ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Поход в Малую Азию
Весной 334 г. до н.э. Александр устремился на Восток, широко пропагандируя идею панэллинского единства в деле освобождения малоазийских греков от персидского владычества[1]. Эта идея как нельзя лучше отвечала интересам греко-македонской элиты, стремившейся сделать поход популярным в эллинском мире и привлечь на свою сторону греков-наемников, сражавшихся в войске Дария.
Взяв направление на Геллеспонт, войско Александра двинулось через Амфиполь, Абдеру, Маронею (греческие колонии на фракийском побережье) к Сесту, куда прибыло через 20 дней. Пехота и конница, посаженные на военные и транспортные суда, благополучно пересекли Геллеспонт и высадились частью у Элеунта (напротив легендарной Трои), частью у Абидоса, где переправой войск руководил опытный Парменион.
"Еще находясь на середине Геллеспонта, Александр заколол жертвенного быка в честь Посейдона и Нереид и совершил возлияние из золотой чаши (Арр., I, 11, 6). Царь первым ступил на азиатскую землю и приказал в честь удачной переправы поставить на обеих сторонах пролива алтари Зевсу, Афине, Гераклу (Арр., I, 11, 7). Подплывая к Троаде во главе 60 военных кораблей, Александр первый метнул копье в сторону суши и заявил, что боги вручают ему завоеванную Азию (Диод., XVII, 17, 2).
Посещение Илиона (Трои) - места священного паломничества греков - было обставлено со всей возможной пышностью. Александр, увенчанный золотыми венками (дары эллинских городов и местных жителей), посетил могилу легендарного героя Ахилла, где совершил в его честь священное возлияние. Его друг Гефестион с этой же целью навестил могилу Патрокла - другого героя эллинского эпоса, погибшего под стенами Трои. Желая подчеркнуть свою приверженность греческим традициям, царь приказал восстановить Илион, а его жителям даровал автономию и освободил от уплаты податей (Страб., XIII, 593).
Оставив Илион, Александр набрел на храм богини Афины, в котором услышал от своего предсказателя Аристандра пророчество о победе над врагом в конном сражении. За столь добрую весть царь посвятил богине свои воинские доспехи, а из священного оружия храма выбрал себе самый прочный щит и с ним одержал верх в первой же битве.
В приведенных свидетельствах античной историографии подчеркивается проэллинская ориентация Александра - освободителя греков и мстителя за их обиды. Под этим углом зрения следует рассматривать сообщения источников.
Внутренняя слабость персидской державы обнаружилась задолго до того, как Александр решил завоевать Малую Азию. Тактическая ошибка персидского командования, убравшего свой флот от берегов Геллеспонта, была лишь следствием этого. Ведь после посылки Филиппом передового македонского отряда в Азию стало ясно, что война Македонии с Персией неизбежна. Лишившись возможности нанести удар Александру со стороны Греции, Дарий отдал своему лучшему полководцу Мемнону, греку с Родоса, приказ об изгнании македонского войска с берегов Пропонтиды. Время для этого было выбрано удачно: основные силы Македонии были заняты на "северном" театре военных действий и в Греции, так что Мемнон во главе пятитысячного отряда греков-наемников неожиданно напал на Кизик, принявший сторону Пармениона. Но город был хорошо защищен, и взять его не удалось. Тогда Мемнон бросил свои силы против Пармениона, осаждавшего Питану. Македоняне не выдержали натиска и отступили. После этого наемники объявились в Троаде и, имея в тылу хорошо укрепленный Лампсак, начали теснить отряды Калата к Геллеспонту. Македоняне с большим трудом смогли удержаться лишь в крайнем пункте пролива (Пол., V, 44).
Однако удачные действия Мемнона против македонян в Малой Азии по неизвестной причине были приостановлены, а персидский флот покинул Геллеспонт. Несколько позже сатрапы близлежащих малоазийских областей обвинили во всех неудачах Мемнона, будто бы желавшего затянуть войну и доказать Дарию свою необходимость (Арр., I, 12, 10). Между тем виновен был не Мемнон, а персидское командование, не сумевшее в осложнившихся условиях принять быстрое и оптимальное решение.
Эти важные просчеты персидского командования - отсутствие мер для обороны малоазийского побережья, пассивность флота при переходе Александром Геллеспонта - не случайны. Они неразрывно связаны с обострившимся внутренним кризисом державы Ахеменидов, ее шаткостью и невозможностью дольше сдерживать завоеванные народы в повиновении силой оружия. Внутренний кризис персидской монархии усугублялся децентралистскими настроениями отдельных сатрапов, стремившихся к независимости.
Со времени первого вторжения Персии в Грецию до воцарения Александра прошло более полутора веков, но ненависть и вражда греков к персам не иссякли. И для того чтобы понять, насколько популярен был лозунг "отмщения варварам", необходимо сделать небольшой экскурс в историю греко-персидских войн VB. до н.э. (500-449 гг. до н.э.).
Основателем персидской державы Ахеменидов, сложившейся в VI в. до н.э., считается Кир Старший, потомок мидийских царей. Став во главе воинственного племени персов и оперевшись на местную знать, Кир быстро завоевал Мидийское царство, а также Армению и Малую Азию.
Персы не были бы в состоянии овладеть в короткое время этими областями древнего Востока, если бы не встретили в завоеванных странах поддержку господствующих группировок, нуждавшихся в расширении торговли и обмена[2]. Вне сомнения, что в границах единого царства, каким в то время являлась персидская монархия, лучше обеспечивались потребности торговли, обмена, культурных связей. Следовательно, создание единого государства, пусть даже такого непрочного объединения, каким в итоге оказалась персидская монархия, было явление прогрессивным для исторического развития Востока.
Высокоразвитые в экономическом отношении западные области, нуждавшиеся в емких рынках, были заинтересованы в создании единой державы, и этим в конечном счете объясняется легкость, с которой Кир Старший овладел Вавилоном, Сирией, Финикией, Месопотамией. Однако при дальнейшем движении на Восток персы натолкнулись на упорное сопротивление бактрийских племен.
Греческие авторы сообщают о Бактрии много любопытного. Ассирийский царь Нин, покорив множество центральноазиатских племен, не мог справиться с воинственными бактрийцами и после бесплодных попыток добиться победы прекратил войну с ними, хотя и захватил там много золота и серебра (Диод., II, 2, 7).
По сообщению Ксенофонта, персидский царь Кир Старший предпринял поход против них и покорил (среди прочих) бактрийцев и индийцев (Киропедия, I, 1, 4). Другой греческий автор, Ктесий, пишет, что Кир не мог одолеть бактрийцев, пока они не сдались ему сами, узнав, что его отец - мидийский царь Астиаг (Фотий, XXII, 106).
Неизвестно, смогли Кир Старший завоевать Бактрию; об этом источники умалчивают. Но при Дарий I она уже значилась в числе сатрапий, платящих дань персам (Behist., § 6). Правда, некоторые античные авторы приписывают Киру основание Кирополя на Яксарте (Арр., IV, 3, 1; Страб., XI, 517), а Юстин даже сообщает об основанных этим персидским царем трех городах, жители которых во время похода Александра в Среднюю Азию были переселены в Александрию-Эсхату (XII, 5, 12).
По Геродоту, Кир Старший погиб с большей частью войска в битве против массагетов, живших на равнине к востоку от Каспийского моря (I, 214). Страбон не пишет, что персидский царь погиб, а сообщает, что он бежал после поражения (XI, 512).
Кир Старший был первым в истории создателем универсальной монархии. Он обладал политическим умом и дипломатической дальновидностью[3]. Кир правильно понимал свои задачи и умело их решал. На своих современников он производил огромное впечатление, а для Ксенофонта (V-IV ее. до н.э.) он был образцом царя и законодателя; недаром греческий историк посвятил ему свой труд "Киропедия".
Еще до рокового похода на Восток Кир Старший сделал соправителем своего сына Камбиза (Герод., I, 208). При восшествии на престол в 529 г. до н.э. Камбиз тайно убил своего брата Бардия, правителя Бактрии. Тот же Геродот сообщает, что Камбиз резко отличался в дурную сторону от отца и даже получил прозвище "деспота" (III, 89), ибо на "ионян и эолян смотрел как на рабов, полученных по наследству" (II, 1).
Очевидно, поход против Египта, грозного соперника Персии в средиземноморской торговле, был задуман еще Киром. Но осуществил его Камбиз, нанесший египтянам сокрушительный удар при Пелузии (525 г. до н.э.). После этого персам не стоило большого труда покорить Египет, тем более что часть египетского жречества перешла на сторону завоевателя. Камбиз получил титул фараона, чем, видимо, хотел подчеркнуть законность своих притязаний. Но Геродот (III, 16), рисующий его облик, указывает, что он часто поступал "против обычаев обоих народов" (т.е. и персов и египтян).
В общих чертах он в своей политике продолжал усилия Кира Старшего по расширению территории персидского царства. Но непрочность персидского завоевания обнаружилась, как только Камбиз с войском ушел покорять Нубию (Герод., III, 25). Поход окончился неудачей. После этого Камбиз будто бы вновь намеревался отправиться в Нубию, но известия из Персии позвали его в Азию. На пути, где-то в Сирии, Камбиз погиб таинственным образом (Герод., III, 61-65). Бехистунская надпись Дария I сообщает, что он "умер, умертвив себя" (Behist., § 11).
Со смертью Камбиза (522 г. до н.э.) началась династическая борьба его наследников, сопровождавшаяся рядом восстаний в зависимых областях (Эламе, Мидии, Армении, Вавилонии, Бактрии). Победителем вышел Дарий I (521-485 гг. до н.э.), которому вторично пришлось покорять Египет (517 г. до н.э.). При нем же завершилось окончательное оформление персидской державы.
Центром державы оставались высокоразвитые экономические области Передней Азии.
Введение единой монетной системы на всей территории царства способствовало укреплению торговых связей и упорядочению налогового обложения. Денежная реформа Дария установила единый номинал - золотой дарик, монету, которую имел право чеканить только царь. Серебряный номинал - сикль равнялся 1/20 дарика и выпускался отдельными городами, сатрапами, местными царьками.
Система управления страны исходила из деления царства на 20 сатрапий (Герод., III, 89-98), где всю полноту административной, военной и судебной власти осуществлял сатрап, обычно знатный перс. В его функции входили сбор налогов, набор войска, судопроизводство, чеканка монеты - серебряной или медной. Очень интересно свидетельство Геродота о взимании Дари-ем налогов с отдельных областей: "В царствование Кира и потом Камбиза в Персии определенной подати не существовало вовсе, но подданные приносили подарки. Персы называют Дария торгашом за то, что он установил определенную подать и принял другие подобные меры..." (III, 89).
Из данных Геродота о взимании налогов ясно, какое важное экономическое значение для персидского царства имели его западные области - Малая Азия, Армения, Сирия, Палестина, Вавилония, платившая 1 тыс. талантов серебра, в то время как Мидия - только 450 (Герод., III, 92). Сами персы, служившие в гвардии "бессмертных" или на высоких административных постах, не платили никаких податей и жили за счет покоренных областей. В этом-то крылась причина того, что не только знатные, но и рядовые персы были опорой Ахеменидов.
О хорошо налаженных персидских дорогах греческие авторы сообщали интересные вещи: все царские указы и распоряжения доставлялись к месту назначения очень быстро путем использования эстафетного метода (Герод., V, 52-54). Основная связь осуществлялась по "царской дороге" от Суз к Сардам и Эфесу.
Для поддержания порядка и отражения внешней опасности нужна была армия, которая при Дарий I завершила свою организацию. Ее основой были племена Иранского нагорья: персы, мидийцы, служившие в коннице или отрядах "бессмертных". Остальное войско набиралось через сатрапов в зависимых от Персии областях. Эти туземные соединения использовали в бою свои тактические приемы и свое оружие. Пешее и конное персидское войско имело легкое вооружение (пехота - луки, кавалерия - луки, копья, мечи), небольшие щиты и чешуйчатые панцири. В сражениях инициатива всегда принадлежала пехоте, забрасывавшей противника градом стрел; после этого вдело вводилась конница. У персов были также колесницы с серпами, перерубавшими пополам тяжеловооруженных гоплитов. Персидский флот был, по существу, финикийским с некоторым добавлением судов покоренных малоазийских греков.
Несмотря на налаженную систему централизованного управления, персидская держава оставалась непрочной, так как не имела твердой экономической базы и держалась только силой оружия. Сатрапы, наделенные большими полномочиями, чувствовали себя почти самостоятельными и не всегда исполняли приказы центрального правительства. А народы, собранные воедино персами, часто восставали.
До того как Персия начала борьбу с греками за обладание Эгейским морем и до проникновения в Европу Дарий совершил поход против скифов, названных в Бехистунской надписи саками (§ 5). Вопрос о том, куда предпринял поход Дарий - в Европу или в Азию, остается открытым. Правда, есть свидетельство Геродота о том, что воинственные скифские племена совершали набеги на Мидию (I, 103-106), но в то же время "саками" греческие историки называли кочевые народы Азии (Герод., VII, 64)[4].
Малоазийские греческие города были завоеваны Киром. До этого они номинально зависели от мидийского царства и платили ему умеренную дань, имея множество выгод от средиземноморской торговли.
С установлением персидской власти на малоазийском побережье и на островах власть в греческих городах перешла в руки олигархов или тиранов, сотрудничавших с завоевателем и контролировавших всю морскую торговлю греков с богатым хлебом Понтом.
Политика жестокого налогового обложения и поощрения финикийской торговли вызвала восстание ионийских греков (500 г. до н.э.), начавшееся в Милете. Правда, горстка смельчаков не могла долго защищаться против огромного войска Дария, но все же восставшие захватили Сарды и разрушили резиденцию сатрапа Малой Азии. На просьбу ионийцев о помощи откликнулись афиняне и эритрейцы, приславшие соответственно 20 триер и 5 судов. В морском сражении у Лады, близ Эфеса, повстанцы были наголову разбиты в результате измены самосцев и многих греческих ионийских олигархов, заинтересованных в персидском господстве. Восстание в Милете было потоплено в крови, город уничтожен, население перебито или продано в рабство (493 г. до н.э.).
В 492 г. до н.э. полководец Дария Мардоний вторгается через Боспор во Фракию, а затем, по некоторым данным, отправляет к македонскому царю Аминте посольство для заключения мирного договора (Герод., VI, 44). Сообщение Геродота не очень ясно: то ли македоняне были покорены персами, то ли заключили с ними договор (V, 18; VI, 45). Более вероятно, что Аминта с готовностью пошел на договор с персами, преследуя цель сокрушения афинского владычества на море. Ведь даже тогда, когда персидский флот попал в шторм у Афона и погибло 300 кораблей, македоняне сохранили верность Дарию.
Первое проникновение персов на Балканы со стороны Фракии и Македонии носило разведывательный характер и получило название первого похода на Грецию.
Спустя два года (490 г. до н.э.) Дарий предпринял вторичную попытку вторжения на Балканы, теперь уже прямо в центре Греции - в Аттике.
Посадив войско на корабли, персы от побережья Киликии через Эвбею (оказавшую помощь восставшим ионийцам и разрушенную персами) устремились к берегам Аттики и высадились у Марафона, где их уже поджидало десятитысячное афинское ополчение во главе с Мильтиадом, бывшим стратегом Херсонеса Фракийского. На просьбу афинян о помощи откликнулись только Платеи (город в Беотии), приславшие отряд в тысячу воинов.
Не очень надеясь на верность соотечественников, Мильтиад предпочел первым начать сражение, пока смута не овладела умами афинян (Герод., VI, 109). Расчет Мильтиада был верен, так как тяжеловооруженные греческие гоплиты на флангах стали теснить легковооруженных персов, что и решило исход битвы. Персы дрогнули и побежали. Победа греков была полной. Персы, по Геродоту, потеряли 6400 воинов, а афиняне и платейцы - только 192 человека (VI, 117).
В Марафонской битве персидское войско, дотоле непобедимое, потерпело первое серьезное поражение, продемонстрировав слабость тактических приемов и вооружения. Победа при Марафоне вернула грекам веру в свои силы и имела огромное моральное значение. Правда, они не обольщались насчет того, что персы после поражения откажутся от своих притязаний в Элладе из-за того, что могущество Афин на море не было сломлено, а малоазийские греческие города тяготели к полисам континентальной Греции.
Дарий не оставил мысли о покорении Греции и стал готовиться к новому походу в Европу, но восстания в Египте и Вавилонии отвлекли его от эллинских дел. Спустя четыре года после Марафонской битвы Дарий умер (Герод., VII, 4).
В междоусобной борьбе сыновей Дария 1 за власть победителем вышел Ксеркс (485-465 гг. до н.э.), который быстро подавил восстание в Египте и поставил там сатрапом своего брата Ахемена.
На подготовку к следующему походу в Грецию Ксерксу понадобилось четыре года; за это время было собрано огромнейшее войско, в котором только пехоты насчитывалось, по данным Геродота, до 1700 тыс. человек (VII, 184). Даже если это преувеличение, то в любом случае персидская армия намного превышала греческие силы.
Ксеркс переправил свою армию по понтонному мосту через Геллеспонт из Малой Азии на фракийское побережье (Герод., VII, 36) и двинулся берегом к югу, сопровождаемый персидским флотом.
Греция не сумела использовать десятилетнюю передышку для организации всеобщего сопротивления персам. Причиной этого были несогласованность политики отдельных городов-государств и постоянные межпартийные распри. Некоторое единство эллинских полисов обнаружилось только тогда, когда Ксеркс уже навел мосты через Геллеспонт. Афины и Спарта заключили оборонительный союз, к нему примкнули и другие греческие полисы (всего объединился 31 эллинский город). Но были и такие, кто сохранил верность персам (Фессалия, Беотия) или поддерживал нейтралитет (Аргос).
Во главе сухопутных и морских сил коалиции греческих государств стали спартанцы - наиболее сильные и влиятельные члены союза. Придавая большое значение морской мощи Афин, архонт Фемистокл предложил создать быстроходный легкий флот на средства, получаемые от разработки серебряных рудников Лавриона и ранее используемые для раздачи свободным гражданам. Реализация программы Фемистокла, несмотря на сильное противодействие зажиточной части афинских граждан, дала Афинам современный по тем временам флот в 180 быстроходных триер и неоспоримое преимущество на море по сравнению с другими городами-государствами Эллады. По мнению Плутарха, флот афинян не имел себе равных в Греции и вполне мог защищаться от персидского и даже претендовать на ведущее место на Балканах (Фемистокл, 4).
Персидская армия во главе с Ксерксом без сопротивления прошла Фракию. Десятитысячное греческое войско под командованием спартанского царя Леонида медленно отступало, не решаясь вступить в бой с противником.
Вначале греки намеревались задержать персов в Темпейской долине, но, предвидя измену фессалийской аристократии, решили укрепиться в Средней Греции, в Фермопильском проходе.
Было решено дать персам решающее сражение на суше и на море. Но изменник указал врагу обходный путь, и персы вышли в тыл греческому войску. Царь Леонид приказал грекам отступить, а сам остался с 300 спартанцами для прикрытия отхода. Горстка смельчаков, пытаясь задержать врага, погибла вместе с Леонидом, а греческий флот, безуспешно боровшийся с персидским у Артемисия, отступил к острову Саламин (Герод., VII, 222-225).
Персидские полчища ринулись в Среднюю Грецию, опустошая и сжигая все на своем пути. Афины также постигла эта участь (Герод., VIII, 53). Многие жители Аттики и Афин заранее бежали на острова Эгину, Саламин и на побережье Пелопоннеса.
После неудач на суше и проникновения персов в Аттику греки все надежды возложили на свой флот. В 480 г. до н.э. в узком проливе, отделяющем остров Саламин от побережья Аттики, произошло знаменитое Саламинское морское сражение. Персы, пользуясь численным перевесом, начали с двух сторон сжимать кольцо охвата. Но юркие греческие триеры прорвались сквозь персидское ограждение и расстроили боевые порядки вражеских кораблей, которые не могли развернуться на узком пространстве, сталкиваясь друг с другом. К ночи персидский флот был разгромлен и множество кораблей уничтожено (Герод., VIII, 84-86).
Испугавшись, что неудачи в Греции могут вызвать волну антиперсидских выступлений внутри страны, Ксеркс вернулся в Азию (479 г. до н.э.), оставив в Фессалии войско под командованием Мардония.
С наступлением весны Мардоний вторгся в Аттику и вновь опустошил ее. Союзные греческие силы, возглавляемые спартанцем Павсанием, стали теснить персов из Аттики. У Платей в Беотии произошло решающее сражение (479 г. до н.э.), в котором победили греки и погиб Мардоний (Герод., IX, 59-63). После этого персы ушли из Греции.
После изгнания персов с Балканского полуострова афиняне создали под своей эгидой Делосский морской союз (478 г. до н.э.). Кимон, сын Мильтиада, победителя при Марафоне, успешно воевавший с персами во Фракии, изгнал их с фракийского побережья и около 469 г. до н.э. одержал над ними победу в Малой Азии у мыса Микале близ Милета (Герод., IX, 98, 104).
Военные столкновения греков с Персией, носившие характер морских стычек, продолжались вплоть до 449 г. до н.э.
Неудачи персов в Греции не означали, что Ксеркс отказался от мысли о ее завоевании, но постоянные волнения в Вавилонии не давали ему возможности предпринять новый поход в Европу. Наконец Ксеркс отважился на крайнюю меру - уничтожил святилище бога Мардука, тем самым устранив центр притяжения всех антиперсидских сил. С этого времени Вавилон потерял свое ведущее значение культурного центра Востока вплоть до походов Александра Македонского, который, стремясь прослыть "освободителем", восстановил святилище Мардука и приказал отстроить посвященный ему храм (Арр., III, 16, 4).
После двадцатилетнего царствования Ксеркс пал жертвой заговора придворных. Погиб и его сын Дарий. В борьбу за престол вступили два других сына убитого царя - Артаксеркс и Виштаспа; последний вскоре погиб где-то в Бактрии (Диод., XI, 69).
Выйдя из междоусобной борьбы победителем, Артаксеркс получил в управление все земли, входившие в персидскую державу, кроме Египта, который к тому времени отделился. Посланный на подавление египетского восстания военачальник Мегабиз добился, очевидно, формального подчинения Египта (Герод., III, 160).
В 449 г. до н.э. персидский флот потерпел поражение у Кипра. После этой победы греки заключили с персами Каллиев мир. По условиям договора Персия отказалась от главенства на Эгейском море, а также от контроля над Геллеспонтом и Боспором и признала независимость эллинских городов Малой Азии (Диод., XI, 74).
