Алкивиад
1. Род Алкивиада по отцовской линии восходит к Еврисаку, сыну Эанта, [1] а со стороны матери - Диномахи, дочери Мегакла, он был Алкмеонидом. [2] Его отец, Клиний, прославился в морском бою при Артемисии [3], командуя триэрой, вооруженной им на свой счет, а позже погиб, сражаясь с беотийцами при Коронее [4]. Опекунами Алкивиада были его родственники - Перикл и Арифрон, сыновья Ксантиппа. [5] Справедливо говорят, что расположение и любовь к нему Сократа [6] не мало содействовали его славе; взять хотя бы Никия [7], Демосфена [8], Ламаха [9], Формиона [10], Фразибула [11] и Ферамена [12], знаменитых людей, современных Алкивиаду - даже имена их матерей неизвестны, что же касается Алкивиада, то мы знаем имя его кормилицы, лакедемонянки Амиклы и его воспитателя Зопира, так как Антисфен [13] упоминает о первой и Платон [14] - о втором.
Быть может, не стоит говорить о красоте Алкивиада, но она оставалась цветущей и в детстве и в юношестве и в зрелом возрасте, словом - всю его жизнь, делая его любимым и приятным для всех. Ибо неверно то, что говорит Еврипид [15] - что у всех красавцев и осень прекрасна, но Алкивиад, среди немногих других, имел это счастье, благодаря своему прекрасному сложению и здоровью. Он немного картавил и, говорят, что даже это ему шло, придавая его речи убедительность и грацию. Аристофан [16] упоминает об этом его недостатке в стихах, в которых высмеивает Феора:
"А вот Феор! А я-то думал - ворон!"
Картавя, то же повторил Алкивиад:[17]
"А... вот... Феор! А я-то... думал..., вор... - он!"
И Архипп [18], насмехаясь над сыном Алкивиада, говорит: он идет медленным шагом, волоча свой гиматий и, чтобы казаться еще больше похожим на отца,
картавит, голову склонивши на плечо.
2. В его характере позже появились противоречия и внезапные колебания - естественное следствие преследуемых им больших целей и неверностей его судьбы. Но из всех тех сильных и пылких страстей, которым была подвержена его душа, самой пылкой было честолюбие и стремление к первенству во всем, как это видно из рассказов о его детстве. Однажды он боролся; чувствуя, что противник его одолевает, Алкивиад, чтобы не упасть, притянул ко рту руки побеждающего и чуть не прокусил их насквозь. Тот отпустил его, говоря: "Ты, Алкивиад, кусаешься, совершенно как женщины". "Вовсе нет", - возразил последний, - "как львы". В другой раз, будучи еще совсем маленьким, он играл в кости на узкой улице и, когда была его очередь бросать, на него наехала нагруженная повозка. Сперва Алкивиад приказал вознице остановиться, так как кости падали как раз в том месте, где повозка должна была проехать. Но грубый человек продолжал двигаться, не слушая его; другие дети расступились, Алкивиад же бросился лицом вниз на землю перед повозкой и велел вознице ехать, если он хочет. Гот, испугавшись, осадил лошадей, а товарищи Алкивиада в страхе за мальчика с громкими криками окружили его. Когда он начал учиться, он охотно занимался у разных учителей, но никогда не хотел обучаться игре на флейте, как занятию презренному, недостойному свободного человека. Он говорил, что плектр и лира нисколько не искажают черт лица и выражения, приличествующего свободному, в то время как у того, как дует ртом во флейту, искажаются не только губы, но и все лицо, делаясь неузнаваемым даже для близких. Кроме того, играя на лире, можно одновременно и петь, флейта же так закрывает рот, что не дает возможности ни петь, ни говорить. "Пусть играют на флейте, - говорил он, - дети фиванцев, так как они не умеют вести беседу. Мы же, афиняне, имеем, как рассказывают наши отцы, родоначальниками богиню Афину, Аполлона Отцовского; первая бросила флейту, а второй даже содрал кожу с флейтиста". [19] Таким образом, соединяя серьезные доводы с шуткой, Алкивиад перестал заниматься этой наукой, а за ним и другие, так как между детьми быстро распространилось мнение, что Алкивиад справедливо осуждает игру на флейте и высмеивает тех, кто учится играть на ней. С этих пор флейта была совершенно исключена из числа занятий благородных людей и стала считаться достойной всяческого презрения.
3. Антифонт [20] написал в своем пасквиле, что Алкивиад, будучи ребенком, убежал из дома к некоему Демократу, одному из своих любовников. Арифрону, хотевшему объявить о нем через глашатаев, Перикл не дал на это согласия, говоря: "Если он умер, то благодаря объявлению узнают только на день раньше о его смерти; если же он жив, мы опозорим его на всю жизнь". Антифонт рассказывает еще, что Алкивиад убил ударом дубины одного из сопровождавших его рабов в палестре Сибиртия. Однако не следует верить словам того, кто сам признался, что бранился из личной ненависти.
4. Многие из благородных окружали Алкивиада, ухаживая за ним, но все они очевидно восторгались его замечательной красотой, в то время как любовь Сократа служит важным доказательством добродетели и таланта юноши. Сократ [21] видел эти черты как бы просвечивающими сквозь его красоту и боялся опасностей, заключавшихся в богатстве, [22] аристократическом происхождении и множестве окружавших его поклонников, как из числа сограждан, так и иностранцев и союзников, стремившихся привлечь его к себе лестью и ухаживанием; только Сократ мог защитить его, спасти от гибели и помешать тому, чтобы растение погибло в цвету, не дав засохнуть до времени и опасть прекрасному плоду. На самом деле, никого счастье не окружало со всех сторон и не ограждало стеной так называемых "благ" до такой степени, чтобы он мог оставаться неуязвимым для философии и недоступным для правдивых и язвительных речей. Сначала Алкивиад, изнеженный и окруженный льстецами, заслонявшими от него мир, не внимал тому, кто его наставлял и воспитывал, но все-таки благодаря своей природной одаренности он распознал Сократа и сблизился с ним, порвав с богатыми и знатными поклонниками. Вскоре сделавшись его другом, Алкивиад охотно слушал речи [23] того, кто не стремился к малодушным любовным наслаждениям, не просил поцелуев и прикосновений, но порицал порочность его души и обличал пустое, бессмысленное самомнение.
И как петух сраженный [24] крылья опустил.
Он считал, что он обязан встречей с Сократом богам, заботящимся о юношах и желающим им спасения.
Презирая самого себя, восхищаясь Сократом, с любовью принимая его благосклонность, испытывая угрызения совести перед его добродетелями, он незаметно приобрел ответную любовь, являвшуюся, как говорит Платон, отражением любви, так. что все удивлялись, видя, как он ужинает вместе с Сократом, занимается с ним борьбой и живет в одной палатке, будучи в то же время недоступным и неприязненным для других возлюбленных, а с некоторыми обращаясь совсем надменно, как, например, с Анитом, [25] сыном Анфемиона. Тот любил Алкивиада и однажды, ожидая к ужину нескольких иностранных друзей, пригласил и его. Алкивиад отказался от приглашения и, напившись до-пьяна с товарищами у себя дома, вторгся с толпой товарищей к Аниту; остановившись в дверях мужской комнаты и увидев столы, на которых стояло очень много золотой и серебряной посуды, приказал рабам взять половину и нести к себе домой; совершив это, он удалился, не удостоив войти. Некоторые из приглашенных, возмущенные, стали говорить о том, как нагло и высокомерно вел себя Алкивиад. "Напротив, - сказал им Анит, - он был снисходительным и гуманным: ему никто не мешал забрать все, а часть он нам оставил".
5. Так он обходился и с другими влюбленными, кроме одного метэка, который, как говорят, продав все то немногое, чем он владел, и собрав сто статеров [26], предложил их Алкивиаду, настаивая, чтобы тот их взял: Алкивиад улыбнулся и довольный пригласил его к ужину. Угостив его и радушно приняв, он вернул ему деньги и приказал на следующий день предложить на публичных торгах на казенные налоги сумму выше той, которую предложит откупщик. Человек отказывался, потому что этот откуп стоил много талантов, но Алкивиад пригрозил подвергнуть его бичеванию, если он не исполнит требования, так как у него были свои счеты с откупщиками. Таким образом поутру метэк явился на площадь и набавил к покупной цене талант. Рассерженные откупщики объединились против него и потребовали, чтобы он сказал, кто будет его поручителем, уверенные, что он никого не найдет. Приведенный в замешательство метэк уже отступал, когда Алкивиад крикнул архонтам издалека: "пишите мое имя, это мой друг, я его поручитель". Услышав это, откупщики оказались припертыми к стене. Привыкнув из прибылей второго откупа уплачивать долг за первый, они не видели никакого выхода из создавшегося положения. Но Алкивиад не позволил метэку взять отступного меньше таланта. После того как они дали, он приказал метэку взять и отступиться. И таким образом он помог этому человеку.
6. Любовь Сократа, хотя и вынужденная бороться с любовью многих могущественных соперников*, иногда все же покоряла Алкивиада; благодаря врожденной одаренности, речи Сократа хватали его за сердце и вызывали слезы, но иногда он поддавался льстецам, соблазнявшим его множеством наслаждений, ускользал от Сократа и, находясь в бегах, был преследуем тем, кого одного только он боялся и стыдился, презирая остальных. Клеанф говорил, что Сократ удерживает своего любимца только за уши, в то время как другие возлюбленные пользуются многими слабыми местами в его теле, недоступными для Сократа. Алкивиад же был несомненно податлив к наслаждениям - слова Фукидида [27] о его крайней распущенности подтверждают это подозрение. Но развращавшие его действовали особенно на присущее ему честолюбие и тщеславие и толкали его преждевременно на большие дела, уверяя, что стоит ему заняться государственными делами, как он сейчас же не только затмит других стратегов и демагогов, но превзойдет славой и могуществом в Греции самого Перикла. Как железо, размягчаясь в огне, опять сжимается и собирает в себя все свои частицы от холода, [28] так и Алкивиад, изнеженный, преисполненный гордости, под влиянием речей Сократа, корда последнему удавалось его поймать, много раз сжимался и собирался в себя, становясь и робким и скромным, сознавая, сколь многого ему недостает и как он несовершенен и далек от добродетели.
7. Выйдя из детского возраста, Алкивиад пришел к школьному учителю и попросил книгу Гомера. Когда тот ответил, что никаких сочинений Гомера у него нет, он ударил его кулаком и вышел. Другому, сказавшему, что имеет Гомера и что он внес в текст Гомера свои поправки, Алкивиад заметил: "Будучи способным исправлять Гомера, ты учишь грамоте? Почему ты не воспитываешь юношей?"
Желая переговорить с Периклом, Алкивиад пришел однажды к его дверям. Ему сказали, что Перикл занят и обдумывает, как бы ему отчитаться перед афинянами. Уходя, Алкивиад сказал: "Не лучше ли было бы подумать о том, как бы вовсе не давать афинянам отчета?"
Еще будучи подростком, он принимал участие в экспедиции против Потидеи [29], жил в одной палатке с Сократом и стоял рядом с ним в боях. В одной жаркой битве они оба отличились; Алкивиад был ранен; Сократ прикрыл его, защитил и спас ему, на виду у всех, жизнь и оружие. На самом деле Сократ был более достоин получения награды за храбрость, но стратеги изъявили желание дать ее Алкивиаду из уважения к его аристократическому происхождению, и Сократ, надеясь развить честолюбие Алкивиада в хорошую сторону, первым выступил свидетелем в его защиту и просил увенчать его и дать ему полное вооружение.
