Глава Седьмая. Греки и македоняне

Общепринятый взгляд, пришедший из древности, что Евмен в конце концов проиграл борьбу, по крайней мере, на некоторую часть наследия Александра в основном из–за своей «греческости», тогда как довольно умеренно в работах новейших историков этот фактор рассматривается как значимый в конечном поражении и смерти Евмена. Сегодня нигде не повторяется заявление Огюста Везина (August Vezin), что этническая принадлежность была полностью ответственна за крушение Евмена[1], но взгляд Питера Грина более типичен для измененного представления. «Евмен как грек должен был связать свою судьбу с царями, поскольку в отличие от благородного македонского барона не мог, разве что из соперничества с Александром, узурпировать трон самому… Он был уничтожен… укоренившейся жадностью и ксенофобией македонских войск»[2]. Чтобы определить обоснованность последней части утверждения, нужно ответить на множество фундаментальных вопросов. Первое, что нужно решить — что составляло «македонянина» как противоположность «греку»? Этот вопрос вращается вокруг «этничности» македонян. В то время как предлагались аргументы относительно расы, культуры, языка и так далее, в конце концов основа этнической принадлежности — восприятие[3], которое, как правило, тесно связано с историческими обстоятельствами[4]. Как македоняне видели себя, и с другой стороны, как они воспринимались соседними «греками» или «эллинами» в разное время в их соответствующих историй?[5] Этот вопрос получился трудным, потому что греческая этничность развивалась без выгоды политического единства. Действительно, политическое объединение в одно национальное государство никогда не было целью греков[6]. В то время как в определенных контекстах греческая этничность была признана, политически греки, как правило, были организованы в города–государства, которым в первую очередь и должны были быть преданы. Даже при том, что определенные греческие государства были поглощены силою другими полисами[7] и было создано множество федераций, в которых было как местное гражданство, так и федеральное[8], объединение, при котором города–государства с готовностью жертвовали своею полной независимостью ради общего государства, было редкостью[9]. Проблема еще больше усложняется принятием этничности, которая превышала полис, но была меньше чем «грек». В этой категории были те, кто признавал себя ионийцами, или дорийцами; евбейцами, беотийцами, аркадянами и т. д.
В то время как большинство современных антропологов рассматривает этничность как продукт социального самоопределения, а не каких–либо определенных генетических качеств или культурного наследия, древние греки определяли этническую принадлежность происхождением и культурой. Геродот (8.144.2; ср. 7.9b.2) говорит о кровном родстве всех греков, родстве языка, религиозных учреждений и практик, и образа жизни[10]. Несмотря на этот список Геродот поясняет, что греческая этничность была более сложной и менее детерминированной, чем подразумевается в этом отрывке. Он полагал, что на одном языке могли говорить люди разной этнической принадлежности (Hdts. 1.171.6).[11] Далее он признает, что этничность может меняться со временем. По одной из традиций афиняне первоначально были пеласгами, воображаемыми автохтонными жителями полуострова, но посредством принятия греческого языка и культуры стали «эллинами» (Hdts. 1.57.3; ср. Hdts. 7.161.3).[12] Аркадяне, как полагали, также были потомками пеласгов[13], и, аналогично, ассимилировались в эллинский мир[14]. Согласно мифу Пеласг был аркадянином (Paus. 8.4.1; ср. Paus. 10.9.1), или автохтоном, или сыном Зевса и Ниобы (Apollod. 2.1.1).[15] Как и в случае афинян, Геродот происхождение ионийской ветви эллинского «genos» (1.143.2) объясняет отделением от пеласгов (1.56.2). Это представление о росте эллинской этничности посредством ассимиляции хорошо согласуется с общим принципом, позже изложенным Исократом, который сказал, что «название эллинов скорее применимо к тем, кто разделяет нашу культуру, чем к тем, кто разделяет общую кровь» (4.50). В самом деле Геродот видит расширение греческой нации как результат прямого поглощения других народов. «Но племя эллинов, это мне представляется очевидным, с самого начала всегда имело один и тот же язык; однако, когда оно отделилось от пеласгов, немногочисленное в начале, оно включило множество народов (πλῆθος τῶν ἐθνέων), главном образом потому, что пеласги и многие другие инородные племена (ἄλλοι ἐθνέων βαρβάρων) объединились с ними»[16]. Этому аналогична точка зрения Фукидида (1.3.1-3): «… до времени Эллена, сына Девкалиона, не существовало такого названия, но страна носила названия разных племен, в частности пеласгов. Только когда Эллен и его сыновья утвердились во Фтиотиде и были приглашены как союзники в другие города, один за другим они постепенно принимали имя эллинов; хотя прошло много времени, прежде чем это имя все приняли на себя»[17]. Те, кто были греками, могли также потерять этот статус, как, несомненно, случилось с гелонцами, о которых Геродот (4.108.2)[18] сообщает, что они по происхождению были греки, все еще практикующие некоторые аспекты греческой культуры и говорящие на смешанном греческом и скифском языке, но которых он связывает с племенами народа, пограничного скифам (4.102.2, 119.1, 136.1).[19] Подчеркивая важность культуры, эти конкретные греки, однако, стремились создать генеалогические мифы, соединяющие разные народы воедино[20]. Отсюда, даже при том, что Геродот говорил об ассимиляции, от также подчеркивал происхождение.
Более узкий генетический взгляд на этничность также присутствовал. У Платона (Menex. 245d) Аспазия называет только афинян чистыми греками без капли «варварской» крови. Другие греки, по–видимому, произошедшие от дорийцев, которые согласно традиции первоначально жили на севере Греции (Paus. 5.1.2; Str. 9.4.10), или те, которые связывались с легендарными героями Пелопсом, Кадмом и Эгиптом[21], она называет «по природе варварами и только по названию греками». Эта бесспорно любопытная работа может быть, а может не быть, не представляет взгляды Платона[22], но по некоторому рассуждению, она должна отражать взгляды многочисленной группы афинян[23]. В целом греки делили мир между эллинами и варварами[24]. Отрывок Платона ясно указывает на предполагаемое смешанное происхождение других «греков». В мифах Пелопс и Кадм прибыли в Грецию из Азии, Эгипт из Египта через Азию[25]. Взгляд на азиатов как на варваров был общепринят в греческой традиции. Хотя в целом игнорируя культурные и языковые трудности среди различных войск по обе стороны участников Троянской войны, Гомер (Il 2.867) упоминает карийцев как говорящих по–варварски (βαρβαρόφωνος). Эта точка зрения на азиатов была усилена событиями персидского вторжения. То что рассматривалось до войны как различие, теперь часто определяется как «естественная и наследственная ненависть» (Isoc. 4.184).[26] Платон говорит о поражении персов как критическом событии в греческой истории. «Если бы персы завоевали Грецию, практически все греческие народы (gené) были бы перемешаны к настоящему времени, и варвары смешались бы с греками, и греки с варварами, также как народы Персидской империи сегодня или рассеяны за границей или перемешаны и живут в тяжком положении» (Leg. 693A). И Хорнбловер и Холл подчеркивают важность персидской войны в определении греческой этничности[27]. Хорнбловер в частности заявляет, что «Персидская война дала грекам их идентичность»[28]. Это безусловно слишком сильное утверждение. Греческие генеалогические мифы были записаны в VI в. до н. э.[29] Понятие об отличии греческой этничности было частично установлено и даже формально детерминировано, возможно, еще в VIII в. до н. э.[30] Крупные религиозные праздники, регулярно проходящие в Истме, Дельфах, Немее и Олимпии, были открыты только для тех, кто мог продемонстрировать свою греческую этническую принадлежность к сатисфакции лиц, уполномоченных празднествами делать такие определения[31]. Дух панэллинства ясно отражен в одах Пиндара[32]. Олимпийские игры преодолели пределы местного Пелопоннесского празднества задолго до Персидской войны[33].
Даже заявление Холла, что греческая этничность сместилась с «собирательной» к «противопоставительной», что идентичность, основанная на общности культурных черт, изменилась на идентичность, основанную на культурных различиях от некой третьей стороны в результате Персидской войны, аналогичным образом слишком догматично.[34] Холл поясняет, «поскольку такое кумулятивное собирание идентичности происходило в отсутствие всякой четкой границы между греками и негреками, то неизбежно, что определение греческости едва ли могло быть столь же всеобъемлющим, чем то, которое установилось позже извне и через противопоставление»[35]. Данные свидетельствуют, что бо́льшая часть определительного процесса была достигнута задолго до V в. Разумеется, к VI в. основные критерии эллинского статуса были установлены довольно–таки единодушно[36]. В то время как точные требования для определения законности участия в играх неизвестны, по–видимому, использовались два решающих фактора. «Греками» считались потомки тех, кто послал корабли в великой Троянский поход и был упомянут в Гомеровом списке кораблей в Илиаде (2.494-759),[37] или как произошедшие от Эллина, легендарного предка эллинов (Apollod. Bibl. 1.7.2-3; Pind. Ol. 9.4).[38] Даже афинянам, которые с одной стороны видели себя первоначально пеласгами, требовалась связь с Ионом, внуком Эллина[39]. Ион согласно традиции переселился в Афины и стал их военным вождем против Элевсина[40]. Конечно, эта мифология была отражением исторической экспансии греческой этничности, как она обозначена Геродотом, и была создана позже, чтобы закрепить результат[41]. Короче, полное принятие этой мифической генеалогии представляет конец процесса ассимиляции конкретной вовлеченной группы. Но что нужно подчеркнуть, — эти связи имели не только культурное значение. Греки часто цитировали эти мифы, имея в виду законодательные и политические выгоды. Требования территорий, выдвигаемые греческими общинами, часто зависели от этих мифических отношений[42].
Эти критерии оставались относительно статичными вплоть до завоевания Востока Александром, когда определения расширились. Очевидно, что поражение персидских захватчиков имело эффект на психологию «греков». Коалиция 31 из, возможно, 700 полисов победила величайшую военную силу в Западном мире. Греческая этническая принадлежность, стала несомненно более ценной. Однако, как показывают писатели V и VI века, определение теоретически было способно к расширению, что оно и продемонстрировало после завоеваний Александра включением «греков» из Ликии (Paus. 5.8. Il),[43] Тралл, Пергама, Баргилии, Нибиды и Александрии в списки олимпийских победителей[44]. Это примечательно, насколько гибким могло быть определение принадлежности к эллинам.
Определенные этнические связи не требовали мифического обоснования. Греческие колонии притязали на греческое происхождение на основе этнической принадлежности их метрополий. Эти притязания принимались даже при том, что многие, если не большинство колоний основывались только мужчинами из метрополии, которые соответственно женились на туземных женщинах (Hdts. 1.146.2-3; Paus. 7.2.6). Даже в тех колониях, куда также мигрировали женщины (ср. Hdts. 1.164.3), некоторые мужчины вступали в брак с туземными женщинами[45]. Колонии сильно ограничивали случаи смешения мужского населения греческого и местного[46]. Часто это негреческое население получало статус ниже полноправных граждан (Hdts. 4.159.4, 161.3; 7.155.2; Str. 12.3.4).[47] Но смешанные браки и даже смешанное население, по–видимому, не меняли характер колонии или общее этническое восприятие общества как греческого поселения[48]. Колонии, несмотря на обычную политическую независимость от метрополий, поддерживали с ними тесную связь, особенно в религиозном отношении[49].
Этот взгляд на дихотомию греков, потомков Эллина и некоторых с ними ассимилированных, и народы остального мира, отражен в общем греческом делении мира на эллинов и варваров[50]. В дополнение к классификации греков как отдельной этничности, Геродот как же ассоциирует греков с европейцами и отличает и тех и других от азиатов (7.185.1; ср. 9.31.1-5).[51] Аристотель делает различия между эллинами, европейцами и азиатами, связывая эти отличия с климатом (Pol 1327b 23-28). «Нации, населяющие холодные местности и Европу, полны храбрости, но несовершенны в науках и ремесле, так что они пребывают в сравнительно свободном состоянии, но политически недостаточно организованы и неспособны управлять соседями. Народы Азии, с другой стороны, умны и умелы по характеру, но недостаточно мужественны, и поэтому они пребывают в непрерывном подчинении и рабстве. Но греческая нация разделяет оба характера, так как географически занимает среднее место, ибо она мужественна и умна; следовательно она пребывает свободной, имеет очень хорошее политическое устройство и способна к управлению всем человечеством, если достигнет конституционного единства».[52]
Учитывая эти принятые разделения, куда обычно греки относили македонян среди народов мира? Тогда как Аристотель (Pol 1324b) причисляет македонян к варварам, вполне очевидно из самых ранних эллинистических источников, что большинство «греков» воспринимали македонян как своего рода гибрид, связанный с эллинами, но отличный. Это видно по мифическому предку, представленному в Каталоге женщин, приписываемом древнему Гесиоду[53]. «Область Македония получила имя от Македона, сына Зевса и Тейи, дочери Девкалиона, она забеременела и родила от Зевса, который очаровал громом, двух сыновей, Магна и Македона, конелюбцев, которые поселились возле Пиерии и Олимпа…» Предок македонян тогда племянник Эллена, прародителя эллинов. К концу V в. до н. э. в глазах некоторых было устранено и это мифологическое различие между македонянами и греками. Гелланик делает Македона сыном Эола и, следовательно, прямым потомком Эллена (FGrH 4 F-74).[54] Македоняне также в классическую эпоху были связаны с греками–дорийцами (Hdts. 8.43.1), посредством веры, что дорийцы некоторое время оставались в этом регионе перед их вторжением в южную Грецию (Hdts. 1.56.3).[55] Несмотря на связи, установленные пост-Гесиодовыми мифами, на протяжении всего классического периода большинство «греков» признавали различия между собой и македонянами[56]. Исократ (5.107-108) хвалит македонского царя Филиппа II, говоря, что Филипп «хорошо знает, это эллины не приучены подчиняться правлению одного человека, в то время как другие народы неспособны упорядочить свою жизнь без контроля такой власти… поэтому единственный из всех эллинов он не притязал на правление над родственным народом»[57]. Совершенно ясно подразумевается, что македоняне были одним из тех народов, которые нуждаются в царе, и, следовательно, не были эллинами. Когда македонский царь Александр I захотел принять участие в Олимпийских играх, греки, которые должны были бежать с ним, заявили, что состязание предназначено для греков, а не для иноземцев. Александр доказал элленодикам, что он аргивянин по происхождению, был признан греком, участвовал в забеге на стадию и занял первое место (Hdts. 5.22).[58] По–видимому, как македонянин он не мог участвовать в играх. Аргосское происхождение македонского царского дома обычно признавалось в классический период[59].
