тамошних[37] союзников крейсировали в водах Пелопоннеса, разоряли различные местности; между прочим, они высадились на сушу в Лаконике у Меѳоны и штурмовали там слабое укрепление, охраняемое недостаточным гарнизоном. (2) Случилось так, что в этих местах находился с гарнизоном спартанский гражданин Брас ид, сын Теллида. Узнав о нападении, он поспешил на помощь к меѳонцам с сотнею гоплитов, прорвался через афинское войско, рассеявшееся в этой местности и занятое возведением укрепления, и вступил в Меѳону; при вторжении он потерял несколько воинов, но спас город; за этот первый отважный подвиг в военном деле в Спарте Брасиду была объявлена похвала. (3) Аѳиняне снялись с якоря и продолжали крейсировать;[38] затем, пристав к элейскому городу Фии, опустошали поля ее в течение двух дней и разбили в сражении триста отборных элейских воинов, прибывших из Глубокой Элиды и из тамошних окрестностей. (4) Когда поднялся сильный ветер и аѳиняне в местности, не имевшей гавани, стали терпеть от непогоды, большинство их взошло на корабли, обогнуло мыс, именуемый Ихтисом, и прибыло в гавань, что подле Фии, в то время как мессеняне[39] и некоторые другие, не имевшие возможности сесть на корабли, двинулись по суше и отняли Фию. Потом, обогнув полуостров, подошли корабли, взяли их и, покинув Фию, отплыли оттуда в открытое море; к Фии прибыло на помощь уже остальное войско элеян. Аѳиняне поплыли вдоль берега к другим пунктам и занялись опустошением их.
26. Около того же времени аѳиняне отправили тридцать кораблей к Локриде[40], которые вместе с тем должны были наблюдать за Евбеей; стратегом был Клеопомп, сын Клиния. (2) Высадившись на сушу, он опустошил некоторые прибрежные местности и взял Ѳроний, получил оттуда заложников и при Алопе разбил в сражении локров, явившихся на помощь.
27. В ту же летнюю кампанию аѳиняне изгнали из Эгины эгинян вместе с их женами и детьми, поставив им в вину то, что они были главными виновниками войны; кроме того, аѳинянам казалось более безопасным, если лежащая подле Пелопоннеса Эгина будет занята их поселенцами. Немного времени спустя они послали на Эгину колонистов. (2) Изгнанным эгинянам лакедемоняне дали для жительства Ѳирею и предоставили в их пользование поля ее отчасти из вражды к аѳинянам, отчасти за те благодеяния, какие оказали им эгиняне во время землетрясения и восстания илотов[41]. Ѳирейская область лежит на границе Арголиды и Лаконики и простирается до моря. Одни из эгинян поселились здесь, другие рассеялись по остальной Элладе.
28. В ту же летнюю кампанию, в новолуние,[42] - кажется, только тогда это и возможно, - солнце после полудня затмилось, приняло вид полумесяца, причем появилось несколько звезд, и снова стало полным.
29. В ту же летнюю кампанию аѳиняне сделали своим проксеном абдерского гражданина Нимфодора, сына Пиѳея, на сестре которого женат был Ситалк и который пользовался у последнего большим значением. Прежде аѳиняне считали Нимфодора своим врагом, а теперь пригласили его в Аѳины, желая заключить союз с Ситалком, сыном Тереса, царем ѳракиян. (2) Этот Терес, отец Ситалка, первый расширил царство одрисов, простиравшееся на бо́льшую часть остальной Ѳракии [43](значительная часть ѳракиян автономна). (3) Он не состоит ни в каком родстве с Тереем, женившимся на Прокне, дочери Пандиона из Аѳин, и родом оба они были не из одной и той же Ѳракии. Терей жил в Давлии, в той земле, которая называется теперь Фокидою, а тогда заселена была ѳракиянами; в этой-то земле женщины и совершили свое деяние над Итисом (у многих поэтов при упоминании о соловье птица эта называется давлийскою). Очевидно, и Пандион ради взаимной помощи вступил в свойство через дочь с фокидянами, жившими так близко от него, а не с одрисами, отделенными многими днями пути.
Что касается Тереса, который и имя-то имеет иное, чем Терей, то он был первым могущественным царем одрисов. (4) С сыном его Ситалком аѳиняне старались заключить союз, желая, чтобы он помог им покорить ѳракийские местности и Пердикку. (5) По прибытии в Аѳины Нимфодор
устроил союз аѳинян с Ситалком и побудил их даровать права гражданства его сыну Садоку; довести до конца войну на Ѳракийском побережье Нимфодор принял на себя, обещая уговорить Ситалка отправить на помощь аѳинянам ѳракийское войско из конных воинов и пелтастов. (6) Нимфодор достиг также соглашения между Пердиккою и аѳинянами и склонил их возвратить ему Ѳерму.[44] Пердикка немедленно пошел войною вместе с аѳинянами и Формионом на халкидян.[45] (7) Таким-то образом афинскими союзниками сделались царь ѳракиян Ситалк, сын Тереса, и царь македонян Пердикка, сын Александра.
30. Между тем аѳиняне на ста кораблях, крейсируя все еще в водах Пелопоннеса,[46] взяли городок коринѳян Солий и передали его вместе с принадлежащими к нему полями для жительства акарнанским пале- рянам одним; силою они захватили также Астак, находившийся во власти тирана Еварха, выгнали последнего, а местность присоединили к своему союзу. (2) Потом аѳиняне направились против острова Кефалле- нии и без боя привлекли его на свою сторону. Кефалления расположена против Акарнании и Левкады и представляет четырехградие, в состав которого входят: Пала, Крании, Сама, Пронны. (3) Немного времени спустя афинские корабли возвратились в Аѳины.
31. Под осень в эту летнюю кампанию все афинское войско, состоявшее из граждан и метеков, вторглось под начальством стратега Перикла, сына Ксанѳиппа, в Мегариду. Случилось так, что крейсировавшие в водах Пелопоннеса на ста кораблях аѳиняне находились в это время на обратном пути уже подле Эгины; узнав, что оставшиеся в городе аѳиняне со всем войском находятся в области Мегар, они направились к ним и соединились с ними. (2) Это было огромное афинское войско, собранное воедино в то время, когда государство было еще в полном цвете сил и не пострадало еще от болезни. Действительно, одних афинских граждан было не меньше десяти тысяч гоплитов (не считая тех трех тысяч, которые находились у Потидеи); вместе с ними выступило из Аѳин не менее трех тысяч тяжеловооруженных метеков. (3) Остальное войско состояло из значительного числа легковооруженных. Опустошив бо́льшую часть территории мегарян, аѳиняне возвратились. Впоследствии во время войны аѳиняне совершали другие вторжения в Мегариду ежегодно то с конницей, то со всем войском, пока не взяли Нисеи.[47]
32. В конце той же летней кампании аѳиняне обратили в укрепление Аталанту, остров подле Локриды Опунтской, до того времени необитаемый, с целью воспрепятствовать пиратам, выплывающим из Опунта и остальной Локриды, разорять Евбею. Вот что произошло в эту летнюю кампанию после отступления пелопоннесцев из Аттики.
33 В следующую за тем зимнюю кампанию акарнан Еварх, желая возвратиться в Астак,[48] уговорил коринѳян прибыть к нему на сорока кораблях с полугорами тысячами гоплитов и возвратить его на родину; сам он также собрал кое-какое наемное войско. Начальствовали над войском Евфамид, сын Аристонима, Тимоксен, сын Тимократа и Евмах, сын Хрисида. (2) Коринѳяне прибыли на кораблях и вернули Евмаха в Астак. Они желали завладеть некоторыми береговыми пунктами и остальной части Акарнании, сделали попытку, но безуспешно,
и отплыли домой. (3) На обратном пути они держались близко к Кефаллении, высадились в земле краниев и, будучи введены ими в обман каким-то договором, потеряли несколько своих воинов при неожидан-ном нападении краниев; жестоко теснимые неприятелем, коринѳяне вышли в открытое море и возвратились домой.
34. В ту же зимнюю кампанию аѳиняне, согласно обычаю предков, следующим образом совершили на государственный счет погребение первых воинов, павших в этой войне. (2) За три дня до похорон они соорудили подмостки и там выставили останки павших воинов; каждый аѳинянин делал приношения своим родственникам, какие хотел. (3) Во время выноса десять колесниц двигались с кипарисовыми гробами, по одному на каждую филу; кости каждого находились в гробу той филы, к которой покойник принадлежал. Несли еще одно пустое ложе, приготовленное для погибших без вести, останки которых не могли отыскать для погребения. (4) В процессии участвовали все желающие, горожане и иноземцы; у могилы присутствовали и женщины, родственницы покойников, плакальщицы. (5) Гробы поставлены были на государственное кладбище, находящееся в красивейшем городском предместье, где всегда хоронили павших в войне; исключение было сделано для убитых при Мараѳоне: так как доблесть последних признана была выдающеюся, то их и похоронили на месте сражения. (6) Когда останки были засыпаны, выбранное государством лицо, по общему признанию обладавшее выдающимся умом и занимавшее высокое положение в государстве, произносит над усопшими подобающее похвальное слово, после чего все и расходятся. (7) Так совершаются похороны, и в течение всей войны аѳиняне, при каждом подобном погребении, соблюдали этот порядок. (8) Для произнесения речи над первыми павшими воинами в этой войне выбран был Перикл, сын Ксанѳиппа. Когда пришло время, он выступил вперед от места погребения, взошел на высокую трибуну, чтобы голос его был слышен возможно дальше в толпе, и произнес следующую речь.
35. "Большинство уже говоривших с этого места воздает похвалы тому, кто прибавил к погребальному обряду произнесение похвального слова, так как действительно прекрасно произносить такое слово при погребении павших в войнах. Мне казалось бы достаточным, чтобы людям, проявившим доблесть на деле, и почести оказывались на деле, что сделано, как вы видите, и теперь настоящими похоронами, совершенными на счет государства; но мне казалось бы недостаточным ставить оценку доблести многих людей в зависимость от одного человека на том основании, что ему все равно поверят, хорошо ли он скажет или не вполне хорошо. (2) Трудно соблюсти меру в словах там, где уверенность в истине сказанного с трудом лишь становится прочною. В самом деле, слушателю, во все посвященному и благосклонно настроенному, оценка заслуг может показаться недостаточною сравнительно с тем, что ему желательно слышать и что ему известно; напротив, слушатель несведущий, из чувства зависти может подумать, что некоторые заслуги и преувеличены, коль скоро они в том или ином отношении превосходят его собственные природные силы. Ведь похвалы, воздаваемые другим, терпимы в той только мере, в какой каждый из слушателей сознает себя способным сам совершить те дела, о которых он слышит; то, что́ в похвалах превосходит эту меру, возбуждает в слушателях зависть и недоверие. (3) Но так как люди старого времени признали обычай этот[49] прекрасным, то и я обязан подчиниться ему и попытаться по мере возможности удовлетворить желаниям и ожиданиям каждого из вас".
36. "Я начну прежде всего с предков, потому что и справедливость и долг приличия требуют воздавать им при таких обстоятельствах дань воспоминания. Ведь они всегда и неизменно обитали в этой стране[50] и, передавая ее в наследие от поколения к поколению, сохранили ее благодаря своей доблести свободною до нашего времени. (2) И за это они достойны похвалы, а еще достойнее ее отцы наши, потому что к полученному ими наследию они не без трудов приобрели то могущество, которым мы располагаем теперь, и передали его нынешнему поколению. (3) Дальнейшему усилению могущества содействовали, однако, мы сами, находящиеся еще теперь в цветущем зрелом возрасте. Мы сделали государство вполне и во всех отношениях самодовлеющим и в военное и в мирное время. (4) Что касается военных подвигов, благодаря которым достигнуты были отдельные приобретения, то среди людей, знающих это, я не хочу долго распространяться на этот счет и не буду говорить о том, с какой энергией мы или отцы наши отражали вражеские нападения варваров или эллинов. Я покажу сначала, каким образом действуя мы достигли теперешнего могущества, при каком государственном строе и какими путями мы возвеличили нашу власть, а затем перейду к прославлению павших. По моему мнению, о всем этом уместно сказать в настоящем случае, и всему собранию горожан и иноземцев полезно будет выслушать мою речь".
37. "Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим потому, что он зиждется не на меньшинстве,[51] а на большинстве их. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. (2) Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. (3) Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними, и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время, в особенности прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи написанными, влекут общепризнанный позор.[52] 38. Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние. (2) Сверх того, благодаря обширности нашего города к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли. 39. В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь несокрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее с не меньшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. (2) И вот доказательство этому; лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние. (3) Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. (4) Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. 40. Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у нас непостыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом. (2) Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно оценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступить к исполнению необходимого дела без предварительного уяснения его речами. (3) Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает отвагу, размышление же нерешительность. Самыми сильными натурами должны, по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы и сладости жизни, и когда это не заставляет их отступать перед опасностями. (4) Равным образом, в отношениях человека к человеку мы поступаем противоположно большинству: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу, более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. (5) Мы одни оказываем благодеяния безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе. 41. Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство - центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется, приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности, и, выполняя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя самодовлеющего состояния. (2) Что все сказанное не громкие слова по поводу настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам. (3) Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживает испытание выше толков о нем;[53] только одно наше государство не будит негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения их такими людьми,[54] не вызывает упрека у подчиненных, что они будто бы покоряются людям, недостойным владычествовать. (4) Создав могущество, подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем минутное наслаждение своими песнями, в то время как истина, основанная на фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла. (5) В борьбе за такое-то государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему верными, и каждому из оставшихся в живых подобает желать трудиться ради него".
42. "Я и распространялся-то так долго о положении нашего государства с целью показать вам, что мы и враги наши, не имеющие у себя ничего подобного, ведем борьбу за неравное, и фактическими доказательствами подкрепить хвалу тем, над которыми я говорю теперь. (2) Важнейшее уже сказано, потому что доблести этих[55] и им подобных украсили наше государство всем тем, что я прославил здесь, и немного найдется эллинов, дела которых, как этих граждан, соответствовали бы похвале их. Мне кажется, постигший этих воинов конец впервые обнаружил и окончательно засвидетельствовал их мужество. (3) Ведь справедливость требует, чтобы прочие недостатки людей заглаживались мужественною доблестью их в войнах за отечество: добром они стирают зло и целому государству они больше приносят пользы, нежели повредили ему своими личными недостатками. (4) Между тем ни один из этих воинов не предпочел дальнейшего наслаждения богатством и не показал себя робким в надежде, что он мог бы еще избавиться от бедности и разбогатеть, и не уклонился от опасности. Отмстить врагу для них было желательнее этих благ, идти на опасности они признавали делом самым прекрасным и пожелали ценою этой опасности врагу отмстить, а от предстоящих им благ отказаться. На долю надежды они оставили неверность успеха, в действительной же борьбе лицом к лицу с опасностью они считали долгом полагаться только на собственные силы. Они предпочли, отражая врага, пострадать, нежели уступить и тем спасти себе жизнь. Они избегли позорящей молвы, спасли дело своею смертью и в кратчайший роковой момент расстались с жизнью, преисполненные не столько страха, сколько славы"[56].
43. "Столь достойными государства оказались эти воины. Оставшимся в живых следует молиться о более безопасном для них исходе, но они должны решиться проявлять нисколько не меньшую отвагу по отношению к врагам. Не обращайте внимания на то, что вы слушаете теперь только речи о преимуществах мужества; иной может распространяться о них с излишнею обстоятельностью, хотя вы и сами знаете это не хуже его, и будет вычислять все блага, какие приносит с собой отражение врагов. Напротив, вы обязаны ежедневно на деле взирать на могущество государства и полюбить его, и, если оно покажется вам великим, имейте в виду, что его стяжали люди отвагою, умением принимать надлежащие меры, люди, руководившиеся в сражениях чувством чести. Если в предприятиях и они терпели в чем-нибудь неудачу, они не считали позволительным лишать государство своей доблести и приносили в жертву ему прекраснейший взнос.[57] (2) Они отдавали ради общего дела свою жизнь, и за то для себя лично они стяжали нестареющую похвалу и почетнейшую могилу, не столько эту, в которой они покоятся теперь, сколько ту, где слава их остается незабвенною, именно в каждом слове, в каждом деянии потомков. (3) Могилою знаменитых людей служит вся земля, и о них свидетельствуют не только надписи на стелах[58] в родной стране. Не столько о самих подвигах, сколько о мужестве незаписанное воспоминание вечно живет в каждом человеке и не в родной его земле. (4) Соревнуйте этим воинам, считайте счастьем свободу, а свободою мужество, и потому не озирайтесь перед военными опасностями. (5) Не тем несчастным, у которых нет надежды на счастливую долю, более справедливо не щадить своей жизни, но и тем, которым предстоит еще опасность обратной перемены в жизни[59] и для которых в случае поражения наступят очень большие изменения.[60] (6) Для человека гордого тягостнее оскорбление, связанное с трусостью, нежели смерть, становящаяся нечувствительною, когда на нее идут мужественно и вместе с тем с надеждою на общее благо".
44. "Вот почему, присутствующие здесь родители павших ныне воинов, не горевать я буду о вас, а утешать вас. Вы ведь знаете, при каком многообразном стечении обстоятельств воспитались вы; вы понимаете, что счастье бывает уделом того, кто, подобно этим воинам, кончит дни свои благопристойнейшею смертью, того, кто, подобно вам, скорбит благороднейшею скорбью, того, наконец, кому отмерено было и жить счастливо и столь же счастливо умереть. (2) Я сознаю, конечно, трудность убеждать вас, потому что вы часто будете вспоминать о своих детях при виде счастья других людей, которым некогда и сами вы гордились; скорбят о лишении не тех благ, которых никто не испытал, но о том благе, к которому привыкли и которого больше нет. (3) Однако находящиеся в том возрасте, когда еще могут быть дети, должны укреплять себя надеждою на других потомков. Будущие дети дадут некоторым возможность забыть о тех, кого уже нет, а государству они принесут двоякую пользу: не уменьшится его население и не умалится его безопасность. Ведь невозможно с равным правом обсуждать дела тем гражданам, которые в одинаковой же мере не подвергались бы опасности потерять своих детей. (4) Все же, перешедшие за этот возраст,[61] считайте своей прибылью ту бо́льшую часть вашей жизни, которую вы провели в счастье; считайте, что вам осталось жить недолго, и облегчайте свою скорбь доброю славою павших сыновей. Не стареет только жажда славы, и в дряхлом возрасте услаждает не столько стяжание, как утверждают иные, сколько почет. 45. Присутствующим же здесь сыновьям и братьям павших, я вижу, предстоит великое состязание (обыкновенно всякий хвалит того, кого нет более); если бы вас, при избытке вашей доблести, не то что приравняли к павшим, но поставили только немного ниже их, и то хорошо: людям при жизни завидуют соперники, а сошедшие
с пути пользуются благорасположением, не нарушаемым никаким соревнованием. (2) Если я должен упомянуть и о доблести женщин, которые останутся теперь вдовами, то я выскажу все в кратком увещевании: быть не слабее присущей женщинам природы - великая для вас слава, особенно если возможно менее громко говорят о ней в среде мужчин в похвалу или порицание".
46. "В своей речи, произнесенной по требованию обычая, я сказал все, что́ считал целесообразным. Что касается действительного чествования, то погребаемые частью уже почтены; кроме того, с этого дня государство будет содержать детей их до их возмужалости на государственный счет, тем самым присуждая полезный венок за участие в славной борьбе и умершим, и оставшимся в живых; в том государстве граждане наиболее доблестны, которое назначает за доблесть высшую награду. (2) Теперь, оплакав каждый своих родных, расходитесь".
47. Таковы были похороны, совершенные в эту зимнюю кампанию. С окончанием ее кончился и первый год этой войны. (2) В самом начале летней кампании пелопоннесцы и союзники их вторглись в Аттику с двумя третями своего войска так же, как и в первый раз.[62] Во главе их находился царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Пелопоннесцы расположились в Аттике и стали опустошать поля. (3) Немного дней пробыли они в Аттике, как появились первые признаки болезни среди аѳинян. Говорят, и раньше она захватила многие местности, Лемнос и другие пункты; но столь свирепой чумы и такой смертности людей, насколько помнится, не было еще нигде. (4) Дело в том, что врачи были бессильны: первое время они лечили, не зная характера болезни, и чаще всего умирали сами, чем более входили в соприкосновение с больными; да и вообще всякое человеческое искусство было бессильно против болезни. Сколько люди ни молились в храмах, сколько ни обращались к оракулам и тому подобным средствам, все было бесполезно; наконец, одолеваемые бедствием люди оставили и это. 48. Как говорят, с самого начала болезнь появилась в Эѳиопии, что за Египтом, потом спустилась она в Египет и Либию и охватила бо́льшую часть владений персидского царя. (2) На Аѳины болезнь обрушилась внезапно и прежде всего поразила жителей Пирея, почему аѳиняне и говорили, будто пелопоннесцы отравили там цистерны; водопроводов в то время в Пирее еще не было. Впоследствии болезнь достигла и верхнего города, и люди стали умирать уже в гораздо большем числе. (3) Пускай всякий говорит об этой болезни по своему разумению, врач ли он, или обыкновенный человек; пускай каждый рассуждает, от чего она произошла, о причинах, которые, по его мнению, производили такое сильное изменение в состоянии здоровья. Я же изложу только, какова была эта болезнь, и укажу те симптомы ее, при виде которых, если она когда-нибудь повторится, всякий будет в состоянии, имея хоть кое-какие предварительные сведения, распознать ее; все это я укажу, потому что сам болел и лично наблюдал других, страдавших тою же болезнью.[63]
49. Все были согласны в том, что год этот в отношении прочих болезней был самый здоровый; если же кто перед тем и заболевал чем-нибудь, всякая болезнь разрешалась чумою. (2) Остальных, кто был здоров, без всякой видимой причины внезапно схватывал прежде всего сильный жар в голове, появлялась краснота и воспаление глаз; затем внутренние части, именно гортань и язык, тотчас затекали кровью, дыхание становилось неправильным и зловонным. (3) После этих симптомов наступало чиханье и хрипота, а немного спустя страдания переходили в грудь, что́ сопровождалось жестоким кашлем. Когда болезнь бросалась на желудок, она производила тошноту, и затем следовали все виды извержения желчи, обозначаемые у врачей особыми именами, причем испытывалось тяжкое страдание. (4) Дальше большинство больных подвергалось икоте без извержений, что́ вызывало сильные судороги, которые у одних прекращались тотчас, у других продолжались еще долгое время. (5) Тело на ощупь не было слишком горячим, оно не бледнело, но было красноватое, синело, и на нем высыпали пузырьки и нарывы. Больной так горел, что не мог выносить прикосновения самой легкой шерстяной одежды, холщевых покровов и т. п., а раздевался донага и с особенною приятностью кидался в холодную воду. Многие, лишенные ухода, мучимые неутолимой жаждой, бросались в колодцы. И безразлично было, пил ли кто много или мало. Невозможность успокоиться и бессонница угнетали больного непрерывно. (6) Пока болезнь была во всей силе, тело не ослабевало, но сверх ожидания боролось со страданиями, так что больные большею частью умирали от внутреннего жара на седьмой или на девятый день, все еще несколько сохраняя силы. Если больной переживал эти дни, болезнь спускалась на живот, там образовывалось сильное нагноение, сопровождавшееся жестоким поносом, и большинство больных, истощенные им, затем умирали. (7) Зародившись прежде всего в голове, болезнь проходила по всему телу, начиная сверху; а если кто переживал самое тяжелое состояние, то болезнь давала себя знать поражением конечностей. (8) Поражению этому подвергались детородные части, пальцы рук и ног, и многие с выздоровлением теряли эти члены, а некоторые лишались и зрения. Были и такие, которые тотчас по выздоровлению забывали решительно обо всем и не узнавали ни самих себя, ни своих близких. 50. Что характер этой болезни превосходит всякое описание, видно, между прочим, уже из того, что она поражала каждого с такою силою, которой не могла сопротивляться человеческая природа. А что болезнь эта представляла собою нечто необыкновенное, яснее всего видно из следующего: все птицы и четвероногие, питающиеся трупами, - многие трупы оставались без погребения, - или не приближались к ним или, отведав их, погибали. (2) Доказательством этого служит то, что эта порода птиц на глазах у всех исчезла, и их не видно было ни подле трупов, ни в каком другом месте. Еще больше такое действие трупов[64] замечалось на собаках, так как они живут при людях. 51. Таков был общий характер болезни, причем мы опустили много других особенностей, какими она отличалась у отдельных больных. Никакою другою из обычных болезней люди в то время не болели; если же какая болезнь и появлялась, то разрешалась она чумою. (2) Умирали и те, за которыми не было ухода, равно как и те, которых окружали большими заботами. Не нашлось, можно сказать, решительно ни одного врачебного средства, употребление которого должно было бы помочь больному: что́ шло на пользу одному, то вредило другому. (3) Никакой организм, был ли он крепкий или слабый, не в силах был выдержать болезнь: она захватывала всех безразлично при каком бы то ни было образе жизни. (4) Самым же ужасным во всем этом бедствии был упадок духа (лишь только чувствовалось недомогание, заболевшие теряли надежду, отдавались скорее на произвол судьбы и уже не сопротивлялись болезни), а также и то, что при уходе друг за другом люди заражались, как и животные, и умирали. Наибольшая смертность происходила именно от заразы. (5) А если иные из страха и не желали приближаться друг к другу, то погибали в одиночестве. Так опустело множество домов по недостатку лиц, которые ухаживали бы за больными. Если же иные и приближались к больным, то погибали сами, больше всего люди, желавшие оказать какую-либо услугу другому. Из чувства чести они не щадили себя и посещали друзей, когда даже члены семьи под конец покидали своих, истомленные горем по умирающим и удрученные ужасным бедствием. (6) Больше сострадания к умирающим и больным обнаруживали оправившиеся от болезни, потому что они сами испытали ее раньше и были уже в безопасности: вторично болезнь, по крайней мере с смертельным исходом, не постигала никого. Благословляемые другими, они сами от чрезвычайной радости в настоящем легко предавались некоторой надежде на то, что в будущем никогда больше никакая болезнь не будет для них смертельною. 52. В довершение к постигшему бедствию аѳиняне были угнетены еще скоплением народа с полей в город, особенно пришельцы. (2) Так как домов не доставало и летом они жили в душных хижинах, то и умирали при полнейшем беспорядке; умирающие лежали один на другом, как трупы, или ползали полумертвые по улицам и около всех источников, мучимые жаждою. (3) Святыни, где расположились в палатках пришельцы, полны были трупов, так как люди умирали тут же. Так как болезнь слишком свирепствовала, люди, не зная, что́ с ними будет, перестали уважать и божеские, и человеческие установления. (4) Все обряды, какие соблюдались раньше при погребении, были попраны, и каждый совершал похороны, как мог. Многие, раньше уже похоронившие немало своих, прибегли к непристойным похоронам за отсутствием необходимых принадлежностей для погребения: одни клали своего покойника на чужой костер и поджигали его прежде, чем появлялись те, которыми костер был сложен; иные бросали принесенного покойника сверху на костер в то время, как сожигался на нем другой труп, и затем удалялись. 53. И в других отношениях болезнь прежде всего послужила для государства началом дальнейшего попрания законов. Теперь каждый легче отваживался на такие дела, какие прежде скрывались во избежание нареканий в разнузданности: люди видели, с какою быстротой происходила перемена с богачами, как внезапно умирали они, и как люди, ничего прежде не имевшие, тотчас завладевали достоянием покойников. (2) Поэтому все желали поскорее вкусить чувственных наслаждений, считая одинаково эфемерными и жизнь, и деньги. (3) Никто не имел охоты заранее переносить страдания ради того, что́ представлялось прекрасным, так как неизвестно было, не погибнет ли он прежде, чем достигнет этого прекрасного. Что было приятно в данную минуту и во всех отношениях полезно для достижения этого приятного, то считалось и прекрасным и полезным. (4) Людей нисколько не удерживал ни страх пред богами, ни человеческие законы, так как они видели, что все гибнут одинаково, и потому считали безразличным, будут ли они чтить богов, или не будут; с другой стороны, никто не надеялся дожить до той поры, когда понесет по суду наказание за свои преступления. Гораздо более тяжким приговором считался тот, который висел уже над головою, а потому казалось естественным прежде, чем он постигнет, насладиться хоть чем-нибудь от жизни.
54. Вот какого рода бедствие обрушилось на аѳинян и угнетало их в то время, когда и внутри города умирали люди, и за стенами его опустошались поля. (2) В несчастий, что́ и естественно, вспомнили и о следующем стихе, по словам стариков с древнего времени звучавшем так: (3) "Наступит дорийская брань и чума вместе с нею". Между людьми возник спор, что в этом стихе древними названа не чума, а голод. При настоящих обстоятельствах, разумеется, одержало верх то мнение, что в стихе названа чума, потому что люди приурочивали свои воспоминания к переживаемым бедствиям. Я же полагаю, что если когда-нибудь после этой войны вспыхнет другая дорийская война и с нею совпадет голод, то, по всему вероятию, тйк и будут читать этот стих. (4) С другой стороны, сведущие в том люди вспоминали изречение оракула,[65] данное лакедемонянам, когда на вопрос, обращенный к божеству,[66] следует ли воевать, оно изрекло им, что они одержат победу, если будут воевать с полным напряжением сил, и объявило, что само будет содействовать им.[67] (5) Высказывалось предположение, что события оправдали это изречение, так как за вторжением пелопоннесцев немедленно началась чума. В Пелопоннес болезнь не проникла, по крайней мере, в такой силе, чтобы стоило говорить о том; больше всего она охватила Аѳины, а затем и другие местности, гуще всего заселенные. Так было с чумою.
55. По опустошении равнины пелопоннесцы прибыли в землю, именуемую Паралом, и дошли до Лаврия, где находятся серебряные рудники аѳинян. Прежде всего они разорили ту часть этой земли, которая обращена к Пелопоннесу, потом обращенную к Евбее и Андросу. (2)Перикл, и в то время бывший стратегом, оставался при том же мнении, что и во время первого вторжения пелопоннесцев, именно, что аѳиняне не должны выходить против неприятеля.[68]
56. В то время как пелопоннесцы находились еще на равнине, Перикл до появления их в приморской области снаряжал сто кораблей к нападению на Пелопоннес и по окончании приготовлений вышел в открытое море. (2) На корабли он взял с собою четыре тысячи афинских гоплитов и триста человек конницы на судах, приспособленных к перевозке лошадей; тогда впервые сделаны были такие суда из старых кораблей. Вместе с аѳинянами выступили в поход хиосцы и лесбосцы на пятидесяти кораблях.[69] (3) Когда это афинское войско отчалило, оно оставило позади себя пелопоннесцев в приморской области Аттики. (4) По прибытии к Эпидавру в Пелопоннесе аѳиняне опустошили бо́льшую часть полей его, напали на город и возымели было надежду взять его, но не успели в этом. (5) Отплыв от Эпидавра, они опустошили области Трозенскую, Галийскую и Гермионскую - все это прибрежные земли Пелопоннеса. (6) Снявшись оттуда, аѳиняне прибыли в Прасии, приморский городок Лаконики, опустошили часть его полей, а самый городок взяли и разорили; после этого они возвратились домой. В Аттике аѳиняне не застали уже пелопоннесцев: последние отступили.
57. Все время, пока пелопоннесцы находились в земле аѳинян, а последние были в морском походе, болезнь истребляла аѳинян и в войске, и в городе. Поэтому и пошли речи о том, что пелопоннесцы, узнав от перебежчиков о появлении в городе болезни - да они и сами часто видели похороны - испугались и поспешили покинуть афинскую землю. (2) В это вторжение они дольше всего оставались в Аттике и опустошали всю страну. Действительно, они пробыли в Аттике около сорока дней.