В битве при Делии [30] афиняне были обращены в бегство. Алкивиад имел коня. Сократ же отступал пеший с немногими другими. Увидя это, Алкивиад не проехал мимо, но сопровождал его и защищал от неприятелей, теснивших афинян и убивавших многих из них. Случилось это позже.
8. Он дал пощечину Гиппонику, отцу Каллия [31], имевшему большую славу и влияние благодаря как богатству, так и происхождению - не в гневе и не из-за какой-либо ссоры, а просто для смеха, уговорившись с приятелями. Это возмутительное бесчинство, сделавшись известным всему городу, вызвало, как и следовало ожидать, общее негодование; на другой день утром Алкивиад пришел к дому Гиппоника; постучавшись в дверь, он вошел и, сняв гиматий, отдался во власть хозяина, прося, чтобы тот наказал его плетью. Гиппоник простил его, перестал гневаться и впоследствии отдал ему в жены свою дочь Гиппарелу. [32] Некоторые же говорят, что не Гиппоник, а его сын Каллий отдал Алкивиаду Гиппарету с приданым в десять талантов. Однако потом, когда она родила, Алкивиад снова потребовал десять талантов, утверждая, что так было условлено, если родятся дети. Каллий же, боясь злоумышления, явился в народное собрание и завещал свое - имущество и дом народу в случае, если он умрет, не оставив наследников. Гиппарета была примерной и любящей мужа женщиной, но Алкивиад оскорблял жену своими связями с иностранными и городскими гетерами. Она ушла из дома и поселилась ν брата. Алкивиад не был озабочен этим и продолжал свою распущенную жизнь. Прошение о разводе жена должна была подать архонту только лично, не через другого. Когда она явилась, чтобы поступить согласно закону, Алкивиад вышел и, схватив ее, понес через рынок домой; никто не посмел ни противодействовать ему, ни отнять ее. Она жила у "его до самой смерти и умерла спустя много времени, во время морского путешествия Алкивиада в Эфес. Насилие же решительно никому не показалось противозаконным или жестоким, так как закон, вероятно, и рассчитан на то, чтобы благодаря необходимости для жены, требующей развода, явиться в публичное место, муж имел возможность примириться с ней и удержать ее.
9. Алкивиад имел собаку удивительной величины и красоты, обошедшуюся ему в семьдесят мин; он отрубил ей хвост, бывший необыкновенно красивым. Близким, упрекавшим его и говорившим, что все порицают его за поступок с собакой, он сказал, улыбаясь: "Случилось так, как я желал: мне хотелось, чтобы афиняне болтали об этом и не говорили обо мне чего-нибудь худшего".
10. Первое его публичное выступление состоялось, как говорят, в связи с добровольным пожертвованием государству: он не готовился к этому, но проходя мимо шумевших афинян, спросил о причине шума и, узнав, что вносят пожертвования, подошел и тоже сделал взнос. [33] Когда народ стал кричать и рукоплескать, Алкивиад от радости забыл о перепеле, который как раз был у него в гиматии. Птица, испугавшись, улетела, афиняне стали кричать еще больше, и многие, встав, принялись ее ловить. Кормчий Антиох [34] поймал и отдал Алкивиаду, благодаря чему приобрел большую благосклонность последнего.
Происхождение Алкивиада, его богатство, доблесть в боях, множество друзей и родственников открывали ему большие возможности в достижении государственных должностей, но он больше всего стремился завоевать себе значение обаятельностью речи перед толпой. А что он был в этом силен - свидетельствуют комические поэты и величайший из ораторов [35], который говорит в своей речи против Мидия, что Алкивиад, в дополнение ко всему прочему, обладал блестящим красноречием. Если верить Феофрасту [36], человеку любознательному и в искусстве исторического изложения не уступавшему никому из философов, Алкивиад лучше всех умел найти и обдумать, что было необходимо в данном положении, если же нужно было не только найти, что говорить, но и облечь мысль в слова и фразы, то, не умея легко выпутываться из затруднения, он часто сбивался, останавливался среди речи и некоторое время молчал, стараясь вспомнить и схватить ускользнувший от него оборот.
11. Конные заводы Алкивиада прославились также большим количеством колесниц, потому что семи колесниц в Олимпию не послал никто, кроме него - ни частное лицо, ни царь. [37] Победив, он получил, кроме первой, и вторую и четвертую награды, как говорит Фукидид, по словам же Еврипида - и третью, что превосходит великолепием и славой все честолюбивые мечты в этой области. Еврипид говорил в своей оде: "Я воспою тебя, о сын Клиния. Прекрасна твоя победа; всего же прекраснее то, что не удавалось ни одному из эллинов: получить в состязании на колесницах и первую и вторую и третью награды, дважды без труда достичь увенчания масличным венком и провозглашения глашатаем".[38]
12. Эта слава его еще возросла благодаря соревнованию городов. Зфесцы поставили ему великолепно украшенный шатер, жители города Хиоса кормили его лошадей и доставляли ему большое количество жертвенных животных, а лесбосцы - вино и другие припасы для его стола, за которым щедро угощались многие. Клевета или коварство дали повод еще больше говорить о честолюбии Алкивиада. Говорят, что был в Афинах некто Диомед [39], не плохой человек, друг Алкивиада, желавший получить награду на олимпийских играх. Узнав, что у аргосцев есть общественная колесница и видя, что Алкивиад имеет в Аргосе большое влияние и многих друзей, он убедил его купить эту колесницу. Алкивиад же, купив-, записал ее на свое имя, не заботясь о Диомеде, недовольном и призывавшем в свидетели богов и людей. Кажется, началось даже судебное дело по этому поводу, и Исократ написал "Речь об упряжке" в защиту сына Алкивиада, только в этой речи истцом является Тисий, а не Диомед.
13. Когда Алкивиад выступил на политическую арену [40], будучи еще совсем молодым, он сразу затмил других демагогов; продолжали борьбу с ним только Феак, сын Эрасистрата, и Никий, сын Никерата; последний был уже стариком и считался храбрейшим из стратегов; Феак же, как и Алкивиад, только начинал выдвигаться; будучи сыном знатных и прославленных родителей, он уступал ему во многом, и особенно в даре речи. В частной беседе он был обходительным и умел убеждать, но не обладал достаточной силой, чтобы вести борьбу в народном собрании. Он, как говорит Еврипид,
Болтать был мастер, но беспомощен в речах.
Существует речь против Алкивиада, сочиненная Феаком, в которой написано между прочим о том, что Алкивиад для своей ежедневной сервировки пользовался, как собственными, многочисленными золотыми и серебряными сосудами, принадлежавшими городу и употреблявшимися при торжественных процессиях [41]. Был некто Гипербол [42] из Перитэдского дема, о котором и Фукидид сообщает, как о человеке порочном, а для авторов комедий он был постоянным объектом насмешек на театральной сцене. Но он спокойно и равнодушно слушал о себе дурные отзывы, пренебрегая славой (некоторые называют такое бесстыдство и безразличие смелостью и мужественным образом действий); никто его не любил, но народ часто пользовался им, желая осмеять и оклеветать знатных. В это время, по его наущению, народ намеревался прибегнуть к остракизму, применявшемуся всегда для обуздания тех из граждан, которые выделялись известностью и влиянием; их изгоняли больше из зависти, чем из страха. Так как было ясно, что остракизму подвергнется один из трех соперников, Алкивиад объединил партии и, условившись с Никием, изгнал остракизмом Гипербола. Некоторые, однако, говорят, что он договорился не с Никием, а с Феаком и, присоединив к себе его партию, изгнал Гипербола, не ожидавшего этого, так как раньше этому наказанию не подвергался ни один человек простого происхождения. Как раз это говорит комик Платон, упоминая о Гиперболе:
За низкий нрав наказан по заслугам он.
Однако же такое наказание
С клеймом его и предками не вяжется;
Не для таких изобретен был остракизм.
Обо всем этом я подробнее рассказал в другом месте ["Никий", 11].
14. Алкивиаду было не менее неприятно видеть Никия уважаемым врагами, чем почитаемым согражданами. Алкивиад был проксеном [43] лакедемонян и заботился о тех из них, которые были взяты в плен при Пилосе; но когда лакедемоняне заключили мир, главным образом благодаря Никию, и взяли пленных обратно, они стали ценить его очень высоко. В Греции говорили, что Перикл разжег войну, Никий же ее кончил, и большинство называло этот мир "Никиевым". Крайне рассерженный этим, Алкивиад решил из зависти нарушить договор. Прежде всего, получая сообщения, что аргосцы из страха и ненависти к спартанцам ищут лишь случая к отпадению, он тайно подал им надежду на возможность союза с афинянами. Через посланцев и путем переговоров он поощрял вождей аргосского демоса не бояться и не уступать лакедемонянам, а склониться на сторону афинян и выждать, так как они уже скоро раскаются и готовы нарушить мир. Когда лакедемоняне заключили союз с Беотией и передали афинянам Панакт не в хорошем состоянии, как следовало, а разрушив его, Алкивиад, видя, что афиняне рассержены, стал еще больше раздражать их; он смущал и поносил Никия, остроумно обвиняя его в том, что он, будучи стратегом, не захотел взять в плен неприятелей, запертых на Сфактерии [44], а после того, как их взяли другие, освободил их и отдал, чтобы сделать приятное лакедемонянам. Однако, говорил он, хотя Никий и был их другом, он не убедил их не заключать союз с Беотией и Коринфом, препятствуя в то же время тем из эллинов, которые хотели этого, стать друзьями и союзниками афинян, если это не было угодно лакедемонянам. В то время как Алкивиад клеветал таким образом на Никия, прибыли, словно по счастливой случайности, послы из Спарты, с первых же слов проявившие большую умеренность и утверждавшие, что они имеют неограниченные полномочия для заключения мира на любых приемлемых и справедливых условиях. Они благосклонно были приняты советом и на другой день должны были выступать в народном собрании. Алкивиад, [45] испугавшись, устроил так, чтобы послы предварительно поговорили с ним, и при встрече сказал: "Что случилось с вами, спартанцы, как могло остаться для вас неизвестным, что совет всегда ведет себя умеренно и дружелюбно с теми, кто к нему обращается, народ же очень высокомерен и требует многого? Если вы станете утверждать, что прибыли с неограниченными полномочиями, он поступит с вами несправедливо, диктуя вам условия и принуждая вас их принимать; не делайте такой глупости, если хотите, чтобы афиняне были умеренны в требованиях и не принуждали вас поступаться вашими решениями, а объявите, что по вопросу о претензиях афинян вы не имеете полномочий. Я со своей стороны поддержу вас, чтобы сделать приятное лакедемонянам". Подтвердив сказанное клятвой, Алкивиад отвлек их от Никия, так что они совершенно доверились ему, удивляясь его уму и красноречию, обнаруживающим в нем необыкновенного человека. На другой день народ собрался и послы явились. Алкивиад очень дружелюбно спросил у них, с чем они приехали. Они ответили на это, что полномочий для окончательных решений не имеют. Тотчас же Алкивиад набросился на них с гневным криком, словно не он, а с ним поступили несправедливо, называл их людьми коварными, не внушающими доверия, говоря, что они приехали не для того, чтобы сказать или сделать что-либо разумное; совет был раздосадован, народ разгневался, Никий же был изумлен и опечален изменчивостью послов, не подозревая обмана и хитрости.