Хотя македоняне обычно не рассматривались как эллины в V и IV веках, большинством греков также отмечались отличия между македонянами и «варварами»,[60] включая «варварские» племена, живущие на Греческом полуострове. Иллирийцы на протяжении всей древности рассматривались как варвары[61], так же как пеонийцы (Diod. 16.4.2) и большая часть фракийцев[62]. Нигде это трехстороннее различие между греками, македонянами и варварами не показано так ясно, как в Исократовом Филиппе (154): «Я считаю, что твой долг трудиться на благо эллинов, царствовать над македонянами и распространить свою власть на как можно большее число варваров».[63] Эти различия между греками и македонянами не изменились ни в царствование Филиппа и Александра, ни в периоды диадохов и эпигонов. Борза собрал древние упоминания, касающиеся этих периодов времени, самое типичное — речь у Арриана перед битвой при Иссе, в которой Александр называет свои войска македонянами, греками и варварами (Anab. 2.7.4-5; ср. Plut. Alex. 11.3; 47.9).[64] Каллисфен, произнося речь против введения простазии при дворе Александра, обращается к «грекам» и «македонянам» и совокупно, как к отдельным сущностям (Arr. Anab. 4.11.8). Позже, в войнах, которые последовали за смертью Александра, македонское правительство и «цари» издавали указы, в которых греки и македоняне четко отличались (Diod. 18.56.1-3).
Хотя постигаемые отличия в этничности греков и македонян очевидны, большое число их общих культурных черт поразительно. Македоняне практиковали ту же самую эллинистическую религию[65], и, как было отмечено, македонские цари рассматривались как потомки аргосских царственных изгнанников[66]. Кроме того, хотя очень много было написано относительно возможного отличия македонского языка от греческого[67], заключение Каллериса, что «македонский» был диалектом греческого, кажется бесспорным[68]. Конечно, ко времени ранней Римской империи греческий язык был разговорным языком Македонии[69]. Однако в IV и V вв. двор, по–видимому, говорил на аттическом диалекте[70], а также дворы различных поздних царств Диадохов. Понятно, что обычная македонская речь не всегда ясно понималась говорящими на других греческих диалектах; даже в современном мире это не вызывает удивления. Примерно аналогичная ситуация существует в современном Китае — один базовый письменный язык, но региональные диалектные различия вплоть до полного взаимонепонимания жителей разных регионов. Даже Мандарин, диалект, на котором говорит подавляющее большинство китайцев, имеет четыре сильно разнящихся признанных варианта. Анна Морпурго Дэвис утверждает, что хотя она носитель итальянского языка, в разных контекстах «она не понимает сицилийский или миланский, два итальянских диалектах, без помощи переводчика»[71].
До XIX в. существование «национального языка» было редкостью, и в случае греческого koine IV в. до н. э. представляет первое приближение такого поистине национального греческого языка[72]. До IV в. каждый грекоговорящий регион и сообщество обладали собственными особенностями речи[73]. Следовательно, наши источники корректны, упоминая «βοιωτιάζων ὴ φωνή»[74], Λακωνίζων ὴ φωνή (Plut. Pyrrh. 26.25),[75] «φωνὴ Δωρίδος» (Thuc. 3.112.4; 6.5.1), «φωνὴ Χαλκιδέων» (Thuc. 6.5.1), и «φωνὴ Άττικιστί»[76]. Кроме того есть много отрывков в источниках упоминающих некоторым образом Μακεδονίζων ὴ φωνή.[77] Тогда как понятно, что φωνή в упоминании Беотии, Аттики и т. д. относится к диалекту, есть существенные разногласия относительно его применения к македонскому языку. Слово φωνή чаще всего относится к вообще произношению речи или к голосу[78], что почти без исключения верно в случае Гомера и Гесиода[79], но также к пению (Pl. Leg. 666d, 673a), к языку[80] и диалекту[81]. Оно даже используется для описания звуков музыкальных инструментов (Pl. Rep. 397a), или звуков в целом[82]. В то время как на самом деле никакого «греческого» языка кроме региональных вариаций не существовало, было общее понимание среди греков. Самое позднее к V в. все эти региональные диалекты в совокупности представляли греческий язык (ср. Hdts. 2.154.2). Кроме того, некоторые из этих диалектов достигли панэллинского литературного статуса[83], даже притом, что ни Гомер, ни Гесиод не говорили на «греческом языке», Геродот постоянно упоминает «Ελληνῶν γλῶσσα».[84] Фукидид (2.68.5), Ксенофонт (Cyn. 2.3) и Исократ (9.8) также постоянно упоминают «эллинскую речь». Очевидно, греки признавали свою общность в диалектах. Однако разные диалекты также рассматривались как отличие. Эсхил в «Семеро против Фив» (170) называет аргосскую армию, окружившую Фивы, как «ἑτερόφωνοι». Геродот, несмотря на свои высказывания о «речи эллинов», тем не менее осведомлен о множестве вариантов греческого языка V в., так как он, говоря об Ионии, упоминает четыре «γλῶσσαι» (Hdts. 1.142.3). Природа греческого языка лучше всего объяснена «Старым Олигархом», когда он говорит об афинянах: «Афиняне смешались с другими народами…, слыша все виды речи (φωνή), они взяли что–то от каждого; греки сами по себе склонны пользоваться собственным диалектом, но афиняне используют смесь всех греческих и негреческих ([Xen.] Ath. Pol 2.8). Среди греков классического периода, по–видимому, существовала замечательная способность большинства грекоговорящих понимать других греков из различных частей разнообразного греческого мира. Даже при том, что Геродот (1.142.3-4) описывает «греков» Ионии как не разделяющих общего языка («γλῶσσα»), но разговаривающих «четырьмя разными способами». Речь Милета, Миуса и Приены он описывает как совершенно отличную от речи Эфеса, Колофона, Теоса, Клазомены и Фокеи, тогда как хиосцы и эритрейцы говорили на общем «γλῶσσα», а самийцы «на своем собственном» (Hdts. 1.142.4).[85] Однако, различия в языке, здесь подчеркнутые Геродотом, по–видимому, не препятствовали общению между различными народами. Ионийцы собирались на Панионии, общие собрания, где они очевидно не сталкивались ни с какими проблемами коммуникации[86]. Во время злополучной экспедиции Кира против своего брата греки в его армии часто сходились на собрания, и несмотря на происхождение из разных областей греческого мира, географически разрозненного, таких как Иония (Xen. Anab. 1.1.7), Беотия (Xen. Anab. 1.1.11; 5.6.21), Херсонес (Xen. Anab. 1.1.9), Фессалия (Xen. Anab. 1.1.10; 2.5.31), и Пелопоннес[87], нет ни слова о переводчиках или непонимании, несмотря на разнородность этого греческого военного корпуса (Xen. Anab. 1.3.3-7, 9-20, 4.12). Ксенофонт не из небрежности опускает здесь переводчиков, ибо он часто упоминает переводчиков, используемых персами и другими негреками для общения с греками[88]. У греков также были свои переводчики, с помощью которых общались с персами[89] и другими народами[90]. Из этих свидетельств явствует, что у большинства греческих диалектов было достаточно много общего, чтобы жители разных грекоговорящих регионов без труда понимали друг друга. Однако жители отдаленных и менее урбанизированных областей часто говорили на диалекте труднопонимаемом для других греков[91]. Евританийцы, крупнейшее этолийское племя, говорило на «γλῶσσα» чрезвычайно труднопонятном для других греков (Thuc. 3.94.5). Все же Фукидид относит этолийцев, за исключением «большинства амфилохийцев» к грекам[92].
Что относительно ясно из источников — это то, что македонский язык не всегда был понятен немакедонянам. В рассказе Курция о суде над Филотой Александр спрашивает, не хочет ли офицер обратиться к солдатам на «patrio sermone» (Curt. 6.9.34), на что последний отвечает, что он обратится к войскам на «eadem lingua», используемой Александром, чтобы быть понятым без труда (facilius) присутствующими немакедонянами (Curt. 6.9.35).[93] «Eadem lingua» был, вероятно, язык македонского двора, который, как отмечалось ранее, был аттическим диалектом. Александр воспользовался выбором языка Филотой против него, сказав македонянам, что последний ненавидит «sermo patrius» (Curt. 6.9.36).[94] Филота, по–видимому, имел привычку пользоваться аттическим диалектом, тех, кто говорил на македонском «lingua» он называл «фригийцами и пафлагонцами», и даже пользовался переводчиком, чтобы обратиться к тем македонянам, которые с трудом понимали аттический диалект (Curt. 6.11.4). Подобно φωνή у греческих, sermo у Курция используется чаще всего для обозначения разговора или вообще речи[95], тогда как lingua — наиболее часто указывает на стиль речи[96]. Действительно, другие писателей ранней Римской империи также показывают терминологическую путаницу, как и в случае φωνή.[97] Тацит использует sermo для указания на речь (Agr. 40.4; 41.4; 45.3), но также на язык (Ger. 28.3) и диалект (Agr. 11.3). У Квинтилиана, среди других значений, sermo и lingua используется для обозначения диалекта (Inst.11.2.50; 12.10.34).
Хотя у слов выбранных Курцием неопределенные значения, его контекст ясно показывает, что он обращается к диалектным различиям, а не к отдельным языкам. Интересно, что ни Александр, ни Филота не были обеспокоены способностью большинства македонян понимать «eadem lingua». Александр обращается к воинскому собранию на аттическом диалекте без недовольства. Филота проясняет, что немакедоняне с большей вероятностью не поняли бы «sermo patrius», чем македоняне не поняли «eadem lingua». Однако Филота не говорит, что будет пользоваться «eadem lingua» с тем чтобы его поняли только присутствующие немакедоняне, но большинство армии, включая, по–видимому, македонян. Он будет говорить на аттическом диалекте, с тем чтобы другие «facilius percepturos» услышали его мнение. Подразумевается, что македонская речь не была непонятна немакедонянам, но только с трудом воспринималась.
Наиболее вероятное объяснение ситуации вокруг суда Филоты состоит в том, что аттический диалект обычно использовался когда офицеры обращались к армии в целом. В войске Ксенофонта, очевидно, любой диалект с легкостью понимался собравшимися греками. В случае объединенных сил под командой Александра аттический диалект был общим языком, наиболее понятным большинству грекоговорящей армии. Александр по поводу выбора Филотой аттического диалекта просто использовал его в своих интересах, чтобы подчеркнуть его отчужденность и дистанцию от рядовых македонских солдат. Многие солдат были призваны из внутренних и наименее урбанизированных областей Верхней Македонии[98]. Филота командовал кавалерией Товарищей, а не одним из пехотных подразделений[99]. Он один из тех особо упомянутых Плутархом в Жизни Александра (40), кто «ведет роскошный и вульгарный образ жизни». Курций (6.8.3, 11.3-4) также подчеркивает его изысканный образ жизни и высокомерие, особенно к «rustici homines».
То что солдаты могли оскорбиться, если к ним обратиться на чем–то ином кроме их «rude patois»,[100] можно также отнести к другому тексту, часто используемого как аргумент в пользу сильного отличия македонского языка. Папирус PSI XII 1284 с фрагментом из Ариановой Истории Наследников[101] сообщает, что македонянин по имени Ксенний, ἀνὴρ μακεδονίζων τῇ φωνῇ, был послан Евменом обратиться к группе македонян. Евмен пытался уговорить перейти на свою сторону войска недавно приведенные из Македонии Кратером после поражения и смерти последнего. Отправка Ксенния вероятно отражала озабоченность Евмена, чтобы его посла солдаты приняли за своего человека, т. е. «rusticus homo». В любом случае, ничто не указывает на точный характер речи[102]. Другие отрывки относительно «македонского говора» еще более неоднозначны. Александр призывал гипаспистов на македонском языке по время инцидента, приведшего к смерти Клита (Plut. Alex. 51.11); Евмена македоняне приветствовали на македонском языке (Plut. Eum. 14.5); многие цари династии Птолемеев забыли свой «македонский язык» (Plut. Ant. 27.4); Аттические ораторы переняли македонские идиомы (Athen. 3.122A).
Доказательства в пользу того, что «македонский язык» был диалектом греческого — надписи в самой Македонии. Все эти надписи на греческом языке. Многочисленные изменения в правописании и появление слов негреческого происхождения этому не противоречат[103]. Могильные стелы из Вергины, датированные Андроникосом 2‑й половиной IV в. до н. э. не только содержат большинство имен, происходящих от греческих корней, с одним только явно фракийским, но и все надписи сделаны по–гречески[104]. Каллерис перечисляет 153 слова как собственно македонские[105], но он подчеркивает, что в подавляющем большинстве этимологически они греческие[106]. Учитывая, что в Македонию окружали и постоянно вторгались различные племена негрекоговорящих народов, вероятно, что македонский диалект был переполнен словами и выражениями негреческого происхождения. Поэтому удивительно, что только несколько собранных лексикографами слов имеют негреческое происхождение[107]. Также дело обстояло с культурой Македонии — основное влияние, культурное и лингвистическое, оказывала Греция[108].
Точный характер македонского диалекта можно только предполагать. Предположение Хаммонда, что он, возможно, был формой эолийского, далеко небесспорное[109], но достаточно обоснованное[110]. Гелланик (FGrH 4 F-74), цитируя жриц Геры из Аргоса, заявляет, что македоняне были потомками Эола. Претензия на такое происхождение для македонян, очевидно, не служила никаким интересам Аргоса. Согласно греческой традиции аргивяне были дорийцами[111], и как было отмечено, дорийцы какое–то время находились в Македонии (Hdts. 1.56.3). Ассоциация македонян с Эолом, возможно, основывалась на знании жрицами македонского диалекта[112]. Некоторые слова, отмеченные как македонские, действительно показывают признаки эолийских[113].
Множество культурных сходств между македонянами и «греками», возможно, помогли бы объяснить путаницу в этнической принадлежности македонян в наших источниках, и, следовательно, их прикладное отношение к генеалогии эллинов. Характер македонского правительства (ср. Isoc. 5.107-108) и сельская/племенная природа большей части этого региона заставляла предполагать греков, что македоняне не были истинными эллинами.