58. В ту же летнюю кампанию Гагнон, сын Никия, и Клеопомп, сын Клиния, товарищи Перикла по стратегии, взяли с собой войско, которое было в распоряжении у Перикла, и немедленно пошли в поход против халкидян Ѳракийского побережья и против Потидеи, все еще находившейся в осаде.[70] По прибытии на место они придвинули машины к Потидее и употребили все средства для того, чтобы взять ее. (2) Но это им не удалось, и вообще они не имели успеха, соответствующего их приготовлениям; дело в том, что появившаяся здесь болезнь поставила аѳинян в крайне тягостное положение, истребляя их войско, так что и прежде находившиеся здесь афинские воины,[71] до того здоровые, заразились болезнью от отряда Гагнона, Формиона, и тысячи шестисот
воинов не было больше в земле халкидян.[72] (3) Таким образом, Гагнон возвратился на своих кораблях в Аѳины, потеряв от болезни в течение сорока дней полторы тысячи гоплитов из четырех тысяч. Прежние воины оставались на месте и продолжали осаду Потидеи.
59. После вторичного вторжения пелопоннесцев, когда поля аѳинян были во второй раз опустошены, а наряду с этим угнетала их болезнь и война, у аѳинян изменилось настроение. (2) С одной стороны, они стали обвинять Перикла за то, что он склонил их к войне и что через него они подверглись несчастиям; с другой, они склонны были заключить мир с лакедемонянами и послали к ним несколько послов, но ничего не достигли. Чувствуя себя беспомощными во всех отношениях, аѳиняне стали нападать на Перикла. (3) Перикл замечал недовольство аѳинян ввиду создавшегося положения дел, видел, что они во всем поступают так, как он ожидал. Поэтому, будучи еще стратегом, он созвал народное собрание с целью ободрить аѳинян, смирить их раздражение, смягчить и успокоить. Выступив в народном собрании, он произнес следующую речь.
60. "Я ждал от вас раздражения против меня, и мне известны его причины; поэтому я и созвал народное собрание для того, чтобы кое-что напомнить вам и упрекнуть вас, так как ваше негодование и ваша уступчивость перед несчастиями не имеют до известной степени основания. (2) Я держусь того мнения, что благополучие целого государства, если оно идет по правильному пути, более выгодно для частных лиц, нежели благополучие отдельных граждан при упадке всего государства в его совокупности. (3) Ведь если гражданин сам по себе благоденствует, между тем как отечество разрушается, он все равно гибнет вместе с государством; напротив, если гражданин чувствует себя несчастным, то в благоденствующем государстве он гораздо скорее может найти свое спасение. (4) Итак, если государство способно нести на себе несчастия отдельных лиц, каждый же гражданин, в отдельности взятый, не в состоянии выносить несчастий государства, то разве не следует всем нам помогать ему? И разве позволительно поступать так, как вы поступаете теперь, именно: будучи поражены домашними неудачами, вы упускаете из виду спасение государства и обвиняете меня, посоветовавшего войну, а вместе и себя самих, потому что вы же согласились со мною? (5) Вы негодуете на такого человека, как я, который, я думаю, не хуже всякого другого понимает, что́ следует делать, умеет выяснить это, любит государство и свободен от корыстолюбия. (6) Ведь кто знает что-либо и не умеет ясно научить этому другого, тот находится в равном положении с тем, который лишен всякого понимания; кто владеет тем и другим,[73] но не благорасположен к государству, тот все равно не в состоянии предложить ничего подходящего; если при этом есть и благорасположение, но человек поддается подкупу, то за одни деньги он может продать все. (7) Если вы убеждены, что я обладаю этими свойствами хоть в немного большей степени, нежели другие,[74] и, по моему совету, начали войну, то теперь незаслуженно обвиняете меня, будто я поступил неправильно. 61. Действительно, кому при общем благополучии предстоит выбор,[75] то начать войну большое безумие. Но если необходимо было или, уступив, немедленно покориться другим,[76] или ценою опасности спасти себя, то больше заслуживает упрека тот, кто бежит от опасности, а не тот, кто идет на нее. (2) Я остаюсь тем же и не схожу со своей позиции, вы же изменяете себе, так как, пока вас не коснулась беда, вы слушались меня, когда же вас постигла неудача, вы раскаиваетесь. Мои доводы кажутся вам ошибочными вследствие вашего слабодушия, потому что каждый из вас теперь же чувствует горестные последствия,[77] а о пользе у всех вас отсутствует ясное представление. После того как дела приняли решительную перемену, к тому же внезапно, дух ваш принижен, чтобы оставаться при прежнем решении. (3) В самом деле, внезапность и неожиданность событий, обманувших к тому же бо́льшую часть расчетов, порабощает рассудок; это и случилось с вами ввиду всех других бедствий, особенно же чумы. (4) Однако вам, гражданам великого государства, воспитанным в соответствующих его величию принципах, должно стремиться противиться самым тяжким несчастиям и не затмевать вашего достоинства: люди одинаково осуждают того, кто из трусости оказывается ниже присущей ему славы, и ненавидят того, кто по смелости домогается несоответствующей ему славы. Вы должны, забыв личные невзгоды, добиваться спасения государства".
62. "Для нас должно бы быть достаточно и тех доводов, какими я при других случаях многократно доказывал несостоятельность ваших подозрений, будто мы не одержим победы, как бы ни была трудна и продолжительна война.[78] Теперь я разъясняю вам еще одно преимущество касательно громадности средств для поддержания вашего владычества; мне кажется, вы никогда не принимали его в соображение, да и я недостаточно указывал на него в прежних речах. Не говорил бы я о нем и теперь, не желая давать повода к излишнему хвастовству, если бы я не видел, что вы испуганы без достаточных оснований. (2) Дело в том, что вы считаете себя владыками только над союзниками; я же утверждаю, что из двух элементов, явно предоставленных в пользование человеку, суши и моря, над одним вы являетесь в полном смысле слова настоящими господами, и не только на том пространстве, на каком пользуетесь им теперь, но и дальше, если бы пожелали. И в настоящее время нет такого царя, нет ни одного народа, которые были бы в состоянии задержать плавание вашего флота при его теперешнем оборудовании. (3) Могущество это так велико, что в сравнение с ним не может идти польза, приносимая домами и полями, потерю которых вы считаете для себя столь тяжелою. Вам надлежит огорчаться из-за них не больше, как из-за потери какого-либо садика или блестящего предмета роскоши; в сравнении с вашим могуществом вы должны считать потери эти ничтожными и сознавать, что со свободою, если мы постараемся спасти ее, легко все это восстановить. Напротив, если мы покоримся чужой власти, то умалятся, как обыкновенно бывает, и те блага, которые приобретены раньше. В том и другом отношении нам не подобает оказаться хуже отцов наших, которые не от других получили это достояние, но, приобретя его своими трудами, сохранили его в целости и передали нам; постыднее потерять то, что́ имеешь, нежели потерпеть неудачу в деле приобретения чего-либо. Нам следует мужественно идти на врагов, не только с гордостью,[79] но и с презрением.[80] (4) Дело в том, что кичливость бывает и в трусе, если невежеству помогает счастливый случай; самоуверенность же свойственна тому, кто сознательно уверен в превосходстве над врагом, - а эта уверенность и есть у нас. (5) При одинаковой удаче мужество укрепляется сознанием, основанным на высокой самоуверенности, ищущим опоры не столько в надежде, сила которой сказывается при безвыходности положения, сколько в правильной оценке имеющихся налицо средств, чем обеспечивается более надежное предвидение будущего. 63. Вам надлежит оказывать содействие тому почетному положению, которое занимает наше государство благодаря своему могуществу, которым вы все гордитесь, и или не уклоняться от трудов, или вовсе не гнаться за почетом. Не думайте, что борьба идет только об одном, о рабстве вместо свободы; она идет о потере власти и об опасности, угрожающей вам за ненавистное ваше
владычество.[81] (2) Отрекаться от власти вам нельзя, хотя иные из страха и праздности и разыгрывают теперь роль честных людей; ведь власть ваша имеет уже вид тирании; захватить ее считается несправедливостью,
отказаться от нее опасно.[82] (3) Подобного рода люди[83] скоро погубили бы государство, если бы им удалось склонить на свою сторону других граждан, или если бы они устроили для себя где-либо автономное государство. Миролюбивая политика, если она не соединяется с энергией, не спасает государства; свободная от опасностей покорность полезна не в государстве господствующем, а в подчиненном".
64. "Не давайте совращать себя подобным гражданам и не негодуйте на меня, хотя неприятель вторгся к нам и причинил вред, какого естественно было ожидать, раз вы не захотели покориться ему: ведь вы сами вместе со мною решились воевать. Правда, сверх того, что́ мы ждали, постигла нас и болезнь, единственное обстоятельство, превысившее всякие предположения. И я знаю, что отчасти именно эта болезнь и усиливает еще вашу ненависть против меня. Но это несправедливо: ведь не стали бы вы вменять в заслугу мне какой-либо вашей удачи, если бы она случилась вопреки расчету. (2) То, что́ исходит от божества, следует принимать с сознанием его неотвратимости, а то, что́ причинено врагами, - с мужеством. Это было в обычаях нашего государства раньше, и вы не должны служить тут помехою. (3) Сознайте, что государство наше пользуется величайшею славою у всех людей за то, что оно не склоняется перед несчастиями, что в войнах оно потеряло множество людей и потратило много труда, что оно до сих пор располагает величайшим могуществом, память о котором сохраняется вечно у потомков, если даже мы теперь слегка и уступим: всему в природе свойственно и убывать. Останется память о том, что мы, эллины, имели под своей властью наибольшее число эллинов и в жесточайших войнах устояли как против отдельных врагов, так и против всех сил их в совокупности, что мы занимали город богатейший во всех отношениях и величайший. (4) И если нерадивый может порицать все это, то жаждущий деятельности сам будет соревновать нам, а не приобретший столько, как мы, будет нам завидовать. (5) Что нас в настоящее время ненавидят и тяготятся нами, это общая участь всех, которые изъявили притязание господствовать на другими. Но кто стремится к высшему, тем самым навлекая на себя зависть, тот поступает правильно. И в самом деле,
ненависть держится недолго, блеск же в настоящем и слава в будущем вечно остаются в памяти людей. (6) И вы в ожидании прекрасного будущего, лишь бы непостыдно было настоящее, теперь же завоюйте своею энергией блеск и славу. С лакедемонянами не вступайте в переговоры и не показывайте вида, будто нынешние невзгоды тяготят вас; те государства и частные лица обладают наибольшей мощью, помыслы которых нисколько не омрачаются бедствиями, но которые на деле проявляют самое упорное сопротивление".
65. Такою речью Перикл старался парализовать раздражение аѳинян против него и отвратить их внимание от бедствий настоящего. (2) Аѳиняне в своей политике следовали его внушениям, не отправляли больше послов к лакедемонянам и энергичнее обратились к военным действиям; но в их частной жизни несчастья их огорчали, простой народ потому, что он потерял и то немногое, что́ имел, людей богатых потому, что они лишились прекрасного состояния, заключавшегося в великолепных домах, расположенных на территории Аттики, драгоценной утвари, а больше всего потому, что вместо мира у них была война. (3) Все-таки общее раздражение граждан против Перикла прошло тогда только, когда они оштрафовали его денежной пеней. (4) Вскоре после того - так обыкновенно поступает толпа - они, однако, снова выбрали его в стратеги, доверили ему все государственные дела: каждый был уже менее чувствителен к личному горю, а для нужд общегосударственных Перикл считался самым драгоценным человеком. (5) И действительно, пока он стоял во главе государства в мирное время, он руководил им с умеренностью и вполне охранил его безопасность. Государство достигло при Перикле наивысшего могущества, а когда началась война, он и в то время, очевидно, предусмотрел всю ее важность. (6) Войну он пережил всего на два года и шесть месяцев, и, когда умер,[84] предвидение его относительно войны обнаружилось еще в большей степени. (7) В самом деле, Перикл утверждал, что аѳиняне выйдут из войны победителями, если будут держаться спокойно, заботиться о флоте, не стремиться в войне к расширению своего владычества, не подвергать город опасности. Аѳиняне, однако, во всем этом поступили как раз наоборот. Кроме того, в других делах, которые не имели отношения к войне, они вели политику во вред себе и союзникам под влиянием личного честолюбия и личной корысти; если бы их предприятия удались, они принесли бы с собою почет и выгоды скорее частным лицам, а происшедшие в них неудачи были пагубны государству именно для этой войны. (8) Происходило это от того, что Перикл, опираясь на свой престиж и ум, будучи, очевидно, неподкупнейшим из граждан, свободно сдерживал народную массу, и не столько она руководила им, сколько он ею. Благодаря тому что Перикл приобрел влияние не какими-либо неблаговидными средствами, он никогда не говорил в угоду массе, но мог, опираясь на свой престиж, даже кое в чем с гневом возражать ей. (9) Так, Перикл всякий раз, когда замечал в аѳинянах заносчивость и как следствие ее несвоевременную отвагу, смирял их своими речами, доводя их до страха; наоборот, когда он видел в аѳинянах неосновательную боязнь, он внушал им снова отвагу. По имени это была демократия, на деле власть принадлежала первому гражданину. (10) Преемники Перикла были, скорее, ю равны между собою; в то же время каждый из них, стремясь стать первым, угождал народу и предоставлял ему управление государством. (11) Вследствие этого, как обыкновенно бывает в государствах больших и владычествующих над другими, сделано было много ошибок; в том числе это относится и к сицилийской экспедиции. Поход этот не удался не столько вследствие ошибочного представления о тех, против кого шли аѳиняне, сколько от того, что, отправив войско, граждане не принимали дальнейших решений, полезных для отправившегося войска; в стремлении своем к руководительству народом вожди этого войска заняты были личными нареканиями и тем ослабляли войско и взаимными распрями впервые внесли смуту в государственные дела. (12) Однако, хотя аѳиняне потеряли в Сицилии бо́льшую часть флота и другие военные средства, а в городе происходили уже междоусобицы, в течение трех[85] [86] лет они выдерживали еще борьбу и с прежним врагом, и с действовавшими заодно с ним сицилийцами, а также с увеличившимся числом отпавших союзников, впоследствии же и с сыном персидского царя Киром, также примкнувшим к пелопоннесцам и снабжавшим их деньгами на флот. Аѳиняне сдались лишь после того, как силы их были сокрушены наступившими внутренними раздорами. (13) Вот насколько расчеты Перикла тогда[87] оказались даже ниже действительности, когда он предсказывал афинскому государству очень легкую победу в войне с одними пелопоннесцами.
66. В ту же летнюю кампанию лакедемоняне и союзники их с сотнею кораблей пошли войною на остров Закинѳ, расположенный в виду Элиды. Жители его, колонисты пелопоннесских ахеян, состояли в союзе с аѳинянами. Лакедемонян отправилось на кораблях тысяча гоплитов; навархом был спартиат Кнем. Сошедши с кораблей, они опустошили бо́льшую часть острова и, так как закинѳяне не покорялись, отплыли обратно.
67. В конце той же летней кампании коринѳянин Аристей, лакедемонские послы Анерист, Николай, Пратодам, тегеец Тимагор и частным образом аргивянин Поллис отправились в Азию к персидскому царю с целью попытаться уговорить его дать денег и вести войну с ним сообща. На пути они прибыли прежде всего во Ѳракию к Ситалку,[88] сыну Тереса, желая, если удастся, убедить его разорвать союз с аѳинянами и идти с войском к Потидее, где находилось занятое осадою афинское войско и куда они отправлялись, и потом, при содействии Ситалка, пройти на ту сторону Геллеспонта к Фарнаку, сыну Фарнабаза, который должен был проводить их к царю. (2) Находившиеся в то время у Ситалка афинские послы, Леарх, сын Каллимаха, и Аминиад, сын Филемона, просили сына Ситалка Садока, получившего права афинского гражданства, передать пелопоннесцев в их руки, чтобы отнять у них возможность переправиться к персидскому царю и помешать причинить вред государству, которое отчасти имело отношение теперь и к нему. (3) Садок склонился на просьбу послов, и когда те направлялись через Ѳракию к судну, на котором они рассчитывали переплыть Геллеспонт, он велел схватить их прежде, чем они сели на судно; для этого он послал вместе с Леархом и Аминиадом других людей и приказал передать послов аѳинянам. (4) Аѳиняне взяли их и переправили в Аѳины. По прибытии послов, аѳиняне опасались, как бы Аристей снова не убежал и не причинил им еще большего вреда, так как, по-видимому, он и раньше был виновником всего того, что́ случилось с Потидеей и Ѳракийским побережьем. Хотя послы и желали сделать какие-то заявления, аѳиняне в тот же день без суда умертвили их и бросили в яму. Так хотели они выместить на послах то, чему лакедемоняне подвергали афинских и союзных купцов, плававших на грузовых судах в пелопоннеских водах: лакедемоняне, захватив их, убили и бросили в ямы. Дело в том, что в начале войны лакедемоняне всех, кого только захватывали на море, умерщвляли как неприятелей, состояли ли они в войне на афинской стороне или соблюдали нейтралитет.
68. Около того же времени, в конце летней кампании, ампракиоты с собственным войском и с множеством двинутых ими в поход варваров пошли на Амфилохский Аргос и на остальную Амфилохию. (2) Началом враждебных отношений их с аргивянами послужило прежде всего следующее обстоятельство. (3) Амфилохский Аргос и остальную Амфилохию, что у Ампракийского залива, занял после Троянской войны возвратившийся домой и недовольный положением дел в Аргосе сын Амфиарая, Амфилох, который назвал местность по имени своей родины Аргосом. (4) Город этот был самым большим в Амфилохии, население его самое богатое. (5) Спустя много поколений жители города под давлением несчастий призвали переселиться к ним пограничных с Амфилохией ампракиотов, и эллинскому языку, на котором они говорят теперь, они научились от поселившихся с ними ампракиотов; остальные амфилохи - варвары. (6) С течением времени ампракиоты вытеснили аргивян и сами завладели их городом. (7) После этого амфилохи[89] отдались под покровительство акарнанов и сообща с ними призвали на помощь аѳинян, которые и отправили к ним тридцать кораблей со стратегом Формионом. По прибытии Формиона они силою взяли Аргос, ампракиотов[90] поработили, а Аргос заселили сообща амфилохи и акарнаны. (8) После этого впервые заключен был союз между аѳинянами и акарнанами.[91] (9) У ампракиотов сначала возникла вражда к аргивянам из-за порабощения их соплеменников; впоследствии, во время войны, они совершили упомянутый поход со своим войском, а также с хаонами и некоторыми другими соседними варварами. Явившись к Аргосу, ампракиоты овладели его полями, но, не будучи в состоянии взять города приступом, возвратились домой и разошлись каждый к своему племени. Вот что произошло в эту летнюю кампанию.
69. В следующую затем зимнюю кампанию аѳиняне отправили в пелопоннесские воды двадцать кораблей со стратегом Формионом. Из Навпакта, служившего операционным базисом, он наблюдал за тем, чтобы никого не выпускать из Коринѳа и Крисейского залива и не впускать туда. Шесть других кораблей со стратегом Мелесандром аѳиняне отрядили к берегам Карии и Ликии, чтобы взыскивать деньги с тамошних жителей и не допускать в море пелопоннесских пиратов, которые, отправляясь от берегов Карии и Ликии, тревожили торговые суда, выходившие из Фаселиды и Финикии и из тамошних материковых местностей. (2) Углубившись в материк Ликии с афинскими воинами, которые сошли с кораблей, и с союзниками, Мелесандр потерпел поражение в битве, погиб сам и потерял незначительную часть своего войска.
70. В ту же зимнюю кампанию потидеяне оказались не в состоянии долее выдерживать осаду.[92] Вторжения пелопоннесцев в Аттику нисколько не понуждали аѳинян отказаться от осады, между тем в съестных припасах у потидеян ощущался недостаток и, помимо многих других предметов, которые из нужды употреблялись в Потидее в пищу, некоторые потидеяне поедали даже друг друга. Поэтому потидеяне вступили в переговоры о сдаче с афинскими стратегами, которым поручена была осада Потидеи: с Ксенофонтом, сыном Еврипида, Гестиодором, сыном Аристоклида, и Фаномахом, сыном Каллимаха. (2) Аѳинские стратеги пошли на предложение, принимая во внимание лишения, испытываемые их войском в холодной местности; да и государство издержало уже
на осаду две тысячи талантов.[93] (3) Сдались потидеяне на следующих условиях: все они, вместе с детьми, женщинами и бывшим у них вспомогательным войском, должны выйти из города, мужчины с одним гиматием, женщины с двумя, и с небольшою определенною суммою денег на дорогу. (4) Согласно уговору, потидеяне вышли на Халкидику и куда кто мог. Аѳиняне, однако, предъявили обвинение стратегам за то, что они заключили договор без их ведома: они полагали, что город должен был сдаться на таких условиях, какие будут угодны аѳинянам. Потом аѳиняне отправили в Потидею колонистов из среды своих граждан и заселили город. (5) Случилось это зимою. Так закончился второй год войны, историю которой написал Ѳукидид.
71. В следующую летнюю кампанию пелопоннесцы и союзники не вторглись в Аттику, но пошли войною на Платею (479 г.); во главе их был царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Расположив войско в лагере, он собирался опустошать поля. Платеяне немедленно отправили к нему послов с такою речью: (2) "Идя войною на Платейскую землю, вы, Архидам и лакедемоняне, поступаете несправедливо и недостойно ни вас, ни отцов ваших. Лакедемонянин Павсаний, сын Клеомброта, по освобождении Эллады от персов в союзе с эллинами, пожелавшими разделить с ними опасности битвы, происходившей у нас, совершил жертвоприношение на платейской площади Зевсу Освободителю и, призвав в свидетели всех союзников, отдал платеянам их землю и город с тем, чтобы они владели ими, пользуясь автономией, и чтобы никто никогда не нападал на них с целью обиды или порабощения; в противном случае присутствовавшие тогда союзники обязывались, по мере возможности, защищать платеян. (3) Вот что даровали нам отцы ваши за доблесть и энергию, доказанные нами в тех опасностях; вы же поступаете не так, как отцы ваши: вместе с ѳивянами, нашими злейшими врагами, вы явились сюда, чтобы поработить нас. (4) Мы призываем в свидетели богов, которые тогда стояли на страже клятвы, а также богов ваших отечественных и наших туземных, и говорим вам: не обижайте платейской земли, не преступайте клятв, оставьте нас жить, пользуясь автономией, как считал это справедливым Павсаний". 72. Только это и сказали платеяне. Архидам, выслушав их, отвечал: "Вы говорите правду, платеяне, если поступки ваши согласуются с вашими речами. Пользуйтесь автономией сами, как предоставил вам Павсаний, и помогайте освобождать прочих эллинов, которые делили в то время с вами опасности и дали клятву вместе с вами, а теперь находятся под властью аѳинян; ради освобождения их и остальных эллинов предприняты столь великие приготовления и ради того же ведется эта война. Приняв возможно большее участие в деле освобождения, и вы останьтесь верны клятвам; в противном случае, владейте спокойно вашим достоянием, чего мы требовали от вас и раньше, и не присоединяйтесь ни к одной из воюющих сторон; тех и других считайте вашими друзьями, но в войне соблюдайте нейтралитет. И этим мы удовольствуемся". Так сказал Архидам. (2) Выслушав это, платейские послы вошли в город, сообщили народу условия Архидама и потом ответили ему, что платеяне не могут исполнить его требований без согласия аѳинян, так как у последних находятся дети их и женщины, что они опасаются за весь свой город, как бы по удалении пелопоннесцев не пришли к ним аѳиняне и не воспретили исполнить эти требования, а также как бы ѳивяне не попытались снова захватить их город,[94] если платеяне поклянутся быть в дружбе с обеими воюющими сторонами. Но Архидам ободрял платеян следующими словами: (3) "Передайте город ваш и жилища нам, лакедемонянам, обозначьте границы вашей земли, сдайте по счету деревья ваши и все, что может быть сосчитано; сами же выселяйтесь, куда желаете, пока будет война. По окончании ее мы возвратим вам все, что́ бы ни приняли от вас, а до того времени удержим это в качестве залога, будем обрабатывать вашу землю и делать вам столько взносов, сколько было бы достаточно для вас". 73. Послы выслушали это, снова вошли в город и, посоветовавшись с народом, отвечали, что желают прежде всего сообщить требования Архидама аѳинянам и потом исполнят их, если добьются на то согласия со стороны аѳинян; до тех пор платеяне предлагали заключить с ними перемирие и не опустошать их полей. Архидам заключил перемирие на столько дней, сколько требовалось для возвращения послов из Аѳин, и не разорял полей. (2) Платейские послы отправились к аѳинянам и после совещания с ними возвратились, сообщив гражданам следующее: (3) "Платейские граждане, с того времени, как мы стали вашими союзниками", говорят аѳиняне, "мы ни в чем не давали вас в обиду и теперь не допустим до этого и по мере сил наших поможем вам. Мы заклинаем вас во имя тех клятв, которыми клялись отцы наши, ни в чем не изменять условий союза". 74. Выслушав это сообщение послов, платеяне постановили не изменять аѳинянам, выдержать, если нужно, и опустошение полей, претерпеть все, что́ бы ни случилось; далее платеяне решили никому из них уже не выходить из города, а лакедемонянам дать ответ с укреплений, что они не могут исполнить их требований. (2) Только по получении этого ответа Архидам, призвав в свидетели туземных богов и героев, сказал следующее: (3) "Все боги, властвующие в платейской земле, и герои, будьте свидетелями, что мы с самого начала не поступали несправедливо, - так как платеяне первые изменили общей клятве, - когда мы вошли в эту землю, в которой отцы наши молили вас о даровании победы над персами, и где вы благосклонно даровали эллинам успех в борьбе; и теперь мы не будем виновны, если употребим против платеян какие- либо меры, потому что мы многократно предъявляли им справедливые требования, но не получили от них удовлетворения. Разрешите же, чтобы те, кто раньше учинил неправду, понесли наказание, а справедливые каратели исполнили мщение".
75. Призвав, таким образом, богов, Архидам выстроил свое войско к военным действиям. Прежде всего он окружил город частоколом из срубленных деревьев, чтобы никому не было выхода из города; затем насыпал подле него земляной вал в той надежде, что Платея будет взята очень скоро, так как в деле участвует столь многочисленное войско. (2) На Киѳероне лакедемоняне нарубили брусьев и крест-накрест приладили их вместо стен с обеих сторон к насыпи, чтобы насыпанная земля не расползалась на далекое расстояние. На насыпь они сносили хворост, камни, землю, нагромождали все, что́ должно было быть пригодно для возведения вала. (3) Пелопоннесцы насыпали землю в течение семидесяти дней и ночей[95] без перерыва, распределив между собою работу по сменам, так что одни носили, пока другие спали или ели. Лакедемонские начальники, командовавшие союзными отрядами от каждого города, понуждали воинов к работе. (4) Видя, как насыпь поднимается, платеяне сколотили деревянное укрепление и поставили его на городскую стену в том месте, где возводилась насыпь, заделывая промежутки в деревянном укреплении кирпичом, который они брали из соседних домов. (5) Куски дерева на боковых стенах были связаны между собою, и все сооружение, несмотря на высоту, не было непрочным; прикрыто оно было шкурками и кожами, так что и рабочие и деревянные части не подвергались действию зажигательных стрел и находились в безопасном положении. (6) Стена поднималась до значительной высоты, но с неменьшею поспешностью возводилась и насыпь против нее. Тогда платеяне придумали следующее: они разобрали стену в том месте, к которому примыкал вал, и стали таскать землю в город. 76. Со своей стороны пелопоннесцы, заметив это, набросали в отверстие стены глины, набитой в тростниковые плетенки, чтобы она не могла обваливаться, как земля, и уноситься в город. (2) Встретив здесь преграду, платеяне остановили свою работу, но провели из города подземный ход, направили его, произведя предварительно расчет, под окоп и снова стали таскать землю к себе. Долгое время стоявшее за городом войско не замечало этого, так что чем больше они насыпали земли, тем меньше подвигались к концу, потому что снизу насыпь постепенно убывала и оседала постоянно в том месте, где были ямы. (3) Однако платеяне, опасаясь, что все-таки при своей малочисленности и при массе врагов они не в состоянии будут выдержать осаду, придумали еще следующее: работы свои над большим сооружением, что против вала, они прекратили и от низкой стены по обеим сторонам деревянного сооружения возвели стену внутри города в виде полумесяца с тою целью, чтобы держаться за этой стеной, если высокая стена будет взята, и, заставив врагов снова возводить вал против нового укрепления, таким образом взвалить на них при дальнейшем движении вовнутрь двойной труд и поставить их в положение обстреливаемых с двух сторон. (4) Между тем пелопоннесцы одновременно с возведением насыпи стали придвигать к городу боевые машины. Одна из них, придвинутая по насыпи, повредила значительную часть высокого сооружения и навела ужас на платеян. Другие машины поставлены были против других частей стены. Однако платеяне накидывали на эти машины петли и таким образом отклоняли удары. Кроме того, на больших железных цепях они привесили концами с обеих сторон огромные брусья, укрепили их на двух бревнах, положенных на стене и выступающих вперед, и тянули брусья вверх наискось к стене; каждый раз, когда где-либо грозил удар машины, платеяне не удерживали бревна и опускали его на ослабнувших цепях; бревно стремительно падало и отламывало выдающуюся часть стенобитной машины. 77. После того как боевые машины оказывались совершенно бесполезными, а против окопов приступлено было к возведению укрепления, пелопоннесцы поняли, что им при создавшихся затруднительных обстоятельствах трудно взять штурмом город, и стали готовиться к возведению стены вокруг него. (2) Однако они решили сначала попытаться взять его огнем, полагая, что, быть может, им удастся при поднявшемся ветре сжечь город, тем более, что он был невелик. Вообще они измышляли все способы, чтобы овладеть городом без затрат и осады. (3) С этою целью пелопоннесцы притаскивали связки хвороста и вначале бросали их с окопов вниз в промежуточное пространство между стеною и валом. Так как делом занято было мною рук, то пространство скоро наполнилось; тогда они стали бросать хворост в кучу и в остальную часть города, как только далеко можно было добросить с высоты вала, положили на хворост огонь с серой и смолой и так зажгли его. (4) Поднялось такое пламя, какого, поскольку этого можно было достигнуть руками человеческими, до того времени никто еще не видел (правда, на горах уже случалось, что лес, колеблемый ветром, вследствие трения сам собою загорался и поднималось непрекращающееся пламя). (5) Огонь был ужасный; еще немного, и платеяне, избежавшие прочих опасностей, погибли бы: действительно, в городе на огромном пространстве нельзя было подойти к пламени, и если бы еще подул ветер, погнавший на город, платеянам не было бы спасения. На это именно и рассчитывал неприятель. (6) Но, как рассказывают, тогда случилось следующее: пошел сильный дождь с грозою, погасивший пламя, благодаря чему опасность миновала. 78. Когда и эта попытка не удалась, пелопоннесцы оставили на месте незначительную часть войска, бо́льшую же часть его распустили и занялись возведением укреплений вокруг города, причем разделили все пространство между отрядами отдельных государств; с внутренней и с наружной стороны вала был ров, из земли которого они приготовляли кирпич. (2) Когда к восходу Арктура все работы были кончены, пелопоннесцы поставили свою стражу на протяжении половины укреплений (другую половину охраняли беотяне), возвратились с войском домой и распустили его по государствам. (3) Уже раньше[96] платеяне переселили в Аѳины своих детей, женщин, глубоких стариков и всех людей, негодных к войне. Осаждены были оставшиеся в городе четыреста платеян, восемьдесят аѳинян и сто десять женщин, приготовлявших осажденным пищу. (4) Вот сколько было в общей сложности всех в Платее, когда приступлено было к осаде; никого больше не было в стенах города, ни рабов, ни свободных. Так организована была осада Платей.
79. В ту же летнюю кампанию, в одно время с походом против Платей, в пору созревания хлеба, аѳиняне с двумя тысячами собственных гоплитов и с двумястами конных воинов пошли войною на халкидян Ѳракийского побережья и на боттиеев;[97] стратегом был Ксенофонт, сын Еврипида, с двумя товарищами. (2) Прибыв к Спартолу в Боттике, аѳиняне опустошили нивы. Им казалось, что город сдастся при содействии некоторых граждан. Но другие граждане не соглашались на это и обратились через послов в Олинѳ;[98] оттуда явились гоплиты и войско для охраны города. Когда войско это вышло из Спартола, аѳиняне приготовились к бою у самого города. (3) Халкидские гоплиты и вместе с ними некоторые союзники были побеждены аѳинянами и отступили в Спартол; но халкидская конница и легковооруженные воины одолели конницу аѳинян и их легкие отряды. (4) Пелтастов халкидяне имели немного из области, именуемой Крусидою. Как только произошла битва, из Олинѳа явились на помощь другие пелтасты. (5) Когда заметили это легкие спартольские отряды, они, ободрившись как вследствие появления этих воинов, так и потому еще, что раньше они не были побеждены, вместе с халкидской конницей и с прибывшими на помощь воинами ударили снова на аѳинян. Аѳиняне отступили к тем двум отрядам, которые они оставили подле обоза. (6) Всякий раз, когда нападали аѳиняне, халкидяне отступали, а когда отступали аѳиняне, неприятель преследовал их и метал в них дротики. Подоспевавшая всюду, где то представлялось удобным, халкидская конница бросалась на аѳинян; она-то и навела больше всего на них страх, обратила их в бегство и преследовала на большом расстоянии. (7) Аѳиняне бежали в Потидею, потом, согласно договору, подобрали своих убитых и с уцелевшим войском возвратились в Аѳины; аѳинян пало четыреста тридцать человек и все их стратеги. Халкидяне и боттиеи водрузили трофей, собрали своих убитых и разошлись по городам.

