Книга VII. ВОЙНА С ГАННИБАЛОМ (ΑΝΝΙΒΑΙΚΗ)
Ι.1. В этом сочинении излагается, что карфагенянин Ганнибал, вторгшись из Иберии в Италию, испытал от римлян в течение шестнадцати лет, которые он там непрерывно воевал, пока карфагеняне, подвергаясь опасности в своем собственном городе, не призвали его в свои владения, а римляне не изгнали его. Какая же у Ганнибала была истинная причина вторжения и какой внешний предлог, в высшей степени точно показано в Иберийском сочинении; однако я опишу это и здесь для напоминания.
2. Гамилькар, который был прозван Баркой, отец этого Ганнибала, был начальником войск карфагенян в Сицилии, когда римляне и карфагеняне сражались друг с другом из-за этого острова[1]. Ввиду распространившегося мнения, что он плохо вел дела, он подвергался преследованиям со стороны врагов, и, боясь исхода суда, устроил так, что до сдачи отчета о своих действиях он был выбран полководцем против номадов. Оказавшись же полезным в этой войне и ублаготворив войско грабежами и подарками, он повел его без разрешения общины карфагенян к Гадейрам и переправился через пролив в Иберию[2], откуда он стал посылать богатую добычу в Карфаген, ублаготворяя народ, чтобы, если возможно, он не сердился на него за командование в Сицилии, а так как он приобрел большую область, слава его была велика, и он внушил карфагенянам желание овладеть всей Иберией, как будто это было легким делом. Закинфяне[3] же, и все другие эллины, бывшие в Иберии, прибегают к помощи римлян, и карфагенянам определена граница их владений в Иберии: они не должны переходить реки Ибера; и это было вписано в договор между римлянами и карфагенянами[4]. После же этого, организовав находящуюся под властью карфагенян Иберию, Барка гибнет, пав в каком-то сражении[5], и полководцем после него становится Гасдрубал, зять Барки. Последнего на охоте убивает[6] некий слуга[7], господина которого Гасдрубал казнил.
3. [220 г. до н. э.] Третьим после них полководцем в борьбе с иберами провозглашается войском вот этот Ганнибал, считавшийся воинственным и опытным в военных делах; он был сыном Барки и братом жены Гасдрубала; он был очень юным и еще как подросток постоянно находился при отце и зяте. И народ карфагенян постановил вручить ему командование[8]. Таким образом, Ганнибал, о котором я пишу далее, становится полководцем карфагенян в области иберов; когда же враги Барки и Гасдрубала стали преследовать их друзей и презирали этого Ганнибала, как еще слишком молодого, Ганнибал, полагая, что это начало похода против него, и считая, что лично он будет в безопасности, если его отечество будет испытывать страх, стал приходить к мысли ввергнуть их в какую-либо великую войну. Он предполагал, как это и оказалось на деле, что война между римлянами и карфагенянами будет длительной, ему же принесет великую славу сама попытка, даже если бы случилось, что он потерпит в ней неудачу; говорили, что когда он был еще мальчиком, отец заставил его поклясться у алтарей, что он никогда не перестанет вредить римлянам. Ввиду всего этого он задумал в нарушение договора перейти Ибер, и для того, чтобы иметь предлог, он подговорил некоторых выступить с обвинением против закинфян[9]. Написав об этом тотчас же в Карфаген и прибавив, что римляне тайком вооружают Иберию к отпадению от них, он получил от карфагенян разрешение действовать, как он найдет нужным. И вот, перейдя Ибер, он до основания разрушил город закинфян, вследствие чего был нарушен договор между римлянами и карфагенянами, заключенный ими после войны в Сицилии.
4. [218 г.] Все, что сделали в Иберии сам Ганнибал и бывшие после него другие полководцы карфагенян и римлян, излагается в книге об Иберийских войнах[10]; навербовав дополнительно как можно больше воинов из кельтиберов, ливийцев и других народов и передав наблюдение за Иберией брату своему Гасдрубалу, он перешел через Пиренейские горы в страну кельтов, ныне называемую Галатией[11], ведя с собой 90 тысяч пехотинцев, до 12 тысяч всадников и тридцать семь слонов. Из галатов одних подкупив, других уговорив, иных же принудив силой, он прошел через их страну. Подступив к Альпийским горам и не находя ни одной дороги, по которой он мог бы пройти или подняться на горы (так как они очень отвесны), он все же, исполненный смелости, взобрался и на них; сильно страдая от глубокого снега и холода, рубя и поджигая лес, золу же поливая водой или уксусом, и ставшие вследствие этого ломкими скалы разбивая железными колунами, он проложил себе таким образом дорогу, по которой и теперь ходят через горы и которая называется проходом Ганнибала. Поскольку у него уже ощущался недостаток в продовольствии, он стал торопиться, причем ему удавалось скрыть все это от римлян до тех пор, пока он не прибыл в Италию; с трудом лишь на шестой месяц, после того как он двинулся из Иберии, потеряв многих, он спустился с гор на равнину.
ΙΙ.5. Передохнув немного, он направился в Таврасию, город кельтов. Взяв его штурмом, он для устрашения кельтов перебил пленных и, придя к реке Эридану, ныне называемому Падом, где римляне воевали с кельтами, именовавшимися бойями[12], стал лагерем. Римский консул Публий Корнелий Сципион[13], воевавший с карфагенянами в Иберии, узнав о вторжении Ганнибала в Италию, тоже оставив[14] своего брата Гнея Корнелия Сципиона для устройства дел в Иберии, переплыл в Тиррению; двинувшись оттуда и собирая по дороге сколько мог союзников, он успел раньше Ганнибала подойти к Паду[15]. Он отправил в Рим Манлия[16] и Атилия[17], которые воевали с бойями, так как в присутствии консула им уже не полагалось командовать; сам же, взяв от них войско, стал выстраивать его для сражения с Ганнибалом. Когда произошел бой[18] легковооруженных и всадников, римляне, окруженные ливийцами, бежали в лагерь и с наступлением ночи удалились в сильно укрепленную Плаценцию, перейдя Пад по мостам и разрушив их за собой. В свою очередь и Ганнибал, перекинув мосты через реку, перешел ее.
6. Это дело, совершившееся почти непосредственно после перехода Альпийских гор, сразу подняло у живущих там кельтов славу Ганнибала как непобедимого полководца и человека, пользующегося блестящим счастьем. Так как это были варвары, а кроме того исполненные к нему благоговейным страхом, Ганнибал, считая, что их можно обмануть по этим двум причинам, каждый день менял одеяние и прическу волос, постоянно прибегая все к новым и новым[19] выдумкам; когда он проходил среди народов, кельты, видя его то стариком, то юношей, то человеком средних лет, постоянно меняющим свой облик, удивляясь, считали, что он причастен божественной природе.
Второй консул Семпроний[20], будучи в это время в Сицилии и узнав о происшествии, прибыл на кораблях к Сципиону и стал лагерем на расстоянии сорока стадиев[21] от него. Они намеревались на следующий день вступить в сражение. Между противниками протекала река Требия, которую римляне перешли до рассвета, погрузившись по грудь, а это было время зимнего солнцестояния, шел дождь и было холодно. Ганнибал же велел войску отдыхать до второго часа дня[22] и только тогда вывел его в сражение.
7. Боевой строй обоих войск был следующий: конница и того, и другого консула[23] занимала крылья по обе стороны фаланги пехотинцев. Ганнибал против всадников поставил слонов, а против фаланги[24] - пехотинцев; всадникам же он велел держаться спокойно позади слонов, пока он сам не даст им какого-либо приказа. Когда все вступили в бой, кони римлян бросились прочь от слонов, не вынося ни их вида, ни запаха. Пехотинцы же, хотя они и были измучены и вялы от холода, перехода через реку и бессонницы, однако смело напали на зверей, стали наносить им раны, а некоторые даже подрезали жилы и уже заставили вражеских пехотинцев отступить. Увидев это, Ганнибал дал коннице приказ зайти врагам в тыл. Так как римские всадники только что были рассеяны слонами и пехотинцы остались одни, причем попали в тяжелое положение и боялись окружения, отовсюду началось бегство в лагери. И некоторые римские воины погибли, настигнутые, как пехотинцы, всадниками, другие - вследствие поднявшихся вод реки: так как солнце растопило снег, река текла громадным потоком и нельзя было ни стать вследствие глубины, ни плыть вследствие тяжести оружия. Следуя за ними и заклиная их остановиться, будучи сам ранен[25], Сципион едва не погиб и с трудом спасся в Кремону, унесенный туда на руках. Недалеко от Плаценции была небольшая стоянка для кораблей, напав на которую Ганнибал потерял четыреста воинов и сам был ранен[26]. С этого времени все стали на зимние квартиры: Сципион в Кремоне и Плаценции, Ганнибал - около Пада.
8. Римляне, находившиеся в городе, узнав о происшедшем и в третий раз уже потерпев поражение около Пада (ведь еще до Ганнибала они были побеждены бойями), стали собирать другое войско из своей среды с тем, чтобы с находящимися около Пада было тринадцать легионов, и от союзников потребовали вновь воинов в двойном количестве. Уже тогда легион у них имел пять тысяч пехотинцев и триста всадников[27]. Из них одних они послали в Иберию, других - в Сардинию, так как и там шла война, третьих - в Сицилию. Но большинство вели против Ганнибала выбранные после Сципиона и Семпрония консулами Гней Сервилий и Гай Фламиний[28]. Из них Сервилий, поспешивший к Паду, принял командование от Сципиона (Сципион, назначенный проконсулом[29], отплыл в Иберию), Фламиний же с 30 тысячами пехотинцев и тремя тысячами всадников[30] охранял Италию, расположенную внутри Апеннинских гор, которую одну и следовало бы назвать собственно Италией. Апеннины выходят из середины Альп по направлению к морю, и все то, что лежит направо от них, является настоящей Италией, то же, что налево и склоняется к Ионийскому морю[31] теперь и это - Италия, потому что и Тиррения стала теперь Италией, но одни из ее областей, по обе стороны Ионийского полуострова, населены эллинами, а остальные - кельтами, теми, которые впервые, напав на Рим, сожгли город. Когда же, изгоняя их, Камилл преследовал кельтов до Апеннинских гор, они, как мне кажется, перевалив через эти горы, вместо своей родины поселились у Ионийского моря; и эту часть страны еще и теперь так называют - Галатская Италия[32].
9. Итак, римляне разделили значительные свои военные силы на много частей и вели одновременно войну в разных местах; заметив это, Ганнибал с началом весны, ускользнув от противников[33], стал опустошать Тиррению и постепенно приближаться к Риму. Когда он стал подходить ближе, римлян охватил страх, так как у них не было боеспособного войска. Однако из оставшихся граждан они вооружили восемь тысяч, во главе их поставили Центения, одного из выдающихся частных лиц, так как начальства не было налицо, и послали его в страну омбриков[34] к Плейстинскому озеру[35], чтобы он занял узкие проходы, которые представляют собой ближайшую дорогу к Риму. В то же время и Фламиний, охранявший с 30 тысячами войск внутреннюю Италию, заметив быстроту Ганнибала, быстро, не давая отдыха войску, переменил свою позицию. Отчасти боясь за город, да и сам будучи неопытным в военном деле, избранный на эту высокую должность[36] благодаря заискиваниям перед народом, он торопился вступить в сражение с Ганнибалом.
