Каллисфен Олинфский
T 1 Suda, Lexikon, — Καλλισθένης Δημοτίμου:
Каллисфен сын Демотима, в то время как другие говорят о Каллисфене; из Олинфа; ученик и племянник Аристотеля, который послал его в поход Александра Македонского. Александр посадил его в железную клетку и убил его в то же время как и Неарха трагика, потому что он был одним из тех, кто посоветовал Александру не стремился быть названым господином афинян. Но некоторые говорят, что он был убит, в то же время, как Неарх, за участие в заговоре против Александра. [Он был] естественно импульсивный, и [было сказано], мотивирован большой страстью.
И история рассказана, что Каллисфен закончил свою жизнь из–за извержения и кишения блох. Строка ямбическая свидетельствует об этом: «и блохастый, как раньше Каллисфен». Говоря о медицинской экспертизы, как плохо ему было пренебречь.
T 2 Plutarch (Ploutarchos), Alexander, 55.8:
Своим поведением Каллисфен очень озлобил Александра, и тот охотно поверил Гефестиону, который сказал, что философ обещал ему пасть ниц перед царем, но не сдержал своего слова. Потом на Каллисфена обрушились Лисимах и Гагнон: они говорили, что софист расхаживает с таким гордым видом, словно он уничтожил тираннию, что отовсюду к нему стекаются зеленые юнцы, восторгающиеся им, как человеком, который один среди стольких тысяч сумел остаться свободным. (2) Поэтому, когда был раскрыт заговор Гермолая, обвинения, которые возвели на Каллисфена его враги, представились царю вполне правдоподобными. А враги утверждали, будто на вопрос Гермолая, как стать самым знаменитым, Каллисфен ответил: «Для этого надо убить самого знаменитого». 4Клеветники говорили, будто Каллисфен подстрекал Гермолая к решительным действиям, убеждал его не бояться золотого ложа и помнить, что перед ним человек, столь же подверженный болезням и столь же уязвимый, как и все остальные люди. (3) Все же никто из заговорщиков даже под самыми страшными пытками не назвал Каллисфена виновным. И сам Александр вскоре после этого написал Кратеру, Атталу и Алкету, что мальчишки во время пыток брали всю вину на себя, уверяя, что у них не было соучастников. 7Позднее, однако, в письме к Антипатру Александр возлагает вину и на Каллисфена: (4) «Мальчишек, — пишет он, — македоняне побили камнями, а софиста я еще накажу, как, впрочем, и тех, кто его прислал и кто радушно принимает в своих городах заговорщиков, посягающих на мою жизнь». Здесь Александр явно намекает на Аристотеля, ибо Каллисфен был его родственником, сыном его двоюродной сестры Геро́, и воспитывался в его доме. (5) 9Некоторые сообщают, что Александр повесил Каллисфена, а другие — что Каллисфен умер в тюрьме от болезни. Харет рассказывает, что Каллисфена семь месяцев держали в оковах, под стражей, чтобы позднее судить его в большом собрании, в присутствии Аристотеля, но как раз в те самые дни, когда Александр был ранен в Индии, Каллисфен умер от ожирения и вшивой болезни.
T 3 Simplicius, De caelo (Heiberg I., Commentaria, 7), 2.12; p. 506, 11:
… поскольку наблюдения, отправленные Каллисфеном из Вавилона, по запросу Аристотеля не дошли еще в Грецию, как сообщает Порфирий. Эти наблюдения были сохранены за 31 тысячу лет до времен Александра Македонского.
T 4 Diogenes Laertios, Lives of the Philosophers [Vide: Demetrius Magnes & Sosibius apud Diogenem Laertium], 5.39:
Аристотель, говорят, повторил о нем и Каллисфене то же, что Платон (как было сказано) говорил о Ксенократе и о самом Аристотеле, — ибо Феофраст сверх всякой меры исследовал своим острым умом все умозримое, Каллисфен же был от природы вял, и поэтому одному была нужна узда, другому — шпоры.
T 5 John the Lydian (Ioannes Laurentios Lydos), On Months (ed. Wünsch), 4.77; p. 131.8:
Что Аристотель глумился над Каллисфеном сказав, что он так же имеет лишний ум, чтобы быть униженным названием человек.
T 6 Diogenes Laertios, Lives of the Philosophers [Vide: Demetrius Magnes & Sosibius apud Diogenem Laertium], 5.4-5:
А когда он рассудил, что уже достаточно провел времени с Александром, то уехал в Афины, к Александру же привел своего родственника Каллисфена Олинфского; и, глядя, как тот не в меру вольно рассуждает с царем, не слушая советов, попрекнул его такими словами:
Скоро умрешь ты, о сын мой, судя по тому, что вещаешь!
Так и случилось: его заподозрили в соучастии с Гермолаем, злоумышлявшим против Александра, долго возили в железной клетке, обросшего и завшивевшего, а потом он был брошен льву и так погиб.
T 7 Plutarch (Ploutarchos), Alexander, 52-5:
Рассказывают, что однажды на пиру, когда разговор зашел о временах года и погоде, Каллисфен, разделявший взгляды тех, которые считают, что в Азии холоднее, чем в Греции, в ответ на возражения Анаксарха сказал так: «Ты–то уж должен был бы согласиться с тем, что здесь холодней, чем в Греции. Там ты всю зиму ходил в изношенном плаще, а здесь лежишь, укрывшись тремя коврами». После этого Анаксарх стал еще больше ненавидеть Каллисфена.
T 8 Arrianos (L. Flavius Arrianus), Anabasis of Alexander, 4.10-4:
Каллисфен, олинфянин, ученик Аристотеля, человек простой и суровый, не одобрял всего этого. Тут я согласен с Каллисфеном, но никоим образом не считаю справедливыми его слова (если они действительно были написаны), что Александр и Александровы дела зависят от него, Каллисфена, и от его истории (2) и что он прибыл к Александру не за славой для себя, а чтобы прославить его, что Александр станет сопричастником богов не по лживым рассказам Олимпиады относительно его рождения, а по той истории Александра, которую Каллисфен напишет для мира. (3) Некоторые сообщают еще следующее: Филота однажды спросил Каллисфена, как он думает, кого особенно чтят в Афинах, и тот ответил, что Гармодия и Аристогитона, потому что они убили одного из двух тиранов и уничтожили тиранию. (4) Тут Филота спросил, может ли тираноубийца найти убежище в любом эллинском государстве? Каллисфен ответил, что в Афинах, во всяком случае, беглец найдет убежище: афиняне ведь за детей Геракла подняли войну с Эврисфеем, тогдашним тираном Эллады.
(5) О том, как он противился тому, чтобы кланяться в землю Александру, рассказывают следующее. Александр сговорился с софистами… и знатнейшими персами и мидянами, окружавшими его, завести об этом разговор на пирушке, (б) Анаксарх положил начало и стал говорить, что гораздо правильнее почитать богом Александра, а не Диониса и Геракла, и не только за множество его великих деяний, но и потому, что Дионис фиванец и к македонцам не имеет отношения, а Геракл аргивянин и с македонцами его связывает только происхождение Александра, Гераклида родом. (7) Справедливее будет, если македонцы станут оказывать своему царю божеские почести. Нет ведь никакого сомнения в том, что, когда он уйдет из этого мира, они будут чтить его как бога; гораздо правильнее возвеличить его при жизни, чем чтить умершего, которому эти почести уже ни к чему.