Военные действия в Акарнании

80. Немного спустя после этого, в ту же летнюю кампанию, ампракиоты и хаоны,[99] желая покорить всю Акарнанию и отторгнуть ее от аѳинян, уговорили лакедемонян снарядить флот из союзных сил и отправить в Акарнанию тысячу гоплитов. Они говорили при этом, что если лакедемоняне с флотом и сухопутным войском соединятся с ними, а живущие вдали от берега акарнаны не в силах будут подать помощь своим, то они, легко завладев Акарнанией, покорят и Закинѳ и Кефаллению, и аѳинянам нельзя уже будет по-прежнему крейсировать в пелопоннесских водах; можно надеяться, говорили они, и на взятие Навпакта. (2) Лакедемоняне, приняв это предложение, тотчас послали Кнема, который был еще навархом,[100] и гоплитов на небольшом числе кораблей. Союзному флоту они приказали снарядиться со всею поспешностью и идти к Левкаде. (3) Коринѳяне очень энергично помогали ампракиотам как своим колонистам. Флот этот снаряжался от Коринѳа, Сикиона и ближайших к ним местностей; между тем флот от Левкады, Анактория и Ампракии прибыл к Левкаде раньше и ждал там. (4) Кнем и с ним тысяча гоплитов переплыли море, не будучи замечены Формионом, который командовал двадцатью аттическими кораблями, стоявшими на страже подле Навпакта.[101] (5) Затем немедленно Кнем стал готовиться к сухопутному походу. С Кнемом были из эллинов ампракиоты, анакторийцы, левкадяне и тысяча прибывших с ними гоплитов пелопоннесских. Из варваров была тысяча хаонов, управлявшихся без царей; во главе их находились лица, выбираемые на должность правителей на один год из господствующего рода, - в то время Фотий и Никанор. Вместе с хаонами выступили в поход и ѳеспроты, управлявшиеся также без царей. (6) Начальником молоссов и атинтанов был Сабилинѳ, опекун царя Ѳарипа, тогда еще ребенка; паравеями предводительствовал бывший у них царем Оройд. Тысяча человек орестов, у которых царем был Антиох, выступили в поход вместе с паравеями с дозволения Антиоха под началом Оройда. (7) Пердикка тайком от аѳинян также послал тысячу македонян, явившихся позже. (8) С таким войском выступил Кнем, не дождавшись коринѳского флота. На пути через Аргос[102] он разорил неукрепленное селение Лимнею; потом он прибыл к Страту, обширнейшему городу Акарнании, рассчитывая, что остальная область легко перейдет к нему, если будет взят этот город в первую очередь. 81. Когда акарнаны узнали, что в их землю вторглось огромное сухопутное войско и что с моря также явится неприятель на кораблях, они не стали оказывать друг другу помощи, но каждое селение охраняло собственное свое достояние; к Формиону же отправлены были послы с просьбою о защите. Формион отвечал, что не может оставить Навпакт без обороны, так как неприятельский флот собирается выйти из Коринѳа. (2) Между тем пелопоннесцы и союзники их, разделившись на три отряда, направлялись к городу Страту, чтобы расположиться вблизи его лагерем и попытаться взять укрепление силою, если не удастся склонить его к сдаче увещаниями. (3) В центре войска наступали хаоны и прочие варвары; с правой стороны их были левкадяне и анакторийцы со своими союзниками, с левой Кнем с пелопоннесцами и ампракиоты. Отряды отделены были один от другого большими расстояниями, и были места, где они не видали даже друг друга. (4) Эллины наступали, будучи выстроены в боевом порядке, и были настороже, пока не расположились лагерем в удобном месте. Напротив, хаоны, исполненные самоуверенности (они считались у тамошних жителей материка наиболее воинственными), не дожидались разбивки лагеря, но стремительно двинулись вперед вместе с прочими варварами и рассчитывали взять город быстрым нападением, так, чтобы честь этого дела принадлежала им одним. (5) Стратияне, узнав об этом еще тогда, когда варвары были в пути, и рассудив, что эллины уже не явятся больше к ним, если им удастся одержать победу над выделившимися хаонами, устроили в окрестностях города засаду и, когда хаоны приблизились, ударили на них одновременно из города и из засады. (6) Хаоны приведены были в ужас, многие из них погибли, а прочие варвары при виде поражения своих не оказали более сопротивления, но обратились в бегство. (7) Между тем ни в одном из эллинских лагерей не было известно о битве, потому что хаоны ушли далеко вперед и эллинское войско думало, что варвары торопятся разбить свой лагерь. (8) Но варвары[103] в бегстве устремились к эллинам, последние приняли их к себе, соединили свои лагери и в течение дня оставались там в покое: стратияне не нападали на них, потому что остальные акарнаны не явились еще на помощь; тем не менее они издали действовали против неприятеля пращами и тем ставили его в затруднительное положение, потому что без тяжелого вооружения он не мог двинуться с места. Акарнаны считаются самыми искусными в метании из пращей. 82. С наступлением ночи Кнем поспешно отступил с войском к реке Анапу, отстоящей на восемьдесят стадий[104] от Страта; на следующий день, согласно уговору, он подобрал трупы своих и до прибытия вспомогательных акарнанских отрядов удалился к эниадам,[105] которые участвовали по дружбе в его войске. Оттуда все разошлись по домам. Стратияне водрузили трофей за битву с варварами.
83. Между тем тот флот коринѳян и прочих союзников из Крисейского залива,[106]4 который должен был прибыть к Кнему, чтобы помешать прибрежным акарнанам двинуться на помощь в глубь материка, не появлялся: в те дни, когда происходила битва подле Страта, флот этот вынужден был вступить в морское сражение с Формионом и двадцатью афинскими кораблями, стоявшими на страже подле Навпакта. (2) Дело в том, что Формион поджидал, не выйдут ли неприятельские корабли вдоль берега из залива, чтобы напасть на них в открытом море. (3) Коринѳяне и союзники направлялись к Акарнании, но они готовились не для морской битвы, а для сухопутной, и не думали, что аѳиняне со своими двадцатью кораблями осмелятся пойти на морскую битву против их сорока семи кораблей. Однако коринѳяне, плывя еще вдоль своего берега, заметили, что аѳиняне идут параллельно берегу Аттики, и стали было переправляться из ахейского города Патр на противолежащий материк Акарнании; коринѳяне увидели, что аѳиняне от Халкиды и реки Евена подходят к ним, и так как они не могли ночью незаметно от аѳинян стать на якорь, то вынуждены были дать битву среди переправы. (4) Стали готовиться к битве и стратеги отдельных отрядов от каждого города и коринѳские стратеги Махаон, Исократ и Агаѳархид. (5) Пелопоннесцы выстроили свои корабли в круг и растянули его, насколько могли, носами вперед, кормами назад, но так, чтобы неприятель не мог прорваться между ними. Легкие суда, сопровождавшие их, они поставили в кругу и с ними пять кораблей с наилучшим ходом, которые могли бы с небольшого расстояния поспевать всюду, где бы только неприятель ни стал нападать. 84. Аѳиняне выстроили свои корабли в линию по одному, крейсировали вокруг неприятельских кораблей, вынуждали их тесниться все на меньшем и меньшем пространстве, постоянно держались к ним близко, заставляя предполагать, что они тотчас перейдут в наступление. Формион же раньше отдал своим воинам приказ не нападать до тех пор, пока он не подаст сигнала. (2) Он надеялся, что неприятель не сохранит своего строя, как выдерживает его пехота на суше, но что корабли будут наталкиваться друг на друга, мелкие же суда произведут беспорядок. Если бы только с залива поднялся ветер, в ожидании которого Формион и крейсировал вокруг неприятельских кораблей и который поднимается обыкновенно к утру, то ни на минуту, рассчитывал Формион, неприятели не останутся в покое. Формион поэтому полагал, что выбирать момент для нападения зависит от него, когда он захочет, так как его корабли имели лучший ход, и что тогда[107] нападение удастся лучше всего. (3) Когда поднялся ветер, неприятельские корабли, стоявшие уже на небольшом пространстве, пришли в замешательство и от действия ветра, и от стоявших подле них легких судов. Корабль наталкивался на корабль, их расталкивали баграми; при этом за криком, взаимными предостережениями и бранью воины ничего не слыхали, ни команды начальников, ни келевстов. К тому же люди по неопытности не умели поднимать весел в волнующемся море, вследствие чего корабли хуже повиновались кормчим. В этот-то благоприятный момент Формион дал сигнал. Аѳиняне ударили на неприятеля и прежде всего затопили один из начальнических кораблей, потом и все прочие, на какие только нападали, делали негодными к плаванию. Они достигли того, что никто из неприятелей вследствие замешательства не мог оказать сопротивления, но все бежали в Патры и Диму, что в Ахее. (4) Аѳиняне пустились в погоню за неприятелем, овладели двенадцатью кораблями, захватили бо́льшую часть воинов с неприятельских судов и отплыли к Моликрею, потом водрузили трофей на Рии, посвятили корабль Посидону и отступили в Навпакт. (5) Тотчас после этого пелопоннесцы с уцелевшими кораблями поплыли вдоль берега от Димы и Патр к элейской верфи Киллене.[108] Кнем и те корабли, которые должны были соединиться с коринѳскими, отошли от Левкады и после сражения при Страте прибыли в Киллену.[109]

Поход Формиона

85. Со своей стороны лакедемоняне послали к Кнему на корабли советников Тимократа, Брасида и Ликофрона с приказанием основательнее готовиться к новой морской битве и не удаляться с моря перед малочисленными неприятельскими кораблями. (2) По мнению лакедемонян, неудача была большою для них неожиданностью главным образом потому, что они впервые попытались дать морскую битву. Они объясняли причину неудачи не отсталостью их в морском деле, но некоторым недостатком энергии, не принимая при этом во внимание разницы между долговременною опытностью аѳинян в сравнении с кратковременностью их собственных занятий морским делом. Раздраженные неудачей, они и отправляли советников. (3) По прибытии на место советники, сообща с Кнемом, приказали отдельным городам снаряжать корабли, и те, что́ были у них ранее, приспособляли для морского сражения. (4) Со своей стороны и Формион послал в Аѳины известие о приготовлениях лакедемонян и донесение об одержанной им победе в морском сражении, а также требовал скорейшей отправки ему возможно большего числа кораблей, так как он постоянно, со дня на день, ждет морской битвы. (5) Аѳиняне отправили к нему двадцать кораблей, но при этом приказали проводнику их сначала зайти на Крит. Дело в том, что критянин Никий, уроженец Гортины, афинский проксен,[110] уговорил аѳинян плыть к Кидонии, говоря, что он покорит им этот город, находившийся во вражде с аѳинянами; на самом деле он побуждал к тому аѳинян в угоду полихнянам, соседям кидонян. (6) Проводник эскадры отправился с кораблями на Крит и вместе с полихнянами стал опустошать поля кидонян; ветры и штиль задержали его здесь довольно долго. 86 В то время как аѳиняне были задерживаемы в критских водах, пелопоннесцы в Киллене, приготовившись к морской битве, отправились вдоль берега в ахейский Панором, куда явилось уже им на помощь сухопутное войско пелопоннесцев. (2) Формион также подошел вдоль берега к Рию Моликрейскому[111] и по ту сторону его[112] стал на якорь с теми двадцатью кораблями, с которыми уже дал морскую битву. (3) Этот Рий был в дружественных отношениях к аѳинянам; другой Рий, что в Пелопоннесе, лежит против этого; отстоят они друг от друга стадий на семь[113] морем, и здесь устье Крисейского залива.[114] (4) Пелопоннесцы с пятьюдесятью семью кораблями, когда увидели аѳинян, также стали на якоре у Рия Ахейского, отстоящего недалеко от Панорма, где находилось их сухопутное войско. (5) Так стояли неприятели друг против друга в течение шести-семи дней, проводя время в упражнениях и приготовлениях к морскому сражению. Одни, устрашаемые прежним поражением, не имели охоты выплывать за Рий в открытое море; другие не желали вступать в теснину залива, полагая, что морская битва на тесном пространстве будет давать преимущество неприятелю. (6) Затем Кнем, Брасид и прочие пелопоннесские вожди, желая поскорее дать морскую битву, прежде чем прибудет помощь от аѳинян, созвали сначала воинов, и, видя, что большинство их вследствие прежнего поражения робеет и обнаруживает нерешительность, обратились к ним со следующею ободрительною речью.
87. "Пелопоннесцы, если кто из вас, быть может, боится предстоящей битвы, имея в виду исход происшедшей, то опасение это покоится на неосновательном предположении. (2) Тогда боевая подготовленность наша, как вы знаете, была недостаточна, да и шли мы скорее на сухопутную битву, а не на морскую; кроме того, было немало неблагоприятных для нас случайностей; наконец, тогда мы впервые сражались на море, и наша неопытность также, вероятно, была причиною неудачи. (3) Таким образом, поражение произошло тогда не по вашей трусости, и было бы неосновательно падать духом из-за неудачного результата, коль скоро он явился не вследствие превосходства неприятельских сил, но в самом себе заключал некоторое оправдание. Следует иметь в виду, что люди могут терпеть неудачи вследствие превратностей судьбы, но им надлежит быть всегда стойкими духом, и, когда есть мужество, неопытность не должна служить достаточным оправданием, чтобы быть трусом в каком-либо деле.[115] (4) Между тем вы не настолько уступаете неприятелю в опытности, насколько превосходите его отвагою. Искусство врагов, которого вы всего более боитесь, только тогда принесет пользу, если оно соединено с мужеством и если враги будут применять в критическую минуту к делу то, чему они научились; без храбрости бессильно против опасностей всякое искусство. Ведь страх отшибает память, а искусство без физической силы совершенно бесполезно. (5) Итак, большей опытности врагов противопоставьте бо́льшую отвагу, а вашему страху вследствие прежнего поражения - вашу неподготовленность в то время. (6) Преимущества ваши заключаются в большей численности кораблей, а также в том, что вы будете сражаться подле своего берега в присутствии гоплитов; превосходство большею частью остается за более многочисленными и лучше вооруженными. (7) Таким образом, по нашему мнению, нет ничего, что́ делало бы вероятным наше поражение. Все прежние ошибки теперь приняты в расчет и послужат нам уроком. (8) Итак, будьте уверены в себе, и кормчие, и корабельщики, пусть каждый исполняет свое дело и не покидает поста, который ему назначен. (9) Мы подготовим нападение не хуже прежних вождей и никому не дадим предлога стать трусом. Если же кто, быть может, и пожелает быть таковым, он понесет за это соответствующее наказание; напротив, доблестные воины будут удостоены подобающей награды за храбрость".
88. Подобными речами начальники ободряли пелопоннесцев. Формиона также пугала робость его воинов. Он замечал, как они, сходясь между собою, выражали тревогу по поводу численного перевеса неприятельских кораблей, и потому решил собрать их, ободрить и наставить ввиду важности положения. (2) И прежде Формион всегда обращался к воинам с речью, чтобы вселить в них мужество, указывая, что для них не существует столь большого числа кораблей, чтобы они не были в состоянии выдержать их нападения. И воины давно уже усвоили себе такое мнение, что они, аѳиняне, не отступят перед пелопоннесцами, как бы велика ни была масса неприятельских кораблей. (3) Тогда Формион, заметив, что воины ввиду имеющихся неприятельских сил упали духом, решил напомнить им об их отваге, собрал их и произнес такую речь.
89. "Я собрал вас, воины, потому что вижу, как вы боитесь многочисленности врагов, и потому, что считаю недостойным робеть перед тем, что́ не страшно. (2) Ведь они снарядили столь большое число кораблей, не равное нашему, прежде всего потому, что они были побеждены раньше и потому, что сами не считают себя равными нам. Далее, они идут на нас главным образом в той уверенности, что их долг быть мужественными, и почерпают свою смелость лишь в своей опытности вести сухопутную войну, в которой они большею частью имеют перевес. Они воображают, что вследствие этого они будут иметь такой же успех и на море. (3) Если даже они и превосходят нас на суше, то теперь, по всей справедливости, преимущество скорее будет на нашей стороне, так как мужеством они ничуть не выше нас; а ввиду того, что каждая сторона более опытна в том или ином отношении,[116] в настоящем случае мы и должны быть более смелыми. (4) Кроме того, лакедемоняне, как пользующиеся гегемонией,[117] ведут в опасность большинство своих воинов против их желания, лишь ради собственной своей славы, так как, потерпев жестокое поражение, союзники их никогда не начали бы новой морской битвы. (5) Отваги неприятелей не страшитесь. Вы внушаете им гораздо больший страх и с бо́льшим основанием, как потому, что раньше одержали над ними победу, так и вследствие уверенности их, что мы не вступали бы с ними в борьбу, если бы не надеялись совершить что-либо достойное при столь большой разнице в силах. (6) Неприятель более многочисленный, как в настоящем случае лакедемоняне, при нападении полагается больше на свою силу, нежели на свою решимость; напротив, сторона более малочисленная и выступающая не по принуждению, отваживается идти на врага с мощною душевною твердостью. Принимая все это во внимание, они боятся нас в силу необычайности положения больше, чем боялись бы в том случае, если бы мы располагали средствами, соответствующими их силам. (7) Много раз войска терпели поражение от менее многочисленного врага по неопытности, иногда по трусости; мы теперь свободны и от того и от другого недостатка. (8) Я, однако, насколько от меня зависит, не дам битвы в заливе и не войду в него. Я понимаю, что для небольшого числа кораблей с лучшим ходом и с испытанным экипажем невыгодно сражаться в узком месте против кораблей многочисленных и с неискусным экипажем: нельзя ударить, как следует, корабельным носом, если не видишь неприятельских кораблей издали, нельзя и отступить вовремя, если будут теснить неприятели; невозможно ни разрывать линию кораблей, ни делать поворотов, что́ доступно кораблям с лучшим ходом, когда по необходимости морское сражение обращается в сухопутное; а при таком положении перевес будет на стороне более многочисленных кораблей. (9) Все это я, по мере возможности, предусмотрю; вы же держитесь на кораблях в порядке, быстро исполняйте приказания, в особенности потому, что мы стоим так близко от неприятеля; в битве всего более наблюдайте порядок и тишину, что́ полезно в военных действиях вообще, а в особенности в морском сражении. Отражайте неприятеля достойно ваших прежних подвигов. (10) Вам предстоит серьезное состязание: или сокрушить надежду пелопоннесцев на морские их силы, или увеличить опасения аѳинян за свое морское владычество. (11) Еще напоминаю вам, что большинство неприятелей было уже побеждено вами, а настроение побежденных не остается неизменным среди одних и тех же опасностей".
90. Так ободрял Формион аѳинян. Так как аѳиняне не переходили в наступление и не входили в залив и в теснину его, то пелопоннесцы решили завлечь их туда, невзирая на их нежелание. На заре они снялись с якоря, выстроили свои корабли по четыре в ряд и поплыли вдоль своего берега внутрь залива правым крылом вперед в таком же порядке, как стояли на якоре. (2) У правого крыла они поставили двадцать кораблей с наилучшим ходом для того, чтобы аѳиняне, минуя неприятельское крыло, не могли избежать их нападения, но были окружены этими кораблями; пелопоннесцы сообразили, что Формион в ожидании движения неприятеля к Навпакту поспешит туда на помощь. (3) Формион, как лакедемоняне и ожидали, в страхе за покинутый без обороны пункт, при виде движения неприятеля, против собственного желания и с трудом посадил воинов на корабли и пошел вдоль берега; его сопровождал вспомогательный сухопутный отряд мессенян. (4) Пелопоннесцы заметили, что неприятель идет вдоль берега, выстроившись в один ряд, корабль за кораблем, что он находится уже внутри залива близко к суше, чего они всего более желали. По общему сигналу пелопоннесцы вдруг повернули свои корабли фронтом и с возможною для каждого корабля быстротою направились против аѳинян в надежде перехватить все корабли их. (5) Однако одиннадцать афинских кораблей, шедших впереди, миновали крыло пелопоннесцев, избежали их маневрирования и вышли в открытое место; остальные убегающие корабли пелопоннесцы настигли, заставили подойти к берегу и сделали их негодными к плаванию; всех аѳинян, которые не могли спастись вплавь, они перебили. (6) Несколько пустых кораблей пелопоннесцы тащили за собою на буксире (один корабль они уже раньше взяли с командою). Тогда мессеняне, следовавшие по берегу, вошли вооруженные в море, взобрались на корабли, на палубах вступили в борьбу с неприятелем и отбили корабли, которые неприятель тащил уже на буксире. 91. Итак, на этой стороне победителями были пелопоннесцы и вывели аттические корабли из строя; на двадцати своих кораблях, что́ были на правом крыле, они преследовали одиннадцать афинских кораблей, которые избежали неприятельского маневрирования и вышли в открытое море. За исключением одного корабля, афинские корабли предупредили пелопоннесцев и спаслись в Навпакт; у храма Аполлона они стали на якоре носами вперед и готовились к обороне на случай, если неприятель направится на них и подойдет к берегу. Но пелопоннесцы опоздали. (2) Они гребли с пением пеана как победители, а один левкадский корабль, далеко впереди от остальных, преследовал один отставший афинский корабль. (3) Случайно в открытом море стояло на якоре ластовое судно; к нему-то заблаговременно доплыл аттический корабль, ударил в середину преследовавшего его левкадского корабля и затопил его. (4) Так как это случилось неожиданно, вопреки расчетам пелопоннесцев, то на них напал страх. Вместе с тем пелопоннесцы преследовали аѳинян в беспорядке, так как победа была за ними; на одних кораблях гребцы опустили весла и задержали ход - бесполезный маневр в виду неприятеля, который мог атаковать их на близком расстоянии, - желая дождаться большинства своих кораблей; другие корабли, по незнанию места, попали на мель. 92. При виде этого аѳиняне ободрились и по общему для всех сигналу с криком ринулись на неприятеля. Вследствие допущенных прежде ошибок и того расстройства, в каком находились в данный момент пелопоннесские корабли, они держались теперь недолго, затем повернули к Панорму, откуда вышли. (2) Аѳиняне пустились в погоню за ними, захватили шесть ближайших кораблей и отняли те свои корабли, которые неприятель повредил сначала у берега и тащил за собою на канатах; из воинов одни были убиты, другие взяты в плен. (3) На левкадском корабле, затопленном подле ластового судна, находился лакедемонянин Тимократ. Когда корабль был поврежден, он заколол себя и был выброшен волнами в навпактской гавани. (4) По возвращении назад аѳиняне водрузили трофей на том месте,[118] откуда они вышли на битву, в которой одержали победу, подобрали всех своих убитых и обломки кораблей, плававшие у их берега, и, согласно уговору, выдали врагам их убитых. (5) Пелопоннесцы также поставили трофей как победители, потому что обратили в бегство те корабли, которые повредили у своего берега. Захваченный корабль они посвятили божеству на ахейском Рии подле трофея. (6) После этого все пелопоннесцы, кроме левкадян, из страха перед вспомогательною эскадрою аѳинян вошли к ночи в Крисейский залив и Коринѳский.[119] (7) Аѳиняне, бывшие с двадцатью кораблями у Крита,[120] которым следовало явиться к Формиону до сражения, прибыли в Навпакт немного спустя после отступления кораблей. Летняя кампания приходила к концу.
93. Прежде чем распустить флот, отступивший в Коринѳ и Крисейский залив, Кнем, Брасид и прочие пелопоннесские начальники в начале зимней кампании по совету мегарян хотели попытаться овладеть афинскою гаванью Пиреем. Гавань не была защищена и не была закрыта, вероятно, потому что флот афинский был очень силен. (2) Решено было, что каждый матрос возьмет с собою весло, подушку для скамейки и ремень[121] и пешком дойдет от Коринѳа до моря, обращенного к Аѳинам, что, прибыв быстро в Мегары, они выведут в море из нисейской верфи сорок своих кораблей, находившихся там, и немедленно отплывут к Пирею. (3) Действительно, в Пирее вовсе не было сторожевой эскадры, и аѳиняне нимало не ожидали, чтобы когда-либо неприятели могли столь внезапно напасть на них: аѳиняне не допускали и мысли, чтобы неприятель дерзнул подойти к Пирею прямо, а если бы он решился сделать этот исподволь, они заблаговременно узнали бы о том. (4) Между тем пелопоннесцы как решили, так тотчас и двинулись в путь. К Нисее прибыли они ночью, вытащили корабли, но не поплыли уже к Пирею, как думали, потому что устрашились опасности (да и ветер, говорят, задержал их). Поэтому они направились к Саламинскому мысу, обращенному к Мегарам. Там была крепость[122] и стояло три сторожевых корабля, чтобы не впускать мегарян в Пирей и не выпускать из него. Пелопоннесцы бросились на крепость и увлекли за собою пустые триеры, остальной Саламин опустошили, неожиданно напав на него.
94. По направлению к Аѳинам подняты были сигнальные огни, возвещавшие о нашествии неприятеля, и аѳиняне объяты были такой паникой, какой не бывало за все время войны. Находившиеся в городе воображали, что неприятель вошел уже в Пирей, а пирейцы полагали, что взят Саламин, и что неприятель тотчас обратится против них. Это и могло легко случиться, если бы пелопоннесцы решили не медлить и если бы ветер не помешал им. (2) С рассветом аѳиняне со всем своим войском поспешили на помощь в Пирей, спустили корабли на море, торопливо, с большим шумом сели на них и пошли к Саламину, на страже же Пирея поставили сухопутный отряд. (3) Когда пелопоннесцы узнали, что аѳиняне идут на помощь, они, опустошив набегами бо́льшую часть Саламина, забрав пленников и добычу и захватив три корабля из крепости Будора, поспешно отплыли к Нисее; они отчасти боялись и за свои собственные корабли, которые давно уже были вытащены на сушу и рассохлись. По прибытии в Мегары пелопоннесцы пустились в обратный путь к Коринѳу пешком. Аѳиняне не нашли уже неприятеля у Саламина и также отплыли назад. (4) С этого времени они уже старательнее охраняли Пирей, впредь стали запирать гавани и принимать все меры предосторожности.
95. Около того же времени, в начале этой зимней кампании, одрис Ситалк, сын Тереса, царь ѳракиян,[123] пошел войною на царя Македонии Пердикку, сына Александра, а также на халкидян Ѳракийского побережья, желая, во-первых, добиться исполнения того, что было ему обещано, а во-вторых, самому исполнить свое обещание. (2) Дело в том, что Пердикка, вначале теснимый войною, дал Ситалку какое-то обещание[124], если тот примирит его с аѳинянами и не возвратит на царство противника его, брата Филиппа; обещания своего Ситалк не сдержал.

Царство Ситалка

Он условился с аѳинянами, когда вступал в союз с ними, что положит конец Халкидской войне на Ѳракийском побережье. (3) По этим-то двум причинам Ситалк выступил в поход; его сопровождали сын Аминты Филипп, которого он желал посадить на македонское царство, и афинские послы, находившиеся у него по этому делу с Гагноном во главе; дело в том, что аѳиняне также должны были с флотом и огромным войском участвовать в походе на халкидян. 96. Отправляясь из земли одрисов, Ситалк призвал к оружию прежде всего живущих между горами Гемом и Родопою ѳракиян, на которых простиралось его владычество до моря, именно Евксинского понта и Геллеспонта. Потом он призвал гетов, живущих по ту сторону Гема,[125] и прочие племена, какие живут по сю сторону реки Истра, ближе к Евксинскому понту. Геты и другие тамошние народы пограничны со скиѳами и имеют одинаковое с ними вооружение: все они конные стрелки. (2) Ситалк призвал также много горных ѳракиян, живущих независимо и вооруженных кинжалами; они называются диями и живут большею частью на Родопе. Одних Ситалк склонил к войне наемною платою, другие последовали добровольно. (3) Ситалк поднял также агрианов, лееев и все прочие подчиненные ему племена пеонов. Это были крайние народы его царства: оно простиралось до лееев, пеонов и реки Стримона, вытекающей из горы Скомбра и протекающей через земли агрианов и лееев, и граничило с землею пеонов, уже независимых. (4) Со стороны трибаллов, также независимых, на границе владений Ситалка жили треры и тилатеи. Последние обитают к северу от горы Скомбра и на западе простираются до реки Оския. Река эта вытекает из той же горы, откуда Нест и Гебр. Гора эта необитаема, велика и примыкает к Родопе. 97. Что касается обширности царства одрисов, то оно простиралось со стороны моря от города Абдер[126] до Евксинского понта, именно до устья реки Истра. Это пространство по самому короткому пути, если ветер дует непрерывно от кормы, можно проплыть на грузовом корабле в четверо суток; по суше кратчайший путь от Абдер до Истра легко одетый ходок сделает в продолжение одиннадцати дней. Таково пространство этих владений со стороны моря. (2) На суше путь от Византия до земли лееев и до Стримона (самое далекое расстояние от моря в глубь материка) легко одетый ходок сделает в тринадцать дней. (3) Со всей земли варваров и с эллинских городов, над которыми одрисы властвовали при Сеѳте, царствовавшем после Ситалка и увеличившем до наивысшей степени размер податей, последних поступало золотом и серебром почти четыреста талантов в денежном выражении.[127] Не меньше этой суммы золота и серебра приносилось в качестве подарков, не считая расшитых и гладких тканей и разной домашней утвари. Подарки эти делались не только Сеѳту, но и правившим вместе с ним династам, а также знатным одрисам. (4) Одрисы, как и остальные ѳракияне, установили у себя обычай, противоположный тому, который существует в персидском царстве, - лучше брать, чем давать, и у них считалось более постыдным отказать в просьбе кому-либо, нежели получить отказ; обычаем этим одрисы благодаря своему могуществу пользовались больше других ѳракиян, так что нельзя было ничего добиться от них без подарков. Вследствие этого царство одрисов достигло большого могущества. (5) Действительно, из всех царств Европы, лежащих между Ионийским заливом и Евксинским понтом, оно было самым могущественным по количеству доходов и вообще по благосостоянию; однако по отношению к военной силе и численности войска оно далеко уступает царству скиѳов. (6) С последним не может сравниться ни один народ не только в Европе, но и в Азии; и ни один народ сам по себе не в силах устоять против скиѳов, если бы все они жили между собою согласно; однако скиѳы не выдерживают сравнения с другими народами ни в рассудительности вообще, ни в понимании настоящих житейских потребностей. 98 Итак, Ситалк, царствуя над столь обширной страной, готовил войско к походу. Когда приготовления были окончены, он двинулся в путь по направлению к Македонии, прежде всего прошел через собственные владения, потом через необитаемую гору Керкину, возвышающуюся на границе синтов и пеонов. Через гору он перешел тем путем, который раньше проложил сам, вырубив лес во время похода на пеонов. (2) Перевалив через гору из земли одрисов, ѳракияне имели с правой стороны пеонов, а с левой синтов и медов; миновав их, они прибыли к пеонскому Доберу. (3) Во время похода войско Ситалка совсем не терпело убыли, разве только от болезней, но еще увеличивалось, так как за ним следовали, хотя и не были призваны Ситалком, многие из независимых ѳракиян, привлекаемые добычею. (4) Таким образом, все полчище его, говорят, заключало не меньше ста пятидесяти тысяч воинов. Бо́льшую часть войска составляла пехота и лишь около третьей части его была конница. Конницу доставляли главным образом сами одрисы, потом геты. В пехоте самыми воинственными были независимые горцы, спустившиеся с Родопы и вооруженные кинжалами; за ними следовала остальная, смешанная по составу, толпа воинов, особенно страшная своей многочисленностью. 99. Итак, все эти войска собирались в Добере и готовились к вторжению с горных высот в нижнюю Македонию, которая была подвластна Пердикке. (2) К Македонии принадлежат также линкесты, элимиоты и другие племена внутри материка, которые воевали вместе с македонянами и были подчинены им, хотя каждое племя имело своего царя. (3) Нынешней приморской Македонией овладел прежде всего Александр, отец Пердикки, и предки его Темениды, вышедшие в древности из Аргоса; они воцарились там после того, как одолели в сражении пиериян и вытеснили их из Пиерии; пиерияне поселились потом у подножия Пангея по ту сторону Стримона, где заняли Фагрет и другие местности (и теперь еще береговая полоса под Пангеем, обращенная к морю, называется Пиерийскою бухтою). Из страны, именуемой Боттией, они вытеснили боттиеев, которые живут теперь на границе с халкидянами. (4) В Пеонии македоняне овладели узкою полосою земли вдоль реки Аксия, простирающейся на материке вплоть до Пеллы и моря; по ту сторону Аксия они владеют так называемой Мигдонией до реки Стримона, откуда они вытеснили эдонов. (5) Из нынешней так называемой Эордии македоняне вытеснили эордов, бо́льшая часть которых погибла, и лишь немногие из них поселились в окрестностях Фиски. Из Алмопии вытеснены были алмопы. (6) Македоняне покорили своей власти и остальные племена, которыми владеют и по настоящее еще время; они взяли также Анѳемунт, Грестонию, Бисалтию и многие области собственных македонян. Все эти земли носят общее название Македонии; царем македонян был сын Александра, Пердикка, в то время, когда шел на них войною Ситалк.
100. Ввиду наступающего многочисленного войска вышеупомянутые македоняне,[128] не будучи в состоянии обороняться, удалились в естественные и искусственные укрепления, бывшие в их стране. (2) В то время число укреплений было невелико; только впоследствии сын Пердикки Архелай, сделавшись царем, соорудил нынешние укрепления в Македонии, проложил прямые дороги, привел все в порядок, в особенности военное дело, улучшил конницу, вооружение и прочие военные приспособления. Он сделал больше, нежели все предшествовавшие ему восемь царей вместе. (3) Ѳракийское войско раньше всего вторглось из Добера в прежние владения Филиппа, силою взяло Идомену; Гортиния же, Аталанта и несколько других пунктов сдались по соглашению, присоединившись к Ситалку из дружбы к сыну Филиппа Аминте, находившемуся тут же.[129] Ѳракияне осадили также Европ, но не могли взять его. (4) Потом они продолжали путь в остальную часть Македонии влево[130] от Пеллы и Кирра. Дальше[131]2 этих пунктов до Боттиеи и Пиерии они не дошли, но стали опустошать Мигдонию, Грестонию и Анѳемунт. (5) Что касается македонян, то они и не думали выступать против неприятеля с пехотой, а присоединили к своей коннице материковых союзников и, каждый раз действуя с небольшим числом воинов против множества неприятелей, нападали на войско ѳракиян всюду, где находили это удобным. (6) Где бы конные воины ни нападали, никто не выдерживал натиска храбрых и защищенных бронею всадников; а когда их окружало множество неприятелей, они сами кидались в опасность, так как неприятель превосходил их численностью во много раз; наконец, они стали держать себя спокойно, чувствуя не в силах рисковать против более многочисленного врага. 101 Между тем Ситалк вступил в переговоры с Пердиккою относительно целей своего похода; когда же аѳиняне с кораблями не явились, так как не верили тому, что Ситалк придет, и прислали к нему посольство с подарками, он отрядил часть войска против халкидян и боттиеев, вынудил их запереться в своих укреплениях и стал опустошать поля. (2) После того как Ситалк расположился лагерем в этих местах, живущие к югу ѳессалияне, магнеты и прочие народы, подчиненные ѳессалиянам, а также простирающиеся до Ѳермопил эллины пришли в ужас, как бы неприятельское войско не обратилось против них, и стали готовиться к защите. (3) Объяты были страхом и северные ѳракияне, живущие по ту сторону Стримона, все те, которые занимали равнины: панеи, одоманты, дрои и дерсеи; все они независимы. (4) Ситалк вызвал тревогу даже в среде эллинов, враждебных аѳинянам; они боялись, как бы он, побуждаемый аѳинянами, в силу союза с ними, не двинулся и против них. (5) Между тем Ситалк занимал Халкидику, Боттику и Македонию и разорял их. Когда, однако, Ситалк мог не достигнуть цели своего вторжения, а войско не имело уже съестных припасов и бедствовало от холода, он по совету племянника своего Сеѳта, сына Спарадока, после него пользовавшегося наибольшим могуществом, поспешно отступил назад. Тем временем Пердикка тайком привлек на свою сторону Сеѳта обещанием выдать за него свою сестру замуж с приданым. (6) Ситалк пошел на это предложение и быстро возвратился с войском домой, пробыв в походе всего тридцать дней, из которых восемь дней он провел в Халкидике. Впоследствии Пердикка, согласно обещанию, выдал сестру свою Стратонику за Сеѳта. Таков был результат похода Ситалка.
102. В ту же зимнюю кампанию аѳиняне, стоявшие у Навпакта, после того как пелопоннесский флот был распущен,[132] отправились в поход под начальством Формиона. Двинувшись вдоль берега к Астаку,[133] они вышли на берег, поднялись в глубь Акарнании с четырьмястами афинских гоплитов, бывших на кораблях, и с четырьмястами мессенян, изгнали из Страта,[134] Коронт[135] и других местностей тех граждан, которые казались им ненадежными; в Коронты они возвратили сына Ѳеолита Кинета и снова возвратились на свои корабли. (2) Поход против эниадов,[136] которые одни из акарнанов всегда были враждебны аѳинянам, казался им невозможным по причине зимы. Дело в том, что река Ахелой, берущая начало в горах Пинда, проходит до Долопии, по земле агреев, амфилохов и по акарнанской равнине в глубине материка мимо города Страта и изливается в море подле Эниад, образуя озера в окрестностях города; обилие воды в зимнюю пору делает поход затруднительным. (3) Против Эниад лежит и большинство Эхинадских островов, почти вовсе не отделяющихся от устьев Ахелоя; поэтому Ахелой как большая река постоянно образует наносы, и некоторые острова обратились уже в материк. Можно ожидать, что пройдет немного времени и то же самое произойдет со всеми островами. (4) В самом деле течение Ахелоя быстрое, русло его обильно водою, илистое, а острова лежат тесно и потому соединяются между собой наносами; острова расположены вперемежку, а не в ряд, и не оставляют воде прямого выхода в море. (5) Острова эти необитаемы и невелики. По преданию, Аполлон дал предсказание сыну Амфиарая Алкмеону, когда тот блуждал после убийства своей матери, поселиться на этой земле. Оракул объяснил, что Алкмеон не освободится от страха до тех пор, пока не найдет этой земли и не поселится на ней: когда Алкмеон убивал мать, местность эта еще не видела солнца и не была сушей, тогда как вся прочая земля была осквернена Алкмеоном. (6) Говорят, Алкмеон был в затруднении и лишь с трудом сообразил, что речь идет об этих наносах Ахелоя, и после продолжительных скитаний вслед за убийством матери решил, что земли нанесено достаточно для того, чтобы ему там жить. Алкмеон поселился там, правил над прилегающими к Эниадам местами и переименовал страну по имени сына своего Акарнана.[137] Такое предание об Алкмеоне мы нашли.
103. Аѳиняне с Формионом снялись с якоря у Акарнании, прибыли в Навпакт и с началом весны отплыли в Аѳины. Пленников из числа свободнорожденных, захваченных в морских сражениях, они взяли с собою и выдали в обмен на своих, человека за человека; также аѳиняне взяли с собой и захваченные корабли. (2) Подходила к концу эта зимняя кампания; с нею кончался и третий год этой войны, историю которой написал Ѳукидид.