10. Последний, заметив его поспешность и неопытность, укрылся за некоей горой и озером[37] и, скрыв легковооруженных всадников в горном проходе, разбил лагерь. Фламиний, увидя его на рассвете, немного приостановился, давая войску отдохнуть от марша, пока он укрепит лагерь, после же этого тотчас повел их, страдавших от бессонницы и тяжелого труда, в битву. Но когда появились из засады враги, Фламиний, оказавшись в середине между горой, озером и врагами, погиб и сам, и с ним двадцать тысяч воинов. Остальных в числе десяти тысяч, бежавших вместе в какое-то укрепленное местечко, помощник Ганнибала Магарбал, тоже имевший величайшую славу как полководец, не имея возможности легко захватить их силой и не считая нужным сражаться с отчаявшимися, убедил сложить оружие, обещая отпустить, куда они хотят. Когда они сложили оружие, он, взяв их, безоружными привел к Ганнибалу. Тот же, сказав, что Магарбал не был уполномочен без него заключать такой договор, тех из пленных, которые были из числа союзников, проявив чрезвычайную доброту, отпустил домой, стремясь таким человеколюбием привлечь их города, тех же, которые были из римлян, стал содержать в оковах[38]. Отдав добычу участвовавшим вместе с ним в походе кельтам, чтобы и их привлечь этой выгодой, он двинулся дальше, в то время как стоявший в области Пада полководец Сервилий, узнав уже о происшедшем, с сорока тысячами поспешил в Тиррению, а Центений с восемью тысячами занял уже ущелье.
11. Ганнибал, увидев перед собой Плейстинское озеро и над ним гору и Центения, овладевшего горным проходом между ними, стал старательно расспрашивать проводников, нет ли какого-либо обходного пути. Когда они сказали, что торной дороги никакой нет, но все только кручи и ущелья, он все-таки послал этим путем легковооруженных и с ними Магарбала, чтобы ночью обойти гору. Прикинув, что они могли уже обойти гору, Ганнибал напал на Центения с фронта[39]. Когда с обеих сторон начался бой[40], Магарбал, проявив особое рвение, показался на вершине горы над ними и поднял боевой клич. Тотчас же началось бегство римлян и избиение попавших в окружение: три тысячи пало, восемьсот попало в плен; остальным с трудом удалось бежать. Бывшие в городе, узнав о случившемся и испугавшись, как бы Ганнибал немедленно не подошел к городу, стали сносить камни на стену и вооружать стариков; испытывая же недостаток в оружии, они стали брать из святилищ взятое как добычу в прежних войнах оружие, висевшее в них как украшение; и, как это бывало в минуты крайней опасности, они выбрали диктатором Фабия Максима[41].
III. 12. Но Ганнибал, которого бог отвратил от этого намерения, повернул опять к Ионийскому морю и, идя по побережью, все предавал опустошению, забирая большую добычу. Консул Сервилий, следуя параллельно за ним, прибыл в Аримин, находясь на один день пути от Ганнибала; там он задержал свое войско и ободрил дружественных еще кельтов, пока диктатор Фабий Максим[42], прибыв туда, не отослал Сервилия в Рим, так как по избрании диктатора тот уже не был ни консулом, ни полководцем, сам же, следуя по пятам за Ганнибалом, не вступал с ним в сражения, хотя тот часто его вызывал на это, но не позволял Ганнибалу осаждать какой бы то ни было город, сторожа и мешая ему. Так как страна была опустошена, то Ганнибал стал испытывать недостаток в продовольствии, и, опять обходя ее, каждый день выстраивал войско в боевом порядке, вызывая на бой противника. Но Фабий не вступал с ним в сражение, хотя Минуций Руф, который был у него начальником конницы, порицал его и даже писал в Рим друзьям, что Фабий медлит со сражением вследствие своей трусости. Когда Фабий временно отлучился в Рим ради каких-то жертвоприношений, Минуций, начальствуя над войсками, завязал как-то битву с Ганнибалом и, считая, что победил, тем решительнее написал донесение в Рим сенату, обвиняя Фабия, что он не хочет победить. И сенат постановил, когда Фабий уже вернулся в лагерь, чтобы начальник конницы имел с ним одинаковую власть[43].
13. И вот они, поделив войско, располагались лагерями близко друг от друга, причем каждый оставался при своем мнении: Фабий считал, что Ганнибала надо истощать промедлением и постараться не испытывать от него никаких поражений, Минуций - что надо решить дело битвой. Когда Минуций вступил в битву, Фабий, предвидя, что случится, поставил свое войско неподвижно и воинов Минуция, обращенных в бегство, принимал под свою защиту, воинов же Ганнибала, преследовавших бегущих, оттеснил. Фабий этим облегчил для Минуция постигшее его несчастье, нисколько не питая на него зла за клевету[44]. Минуций же, сознав свою неопытность, сложил власть и свою часть войска передал Фабию[45], который считал, что для вступления в битву с человеком, который является мастером военного дела, есть только одно обстоятельство - необходимость. Об этом впоследствии часто вспоминал Август, который и сам не любил быстро решаться на сражения, предпочитая пользоваться скорее искусством, чем смелостью. Фабий опять, как и прежде, сторожил Ганнибала и мешал ему опустошать страну, не вступая с ним в сражение всем войском, но нападая только на рассеявшихся отдельными отрядами фуражиров и вполне определенно зная, что скоро Ганнибал будет испытывать недостаток продовольствия.
14. Когда оба войска приблизились к узкому горному проходу[46], которого Ганнибал не предвидел, Фабий, послав вперед четыре тысячи воинов, занял его, а сам с остальными стал лагерем на укрепленном холме с другой стороны. Ганнибал же, когда заметил, что он попал в середину между Фабием и теми, которые стерегли теснины, почувствовал страх, как никогда раньше: он не видел никакого другого прохода - все состояло из отвесных и непроходимых скал, и он не надеялся победить Фабия или стоящих у теснины ввиду укрепленности их позиций. Находясь в таком безвыходном положении, Ганнибал перерезал бывших у него числом до пяти тысяч пленных, чтобы они в момент опасности не подняли восстания, быкам же, которые у него были в лагере (а их было большое количество), к их рогам он привязал факелы и, с наступлением ночи зажегши эти факелы, другие огни в лагере потушил и велел хранить глубокое молчание, самым же смелым из юношей приказал гнать быков со всей поспешностью вверх на те крутизны, которые были посередине между лагерем Фабия и ущельем. Быки, подгоняемые гнавшими их, а также из-за огня, который их жег, обезумев, изо всех сил лезли на крутизны, потом падали и снова лезли.
15. Римляне и с той и с другой стороны, видя, что в лагере Ганнибала темно и тихо, а в горах много всяких огней, не могли, как это бывает ночью, точно понять, что происходит. Фабий подозревал здесь какую-то хитрость Ганнибала, но не мог разгадать ее, держал войско неподвижно, считая, что ночью все подозрительно, стоявшие же в теснинах предположили, чего и хотел Ганнибал, а именно что он, попав в затруднительное положение, бежит, пробиваясь вверх по кручам; поэтому они покинули свои места и бросились туда, где появлялся огонь, рассчитывая захватить там Ганнибала, которому приходилось плохо. Как только Ганнибал увидел, что они спустились из теснин, он быстро бросился в эти теснины с самыми быстрыми из своих воинов, без света и в полном молчании, чтобы остаться незамеченными; захватив их и укрепившись там, он дал знак трубой, и лагерь ответил ему громким криком, и внезапно всюду появился огонь. Только тогда римляне заметили обман; остальное же войско Ганнибала и те, которые гнали быков, безболезненно прошли к теснинам. Собрав их, он двинулся дальше. Так, сверх ожидания, Ганнибал тогда уцелел и сам, и спас свое войско, и, двинувшись в Геронию[47], находившуюся в Япигии, которая была полна хлебом, взял ее и, имея всего в изобилии, спокойно зимовал.
16. Фабий, и после этого продолжая придерживаться своей тактики, следовал за ним и стал лагерем на расстоянии десяти стадий от Геронии, имея между собой и Ганнибалом реку Ауфид[48]. Так как окончились шесть месяцев, на которые римляне выбирают диктаторов, то консулы Сервилий и Атилий[49] вернулись к исполнению своих обязанностей и прибыли в лагерь, а Фабий отбыл в Рим[50]. В течение этой зимы у Ганнибала и у римлян были постоянные стычки между легковооруженными; и в них римляне оказывались более счастливыми, более храбрыми. Ганнибал всегда сообщал карфагенянам о происходящем, преувеличивая свои успехи, но тогда, так как у него погибло много воинов, он почувствовал недостаток в людях и просил войска и денег. Но враги, преследовавшие злыми насмешками все начинания Ганнибала, и тогда язвительно ответили, что они не понимают в чем дело, ведь побеждающие не просят денег, но посылают их на родину, а Ганнибал просит, говоря в то же время, что побеждает; под их влиянием карфагеняне не посылали ему ни войска, ни денег, и Ганнибал, оплакивая это, писал в Иберию своему брату Гасдрубалу, убеждая его в начале лета с войсками, какие только он может набрать, и деньгами вторгнуться в Италию и опустошить северные ее части, чтобы вся она была предана разграблению и римляне были ими поставлены в тяжелое положение с обеих сторон.
17. В таком положении были дела Ганнибала, римляне же, глубоко уязвленные размерами поражения Фламиния и Центения[51], как претерпевшие нечто недостойное их и противное разуму и ужасное, и вообще не желая переносить войну, которая велась на их территории, полные гнева против Ганнибала, набрали в Риме четыре легиона воинов и отовсюду собирали союзников, направляя их в Япигию[52]. Они выбрали консулами за военную славу Луция Эмилия, перед тем воевавшего с иллирийцами, а за заискивание перед народом - Теренция Варрона, который с обычным для него тщеславием давал им много обещаний. А когда консулов провожали на войну, их просили решить войну битвой и не истощать государство долго затянувшейся войной, непрерывной военной службой, денежными взносами, голодом и бесплодием опустошенной земли. Они, взяв с собой войско, находившееся в Япигии, и имея всего 70 тысяч пехотинцев и 6 тысяч всадников, стали лагерем около одной деревни, называемой Каннами[53]. Ганнибал разбил лагерь напротив римлян[54]. Будучи по природе воинственным и не вынося бездействия, особенно в это время, под давлением недостатка во всем, Ганнибал постоянно выстраивал войско для битвы, боясь, как бы наемники не перебежали из-за неуплаты жалования, или не разбрелись, добывая продовольствие. Поэтому он вызывал неприятелей на сражение.