11. Анаксарх вел подобные речи; соучастники составленного плана одобрили его слова и заявили, что они тут же желают земно поклониться Александру; большинство македонцев, раздосадованных слышанным, хранили молчание, (2) Каллисфен прервал его: «Анаксарх, я считаю, что Александр достоин всяческой чести, которая подобает человеку; люди, однако, провели строгую границу между почестями, которые воздаются людям, и теми, которые воздают богам: им строят храмы, ставят статуи, выделяют для них священные участки, приносят жертвы и совершают возлияния, сочиняют в их честь гимны, а для людей пишут хвалебные песни. Особо важен обряд преклонения. (3) Люди, здороваясь, целуют друг друга, но божество пребывает высоко над нами, и прикасаться к нему кощунство. Поэтому мы величаем его, склоняясь перед ним; в честь богов устраивают хоры, в честь богов поют пеаны. Нет ничего удивительного в том, что разных богов, клянусь Зевсом, и чтят по–разному; героям воздают ведь тоже почести иные, чем богам. (4) Неподобает все это перемешать и привести в полный беспорядок, возводя людей на недосягаемую высоту и оказывая им преувеличенные почести, и в то же время низвергать и принижать, по крайней мере насколько это от нас зависит, богов, почитая их наравне с людьми. Александр ведь не вынес бы, если бы частному человеку присвоены были поднятием рук или неправильным голосованием царские почести. (5) Еще справедливее будут боги в своем гневе на тех людей, которые присваивают себе божеские почести или соглашаются на их присвоение. Для Александра более чем достаточно быть и считаться самым храбрым из храбрецов, самым царственным из царей, из военачальников самым достойным этого звания. (6) И уж кому, как не тебе, Анаксарх, следовало бы сказать то, что говорю я, и помешать высказываниям противоположным: ты ведь живешь при Александре, чтобы приобщить его к образованию и мудрости. Не выступать с твоим словом подобало тебе, а вспомнить, что ты живешь советником не при Камбизе или Ксерксе, а при сыне Филиппа, ведущем род от Геракла и Эака; его предки пришли из Аргоса в Македонию и стали править ею не как насильники, а по закону. (7) И самому Гераклу при жизни его эллины не воздавали божеских почестей и стали чтить его как бога не сразу после смерти, а только потом, по приказу дельфийского бога. Если же человеку, который рассуждает в варварской стране, приходится иметь и варварский образ мыслей, то, прошу тебя, Александр, вспомни об Элладе, ради которой предпринял ты весь этот поход, пожелав присоединить Азию к Элладе. (8) Подумай: вернувшись туда, ты и эллинов, свободнейших людей, заставишь кланяться тебе в землю? или эллинов оставишь в покос и только на македонцев наложишь это бесчестие? или вообще почести тебе будут оказывать разные: эллины и македонцы будут чтить тебя, как человека, по эллинскому обычаю, и только варвары по–варварски? (9) О Кире, сыне Камбиза, [l51] рассказывают, что он был первым человеком, которому стали кланяться в землю, и с того времени персы и мидяне продолжают унижаться подобным образом. Следовало бы подумать, что этого Кира образумили скифы, люди бедные и независимые; Дария опять–таки скифы; Ксеркса афиняне и лакедемоняне; Артаксеркса Клеарх и Ксенофонт со своими 10000 воинов, а Дария, нашего современника, Александр, которому земно не кланялись».
12. Такие слова Каллисфена чрезвычайно раздражили Александра, но македонцам пришлись по душе. Заметив это, Александр послал сказать, чтобы о земных поклонах не было больше и речи. (2) Когда, однако, после всех этих разговоров наступило молчание, самые почтенные и старые персы встали и один за другим земно поклонились Александру. Леоннату, одному из «друзей», показалось, что кто–то из персов поклонился не по правилам, и он стал издеваться над его позой, как над чем–то унизительным. Александр тогда на него рассердился, но потом вернул ему свое расположение.
(3) Существует и такой рассказ. Александр, отпив из золотой чаши, пустил ее вкруговую, начав с тех, с кем он сговаривался относительно поклонов. Первый из получивших чашу отпил из нее, встал и земно поклонился Александру, который поцеловал его. Так чаша обошла подряд всех. (4) Когда черед дошел до Каллисфена, он встал, отпил из чаши, и подойдя к Александру, хотел поцеловать его, не поклонившись ему земно. Тот в это время как раз разговаривал с Гефестионом и не обратил внимания, выполнил ли Каллисфен обряд поклона. (5) Деметрий же, сын Пифонакта, один из «друзей», сказал, когда Каллисфен подошел поцеловать Александра, что он подходит без земного поклона. Александр не позволил ему поцеловать себя, а Каллисфен заметил: «Я потерял только один поцелуй».
(6) Я никоим образом не одобряю этих слов, свидетельствующих о бестактности Каллисфена, обидевшего Александра как раз в такую минуту. По–моему, достаточно каждому вести себя подобающим образом и содействовать, насколько возможно, преуспеянию царя, находиться при котором ты не считаешь для себя унизительным. (7) Я считаю вполне естественным, что Александр возненавидел Каллисфена за неуместное свободоречие и высокомерие, соединенное с неуменьем держать себя. Поэтому я вполне доверяю тем, кто обвиняет Каллисфена в том, что он участвовал в заговоре юношей против Александра; другие даже говорят, что он поднял их на этот заговор, А заговор этот возник таким образом.
13. Еще Филиппом было заведено, чтобы сыновья знатных македонцев, вошедшие в юношеский возраст, набирались для услуг царю; им поручали прислуживать царю и стоять на страже, когда он спит. Когда царь собирался выезжать, они приводили ему лошадь из конюшни, подсаживали его по персидскому обычаю, принимали участие в охотничьих состязаниях, (2) В числе этих юношей находился и Гермолай, сын Сополида; он, по–видимому, занимался философией и поэтому с уважением относился к Каллисфену. Рассказывают, что когда на охоте кабан несся прямо на Александра, Гермолай метнул в него копьем, раньше Александра. Кабан упал; Александр упустил момент, но рассердился на Гермолая; в гневе приказал он высечь его на глазах остальных юношей и отнял у него лошадь.
(3) Этот Гермолай, страдая от полученного оскорбления, сказал Сострату, сыну Аминты, своему сверстнику и другу, что он не сможет жить, если не отомстит Александру за оскорбление. Сострата он легко убедил помочь ему: тот любил его. (4) Они привлекли на свою сторону Антипатра, сына Асклепиодора, сирийского сатрапа, Эпимена, сына Арсея, Антиклея, сына Феокрита, и Филоту, сына фракийца Карсида. Сговорились в ту ночь, когда очередь держать ночную стражу дойдете до Антипатра, убить Александра, напав на сонного.