Молоссы, по–видимому, также из–за сельского, племенного, монархического общества не рассматривались как греки, хотя они связаны через мифологию с Неоптолемом, сыном Ахилла и убийцей Приама[114], который получил власть над Молоссами после Троянской войны (Paus. 1.11.1; 2.23.6).[115] Фукидид причисляет их к варварам наряду с двумя другими главными племенами эпиротов, — хаонами и феспротами (2.80.5). Тем не менее свидетельства указывают, что молоссы разговаривали на варианте греческого языка[116]. Другой народ во многих отношениях похожий на македонян и молоссов, но чья «греческость» только иногда подвергалась сомнению, — этолийцы. Согласно традиции этолийцы не были потомками Эллена, но происходили от Эндимиона, внука Зевса, и Протогенеи, дочери Девкалиона (Paus. 5.1.3). Пвасаний (5.1.4) утверждает однако, что «другие с большой вероятностью» отслеживают происхождение этолийцев от Эллена по женской линии[117]. Этолийцы упомянуты среди пославших корабли в Трою (Hom. Il 2.638), и согласно мифологии, тесно связаны с элейцами, народом, чья «греческость» никогда не подвергалась сомнению[118]. Но Еврипид (Phoen. 138) подразумевает, что этолийцы были «полуварварами», а Фукидид (2.68.5) утверждает, что по крайней мере крупнейшее этолийское племя, амфилохи, было варварским[119]. Позже, во II в. до н. э., Полибий (18.5.8), якобы цитируя Филиппа V, утверждает, что большинство этолийцев не является греками. Определенно он упоминает агриан, аподотийцев и амфилохов как варваров. Конечно, это не самый надежный источник, учитывая, что эта информация представлена в форме речи. Полибий, вероятно, изобразил, что Филипп повторил предубеждение, разделяемое многими другими. Отчасти такая путаница относительно этнической принадлежности этолийцев объясняется расширением Этолии на протяжении веков[120]. Народы, со временем добавившиеся к этолийскому этносу, в целом извлекли выгоду из Гомеровской традиции, касающейся этолийцев. Гомер упоминает пять этолийских городов, и все они на побережье, ограниченном на востоке Акарнанией, а на западе — Западной Локридой[121]. В V в. ни амфилохи, ни агриане не были связаны с этолийцами, и, как было отмечено ранее, Фукидид не рассматривал большинство амфилохов как греков. Тогда как некоторые народы в V и IV вв. населяющие регион Этолии, возможно, не рассматривались как греки, очевидно, что на протяжении все истории этолийцев они учитывались (Thuc. 1.5.3). Позднее, после смерти Александра III, этолийцы были главной силой греков в Ламийской войне против власти македонян[122]. Интересно отметить, что первый этолиец — олимпийский победитель — засвидетельствован только в 240 г. до н. э.[123]
Частично, нежелание некоторых принять этолийцев как полноценных греков, связано с их политической организацией. Этолийцы описаны как «лучший пример греческого племенного государства»[124]. Трудно узнать точную природу Этолийского союза V в. или ранее, но их уровень взаимодействия удивил афинянина Демосфена и привел к неудаче его экспедицию в Этолию в 426 г. до н. э. (Thuc. 3.94-98). Фукидид (3.96.3) указывает, что все этолийцы объединились для отражения этого вторжения, «даже самые отдаленные офионийцы, боменсийцы и калоенсийцы»[125]. Ранее этолийцы сообща послали трех послов в Коринф и Спарту. Эти три представителя идентифицировались как прибывшие от трех главных этолийских племен: офионийцев, евританийцев и аподотийцев (Thuc. 3.100.1). Тогда как важность разделения на племена в некотором смысле еще сохранялась[126], самое позднее к середине IV в. этолийцы создали симполитию — союз[127]. Этолия, подобно Македонии, не была страной городов–государств в V и в начале IV веков, но скорее землей «неукрепленных деревень» (Thuc. 3.94.4; ср. Xen. Hell. 4.6.14).
Как явствует из свидетельств, — эти неоднозначные этнические отношения между македонянами и их южными соседями постепенно развивались[128]. Ко II в. до н. э. македоняне и «греки» видели себя и друг друга эллинами[129]. Полибий, в частности, вовсе не друг Македонии, связывает македонян и греков[130]. Об этом также свидетельствуют Олимпийские игры. После Александра I и до царствования Александра Великого македоняне–олимпионики были царями.[131] Филипп II записан как победитель трех Олимпиад: скачки в 356 г., tethrippon в 352, и synoris в 348. Но в 328 г. Клитон, победитель в stadion, указан как македонянин, как и Ламп, победитель tethrippon в 304 г. и пять других македонян не царского рода в III в. до н. э. [132] Тогда как может показаться очевидным, что эти изменения были вызваны кампанией Александра Великого и последующим основанием множества «эллинских» колоний на Востоке, деяния отца Александра были одинаково ответственны за эти изменения.
До Филиппа термин македонянин еще не достиг национального статуса[133]. Он был даже сомнительным, когда название Македония обычно относилось к большой равнине, сформированной реками Аксий и Галиамон и окружающим ее плато[134]. Несомненно, к V в. Геродот и Фукидид называли равнину Нижней, а плато — Верхней Македонией[135]. В любом случае, регион Верхней Македонии был прочно соединен с Нижней Македонией во время царствования Филиппа II[136]. До этого времени орестийцы, линкесты, тимфейцы и элимейцы имели отдельные правительства (Thuc. 2.99.2). В течение веков, предшествующих объединению, вожди различных горных македонян имели разногласия со своими равнинными кузенами. В конце 420‑х Аррабей, царь линкестов, открыто враждовал с царями «македонян»[137], а ранее, в 432 г., царь Элимеи Дерда I вступил в союз с афинянами и претендовал на македонский трон (Thuc. 1.57.3). Дерда II, правивший независимой Элимеей, вступил в союз со спартанцами в 382 г. (Xen. Hell. 5.2.38).
Даже при политическом единстве различия между Нижней и Верхней Македонией оставались во время царствования Филиппа и Александра. Македонская армия была построена на региональном наборе в командной структуре которой, особенно частей из Верхней Македонии, преобладали члены местного наследственного дворянства. Когда Александр переправился в Азию, Пердикка из Орестиды (Arr. Anab. 6.28.4; Ind. 18.5), ведущий род от царей этого горного региона (Curt. 10.7.8),[138] командовал полком тяжелой пехоты из Орестиды и Линкестилы; элимеец Кен — таковым из Элимеи[139], а Полиперхонт — таковым из уроженцев Тимфеи (Diod. 17.57.2). Пехотой с равнины, должно быть, командовали Мелеагр, Филипп, сын Балакра[140], и Кратер (Diod. 17.57.2-3). Из них Мелеагр, вероятно, был из Нижней Македонии[141], Кратер из Орестиды (Arr. Ind. 18.5), а происхождение Филиппа можно предполагать с очень большой неуверенностью. Другое различие между двумя этими регионами заключалась в большей урбанизации равнинной Македонии. Македоняне с равнины чаще ассоциировались с конкретным городом, а не с районом. В списке почетных триерархов плавания Александра вниз по Инду большинство македонян, ассоциированных с Нижней Македонией, перечислены как из Пеллы, Пидны, Амфиполя, Мизы, Алкомены, Эг, Алориды или Берои;[142] из Верхней Македонии — как из Орестиды и Тимфеи (Arr. Ind. 18.3-6). Различие в списке лиц из двух последних районов и тесная связь солдат из этих мест с командирами из этих самых мест, и видимое отсутствие такой тесной связи для войск и командиров из Нижней Македонии, дает основание предполагать, что эти последние были теснее интегрированы в македонское государство, заменив региональные связи национальными. Однако, равнинная аристократия не всегда ассоциируется с обществом. Птолемей, сын Лага, Пифон, сын Кратевы, Аристоной, сын Писея, перечислены как Эордейцы без всякой ссылки на муниципалитет (Arr. Anab. 6.28.4; Ind. 18.5); было также подразделение боттиэйцев в кавалерии Товарищей (Arr. Anab. 1.2.5). Кроме того, очевидно, что на протяжении походов Александра, войска, включая новонабранные, формировались по региональному признаку (Arr. Anab. 3.16.10-11). Подобного рода подразделения, вероятно, имелись в кавалерии Товарищей. В сражении против трибаллов Филота возглавлял кавалерию из Верхней Македонии, а Гераклид и Сополид возглавляли кавалерию из Боттиэи и Амфиполиса (Arr. Anab. 1.2.5).
По одной традиции первоначально македоняне были группой родственных племен, часть которых спустилась с западных гор на центральную равнину в период приблизительно между 650 и 550 гг. до н. э.[143] Однако также утверждалось, что племена, которые прибыли населить Верхнюю Македонию были не македонянами, а эпиротами[144]. Когда «македонские» племена двинулись на прибрежную равнину, большинство тех, с кем они столкнулись, были вытеснены с этих земель и заменены македонскими поселенцами[145]. Они включали пиерийцев, боттиэйцев, эдонийцев, алмопийцев, крестонийцев и бисалтов (Thuc. 2.99.2-5).[146] Но за эти годы многие другие мигрировали в Македонию, прибывая из южной Греции, Иллирии, Пеонии, Фракии и других мест. По крайней мере во времена Александра I поощрялась миграция из южной Греции. Даже при том, что многие беженцы прибывали сообществами, впоследствии они не обнаруживаются в Македонии как отдельные наименования[147]. Когда Микены были разрушены Аргосом, больше половины населения ушли в Македонию по приглашению Александра I (Paus. 7.25.6).[148] Аналогично, в 446 г., когда Перикл захватил Гистиэю на Евбее, жители нашли убежище в Македонии (FGrH 115 F- 387). Как народ происходящий из полиса, они, вероятно, были ассоциированы македонским городским населением.
Кроме того много греческих городов побережья стали частью царства по время царствования Филиппа II (Diod. 16.8.2-3).[149] Хотя Мефона была стерта с лица земли, а ее земли были розданы «истинным» македонским поселенцам[150], большинство населения Амфиполиса было инкорпорированы в новую «македонскую» общину (Diod. 16.8.2). Это же самое, по–видимому, имело место с Пидной[151]. При Филиппе завоеванные города часто основывались повторно путем инкорпорации македонян или поселенцев из соседних областей с существующим населением (Dem. 18.182). Юстин отмечает, что Филипп II увеличивал городское население даже военнопленными (Just. 6.8.1). Самый очевидный задокументированный пример повторного основания города — это колония фасосцев Крениды (Diod. 16.3.7). Филипп захватил город в 356 г. и повторно основал его как Филиппы[152]. Его приобретение упомянуто без намека на осаду или изгнание кого–либо из граждан, но отмечено, что Филипп увеличил его население (Diod. 16.8.6). При Филиппе также зарегистрировано существенное увеличение населения столицы Пеллы (Str. 7. frg. 20).
В царствование этого монарха имели место многочисленные вынужденные переселения народов в и из Македонии (Just. 8.5.7-6.1; Polyaen. 4.2.12).[153] Население перемещалось без учета мнения вовлеченных народов. Юстин (8.5.8-13) сообщает об общем недовольстве вынужденных уходить из домов и от «могил своих предков» по приказу Филиппа II, но также отмечает, что люди покорно принимали такую депортацию. Более века спустя Филипп V убрал «πολιτικοὺς ἄνδρας» и их семьи из «главных городов» Македонии в Эматию и заместил их фракийцами и «варварами» (Polyb. 23.10.4-7). Примечательно, что описывая Римскую провинцию Македонию, которая включала население и территории за пределами традиционной Македонии, римский историк Плиний описывает Македонию как страну 150 различных народов (ΝΉ 4.10.33).
Эта деятельность относительно городков и городов под управлением монарха — свидетельство не только власти царя, но и в случае Филиппа II, о политике урбанизации Македонии и преодоления сельского характера Македонии, существовавшего до царствования этого монарха[154]. Этот пункт подчеркнут с речи приписанной Аррианом его сыну Александру (Anab. 7.9.2), в которой полководец заявляет: «Филипп нашел вас бедными бродягами, носящих овчины и пасущих скудные стада овец… он поселил вас в города». Хотя речь может быть подвергнута сомнению как преувеличение, свидетельства подкрепляют менее драматический взгляд на эффект деяний Филиппа. Тогда как Ксенофонт описывает Пеллу в 383 г. до н. э. как крупнейший город Македонии (Hell. 5.2.13), Страбон (7. frg. 20) гораздо позднее сообщает, что до Филиппа это был «маленький город». Нет никаких упоминаний о происхождении этих новых поселенцев, Гриффит может быть прав, утверждая, что они прибыли из соседних областей, возможно, включая Халкидику[155].
Возникает вопрос, какой был статус всех этих различных народов, поселенных в Македонии? Представляется очевидным, что те, что были переселены с исконных территорий к «македонянам» в Македонию, стали македонянами. Письменные свидетельства не указывают на дифференциацию. Персоналии чаще всего упоминаются просто по имени, или по имени и отчеству; иногда по имени, отчеству и городу, иногда по имени, отчеству с этнонимом «македонянин»; реже всего по имени с этнонимом[156]. Габберт (J. Gabbert) заключает относительно Македонии Антигонидов: «Я не вижу способа объяснить это как показатель разных классов граждан. Различные способы не имеют значения. Все персоны в равной степени были македонскими подданными, а разнообразие языка используется как пример человеческого разнообразия»[157]. Кен Гудриан (Koen Goudriaan) в своем анализе этничности Птолемеевого Египта приходит к заключению, что присутствие категории этничности в сохранившихся надписях чаще всего было результатом попытки четко идентифицировать людей и не подразумевало особого гражданства или статуса[158]. Это по–видимому также имело место в Македонии Филиппа и Александра. Свидетельства убедительно показывают, что гражданское население при Филиппе II пользовалось равными правами без различия между новыми и старыми гражданами[159].
Подобную политику равенства проводили Филипп и Александр в рядах своих hetairoi[160]. Большинство административных должностей царства были в руках этих ближайших товарищей царя. В царствование Александра III примерно 10% из них были уроженцами греческих полисов[161].
Гетейры–иностранцы получали большие наделы земли от царя (ср. Athen. 6.261 A), как и более многочисленные их товарищи–македоняне[162]. Филипп подарил всю земли к северу от Агоры некому Аполлониду из Кардии ([Dem.] 7.39; ср. 7.44; Dem. 8.64). Неарх, флотоводец Александра, с Крита, Лаомедонт из Митилены называются как македоняне из Амфиполиса (Arr. Ind. 18.4). Евмен, царский секретарь, однако называется греком из Кардии, несмотря на долгую службу при македонском дворе, статус гетейра, и, вероятно, приобретение большого поместья в Македонии[163]. Очевидно в случае Неарха и Лаомедонта они были более тесно идентифицированы или своими современниками, или последующими историками с их новыми домами, чем с их родиной. Евмен сам подчеркивал свое Кардийское происхождение и оно было перенято историками. Ничего не предполагает, что эти греки пользовались разными статусами в Македонии.