15. После отъезда лакедемонян [46] Алкивиад, избранный стратегом, тотчас же склонил аргивян, мантинейцев и элейцев к союзу с афинянами. [47] Никто не похвалит способов, которые он применял для достижения своих целей, но сделано им было очень много: он разъединил и потряс почти весь Пелопоннес [48] и противопоставил лакедемонянам у Мантинеи большое войско, [49] устроив бой очень далеко от Афин. Для лакедемонян этот бой был рискованным, так как достигнутую в нем победу они не могли, как следует, использовать, в случае же поражения, Лакедемону уже не легко было бы сохранить свое положение. Вскоре после этой битвы, так называемая "тысяча" захотела уничтожить в Аргосе демократию и подчинить себе город. Пришедшие лакедемоняне уничтожили демократию, но народ снова взялся за оружие и победил их. Подоспевший Алкивиад упрочил победу аргосского народа и уговорил его, выстроив "длинные стены" до моря [50], вполне связать город с силами афинян. Он привез из Афин архитекторов и каменщиков и проявил такое рвение, что заслужил в Аргосе не меньшую любовь и влияние лично для себя, чем для Афин. Точно также и жителей Патр [51] он уговорил соединить их город длинными стенами с морем. "Афиняне вас проглотят", - сказал кто-то им. "Может быть, - ответил Алкивиад, - но постепенно и начиная с ног, лакедемоняне же - с головы и разом". Но афинянам он советовал держаться земли и постоянно напоминал молодым людям, чтобы они были верны клятве, которую давали в храме Агравлы - "почитать границей Аттики пшеницу, овес, виноград, маслину", т. е. смотреть как на свою, на всякую возделанную и приносящую плоды землю.[52]
16. При всей этой политической деятельности, речах, разуме и красноречии, Алкивиад, с другой стороны, вел роскошную жизнь, злоупотреблял напитками и любовными похождениями [53],носил, точно женщина, пурпуровые одеяния, волоча их по рыночной площади, и щеголял своей расточительностью; он вырезывал части палубы на триэрах, чтобы спать было мягче, т. е. чтобы постель его висела на ремнях, а не лежала на палубных досках; на его позолоченном щите не было никаких родовых эмблем, а только Эрот с молнией в руке.
Глядя на все это, почтенные люди испытывали отвращение и негодовали, боясь его своеволия и неуважения к законам, казавшихся чуждыми и как бы тиранническими; чувства к нему народа хорошо выразил Аристофан [54], сказавший, что город Алкивиада
Жалеет, ненавидит, хочет все ж иметь.
Еще лучше выразил он ту же мысль аллегорически:
К чему было в Афинах льва воспитывать?
А вырос он - так угождать по норову.[55]
Но его пожертвования, хорегии, непревзойденные дары городу, слава предков, мощь красноречия, телесная красота и сила, военная опытность и храбрость - все это заставляло афинян прощать ему все прочее и относиться к нему снисходительно, постоянно давая его преступлениям самые невинные названия, называя их честолюбивыми выходками, шутками. Так было с Агафархом [56], художником, которого он запер, а после того, как тот расписал его дом, отпустил, богато одарив; Таврею [57], своему сопернику по хорегии, он дал пощечину, когда последний стал оспаривать у него победу. Он выбрал себе одну мелиянку из числа пленных, сделал ее своей любовницей, прижил с ней сына и воспитал его. И это называли человеколюбивым поступком, хотя Алкивиада считали главным виновником убийства всех взрослых жителей Мелоса, так как он поддержал такое решение народного собрания [58]. Аристофонт нарисовал Немею, державшую на руках Алкивиада [59]; все в восторге сбегались смотреть на картину, но старики и этим были недовольны, как чем-то тиранническим и противозаконным. Считали очень меткими слова Архестрата, что Греция не смогла бы вынести двух Алкивиадов. Однажды мизантроп Тимон [60], встретив торжествующего Алкивиада, которого с помпой провожали из народного собрания, не уклонился от встречи, как обычно делал в отношении других, но, подойдя к нему и взяв его за руку, сказал: "ты хорошо делаешь, что преуспеваешь, сын мой, ибо в тебе растет большое зло для всех этих людей". Некоторые рассмеялись, другие выругали его, но кое-кто весьма призадумался над этими словами. Так неопределенно было мнение об Алкивиаде из-за неровности его характера.
17. Еще когда был жив Перикл, афиняне стремились в Сицилию [61] и после его смерти взялись за дело, собирая так называемые "союзные и вспомогательные отряды" и посылая их каждый раз тем, с которыми сиракузцы поступали несправедливо [62], подготовляя почву для более крупной экспедиции. Но Алкивиад был тем человеком, который воспламенил в них настоящую страсть к этому и убедил их приступить к покорению острова не по частям и не понемногу, а отплыв с сильным флотом; он убедил народ в возможности больших успехов, стремясь сам к еще большим. [63] Он надеялся, что Сицилия будет не концом, как думали остальные, а только началом того, что он задумал. Никий удерживал народ, считая покорение Сиракуз делом нелегким. [64] Алкивиад же, мечтая о Карфагене и Ливии [65], а вслед за этим и о присоединении Италии и Пелопоннеса [66], рассматривал Сицилию только как базу для войны. Он тотчас же преисполнил надеждами молодежь, которая и от стариков наслушалась о многих чудесных вещах, связанных с этим походом, и множество людей сидели в палестрах и на полукруглых скамьях, рисуя карту Сицилии и. расположение Ливии и Карфагена. [67] Однако философ Сократ и астролог Метон [68] никогда, как говорят, не надеялись на какую-либо пользу для Афин от этого похода. Первый, вероятно, был посещен и предупрежден, как обычно, своим гением-покровителем. Метон же, либо опасаясь будущего вследствие разумной предусмотрительности, либо узнав о будущем при помощи какого-то гадания и основываясь на этом, притворился безумным и, взяв зажженный факел, хотел поджечь свой дом. Некоторые, однако, говорят, что Метон не выдавал себя за безумного, а сжег ночью свой дом и, явившись на другое утро в народное собрание, стал умолять народ по случаю такого страшного несчастья освободить его сына от похода. Обманув сограждан, он достиг просимого.
18. Никий был избран стратегом против своей воли, стремясь избегнуть власти, главным образом, из-за нежелания иметь такого сотоварища. [69] Ибо афинянам казалось, что лучше можно будет вести войну, разведя крепкое вино водой, т. е. послав не одного Алкивиада, а присоединив к его отваге рассудительность Никия. К тому же, третий стратег, Ламах [70], несмотря на свой зрелый возраст, отличался не меньшей горячностью и любовью к риску во время сражений, чем Алкивиад. Когда уже обсуждался вопрос о численности экспедиции и ее подготовке, Никий попытался еще раз приостановить поход и задержать выступление. [71] Однако Алкивиад выступил против этого и поставил на своем; один из ораторов, Демострат [72], внес предложение, чтобы стратеги имели неограниченные полномочия и в приготовлениях к войне и в ее ведении. Народ утвердил решение, и все было готово к отплытию флота, но не предвиделось ничего хорошего еще и из-за праздника Адониса, [73] пришедшегося как раз на эти дни, когда женщины выставляют множество изображений, напоминающих вынос покойников, как бы устраивают их похороны, бьют себя в грудь и поют похоронные песни, подражая погребальным обычаям. Изуродование герм [74] (у большей части их в одну и ту же ночь были отбиты выдающиеся части) испугало многих, даже из числа тех, которые обычно пренебрегают подобными приметами. Говорили, что коринфяне, [75] колонистами которых были сиракузяне, совершили и это так для того, чтобы из-за предзнаменования произошла приостановка или перемена решения относительно войны. Но народ не верил ни этим речам, ни тем, которые полагали, что здесь нет никакой дурной приметы, а считали виновниками происшедшего необузданных молодых людей, переходящих, как это обыкновенно бывает под влиянием чистого не смешанного с водой вина, от шуток к буйству. Гнев и страх заставили их воспринимать случившееся как поступок заговорщиков, решившихся на серьезное дело: совет и народ, собираясь часто в течение нескольких дней для рассмотрения этого дела, начали сурово расследовать все, что внушало подозрение.
19. В это время демагог Андрокл [76] представил нескольких рабов и метэков [77], которые донесли, что Алкивиад и его друзья еще и в другом случае изуродовали статуи богов, а, кроме того, в пьяном виде пародировали мистерии. Они говорили, что некто Феодор изображал вестника, Пулитион - жреца-факелоносца, а Алкивиад - иерофанта; остальные друзья также присутствовали; их посвящали в мистерии и называли мистами. Все это было включено в жалобу Фессала, сына Кимона, обвинявшего Алкивиада в поругании Деметры и Коры. Андрокл, злейший враг Алкивиада, подстрекал возмущенный и негодующий против Алкивиада народ. Сторонники последнего сначала встревожились; однако, узнав, что матросы, которые должны были плыть в Сицилию, как и сухопутные войска, преданы им, и услышав, что тысяча гоплитов из аргивян и мантинейцев говорят открыто, что они отправляются в далекий поход за море только из-за Алкивиада и в случае какой-либо несправедливости по отношению к нему тотчас повернут назад, они ободрились и в назначенный день явились, чтобы выступить с защитой; это вызвало беспокойство их врагов, которые опасались, чтобы народ не стал более снисходительным к Алкивиаду, нуждаясь в нем. Чтобы воспрепятствовать этому, враги Алкивиада пустились на хитрость; некоторые из ораторов, не считавшиеся врагами Алкивиада, но ненавидевшие его не меньше, чем открытые противники, выступили перед народом, говоря: "Нелепо было бы, чтобы человек, выбранный полновластным стратегом таких крупных сил, теперь, когда войско и союзники уже готовы к выступлению, терял драгоценное время, ожидая, пока окончится жеребьевка судей и судебная процедура, отмеряемая водяными часами. Итак, пусть он теперь отплывает в добрый час, а после окончания войны явится сюда, чтобы защищаться согласно тем же законам". От Алкивиада не скрылся коварный характер этой отсрочки; он выступил и сказал народу, что было бы возмутительным посылать его во главе таких больших сил с тяготеющим на нем недоказанным обвинением. Если он не сможет защититься, его следует казнить, если же он оправдается, то сможет выступить против врагов, не опасаясь доносчиков.
20. Так как он не смог убедить народ и получил приказ о выступлении, он отправился [78] с двумя другими стратегами, имея немногим менее ста сорока триэр, пять тысяч сто гоплитов, около тысячи трехсот лучников, пращников и легковооруженных, а также немалое количество всякого снаряжения. Высадившись в Италии и взяв Регий, [79] Алкивиад высказал свое мнение о том, каким способом надлежит вести войну. Никий возражал ему, Ламах же присоединился к этому плану. [80] Алкивиад, отплыв в Сицилию, взял Катану, [81] но не смог совершить более ничего, так как в это время был вызван афинянами [82] для разбора дела. Как уже было сказано, сначала Алкивиаду были предъявлены только неубедительные подозрения и обвинения на основании показаний рабов и метэков, но затем враги в его отсутствие стали еще ожесточеннее нападать на него и присоединили к поруганию герм также и профанацию мистерий, утверждая, что и то и другое исходило из заговора, направленного к государственному перевороту. Афиняне заключили в тюрьму без суда всех обвиненных по этому делу и раскаивались, что они не вынесли решения о привлечении к суду и не осудили Алкивиада за такие преступления еще до его отъезда. Народ переносил свой гнев против Алкивиада на всех его родных, друзей и знакомых, попадавшихся на глаза. Фукидид не называет имена доносчиков на Алкивиада, другие же упоминают в их числе Диоклида и Тевкра, как, например, комический поэт Фриних в следующих стихах:
О милый мой Гермес, остерегись, чтоб ты,
Упав, не потерпел вреда, возможность дав
Второму Диоклиду злой донос писать.