(5) По рассказу одних, само собой случилось так, что Александр пьянствовал до утра; Аристобул же пишет следующее: Александра сопровождала некая сириянка, которая бывала одержима божеством. Сначала Александр и его свита смеялись над ней. Когда же оказалось, что в состоянии одержимости она всегда вещает правду, то Александр стал относиться к ней с уважением, и сириянка получила доступ к царю ночью и днем; часто стояла она около него, когда он спал. (6) Она встретила его, одержимая божеством, когда он шел с пирушки, попросила вернуться и провести всю ночь на пиру. Александр, считая, что, это указание свыше, вернулся, продолжая пировать, и таким образом дело юношей провалилось.
(7) На следующий день Эпимен, сын Арсея, один из участников заговора, рассказал обо всем Хариклу, сыну Менандра, своему другу. Харикл рассказал Эврилоху, брату Эпимена. Эврилох пошел в палатку Александра и изложил все Птолемею, сыну Лага, телохранителю. Тот рассказал Александру. Александр велел схватить всех, чьи имена были названы Эврилохом. Их пытали, и они раскрыли весь свой заговор и назвали еще несколько человек.
14. Аристобул говорит, что они назвали Каллисфена, как человека, внушившего им этот дерзкий замысел. И Птолемей говорит то же. Большинство же рассказывает иначе: Александр сразу же поверил наветам на Каллисфена, потому что давно ненавидел его и потому что Гермолай был очень близок к Каллисфену.
T 9 Justin (M. Iunian(i)us Iustinus), Pompeius Trogus, Epitome, 12.6.17:
К Александру снова вернулась его воинственность, и он заставил подчиниться своей власти хорасмов и даев.
Затем он приказал, чтобы его не приветствовали обычным образом, а поклонялись ему, как богу (non salutari, sed adorari se iubet), по обычаю персов, порожденному царской надменностью; ранее Александр воздерживался от этого, чтобы не сделать все введенные им новшества равно ненавистными. (2) Среди сопротивлявшихся [этому обычаю] самым ярым был Каллисфен, что привело и его и многих виднейших македонян к гибели; они были казнены якобы как заговорщики.
T 10 Strabo, Geographica [Vide: Apollodorus et Eratosthenes apud Strabonem], 13.1.27:
Во всяком случае, передают об исправлении текста гомеровских поэм так называемой «редакции из Ларца», так как Александр совместно с Каллисфеном и Анаксархом просмотрел их и в некоторой части снабдил примечаниями, а затем вложил экземпляр в ларец с драгоценными инкрустациями, найденный среди сокровищ персидской казны.
T 11a Dio(n) Chrysostomos, Orationes (64, De fortuna 2) (von Arnim J., 2), 64.20; p. 153.22:
(Александр) убил … его учителя Каллисфена.
T 11b Solinus, Gaius Julius, Collection of Curiosities (ed. Mommsen), 9.18; p. 66.10:
Он (Александр) путешествовал по миру, используя Аристотеля и Каллисфена как его направляющих.
T 12 Athenaios, Deipnosophists, 10.44, 434d:
Как пишет в «Воспоминаниях» Линкей Самосский и в своих «Историях» Аристобул и Харет, софист Каллисфен оттолкнул в застолье у Александра круговую чашу несмешанного вина, и когда его спросили: «почему не пьешь?», ответил: «чтобы после чаши Александра не просить о чаше Асклепия».
T 13 Seneca, L. Annaeus, Suasoriae, 1.5:
Его племянника (учителя Александра), Аристотеля, которого он впоследствии убил из–за его несвоевременной свободной речи. Поскольку он (Александр) хотел считаться богом, но когда ранен, Каллисфен, увидев его в крови, говорит, что ему интересно, что эта кровь не Влага, какая струится у жителей неба счастливых. И он защищался копьем от такой любезности.
T 14 Diogenes Laertios, Lives of the Philosophers [Vide: Demetrius Magnes & Sosibius apud Diogenem Laertium], 6.45:
Когда кто–то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: «Вот уж несчастен тот, кто и завтракает и обедает, когда это угодно Александру!»
T 15 Gnomologium Vaticanum (Sternbach L., De Gnomologio, 9-11), 368; 11, p. 52:
То же (Каллисфен), в то время как кто–то задал ему вопрос, почему он не ведета Александр из его самомнения, говорил «Я один тот, кто строит, многие разрушители».
Элленика
Книга первая
1. Plutarchus Cimon. c. 12:
Эфор утверждает, что царским флотом предводительствовал Тифравст, а пехотой — Ферендат; по свидетельству же Каллисфена, высшее начальствование над военными силами персов принадлежало Ариоманду, сыну Гобрия.
Книга вторая
2. Harpocratio:
Сфодрий, лакедемонский командующий, Каллисфен вторая книга Элленики был очень прост и в напрасной надежде легкомысленно замыслил.
Книга третья
3. Stephan. Byz:
Тегира, беотийский город в котором говорят родился Аполлон. Ксенофонт в третьей книге Элленики записал оракулы Аполлона Исмения в Фивах, Трофония в Лебаде, Абиса в Фокиде и Дельфийский который известнее других который красноречиво свидетельствует, что бог родился в Тегире.
4. Plutarcli. Qu. gr. c. 9:
А месяц «Бисий», по мнению многих, то же самое, что «Фисий», — им начинается весна, когда все рождается (φύεται) и прорастает. Но на самом деле это не так: ведь дельфийцы употребляют β не вместо φ, как македоняне, которые говорят Βίλιππος, βαλακρός, Βερονίκη вместо Φίλιππος, φαλακρός, Φερονίκη, а вместо π, так что вместо πατει̃ν говорят βατει̃ν и вместо πικρός - βίκρός. Стало быть, месяц «Бисий» в действительности «Писий», ибо в это время вопрошают бога и получают ответ (πυστίω̃νται). Такое рассуждение согласуется и с преданием. Ведь именно в этом месяце явился здесь оракул, и на седьмой день его приходится рождение бога. Этот день называют Полифтоос, но не потому, что в это время пекли лепешки (φθόι̃ς), а потому, что это время прорицаний и гаданий (πολυπευθη̃). Только позже ответы вопрошающим стали давать каждый месяц, а прежде пифия прорицала только раз в год и в этот самый день, как о том сообщают Каллисфен и Анаксандрид.
5. Plutarcli. Pelop. 17:
И вот у Тегир фиванцы, отступавшие от Орхомена, встретились с лакедемонянами, которые двигались им навстречу, возвращаясь из Локриды. Как только они показались впереди, в горловине ущелья, кто–то подбежал к Пелопиду и крикнул: «Мы наткнулись на противника!» «Что ты, — ответил тот, — скорее противник — на нас», — и тут же приказал всадникам, которые находились в хвосте колонны, выдвинуться и первыми напасть на врага, а сам, оставшись с гоплитами (их было триста человек), велел теснее сомкнуть ряды, надеясь, что так, где бы он ни ударил, ему удастся прорвать строй неприятелей, превосходивших фиванцев числом: в спартанском отряде было две моры, а мора — это пятьсот воинов, как утверждает Эфор, или семьсот, по мнению Каллисфена, или даже, — по словам других авторов, в том числе и Полибия, — девятьсот.