18. Точка зрения консулов была следующей: Эмилий полагал, что надо медлить, истощая Ганнибала, который не будет в состоянии дальше выдержать вследствие недостатка продовольствия, и не вступать в сражение с полководцем и войском, вышколенным войнами и счастьем[55], Теренций же, как и полагается человеку, заискивающему перед народом, полагал, что надо помнить о том, что наказал им народ, когда они отправлялись на войну, и возможно скорее решить войну битвой. К мнению Эмилия присоединялся консул прошлого года, Сервилий, еще оставшийся при войске, к Теренцию же - все находившиеся в войске сенаторы и так называемые всадники[56]. Они спорили друг с другом, а Ганнибал, напав на вышедших за сеном и дровами, притворно сделал вид, что он побежден, и вот во время последней стражи[57] двинул всю массу войска, как будто решил отступить. Видя это, Теренций вывел войско, чтобы преследовать бегущего Ганнибала, хотя Эмилий и тогда отговаривал его от этого намерения. Но так как он не послушался, Эмилий сам по себе стал производить птицегадания[58], как это в обычае у римлян, и, послав к находившемуся уже в пути Теренцию, сказал, что день оказывается неблагоприятным. Тот вернулся, боясь показать, что он не повинуется птицегаданиям, но на глазах всего войска рвал на себе волосы и негодовал, как лишенный победы вследствие зависти своего сотоварища. И все войско негодовало вместе с ним.
IV. 19. Потерпев неудачу в своей попытке, Ганнибал тотчас же вернулся в лагерь, чем и открыл свой коварный план; однако и это не научило Теренция относиться с подозрением ко всем действиям Ганнибала, но, как он был в оружии[59], ворвавшись в преторий[60], к тому же в присутствии членов сената, примипилариев и военных трибунов, он обвинял Эмилия, что тот воспользовался птицегаданием как предлогом и лишил Рим явной победы, уклонившись из-за трусости или завидуя ему из-за соперничества. Когда он так кричал, охваченный гневом, стоявшее вокруг палатки войско слушало и поносило Эмилия. Последний напрасно приводил разумные доводы находящимся внутри палатки, но так как на сторону Теренция, кроме Сервилия, стали все остальные, он уступил. И на следующий день он сам выстроил войска, предводительствуя ими, ибо Теренций уступил ему это право. Ганнибал это заметил, но тогда не вышел против них (так как еще не сделал надлежащих распоряжений для битвы), на следующий же день оба войска спустились на равнину. Римляне были построены в три ряда, отстоящих друг от друга на небольшое расстояние, причем каждая часть их имела пеших в центре, а легковооруженных и всадников - с обеих сторон. Полководцы же стояли так: в центре Эмилий, на левом фланге Сервилий, Теренций же - с теми, которые стояли на правом фланге, каждый имел при себе по тысяче отборных всадников, чтобы они помогали попавшим в затруднительное положение. Так построились римляне.
20. Ганнибал, зная прежде всего, что в этой местности регулярно после полудня начинал дуть юго-восточный ветер, поднимавший тучи пыли, занял такое место, где ветер дул бы им в спину; затем он заранее поместил в засаду на холм, поросший кустарником и изрезанный оврагами, всадников и легковооруженных, которым приказал, когда фаланги[61] сомкнутся и когда завяжется горячее дело и когда начнет дуть ветер, оказаться в тылу у неприятелей. А пятистам кельтиберам он велел вдобавок к длинным мечам надеть под одежду другие, более короткие мечи, сказав, что он сам, когда нужно, даст знак, что им делать. Все войско он также разделил на три части и всадников поставил на флангах широко растянутым строем, чтобы, если будет возможность, окружить врага. На правом крыле он поставил своего брата Магона, на другом - племянника Ганнона; середину же он занял сам, так как ему была известна опытность Эмилия. С ним было две тысячи отборных всадников, а Магарбал, имея тысячу других, оставался в резерве, чтобы помочь, если увидит, что свои попали где-нибудь в затруднительное положение. Действуя так, он затягивал время до второй половины дня[62], ожидая, чтобы поскорее начался ветер.
21. Когда и на той и на другой стороне все было приведено в надлежащий порядок, полководцы объезжали ряды, воодушевляя своих, и напоминали: о родителях, детях и женах, о бывших раньше поражениях, и говоря, что в этой битве будет решаться вопрос об их спасении; Ганнибал же напоминал о прежних победах над этими же людьми, говоря, что позорно позволить побежденным победить своих победителей. Когда же зазвучали трубы и фаланги подняли крик, сперва легковооруженные стрелки, пращники и камнеметатели с обеих сторон, выбежав на середину, начали между собой сражение, после же них двинулись в бой и фаланги. Много тут было и крови, и поту, так как с обеих сторон сражались с воодушевлением. В это время Ганнибал дает сигнал всадникам окружить вражеские фаланги, но римские всадники, хотя их было меньше, чем врагов, храбро сопротивлялись им и, растянув свой строй так, что он стал очень тонким, тем не менее бились очень решительно, и особенно те, кто стояли на левом фланге по направлению к морю. Поэтому Ганнибал и Магарбал вместе пустили на них тех всадников, которых имели вокруг себя, считая, что они своим ужасным варварским криком устрашат противников. Но те и их встретили твердо и без страха.
22. Поскольку и эта попытка потерпела неудачу, Ганнибал дал знак пятистам кельтиберам[63]. Они, выбежав из строя, бросились к римлянам и протягивали им щиты, копья и мечи, которые были у них на виду, как будто они были перебежчиками. Сервилий, похвалив их, тотчас взял у них оружие и поставил их назад в одной, как он думал, одежде; он не считал целесообразным связывать перебежчиков на глазах врагов и не подозревал их, видя их в одних хитонах, да и времени подходящего не было среди такого напряженного боя. Другие отряды ливийцев, подняв сильный крик, сделали вид, что они бегут к горам. Этот крик был знаком для скрывавшихся в оврагах, чтобы они бросились на преследующих. И тотчас же легковооруженные и всадники показались из засады; одновременно поднялся сильный и удушливый ветер, с тучей пыли, дуя в лицо римлян; и это мешало им более всего видеть, что делается впереди у врагов. И удары копий и стрел у римлян во всех отношениях были слабее из-за противного ветра, у врагов же удары были более меткими, так как ветер подталкивал бросаемое ими оружие. Римские же солдаты, не видя ничего перед собой, не могли ни уклониться от ударов, ни сами как следует бросать, сталкиваясь друг с другом; их ряды приходили в полное замешательство.
23. Тогда, видя, что наступил указанный им момент, те пятьсот кельтиберов, вытащив из-за пазух короткие мечи, убили первыми тех, позади которых они стояли; затем, схватив их более длинные мечи, щиты и копья, они напали по всей линии, устремляясь от одних на других, не щадя себя; они-то и произвели главным образом наибольшее избиение, так как стояли позади всех. Большие и ужасные беды поразили тогда римлян: с фронта их теснили враги, с флангов они были окружены бывшими в засаде и избивались неприятелями, перемешавшимися с ними. Они не могли повернуться против последних из-за наступавших на них с фронта, да и узнать их было нелегко, так как у них были римские щиты. Сверх всего прочего римлянам особенно мешала пыль, так что они даже не могли понять, что происходит, но, как бывает при замешательстве и страхе, им все представлялось в больших размерах: им казалось, что и бывших в засаде было гораздо больше, также и относительно пятисот: хотя они знали, что их пятьсот, но им казалось, что все римское войско окружено всадниками и перебежчиками; и вот, повернув тыл, они беспорядочно побежали; первыми те, которые были на правом фланге, причем Теренций сам показал им пример к бегству; после же них - стоявшие на левом фланге, начальник которых Сервилий бросился к Эмилию, и около них собрались все лучшие из всадников и пехотинцев, около десяти тысяч.
24. Полководцы, а за ними все, которые были на конях, соскочили с них, стали сражаться пешими, окруженные всадниками Ганнибала. И много блестящих подвигов совершили они, будучи опытными и храбрыми и, находясь в безвыходном положении, нападая на врагов, исполненные гнева; их истребляли отовсюду, и, разъезжая верхом вокруг них, Ганнибал то подстрекал своих, призывая покончить с этим остатком, чтобы довершить свою победу, то стыдил и упрекал, что, победив такое множество, они не могут одолеть немногих. Римляне же, пока с ними были Эмилий и Сервилий, и сами нанося удары и терпя большой урон, все же оставались в строю; когда же пали их полководцы, они, сильным натиском пробившись через середину врага, стали разбегаться в разные стороны, одни - в лагери, которых были два, куда уже собрались бежавшие до них; и всех их оказалось около пятнадцати тысяч: Ганнибал, окружив лагерь, приставил к ним стражу; другие - около двух тысяч - бежали в Канны. Эти две тысячи сдались Ганнибалу. Немногие бежали в Канусий, а остальные в одиночку рассыпались по лесам.
25. Таков был конец битвы Ганнибала и римлян при Каннах, начавшейся немного позднее второго часа[64], закончившейся же незадолго до двух часов ночи[65]; она еще и ныне известна у римлян как великое бедствие, так как в эти часы у них погибло пятьдесят тысяч[66], большое число было взято в плен живыми, погибли и многие из сенаторов, и с ними все военные трибуны и центурионы, а из самих полководцев два лучших. Самый же худший, бывший виновником этого несчастия, как только началось бегство, сам первый скрылся. Римляне, воюя уже два года с Ганнибалом в Италии, потеряли из своих граждан и от союзников до 100 тысяч человек.
26. Ганнибал, одержав столь блестящую и редкую победу, применив в один день четыре стратегических хитрости: силу ветра, притворный переход перебежчиков, притворное бегство и скрытую в оврагах засаду, - тотчас же после боя отправился осматривать убитых и, видя убитыми лучших из своих друзей, застонал и, заплакав, сказал, что ему не нужно другой такой победы. Говорят, что и до него такие же слова сказал Пирр, царь Эпира, который тоже одолел римлян в Италии с подобными же потерями[67]. Из бежавших с поля битвы те, которые собрались в большом лагере, вечером, выбрав себе предводителем Публия Семпрония, прорвались силой через охрану, поставленную Ганнибалом, но заснувшую от усталости, и около полуночи быстро дошли до Канусия в числе около десяти тысяч; пять тысяч же собравшихся в меньшем лагере, на следующий день были взяты в плен Ганнибалом. Теренций, собрав остатки войска, попытался убитых отчаянием ободрить и, поставив им начальником Сципиона - одного из военных трибунов, - быстро уехал в Рим.
V. 27. В Риме же, когда пришло известие о несчастий, некоторые на улицах оплакивали своих близких, называя их по именам, и с воплями ожидали, что они сами вот-вот будут взяты в плен, женщины с детьми молились в храмах, чтобы наконец прекратились эти несчастий для государства, магистраты жертвоприношениями и обетами старались умилостивить богов, умоляя их, если над государством за что-нибудь тяготеет их гнев, чтобы они удовлетворились происшедшим. Сенат послал в Дельфы Квинта Фабия, историка этих событий[68], чтобы вопросить о настоящем положении дел; с разрешения хозяев сенат освободил до восьми тысяч рабов[69] и велел всем находящимся в городе готовить оружие и луки; даже при таком положении дел сенату удалось собрать некоторое количество воинов из союзников. Клавдия Марцелла, который должен был плыть в Сицилию, сенат, переменив решение, направил на войну с Ганнибалом. Марцелл дал часть флота своему сотоварищу Фурию[70] и послал его в Сицилию; сам же, ведя рабов и тех, кого и сколько он мог собрать из граждан или союзников, всего до 10 тысяч пехотинцев, и две тысячи всадников, двинулся в Теан и следил, что собирается делать Ганнибал.