И в другом месте:
Умолкну я - ведь не хочу, чтоб за донос
Пришлец-разбойник Тевкр награду снова взял.
К тому же доносчики не могли показать ничего ясного и неоспоримого. Так, один из них на вопрос, как смог он узнать лица гермокопидов, отвечал: "При лунном свете". В этом он сбился, так как во время происшествия было новолуние. Это возмутило всех рассудительных людей, но народ не стал меньше доверять доносам; наоборот, принимал их с прежней горячностью и бросал в тюрьму всякого, кого бы ни оклеветали.
21. Среди тех, кто был заключен в это время в тюрьму и ожидал расследования, находился оратор Андокид [83], которого историк Гелланик [84] причислил к потомкам Одиссея. Этот Андокид слыл за человека, ненавидящего демократию и настроенного олигархически. Вот, что заставляло больше всего подозревать его в изувечении герм: около его дома находился большой герм, воздвигнутый в качестве приношения филы Эгеиды и оставшийся почти единственным неповрежденным из числа наиболее известных. [85] Поэтому он и сейчас называется гермом Андокида, и все дают ему это имя, хотя надпись и свидетельствует о другом. Случилось так, что в тюрьме один из заключенных по этому делу, некто Тимей, тесно сдружился с Андокидом; уступая последнему в знатности, он обладал исключительной сообразительностью и дерзостью. Он уговорил Андокида признать виновным себя и еще немногих других, так как постановление народного собрания обещало прощение тем, кто сознается добровольно. Судебное же расследование, говорил он, ненадежно для всех вообще, но особенно следует опасаться его знатным; поэтому лучше спасти свою жизнь ложью, чем позорно погибнуть с тем же обвинением. К тому же и для общего блага было бы полезнее пожертвовать несколькими людьми, хотя бы их преступление и было сомнительно, чтобы избавить многих честных людей от ярости народа. Эти слова и предложение Тимея убедили Андокида; он обвинял себя и других и, на основании постановления, получил себе прощение: всех же тех, кого он назвал, предали смерти, за исключением скрывшихся за границу. Чтобы внушить больше доверия к своим показаниям, Андокид назвал в числе виновных нескольких из своих собственных рабов. Однако это не успокоило совершенно злобы народа; расправившись с гермокопидами, он, освободившись от других забот, обратил весь свой гнев на одного Алкивиада; в конце концов за ним послали "Саламинию" с благоразумным приказом не применять к Алкивйаду насилия и не поднимать на него руку, а вежливо попросить его отправиться с ними вместе на суд и оправдаться перед народом. Ибо они боялись волнения среди войска, находившегося на вражеской территории, которого легко мог добиться Алкивиад, если бы захотел. Действительно, после отъезда Алкивиада войско пало духом, предвидя, что при Никии война будет вестись медленно и вяло, как если бы исчезла подгонявшая события шпора, ибо Ламах, будучи и воинственным и мужественным, не пользовался ни уважением, ни значением из-за своей бедности.
22. Отплытие Алкивиада тотчас же лишило афинян Мессены. Были люди, желавшие предать город; Алкивиад, прекрасно их зная, выдал их друзьям сиракузян и испортил дело. [86] Прибыв в Фурии и сойдя с триэры, он скрылся и избежал разыскивающих его. [87] Кто-то, узнав его, сказал: "Ты не доверяешь своей родине, Алкивиад?" "Верю во всем", - ответил он, - но когда дело идет о моей жизни, я не поверю и матери, чтобы она каким-либо образом, по ошибке, не положила вместо белого камня черный". Позже, услышав, что государство приговорило его к смерти, он сказал: "Я докажу, что я жив!" Жалоба, поданная на него, содержала следующее: "Фессал, сын Кимона из Лакиадского дема, обвиняет Алкивиада, сына Клиния из Скамбонидского дема, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, совершающий таинства, и называя себя иерофантом, Пулитиона - жрецом-факелоносцем, Феодора из дема Фэг - кериком, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные Евмолпидами, Кериками и жрецами элевсинских мистерий". [88] Алкивиад был осужден заочно, имущество его конфисковали [89], и еще было постановлено, чтобы его прокляли все жрецы и жрицы, из которых только одна, Феано, дочь Менона, из храма Агравлы [90], отказалась подчиниться постановлению, сказав, что она жрица для благословения, а не для проклятия.
23. В то время как были приняты эти решения и Алкивиад был осужден, он бежал из Фурий в Пелопоннес; сперва он провел некоторое время в Аргосе [91], но, опасаясь врагов и потеряв всякую надежду вернуться на родину, обратился к Спарте, прося убежища и обещая в будущем принести помощи и пользы больше, чем он принес вреда прежде, сражаясь против нее. Спартиаты исполнили его просьбу и приняли его гостеприимно; прибыв, он тотчас же энергично выполнил одно дело, - побудил их, медливших и действовавших нерешительно, помочь сиракузянам и уговорил послать полководцем Гилиппа [92], чтобы разбить силы афинян в Сицилии; вторым его делом было возобновление с этого же времени войны с самими Афинами; наконец, третьим и самым важным - укрепление, по его совету, Декелей, [93] что явилось наиболее, разорительным и губительным для афинян. Этим он достиг большой популярности как политический деятель; не меньшее удивление, однако, вызывала и его частная жизнь: он умел польстить народу, и своим подражанием спартанскому образу жизни до того очаровал его, что все, кто видел его отпустившим длинные волосы, купающимся в холодной воде, питающимся ячменным хлебом и черной похлебкой, не верили и сомневались - имел ли этот человек некогда собственного повара и собственного поставщика благовоний, носил ли он когда-нибудь милетский плащ. Ибо, как говорят, наряду с прочими дарованиями, он обладал величайшим искусством пленять людей, применяясь к их привычкам и образу жизни, чтобы стать похожим на них; в искусстве менять свой облик он превосходил даже хамелеона, который, по общепринятому мнению, не может принять только одного цвета - белого; Алкивиад же, напротив, мог примениться и подражать в равной мере как хорошим, так и плохим обычаям. Так, в Спарте он занимался гимнастикой, был прост и серьезен, в Ионии - изнежен, предан удовольствиям и легкомыслию, во Фракии - пьянствовал и увлекался верховой ездой; при дворе сатрапа Тиссаферна - превосходил своей пышностью и расточительностью даже персидскую роскошь. Дело обстояло, однако, не так, чтобы он легко переходил от одной склонности к другой, .меняясь при этом и внутренне, но, не желая оскорблять своим природным обликом тех, с кем ему приходилось иметь дело, он принимал облик, подобный им, скрываясь под этой маской. В Лакедемоне можно было, например, сказать о нем, судя по его наружности:
Не сын Ахилла это; это - сам Ахилл,
Воспитанный Ликургом;
на основании же его подлинных склонностей и действий надо было бы сказать:;
все та же это женщина.[94]
Так, пока царь Агид находился в походе вне Спарты, Алкивиад до того развратил его жену, Тимею, что она, забеременев от него, даже не скрывала этого. [95] Когда у нее родился сын, она назвала его официально Леотихидом, дома же говорила потихоньку своим подругам и рабыням, что его зовут Алкивиадом; так сильна была овладевшая ею страсть к нему. Сам Алкивиад имел дерзость заявить, что сделал это не из желания оскорбить царя и не из-за сладострастия, но желая, чтобы его потомки правили лакедемонянами. О случившемся многие доносили Агиду, однако более всего он поверил свидетельству времени: однажды, во время землетрясения, испуганный Агид убежал из спальни своей жены и после этого не жил с ней в течение десяти месяцев; так как Леотихид родился после этого времени, то он Отказался признать его своим сыном и поэтому впоследствии Леотихид был лишен прав на престол.
24. После поражения афинян в Сицилии хиосцы, лесбосцы и жители Кизика отправили посольство в Спарту, чтобы договориться о своем отпадении от Афин. [96] Беотийцы содействовали лесбосцам, Фарнабаз - Кизику; однако, по совету Алкивиада, решили прежде всего помочь хиосцам. Отплыв сам с флотом, Алкивиад не только склонил к отпадению от Афин почти всю Ионию, [97] но, действуя вместе с другими спартанскими полководцами, причинял много вреда афинянам,
Агид, относившийся к Алкивиаду враждебно за оскорбление жены, стал теперь завидовать его славе, слыша от всех, что почти все делается и имеет успех благодаря Алкивиаду. Из прочих спартанцев наиболее влиятельные и честолюбивые тоже досадовали на Алкивиада, завидуя ему. Они добились того, что эфоры послали в Ионию приказание убить Алкивиада. [98] Алкивиад, будучи тайно предупрежден об этом и испугавшись, хотя и принимал участие во всех действиях лакедемонян, но избегал попадаться им в руки. Для своей безопасности он отдался в руки персидскому сатрапу Тиссаферну [99] и вскоре стал первым и влиятельнейшим лицом при его дворе. Персу, не отличавшемуся ни прямотой, ни искренностью, но имевшему злой и коварный характер, нравились необычайная изворотливость и одаренность Алкивиада. Впрочем, не нашлось бы такого характера или нрава, который смог бы не покориться и остаться равнодушным к очарованию Алкивиада, проводя с ним все дни - и отдыхая и за столом. Даже те, кто боялся его и завидовал ему, испытывали удовольствие и радость, встречаясь с ним и видя его. Тиссаферн, который был из всех персов самым заклятым врагом греков, был настолько очарован лестью Алкивиада, что даже превзошел его любезностью. Самый красивый из своих садов, с полезными для здоровья источниками и лугами, с великолепными беседками и местами для прогулок, отделанными с чисто царской роскошью, он приказал назвать "Алкивиадом"; это название еще долго оставалось в общем употреблении.