Книга четвёртая
6. Joh. Laurentius De Mensib. IV, 68
Как Каллисфен Перипатетик также говорит в четвертой книге его Элленики, что он был в походе с Александром македонским, и, когда он был в Эфиопии, он обнаружил, что Нил движут вниз бесконечные дожди–штормы, которые происходят в этой [области].
Strabo XVII, ρ. 790:
Но то обстоятельство, что разлив реки происходит от дождей, не подлежит изучению, и этот вопрос не требует таких свидетелей, о которых упоминает Посидоний. Например, он говорит, что Каллисфен считает летние дожди причиной разливов, хотя Каллисфен заимствовал это утверждение у Аристотеля, Аристотель же — у Фрасиалка Фасосца (одного из древних физиков), а Фрасиалк — у кого–то другого, а этот последний у Гомера, который называет Нил «бегущим с неба».
Снова к Египту, к земле бегущего с неба потока
[Корабли я направил].
(Од. IV, 581)
7. Proclos in Platon. Tim. p. 30 ed. Basil.:
Каллисфен и Фанодем сообщают, что Саис был основан афинянами.
8. Seneca Qu. Nat. VI, 23:
Так вот, этот Каллисфен, описывая затопление Гелики и Буриды и объясняя, отчего море бросилось на эти города или они бросились в море, приводит в той же книге все, о чем мы говорили выше, а именно: движущийся воздух проникает под землю сквозь невидимые отверстия, на дне моря так же, как и везде; затем, если проход, по которому он спускается, окажется загражденным, а вернуться назад мешает ему сопротивление воды, он начинает метаться взад и вперед, сталкиваясь сам с собой и сотрясая землю. Вот почему чаще всего от этого бедствия страдают приморские местности, и вот отчего Нептуну приписывается власть колебателя земли и моря.
Idem ibid. c. 26:
Философы, доверчивый народ, тоже в один голос твердили — со слов Пиндара, — что Делос никогда не трясет. Фукидид говорит, что прежде он действительно был неподвижен, но во время Пелопоннесской войны впервые поколебалс.
Как сообщает Каллисфен, это случилось и в другое время: «Среди многих знамений, возвестивших гибель двух городов, Гелики и Буриды, самыми замечательными были огненный столб непомерной величины и сотрясение Делоса». По его мнению, Делос считался особо устойчивым оттого, что плавает на поверхности моря, а его полые скалы и пористые утесы дают выход сжатому под землей воздуху; по этой же причине почва на островах в целом устойчивее, и для городов тем меньше опасность, чем ближе они к морю.
Idem ibid. VII, 5:
По рассказу Каллисфена, перед тем как море поглотило Буриду и Гелику, на небе появлялся огонь такой же удлиненной формы.
4. По мнению Аристотеля, это был не столб, а комета; просто вначале она была слишком раскалена, и оттого был виден не рассеянный, а сплошной огонь; по мере же того как она с течением времени остывала, она принимала вид обычной кометы. Вообще о том небесном огне можно было бы рассказать много любопытного, но самое замечательное в нем то, что он вспыхнул на небе в тот самый миг, как море накрыло Буриду и Гелику.
Не знаю, может быть, Аристотель вообще все столбы считал кометами, с той разницей, что у этих огонь непрерывный, а у прочих комет — рассеянный? Столбы горят ровным огнем, который ни в одном месте не прерывается и не слабеет, только на концах горит сильнее; а именно так описывает Каллисфен то явление, о котором я только что говорил.
9. Cicero De divin. I, 34:
А разве лакедемонянам их поражение под Левктрами не было незадолго до этого предвещено знамением? Когда в храме Геркулеса слышно было бряцанье оружия, статуя Геркулеса покрылась обильным потом, и в это же время в Фивах, как пишет Калисфен, в храме Геркулеса двери, закрытые на засовы, сами собой внезапно распахнулись и оружие, которое было прикреплено на стенах, было обнаружено лежащим на земле
10. Strabo VIII, p. 362:
По крайней мере Тиртей в своих стихотворениях сообщает, что первое завоевание Мессении произошло во времена дедов; второе — в то время, когда мессенцы восстали, взяв себе в союзники аргосцев, элейцев, писатов и аркадцев; аркадцы выбрали себе в полководцы Аристократа, царя Орхомена, а писаты — Панталеонта, сына Омфалиона; в это время, по его словам, он был предводителем лакедемонцев на войне, ибо в своей элегии под заглавием «Евномия» говорит, что пришел оттуда
Сам ведь Кронион, супруг Геры прекрасновенчанной,
Зевс, Гераклидам в удел град сей уже передал.
С оными вместе покинул я Эринеон ветристый
И на Пелопсова острова берег широкий вступил.
(Фрг. 2. Бергк)
Или эти элегические стихи неподлинные, или не следует верить Филохору, который говорит, что Тиртей был афинянином из дема Афидны, а также Каллисфену и многим другим писателям, утверждающим, что он прибыл из Афин по просьбе лакедемонцев на основании повеления оракула взять предводителя от афинян.
11. Polybius IV, 33:
Помимо многого другого мессеняне во времена Аристомена, как говорит и Каллисфен, поставили у жертвенника Ликейского Зевса столб и начертали на нем следующую надпись: «Время достойно покарало виновного царя; Мессена по милости Зевса легко открыла предателя. Трудно клятвопреступнику укрыться от божества. Хвала тебе, царь Зевс, храни Аркадию».
Книга пятая
12. Eustratius ad Arislotel. Ethic. IV, 8, p. 54 b:
Каллисфен сообщает в первой книге истории Греции, что, когда фиванцы вторглись в земли Лаконии, лакедемоняне, отправили послов в Афины, чтобы заключить союз, и они забыли охотно, что афиняне сделали для лакедемонян, и вспоминал все то что(фиванцы) сделали афинянам, все для того, чтобы привести афинян в союз с большей готовностью.
13. Athenaus X, 452 , A:
А вот какой случай рассказывает в «Истории Греции» Каллисфен: «Когда аркадцы осаждали Кромн, маленький городок неподалеку от Мегалополя, то спартанец Гипподам, оказавшийся среди осажденных, посредством загадки открыл пришедшему от спартанцев вестнику, каково их положение в Кромне. Он велел передать своей матери, чтобы та в ближайшие десять дней освободила женщину, связанную в храме Аполлона, потому что потом освободить ее уже не удастся. Такими еловами он ясно дал понять все, что хотел. Дело в том, что в храме Аполлона, над самым божьим троном был изображен на картине Голод в виде женщины. Всем в Спарте стало ясно, что еще только десять дней осажденные смогут переносить голод; уразумев сказанное, спартанцы тотчас пришли на помощь жителям Кромна».
14. Plutarchus Agesil. 34:
Дело в том, что, когда мантинейцы вновь отложились от Фив и призвали на помощь лакедемонян, Эпаминонд, узнав, что Агесилай вышел с войском и приближается к нему, ночью незаметно для мантинейцев снялся с лагеря и повел армию из Тегеи прямо на Лакедемон. Обойдя Агесилая, он едва не захватил внезапным нападением город, лишенный всякой защиты. Однако Агесилаю донес об этом, по словам Каллисфена, феспиец Эвфин, по Ксенофонту же — какой–то критянин.