Однако некоторые народы, завоеванные македонскими царями, никогда не причислялись к македонянам. Пеонийцы были подданными Филиппа II и его сына Александра[164], но формировали отдельные иностранные («βάρβαροι») отряды в Армии Александра (Arr. Anab. 2.7.5; ср. 1.14.1).[165] Конечно, это отклоняется от предмета спора, что означает быть македонянином в противоположность пеонийцу? Царское управление мало отличалось независимо от того, считала ли себя местность македонской или нет. Полибий (4.76.2) отмечает в отношении Фессалии, «что хотя фессалийцы по общему мнению управлялись конституционно и вели дела благоприятно, они на самом деле во всем следовали македонянам, повинуясь всем приказам царских доверенных лиц». Филипп II наложил десятину на завоеванных фракийцев (Diod. 16.71.2), а Филипп V имел личные владения во Фракии, управляемые наместником (Polyb. 22.13.3). Демосфен, упоминая приобретение Филиппом II различных греческих городов, указывает, что в «городах он уничтожил конституцию, пометил гарнизоны, другие стер с лица земли, продав жителей в рабство, другие он заселил варварами вместо греков» (Dem. 18.182). Но данные по Амфиполю свидетельствуют — это преувеличение, не греки были добавлены к большинству населения, а цари охотно селили членов свой гетерии в или рядом с городом[166]. Но в случае Пеонии регион сохранил статус царства и чеканил свою монету, а царь являлся зависимым союзником Филиппа и Александра[167]. Очевидно, народы традиционной Верхней и Нижней Македонии воспринимали себя этнически македонянами и были инкорпорированы в новосформированное государство как «македоняне», наряду с теми кто прибыли извне пределов традиционной Македонии, но обосновались в общепринятых границах Македонии. Области Пеонии, Иллирии, Фракии и другие, завоеванные македонскими царями, воспринимались ими самими и завоевателями как этнически отличные. Как было показано, власть монархии распространялась на Пеонию как на любой другой район Македонии.
Эта монархическая власть, тем не менее, умерялась отсутствием эффективной бюрократии[168], и следовательно, большая часть управления на уровне сообщества была в руках местных жителей. Хацопулос собрал достаточно свидетельств из надписей, демонстрирующих, что поселения Македонии от деревень до городов обладали достаточно независимым самоуправлением[169]. Эти населенные пункты имели собственные администрации и часто общались с царем через посольства (Livy 42.53.2; ср. Diod. 17.113.2). Такое, по–видимому, имело место даже с завоеванными городами. Амфиполь после завоевания Филиппом продолжал управляться городским правительством, включая народное собрание (GHI 2:150 [#150]; Diod. 18.8.2).[170] Но в то время как местные дела были в руках горожан, важные дела обычно передавались царю для согласования[171]. Имея дело с греческими общинами, бывшими под управлением персов, Александр III проводил политику поразительно похожую на ту, что вел его отец в Греции и Македонии. Большинству городов была предоставлена «автономия» для осуществления местных дел (Arr. Anab. 1.18.2; Diod. 17.24.1). На большинство наложена дань, и только в ключевых городах были поставлены гарнизоны и конфискованы земли[172]. Когда Александр мог сменить правительство, если оно с энтузиазмом поддерживало персов, он неизменно оставлял его на попечение местных жителей. Только в стратегических пунктах он заменял местное правительство македонскими чиновниками. В случае Хиоса Александр приказал, якобы от имени Коринфского союза, что изгнанникам разрешено возвратиться, что конституция должна быть демократической, что сочувствующие персам должны быть осуждены на изгнание. Был поставлен гарнизон, но он должен был оставаться до тех пор, пока не будут достигнуты эти цели (GHI 2:264 [#192, 11.17-18]), и результаты, предусмотренные Александром (ibid., 11.4-7).[173] В Эресе, после того как Александр увидел изгнание проперсидской партии, народ («δᾶμος») нашел резолюцию исполненной и отправил послов к Александру. Вполне ясно, что суверенитет народа был ограничен, поскольку постановление было послано к Александру для согласования (IG 12.2.526, 11.33, 41).[174]
Такая местная автономия была важной сущностью небюрократической природы македонского правительства. Более того, такие местные администрации никоим образом не компрометировали власть царя. Как отмечалось, Филиппа не смущался напрямую вмешиваться во внутренние дела деревень и городов Македонии. Ранее Аминта I район Анфема в западной Мигдонии передал в дар Гиппию (Hdts. 5.94.1). Филипп II этот же самый регион на короткое время передал олинфянам (Dem. 6.20).
Этот личный аспект македонского правительства помогает объяснить частые затруднения царей с управлением собственными территориями. Еще до своей смерти Александр I, возможно, делил свою власть над царством, по крайней мере, с тремя сыновьями[175]. В 383 г. до н. э. олинфяне «освободили» многие македонские города, включая Пеллу, от Аминты III (Xen. Hell. 5.2.12-13). Хотя контекст отрывка Ксенофонта — речь, — нет никакого признака сопротивления, и фактически, следствие в том, что ни Аминта, ни общины не пытались сопротивляться. Очевидно, чувство национализма было замещено другими привязанностями. Это отсутствие национальной преданности также могло объяснить множество спорных претендентов. После смерти Аминты III многие притязали на трон прежде чем Филипп II в конечном итоге обеспечил себе власть (Diod. 16.2.4-6; Aes. 2.26-27). Аргей не только боролся с Филиппом за власть, но согласно одному из отчетов, в течение двух лет правил вместо Аминты (Diod. 14.92.4).[176] Павсаний, имя широко распространенное у Македонян, описанный как один из претендентов, в конце концов отступил из Македонии с помощью афинян (Aes. 2.27-29). Лояльность народа Македонии различным претендентам на трон еще раз демонстрирует личный характер этого общества.[177] Когда Ситалк вторгся в Македонию в 429 г. до н. э. его сопровождал Аминта, сын царя Пердикки II, погибшего брата Филиппа, который управлял долиной реки Аксий в течение многих лет. Многие города области, прежде управляемой Филиппом, перешли к Ситалку «из любви к Аминте» (Thuc. 2.100.3; ср. Diod. 12.50.4.6-7).[178]
Учитывая такую историю гражданской войны и многочисленных претендентов на престол, любопытно, что после аннексии Филиппом II Верхней Македонии (Diod. 16.8.1; ср. 16.1.5), в последующие века, вплоть до Римского завоевания, зафиксировано только одно восстание области, примерно соответствующей бывшему Верхнемакедонскому царству, и, если оно вообще произошло, оно случилось в 197 г. до н. э. (Polyb. 18.47.6), полтора века спустя после аннексии.[179] Кроме того, если бы эти области сохранили какое–либо чувство национализма, то вряд ли Александр имел отряды, набранные из Верхней Македонии согласно их кантона (Diod. 17 57.2), или эскадроны конницы из Верхней Македонии (Arr. Anab. 1.2.5). Для Филиппа ключом к аннексии был разрыв связи между правителями этих земель и их народом, и замена этой связи привязанностью к себе. Одно преимущество, которое он получил от своей первой реальной кампании против иллирийцев, состояло в том, что он, разбив Бардила в 358 г. до н. э., разрушил большую часть властной структуры Верхней Македонии, чьи правители и влиятельные дворяне присоединились к иллирийцам.[180] Они были убиты на поле боя или лишены своих земель. Эта «добытая копьем» земля стала царской[181]. В надписи, регулирующей отношения Александра с народом Навлохия, приенийцы объявлены автономными и им гарантировано владение их собственностью[182]; неприенийцам разрешено жить в деревнях по их выбору, но некоторые из них объявлены «царскими владениями» и их население обязывается платить налоги[183]. Все эти решения принял Александр. Царь претендовал на всю Азию как на свое личное владение по праву завоевания (Diod. 17.17.2; Arr. Anab. 2.14.7).[184] Два момента выделены в этих отрывках. Первый, что это земля Александра, потому что она добыта «копьем», а второй, что эти земли — дар богов.
Аристократы, которые добровольно присоединились к Филиппу в начале кампании, или которые сдались ему позже, получили земли от царя в новозавоеванных областях, отдаленных от их дедовских владений; они были присоединены к его гетейрам путем принятиях их сыновей в корпус пажей[185]. Аполлония позже поставляла Александру эскадрон кавалерии Товарищей (Arr. Anab. 1.12.7). Весьма вероятно, что похожие процессы шли также на равнинной Македонии (ср. FGrH 115 F-224). Но не только аристократы были лично связаны с монархом.
До Филиппа македоняне были в основном «рабами», управляемые местными дворянами[186]. Сочетая раздачу земель и урбанизацию, Филипп сломал эти связи. Александр утверждал, что Филипп «спустил македонян с гор на равнину» (Arr. Anab. 7.5.2), и свидетельство, хотя и редкие, дают основания полагать, что Филипп по большей части поступал именно так. После завоевания Филиппом Амфиполя, в дополнение к щедрым дарам земли членам македонской аристократии (ср. Arr. Ind. 18.4), земля также была предоставлена широкому ряду македонян неаристократического происхождения[187]. Когда Мефона была стерта с лица земли, Филипп распределил ее землю между «македонянами» (Diod. 16.34.5; ср. Dem. 18.182). Это также имело место в случае Аполлонии, Олинфа и тридцати двух других общин на границе Фракии (Dem. 8.26; ср. Diod. 16.53.3).[188] Эти города и деревни Демосфеном ассоциированы с Мефоной, как уничтоженные Филиппом, и в то же время он не утверждает, что земля роздана македонянам, что, учитывая пример Мефоны, было бы весьма вероятно. Похоже, что доблестные солдаты также вознаграждались землей (ср. Diod. 16.53.3). Филипп раздавал землю македонянам возле Потидеи[189], а Александр III также отдал македонянам Боттиэйские города Калинды, Фимиския, Камакея и Трипоатида[190]. После битвы при Гранике, а вероятно это была общая практика в отношении погибших[191], Александр освободил семьи погибших македонян от налогов и от личных обязательств (Arr. Anab. 1.16.5; ср. Diod. 17.21.6). Берве и не так давно Хацопулос указали, что погибшие и их семьи владели царскими землями[192]. Практика предоставления земли в обмен на военную службу была, несомненно, общей практикой в эллинистический период[193].
Вероятно, самое действенное орудие Филиппа в закреплении отношений между собой и своим народом, и впоследствии разрушившим таковую между низшими классами и князьями, это создание pezhdairoi[194]. У каждого вождя была своя собственная вооруженная свита, отряд, который сопровождал монарха на постоянной основе. Лангарат, царь агриан, обладал личной гвардией, «храбрейшие и наилучше вооруженные солдаты, которыми он обладал» (Arr. Anab. 1.5.2).[195] Зимой 359/358 гг. Филипп внес три изменения в то, что, вероятно, было традиционной царской гвардией. Безотносительно начально размера Филипп расширил корпус до 1000 человек[196]. Во–вторых, он вооружил их как тяжелую пехоту маленьким щитом и сариссой, длинной пикой[197]. Наконец, этот отряд, как подразумевает его название, были пешими товарищами царя, равно как представители видных семей были его «конными» товарищами. Создание постоянной, и, следовательно, профессиональной тяжелой пехоты, с одной стороны, отразило Фиванский Священный отряд (Plut. Pelop. 18-19),[198] а с другой, расширило отношение «товарищества» на этот класс. Со временем, поскольку успехи Филиппа существенно увеличили его ресурсы, гвардия была расширена до 3000 человек, а название было изменено на гипаспистов, вероятно, прежнее неофициальное название, отражающее их положение царской гвардии[199]. Это название было изменено по необходимости ввиду впечатляющего увеличения численности македонской тяжелой пехоты. Тогда как гипасписты были хранителями государства, профессионалами, македонскими солдатами, Филипп путем обширных дарений землей, создал кадры для рекрутинга тяжелой пехоты. Сельское население крестьян–арендаторов и рабов долго сохраняло верность и благодарность к человеку, который сделал их землевладельцами[200]. Земли македонских аристократов, присоединившихся к иллирийцам, были конфискованы и отданы как свободные их бывшим крепостным и всем прочим. Кроме того, чтобы укрепить связь между этими новыми землевладельцами и собой, Филипп увеличил количество pezhetairoi, включив в них также и этих людей.[201]
Многие спорят, базируясь прежде всего на фрагменте Анаксимена (FGrH 72 F-4), что расширение отношения товарищества в целом на македонскую пехоты было достигнуто при Александре III, а не при Филиппе[202]. Этот отрывок действительно указывает, что «Александр» дал македонской пехоте имя «pezhetairoi» и таким образом сделал пехоту «товарищами царя». Этот отрывок порождает множество проблем. Это цитата в Суде из Гарпократиона, дважды перецитирует исходного автора. Контекст — глосса на Демосфоново упоминание pezhetairoi, с ошибочно указанной речью Демосфена (Филиппика вместо Олинфской). Кроме того Анаскимен не отличался точностью[203] и при этом не ясно, какой Александр упомянут в отрывке. В то время как новые комментаторы предпочитают Александра Великого, другие предлагают Александра I, Александра II, и даже Архелая[204]. Сообщается, что цитата взята из первой книги Анаксименовой Истории Филиппа. Контекст отрывка Демосфена (2.17) и фрагмент Анаксимена делают ссылку на Александра III менее вероятным, если ссылка на Александра правильная, а не кого–либо из предшественников Филиппа. Гриффит однако утверждает, что Гарпократион использовал бы имя Александра без порядково номера, если бы имелся в виду Александр Великий[205]. В любом случае, как показал Брунт (P. A. Brunt), независимо от личности предполагаемого реформатора, отрывок не может быть принят как совершенно точный.[206] Отрывок утверждает, что этот «Александр» создал кавалерию Товарищей и македонскую пехоту. Поскольку ясно из Феопомпа (FGrH 115 F-348) и Демосфена (2.16-17), что более поздние гипасписты ранее были педзетайрами, очевидно, что процесс расширения отношений товарищества к солдатам пехоты начался при Филиппе[207]. Кроме того, конница Товарищей была давней македонской традицией. Тогда как Александр I, учитывая дефицит информации о Македонии до его царствования, возможно создал конницу Товарищей, но, конечно, не мог быть ответственным за создание pezhdairoi. Конечно, в то же время, Александр III не создал конницу Товарищей. Гриффит предполагает, что тогда как Александр не создавал ни конницы товарищей, ни македонской пехоты, он действительно расширил отношения товарищества ко всей македонской кавалерии и пехоте[208]. Он отмечает, что Феопомп и (FGrH 115 F-348) и Демосфен (2.19) рассматривают педзетайров как «corps d’elite», и что Феопомп (FGrH 115 F-225) описывает численность гетейров «не более восьмисот человек». Но в начале царствования Александра педзетайры — тяжелая пехота, а гетейры — вся македонская тяжелая кавалерия[209].
Неясно, однако, когда это расширение имело место. Феопомп прилагает к своему заявлению о «восьмистах гетейрах» комментарий «в то время». Гриффит предлагает 340 год, но ничто не вынуждает столь позднюю дату[210]. Даже если утверждение Феопомпа точно и может быть датировано 340 годом, за последние четыре года жизни Филипп мог легко расширить отношения товарищества, включая всю фалангу и тяжелую конницу. В отношении Александра Великого меньше чем за два года между убийством отца и отъездом в Азию он не ввел много инноваций. Он сохранил большую часть генерального штаба своего отца и придерживался организационной системы и тактики Филиппа[211]. По–видимому, маловероятно, чтобы он начал настолько широкую реформу.