25. Алкивиад, не надеясь больше на спартиатов, которым он не доверял, и опасаясь Агида, стал вредить им и чернить их в глазах Тиссаферна, [100] советуя последнему не давать им помощи настолько значительной, чтобы полностью уничтожить афинян, но, помогая скупо, спокойно теснить и обессиливать греков, предоставив и тем и другим истреблять друг друга и стать покорными царю. Тот охотно послушался, явно выказывая свою дружбу и восхищение, благодаря чему Алкивиад стал предметом внимания обоих соперничавших греческих государств; афиняне, попав в беду, раскаивались в своем решении об Алкивиаде, а сам Алкивиад был недоволен и боялся, что в случае полного поражения Афин, он попадет в руки ненавидевших его лакедемонян. Почти все силы афинян находились тогда у Самоса. Из этой базы отправлялся их флот, чтобы приводить к послушанию отпавшие города и охранять оставшиеся верными, поскольку они были еще в силах, так как на море они еще были равны по силе со своими врагами; однако они боялись Тиссаферна и ста пятидесяти финикийских триэр, близкое, по слухам, прибытие которых не оставляло Афинам никакой надежды на спасение. Узнав это, Алкивиад тайно послал к самым влиятельным из находившихся на Самосе афинян, обещая сблизить их с Тиссаферном из желания быть приятным не народу, которому он не доверял, а аристократам, если они, проявив себя смелыми людьми и смирив своеволие народа, спасут без чьей-либо помощи государство в его тяжелом положении. Все охотно согласились с Алкивиадом. Только один из стратегов, Фриних [101] из Дирадского дема, подозревал (как оно и было на самом деле), что Алкивиаду так же мало было дела до олигархии, как и до демократии, и считал, что он, ища способов вернуться на родину, заранее вкрадывается в милость к влиятельным людям путем очернения народа. Поэтому Фриних выступил против предложения Алкивиада. Когда же победило противоположное мнение, Фриних, став уже открытым врагом Алкивиада, тайно послал вестника к Астиоху, наварху неприятелей, причем советовал ему остерегаться Алкивиада и арестовать его, как двурушника. Изменнику не было известно, что он переговаривается с изменником. Астиох, в страхе перед Тиссаферном и видя, каким большим влиянием у него пользуется Алкивиад, донес Тиссаферну и Алкивиаду о поступке Фриниха. Алкивиад тотчас же послал на Самос доносчиков на Фриниха. Все в негодовании соединились против Фриниха, который не нашел другого способа выйти из затруднительного положения, как исправить зло еще большим злом. Он вторично послал к Астиоху, упрекая его за донос и обещая предать ему флот и лагерь афинян. Но афинянам не повредило предательство Фриниха благодаря новому предательству Астиоха: и об этом поступке Фриниха он сообщил приближенным Алкивиада. Фриних, предвидя это и ожидая вторичного обвинения со стороны Алкивиада, предупредил его и объявил афинянам, что неприятель готовится к нападению; он посоветовал оставаться на кораблях и укрепить лагерь. Пока афиняне занимались этим, пришло новое письмо от Алкивиада с советом остерегаться Фриниха, как намеревающегося предать неприятелям рейд; афиняне не поверили, думая, что Алкивиад, прекрасно зная приготовления и намерения неприятелей, пользуется этим, чтобы незаслуженно оклеветать Фриниха. Однако, когда впоследствии Гермон, один из воинов охраны, поразил Фриниха кинжалом на рынке, афиняне приговорили на суде мертвого Фриниха как изменника, а Гермону и его соучастникам дали в награду венки. [102] 26. Сторонники Алкивиада на Самосе, одержавшие теперь верх, послали Писандра в Афины, [103] чтобы изменить государственный строй и поощрить влиятельных граждан к захвату власти в свои руки и к уничтожению демократии, обещая им за это от имени Алкивиада дружбу и союз Тиссаферна. Таков был предлог и повод для тех, которые вводили олигархию. Но когда так называемые пять тысяч (их было в действительности 400) приобрели влияние и захватили власть, [104] они меньше всего считались с Алкивиадом и вели войну вяло, частью из-за недоверия к гражданам, относящимся несочувственно к этой перемене, частью надеясь на большую снисходительность к себе лакедемонян, всегда расположенных к олигархии. Народ, оставшийся в Афинах, поневоле сохранял спокойствие, напуганный убийством многих из открытых противников четырехсот.
Афиняне, бывшие на Самосе, узнав об этом и возмутившись", решили тотчас же плыть к Пирею; [105] пригласив Алкивиада [106] и избрав его стратегом, они попросили его предводительствовать ими и уничтожить тираннию. Можно было ожидать, что он, как человек, выдвинувшийся благодаря расположению массы, будет считать нужным во всем угождать тем, которые сделали его из бездомного изгнанника начальником и стратегом множества кораблей и такого сильного войска. Однако он держал себя, как подобает великому вождю: он выступал против всех, действовавших под влиянием гнева, удерживал их от ошибок и таким образом на этот раз спас город; ибо если бы они, снявшись с якоря, отплыли домой, противники тотчас захватили бы без боя всю Ионию, Геллеспонт и острова, а афиняне в это время сражались бы против афинян, перенеся войну в свой город. Помешал этому случиться один только Алкивиад, не только убеждая и поучая массу, но прося и порицая каждого в отдельности. Ему помогал Фрасибул из Стирийского дема, держась близ него и громко крича - он был, как говорят, самым громкоголосым из афинян. Вторым прекрасным поступком Алкивиада было то, что он взялся или склонить к переходу на сторону афинян или не допустить до соединения со спартанскими финикийские корабли, посланные царем [107] и ожидаемые спартанцами. Он поторопился отплыть, и Тиссаферн не привел эскадры, уже появившейся у Аспенда, обманув лакедемонян; обе стороны обвиняли Алкивиада в том, что эскадра, не дойдя до места, вернулась обратно, особенно лакедемоняне, говорившие, что он посоветовал варвару предоставить эллинам уничтожать друг друга. Ибо было несомненно, что присоединение такой силы к одной из сторон полностью лишило бы другую владычества на море.
27. Вскоре после этого [108] четыреста были свергнуты, причем народная партия получила энергичную помощь со стороны друзей Алкивиада.· Оставшиеся в городе желали присутствия Алкивиада и просили его вернуться, но он полагал, что ему следует приехать со славой, а не с пустыми руками и ничего не сделав, благодаря состраданию и милости толпы. Поэтому прежде всего он отплыл из Самоса с небольшим количеством кораблей в Книдское и Косское моря. Там, узнав, что спартанец Миндар [109] плывет со всем флотом в Геллеспонт, а афиняне его преследуют, Алкивиад поспешил на помощь стратегам. Случайно он прибыл со своими восемнадцатью триэрами как раз в тот момент, когда уже все корабли, как спартанские, так и афинские, встретились и вступили в большое сражение при Абидосе. Битва продолжалась до самого вечера с переменным успехом. Появление флота вызвало различные ожидания у обеих сторон - неприятели воспрянули духом, афиняне же смутились. Но Алкивиад, быстро подняв дружественный сигнал на корабле наварха, тотчас же напал на тех из пелопоннесцев, которые побеждали и преследовали афинян. Он обратил их в бегство, пригнал к берегу, ломал, напирая, корабли и избивал людей, спасавшихся вплавь, хотя пехота Фарнабаза, явившись им на помощь, защищала корабли с берега. В конце концов, взяв тридцать неприятельских кораблей и спасши свои, афиняне поставили трофей. Гордясь своей блестящей удачей и желая почваниться перед Тиссаферном, Алкивиад отправился к нему, приготовив дары и подношения и сопровождаемый приличной командующему свитой. Он встретил прием, какого не ожидал, так как Тиссаферн, давно находясь на дурном счету у лакедемонян и боясь, чтобы его не обвинили перед царем, решил, что Алкивиад пришел к нему в самый подходящий момент и, схватив его, заключил в тюрьму в Сардах, чтобы при помощи этой несправедливости защищаться против обвинений.
28. По прошествии тридцати дней Алкивиад [110] достал откуда-то лошадь и, тайно убежав от сторожей, спасся в Клазомены. Сверх того ой наклеветал на Тиссаферна, будто был освобожден им; сам же, приплыв в лагерь афинян и узнав, что Миндар находится в Кизике вместе с Фарнабазом, убедил воинов в необходимости для них сразиться с врагом и на суше и на море и даже напасть на неприятельские укрепления, говоря, что если они везде не победят, то не будут иметь денег.
Вооружив корабли и пристав у Прэконнеса, он приказал заключить в середину мелкие суда и остерегаться, чтобы неприятели не смогли каким-либо образом заподозрить его прибытие. Случившаяся внезапно сильная гроза с большим дождем и темнотой содействовала ему и скрыла его приготовления. Не только противники ни о чем не подозревали, но и для самих афинян, уже отчаявшихся, было неожиданностью его приказание сесть на корабли и двинуться в путь. Вскоре темнота уменьшилась, и афиняне увидели эскадру пелопоннесцев, крейсирующую у гавани Кизика. Алкивиад, опасаясь, чтобы враги, ввиду его больших сил, не стали искать убежища на земле, приказал стратегам, плывя медленнее остаться позади, сам же появился с сорока кораблями, вызывая врагов на бой. После того как те, совершенно обманутые и отнесясь презрительно к таким малым силам, двинулись навстречу неприятелю, тотчас же началось сражение; увидев же появившиеся уже во время боя остальные корабли афинян, испуганные лакедемоняне обратились в бегство. Алкивиад с двадцатью лучшими кораблями пробился через неприятельский флот, пристал к берегу и, высадившись, напал на бегущих с кораблей и многих перебил. Двинувшиеся на помощь Миндар и Фарнабаз были разбиты; Миндар, геройски сражаясь, был убит, Фарнабаз же бежал. Победителям досталось множество трупов, оружие и весь флот. Овладев Кизиком, покинутым Фарнабазом, после истребления пелопоннесцев, афиняне не только прочно укрепились на Геллеспонте [111], но и совсем изгнали лакедемонян из моря. Было перехвачено даже письмо, лаконически сообщавшее эфорам о случившемся несчастии: "Корыта погибли; Миндар преставился. Экипаж голодает. Не знаем, что делать".
29. Воины Алкивиада так подняли головы [112] и возгордились, что считали недостойным делом, чтобы они, не знавшие поражения, общались с другими воинами, побежденными не раз. Ибо немногим раньше· Фрасилл был разбит у Эфеса, и для посрамления афинян эфесцы поставили медный трофей. Воины Алкивиада, гордясь собой и своим стратегом, упрекали за это воинов Фрасилла и не хотели ни заниматься вместе с последними гимнастикой, ни иметь с ними общее место в лагере. Но, когда Фарнабаз, имея множество конницы и пехоты, напал на них в то время, как они вступили в Абидос, Алкивиад же, придя на помощь, обратил врагов в бегство и преследовал их до самой ночи вместе с Фрасиллом, - войска соединились и вернулись в лагерь вместе, дружелюбные и веселые. На следующий день, поставив трофей, Алкивиад начал грабить страну Фарнабаза, не встречая нигде сопротивления. Он взял в плен несколько жрецов и жриц, но отпустил их без выкупа. Собираясь завоевывать Халкедон, [113] отпавший от афинян и принявший к себе гарнизон и гармоста лакедемонян, Алкивиад узнал, что халкедоняне, согнав скот со своей страны, отдали его на хранение в дружественную им Вифинию; он подступил к границе во главе войска и послал к вифинцам вестника с протестом. Испугавшись, те выдали ему скот и заключили с ним союз.
30. В то время [114] как он обносил Халкедон стеной от моря до моря, подступил Фарнабаз с целью освободить город от осады, а гармост Гиппократ со всеми находившимися в городе силами напал на афинян. Алкивиад, сражаясь одновременно против обоих, обратил Фарнабаза в позорное бегство, Гиппократа же, победив, убил вместе с множеством его воинов. После этого, отплыв в Геллеспонт для сбора дани, он взял Селимбрию, [115] причем некстати подверг себя опасности. Те, кто хотели предать ему город, должны были, по условию, поднять в полночь зажженный факел, но так как один из сообщников внезапно перешел к противникам, они, испугавшись, должны были дать сигнал преждевременно и подняли факел, прежде чем войско было готово. Алкивиад, взяв в собой около тридцати находившихся при нем воинов, беглым маршем отправился к укреплениям, приказов остальным наступать как можно быстрее. После того, как городские ворота были открыты для него и к его тридцати воинам присоединилось двадцать пельтастов, он вошел в город. Внезапно он увидел идущих к нему навстречу вооруженных селимбрийцев. Не было надежды на спасение, если остаться на месте; бежать же Алкивиаду не позволила гордость, после того как он вышел победителем из всех битв, случившихся до этого дня; он скомандовал трубачу сигнал молчания и приказал одному из находившихся при нем воинов возвестить селимбрийцев, чтобы они не поднимали оружия против афинян. Это заявление у одних отбило охоту сражаться, так как они думали, что все неприятельское войско вошло в город, другим же подало надежду на примирение. В то время, как те и другие, сойдясь вместе, советовались, на помощь Алкивиаду прибыло все войско, и последний, заметив, как оно и было на самом деле, что селимбрийпы настроены миролюбиво, испугался, как бы фракийцы, множество которых охотно служило в войсках Алкивиада из любви и расположения к нему, не разграбили город. Поэтому он выслал их всех из города, селимбрийцам же, тронутый их просьбами, не причинил никакой несправедливости, но, взяв контрибуцию и поставив гарнизон, ушел.