Книга девятая
15. Sclol. Eur. Hec.892:
Каллисфен в девятой книге Элленики пишет это:
«Троя пала, как сообщают некоторые историки в день восьмой таргелиона, согласно автору, однако Гиады небольшие перед концом этого месяца
Для него поэт разрушение города определяет словами, что случилось, что на этот раз:
Полночь была, и луна полная в небе сияла.
Однако в середине ночи луна не только в восьмой день в состоянии появиться.
Plutarch. Camill. 19:
Фаргелион тоже доставлял варварам беду за бедой: и Александр при Гранике победил полководцев царя в месяце фаргелионе, и карфагеняне в Сицилии понесли поражение от Тимолеонта двадцать третьего числа того же месяца — в день, на который, как полагают, приблизительно приходится взятие Трои (здесь мы следуем Эфору, Каллисфену, Дамасту и Малаку).
Athcnarus XIII, ρ. 555, F:
Исходя из этого, можно было бы оспорить тех писателей, которые уверяют, будто у Сократа было две законные жены: Ксантиппа и Мирто, дочь Аристида, — не того, который Справедливый (это никак не возможно по времени), но его внука. Это и Каллисфен, и Деметрий Фалерский, и перипатетик Сатир, и Аристоксен; а навел их на эту мысль Аристотель в книге «О знатном рождении» [frag.93 Rose].
16. Plutarch. Aristid. c. 27:
Даже дочери Лисимаха Поликрите, пишет Каллисфен, народ после смерти отца назначил такое же содержание, как победителям на Олимпийских играх.
17. Polybius VI, 45:
Напротив, следует остановиться со вниманием на государстве критян, к которому мы и переходим, по двум причинам, во–первых: почему просвещеннейшие из древних писателей — Эфор, Ксенофонт, Каллисфен, Платон — называют его сходным и даже тождественным с государством лакедемонян, во–вторых, почему они считают его достойным похвалы.
О священной войне
18. Athenaus XIII, 560, B, C:
Как рассказывает Каллисфен в своей книге «О священной войне», десять лет продолжалась и война, названная Крисейской, когда жители Кирры сражались с фокидянами. Причиной ее было похищение киррейцами Мегисто, дочери фокидянина Пелагона, и аргосских девушек, возвращавшихся от Пифийского оракула; на десятый год Кирра была взята.
О делах Александра
19. Athenaeus Meehan, p. 1:
Так например, историограф Каллисфен говорит: «Тому, кто пытается писать что–нибудь, следует, не впадая в фальшивый тон, попросту излагать факты своим языком, как этого требуют описываемые дела».
20. Strabo XIII, p. 588:
По словам Каллисфена, Адрастея названа по имени царя Адраста, который впервые основал святилище Немесиды.
21. Strabo XIII, p. 627:
Каллисфен передает, что Сарды были в первый раз взяты киммерийцами, потом трерами и ликийцами (что подтверждает и элегический поэт Каллин), а в последний раз — при Кире и Крезе.
22. Strabo XIV, ρ. 635:
Город постигло несчастье, так как он закрыл свои ворота перед Александром и был взят силой, равно как и Галикарнасс; и еще раньше он был взят персами. Каллисфен утверждает, что афиняне наложили штраф на трагического поэта Фриниха за то, что тот сочинил драму «Взятие Милета Дарием».
23. Strabo XIII, p. 611:
Однако, по Гомеру, все эти места принадлежали лелегам, которых некоторые считают карийцами, а Гомер упоминает их отдельно:
К морю карийцев ряды и стрельцов криволуких пеонов,
Там же лелегов дружины и кавконов…
(Ил. X, 428)
Поэтому это было племя, отличное от карийцев; жили они между племенами, подвластными Энею, и народностями, называемыми у Гомера киликийцами. После опустошения их территории Ахиллесом они переселились в Карию и завладели областями около современного Галикарнасса.
Однако покинутого ими города Педаса более уже не существует. Но во внутренней части страны, принадлежащей галикарнассцам, был город, названный ими Педасами; еще и теперь местность эта называется Педасидой. В ней, как говорят, лелеги основали даже 8 городов; лелеги в прежние времена были столь многочисленны, что завладели не только частью Карии вплоть до Минда и Баргилий, но даже отторгнули бо́льшую часть Писидии. Впоследствии, совершая походы вместе с карийцами, они рассеялись по всей Греции и племя их совершенно исчезло. 6 из их 8 городов Мавсол объединил в один город Галикарнасс (как рассказывает Каллисфен), но Сиангелы и Минд он сохранил.
24. Elianus. 11. An. XVI, 30:
Каллисфен из Олинфа утверждал, что в Ликии коз стригут как в других местах овец, ибо они обладают замечательно плотной, превосходной шерстью, так что можно сказать, что их волосы свисают кудрями или локонами. Кроме того, те кто делает такелаж для кораблей, применяет её для витья верёвок.
25. Eustatl. in II. XIII:
Каллисфен говорит, что даже если Памфилийское море не расступилось с радостью перед Александром, когда собиралось подготовить путь для него, оно восстало из глубин, и что оно тоже не преминуло признать своего правителя, так что его изогнутость вверх может показаться выполнением своего рода акта прострации.
26. Strabo XIV, p. 667:
Между Фаселидой и Атталией, как говорят, виднеются Фива и Лирнесс, потому что, по сообщению Каллисфена, троянские киликийцы частично бежали из Фиванской равнины в Памфилию.
27. Schol. ΛροΙΙ. Rh. 11, 936:
«Парфений река Пафлагонии, которая впадает в Понт, недалеко от города Сесам. Каллисфен сказал, что он получил имя Парфений [девственный], потому что Артемида там купается.
28. Strabo XII, p. 542:
Каллисфен в своем сочинении «О боевом построении кораблей» даже вставил в гомеровский текст после слов:
Кромну кругом, Эгиал и скалы Эрифин населяли,
(Ил. II, 855)
слова:
Кавконов рать предводил Поликлеев сын безупречный,
Что у потока Парфения в славных домах обитали.
Ведь по его словам, кавконы простирались от Гераклеи и области мариандинов до левко–сирийцев, которых мы называем каппадокийцами, и племя кавконов, что живет около Тиея, простиралось до реки Парфения, тогда как соседнее племя генетов, владевших Китором, обитало за Парфением, и еще теперь какие–то кавкониты6 живут у реки Парфения.
29. Strabo XIV, p. 680:
При пылком желании обосновать свое мнение они собрали сказания, которые Деметрий Скепсийский привел из Каллисфена и некоторых других авторов, не свободных от ложных представлений о гализонах. Например, что источником богатства Тантала и Пелопидов были рудники во Фригии и Сипиле; богатства Кадма произошли от рудников во Фракии и на Пангее; богатства Приама — от золотых россыпей в Астирах вблизи Абидоса (незначительные остатки их сохранились еще и теперь; признаками древней разработки служат большие отвалы и шахты); богатства Мидаса — от рудников около горы Бермия; богатства Гигеса, Алиатта и Креза — от рудников в Лидии и в области между Атарнеем и Пергамом, где находится покинутый городок, на территории которого есть истощенные копи.