Примечания

2₁ жречества Хрисиды. в Аргосе: в аргосской святыне Геры велись списки (ἀναγραφαί) верховных жриц богини с указанием продолжительности службы каждой из них; в этих списках, как и в списках, например, архонтов-эпонимов в Аѳинах (с 683/682 г.) и спартанских эфоров (с 755 г.), мы имеем первые точно определенные хронологические даты. - оставалось до срока: афинские архонты вступали в должность в начале месяца гекатомбеона (т. е. в начале второй половины июля). - беотархов: высшие должностные лица Беотийского союза; в описываемую эпоху их было 11; они командовали союзным ополчением. - Платею (у Ѳукидида и форма ед. ч. и форма мн. ч., Платеи): город в Южной Беотии, на границе с Аттикой. - бывший в союзе с аѳинянами: с 519 г.
2₄ вступить в их союз: Беотийский союз, с Ѳивами во главе, организовался в 447/446 г.
4₂ в конце месяца: аттического анфестериона, т. е. в первых числах апреля.
4₃ концом ... шкворня: заостренный и обитый железом конец древка был вложен вместо обыкновенной закрепки в отверстие болта, который таким образом был прикреплен к другому косяку ворот.
5₂ Асоп: теп. Вурыни, река в южной части Беотии, в верхнем течении образует границу между Аѳинами и Платеями.
7₁ договора: тридцатилетнего. - вне их владычества: т. е. не принадлежали ни к Пелопоннескому, ни к Аѳинскому морскому союзу.
7₃ Кефаллению, см.: к I. 27₂. - Закинф, см.: I. 47₂. - дружба ... обеспечена: указанные пункты могли служить операционными базами для действий афинского флота.
8₃ чего никогда... не было: Геродот. VI. 98, упоминает о землетрясении на Делосе незадолго до Мараѳонской битвы.
8₄ заявлению их, cp.: I. 691.
9₂ Исѳма: Коринѳского перешейка.
9₃ пелленяне: жители Пеллены, восточного из ахейских городов, теп. Цугра, пограничного с областью Сикиона. - локры: опунтские и эпикнемидские, или восточные; локры озольские, или западные, были на стороне аѳинян. III. 95₁. 97₂. 101₁.
9₄ смежные с карийцами доряне: жители Родоса, Коса, Книда. - Геллеспонт: эллинские города, расположенные на европейской и азиатской стороне Геллеспонта, Пропонтиды и Боспора Ѳракийского. - Мелоса: теп. Мило, дорийский остров, в юго-западной части Эгейского моря, колонизованный спартанцами. - Феры: теп. Санторин, самый южный из Кикладских островов, заселенный дорянами.
13₁ связанный... узами гостеприимства: узы гостеприимства были у греков очень прочные; всякий, кто принимал гостя, обязан был оказывать ему всяческую помощь и поддержку, давать помещение и пищу; боги, в частности Зевс Гостеприимный (Ξένιος), наблюдали за сохранением обычаев гостеприимства. Одною из непременных обязанностей, налагаемых узами гостеприимства, было охранение "гостя" в своем государстве от каких-либо обид.
13₃ шестьсот талантов дани: ранее (cp.: I. 96₂) размер дани, установленный Аристидом, составлял 460 талантов; присоединение новых союзников и замена натуральной повинности денежною увеличили сумму дани. - прочих доходов: главными статьями афинских обычных доходов были пошлины и налоги, подать на метеков, арендная плата за Лаврийские рудники, за государственные земли и имущества, тяжебные и штрафные деньги. Сумма постоянных доходов, по указанию Ксенофонта (Анабасис. VII. 1. 27), доходила до 1000 талантов - 1 456 000 руб., но, вероятно, это цифра слишком низка. - на акрополе: в сокровищнице "богини" (Аѳины) было 5200 талантов, в сокровищнице "прочих божеств" около 800, в сокровищнице Ники (Победы) около 20; см.: Michel Ch. Recueil d'inscriptions grecques. Paris, 1900. P. 561; Meyer Ed. Forschungen zur alten Geschichte. II. Halle, 1899. S. 110 ff. - монеты: серебряной. - Пропилеи акрополя: роскошные входные ворота, ведшие с западной стороны на акрополь, построенные в 437-432 гг. Мнесиклом из пентелийского мрамора и обошедшиеся в 2012 талантов. - другие постройки: Парфенон (окончен в 438 г.), или телестерион в Элевсине, см.: Плутарх. Перикл. 13. - на Потидею: осада ее до взятия стоила аѳинянам 2000 талантов. II. 70₂.
13₄ посвящений: божествам. - процессиях, торжественные процессии (πομπαί), при которых несли к храму изображения божеств, священные символы, жертвенные дары; в Аѳинах во время многих празднеств происходили такого рода торжественные процессии, из них самая знаменитая - Панаѳинейская, см.: I. 20₂. - состязаниях, которыми сопровождались различные празднества. - добыча от персов: по схолиасту, трон Ксеркса на серебряных ножках, с которого царь смотрел на Саламинскую битву, и золотой палаш Мардония.
13₅ золотым облачением: золото, находившееся на статуе из золота и слоновой кости Аѳины Девы Фидия; работа статуи закончена была в 438 г.
13₆ вдоль стен: в Аѳинах, в Пирее и на так называемых Длинных стенах.
13₇ из граждан... возрастов: т. е. от 50- до 60-летнего и от 18- до 20-летнего возраста. - от фалерской стены ... под охраной: указываемое Ѳукидидом протяжение стен может быть переведено на современные меры длины при таком расчете, что 40 аттических нормальных стадий - 7.1 км. История постройки стен вкратце такова: Аѳины были обнесены стеною, имевшею более 10 верст длины после Персидского погрома в 480 г. (I. 93₂). Стена эта строилась в 479/478 г. спешно, что́ подтвердилось при раскопках ее в западной части города: здесь стена состояла из каменного цоколя, высотою около 80 см, сложенного только по обеим лицевым сторонам из аккуратно пригнанных друг к другу полигональных камней, внутри же состояла из всевозможных камней, взятых откуда попало и положенных без разбору. На этом цоколе возвышалась стена из необожженного кирпича. Пирей, с его тремя гаванями, был окружен стеною с суши и с моря немного позже. Эта стена в отличие от афинской строилась тщательно долгие годы и состояла целиком из правильных больших тесанных камней. Проследить ее направление можно и теперь. При Перикле для соединения Аѳин с морем проведены были две стены: одна от юго-западного угла Аѳин, к Пирею, приблизительно в 7 км, другая от юго-восточного угла Аѳин к восточному краю Фалерской бухты, приблизительно в 6 км; позднее фалерская стена была заброшена и вместо нее построена, параллельно пирейской стене, вторая, так что между обеими стенами было лишь узкое пространство вдоль дороги, ведшей из Аѳин в Пирей. Это - так называемые Длинные стены. - с Мунихией, см.: к I. 93₃.
14₂ жить но... полях: вести сельский образ жизни.
15₁ при Кекропе: прааттическое местное божество, которое представляли себе со змеиными ногами, как сына земли; по его имени и Аттика в первобытные времена называлась Кекропией; по местному преданию, Кекропу приписывалось учреждение двенадцатиградия (додекаполя), он считался создателем аттической культуры, стоял в ближайшем отношении к Аѳине, при споре которой с Посидоном из-за обладания Аттикой был, по некоторым свидетельствам, третейским судьею. - до Ѳесея: аттический национальный герой. - отдельными городами: т. е. политически самостоятельными сельскими общинами, имевшими такое же значение, какое позже имели города-государства. - пританеи: правительственное здание, где собирались пританы, должностные лица, значение и функции которых в греческих государствах были различны; в Аѳинах в древнейшие времена так называемые пританы навкраров были председателями совета; со времени реформы Клисфена пританы - часть членов совета, принадлежащих к той филе, которая в течение месяца занималась текущими государственными делами и имела председательство в совете и народном собрании. Говоря о существовании в древнейшую пору Аттики пританеев, Ѳукидид просто желает указать на то, что тогда в каждом из отдельных городов-селений Аттики была своя законосовещательная власть, соответствовавшая совету (βουλή) исторической эпохи. - правителей: должностных лиц. - на общие совещания к царю: который управлял всей Аттикой, был ее представителем при политической самостоятельности отдельных городов-селений.
15₂ Элевсин с Евмолпом во главе: селение на морском берегу в Аттике, бывшее в древнейшее время самостоятельным государством наряду с Аѳинами, потом вошедшее в состав Аѳинского государства, хотя, быть может, до конца VII в. и сохранявшее свою самостоятельность. Евмолп, сын Поспума и Хионы, прибывший в Элевсин из Ѳракии, мифический основатель мистерий Деметры и Коры, родоначальник одного из знатнейших аттических родов, Евмолпидов. - Эрехѳея: аттический герой, предание о котором тесно связано с культом Посидона. - синэкизма: политического объединения. - принадлежали... к одному городу: не только в политическом смысле, но и в отношении уплаты податей, как центру управления. - Синэкии: празднество в память политического объединения Аттики Ѳесеем, справлявшееся в месяце гекатомбеоне (вторая половина июня - первая половина июля).
15₃ акрополь: скалистый холм, возвышающийся на 50 м над равниною, верхняя площадь которого имела 300 м длины и около 150 м ширины.
15₄ к югу обращенная часть его склона: под этою "частью" нужно понимать также и часть западного склона акрополя уже по одному тому, что с запада вел естественный доступ на акрополь. - святыня Зевса Олимпийского: к юго-востоку от акрополя; предание относит начало ее к мифическому времени, к Девкалиону; храм начал строить Писистрат, заложивший, однако, по-видимому, лишь его капитальные стены; начало сохранившейся и по сие время постройки восходит к первой половине II в. до P. X.; закончена была постройка лишь при императоре Адриане, вероятно, в 129 г. по P. X. - Пиѳий: к югу от святыни Зевса Олимпийского, отделялся от нее лишь городскою стеною, построенною при Ѳемистокле. - святыни Геи (Олимпийской): или близко от святыни Зевса, или даже в ее черте. - Диониса в Лимнах. древнейшая святыня Диониса в Аѳинах, у западного склона акрополя. - древнейшие Дионисии: иначе назывались Анфестериями, по имени месяца анфестериона, справлялись 11, 12 и 13 числа (конец февраля-начало марта); 12 анфестериона - главный день праздника, когда от имени государства совершалась торжественная церемония в храме Диониса, открывавшемся только в этот день, главную роль в которой играла супруга архонта-царя, так называемая царица. - Ионяне: в Малой Азии, cp.: I. 2₆.
15₅ тираны: Писистрат и его сыновья. - Эннеакрунами ... Каллирои: по водопроводу, проведенному Писистратом в Аѳинах, шла вода к древнему источнику Каллирое, на восточном склоне холма Пникса; канал водопровода был выбит в скале на высоту человеческого роста, в долине же он был сооружен на такую же высоту из больших тесанных камней; канал проходил, как установлено раскопками, вдоль всего южного склона акрополя, залегая местами под поверхностью на глубину до 12 м, далее к востоку он прерывается и не прослежен; вода шла, вероятно, с Гиметта.
15₆ "городом" (πόλις): таково официальное название акрополя в афинских документах вплоть до IV в. до P. X.
17₁ Элевсиния: святыня элевсинских богинь Деметры и Коры, называемая в отличие от святыни в Элевсине, "Элевсинием в городе", расположена была у первого поворота Священной дороги, ведшей из Аѳин в Элевсин. - Пеларгик (или Пеласгик): центр Аѳин в древнейшую, так называемую микенскую эпоху, состоявший из сильно укрепленного замка на вершине акропольской скалы и части его западного и южного склонов; название объясняется тем, что Пеларгик (Пеласгик) приводили в связь с пеласгами, которые будто бы построили древнейшие стены Аѳин; остатки этих стен еще и теперь видны в нескольких местах акрополя.
18₁ Энои: аттическое пограничное укрепление у подошвы Киѳерона, на пути в Ѳивы.
19₂ Элевсина и Ѳриасийской равнины, ср.: к I. 1142. - Рейтов: соленые ключи на Священной дороге из Аѳин в Элевсин. - Кропию: аттическое селение между горами Эгалеем и Парнефом. - Ахарны: в северо-западной части афинской равнины. - демов: общины, составлявшие подразделения Клисфеновских фил, пользовались во внутренних делах самоуправлением, но подчинены были в делах государственных центральному правительству; демы представляли группы местечек или селений с относящимися к ним землями и с населением, имевшим в них оседлость; сами Аѳины были также подразделены на демы.
22₂ Фригий: небольшое селение между Ахарнами и Аѳинами, у северо-восточного подножия Эгалея. - без уговора: указание на нерешительный исход битвы.
22₃ ларисеяне: жители Ларисы, теп. Гардики, города в южной Ѳессалии, на берегу Пенея. - фарсальцы, см.: к I. 111₁ - краннонцы: жители Краннона, к юго-западу от Ларисы. - парасии: жители Пираса, в Фѳиотиде ѳессалийской. - гиртоняне: жители Гиртоны, к северу от Ларисы. - фереяне: жители Фер, главного города ѳессалийской Пеласгиотиды. - партии: указание на то, что тогда, вероятно, были в Ларисе внутренние смуты.
23₁ Парнефом: теп. Озеа, горный хребет вдоль беотийской границы, в северо-восточной части Аттики. - Брилессом: иначе Пантеликон, горный хребет к юго-востоку от Парнефа; между Парнефом и Брилессом лежали демы Кефисия, Эон, Афидна.
23₃ Ороп: при впадении Асопа в Еврип, занятый аѳинянами, может быть, еще при Писистратидах. - Грайскую землю: по имени древнего города Граии.
24₁ предложит... на баллотировку: всякий член народного собрания в Аѳинах имел право вносить то или иное предложение, которое затем поступало на рассмотрение совета, и после того снова обсуждалось в народном собрании, выливаясь в форму законопроекта. Этот законопроект вручали председателю народного собрания, который, в случае признания его законным, и ставил на баллотировку.
24₂ триерархами: к числу государственных повинностей, так называемых литургий, падавших главным образом на зажиточных граждан в Аѳинах, относилась триерархия, снаряжение триеры: готовые остовы судов с мачтами были передаваемы триерархам, которые обязаны были оснащать их, снабжать всем необходимым и набирать экипаж, получавший жалованье от государства; триерархия продолжалась год, в течение которого триерарх командовал триерой, заботясь о том, чтобы она была всегда готова к плаванию, и обязан был сдать ее в исправном виде своему преемнику; в V в. на каждую триеру был назначаем один триерарх.
25₁ Меѳоны: теп. Модон, городе на юго-западной оконечности Мессении.
25₃ Фий: теп. Катаколо, на южной стороне Писатиды. - Глубокой Элиды: северная часть Элиды.
25₄ Ихфисом: собств. Рыба, оконечность полуострова в Писатиде с удобной бухтой.
26₂ Ѳроний: город в Локриде Опунтской. - Алопе: город в Локриде Опунтской.
29₁ проксеном: в древнейшее время проксен - представитель одного государства в другом, обязанный принимать у себя граждан того государства, которого он был представителем и служить посредником в сношениях их с властями чужого государства. Впоследствии одно государство могло делать проксенами любое число граждан другого государства, и проксения стала своего рода почетным титулом; ее значение старались поднять тем, что проксену предоставлялись различные, определенные законом права. - абдерского гражданина: Абдеры, теп. Аара, город во Ѳракии, у устья Неста, состоял в Аѳинском морском союзе.
29₂ одрисов: ѳракийское племя в долине верхнего Гебра.
29₃ Тереем... Пандиона: афинский царь Пандион во время войны с Ѳивами призвал на помощь ѳракийского царя Терея и с его помощью вышел из войны победителем. В награду Пандион выдал за Терея дочь свою Прокну, которая родила Итиса. Терей изнасиловал сестру ее, Филомелу, и, чтобы скрыть свое преступление, отрезал у нее язык. Но Феломеле удалось передать все Прокне. Сестры решили убить Итиса и накормить мясом его Терея. Царь погнался за бежавшими, но Филомела превратилась в соловья, Прокна в ласточку, Терей в удода, Итис в фазана. - имя-то имеет иное: по-гречески Терес - Τήρης, Терей - Τηρεύς.
29₅ пелтастов: пелтаст - воин, вооруженный особым небольшим легким щитом (πέλτη) и имеющий остальное более легкое вооружение (полотняный короткий панцирь, дротик и длинный меч).
30₁ Соллий: прибрежный город в северной части Акарнании, коринѳская колония. - палерянам: жителям города Палера, к югу от Соллия. - Астак: прибрежный город Акарнании, к северу от устья Ахелоя.
30₂ Пала... Пронны: Пала и Крании на западной стороне, Сама и Пронны на восточной стороне Кефаллении.
31₂ от болезни, см.: 47 сл.
31₃ Нисеи, см.: к I. 103₄.
32 Аталанту. теп. Талантониси, небольшой остров у берега Локриды Опунтской.
34₃ филу: филы - территориальное деление Аттики со времени Клисфена; всех фил было десять; со времени Клисфена и к войску было применено деление на 10 фил, соответственно которому пехота делилась на 10 полков (τάξεις или φυλαί), а конница на 10 эскадронов.
34₅ в... предместье: Керамике, к северо-западу от Акрополя.
35₁ прибавил ... слова: по свидетельству Лаертия Диогена (Солон., 55), обычай государственных похорон установлен Солоном; по Диодору Сицилийскому, произнесение похвального слова над павшими воинами вошло в обычай после Платейской битвы 479 г.
46 венок: т. е. награду.
47₃ болезни: что это была за болезнь, точно до сих пор не установлено; это, во всяком случае, ни бубонная чума, ни сыпной тиф. В. Эбштейн (Ebstein W. Die Pest des Thukydides. Stuttgart, 1899; Nochmals die Pest des Thukydides // Deutsche medizinische Wochenschrift. 1889. № 36) приходит к выводу, что описываемая Ѳукидидом болезнь принадлежит к числу "тяжелых, контагиозных, эпидемических инфекционных заболеваний". P. Waltz в Revue des études grecques. XXVII. 1914. P. 39 сл., подвергший внимательному разбору описание болезни, даваемое Ѳукидидом, приходит к заключению, что все симптомы ее соответствуют симптомам бубонной чумы. Только один из этих симптомов не подходит к бубонной чуме: сильное нагноение, образовывавшееся в животе. По мнению Waltz'a, однако, рукописное чтение этого места (49₆) испорчено и должно быть исправлено так: ἐπιϰατιόντος τοῦ νοσήματος ἐς τὰ ϰοῖλα ϰαὶ ἐλϰώσεως ταύτη ἰσχυρᾶς ἐγγιγνομένης ϰαὶ διάρροιας ἅμα ἀϰράτονς ἐπιπιπτούσης; тогда это место нужно переводить так: "болезнь, спускаясь ниже, поражала паховую область, где образовывалось сильное нагноение, в то же время начинался жестокий понос". Бубоны в паху - один из самых существенных признаков бубонной чумы.
48₂ водопроводов ...не было: они были устроены незадолго до 414 г. - верхнего города: Аѳин.
54₃ не чума, а голод: по-гречески чума - λοιμός, голод - λιμός; оба эти слова произносились греками одинаково, или близко одно к другому, "лимбе".
55₁ по опустошении равнины ... Паралом: равниною (ἡ πεδιάς, τό πεδίον) называлась равнина в Аттике, простиравшаяся к северу до подошвы Парнефа, к северо-востоку до Пентеликона, с юго-востока ограниченная Гиметтом; Парал (или Паралия) - приморская полоса Аттики, в значительной части покрытая горными отрогами. - Лаврия: гора в южной части Аттики. - Андросу: северный из Кикладских островов, между Евбеей и Теносом.
56₄ Эпидавру, см.: к I. 27₂.
56₆ Прасии: спартанская гавань на восточном берегу Лаконики.
59₃ созвал народное собрание: это Перикл мог сделать по своему званию стратега.
65₃ денежной пеней: по Диодору Сицилийскому (XII. 45), в 80 талантов - около 117 000 руб.
65₅ войну он пережил: т. е. от начала войны он прожил.
65₉ первому гражданину, в качестве представителя демократии; Аристотель (Аѳинская полития. 281) говорит: "пока Перикл стоял во главе демоса" (προειστήϰει τοῦ δήμου).
65₁₀ были... равны между собою: ничем не выдавались один над другим. - стать первым: ср.: 65₉.
65₁₂ Киром: сын Дария Нота, сатрап западной части Малой Азии, заключивший в конце Пелопоннесской войны союз со спартанским полководцем Лисандром против Аѳин.
66₁ Закинф, см.: к I. 47₂.
66₂ навархом: адмирал спартанского флота; навархи были не ординарными магистратами, но экстраординарными, назначавшимися по мере надобности.
67₁ тегеец: гражданин Тегеи, главный город области Тегеатиды, в Аркадии. - частным образом: так как Аргос держался нейтралитета. 9₂. - персидскому царю: Артоксерксу II, см.: I. 104₁. - Фарнаку. правителю Даскилитиды, cp.: I. 129₁.
67₂ имело отношение... и к нему: так как Садок был афинским гражданином.
67₄ в яму: куда бросали трупы казненных преступников.
68₁ Амфилохский Аргос... Амфилохию: главный город Амфилохии, области между Эпиром и Этолией.
68₃ Амфиарая: сын Оикла и Гиперместры, знаменитый прорицатель, участник Калидонской охоты и похода Аргонавтов, вытеснил Адраста из Аргоса и женился на его сестре Эрифиле. Предвидя неудачный исход похода Семи против Ѳив, Амфиарай не хотел в нем участвовать, но был склонен к тому Эрифилой, которую подкупил золотым ожерельем Полиник. Амфиарай завещал своему сыну Алкмеону отмстить за это Эрифиле. По некоторым версиям легенды, и Амфилох помогал Алкмеону в деле отмщения Эрифиле.
68₉ с хаонами: эпирское племя на северном побережье Эпира, Хаонии.
69₁ Крисейского залива, см.: I. 107₃. - Ликии: береговая область в юго-западной части Малой Азии. - Фаселиды: город в Ликии, у границ ее с Памфилией, принадлежал к Аѳинскому морскому союзу.
72₃ делать вам столько взносов: лакедемоняне как бы предлагают взять в аренду землю платеян.
75₁ частоколом: или палисадом (σταύρωμα), оборонительное сооружение, состоявшее из кольев, воткнутых в землю, связанных или перемешанных с ветвями.
75₂ на Киѳероне: горный хребет на границе Аттики и Беотии.
76₄ стенобитной машины: имела, вероятно, устройство позднейшего тарана.
78₂ к восходу Арктура: восхождение его приходится за несколько дней до осеннего равноденствия.
79₂ к Спартолу. город к западу от Олинѳа.
79₄ Крусидою: в Македонии, у Ѳермейского залива.
80₅ Ѳеспроты, см.: к I. 30₃.
80₆ Молоссов ц атинтанов; паравеями: племена, обитавшие в Эпире. - орестов: племя в Македонии.
80₈ Лимнею: в юго-восточном углу Ампракийского залива. - к Страту: главный город Акарнании, на Ахелое.
82₁ Анапу: приток Ахелоя.
83₃ Патр: город в северо-западной части Ахайи, теп. Патрас. - Халкиды: город в Южной Этолии. - Евена: теп. Фидарис, река в Этолии.
84₃ келевстов: начальники гребцов, дававшие сигнал к началу гребли, устанавливавшие ее темп и прекращавшие ее, заботившиеся также о провианте для гребцев. - Диму: западный из городов Ахайи.
84₄ к Моликрею: город в Этолии, к западу от Навпакта, коринѳская колония. - на Рии: в Ахайи, против Моликрея.
85₁ советников (ξυμβούλους): они снабжались от спартанского правительства определенными полномочиями и посылались в войско к его начальникам.
85₅ Гортины: город во внутренней части Крита. - к Кидонии: теп. Кания, в северо-западной части Крита. - полихнянам: жителям Полихны.
86₁ в Панорм: в Ахайи, около Рия, против Навпакта.
91₂ с пением пеана, см.: к I. 50₅.
94₃ Будора: на северо-западной оконечности Саламина.
96₁ Гемом: горная цепь на севере Ѳракии. - Родопою: теп. Деспотодаг, горный хребет между Македонией и Ѳракией. - гетов: ѳракийское племя на нижнем Дунае. - Истра: Дуная.
96₃ агрианов ... пеонов: племена, жившие к северо-западу от Родопы и к северу от Македонии, между Иллирией и Ѳракией. - Скомбра: гора Македонии.
96₄ трибаллов: ѳракийское племя, обитавшее в теп. Сербии. - треры и тилатеи: ѳракийские племена на крайнем севере царства одрисов. - Оския: теп. Искра, приток Дуная. - Нест: теп. Места, река во Ѳракии. - Гебр: теп. Марица, река в восточной Ѳракии.
97₃ при Сесте: племянник Ситалка. - династам: правителям отдельных местностей.
97₆ скиѳы ... в рассудительности: иначе судит о скиѳах Геродот. IV. 46.
98₁ Керкину: гора между верхним Стримоном и Аксием. - синтов: племя во Ѳракии.
98₂ медов: ѳракийское племя к северо-западу от Керкины. - к Доберу: по-видимому, горная плоскость; точное местоположение неизвестно.
99₁ в нижнюю Македонию: песчаная долина, известная под именем Эмафии или собственной Македонии.
99₂ линкесты: у верховьев Эригона, притока Аксия. - элимиоты: в долине Элимее, на среднем течении Галиакмона.
99₃ Темениды: потомки Темена, сына Аристомаха, одного из Гераклидов, получившего при Дорийском переселении Аргос. - Пиерии: область в Македонии, между Олимпом и Ѳермейским заливом. - Пангея: в Македонии, к востоку от устья Стримона. - Боттиеей, см.: к I. 57₅.
99₄ Аксия: теп. Вардар, впадает в Ѳермейский залив. - Пеллы: теп. Агии Апостоли, в центре Эмафии, к востоку от Аксия. - Мигдонией: область на нижнем течении Аксия. - эдонов, см.: к I.100₃.
99₅ Эордии: область к западу от Пиерии и Боттиеи. - Алмопии: область к северу от Эордии.
99₆ Анѳемунт... Бисалтию: область к северу от Халкидики, между Аксием и Стримоном.
100₂ Архелай: царствовал в 414-399 гг.
100₃ Идомену... Аталанта: города Македонии по среднему течению Аксия. - Европ: на Аксии, к югу от Аталанты.
100₄ Кирра: город к северу от Пеллы.
101₂ магнеты: жители полуострова Магнесии, омываемого Ѳермейским и Пагасейским заливами.
101₃ панеи... дерсеи: жили между Стримоном и Нестом.
102₂ Линда: горный кряж в Северной Греции. - Долопии: в южной части отрогов Пинда.
102₃ Ахелой: величайшая река Греции, теп. в верхнем течении Мегдова, в нижнем - Аспропотам.
102₅ Алкмеону, см.: к 68₃.