28. Когда Ганнибал дал пленным позволение отправить в Рим послов относительно их участи: не захотят ли находящиеся в городе выкупить их за деньги. Выбранных пленными трех послов во главе с Гнеем Семпронием он заставил поклясться в случае отказа римлян вернуться к нему. Родственники взятых в плен, обступив здание сената, заявляли, что каждый из них выкупит родных за свои деньги, и умоляли сенат разрешить им это, и народ вместе с ними плакал и просил; из сенаторов одни не считали правильным при столь больших несчастиях вредить государству потерей еще стольких граждан, освобождать рабов и пренебрегать возможностью освободить свободных[71], другие же полагали, что не следует такой жалостью приучать солдат к бегству, но заставлять или сражаясь побеждать, или умирать, чтобы не могло сложиться убеждение, что беглец может заслужить жалость даже со стороны своих близких. Было приведено много примеров из прошлого для доказательства обоих мнений, и сенат не разрешил родственникам выкупить пленных, полагая, что при многих предстоящих еще опасностях не принесет пользы на будущее проявление в настоящее время человеколюбия; жестокость же, пусть бы она казалась и печальной, будет полезна для будущего, а в настоящее время смелостью решения поразит Ганнибала. Итак, Семпроний и бывшие с ним двое из пленных вернулись к Ганнибалу. Некоторых из пленных Ганнибал тогда продал, некоторых же, охваченный гневом, велел убить, запрудил их телами реку и по такому мосту перешел через нее. Всех же тех, кто принадлежал к сенаторам и вообще к знатным, он заставил вступить друг с другом в единоборство, отцов с сыновьями, братьев с братьями, не упуская ни одного случая проявлять презрительную жестокость, причем ливийцы были зрителями этого зрелища.
29. После этого, придя в область, подвластную римлянам, он опустошил ее и пододвинул осадные машины к Петелии[72]. Петелинов было немного, но они смело вместе с женами выступили против Ганнибала и совершили много славных подвигов. Они постоянно сжигали его машины, причем их жены сражались не менее мужественно, чем они. Становясь после каждого боя все малочисленнее, они больше всего страдали от голода. Заметив это, Ганнибал окружил их линией укреплений и поставил Ганнона[73] во главе осады. Осажденные, поскольку их бедственное положение стало затягиваться, сначала выгнали бесполезных для сражений людей в пространство за своими укреплениями и смотрели на них, избиваемых Ганноном, без печали, считая, что, умирая, они получают лучшую долю. На этом же основании и остальные, доведенные до полного истощения, сделали вылазки против врагов, причем они и тогда совершили много славных подвигов, но, не будучи в силах из-за отсутствия пищи и слабости даже вернуться в город, они все были истреблены ливийцами. Ганнон взял город, причем из него бежали при этих обстоятельствах те немногие, которые могли бежать. Римляне, восхищенные их расположением к себе и невероятной решимостью, старательно собрали их, рассеявшихся по разным местам, и в количестве около восьмисот человек, вернули и поселили после этой войны вновь на их родине.
30. [215 г.] Так как всадники-кельтиберы, которые служили наемниками у Ганнибала, прекрасно сражались, то римские полководцы в Иберии, попросив у городов, бывших под их властью, столько же других[74] всадников, послали их в Италию в противовес тем, которые были там у Ганнибала; они, встречаясь с соплеменниками, поскольку они стали лагерем близко от Ганнибала, привлекали их на свою сторону. Когда многие из них перешли к римлянам, как перебежчики, или просто бежали, то и оставшиеся не были верны Ганнибалу, подозреваемые им и сами подозревая его. Вот с этого-то времени дела у Ганнибала и пошли хуже.
31. Есть город в Давнии - Аргириппы[75], который, как говорят, основал Диомед Аргосский. Некто Дасий, считавшийся потомком Диомеда, человек неустойчивый в своих убеждениях и недостойный Диомеда, после того как римляне потерпели около Канн большое поражение, побудил отечество отложиться от римлян к ливийцам[76]. Тогда же, когда у Ганнибала дела пошли плохо, он тайно верхом съездил в Рим и, введенный в сенат, сказал, что может исправить[77] свою ошибку и вновь привлечь город на сторону римлян. Сенаторы же чуть его не убили и тотчас же выгнали из города. Он же, боясь и их и Ганнибала, скитался по стране, а его жену и детей Ганнибал сжег живыми, а Аргириппы, так как нашлись другие, сдавшие их, Фабий Максим[78] взял ночью[79] и, перебив всех ливийцев, которых нашел там, поставил в городе гарнизон.
VI.32 [212 г.] А Тарент, в котором римляне держали гарнизон, вот каким образом предал Кононей[80]. Кононей привык заниматься охотой и, всегда принося что-либо начальнику римского гарнизона Ливию[81], сделался поэтому его приятелем. Так как в стране шла война, он сказал, что должно охотиться ночью и ночью приносить добычу. Поэтому, так как ночью ему отпирали ворота, он, условившись с Ганнибалом и взяв у него воинов, одних скрыл в какой-то заросли, вблизи города, другим велел следовать за собой на небольшом расстоянии, а третьим, одетым охотниками, - подойти вместе с ним, надев панцири и мечи под одежду. Дав им нести на шестах кабана, ночью он подошел к воротам. Когда стража, как обычно открыла ему ворота, вошедшие вместе с ним тотчас убили открывших ворота, а следовавшие за Кононеем спешно ворвались с ними, приняли тех, которые вышли из заросли, и открыли ворота Ганнибалу. Он, войдя внутрь, быстро овладел остальным городом и, привлекши на свою сторону тарентинцев, осадил акрополь, еще охраняемый римским гарнизоном.
33. Вот каким образом Кононей предал Тарент; римлян, которые занимали акрополь, было до пяти тысяч, и к ним присоединились некоторые из тарентинцев; также начальник гарнизона в Метапонте[82] прибыл сюда с половиной своего гарнизона; у них был большой запас стрел и орудий, так что они могли легко со стен отражать Ганнибала. Но и у Ганнибала всего этого было в большом количестве. Итак, подведя башни, катапульты и черепахи, он раскачал некоторые из стен, серпами, привязанными к канатам, сорвал зубцы и обнажил стену. Римляне, пуская камни в машины, многие из них уничтожали, петлями отводили серпы, и, часто и внезапно делая вылазки, они всегда возвращались после того, как вносили какой-либо беспорядок в ряды врагов и из них многих убивали. Однажды, заметив, что поднялся сильный ветер, они стали бросать со стен зажженные факелы, паклю и смолу на машины, а другие, сверх того сделав вылазку, подожгли их. Отказавшись от этой попытки, Ганнибал обложил город укреплениями, кроме той части, которая подходила к морю, так как это было невозможно. И, передав Ганнону[83] руководство осадой, он удалился в область япигов.
34. У тарентинцев есть гавани, обращенные к северу, если въезжать с моря через пролив[84], причем пролив этот запирался мостами[85]; тогда они были в руках римского гарнизона, который сам получал продовольствие с моря, а тарентинцам препятствовал снабжаться таким образом. Поэтому тарентинцы испытывали недостаток в продовольствии, пока, придя к ним, Ганнибал не научил их, перекопав проезжую дорогу, которая шла посередине города от гаваней к южному морю, сделать, таким образом, другой проход. Сделав это, они стали получать продовольствие, и, так как римский гарнизон не имел кораблей, тарентинцы своими триерами, подплывая под стену[86], особенно когда не было сильного ветра, вредили римлянам: подвозившееся им продовольствие они отнимали, и римляне стали испытывать в нем недостаток. И когда фурийцы[87] послали им на кораблях хлеб и триеры для охраны кораблей, тарентинцы и бывшие с ними ливийцы, узнав об этом и устроив засаду, захватили все корабли и с этим хлебом, и с самими людьми. Когда фурийцы стали часто посылать посольства и просить освободить захваченных в плен, тарентийцы старались приходивших к ним привлечь на сторону Ганнибала. И Ганнибал всех фурийцев, которых он имел пленниками, тотчас освободил. Они же силой заставили своих сограждан открыть ворота Ганнону. И вот фурийцы, желая сохранить Тарент для римлян, незаметно сами оказались под властью карфагенян; бывший же в городе римский гарнизон тайно уплыл в Брентесий[88].
35. [211 г.] Метапонтцы же, когда их начальник гарнизона ушел в Тарент, уведя половину своих воинов, перебили остальных, уже малочисленных, и примкнули к Ганнибалу. Присоединилась и Гераклея[89], лежавшая между метапонтцами и фурийцами[90], скорее от страха, чем сознательно. Дела Ганнибала вновь стали лучше. В следующем году также некоторые из луканов отпали от римлян; проконсул Семпроний Гракх[91], двинувшись против них, воевал с ними. Некий лукан, из тех, что еще оставались под властью римлян, по имени Флавий[92], считавшийся другом и гостем Гракха, решив предать его, убедил его прийти в какое-то местечко, чтобы заключить договор с полководцами луканов: якобы они раскаялись и хотят дать и получить обещания в верности. Ничего не подозревая, Гракх последовал за ним с тридцатью всадниками. Когда же его окружило большое число номадов, появившихся из засады, и Флавий ускакал к ним, Гракх, поняв его предательство, спешившись и совершив много подвигов, был изрублен со всеми своими спутниками, кроме троих: их одних взял в плен Ганнибал, хотя он приложил много усилий, чтобы взять живым римского проконсула. Хотя он так недостойно попал в засаду, но все же восхищенный доблестью его кончины, Ганнибал похоронил его[93], а кости послал римлянам. После этого сам он провел лето в области япигов и старался собрать побольше хлеба.
36. Когда же римляне решили напасть на капуанцев, Ганнибал послал Ганнона[94] с тысячью пехотинцев и тысячью всадников, чтобы он ночью вошел в Капую. Он и вошел незаметно для римлян, и они с наступлением дня, как только увидели на стенах более многочисленных защитников, поняли происшедшее и тотчас же отошли от города, но сперва собрали еще не сжатый хлеб капуанцев и других кампанцев. Когда кампанцы стали на это плакаться, Ганнибал сказал, что он имеет много хлеба в Япигии, и велел, послав за ним, брать, сколько они хотят. Они же послали не только вьючных животных и мужчин, но и женщин и детей, чтобы носить хлеб, не боясь уже ничего во время пути, так как в их область перешел из области япигов Ганнибал и стал лагерем у реки Калора[95], близ Беневента, жителей которого одних боялись капуанцы, так как те еще оставались союзниками римлян. Но тогда, в присутствии Ганнибала, капуанцы презирали всех.
37. [212 г.] Случилось, что Ганнибал, так как его вызвал Ганнон, ушел в область луканов, оставив большую часть снаряжения в лагере у Беневента с малой охраной; тогда один из римских консулов, командовавших войсками, - а их было два, Фульвий Флакк и Клавдий Аппий[96], - узнав об этом, напал на кампанцев, перевозивших хлеб, и, так как они не были к этому подготовлены, многих перебил, а хлеб отдал жителям Беневента; он взял и лагерь Ганнибала, и все заготовленное в нем разграбил и, так как Ганнибал был еще в области луканов, окружил рвом Капую и за рвом обвел всю Капую по кругу стеной. Сделав вне этого укрепления другое, пространство между ними римляне сделали лагерем. Стенные выступы у них были обращены одни в сторону осаждаемых капуанцев, другие - в сторону поступающих извне, причем вид этого лагеря был наподобие большого города, имевшего в середине меньший. От внутренней стены кругового укрепления до Капуи расстояние было самое большее два стадия[97]; на этом пространстве каждый день, когда лучшие воины обеих сторон вызывали друг друга, происходило много столкновений и схваток, много единоборств, как в театре, окруженном стенами. Некий капуанец, по имени Таврея[98], убегал во время единоборства от одного из римлян - Клавдия Аселла[99], избавляясь от опасности, пока Аселл, натолкнувшись на стены капуанцев и не имея возможности на полном скаку повернуть коня, не ворвался стремительно через вражеские ворота в Капую и, проскакав через весь город, не выскочил через другие ворота к римлянам, стоявшим на другой стороне.