30. Strabo XIII, p. 627:
Каллисфен передает, что Сарды были в первый раз взяты киммерийцами, потом трерами и ликийцами (что подтверждает и элегический поэт Каллин), а в последний раз — при Кире и Крезе.
31. Schol. Apollon. Rh. I, 212:
Мыс Сарпедон принял имя царя Фракии, брата Полтиса, и он отметил, что есть на побережье Киликии другой мыс Сарпедон согласно Каллисфену.
Персидская история
Книга вторая
32. Suidas v.
Каллисфен в [книге] 2 персидской истории говорит, что там были двое людей [по имени] Сарданапал, один активный, а другой фат. В Ниневии это написано на его могиле: «сын Анакиндареса построивший Тарс и Анхиал в один день. Ешь, пей, совокупляйся, другие вещи не стоят». То есть, щелчка пальцами: он сделал и создал статую в его память, которые имела его руки над головой, так, что он щелкал своими пальцами. то же самое было написано, тоже в Анхиале, вблизи Тарса, который сейчас называется Зефирион.
Polybius XII, c. 17-22:
17. Несообразности в показаниях Каллисфена о войне Александра с Дарием….Дабы читателю не показалось, что мы без всякого основания подрываем доверие к столь известным писателям, приведем на память одну только важную битву: она и самая знаменитая, и не далека от нас по времени, к тому же Каллисфен был очевидцем ее. Я разумею битву в Киликии между Александром и Дарием. По словам Каллисфена, Александром были уже пройдены теснины и так называемые Киликийские ворота, а Дарий прошел через ворота, именуемые Аманидскими 69 , и спустился в Киликию. Услыхав от туземцев, что Александр направляется в Сирию, Дарий, продолжает Каллисфен, последовал за ним и, подойдя к теснинам, расположился лагерем по реке Пинар. В этом месте расстояние между морем и предгорьем он определяет стадий в четырнадцать *. Упомянутая выше река пересекает эту полосу земли поперек; начиная от самых гор она имеет глубокое русло и потом течет по равнине до впадения в море между отвесными, труднодоступными берегами. Дав это описание, Каллисфен прибавляет: Александр внезапно повернул назад и двинулся на врага, а с его приближением Дарий и военачальники его решили построить всю фалангу на той же самой стоянке, какую она занимала вначале, и воспользоваться для прикрытия фаланги рекою, которая протекала вблизи стоянки. Вслед за сим, говорит Каллисфен, Александр поставил конницу на морском побережье, наемников поместил за конницей вдоль реки, а пелтастов у самой подошвы гор.
18. Трудно понять, каким образом Дарий мог поставить свои войска, к тому же столь многочисленные, перед фалангою, когда река омывала стоянку. Как утверждает сам Каллисфен, у Дария было тридцать тысяч конницы и столько же наемников; легко определить, как велико должно быть пространство для такого войска. Так, наичаще конница выстраивается на случай действительного сражения по восьми человек в глубину; между эскадронами необходимо оставлять свободное пространство, равное лицевой стороне отряда, которое дало бы возможность эскадрону легко оборачиваться вправо или влево и назад. Таким образом, на одной стадии ** помещается восемьсот воинов, на десяти — восемь тысяч, на четырех — три тысячи двести, так что четырнадцать стадий вмещают на себе одиннадцать тысяч двести воинов. Если же Дарий выстроил к бою все свои тридцать тысяч, то он едва мог бы образовать из конницы только три отряда, стоящие один за другим. А где же тогда место для наемного войска? В тылу конницы, не иначе. Но это–то и отрицает Каллисфен, замечая, что именно наемники сшиблись с македонянами в происшедшей схватке. Отсюда неизбежно следует заключение, что половина пространства, та, что у моря, занята была конницей, а другая половина, со стороны гор, — наемниками. При этом легко представить себе, какова была глубина построения конницы и в каком расстоянии от стоянки протекала река. С приближением неприятеля, рассказывает дальше Каллисфен, Дарий, находившийся в центре боевой линии, подозвал к себе наемников с фланга. Сомнительно, чтобы так происходило дело; ибо, если в середине помянутого пространства должны были соприкасаться между собою наемники и конница и если Дарий находился при наемниках, то куда, для чего и каким образом Дарий мог звать к себе наемников? В заключение Каллисфен утверждает, что находившаяся на правом крыле конница при наступлении на врага ударила на конницу Александра, что эта последняя мужественно встретила нападающих и дала им жестокий отпор. Но Калллисфен забыл уже, как он только что говорил, что противники разделены были рекою.
19. Таковы же известия Каллисфена и об Александре. Так, по его словам выходит, что Александр совершил переход в Азию с сорока тысячами пехоты и с четырьмя тысячами пятьюстами конницы, а в то время, когда он собирался вторгнуться в Киликию, к нему прибыло из Македонии подкрепление в пять тысяч пехоты и восемьсот конницы. Если от этого числа отнять три тысячи пехоты и триста конницы, — скорее слишком большая цифра для отсутствующих по разным делам воинов, — то и тогда останется еще сорок две тысячи пехоты и пять тысяч конницы. После этих предварительных замечаний Каллисфен рассказывает, что Александр узнал о прибытии Дария в Киликию уже в то время, когда находился от него на расстоянии ста стадий *** и когда теснина была уже пройдена. Поэтому Александр повернул назад и снова пошел через теснину, впереди поставил фалангу, за нею конницу и позади всего вьючных животных. Лишь только войска вышли на открытую равнину, Александр будто бы отдал всем приказ строиться в фалангу, причем в самом начале она имела глубину в тридцать два человека, потом в шестнадцать, и наконец, вблизи неприятеля в восемь. Это известие еще более несообразно, чем предыдущее. Если стадия при обычных в походе промежутках между воинами в шесть футов вмещает на себе тысячу шестьсот воинов, построенных по шестнадцати человек в глубину, то, очевидно, десять стадий могут вместить шестнадцать тысяч воинов, а двадцать стадий — вдвое большее число. Потому легко понять, что Александру в то время, когда войско его строилось по шестнадцати человек в глубину, нужна была площадь в двадцать стадий, следовательно, для всей конницы и для десяти тысяч пехоты не оставалось бы места вовсе.