Так закончились греко-персидские войны, продолжавшиеся с некоторым перерывом с 500 по 449 г. до н.э. Победа греков над персами продемонстрировала моральное преимущество эллинов, боровшихся за свободу своей родины, против чужеземного захватчика, а также превосходство их военной техники и тактики. Ведь уровень греческой рабовладельческой экономики был выше существовавшего в условиях восточной деспотии, тормозившей развитие производительных сил. Греко-персидские войны обнажили внутреннюю слабость первой универсальной державы Востока. С этого времени начинается скольжение вниз персидской монархии, раздираемой внутренними смутами[5].
Потеряв контроль над Эгейским морем, Персия получила еще один удар со стороны Египта. Мегабиз, посланный Артаксерксом I на усмирение сатрапии, сам поднял восстание против центральной власти. Правда, выступление Мегабиза было быстро ликвидировано, сам он погиб, а его сын Зопир бежал к грекам (Герод., III, 160). Тем не менее центробежные силы, действовавшие в персидской державе, с тех пор постоянно напоминали о себе.
В 424 г. до н.э. Артаксеркс I умер, и его единственный законный сын Ксеркс II стал царем Персии, но вскоре был свергнут.
Эпоха правления вступившего затем на престол Дария II (424-405 гг. до н.э.) - цепь беспрерывных волнений отдельных сатрапий и выступлений самих сатрапов, стремившихся к независимости.
Один из сыновей Дария II, Кир Младший, став правителем Малой Азии, очень быстро добился восстановления престижа персидской власти во вверенных ему сатрапиях (Ксеноф., Эллиника, I, 4, 3), умело использовав давнишнюю вражду афинян и спартанцев.
Для внутреннего состояния персидской державы чрезвычайно характерна борьба за власть сыновей Дария II - Кира Младшего и Артаксеркса II.
Кир Младший набрал при содействии союзной Спарты десятитысячный наемный отряд греков и двинулся из Сард через всю Малую Азию к Вавилону. Об этих событиях нам известно по труду "Анабасис Кира" Ксенофонта, афинянина, перешедшего на службу к спартанцам и принявшего участие в этом походе греков-наемников под командованием Клеарха.
Кир Младший без каких-либо осложнений дошел с войском почти до Вавилона, на подступах к которому и произошла решающая битва (при Кунаксе, 401 г. до н.э.) между братьями-соперниками. Кир Младший пал в сражении, его части рассеялись, а греки-наемники остались одни, без предводителей, коварно убитых персами, окруженные врагами и вдали от родины (Ксеноф., Эллиника, III, 1, 1-2; Плут., Артаксеркс, 3-13; Диод., XIV, 19-24; Юстин, V, 11). Беспримерный по своей смелости переход 10 тыс. греков, пробивавшихся с боями через Армению к Геллеспонту, описан во всех подробностях Ксенофонтом.
Участие эллинов в династических распрях Ахеменидов показало всю призрачность власти персов над покоренными народами.
Возможно, первым соответствующие выводы из этого сделал фессалийский тиран Фереса Ясон, указавший на возможность восточного похода в условиях ослабления персидской державы (Ксеноф., Эллиника, VI, 1, 12). Несколько позже эта идея стала основным пунктом программы единства греков, надеявшихся организацией восточного похода преодолеть внутренние противоречия.
Как и следовало ожидать, спартанцам пришлось расплачиваться за помощь Киру Младшему в борьбе с братом. По указанию Артаксеркса II наместник Малой Азии Тиссаферн потребовал возврата эллинских городов Малой Азии, и Спарта, не желая ронять свой престиж, первая начала военные действия.
Царь Агесилай с войском высадился в Малой Азии (396 г. до н.э.) и нанес противнику серьезное поражение при Сардах. Ответом на это явилась Коринфская война (395-387 гг. до н.э.), спровоцированная Персией. Борьба на два фронта - в Греции и Малой Азии - подорвала силы Спарты, с трудом отбивавшейся от врагов. В этих неблагоприятных для Спарты условиях был заключен Анталкидов мир (386 г. до н.э.), получивший также название "царского", ибо он был подписан в Сузах, резиденции персидского царя. Текст этого договора приводит Ксенофонт: "Царь Артаксеркс считает справедливым, чтобы ему принадлежали все города Малой Азии, а из островов - Клазомены и Кипр. Всем прочим же эллинским городам - большим и малым - должна быть предоставлена автономия, кроме Лемноса, Имброса, Скироса, которые по-прежнему остаются во власти афинян. Той из воюющих сторон, которая не примет этих условий, я, вместе с принявшими мир, объявляю войну на суше и на море и воюющим с ней окажу поддержку кораблями и деньгами" (Эллиника, V, 1, 31).
Так персы добились восстановления своего господства в Эгейском море и в греческих городах Малой Азии. Кроме того, Персия получила через Спарту возможность вмешиваться во внутренние дела Эллады. Но такое положение существовало недолго: на севере Балкан поднималась новая сила - Македония, а сама персидская держава стала разваливаться. Восстания в Египте, на Кипре, в Сирии следовали одно за другим. Уже сын Артаксеркса II - Артаксеркс III Ох (358-338 гг. до н.э.) только и делал, что усмирял восставшие сатрапии и отпавшие народы. На некоторое время он вновь добился подчинения Египта.
Стремясь укрепить центральную власть, Артаксеркс III задумал лишить сатрапов права иметь войско; кроме того, судя по источникам, он уничтожил всех своих родственников, опасаясь дворцового переворота (Диод., XVII, 5; Юстин, X, 3, 1). Может быть, это и явилось причиной его убийства главой придворной клики евнухом Багоем (Диод., XVII, 5, 3), посадившим на персидский трон Оарса, которого греческая традиция считает повинным в убийстве Филиппа Македонского (Арр., II, 14). Но новый царь, проявив чрезмерное усердие в деле укрепления центральной власти, был вскоре умерщвлен вместе со всеми своими родственниками (Диод., XVII, 5, 5-6). Его сменил Дарий III Кодоман (336-330 гг. до н.э.), происходивший из боковой ветви династии Ахеменидов.
Дарий III пришел к власти в самое трудное для ахеменидской державы время: боеспособность персидского войска неизменно падала в связи с разорением крестьян-общинников, из которых в основном рекрутировалась армия. Вследствие этого доля пеших подразделений упала, а конницы - возросла. Уже со времен Дария I персы в войске занимали командные посты или служили в царской гвардии. Следовательно, боевые качества персидской армии снижались, так как основную массу воинов приходилось набирать в покоренных сатрапиях, народы которых неохотно исполняли воинскую повинность и часто шли в бой подгоняемые бичами (Герод., VII, 223). Поэтому такое большое значение стали играть греки-наемники и эллинские стратеги, волею судеб заброшенные в поисках наживы на Восток. Ясно, что полуподневольное и частично наемное войско Персии было уже не в состоянии исполнять свою основную функцию - держать в повиновении покоренные народы и поставлять рабов.
Центральная власть не способствовала хозяйственному прогрессу отдельных областей, а лишь выкачивала оттуда богатства, т.е. Персия жила за счет покоренных народов.
Военно-деспотическая держава Ахеменидов в экономическом отношении как бы распадалась на отдельные замкнутые районы, очень слабо между собой связанные. Товарно-денежные отношения, в том виде, как они существовали, не способствовали установлению хозяйственного единства, ибо производство в основном оставалось натуральным, а торговали преимущественно предметами роскоши, что вело к накоплению богатств в руках самых обеспеченных слоев населения. О сказочной роскоши персидских царей в греческом мире слагались легенды, а социальная мысль эллинского города-государства указывала на недопустимость того, что азиатские "варвары" богаче греков (Исократ, Филипп, 132). Несметные сокровища персидских царей, собранные в казнохранилищах Суз, Экбатан, Пасаргад, лежали мертвым капиталом, не находя практического применения[6].
Степень экономического развития отдельных областей персидской державы была крайне неоднородна. Наиболее отсталыми в экономическом отношении были иранские, среднеазиатские и окраинные Восточные сатрапии со слаборазвитым рабовладением, с преобладающим господством натурального хозяйства и пережитками родоплеменных отношений. К сожалению, об этих областях нам почти ничего не известно, кроме того, что Бактрия в свидетельствах греческих историков считалась наиболее развитой. Иную картину представляли Малая Азия, Сирия, Финикия, Палестина, Месопотамия, Египет с их развитым рабовладельческим хозяйством и широкими торгово-обменными связями, дававшие персидским царям основную сумму поступлений в казну (Герод., III, 89-97).
Египет - самая западная сатрапия персидской державы - в экономическом отношении больше тяготел к Греции и островам Эгейского моря, чем к Персии. Поэтому там на протяжении VI-IV ее. до н.э. много раз поднимались восстания против персидского владычества.
То же самое относилось к западной части Малой Азии, которая экономически теснее была связана с Грецией, а не с Вавилонией и Ираном. Другое дело - города финикийского побережья (Тир, Сидон), через которые проходила транзитная торговля средиземноморских стран с Передней Азией. Их преимущественное положение на море опиралось на покровительство персов. Союз Финикии с Персией диктовался обоюдными интересами: персы пользовались флотом союзников, а финикийцы под их защитой богатели от торговых сделок. Кроме того, финикийские города обладали некоторой автономией: они управлялись собственными династиями и чеканили свою монету.
Вавилон при Ахеменидах не утратил своего значения центра торговли и ремесла. Однако ему, как и всем прочим городам Востока, захваченным персами, пришлось платить им значительную дань: тысячу талантов серебра. Это не устраивало местных богатеев, которые стали тяготиться своей зависимостью. А если к этому добавить практиковавшуюся персами откупную систему взимания налогов с населения, то станет понятным, почему в Вавилоне Александра Македонского встретили как освободителя и почему он приказал немедленно восстановить разрушенные Ксерксом храмы местных богов[7].
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что целый ряд наиболее развитых областей персидской державы не был заинтересован в сохранении прежних порядков. В частности, Вавилония очень нуждалась в присоединении окраинных областей ахеменидской державы для дальнейшего экстенсивного развития своей рабовладельческой экономики.
Понятно, что причины экономического порядка вызвали поход греков и македонян на Восток и те же причины обусловили заинтересованность местной азиатской знати в македонском завоевании, принесшем туда новые формы государственного устройства (полисная организация) при сохранении верховной царской власти - именно то, что отвечало уровню развития производительных сил наиболее передовых областей Азии.
Как бы то ни было, персидская держава не была готова к оказанию организованного отпора греко-македонским завоевателям: флот подошел к Геллеспонту лишь спустя несколько месяцев, да и на малоазийском берегу армия Александра не встретила противника. Полководцы Дария занимались еще только разработкой оперативных планов.
На совете военачальников в Зелее родосец Мемнон предложил персам план отхода войск в глубь Малой Азии, подальше от побережья, чтобы, используя тактику выжженной земли, ничего не оставлять противнику и, измотав его, отрезать путь к отступлению и уничтожить по частям (Арр., I, 12, 9). В несколько иной интерпретации Диодора, Мемнон вообще предложил "переправить морские и пешие силы и перенести военные действия в Европу" (XVII, 18, 2). Но убедительные доводы Мемнона были встречены в штыки персами, особенно Спифридатом, правителем Ионии и Лидии, и Арситом, сатрапом Фригии Геллеспонтской, не хотевшими разорения подчиненных им областей. Так уже первое совещание персидских командиров выявило острые разногласия между Мемноном и остальными сатрапами, действовавшими в угоду местническим настроениям и настаивавшими на незамедлительном сражении с противником на пороге Малой Азии (Арр., 1,12,10; Диод., XVII. 18.3).
Пожалуй, лишь Мемнон реально оценивал ударную мощь македонской фаланги, по сравнению с которой отряды греческих наемников чувствовали себя неуверенно. Но персидское командование не разделяло опасений Мемнона, так как было уверено в победе, уповая на численное превосходство своих войск[8].
Персидские сатрапы на военном совете в Зелее решили дать бой противнику в нижнем течении реки Граник, впадающей в Пропонтиду (Мраморное море); крутые, обрывистые берега реки и хорошие естественные укрытия давали преимущество войску Дария.
Количество персидских войск в битве при Гранике (334 г. до н.э.) источники определяют по-разному. Арриан пишет о 20 тыс. конницы и 20 тыс. эллинских наемников (I, 14, 4), Диодор сообщает о 10 тыс. всадников и 100 тыс. пеших (XVII, 19, 5), а Юстин называет общую цифру в 600 тыс. человек (XI, 6, 11). Бесспорно, что персидская армия во много раз превосходила по численности греко-македонскую, но все же она была не столь велика, как об этом пишут авторы критического направления. В современной исторической литературе наиболее достоверными считаются сведения Арриана, почерпнутые из надежных источников, хронологически относящихся ко времени Александра, а не свидетельства иных греко-римских авторов, основанные на более поздних данных эллинистических писателей.
В то время как персы заняли рубежи за Граником и приготовились к бою, Александр во главе своей армии только подходил к реке. Греко-македонское войско двигалось походной колонной. Впереди шли легковооруженные разведчики Гегелоха, за ними - двойная фаланга гоплитов, прикрытая с флангов конницей, и многочисленные обозы (Арр., I, 13, 1). Когда разведчики сообщили о появлении персов за Граником, армия быстро построилась в боевые колонны, на ходу приготовившись к атаке.
Осмотрительный и опытный Парменион советовал царю подождать с форсированием реки, учитывая невыгодность рельефа, и стать лагерем на этом берегу, а переправу осуществить на рассвете следующего дня, пока вражеское войско еще не успеет построиться. Но Александр отверг это предложение и решил немедленно начать бой, заявив, что слава македонян и его пренебрежение к опасности требуют этого (Арр., I, 13,7).
В битве при Гранике впервые проявились наиболее сильные стороны Александра-полководца: быстрота решений, упорство, натиск и личная отвага.
Левое крыло македонского войска возглавил Парменион, правое - Александр. На правом фланге впереди находилась македонская конница под командованием Филоты, за ней - лучники и агриане-дротикометатели. За ними - всадники-сариссафоры во главе с Аминтой (сыном Аррабея), пеоны, щитоносцы и только потом - таксисы фаланги Пердикки, Кена, Аминты (сына Андромена) и Филиппа (сына Аминты).
На левом крыле крайнюю позицию занимали фессалийские конники под командованием Калата (сына Гарпала), за ними - конница союзников во главе с Филиппом (сыном Менелая), всадники-фракийцы и только после них - пешие таксисы Кратера, Мелеагра и Филиппа, занимавшие все пространство до середины строя (Арр., I, 14, 2-3).
Александр тщательно продумал тактическое построение войска, расположив к центру фалангу, а по краям - конницу для защиты флангов. Персы же построили свою армию в две линии: впереди - конница, сзади - пехота (греческие наемники), ибо полагали, что пересеченный рельеф местности уже обеспечил им преимущество. Подобное построение войска нельзя признать удачным, так как пехота, вплотную придвинутая к коннице, была для нее помехой и не давала возможности маневрировать.
Некоторое время обе армии стояли друг против друга, видимо оценивая силы противника. Первыми атаку начали македонские всадники правого крыла. На их головы с высокого берега Граника обрушились персидские копья и дротики. Македонским кавалеристам пришлось туго, и большинство их погибло. Но тут подоспели свежие силы, ведомые Александром. Царь устремился в самую гущу персидской конницы, где завязалась жестокая схватка. Как пишет Арриан, сражение было конное, но больше походило на бой пехоты, так как происходило на узком пространстве береговой полосы.
В рукопашной схватке тяжелые македонские копья оказались эффективнее, чем персидские легкие дротики. Сам Александр в пылу сражения сломал копье, а получив новое, бросился на Мифридата, зятя Дария, и поверг его на землю. В это время на македонского царя сзади наскочил с кинжалом Спифридат, но подоспевший Клит отрубил персу правую руку. Благодаря смелой атаке македонской конницы фронт персидского войска был прорван, и остальная часть армии Александра перешла на вражеский берег (Арр., I, 15, 6-8; Плут., Алекс, 16; Диод., XVII, 20, 7).
В битве при Гранике Александр применил охват противника с флангов (Пол., IV, 3, 6) - прием, которым не раз пользовался еще Филипп. Очевидно, не ожидая столь дерзкой атаки, персидское командование растерялось и не отдало приказа грекам-наемникам к выступлению.
После того как персидская конница была обращена в бегство, фаланги-ты двинулись против эллинских наемников, оказавшихся в роли зрителей только что разыгравшегося сражения. Одновременно на них со всех сторон бросилась македонская конница. Схватка была короткой и жестокой: из 20 тыс. наемников спаслись немногие, около 2 тыс. были взяты в плен (Арр., I, 16, 2). Пленных заковали в кандалы и отправили в Македонию на работы, ибо "они, эллины, пошли наперекор общему решению греков и сражались за варваров, против Эллады" (Арр., I, 16, 6). Это свидетельство Арриана говорит о том, что Александр на первых порах старался подчеркнуть общеэллинский характер похода, который был предпринят по решению Коринфского союза, вручившего ему управление войском. В этом плане следует рассматривать и отправку победного трофея - 300 персидских щитов - в дар богине Афине (Арр., I, 16,7).
Потери персов при Гранике Арриан определяет в 1 тыс. всадников (1, 16, 2), а Плутарх - в 2,5 тыс. всадников и 20 тыс. пехотинцев (Алекс, 16). Диодор приводит иные данные: всадников погибло не меньше 2 тыс., пехотинцев - более 10 тыс. (XVII, 21,6). Урон, причиненный грекам и македонянам, исчислялся древними авторами в 100 солдат (Арр., I, 16, 4), а то и меньше - в 34 человека (Плут., Алекс, 16 - со ссылкой на Аристобула). Павших в сражении Александр похоронил с почестями, а их родители и дети получили освобождение от уплаты налогов (Арр., I, 16, 5; Юстин, XI, 6, 13).
Победа в битве при Гранике, доставшаяся Александру сравнительно легкой ценой, показала решающую роль фаланги, а также несомненное преимущество греко-македонской тактики. В сражении конные и пешие части действовали в тесном взаимодействии, что и обеспечило победу над превосходящими силами противника, не сумевшего воспользоваться своим численным преимуществом. Ведь эллинские наемные силы так и не были введены вдело, а после прорыва вражеской обороны против них была брошена вся греко-македонская армия.
Персидскому войску был нанесен сокрушительный удар. Отныне основная задача Александра состояла в скорейшем овладении Малой Азией, пока Дарий не оправился от поражения и не набрал новое войско. Для этого прежде всего нужно было захватить Милет, базу персидского флота, и Галикарнас в западной части полуострова.
От Граника греко-македонское войско направилось к Сардам, стоянке персидского флота (Плут., Алекс, 17). Еще на подступах к Сардам Александра встретили Мифрен, фрурарх крепости, и знатные горожане, вручившие царю ключ от города. Александр разрешил "жителям Сард и прочим лидийцам жить по старинным лидийским законам" и даровал им свободу (Арр., 1Д7, 3-4).
Источники единодушны во мнении, что Александр, освобождая эллинские города Малой Азии, давал им свободу и повсеместно низвергал олигархию в противоположность своей политике в Элладе, где македоняне преследовали демократов и опирались на олигархов. Возникает мысль о какой-то непоследовательности в поступках царя, что и отразилось в свидетельствах античной историографии. Однако здесь, видимо, имел место совершенно преднамеренный расчет, так как обстановка подсказывала Александру необходимость союза с демократическими группировками малоазийских эллинских городов, боровшихся против персидского засилья. Наоборот, олигархи поддерживали персов и были проводниками их власти на местах. Очевидно, такая своеобразная линия поведения, исходящая из условий места и времени, была оценена уже древними, причислявшими Александра за его умелую политику к философам (Плут., О счастье или о доблести..., 432 F).
Выступая под лозунгом панэллинского единства, Александр в Малой Азии пропагандировал идею освобождения греков. Он использовал лозунг "свободы и автономии" в надежде на широкую популярность его в демократических кругах греческого населения[9]. Диодор прямо указывает, что македонский царь начал войну с Персией "ради освобождения эллинов" (XVII, 24, 1). Провозглашение "свободы" сделало войну популярной среди малоазийских греков.
Широкий отклик лозунг освобождения встретил в ионийских городах с преимущественно греческим населением. Неслучайно после Сард Александр направился в Эфес, где укрылся Мемнон, бежавший туда с уцелевшими наемниками после сражения при Гранике.
Предоставив убежище Мемнону, эфесские олигархи, почувствовавшие за собой силу, стали убивать демократов, сторонников Македонии, установивших дружественные связи еще с Филиппом, и творить произвол. Главарь олигархов Сирфак приказал сбросить на землю статую Филиппа и разграбить сокровища храма Артемиды (Арр., I, 17, 11). Сторонники Македонии стали ждать подходящего момента для выступления против Сирфака и его приспешников. В условиях крайне обостренной политической борьбы демократических и олигархических группировок Александр приблизился к Эфесу, из которого Мемнон предусмотрительно бежал в Галикарнас (Арр., I, 17, 10-11).
Арриан ничего не сообщает о трудностях овладения Эфесом, а другие источники и вовсе опускают этот эпизод. Вполне возможно, что при приближении Александра с войском демократические группировки одержали верх и сдали город грекам и македонянам без боя. Следуя своей "освободительной" миссии, Александр "вернул изгнанников, которых ранее удалили из города за расположение к нему, уничтожил олигархию и восстановил демократию"
(Арр., I, 17, 10). Далее, по Арриану, народ, освободившийся от страха перед олигархами, стал убивать тех, кто открыл городские ворота Мемнону. Сирфака и всех его родственников, укрывшихся в храме, "вытащили из святилища и побили камнями" (I, 17, 11-12).
Карийские города охотно стали переходить на сторону Александра. Посольства от Тралл и Магнесии-на-Меандре просили царя прислать к ним войско для восстановления демократии.
Видя свою основную задачу в овладении персидскими морскими базами на малоазийском побережье, Александр из Эфеса направился к Милету (Арр., 1,18,3). Что касается мелких ионийских городов, то их "освобождение" осуществляли соратники македонского царя с небольшими отрядами, в то время как сам Александр готовился к штурму главной базы персидского флота.
Для овладения Магнесией и Траллами был послан отряд Пармениона с 200 всадниками и 5 тыс. пехоты, а Алкимах, сын Агафокла, примерно с такими же силами отправился на север "освобождать" эолийские и ионийские города (Арр., I, 18, 1-2). Арриан неоднократно подчеркивал, что Александр в Малой Азии повсеместно уничтожал олигархию, восстанавливал демократию, разрешал жить по старым законам и упразднял подати, уплачиваемые персам. Так было уничтожено олигархическое правление на Хиосе- (во главе с Аполлодором), в Эресе и на Митилене.
В этой связи очень интересны эпиграфические памятники того времени, отражающие суть восточной политики царя и ее отличие от порядков, установленных в Элладе.