38. [211 г.] И так он спасся, совершенно невероятным образом. Ганнибал же обманувшись в успехе дела, из-за которого был вызван в область луканов, обратился к Капуе, считая очень важным, чтобы такой большой и удачно расположенный город не оказался под властью римлян. Напав на круговое укрепление, но ничего не достигнув и не представляя, каким образом можно послать в город или хлеб, или войско, так как никто из тех, кто находился в городе, не мог к нему выйти из-за укрепления, охватывавшего город со всех сторон, он спешно двинулся со всем войском на Рим, узнав, что и римляне уже страдают от голода, а также надеясь, что этим он отвлечет римлян от Капуи или сам сделает нечто большее, чем освобождение Капуи. Стремительным походом пройдя земли многих враждебных народов, из которых одни не могли его удержать, а другие не делали даже попытки сопротивляться ему, он стал лагерем в тридцати двух стадиях[100] от Рима, на реке Аниене[101].
39. Город пришел в такое смятение, как никогда раньше; своего войска у них не было никакого (все, какое было, находилось, тогда в Кампании), тогда как внезапно на них напали столь большое вражеское войско и полководец доблестный и счастливый, не терпевший поражений. Однако те из способных носить оружие, которые были в городе, стали охранять ворота, старики поднялись на стену, женщины и дети подносили камни и стрелы. Бывшие в полях сбегались в город. Крик, плач, моления и взаимные подбадривания смешались в общий гул. Были из них и такие, которые, выйдя из города, стали разрушать мост на Аниене. Некогда римляне, укрепив один маленький городок в области айканов[102], назвали его от своей метрополии Альбой[103], со временем вследствие небрежности произношения или порчи языка или для отличия от албанов они стали называть их альбесеями[104]. Из этих вот альбесеев тогда бегом примчались в Рим две тысячи человек, чтобы вместе пережить опасность, и, как только они прибыли, они вооружились и стали охранять ворота. Такое рвение из всех колоний проявил один только этот маленький городок, подобно тому, как и к афинянам в битве при Марафоне маленький город платейцев пришел на помощь, чтобы принять участие в защите от грозившей тогда опасности[105].
40. Из римских полководцев Аппий остался у Капуи, так как казалось, что он и один сумеет взять Капую, а Фульвий Флакк[106], двинувшись другими, чем Ганнибал, путями с невероятной быстротой, стал лагерем против Ганнибала, имея между собой и им реку Аниен. Ганнибал, найдя мост разрушенным, а Фульвия засевшим против него на другом берегу, решил обойти реку у ее истоков. Фульвий шел параллельно с ним по другому берегу, но Ганнибал и здесь его обманул, оставив всадников-номадов, которые по уходе войск перешли Аниен и стали опустошать поля римлян. Оказавшись у самого Рима и устрашив его, они, как им было приказано, вернулись к Ганнибалу. Сам же он, когда обошел истоки реки и до Рима осталось недалеко, как говорят, ночью с тремя телохранителями тайно осмотрел город, и, несмотря на то, что он заметил недостаток войска и охватившее всех смятение, он повернул обратно к Капуе[107]: или бог, как и в других случаях, и тогда отнял у него разум, или испугавшись доблести и счастья этого города, или, как он сам говорил советовавшим ему напасть на город, не желая кончать войны из страха перед карфагенянами, ибо тогда ему пришлось бы сложить командование. Ведь войско Фульвия ни в какой степени не могло равняться с войском Ганнибала. Фульвий следовал за уходившим Ганнибалом, мешая ему запасать фураж и остерегаясь подвергнуться нападению из засады.
VII.41. Выждав безлунную ночь и заметив, что Фульвий вечером не успел построить стены, но, выкопав ров, оставив промежутки вместо ворот и сделав вместо стены насыпь, успокоился. Ганнибал тайно послал на естественно укрепленный холм, поднимавшийся над римским лагерем, всадников, которым сказал, чтобы они временно держались спокойно, пока римляне не начнут занимать холм, как свободный от людей, и посадив на слонов индийцев, приказал им прорваться в лагерь Фульвия через промежутки, оставленные для ворот, а, как только смогут, и через насыпи. И, приказав некоторым трубачам и горнистам следовать за ними на небольшом расстоянии, он прибавил к этому, что, когда они окажутся внутри лагеря, они должны, разбежавшись, произвести возможно большее смятение, чтобы показалось, что их очень много, другие же кричать по-латыни, что Фульвий, полководец римлян, приказывает, оставив лагерь, взойти на близлежащий холм[108]. Такова была военная хитрость Ганнибала, и в начале этого предприятия все шло так, как он и задумал; и слоны вошли, затоптав сторожей, и трубачи делали свое дело, и смятение, неожиданно охватившее римлян, поднимавшихся со сна в темноте ночи, было ужасающим, слыша же от говоривших по-латыни, что приказано бежать на холм, они готовы были это выполнить.
42. Фульвий же, всегда ожидая какой-нибудь засады и подозревая что-либо подобное во всех действиях Ганнибала, или по врожденной ему рассудительности, или осененный божественным наитием, или получив точные сведения от пленника, Фульвий поспешно поставил трибунов на дорогах, ведших на холм, чтобы задерживать тех, которые по ним уже неслись туда, и разъяснять им, что этот приказ дал не римский полководец, а Ганнибал, устроивший там засаду. Сам же он, поставив на насыпях через короткие промежутки стражей, чтобы никто не вторгнулся извне, ходил по лагерю вместе с другими и громко сообщал, что все обстоит спокойно, и что тех, которые вошли вместе со слонами, немного. Он велел повсюду зажечь факелы и развести костры, и тогда стала ясной малочисленность вошедших, так что римляне, совершенно проникнувшись к ним презрением и, перейдя от прежнего страха к гневу легко перебили их, так как они были безоружны и малочисленны. Слоны, не имея свободного пространства, чтобы повернуться запутывались между палаток и бараков; в узком пространстве огромные их тела представляли прекрасную цель для ударов; в конце концов, страдая от ран, придя в ярость[109], не имея возможности броситься на врагов, они скинули с себя своих вожаков, затоптали их в бешенстве и с ревом, и, совершенно обезумев, вырвались из лагеря. Так Фульвий Флакк, благодаря разумной твердости и искусству, встретившись с внезапной засадой, обошел Ганнибала и сохранил свое войско, всегда боявшееся козней Ганнибала[110].
43. Потерпев неудачу в своей попытке, Ганнибал, перейдя в область луканов, зазимовал; и этот свирепый воин предался непривычной для него роскоши и любовным наслаждениям. И тотчас у него за малое время все переменилось. Фульвий возвратился в Капую к своему сотоварищу-полководцу, и оба стали усиленно теснить капуанцев, торопясь взять город зимой, пока Ганнибал отсутствовал. Капуанцы же, поскольку запасы продовольствия были у них исчерпаны и неоткуда было подвести другие, отдали себя в руки консулов; сдались им и те из ливийцев, которые стояли как гарнизон, с самими полководцами, Ганноном (не тем, который был в Лукании[111]) и Бостаром[112]. Римляне поставили в городе свой гарнизон и сколько ни нашли перебежчиков, у всех у них отрубили руки; из ливийцев знатных послали в Рим, остальных продали. Из самих капуанцев, наиболее виновных в отпадении они казнили, у остальных отняли только землю: вся она вокруг Капуи очень плодородна, так как это равнина. Так Капуя вновь перешла в руки римлян, и этим у ливийцев для ведения войны в Италии было отнято большое преимущество.
44. [210 г.] В области бруттийцев, которая составляет часть Италии[113], один человек из занятого ливийцами города Тисии[114], привыкший всегда грабить и доставлять добычу начальнику гарнизона, а вследствие этого ставший ему во всех отношениях приятелем и почти сотоварищем по власти, страдал, видя, как солдаты гарнизона насильничают над его отечеством. Поэтому, столковавшись с римским военачальником и дав, и получив от него клятвы в верности, он всякий раз приводил в крепость как пленников несколько римских солдат, а их оружие приносил как добычу. Когда их оказалось довольно много, он освободил и вооружил их, уничтожил гарнизон ливийцев и ввел другой от римлян. Когда немного позднее мимо них проходил Ганнибал, солдаты римского гарнизона, пораженные страхом, бежали в Регий, а тисиаты предали себя Ганнибалу. Виновников отпадения Ганнибал сжег, а в городе поставил другой гарнизон.
45. В городе япигов Салапии[115], подвластном ливийцам, было два человека, выдающихся из числа других родом, богатством и могуществом, но во многом отличных друг от друга. Из них Дасий стоял на стороне ливийцев, а Блатий - на стороне римлян. Пока дела Ганнибала процветали, Блатий бездействовал; когда же дела римлян стали поправляться и многие из их владений они вновь вернули, Блатий стал убеждать своего врага объединиться с ним в заботах только об отечестве, чтобы не претерпеть чего-нибудь ужасного, когда римляне возьмут силой их город. Тот, сделав вид, что соглашается, донес об этом Ганнибалу. И судил их Ганнибал, причем Дасий обвинял, Блатий защищался и говорил, что он подвергся навету вследствие вражды; уже и раньше предвидя это, Блатий дерзнул произнести такую речь перед врагом, считая, что его обвинителю не будет веры вследствие их взаимной вражды. Ганнибал, полагая, что не должно ни оставлять такого дела без внимания, ни сразу поверить сказанному врагом обвиняемого, отослал их, чтобы самому с собой обдумать это дело. Так как выход был очень узким, Блатий незаметно для других сказал Дасию: "Не будешь, приятель, спасать отечество?" Дасий же, немедленно, закричав, сообщил это Ганнибалу.
46. Тогда Блатий, жалуясь и этим еще больше вызывая к себе доверие, сказал, что он является жертвой заговора хитрого врага. "Этот, - сказал он, - теперешний коварный замысел освобождает меня и от прежнего подозрения, если какое-нибудь было. Ведь кто и прежде мог бы доверить врагу такое дело, и теперь, если раньше он и поступил необдуманно, вновь во второй раз решился бы сказать то же самое человеку, недостойному доверия, выступившему обвинителем в этом самом деле, переживая еще опасность, находясь под судом и отрицая свою виновность, и при этом еще сказать в суде, где многие могли слышать, да и обвинитель равным образом тотчас же сообщил бы это? И если бы даже он внезапно оказался, говорил он, благорасположенным и дружественным, то в чем он мог бы оказаться мне полезным в борьбе за отечество? Чего бы я требовал от него, который ничем не может мне помочь?" Мне кажется, что Блатий, опять предвидя все, что случилось, шепнул на ухо Дасию эту фразу и вызвал к нему еще большее недоверие; вследствие этого и Ганнибал стал меньше доверять сказанному ранее Дасием. Но даже и теперь, избежав суда, Блатий не переставал переубеждать врага, одновременно презирая его, как ставшего недостойным доверия во всех отношениях. Дасий же вновь сделал вид, что соглашается, и просил указать ход задуманного отпадения. Ничего не опасаясь, Блатий сказал: "Я спешно уеду в один из римских лагерей", - указав ему один из самых далеких, - "и, взяв войско, приведу сюда; ибо начальник того войска мне друг; ты же оставайся у меня здесь и наблюдай за внутренней жизнью города".