20. Далее Каллисфен говорит, что Александр на расстоянии стадий сорока * от неприятеля вел свое войско фронтом. Б o льшую нелепость трудно и придумать. Где найти, особенно в Киликии, такую местность, чтобы по ней могла фронтом двигаться фаланга, вооруженная сарисами, простирающаяся на двадцать стадий в ширину и на сорок стадий в глубину? Едва ли можно исчислить все препятствия, какие должны встретиться подобному расположению и движению войска. Достаточно одной подробности из рассказа самого Каллисфена, чтобы убедиться в справедливости наших слов. Так, он говорит, что несущиеся с гор потоки делают такие промоины на равнине, что сложился даже рассказ, будто большинство персов, убегая от неприятеля, погибло в таких рытвинах. Все это правда, скажут мне; но Александр желал встретить врага во всеоружии. Однако что может быть менее готово к бою, как не фаланга с разорванным и расстроенным фронтом? Гораздо легче заменить правильный походный порядок боевым строем, нежели в местности лесистой, изрытой ямами, выстроить в одну линию войско, разорванное с фронта и разбитое на части. Вот почему было гораздо предпочтительнее вести войско правильной двойной или четверной фалангой; тогда можно было найти и удобную для похода местность, легко и быстро привести войско в боевой порядок, тем более что через передовых разведчиков Александр мог заранее узнавать о степени близости неприятеля. Наконец, по изображению Каллисфена Александр, когда вел свое войско фронтом, на местах ровных поставил конницу не впереди пехоты, а в одну линию с нею. О прочих ошибках мы уже не говорим. Но вот что важнее всего. 21. По рассказу Каллисфена выходит, будто Александр, когда неприятель был уже близок, дал своей фаланге глубину в восемь человек. Отсюда неизбежно следует, что фаланга вытянулась в длину на сорок стадий. Если бы даже, говоря словами поэта ** «воины смыкались между собою, стиснув дрот возле дрота и щит у щита непрерывно; щит со щитом, шишак с шишаком, человек с человеком», — то и тогда потребовалось бы для фаланги двадцать стадий пространства. Между тем Каллисфен сам говорит, что не было полных четырнадцати стадий. <…> Часть этого пространства у моря занимала конница, что была на правом крыле; к тому же все войско поместилось настолько далеко от гор, что занимавший предгорье неприятель не мог вредить ему. Действительно, мы знаем, что Александр расположил часть войска в виде крюка по отношению к только что упомянутым войскам. И теперь мы не считаем еще десяти тысяч пехоты, которые при исчислении Каллисфена получаются в остатке. Таким образом, по исчислению самого историка, на длину фаланги остается по меньшей мере одиннадцать стадий, и на этом пространстве должно было вмещаться тесно сплоченных тридцать две тысячи человек по тридцати человек в глубину. Между тем Каллисфен утверждает, что во время битвы воины выстроены были по восьми человек в глубину. Подобные ошибки непростительны, ибо самая невозможность исполнения изобличает неправильность расчетов 74 . Поэтому ошибка становится непростительной с того времени, как только Каллисфен дает нам меру расстояния между отдельными воинами, общую величину местности, а также число воинов. 22. Так как было бы слишком длинно перечислять все подобные погрешности Каллисфена, то мы отметим лишь весьма немногие. Он уверяет, что Александр так, а не иначе строил свое войско ради того, чтобы сразиться с самим Дарием, что и Дарий равным образом первоначально сам жаждал встретиться с Александром, но потом будто переменил свое намерение. Однако каким же образом один из противников мог знать, при какой части своего войска находится другой противник или куда перешел потом Дарий? В ответ на это у Каллисфена нет ни слов. Далее, как могли выстроенные в боевой порядок фалангиты выбраться на крутой, поросший кустарником берег реки? Это тоже непонятно. Нельзя же подобную несообразительность взвалить на Александра, когда всем известно его знание военного дела и то, что он обращался с этим делом с юности; скорее повинен в недомыслии историк, по невежеству не умеющий различать в подобных предметах возможное от невозможного. Вот что мы желали сказать об Эфоре и Каллисфене
34.Aristotel. Mirab. 132:
На одном из так называемых Эоловых островов, как говорят, растет множество финиковых пальм, отчего он и зовется Финикусса (Пальмовый остров). При этом кажется сомнительным утверждение Каллисфена, что деревья эти получили название от финикийцев, населявших побережье острова; некоторые, впрочем, утверждают, что «жестокими», то есть «финикийцами», их нарекли эллины, потому что, первыми открыв море (люди эти), куда бы ни пристали, убивали и уничтожали всех без разбора, а на языке перребов «проливающие кровь» звучит как «фойниксай».
(35.) Stepl. Byz:
Халкии, город Ливии: так говорит Полигистор 2 в третьей книге своего сочинения о Ливии, как и Демосфен. Возражая этому последнему, Полибий в двенадцатой книге пишет: «Он сильно заблуждается и в известии о Халкиях; это не город, а медный рудник»
36. Plutarch. Alex. c. 27:
Помощь, которую оказывало божество Александру в этом трудном походе, внушила людям больше веры в него, чем оракулы, полученные позднее; мало того, именно эта помощь, пожалуй, и породила доверие к оракулам. Начать с того, что посланные Зевсом обильные и продолжительные дожди освободили людей от страха перед муками жажды. Дожди охладили раскаленный песок, сделав его влажным и твердым, и очистили воздух, так что стало легко дышать. (2) 3Затем, когда оказалось, что вехи, расставленные в помощь проводникам, уничтожены и македоняне блуждали без дороги, теряя друг друга, вдруг появились вороны и стали указывать путь. Они быстро летели впереди, когда люди шли за ними следом, и поджидали медливших и отстававших. (3) 4Самое удивительное, как рассказывает Каллисфен, заключалось в том, что ночью птицы криком призывали сбившихся с пути и каркали до тех пор, пока люди снова не находили дорогу.
Когда пустыня осталась позади и царь подошел к храму, жрец Аммона, обратившись к Александру, сказал ему, что бог Аммон приветствует его как своего сына. Царь спросил, не избег ли наказания кто–либо из убийц его отца. (4) Но жрец запретил Александру кощунствовать и сказал, что отец его — не из числа смертных. Тогда царь изменил форму вопроса и осведомился, все ли убийцы Филиппа понесли наказание, а затем спросил о себе, будет ли ему дано стать властителем всех людей. 7Бог ответил, что это будет ему дано и что Филипп отомщен полностью. Царь принес богу великолепные дары, а людям роздал деньги.
(5) Так пишет об ответах оракула большинство историков. Сам же Александр в письме к матери говорит, что он получил некие тайные предсказания, о которых по возвращении расскажет ей одной. Некоторые сообщают, что жрец, желая дружески приветствовать Александра, обратился к нему по–гречески: «О пайдион!» («О, дитя!»), но из–за своего варварского произношения выговорил «с» вместо «н», так что получилось «О пайдиос!» («О, сын Зевса!»). Александру пришлась по душе эта оговорка, а отсюда ведет начало рассказ о том, что бог назвал его сыном Зевса. (6) Говорят также, что Александр слушал в Египте Псаммона; из всего сказанного философом ему больше всего понравилась мысль о том, что всеми людьми управляет бог. Ибо руководящее начало в каждом человеке — божественного происхождения. Сам Александр по этому поводу судил еще более мудро и говорил, что бог — это общий отец всех людей, но что он особо приближает к себе лучших из них.