Показательно, что даже в самом начале восточной кампании, официально провозглашая демократию, Александр не выступал как непримиримый враг олигархов, что подтверждается надписью из Эреса 333 г. до н.э. о суде над тиранами Агониппом и Эврисилаем (Ditt., Syll2, 526).
В середине IV в. до н.э. в Эресе правили три брата-тирана - Эрм, Ирей и Аполлодор. Их власть была свергнута Филиппом, вернувшим полису демократические порядки. Но со смертью македонского царя к власти в Эресе опять пришли тираны - Агонипп и Эврисилай. После битвы при Гранике они были отстранены от правления.
Позднее бывшие правители Эреса сражались на стороне Мемнона и приняли участие в операциях персов против острова Лесбос. Мемнон добился в Эресе возврата к олигархическим порядкам и восстановил власть тиранов. Активные действия наварха Гегелоха в Эгейском море, очевидно, способствовали возрождению в Эресе демократии. Агонипп и Эврисилай по указу Александра предстали перед судом сограждан, которые вынесли им смертный приговор с конфискацией имущества и навечно изгнали их детей и потомков. Но несколько позже, когда Александр издал указ о политических изгнанниках, потомки тиранов Эреса просили царя о содействии в возвращении на родину, и он пошел им навстречу, предписав эресцам согласиться с их просьбой.
Еще более отчетливо суть "свободы и автономии" видна в указе о хиосских изгнанниках: "... пусть все изгнанники из Хиоса возвратятся, а государственный строй в Хиосе да будет демократическим. Пусть будут избраны номографы, чтобы они записали или исправили законы, дабы не было ничего противоречащего демократии или возвращению изгнанников; написанные или исправленные (законы) представить Александру. Пусть хиосцы представят 20 триер, снаряженных на их средства, и пусть они плавают до тех пор, пока остальной эллинский флот будет плавать с нами.
Из лиц, предавших город варварам, кто успеет бежать, пусть будут изгнанниками из всех городов, участвующих в мире, и пусть они подлежат выдаче согласно решению эллинов. А кто из них останется, тех представить на суд синедриона эллинов.
Если возникнут какие-то споры между вернувшимися и оставшимися в городе, они должны разрешаться у нас. Пока хиосцы не поладят, пусть будет у них гарнизон от царя Александра, какой окажется достаточным; хиосцы должны его содержать" (Ditt., Syll3, 283).
Так в свете подлинных документов эпохи отчетливо видна политика Александра по отношению к городам Малой Азии и островам, в которой тон задавал сам царь, ставивший по своему разумению гарнизоны, возвращавший изгнанников или исправлявший демократические законы. Видимо, по этой причине, невзирая на популярность освободительной миссии македонского царя на Востоке, не все города Малой Азии добровольно приняли сторону Александра. Известно, что Милет и Галикарнас (в Малой Азии), как и Тир (в Финикии) и Газа, долго и упорно сопротивлялись[10].
Уже И. Дройзен высказывал мнение, будто города Малой Азии получили из рук Александра подлинную свободу и автономию[11]. Но эпиграфические памятники того времени показывают, что свидетельства античных авторов не всегда соответствовали действительному положению дел: свобода городов Малой Азии была еще более условной, чем греческих полисов, "свобода" Греции означала олигархическое правление, наличие македонских гарнизонов, отсутствие независимой внешней политики и формальное вхождение в Коринфский союз, интересы которого не соблюдал Филипп, а Александр вообще превратил в фикцию: хиосских правителей царь вопреки союзному соглашению не направил на суд синедриона эллинов, а выслал в египетский город Элефантину (Арр., III, 2,7). На Востоке же свобода стала совсем призрачной. Эллинские полисы Малой Азии освобождались от персидской зависимости, но получали македонское господство; персидские гарнизоны заменялись греко-македонскими; вместо персидских налогов вводились подати, уплачиваемые македонянам, - по сути дела, ничего не изменилось в зависимом положении эллинских восточных полисов.
До поры до времени города Эллады формально составляли как бы ассоциацию равноправных членов - Коринфский союз, где еще (пока царь нуждался в панэллинской идее) соблюдались пункты добровольной симмахии эллинских полисов и македонской монархии[12]. На Востоке положение было иным. Там персидская зависимость сменилась лишь македонским господством, вследствие чего эллинские города потеряли право автономии, чеканки монеты и проведения независимой внешней политики.
Даже покровительство Александра малоазийским демократам была недолговечным. Уже Хиосу, члену Коринфского союза, и Приене навязываются македонские порядки, требующие исправления прежних законов и обязательного возвращения изгнанных олигархов. Возникшие при этом споры будет разрешать не Союзный совет, а македонский царь.
Конечно, молодое, растущее македонское царство нуждалось в иных формах государственного устройства, чем полис или восточная деспотия. Однако, не располагая ничем другим, оно использовало все ту же полисную систему[13], несколько видоизмененную в условиях эллинистической монархии, объективно способствовавшей расширению торговли, обмена и вовлечению окраинных регионов в развитую систему рабовладельческого хозяйства. Только в свете насущных задач македонской политики следует рассматривать усилия Александра, направленные на вхождение греческих городов Малой Азии в русло его великодержавных интересов.
Вернемся к Милету. Лозунг "освобождения" был встречен там без особого энтузиазма. Гегесистрат, персидский комендант города, ранее писавший Александру о добровольной сдаче, при подходе греков и македонян переменил свое намерение и был готов встать на защиту города (Арр., I, 18,4).
От овладения Милетом зависело многое - и решение давнишнего спора о господстве на море, и успешное продвижение в глубь Малой Азии. Александр не мог рассчитывать на легкую победу: Милет имел двойные крепостные стены, внутреннюю гавань для стоянки флота, достаточно вооружения (Диод., XVII, 22, 2). К тому же там нашли убежище Мемнон и уцелевшие в битве при Гранике персы.
Македонский царь приказал Никанору, командующему эллинским флотом в 160 кораблей, закрыть подходы к городу и блокировать Милет. Действуя без промедления, Александр достиг важного преимущества: эллинские корабли стали на якорь у острова Лада, а подошедший туда через трое суток персидский флот (300 кораблей) был вынужден остаться на внешнем рейде у мыса Микале, будучи не в состоянии проникнуть во внутреннюю гавань, занятую эллинскими триерами.
Второй раз мнения Александра и Пармениона в отношении дальнейших действий разошлись[14]. Несмотря на то что у персов было 300 кораблей, а у македонян 160, Парменион настаивал на морском сражении, которое, по его мнению, принесло бы великую пользу для всего дела, а поражение не было бы столь пагубным, так как персы все равно господствовали на море (Арр., I, 18, 6). Но Александр, лучше оценив ситуацию, счел, что мнение Пармениона ошибочно, ибо бессмысленно маленькому флоту вступать в сражение с большим и более опытным в морском деле. Кроме того, что еще более важно, поражение в морском сражении умалит славу македонян на суше и, возможно, будет иметь прямые последствия в Греции, где "эллины заволнуются и поднимутся при известии об этой неудаче на море" (Арр., I, 18, 8).
Взяв Милет в кольцо блокады, Александр начал штурм: он поставил тараны у стен, пробил их и в образовавшиеся проломы направил солдат. Греко-македонское войско ворвалось в город. Персы со своих кораблей, стоявших у мыса Микале, видели, как наемники и милетяне, теснимые македонянами, на перевернутых щитах устремились к безымянному островку в поисках спасения. Взяв Милет, Александр послал к острову триеры с штурмовыми лестницами. Арриан пишет, что царь пожалел смельчаков, готовых стоять насмерть, и предложил им пощаду, если они согласятся служить в его войске. 300 эллинских наемников сдались на милость победителя, а мятежных милетян, уцелевших при взятии города, царь простил и даровал им свободу (I, 19, 6). Диодор несколько иначе рассказывает о результатах взятия Милета: "Александр с милетянами обошелся человеколюбиво, а всех остальных обратил в рабство"(XVII, 22, 5). Этими остальными были персы и иноземцы, принявшие участие в защите города, а человеколюбие царя объяснялось тем, что, пока тон походу задавала панэллинская политика свободы и единения греков, не следовало, выступая в роли "спасителя", жестоко расправляться с теми, кого освобождали от персидского гнета.
После падения Милета Александр формально распустил флот[15], который он использовал только один раз, да и то во вспомогательных целях, несмотря на усилия персов навязать македонянам морское сражение.
Древние авторы это важное мероприятие Александра объясняют бесполезностью флота и невозможностью соперничества с опытными финикийцами и киприотами, служившими на персидских кораблях. Кроме того, античные источники говорят о желании царя ковать победу на суше, о поднятии воинского мастерства при отсутствии флота из-за невозможности к отступлению, о нехватке денежных средств на содержание корабельных команд (Арр., I, 20, 1; Диод., XVII, 23, 1). Даже указание Диодора о "хитром расчете" царя при роспуске флота также имело в виду только поднятие боевого духа войска, а не что-либо другое. По мнению сицилийского автора, Александр одержал победу при Гранике потому, что за его спиной был сложный для преодоления водный рубеж, а это увеличивало боеспособность солдат, не помышлявших о бегстве (Диод., XVII, 23, 2).
Никто из античных авторов не связывает роспуск флота с планами родосца Мемнона, стремившегося перенести войну к берегам Македонии и Греции, т.е. в тыл Александру, с одновременным захватом островов Эгейского моря. Эмиссары персов стали подбивать греков на восстание (Диод., XVII, 29, 4). Опасность греческого восстания становилась реальностью, а успехи персидской политики на островах явились подтверждением правильности намерений Мемнона нанести решающий удар Македонии со стороны Греции и островов, что повлекло бы за собой неизбежное поражение Александра, отрезанного от баз снабжения.
Последним оплотом персов на карийском побережье был Галикарнас, где собрались все войска, остававшиеся еще в Малой Азии. Руководство обороной города взял на себя Мемнон.
Не особенно надеясь на опытность персидских сатрапов, Дарий сделал Мемнона главнокомандующим и послал ему много денег (Диод., XVII, 29, 1). Арриан к этому добавляет, что Мемнон встал во главе всех морских и сухопутных сил (II, 1,1). Мемнон основную ставку сделал на флот и остатки наемников, выбитых македонянами из приморских городов (Эфеса, Галикарнаса и пр.).
Вообще античная традиция считала Мемнона лучшим полководцем Дария, известным своей воинской мудростью (Диод., XVII, 18, 2); он мог доставить Александру много хлопот, неприятностей и беспокойства (Плут., Алекс, 18).
Не допуская промедления, Мемнон собрал много наемников, посадил их на 30 кораблей и стал энергично вести войну: захватил остров Хиос, овладел городами Антиссой, Мефимной, Эресом и осадил Митилену на острове Лесбос. Молва о его успехах быстро разнеслась по Кикладским островам, и большинство их отправило к Мемнону свои посольства (Диод., XVII, 29, 3).
Слухи об успешных операциях персидского флота на островах проникли и в Элладу; передавалось известие, что Мемнон думает с войсками направиться к острову Эвбея, где города с демократическим правлением охватил страх. У греков, сотрудничавших с персами, в том числе и спартанцев, затеплилась надежда на скорый переворот (Диод., XVII, 29, 3).
Понимая, что захват Милета уже причинил Дарию множество неудобств, так как лишил флот удобной стоянки, Александр сразу же решил поразить карийскую твердыню - Галикарнас, где собралась "немалая сила варваров и чужеземцев" (Арр., I, 20, 2).
Захватив с ходу города, лежавшие между Милетом и Галикарнасом, македонский царь стал лагерем в виду крепости. Мемнон не терял времени зря и постарался так укрепить город, чтобы его нельзя было взять ни с суши, ни с моря. В Галикарнасе сосредоточились значительные силы, в том числе морские.
Зная о природной неприступности города и о приготовлениях Мемнона, Александр вначале произвел рекогносцировку местности для выяснения наиболее уязвимых мест вражеской обороны. Во время такой разведывательной вылазки в сторону Минда, взятие которого облегчило бы захват Галикарнаса, миндосцы, несмотря на ранее достигнутую договоренность о сдаче, обманули Александра, рассчитывавшего на капитуляцию, а поэтому не отдавшего распоряжения о взятии с собой осадных машин и штурмовых лестниц. Подкоп под стены Минда ничего не дал: на помощь миндосцам морем уже спешили галикарнасцы. Осаду Минда Александру пришлось снять и возвратиться к Галикарнасу (Арр., I, 20, 5-7).
Один штурм Галикарнаса следовал за другим, но все безрезультатно. После неудачных попыток взять город македоняне засыпали землей защитный ров и подкатили к стенам осадные машины, начавшие крушить городские стены. Но в ночной вылазке защитники Галикарнаса подожгли македонскую "технику". Македоняне вступили в бой со смельчаками и уничтожили 170 вражеских солдат; у Александра погибло только 16 человек, 300 было ранено (Арр., I, 20, 10).
Стенобитные машины обрушили две башни и часть стены между ними. Казалось, что македонянам не стоит большого труда проникнуть через пролом в город, но осажденные быстро возвели еще одну кирпичную стену в форме полумесяца, преградившую доступ противнику в Галикарнас.
На следующий день Александр вторично подвел тараны к городской стене, и опять смельчаки предприняли вылазку, чтобы поджечь их.
Третий приступ был решающим. Александр вновь использовал осадные машины, а защитники города неожиданно предприняли всеобщую вылазку. Их вел в бой афинянин Эфиальт, служивший наемником у персов. Свой двухтысячный отряд он разделил пополам; часть воинов получила зажженные факелы, а другая построилась в боевые порядки. Открыв городские ворота, наемники с факелами в руках бросились к осадным машинам и зажгли их. На не ожидавших вылазки македонян посыпался град стрел; завязалась жестокая битва. Эфиальт умело руководил сражением. Вскоре Мемнон прислал из города подкрепление. Македонян погибло много, остальные стали отступать (Диод., XVII, 26, 5-7). В этот решающий для Александра момент в бой вступили солдаты-ветераны, вставшие щит к щиту и остановившие неприятеля. Эфиальт погиб, а его отряд бежал в город (Диод., XVII, 27, З)[16].
Македоняне преследовали противника и уже почти ворвались в Галикарнас, но Александр приказал отойти, ибо все еще надеялся на добровольную сдачу (Арр., I, 22, 7). Галикарнасцы потеряли убитыми до тысячи человек, а македоняне - около сорока.
Измученные продолжительной осадой, персидские военачальники Оронтобат и Мемнон пришли к мнению, что дальнейшее сопротивление бесполезно: часть городской стены разрушена, да и ряды защитников значительно поредели. Они решили поджечь город и бежать на кораблях на остров Кос, оставив в акрополе один отряд (Диод., XVII, 27, 5). Александру об этом доложили на рассвете. Он тотчас приказал тушить пожар и брать Галикарнас. Подробности взятия карийской твердыни неизвестны, так же как и судьба наемного отряда, укрывшегося в цитадели. Арриан и Диодор пишут, что македоняне сровняли город с землей (Арр., I, 23, 6; Диод., XVII, 27, 6). Александр оставил в Карий гарнизон из 200 всадников и 3 тыс. пехотинцев-наемников для завершения захвата мелких городов, а сам с основными силами направился в Ликию и Памфлию для овладения побережьем, где находились стоянки персидского флота (Арр., I, 24, 3).
Правительницей Карий Александр сделал царицу Аду, добровольно сдавшую ему Алинды и проявившую расположение к македонянам. Однако реальная власть находилась в руках назначенного им сатрапа, располагавшего гарнизоном из 3 тыс. пехотинцев и 200 всадников (Арр., I, 23. 6). Так что сохранение за Адой царского титула носило скорее символический характер и означало поощрение Александром промакедонских настроений у азиатских царьков и наместников.
В Ликии македоняне легко взяли Гипарны, причем защищавшие город наемники перешли на сторону Александра. Так же быстро были захвачены еще около 30 небольших городов, в том числе Пинары, Ксанф, Патары (Арр., I, 24, 4). Плутарх и Диодор не уточняют количество взятых в Ликии городов, сообщая, что царь, энергично воюя, покорил все окрест, вплоть до Фригии (Плут., Алекс, 17; Диод., XVII, 27, 6).
После взятия Галикарнаса Александр отпустил на родину часть македонских солдат во главе с Птолемеем, сыном Селевка, ушли домой также Кен и Мелеагр - все они были молодоженами (Арр., I, 24, 1). Это свидетельство Арриана может показаться странным: Малая Азия еще не была завоевана, а царь отослал домой самых молодых, энергичных солдат, мотивируя этот шаг соображениями личного плана - желанием воинов провести зиму в кругу семьи[17].
Непохоже, чтобы Александр руководствовался только личными мотивами. Больше оснований предполагать, что он просто хотел получить из Греции и Македонии новых рекрутов и наемников, так как и без того небольшие силы македонян на Востоке рассеялись по многочисленным гарнизонам.
После взятия Галикарнаса и отпуска на родину молодых воинов Александр поделил армию на две походные колонны. Одна из них, под началом Пармениона, состоявшая из македонской и фессалийской конницы, войск союзников, обоза и осадных машин, направилась не спеша через Траллы в Сарды для зимовки и дальнейшего продвижения в Гордий Фригии (Арр., I, 24, 3). Другая, большая, во главе с самим Александром, включавшая гипаспистов, фаланги, агриан, стрелков и фракийцев, совершая быстрые переходы, овладела морским побережьем Ликии и внутренними районами Малой Азии - Писидией и Киликией (Арр., I, 28, 8).
При завоевании внутренних гористых областей Малой Азии Александр столкнулся с сопротивлением племен мармаров и писидов, упорно отстаивавших свою свободу[18].
Мармары жили на границе Ликии и, когда македонское войско проходило через их земли, напали на его арьергард, многих убили, захватили часть рабов и вьючных животных, а сами укрылись в неприступной крепости. Александр, разозленный нападением мармаров, осадил крепость и в течение двух дней безуспешно старался овладеть ею (Диод., XVII, 28, 1-5).
Столь же упорным было сопротивление писидов, обитавших на границе Фригии.
Расположенный на высоком скалистом месте писидийский город Телмесс практически был неприступен. При подходе к городу македонское войско было встречено воинственными "варварами", занявшими окрестные возвышенности. Видя решимость телмессцев отстоять свой городи понимая преимущество их позиций на склонах гор, македонский царь отдал приказ разбить лагерь. Он точно рассчитал, что писиды не останутся ночевать под открытым небом, а, выставив сторожевое охранение, вернутся в город. И вот, дождавшись темноты, отряды легковооруженных лучников, агриан, гоплитов атаковали вражеские посты и пробились через теснину к городу (Арр., I, 27, 5-8).
Сюда, к Телмессу, прибыли в лагерь Александра послы от другого писидийского племени, селгов, с предложением мира и дружбы. Царь охотно заключил с ними союз.
Верный своей тактике неизменного продвижения вперед, Александр не стал задерживаться у Телмесса, а, оставив его в тылу, стал осаждать другой писидский город - Сагалас.
Писиды расположились на склонах гор, македоняне - внизу, но, несмотря на невыгодность позиций, Александр предпринял штурм. Правое крыло возглавил он сам, а левое - Аминта. Перед пехотинцами царь поставил лучников, агриан и фракийцев.
Начавшие восхождение лучники были отброшены писидами, но агриане не дрогнули, а подошедший с пехотой Александр в рукопашной схватке обратил врагов в бегство: у них не было панцирей и многие получили раны. Около 500 писидов погибло, остальные бежали, и македоняне взяли Сагалас. В войске Александра погиб Клеандр, стратег лучников, и еще 20 человек. Прочих писидов, как пишет Арриан, царь покорил силой, некоторые сдались ему добровольно (I, 28, 1-8).
Судя по источникам, Александр, стремившийся поскорее завоевать всю Малую Азию, поручил назначенным им сатрапам захват оставшихся в тылу неприступных укреплений. Очевидно, овладение Силлием, Телмессом и другими горными крепостями завершили сатрапы силами местных гарнизонов (Арр., 1,27, 4; III, 6, 6).
Покорение Малой Азии подходило к концу. Битва при Гранине продемонстрировала мощь македонского оружия и подняла авторитет Александра как полководца. Но даже на первом этапе похода, отмеченном неизменными удачами, Александру приходилось постоянно иметь в поле зрения настроения греческой оппозиции, сдерживаемой, видимо, страхом перед македонскими гарнизонами. Опасения царя не были напрасными: Персия делала все возможное, чтобы помешать продвижению Александра в Малой Азии. Для этого она использовала недовольство демократических сил Греции, олигархических элементов на островах Эгейского моря и даже скрываемую до поры до времени ненависть Александра Линкестийца, брата убийц Филиппа, казненных по приказу царя[19].
Не исключено, что, потерпев поражение при Гранине, персы сделали ставку на потомка линкестийских правителей.
В апологетической версии нити заговора шли от Линкестийца к Дарию через Аминту, сына Антиоха, ненавидевшего царя и бежавшего из Македонии на Восток. Он был среди тех, кто спасся на судах из осажденного Эфеса (Арр.,1, 17,9).
В интерпретации Арриана, Александр Линкестиец обратился к Дарию с предложением услуг и тот пообещал ему за убийство царя тысячу золотых талантов и македонский трон. Персидский лазутчик, попавший в руки Пармениона, выдал замыслы Дария. Узнав обо всем, македонский царь без лишнего шума приказал взять под стражу Линкестийца, к тому времени командира фессалийских всадников (Арр., I, 25, 3-10).
Согласно антиалександровской традиции, этот эпизод выглядел иначе: о злых намерениях Линкестийца известила Александра Олимпиада, писавшая, чтобы сын остерегался начальника фессалийской конницы. Как далее сообщает Диодор, "обвинение это подтвердилось множеством других основательных улик" (XVII, 32), суть которых автор не раскрывает.
Следовательно, и апологетическая и антиалександровская традиции связывают заговор Линкестийца с враждебными царю силами внутри Македонии, опиравшимися на поддержку Персии. Очевидно, растущая опасность взрыва изнутри заставила Александра не предавать огласке это дело (Арр., I, 25, 5).
Пройдя с боями гористые области мармаров и писидов, македонский царь вышел к границам Фригии - сатрапии очень важной в стратегическом отношении, ибо она примыкала к Геллеспонту.
На пятый день перехода от Сагаласа (в Писидии) Александр достиг Келен, города с крепостью на отвесной скале, где фригийский сатрап оставил гарнизон из 1 тыс. карийцев и 100 эллинских наемников. Последние предложили царю подождать со штурмом, так как, если в назначенное время к ним не подойдет помощь, они сдадут Келены македонянам. Александр предпочел ждать, чем начинать осаду неприступной цитадели.
Греко-македонский отряд в 1,5 тыс. человек остался у Келен, а Александр на десятый день ожидания ушел в Гордий.