47. Так он сказал, и тотчас же быстро уехал, тайно от Дасия, не в тот, на который он указал, лагерь, а в Рим, куда дорога была короче. Дав сенату заложником сына, он попросил тысячу всадников, с которыми спешно возвратился, предвидя, что должно произойти. Дасий, не видя врага в следующие дни, решил, что тот выполняет то, о чем ему сообщил, как будто уже вполне доверяя ему. Итак, сочтя, что действительно Блатий отправился в тот более отдаленный лагерь, Дасий быстро отправился к Ганнибалу, рассчитывая, что сумеет вернуться раньше него; при этом он сказал: "Теперь я предам тебе Блатия с поличным, когда он будет вводить в город войско". Изложив происшедшее и взяв несколько воинов, он с поспешностью вернулся в родной город, полагая, что Блатий еще далеко. Но тот был уже в городе, только что туда прибыл, и, перебив гарнизон из ливийцев, бывший немногочисленным, стерег, чтобы никто не вышел из города; все остальные ворота он запер, те же, через которые должен был войти Дасий, одни оставил открытыми. И часть стены, которая прилегала к ним, он всю привел в такое состояние, чтобы она не вызывала подозрения; внутри же все было так перерыто рвами, чтобы ворвавшиеся за ворота не могли разбежаться по всему городу. Когда Дасий увидел ворота открытыми, он обрадовался, сочтя, что он предупредил врага, и, полный веселья, въехал в город. Блатий же, закрыв ворота, убил его и въехавших с ним, оттеснив их в узкое пространство, так что вследствие рвов они не имели возможности бежать. Лишь немногие из них, перескочив через стену, бежали.
VIII. 48. Так Блатий одолел Дасия, трижды применив против него коварство[116]. В это время Фульвий[117], римский консул, осаждал Эрдонию[118]; вечером незаметно для него сюда подошел Ганнибал и, став поблизости, велел не зажигать огней и хранить молчание. Около рассвета, когда к тому же поднялся туман, он послал всадников напасть на римский лагерь. Римляне стали их отражать, правда, с некоторым смятением, как только что вставшие от сна, но храбро, так как видели перед собой немногих, откуда-то к ним явившихся. Ганнибал же обошел город по другую сторону, чтобы одновременно и осмотреть место и внушить надежду находящимся внутри, пока во время обхода, или предвидя это, или случайно, он не столкнулся с римлянами и не окружил их. Тотчас же попав под перекрестные удары, они, безжалостно избиваемые врагами, погибали в большом количестве; было убито из них до восьми тысяч и сам консул Фульвий. Остальные, вскочив на какую-то насыпь перед лагерем, храбро отбиваясь, сохранили ее и помешали Ганнибалу взять лагерь[119].
49. После этого римляне опустошали страну отпавших япигов, Ганнибал же - область кампанцев, перешедших на сторону римлян, кроме одной Ателлы[120]. Жителей ее он поселил в Фурии, чтобы избавить их от бедствий войны, которую вели бруттии, луканы и япиги. Римляне поселили в Ателлу[121] изгнанных из Нуцерии[122] и, напав на еще подвластную Ганнибалу Авлонию[123], взяли ее и, делая набеги, опустошали землю бруттиев. Тарент, где гарнизоном командовал Карталон[124], они осадили с суши и с моря[125]. Так как карфагенян в наличности было мало, Карталон взял в гарнизон бруттиев. Начальник этих бруттиев был влюблен в женщину, брат которой, находясь в войске римлян, устроил через сестру, чтобы начальник сдался римлянам, когда они подведут осадные машины к той части стены, где он командовал. Вот каким образом римляне взяли Тарент, место, весьма важное для ведения войны и на земле, и на море.
50. Ганнибал торопился к Таренту, но узнав, что он взят, очень огорченный, отправился в Фурии, а оттуда в Венузию[126], где против него стали лагерем Клавдий Марцелл[127], захвативший Сицилию, бывший тогда в пятый раз консулом, и Тит Криспин[128], но они не решились начать битву[129]. Но Марцелл, увидев, как номады забирают какую-то добычу, и решив, что этих грабителей мало, быстро напал на них с тремястами всадников, полный презрения, причем сам он шел впереди, будучи отважен в битвах и всегда готовый на опасность. Но когда внезапно появилось много ливийцев, отовсюду напавших на него, те из римлян, которые были в тылу, первыми бросились бежать. Марцелл же, считая, что они следуют за ним, продолжал храбро сражаться, пока, пораженный дротиком, не был убит[130]. Ганнибал, став около его тела, когда увидел раны, которые все были на груди, похвалил его как воина, но упрекнул как полководца. Сняв с его руки перстень с печатью, он торжественно предал его тело сожжению, а кости отослал сыну в лагерь римлян.
51. Гневаясь на салапинов, Ганнибал поспешно, прежде чем смерть Марцелла стала многим известна, запечатал письмо Марцелла печатью и послал это письмо отнести римского перебежчика, который должен был сообщить, что за ним идет войско Марцелла и что Марцелл велит его принять. Но жители Салапии только что получили письмо Криспина, разославшего всем уведомление, что печатью Марцелла овладел Ганнибал. Итак, вестника, чтобы, оставаясь, он не узнал, что они хотят сделать, они отослали, обещав сделать то, что приказано, сами же, вооружившись, ждали на стенах очередного коварства. Когда подошел Ганнибал с номадами, которых он вооружил римским оружием, они при помощи военного приспособления подняли ворота, как будто действительно радуясь прибытию Марцелла, и, приняв внутрь столько, сколько они легко могли одолеть, они вновь при помощи того же приспособления опустили ворота. Вошедших они убили, а стоявших еще вне стен они сверху стали поражать и наносить им раны. И, потерпев неудачу в этой второй попытке взять город, Ганнибал отошел[131].
52. [207 г.] В это время и Гасдрубал, брат Ганнибала, с войском, которое он набрал в области кельтиберов, переправился в Италию и, так как кельты приняли его дружелюбно, перешел Альпийские горы, пройденные ранее Ганнибалом, в два месяца, а до того эта дорога потребовала у Ганнибала шесть месяцев. Он вторгся в Тиррению, ведя за собой 48 тыс. пехотинцев, 8 тыс. всадников и пятнадцать слонов. Он отправил брату письмо, извещая, что он прибыл. Так как письмо было перехвачено римлянами, то консулы Салинатор и Нерон[132], узнав из письма количество его войска, соединили вместе все свои силы и стали против него лагерем у города Сен[133]. Гасдрубал, вовсе не желая сражаться, но торопясь соединиться с братом, уклонялся от боя. И ночью, снявшись с лагеря, он двигался по болотам и топям около трудно переходимой реки, пока с наступлением дня римляне не захватили воинов Гасдрубала, находящихся в беспорядке и усталых от бессонницы и усилий, и многих из них вместе с начальниками, когда они еще собирались и строились, перебили, и в числе их самого Гасдрубала; многих они взяли в плен[134] и освободили Италию от великого страха, так как Ганнибал стал бы для них непобедим, если бы присоединил к своему и это войско.
53. Мне кажется, что бог вознаградил римлян за поражение при Каннах этой победой, которая недалеко отстояла от него по времени и в некотором отношении была ему равноценной, так как в обоих сражениях погибли полководцы и количество погибшего войска было очень близко и в том и в другом случае; и пленных было много, одинаково в той и в другой битве; в обоих случаях неприятели овладели лагерем и богатыми запасами противной стороны. Так попеременно Рим испытал и счастье, и несчастье. Из кельтиберов же те, которые бежали из этого поражения, одни ушли домой, другие - к Ганнибалу.
54. Ганнибал был тяжело поражен внезапной гибелью брата и столь большого войска из-за незнакомства с дорогами. Имея уже четырнадцать лет непрерывных трудов, с тех пор, как он начал воевать с римлянами в Италии, выбитый отовсюду, что он захватил раньше, он удалился в область бруттиев, народа, который один остался ему подвластным, и, ожидая новых войск, которые должны были прийти из Карфагена, бездействовал. И действительно, они (т. е. карфагеняне) послали ему сто "круглых" грузовых судов, на которых был хлеб, войско и деньги, но так как ни один корабль с веслами их не сопровождал, ветер занес их в Сардинию, и военачальник Сардинии, выплыв против них на длинных кораблях[135], двадцать из них потопил, шестьдесят захватил; остальные карфагеняне бежали в Карфаген. Поэтому Ганнибал, еще более испытывая недостаток во всем и не надеясь на помощь от карфагенян, так как даже Магон[136], набиравший наемников среди кельтов и лигуров, ему не посылал ничего, но выжидал, как в будущем сложатся дела, предвидя, что он (т. е. Ганнибал) не сможет больше оставаться в Италии, - стал относиться без внимания даже к бруттиям, ставшим ему почти что чужими, накладывал на них очень большие поборы и переселил их из укрепленных городов в равнины, как собирающихся отпасть от него; многих из людей, обвинив, он казнил, чтобы присвоить их имущество.
IX.55. В таком положении он находился, в Риме же были выбраны консулами Лициний Красс и Публий Сципион, завоевавший Иберию[137], из них Красс стал лагерем против Ганнибала в области япигов, Сципион же убеждал народ, что они никогда не избавятся ни от карфагенян, ни от Ганнибала, которые мучат и истощают их в Италии, если римское войско не перейдет в Ливию и не поставит карфагенян перед опасностью у себя дома. Настойчиво им это доказав и убедив колебавшихся, Сципион был сам выбран полководцем для похода в Ливию и тотчас отплыл в Сицилию. Собрав там войско и обучив его, он внезапно отплыл в Локры, находящиеся в Италии, охраняемые гарнизоном Ганнибала; истребив этот гарнизон и передав город Племинию[138], сам переправился в Ливию. Племиний, проявив по отношению к локрам всякого рода распущенность, оскорбительность обращения и жестокость, ограбил, наконец, и святилище Персефоны. Римляне казнили в тюрьме[139] его и его друзей, участвовавших в его преступлениях, их имущество отдали локрам, чтобы поместить в сокровищницу богини и, разыскав все другое из украденного, что могли, остальное возместили богине из своего общественного казначейства.