Strabo XVII, р. 813:
Каллисфен говорит, что жажда славы побудила Александра подняться по Нилу к оракулу, так как он слышал о том, что в прежние времена Персей и Геракл совершили такое путешествие. Александр выступил из Паретония и попал в полосу южных ветров, но был вынужден продолжать путь, сбившись затем с пути от поднявшихся облаков летучего песка; он был спасен наступившими ливнями и двумя воронами, которые указали ему дорогу. Этот рассказ уже является лестью, такого же рода и следующий о том, что жрецы разрешили только одному царю войти в храм в обычной одежде; остальные же должны были переодеться и (кроме Александра) слышать изречения оракула, находясь вне храма, и только он — из храма. Ответы оракула давались не словами, как в Дельфах и у Бранхидов, но большей частью кивками и знаками, как у Гомера:
Рек и во знаменье черными Зевс помавает бровями,
(Ил. I, 528)
причем прорицатель принимал на себя роль Зевса. Однако прорицатель в точных выражениях сказал царю, что он — сын Зевса. К этому рассказу Каллисфен прибавляет, подобно трагическому поэту, еще следующее: после того как Аполлон покинул оракул у Бранхидов, с тех пор как святилище было разграблено Бранхидами (которые во времена Ксеркса держали сторону персов), иссяк и источник; однако с прибытием Александра не только источник вновь появился, но и милетские послы доставили в Мемфис много изречений оракула относительно рождения Александра от Зевса, о предстоящей победе около Арбел, кончине Дария и попытках восстания в Лакедемоне. Каллисфен говорит, что Эритрейская Афинаида также возвестила о божественном происхождении Александра, ибо, по его словам, эта пророчица была похожа на древнюю Эритрейскую Сивиллу. Таковы рассказы историков.
37. Plutarch. Alex. 33:
Долгий разговор с фессалийцами и остальными греками, которые с громким криком призывали его вести их на варваров, придал Александру еще больше твердости и, взяв копье в левую руку, а правую подняв вверх, он, как рассказывает Каллисфен, обратился к богам с мольбой, чтобы они, если он действительно сын Зевса, помогли грекам и вдохнули в них мужество.
Id. ibid.:
Вообще Пармениона обвиняют в том, что в этой битве он был медлителен и бездеятелен, — то ли под старость в нем не было уже прежней отваги, то ли, как утверждает Каллисфен, он тяготился возрастающей властью и могуществом Александра и завидовал ему.
38. Strabo XI, p. 531:
По словам Геродота, Аракс вытекает из области матиенов, а затем разветвляется на 40 рукавов, отделяя скифов от бактрийцев. Каллисфен тоже последовал за Геродотом.
Перипл
39. Scliol. Apoll. Rh. II 672:
Очень усталыми вышли на землю они Финиады.]:
Он говорил прежде об острове Финиаде, о котором Nymphis из Гераклеи сохраняет память. Ибо он говорит, что он имеет периметр семь стадий.
40. Id. ibid. I, 1037:
Но Каллисфен, в книге I его Перипла, говорит, что это с враждебными намерениями, жители Кизика напали ночью Аргонавтов.
Шутки
41. Pollux Onom. IX, 6, 93:
Фукидид (4.52.2) назвал некоторые статеры фокейскими. Существует также вид монет, называемый таким образом. Каллисфен говорит в его Apophthegms, что поэт Персин, пренебрегаемый Эвбулом из Атарнея, прибыл в Митилену и сообщил к своему удивлению, что в Митилене он тратит фокейские, который он имел по его прибытии, гораздо более приятным способом, чем в Атарнее.
Македоника
Книга третья
42. Stobaus Florileg. VII, 65:
Филиппа, который собирался разрушить Метону и Олинф и форсировать для переправы реку Сандан, житель Олинфа по имени Астер ранил стрелой в глаз, сказав: «Астер Филиппу шлет смертельную стрелу». Филипп же повернул назад и добрался вплавь до своих; он спасся, потеряв один глаз. Так рассказывает Каллисфен в третьей книге «Истории Македонии».
Plutarchus Parall. inin. c.8:
Филиппа, который собирался разрушить Метону и Олинф и форсировать для переправы реку Сандан, житель Олинфа по имени Астер ранил стрелой в глаз, сказав: «Астер Филиппу шлет смертельную стрелу». Филипп же повернул назад и добрался вплавь до своих; он спасся, потеряв один глаз. Так рассказывает Каллисфен в третьей книге «Истории Македонии».
43. Tertullian. De anim. c. 46:
Я узнал у Каллисфена, что он указал сон, каковым Балалирис Иллирийский простёр его власть от молоссов до границ Македонии.
Фракика
44. Plutarchus Parall. inin. c. 31:
Афиняне, ведя войну с Эвмолпом, испытывали недостаток продовольствия. Хранитель государственной казны Пирандр урезал продовольственный паек, поступая так из соображений бережливости. А сограждане, заподозрив Пирандра в измене, побили его камнями. Так передает Каллисфен в третьей книге «Истории Фракии».
Метаморфозы
Книга вторая
45. Plutarcb, Parall. min. c. 5:
Около фригийского города Келены образовалась расселина с водой и поглотила множество домов вместе с людьми. Царь Мидас получил предсказание, что расселина закроется, если он бросит в бездну самое ценное. Он стал бросать золото и серебро, но это не помогло. А сын Мидаса Анхур решил, что в жизни нет ничего ценнее человеческой души. Обняв родителей и жену Тимофею, верхом на коне он бросился в бездну, и земля сомкнулась. На этом месте Мидас воздвиг золотой алтарь и, дотронувшись до него рукой [, посвятил Зевсу Идейскому. Примерно в то время, когда закрылась расселина, этот алтарь превращается в камень, спустя же определенный срок опять становится золотым. Рассказал об этом Каллисфен во второй книге «Метаморфоз».
Кинегетика
Книга третья
46. Plutarch. De fluv. 4, 2:
На его берегах растет трава, похожая на воловик; ее растирают и сок разбрызгивают глубокой ночью в логовах тигров, и они из–за действия разлитой жидкости не могут двинуться и умирают.
Об этом рассказывает Каллисфен в третьей книге трактата «Об охоте».
Галатика
Книга тринадцатая
47. Plutarch. De fluv. c. 6:
В Араре водится большая рыба, которую местные жители называют игольником. При растущей луне она белая, а при убывающей становится совершенно черной. Когда она вырастает слишком большой, ее убивают собственные шипы. В ее голове находят камень, похожий на крупицу соли, который лучше всего помогает при четырехдневной лихорадке, если его привязать к левой части тела при убывающей луне.
Об этом рассказывает Каллисфен из Сибариса в тринадцатой книге сочинения «О Галлии», а у него это взял Тимаген Сирийский.
Сомнительные
48. Suidas ν.
Ἀνάκαιον. Исей называет(в речи против Гермона о залоге: [афинскую] тюрьму ἀναγκαῖον. Но Каллисфен говорил ἀνωγαίων и вот как, скорее, оно должно быть написано.
49 Suidas:
Ἀναρᾶσθαι. Смысл, чтобы отменить проклятие, которое было создано. Таким образом, Каллисфен [использует термин].
50. Harpocratio:
Βόθυνος, место некоторые правильно так называют священную улицу.
51. Haipocratio:
Μυλωθρός тот кто владеет хлебопекарней и работает в ней.
Слово это у Каллисфена, и часто у Аттика.