31. Между тем, стратеги, осаждавшие Халкедон, [116] заключили мир с Фарнабазом на следующих условиях: с Фарнабаза взять контрибуцию; халкедонянам быть опять подвластными Афинам; земли Фарнабаза не грабить; кроме того, Фарнабаз дает конвой для охраны афинских послов, отправляющихся к царю. Когда вернулся Алкивиад, Фарнабаз потребовал, чтобы он поклялся в исполнении условий договора, но тот сказал, что не станет клясться раньше Фарнабаза. Когда же клятва была принесена, Алкивиад двинулся против восставших византийцев и окружил город стеной. Так как Анаксилай, Ликург и некоторые другие соглашались сдать ему город, если он его пощадит, Алкивиад, распустив слух, что восстания, происходящие в Ионии, заставляют его уйти, отплыл днем со всеми судами; ночью же, вернувшись и высадившись с гоплитами на берег, бесшумно подошел к стенам. Тем временем суда подплыли к гавани и захватили ее, напугав страшным шумом и криком не ожидавших этого византийцев и дав возможность сторонникам Афин безнаказанно впустить Алкивиада в то время, как все побежали на помощь в гавань к флоту. Однако без боя византийцы не сдались. Находившиеся в Византии пелопоннесцы, беотийцы и мегарцы, отбросив высадившихся и заставив их снова вернуться на корабли, заметили, что афиняне находятся в городе, и, построившись, вступили с ними в рукопашный бой. В последовавшей жаркой битве Алкивиад одержал победу на правом фланге. Ферамен - на левом; около трехсот оставшихся в живых из числа противников были взяты в плен. Никто из византийцев не был после сражения казнен или изгнан. [117] Ибо те люди сдали город на таких условиях, не выговорив никаких льгот лично для себя.
Поэтому Анаксилай, обвиненный в Лакедемоне в измене, произнес речь, в которой показал, что его поступок не был постыдным. Он сказал, что он не лакедемонянин, а византиец и что он видел в опасности не Спарту, а Византий; в осажденный город нельзя было ничего ввезти, хлеб, находившийся в городе, ели пелопоннесцы и беотийцы, византийцы же с женами и детьми голодали; он не предал города врагам, а избавил
его от военных бедствий, подражая лучшим из лакедемонян, которые считают прекрасным и справедливым только одно - пользу родины. Лакедемоняне, услышав это, устыдились и освободили обвиняемых.
32. Алкивиад стал уже тосковать по родине, но еще больше желал он показаться согражданам в роли многократного победителя врагов; поэтому он отправился домой. [118] Афинские триэры были со всех сторон украшены множеством щитов и добычи; они тянули за собой массу судов, взятых в плен, и увозили еще больше носовых украшений с побежденных и потопленных кораблей. Тех и других было не меньше двухсот. Дурид [119] Самосский, утверждающий, что он потомок Алкивиада, прибавляет еще, что Хрисогон, победитель на пифийских играх, играл на флейте песню для гребцов, а трагический актер Каллипид командовал ими, одетый в длинный хитон, мантию и другое платье, употребляющееся на войне, что корабль наварха вошел в гавань с пурпурными парусами, как если бы это была шумная процессия после попойки; но ни Феопомп, ни Эфор, ни Ксенофонт не упоминают об этом; да и не было прилично для Алкивиада так возноситься перед афинянами, возвращаясь домой после изгнания и стольких несчастий; напротив, он приближался со страхом и, подъехав, сошел с триэры не раньше, чем увидел, стоя на палубе, своего двоюродного брата Евриптолема и других многочисленных друзей и родственников, ожидавших и поощрявших его. Когда он сошел на берег, встречавшие его люди, словно не видя других стратегов, сбегались к нему с криками и приветствиями, следовали за ним и подносили ему венки; те, кто не имел возможности приблизиться, смотрели на него издали, и старики показывали на него юношам. Но радость граждан смешивалась со слезами; и, сравнивая в памяти переживаемое счастье с прошлым горем, они заключили, что поход в Сицилию не окончился бы неудачей и не исчезли бы их надежды, если бы они оставили тогда Алкивиада во главе предприятия и войск, если теперь, когда Афины почти полностью потеряли владычество на море, а на земле с трудом удерживают предместья, будучи раздираемы враждой партий, он, застав город в таком положении, восстановил страну из жалких и незначительных остатков и не только вернул ей владычество на море, но и на суше сделал ее везде победительницей врагов.
33. Постановление о его возвращении, принятое еще прежде, внес сын Каллэсхра. Критий, [120] как он сам говорит в элегиях, напоминая Алкивиаду об оказанной ему любезности в следующих стихах:
То предложенье, которым назад возвращен ты в отчизну,
Сам я составил, прочел и в исполненье привел.
Но мой язык запечатан; об этом сказать я не смею...[121]
На созванном тогда же народном собрании [122] выступил Алкивиад, рассказывая с грустью и слезами о своих несчастьях; однако народу он сделал лишь несколько мягких упреков и приписал все случившееся с ним несчастной судьбе и завистливому божеству; затем он рассказал о перспективах борьбы с врагами и призвал граждан к бодрости; народ увенчал его золотыми венками и избрал стратегом с неограниченными полномочиями на суше и на море. Было постановлено возвратить ему его имущество, [123] а Евмолпидам и Керикам предписано снять с него проклятия, наложенные ими по решению народа. Все иерофанты исполнили очищение, один лишь Феодор заявил: "Что касается меня, то я его не проклинал и не призывал на него несчастья, если он не причинил зла Афинам".
34. Хотя Алкивиад [124] и достиг таким образом блестящего успеха, однако многим внушало опасения самое время его возвращения, ибо он высадился как раз в день Плинтерий - празднеств в честь богини Афины. Эти таинственные обряды свершаются жрецами Праксиергидами в двадцать пятый день месяца фаргелиона, когда они снимают все украшения со статуи богини и закрывают ее. Поэтому афиняне считают этот день одним из самых несчастливых для всяких начинаний. Таким образом казалось, что богиня приняла Алкивиада сурово и неблагосклонно, закрыв свое лицо и не допустив его к себе. Однако все складывалось в соответствии с планами Алкивиада, и был уже сооружен флот из ста триэр, готовый к отплытию; но овладевшее им благородное честолюбие задержало его до начала мистерий. Ибо с тех пор, как была укреплена Декелея и неприятель завладел всеми путями, ведущими в Элевоин, процессия, направлявшаяся к морю, уже не была великолепной, и все жертвоприношения, пляски и другие священные обряды, совершавшиеся в дороге во время проводов Иакха, были по необходимости прекращены. Алкивиад использовал эту прекрасную возможность, чтобы проявить свое почтение к богам и приобрести еще большую славу среди сограждан, вернув празднеству его исконный блеск [125], сопровождая процессию по суше до Элевсина и охраняя ее от неприятелей. Этим он надеялся также сильно унизить и смирить гордость Агида, если тог не нападет на процессию; в противном случае он решил отважиться на священную и угодную богам борьбу за самое святое и великое на глазах у отечества, сделав таким образом всех граждан свидетелями своей храбрости. Об этом решении Алкивиад заранее сообщил Эвмолпидам и Керикам и на рассвете расставил дозорных на холмах и выслал несколько воинов на разведку; затем, взяв с собой жрецов, мкстов и мистагогов и окружив их вооруженными людьми, повел благопристойно и в молчании; этот поход Алкивиада был величественным, достойным богов зрелищем, и те, кто не завидовали ему, называли это истинной иерофантией и мистагогией. Никто из неприятелей не отважился сделать нападение, и Алкивиад благополучно привел, таким образом, процессию обратно в Афины. Это сильно увеличило его гордость; его воины также с гордостью считали себя непобедимыми с таким полководцем.
Бедняков же и чернь [126] Алкивиад очаровал до такой степени, что они страстно желали сделать его тиранном [127]; некоторые даже говорили об этом громко и призывали его к тому, чтобы он, не обращая внимания на завистников, ликвидировал решения народного собрания и законы, удалил болтунов, которые губили государство, и управлял делами по своему усмотрению, не опасаясь сикофантов.
35. Какие намерения относительно тирании имел он сам - неизвестно. Но наиболее могущественные из граждан, испугавшись, сильно торопили его с отплытием, [128] принимая все решения, какие он хотел, и дав ему избранных им товарищей. Отплыв со ста кораблями и напав на Андрос, Алкивиад победил в бою андросцев и бывших вместе с ними лакедемонян, но самого города не взял, что послужило первым из общеизвестных обвинений, предъявленных ему его врагами. Если кто-нибудь был погублен собственной славой, так это именно Алкивиад. Слава об его храбрости и сообразительности была велика и, благодаря его счастью, еще увеличилась; это заставляло, в случае неудачи, подозревать его в небрежности, так как не верили, чтобы для него существовало что- либо невозможное - ничто не ускользнет от него, если он постарается. Надеясь услышать о покорении Хиоса и остальной Ионии, но узнавая, что все происходило не так быстро и просто, как они желали, афиняне раздражались, не принимая в расчет, что денег у Алкивиада не было, а воевать ему приходилось с людьми, воевавшими на средства великого царя; [129] поэтому Алкивиаду часто приходилось отплывать, покидая лагерь, чтобы доставить жалованье и пищу. Это даже послужило поводом для последнего обвинения против него. Ибо, когда Лисандр, назначенный лакедемонянами навархом, стал давать каждому матросу четыре обола вместо трех из денег, которые он взял у Кира, Алкивиад, плативший уже с трудом и три обола, отправился собирать дань в Карию. [130] Антиох [131], которому он поручил командование над флотом, был прекрасным кормчим, но во всем остальном - человеком безрассудным и грубым. Имея приказание от Алкивиада не сражаться даже в том случае, если неприятели выплывут к нему навстречу, он возгордился и пренебрег им [132]; экипировав свою триэру и одну из остальных, он поплыл к Эфесу, и разъезжал мимо носов неприятельских кораблей с неприличными и шутовскими жестами и криками. Сперва Лисандр выплыл с несколькими кораблями, чтобы его преследовать, но когда афиняне бросились на помощь, вывел все корабли и, победив, убил Антиоха, захватил множество судов и людей и поставил трофей.
Когда Алкивиад услышал об этом, он, вернувшись на Самос, выплыл со всем флотом и вызвал Лисандра на бой. Но тот удовольствовался одержанной победой и не вышел навстречу неприятелю.