Еще не взяв первый город Фригии Геллеспонтской - Келены, Александр назначил его сатрапом Антигона, сына Филиппа и командира союзников, а на его место поставил стратега Балакра, сына Аминты. Как явствует из сообщений античных авторов, македонский царь сразу приступил к налаживанию административного устройства в сатрапиях, провозглашая формальную автономию эллинских полисов и вполне реальную власть полномочного стратега, главы подчиненного ему гарнизона, а также сатрапа и сборщика налогов.
Расчлененность военных и административно-хозяйственных функций, вводимая Александром в Малой Азии, была явлением новым по сравнению с традиционным управлением ахеменидской державы, где всю полноту власти осуществлял сатрап, вплоть до воинского набора и чеканки монеты, которая в эллинистическое время стала монополией царя[20].
Александр не зря торопился в Гордий, ибо там его уже ждали Парменион с войском и прибывшее из Македонии пополнение, которое привели Птолемей, Кен, Мелеагр. Общее количество новых сил составило 3650 человек (Арр., I, 29, 4), в том числе 3 тыс. македонских гоплитов и 650 всадников (300 из Македонии, 200 из Фессалии и 150 из Элей). Курций также сообщает о приходе пополнения (III, 1,24).
По мнению античных историков, пребывание Александра в Гордий - важнейшая веха в его жизни, ибо там македонский полководец, следуя древнему "варварскому" преданию, подтвердил свое право быть властелином Азии. А этому древние историки придавали особое, почти мистическое значение, пытаясь с позиций стоицизма дать объяснение поразительным успехам македонского царя, в короткое время завоевавшего известный в то время грекам обитаемый мир. Древние все аспекты общественной жизни объясняли покровительством или гневом судьбы, усматривая во всех действиях Александра веление рока.
Правда, ни Арриан, ни Плутарх (отстоявшие от описываемых ими событий на три - пять веков) не считали эпизод с гордиевым узлом историческим фактом. Вероятнее, что этот вполне легендарный сюжет был позднейшей вставкой как иллюстрация положительных качеств царя - сообразительности и быстроты принимаемых решений[21].
Легенда о гордиевом узле проста. Вот она: фригийский бедняк Гордий пахал свое поле, когда на ярмо запряженного вола сел орел и сидел до тех пор, пока Гордий не кончил работу. Гордий рассказал об этом одной телмесской девушке-прорицательнице. Та сказала пахарю, что нужно жениться на ней, принеся предварительно жертву Зевсу. Бедняк так и сделал. Вскоре у него родился сын Мидас, которого божество пророчило в справедливые правители фригийцев. Как только в стране начались смуты, Мидас на повозке отца прибыл в Народное собрание и был провозглашён царем. Эту простую повозку с хитроумным узлом из лыка дикой вишни на дышле Мидас преподнес в дар Зевсу, и с тех пор она находилась во дворце.
Арриан и Плутарх пишут, что Александр знал легенду об удачливом царе из народа и что ему очень хотелось увидеть знаменитую повозку и хитроумно сплетенный узел, распутывание которого, согласно древнему пророчеству, обещало власть над Азией (Арр., II, 3, 6-7; Плут., Алекс, 18).
По одним источникам, Александр не смог распутать гордиев узел и, выхватив меч, разрубил его, по другим (как сообщал Аристобул) - царь вытащил колышек, распутал узел и снял ярмо. Арриан не берет на себя смелости утверждать, как был развязан узел, но, как он подчеркивает, спутники царя поверили, что пророчество относилось к Александру (Арр., II, 3,8).
Из этого обыденного сюжета некоторые историки делали вывод о том, что планы Александра завоевать всю Азию возникли если не перед началом восточной кампании, то уже на начальном ее этапе[22]. Утверждать подобное означает не видеть эволюции планов Александра. Ведь даже сам поход в Малую Азию с целью закрепиться там представлялся грекам дерзкой мечтой, так как ни спартанец Агесилай, ни афинские стратеги Харит и Харидем не добились этого, хотя и проникли в глубь полуострова.
В Гордий к македонскому царю прибыли афинские послы с просьбой освободить угнанных в Македонию на работы их соотечественников - наемников, взятых в плен в битве при Гранике. Но Александр отказал афинянам, так как считал, что если у греков "ослабнет страх перед ним, то это грозит ему бедой" (Арр., I, 29, 6).
Действительно, афиняне выбрали неудачное время для своей просьбы. Завоевав за первый год войны западное и часть южного побережья Малой Азии и захватив стоянки персидских судов, Александр сознавал, что Дарий легко не уступит утраченного им и постарается нанести удар Македонии в самом уязвимом месте, т.е. со стороны островов Эгейского моря и Греции. Поэтому македонский царь считал, что греков нужно держать в постоянном страхе и не спускать с них глаз.
Начав с захвата важнейших коммуникаций в Эгейском море, Мемнон в дальнейшем рассчитывал на усиление внутриполисных распрей в Элладе, на активизацию антимакедонских настроений среди эллинских демократов, а особенно на Спарту и Афины, поведение которых внушало законную тревогу Александру (Диод., XVII, 31, 3). Правда, афиняне, следуя благоразумным советам Демосфена, не предприняли никаких антимакедонских действий, но все же не отправили свои триеры в македонский флот, вновь собираемый по приказу Александра (см. ниже).
По словам Диодора, Мемнон подкупил многих греков и убедил их перейти на сторону персов; к тому же персидский наварх намеревался на 300 кораблях и с пешим войском идти на Македонию и поднять восстание эллинов (XVII, 29, 4; 31, 3). Вот тут-то Александра "охватила великая тревога" - необходимо было срочно спасать тыл, чтобы не погубить достигнутого на Востоке и не остаться отрезанным от баз снабжения.
Первое пополнение, прибывшее к Александру в Малую Азию, включало только 350 фессалийских и элейских всадников, т.е. составляло лишь десятую часть навербованного в Македонии пешего войска, а это был симптом того, что "союзники" не слишком жаждали защищать общеэллинские интересы на Востоке.
Учитывая ненадежность греков и ослабление македонских позиций в Эгейском море после захвата Мемноном ряда островов, Александр послал из Гордия двух командиров, Гегелоха и Амфотера, к Геллеспонту с ответственным заданием - собрать вновь флот и даже принудить к службе экипажи торговых судов, плывущих с Понта Эвксинского. Правда, македонский царь пошел на явное нарушение Коринфского соглашения о свободе мореплавания и торговли, что вызвало недовольство афинян, но с настроениями союзников не приходилось считаться ввиду растущей персидской угрозы с моря[23].
Гегелоху было также приказано выбить вражеские гарнизоны с Лесбоса, Хиоса, Коса, для чего он получил от царя 500 талантов (Курц., Ill, 1, 19). В то же время Антипатр, регент Македонии, располагавший 600 талантами, послал Протея на остров Эвбею и в Пелопоннес для сбора военных кораблей, которые встали бы на защиту греческого побережья от посягательств "варваров" (Арр., II, 2,4). Если вспомнить, что перед восточным походом Александр имел в казне не более 70 талантов (Аристобул) и взял в долг 200 талантов (Онесикрит), а подругам источникам, задолжал еще 800 талантов (Арр., VII, 9, 6), т.е. обладал ничтожными средствами по сравнению с выделенными на защиту Македонии, Греции и островов, то станет ясно, насколько важен был для него этот участок антиперсидской борьбы, где на карту было поставлено все достигнутое в Малой Азии.
Почти весь остров Лесбос, расположенный на пересечении важнейших торговых коммуникаций, был в руках персов; незанятой оставалась одна Митилена, "город большой, превосходно снабженный, располагавший большим войском" (Диод., XVII, 29, 2). Мемнон окружил Митилену двойным палисадом, отрезав от моря, поставил пять фортов и "оказался с суши хозяином положения"; части кораблей он приказал караулить гавань, а другой - охранять подходы к грузовым причалам (Арр., II, 1, 2).
Но неожиданно Мемнон умер у стен осажденной Митилены. Это было еще одним ударом для персидского царя (Арр., II, 1, 3). Как пишет Диодор, смерть Мемнона погубила все дело Дария (XVII, 29, 4). По мнению Курция, Мемнон был единственной надеждой персов (III, 8, 1). А Плутархе кончиной лучшего персидского полководца прямо связывает дальнейшие планы продвижения Александра в глубь Азии (Алекс, 18). "Великая тревога", не дававшая покоя македонскому царю, несколько улеглась, когда стало известно о кончине Мемнона (Диод., XVII, 31, 4).
Дело Мемнона продолжили два персидских адмирала - Автофрадат и Фарнабаз, активно поведшие осаду Митилены. Город был блокирован с суши и моря, и осажденным ничего не оставалось, как начать переговоры с персами. Митилена обязалась изгнать всех чужеземцев, пришедших на основании военного соглашения с Александром, вернуть изгнанников с половинной компенсацией за утраченное имущество и расторгнуть все договоры с македонским царем (Арр., 11,1, 4). Так договор, заключенный митиленцами с Фарнабазом, возвратил их ко временам Анталкидова мира. Персидские военачальники ввели в город гарнизон под командованием родосца Ликомеда и поставили единовластным правителем олигарха Диогена, одного из возвратившихся изгнанников. Деньги персы частью отняли силой у имущих, а частью взяли из городской казны (Арр., II, 1, 5).
Установив персидское господство в Митилене и получив нужные средства, Фарнабаз с наемниками отплыл в Линию, а Автофрадат - к Кикладам.
В это время от Дария, занимавшегося набором нового войска, пришел приказ послать всех наемников к нему и передать Фарнабазу полномочия Мемнона (Арр., II, 2, 1). Отправив чужеземцев в ставку царя, Фарнабаз соединился с Автофрадатом, и на 100 кораблях они устремились к Тенедосу, ранее отослав к острову Сифн перса Датама с 10 триерами для разведки на Кикладах (Арр., II, 2, 4). Вот тут-то и пригодился флот, собранный на Эвбее и в Пелопоннесе Протеем по приказу Антипатра.
Под покровом ночи Протей напал на ничего не подозревавшего Датама и захватил 8 кораблей с экипажами; Датам с двумя триерами ускользнул (Арр., 11,2, 5).
Неслучайно персы основные силы бросили к Тенедосу, а не к Кикладам. Стратегическое положение острова, лежащего всего в 12 милях от Геллеспонта, давало им возможность блокировать пролив и держать под контролем торговлю с Понтом Эвксинским.
Персидские адмиралы предложили Тенедосу, подобно Митилене, восстановление Анталкидова мира - все договоры с македонским царем разорвать, а с Дарием жить в дружбе. И хотя тенедосцы были гораздо более расположены к Александру и эллинам, им против своего желания пришлось пойти на заключение союза с персами, так как не было надежд на скорую помощь: Гегелох еще не собрал столько кораблей, чтобы поспорить с вражеским флотом. Арриан заключает, что Фарнабаз заставил тенедосцев признать его власть скорее из-за страха, чем по доброй воле (II, 2, 3).
Таким образом, первый год войны на Востоке еще не решил окончательно спор о господстве в Эгейском море, на островах и на побережье Малой Азии. Войско Александра упрямо продвигалось вперед, в глубь Малой Азии, а персидский флот не менее удачно действовал на островах Эгейского моря и у Геллеспонта. Кульминационным пунктом успехов персов на море был захват Тенедоса, после чего наступил спад их активности. Ведь неслучайно античные авторы считали греков-наемников наиболее боеспособной частью персидского войска; Дарий потребовал их прибытия в Финикию, тем самым оголив западный театр военных действий. Явный просчет персидского командования сказался и на этот раз: стремясь задержать продвижение Александра в Сирии, Дарий отдал приказ о сворачивании военных операций на море, чем разрядил напряженную для македонян обстановку в Эгеиде. Гегелоху позже не стоило большого труда "освободить" Киклады и Тенедос от персидских гарнизонов (Арр., III, 2, 3).
Введение единообразной системы организации завоеванных территорий на Востоке указывало, что Александр намеревался остаться там надолго. Этими соображениями диктовался и способ административного устройства Малой Азии. Официальная пропаганда того времени настойчиво подчеркивала "освободительную" миссию македонского царя, о чем единодушно писали источники. Но под видом освобождения на самом деле осуществлялся процесс включения малоазийских земель в состав македонского царства с четко налаженным аппаратом централизованного подчинения.
Логическим следствием упразднения олигархии и восстановления демократии в малоазийских приморских городах с греческим населением должно было бы быть их вхождение в общеэллинский союз[24]. Но уже И. Дройзен указывал на маловероятность факта вхождения "освобожденных" городов Малой Азии в Коринфский союз, мотивируя это весьма резонно тем, что соглашение Македонии с греческими городам и - государства ми преследовало цель не только совместного похода против Персии, но и поддержания правопорядка и спокойствия в самой Элладе[25]. Этим немецкий историк прошлого века, видимо, хотел показать различие целей и задач Александра в Европе и Азии. Ведь "замирение" Эллады, достигнутое в результате военного поражения греков, связанных Коринфским союзом, свершилось в интересах македонского царства. И завоевание Малой Азии преследовало те же цели. Поэтому, на наш взгляд, Александр вряд ли помышлял о расширении членства в Коринфской симмахии, тем более что в Элладе он опирался на промакедонских олигархических деятелей, а в Малой Азии на первых порах - на демократических, выступавших против персидского господства. Следовательно, для достижения покорности Эллады и греческих городов Малой Азии македонский царь использовал разные средства. Несколько позже обнаружились истинные намерения Александра - связать Македонию и Восток в едином царстве без различий между македонянами и "варварами"[26].
Сатрап, македонский стратег с гарнизоном, сборщик податей - вот та триада, благодаря которой достигалось централизованное подчинение городов Востока царской власти. Само собой разумеется, что сатрапии полностью утратили прежнюю самостоятельность. В нумизматическом материале этого периода совсем отсутствуют монеты городов и отдельных сатрапий вплоть до 306 г. до н.э., когда завершился окончательный распад державы Александра и его преемники в интересах правящей греко-македонской элиты возвратились к структуре полисной автономии и ее важнейшему атрибуту - праву выпуска денежных знаков.
После смерти Мемнона персидские военачальники собрались на совет, чтобы решить, продолжить ли военно-морские операции на Западе или всецело переключиться на Восток и дать сражение Александру в Сирии до того, как македоняне успеют овладеть всей Передней Азией. Многие высказывались за то, чтобы сам Дарий возглавил войско и выступил против Александра; по их мнению, это должно было поднять боевой дух армии и усилить энтузиазм воинов (Диод., XVII, 30, 2). Правда, источники не уточняют, какие были вынесены решения по поводу назначения главнокомандующего, но, судя по отзыву наемников с флота Фарнабаза и свертыванию операций в Эгейском море, можно сделать вывод, что персидский царь готовился к решающей битве на суше.
Достойным продолжателем дела Мемнона античные авторы назвали советника персидского царя - Харидема, "человека изумительной храбрости и искуснейшего стратега", изгнанного из Афин по приказу Александра[27].
Апологетические источники ничего не пишут о разногласиях в персидском руководстве по поводу завершения планов Мемнона на Западе. Видимо, ни Арриан, ни Плутарх не придавали особого значения угрозе со стороны Эгейского моря и антимакедонской оппозиции в Греции. Авторы же критического направления довольно подробно освещают борьбу, развернувшуюся вокруг предложения Харидема (Курц., III, 2, 10).
Харидем не советовал Дарию отправляться на театр военных действий; по его мнению, армию следовало возглавить полководцу, закаленному в боях. Он предложил сам повести стотысячное войско, треть которого составили бы наемники; с ним он надеялся разбить Александра. Вначале Дарий был склонен принять предложение афинского стратега, но приближенные внушили царю подозрение, будто Харидем добивается командования, чтобы потом предать персов. Обозленный Харидем обругал персов трусами, чем навлек на себя гнев царя, который отдал приказ о его казни. Уже идя на смерть, Харидем крикнул Дарию, что тот скоро раскается в своем поступке, а наказанием ему будет крушение царства (Диод., XVII, 30, 5).
В изложении Курция, гибель Харидема объясняется иными причинами: афинский стратег считал, что боеспособность персидского войска всецело зависела от греков-наемников, поэтому посоветовал Дарию употребить имеющееся золото и серебро для найма солдат-чужеземцев (III, 2, 16). Вот за эти смелые речи он и поплатился жизнью. Когда персидский царь остыл от гнева, он пожалел о допущенной ошибке и велел похоронить Харидема с почетом (Курц., III, 2, 19).
Одержимый страхом перед македонской опасностью, Дарий стал искать достойного преемника Мемнону и, не найдя такового, вынужден был сам стать во главе войска (Диод., XVII, 30, 7).
Узнав о смерти Мемнона и о приготовлениях персидского царя в Вавилоне, Александр "укрепился в своем решении двинуться в глубь Азии" (Плут., Алекс, 18), верно рассудив, что угроза на западе миновала, а Фарнабаз и Автофрадат вряд ли отважутся чинить препятствия на море, не располагая для этого нужными силами (эллинские наемники по приказу Дария ушли с кораблей для укрепления сухопутных сил).
Отдохнувшее и пополненное войско Александр повел на восток и вскоре достиг Анкиры. Туда к нему явилось посольство пафлагонцев с предложением добровольного подчинения. Македонский царь отдал распоряжение, чтобы Пафлагония вошла в состав Фригии, сатрапом которой стал Калат.
Резко повернув на юг, македонская армия пересекла быстрым маршем Каппадокию, где большинство городов сдалось Александру добровольно. Но Синопа и Гераклея Понтийская в северной части провинции надолго сохранили прежний строй. Синопой, как и раньше, управляла партия проперсидских олигархов, а в Гераклее Понтийской упрочилась тирания Клеарха, бывшего главаря греков-наемников. Сатрапом Каппадокии был назначен Сибикт (Арр., II, 4, 2).
Основная задача Александра на данном этапе состояла в быстрейшем продвижении в глубь Азии, в захвате основных опорных пунктов, в частности Киликийских ворот - южных перевалов Аманских гор (Тавра), ведущих к Тарсу.
Но как ни торопился македонский царь к перевалам, Киликийские ворота уже были заняты сильным персидским отрядом. Александр отдал приказ Пармениону остаться на месте с тяжеловооруженными воинами, а сам ночью во главе щитоносцев, лучников, агриан неожиданно напал на персов, которые, побросав оружие, разбежались, узнав, что войско ведет сам Александр (Арр., II, 4, 4).
Наутро греко-македонская армия вторглась в Киликию. Получив от лазутчиков сведения, что персидский сатрап Арсам намерен разграбить Таре и лишь потом оставить его, Александр помчался туда с конницей и легкими отрядами. Арсам покинул Таре, не успев причинить ему ущерба, и бежал в ставку Дария (Арр., II, 4, 6).
По словам Аристобула, Александр заболел в Тарсе от усталости, а по свидетельству других, сильно простудился, выкупавшись в горной реке. Все античные авторы пишут о серьезной болезни царя, о том, что никто из врачей не брался его лечить, считая положение безнадежным (Арр., II, 4,8; Плут., Алекс, 19; Диод., XVII, 31, 5). Только Филипп, лекарь из Акарнании, о котором в войске шла добрая слава, взялся исцелить царя, предложив ему выпить приготовленное им лекарство; оно сразу изгнало болезнь и вернуло силы Александру.
Чтобы наверстать время, упущенное из-за болезни, Александр, едва оправившись, послал Пармениона на восток к другим горным проходам, соединявшим Киликию и Сирию. Его задача состояла в установлении контроля над перевалами, для чего царь дал ему союзническую пехоту, эллинов-наемников, фракийцев и фессалийскую конницу (Арр., И, 5, 1). Пока Парменион овладевал проходами и изгонял оттуда "варваров" (Диод., XVII, 32, 2), Александр завоевал всю Киликию, ибо при стремительном движении армии в тылу оставалось много непокоренных городов.
Вначале македонский царь прибыл в Анхиал, по преданию основанный ассирийским царем Сарданапалом, так же как и Таре; потом в Солы, где наложил на жителей штраф в 200 талантов за то, что они "очень благоволили к персам" (Арр., II, 5, 5); видимо, в Солах Александру было оказано сопротивление, о котором умалчивает античная традиция. Там он оставил гарнизон. На усмирение горных киликийцев царю потребовалась неделя, в течение которой Александр с тремя полками македонской пехоты, всеми лучниками и агрианами бил одних и договаривался с другими, добиваясь покорности.
По возвращении из Киликийских гор в Солы Александр получил известие от Птолемея и Асандра, писавших, что они овладели галикарнасской крепостью, разбили отряды перса Оронтобата и захватили города Минд, Кавн, Феру, Каллиполь, а также остров Кос и мыс Триопий с одноименным городом. Стратеги сообщали царю, что нанесли поражение персам в большой битве, где противник потерял 700 пеших воинов, 50 всадников, и что в плен взято не менее тысячи человек (Арр., II, 5, 7). По случаю столь внушительной победы Александр устроил в Солах празднество с гимнастическими, музыкальными состязаниями и факельным шествием, а также дал городу демократическое правление (Арр., II, 5, 8).
Возвратившись в Таре, Александр послал конницу Филоты к реке Пираму, а сам двинулся в Маллы, город с греческим населением, где прекратил междоусобицы, даровал горожанам свободу и упразднил персидскую дань.
В Маллах стало известно, что Дарий с несметным войском пришел из Вавилона в Сирию и расположился лагерем в селении Сохи, в двух днях пути от проходов в Аманских горах (Арр., II, 6, 1).
Древние авторы не пишут о численности македонских сил в битве при Иссе. Можно предположить, что она составляла около 30 тыс. человек, подошедших к устью Пинара, имея в виду полученное из Европы пополнение (3650 человек), не считая многочисленных гарнизонов, оставленных в малоазийских городах.
Напротив, цифровые данные о войсках Дария сообщают все источники. Арриан называет предположительно 600 тыс. человек (II, 8, 8), Плутарх подтверждает эту цифру (Алекс, 18), а Диодор приводит меньшее количество - 400 тыс пехоты и 10 тыс. всадников (XVII, 31,2). Современная историческая наука считает, что численность персидских войск, участвовавших в сражении при Иссе, в источниках чрезмерно преувеличена. Маловероятно, чтобы после разгрома у Граника, где, по свидетельству Арриана, персы имели 40-тысячную армию (I, 14, 4), Дарий сумел собрать за год более чем полумиллионное войско.
Как пишет Плутарх, Дарий полагался не только на свою несметную армию, но и на истолкование его сна халдейскими магами, которые объяснили этот сон так, как того хотел царь. Вся македонская фаланга, снилось царю, стоит охваченная пламенем, а Александр в одежде царского гонца прислуживает Дарию и, войдя в храм Бела, исчезает... Херонейский биограф объяснил этот сон по-своему: завладев Азией, Александр со славой уйдет из жизни (Плут., Алекс, 18).