Независимо от того, как интерпретировать этот отрывок из Анаксимена, истинным создателем широкой личной связи с тяжелой кавалерией и расширением отношений товарищества на пехоту был Филипп II[212]. При правлении Филипп македонская кавалерия выросла больше чем в пять раз относительно размеров при его предшественниках, и македонская пехота появилась фактически ниоткуда (Diod. 16.3.1-2).[213] В конечном счете Филипп создал армию по меньшей мере из 3000 всадников и 24 000 пехотинцев[214]. Было бы логичным соединить военное расширение с расширением отношений товарищества. Это особенно верно, так как Филипп уже расширил это учреждение на пешую гвардию. Коквелл (Cawkwell) отмечая схожесть между Диодором (16.3.1-2), описывающим реформы Филиппа II, и фрагментом Анаксимена, предполагает, что исходный отрывок упоминал Филиппа, и что «лексикограф, возможно, допустил ошибку, говоря об Александре…»[215]. Кроме того, лояльность солдат семье Аргеадов, по–видимому, была теснее связана их отношением к Филиппу, нежели к его сыну. Во время проблем с солдатами в Описе Александр напомнил македонянам, что Филипп принес им процветание, безопасность и власть (Arr. Anab. 7.9.1-5). При беспорядках в Вавилоне после смерти великого завоевателя, войска обратились не к потомкам Александра, ни к его стратегам, но к его единокровному брату, сыну Филиппа Арридею (Curt. 10.7.1-10). После смерти Александра его полководцы были враждебны к вступлению на трон наследников Филиппа (Curt. 10.7.4-5, 8). Эти полководцы уже не были старыми стратегами Филиппа, а скорее теми, кто пришел к власти при помощи Александра[216]. По–видимому, рядовые солдаты сохранили свое отношение к отцу Александра.
Похожая ситуация, очевидно, имела место в случае Кинаны, дочери Филиппа II, и единокровной сестре Александра. В 321 г. она сформировала свои собственные войска (Polyaen. 8.60) и повела в Азию, где потребовала брака между своей дочерью Адой и царем Филиппом.[217] Когда Кинана была убита, царская армия взбунтовалась и вынудила своих вождей согласиться на брак[218]. Кинана была вдовой Аминты, сына Пердикки, Филиппова брата, предыдущего царя. Ее связь с Филиппом явная, а с Александром в лучшем случае эфемерная. Аминта был убит по приказу Александра (Curt. 6.9.17, 10.24), и Ада после бракосочетания сменила свое имя на Евридику, имя матери Филиппа II.[219] Ее личное влияние было сильным. Она разожгла беспорядки в царской армии (Arr. Succ. 1.31; Diod. 18.39.1-2), и короткое время была регентшей Македонии (Just. 14.5.1-3; Diod. 19.11.1).
В царствование Филиппа большое количество людей стали его гетейрами, педзетайрами, жителями городов. Эти люди пользовались статусом, сильно отличающимся от того, кто остался подобно рабам, прикрепленными к местной аристократии. Эти землевладельцы царских полей стали македонскими «στρατιωτοὶ πολιτικοί» (Diod. 18.12.2), — свободными людьми и солдатами[220]. В то время как этническая принадлежность продолжала описываться местом жительства или происхождением, статус в Македонии присуждал царь и был связан с землей.


[1] A. Vezin, Eumenes von Kardia: Ein Beitrag zur Geschichte der Diadochenzeit (Münster: Druck und Verlag der Aschendorflschen Buchhandlung, 1907) 126.
[2] P. Green, Alexander to Actium: The Historical Evolution of the Hellenistic Age (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1990) 17; ср. E. Badian, «Greeks and Macedonians», в Macedonia and Greece in Late Classical and Early Hellenistic Times, под редакцией B. Barr–Sharrar и E. Borza, Studies in the History of Art 10 (Washington, D. G.: National Gallery of Ait, 1982) 36-43; E. Borza, In the Shadow of Olympus: the Emergence of Macedon (Princeton: Princeton University Press, 1990) 96, 280.
[3] F. Barth, «Introduction», в Ethnic Groups and Boundaries: The Social Organization of Culture Difference, под редакцией F. Barth (Boston: Little, Brown and Company, 1969 (Boston, 1969) 10-15; R. Just, «Triumph of the ethnos», в Histoiy and Ethnicity, под редакцией E. Tonkin, M. McDonald, M. Chapman, ASA Monographs 27 (London and New York: Routledge, 1989) 74-5; T. H. Eriksen, Ethnicity and Nationalism: Anthropological Perspectives (Boulder and London: Pluto Press, 1993) 20-2, 38; A. C. Renfrew, «From here to ethnicity», обзор в Ethnic Identity in Greek Antiquity, J. Hall, CAJ 8 (1998): 275-7.
[4] Ср. A. D. Smith, The Ethnic Origins of Nations (Oxford and New York: B. Blackwell, 1986); J. Toland, «Dialogue of Self and Other: Ethnicity and the State Building Process» в Ethnicity and the State, под редакцией J. Toland (New Brunswick, N. J.: Transaction Publishers, 1993) 1-20; M. Banks, Ethnicity: Anthropological Constructions (London: Routledge, 1996).
[5] Согласно мифам этот народ первоначально известный как греки позднее был переименован в эллинов. Я пользуюсь двумя этими терминами попеременно.
[6] S. Perlman, «Panhellenism, the Polis and Imperialism», Historia 25 (1976): 3, 5, 30.
[7] Например, аргивяне увеличили свое население уничтожив общины Тирина, Гисии, Орнеи, Микен, Мидеи наряду с другими городами Арголиды и переселив людей в Аргос (Paus. 8.27.1).
[8] В общем см. J. A. O. Larsen, Greek Federal States: Their Institutions and History (Oxford: Clarendon Press, 1968).
[9] Таким исключением было создание Мегалополиса. Сорок одна деревня была покинута, а их население было включено в новое поселение (Paus. 8.27.2 4). Павсаний (8.27.2) утверждает, что это стало возможно из–за страха аркадян перед спартанцами. Даже при этом было три раскаявшиеся деревни, которые были переселены в Мегалополис силой; многие жители Трапезунда покинули Пелопоннес и поселились в области Черного моря с тем чтобы избежать объединения; многие другие были вырезаны аркадянами (Paus. 8.27.5-6).
[10] Иосиф Обер даже представил аргументы в пользу существования «греческих правил» ведения войны (Josiah Ober «Classical Greek Times», в The Laws of War: Constraints on. Warfare in the Western Worlds под редакцией M. Howard, G. J. Andreopouios, и M. R. Shulman [New Haven and London: Yale University Press, 1994] 12-14).
[11] В Анабазисе Ксенофонт описывает Аполлонида, который говорил на Беотийском диалекте и претендовал на то, чтобы быть греком, но его выдавало «режущая ухо речь» (3.26, 31).
[12] Полное обсуждение Геродота 1.56-58 и вытекающие текстовые проблемы и проблемы интерпретации см. R. A. McNeal, «How Did Pelasgians Become Hellenes? Herodotus I. 56-58», Illinois Classical Studies 10 (1985): 11-21; ср. «Herodotus 1.56: A Trio of Textual Notes», AJP 102 (1981): 359-61.
[13] Hdts. 1.146.1; 2.171.3; Apollod. 3.8.1; Paus. 8.4.1; Лемнос и Имброс по общему мнению в V в. все еще населялись пеласгами (Hdts. 5.26.1; 6.38.1-4, 136.2; Paus. 7.2.2), пока лемносцы и, возможно, имбросцы не были изгнаны афинянами (Hdts. 6.140.1-2; ср. Diod. 10.19.6; Paus. 6.19.6).
[14] Аркадяне перечислены в Гомеровом списке кораблей (11.2.600), и их греческая этничность никогда не подвергалась сомнению (Hdts. 8.72.1; Thuc. 5.60.3; 7.58.3).
[15] Павсаний (9.1.1) также объявляет платейцев автохтонами. Гомер причисляет Платею к Беотии в своем списке кораблей (11.2.490). По одной традиции ахейцы также были автохтонтами (Paus. 5.1.1), но чаще их причисляли к произошедшим от Эллена (Apollod.1.7.3; Paus. 7.1.2-3).
[16] Hdts. 1.58.1 (Loeb Classical Library translation, A. D. Godley, trans, and ed., Herodotus in Four Volum.es, voith an English Translation, Loeb Classical Library [Cambridge, Mass.: Harvard University Press; London: William Heinemann, Ltd., 1966] 1:65).
[17] Похожее мнение высказывалось Еврипидом (frg. 228.7 = Str. 8.6.9).
[18] Плутарх (Lys. 3.2), возможно отражая свои источники, схожим образом подразумевает, что греки посредством ассоциации с другими народами должны «варваризироваться».
[19] Хотя относительно греческого происхождения гелонов высказывались серьезные сомнения (см. W. W. How and J. Wells, A Commentary on Herodotus [Oxford: Clarendon Press, 1928; переиздание Oxford: Clarendon Press, 1975] 1: 340), здесь важно восприятие Геродота.
[20] Мысль, подчеркнутая Дж. Холлом (J. Hall, Ethnic Identity in Greek Antiquity (Cambridge: Cambridge University Press, 1997) 43, 48).
[21] Соответственно тезка Пелопоннеса, основатель Фив и эпоним Египта, сын которого впоследствии управлял Аргосом.
[22] В целом обсуждение см. C. H. Kahn, «Plato’s Funeral Oration», CP 58 (1963) 220-34; E. E. Cohen, The Athenian Nation (Princeton: Princeton University Press, 2000) 100-102. Интересно, что в «Протагоре» (341C) лесбосский диалект Питтака называется «варварскими звуками».
[23] Геродот (7.161.3) вложил в уста афинского посланника ответ на требование Гелона верховенства в морском командовании во время персидского нашествия: «Почему не афиняне — самый древний из народов Греции, единственный, который никогда не покидал почвы, его взрастившей?»
[24] Thuc. 1.1.2, 82.1; 2.97.3; 6.1.1., 6.1, 18.2; Hdts. 1.1. pref, 3, 9; Isoc. 10.67.
[25] Paus. 5.1.6; 7.21.13; 9.12.2; Isoc. 10.67-68; Str. 7.7.1; Apollod. 2.1.4-5, 2.1; ср. Thuc. 1.9.2.
[26] Это относительно общее мнение для IV века. Платон (Rep. 470C) провозглашает: «варвары и греки — враги по свой природе». См. также Isoc. 4.157; 12.163; Dem. 19.312.
[27] S. Hornblower, The Greek World 479-323 b. c. (London and New York: Мethuen & Co., 1983; revised ed., London and New York: Routledge, 1991) 11; Hall, Identity, 44, 47.
[28] S. Hornblower, The Greek World, 11; также, Paul Cartledge, The Greeks: A Portrait of Self and Others (Oxford and New York: Oxford University Press, 1993) 11-12.
[29] M. L. West, The Hesiodic Catalogue of Women: Its Nature, Structure and Origins (Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford University Press, 1985) 127-30, 169-71.
[30] Обсуждение дат начала этих празднеств см. Colin Renfrew, «Мinoan–Mycenaean Origins of the Panhellenic Games» в The Archaeology of the Olympics: Tie Olympics and Other Festivals in Antiquity, под редакцией W. J. Raschke (Madison and London: University of Wisconsin Press, 1988) 22-3.
[31] Хотя только для Олимпийских Игр существует прямое свидетельство такого устройства (Hdts. 5.22.1-2), очевидно, что в Пифийских, Истмийских и Немейских играх в этот период участвовали исключительно греки (Dem. 18.91; 9.32; Plut. Thes. 25.4; Aeschin. 3.253-4). Игры рассматривались как средство продвижения панэллинизма (FGrH 257 F-1; Paus. 5.4.5, 8.5; Lys. 33.1-2; Ar. Lys. 1128-1134), и все подтвержденные победители были «греками».
[32] C. Morgan, «The Origins of Pan–Hellenism», в Greek Sanctuaries: New Approaches, под редакцией N. Marinatos and R. Hägg (London and New York: Routledge, 1993) 36.
[33] Уже в VII в. были зарегистрированы победители из Мегары, Афин, Фив, Кротона, Смирны, Сиракуз; в VI в. добавились Милет, Самоc, Сицилийский Наксос, Эгина, Коркира, Халкида, Фессалия, Дельфы, Гела, Тарас и Аполлония. См. Luigi Moretti, Olympionikai i vincitori negli antichi agoni Olimpici, Memorie (Accademia nationale dei Lancet. Classe di science morali storiche e filologiche) 8, ser. 8, fasc. 2 (Rome: Accademia nazionale dei Lincei, 1957) 63-79. Хотя точность этого списка, сохраненного Гиппием, была подвергнута сомнению, см. H. M. Lee, «The ‘First’ Olympic Games in 776 b. c.» в The Archaeology of the Olympics: the Olympics and Other Festivals in Antiquity, под редакцией W. J. Raschke (Madison and London: University of Wisconsin Press, 1988) 110-18.
[34] Hall, Identity, 44, 47.
[35] Ibid, 47.
[36] Греки в Навкратисе, основанном примерно в 570 г. до н. э., прибыв из Хиоса, Теоса, Фокеи, Клазомен, Родоса, Книда, Галикарнаса, Фаселиды и Митилены основали общее святилище, Элленион (Hdts.2.178).
[37] Фукидид (1. 3.4, 12.2; ср. Hdts.1.3.2) сообщает, что Троянская война была первым «предприятием эллинов». Об этом отрывке см. комментарий в A. W. Gomme, A Historical Commentary on Thucydides (Oxford: Clarendon Press, 1945-1971) 1:99. Даже в Римский период определения этнической принадлежности базировались на высказываниях Гомера (Paus. 8.22.1; Str. 8.3.3).
[38] Эта генеалогия была противоречивой и, по–видимому, не полной. Аркадяне, как было отмечено ранее, считались потомками Пеласга, а не Эллена. Тем не менее никогда не возникало вопроса в их принадлежности к эллинам (Hdts. 8.72.1; Thuc. 5.60.3; 7.58.3). Они посылали корабли в Трою (77.2.600). По–видимому, различным создателям генеалогических мифов не было нужды создавать связь с Элленом для подтверждения принадлежности к грекам; такая принадлежность обычно признавалась.
[39] Hdts. 8.44.2; Apollod. Bibl. 1.7.3; Paus. 7.1.2.
[40] Paus. 1.31.3; 2.14.2; 7.1.9.
[41] Hall, Identity, 43, 48.
[42] Например, см. Hdts 5.94.1-2; 7.161.3; Plut. Sol. 10.1. Во время второго вторжения в Аттику во время Пелопоннесской войны спартанцы воздержались от разорения области Тетраполиса, потому что мифические Гераклиды, предки спартанцев, когда–то жили там (Diod. 12.45.1).
[43] Moretti (Olympionikai, 138 [#558]) отвергает этого конкретного победителя.