---

[1] Ср.: I.14₆.
[2] I.114.115.
[3] I.62₅.
[4] После слов «знали расположение города» в рукописях стоит τοῦ μὴ ἐϰφεύγειν («так что не давали им спастись»); эти слова признаются вставкой Herwerden'ом и H.
[5] Около 12 верст.
[6] См.: III.86₂
[7] Ср.: I.103₃.
[8] I.127.
[9] I.143.
[10] Около 874 000 руб.
[11] Около 8 740 000 руб.
[12] Около 14 121 000 руб.
[13] Около 728 000 руб.
[14] Аѳины.
[15] Около 64 пуд., с переводом на деньги 90 000 руб. с лишним.
[16] 5 верст с лишним.
[17] 6 ¼ версты с лишним.
[18] Около 6 верст.
[19] Около 9 верст.
[20] Т. е. Аѳины.
[21] Т. е. до Ѳесея.
[22] «Ранее этот город составлял акрополь в его теперешнем объеме», переведено согласно рукописному преданию: ή ἀϰρόπολις ἡ νῦν οὖσα πόλις; H переставляет: ἡ ἀϰρόπολις νῦν οὖσα ἡ πόλις.
[23] «Государственные святыни, также святыни других божеств находятся на самом акрополе», перевод дан согласно рукописному преданию: τὰ γὰρ ἱερὰ ἐν αὐτῇ τῇ ἀϰροπόλει ϰαὶ ἄλλων ϑεῶν ἐστι. По мнению издателей Ѳукидида, место испорчено. Classen вставляет после ϑεῶνὲστι (ϰαὶ τα τῇς Ἀϑήνᾶς), Herwerden — (ϰαὶ Ἀϑηναίας), Stahl читает ἀϰροπόλει (τὰ ἀρχαῖα τῇς τε Πολιάδος), Wilamowitz - ἀϰροπόλει (ϰαὶ ὑπ᾿ αύτὴ τῂς τ᾿ Ἀϑηναίας), Steup - ἀϰροπόλει (ϰαὶ Ἀϑηναίας τὰ ἀρχαῖα или ϰαὶ Ἀϑηναίας τὰ ἀρχαῖα ϰαὶ πολλῶν) ϰαὶ ἄλλων ϑεῶν έστι. Judeich (Topographie von Athen. München, 1905, 51, прим. 4) полагает, что текст Ѳукидида в данном месте «совершенно в порядке».
[24] Т. е. святыня Аполлона Пиѳийского.
[25] Земли.
[26] Т. е. в болотах.
[27] Т. е. Девятиструйным.
[28] Т. е. Прекрасного источника.
[29] Вместо принятой H поправки Bekker'а ἐϰεῖνοι следую чтению рукописей ABE ἐϰείνη, а вместо πλείστου читаю, согласно с AB, πλεῖστα.
[30] I.114₂.
[31] Около 9 верст.
[32] I.102₄.
[33] Вместо даваемого большинством рукописей чтения Παράσιοι, заподозренного Hering'ом и H, следует, очевидно, читать, согласно с оксиринхским комментарием к Ѳукидиду, Πειράσιοι, cp. Steph. Byz. Πειρασία᾿ πόλις Μαγνησίας.
[34] «Пелопоннесцы находились еще в Аттике», еще (ἔτι) предлагает вставить Steup.
[35] II.13₃.
[36] Около 1 456 000 руб.
[37] Т. е. около Керкиры.
[38] Вдоль берегов Пелопоннеса.
[39] Из Навпакта.
[40] Опунтской.
[41] I.101.102.
[42] 3 августа (новый стиль).
[43] Ср.: II.96.97.
[44] I.61₂.
[45] I.64₂.65₃.
[46] II.25₄.
[47] См.: IV.66-69.
[48] II.30₁.
[49] Т. е. обычай произнесения похвального слова.
[50] Ср.: I.2₅.
[51] Демоса, граждан.
[52] За нарушение их.
[53] Т. е. выше похвалы и порицания.
[54] Как мы.
[55] Воинов.
[56] Вставка H δείν между παϑεῖν и μᾶλλον не принимается.
[57] Вставляемое вслед за Krüger'ом τί между ἤν и ἄν не принимается.
[58] Надгробных плитах.
[59] Т. е. от счастливой жизни к несчастной.
[60] К худшему.
[61] Когда можно иметь детей.
[62] II.10₁.19₁.
[63] ίϰανὰς εἶναι и ἐς τὸ μεταστῆσαι признаны вставками F. Muller'ом и H.
[64] Т. е. смерть от прикосновения к ним.
[65] Дельфийского.
[66] Аполлону.
[67] Ср.: I.118₃.
[68] II.13₂.22₁.
[69] Ср.: I.19.
[70] I.64₃.
[71] I.57₆.
[72] I.61₄.64₂.
[73] Т. е. знанием и умением передать его.
[74] Противники политики Перикла.
[75] Между войною и миром.
[76] Лакедемонянам.
[77] Моей политики.
[78] Ср.: I.140-144; II.13.
[79] По отношению к себе.
[80] По отношению к ним.
[81] Над союзниками.
[82] I.75₄; III.37₂.
[83] Сторонники мирной политики.
[84] По–видимому, от чумы.
[85] Рукописное чтение испорчено, см. примечания.
[86] «в течение трех лет», чтение τρία μὲν ἔτη, несомненно, испорчено. Haacke исправляет δέϰα (десять), Aem. Müller όϰτώ (восемь), Herbst вставляет перед τρία–τρίς (девять), Steup склоняется к поправке Müller'a.
[87] В начале войны.
[88] II.29₅.
[89] Т. е. амфилохские аргивяне.
[90] Поселившихся в Аргосе.
[91] Ср.: II.9₁
[92] II.58₃.
[93] Около 2 912 000 руб.
[94] II.1-7.
[95] «в течение семидесяти дней и ночей», чтение έβδομήϰοντα, вероятно, испорчено. Stahl предлагает читать ἐννέα (девять), Steup - ἑπταϰαίδεϰα (семнадцать).
[96] II.6₄.
[97] I.57₅.
[98] I.58₂.
[99] II.68₉.
[100] II.66₂.
[101] ΙΙ.69₁.
[102] Амфилохский.
[103] Хаоны.
[104] Почти 12 верст.
[105] I.111₃.
[106] II.80₃.
[107] Т. е. когда поднимется ветер.
[108] I.30₂.
[109] II.80₃.82.
[110] ΙΙ.29₁.
[111] II.84₄.
[112] Т. е. со стороны моря.
[113] Верста с небольшим.
[114] I.107₃.
[115] ὰνδρείους, вслед за Badham'ом и H, не принимается в текст.
[116] Т. е. на суше или на море.
[117] Среди своих союзников.
[118] Подле Антиррия. Ср.: II.86₂.
[119] II.86₄. Там было святилище Посидона.
[120] II.69₁.
[121] Речь идет о ремне, которым прикреплялись весла к борту судна или уключине.
[122] II.94₃.
[123] II.29₂.
[124] «Пердикка… дал Ситалку какое–то обещание», «какое–то» принято согласно предположению Gertz'a, который после ὑποσχόμενος вставляет τι.
[125] До Дуная.
[126] II.29₁.
[127] Около 582 400 руб.
[128] Т. е. жители нижней Македонии, на которую шел Ситалк.
[129] II.95₃.
[130] К востоку.
[131] К югу.
[132] II.94₃.
[133] II.30₁.
[134] II.80₈.
[135] Местоположение неизвестно.
[136] I.111₃.
[137] В Акарнанию.

Третья книга

1. В следующую летнюю кампанию, в ту пору, когда хлеб начинает созревать, пелопоннесцы вместе с союзниками совершили поход в Аттику (428 г.). Предводительствовал ими царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Расположившись в Аттике, они стали опустошать поля, а афинская конница, по обыкновению, делала на них нападения, где представлялся к тому случай, и тем препятствовала огромному полчищу легковооруженных двигаться дальше вперед от стоянки и разорять ближайшие к городу местности. (2) Пелопоннесцы простояли столько времени, насколько хватило им съестных припасов, потом возвратились и разошлись по государствам.
2. Немедленно после вторжения пелопоннесцев отложился от аѳинян Лесбос, за исключением Меѳимны.[1] Лесбосцы думали было сделать это еще до войны, но лакедемоняне тогда не приняли их; и теперь отпадение совершилось в силу необходимости раньше, чем решили лесбосцы. (2) Дело в том, что они поджидали, пока гавани их будут ограждены плотинами, стены воздвигнуты, снаряжение кораблей окончено, пока прибудет все, что должно было явиться из Понта: стрелки из лука, хлеб и пр., за чем они посылали. (3) Между тем жители Тенедоса, враждовавшие с митиленянами, меѳимняне, а также несколько самих митиленян, вследствие междоусобий выделившиеся в особую партию и состоявшие афинскими проксенами, донесли аѳинянам, что митиленяне привлекают лесбосцев силою в Митилену,[2] что при помощи лакедемонян и родственных лесбосцам беотян делаются поспешно все приготовления к восстанию, и, если не предупредить их, аѳиняне потеряют Лесбос. 3. Удрученные болезнью и войной, которая только теперь достигла полного развития, аѳиняне видели большую для себя опасность в том, если лесбосцы с флотом и свежим войском также станут воевать против них. Сначала они, впрочем, не поверили обвинениям, предпочитая, чтобы полученные ими вести не оправдались. Но потом, когда отправленные на Лесбос послы не могли уговорить митиленян прекратить синэкизм Лесбоса и приготовления к войне, аѳиняне встревожились и решили захватить митиленян заблаговременно. (2) Быстро послали они к Лесбосу сорок кораблей, снаряженных было к отправке в пелопоннесские воды; во главе эскадры стоял стратег Клеиппид, сын Диния, с двумя товарищами. (3) Аѳиняне были извещены, что за городом[3] совершается празднество в честь Аполлона Малоентского, в котором участвует все население Митилены, и надеялись, действуя поспешно, напасть на них неожиданно. Удастся попытка - хорошо, решили аѳиняне; если же нет, они прикажут митиленянам выдать корабли и срыть стены, а в случае отказа начнут войну. Аѳинские корабли отошли. (4) Десять митиленских триер, которые по условиям союза явились к ним на помощь, аѳиняне задержали, а экипаж их отдали под стражу. (5) Некто, переплыв из Аѳин на Евбею, пешком дошел до Гереста, там нашел отходившее в море торговое судно и благодаря попутному ветру прибыл в Митилену на третий день по выходе из Аѳин и уведомил митиленян о предстоящем наступлении аѳинян. (6) Митиленяне не вышли из города в Малоент и приняли все меры предосторожности, оградив те части стен и гаваней, которые сооружены были до половины. 4. Немного спустя прибыли и аѳиняне; при виде всего происходящего стратеги объявили, что́ им было поручено, а когда митиленяне не вняли им, стали готовиться к военным действиям. (2) Неприготовленные, внезапно вынужденные к войне, митиленяне с несколькими кораблями вышли немного вперед от гавани с намерением дать морскую битву. Но потом, преследуемые афинскими кораблями, они готовы были уже вступить в переговоры со стратегами, желая попытаться, нельзя ли на почве какого-либо подходящего соглашения избавиться в данный момент от неприятельского флота. (3) Аѳинские стратеги приняли предложение, так как и сами опасались, что не в силах будут вести войну с целым Лесбосом. (4) После заключения перемирия митиленяне отправили в Аѳины несколько послов, в том числе и одного из обвинителей их, теперь уже раскаявшегося, с поручением уговорить так или иначе аѳинян отозвать свои корабли обратно и указать, что митиленяне совсем и не помышляют о перевороте. (5) Тем временем они отрядили триеру с посольством и в Лакедемон тайком от афинского флота, который стоял на якоре подле Малей, к северу от города: они не рассчитывали на успех переговоров с аѳинянами. С трудом прошли митиленяне море и явились в Лакедемон, где ходатайствовали об оказании им какой-либо помощи. Когда послы возвратились из Аѳин без всякого результата, митиленяне и прочие лесбосцы, кроме меѳимнян, стали готовиться к войне. 5. Меѳимняне, имбряне, лемнияне и кое-кто из прочих союзников явились на помощь аѳинянам. (2) Митиленяне со всем войском сделали вылазку против афинского лагеря. Завязалась битва, в которой митиленяне не потерпели поражения; однако они не решились провести ночь вблизи неприятеля и, не доверяя собственным силам, отступили. (3) С этого времени митиленяне бездействовали, желая вступить в борьбу при усиленных военных средствах, между прочим получив подкрепление из Пелопоннеса. (4) К ним, действительно, прибыли лакедемонянин Мелей и ѳивянин Гермеонд, которые были отправлены к лесбосцам еще до восстания. Не имея возможности поспеть раньше наступления аѳинян, они только после битвы тайком проникли на триере[4] и убеждали лесбосцев отправить вместе с ними послов на другой триере, что лесбосцы и сделали. 6. Аѳиняне между тем. сильно ободрились вследствие бездействия митиленян и стали призывать к себе союзников, которые явились тем скорее, что не видели со стороны лесбосцев никаких энергичных действий. Союзники бросили якорь, укрепили у южной стороны города по обеим сторонам его два лагеря на суше и стали блокировать обе гавани. (2) Таким образом аѳиняне отрезали митиленян от моря, но остальная суша находилась во власти митиленян и прочих лесбосцев, уже явившихся к ним на помощь. Аѳиняне владели только небольшим участком земли в окрестностях своих лагерей, главная же стоянка их провиантных судов и рынок находились у Малей. Таковы были военные действия у Митилены.
7. В ту же пору этой летней кампании аѳиняне отрядили тридцать кораблей и к Пелопоннесу под начальством стратега Асопия, сына Формиона, потому что акарнаны просили их прислать начальником кого-нибудь из семьи Формиона,[5] сына его или родственника. (2) Во время плавания вдоль берегов корабли эти опустошили прибрежные местности Лаконики. (3) После этого Асопий отослал обратно большую часть кораблей, а сам с двенадцатью судами прибыл к Навпакту. (4) Затем он поднял акарнанов и со всем войском двинулся на Эниады,[6] а корабли вошли в Ахелой; тем временем сухопутное войско опустошало страну. (5) Но так как Эниады не сдавались, то Асопий отпустил сухопутное войско, а сам поплыл к Левкаде и высадился в Нерике; на обратном пути он и часть его воинов были убиты тамошними жителями, явившимися сюда на помощь, и несколькими гарнизонными отрядами. (6) После этого аѳиняне, отплыв от берега, получили от левкадян, согласно уговору, своих убитых.
8. Митиленские послы, вышедшие на первом корабле,[7] прибыли в Олимпию, так как лакедемоняне посоветовали им явиться именно туда, чтобы и прочие члены союза, выслушав их, могли участвовать в совещаниях. Это было в ту олимпиаду, когда во второй раз одержал победу Дорией из Родоса. По окончании празднества послы выступили со следующею речью.
9. "Лакедемоняне и союзники! Нам известен установившийся у эллинов порядок: кто принимает отпадающих в военное время и оставляющих прежний союз, тот рад их видеть у себя постольку, поскольку они ему полезны; однако он ценит их меньше как предателей прежних друзей. (2) И такое отношение справедливо, коль скоро отлагающиеся и те, от которых они отделяются, одинаково настроены и единомысленны друг к другу, имеют равные военные средства и силы, и если нет никакого приличного повода к отложению. Ничего подобного не было между нами и аѳинянами. Поэтому никто не должен ценить нас меньше за то, что мы отлагаемся от них среди опасностей, хотя в мирное время они и относились к нам с уважением".
10. "Прежде всего мы будем говорить о справедливости и нравственной подкладке нашего поведения, особенно ввиду того, что мы просим у вас союза. Нам известно, что как дружба частных лиц не бывает прочной, так и общение между государствами обращается в ничто, если во взаимных отношениях между ними не заметно настоящей честности и если вообще нет сходства в их характере, так как различие в образе мыслей влечет за собою и разногласие в способе действия. (2) Союз наш с аѳинянами начался тогда, когда вы устранились от участия в Персидских войнах, а аѳиняне продолжали борьбу до конца.[8] (3) Однако мы заключили союз с аѳинянами не для порабощения ими эллинов, но для освобождения эллинов от персов. (4) Пока гегемония аѳинян основывалась на началах равенства с их союзниками, мы энергично следовали за ними; но когда мы увидели, что с ослаблением вражды к персам аѳиняне стремятся к порабощению союзников, нами овладела уже тревога. (5) Не будучи в состоянии за множеством голосов прийти к единогласному решению, чтобы оказать аѳинянам сопротивление, союзники, кроме нас и хиосцев, были порабощены. (6) Мы же, оставаясь автономными и свободными по имени, участвовали в военных предприятиях аѳинян. Но мы перестали уже доверять им как руководителям, имея пред собою примеры предшествовавшего их поведения. Ведь казалось невероятным, что аѳиняне, подчинив своей власти тех, которые вместе с нами заключили с ними союз, не поступят точно так же с теми, кто оставался неподчиненным, если бы только когда-либо представилась к этому возможность. 11. Если бы все мы, союзники, пользовались независимостью, то у нас было бы больше уверенности в том, что аѳиняне не совершат никакого переворота в отношении нас; но так как большинство союзников они покорили, а с ними обращались как с равными, то, понятно, тем неприятнее должно было казаться для них наше положение, именно что мы одни остаемся еще на равном с ними положении, тогда как бо́льшая часть союзников им подчинилась. Чувство это становилось тем тягостнее, чем больше возрастала сила аѳинян и чем более мы оказывались в изолированном положении. Между тем только равный обоюдный страх есть залог прочности союза, потому что, если одна сторона желает нарушить в чем-либо союз, ее останавливает то соображение, что при нападении она может не иметь перевеса. (2) Автономия оставлена была нам единственно потому, что аѳиняне находили более удобным захватывать дела[9] в свои руки, чтобы достигнуть своего господства благовидными доводами и изворотливыми планами, а не силою. (3) В то же время они ссылались на нас, как на свидетелей того, что пользующиеся равным с ними голосом[10] не участвовали бы в походах против своего желания, если бы не было никакой вины за теми, на кого они нападали. Вместе с тем аѳиняне с помощью сильнейших союзников устремлялись прежде всего на слабейших, оставляя первых под конец, чтобы, устранив прочих, иметь сильнейших противников уже ослабленными. Напротив, если бы они начали с нас в то время, когда все союзники были еще в силе и знали, в ком искать опоры, тогда им не так-то бы легко было подчинить союзников. (4) Да и наш флот внушал аѳинянам некоторый страх, как бы, сплотившись воедино и соединившись с вами или с кем другим, он не стал опасен для них. (5) Отчасти мы уцелели еще и потому, что ублажали и их государство, и тех, кто стоял в данный момент во главе его. (6) И все-таки, имея пред глазами примеры обращения аѳинян с прочими союзниками, нам казалось, мы не были бы в состоянии долго продержаться, если бы не приключилась эта война. 12. Что это была за дружба и насколько прочною становилась наша свобода, когда мы оказывали взаимное друг другу внимание вопреки питаемым нами чувствам, когда в военное время аѳиняне ублажали нас страха ради, а мы так же поступали с ними во время мира? И то, что́ у других зиждется больше всего на благорасположении, у нас основывалось на страхе: мы были союзниками, связанными друг с другом не столько дружбою, сколько страхом, и кому из нас чувство безопасности раньше внушало отвагу, тот первый и собирался разорвать союз. (2) Если кому-нибудь кажется, что мы поступили несправедливо, преждевременно отложившись от аѳинян из-за того только, что они медлили круто поступить с нами, и не дождались, пока выяснится, будет ли с их стороны что-либо предпринято против нас, тот судит неверно. Если бы мы имели возможность в такой же мере, как они, з козням противопоставить козни, тогда и нам должно было бы, так же как и им, медлить с наступательными действиями против них. Но так как аѳиняне имеют возможность нападать на нас во всякое время, то и нам должно быть дозволено заранее позаботиться о мерах самозащиты".
13. "Вот, лакедемоняне и союзники, те причины и поводы, по которым мы отложились. Они ясно показывают слушателям, что действия наши вполне основательны; они достаточны для того, чтобы встревожить нас и обратить наше внимание на принятие тех или иных мер безопасности. Мы давно желали сделать это, когда еще в мирное время прислали к вам посольство по делу об отложении; но ваш отказ остановил нас.[11] Теперь же мы тотчас откликнулись на призыв беотян[12] и думали, что, отлагаясь, преследуем двоякую цель: во-первых, мы не хотели вместе с аѳинянами причинять бед эллинам, но содействовать их освобождению; во-вторых, отлагаясь от аѳинян, мы думали о том, чтобы впоследствии самим не погибнуть от них окончательно, но предупредить их. (2) Однако отпадение наше произошло скорее, чем мы желали, и мы оказались неподготовленными; тем больше вы обязаны принять нас в союзники и прислать нам поскорее вспомогательное войско. Этим вы докажете, что защищаете тех, кого следует, и в то же время умеете вредить вашим врагам. (3) Обстоятельства так благоприятны, как никогда прежде. Аѳиняне истощены болезнью и денежными издержками; корабли их частью находятся в ваших водах,[13] частью выстроены против нас. (4) Невероятно, чтобы кораблей у них было в избытке, если вы в эту же летнюю кампанию вторично вторгнетесь в их страну с моря и с суши; тогда они или не смогут отразить вашего нападения, или же отступят на обоих пунктах. (5) Пусть никто не воображает, будто он из-за чужой земли будет подвергать опасности свою родину. Хотя кому-нибудь и может показаться, что Лесбос лежит далеко отсюда, но он увидит, что остров этот принесет ему пользу вблизи. Ведь центр тяжести войны будет не в Аттике, как думают некоторые, но в том, откуда Аттика извлекает себе выгоды. Теперь доходы ее притекают от союзников; они умножатся еще, если аѳиняне покорят нас. (6) Ведь никто другой из союзников не отложится от них, да еще прибавятся наши силы, мы же испытаем еще более тяжкую участь, нежели порабощенные раньше. (7) Если же вы окажете энергичную помощь и присоедините к себе город, имеющий сильный флот, в котором вы очень нуждаетесь, вы легче сокрушите мощь аѳинян, лишив их союзников. Тогда всякий смелее примкнет к вам, и вы избавитесь от лежащего на вас обвинения в том, что вы не помогаете отлагающимся от аѳинян. Если вы окажетесь освободителями,[14] то тем вернее обеспечена будет победа ваша в войне".
14. "Итак, оправдайте надежды, которые возлагают на вас эллины, устыдитесь Зевса Олимпийского, в святыне которого мы находимся, подобно молящим о защите, станьте союзниками митиленян и защитите их. Не предавайте на произвол нас, подвергающих собственную жизнь опасности, но зато обещающих в случае удачи общие для всех выгоды. А еще более общим будет вред, если мы вследствие вашего отказа потерпим поражение. (2) Будьте же такими мужами, какими считают вас эллины и какими нас заставляет видеть вас наш страх".
15. Вот что сказали митиленяне. Лакедемоняне и союзники, выслушав послов, вняли речам их, приняли лесбосцев в свой союз и, решившись вторгнуться в Аттику, велели присутствующим союзникам поспешно выступить на Исѳм с двумя третями своих отрядов. Сами лакедемоняне прибыли туда первые и занялись на Исѳме изготовлением перевозочных орудий для того, чтобы перетащить свои корабли из Коринѳа через перешеек в море, обращенное к Аѳинам; они собирались напасть на врага разом с моря и с суши. Лакедемоняне действовали энергично. (2) Остальные союзники собирались медленно, будучи заняты уборкою плодов и не имея охоты идти на войну. 16. Аѳиняне узнали, что лакедемоняне вооружаются, потому что презирают их слабость, и желали доказать, что неприятель судит неправильно, что они в силах, не отзывая эскадры из Лесбоса,[15] легко отразить нападение и того флота, который шел из Пелопоннеса. Аѳиняне вооружили сто кораблей, посадили на них граждан, исключая всадников и пентакосиомедимнов, а также метеков,[16] прошли вдоль берегов Исѳма, чтобы показать свои силы, и высаживались на берег в Пелопоннесе там, где находили это удобным. (2) Лакедемоняне поняли тогда, что жестоко ошиблись, и решили, что лесбосцы говорили неправду. Положение свое они считали затруднительным как потому, что к ним не явились союзники, так и потому, что они получили известие о разорении земель периеков,[17] производимом афинскими кораблями[18] в пелопоннесских водах, и возвратились домой. (3) Впоследствии лакедемоняне снарядили флот для отправки к Лесбосу и приказали отдельным государствам выставить корабли в числе сорока; навархом они назначили Алкида, который и должен был отойти на корабле. (4) Аѳиняне возвратились домой с сотнею своих кораблей, когда увидели, что и лакедемоняне отступили. [17. В то время, когда были в море эти корабли, в афинском флоте большинство кораблей отличалось прекрасным ходом и хорошей отделкой, хотя подобные же, и еще в большем числе, были и в начале войны. (2) Действительно, Аттику, Евбею и Саламин охраняли сто кораблей; в пелопоннесских водах было других сто; в этот счет не входили еще те, которые находились подле Потидеи и в прочих местах. Таким образом, в одну летнюю кампанию всех кораблей в совокупности было у аѳинян двести пятьдесят. (3) Содержание флота вместе с осадою Потидеи весьма сильно истощило средства аѳинян. Дело в том, что Потидею осаждали гоплиты, получавшие по две драхмы в день (одну на себя, другую на слугу), в числе тех трех тысяч человек, которые были отправлены туда первыми и которые в таком же числе оставались там до конца осады; сверх того тысяча шестьсот тяжеловооруженных, явившихся с Формионом до взятия города. Все воины на кораблях получали такое же жалованье. (4) Таким образом, деньги были израсходованы уже в самом начале. Таково было наибольшее число вполне вооруженных кораблей].[19]
18. В то самое время, как лакедемоняне находились подле Исѳма,[20] митиленяне вместе с наемниками выступили в поход по суше на Меѳимну, рассчитывая, что город перейдет на их сторону. Когда атака на город не удалась, вопреки расчетам митиленян, они отступили к Антиссе, Пирре и Эресу. (2) Упрочив оборонительные средства этих городов и усилив их укрепления, митиленяне поспешно возвратились домой. После отступления их меѳимняне также пошли с войском против Антиссы, но во время одной вылазки были разбиты антиссянами и наемниками; многие из них были убиты, остальные поспешно отступили. (3) Узнав об этом, а также о захвате митиленянами полей,[21] аѳиняне уже под осень отправили стратега Пахета, сына Эпикура, и тысячу собственных гоплитов; тамошнее свое войско они считали недостаточно сильным для того, чтобы блокировать неприятеля. (4) Эти воины сами были и гребцами на кораблях. По прибытии на место они окружили Митилену кольцеобразною простою стеною и на более сильных пунктах ее возвели форты. (5) Таким образом, Митилена уже с обеих сторон, с суши и с моря, была отрезана сильным войском. Это было в начале зимы. 19. Нуждаясь для осады в деньгах, сами аѳиняне в первый раз тогда внесли прямой подати двести талантов,[22] а также отправили к союзникам для взыскания денег двенадцать кораблей под начальством стратега Лисикла с четырьмя товарищами. (2) Он обходил различные земли союзников и собирал деньги; в Карии от Миунта поднялся он по равнине Меандра до холма Сандия, но здесь во время нападения карийцев и анеитян погиб сам и с ним множество воинов.
20. В ту же зимнюю кампанию платеяне, все еще осаждаемые пелопоннесцами и беотянами,[23] терпели крайнюю нужду в съестных припасах; надежды на помощь из Аѳин не было никакой, и вообще казалось, что нет спасения. Тогда платеяне и осажденные вместе с ними аѳиняне замыслили сделать прежде всего общую вылазку и, если возможно, силою прорваться через неприятельские укрепления. На такую попытку натолкнули их Ѳеенет, сын прорицателя Толмида, и Евпомпид, сын Даимаха, который был в то время и стратегом. (2) Потом половина осажденных нашла план этот очень опасным и в страхе отступила от него; осталось верными своему решению насчет вылазки около двухсот двадцати человек, которые по доброй воле стали приводить его в исполнение следующим образом. (3) Изготовили лестницы высотою в неприятельские укрепления; измерили лестницы по рядам кирпичей в том месте, где обращенная к ним стена оказалась незаштукатуренной. Ряды кирпичей считали многие лица зараз, и хотя кое-кто мог ошибиться, у большинства получился все-таки правильный счет в особенности потому, что он произведен был много раз, да и та часть стены, на которую они решились взойти, отстояла недалеко и ее можно было легко различить. (4) Так получили они верную высоту лестниц, приняв за меру толщину кирпичей. 21. Укрепление же пелопоннесцев сооружено было по следующему способу: оно состояло из двух кольцеобразных стен, одной со стороны платеян, другой на случай нападения снаружи из Аѳин, причем расстояние между стенами было около шестнадцати футов. (2) Промежуточное пространство это в шестнадцать футов занято было строениями, распределенными между стражей. Строения были соединены между собою, так что все представлялось одной толстой стеной с брустверами по обеим сторонам. (3) Через каждые десять брустверов были огромные башни такой же толщины, как и стена, доходившие до внутреннего и наружного ее фасада, так что нельзя было пройти подле башни, и стража переходила посреди них. (4) По ночам в дождливую стужу воины покидали брустверы и сторожили из башен, которые разделены были небольшими расстояниями и сверху закрыты. Таково было укрепление, которым платеяне заперты были со всех сторон. 22. Покончив с приготовлениями, они выждали дождливую, бурную, безлунную ночь и вышли из города; во главе их шли те лица, которые предложили план вылазки.[24] Прежде всего они прошли ров, окружавший осажденных, потом, незамеченные стражей, достигли неприятельских укреплений. В царившей темноте стража не видела впереди ничего и за свистом ветра, дувшего в лицо, не слышала шума приближающихся платеян. (2) Кроме того, платеяне шли на значительном расстоянии друг от друга, чтобы не шуметь оружием и не выдать себя его бряцанием. На них было легкое вооружение и обувь только на левой ноге, чтобы вернее ступать по грязи.[25] (3) Так дошли платеяне между двух башен до брустверов, зная, что башни не охраняются стражей, прежде всего те, которые несли лестницы; их они и приладили к стене. Потом взошли двенадцать человек легковооруженных, с небольшими мечами и в панцирях, с сыном Кореба Аммеем во главе. Он взошел первый. Следовавшие за ним шесть человек стали подниматься на обе башни. Затем подходили другие легковооруженные, с дротиками в руках, а позади них воины несли щиты, чтобы тем облегчить им подъем; щиты они должны были отдать тогда, когда те очутятся подле неприятеля. (4) Большинство было уже наверху, когда башенная стража заметила это: кто-то из платеян, хватаясь за брустверы, сбросил оттуда черепицу, падение которой произвело шум. (5) Тотчас поднялась тревога и войско бросилось к укреплению. В чем состояла опасность, войско не знало, так как была темная бурная ночь. В то же время остававшиеся в городе платеяне сделали вылазку и, чтобы как можно больше отвлечь внимание неприятеля, начали атаку укрепления пелопоннесцев со стороны, противоположной той, где переходили их сограждане. (6) В смущении пелопоннесцы оставались на своих постах и, не понимая, что́ творится, никто из стражи не осмеливался идти на помощь. (7) Триста пелопоннесцев, которым приказано было в случае надобности спешить на помощь, вышли за укрепления к тому месту, где была тревога, поднятая стражей, и где по направлению к Ѳивам подняты были зажженные факелы, чтобы дать знать о нападении врага. (8) Но и платеяне в городе также зажгли на своих стенах множество заранее приготовленных факелов с той целью, чтобы неприятель не понял смысла сигнализации и не спешил на помощь, придавая происходящему совершенно иной смысл, чем то было на деле, и чтобы тем временем вышедшие из города граждане успели прорваться и достигнуть безопасного места. 23. Между тем переходившие через укрепления платеяне, когда передние из них взобрались наверх и, перебив стражу, овладели обеими башнями, сами заняли проходы у башен и наблюдали за тем, чтобы кто-либо не проник через них на помощь неприятелю. Потом со стены они приставили также лестницы к башням и помогли большинству товарищей взобраться по ним. Одни поражали прибывавших на помощь и тем отражали их вверху и внизу башен; другие, большинство, ставили в это время множество лестниц зараз, опрокидывали брустверы и переходили между башнями. (2) Всякий, кто переходил, становился на краю наружного рва, оттуда метал стрелы и дротики в пелопоннесцев, если кто из них спешил вдоль стены и мешал переходу платеян. (3) Когда перешли все те, что были на башнях и спускались последними, они с трудом достигли рва, и в это время на них ударили триста пелопоннесцев[26] с факелами в руках. (4) Стоявшие на краю рва платеяне, находясь сами в темноте, яснее различали неприятелей и поражали их стрелами и дротиками в незащищенные части тела; благодаря неприятельским факелам платеяне в темноте были менее заметны. Наконец, и последние из платеян успели перейти ров, хотя с трудом и опасностями. (5) Дело в том, что лед во рву был непрочен для перехода, а скорее как бы водянист, в зависимости от дувшего восточного ветра[27]; к тому же ночью вследствие этого ветра шел снег, и во рву образовалось много воды, так что при переправе воины чуть не по голову были в воде. 24. Отвратительная погода облегчала бегство платеян. Двинувшись от рва, платеяне все вместе направились по дороге, ведущей к Ѳивам, имея с правой стороны святилище героя Андрократа; по предположению платеян, пелопоннесцы менее всего могли догадаться, что они пойдут той дорогой, которая ведет к неприятелям. При этом они заметили, как пелопоннесцы с факелами в руках пустились в погоню за ними по дороге, ведущей к Киѳерону и Дриоскефалам[28] и дальше к Аѳинам. (2) Платеяне прошли по дороге, ведущей в Ѳивы, стадий шесть-семь,[29] затем повернули в сторону по дороге к горе, по направлению к Эриѳрам и Гисиям, достигли горы и укрылись в Аѳины в числе ста двенадцати человек. Вначале их было больше, но несколько человек возвратилось в город до перехода через укрепление, а один стрелок из лука был взят в плен у наружного рва. (3) Пелопоннесцы прекратили подавать помощь и заняли прежнюю позицию. Находившиеся же в городе платеяне ничего не знали о случившемся, а те, которые вернулись, сообщили, что ни один из вышедших не остался в живых. Тогда с рассветом платеяне отправили к неприятелям глашатая и стали просить о перемирии для получения своих убитых, но узнав, как было дело, перестали просить. Так перешли платейские граждане через укрепление и спаслись.
25. В конце этой же зимней кампании из Лакедемона отправлена была в Митилену триера с лакедемонянином Салеѳом. Прибыв в Пирру, он отправился из нее дальше сухим путем по руслу какого-то ручья к тому месту, где можно было спуститься к укреплению, незаметно вошел в Митилену и заявил проедрам, что будет произведено вторжение в Аттику и что вместе с тем явятся те сорок кораблей, которые должны были прибыть к митиленянам на помощь,[30] что сам он послан вперед по этому делу, а также, чтобы позаботиться о всем прочем. Митиленяне ободрились и стали уже меньше думать о примирении с аѳинянами. (2) Так приходила к концу эта зимняя кампания, а с нею кончился четвертый год войны, историю которой написал Ѳукидид.
26. В следующую летнюю кампанию (427 г.) пелопоннесцы отправили назначенные в Митилену сорок кораблей[31], поставив начальником их Алкида, который был у них навархом,[32] а сами вместе с союзниками вторглись в Аттику с той целью, чтобы аѳиняне, тревожимые с двух сторон, имели тем меньше возможности помочь шедшим в Митилену кораблям. (2) Вторжением руководил Клеомен, заступавший место сына Плистоанакта Павсания, еще малолетнего царя, которому Клеомен приходился дядей. (3) Пелопоннесцы разорили части Аттики, опустошенные раньше, истребили все, что там выросло вновь и что уцелело от прежних вторжений.[33] После второго вторжения это было самое тягостное для аѳинян. (4) В постоянном ожидании каких-либо вестей из Лесбоса о действиях флота, который должен был уже прибыть к острову, пелопоннесцы исходили и опустошили бо́льшую часть Аттики. Но так как ожидания их вовсе не оправдывались и они терпели недостаток в съестных припасах, то они возвратились домой и разошлись по своим государствам.

Алкибиад в Ионии (427 г.)