На македонском военном совете было принято решение немедленно выступать против персов. Александр вдоль морского берега пошел к Иссу, где оставил больных и раненых, а сам, перейдя через южные проходы Аманских гор, спустился к Мириандру, чтобы оттуда двинуться к Сохи на сближение с противником. Однако из-за непогоды он задержался в Мириандре.
Тем временем персидское войско во главе с Дарием расположилось на равнине у Сохи, удобной для маневрирования большого войска и действий конницы.
Рядом с Дарием объявился новый советник - Аминта, сын Антиоха, перебежавший к персам. Он рекомендовал персидскому царю не покидать этого удобного места, где помещается все войско и снаряжение (Арр., II, 6, 3-4). Вначале Дарий внял его совету, но, обеспокоенный вынужденной бездеятельностью, стал поддаваться влиянию окружавших его льстецов, уверивших царя, что Александр полон сомнений и страха (Плут., Алекс, 19), так как сам Дарий идет против него, и что персидская конница растопчет македонское войско (Арр., II, 6, 5). В конце концов царь расположил армию на значительно менее выгодных позициях, где конница его стала бесполезной, также как и неисчислимое множество воинов с их луками и дротиками. Таким образом, указывает Арриан, "он своими руками поднес Александру и его войску легкую победу" (II, 6, 6).
Перейдя Аманские горы на востоке, Дарий пришел с войском в Исс, оказавшись, сам того не подозревая, в тылу у македонян. Дарий перебил там оставленных Александром больных и раненых македонян и подошел к реке Пинару (Арр., II, 7, 1).
Александр не сразу поверил известию, что Дарий с войском находится у него в тылу, и послал нескольких "друзей" на 30-весельном корабле морем к Иссу для разведки. Вернувшись, те подтвердили правильность донесения: Дарий со всем войском расположился у Исса, т.е. в македонском тылу. Положение армии Александра стало критическим. Медлить было нельзя, и македонский царь рискнул двинуться обратно через южные перевалы к исской равнине навстречу Дарию.
Было не исключено, что персы уже заняли горные проходы, поэтому Александр вначале послал для рекогносцировки всадников и лучников и, только когда убедился, что перевал свободен, около полуночи подошел к нему. Он приказал дать воинам кратковременный отдых прямо на скалах и выставить сильные сторожевые посты[28].
На рассвете его армия спустилась в долину у Исса. Пока кругом были теснины, македонское войско шло колонной, но, выйдя на равнину, развернулось широким фронтом: впереди пехота, за ней конница, охватив всю долину между горами и морем. На правом фланге у горы он поставил агему пехоты и щитоносцев во главе с Никанором, сыном Пармениона; рядом с ним - полк Кена, за ним - таксис Пердикки. Всех их прикрывали конные подразделения этеров, фессалийцев и союзников. Командование правым крылом взял на себя Александр. На левом фланге первым стоял таксис фаланги Аминты, затем - Птолемея и рядом - Мелеагра. Со стороны моря фалангитов защищали легкая пехота и конница фессалийцев и союзников. Всей пехотой левого фланга командовал Кратер, а общее руководство осуществлял Парменион. Ему был дан строгий приказ не отходить от моря, чтобы не оказаться в окружении "варваров", которые, используя численное превосходство, могли обойти македонян (Арр., II, 8, 1-4). Кроме того, для защиты тыла от персидского пехотного резерва, расположенного на холмах, Александр поставил справа под углом к фронту войск небольшое число всадников, лучников, агриан, образовав из них вторую линию обороны (Арр., II, 9, 2).
Канун битвы при Иссе - важный момент в понимании завоевательных планов македонского царя на Востоке. Арриан приводит обстоятельную речь Александра перед командирами (стратегами, илархами, предводителями союзников), в которой тот стремился не только поднять дух воинов, но и убедить их в приближении конца похода.
Александр сказал своим командирам, что победный исход прежних сражений должен внушить им мужество, что они, привыкшие быть победителями, сразятся с теми, кто всегда бывал побежден; что им покровительствует сам бог, внушивший Дарию мысль запереть войско в теснине, где македоняне будут иметь достаточно места, чтобы развернуть пехоту, а огромное войско персов окажется бесполезным.
Далее Александр перешел к сравнительному разбору боевых качеств обеих армий. Он указал на физическую и нравственную слабость противника: македоняне, свободные люди, с давних времен закаленные в военных трудах и опасностях, столкнутся с персами и мидянами, рабами, изнеженными и погрязшими в роскоши. Что касается эллинов в войске Дария, то они, предав интересы родины, за небольшую плату сразятся со своими соотечественниками, вставшими на защиту Эллады. Даже европейские "варвары" - фракийцы, иллирийцы, агриане - по своим боевым качествам выше азиатских. В этом сражении они, свободные люди, победят не сатрапов Дария, не конницу, не 20 тыс. эллинских наемников, а самый цвет персов и мидян и самого царя. Этим сражением завершится для них покорение Азии и будет положен конец их многочисленным трудам.
Затем македонский царь вспомнил славные примеры греческой истории, дерзкий поход на Вавилон 10 тыс. эллинов и Ксенофонта, у которых не было ни фессалийской, ни беотийской, ни пелопоннесской, ни македонской, ни фракийской конницы, ни лучников, ни пращников, но они опрокинули персидского царя со всем его войском, одолели племена, встретившиеся им на пути домой, и возвратились на родину. Одним словом, кончает речь Александра Арриан, царь сказал им все, что в таких случаях хороший вождь говорит перед битвой хорошим воинам (II, 7, 3-8).
В этой речи Александра, созданной Аррианом, отчетливо прослеживаются основные установки апологетической традиции: признание превосходства греков над "восточными варварами", преувеличение понятия "свободы" для греков, к тому времени порабощенных Македонией, и противопоставление их народам Востока, привыкшим, по мнению греческого историка, к рабскому существованию. Все эти рассуждения свидетельствуют об использовании принципиальных положений общественной мысли своего времени (Аристотель. Исократ), на долгие века сохранивших актуальность среди правящего класса греко-римского общества, не изжившего пренебрежительного отношения к "восточным варварам"[29]. Даже поход 10 тыс. греческих наемников на Вавилон во главе с Киром Младшим представлен в идеальном свете, тогда как войско Артаксеркса у Вавилона разбило наемников Кира и греки, теснимые персами, с большим трудом выбрались из Азии.
Но для нас важнее другое: Арриан в речи Александра перед битвой при Иссе прямо указывает, что этим сражением завершится покорение Азии, т.е. закончится восточный поход.
Видимо, как источники Арриана, так и он сам считали, что Исской битвой должно было завершиться освобождение эллинов Малой Азии, что торжественно провозгласил основным пунктом своей программы Коринфский конгресс. Именно так представляли себе Филипп и продолживший его дело Александр восточную кампанию - овладеть всей Малой Азией, в том числе богатыми торговыми городами побережья, сломить персидское владычество в Эгейском море и присоединить завоеванные земли к македонскому царству.
Таким образом, в апологетической версии речи македонского царя накануне решающего сражения за Малую Азию еще не видны планы на будущее, а лишь подводится итог всему предшествующему.
По-иному представляет дело критическая традиция, указывающая, что уже перед Иссом македонский царь был полон решимости покорить весь мир. В аналогичной речи Александра перед всем войском Курций дает широкую программу завоевания ойкумены: "... они (македоняне. - Авт.) покорят себе не только персов, но и все остальные народы: Бактрия и Индия станут македонскими провинциями... Их уделом будет не бесплодный труд на крутых скалах Иллирии и камнях Фракии, но весь Восток станет их добычей. Им почти не понадобятся мечи: всю вражескую армию, дрожащую от страха, они смогут отогнать щитами" (III, 10, 5-6). Следовательно, уже до решающего сражения за Малую Азию, по версии Курция, у Александра существовали широкие завоевательные планы, причем в границы будущей империи Курций включает Индию.
Но если речь Александра (созданная Аррианом) вполне соответствует задачам и целям данного этапа, то версию Курция следует признать неправдоподобной, сместившей события. Ведь нереально, чтобы на раннем этапе похода Александр столь четко сформулировал планы захвата всего Востока. Это малоправдоподобно хотя бы потому, что враг был только потеснен, но не разбит и имел достаточно сил для оказания сопротивления, а в руках македонян была даже не вся Малая Азия. Вот почему речь Александра в изложении Курция не соответствует реальному соотношению сил враждующих сторон в то время, а только выражает стремление римского историка показать царя в критическом плане, что постоянно присутствует в его повествовании и восходит к антиалександровской традиции, идущей от эллинистического автора Клитарха. Даже близкий по традиции к Курцию Диодор, черпающий сведения из того же источника, ничего не сообщает о планах Александра накануне битвы при Иссе, впервые упоминая о желании властвовать в Азии только во время мирных переговоров с Дарием (XVII, 54, 6).
Арриан приводит довольно подробную схему построения войска Дария в битве при Иссе (октябрь - ноябрь 333 г. до н.э.). В первой линии персы поставили 30 тыс. наемных гоплитов, а по обеим сторонам от них - 60 тыс. кардаков (пешие туземные формирования по типу македонских фалангитов). У горы, слева, Дарий выстроил против правого крыла Александра около 20 тыс. воинов, часть которых оказалась как бы в тылу у македонян, так как гора, у подошвы которой они стояли, выдавалась подковой вперед. Остальные легковооруженные и гоплиты, построенные по племенам, располагались за эллинскими наемниками и карданами.
Распределив по фронту пешее войско, Дарий вернул конницу из-за Пинара, поместив ее основную часть против левого крыла Пармениона у моря, так как там было удобнее маневрировать; посланные же на левый фланг к горе всадники возвратились: место оказалось слишком узким (Арр., II, 8, 10). Сам Дарий на боевой колеснице в окружении телохранителей и вельмож стал в центр расположения, по обычаю персидских царей.
30 тыс. всадников и 20 тыс. легковооруженных персидский царь переправил на другой берег Пинара, чтобы было достаточно пространства для построения пешего войска.
Как явствует из свидетельств Арриана, Дарий тщательно готовился к этому сражению и, видимо учтя промахи в битве при Гранике, постарался тактическое построение своего войска приспособить к способу греко-македонских атак, для чего создал подразделения кардаков, а также рациональнее использовал конницу на флангах.
Александр в битве при Иссе в основном применил план, использованный им во время сражения при Гранике.
Разгадав маневр персов, выдвинувших левое крыло по изгибу горы далеко вперед и рассчитывавших отсюда начать окружение, Александр велел агрианам и лучникам потеснить противника и только после этого отдал приказ к бою (Арр., 11,9, 4).
Медленно, не нарушая боевые порядки, повел македонский царь войско на врага. Армия Дария оставалась на обрывистых берегах Пинара в ожидании подхода македонян. На бродах персидский царь приказал поставить частокол. В виду персидского лагеря Александр объехал верхом весь строй, подбадривая воинов перед сражением. Когда македоняне оказались на расстоянии полета стрелы от персов, он бросил в атаку тяжелую конницу правого крыла (Арр., II, 10, 3). Персы ответили градом дротиков и стрел, но их было так много, что они сталкивались на лету и теряли свою силу (Диод., XVII, 33, 3). Диодор приводит картину начала Исского сражения: "Трубы с обеих сторон подали сигнал к бою; македоняне первые дружно и оглушительно закричали, им ответили варвары, и соседние горы откликнулись эхом, более громким, чем самый крик: казалось, 500 тыс. людей одновременно издали вопль..." (XVII, 33, 4).
Александр, как и в битве при Гранике, рассчитывал на внезапность атаки, надеясь ошеломить противника. Как только дело дошло до рукопашной схватки, левое крыло персов не выдержало и вскоре было прорвано. Но, увлекшись атакой, передовые части македонской кавалерии оторвались от идущей сзади фаланги. В этот-то прорыв и устремились эллинские наемники Дария, закаленные воины-профессионалы, преградив путь фалангитам к реке.
Арриан об этом сообщает: "Завязалось жаркое дело: наемники старались столкнуть македонян в реку и вырвать победу для своих, уже бегущих, соратников; македоняне - не отстать от Александра с его явным успехом и не потеснить славу фаланги, о непобедимости которой все время кричали" (II, 10, 6).
На левом фланге македонян, которым командовал Парменион, ситуация была еще хуже: фессалийцы с трудом сдерживали атаки персидской конницы, форсировавшей Пинар. Положение спасла ударная группа правого фланга во главе с Александром, направившая основной удар против эллинских наемников и глубоко вклинившаяся в их ряды. И только когда македонский царь увидел, что наемники и персидская конница отброшены от реки, он обратился против Дария (Арр., II, И, 7).
Оксафр, брат Дария, увидев, что Александр неудержимо несется на царя, с лучшими всадниками своего отряда преградил ему путь почти у самой царской колесницы. Он сражался храбро, поражая врагов. В этой схватке погибло много знатных персидских военачальников, но и македонян пало немало. Александр получил рану в бедро (Диод., XVII, 34, 5). Плутарх, ссылаясь на Харета, пишет, что македонского царя будто бы ранил Дарий, но в письме к Антипатру в Македонию Александр ничего не сообщает об этом, указывая лишь, что он получил в битве при Иссе незначительное ранение (Плут., Алекс, 20).
Враги наседали на Дария со всех сторон, и персидский царь, охваченный ужасом, пересел с колесницы на коня и бежал с поля боя. Это и решило исход битвы; персидская конница, действовавшая до этого успешно, обратилась в бегство, как только получила известие о бегстве Дария и поражении эллинских наемников.
Успешные атаки конницы Александра по центру вражеской обороны, ее прорыв в непосредственной близости от того места, где находился Дарий, и последующее бегство персидского царя оказали решающее влияние на исход битвы. Поэтому успешные атаки персидской конницы против левого крыла Пармениона в общем балансе битвы не имели решающего значения.
Отступление было настолько всеобщим и беспорядочным, что персидские всадники скорее сами передавили друг друга, чем были уничтожены македонянами (Арр., II, 11, 3).
Страшась позорного плена, Дарий бросил свою колесницу, лук и царскую мантию, Александр во главе конницы преследовал персидского царя до наступления ночи (Арр., II, 11, 6), но тот опередил его на 4-5 стадий и бежал к Фапсаку, переправе на Евфрате.
В этой ужасной неразберихе и сумятице оставшиеся в живых 8 тыс. эллинских наемников, ведомых Аминтой, Фимондой, Аристомедом, Биапором (все они были перебежчиками), укрылись в горах и пробрались в Триполис Финикии. Там они захватили вытащенные на берег суда, на которых раньше прибыли с Лесбоса, часть их спустили на воду, оставшиеся сожгли во избежание погони и отплыли на Кипр и далее в Египет (Арр., II, 13, 3).
Около 4 тыс. персов и наемников увел с собой Дарий при поспешном бегстве от Исса к Евфрату. Остальные рассеялись кто куда.
Вернувшись к войску, Александр застал македонян за грабежом персидского лагеря. В плен попала семья Дария - его мать, жена, две дочери и малолетний сын. В походной казне македоняне обнаружили 3 тыс. талантов. Много ценностей, оставленных в Дамаске, было захвачено Парменионом, посланным туда с этой целью (Арр., II, 11, 10).
Был захвачен и огромный царский шатер, поразивший македонян драгоценной утварью, посудой и предметами роскоши. "Друзья" приготовили в нем для Александра трапезу. Плутарх пишет, что, войдя в шатер Дария и увидев его изысканное восточное убранство, Александр воскликнул: "Это вот, по-видимому, и значит царствовать" (Плут., Алекс, 20).
Большинство персов, которым удалось вырваться на исскую равнину, скрылось в союзных городах, а оказавшиеся в теснинах давили друг друга и все кругом завалили трупами (Диод., XVII, 34, 9). Это подтверждает и Птолемей, соратник царя, говоривший, что, когда Александр преследовал Дария, македоняне перешли какую-то пропасть по трупам (Арр., II, И, 8).
Арриан сообщает, что число убитых персов достигло 100 тыс., в том числе более 10 тыс. всадников (II, 11, 8). Курций приводит иные цифры потерь - 100 тыс. пехотинцев и 10 тыс. всадников; при этом, по его данным, Александр потерял всего 32 пеших и 150 конных воинов, и "слишком легкой ценой досталась эта великая победа" (III, 11, 27). Плутарх, так же как и Курций, оценивает общие потери персов в 110 тыс. воинов (Алекс, 20). Диодор согласен с ними, но считает, что македоняне потеряли 300 пеших и 150 конных воинов (XVII, 36, 6).
Таким образом, древние авторы называют примерно одинаковую цифру потерь персидского войска, подчеркивая при этом важность выигранного сражения при минимальных потерях греко-македонских сил (по Диодору - 450 человек).
Как и в битве при Гранике, исход сражения решила стремительность действий пехоты и конницы. Применив охват противника с флангов и пробив брешь в его обороне, македоняне овладели инициативой, вначале потеснив противника, а позже заставив его отступить по всему фронту. Введение в бой эллинских наемников не сыграло существенной роли: конница Александра прорвала их фланг и вклинилась глубоко в их ряды, заставив отступить. Так Александр предотвратил окружение своего немногочисленного войска персами и добился победы над врагом.
Победа Александра в битве при Иссе еще раз продемонстрировала ратное мастерство греков и македонян и показала, что предпосылкой успеха является не численное превосходство, а выучка солдат и преданность командиров, умение находить выход из любого положения и никогда не терять присутствия духа[30].
Главным итогом сражения при Иссе явилось полное покорение Малой Азии и окончание "освободительной миссии" македонского царя по отношению к малоазийским грекам.
Другим, не менее важным итогом победоносного завершения битвы при Иссе было успокоение Греции, пришедшей в волнение при известии об удачных операциях персидского флота в районе Кикладских островов.
Пока враждующие стороны готовились к сражению на суше, персидские навархи Фарнабаз и Автофрадат оставались у Хиоса, а позже, оставив там гарнизон и отослав несколько судов к Косу и Галикарнасу, с сотней быстроходных кораблей подошли к Сифну. Туда же вскоре прибыл на триере спартанский царь Агис для получения денежных средств, морских и сухопутных сил, чтобы начать военные действия против Македонии в Пелопоннесе (Арр., II, 13,4). Агис получил от Автофрадата 30 талантов серебра и 10 триер, которые послал на Тенар к брату Агесилаю с приказом выплатить жалованье матросам и прибыть на Крит для улаживания тамошних дел. Сам Агис остался на островах и позже присоединился к Автофрадату (Арр., II, 13, 6).
Александр находился далеко в Азии, а в Греции циркулировали всевозможные слухи: о тяжелой болезни царя в Тарсе, об успехах персидского флота на островах, о несметном войске Дария, идущем из Вавилона. Все это волновало умы и давало пищу новым догадкам. Многим грекам казалось, что наступил подходящий момент для устранения македонского господства, и афиняне, фиванцы, спартанцы отправили своих послов к персидскому царю.
Недооценивать важность нависавшей над Александром угрозы - значит вообще не видеть тех центробежных сил, которые постоянно напоминали о непрочности "добровольного" союза греческих городов-государств и Македонии. Маловероятно, чтобы Антипатр со своим 12-тысячным войском мог ликвидировать греческое восстание, если бы оно вспыхнуло и было поддержано Персией.
Но все это происходило до битвы при Иссе. Решительная победа македонян над персидским войском образумила антимакедонские группировки в Греции и на островах. Еще некоторое время персы владели Кикладами и даже захватили Тенедос, но это уже не имело существенного значения.
Персидский флот, лишенный стоянок на побережье Малой Азии и ослабленный уходом с кораблей наемников по приказу Дария, терял свое доминирующее положение на море. Напротив, Гегелох и Амфотер, собравшие эллинские корабли (первый - у Геллеспонта, второй - у Пелопоннеса), добились освобождения островов и не допустили персов к проливам.
После Исса и потери Малой Азии персам оставалось спасать в Эгейском море только то, чем они еще владели. Перепуганный Фарнабаз на 12 триерах с 1500 эллинскими наемниками двинулся к Хиосу, боясь, что, узнав о поражении Дария, хиосцы поднимут восстание (Арр., II, 13, 5). Но то, чего опасался персидский наварх, вскоре случилось: хиосцы приняли сторону македонян и при поддержке Гегелоха изгнали вражеские гарнизоны, а Фарнабаза взяли в плен. Правда, когда Гегелох собрал всех тиранических правителей островов, виновных в отпадении, и привел их к Александру в Египет, среди них не оказалось Фарнабаза, которому удалось бежать из-под стражи с острова Кос (Арр., III, 2, 7).
Вскоре были освобождены Тенедос, Лесбос, Кос, жители которого сами призвали на помощь Амфотера (Арр., III, 2, 6). Финикийцы и киприоты, служившие на персидских кораблях, разбежались по домам, как только узнали о движении македонского войска к их городам.
Несомненно, битва при Иссе по своим последствиям выходила за рамки ординарного сражения. Она окончательно убедила греков, что с мечтой о независимости следует расстаться. Афиняне первые пошли на компромисс: на истмийских празднествах наградили Александра золотым венком за победу над "варварами". Но, даже добившись успокоения греков и возврата островов, Александр понимал, что предстоит еще долгая и упорная борьба против антимакедонских сил, сосредоточившихся в Финикии, на Кипре, в Египте, прежде чем можно будет сказать, что с оппозицией покончено навсегда.
Но, пожалуй, не менее важное значение имела битва при Иссе для планов самого Александра. Видимо, киликийская победа подала ему мысль о завоевании всей персидской державы, так как свидетельства на этот счет появляются в источниках после сражения у Исса. Интересно, что после Исса источники апологетического направления говорят о стремлении Александра захватить власть над Азией, а авторы критической версии называют македонского царя владыкой большей части Азии.
На следующий день после битвы Александр велел построить все войско, как для сражения, и с подобающими почестями похоронить павших, не только своих, но и знатных персов (Курц., III, 12, 13). В речи к воинам македонский царь воздал хвалу всем отличившимся и каждому выдал денежное вознаграждение согласно чину (Арр., II, 12, 1).
Сатрапом Киликии Александр назначил одного из своих телохранителей, Балакра, а на его место взял другого - Менета. Вместо Птолемея, сына Селевка, павшего в бою, командовать его полком стал Полисперхонт, потомок тимфейских царей.
Все источники приводят сцену встречи Александра с плененной семьей Дария, и все возносят хвалу македонскому царю за гуманное отношение к пленникам. Царя восхваляют за то, что, услышав горестные причитания матери и жены Дария, оплакивающих своего якобы погибшего повелителя, Александр послал к ним Леонната, одного из "друзей", сообщить, что Дарий жив и бежал, а оружие и царскую мантию оставил в колеснице. Далее Леоннат по повелению Александра сказал опечаленным женщинам, что в плену к ним будут относиться как к царицам и что они ни в чем не будут терпеть нужды, кроме единственного неудобства - быть пленницами, так как "Александр воюет с Дарием не из личной вражды к нему, а законно (разрядка наша. - Авт.) отвоевывает власть над Азией" (Арр., II, 12, 5). Более кратко эту сцену описывает Плутарх, также подчеркивающий, что Александр "воюет с Дарием за власть" (Алекс, 21).