36. Один из находившихся в войске Алкивиада, его враг Фрасибул, сын Фрасона, отправился в Афины, [133] чтобы обвинить его. Там он говорил, возбуждая народ, что Алкивиад погубил дела и потерял корабли, пренебрегая вверенной ему властью и передав командование людям, получившим при нем могущество благодаря пьянству и матросскому хвастовству, чтобы самому безнаказанно разъезжать, собирать деньги, развратничая и пьянствуя с абидосскими и ионийскими гетерами, в то время когда стоянка врагов находится в непосредственной близости. Его обвиняли также и в постройке укреплений во Фракии около Бисанфы, как убежища - точно он не может или не хочет жить на родине. Афиняне, поверив и выказывая свой гнев и неудовольствие против него, избрали других стратегов;. Узнав об этом и испугавшись, Алкивиад ушел совершенно из лагеря [134] и, собрав наемников, стал воевать с неимеющими царя фракийцами за свой собственный страх и риск; но собрал много денег от захваченных в плен и вместе с тем защищал от варваров пограничных эллинов.
Став стратегами, Тидей, Менандр и Адимант, [135] собрав вместе все бывшие налицо корабли афинян и став при Эгоспотамах, завели обыкновение каждое утро на рассвете подплывать к эскадре Лисандра, стоявшей на якоре у Лампсака, вызывать его на бой и затем возвращаться обратно, проводя остальной день беспорядочно и беззаботно, как бы презирая неприятеля. Алкивиад, будучи вблизи, не мог оставить этого без внимания. Подъехав верхом, он заметил стратегам, что они выбрали для стоянки плохое место, лишенное гавани и города, так что им приходится получать все необходимое издалека, из Сеста; что они не обращают внимания и на матросов, которые, высаживаясь на берегу, блуждают, как им нравится, и рассеиваются, в то время как против них стоит флот, привыкший без возражений повиноваться всякому приказанию неограниченного в своей власти начальника.
37. Стратеги не обратили внимания на эти слова [136] Алкивиада и на его совет - перевести флот в Сеет на стоянку. Тидей же надменно приказал ему удалиться, ибо командует не он, а другие. Алкивиад ушел, подозревая, что здесь не без измены, и сказал приятелям, провожавшим его из лагеря, что если бы он не был оскорблен стратегами, то в несколько дней принудил бы лакедемонян либо вступить против их желания в морское сражение, либо покинуть корабли. Некоторые считали, что он хвастает, другие же, что, так, как он говорит, может действительно случиться, если он, приведя по суше множество фракийских стрелков и всадников, вступит в бой со спартанцами и внесет смятение в их. лагерь. Однако события вскоре доказали, что он прекрасно понимал, в чем ошибки афинян. Лисандр внезапно и неожиданно напал на них в то время, когда они этого не ожидали; спаслись бегством только восемь триэр под командой Конона, оставшиеся же, в числе почти двухсот, были уведены в плен. Три тысячи человек, захваченных в плен, были казнены Лисандром. Немного времени спустя он взял Афины, сжег флот и разрушил Длинные стены. Алкивиад, боясь лакедемонян, господствующих теперь и на суше и на море, переехал в Вифинию, увозя с собой множество ценностей, но еще большее число их оставив в своих крепостях. В Вифинии он опять лишился значительной части своего имущества-оно было отнято у него фракийцами - и решил отправиться к Артаксерксу, надеясь, что царь, испытав его, отнесется к нему не хуже, чем к Фемистоклу, так как он действовал по более благородным мотивам. Ибо он обратился к могуществу царя не против своих сограждан, как тот, но для защиты родины от врагов и помощи ей. Надеясь, что Фарнабаз [137] скорее всего доставит ему случай безопасно проехать, он отправился к нему во Фригию и поселился у него, услуживая ему и вместе с тем пользуясь его уважением.
38. Афиняне тяжело переносили утрату гегемонии, но, после того как Лисандр, лишив их свободы, передал город Тридцати и дело их было окончательно погублено, они стали понимать, чем они должны были воспользоваться и не воспользовались, пока спасение было еще возможно; горюя, они пересчитывали свои заблуждения и ошибки, из которых считали наибольшими свой вторичный гнев против Алкивиада - они отстранили его от дел без всякой вины с его стороны, но негодуя на кормчего, постыдно потерявшего несколько кораблей, сами поступили еще постыднее, лишив государство самого мужественного и самого воинственного из стратегов. И даже в теперешнем положении оставалась слабая надежда, что дела афинян не погибли окончательно, пока жив Алкивиад. Ибо, как раньше, будучи в изгнании, он не любил бездеятельной и спокойной жизни, так и теперь, если он будет иметь достаточно сил, он не снесет надменности лакедемонян и бесчинств Тридцати. Эти мечты народа не были невероятными, когда даже Тридцать были озабочены Алкивиадом и разведывали, что он делает и что задумывает.
В конце концов Критий заявил Лисандру, что лакедемоняне не· могут безопасно властвовать в Элладе, пока у афинян будет существовать демократия. Если даже афиняне совершенно спокойно и охотно примут олигархию, Алкивиад, пока он жив, не позволит им удовольствоваться существующим порядком. Однако Лисандр обратил внимание на эти слова не раньше, чем получил из дому скиталу с приказанием отделаться от Алкивиада, потому ли, что спартанцы боялись его энергии и способности к великим делам, или же из желания сделать приятное Агиду.[138]
39. Когда Лисандр послал к Фарнабазу, [139] прося это исполнить, тот поручил дело своему брату Магею и дяде Сузамитру. Алкивиад жил тогда в одном селении, во Фригии, вместе с гетерой Тимандрой. Однажды он увидел себя во сне одетым в платье гетеры, она же, держа в руках его голову, украшала его лицо, как это делают женщины, румяня и намазывая белилами. По словам других, он видел во сне, что приближенные Магея обезглавливают его и сжигают его тело. Случился этот сон, как говорят, незадолго до смерти. Те, кто были посланы для его убийства, не дерзнули войти, но, окружив со всех сторон дом, подожгли его. Заметив это, Алкивиад, собрав большую часть своих одежд и ковров·, бросил их в огонь; затем, обернув левую руку хламидой, а правой выхватив кинжал, выскочил невредимым через огонь, прежде чем вспыхнула одежда; варвары увидели его, но он заставил их разбежаться. Никто не посмел вступить с ним в рукопашный бой; став вдали, они забросали его копьями и стрелами. Когда он умер и варвары удалились, Тимандра подняла его тело, завернула в свои собственные одежды и похоронила, насколько было возможно, торжественно и почетно. Говорят, что Лайда [140] называемая коринфянкой и попавшая в плен при взятии сицилийского городка Гиккара, была ее дочерью.
Некоторые, передавая о смерти Алкивиада те же подробности, считают причиной ее не Фарнабаза, не Лисандра, не лакедемонян, а самого Алкивиада, обесчестившего одну женщину из знатной семьи и жившего с ней; братья женщины, не вынесши этой дерзости, подожгли ночью дом, в котором жил Алкивиад, и убили его, как было рассказано, в тот момент, когда он выскакивал из огня.[141]
[1]
Эант, сын Телямона, саламинянин, самый храбрый герой из сражавшихся под Троей после Ахилла. Враг Одиссея. Та же родословная Алкивиада у Платона. "Алкивиад", 121 А (где она доводится до Зевса), у Исократа (XVI, 28) и у других авторов. Ср. Фукидид, V, 43, 2.
[2] См. "Кимон" прим. 15.
[3] См. "Фемистокл", гл. 29.
[4] В 446 г. Здесь беотийцы нанесли поражение афинянам и освободились от афинской зависимости. См. "Перикл", прим. 79. Об участии Клиния: Платон, "Алкивиад", 122 b.
[5] Об этом Платон, "Алкивиад", 104 Ь, 118 е, 124 с; "Протагор", 320 а; Исократ, XVI, 28. У Ксенофонта ("Меморабилии", I, 2, 40) приведен чрезвычайно интересный разговор Перикла с Алкивиадом - вероятно, выдуманный, но прекрасно учитывающий обстановку и образ мыслей разговаривающих.
[6] О близости Сократа с Алкивиадом говорят Платон ("Алкивиад", "Пир", "Протагор" и другие диалоги), Ксенофонт ("Меморабилии", 1, 2, 12, 24), Диоген Лаэрций и целый ряд других писателей. К ним надо прибавить вновь найденный папирусный отрывок, см. "Фемистокл", прим. 16. См. ниже, гл. 4.
[7] Никий, сын Никерата, афинский государственный деятель и полководец умеренно-олигархического направления. Ему посвящена приводимая ниже биография Плутарха. Во время Архидамовой войны совершил ряд походов в Пелопоннес", в 421 г. заключил с лакедемонянами мир, названный Никиезым. О его участии в сицилийском походе ниже, гл. 21.
[8] Демосфен (не смешивать с Демосфеном, противником Филиппа Македонского) - выдающийся афинский полководец умеренного направления, в 425 г. взял Пилос и вместе с Клеоном участвовал во взятии Сфактерии. Об его участии в сицилийском походе и несчастном конце, см. "Никий" гл. 21 и сл.
[9] Ламах - афинский полководец, в 437 г. участвует в походе на Синоп (см. "Перикл", гл. 20), в 424 г. снова отправляется в Понт, в 415 г. отправляется в Сицилийский поход ("Никий", гл. 12, пр. 52). Как грубого солдата и сторонника военной партии, его высмеивает Аристофан в "Ахарнянах" (в 424 г.).
[10] Формион, афинский полководец, в 440 г. участвует в борьбе с Самосом, в 431-429 гг. в осаде Потидеи.
[11] Фрасибул, сын Ликона, из дема Стирии; о нем ниже, гл. 26. Впоследствии вместе с другими изгнанниками занял Филу и разбил войска Тридцати, благодаря чему их власть была свергнута. Участвовал затем в Коринфской войне до 389 г., когда был убит.
[12] Ферамен, см. "Никий", прим. 13..
[13] Ученик Сократа, наиболее близко примыкавший к взглядам учителя, в значительной степени предшественник киников.
[14] "Алкивиад", 122 а.
[15] См. Плутарх, "Изречения царей и полководцев", 177 А: "Еврипид во время пира обнял и поцеловал красавца Агафона, хотя у него росла борода, сказав при этом друзьям: "У красавцев и осень прекрасна".
[16] "Осы", ст. 42 и сл.
[17] В подлиннике другая игра слов, непереводимая на русский язык.
[18] " Афинский комический поэт, одержавший победу на состязании комедий в 415-412 гг. Подражал Аристофану.
[19] Речь идет о состязании между Аполлоном и сатиром Марсием. Афина изобрела флейту, но бросила ее, так как при игре на флейте искажались черты ее лица. Марсий поднял флейту и вступил в состязание с Аполлоном, игравшим на лире. Одержав победу, Аполлон содрал кожу с Марсия.
[20] Антифонт, знаменитый афинский оратор (не смешивать с одноименным софистом), о котором отзывается с большой похвалой Фукидид. Несколько его речей до нас дошло целиком, но от упоминаемого здесь пасквиля дошли лишь отрывки (см. статьи Виламовитца, "Hermes", XI, 1876, стр. 295 и след.; С. Я. Лурье, "Hermes", LXI, 1927, стр. 343 и сл.). Антифонт был реакционером-олигархом, участником переворота 411 г., после чего был казнен.
[21] См. выше, прим. 6.
[22] Как мы узнаем из Платона ("Алкивиад", 123 С) Алкивиад в ранней юности выл одним из самых богатых людей в Афинах. Ср. Фукидид, VI, 12, 2; "Он озабочен тем, чтобы своим конным заводом возбуждать к себе удивление... а содержать его обходится дорого". Он быстро расточил свое имущество и пытался его поправить из военной добычи и путем притеснения союзников (Фукидид, VI, 15, 2-3).