27. Тем временем митиленяне ввиду того, что корабли из Пелопоннеса все медлили и не являлись к ним, а в съестных припасах ощущался недостаток, вынуждены были вступить в соглашение с аѳинянами при следующих обстоятельствах. (2) Салеѳ и сам уже не ждал больше пелопоннесских кораблей, а потому снабдил народ, прежде легковооруженный, тяжелым вооружением, чтобы сделать вылазку против аѳинян. (3) Но получив вооружение, митиленяне перестали слушаться начальников и, собираясь на сходки, решили, что или богатые должны открыть свои запасы хлеба и разделить его между всеми гражданами, или же они одни вступят в соглашение с аѳинянами и сдадут им город. 28. Стоявшие во главе правления лица, сознавая себя бессильными воспрепятствовать демократии и не желая подвергаться опасности в том случае, если они не примут участия в договоре, сообща[34] вошли в соглашение с Пахетом и его войском на следующем условии: аѳиняне могут принять относительно митиленян решение, какое будет им угодно; митиленяне допускают афинское войско в город, а сами отправят посольство в Аѳины насчет своей судьбы; до возвращения посольства Пахет не вправе ни заключать в темницу кого-либо из митиленян, ни обращать в рабство, ни предавать смерти. Таковы были условия договора. (2) Те из митиленян, которые наиболее детально вели сношения с лакедемонянами, объятые ужасом, когда афинское войско вступило в город, не удержались и сели у алтарей.[35] Пахет предложил покинуть алтари, обещав не причинять им обиды, и до того или иного решения аѳинян поместил их на Тенедосе. (3) Затем он послал триеры к Антиссе,[36] покорил ее и вообще принял все нужные, по его мнению, меры по военной организации.
29. Между тем пелопоннесцы на сорока кораблях, которые должны были явиться к Лесбосу со всею поспешностью, замешкались в пелопоннесских водах и в дальнейшем плавании тихо подвигались вперед. Они не были замечены из Аѳин, пока не появились у Делоса. Оттуда они прибыли к Икару и Миконосу и там впервые узнали о покорении Митилены. (2) Желая удостовериться в этом, пелопоннесцы поплыли к Эмбату в Эриѳрейской области; Эмбата достигли они семь дней спустя после падения Митилены. Получив о том точные сведения, пелопоннесцы совещались, что делать ввиду случившегося. При этом элейский гражданин Тевтиапл сказал следующее.
30. "Алкид и все присутствующие пелопоннесские военачальники! Мне кажется, нам нужно плыть к Митилене немедленно, прежде чем узнают о нашем прибытии. (2) Вероятно, неприятель только что овладел городом, и потому вряд ли там приняты значительные меры предосторожности, особенно на море, откуда неприятель вовсе не ожидает нападения со стороны кого-либо, и где для нас исключительно благоприятным является решительный способ действия. Вероятно, и сухопутное войско их, как победителей, рассеялось беззаботно по домам. (3) Поэтому если мы нападем внезапно ночью, то, надеюсь, выиграем дело при содействии лиц, находящихся в городе, если только кто уцелел из наших благожелателей. (4) Нам нечего страшиться опасности, приняв во внимание, что неожиданность в военных действиях есть не что иное, как недостаток предусмотрительности: если военачальник сумеет уберечься от нее сам и воспользуется ею для нападения на врага, он достигнет полного успеха".
31. Однако этой речью Тевтиапл не убедил Алкида. Некоторые беглецы из Ионии и плывшие вместе с ним лесбосцы советовали, так как это опасное предприятие внушало страх, захватить какой-нибудь из ионийских городов или эолийскую Киму и, опираясь на нее как на базис, попытаться поднять Ионию против Аѳин (на это, указывали они, есть надежда, потому что появление лакедемонян желательно для всех тамошних эллинов), отнять у аѳинян этот важнейший источник их доходов и вместе с тем вовлечь аѳинян в издержки, если бы они вздумали блокировать лакедемонян и ионян; есть надежда, продолжали они, склонить и Писсуѳна[37] к войне. (2) Однако Алкид не внял этим советам и, опоздав к Митилене, склонялся больше всего к тому, чтобы как можно скорее возвратиться к Пелопоннесу. 32. Снявшись с якоря у Эмбата, Алкид следовал вдоль берега и, пристав к Мионнесу, принадлежавшему теосцам, умертвил бо́льшую часть пленников, захваченных во время плавания. (2) Когда он бросил якорь подле Эфеса, к нему явились самосские послы из Аней[38] и заявили, что неладно он освобождает Элладу, коль скоро губит людей, не поднимающих против него оружия и ему не враждебных, хотя и состоящих, по необходимости, в союзе с аѳинянами; если он не прекратит такого образа действий, то приобретет дружбу немногих врагов, но зато вооружит против себя гораздо большее количество друзей. (3) Слова эти подействовали на Алкида; он отпустил на свободу всех хиосцев, какие еще были у него, и некоторых других. Дело в том, что при виде его кораблей люди не убегали; напротив, они подходили к ним ближе в уверенности, что это афинские корабли, так как никоим образом не ожидали, чтобы пелопоннесские суда могли пройти до Ионии, когда власть над морем была в руках аѳинян. 33. От Эфеса Алкид отплыл с поспешностью и бежал, потому что был замечен с кораблей "Саламинии" и "Парала" (эти два корабля плыли от Аѳин еще в то время, когда он стоял на якоре подле Клара). Опасаясь преследования, Алкид пустился в открытое море и решил не приставать к суше по своей воле нигде, кроме Пелопоннеса. (2) Весть об этом пришла к Пахету и к аѳинянам из Эриѳр; доносилась она и из разных других мест. Так как Иония не имела укреплений, то аѳинянами овладела сильная тревога, как бы пелопоннесцы, крейсируя вдоль берегов Ионии, не стали нападать и разорять ее города, хотя бы и не имели в виду в ней утвердиться. К тому же экипаж "Парала" и "Саламинии" известил о том, что он собственными глазами видел Алкида подле Клара. (3) Пахет стремительно погнался за ним, преследовал до острова Патмоса и возвратился, когда оказалось, что нигде нельзя уже было настигнуть Алкида. Не догнав кораблей в открытом море, Пахет считал удачей и то, что, не будучи нигде настигнуты, неприятельские корабли не были вынуждены устраивать себе стоянку, что обязывало бы аѳинян сторожить и блокировать их. 34. На обратном пути Пахет держался берега, пристал к городу колофонян Нотию, в котором поселились колофоняне, когда верхний город был взят Итаманом и варварами, призванными одною из партий вследствие происходившей междоусобной распри. Взят же был этот город варварами почти в одно время со вторым вторжением пелопоннесцев в Аттику.[39] (2) В среде сбежавших в Нотий и поселившихся там колофонян снова возникли распри, причем одна партия призвала наемников Писсуѳна, состоявших из аркадян и варваров, и держала их в укреплении, отделенном от остального города; к этой партии примкнули и вошли в состав граждан и те из колофонян верхнего города, которые держали сторону персов. Напротив, другая партия, побежденная и изгнанная из города, призывала Пахета. (3) Последний пригласил к себе для переговоров державшегося в укреплении Гиппия, начальника аркадян, обещал отпустить его здравым и невредимым обратно в укрепление, если они не сойдутся на условиях. Гиппий явился к Пахету, а тот отдал его под стражу, не заковав в цепи, сам внезапно напал на укрепление и взял его, так как находившиеся внутри воины вовсе не ожидали нападения, причем велел перебить аркадян и всех варваров, какие там были. Затем Гиппия, согласно уговору, Пахет отвел в укрепление и, когда тот вошел туда, велел схватить его и поразить стрелами. (4) Нотий Пахет возвратил колофонянам, исключая тех, которые держали сторону персов. С течением времени аѳиняне отправили в Нотий экистов и дали городу устройство, согласное с их собственными законами,[40] собрав там из соседних городов всех колофонян, какие где были.
35. По возвращении в Митилену Пахет покорил Пирру и Эрес,[41] захватив лакедемонянина Салеѳа,[42] скрывавшегося в городе, и отправил его в Аѳины, равно как и митиленян, помещенных им на Тенедосе,[43] и всех
казавшихся ему виновниками восстания. (2) Бо́льшую часть своего войска Пахет отпустил; с прочими воинами он остался на Лесбосе и устраивал дела Митилены и остального острова по своему усмотрению. 36. По прибытии митиленян и Салеѳа аѳиняне немедленно казнили последнего, хотя он, между прочим, предлагал удалить пелопоннесцев от Платей, все еще находившихся в осаде.[44] (2) Относительно митиленян аѳиняне стали совещаться. В гневе они решили казнить не только тех митиленян, которые были в Аѳинах, но всех, достигших возмужалости, а детей и женщин обратить в рабство. Они вменяли митиленянам в вину как восстание вообще, так особенно то, что они возмутились, не будучи подчинены аѳинянам, подобно прочим союзникам. В весьма сильной степени вызывали возбуждение аѳинян и пелопоннесские корабли, которые, чтобы подать помощь митиленянам, дерзнули проникнуть в Ионию;[45] это показывало, что восстание задумано серьезно. (3) Итак, аѳиняне отправили триеру к Пахету с известием о принятом решении и с приказанием поскорее покончить с митиленянами. (4) Однако на следующий день аѳиняне стали несколько раздумывать и приходить к убеждению, что решение погубить весь город, а не одних виновных, сурово и жестоко. (5) Находившиеся в Аѳинах митиленские послы и сочувствовавшие им аѳиняне заметили эту перемену и постарались уговорить должностных лиц[46] снова представить дело на обсуждение. Тем легче удалось им это, что и сами должностные лица ясно видели желание большинства граждан дать им возможность обсудить дело снова. (6) Немедленно созвано было народное собрание, на котором разные лица высказывали различные мнения. Выступил и сын Клеенета Клеон, тот самый, который провел прежнее решение о казни всех митиленян. Это был вообще наглейший из граждан; в то время он пользовался величайшим доверием народа. Клеон выступил снова с такою речью.
37. "Много раз уже, при других случаях, я приходил к убеждению, что демократическое государство неспособно владычествовать над другими. Преимущественно же убедился я в этом теперь, по поводу вашего раскаяния относительно митиленян. (2) Так как в повседневных сношениях друг с другом вы действуете без боязни и козней, то с таким же настроением относитесь и к союзникам. Впадая в ошибки под влиянием ли речей их, или из сострадания к ним, вы не думаете о том, что слабость ваша небезопасна для вас, союзникам же она не внушает признательности к вам. Вы не считаетесь с тем, что ваше владычество есть тирания,[47] что союзники ваши питают враждебные замыслы и неохотно терпят вашу власть. Они слушаются вас не потому, что вы делаете им добро и тем вредите себе, но скорее потому, что вы превосходите их могуществом, и никакой роли не играет тут их расположение к вам. (3) Ужаснее же всего, если мы не будем твердо держаться однажды принятых решений и не поймем, что государство с худшими, но неизменными законами могущественнее того, которое имеет законы прекрасные, но не приводимые в исполнение, что необразованность при твердости характера полезнее, чем смышленость при бесхарактерности, что люди попроще обыкновенно лучше справляются с делами в государствах, нежели люди более интеллигентные.[48] (4) Последние желают казаться мудрее законов, брать верх во всем, что́ бы когда ни говорилось в народном собрании, как будто они не могут проявить свой ум в других более важных случаях, и таким способом действия причиняют государству большею частью вред. Напротив, люди, не верящие в свою гениальность, считают себя более невежественными по сравнению с законами и не столь способными осуждать речи прекрасного оратора. Будучи скорее беспристрастными судьями, чем борцами в словопрении, они обыкновенно и поступают правильно. Вот почему и нам следует действовать таким образом и, не увлекаясь красноречием и состязанием в гениальности, не давать советов вашему народу против собственного убеждения. 38. Я остаюсь при прежнем решении и удивляюсь тем, которые дело митиленян представили вторично на обсуждение, потребовали отсрочки, что скорее выгодно для виновных, нежели для нас. В самом деле, пострадавший преследует в таком случае совершившего проступок с ослабевшим раздражением, между тем как только то наказание, которое следует возможно быстрее за совершением проступка, ведет вернее всего к соответственному возмездию. Удивляюсь я и всем тем, кто стал бы возражать мне и желал бы доказывать, что преступления митиленян полезны для нас, а наши неудачи причиняют вред союзникам. (2) Ясно одно: мой противник или, уверовав в свое красноречие, должен доказать, что то, что вообще является общепризнанным, основывается не на правильном решении, или же под влиянием подкупа он будет пытаться провести вас придуманными им благовидными доводами. (3) Но при подобного рода состязаниях государство дает победные награды другим, само же пожинает опасные последствия. (4) Ответственность за это падает на вас, как на плохих агоноѳетов, вас, которые привыкли быть речей - зрителями, а дел - слушателями. О будущих предприятиях, об осуществимости их, вы судите по речам ловких ораторов; о событиях, уже совершившихся, вы заключаете не столько по тому, что́ сделано, что́ вы сами видите, сколько по тому, что́ вы слышите из уст ораторов, искусных в обличении. (5) Вы в совершенстве умеете дать ввести себя в обман разными новшествами в речи, следовать же вашим собственным решениям вы не желаете; вы - рабы всего необычайного, то же, что вошло в обиход, вы презираете. (6) Каждый из вас особенно хочет показать, что он сам может быть хорошим оратором; если же он на это не способен, то желает состязаться с подобного рода ораторами, чтобы не показаться человеком, лишь следующим в своем понимании за другими, и потому готов заранее одобрить всякую остроумную мысль. Вы горячи в предугадывании того, что́ говорится, и вялы, (7) чтобы заранее взвесить последствия этих речей. Вы, можно сказать, стремитесь к чему-то иному, а не к тому, в чем мы живем; данного положения вы не обсуждаете с достаточным вниманием. Вообще приятное для слуха покоряет вас, и вы больше походите на зрителей, сидящих пред софистами, нежели на людей, совещающихся о делах государственных".
39. "Я стараюсь отвратить вас от всего подобного и заявляю, что Митилена, один этот город, нанес вам величайшую обиду. (2) Я могу простить тех восставших, которым невмоготу было сносить ваше владычество, или тех, которые вынуждены были к восстанию неприятелем. Но если это учинили жители острова, снабженного укреплениями, угрожаемые врагами нашими только с моря, да и здесь защищенные от них запасом триер, к тому же пользующиеся автономией, а от нас высочайшим почтением, если они так поступили, то не есть ли это с их стороны злой умысел против нас, не есть ли это скорее бунт, чем отпадение (отлагаются ведь те, которые потерпели какое-либо насилие)? И не стремились ли митиленяне, встав на стороне наших ненавистнейших врагов, погубить нас? И это гораздо важнее, чем если бы они пошли войною против нас одни, опираясь только на собственные силы. (3) Не послужили им предостережением бедствия других, которые восставали уже раньше и были усмирены нами;[49] равным образом то благосостояние, которым они пользуются, не удержало их от рискованного шага. Они дерзко пошли навстречу будущему и, преисполненные надежд, которые превышали их силы, хотя и уступали их намерениям, они подняли войну, решившись поставить силу выше права. Не будучи обижены нами, митиленяне напали на нас в такой момент,[50] когда могли рассчитывать на победу. (4) Обыкновенно неожиданное благосостояние ведет к заносчивости те государства, на долю которых достается оно в высшей мере и в самое короткое время. Большею же частью такое благополучие людей, которое достигается правильным расчетом, бывает прочнее того, которое ниспадает неожиданно, и легче, можно сказать, людям отвратить беду, нежели надолго сохранить благосостояние. (5) Давно уже нам вовсе не следовало оказывать предпочтение митиленянам пред прочими союзниками; тогда они и не дошли бы до такой наглости: человеку по природе свойственно относиться высокомерно к тем, которые ублажают его, и с удивлением к тому, кто перед ним не сгибается. (6) Теперь митиленяне должны понести наказание, достойное своего преступления. Не считайте виновными только аристократов и не оправдывайте демократов: митиленяне восстали на нас все одинаково. Если бы демократы перешли на нашу сторону, они теперь по-прежнему были бы в безопасности; но они сочли более надежным для себя разделить опасность с аристократами и потому также отложились.[51] (7) Если вы станете налагать одинаковые наказания на союзников за восстание, вынуждены ли они к нему неприятелем, или произвели его по доброй воле, то неужели, думаете вы, найдутся союзники, которые не отложатся от вас по ничтожному поводу, коль скоро в случае успеха они получат свободу, а при неудаче не подвергнутся тому, от чего нельзя излечиться?[52] (8) В борьбе с каждым городом мы, напротив, будем рисковать нашими средствами и жизнью; при благоприятном исходе вы получите разоренный город и лишитесь в будущем ежегодных доходов, которые составляют нашу силу, а в случае неудачи мы будем иметь новых врагов, кроме тех, которые уже у нас есть, и будем вынуждены воевать с собственными союзниками в то время, когда нам нужно бороться с нашими теперешними врагами. 40. Следовательно, не должно вселять в митиленян надежды на то, что они могут получить у нас, опираясь на красноречие, или купить деньгами прощение своей вины, совершенной будто бы по человеческой слабости. Ведь они причинили нам вред по доброй воле, они злоумыслили против нас сознательно; а прощается только невольное прегрешение. (2) Так ратовал я тогда, в первый раз, и теперь ратую за то, чтобы вы не переменяли вашего первоначального решения и не впадали в ошибку по трем самым гибельным для власти побуждениям: жалости, увлечению красноречием и великодушию. (3) Отвечать состраданием справедливо по отношению к тем, кто находится в одинаковых с тобою условиях, а не к тем, которые сами неспособны к жалости и всегда по необходимости оказываются врагами. Ораторы, пленяющие вас красноречием, найдут случай для состязания при других, менее важных обстоятельствах, а не теперь, когда государство будет жестоко наказано за минутное удовольствие,[53] а они[54] получат из-за краснобайства хорошую мзду. Великодушие оказывается не тем людям, которые все равно остаются такими врагами, какими они были до того, но тем, которые в будущем намереваются быть привязаны к вам. (4) Одним словом, утверждаю: если вы последуете моему совету, вы поступите и справедливо по отношению к митиленя- нам, и с пользою для себя; в случае если вы примете противоположное решение, они не будут вам благодарны, а себя вы скорее покараете. Если они вправе были отложиться, значит, вы владычествуете над ними не по праву. Если же вы, хотя бы и не по праву, все-таки желаете господствовать, то ради собственной пользы, хотя бы и вопреки праву, вы должны наказать их, или же вам следует отречься от власти и, оставаясь вне опасности, разыгрывать роль добродетельных людей. (5) Считайте своим долгом ответить тою же мерою наказания[55] и не показывайте себя более безжалостными, нежели те, которые злоумышляли против вас, хотя бы вы и избегли опасности. Подумайте, что́, по всей вероятности, учинили бы они вам в случае, если бы одержали верх, особенно потому, что несправедливость исходила от них. (6) Кто без достаточного повода обижает другого, тот стремится вконец погубить обиженного, опасаясь мести со стороны уцелевшего врага. И в самом деле: обиженный в чем-либо без нужды, избежав опасности, бывает суровее, чем враг, находящийся со своим противником в одинаковом положении.
(7) Итак, не предавайте самих себя, представьте себе возможно ближе то бедствие, которое готовилось вам, подумайте, как бы вы тогда выше всего поставили то, чтобы укротить восставших, и воздайте им теперь такою же мерой, не размягчайтесь ввиду теперешнего их положения и не забывайте опасности, которая незадолго перед тем висела над вашими головами. (8) Достойно накажите митиленян и покажите ясный пример прочим союзникам: всякого, кто отложится, вы будете карать смертью. Коль скоро решение ваше станет известно, вам меньше придется бороться с вашими же собственными союзниками и вы не оставите в пренебрежении ваших врагов".
41. Вот что сказал Клеон. После него выступил Диод от, сын Евкрата, который и в прежнем народном собрании больше всех восставал против казни митиленян. Вступив на трибуну, он произнес такую речь.
42. "Я не виню лиц, предложивших вторично разобрать дело митиленян, и не одобряю тех, которые порицают принцип обсуждать многократно важнейшие дела. По моему мнению, два обстоятельства более всего препятствуют разумному решению: поспешность и раздражение; первое обыкновенно доказывает непонимание, второе - грубость и поверхностность. (2) Кто отвергает то, что речи не являются учителями дел, тот или безрассуден, или преследует личные интересы. Он безрассуден, если полагает, что можно как-нибудь иначе выяснить темное еще будущее; он лично заинтересован, если, желая склонить других к чему-либо постыдному, не считает себя в состоянии красноречиво говорить о бесчестном деле, но старается ловкою клеветою запугать противников и тех, которые должны его слушать. (3) Но опаснее всего те люди, которые уже наперед обвиняют своего противника в стремлении блистать за деньги ораторским искусством. Ведь если бы они обвиняли противника в невежестве, то, не убедив слушателей, оратор, сходя с трибуны, оставил бы такое впечатление, что он, скорее, не понимает дела, нежели несправедливо относится к нему. Напротив, оратор, укоряемый в несправедливости, остается в подозрении, даже если он и убедит слушателей; если же не убедит, то его будут считать и безрассудным и несправедливым. (4) От такого образа действий государство ничего не выигрывает, потому что страх отнимает у него советников. И всего больше государство пользовалось бы счастьем в том случае, если бы подобные граждане не имели возможности выступать ораторами: тогда государство менее всего можно было бы убедить впадать в те же ошибки, в какие впадает оратор. (5) Хорошему гражданину не подобает показывать превосходство своего ораторского искусства посредством застращивания противников; он должен выступать как равный против равного. Мудрое государство не должно воздавать особых почестей тому гражданину, который многократно подавал полезные советы, но не должно и умалять тех почестей, какими он уже пользуется; точно так же и того гражданина, которому не удалось провести свое предложение, государство обязано не только не наказывать, но и не относиться к нему с презрением. (6) Тогда оратор, имеющий успех, никогда не станет, чтобы еще больше отличиться, говорить что-либо наперекор своему убеждению и в угоду народу; равным образом и оратор, потерпевший неудачу, не будет стремиться такими средствами привлекать на свою сторону народную массу из желания отличиться. 43. Между тем мы поступаем противоположно этому, даже больше: если какой-либо оратор подозревается в своекорыстии, пусть даже он выступает с самыми лучшими предложениями, мы лишаем государство очевидной выгоды, относясь с ненавистью к такому оратору, хотя бы относительно его своекорыстия у нас было и недостаточно обоснованное предположение. (2) Обыкновенно бывает так: хорошие предложения, высказываемые напрямик, возбуждают подозрение в такой же мере, как и предложения плохие; вследствие этого и тот оратор, который желает внушить народной массе самое опасное решение, должен привлекать ее на свою сторону путем обмана, и тот, который выступает с лучшим предложением, вынужден прибегать ко лжи для того, чтобы внушить доверие к себе. (3) При таком избытке благоразумия только у нас для государства нельзя сделать ничего доброго открыто, не прибегнув к обману. В самом деле, если кто подает какой-либо благой совет прямо, к нему относятся с подозрением, как бы он втайне не извлек из этого выгоды для себя. (4) Однако при столь трудном положении, ввиду столь важного дела наш долг быть дальновиднее вас, располагающих кратким временем для размышления, тем более, что мы ответственны за наши советы, а вы никому не даете ответа в результатах того, что́ слушаете. (5) Если бы тот, кто вас убедил, и тот, кто последовал совету, испытывали одинаково дурные последствия, то вы выносили бы решения более осмотрительные. Теперь же в случае неудачи вы при первой вспышке гнева караете одно только предложение лица, натолкнувшего вас на решение, но не караете ваши собственные решения, хотя бы последние, несмотря на то что они приняты народною массою, оказались также ошибочными".
44. "Я выступил по делу митиленян не для возражения Клеону и не для обвинения митиленян. Дело идет, если мы благоразумны, не о преступлении митиленян, но о разумности нашего решения. (2) Если даже я докажу, что митиленяне совершили весьма противозаконное деяние, то отсюда я не стану еще требовать казни для них, коль скоро она не полезна для нас. Не стал бы я говорить и в пользу того, что митиленяне заслуживают некоторого извинения, если бы это не служило к благу государства. (3) Я полагаю, что решение наше должно иметь в виду не столько настоящее, сколько будущее. Наказание митиленян смертью будет полезно, потому что в будущем уменьшится число восстаний,[56] - вот на чем Клеон особенно настаивает; я держусь совершенно противоположного мнения и утверждаю иное, также имея в виду благо будущего. (4) Я надеюсь, что из-за мнимой основательности доводов Клеона вы не отвергнете того полезного, что́ будет заключаться в моей речи. Быть может, речь Клеона, как более справедливо отвечающая теперешнему вашему раздражению против митиленян, увлекает вас; но мы не судимся с ними перед судом, и нам нет нужды рассуждать о принципах права, нет, мы совещаемся о митиленянах и решаем вопрос, как полезнее поступить с ними. 45. В государствах назначается смертная казнь за многие преступления, и не только за такие, каково преступление митиленян, но и за меньшие. Однако люди, подстрекаемые надеждою, отваживаются на рискованные предприятия, и никто еще не ставил себя в опасное положение, не будучи уверен в том, что замысел его кончится для него благополучно. (2) Равным образом, разве существовало когда-нибудь такое государство, какое решилось бы на восстание, не располагая, по своим соображениям, достаточными для того средствами, собственными или при помощи союза с другими? (3) Ошибаться по природе свойственно всем людям и в частной и в государственной жизни, и нет закона, который бы удержал от этого, потому что люди прошли все виды наказаний, налагая их в той надежде, что, быть может, они меньше будут терпеть от преступлений негодяев. Вероятно даже, что в старину самые тяжкие преступления подлежали более мягким наказаниям, но с течением времени, вследствие пренебрежения к этим наказаниям, большинство их усилилось до смертной казни; (4) однако и ею люди пренебрегают. Итак, или необходимо придумать еще более жестокую меру устрашения, или же смертная казнь не способна ни от чего удержать. Бедность в связи с нуждою порождает дерзость, избыток в соединении с наглостью и самоуверенностью побуждает к алчности, точно так же все другие житейские обстоятельства, при том или другом возбуждении, которое, как всегда нечто более сильное и неодолимое, властвует над человеком и толкает его на рискованные предприятия. (5) А тут еще при всяком положении играют свою роль надежда и увлечение; последнее идет впереди, первая за ним следует. Увлечение, внушая замысел, надежда, подсказывая легкость удачи, причиняют всего больше вреда, и хотя объекты увлечения и надежды невидимы, но они сильнее стоящих пред глазами опасностей. (6) Кроме того, в неменьшей мере поддерживает человека в его воодушевлении и счастливый случай. Иногда появляется он неожиданно и даже при недостаточности средств побуждает решаться на опасное предприятие того или иного человека, всего же более государства, поскольку в данном случае дело идет о самом существенном, о свободе или власти над другими, и поскольку каждый, действуя заодно со всеми, нерасчетливо преувеличивает до известной степени свои силы. (7) Вообще, коль скоро натура человека горячо стремится что-либо совершить, нельзя, да и было бы большою наивностью воображать, будто можно отвлечь его от этого или силою законов, или какою-нибудь иною мерою устрашения. 46. Итак, не следует, положившись на смертную казнь как на залог спокойствия, принимать гибельное решение. Не должно лишать восставших всякой надежды на то, будто им нельзя будет раскаяться и в возможно короткое время загладить свою ошибку. (2) Подумайте о том, что теперь, если какое-либо государство и отлагалось и потом сознавало невозможность успеха, оно готово было примириться с нами еще в то время, когда было в состоянии уплатить нам военные издержки и на будущее время вносить подати. Но неужели, думаете вы, при другом отношении, когда безразлично будет, пойти ли на примирение раньше или позже, найдется хоть одно государство, которое не постарается вооружиться еще сильнее, чем теперь, и не станет выдерживать осаду до последней крайности? (3) Разве для нас не убыточно тратиться на продолжительную осаду только потому, что о примирении нет речи, получить в случае взятия города город разрушенный и лишиться доходов с него на будущее время? Между тем именно в них наша сила против врагов. (4) Поэтому нам следует быть не столько строгими судьями виновных во вред себе, сколько обращать внимание на то, каким образом, применив умеренное наказание, мы можем на будущее время утилизировать те государства, которые обладают значительными денежными средствами. Оберегать себя мы должны не суровостью законов, но бдительностью в наших действиях. Теперь же мы поступаем вопреки этому правилу. (5) Если какое-нибудь свободное государство, принужденное к подчинению силою, отлагается от нас из стремления к независимости, то, совершенно понятно, мы полагаем, что, покорив его, следует его еще жестоко наказать. (6) Напротив, людей свободных не должно подвергать суровому наказанию в то время, как они решились отложиться, а необходимо строго наблюдать за ними еще до восстания и заранее действовать так, чтобы отпадение и на мысль им не приходило; а потом, одолев восставших, нужно возможно меньшее взыскивать с них. 47. Теперь подумайте, какую ошибку вы сделали бы в данном случае, последовав совету Клеона. (2) Теперь во всех государствах демократическая партия благосклонно настроена к вам и или вовсе не принимает участия в восстании олигархической партии, или же, если и бывает вынуждена примкнуть к восстанию, тотчас становится во враждебные отношения к восставшим. Поэтому, начиная войну, вы имеете союзника в лице народной массы враждебно настроенного к вам государства. (3) Если вы погубите демократическую партию в Митилене, партию, которая не участвовала в восстании и, получив оружие, добровольно передала вам город, то прежде всего избиением доброжелателей ваших вы совершите несправедливость, потом сделаете то, что наиболее желательно для аристократов: поднимая против вас государства, они тотчас найдут себе союзника в лице демократов, как скоро вы открыто покажете, что подвергаете безразлично одному и тому же наказанию и виновных и невиновных. (4) Нет, если бы даже демократическая партия и была виновна, вы обязаны игнорировать это, чтобы единственную союзную еще с нами часть населения не превратить во враждебную. (5) Для упрочения нашего владычества, я полагаю, будет гораздо выгоднее добровольно снести обиду, нежели, стоя на основах права, истребить тех, кого не следует. Что касается того, будто, как утверждает Клеон, наказание митиленян и справедливо и полезно, то это утверждение невозможно согласовать с фактами".
48. "Поймите же, что мой совет лучше, и не давайте предпочтения ни состраданию, ни снисходительности; ведь и я не рекомендую вам руководствоваться этими чувствами. Примите мой совет по тем соображениям, какие я высказал, спокойно судите митиленян, которых прислал к вам Пахет, как виновных, а прочих не трогайте. (2) Такая мера благотворна для будущего и достаточна уже для устрашения врагов. Принимающий мудрое решение относительно неприятелей могущественнее того, кто идет на них, действуя безрассудною силою".
49. Вот что сказал Диодот. После того как высказаны были оба этих предложения, резко противоречившие одно другому, аѳиняне также перешли к обмену мнений; при отрытой баллотировке за оба предложения высказалось почти равное число голосов, но все же одержало верх предложение Диодота. (2) Тотчас со всею поспешностью аѳиняне отправили другую триеру[57] для того, чтобы раньше посланная триера не предупредила ее и чтобы до ее прибытия население города не было истреблено: первая триера вышла почти за сутки до второй. (3) Так как митиленские послы[58] снабдили корабль вином и ячменным хлебом и обещали щедро наградить гребцов, если они опередят первую триеру, то аѳиняне плыли с таким усердием, что на ходу ели хлеб, замешанный на вине и масле, и в то время как одни по очереди спали, другие гребли. (4) К счастью, противного ветра не было вовсе, и первый корабль, шедший на необычайное дело, плыл, не торопясь, тогда как второй спешил, как сказано. Первый корабль опередил второй настолько, что Пахет прочитал постановление и собирался уже привести его в исполнение, как вслед за этим пристал к берегу второй корабль и не допустил до избиения митиленян. 50. Так едва-едва Митилена избежала опасности. Остальных граждан, тех, что были отосланы Пахетом как наиболее виновные в восстании, аѳиняне, по предложению Клеона, казнили (их было немного больше тысячи человек). (2) Стены Митилены были срыты, корабли отобраны. Впоследствии аѳиняне не наложили фороса на лесбосцев, но образовали из их земель, кроме меѳимнейской, три тысячи наделов; из них триста отделили и посвятили богам, а на остальные отправили из среды своих граждан клерухов по жребию. Лесбосцы сами обрабатывали свою землю и должны были выплачивать деньгами клерухам ежегодно за каждый надел по две мины.[59] (3) Аѳиняне отобрали также и все небольшие города на материке,[60] какие были во власти митиленян; эти города впоследствии подчинены были аѳинянам. Таковы были события на Лесбосе.
51. В ту же летнюю кампанию, по взятии Лесбоса, аѳиняне под начальством стратега Никия, сына Никерата, пошли войною против острова Миноя, лежащего пред Мегарами. Мегаряне, соорудив на острове башни, пользовались ими как укреплением.[61] (2) Никий желал, чтобы аѳиняне имели сторожевой пост на Миное вследствие близости ее к Аѳинам, а не в Будоре[62] и не на Саламине (тогда пелопоннесцы не могли бы тайком совершать оттуда[63] нападения на триерах, что́ случалось и раньше,[64] или посылать пиратов) и чтобы вместе с тем запереть подвоз к мегарянам. (3) Прежде всего Никий овладел с помощью машин двумя отделенными от Нисеи, выступающими вперед со стороны моря башнями, освободил вход в пролив между островом и сушей и укрепил другую часть острова со стороны материка, так как оттуда могла быть подана помощь острову, недалеко отстоящему от материка, по мосту, перекинутому через болото. (4) Все это аѳиняне совершили в несколько дней; затем они возвели укрепление и на острове. Никий, оставив там гарнизон, возвратился с войском домой.
52. В ту же пору этой летней кампании платеяне, не имея больше съестных припасов и не будучи в состоянии долее выдерживать осаду,[65] сдались пелопоннесцам при следующих обстоятельствах. (2) Пелопоннесцы штурмовали платейское укрепление, и платеяне не имели силы его защитить. Лакедемонский начальник, поняв бессилие платеян, не желал брать город силою; это ему приказано было из Лакедемона для того, чтобы Платея, жители которой сдавались добровольно, не была возвращена аѳинянам в том случае, если пелопоннесцы заключат с ними мир и придут к соглашению относительно возвращения всех местностей, какими во время войны завладела каждая сторона. Лакедемонский начальник обратился к платеянам через глашатая со следующим предложением: если они желают добровольно передать город лакедемонянам и взять их в судьи, то будут наказаны только виновные и не иначе, как по суду. Так объявил глашатай. (3) Платеяне находились тогда в состоянии крайнего бессилия и потому сдали город. В течение нескольких дней, пока из Лакедемона не явились судьи в числе пяти человек, пелопоннесцы кормили платеян. (4) Когда судьи прибыли, против платеян не было выставлено никакого обвинения; их вызвали только в суд и спрашивали одно: оказали ли они услуги в течение происходящей войны лакедемонянам или их союзникам. (5) В ответ на это платеяне просили позволить им высказаться обстоятельнее и назначили себе защитниками Астимаха, сына Асополая, и Лакона, сына Эемнеста, проксена лакедемонян. Защитники выступили со следующею речью.
53. "Лакедемоняне, мы передали вам город из доверия к вам, не думая, что подвергнемся подобного рода суду, но что суд будет более правильный. Мы не решились предстать перед другими судьями, а только пред вами, в том убеждении, что ваш суд будет наиболее справедливый. (2) Теперь же мы опасаемся, что ошиблись и в том и в другом: не без основания мы подозреваем, что зайдет вопрос о высшей мере наказания и что вы окажетесь не беспристрастными судьями. Мы заключаем так из того, что против нас не было предварительно выставлено обвинение, на которое мы должны были бы дать ответ (мы ведь сами потребовали дать нам возможность высказаться), и из того, что допрос ваш слишком краток: правдивый ответ на него будет обращен против нас, ложный ответ даст повод к обличению. (3) Во всех отношениях наше положение безвыходное, и мы вынуждены сказать несколько слов прежде, чем подвергнуться опасности; так будет надежнее. В самом деле, если бы мы ничего не сказали, то подали бы в таком случае повод упрекать нас в том, что речью, если бы она была произнесена, мы могли бы спасти себя. Помимо всего другого тяжело нам и убеждать вас. (4) Если бы мы не знали друг друга, то еще могли бы помочь себе указанием на такие обстоятельства, которых вы не знаете. Но теперь нам предстоит говорить с людьми, которым все известно, и нас страшит не только то, что вы заранее признали наши заслуги ниже ваших и это вменили нам в вину, но также и то, что в угоду другим мы стоим уже перед готовым решением".
54. "Однако мы постараемся представить имеющиеся у нас справедливые основания по поводу наших разногласий с ѳивянами, вами и прочими эллинами, напомним и об услугах, оказанных нами, и этим попытаемся убедить вас. (2) На краткий вопрос о том, совершили ли мы в эту войну что-нибудь полезное для лакедемонян и их союзников, мы отвечаем так: если вы спрашиваете нас как врагов, то не считайте себя обиженными тем, что мы не оказали вам услуг; если же вы считаете нас друзьями, то вы сами делаете большую ошибку, пойдя на нас войною. (3) Пока был мир, мы, борясь с персами, доказали нашу доблесть; да и теперь не мы первые нарушили мир, а в то время[66] из всех беотян только мы заодно с вами боролись с персами за свободу Эллады. (4) Хотя мы - жители материка, но сражались на море у Артемисия, а в битве, происшедшей на нашей земле, стояли подле вас и Павсания. Вообще во всех событиях, какие в то время угрожали эллинам опасностью, мы принимали участие сверх сил наших. (5) В частности, вам, лакедемоняне, мы послали на помощь третью часть своих граждан в ту именно пору, когда после землетрясения восстали илоты, бежавшие на Иѳому, и Спарта объята была сильнейшим страхом.[67] 55. Не следует забывать этого! Так мы отличились в важнейших событиях давнего времени, врагами мы стали после, и вы виноваты в этом. Когда ѳивяне причинили нам насилие и мы просили вашей помощи, вы отвергли нас и рекомендовали обратиться к аѳинянам как к ближайшим нашим соседям, указав на то, что живете далеко от нас. (2) Однако в последнюю войну вы не потерпели от нас ничего непристойного и не могли ждать этого. (3) Если же мы не пожелали отложиться от аѳинян вопреки вашему требованию, то тем мы не совершили несправедливости: аѳиняне помогали нам против ѳивян, между тем как вы медлили сделать это. После этого нечестно было бы изменять аѳинянам, тем более что они сделали нам добро, согласно нашей просьбе приняли нас в свой союз и даровали нам права гражданства; напротив, нам подобало ревностно исполнять их приказания. (4) Союзники не виноваты в том, если они следуют за предписаниями своих вождей, лакедемонян или аѳинян, и если вожди в чем-либо поступали несправедливо; виноваты те, которые ведут союзников на неправое дело. 56. Ѳивяне причинили нам много всякого рода обид, последнюю вы сами знаете: через нее постигла нас и настоящая беда. (2) Они захватили наш город в мирное время, к тому же в праздник,[68] и мы наказали их правильно, согласно общепринятому обычаю, дозволяющему отражать неприятельское нападение, и теперь несправедливо было бы обижать нас из-за них. (3) Если вы при разборе дела будете соображаться с тем, что́ в настоящий момент полезно вам и что́ ѳивянам, вы окажетесь не истинными судьями справедливости, но скорее судьями, преследующими собственные выгоды.[69] (4) Но если вы находите ѳивян полезными для вас теперь, то мы и прочие эллины были гораздо полезнее в то время, когда вы находились в еще большей опасности. Ведь теперь вы страшны для других в ваших наступательных действиях, а ѳивяне стояли заодно с варварами в то время, когда последние угрожали порабощением всем эллинам. (5) Справедливость требует противопоставить теперешней нашей вине, если мы в чем-нибудь виноваты, тогдашний наш энергичный образ действия, и вы увидите, что наши заслуги превосходят нашу вину. К тому же они оказаны при таких обстоятельствах, когда среди эллинов было редкостью встретить так или иначе мужественное противодействие могуществу Ксеркса. Похвалами превозносили особенно тех эллинов, которые ввиду неприятельского нашествия не бежали от опасности ради собственного спасения, но с риском для себя охотно отваживались на блистательнейшие подвиги. (6) В числе этих эллинов были и мы, удостоившиеся тогда высшего почета;[70] и, однако, теперь за такой наш образ действия нам угрожает гибель, так как мы отдали предпочтение аѳинянам по долгу справедливости, а не вам, руководствуясь корыстью. (7) Между тем об одном и том же способе действия следует и судить одинаково, и выгодным считать только прочную всегда благодарность к честным союзникам за их доблесть; тогда в настоящее время мы можем еще оказаться для вас полезными".
57. "Подумайте еще и о том, что теперь большинство эллинов считает вас образцом справедливости. Если относительно нас вы постановите несправедливый приговор (а настоящее судебное разбирательство не останется неизвестным, потому что о вас идет слава, да и нас не хулят), смотрите, как бы вас не осудили за то, что о людях доблестных вы, еще более доблестные, постановили несоответственное решение и в общеэллинские святыни посвятили добычу, взятую от нас, благодетелей Эллады. (2) Разрушение Платеи лакедемонянами покажется ужасным, равно как и то, что из-за ѳивян вы вычеркнули наше государство со всем его достоянием из сонма эллинов, между тем как отцы ваши начертали его имя на треножнике в Дельфах за его доблесть.[71] Вот до какого бедствия дошли мы! (3) Мы шли на гибель в то время, как персы одерживали победы, а теперь вы, прежде ближайшие друзья наши, предпочитаете нам ѳивян. Дважды мы подвергались величайшим испытаниям: тогда угрожала нам голодная смерть, если мы не сдадим город, теперь грозит смертный приговор. (4) Мы, платеяне, показавшие свое усердие к эллинам сверх наших сил, отвергнуты всеми, стоим одинокие и беспомощные. Ни один из тогдашних союзников не помогает нам, и нас тревожит, что и вы, лакедемоняне, единственная наша надежда, не останетесь нам верными. 58. Однако ради богов, которые некогда были нашими союзными богами, во имя доблести нашей перед эллинами, мы просим, чтобы вы смягчились и переменили свое решение, если ѳивяне уже склонили вас к чему-нибудь. Мы просим, чтобы вы потребовали от них в ответ за наши услуги уступки - не убивать тех, которых вам не подобает убивать. Примите честную благодарность от нас вместо постыдной от ѳивян и ради удовольствия других не пятнайте себя позором. (2) Погубить жизнь нашу легко, но трудно загладить позор этого поступка. Ведь вы накажете в нас не врагов ваших, что было бы понятно, но людей, благосклонно к вам настроенных, по необходимости взявшихся за оружие. (3) Итак, даруя нам безнаказанность, вы рассудите дело по-божески, во внимание к тому, что мы добровольно отдались вам, простирая руки с мольбами (эллинский обычай возбраняет убивать молящих о пощаде); кроме того, мы ведь всегда оказывали вам услуги. (4) Посмотрите на могилы отцов ваших, которые пали от руки персов и погребены в нашей земле, которых мы всенародно чтим каждый год одеяниями и всем прочим, что освящено обычаем, приносим им начатки всех плодов нашей земли, с благоговением, как от дружественной страны, как союзники прежним своим товарищам по оружию. Вы поступите противоположно этому, если рассудите не по справедливости. (5) Подумайте: ведь Павсаний похоронил павших воинов здесь в том убеждении, что он хоронит их на дружественной земле, у друзей. Если вы погубите нас и обратите платейскую землю в фиванскую, разве вы не лишите отцов ваших и родственников тех почестей, какими они пользуются теперь, и не оставите их во вражеской земле, среди их же убийц? Сверх того, вы поработите ту землю, где освобождены были эллины, опустошите святыни богов, в которых эллины испросили себе победу над персами, отнимете отеческие жертвы у тех, которые установили и устроили их".
59. "Это недостойно вашей славы, лакедемоняне. Недостойно погрешать против общеэллинских установлений и ваших предков, губить только из-за чужой неприязни нас, ваших благодетелей, не нанесших вам обиды. Нет, вам подобает пощадить нас и сжалиться над нами, проникшись разумным состраданием. Обратите внимание не только на жестокость предстоящего нам наказания, но и на то, какие люди должны подвергнуться ему, а также на невозможность рассчитать, на кого, даже и без всякой вины, может обрушиться подобное несчастие. (2) Мы же поступаем соответственно с нашим положением и как велит нам нужда: взывая к общеэллинским богам и богам, чтимым на общих алтарях[72], мы молим внять нашей просьбе, ссылаясь и на те клятвы, которыми клялись отцы ваши, мы просим не забывать их. Мы взываем как молящие к могилам отцов ваших, умоляем почивших спасти нас от владычества ѳивян, от выдачи нас, вернейших друзей ваших, злейшим нашим врагам. Мы напоминаем вам тот день, в который вместе с почившими мы совершили блистательнейшие подвиги. А теперь, в этот день, нам угрожает ужаснейшее бедствие! (3) Мы кончаем нашу речь, что в теперешнем положении и необходимо и очень тяжело, так как с окончанием ее приближается и опасность для нашего существования. В заключение мы указываем снова на то, что мы не передали города ѳивянам (ведь мы предпочли этому умереть от позорнейшей голодной смерти), что мы обратились к вам с доверием. Если мы не можем вас убедить, то справедливость требует возвратить нас в прежнее положение и дать нам возможность самим встретить ту опасность, какую пошлет судьба. (4) Вместе с тем мы, доказавшие величайшую ревность в борьбе за эллинов, явившиеся к вам как молящие о пощаде, заклинаем вас, лакедемонян, не предавать нас, платеян, из ваших рук и из-под вашей защиты ѳивянам, злейшим врагам нашим. Будьте нашими спасителями и, освобождая прочих эллинов, не губите нас".
60. Так говорили платеяне. Ѳивяне встревожились, как бы лакедемоняне под влиянием речи платеян не разжалобились. Поэтому они выступили и объявили, что также желают говорить, так как судьи, вопреки собственному решению, дозволили платеянам говорить больше, чем сколько было нужно для ответа на вопрос. Судьи предложили говорить, и ѳивяне произносили следующее.
61. "Мы не просили бы слова, если бы платеяне ответили кратко на предложенный вопрос и если бы обращенная против нас речь не была обвинительным актом, если бы, уклоняясь от надлежащего обсуждения дела, они не произнесли длинной защитительной речи относительно того, в чем их не обвиняют, и не воздавали похвал тому, за что никто не порицал их. Теперь нам необходимо, с одной стороны, отразить их нападки, с другой - разоблачить похвалы, чтобы ни наша низость, ни их высокое мнение о себе не послужило им на пользу и чтобы вы произнесли приговор, выслушав правду по обоим этим пунктам".
(2) "Впервые возникла у нас вражда с платеянами из-за того, что по заселении остальной Беотии мы заняли Платею и вместе с нею другие местности, вытеснив из них смешанное население. Вопреки первоначальному постановлению, платеяне не пожелали признавать наше главенство: отдельно от прочих беотян они начали нарушать заветы отцов, а когда их стали принуждать к покорности, они примкнули к аѳинянам и вместе с ними причиняли нам много зла, за что и пострадали.
62. Платеяне говорят, что, когда варвары пошли на Элладу, они одни из беотян не встали на сторону персов; этим они больше всего гордятся и за это[73] больше всего поносят нас. (2) Мы и не утверждаем, что платеяне стояли на стороне персов; но это они делали потому, что и аѳиняне так не поступали. Однако впоследствии, на том же основании, когда аѳиняне пошли на эллинов, платеяне одни из беотян встали на сторону аѳинян. (3) Обратите все-таки внимание, при каких обстоятельствах действовали мы и платеяне. У нас в то время государственное устройство не было ни равноправной олигархией, ни демократией. Власть в государстве находилась в руках немногих лиц, что более всего противно законам и разумному государственному строю, а ближе всего стоит к тирании. (4) В надежде укрепить собственную власть еще больше, в том случае, если одолеют персы, сдерживая народную массу силою, эти "немногие" призвали неприятеля. Государство во всей его совокупности поступило так в то время, когда оно не обладало самодержавной властью; и недостойно поносить его за то, что оно сделало ошибку в то время, когда в нем не было законов. (5) Необходимо оценить наше поведение после того, как персы удалились и появились в государстве законы. Когда с течением времени аѳиняне начали свои наступательные действия, пытаясь покорить своей власти всю Элладу и нашу страну, когда, пользуясь раздорами,[74] они захватили уже бо́льшую часть Эллады,[75] тогда-то не освободили ли мы Беотию битвою и победою над аѳинянами при Коронее.[76] Не помогаем ли мы энергично и теперь освобождению прочих эллинов, доставляя конницу и вооружение в таком количестве, как никто другой из союзников. (6) Вот что мы можем сказать в нашу защиту против обвинения нас в сочувствии персам".
63. "Мы постараемся доказать, что вы[77] более нас виновны перед эллинами и более, нежели мы, заслуживаете всякой кары. (2) Вы говорите, что заключили союз с аѳинянами и сделались афинскими гражданами для того, чтобы отомстить нам.[78] В таком случае вам следовало призывать аѳинян только против нас и не нападать вместе с ними на других. Последнее было в вашей власти, если только вы были вынуждены к тому аѳинянами против вашего желания: ведь в то время существовал уже союз лакедемонян против персов, на который вы больше всего ссылаетесь. Его было достаточно для того, чтобы удержать нас от нападения на вас и, что самое главное, чтобы дать нам возможность безбоязненно обсуждать положение дел. Однако вы добровольно и уже без всякого принуждения предпочли стать на сторону аѳинян. (3) Вы говорите, что постыдно было изменить своим благодетелям. Но гораздо постыднее и преступнее предать всех эллинов, с которыми вы заключили клятвенный союз, нежели предать одних аѳинян, когда последние стремились к порабощению Эллады, а первые к ее освобождению. (4) И отплатили вы аѳинянам услугою не равною[79] и не свободною от позора.
Вы же сами говорите, что призвали их на помощь, терпя обиды, помогаете же им тогда, когда они обижают других. Хотя и постыдно не отплачивать равною услугою за услугу, но еще более постыдно за услуги, оказанные согласно со справедливостью, воздавать услугами, направленными к ее нарушению. 64. Это указывает ясно на то, что тогда вы одни из всех беотян не были на стороне персов не ради эллинов, но потому, что и аѳиняне были не на стороне персов, вы желали действовать с аѳинянами заодно, нам наперекор. (2) И вот теперь вы хотели бы извлечь для себя выгоду из той доблести, которую вы обнаружили благодаря другим. Но это не полагается. Раз вы предпочли аѳинян, то вместе с ними и боритесь и не выставляйте на вид прежнего клятвенного союза, в силу которого вы будто бы должны теперь получить спасение. (3) Вы, ведь, вышли из этого союза, изменили ему, потому что предпочли содействовать порабощению эгинян[80] и некоторых других участников союза, а не препятствовать этому; и тут вы действовали по своей воле, руководствовались теми законами, которые имеете до сих пор, и никто не принуждал вас, как принуждали некогда нас. Вы отвергли и последнее требование, предъявленное вам до обнесения города укреплениями: оставаться в покое и не помогать ни одной из воюющих сторон.[81] (4) Кого же, как не вас, с бо́льшим правом могут ненавидеть все эллины, вас, которые проявили свое благородство на пагубу им? Вы уверяете дальше, что некогда совершили прекрасные подвиги; но, ведь, вы теперь доказали, что они вам не к лицу. Постоянные же стремления вашей натуры раскрылись потом в истинном свете: вы пошли вместе с аѳинянами, когда они вступили на неправый путь. (5) Таковы наши объяснения относительно наших невольных симпатий к персам и ваших добровольных симпатий к аѳинянам".
65. "Что касается упоминаемой вами последней обиды, именно, что в мирное время и в праздник мы несправедливо напали на ваш город, то и тут мы не считаем себя виновными больше вас. (2) Правда, мы были бы виноваты, если бы по собственному почину пришли к вашему городу, начали сражение и опустошали ваши поля как неприятели. Но если ваши же сограждане, первенствующие по своему происхождению и богатству, с целью отделить вас от союза с иноземцами[82] и возвратить вас в исконный союз всех беотян, призвали нас по собственному побуждению, чем мы тут виноваты? Нарушают закон не столько те, которые следуют за вождем, сколько сами вожди. Однако, по нашему разумению, не виноваты ни они, ни мы. (3) Будучи такими же гражданами, как и вы, больше вас подвергаясь опасностям, они открыли перед нами ворота своих же укреплений и пропустили нас в свой город как друзей, а не как врагов; они желали воспрепятствовать худшим из вас сделаться еще хуже, а за лучшими обеспечить то, чего они были достойны; они были наблюдателями над вашими мыслями, а не над вами самими; они не отчуждали у вас города, напротив, намеревались приобщить вас к родственному союзу, ни с кем не ставить вас во враждебные отношения, но всех одинаково ввести в союз.[83] 66. Что мы действовали не как враги, вот доказательство этого: никого мы не обидели, предложили идти к нам всякому, желающему управляться по отеческим законам всех беотян. (2) Вы охотно перешли к нам и первое время по заключении договора оставались в покое; но потом, заметив нашу малочисленность (быть может, вам казалось еще, что мы поступили не совсем справедливо, вошедши в город без соизволения всего вашего народа), вы не воздали нам равною мерою. Вместо того чтобы не производить фактически переворота, а только уговорить нас покинуть город, вы, вопреки уговору, напали на нас; и мы горюем не столько о тех, кого вы убили в рукопашном бою[84] (они понесли до известной степени законное наказание), сколько о тех, которых в то время, как они простирали к вам руки с мольбами, вы захватили живыми и потом противозаконно убили, несмотря на обещание ваше не казнить их. Разве это не ужасное с вашей стороны преступление? (3) Итак, три следующих правонарушения числятся за вами в короткое время: вы нарушили договор, умертвили затем наших людей, не сдержали данного нам обещания не убивать их в том случае, если мы не тронем достояния вашего на полях. И все-таки нарушителями законов вы называете нас и отказываетесь понести возмездие. (4) Нет, этому не бывать, если, конечно, судьи будут решать по правде! За все это вы будете наказаны!"
67. "Мы распространились об этом, лакедемоняне, и в ваших и в наших интересах: чтобы вы знали, что ваш обвинительный приговор будет справедлив, и чтобы нам еще больше убедиться в святости нашего мщения. (2) Не трогайтесь речами платеян о давних их доблестях, если эти доблести и были: они должны послужить на помощь угнетаемым, но, когда совершается что-либо постыдное, за эти доблести должно усиливать наказание вдвое, так как тогда люди поступают несправедливо вопреки чувству долга. Бесполезны должны быть для таких людей их слезы и жалобы, когда они взывают к могилам отцов ваших и указывают на то, что они покинуты. (3) Ведь и мы со своей стороны можем напомнить, что наша молодежь, истребленная ими, претерпела еще более ужасную судьбу,[85] между тем как отцы ее одни погибли при Коронее,[86] привлекая Беотию на вашу сторону, другие, осиротелые старцы, оставленные в своих домах, обращаются к вам с мольбами гораздо более справедливыми об отмщении платеянам. (4) Люди, страдающие в чем-либо незаслуженно, более достойны сожаления; напротив, люди, подвергающиеся заслуженному наказанию, как платеяне, достойны злорадства.[87] (5) В том, что платеяне теперь покинуты, они виноваты сами, так как добровольно оттолкнули от себя лучших союзников. Они поступили противозаконно, раньше не потерпев от нас обиды, руководствовались больше чувством ненависти, чем правды, и даже теперь не могут понести соответствующего наказания. Они, ведь, подвергнутся наказанию по закону; вопреки их уверениям, они не простирали к вам рук на поле брани, но, согласно уговору, отдали себя на ваш суд. (6) Итак, лакедемоняне, защитите закон эллинов, нарушенный платеянами, и нам, беззаконно потерпевшим, справедливо воздайте за оказанные нами услуги. Не отвергайте нас под влиянием речей платеян, дайте пример эллинам, что вы устраиваете состязания не речами, а делами: если действия честны, для них достаточно немногих слов, если же они ошибочны, тогда красивые речи служат только покровом. (7) Если вожди, какими являетесь вы теперь, будут постановлять свои окончательные решения, суммировав кратко все данные, тогда реже будут подыскиваться красивые слова для неправедных деяний".[88]
68. Вот что сказали ѳивяне. Лакедемонские судьи находили, что с их стороны правильно будет поставить вопрос, оказаны ли лакедемонянам какие-нибудь услуги платеянами во время войны: в остальное время они, ведь, требовали от платеян сохранять спокойствие согласно давнему договору с Павсанием,[89] заключенному после Персидских войн, а затем впоследствии платеяне отвергли предложение, сделанное лакедемонянами перед возведением укреплений вокруг города, - занимать, согласно тому же договору, нейтральное положение. Лакедемоняне считали, что они обижены платеянами и не связаны уже договором с ними вследствие того, что платеяне не исполнили их справедливого желания. (2) Итак, лакедемоняне снова стали выводить платеян каждого поодиночке и задавали ему вопрос: оказали ли платеяне какие-нибудь услуги в войне лакедемонянам и их союзникам. Когда платеяне давали отрицательный ответ, лакедемоняне отводили их в сторону и убивали, причем исключения не делалось никому. (3) Так казнили они не менее двухсот платеян и двадцать пять аѳинян, находившихся вместе с ними в осаде,[90] женщин же обратили в рабство. Самый город лакедемоняне предоставили для жительства приблизительно на год мегарским гражданам, которые были изгнаны из Мегар вследствие междоусобицы,[91] а также всем оставшимся в живых платеянам, которые держали их сторону. Позже они сравняли весь город с землею и подле храма Геры соорудили из нижних частей стен подворье в двести футов длины и ширины[92] с покоями, шедшими кругом его, внизу и вверху, для чего употребили потолки и двери платейских домов. Из прочих предметов, находившихся в укреплении, медных и железных, сделаны были и посвящены Гере ложа; ей же соорудили лакедемоняне и каминный храм длиною в сто футов.[93] Землю они объявили общественным достоянием и на десять лет отдали ее в аренду; сняли эту аренду ѳивяне. [94] (4) Вообще лакедемоняне отнеслись так к платеянам исключительно или почти исключительно в угоду ѳивянам, полагая, что те будут полезны им в войне, которая с этого времени была в полном разгаре. (5) Таков был конец Платеи на девяносто третьем году с того времени, как она вступила в союз с аѳинянами.
69. Между тем сорок пелопоннесских кораблей, отправившихся на помощь лесбосцам и спасавшихся в то время бегством на открытом море от преследовавших их аѳинян, были прибиты бурей к Криту, а оттуда врассыпную пришли к Пелопоннесу. У Киллены они встретили тринадцать триер левкадян и ампракиотов, а также сына Теллида Брасида, прибывшего к Алкиду[95] в качестве советника.[96] (2) Дело в том, что лакедемоняне после неудачи на Лесбосе решили увеличить свой флот и плыть на Керкиру, раздираемую междоусобицами. Так как аѳиняне стояли у Навпакта только с двенадцатью кораблями, то лакедемоняне рассчитывали достигнуть Керкиры прежде, чем из Аѳин явится на помощь большее число кораблей. К этому-то и готовились Брасид и Алкид.