Авторы критического направления (Курций, Диодор) в общих чертах повторяют этот эпизод, но ничего не говорят о дальнейших планах царя. Правда, Диодор несколько ранее пишет, что, до того как Александр возвратился из погони за персидским царем, слуги в бывшем царском шатре приготовили трапезу и зажгли много светильников, чтобы, вернувшись, он смог получить все, что было у Дария, и в этом Александр увидел счастливое знамение, предвещавшее ему власть над всей Азией (XVII, 36, 5).
Уже после Исса в источниках отразилось изменение планов македонского царя в сторону продолжения похода. Вероятно, те указания в источниках после Исса (кроме Курция, дающего преждевременно широкую картину завоевания всего мира), которые свидетельствуют о законных притязаниях Александра на власть в Азии, следует понимать как первые симптомы модификации планов македонского царя в отношении Востока[31].
Очевидно, новые идеи, увлекшие Александра, требовали нового решения. Может быть, поэтому македонский царь не продолжил погоню за Дарием в глубь Азии, а, сообразуясь с более насущными задачами момента, решил овладеть всей Финикией, в первую очередь Тиром, поддерживающим связь с мятежной Спартой. Не последнее место в этих планах отводилось Кипру и Египту, захват которых должен был окончательно сломить персидскую мощь на море (финикийцы и киприоты служили в персидском флоте) и предотвратить враждебные действия 8 тыс. эллинских наемников, укрывшихся после Исса в Египте.
Получилось так, что даже после одержанной победы и некоторого успокоения Греции Запад по-прежнему беспокоил Александра. Происки его тайных недругов были подчас страшнее, чем открытый бой с противником. Он надеялся, что поверженный Дарий не скоро сможет собрать новое боеспособное войско, и рассчитывал использовать наступившую передышку для осуществления самых неотложных задач - овладения Финикией и Кипром.
Александр отдавал себе отчет в том, что промедление может погубить все его замыслы, поэтому, не теряя ни дня после битвы при Иссе, двинулся к торговым финикийским городам, оставив сатрапом Келесирии Менона и дав ему союзническую конницу (Арр., II, 13, 7).
Миновав южные проходы Тавра, Александр вышел к восточному побережью Средиземного моря, где находились города Мараф, Арад, Библ, Верит, Сидон, Тир. Уже по дороге в Финикию ему стало известно, что большинство правителей этих городов, также как и кипрские цари, бежали к Автофрадату.
Пока армия македонян двигалась к югу, Парменион получил приказ взять Дамаск и захватить там сокровища и обозы, сопровождавшие персидского царя в походе. Парменион уже был готов просить подкрепление, не надеясь силами небольшого отряда фессалийских конников взять Дамаск, когда в руки македонских разведчиков попал мардиец, пробиравшийся к Александру с письмом, в котором правитель Дамаска предлагал македонскому царю сдать город и сокровища. Обнадеженный таким оборотом дела, Парменион послал мардийца в сопровождении стражи обратно в Дамаск, но тот вскоре бежал от своих спутников. Такое поведение гонца из Дамаска показалось македонянам подозрительным. Тем не менее отряд Пармениона на четвертый день подошел к городу.
. Но правитель Дамаска, желавший ценой предательства заслужить доверие Александра, заранее вынес все сокровища за городские стены. Его сопровождали многие тысячи мужчин и женщин, среди которых были люди высокого звания, жены и дети полководцев Дария, а также послы греческих городов, которых персидский царь оставил в Дамаске как "в самом безопасном месте" (Курц., III, 13, 5-6).
Эта огромная толпа горожан показалась Пармениону вражеским войском, поэтому он, ободрив своих конников подходящими для этого случая словами, приказал пришпорить коней и напасть на врага. Но носильщики сокровищ и сопровождавшая их стража, побросав поклажу и оружие, бросились врассыпную (Курц., III, 13, 10).
Операцию по захвату персидских обозов, сокровищ и знатных семей персов Александр умышленно поручил фессалийским конникам, особенно отличившимся в Исском сражении. Македонский царь хотел им дать возможность пограбить, и фессалийцы достаточно обогатились, "вкусив от варварского образа жизни, от ее богатств и любовных утех, и, словно собаки, кинулись по следу, ища и вынюхивая персидские богатства" (Плут., Алекс, 24).
То, что досталось македонянам в Дамаске, превзошло их ожидания: одной чеканной монеты было захвачено на 2600 талантов, а серебряных изделий - 500 фунтов. В плен были взяты 30 тыс. горожан, захвачено 7 тыс. вьючных животных (Курц., III, 13, 16). Среди пленников были дочери царя Оха (царствовавшего до Дария), жена Фарнабаза с сыном, вдова и сын Мемнона. В плену оказались также афинские, фиванские и спартанские послы, прибывшие к Дарию для заключения союза (Арр., II, 15, 2). Их-то и потребовал к себе Александр на расправу за измену союзническому долгу.
Фиванских послов Александр простил и отпустил на родину. Арриан объясняет это тем, что царь "жалел" Фивы и вполне входил в их положение, когда они искали союза с Персией против поработившей их Македонии (II, 15, 3). Но причина, видимо, была в другом: фиванцы не представляли для Александра серьезной угрозы, так как их город был уничтожен и македонский гарнизон продолжал находиться в Кадмее.
Другое дело афиняне и спартанцы, постоянно подстрекавшие остальных греков на борьбу с Македонией. Их послов Александр предусмотрительно задержал в почетном плену. Как пишет Арриан, афинянина Ификрата македонский царь удержал при себе с великим почетом из-за любви к Афинам и в память о его знаменитом отце-полководце. Когда же Ификрат скончался, его останки царь отослал родственникам (II, 15, 4). А спартанского посла Эвфикла Александр долгое время держал под стражей, так как он был представителем враждебного Македонии города, и отпустил только после подавления мятежа царя Агиса, когда Спарта перестала быть очагом антимакедонских сил.
Небольшие финикийские города, не имевшие значительного войска, без сопротивления сдались македонянам. Островной город Арад, оставшийся в управлении Стратона, сына местного царька Герострата, бежавшего к Автофрадату, заявил о своей покорности (Арр., II, 13, 7; Курц., IV, 1, 6).
Прибыв в Мараф, Александр получил первое письмо от Дария с просьбой отпустить его мать, жену и детей и с предложением мира и дружбы. Персидский царь писал, что Филипп жил в мире с царем Артаксерксом, а при сыне последнего Арсесе сам нарушил дружбу, хотя персы ему ничего плохого не сделали. С тех пор как Дарий стал царем, Александр не обновлял с ним старинной дружбы, а вторгся с войском в Азию и причинил много зла персам. Он же, Дарий, выступил на защиту своей земли и унаследованной от отцов власти (Арр., II, 14, 1-3).
По версии Курция, это письмо возмутило Александра заносчивым тоном и тем, что Дарий приписал только себе царский титул. Персидский царь скорее требовал, чем просил, и предлагал за семью выкуп, равный богатствам всей Македонии, а также давал совет - пусть Александр довольствуется отцовским царством и очистит пределы чужого. В этом случае Дарий согласен дать ему клятву верности (IV, 1, 7-8).
Ответ Александра у Арриана выдержан в тоне официальной пропаганды того времени, признающей за македонским царем право от имени всех эллинов мстить персам за причиненные обиды, за смерть Филиппа от рук заговорщиков, подкупленных персидским золотом.
"Ты с помощью Багоя, - писал Александр Дарию, - убил Арсеса и захватил власть несправедливо и наперекор персидским законам; ты несправедлив к персам; ты разослал неподобающие письма эллинам, призывая их к войне со мной; ты отправлял деньги лакедемонянам и другим эллинам... и твои послы подкупили моих сторонников и постарались разрушить мир, который я водворил в Элладе.
Я победил в сражении сначала твоих военачальников и сатрапов, а теперь и тебя и твое войско и владею этой землей, потому что боги отдали ее мне. Я теперь владыка всей Азии... и когда в дальнейшем будешь писать мне, пиши как к царю Азии, а не обращайся как к равному..." (Арр., II, 14, 4-9).
Курций в ответе македонского царя Дарию по-другому расставляет акценты: все персидские цари были узурпаторами и поработителями греков, все затевали нечестивые войны и, кроме того, старались действовать подкупом: Филипп был убит людьми, которым персы обещали огромные деньги, к Александру также хотели подослать наемного убийцу за тысячу талантов (намек на заговор Линкестийца). Поэтому Александр обороняется, а не идет войной, и по праву победителя ему принадлежит большая часть Азии. Если персидский царь придет к нему с покорностью, то. получит без выкупа мать, жену и детей, а если же будет писать, то должен обращаться к Александру как к своему царю (IV, 1, 10-14).
У Диодора в освещении мирных переговоров Александра с Дарием есть одна любопытная деталь: прося македонского царя отпустить его семью за большой выкуп, Дарий предложил ему мир на условиях владения всей Азией до реки Галиса. Но македонский царь скрыл это письмо и показал советникам другое, подложное, "которое соответствовало его собственным намерениям" (XVII, 39, 21). Возможно, соратников Александра вполне могло удовлетворить предложение персидского царя получить Малую Азию, заключить мир и окончить войну, по это, как сообщает Диодор, не соответствовало намерениям Александра.
В апологетических источниках Александр в Финикии называет себя "владыкой всей Азии", а в критических - "владетелем большей части Азии". По существу, позиции античных историков разного направления сближаются, так как в них речь идет уже о завоевании Азии. Очевидно, за время, прошедшее между кануном битвы при Иссе и пребыванием в Финикии, изменились планы Александра, теперь уже простиравшиеся на всю Азию.
Изменение планов Александра по мере развития его военных успехов отчетливо прослеживается в повествовании Арриана, указывающего на постепенность прихода царя к мысли о мировом господстве. Другое дело Курций, дающий перед Иссом программу завоевания мира до Бактрии и Индии, а позже говорящий лишь о стремлении Александра быть владыкой Азии. Но как бы то ни было, победа в Киликии поставила перед Александром новый рубеж - овладение всей Азией, о чем он сообщил Дарию в ответном письме из Марафа.
В исторической литературе нет единого мнения по вопросу о том, как планы Александра по отношению к Востоку претерпевали изменения на разных стадиях.
Ряд зарубежных историков утверждают, что еще до начала восточной кампании македонский царь был намерен стать владыкой всей Азии, а поэтому нечего и говорить об эволюции его планов. Эта довольно широко распространенная точка зрения находит последователей и в советской исторической науке[32]. Обычно ее сторонники исходят из свидетельства Плутарха (по словам греческого историка, все, что царь имел на родине, он раздарил остающимся, а себе оставил только "надежды" (Алекс, 15)), а также из легенды о гордиевом узле, предрекшей Александру власть над Азией (Арр., II, 3, 6; Плут., Алекс, 18; Курц., Ill, 1, 14-15; Юстин, XI, 7). Но на начальном этапе похода Александр сам еще точно не знал, как далеко на Азию распространится его власть[33].
Все же большинство исследователей похода Александра признают изменение планов царя на Востоке по мере успешного продвижения. Различие позиций историков в этом случае зависит оттого, за каким источником они следуют. Например, Курций говорит о появлении у царя миродержавных планов до битвы при Иссе, другие пишут, что это произошло гораздо позже, указывая, что уже в Финикии Александр считал себя царем всей Азии (Арриан, Диодор). А претензии Александра на мировое господство прослеживаются в источниках только во время пребывания в Средней Азии в момент раскрытия заговора "пажей" и далее в Индии (Арр., IV, 15, 6; Диод., XVII, 89, 5). До этого Александр ничего не говорит о завоевании всего мира и даже сожжение Персеполя представляет как акт мести эллинского союза за разрушение Эллады. Следовательно, неправы и те историки, которые считают, что до восточного похода у Александра был план завоевания всего мира, и те, которые утверждают, что македонский царь никогда не стремился к мировому господству, а хотел завоевать лишь персидскую державу. Самое верное - видеть в планах македонского царя известное развитие: Малая Азия, вся Азия, весь мир. Только при таком толковании задач Александра на Востоке станут понятны его мероприятия и его политические установки, нашедшие отражение в античной историографии[34].
Освобождение малоазийских греков завершилось битвой при Иссе. Дальше тон походу должна была задавать идея отмщения персам, что ловко использовал Александр для камуфляжа своих захватнических целей. С этого момента в источниках постоянно имеются указания о добровольном переходе городов на сторону завоевателя, так как все они "ненавидели Ахеменидов". Формула "освобождения" неэллинских народов (финикийцев, египтян, вавилонян) из-под власти узурпаторов-персов широко представлена в литературных памятниках античности.
Вступив в Финикию, пишет Диодор, Александр взял много городов, так как население его охотно принимало (XVII, 40, 2). Плутарх к этому добавляет, что цари Кипра и Финикии добровольно уступили свою власть македонскому царю (Алекс, 24).
Несомненно, что кипрские и финикийские города тяготились зависимостью от персов, но взаимная вражда и торговое соперничество делали невозможным их объединение для совместной борьбы против Персии. Когда при царе Охе восстал Сидон и обратился за помощью к соседним Тиру и Араду, он получил заверения в поддержке. Но, начав борьбу с персами, сидонцы остались один на один с сильнейшим противником - ни тирийцы, ни арадцы не помогли им. Сидон Потерпел поражение и потерял ведущее положение торгового города, что вполне устраивало его мнимых союзников.
Аналогичная ситуация была на Кипре. Киприоты одновременно с сидонцами подняли мятеж под предводительством саламинского царя Пнитагора, но уже при его брате Эвагоре опять подпали под власть персов.
Ко времени возросшей активности персидского флота на островах Эгейского моря и у побережья Греции (после битвы при Гранике) по приказу Дария финикийско-кипрские корабли во главе с тирийцем Аземилком, арадцем Геростратом, библосцем Энимом, а также сидонские триеры (Арр., II, 13, 7) присоединились к Фарнабазу для проведения совместных операций. Однако после поражения персов у Исса и потери Малой Азии пребывание финикийско-кипрских судов в составе персидского флота могло иметь печальные последствия, поэтому правители вместе с кораблями добровольно сдались македонскому царю.
После Марафа Александр взял Библ, заключивший с ним союз, и Сидон. Сидонцы сами призвали его, так как ненавидели персов и Дария (Арр., II, 15,6).
По греческим преданиям, сидонцы владели многими изящными искусствами (Гомер, Илиада, XXIII), а также занимались научными исследованиями в области астрономии и арифметики, начав со счета и навигационной астрономии. Этот народ купцов и мореходов заложил основы древнего учения об атомах, восходящего, по Посидонию, к сидонцу Моху, жившему до Троянской войны (Страб., XVI, 757).
Очень занимательно сказание о том, как честный бедняк Абдалоним был приглашен на царство и как Александр доверил ему высокий сан правителя, все царское имущество, много персидской добычи и области, прилегающие к Сидону. Интересно, что этот рассказ, отсутствующий у Арриана и Плутарха, приводится всеми авторами критической традиции (Курц., IV, 1, 16-26; Диод., XVII, 48; Юстин, XI, 10).
Получив Сидон из рук правителя Стратона, Александр счел его недостойным быть царем, так как он благоволил к персам и сдал город не по своей воле, а по требованию народа. Македонский царь предложил Гефестиону найти из горожан самого достойного, и тогда народ указал на Абдалонима, потомка царского рода, но честного бедняка, добывающего себе на пропитание работой в саду. Александр сделал его царем Сидона, ибо он "терпеливо переносил свою бедность" (Курц., IV, 1, 25).
Без сомнения, этот эпизод имеет под собой фольклорную основу. Возможно, потому-то его и не вспоминает Арриан, стремящийся к наиболее правдивому повествованию и отбрасывающий все, что не восходит к Птолемею или Аристобулу. Антиалександровская традиция, менее разборчивая в источниках, порой пользовалась недостоверными свидетельствами, стремясь к большей выразительности критических ситуаций. Так в повествованиях Курция, Диодора, Юстина появился рассказ о сидонском царе Абдалониме.
Легенда о гордиевом узле передавалась античной историографией как мифологический сюжет фригийских сказаний, а рассказ об Абдалониме строился уже на вполне реальной основе: Александр, завоевав Сидон, назначает его царем. Если в этом эпизоде отбросить сказочный сюжет - обедневший потомок царского рода зарабатывает на жизнь честным трудом, - то видно другое: желание Александра найти опору своей власти среди местной знати. Именно так несколько позже македонский царь устанавливал свое господство в Египте, Персии, Восточных сатрапиях, Индии, когда задачи создания восточной монархии отодвинули на задний план чаяния греков и македонян и трансформировали самого Александра в восточного владыку. Но об этом речь пойдет позже.
Перед македонянами стояла последняя персидская твердыня Средиземноморья - Тир.
Тир, крупнейший из финикийских городов, находившийся частью на суше, а частью на скалистом острове, имел две гавани: закрытую - Сидонскую (Сидонский порт) и открытую - Египетскую (Египетский порт). Он располагал флотом в 80 триер, не считая судов, которые плавали вместе с Фарнабазом у Кикладских островов.
Александр сознавал, что Тир, обладая рядом преимуществ в составе ахеменидской державы (местное самоуправление, чеканка монеты, сосредоточение в своих руках почти всей торговли Средиземноморья с Передней Азией), вряд ли пойдет на добровольную сдачу и, скорее всего, будет защищаться до последнего. Но обладание Тиром не только уничтожило бы персидское владычество на море, чего добивалась Македония, но и нанесло бы сокрушительный удар антимакедонским силам на Кипре и в Пелопоннесе (Спарта), постоянно побуждаемым извне к выступлению. Уже по дороге к Тиру Александр был встречен депутацией знатнейших тирийцев во главе с сыном царя Аземилка (сам царь находился в персидском флоте), которая от имени граждан передала македонскому царю, что они согласны на все его предложения (Арр., II, 15, 7).
Александр требовал немногого - разрешения войти в город для принесения жертвы Гераклу Тирийскому (финикийскому Мелькарту). Он хотел расположить к себе горожан, показав, что почитает финикийское божество, и вместо с тем это был благовидный предлог, чтобы войти с войском в город. Но тирийцы, разгадав хитрость македонского царя, заявили, что жертву Гераклу можно принести в Старом городе (расположенном на материке); что же касается хорошо укрепленной островной части Тира, то горожане, сохраняя нейтралитет, не впустят туда ни македонян, ни персов. Тирийцы говорили неправду, желая отделаться от македонян и выждать время, так как исход войны между Персией и Александром еще не был ясен (Арр., II, 16, 7). К тому же они хотели услужить Дарию, чтобы получить вознаграждение, так как, отвлекая Александра долгой осадой, давали возможность персидскому царю спокойно готовиться к войне (Диод., XVII, 40, 3).
Тогда Александр, отбросив всякую дипломатию, заявил тирийским послам: "Или вы впустите меня в город, или я возьму его силой" (Курц., IV, 2, 5). После этого Александр произнес перед предводителями войск, таксиархами и илархами, речь, явившуюся программой завоевания персидской державы... "Друзья и союзники! - обратился Александр к командирам. - Нам опасно предпринимать поход на Египет (на море ведь господствуют персы) и преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя положиться, а Египет и Кипр в руках персов. Это опасно вообще, а особенно для положения дел в Элладе. Если персы опять завладеют побережьем, а мы в это время будем идти с нашим войском на Вавилон и на Дария, то они, располагая еще большими силами, перенесут войну в Элладу; лакедемоняне сразу же начнут с нами войну; Афины до сих пор удерживал от нее больше страх, чем расположение к нам. Если мы сметем Тир, то вся Финикия будет нашей и к нам, разумеется, перейдет финикийский флот, а он у персов самый большой и сильный. Финикийские гребцы и моряки, конечно, не станут воевать за других, когда их собственные города будут у нас. Кипр при таких обстоятельствах легко присоединится к нам или будет взят запросто, при первом же появлении нашего флота. Располагая на море македонскими и финикийскими кораблями и присоединив Кипр, мы прочно утвердим наше морское господство, и тогда поход в Египет не представит для нас труда. А когда мы покорим Египет, то ни в Элладе, ни дома не останется больше ничего, что могло бы внушать подозрение, и тогда мы и пойдем на Вавилон, совершенно успокоившись насчет наших домашних дел. А уважать нас станут еще больше после того, как мы совсем отрежем персов от моря и еще отберем от них земли по сю сторону Евфрата" (Арр., II, 17, 1-4).
Следовательно, македонский царь перед осадой Тира уже наметил себе ближайшую задачу - закончить завоевание Финикии, добиться господства на море, захватить Египет и только потом, убедившись в прочности тыла, двинуться к Вавилону.
Во время осады Тира пришло второе письмо Дария[35], но иного содержания: персидский царь предложил Александру 10 тыс. талантов в качестве выкупа за семью, все земли от Эллинского (Эгейского) моря до Евфрата, одну из дочерей в жены и заключение мирного договора (Арр., II. 25, 1). Диодор указывает меньшую сумму выкупа - 3 тыс. талантов (XVII, 54, 2).
Оба античных историка пишут, что это предложение персидского царя Александр обсудил на совете "друзей" и попросил каждого откровенно высказаться. Но никто не отважился дать совет в таком важном деле; только Парменион сказал, что если бы он был Александром, то с радостью прекратил бы войну на этих условиях и не подвергал бы себя дальнейшим опасностям. На это царь возразил, что если бы он был Парменионом, то взял бы то, что предлагается, и заключил бы договор. Как сообщает Диодор, Александр произнес гордую речь, отверг персидские предложения и не пожелал принять персидского дара. Его ответ послам гласил: "Как при двух солнцах вселенная не может сохранить своего строя и порядка, так и при двух царях мир не может пребывать в спокойствии". Если Дарий хочет первенствовать, то должен сражаться за единовластие, если же стремится к легкой и удобной жизни, то пусть служит Александру, выполняет его указания и царствует, получив власть по его милости (Диод., XVII, 54, 5-6). В варианте ответа Александра Дарию у Арриана нет отличия от сообщения Диодора; он также указывает, что македонский царь не был намерен принять вместо всей страны только ее часть (Арр., II, 25, 3).
Александр не торопился дать ответ на письмо Дария, который до последнего момента надеялся, что македонский царь примет его предложение о мире. Однако, очевидно, Александр уже четко представлял свое дальнейшее поведение и принял решение о последующих действиях.
Ответ Александра опрокинул надежды Дария и своими условиями даже поставил персидского царя в унизительное положение. Требование сдаться, безропотно подчиниться диктату македонского царя заставило персидского владыку задуматься о необходимости подготовки плана сопротивления. Иного выхода у него не было.