56. [204 г.] В то же самое время Красс привлек на свою сторону от Ганнибала Консентию[140], большой город бруттиев, и шесть других. И так как в Риме от Зевса[141] были страшные знамения, десять мужей[142], просмотрев Сивиллины книги, сказали, что в Песинунт во Фригии, где фригийцы почитают Матерь богов, на этих днях нечто упадет с неба, и что это должно привезти в Рим. Немного времени спустя было дано знать, что там упало изображение богини, и оно было доставлено в Рим. И ныне праздник Матери богов справляется в тот день, в который изображение было тогда привезено. Говорят, что корабль, который вез его, завязнув в иле реки Тибра, никакими средствами не мог быть сдвинут с места, пока, после того как прорицатели сказали, что он пойдет только в том случае, если его потащит женщина, чистая от общения с другими мужами, Клавдия Квинта[143], на которой тяготело обвинение в прелюбодеянии, но которая еще не подверглась суду, хотя ее роскошная жизнь и как будто бы вполне подтверждала его, не обратилась к богине с большой молитвой относительно своей невинности[144] и не привязала ленту от своего головного убора к кораблю. И богиня последовала. Клавдия, таким образом, вместо позорнейшей славы получила самую лучшую; но римлянам и до случая с Клавдией Сивиллины книги приказывали привезти изображение из Фригии руками лучшего из них; они отправили тогда считавшегося лучшим у них Сципиона, прозвищем Назику[145], это был сын Гнея Сципиона, начальствовавшего в Иберии и павшего в ней, двоюродный брат Сципиона, отнявшего гегемонию у карфагенян и первого прозванного Африканским. Так явилась в Рим богиня, благодаря лучшим мужам и женам[146].
57. Когда в Ливии карфагеняне стали постоянно терпеть поражения от этого самого Сципиона, все из бруттиев, которые узнали это, отпали от Ганнибала и одни избивали, другие изгоняли его гарнизоны. Не имевшие же возможности сделать ни того, ни другого, тайно отправляли послов к сенату, указывая на свою необходимость подчиняться Ганнибалу и на свое желание перейти на сторону римлян. Ганнибал прибыл с войском в Петелию[147], которую еще не занимали петелины; изгнав их, он еще раньше передал город бруттиям. Он обвинял их, что они отправили послов в Рим; когда же они отрицали это, он притворился, что верит им, "а чтобы, - сказал он, - вы не находились даже под подозрением", он передал наиболее влиятельных номадам, чтобы стеречь каждого из них отдельно, у населения же отобрал оружие, а рабов, вооружив, поставил сторожами города. Приходя и в другие города, он поступал подобным образом. Выбрав из фурийцев три тысячи наиболее расположенных к карфагенянам, и пятьсот других из деревень, остальных он дал войску на разграбление. Оставив в городе сильный гарнизон, он переселил эти три тысячи пятьсот в Кротон, считая, что город расположен очень удачно, и сделав его себе казнохранилищем и исходным пунктом для походов на другие города.
58. [203 г.] Когда же карфагеняне стали призывать его как можно скорее прийти на помощь Отечеству, которое находится в опасности вследствие наступления Сципиона, и, чтобы он не медлил, послали к нему начальника флота Гасдрубала[148], Ганнибал, хотя и был охвачен и скорбью, и гневом, давно испытав по опыту недоверие и неблагодарность карфагенян к своим начальникам, и вместе с тем боялся обвинения за эту войну, как первый напавший на римлян в Иберии[149], однако решил ввиду необходимости следовать за Гасдрубалом и стал готовить много кораблей, так как Италия обладала прекрасным лесом. Пренебрегая подвластными ему еще городами, как чужими, он решил все их разграбить и, обогатив войско, расположить его к себе на случай нареканий на него в Карфагене. Но, стыдясь сам нарушать договоры, он посылал начальника флота Гасдрубала под предлогом осмотра гарнизонов. Тот же, входя в каждый город, приказывал жителям его, чтобы они и их рабы, взяв сколько могут, удалились из города, а остальное отдавал на разграбление. Некоторые из них, узнав об этом, нападали на солдат гарнизонов, прежде чем приходил Гасдрубал, и бывало, что кое-где побеждали города, а кое-где солдаты гарнизона, и происходила повсеместная резня, насилие над женщинами, увод в плен девушек, и все, что бывает в городах, взятых во время войны.
59. Сам же Ганнибал, зная, что воевавшие вместе с ним из италиков были хорошо обучены, убеждал их многими обещаниями отправиться с ним на войну в Ливию. Из них боявшиеся наказания за свои преступления по отношению к родным городам последовали за ним, охотно покидая родную землю, те же, которые ничем не погрешили против родины, колебались. И вот, собрав тех, которые требовали, чтобы их оставили, под предлогом, что он хочет им нечто сказать или поблагодарить за прошлое, или дать указание на будущее, он внезапно окружил их вооруженным войском и приказал своим выбрать из них, сколько они хотят, рабов. Когда одни выбрали, другие же стыдились порабощать себе своих боевых товарищей, совершивших вместе с ними столько подвигов, Ганнибал велел всех оставшихся перебить, чтобы такие храбрые люди не оказались полезными для римлян. Он перерезал у них сверх того и до четырех тысяч коней и множество вьючных животных, не имея возможности увезти все это в Ливию.
60. После этого, посадив все войско на корабли, он ожидал попутного ветра, оставив на земле немногих для охраны. Петелины и с ними другие италийцы напали на них и, перерезав некоторых из них убежали. И вот Ганнибал отплыл в Ливию, после того как он целых шестнадцать лет опустошал Италию, заставил людей испытывать тысячи бедствий и часто доводил их до крайней опасности, а подвластным ему и союзникам чинил насилие как врагам; да ведь и раньше руководясь в обращении с ними не столько расположением к ним, сколько пользой для себя, он и теперь, не имея больше ничего, чем бы он мог воспользоваться от них, отнесся к ним бессердечно, как к врагам.
61. Когда Ганнибал отплыл, сенат всем другим народам Италии, которые перешли на его сторону, простил прошлое и объявил амнистию, и только у бруттиев, которые до конца были более всех преданы Ганнибалу, он отнял много земель и оружие, какое еще оставалось, после того как отобрал у них Ганнибал, и на будущее время сенат запретил бруттиям служить в войсках, как людям, которые не являются свободными, но велел следовать в качестве слуг за консулами и преторами, отправляющимися для управления народами[150], для выполнения государственных работ в качестве служителей. Таков был конец вторжения Ганнибала в Италию[151].
[1] В I Пуническую войну, в 246-241 гг. до н. э.
[2] В 237 г. до н. э. (ср.: Полибий. II. 1. 5).
[3] Сагунтинцы.
[4] Ср.: Полибий. II. 13. 7.
[5] При осаде Гелики (Диодор. XXV. 14) в 229/228 г. до н. э.
[6] В 221 г. до н. э. (Ливий. XXI. 2. 3).
[7] Кельтский раб (Полибий. II. 35. 2).
[8] Тотчас же после смерти Гасдрубала, т. е. в 221 г. до н. э. (Полибий. II. 36. 1).
[9] Сагунтинцев; 219 г. до н. э.
[10] См. Ибер. 1 сл.
[11] Т. е. Галлией.
[12] См. Кельт. 1; Ибер. 8.
[13] Сын Луция Корнелия Сципиона, консул 218 г. до н. э.
[14] Подобно Ганнибалу.
[15] И его перейти.
[16] Луций Манлий Вульсон, претор 218 г. до н. э.
[17] Гай Атилий Серран, претор 218 г. до н. э.
[18] Имеется в виду сражение при Верцеллах (Ливий. XXI. 45. 3; Полибий. X.3).
[19] Конъектура Херманна.
[20] Тиберий Семпроний Лонг, консул 218 г. до н. э. (Полибий. III. 41. 2 сл.; Ливий. XXI. 17. 1 сл.).
[21] 8 км.
[22] 7 часов утра
[23] Вставка по конъектуре Швайгхойзера.
[24] Т. е. легионов.
[25] Эта рана была им получена (Полибий. X. 3. 4; Ливий. XXI. 45. 3 сл.) при Верцеллах.
[26] Речь идет о сражении у гавани Плаценции зимой 218-217 гг., ср.: Ливий. XXI.57.
[27] Ср.: Ливий. XXI. 17. 3; XXII. 36. 2; Полибий. III. 107. 10.
[28] 217 г. до н. э. Гней Сервилий Гемин (Ливий. XXII. 1. 4) и Гай Фламиний во второй раз; его первый консулат — в 223 г. до н. э. (RE. VI. 2. 2497).
[29] Назначение Сципиона в Испанию состоялось еще в 218 г., но поход Ганнибала заставил его вернуться назад. В 217 г. события в Италии вынудили сенат к продлению его консульских полномочий (Ливий. XXII. 22. 1; ср. Полибий. III. 97. 1 сл.).
[30] Ср.: Ливий, XXII. 7. 2; Полибий. III. 84.7; 85. 1.
[31] Т. е. Адриатическому.
[32] Цизальпинская Галлия, или Gallia Citerior латинских авторов, организованная в самостоятельную провинцию во времена Суллы.
[33] Непонятное чтение ἄλλους Швайгхойзер заменяет словом πολεμίους — «врагов», Мендельссон — более удачным ἀντιπάλους — «противников».
[34] Т. е. умбров.
[35] Конъектура Клувера: «к Перусине». Плейстинское озеро локализуется близ современного городка Плестья в Умбрии.
[36] Консула.
[37] Тразименским.
[38] Ср.: Полибий. III. 85. 9 сл.; Ливий. XXII. 6. 12.
[39] Ср. выше, 9, и примеч.
[40] Мендельссон предлагал отнести πάνυ προθύμως к этому «бою». Тогда перевод: «когда с обеих сторон начался бой с большим воодушевлением, Магарбал показался на вершине горы…»
[41] Квинт Фабий Максим Веррукос, прозванный Кунктатором.
[42] Ср.: Полибий. III. 88. 8.
[43] Марк Минуций Руф, приданный Фабию в качестве начальника конницы не обычным образом, по назначению самого диктатора, а по определению народного собрания (συνάρχων еще до битвы при Геронии: Полибий. III. 87. 9; Ливий. XXII. 8. 6; ср.: Полибий. III. 8).
[44] Ср.: Полибий. III. 104 сл.
[45] См.: Ливий. XXII. 29. 7 сл.; Плутарх. Фабий. 13. 1 сл.; Полибий. III. 106. 1.
[46] Ср.: Полибий. III. 92. 10 сл.
[47] Геруний, или Героний других авторов (Полибий. V. 108. 10), в Апулии (Ливий. XXII. 18. 39), близ современного Кастель Драгонара.
[48] Также Ауфидий (Птолемей. III. 115), главная река Апулии современная Офанто.
[49] Марк Атилий Регул, назначенный Фабием на место умершего Фламиния. Ср.: Ливий. XXII. 26. 7; Полибий. III. 106. 2.
[50] В начале 216 г. до н. э. (Полибий. III. 16. 1).
[51] См. выше, 10 сл.
[52] 216 г. до н. э.
[53] В Апулии, на правом берегу Ауфида, недалеко от Адриатического побережья. По Полибию (III. 107. 9 сл.), римляне имели под Каннами около 90 000 войска, по Ливию (XXII. 26. 3) — 87 200.
[54] Ганнибал занимал акрополь Канн (Полибий. III. 107. 2).
[55] Ряд конъектур: Швайгхойзер: «вышколенным войной и возгородившимся победами»; Наук: «вступать в сражение с этим храбрым войском, вышколенным…»
[56] Т. е. представители всаднического сословия.
[57] 3—6 часов утра.
[58] Ауспиции.
[59] Эти слова у некоторых ученых вызывают сомнения.
[60] Палатку консула.
[61] Т. е. тяжеловооруженная пехота обоих войск.
[62] Английский переводчик переводит: «около второго часа», т. е. примерно в восьмом часу утра; в этом случае у Аппиана получается противоречие с началом главы, где он указал, что удушливый ветер, которого ждал Ганнибал, подымется около полудня.