Коркира - область и город.

70. Среди керкирян смуты наступили с того времени, как к ним возвратились пленники, взятые в морских битвах у Эпидамна[97] и отпущенные на свободу коринѳянами. Рассказывали, будто пленники были отпущены потому, что их взяли на поруки за восемьсот талантов[98] проксены коринѳские; на самом же деле пленникам было поручено склонить Керкиру на сторону коринѳян. И действительно, эти керкиряне старались воздействовать на отдельных граждан, чтобы отторгнуть город от аѳинян. (2) Когда явились послы на кораблях афинском и коринѳском и вступили в переговоры, керкиряне постановили оставаться в оборонительном союзе с аѳинянами согласно договору, но по-прежнему быть в дружественных отношениях и с пелопоннесцами. (3) Во главе демократической партии стоял Пиѳий, добровольный афинский проксен; его возвратившиеся из Коринѳа граждане привлекли к суду по обвинению в том, что он желает подчинить Керкиру власти аѳинян. (4) Будучи оправдан, Пиѳий, в свою очередь, привлек к суду пятерых богатейших из этих граждан, обвиняя их в том, что в священном участке Зевса и Алкиноя они вырубали тычины; за каждою тычину положена была пеня в один статер. (5) Пеня была высока. Поэтому приговоренные к уплате сели подле святынь с мольбою о том, чтобы им разрешили выплатить пеню по частям, в определенные промежутки; но Пиѳий, бывший в то время членом совета, уговорил керкирян применить к приговоренным требования закона. (6) Так как они не были изъяты из этого закона и в то же время услышали, что Пиѳий, пока состоит членом совета, намерен уговаривать народную массу иметь общих с аѳинянами друзей и врагов, то они составили заговор и, захватив кинжалы, внезапно вошли в заседание совета, убили Пиѳия и других членов совета, а также частных лиц, всего до шестидесяти человек. Впрочем, несколько единомышленников Пиѳия бежали (их было немного) на аттическую триеру, которая стояла еще в гавани. 71. Сделав свое дело, заговорщики созвали керкирян и объявили, что происшедшее послужит к величайшему благу керкирян и что они никоим образом не будут порабощены аѳинянами, что впредь им следует держаться спокойно, допускать в гавани только один корабль той или другой из воюющих сторон; если же корабли явятся в большем числе, то поступать с ними как с неприятельскими. Так они сказали и заставили утвердить их предложение. (2) Тотчас отправили они в Аѳины посольство с заявлением о пользе всего случившегося, а также с целью уговорить бежавших в Аѳины керкирян не предпринимать ничего вредного для Керкиры, чтобы им за это так или иначе не пришлось поплатиться. 72. По прибытии послов аѳиняне схватили их как бунтовщиков, а также и тех из керкирян, которых послы склонили на свою сторону, и поместили их на Эгине. (2) Тем временем имевшие в своих руках власть керкиряне,[99] после того как явилась к ним коринѳская триера и лакедемонские послы, напали на демократов и в сражении одержали над ними победу. (3) С наступлением ночи демократы бежали на акрополь и возвышенные части города, собрались там и укрепились, заняв также Гиллайскую гавань. Противники захватили городскую площадь, по соседству с которой большей частью они жили сами, а также гавань, прилегающую к площади и материку. 73. На следующий день произошли небольшие схватки, и обе стороны посылали на окрестные поля вестников, призывая на свою сторону рабов обещанием свободы. Большинство рабов примкнуло к демократам, а к противникам их явилось на помощь восемьсот человек с материка. 74. По прошествии одного дня битва возобновилась, и победа осталась за демократами благодаря тому, что они занимали более укрепленные позиции и имели численный перевес. Им отважно помогали и женщины, бросая черепицы с крыш домов и выдерживая боевой шум со стойкостью, несвойственною их полу. (2) К позднему вечеру олигархи обратились в бегство и были в страхе, как бы демократы быстрым натиском не завладели корабельною верфью и не перебили их. Поэтому олигархи сожгли свои дома, что были вокруг площади, и наемные общежития, чтобы охранить себя от нападения, причем не щадили ни своих, ни чужих жилищ. Истреблено было огнем множество купеческих товаров, и гибель угрожала целому городу, если бы поднялся ветер и направил огонь в его сторону. (3) По окончании сражения обе стороны оставались спокойными и провели ночь на сторожевых постах. Когда власть перешла к демократам, коринѳский корабль отплыл в открытое море, и большинство вспомогательных войск незаметно перешло на материк. 75. На следующий день афинский стратег Никострат, сын Диитрефа, прибыл на помощь из Навпакта с двенадцатью кораблями[100] и пятьюстами мессенских гоплитов. Он старался примирить керкирян и убеждал их прийти к соглашению между собою с тем, чтобы предать суду десять человек наиболее виновных, которые уже покинули город, а прочих оставить в покое, заключив договор с ними и с аѳинянами на условии иметь общих врагов и друзей. (2) По окончании этого дела Никострат собирался отплыть. Однако представители демократической партии уговорили его оставить на месте пять из числа своих кораблей для того, чтобы удержать противников от новых попыток, обещая вооружить для него своими гражданами и отпустить вместе с ним такое же число своих кораблей. (3) Никострат согласился, а представители демократов поставили на корабли людей из рядов своих противников. Те испугались, как бы их не отправили в Аѳины, и сели в качестве молящих в храме Диоскуров. (4) Никострат старался вызвать их оттуда и успокоить, но уговорить не удалось. Тогда демократы, обозлившись, под тем предлогом, что молящие о защите не питают добрых замыслов, коль скоро они с недоверием относятся к отплытию вместе с Никостратом, вынесли хранившееся в домах олигархов вооружение и, если бы не помешал Никострат, убили бы некоторых из них, попавшихся им на глаза. (5) При виде этого остальные олигархи, не менее четырехсот человек, сели в качестве молящих в храме Геры. В свою очередь демократы из опасения переворота со стороны олигархов уговорили их выйти из храма и переселили на остров, лежащий перед храмом Геры, куда им и посылалось все нужное.
76. Когда междоусобные распри достигли такой степени, на четвертый или на пятый день после переселения упомянутых лиц на остров, явились пелопоннесские корабли из Киллены, где они стояли на якоре по прибытии из Ионии;[101] кораблей этих было пятьдесят три. Во главе флота по-прежнему стоял Алкид; при нем был в качестве советника Брасид. Бросив якорь в материковой гавани Сиботах,[102] корабли на заре направились к Керкире. 77. Керкиряне были в большом смятении, потому что боялись и того, что происходило в городе, и неприятельского наступления. Они стали готовить шестьдесят кораблей и по мере вооружения их высылали против неприятеля, хотя аѳиняне советовали дать прежде всего отплыть им самим и потом следовать за ними со всем флотом. (2) Между тем керкирские корабли выходили к неприятелю поодиночке, а потому два корабля тотчас перебежали на сторону неприятеля, а на других воины затеяли между собою драку; вообще в действиях керкирских кораблей не было никакого порядка. (3) При виде такой сумятицы пелопоннесцы с двадцатью кораблями выстроились против керкирян, а с остальными против двенадцати афинских кораблей, в числе которых было два государственных корабля, "Саламиния" и "Парал".[103] 78. Керкиряне, нападая в беспорядке - каждый раз с небольшим числом кораблей, терпели от неприятеля. Аѳиняне, опасаясь численного превосходства врагов и как бы их не окружили неприятельские корабли, не переходили в наступление на весь неприятельский флот, не направлялись и на его центр, но ударили в крыло и потопили один корабль. После этого лакедемонские корабли выстроились в круг, а аѳиняне стали обходить их и пытались привести в замешательство. (2) Стоявшие против керкирян пелопоннесцы заметили это и в страхе, как бы не повторилось то же, что произошло у Навпакта,[104] спешили на помощь к своим. (3) Корабли собрались вместе и разом пошли на аѳинян. Аѳиняне уже отступали и гребли кормами вперед; при этом они стремились, чтобы возможно большее число керкирских кораблей спаслось бегством раньше их в то время, как сами они будут отступать медленно и неприятель обратится на них. (4) Таково было это морское сражение, кончившееся к закату солнца. 79. Керкиряне испугались, что
неприятель, пользуясь победою, или пойдет на город, или захватит с острова помещенных там граждан,[105] или вообще учинит какой-нибудь переворот, а потому снова переместили тех граждан с острова в святилище Геры и оберегали город. (2) Несмотря на одержанную победу в морской битве, пелопоннесцы не осмелились плыть к городу, но с тринадцатью керкирскими кораблями пошли к материку, в то место, откуда они вышли. (3) И на следующий день они точно так же не шли на город, хотя керкиряне были в большой тревоге и в страхе и хотя, как говорят, Брасид склонял Алкида идти на город; но Брасид не имел равного голоса с Алкидом. Пелопоннесцы высадились на сушу у мыса Левкимны[106] и занялись опустошением полей. Между тем керкирские 80 демократы, сильно опасаясь нападения неприятельских кораблей, вошли, чтобы спасти город, в переговоры с молящими о защите и с прочими олигархами. Некоторых из них удалось уговорить взойти на корабли. Несмотря на неудачи, керкиряне в ожидании нападения вооружили тридцать кораблей. (2) Однако пелопоннесцы, до полудня опустошавшие поля керкирян, отплыли обратно, а к ночи сигнальные огни дали им знать об отплытии от Левкады шестидесяти афинских кораблей. Эти корабли аѳиняне отправили под начальством стратега Евримедонта, сына Ѳукла, после того, как узнали о распрях на Керкире и о сборах эскадры Алкида к отплытию против нее. Тотчас ночью со 81 всею поспешностью пелопоннесцы пустились вдоль берега домой; корабли свои они перетащили через перешеек левкадян, чтобы не быть замененными во время обхода острова, и благополучно прибыли обрат- но.[107] (2) Узнав о приближении аттических кораблей и об уходе неприятельских, керкиряне тайно ввели в город мессенян, находившихся раньше за городскими стенами,[108] и отдали приказание вооруженным кораблям плыть в обход к Гиллайской гавани.[109] Пока эти корабли были в пути, керкиряне убивали всякого из противников, кого только захватывали, а также выводили на сушу и умерщвляли всех тех, кого уговорили взойти на корабли. Потом они вошли в святилище Геры, убедили около пятидесяти человек, находившихся там в качестве молящих, подчиниться суду и всех их приговорили к смертной казни. (3) Тогда большинство молящих, не поддавшиеся увещаниям, видя, что творится, стали убивать друг друга тут же в святилище. Некоторые повесились на деревьях, другие лишали себя жизни кто как мог. (4) В течение семи дней, пока оставался прибывший Евримедонт с шестьюдесятью кораблями, керкиряне убивали из числа сограждан всех, казавшихся им врагами, обвиняя их в соучастии с теми, кто хотел ниспровергнуть демократию; иные, впрочем, пали жертвою личной вражды, другие убиты были должниками из-за денег, которые они были должны. (5) Вообще смерть царила во всех видах, происходило все то, что обыкновенно бывает в подобные времена, и даже больше: отец убивал сына, молящих отрывали от святынь, убивали и подле них; некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли.