Таким образом, желание завоевать "всю Азию", т.е. царство Ахеменидов, высказанное в первом ответе Дарию, не претерпело изменений во время осады Тира. Александр вновь проводит ту же мысль, причем, видимо, даже не возражает, чтобы персидский царь продолжал царствовать, но на условиях получения власти из его рук - законного властелина державы Ахеменидов.
Сравнение речи Александра перед осадой Тира и ответа Дарию во время осады, приводимых Аррианом, выявляет некоторое несоответствие между ними. В речи, произнесенной перед командирами войска до осады, македонский царь говорит о намерении завоевать персидское царство до Евфрата. В ответе же на второе письмо Дария, когда персидский царь предложил именно то, о чем говорил Александр до штурма Тира, он отверг это предложение как неприемлемое для царя "всей Азии". Возможно, речь Александра накануне осады Тира следует понимать не как программу завоевания державы Ахеменидов, а как один из ее этапов, показывающий, что македонский царь не отступит от своих намерений и неукоснительно будет проводить в жизнь намеченное.
Курций, сообщающий о существовании у Александра плана завоевания всего мира накануне битвы при Иссе, остается верен своей манере преждевременной подачи событий. Так, в Финикии во время осады Тира Дарий, по словам Курция, отправил к Александру письмо, в котором обратился к нему как к царю (чего раньше он, по версии Курция, не делал), предложив в жены одну из дочерей и в качестве приданого земли от Геллеспонта до Галиса, т.е. то, чем уже владели македоняне. Дарий предостерегал Александра от дальнейшего продвижения в глубь Азии; он писал, что эти территории очень обширны и, чтобы обойти их даже без сражений, потребуется много лет, вплоть до его старости; и пусть лучше македонский царь не мечтает о завоевании Востока, ибо достичь Мидии, Гиркании, Бактрии, индийцев, живущих у Океана, не так просто. Письмо Дария Александру свидетельствует о том, что персидскому царю были известны гигантские планы противника и он старался предостеречь молодого человека от "незрелого и пустого увлечения", предлагая ему хорошую плату за его победы - Малую Азию и руку своей дочери Статиры (Курц., IV, 5, 1-6).
Ответ Александра вполне разумно гласил, что ему не интересно принять то, чем он уже владел по праву победителя (т.е. Малую Азию), так как, переправляясь через Море (Геллеспонт), македонский царь не думал о покорении Киликии или Лидии, а помышлял о Персеполе, Бактрах (Бактре), Экбатанах и областях крайнего Востока (Курц., IV, 5, 7-8).
В свете изложенного становится понятно желание римского историка показать миродержавные устремления Александра на ранней стадии (до Исса), раз он сообщает о планах завоевания всего Востока еще до прихода в Азию.
Второй ответ Александра Дарию С. И. Ковалевым расценивается как заявка на мировое господство, сделанная уже на начальном этапе похода - в Финикии[36]. Но мало доводов в пользу того, что это предположение не ошибочно, так как преждевременно было думать о мировом господстве, когда реально владеешь только Малой Азией и когда персидский царь еще жив и готовится к новым битвам[37]. Ведь в наиболее достоверных источниках указания на стремление завоевать всю ойкумену относятся только к моменту пребывания Александра в Средней Азии. Ранее этого времени если и есть некоторые ссылки на этот счет, то очень неопределенные (например, при посещении оракула Амона в Египте).
В дипломатической переписке Александра с Дарием интересно другое - как ближайшие сподвижники македонского царя восприняли персидские предложения. Источники ничего не сообщают о том, как "друзья" Александра отнеслись к первому письму Дария, но похоже, что обладание одной Малой Азией (до Галиса), когда Имелись перспективы получить больше, не устраивало и их. Иную реакцию вызвало второе предложение персидского царя - без боя получить все земли до Евфрата и еще 10 тыс. талантов в придачу. Характерно, что никто из "друзей", кроме Пармениона, как пишет Диодор, не отважился дать совет в таком важном вопросе (XVII, 54, 4).
В совете старого командира прекратить войну скрывались и неодобрение слишком рискованных и грандиозных, по его мнению, планов Александра, и боязнь, что царь в стремлении владеть Азией заведет немногочисленное македонское войско туда, откуда в случае неудачи не будет возврата. Парменион, владевший значительным имуществом на родине, считал, что стоит принять персидское предложение, с тем чтобы без риска получить половину Азии. Это вполне устраивало и его, и македонский правящий класс, жаждущий новых земель, рабов и богатств. В силу указанных причин сам Парменион и его единомышленники в свое время поддержали Филиппа, стремившегося к созданию централизованного царства и организации всеэллинского союза для совместного похода на Восток. После гибели Филиппа его сподвижники поддержали Александра, увидев в нем продолжатели дела отца[38].
Принципиальное расхождение Пармениона и Александра в мнениях по вопросу о планах на будущее можно считать первым симптомом недовольства в среде "друзей" македонского царя, первым, еще неясным признаком оппозиционных настроений, которые позже вылились в систему заговоров и в неприятие восточной ориентации Александра, забывшего об интересах Македонии и мечтавшего о мировом господстве.
Речь Александра убедила всех воинов в необходимости взятия Тира, а самому царю уверенность в победе придали всевозможные знамения, случившиеся накануне долгой и упорной борьбы за обладание крупнейшим городом Финикии.
Известно, какое место занимали в умах людей того времени всевозможные гадания и предсказания. В придворном штате Александра Македонского была даже должность царского предсказателя, которую бессменно занимал Аристандр из Телмесса, предсказавший еще Филиппу, что у него родится сын, подобный льву (Плут., Алекс., 2). Александр всегда прибегал к его помощи для толкования снов и природных явлений, влияющих, по мнению древних, на жизнь людей.
Александр увидел во сне, что, когда он подошел к стенам Тира, ему пожал руку Геракл (кстати, подвиги самого царя античные авторы сравнивали с деяниями Геракла) и ввел его в город (Арр., II, 18, 1). У Плутарха Геракл с городской стены дружески помахал македонскому царю и позвал его к себе (Алекс., 24). В изображении Курция, Геркулес сам открыл путь Александру в Тир и проводил его туда (IV, 2, 17). Этот сон царя Аристандр истолковал как признак долгой и упорной осады Тира, после чего город будет взят.
А не менее суеверным тирийцам приснился другой сон: будто Аполлон заявил, что уходит от них, - так как ему не нравятся порядки в городе. Тогда тирийцы, сочтя бога врагом, обвязали огромную статую Аполлона веревками и привесили надпись: "Прихвостень Александра" (Плут., Алекс, 24).
Античные авторы критического направления включают в повествование о взаимных приготовлениях македонян и тирийцев к упорной борьбе рассказ о предзнаменованиях, истолкованных каждой из сторон в свою пользу. Когда один македонский солдат разломил хлеб, изнутри потекла кровь (Диод., XVII, 41; Курц., IV, 2, 14). Этот знак Аристандр истолковал как гибель осажденного города. Другое предзнаменование - из-под железа, положенного на наковальню, потекла кровь - тирийцы истолковали как угрозу македонянам.
Действительно, осада Тира представлялась делом весьма трудным: город располагался на острове, был окружен крепкими стенами, имел собственный флот, к тому же персы продолжали господствовать на море (Арр., II, 18, 2). Понимая, что борьба за Тир будет долгой и упорной и может затруднить осуществление других дел, Александр вначале послал к осажденным послов, все еще надеясь на сдачу города, но тирийцы убили их и выбросили тела в море (Курц., IV, 2, 15). Только после этого враждебного акта Александр принял решение во что бы то ни стало добиться победы, так как не пристало македонскому войску не одолеть единственный город, осмелившийся задержать его победное шествие (Диод., XVII, 40, 4; Курц., IV, 2, 17).
Александр решил соорудить дамбу для соединения города с материком, чтобы можно было использовать тараны и осадные башни. Дно в проливе было илистым и вязким; глубина, очень небольшая у материка, постепенно увеличивалась с приближением к острову и достигала у его берегов 3 оргий (оргия - 1,85 м). Но трудности не испугали Александра. Он приказал воинам сбрасывать в воду камни и прочий строительный материал, который, завязнув в иле, плотно ложился на дно. Камни и другой балласт македоняне брали из развалин древнего Тира, а дерево для плотов и башен - с Ливанских гор (Курц., IV, 2, 18). По другим сведениям, Александр вначале разрушил Старый Тир, находившийся на материке, и согнал жителей окрестных городов для строительных работ (Диод., XVII, 40, 5).
Вначале строительство шло споро: царь сам подбадривал воинов и оделял деньгами наиболее отличившихся. Но как только дамба приблизилась на расстояние полета копья, положение изменилось: тирийцы стали осыпать строителей градом копий с городских стен и с легких судов, снующих в проливе.
Видя, что вопреки их ожиданиям дамба все же растет, тирийцы ревностнее стали готовиться к осаде, отослав часть женщин и детей в Карфаген (колонию, основанную Тиром на африканском побережье), а молодежь поставили на защиту стен и подготовку флота (Диод., XVII, 41, 1). Македонянам пришлось принимать срочные меры. На дальний край дамбы они выдвинули две осадные башни, покрытые шкурами, чтобы защищать строителей от тирийских стрел (Арр., II, 18, 6; Курц., IV, 2, 23).
Используя легкие суда, осажденные старались нанести македонянам вред везде, где это было возможно: высаживаясь тайно на берег, они нападали на переносчиков камней, а "дикие арабы" убивали македонян, занятых заготовкой леса в Ливанских горах (Курц., IV, 2, 24).
Сложность строительных работ и вынужденное бездействие войска подали Александру мысль предпринять рейд против соседних племен Антиливана, скрывавшихся в горах.
Оставив у Тира Пердикку и Кратера, македонский царь во главе отряда отправился на покорение арабов, совершавших набеги с гор на долину Оронта (Арр., II, 20, 4; Плут., Алекс, 24; Курц., IV, 3, 1). Подробностей источники не сообщают. Известно только, что на эту операцию ушло десять дней, в течение которых Александр одни племена покорил силой, ас другими сумел договориться (Арр., II, 20, 5). Только один эпизод этой полной опасностей экспедиции приводит Плутарх.
Дойдя до гор, отряд македонян спешился и продолжил путь пешком. На беду, вместе с царем в этой операции принял участие его воспитатель Лисимах, который из-за дряхлости не мог идти быстро. Александр, жалея старика, замедлил шаг, и вскоре, не заметив этого, отстал с несколькими воинами от отряда. Холодная ночь застала царя и его спутников в незнакомых горах, в окружении врагов. Но Александр не растерялся. Заметив поблизости огонь вражеских костров, он подбежал к одному из них, заколол мечом двух "варваров", сидевших у костра, и, схватив горевшую головню, возвратился к своим спутникам. Они развели большой огонь и, испугав этим всех недругов, провели ночь в полной безопасности (Плут., Алекс, 24).
Возвратившегося к Тиру с гор Антиливана Александра ждала большая неприятность: за время его отсутствия тирийцы снарядили огромный корабль, начиненный смолой, соломой и серой, и погнали его при попутном ветре к македонской дамбе, вблизи которой подожгли. Прежде чем македоняне сообразили, в чем дело, осадные башни и другие сооружения запылали, а к вечеру поднявшийся шторм прорвал дамбу посередине, и весь труд осаждавших пропал даром (Арр., II, 19, 5; Диод., XVII, 42, 5; Курц., IV, 3, 6-7). Но царь был упрям: он приказал соорудить новую дамбу, на этот раз из камней и целых деревьев с ветвями, чтобы противостоять ударам волн. Тогда осажденные придумали новый способ вредить македонянам: на легких суденышках они незаметно подплывали к дамбе и, спрятавшись в ветвях деревьев, раскачивали их и увлекали в открытое море, лишая тем самым прочности все сооружение (Курц., IV, 3, 10).
Тем временем Александр, взяв щитоносцев и агриан, отправился в Сидон для сбора финикийских кораблей (Арр., II, 19, 6).
Победа у Исса, бегство Дария с поля боя и овладение финикийскими городами сделали свое дело: правители приморских городов и кипрские цари покинули Фарнабаза и добровольно явились к Александру в Сидон. Прибыло 80 кораблей из Арада, Библа и Сидона, 12 родосских судов, из Сол и Малл пришли 3 триеры, из Ликии - 10, из Македонии - пятидесятивесельный корабль. Кипрские цари привели с собой 120 судов. Так Александр стал обладателем сильного финикийско-кипрского флота. Кроме того, посланный в Пелопоннес Клеандр привел в Сидон 4 тыс. эллинских наемников (Арр., II, 20, 5). Теперь Александра не пугали 80 тирийских легких судов, закрывавших входы в городские гавани.
Македонский царь намеревался дать тирийцам морское сражение и с этой целью, посадив воинов на корабли, двинул флот от Сидона к Тиру. Он разделил флот на два крыла - левым командовали Кратер и кипрский царь Пнитагор, а правым - сам Александр, находившийся на царской пентере (Арр., 11,20, 6; Курц., IV, 3,11).
Появление македонского флота под стенами Тира ошеломило защитников города, и от активных действий они перешли к глухой обороне, собрав свои корабли у входов в гавани и тем защитив их от неприятеля (Арр., II, 20, 8). Три тирийские триеры, стоявшие поодаль от прочих, блокировавших гавань, затонули, протараненные финикийскими судами.
Александр приказал одной части флота блокировать тирийские гавани, а другой - пристать недалеко от воздвигнутой македонянами дамбы с той стороны, где она была защищена от ветра.
Со всей Финикии и Кипра царь собрал мастеров, которые соорудили множество новых осадных машин и механизмов. Поставив на дамбе осадные башни и установив на кораблях тараны и метательные орудия, македоняне начали крушить городские стены. Тирийцы наскоро заделывали пробоины. Одновременно они приступили к строительству внутренней стены, за которой можно было бы укрыться, если не выдержит наружная (Курц., IV, 3, 13). Однако беда, как пишет Курций, надвигалась на осажденных с двух сторон: дамба приближалась к городу, а вражеский флот окружил Тир с моря (IV, 3, 14).
Грозная опасность сделала защитников Тира изобретательными: на своих легких триерах они незаметно подходили к македонским судам и перерезали якорные канаты. Македоняне были вынуждены выставить против них тридцативесельные корабли, но тирийские водолазы продолжали перерезать канаты, пока противник не догадался заменить их на цепи, против которых ныряльщики были бессильны (Арр., II, 21, 6-7).
Пока македоняне вели борьбу с "охотниками за якорями", осажденные побросали с городских стен в море множество больших камней, чтобы сделать невозможным подход македонских судов вплотную к Тиру. При помощи веревочных петель македоняне стали поднимать камни и сбрасывать их в открытое море. Только после того как подступы к Тиру были освобождены от камней, македонский флот подошел к городской стене.
Изобретательность тирийцев не знала границ: они сбрасывали на веревках железные крюки и багры, которые, цепляясь за панцири и щиты, стаскивали солдат с осадных башен. Кроме того, они бросали на головы осаждавших кипящие нечистоты и раскаленный песок, проникавший под панцири и причинявший невероятные страдания, осыпали их градом стрел, дротиков, камней и горящих головней (Диод., XVII, 44; Курц., IV, 3, 25). Осада Тира настолько затянулась, что становилась помехой для осуществления дальнейших планов Александра, торопящегося овладеть Египтом до того, как Дарий оправится от поражения и соберет новое войско. Македонский царь намеревался было оставить Тир и идти в Египет, но передумал, сочтя позором для себя дать победу тирийцам. Из его "друзей" только Аминта приветствовал прекращение военных действий у Тира (Диод., XVII, 46, 7).
Осажденные с прежним упорством отражали атаки врага, все еще надеясь на помощь своей колонии Карфагена. Македонские катапульты обрушивали на стены Тира огромные камни, а метательные механизмы, установленные на осадных башнях, осыпали тирийцев стрелами и камнями, нанося им страшные раны. Но и против этого тирийцы нашли спасение, установив по краям стен вращавшиеся колеса, которые ломали летящие вражеские стрелы или отбрасывали их в сторону. Под удары камней, пущенных из камнеметов, они подставляли кожаные мешки, набитые водорослями (Диод., XVII, 45, 3-4).
И все же положение осажденных ухудшалось с каждым днем. Тогда защитники Тира приняли решение неожиданно атаковать противника на море, понимая, что это стало для них единственным спасением. В это время пришло известие о том, что Карфаген не сможет оказать метрополии помощь. Это еще больше укрепило осажденных в мысли самим атаковать противника с моря. Решено было предпринять вылазку из северной, Сидонской гавани, которую сторожили кипрские суда, а не из южной, запертой финикийцами, где находился сам царь.
Задолго до намеченного нападения тирийцы завесили вход в гавань полотнищами, чтобы осаждавшие не могли видеть их приготовлений. Выбрав время полуденного отдыха, когда команды кипрских кораблей разбрелись кто куда, а многие матросы ушли на материк за пресной водой и провиантом, тирийцы выступили на трех пентерах, трех тетрерах и семи триерах. Экипажи были составлены из самых опытных гребцов и воинов, испытанных во многих сражениях (Арр., II, 21, 8-9).
При первой же атаке тирийцы потопили пентеру Пнитагора и еще две триеры. Другие корабли/да которых почти не было команд, они сильно повредили и пригнали к берегу (Арр., II, 22, 2). Курций сообщает, что тирийцы напали на 30 кораблей, из которых 2 потопили, а на остальные навели страх (IV, 4, 6).
А в это время, вопреки обыкновению, Александр недолго задержался в своей палатке на берегу и возвратился к кораблям, стоявшим у южной, Египетской гавани. Отсюда-то он и увидел, как тирийский флот напал на кипрские корабли. Не теряя времени, Александр приказал сторожить запертые в гавани суда осажденных, а сам, "взяв свои пентеры и самое большее 5 триер, на которые уже спешно сел экипаж, поплыл вокруг города на вышедших из гавани тирийцев" (Арр., II, 22, 3).
Первой к месту сражения подошла быстроходная македонская пентера. С двух сторон ее атаковали две тирийские триеры. Одну из них она пропорола носом, а на другую наскочила триера македонян с такой силой, что кормчий свалился в море (Курц., IV, 4, 7-8).
Осажденные со стен наблюдали за морским боем. Увидев вражеские корабли во главе с царем, они стали подавать своим знаки к отступлению. Но на тирийских судах появление Александра заметили слишком поздно, и, как ни налегали гребцы на весла, многим кораблям пришлось вступить в бой и погибнуть; лишь нескольким судам удалось укрыться в гавани, куда Александр не смог проникнуть из-за града стрел, пущенных с городских стен (Курц., IV, 4, 9).
Флоту тирийцев был нанесен непоправимый ущерб: большинство кораблей затонуло, а остальные получили повреждения. Людей погибло мало. Уцелевшие вплавь добрались до гавани (Арр., II, 22, 5).
Дав солдатам двухдневный отдых, Александр возобновил штурм города. Осадные машины с дамбы таранили городские стены, в то время как катапульты, установленные на кораблях, пытались сделать пробоины со стороны Сидонской гавани. Но все усилия македонян оставались тщетными: стены Тира были очень крепки.
Наконец тараны расшатали стену в южной части города, и часть ее рухнула. Македоняне попытались проникнуть в пролом, но были отброшены тирийцами (Арр., II, 22, 7).
Однако уже через три дня, дождавшись безветренной погоды, Александр подвел к городу корабли, и установленные на них осадные машины пробили в стене брешь. Другие корабли подвезли мостки, по которым солдаты должны были ворваться в Тир. По сообщению Арриана, первыми взошли на стену щитоносцы и первым пал их вождь Адмет, пронзенный копьем. Александр совместно с "друзьями" овладел стеной и оттуда направился прямо к царскому дворцу, откуда удобнее было проникнуть в город (Арр., II, 23, 5-6). В изображении Диодора, Александр первый с мостков, перекинутых с осадной башни, бросился на врагов и нанес им в рукопашной схватке много потерь. Он действовал так бесстрашно, что заставил тирийцев присмиреть (Диод., XVII, 46, 3), а ворвавшиеся за ним через пролом македоняне довершили их разгром.
Успехи сухопутной армии послужили сигналом для активных действий флота. Финикийские суда атаковали тирийские корабли в Египетской гавани и в открытом море, нанеся им серьезные повреждения. Киприоты проникли в Сидонскую гавань и овладели северной частью города.
Но тирийцы, укрепившиеся на площади Агенора (за Сидонской гаванью), не думали просить пощады. Александр двинул на них щитоносцев, которые многих перебили, а оставшихся в живых обратили в бегство (Арр., II, 24, 2). Затем в город вошел полк Кена, и началась "страшная бойня" (Арр., II, 24, 3).
Македоняне не щадили никого, получив от царя приказ перебить всех вражеских воинов и поджечь все постройки (Курц., IV, 4, 13).
Мужское население Тира поднялось на борьбу - с крыш домов на голову "свирепствующему победителю" бросали камни и все, что попадалось под руку (Курц., IV, 4, 14).
Арриан сообщает о гибели 8 тыс. защитников Тира и о том, что 30 тыс. тирийцев и чужеземцев были проданы в рабство. Потери македонян составили около 400 человек (Арр., II, 24, 4-5).
Авторы критического направления приводят больше подробностей жестокой расправы македонского царя с жителями Тира. Диодор пишет, что в сражении пало более 7 тыс. человек. Александр обратил в рабство женщин и детей, а всех юношей (было их не менее 2 тыс.) велел повесить; пленных оказалось более 13 тыс. (XVII, 46, 4). Но все же расправа македонян с тирийцами не получает в освещении Диодора негативной оценки.
Сицилийский историк бросает упрек самим тирийцам, которые "обнаружили больше храбрости, чем благоразумия..." (XVII, 46, 5).
В сообщении Курция о расправе с тирийцами сквозит больше осуждения македонскому царю: были казнены 6 тыс., а 2 тыс. человек были пригвождены к крестам на большом расстоянии вдоль берега моря. Курций пишет, что сидонцы, находившиеся в отрядах македонян, "обманным путем" укрыли на кораблях 15 тыс. тирийцев и переправили их в свой родной город (IV, 4, 15).
Интересно замечание Арриана о том, что Александр помиловал тех, кто укрылся в храме Геракла, т.е. тирийского царя Аземилка, правителей города и карфагенских послов (II, 24, 5). Получается так, что, оказав упорное сопротивление завоевателю, наказание в Тире понесли рядовые воины и гражданское население, а не представители знати, милостиво прощенные македонским царем. Видимо, Александр, несмотря ни на что, не хотел портить отношений с правящей финикийской верхушкой. Ведь если бы царь проявлял равную жестокость ко всем побежденным без различия их имущественного положения, не осталось бы тех сил, на поддержку которых Александр мог бы надеяться. А это имело первостепенное значение для всей восточной политики Александра, стремившегося сплотить вокруг себя наиболее зажиточные слои местного населения - будущую опору новой власти в создаваемой им всемирной восточной державе.