[44] Ibid, 133 (#512), 134 (#519), 135 (#538), 136 (#539), 137 (#555), 139 (#569, #572), 140 (#575), 140 (#581), 141 (#586).
[45] Тогда как нет надежных свидетельств относительно присутствия или отсутствия женщин в период колонизации, есть только определенные признаки. В надписи, содержащей декрет о создании ферейцами колонии в Кирене (SEG 9.3) говорится: «призвать по одному сыну из каждой семьи, с тем чтобы отплывшие находились в начале жизни». Мильтиад, основывая Кардию, женился на фракийской царевне (Hdts. 6.39.2; Plut. Cim. 4.1). Эти древние колонии как правило не были военными поселениями, такими какие учреждал Александр во время восточных походов, где колонисты были почти исключительно солдатами, а женщины — туземками (см. P. M. Fraser, Cities of Alexander the Great [Oxford and New York: Oxford University Press, 1996] 185-7). Александр часто инкорпорировал туземцев в свои колонии. Например, между Александрией Кавказской и Бактрией он основал поселения, содержащие 7000 туземцев, 3000 лагерных служителей, солдат непригодных к службе и наемников (Diod. 17.83.2; Curt. 7.3.23). Это была, по–видимому, обычная смесь для Александра. В Аригее он учредил колонию из окрестных племен, добровольцев и солдат, которые были ἀπόμαχοι (Arr. Anab. 5.29.3).
[46] Hdts. 6.34-36, ср. 41; Diod. 12.32.3; Paus. 5.26.7; 7.3.6, 7. В случае Амфиполиса, по–видимому, население было не только смешанным, но и поселенцы из метрополии находились в меньшинстве (Thuc. 4.106.1; ср. Thuc. 1.100.3; 4.102; Diod. 12.32.3).
[47] Аристотель (Pol. 1330A) утверждает, что в «идеальном государстве» рабы или «barbarian periokoi» должны обрабатывать землю.
[48] О замечательной способности даже тех редких колоний со смешанным населением поддерживать культуру своих метрополий см. A. Gwynn, «The Character of Greek Colonisation», JHS 38 (1918): 102-103; A. J. Graham, Colony and Mother City in Ancient Greece (New York: Barnes & Noble, 1964) 211-17. В случаях, когда колония была совместным основанием двух или более греческих полисов, часто каждая группа иммигрантов поддерживала собственные традиции (ibid., 17-22). Основаны в 443 г. до н. э., хотя и под главенством афинян, Фурии были панэллинским поселением, включавшим аркадян, ахейцев, беотийцев, евбейцев и ионийцев (Diod. 12.10.6-11.1-3, 35.2-3). В нем было много особенностей афинского государства, включая демократическое правление, но государство было очень космополитичным; основателем города официально считался Аполлон (Diod. 12.35.3). Другим примером греческой колонии со смешанным населением была спартанская колония Гераклея на мысе Малийского залива, в которой 4000 колонистов были спартанцами и пелопоннесцами, а 6000 были «другими греками» (Diod. 12.59.3-5).
[49] Graham, Colony, 159-65, 213.
[50] Например, Thuc. 1.1.2, 82.1; 2.97.3; 6.1.1., 6.1, 18.2; Hdts. 1.1. pref., 1.3; 9.79.1, 106.1; Dem. 19.312.
[51] Геродот описывает Персидскую войну, в частности, как продолжение непрерывной вражды между Европой и Азией (Hdts. 1.1-5, 25-8, 86, 141, 163-9).
[52] Перевод из (Loeb Classical Library translation, H. Rackham, trans, and ed., Politics, в Aristotle in twenty–three volumes, with an English translation [Cambridge, Mass.: Harvard University Press; London: William Heinemann, Ltd., 1944, reprinted Cambridge, Mass.: Harvard University Press; London: William Heinemann, Ltd.1972] 21:565, 567.
[53] Fragment 3 = Constantinus Porphyrogenitus (3), de Them. 2 p. 48B. Гомер не упоминает македонян, но только пеонийцев, населяющих долину Аксия (Il 2.845, 10.425, 16.284, 285, 21.150, 200, 205).
[54] N. G. L. Hammond и G. T. Griffith, A History of Macedonia (Oxford: Clarendon Press, 1972) 2:47; поскольку эти авторы написали разные главы в этом томе, часто только соответствующий автор будет указан в примечании). Гелланик пытался систематизировать различные генеалогические мифы, а также привнести в эллинистический генеалогический лагерь тех кого не учитывала традиционная мифология. Например, Гелланик хотел присоединить афинян непосредственно к семье Эллена через неизвестную дочь Ксенопатру (FGrH 4 F-125). Следовательно, Гелланик пытался включить те народы, которые он полагал принадлежащими к греческой культуре, но не включенные в число потомков Эллена более древними мифами. Возможно он полагал, что македоняне были истинными греками.
[55] J. N. Kalléris (Les anciens Macédoniens. Etudes linguistique et historique [Athens: Institut français d’Athènes, 1954] 1:3) полагает, что «les Macédoniens appartenaient à la dernière vague des émigrants grecs» (македоняне принадлежали к последней волне греческих переселенцев). В целом вопросы «дорического» вторжения см. Hall, Identity, 56—65.
[56] Фукидид (4.124.1) упоминает армию, составленную из македонян и «эллинов, живущих в этой стране». Эсхин (3.128) отмечает, что «Филипп не был в это время ни в Македонии, ни в Элладе, но в Скифии…»
[57] Loeb Classical Library translation, G. Norlin, trans, and ed., в Isocrates, with an English translation in three volumes, Loeb Classical Library (Cambridge, Mass.: Harvard University Press; London: William Heinemann, Ltd., 1928; reprinted Cambridge, Mass.: Harvard University Press; London: William Heinemann, Ltd., 1966) 1:311.
[58] Имени Александра однако нет в списке победителей (см. Moretti, Olympionikai). Из–за этого пропуска и других проблем с текстом ни Бадьян (Badian, «Greeks and Macedonians», 46 прим. 19), ни Борза (Borza, Olympus, 111-112) не принимают историчность участия Александра, но полагают, что это была часть филэллинской пропаганды Аргеадов. Участие в играх как должное принимается Хаммондом и Гриффитом (Macedonia, 2: 101). Хотя есть проблемы, такие как внешность Александра, его предполагаемый возраст, отсутствие его в списке победителей, и т. д. — это решаемые проблемы. Как сам Борза отмечает (стр. 111), «если оценивать рассказ о злополучном персидском посольстве как не исторический… Александру возможно было не больше двадцати в момент вступления на престол — подходящий возраст для участия в забеге в 496 г… Рассказ об убийстве Александром персидского посольства в 510 г. до н. э. обычно отклоняется учеными (см. Hammond и Griffith, Macedonia, 2:99, и Borza, Olympus, 102). Относительно отсутствия Александра в списке победителей, Борза (стр. 112) отмечает возможность, что он мог проиграть в финале. Существует вероятность, что он потерпел неудачу, а «связь» представляет преувеличение. Хотя информация Геродота многим обязана источникам Аргеадов (Hdts. 5.22), он посетил Олимпию (ср. Hdts. 7.170.4; 8.34.1; 9.81.1), и его язык в 5.22.2 (πρὸς δὲ καί) предполагает, что его источник об олимпийском инциденте возможно был элейским. При этом нет никакого намека на противодействие участию в играх Филиппа II (Plut. Alex. 3.8, 4.9), несмотря на претензии Демосфена (9.31), что Филипп не был ни «греком», ни «имел отношения к грекам».
[59] Геродот (5.22; 8.137-139), Фукидид (2.99.3; 5.80.2), и Исократ (5.32, 107), все принимают аргивское происхождение царского дома Македонии, вероятно отражая общегреческое признание. Кроме того, правители Верхнемакедонского района Линкестиды гордились тем, что они потомки коринфянина Бакхида (Str. 7.7.8; ср. Thuc. 2.99.1). Хотя Борза (Olympus, 81-4) доказывает, что какая–никакая связь между македонскими семьями и греческими предками была скорее мифической, чем фактической, аргивское происхождение признано как подлинное Хаммондом (Macedonia, 2:3-4).
[60] Фукидид действительно при случае перечисляет македонян отдельно от варваров (4.125.1, 127.2), а Диодор, возможно следуя Эфору, аналогично отделяет македонян от варваров (16.4.2, 5.71.2). Демосфен (19.327) даже, кажется, видит некоторое различие, по крайней мере в терминах. Ясно однако, что для него македоняне варвары (3.24; 9.31-32).
[61] Thuc. 4.125.1; Diod. 12.30.3; 15.13.3, 14.1-2; 16.4.5.
[62] Ar. Ach.168; Birds 199; Diod. 15.36.4; 16.71.2.
[63] Loeb Classical Library translation, Norlin, Isocrates, 1:337, 339.
[64] E. Borza, «Greeks and Macedonians in the Age of Alexander. The Source Traditions», в Transitions to Empire: Essays in Greco–Roman History, 360—146 b. c. in Honor of E. Badian, под редакцией R. W. Wallace и E. M. Harris (Norman and London: University of Oklahoma Press, 1996) 122-31.
[65] Charles Edson, «Early Macedonia» в Ancient Macedonia I. Papers read at the first international symposium held in Thessaloniki, August 26-29, 1968, под редакцией B. Laourdas и Ch. Makaronas (Thessaloniki: Institute for Balkan Studies, 1970) 39; E. Borza, Olympus, 95.
[66] См. прим. 58.
[67] A. B. Bosworth, «Eumenes, Neoptolemus and PSI XII. 1284», GRBS 19 (1978): 236; E. Badian, «Greeks and Macedonians», 41.
[68] Kalléris, Macédoniens, 1:288; поддерживается Хаммондом (Hammond and Griffith, Macedonia, 2:46-7) и Борза (Olympus, 92); а несколько позже Элиасом Капетанополусом (Elias Kapetanopoulos, «Χεννίας Μακεδονίζων τῇ φωνῇ», Αρχαιολογικὴ Εφημερίς [1993]: 13-30.
[69] Страбон (7.7.1) явно рассматривает македонян как греков и говорит о близости диалектов (διάλεκτος) среди жителей «Македонской империи», включая большую часть эпиротов, хотя некоторые эпироты даже во времена Страбона оставались «δίγλωσσοι» (7.7.8).
[70] Обычно предполагается, что аттический диалект был принят македонским двором спустя какое–то время после Персидской войны (Kalléris, Macédoniens, 1:53 прим. 7; Borza, Olympus, 92).
[71] A. Morpurgo Davies, «The Greek notion of dialect», Verbum 10 (1987): 21 прим. 4.
[72] ibid., 9.
[73] L. R. Palmer, The Greek Language (Atlantic Highlands.: Humanities Press, 1980; reprinted Norman: University of Oklahoma, 1996) 82, 174.
[74] Xen. Anab. 3.1.26; Arr. Anab. 6.13.5; Paus. 9.34.2.
[75] Мессеняне по–видимому говорили на том же самом «φωνῇ» что и их спартанские угнетатели (Thuc. 4.3.3).
[76] Dem. 16.2; ср. Thuc. 7.57.1, 63.3; Athen. 3.126E; также, γλῶσσα Άττική (Hdts. 6.138.2; Xen. Mem. 3.14.7).
[77] Plut. Alex. 51.11; Eum. 14.11; Ant. 27.5; Athen. 3.122A; PSI XII 1284; ср. Curt. 6.9.35.
[78] Например, см. Aeshin 1.181; 2.1, 88, 115, 156; 3.109, 120; Dem. 1.2; 9.61; 18.10, 23, 43, 170, 222, 271, 279, 286-7; 19.15, 16, 103, 206, 336, 337; 21.72, 195; 24.175; 42.15; 45.30; 48.44; 57.11; Hdts. 1.85.4, 159.3; 2.2, 55.2, 71.1; 4.129.1, 3, 141.1, 155.3, 4; 5.58.1, 93.2; 8.65.1, 4, 6; Isae. 6.59; 12.4; Isoc. 5.26, 27, 81; 8.3; 12.10, 142; 15.20, 22, 189, 296; 19.28; Lys. 6.51; Pl. Leg. 634e, 653d, 664e, 665a, 672e; Rep. 393c, 395d, 568c; Apol. 18a, 31d; Crat. 383a, 422e, 423b; Thaet.190a, 203b, 206d, 208c, 261e; Plut. Alc. 1.4, 2.5; Cim. 8.1; Lys. 8.2; Nic. 27.1; Per. 1.1, 8.3; Sol. 14.1, 28.2; Xen. Anab. 2.6.9; 7.3.25, 7.46; Cyr. 1.4.4; Hell. 2.3.56; Mem. 1.4.12; Cyn. 120.
[79] Hes. Sh. 11.383; Th. 11.39, 584, 685, 830; WD 79, 104, 448; Hom. Il. 2.11.490; 3.161; 13.11.45; 14.11.400; 15.11.686; 17.11.111, 555, 696; 18.11.220, 221, 571; 20.11.81; 22.11.227; 23.11. 67, 397; Od. 4.11.279, 705; 10.11.239; 12.11.86, 396; 19.11.381, 472, 521, 545; 24.11.530.
[80] Aeschin. 3.16, 172; Hdts. 2.2.3, 32.6, 42.4, 57.1; 4.23.2, 111.1, 114.1, 117.1; 7.85.1; Hom. Il. 2.867; Isoc. 1.9.8; Pl. Leg. 777c; Crat. 409e, 410a, 418b; Theaet. 153b; Plut. Cim.18.3; Them. 6.2; Thes. 16.2; Thuc. 6.5.1; Xen. Anab. 4.8.4; Cyn. 2.3.
[81] Hts. 7.70.1; [Xen.] Ath. Pol. 2.8; Pl. Leg. 642c; Crat. 398b, 398d; Thuc. 7.57.2, 67.3.
[82] Pl. Rep. 475b, 480a, 617b; Crat. 419b, 423d, 423e; Thaet. 185a; Plut. Cim. 1.6; Xen. Ages. 2.12; Cyn. 11.4.
[83] Palmer, Language, 174.
[84] Hdts. 1.57.2, 3, 58.1, 1 10.1; 2.30.1, 56.3, 59.2, 1 12.1, 137.5, 143.4, 144.2, 153.1, 154.2; 3.26.1; 4.52.3, 78.1, 108.2, 110.1, 155.3, 192.3; 6.98.3; 7.9b.3; 8.135.3, 144.2; 9.16.2, 110.2.
[85] Платон (Prot. 341c) подразумевает, что лесбосский диалект во времена Питтака (вторая половина VII и начало VI в. до н. э.) и был «варварским языком».
[86] Ср. Hdts. 1.170.1-3; 6.7.1, 11.1-4.
[87] Xen. Anab. 1.1.6; 2.5.31; 3.1.34, 47.