82. До такого ожесточения дошла междоусобная распря. Она показалась тем ужаснее, что проявилась впервые. Действительно, впоследствии вся Эллада, можно сказать, была потрясена, потому что повсюду происходили раздоры между партиями демократической и олигархической, причем представители первой призывали аѳинян, представители второй лакедемонян. В мирное время эти партии не имели бы ни повода, ни подходящих данных призывать тех или других; напротив, во время войны[110] привлечение союзников облегчалось для обеих враждующих сторон, коль скоро та или иная из них желала произвести какой-либо государственный переворот с целью тем самым причинить вред противникам и извлечь выгоду для себя. (2) И вследствие междоусобиц множество тяжких бед обрушилось на государства, бед, какие бывают и будут всегда, пока человеческая природа останется тою же. Беды эти бывают то сильнее, то слабее, и различаются они в своих проявлениях в зависимости от того, при каких обстоятельствах наступает превратность судьбы в каждом отдельном случае. Во время мира и благополучия как государства, так и отдельные лица питают более честные намерения, так как они не попадают в положения, лишающие людей свободы действия. Напротив, война, лишив людей житейских удобств в повседневной жизни, оказывается насильственной наставницей и настраивает страсти большинства людей сообразно с обстоятельствами. (3) Итак, междоусобная брань царила в государствах. Те из них, которые почему-либо стали волноваться позже, ознакомившись уже с предшествовавшими событиями, шли гораздо дальше в крайностях изобретаемых ими планов, будь это коварство в нападениях на врагов или бессмысленная мстительность. (4) Извращено было общепринятое значение слов в применении их к поступкам. Безрассудная отвага считалась храбростью и готовностью к самопожертвованию за друзей, предусмотрительная нерешительность - трусостью под благовидным предлогом, рассудительность - прикрытием малодушия, вдумчивое отношение к каждому делу - неспособностью к какой-либо деятельности. Наоборот, безумное рвение признавалось уделом мужа, а осмотрительное обсуждение - благовидным предлогом к уклончивости. (5) Человек ничем не довольный считался неизменно надежным, а тот, кто возражал ему, внушал подозрение; удачно устроивший козни признавался проницательным, а заранее постигший их - еще более ловким. Если кто заботился о том, чтобы не пришлось прибегать ни к чему подобному, того называли разрушителем товарищеских связей и трусом перед противниками. Вообще превозносили похвалами того, кто предупреждал задуманное другим какое-либо злодеяние и кто подстрекал к тому других, и не помышлявших о таких действиях. (6) Родство связывало людей меньше, нежели узы гетерий, так как члены последних отваживались на все с большею готовностью и без всяких отговорок. Ведь подобные товарищества составлялись не ради благих целей в согласии с существующими законами, но в видах корыстных против господствующего порядка. Доверие друг к другу скреплялось в них не столько уважением к божескому закону, сколько соучастием в тех или иных противозаконных деяниях. (7) Добрые предложения противников принимались не по благородному доверию, но после действительных мер предосторожности и только тогда, когда на стороне врага был перевес. Выше считалось отмстить кому-либо за обиду, лишь бы не подвергаться обиде самому. Если, быть может, в целях примирения и давались клятвы, то это делалось обеими сторонами только ввиду безвыходности положения в данный момент, когда не имелось уже никаких других средств. При удобном случае, лишь только одна из сторон приобретала уверенность в силе, а на другой стороне замечалась беспечность, первая мстила с тем большим наслаждением, что противника благодаря доверию к клятве нападение застигало тайно. Нападающий имел в виду и собственную безопасность и сверх того приобретал славу проницательного человека за то, что одолел противника с помощью коварства. Бо́льшая часть людей охотнее предоставляет называть себя ловкими злодеями, нежели добродетельными простаками: последнего названия они стыдятся, первым гордятся. [111] (8) Источником всего этого является жажда власти, которой добиваются люди, и корыстолюбия и честолюбия. Отсюда и проистекает та страстность, с какою люди соперничают между собою. И в самом деле, лица той или другой партии, становившиеся во главе государства, выставляли на вид благопристойные соображения: одни отдавали предпочтение политическому равноправию народной массы, другие умеренному правлению аристократии; в льстивых речах они выставляли общее благо как свою награду, на деле же всячески боролись между собою за преобладание, отваживались на ужаснейшие злодеяния и еще дальше шли в своей мстительности, руководствуясь не мерой справедливости и требованием государственной пользы, а соображаясь только с тем, что могло быть всегда угодно той или другой партии. Приобретя власть путем несправедливого голосования или насилием, они готовы были на все, лишь бы утолить чувство минутного соперничества. Совесть та и другая партия не ставили ни во что; напротив, при помощи благовидных доводов заставляли говорить о себе громче те, кому удавалось достигнуть какой-нибудь цели зазорным способом. Беспартийные граждане истреблялись обеими сторонами или потому, что они не оказывали требуемой от них поддержки, или потому, что возбуждали зависть своим существованием. [112] 83. Таким образом, вследствие междоусобиц нравственная порча во всевозможных видах водворилась среди эллинов, и то простодушие, которое более всего присуще благородству, было осмеяно и исчезло; наоборот, широко возобладало неприязненное, полное недоверия отношение друг к другу. (2) Для умиротворения не было ни надежных речей, ни грозных клятв. Так как все полагали свое превосходство не столько в прочности взаимного доверия, сколько в расчетливом способе действия, то заранее обращали внимание не на то, можно ли довериться другому, а на то, как бы не попасть в беду. (3) Перевес обыкновенно бывал на стороне людей не особенно дальнего ума: сознавая свою недальновидность и чувствуя проницательность со стороны противников, они боялись, как бы не оказаться менее искусными в способности логически рассуждать, как бы другая сторона, при своей изворотливости, не предупредила их кознями. Поэтому они приступали к делу решительно. (4) Напротив, люди, отличающиеся самомнением, воображали, что ими все предусмотрено, что нет нужды употреблять силу там, где можно достигнуть цели изворотливостью; поэтому такие люди не принимали предосторожностей и гибли в большом количестве. [84. Все эти злодеяния большею частью имели место впервые на Керкире, а именно: все, что могло быть совершено в отмщение правителям, действовавшим с наглостью, без всякой умеренности и вызывавшим мстительность со стороны управляемых; все, что могло быть сделано для избавления себя от обычной бедности, в особенности вследствие противозаконной решимости и страстного желания захватить чужое добро; наконец, все, что люди могли учинить не из мести за превосходство, но будучи почти в равном положении с противниками, впадая в крайность вследствие необузданности страстей и действуя с ожесточением и беспощадностью. (2) В это время основы государственной жизни были потрясены. Человеческая природа, которой свойственно впадать в преступления вопреки законам, взяла верх над последними и с наслаждением проявляла себя, не сдерживая страсти, господствуя над правом и враждуя с лицами, имеющими превосходство. Иначе люди не ставили бы месть выше благочестия, корысть выше справедливости, иначе зависть не имела бы гибельного действия. (3) Люди требуют общих законов на такие случаи, когда при неудаче у каждого есть надежда хотя бы на собственное спасение; теперь они требуют, чтобы законы заранее были нарушены, чтобы их не было и в помине на тот случай, когда придется мстить другим, потому что, быть может, кто-нибудь, попав в опасное положение, будет нуждаться в том или ином из этих законов].[113]
85. Итак, находившиеся в городе керкиряне первые проявили подобную страстность во взаимных отношениях. Евримедонт и аѳиняне с кораблями отплыли обратно. (2) Потом керкирские изгнанники - их спаслось до пятисот человек - захватили укрепления, находившиеся на материке, и завладели принадлежащей Керкире землею по ту сторону пролива. Отправляясь оттуда, они грабили жителей острова и причиняли им большой вред. (3) В городе появился жестокий голод. Отправили они также посольство и в Лакедемон и в Коринѳ с просьбою водворить их снова на родине. Не добившись тут никакого результата, изгнанники впоследствии снарядили транспортные суда, посадили на них вспомогательное войско и перешли на остров; всех их было около шестисот человек. (4) Свои суда они сожгли, чтобы не было другой надежды, кроме как на завоевание земли, взошли на гору Истону, возвели там укрепление, причиняли жестокий вред находившимся в городе керкирянам и овладели полями.
86. В конце той же летней кампании аѳиняне отправили двадцать кораблей в Сицилию со стратегом Лахетом, сыном Меланопа, и Хареадом, сыном Евфилета. (2) Дело в том, что сиракусяне и леонтинцы начали между собою войну. Союзниками сиракусян были, за исключением Камарины, все дорийские города, которые в самом начале войны причислены были к лакедемонскому союзу, хотя участия в войне еще не принимали. На стороне леонтинцев были халкидские города и Камарина. В Италии локры соединились с сиракусянами, а регияне в силу родства примкнули к леонтинцам. (3) Итак, леонтинцы и союзники их отправили посольство в Аѳины; ввиду того что они издавна находились в союзе с аѳинянами и были ионянами по происхождению,[114] они старались убедить аѳинян послать им корабли, так как сиракусяне отрезали их с суши и с моря. (4) Аѳиняне послали корабли под предлогом племенного родства, а на самом деле желая воспрепятствовать доставке хлеба из Сицилии в Пелопоннес, а также предварительно попробовать, нельзя ли будет подчинить себе Сицилию. (5) Утвердившись в Италии, в Регии, они вели войну вместе с союзниками. Летняя кампания приходила к концу.
87. В следующую зимнюю кампанию болезнь вторично обрушилась на аѳинян; хотя она еще и не совсем затихла, однако был некоторый перерыв. (2) Второй раз болезнь продолжалась не менее года, да в первый раз два года. Ни от чего другого не пострадали и не были ослаблены в такой степени силы аѳинян. (3) В самом деле, из числа гоплитов, значившихся в списках, погибло от болезни не менее четырех тысяч четырехсот человек и трехсот всадников; сколько умерло из остального населения, нельзя определить с точностью. (4) Случались в это время и частые землетрясения: в Аѳинах, на Евбее, в Беотии, особенно в беотийском Орхомене.
88. Находившиеся в Сицилии аѳиняне и регияне в ту же зимнюю кампанию пошли войною на тридцати кораблях против островов, называемых Эоловыми (летом вследствие мелководья невозможно было выступать в поход). (2) Острова эти возделываются липарянами, колонистами книдян; живут они на одном из островов, небольшом, называющемся Липарою. Отправляясь отсюда, они обрабатывают остальные острова: Дидиму, Стронгилу и Гиеру. (3) Тамошнее население думает, что на Гиере Гефест занимается кузнечным делом, так как ночью там можно видеть высоко поднимающийся огонь, а днем дым. Острова эти лежат против земли сикулов и мессенян и были в союзе с сиракусянами. (4) По опустошении полей аѳиняне, так как острова не сдавались, отплыли к Регию. Так приходила к концу зимняя кампания, а вместе с нею пятый год войны, историю которой написал Ѳукидид.
89. В следующую летнюю кампанию (426 г.) пелопоннесцы с союзниками, под начальством лакедемонского царя Агида, сына Архидама, дошли до Исѳма, намереваясь вторгнуться в Аттику. Но вследствие происшедших многократных землетрясений пелопоннесцы вернулись назад, и вторжение не состоялось. (2) Около этого времени море при Оробиях, что на Евбее, из-за продолжающихся землетрясений, отступило от тогдашнего берега; поднялось страшное волнение, захватившее часть города; после этого вода частью залила землю, частью отступила назад от берега, и там, где прежде была суша, теперь море. При этом все, не успевшие взбежать на высокие места, погибли. (3) Подобное же наводнение постигло остров Аталанту,[115] что подле локров опунтских, причем оторвало часть афинского укрепления, а из двух вытянутых на сушу кораблей один изломало. (4) Море слегка отступило от берега также на Пепареѳе; однако за этим не последовало наводнения. Землетрясение разрушило часть городской стены, пританей и немного других домов. (5) Причина этого явления состоит, по моему мнению, в следующем: где землетрясение было самое сильное, там оно сначала отводило воду от берега, потом внезапным новым толчком оно тем сильнее производило наводнение; без землетрясения что-либо подобное, мне кажется, произойти не могло бы.
90. В ту же летнюю кампанию в Сицилии, помимо других войн, возникавших по различным случаям, воевали друг с другом даже сицилийцы, а также аѳиняне сообща с их союзниками. Я упомяну только о наиболее достопримечательных военных действиях, совершенных союзниками вместе с аѳинянами или же неприятелями против аѳинян. (2) Так как афинский стратег Хареад[116] пал в войне с сиракусянами, то Лахет принял в походе командование над всем флотом и вместе с союзниками выступил против мессенских Мил. В то время в Милах стояли гарнизоном два отряда мессенян, которые кое-где устроили засаду против сошедших с кораблей аѳинян. (3) Однако аѳиняне и их союзники выбили мессенян из засады и обратили в бегство, причем многих перебили, потом атаковали укрепление, вынудили неприятеля сдать акрополь на капитуляцию и принять участие в походе на Мессену. (4) Когда после этого аѳиняне и союзники подошли к Мессене, жители ее также сдались, отдали заложников и вообще согласились на все, что обеспечивало их верность аѳинянам.
91. В ту же летнюю кампанию аѳиняне отправили тридцать кораблей в пелопоннесские воды под начальством стратегов Демосѳена, сына Алкисѳена, и Прокла, сына Ѳеодора, шестьдесят кораблей к Мелосу[117] с двумя тысячами гоплитов под командою стратега Никия, сына Никерата. (2) Дело в том, что аѳиняне желали привлечь на свою сторону мелиян, которые, будучи островитянами, не хотели ни подчиняться им, ни вступать в их союз. (3) Когда, невзирая на опустошение своих полей, мелияне не соглашались примкнуть к аѳинянам, последние подняли паруса и отплыли от Мелоса к Оропу, в области Граии.[118] По прибытии с наступлением ночи на место гоплиты тотчас сошли с кораблей и отправились сухим путем к Танагре, в Беотии. (4) Тем временем находившиеся в Аѳинах аѳиняне по данному сигналу выступили со всем войском в поход по суше навстречу своим к тому же самому пункту; начальниками их были стратеги Гиппоник, сын Каллия, и Евримедонт, сын Ѳукла. (5) В этот день они расположились лагерем в области Танагры, где занялись опустошением полей и заночевали. На следующий день, одолев в битве танагрян, сделавших вылазку, и явившихся к ним на помощь ѳивян, аѳиняне захватили вооружение убитых и, водрузив трофей, отступили одни в город, другие на корабли. (6) На пути вдоль Локриды[119] Никий со своими шестьюдесятью кораблями разорил береговые местности ее и возвратился домой.
92. Около этого времени лакедемоняне основали в Трахинии колонию Гераклею, руководствуясь следующим соображением. (2) Все малийцы разделяются на три части: паралиев, гиерян и трахиниев. Из них трахинии жестоко пострадали в войне с пограничными этеянами и сначала намерены были присоединиться к аѳинянам, но потом испугались, как бы аѳиняне не изменили им, и отправили посольство в Лакедемон, выбрав для этого Тисамена. (3) Вместе с ними отправили посольство и доряне, населявшие метрополию лакедемонян,[120] с такою же просьбою, так как этеяне и их теснили. (4) Лакедемоняне выслушали послов и решили послать колонистов, желая оказать помощь трахиниям и дорянам. Кроме того, местоположение будущей колонии казалось им удобным для войны с аѳинянами: отсюда можно было бы и флот снарядить для нападения на Евбею, так что переправа была бы короткая, и воспользоваться будущей колонией для того, чтобы вдоль берега проникнуть на Ѳракийское побережье. (5) Вообще лакедемоняне сильно желали основать там город. Прежде всего они вопрошали Дельфийского бога[121] и, по его совету, отправили колонистов из своей среды и из периеков,[122] предлагая присоединиться к ним всякому желающему из прочих эллинов, кроме ионян, ахеян и некоторых других племен. Вождями колонии были три лакедемонянина: Леонт, Алкид и Дамагон. (6) Утвердившись на месте, лакедемоняне заново укрепили город, именующийся теперь Гераклеей и отстоящий от Ѳермопил стадий на сорок,[123] а от моря на двадцать, занялись сооружением корабельных верфей и заперли доступ со стороны самого Ѳермопильского ущелья, чтобы тем вернее оградить себя. 93. Основание этого города сначала испугало аѳинян. Они полагали, что колония организуется главным образом против Евбеи, так как от Кенея Евбейского она отделена коротким переездом. Однако со временем вышло не так, как они ожидали, и никаких опасностей от города не последовало. (2) Причина этого была следующая: ѳессалияне, власть которых простирается и на эти местности, и на ту землю, где основывался город, испугались очень сильного соседства его и потому теснили и непрерывно тревожили войною новых поселенцев, пока не истребили их окончательно, хотя сначала их было и очень много (в колонию, основываемую лакедемонянами, каждый шел смело, уверенный в безопасности города). Впрочем, явившиеся в город должно- 3 стные лица самих же лакедемонян больше всего портили дело и довели город до малолюдства: тяжелым и в некоторых случаях бесчестным правлением они навели ужас на большинство населения. Поэтому окрестные народы тем легче одерживали верх над ним.
94. В ту же летнюю кампанию, почти в то самое время, как одни аѳиняне задерживаемы были подле Мелоса,[124] другие, находившиеся на тридцати кораблях в водах Пелопоннеса, прежде всего сделали засаду на левкадской земле, подле Элломена, и истребили несколько человек из гарнизона; потом с бо́льшим войском они подошли к Левкаде. За ними следовали акарнаны всею массою, за исключением эниадов,[125] также закинѳяне, кефалленяне и пятнадцать кораблей керкирян. (2) Хотя поля левкадян опустошались по ту и по сю сторону перешейка, где находится Левкада и святилище Аполлона, левкадяне тем не менее бездействовали, подавляемые численным превосходством неприятеля. Акарнаны просили афинского стратега Демосѳена отрезать левкадян с помощью укрепления от материка, надеясь легко взять их осадою и тем избавиться от города, постоянно враждовавшего с ними. (3) В это же время мессеняне[126] убедили Демосѳена в том, что со столь значительным войском ему отлично было бы напасть на этолян, врагов Навпакта, и что в случае победы ему легко будет привлечь на сторону аѳинян и остальное население этой части материка. (4) Дело в том, говорили мессеняне, что этолийское племя велико и воинственно, но живет по селениям, не защищенным стенами и отделенным одно от другого большими расстояниями, и носит легкое вооружение. Прежде чем этоляне соберутся для взаимной помощи, их покорить нетрудно, доказывали мессеняне. (5) Они советовали напасть прежде всего на аподотов, потом на офионян, затем на евританов, составляющих огромнейшую часть этолян, говоривших на языке совершенно непонятном и, по рассказам, употребляющих в пищу сырое мясо; с завоеванием этих племен легко покорится, говорили мессеняне, и остальная Этолия. 95. Демосѳен последовал этому совету в угоду мессенянам, а больше всего потому, что считал для себя возможным в союзе с этолянами и материковыми союзниками, без помощи аѳинянского войска, совершить поход на беотян сухим путем через область локров озольских[127] в дорийский Китиний, имея, пока не спустится в Фокиду, с правой стороны Парнас. Что же касается фокидян, то, казалось, они в силу давней дружбы с аѳинянами[128] охотно примкнут к походу или могут быть вынуждены к тому силою (в этом месте Беотия граничит уже с Фокидой). Демосѳен снялся с якоря со всем войском от Левкады, вопреки желанию акарнанов, и направился вдоль берега к Соллию.[129] (2) Он сообщил свой план[130] акарнанам, но те не согласились следовать за ним, потому что он не оцепил Левкады укреплениями. Тогда Демосѳен отправился в поход на этолян с остальным войском, с кефалленянами, мессенянами, закинѳянами и с тремястами афинских матросов, которые находились на его кораблях (пятнадцать керкирских кораблей отделились от него). Демосѳен выступил из Энеона в Локриде. (3) Тамошние локры озольские были в союзе с аѳинянами; им со всем войском следовало выйти навстречу аѳинянам в глубь материка. Так как они живут на границе с этолянами и имеют одинаковое с ними вооружение,
участие их в походе представлялось очень полезным; они знали и местность и способ битвы этолян. 96. Ночь Демосѳен с войском провел в святыне Зевса Немейского, где, по преданию, поэт Гесиод был убит местными жителями, согласно предсказанию оракула, что он погибнет в Немее; на заре Демосѳен снялся с лагеря и направился в Этолию. (2) В первый день он взял Потиданию, на следующий Крокилий, а на третий Тейхий. Там он остановился и отослал добычу в Евпалий, что в Локриде: Демосѳен имел намерение по завоевании остальных местностей возвратиться в Навпакт и затем идти на офионян, если те не пожелают присоединиться к нему. Приготовления Демосѳена не укрылись от этолян еще в то время, когда он только что впервые задумал свой план. (3) Поэтому, когда афинское войско вторглось в Этолию, все жители с огромными силами выступили против него, так что пришли на помощь даже самые крайние из офионян, бомияне и каллияне, простирающиеся до Малийского залива. 97. Мессеняне советовали Демосѳену то же, что́ и сначала, именно они указывали, что завоевать этолян было бы легко, убеждали его идти с возможною поспешностью на этолийские селения, не дожидаясь, пока соберутся все этоляне для сопротивления, и пытаться захватывать каждое попадающееся на пути селение. (2) Демосѳен внял совету мессенян и, положившись на свое счастье, надеялся не встретить никаких препятствий. Он не стал дожидаться локров, которые должны были явиться к нему на помощь (всего больше нуждался он в легковооруженных метателях копий), направился к Эгитию и взял его штурмом при первой же атаке. Жители Эгития бежали и разместились на высотах над городом, который расположен был вблизи возвышенностей и отстоит от моря стадий на восемьдесят.[131] (3) Так как этоляне успели уже явиться на помощь к Эгитию, то они стали нападать на аѳинян и союзников, устремляясь на них в различных местах, с высот и метая дротики. При каждом наступлении афинского войска этоляне подавались назад, а когда аѳиняне отступали, преследовали их. Долго тянулась эта битва, состоявшая из нападений и отступлений; но и тут и там перевес был на стороне этолян. 98. Пока афинские стрелки имели у себя стрелы и были в силах пускать их, войско выдерживало сопротивление, потому что этоляне, как легковооруженные, подавались под ударами афинских стрел. Но когда начальник афинских стрелков пал, то отряд их рассеялся, а афинское войско, утомленное и измученное продолжительностью такого рода борьбы, так как этоляне не переставали наступать и метать дротики, обратило тыл и бежало. При этом воины, попадая в глубокие лощины без выходов и неизвестные им места, погибали, тем более, что пал и проводник их, мессенянин Хромон. (2) Метая дротики, этоляне настигали бегущих благодаря своей быстроте и легкости вооружения и многих убивали там же на бегу. Бо́льшая часть воинов, сбившись с пути, бросилась в лес, не имевший выхода; этоляне кругом подожгли лес и сожгли их. (3) Бегство и гибель во всевозможных видах постигли афинское войско. Оставшиеся в живых едва добежали до моря и Энеона в Локриде, откуда они и начали военные действия. (4) Союзников пало много, из самих аѳинян около ста двадцати гоплитов. Столь велико было число павших, и все молодые. Это - лучшие воины, каких афинское государство потеряло в эту войну. (5) Убит был и товарищ Демосѳена по стратегии Прокл. Убитых своих аѳиняне получили от этолян, согласно договору, и возвратились в Навпакт, а затем на кораблях переправились в Аѳины. Демосѳен остался подле Навпакта и его окрестностей, так как за свои действия он опасался ответственности перед аѳинянами.
99. В то же время аѳиняне, находившиеся в сицилийских водах, направились к Локриде;[132] высадившись на берег, они одержали победу над выступившими против них локрами и овладели крепостцой, которая находилась подле реки Алека.
100. В ту же летнюю кампанию этоляне, уже раньше отправившие в Коринѳ и Лакедемон послов: офионянина Толофа, еритана Бориада и аподота Тисандра,[133] просили прислать им войско против Навпакта, потому что жители его звали аѳинян на помощь. (2) Под осень лакедемоняне отправили три тысячи гоплитов из союзников; в числе их было пятьсот человек из трахинского города Гераклеи, незадолго перед тем основанного.[134] Во главе войска стоял спартиат Еврилох, товарищами его были спартиаты Макарий и Менедай. 101. Когда войско собралось в Дельфах,[135] Еврилох через глашатая дал знать об этом локрам озольским, потому что чрез их землю лежал путь к Навпакту, а вместе с тем он желал отторгнуть локров от аѳинян. (2) Наибольшую помощь оказывали Еврилоху локридские амфиссяне, так как они страшились вражды фокидян. Амфиссяне первые дали заложников и склонили к тому же остальных локров, боявшихся наступающего войска, прежде всего пограничных с ними мианеян (здесь проход через Локриду наиболее труден), потом ипнеян, мессапиев, тритеян, халеян, толофонян, гессиев и эанѳяне.[136] Все эти локры участвовали и в походе. Олпеи дали заложников, но не последовали за войском; гиеи не дали заложников, пока не было взято их селение по имени Полис. 102. Когда все приготовления были окончены и заложники помещены в дорийском Китинии,[137] Еврилох с войском направился через землю локров против Навпакта и на пути взял города локров Энеон и Эвпалий,[138] не желавшие присоединиться к нему. (2) Находясь в земле навпактян, когда явились уже на помощь этоляне, лакедемоняне стали опустошать поля и взяли городское предместье, не имевшее укреплений; затем они подошли к Моликрею,[139] коринѳской колонии, хотя и подчиненной аѳинянам, и взяли его. (3) Аѳинянин Демосѳен, после возвращения из Этолии находившийся еще подле Навпакта, предчувствовал появление неприятельского войска и в страхе за Навпакт обратился к акарнанам с просьбою помочь Навпакту; но так как он ушел от Левкады, то с трудом склонил их на это. (4) Вместе с Демосѳеном акарнаны отправили на своих кораблях тысячу гоплитов, которые, вошедши в город, спасли его; (5) жители Навпакта боялись, что не устоят против неприятеля, так как укрепления Навпакта были велики, а защитников на них мало. Еврилох и его товарищи, услышав о вступлении войска в город и решив, что им нельзя будет взять его силою, отступили, но не к Пелопоннесу, а в так называемую теперь Эолиду, в Калидон и Плеврой и в соседние с ними местности, а также в этолийский Просхий. (6) Прибывшие к лакедемонянам ампракиоты уговаривали их сделать сообща нападение на Аргос Амфилохский и остальную Амфилохию, а также на Акарнанию;[140] ампракиоты говорили, что с покорением этих местностей весь материк примкнет к союзу лакедемонян. (7) Еврилох принял предложение ампракиотов и, отпустив этолян, оставался с войском в этой местности в бездействии до тех пор, пока не понадобилась его помощь ампракиотам, выступившим в поход против Аргоса. Летняя кампания приходила к концу.
103. В следующую зимнюю кампанию находившиеся в Сицилии аѳиняне[141] вместе с эллинскими союзниками[142] и со всеми теми сикулами, (2) которые вынуждены были покориться сиракусянам и вступить в союз с ними, а теперь отложились от них и вели войну вместе с аѳинянами, пытались напасть на сицилийский городок Инессу, акрополь которого занят был сиракусянами; взять его они не могли и потому отступили. Во время отступления сиракусяне из акрополя напали на следовавших за аѳинянами союзников, после чего часть войска была обращена в бегство и немало воинов перебито. (3) После этого находившиеся на кораблях аѳиняне, с Лахетом во главе, несколько раз высаживались на сушу в Локриде, разбили в сражении у реки Каикина[143] около трехсот локров, которые под начальством сына Капатона Проксена явились сюда на помощь; забрав вооружение их, аѳиняне отступили.
104. В ту же зимнюю кампанию аѳиняне, согласно изречению оракула, очистили Делос. Очистил его и тиран Писистрат, но не весь, а лишь ту часть острова, какая представлялась взору, если смотреть от храма.[144] Теперь же очищен был весь остров и следующим образом. (2) Сколько ни было на Делосе гробов с покойниками, все их удалили и на будущее время воспретили и хоронить и рожать на острове; постановлено было умирающих и рожающих переселять на Ренею. Ренея лежит так близко от Делоса, что тиран самосский Поликрат, одно время располагавший сильным флотом и утвердивший свое господство на прочих островах,[145] овладел также Ренеей, привязал ее цепью к Делосу и посвятил Аполлону.[146] В то время, после очищения острова, аѳиняне в первый раз справили Делии, праздник, повторявшийся через каждые четыре года. (3) Уже в древности на Делосе бывали многолюдные собрания ионян и окрестных островитян.[147] Они шли на празднество с женами и детьми, как ходят теперь ионяне на Эфесский праздник. На Делосе устраивались гимнастические и музыкальные состязания, и города поставляли (4) хоры. О том, что так было, яснее всего свидетельствует Гомер в следующих стихах, взятых из гимна к Аполлону:
Радостью, Феб, ты нигде так не тешишься, как на Делосе,
Там, где по стогнам твоим ионяне в длинных хитонах
Вместе с детьми и супругами славят тебя всенародно,
Боем кулачным и песней и пляской твой дух развлекая,
В дни, когда в память твою совершают священные игры.
(5) Что существовало и музыкальное состязание, ради которого также приходили сюда участники празднества, свидетельствует Гомер в следующих стихах из того же гимна. Воспев делосский хор женщин, Гомер заканчивает хвалебную песнь стихами, в которых упоминает и о себе:
Будьте всегда благосклонны ко мне, Аполлон с Артемидой!
Вам же, о девы, я здравицу шлю! Обо мне вспоминайте
Вы и в грядущем, а если из смертных, что мир населяют,
Странник, испытанный горем, зайдет к вам и спросит вас: "Девы,
Кто, наилучшим певцом здесь считался, тешит вас песней?" -
Вы отвечайте ему благозвучною речью все вместе:
"Зренья лишенный певец, что живет на Хиосе высоком!"
(6) Вот свидетельства Гомера о том, что и в древности бывали на Делосе многолюдные собрания и праздники. Впоследствии островитяне и аѳиняне посылали туда хоры со священными приношениями. Что же касается состязаний, то бо́льшая часть программы их была, как и естественно думать, отменена в зависимости от несчастных событий, пока, наконец, аѳиняне не возобновили тогда празднество и не ввели в него и конное ристание, которого раньше не было.

Амфилохия

105. В ту же зимнюю кампанию ампракиоты, задержавшие, посредством обещаний Еврилоху, пелопоннесское войско,[148] выступили в поход против Аргоса Амфилохского с тремя тысячами гоплитов, вторглись в аргивскую землю и заняли Олпы, сильное береговое укрепление на холме, которое некогда воздвигли акарнаны и которое служило им местом общего суда. От Аргоса Амфилохского, лежащего при море, оно отстоит на двадцать пять стадий.[149] (2) Что касается акарнанов, то одни из них отправились на помощь к Аргосу, другие расположились лагерем в той местности Амфилохской земли, которая называется Кренами; там они наблюдали за тем, чтобы пелопоннесцы с Еврилохом не проникли незаметно к ампракиотам. (3) Кроме того, они послали к Демосѳену, афинскому стратегу, командовавшему в Этолии,[150] просить его принять начальство над ними; также они вступили в сношения и с теми двадцатью афинскими кораблями, которые в то время находились в пелопоннесских водах под командою Аристотеля, сына Тимократа, и Гиерофонта, сына Антимнеста. (4) Равным образом находившиеся подле Олп ампракиоты отправили вестника в город[151] с прос