[63] См. выше, 20.
[64] 8 часов утра. Ср. выше, 20, где говорится, что сражение началось после полудня.
[65] 8 часов вечера.
[66] По словам Полибия (III. 117. 4), число убитых достигало 70 тысяч и в плен попало около 10 тысяч (III. 117. 3). Ливий (XXII. 49) насчитывает более 47 тысяч убитых и 4500 пленных.
[67] См.: Плутарх. Пирр. 21.
[68] Один из древнейших римских анналистов — Квинт Фабий Пиктор, бывший, видимо, во время II Пунической войны одним из децемвиров sacris faciundis (см.: Ливий. XXII. 57. 5).
[69] Ливий (XXIII. 57. 10) сообщает о наборе восьми тысяч сильных юношей из рабов, выкупленных на общественный счет ввиду недостатка солдат.
[70] Марк Клавдий Марцелл, знаменитый полководец, и Публий Фурий Фил — преторы 216 г. до н. э.
[71] Некоторые после этого слова прибавляют: «попавших в рабство». Мендельссон одобряет эту конъектуру.
[72] Греческая колония в Бруттии на берегу Тарентского залива.
[73] Племянника своего, о котором см. выше, 20.
[74] олебание рукописей (τοσούσδε и τοιούσδε): во втором случае перевод: «таких же по качеству».
[75] Арпы (Ἄρποι) в Апулии, к востоку от горы Гаргана. Город, по преданию, назван был Диомедом [Ἄργος ἵππιον (см. Сервий. Комм, к Энеиде, XI. 246) откуда будто бы произошло и его другое, нумизматически не засвидетельствованное наименование Ἀργύριππα.
[76] 213 г. до н. э.
[77] Конъектура Наука: «что исправил…»
[78] Квинт Фабий Максим, сын Фабия Максима Кунктатора, консул 213 г.; ср. Ливий, XXIV, 45, 1 сл.; XXV, 15, 1; Фронтин. Страт. III, 9, 2.
[79] 212 г. до н. э.
[80] Под этим именем он фигурирует также: Фронтин. Страт. III. 3, 6; 17, 3; у Полибия (VIII, 26 сл.) и Ливия (XXV. 7. 10) — Филемон.
[81] В рукописи «Юнию», по-видимому, описка, вместо «Ливию», как звучит имя префекта римского гарнизона в Таренте у Полибия (VIII. 27. 7) и Ливия (XXV. 7. 20), которые расходятся, однако, относительно его преномена. Полностью имя его засвидетельствовано лишь у Ливия, (XXVII. 34. 7): Марк Ливий Макат.
[82] Греческий город, ахейская колония в Тарентском заливе, на месте современного Торре ди Маре, основанный около 700 г. до н. э.
[83] См. о нем выше, 20, 29.
[84] Место считается испорченным и вызвало ряд конъектур и вставок, как кажется, ненужных, если иметь в виду стиль Аппиана.
[85] Об этих мостах или мосте, соответствующем современному Понто ди Наполи, соединяющему Маре грандо и Маре пикколо Тарентского порта, упоминает Страбон (VI. 278); о существовании его можно заключить также из Полибия, VIII. 36. 5 сл.
[86] Добавлено по конъектуре Мендельссона.
[87] Жители греческой колонии, основанной в 443 г. до н. э. на луканском берегу, у современного Терра Нуова.
[88] Римский Брундизий (современный Бриндизи), крупный порт на Адриатическом берегу в Колабрии, город саллентинов, позднее колонизованный греками и, по преданию, основанный Диомедом (Юстин. XII. 2).
[89] Греческий город на Тарентском заливе, к югу от Метапонта, на месте современного Поликоро, основанный тарентинцами (Диодор. XII. 36).
[90] Переведено по конъектуре; рукописи: тарентинцами.
[91] Тиберий Семпроний Гракх, консул во второй раз в 214 г. до н. э. Поскольку он назван у Аппиана проконсулом, событие это должно относиться к 212 г. до н. э. (Ливий. XXV. 17. 3 сл.; ср. Карштедт. История Карфагена. 1913. III. С. 263).
[92] У Ливия (XXIV. 16. 5) Флав; ср. Валерий Максим. I. 6. 8.
[93] Текст дает: «похоронили» (ἔθαψε), но, по-видимому, тут имеется в виду сожжение.
[94] Этот Ганнон не идентичен ранее упоминавшемуся племяннику Ганнибала. См. о нем выше, 43.
[95] Приток Вольтурна, современная Калоре.
[96] Переведено по конъектуре; рукописи говорят о Клавдии и Аннии. Квинт Фульвий Флакк в третий раз и Анний Клавдий Пульхр, консулы 212 г., полномочия которых были продлены на следующий год для окончания осады Капуи (Ливий. XXV. 43. 13).
[97] 400 м.
[98] Церрин Вибеллий Таврея (Ливий. XIII. 47. 8).
[99] Ливий относит эпизод о Таврее и Клавдии Аселле к 215 г. до н. э. Под 212 г. (XXV. 18. 4 сл.) он рассказывает другой эпизод, в котором речь идет о единоборстве под стенами Капуи Тита Квинтия Криспина и кампанца Бадия. Клавдий Квадригарий (фр. 56P) знает подобный последнему эпизод, где фигурируют Таврея и некий Арторий.
[100] 6,4 км.
[101] В рукописях колебание между Аниентом и Аниеном; последнее наименование представляет собой более древнюю форму наименования реки, называвшейся позднее Анионом (cp. RE. I. Bd. 2, 2211), притока Тибра в Нации, современного Тевероне или Аниене.
[102] Т. е. эквов. Горное племя в средней Италии, находившееся в период ранней республики во враждебных отношениях с Римом и окончательно покоренное в 304 г. до н. э. Семпронием Софом (Диодор. XX. 101).
[103] Альба Фуцента, на границе области марсов, в качестве римской колонии под этим именем известна со времени окончания II Самнитской войны (304 г. до н. э.).
[104] Греческое Ἁλβησεῖς происходит, очевидно, от латинского Albenses.
[105] См.: Геродот. IV. 108.
[106] Рукописи и здесь, и далее: «Клавдий Флакк».
[107] Летом 211 г. до н. э.
[108] Ср.: Ливий. XXVI. 6. 11 сл., где речь идет о подобном приеме, употребленном при осаде Капуи карфагенянами.
[109] Конъектура Наука: «придя в беспорядок» (ἀτακτοῦντες).
[110] Ср.: Ливий. XXVI. 8. 1 сл.; Полибий. IX. 5. 1 сл.
[111] См. о нем выше, 36; Ливий. XXVI. 1. 2.
[112] Рукопись «Ботой», конъектуры: «Бостой», «Бостаром»; также Бостар у Ливия (XXVI. 5. 6).
[113] Эта фраза вызвала ряд конъектур: «которая составляет крайнюю часть Италии»; «которая составляет часть древней Италии»; «которая составляет часть Италии, которая только одна так и называлась»; «которая составляет предел Италии».
[114] Крепость неподалеку от Регия, вероятно, идентичная Исии Диодора (XXXV. 2. 13).
[115] Конъектура Пальмера; рукопись: «Салатии». Также Сальпия (Витрувий. I. 4. 12) и Эльпия (у греческих авторов), родосская колония близ современной Поста ди Сальпи, к югу от Арп.
[116] Ср.: Ливий. XXVI. 38. 6 сл.
[117] Гней Фульвий Центумал, консул 211 г., военные полномочия которого были продлены на 210 г. — время, к которому должны быть отнесены описываемые события. Ср.: Ливий. XXVI. 28. 9.
[118] Иначе Гердонию, апулийское укрепленное поселение (Плиний. Ест. ист. III. 105) на месте современной Ордоны, существовавшее, судя по керамическим находкам (RM. 1908. S. 184), уже в V в. до н. э.
[119] Ср.: Ливий. XXVII. 1.4сл.
[120] Осский город тирренского побережья между Неаполем и Капуей, у современной Аверсы.
[121] Т. е. на территорию Ателлы, оставшуюся свободной после переселения ателаев в Фурии.
[122] Ср.: Диодор. XIX. 65; Ливий. XXVII. 3. Нуцерия была расположена неподалеку от побережья на реке Сарне, близ современной Ночеры.
[123] Вероятно, идентична с Авлоном, местностью близ Тарента (Гораций. Стих., ΙΙ. 4. 16).
[124] Об этом военачальнике Ганнибала, имя которого известно и в связи с более ранними эпизодами II Пунической войны, см. у Ливия (XXII. 15. 5 сл.; 49. 13 сл.; 58. 7), по словам которого, он погиб при взятии Тарента римлянами (XXVII. 16).
[125] 209 г. до н. э.
[126] Город в Апулии на Ауфиде, современная Веноза (см. Ливий. XXVII. 10. 20).
[127] См. выше, 27.
[128] Тит Квинкций Криспин, консул 208 г. до н. э. (Ливий. XXVII. 22. 1).
[129] 208 г. до н. э.
[130] По Полибию (X. 32. 1 сл.), Марцелл был убит в засаде близ Петелии, откуда товарищ его Криспин ускользнул, тяжело раненный.
[131] Ср.: Ливий. XXVII. 28. 4 сл.
[132] Марк Ливий Салинатор и Гай Клавдий Нерон, консулы 207 г. до н. э.
[133] Sena Gallica, укрепленный город на умбрском берегу Адриатики, при устье одноименной реки Сена (Птолемей Геогр. II. 19. 1).
[134] Ср.: Ливий. XXVII. 43 сл.; Полибий. XI. 1. 5 сл.
[135] Военных.
[136] См. выше, 20.
[137] Консулы 205 г. до н. э. Публий Лициний Красс и Публий Корнелий Сципион, руководивший военными операциями в Испании в 211-206 гг. до н. э.
[138] Легат Сципиона, о действиях его см. также: Ливий. XXIX. 8 сл.
[139] По Ливию (XXIX. 22. 9) и Диодору (XXVI. 4. 6) Племиний умер в тюрьме своей смертью.
[140] Главный город Бруттия, современная Консенца (Плиний. Ест. ист. III. 72).
[141] Уайт считает возможным, наряду с буквальным, другой перевод: «на небе».
[142] Децемвиры.
[143] Progenies, т. е. вероятно, внучка Аппия Клавдия Цека (Цицерон, 34). Основанием для излагаемого Аппианом анекдота, расцвеченного также поэтами (Овидий. Фасты. IV. 305 сл.), послужил факт, переданный у Ливия (XXIX. 14. 123).
[144] Конъектура; рукописи: «относительно своей виновности».
[145] «Остроносый» (Арнобий. VI. 10).
[146] Весселинг (на основании Диодора: II. 605) делает поправку: «руками лучшего мужа и женщины». Об этом эпизоде ср.: Ливий. XXIX. 14. 8 сл.
[147] Ср. выше 29.
[148] Ср.: Ливий. XXIX. 34.
[149] Последние слова от «напавший» Мендельссон считает подозрительными.
[150] Т. е. провинциями.
[151] После этого в рукописях следует крайне неясная фраза: и в этой войне карфагенян было пятьдесят два года». Некоторые хотят, исправляя ее, истолковать так: «затем эта вторая война римлян с карфагенянами шла еще два года и закончилась миром, продолжавшимся пятьдесят лет».