[88] Xen. Anab. 1.2.17, 8.12; 2.3.17; 4.4.5; 7.6.8, 43; Главным переводчиком Кира был Пигрет (Xen. Anab. 1.2.17, 8.12), а Глус, сын Тамоса, египтянин, возможно был другим подручным Кира. Последний был послан к грекам с сообщением (Xen. Anab. 1.4.16), а другой случай связан непосредственно с Пигретом (Xen. Anab. 1.5.7).
[89] Xen. Anab. 2.5.35; 4.2.18, 5.10, 34.
[90] Xen. Anab. 5.4.4; 7.2.19, 6.8.
[91] N. G. L. Hammond («Literary Evidence for Macedonian Speech», Historia 43 [1994]: 138) отмечает, что еще в V в. пастушеские сообщества имели «сильные и резкие отличия» от греческого языка.
[92] Thuc. 1.5.3; 2.68.5; ср. 3.112.7. Амфилохи колонии Аргоса соединились с Амбракиотами и впоследствии «стали эллинами и выучили настоящий греческий язык, но остальные амфилохи остались варварами» (Thuc. 2.68.5).
[93] Хотя эти утверждения имеют место среди речей и, следовательно, кое в чем приукрашены автором, Курций скорее всего работал с материалом своих источников, а не выдумывал содержимое (E. Baynham, Alexander the Great: The Unique History of Quintus Curtius [Ann Arbor: University of Michigan Press, 1998] 50-5). Элиас Капетанополус («Alexanders „Tatrius Sermo“» в Philotas Affair», AncW 30 [1999]: 117-28), однако доказывает, что большая часть этого рассказа Курция об этом эпизоде вымысел, причем приукрашенный автором.
[94] Две другие речи произнесены соответственно Аминтой и Кеном (Curt. 6.9.28-31), но без какого–либо указания на используемый язык.
[95] Curt. 6.7.16, 19, 20, 8.11, 12, 11.12; 7.1.21; 8.2.7, 4.27, 5, 14, 21; 9.1.5.
[96] Curt. 4.6.6; 6.9.20; 7.2.37; 8.1.45.
[97] Тогда как время жизни Курция — предмет споров, все согласны в том, что писал он в период ранней Римской Империи (R. Syme, «The Word Optimus – Not Tacitean», Eranos 85 [1987]: 111; Baynham, Alexander, 201; J. E. Atkinson, A Commentary on Q. Curtius Rufiis’ Historiae Alexandri Magni» Books 3 and 4 [Amsterdam: J. C. Gieben, 1980] 19-57; A Commentary on Q. Curtius Rufus’ Historiae Alexandri Magni Books 5 to 7,2 [Amsterdam: Adolf M. Hakkert, 1994] 26-8; W. Heckei, «Notes on Q. Curtius Rufus' History of Alexander», Acta Classica 37 [1994]: 67; A. M. Devine, «The Parthi, the tyranny of Tiberius and the date of Q. Curtius Rufus», Phoenix 33 [1979]: 142-59.
[98] См. N. G. L. Hammond и G. T. Griffith, A History of Macedonia. (Oxford: Clarendon Press, 1972) 1:88; M. B. Hatzopoulos, Macedonian Institutions under the Kings (Athens: Research Centre for Greek and Roman Antiquity, National Hellenic Research Foundation; Paris: Diffusion de Boccard, 1996) 1:101-104. Когда Александр переправился в Азию из пяти его пехотных полков три были из Орестиды, Линкестиды, Элимиотиды и Тимфеи (Diod. 17.57.2).
[99] Arr. Anab. 1.14.1; 3.11.8; Diod. 17.17.4, 57.1; Curt. 4.13.26; 6.9.26.
[100] Одна возможность для «македонского» языка предложена Борза (Olympus, 92).
[101] О фрагменте см. Bosworth, «PSI XII. 1284», 227-37; W. E. Thompson, «PSI 1284: Eumenes of Cardia vs. The Phalanx.» ChrEg 59 (1984): 113-20.
[102] См. Капетанополус «Χεννίας», 13—30. Этот автор не только указывает, что ничто в этом выражении с определенностью не указывает на македонский язык, но что просто его речь была в «македонской манере» (стр. 14 и 19), а «речь македонянина» просто означает македонянина (16-17, 19). С меньшим убеждением Капетанополус утверждает, что отрывок может подразумевать, что Ксенний не был македонянином по рождению, но тем не менее хорошо знал македонский диалект.
[103] См. это собрание в M. G. Demitsas, ed., Sylloge inscriptionum Giaecarum et Latinarum Macedoniae, an enlarged reimte in two volumes with preface, introduction, bibliography and a guide to the contents by A. M Oikonomides (1896 Greek edition, enlarged and reissued, Chicago: Ares Publishers, 1980); Hatzopoulos, Institutions, Vol. 2. Ни одно из этих собраний не претендует на полноту; первое устарело, второе ограничено намерением автора представить публичные документы.
[104] M. Andronicus, Vergina: The Royal Tombs and the Ancient City, перевод L. Turner (Athens: Ekdotike Athenon, 1984) 83-5. Андроникос отмечает, что патронимы также отражают греческие корни, показывая, что употребление «греческих» имен, или просто производных от греческих корней, присутствует, по меньшей мере, с первой половины IV в. до н. э. (стр.84).
[105] Kalléris, Macédoniens, 1:66-277.
[106] «Из 153 изученных слов только у двух или трех можно более или менее уверенно разглядеть греческий корень» (Kalléris, Macédoniens, 278; ср. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:48-53). Из 153, 31 — военные термины, 12 — названия македонских месяцев.
[107] Ср. Kalléris, Macédoniens, 1:281.
[108] Hammond, and Griffith, Macedonia, 2:47-9.
[109] Борза находит этот аргумент неубедительным (Olympus, 92). Дюбуа (L. Dubois, «Une table de malédiction de Peüa: s’agit-il du premier texte macédonien?», REG 108 [1995]: 190-7) рассматривает «македонский язык» как северо–западный диалект греческого.
[110] Hammond and Griffith, Macedonia, 2: 48-49. Хаммонд постулирует, что Нижняя и Верхняя Македония действительно говорили на двух разных диалектах греческого языка («Literary Evidence for Macedonian Speech», 135-136). Вполне вероятно, что более урбанизированная Нижняя Македония говорила на языке понятном для их южных соседей, но маловероятно, чтобы эти два диалекта так уж сильно отличались, как постулирует Хаммонд (см. в B. Bosworth, «The Tumult and the Shouting: Two Interpretations of the Cleitus Episode», AHB 10 [1996]: 25-26, критические обсуждение доказательств Хаммонда).
[111] Paus. 2.37.3; 4.5.1-2; 7.1.5, 7; Аргивяне также говорили на дорийском диалекте (Palmer, Language, 76-7).
[112] Hammond and Griffith, Macedonia, 2: 48.
[113] Отмечено Хоффманом (O. Hoffmann, Die Makedonen, ihre Sprache und ihr Volkstum (Göttingen: Hildesheim, 1906; переиздание New York: Olms, 1974) и повторено Хаммондом (Hammond and Griffith, Macedonia, 2:48-9.
[114] Paus. 4.17.4; 10.26.4, 27.2; Apollod. 3.13.8; E.5.10; Str. 7.7.8.
[115] Их статус наряду с феспротами, кассопейцами, амфилохами и афаманами как варварский не менялся в течение всей античности (Str.7.7.1).
[116] N. G. L. Hammond, Epirus: The Geography, the Ancient Remains, the History and the Topography of Epirus and Adjacent Areas (Oxford: Clarendon Press, 1967) 423, 5 2 5-6, и Hammond and Griffith, Macedonia, 2:45; Borza, Olympus, 78.
[117] Связь установлена через Астеродию, правнучку Эллена (Apollod. 1.7.3; Paus. 5.1.4), чей брак с Эндимионом породил Этола ([Hes.] Каталог женщин Fr.10[a].58-63) и Эпея, предка элейцев (Paus. 5.1.4).
[118] Paus. 5.1.3-4, 18.6; 8.49.7; Hdts. 8.73.2.
[119] Gomme, Commentary, 2:401; F. W. Walbank, A Historical Commentary on Polybius, (Oxford: Clarendon Press, 1967) 2:557.
[120] W. J. Woodhouse, Aetolia; its Geography, Topography, and Antiquities (Oxford: Clarendon Press, 1897; переиздание New York: Arno Press, 1973) 55-87.
[121] О локализации этих городов см. Woodhouse, Aetolia, 115-41, карта на стр.53.
[122] Война началась вскоре после того как известие о смерти Александра достигло Греции (Diod. 18.8.17; 9.1), и этолийцы первыми присоединились к коалиции созданной афинянами (Diod. 18.11.1, 13.3).
[123] См. Moretti, Olympionikai, 139 (#568).
[124] Larsen, Federal States, 78.
[125] Эти племена жили на северо–западе Этолии (Woodhouse, Aetolia, 53).
[126] После разрушения Фив этолийцы направили к Александру посольства «соразмерные племенам (ἔθνη)» просить о пощаде за восстание против его власти (Arr. Anab. 1.10.2).
[127] Она просуществовала по крайней мере до 367 г. когда афинский декрет упомянул «κοινόν» этолийцев (GHI 2:110 [#I37, 11.9, 19]).
[128] Пункт, которому особое значение придает Линдси Адамс (Lindsay Adams, «Historical Perceptions of Greco–Macedonian Ethnicity in the Hellenistic Age», BalkSt 37 [1996]: 205-22).
[129] См. Adams, «Ethnicity», 220-2.
[130] Polyb. 5.104.1; 7.9.3, 5, 7; 9.37.7; 38.3.8 ср. Livy 31.29.15; Str. 10.2.23. Даже некоторые фракийские племена стали выделяться из категории «варваров». Полибий в ряде случаев упоминает «фракийцев и варваров» (23.8.3-4; 10.4). Однако одрисы, бессы и денфелеты сохранили свой статус «варваров» (Polyb. 23.8.4; ср. Str. 7.7.1), как и большинство северных и западных соседей Македонии (Polyb. 7.11.5; ср. Str. 7.7.1). Азиаты все еще рассматривались как варвары (Polyb. 10.30.2, 31.2, 48.8), а также галлы (Polyb. 9.30.3, 35, 1, 2), и римляне (Polyb. 11.5.7; 18.22.8; ср. Livy 31.29.15).
[131] Солин 9.16, сообщает, что Архелай состязался в Олимпии, а также в Дельфах. Он указан победителем tethrippon'е в 408 г. до н. э. (см. Moretti, Olympionikai, 110-11 [#349]), однако его участие отвергается Бадьяном («Greeks and Macedonians», 35, 46 прим.16) и Борза (Olympus, 174), но принимается Хаммондом (Hammond and Griffith, Macedonia, 2:150).
[132] См. Moretti, Olympionikai, 127 (#463), 132 (#498), 134 (#527), 135, (#533), 136 (#543, #549), 137 (#552).
[133] R. A. Billows, Kings and Colonists: Aspects of Macedonian Imperialism, Columbia Studies in the Classical Tradition 22 (Leiden and New York: E. J. Brill, 1995) 1.
[134] Указано Борза (Olympus, 99).
[135] Hdts. 7.173.1; 8.137.1; Thuc. 2.99.1-3; ср. Str. 7. frg. 12, 7.8; 9.5.3, 17; Paus. 1.13.2.
[136] См. H. Dell, «The Illyrian Frontier to 229 b. c. e.» (Ph. D. diss., University of Wisconsin, 1963) 62-99, и «The Western Frontier of the Macedonian Monarchy», в Ancient Macedonia I. Papers read, at the first international symposium held in Thessaloniki, August 26-29, 1968, под редакцией B. Laourdas and Gh. Makaronas (Thessaloniki: Institute for Balkan Studies, 1970) 115-26; Hammond and Griffith, Macedonia, 2:14-31, 650-6.
[137] Borza, Olympus, 150-1, 163-4.
[138] Hammond and Griffith, Macedonia, 2:396, 427.
[139] W. Heckel, The Marshals of Alexander's Empire (London and New York: Routledge, 1992) 58-9.
[140] Ibid., 327-8. Командиром этого батальона в 333 г. был Птолемей, сын Селевка (ibid., 328), возможно, тимфеец (ibid., 286).
[141] Ibid., 165.
[142] Многие перечисленные как выходцы из городов Нижней Македонии были родом из Верхней Македонии, и, вероятно, получили поместья от царя возле этих общин. Например, Леоннат, сын Евноя, в списке триерархов индийского флота Неарха указан как македонянин из Пеллы (Arr. Ind. 18.3), но был членом царского дома Линкестиды (см. Heckel, Marshals, 91). В целом см. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:352-3, 409-10.
[143] Thuc. 2.99.1-3; ср. Thuc. 4.83.1; см. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:56-64; Borza, Olympus, 87.
[144] Страбон (7.7.8-9; 9.5.11) является источником традиции этнической принадлежности племен Верхней Македонии к эпиротам, но Хаммонд полагает, что конечном счете этот материал происходит из Гекатея (Hammond and Griffith, Macedonia 1:439; 2:63). По Хаммонду эти племена стали македонянами «в политическом смысле» во время Пелопоннесской войны. Однако Фукидид явно рассматривал эти группы как македонян в этническом смысле. Ибо Фукидид видит различие между этими группами «τῶν Μακεδόνων», но зачастую имеющими отдельных правителей.
[145] Ранее середины VII в. до н. э. (Borza, Olympus, 84; Hammond and Griffith, Macedonia, 2:4).
[146] J. R. Ellis, Philip II and Macedonian Imperialism (London: Thames and Hudson, 1976) 36; относительно бизалтов, а также, похоже, крестонийцев, природа этого завоевания неоднозначна. Они возможно уже мигрировали из Бизалтии и Крестонии в северные горы, спасаясь от Ксерксова нашествия на Грецию (Hdts. 8.116.1). Тогда бы Александр I занял покинутые территории. Даже при том, что по словам Геродота бизалты бежали на север, они сохраняли свою независимость в царствование Персея (Livy 44.45 .8; 45.29.7, 30.3), множество бизалтов и крестонийцев позже обнаруживается живущими в Халкидике (Thuc. 4.109.4), что предполагает, что эвакуация и изгнание, связанные с персами и кампанией Александра I, не были совершены, как указывают источники, большею частью этих народов, но они оставались на своей родине.
[147] Хаммонд (N. G. L. Hammond («Connotations of 'Macedonia' and 'Macedones'», CQ 45 [1995]: 126 прим.20) доказывает на основе Thuc. 4.124.1, «Пердикка между тем выступил… в Линк… [возглавляя] македонское войско… и отряд греческих гоплитов, живущих в этой стране», что эти греческие переселенцы поддерживали свою идентичность. Гомме (Gomme, Commentary, 3:612), однако справедливо видит «греческих гоплитов», упомянутых Фукидидом, прибывшими из прибрежных городов, таких как Пидна.
[148] Другие ушли в Клеоны и Керинею (Paus. 7.25.6-7).