Так в месяце гекатомбеоне (конец июня-июль) закончилась семимесячная осада Тира, завершившая завоевание последнего оплота персов на финикийском побережье.
Семимесячная осада Тира - одна из интереснейших страниц древней истории. Античная историография довольно подробно осветила все перипетии ожесточенной борьбы тирийцев и македонян, в равной мере упорных и изобретательных. Источники вскользь отмечают, что у Александра были минуты крайнего отчаяния, когда он был почти готов прекратить осаду и устремиться дальше - к Египту. Если бы не стратегическое положение этого важного финикийского порта, являвшегося последним оплотом персов, Александр вполне мог оставить у его стен небольшой отряд для продолжения осады, а сам уйти в Египет. Но Тир как центр притяжения всех враждебных Македонии элементов в Передней Азии, в Греции и на островах играл непосредственную роль во всех выступлениях антимакедонских сил. Поэтому овладение им было столь важно для увеличения престижа войска Александра и для успокоения недругов, все еще надеявшихся на поражение македонян на Востоке.
Понимая, что от овладения Тиром зависит дальнейший ход кампании, Александр упрямо не оставлял в покое мятежный город, борьба за который принесла больше потерь, чем сражения у Граника, и Исса.
Независимо от отношения к описываемым событиям античные историки, очевидно в угоду славе Александра, преуменьшают потери греков и македонян и, напротив, завышают потери персов. Сообщая о "легкой победе" Александра при Гранине и Иссе, источники указывают, что потери македонян составили соответственно 115 и 120 человек. При осаде Галикарнаса Александр потерял 40 солдат, а при штурме Тира - 400 человек. Вероятно, последняя цифра также занижена, ибо накануне последних атак города Клеандр привел из Пелопоннеса четырехтысячное наемное пополнение, а спустя некоторое время, после взятия Газы, царь вновь отослал Аминту в Македонию для набора солдат (Курц., IV, 6, 31; Диод., XVII, 49, 1).
К сожалению, античные авторы ничего не пишут о статусе завоеванного Тира. Но если принять во внимание единообразие системы управления, вводившейся Александром в завоеванных областях, можно почти с полной уверенностью сказать, что Тир утратил свое привилегированное положение и уподобился прочим приморским городам, вошедшим в состав македонского царства. На этот счет имеются не совсем ясные свидетельства антиалександровской традиции. Курций пишет, что царь приказал Филоте "начальствовать в области вокруг Тира" (IV, 5, 9). Диодор ничего не сообщает о Филоте, но указывает, что Александр "поставил в Тире царем Абдалонима..." (XVII, 46, 6). Понятно, что Филота, будучи командиром конницы этеров, мог осуществлять в Тире военную власть, а сидонский правитель Абдалоним, преданный Александру, - гражданское руководство; неясным остается только вопрос о финансовом управлении.
Нумизматические находки середины прошлого века на территории Ливана дали обильный материал по периоду первых преемников Александра (около 310 г. до н.э.), когда еще не был завершен официальный распад его державы на отдельные эллинистические царства. Монеты Арада и Сидона все еще выпускались от имени Александра, хотя к тому времени финикийские города получили, очевидно от Селевкидов, право самоуправления и чеканки монеты. Среди этих находок, может быть случайно, совсем не найдено тирийских монет. На основании этого и исходя из античной литературной традиции, И. Дройзен высказал мнение, что те города, которые добровольно перешли на сторону Александра (Арад, Аки, Библ, Сидон), сохранили автономное управление и право чеканить монету. Тир, по-видимому, не имел такого права (потому что долго сопротивлялся), поэтому в монетных кладах не обнаружены его номиналы[39].
Но, насколько нам известно, система управления городов Малой Азии, Финикии, Сирии, введенная Александром, не делала исключения ни для кого.
Независимо от характера перехода городов в его руки (добровольного или насильственного) все они управлялись по единой схеме: наместник - начальник гарнизона - сборщик податей, с обязательной зависимостью от центральной власти. Поэтому "свобода" от персидского владычества, провозглашенная Александром на Востоке, не везде имела равный отклик. Милет, Галикарнас, Тир, достаточно самостоятельные при персидской власти, не желали терять свои привилегии и оказали упорное сопротивление македонянам.
Следовательно, не правы И. Дройзен и его последователи, которые в буквальном смысле понимали свидетельства античной историографии о предоставлении свободы и автономии городам Малой Азии. На самом деле права последних оказались более ущемленными, чем у "независимых" эллинских полисов в системе Коринфского союза под эгидой Македонии.
После Тира Александр, неукоснительно следуя намеченному плану, направился в сторону Египта через Палестину. Филистимские города перешли на его сторону, только Газа, управлявшаяся персом Батом (или Бетисом), оказала упорное сопротивление. Бат, зная о намерениях Александра, заранее запасся продовольствием и завербовал арабов-наемников.
Газа, расположенная на высоком валу и обнесенная мощной стеной, была последним городом на пути из Финикии в Египет. Дальше лежала пустыня. Македонские военные инженеры заявили Александру, что взять город приступом будет нельзя, так как вал высок и подтащить тараны туда невозможно. Тогда царь приказал с южной, наиболее доступной стороны Газы насыпать еще один вал, равный по высоте естественному, и подкатить туда стенобитные машины (Арр., И, 26, 3). Затем он велел начать тайный подкоп под стену. Пока насыпали вал, прибыли транспортные суда с "техникой".
Накануне штурма Александр принес жертву богам, прося их о помощи. Во время этой церемонии какая-то хищная птица, пролетая над алтарем, уронила на голову царя камень (или комочек земли). Атак как "сам Александр не был совсем свободен от суеверия", он попросил Аристандра растолковать это знамение. И прорицатель ответил, что город будет взят, но есть опасность, что царь получит рану (Арр., II, 26, 4; Курц., IV, 6,12). Пророчества было достаточно, чтобы Александр отменил штурм. Осажденные, воспрянув духом, предприняли вылазку. Когда ушей царя достиг шум завязавшейся схватки, он, забыв о предостережении Аристандра, во главе щитоносцев кинулся на помощь туда, где особенно теснили македонян (Арр., II, 27, 1). Появление царя в самом опасном месте боя спасло македонян от позорного бегства, но вражеская стрела, пробив панцирь, ранила Александра в плечо; он не обратил на это никакого внимания, но спустя некоторое время потерял сознание, и воины принесли его в лагерь. Бат решил, что царь убит и что победа за ним (Курц., IV, 6, 20).
Как только Газу опоясали валом шириной в 2 стадии и высотой в 250 футов, македоняне подвели осадные машины и сделали несколько подкопов. Стена рухнула. Осажденные трижды отбивали атаки противника, и только во время четвертого приступа македоняне сумели ворваться в город. В этом последнем штурме Александр повредил ногу.
Защитники Газы отчаянно сопротивлялись и все погибли (Арр., II, 27, 7). Курций сообщает, что персов и арабов при защите Газы пало около 10 тыс., но и для македонян победа не была бескровной. А когда раненый Бат попал в руки Александра, царь, "впав в ярость", приказал привязать его за ноги к колеснице и протащить вокруг города (IV, 6, 29).
Всех женщин и детей по приказу царя обратили в рабство, а обезлюдевший город заселили окрестными жителями и превратили в македонскую крепость (Арр., II, 27, 7). Страбон сообщает, что после разрушения Александром Газа пришла в запустение (XVI, 759). По свидетельству Диодора, осада Газы задержала на два месяца вступление македонян в Египет (XVII, 46).
Источники ничего не пишут о богатствах, захваченных Александром в Тире и Газе. Но если принять во внимание, что эти города находились на пересечении морских (Тир) и караванных (Газа) путей, то вполне допустимо предположение, что богатства их были огромны.
В древности наряду с благородными металлами высоко ценились благовония (ладан, мирра, смирна), добываемые в Аравии и продаваемые арабскими купцами по высокой цене в Египте, Греции, Малой Азии, Вавилоне. Поскольку благовония требовались в большом количестве для отправления религиозных культов (как греческих, так и "варварских"), то торговля ими составляла одну из доходных статей аравийского экспорта. Запасы благовоний, подобно золоту и серебру, считались сокровищами и накапливались в казнохранилищах владык или богатых храмов. Известно, что храм Бела в Вавилоне потреблял благовоний на 1 тыс. талантов в год (Герод., 1,183).
Плутарх пишет, что, овладев Газой, македонский царь "отправил много добычи" в Македонию и, кроме того, послал своему воспитателю Леониду на 500 талантов ладана и на 100 талантов смирны, вспомнив, как однажды в детстве учитель упрекнул его в расточительности, когда Александр бросил пригоршню благовоний в огонь. Отсылая подарок Леониду, царь написал ему шутливо: "Мы послали тебе ладану и смирны в изобилии: перестань скаредничать с богами" (Плут., Алекс, 25).
С падением Газы было устранено последнее препятствие на пути в Египет. Македонский царь был вправе ожидать там дружественного приема, ибо только за 10 лет до прихода греков и македонян на Восток Египет вновь подпал под власть Артаксеркса. Безусловно, свою роль сыграла здесь македонская пропаганда, представлявшая Александра как освободителя покоренных Персией народов.
Итак, за первые полтора года восточной кампании Александр, сам того не ожидая, сделал внушительные территориальные приобретения: Малая Азия, Финикия, Сирия со всеми своими богатствами лежали у его ног. Начиная поход на Восток и лелея в душе скромную мечту о захвате Малой Азии, македонский царь даже не мог помышлять о подобном.
Битва при Гранике подтвердила реальность притязаний македонян на Малую Азию, а Исс явился тем рубежом, начиная с которого планы македонского царя претерпели значительные изменения. Отныне царь стал стремиться к завоеванию всей персидской державы, о чем свидетельствуют его ответы персидскому царю из Марафа и Тира.
Оба крупных сражения были выиграны с минимальными потерями и довольно легко. Вообще овладение Малой Азией прошло быстро и гладко, а первые серьезные трудности войско Александра встретило при осаде Тира, упорно сопротивлявшегося долгих семь месяцев.
Все это убедило Александра в возможности завоевания персидской державы. Намереваясь стать наследником Ахеменидов, Александр стремился к прочному завоеванию, а потому не проявлял торопливости или необдуманности при выработке решений. Он четко сформулировал свою ближайшую задачу - овладеть Египтом, а затем уже землями до Евфрата и всем персидским царством.
[1] А. Керамопулос в предисловии к книге X. Налчаса (Χ. Α. Νάλτοας. Φίλπποσ. Β ό Μακεδών, ό Ενωτης τών Έλληνων.. С. ι, ια) считает, что «перенаселение» Эллады толкало греков к походу на Восток (см. также: Arn. Toynbee. The History of a Civilization. Hellenism. L., 1959. C. 125).
[2] M. A. Дандамаев. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963. С. 112.
[3] Ι. Παπασταύρου. Ίστορία της Άρχαιας Έλλαδας. С. 151–153. 156; Б. А. Тураев. История Древнего Востока. Т II. Л., 1963. С. 119.
[4] Ι. Παπασταύρου. Ίστορία της Άρχαιας Έλλαδας. С. 162) полагает, что Дарий предпринял поход против азиатских скифов.
[5] Следует отметить, что персидская держава никогда, несмотря на долгое существование, не создала социально-экономического единства. См.: М. Rostovtzeff. The Socia and Economic History of the Hellenistic World. Vol. 1. Ox., 1941. C. 77, Б. А. Тураев. История Древнего Востока. Т. 2. С. 201; М. А. Дандамаев. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963. С. 232–233.
[6] Г. Кордатос считает, что тенденция персидских царей накапливать богатет на тормозила развитие товарно-денежных отношении (Γ. Κορδατος. Ίστορια της Άρχαιας Έλλαδας. Т. 3. С. 182 и сл.).
[7] Получив от вавилонских жрецов титул царя «четырех стран света», Александр тем самым сделал первую заявку на мировое господство, а также подчеркнул особую роль Вавилона в создаваемой универсальной державе. См.: Б. А. Тураев. История Древнего Востока. Т. 2. С. 204; СИ. Ковалев. Александр Македонский. С. 64; Д. Туслянос, И. Мирокова. Держава Александра Македонского... С. 29.
[8] Источники апологетического направления (Арриан, Плутарх) недостаточно освещают деятельность родосца Мемнона, плат*, которого предусматривал включение в антимакедонскую борьбу Эллады и греческих островов Эгейского моря, т.е. подрыв македонской мощи с тыла. А. С Шофман. Восточная политика Александра Македонского. С. 43.
[9] А. И. Доватур замечает, что «о свободе греческих полисов говорили вполне серьезно» (А. И. Доватур. Политика и политии Аристотеля. М. – Л., 1965. С. 15); П. Клоше предполагает, что эти привилегии были ограниченными (P. Cloche. Alexandre le Grand. P., 1961. С. 17).
[10] Γ. Κορδατος. Ίστορια της Άρχαιας Έλλαδας. Т. 3. С 194 и сл.
[11] И. Дройзен. История эллинизма. Т. 1. С. 113, 131; V. Colokotronis. La Macedoine et lHellenisme. P. 1919. С 50 и сл.
[12] Э. Д. Фролов. Коринфский конгресс 338/7 г. до н.э. С. 56; В. Г. Борухович. Коринфский конгресс 338 г. до н.э. и его решения. С. 199–211.
[13] А. Б. Ранович. Эллинизм и его историческая роль. С. 30; В. Тарн. Эллинистическая цивилизация. С. 76; Е. Bikerman. La cite grecque dans les monarchies hellenistiques. – «Rev. Philob. 1939, ser. 13. С 335.
[14] Как сообщает Арриан, Парменион «надеялся, что эллины вообще сильны на море» (I, 18, 6). К. К. Зельин подмечает у Арриана (I, 13, 3–7; 1, 18, 6–9) «определенную антипарменионовскую тенденцию», согласно которой Александр всегда был прав (К. К. Зельин. К вопросу о социальной основе борьбы в македонской армии в 330–328 гг. до н.э. С. 257–258).
[15] С мнением античных авторов согласен Ю. Керст, считающий, что роспуск флота был важнейшим мероприятием Александра, стремившегося к превосходству на суше и к независимости от эллинского союза (J. Kaerst. Geschichte des hellenistischen Zeitalters. Bd I. Lpz., 1901. С 264–266). Но последующие за роспуском флота события показали ошибочность этого утверждения. В. Уилер полагает, что это было ошибкой Александра (В. Wheler. Alexander the Great. L., 1900. С. 3). СИ. Ковалев, возражая сторонникам этой точки зрения, пишет, что царь не совершил никакой ошибки с роспуском флота, так как пользы от него было мало, а содержание обременительно (СИ. Ковалев. Александр Македонский. С. 36). Эта точка зрения также близка к мнению античной историографии.
[16] Подробности осады Галикарнаса, приводимые одним Диодором, показывают, что борьба велась на равных между греками-наемниками под началом афинского стратега Эфиальта, при общем руководстве Мемнона, и войском Александра. Этим, очевидно, объясняется та жестокость, с которой македонский царь расправился с жителями Галикарнаса, сровняв город с землей (Арр., 1, 23, 6; Диод., XVII, 27, 6). Как верно указывает С. А. Жебелев, овладение Милетом и Галикарнасом явилось важной вехой в истории восточных походов (С. А. Жебелев. Милет и Ольвия. – «Северное Причерноморье». М., 1953. С. 40).
[17] Со времени И. Дройзена бытует мнение, что отпуск части солдат на родину был вызван только соображениями личного плана – дать возможность молодоженам провести зиму в кругу семьи (П. Дройзен. История эллинизма. Т. 1. С. 122).
[18] «Свобода» от персидской зависимости, пропагандируемая Александром на Востоке, мало интересовала горные племена Малой Азии, для которых македоняне были точно такими же поработителями, как и персы. Поэтому борьба с ними велась упорно и ожесточенно. См.: J. Kaerst. Geschichte des hellenistischen Zeitalters. Bd I. C. 268.
[19] Об организованной оппозиции в войске Александра следует говорить лишь во время пребывания македонян в Восточных сатрапиях, когда для окружающих отчетливо проявилось намерение царя создать великую восточную державу. На первом этапе похода еще преждевременно указывать на существование оппозиции, так как несогласие Пармениона с планами царя касалось лишь военных операций, а не широких планов завоевания Востока. Подробнее об этом см.: А. С. Шофман. История античной Македонии. Ч. 2. С. 131–132; он же. Восточная политика Александра Македонского. С. 334 и сл.; Д. Туслянос, И. Мирокова. Держава Александра Македонского... С. 41 и сл.
[20] М. М. Дьяконов. Очерк истории Древнего Ирана. С. 92.
[21] Французский историк Ж. – Р. Паланк прямо указывает, что, разрубив «гордиев узел», Александр подтвердил свою власть над Азией (J. – R. Palanque. Les imperialismes antiques. P., 1960. С. 63). Позиция Л. Омо близка к этой точке зрения. Он говорит о широких планах завоевания Востока, но не указывает на их постепенность (L. Homo. Alexandre le Grand. С. 127–128).
[22] K. C. Мусиенко высказала мнение, что легенда о гордиевом узле была создана в период посещения Александром Гордия или около этого времени и указывала на желание царя владеть миром (К. С. Мусиенко. Оппозиция в армии Александра Македонского. Канд. дисс. Л., 1966. С. 60).
[23] Если и раньше Александр не очень считался с мнением Союзного совета, то теперь, при растущей угрозе войны у берегов Эллады, царь, отбросив всякую щепетильность, потребовал от союзников прислать корабли для охраны Геллеспонта (Курц., Ill, 1. 20). Задержка македонянами афинских торговых судов осложнила взаимоотношения Афин с Македонией, хотя Фокион и советовал уступить требованию Александра (Плут., Фокион, 21).
[24] Так с некоторыми оговорками понимает СИ. Ковалев суть усилий Александра Македонского в Малой Азии (СИ. Ковалев. Александр Македонский. С. 34).
[25] И. Дройзен. История эллинизма. Т. 1. С. 131. Э. Д. Фролов обоснованно приходит к выводу о том, что в решениях Коринфского конгресса «отчетливо проступает преобладание македонских интересов» (Э. Д. Фролов. Коринфский конгресс 338/7 г. до н.э. С.62).
[26] К идее создания единого народа «эллино-персов» следует подходить с большой осторожностью и не принимать на веру указания античных историков о «единомыслии» греков и персов. Утопичность этого лозунга не подлежит сомнению, хотя, видимо, Александр пытался осуществить его на практике путем создания на Востоке смешанных поселений, где эллины и «варвары» имели бы равные привилегии за счет ущемления полисных прав греков. К каким последствиям это привело, можно видеть на примере восстания греческих колонистов в Бактрии и Согдиане (см.: Г. А. Кошеленко. Восстание греков в Согдиане и Бактрии 323 г. до н.э. и некоторые вопросы общественно-политической мысли в Греции IV в. до н.э. ВДИ. 1972, № 1. С. 59).
Более реально предположение, что македонский царь представлял себе это «единение» Востока и Запада в плане сближения правящей греко-македонской верхушки и местной знати. Все свидетельства античной историографии на данную тему иллюстрируют именно эту сторону взаимоотношений (см. рец. Г. А. Кошеленко на книгу: М. Wheeler. Flames over Persepolis. – Turning-point of History. N. Y., 1968. – ВДИ. 1972, № 3). Вряд ли прав и американский исследователь Ч. Робинсон, полагающий, что Александр стремился к созданию великого братства народов Запада и Востока (Ch. A Robinson. Alexander the Great. The Meeting of East and West in World Government and Brotherhood. N. Y, 1949). См. также: H. M. Mauriac. Alexander the Great and the Politics of «Homonoia». JHI, 10, 1949. C. 104–114.
[27] Единственное, чего добился Александр после «замирения» Греции, – это изгнания афинского стратега Харидема, который как активный участник антимакедонской борьбы покинул Афины и перебрался к наемникам Дария, оказав этим услугу персидской политике (Диод., XVII, 30, 1–4).
[28] В источниках неоднократно упоминается, что Александр использовал ночное время для передвижения войск или для внезапного нападения. Этот прием имел неизменный успех, ибо в древности ночью обычно не воевали. Новизна и необычность ночных атак, как правило, деморализовали противника (см.: Κ. Παπαρρηγόπουλος, Ίστορία τού Έλληνικου Έθνους., Т. 2. Άθηναι. Т. 2. 1955. С. 71–73).
[29] Рассуждения Аристотеля о природном свойстве греков быть свободными, а «варваров» – рабами (Политика, I, 1,5, 1252в) А. И. Доватур называет апологией рабовладения (А. И. Доватур. Политика и политии Аристотеля. С. 23). См. иную точку зрения: Ph. Merlan. Isocrates, Aristotle and Alexander the Great. – Historia, 3, 1954. C. 60–81.
[30] Слабость персидского войска крылась уже в самой системе набора солдат через сатрапов, в отсутствии единой системы обучения и вооружения. Командные посты в войске традиционно занимали персы и мидяне; основная масса солдат набиралась из народов, подвластных Персии, была слабо обучена и не стремилась к защите персидских интересов (Геродот, VII, 60–991 (Γ. Κορδατος. Ίστορια της Άρχαιας Έλλαδας. Т. 3. С. 182 и сл.).
[31] Совершенно необоснованно мнение В. Тарна, что Александр не намеревался стать владыкой мира, а хотел лишь завоевать всю державу Ахеменидов (W. Tarn. Alexander the Great. Vol. I. C. 120–122).
[32] K. C. Мусиенко. Оппозиция в армии Александра Македонского. С. 51.
[33] СИ. Ковалев. Александр Македонский. С. 45.
[34] Постепенное изменение планов македонского царя на Востоке признают такие видные советские историки античности, как А. Б. Ранович («Эллинизм и его историческая роль») и А. С. Шофман («Идея мирового господства в завоевательных планах Александра Македонского»). См. также: Д. Туслянос, И. Мирокова. Держава Александра Македонского... С. 3 и сл.
[35] Ε. Μικρογιαννάκης. Αί μεταξύ Άλεξανδρου και Δαρείου διπλωματικαί έπαφαί. Άθηναιi, 1969. С. 119.
[36] СИ. Ковалев. Александр Македонский. С. 50.
[37] Γ. Κορδατος. Ίστορια της Άρχαιας Έλλαδας. Т. 3. С. 201 и сл.
[38] К. К. Зельин. К вопросу о социальной основе борьбы в македонской армии в 330–328 гг. до н.э. (заговор Филоты). С. 260–265.
[39] И. Дройзен. История эллинизма. Т. 1. С. 166; A R. Bellinger. An Alexander Hoard from Byblos. BAS, 10, 1950–51. C. 37–49.