[149] Отношения между прибрежными городами и македонскими царями были очень сложными. Пидна, по меньшей мере, была частью владений македонских царей в первой половине V в. (Thuc. 1.137.1; Plut. Them. 25-6).
[150] Diod. 16.34.5; Just. 7.6.14-16; ср. Dem. 4.35; см. G. T. Griffiths, «The Macedonian Background», GaR 12 (1965): 135, и Fanoula Papazoglou, Les villes de Macédoine à l’époque romaine, BCH Supplement 14 (Athens: Ecole française d’Athènes; Paris: Diffusion de Boccard, 1988), 105-106.
[151] См. свидетельства, собранные Гриффитом (Hammond and Griffith, Macedonia, 2:356-7; Hatzopoulos, Institutions, 1:180. Пидна во времена царствования Персея описывается как многонациональный город (Livy 44.45.6). Пидна была взята царем Архелаем и перенесена на две с половиной мили дальше от берега (Diod. 13.49.1-2).
[152] См. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:358.
[153] В целом см. J. R. Ellis, «Population–transplants under Philip ΙΙ», Makedonika 9 (1969): 9-16. Утверждение Босворта («ΑΣΘΕΤΑΙΡΟΙ», CQ, 23 [1973]: 250), что Юстин упоминает только «перераспределение в существующих поселениях», не подтверждается текстом (см. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:661 прим.2).
[154] См. J. R. Ellis, Philip II, 34; Billows, Kings and Colonists, 9-11; N. G. L. Hammond, «The Macedonian imprint on the Hellenistic world», в Hellenistic History and Culture, под редакцией и с введением Питера Грина (Berkeley: University of California Press, 1993) 19-20. Филипп также основывал города на завоеванных территориях за пределами Македонии, чтобы держать под контролем эти территории (например, во Фракии, Diod. 16.71.2).
[155] Hammond and Griffith, Macedonia, 2:360-1.
[156] J. Gabbert, «The Language of Citizenship in Antigonid Macedonia», Ancient Histoiy Bulletin 2 (1988): 10-1 1; Hatzopoulos, Institutions, 2: повсюду.
[157] Gabbert, «Language», 11.
[158] K. Goudriaan, Ethnicity in Ptolemaic Egypt (Amsterdam: Gieben, 1988) 14, 119.
[159] Hatzopoulos, Institutions, 1:182.
[160] Badian, «Greeks and Macedonians», 39; см. в гл.2 полную дискуссию по hetairoi.
[161] Из них у 27 не указывается место жительства; см. G. S. Stagakis, Institutional Aspects of the Hetairos Relation Ph. D. diss., University of Wisconsin, 1962) 79-87.
[162] Arr. Ind. 18.3-6; ср. Diod. 16.34.5; Arr. Anab. 7.9.2. Например, Леоннат, сын Евноя, указан в списке триерархов индийского флота Неарха как македонянин из Пеллы (Arr. Ind. 18.3), но он был членом царского дома Линкестиды.
[163] См. гл.2 и 8.
[164] Diod. 16.1.5, 4.2, 22.3; 17.8.1; Arr. Anab. 1.5.1.
[165] По существующей традиции пеонийцы посылали помощь под Трою (Hom. Il. 2.845); Плиний 4.17.2 перечисляет эордийцев как пеонийцев.
[166] Филипп V аналогично давал наделы из земель, принадлежащих городам, своим гетейрам (Polyb. 22.13.5).
[167] См. I. Merker, «The Ancient Kingdom of Paionia», BalkSt 6 (1965): 44. Позже, во время правления династии Антигонидов в Пеонии упомянут «претор» (Liv. 40.21.9, 23.2).
[168] Кроме царя и его «hetairoi» в Македонии не было никакого реального административного аппарата.
[169] Hatzopoulos, Institutions, 1:66-7, 69. Хацопулос утверждает, что схожим образом это было верно для Верхней Македонии, где он видит локальные самоуправляемые объединения деревень, организованные на географическом базисе (стр.101-3).
[170] Хаммонд и Гриффит (Macedonia, 2:351-2) утверждают, что этот декрет имел место настолько рано в правление Филиппа, что не может быть показателем более позднего правительства Амфиполиса. Хацопулос путем анализа сделок продажи показал, что по крайней мере большинство правительственного аппарата осталась той же самой (Institutions, 1:182). Разумеется, не было никаких причин менять характер правительства. Филипп или убил в сражении или изгнал из города враждебных к нему жителей (Diod. 16.8.2), добавил новых, к нему благорасположенных (ср. Dem. 18.182; Aes. 3.27), и возможно поставил гарнизон (ср. Dem. 18.182; Diod. 17.3.3). Кроме того, он возможно раздал обширные владения вокруг города выдающимся македонским аристократам. Неарх, Лаомедонт, Андросфен все позже связаны в Арриановом списке командиров речного флота Александра на Инде с Амфиполисом (Ind. 18.4), и один из кавалерийских эскадронов, нанятых Александром, причислен к Амфиполису (Arr. Anab. 1.2.5). Хотя этот эскадрон мог бы представлять кавалерию амфиполитов, но вероятнее он состоял из македонян, которым царь выделил земли в области города (см. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:352). В то время как никакой кавалерийский отряд не причислен к Пидне, видным македонянам также выделялись земли возле города (Arr. Ind. 18.5).
[171] Например, в случае путаницы в определении границ города Филиппы, на решение к Александру было направлено посольство (текст см. E. Badian, «History from ‘Square Brackets’", ZPE 79 [1989]: 69, и N. G. L. Hammond, «Inscriptions concerning Philippi and Calindoea in the reign of Alexander the Great», ZPE 82 [1990]: 167-8).
[172] Хотя литературные источники не упоминают гарнизонов в греческих городах Азии, это было очень вероятно. В Хиосе поставлен гарнизон для того, что осуществить изменения предписанные Александром (GHI 2:264 [#192, 11.17-19]). То, что поля иногда конфисковались ясно из деяний Александра в отношении Приены (GHI 2:243 [#185, 11.9—13]; A. J. Heisserer, Alexander the Great and the Greeks: The Epigraphic Evidence [Norman: University of Oklahoma, 1980] 167-8).
[173] См. Heisserer, Alexander, 79-95.
[174] Полное обсуждение см. Heisserer, Alexander, 39, 58-78.
[175] Thuc. 1.57.3; Pl. Grg. 471B; ср. Ael. VH 2.41. Есть серьезные разногласия относительно обстоятельств, которые привели к такому разделению власти. Хаммонд и Гриффит (Macedonia, 2:115 и прим. 2) полагают, что этот порядок явился результатом раздора после смерти Александра; Коул (J. W. Cole, «Perdiccas and Athens», Phoenix 28 [1974]: 55-7, следуя за Борза (Olympus, 135), утверждает, что это разделение было сделало Александром еще при жизни. Только владение Филиппа может быть более или менее установлено как долина Аксия (Gomme, Commentary, 2:248).
[176] Об аргументах против правления Аргея см. Borza, Olympus, 296-7.
[177] Эти претенденты, по–видимому, все подразумевали связи с царской семьей.
[178] При помощи афинян Филипп поддерживал свою политическую власть до осени 431 г., когда афиняне и Пердикка заключили союз (Thuc. 2.29.6), а Филипп бежал во Фракию (ср. Thuc. 2.95.3).
[179] Босворт (A. B. Bosworth, «Philip II and Upper Macedonia» CQ 21 [1971]: 105) видит в этом восстании признак, что объединение горных княжеств [Верхней Македонии] в конечном итоге оказалось неудачным. Как отмечалось, этот вывод, по–видимому, противоречит свидетельствам. Хацопулос (Institutions, 1:103) отвергает восстание в целом, называя его «лицемерной выдумкой римлян».
[180] См. Ellis, Philip II, 48, 58-9; ср. N. G. L. Hammond, Philip of Macedon. (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1994) 26-7.
[181] В целом см. B. Funck, «Zu den Landschenkungen hellenistischer Könige», Klio 60 (1978): 45-55; A. Mehl, «Δορίκτητος Χώρα», Ancient Society 10/11 (1980/81): 173-212.
[182] GHI 2:244-245 [#186, 11.1-7].
[183] Ibid., 11.7-8.
[184] Это понятие, по–видимому, было также перенято приемниками Александра. (Diod. 19.105.4).
[185] См. гл.8.
[186] Ellis, Philip II, 58-9; Billows, Kings and colonists, 9-11.
[187] См. Hatzopoulos, Institutions, 1:182.
[188] Ibid., 190-1, 195-6.
[189] См. Hammond and Griffith, Macedonia, 2:661. Потидея была разрушена Филиппом в 357 г. до н. э. (Diod. 16.8.5).
[190] N. G. L. Hammond, «The King and the Land in the Macedonian Kingdom», CQ 38 (1988): 383, 385-6; «Connotations», 126; I. P. Vokotopoulou, «Ἠ ἐπιγραφὴ τῶν Καλινδοίων», в Ancient Macedonia IV, Papers read at the Fourth International Symposium held in Thessaloniki, September 21-25, 1983 (Thessaloniki: Institute for Balkan Studies, 1986) 97; Hatzopoulos, Institutions, 1:121-2; 2:84-5 [#62].
[191] В Описе Александр упоминая тех, кто умер во время долгих походов, заявляет, что «их родители освобождены от всех повинностей и налогов» (Arr. Anab. 7.10.4).
[192] H. Berve, Das Alexanderreich auf prosopographischer Grundlage (Munich: Beck, 1926; переиздание New York: Arno Press, 1973) 1:307; Hatzopoulos, Institutions, 1:437.
[193] См. из последнего Billows, Kings and Colonists, 146-69.
[194] О связи между македонской пехотой и македонским национализмом см. Billows, Kings and Colonists, 16-20.
[195] Педзетайры, которых Феопомп (FGrH 115 F-348) приписал к царской гвардии Филиппа.
[196] См. E. M. Anson, «The Hypaspisls: Macedonia’s professional citizen–soldiers», Historia 34 (1985): 248.
[197] R. D. Milns, «The Hypaspists of Alexander III — Some Problems», Historia 20 (1971): 187-8.
[198] Филипп в бытность заложником в Фивах сам видел эффективность этого отряда (Plut. Pel. 26). Идея создания отряда граждан–профессионалов в составе обычного ополчения граждан, однако изначально появилась не у фиванцев, а еще раньше у аргивян (Diod. 12.75.7; Thuc. 5.67.2). Хотя эта «тысяча» в военном отношении показала свою эффективность (Diod. 12.79.4, 6-7; Thuc. 5.73.2-3), но оказалась опасной для аргосской демократии и в конечном итоге казнена (Diod. 12.80.2-3).
[199] Это название относилось к охране Лангара.
[200] Именно эта лояльность поместила Филиппа Арридея на македонский трон (см. гл.3).
[201] Anson, «Hypaspists and the Argyraspids», 117-20.
[202] Hammond and Griffith, Macedonia, 2:395-6, 405-6, 705-9; R. M. Errington, A History of Macedonia, перевод C. Errington (Berkeley and Los–Angeles: University of California Press, 1990) 243-4; Hatzopoulos, Institutions, 1:269-70.
[203] Hammond and Griffith, Macedonia, 2:707.
[204] R. Lock, The Army of Alexander the Great (Ph. D. diss., University of Leeds, 1974) 18—24; N. G. L. Hammond, Alexander the Great, King, Commander and Statesman (Park Ridge, NJ.: Noyes Press, 1980) 26; P. A. Brunt, «Anaximenes and King Alexander I of Macedon», JHS 96 (1976): 151; R. Develin, «Anaximenes [FGrH 72) F4», Historia 34 (1985): 493-6.
[205] Hammond and Griffith, Macedonia, 2:707-8.
[206] «Anaximenes», 51-3. Гриффит (Hammond and Griffith, Macedonia, 2:707) утверждает, что Анаксимен был виновен в «приукрашивании» этого отрывка.
[207] См. Anson, «Citizen–soldiers», 247-8.
[208] Hammond and Griffith, Macedonia., 2:708.
[209] Arr. Anab. 1.28.3; шесть упоминаний пехоты asthetairoi (Arr. Anab. 2.23.2; 4.23.1; 5.22.6; 6.6.1; 6.21.3; 7.11.3). В различных критических изданиях asthetairoi были заменены на pezhetairoi, но Босворт в итоге показал, что в использовании термина не было никакой ошибки (см. Bosworth, «Άσθέταιροι», 245-6). Обсуждение точного значения слова и его отношения к pezhetairoi (ibid., 245-53; Hammond and Griffith, Macedonia, 2:709-13). Однако оба эти термина отмечают статус тяжелой пехоты товарищей.
[210] Ibid.
[211] G. Cawkwell, Philip of Macedon (London and Boston: Faber & Faber, 1978) 157-60; Heckel, Marshals, 3; A. B. Bosworth, Conquest and Empire: the Reign of Alexander the Great (Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1988) 6, 10.
[212] Бездоказательно Девелин (Develin («Anaximenes», 494 прим.7) отвергает Филиппа как «подлинного реформатора». Более ранние комментаторы предполагали, что новатором был Филипп (J. Kaerst, Geschichte des hellenistischen Zeitalters [Leipzig: B. G. Teubner, 1901] 1:194; W. W. Tarn, Alexander the Great [Cambridge: Cambridge University Press, 1948] 2:141).
[213] Что касается кавалерии, в 358 г. Филипп имел 600 всадников (Diod. 16.4.3). Александр переправился в Азию с 1800 македонских всадников (Diod. 17.17.4), оставив 1500 в Македонии (Diod. 17.17.5). Хотя Александр возможно добавил личный состав к войску унаследованному от отца, очевидно, что в основном это была армия укомплектованная его отцом (см. след. прим.)
[214] При Херонее армия Филипп насчитывала «не менее 2000 кавалерии» и 30 000 пехоты (Diod. 16.85.5). Александр взял с собой в Азию 1800 македонских всадников и 12 000 македонских пехотинцев (Diod. 17.17.3-4), оставив в Македонии своему наместнику Антипатру 1500 всадников и 12 000 пехотинцев (Diod. 17.17.5).
[215] Philip, 30-3.
[216] Heckel, Marshals, 3, 57.
[217] Arr. Succ. 1.22-23; Polyaen. 8.60; ср. Diod. 19.52.5.
[218] Diod. 19.52.5; Arr. Succ. 1.22-23; Polyaen. 8.60.
[219] Arr. Succ. 1.23; Polyaen. 8.60; Diod. 19.52.5.
[220] Хаммонд (Hammond and Griffith, Macedonia, 2:153, 161-2) утверждает, что этот статус, который он называет «Makedonic», включал участие в собраниях, но на самом деле, — что его носитель был землевладельцем, свободным человеком, и лично связан с царем. Тогда как царь был его «товарищем», свидетельства не подтверждают существования конституционных учреждений, ограничивающих всласть царя. См. гл.2.