[23] Сократ относился с резким осуждением к господствовавшей в его время демократии, но в то же время осуждал и тиранствующих олигархов, и во время их господства в 404 г. открыто выступал против них. Он хотел отвлечь афинских рядовых граждан от политики и заставить их заняться собственным усовершенствованием. Для нового поколения аристократической молодежи типа Алкивиада политическая сторона учения Сократа оказалась чрезвычайно удобной; поэтому аристократические юноши нового типа стремились стать его учениками, и он вошел в моду среди юных аристократов, одним из которых был и Алкивиад (мы касаемся здесь только политической стороны деятельности Сократа).
[24] Имеется в виду столь любимый греками петушиный бой (в подлиннике не "сраженный", а "раб" - побежденный становится рабом). Это стих из трагедии Фриниха, не дошедшей до нас. Он повторяется в биографии Пелопида, гл. 29.
[25] Анит, сын Анфемиона, богатый кожевник, сторонник умеренно-демократической партии. В 404 г. был изгнан как сторонник группы Ферамена, вернулся с Фрасибулом, после чего выступил обвинителем Сократа. (В это время народ декретировал амнистию, и прямо выступить с политическим обвинением против Сократа было невозможно; вероятно, именно поэтому пришлось сосредоточить внимание судей на другого рода обвинениях).
Чистокровные аристократы, вроде Алкивиада, относились к умеренным демократам, выходцам из простого народа, занимавшимся торговыми и ремесяенными делами в небольшом масштабе, со снисходительным презрением. Этот же анекдот у Афинея, XII, 534 Е, F, где Алкивиад забирает серебро не для себя, а для своего бедного друга Фрасилла.
[26] Статер = 4 драхмы (ок. 1 р. 50 к. золотом), обычный тип афинской серебряной монеты.
[27] Фукидид, VI, 15, 3.
[28] Это - теория атомистов, впоследствии усвоенная и платоновской (академической) школой, к которой принадлежал и Плутарх. Нелепая параллель, единственная цель которой-выставить на вид свою ученость. См. "Никий", пр. 70.
[29] Потидея - город в Халкидике. Имеется в виду осада Потидеи в 431-429 гг. (см. прим. 10). См. Исократ, XVI, 29: "Когда Формион повел 1000 афинян во Фракию, выбрав самых лучших, Алкивиад пошел с ними в поход и показал себя таким храбрым в опасностях, что был увенчан и получил в награду от стратега полное вооружение". Платон, "Пир", 219 Е.
[30] В битве при Делии (в Беотии, в 424 г.) афиняне, пытавшиеся произвести демократический переворот в Беотии, потерпели поражение. См. Платон, "Пир", 221 А: "Войско спасалось бегством из под Делия. Я [Алкивиад] тогда ехал верхом и т. д.".
[31] Гиппоник, сын Каллия, афинский богач, о его отце "Аристид", прим. 23.
[32] Исократ, XVI, 31 (говорит сын Алкивиада): "Он взял в жены мою мать... Ее отец Гиппоник был первым по богатству среди греков [преувеличение. С. Л.], а по происхождению не уступал никому из сограждан... Он дал за дочерью огромное приданое и безупречную репутацию. Об этом браке мечтали все, добивались его самые выдающиеся, но он выбрал из всех моего отца и сделал его своим зятем". Источником враждебных Алкивиаду анекдотов был для Плутарха, главным образом, автор приписанного Андокиду сочинения против Алкивиада, живший не позже IV в. (см. прим. 37). См. [Андокид], IV. 13, и сл.; здесь мы читаем почти дословно ту же историю о десяти талантах, потребованных вторично (§ 13), о насильственном возвращении в дом обиженной жены (§ 14). Малопонятные слова Плутарха "боясь злоумышления" лишь сокращение слов Псевдо-андокида: "Алкивиад замышлял тайно убить Каллия, чтобы стать наследником всего имущества Гиппоника, в чем его публично пред всеми обвинял в народном собрании Каллий". Каллий завещал имущество народу из страха, "чтобы его не убили из-за его имущества".
[33] См. Исократ, XV, 34-35, где рассказывается о пышных жертвоприношениях и связанных с ними расходах и угощениях, в которых Алкивиад превосходил даже целые государства, о чрезвычайно щедрых литургиях (хорегиях и триэрархиях), которыми он превзошел всех без исключения. О литургиях еще у Фукидида, VI, 16, 3, и ниже прим. 37.
[34] Этот Антиох в 406 г. в отсутствие своего начальника Алкивиада проиграл битву при Нотии, что и послужило причиной падения Алкивиада. См. ниже, гл. 35.
[35] Знаменитый оратор Демосфен, противник Филиппа Македонского.
[36] См. выше "Фемистокл", прим. 144.
[37] См. Исократ, XVI, прим. 32: "Он отнесся с презрением к гимнастическим состязаниям, так как он знал, что некоторые из атлетов - люди низкого происхождения, живущие в маленьких городах и не получившие хорошего воспитания, но он решил выступать с лошадьми на состязаниях, что доступно лишь для богатых и чего не может сделать ни один простолюдин. Он превзошел не только своих соперников, но и всех, кто когда-либо одерживал победы. Он выступил с таким количеством упряжек, какого не выставляли и самые большие города, и его лошади были такими по качеству, что он получил и первое и второе и третье место. Сверх того он был так щедр в жертвах и прочих расходах, связанных с празднеством, что расходы целых государств казались меньшими, чем его расходы"... Фукидид, VI, 16-2 (речь Алкивиада): "Эллины, видя то великолепие, с каким я выступил в Олимпии, и о могуществе нашего государства составили себе более высокое представление, чем это соответствует действительности, между тем как до этого они надеялись, что государство наше истощено войною. Поэтому-то я и послал на состязание семь колесниц, сколько не посылало прежде ни одно частное лицо, одержал первую, вторую и четвертую победу, да и все остальное мое убранство на празднике было достойно победы.,. Опять-таки тот блеск, с каким я выступаю в городе при хорегиях и т. д.. .. для иноземцев является свидетельством мощи. Таким образом и это "безрассудство" небесполезно, потому что своими тратами я приношу пользу не себе только, но и государству". Ср. Афиней, I, 13е; Демосфен, 21, 14. По афинскому закону победители на олимпийских состязаниях имели право обедать на казенный счет в высшем присутственном месте, пританее, вместе с высшими жрецами, иностранными послами и потомками Гармодия и Аристогитона. Так было и с Алкивиадом [Андокид], IV, 31: "Он не только не отвечает за свои преступления, но, совершив такие вещи, получил обед в пританее".
[38] В подлиннике стихи, но размер очень труден для передачи.
[39] Ср. Диодор, XIII, 74, 3: "Какой-то из друзей Алкивиада, Диомед, послал вместе с ним четверку лошадей. При записи владельцев лошадей, которая обычно бывает на состязаниях, он записал этих лошадей, как свои собственные. Как раз эти лошади выиграли; слава за победу досталась Алкивиаду, а лошадей он также не вернул их собственнику". Здесь дело изложено несколько по-иному, чем у Плутарха. Третья версия в приписываемой Андокиду. речи "Против Алкивиада", 26: "Диомед прибыл с четверкой лошадей в Олимпию; он был не богат, но готов был потратить все свое имущество на прославление своего государства и своего дома, так как знал, что в большей части конных состязаний решающее значение имеет случай. Но Алкивиад имел большое влияние у элейских устроителей состязаний, ему удалось поэтому отобрать эту четверку и выставить ее на состязаниях. Так он поступил со своим собственным, весьма почтенным согражданином, а как поступил бы он, если бы на состязание явился с четверкой лошадей кто-либо из союзников Афин?". По поводу этого случая долгое время шла полемика об Алкивиаде. Виднейшим противником в демократическом лагере был Лисий; с прикрыто олигархических позиций написана в IV веке речь против Алкивиада, приписанная Андокиду. Ненавидели Алкивиада и аристократы старого типа, как видно из речи Антифонта "Против Алкивиада" (выше, прим. 18). Зато его всячески одобрял представитель умеренного лагеря Исократ, написавший в защиту сына Алкивиада речь "Об упряжке". Как мы узнаем из этой речи, Тисий (это имя названо здесь вместо имени Диомеда) предъявил к сыну Алкивиада иск о возврате этой знаменитой четверки. Содержащаяся здесь наиболее благоприятная версия была отсюда позаимствована Плутархом. "Мой отец [Алкивиад] не отобрал эту четверку у Тисия, а купил ее у аргосского государства, - вы слышали эго от пришедших из Аргоса послов и других свидетелей К такого же рода приемам прибегают все, клевещущие на меня". За этим следует длинное похвальное слово в честь Алкивиада. Исократ, очевидно, использовал этот процесс для политической агитации.
[40] См. "Никий", 11.
[41] О Феаке см. выше, "Никий", 11, с. прим. 49. Повидимому, в Афинах случалось нередко, что граждане в торжественных случаях пользовались государственными богослужебными сосудами, а затем их возвращали. См. надпись: Inscr. Graec., I², 4 (ср. мою статью в сборнике Акад. Наук "Вспомогательные исторические дисциплины", Москва, 1937, стр. 84): "Медные сосуды, находящиеся на акрополе, которыми пользуются, кроме тех, которые находятся в запечатанных помещениях, оставить у каждого пользующегося". Источник Плутарха Псевдоандокид, IV, 33: "Он насмеялся над всем нашим государством: он попросил у архифеоров (руководителей паломников) дать ему священные сосуды, говоря, что они нужны ему для победной процессии в первый день жертвоприношения Но он обманул их и не хотел отдать сосуды назад, желая пользоваться и на следующий день золотыми рукомойниками и курильницами прежде, чем ими будет пользоваться государство".
[42] См. "Аристид", гл. X, прим. 7; "Никий", прим. 49.
[43] См. Фукидид, V, 42-45; особенно 43, 2: "Алкивиад находил более выгодным обратиться поскорее к аргивянам. Он противился сохранению мира главным образом из гордого самолюбия, вследствие того, что лакедемоняне заключили мирный договор при посредстве Никия и Лахета, а его, по его молодости, обошли и не почтили вниманием, как это следовало, ввиду давней проксении". О том же говорит у Фукидида Алкивиад в своей речи перед спартанцами (VI, 89,2): "Хотя предки мои, вследствие какой-то нанесенной им обиды, отказались от вашей проксении, я, стремясь снова получить ее, оказал вам много услуг, - между прочим и по случаю постигшей вас неудачи при Пилосе. Не взирая на мое неизменное рвение, вы, во время примирения вашего с афинянами, действовали через посредство моих недругов". См. "Никий", 9, 11.
[44] В 425 г. См. Фукидид, IV, 30, 36.
[45] См. Фукидид, V, 44, 3 - 45; "Никий", 10.
[46] В 420/19 г. Так же, "Никий", 10.
[47] Договор афинян с аргивянами, мантинейцами и элейцами был нам прежде известен только из Фукидида (V, гл. 46,5-47). В 1876 г. была найдена надпись, содержащая этот договор (inscr. Graecae, I2, 86 = M. N. Tod, ук. книга, № 72). Этот текст (кроме мелких орфографических и стилистических отличий) точно совпадает с текстом Фукидида и показывает, насколько Фукидид был точней в передаче официальных документов.
[48] См. Тёпфер у Pauly-Wissowa, I, стр. 1520: "Алкивиад энергично проводил план совершенной изоляции Спарты: он старался, несмотря на обстановку полного мира, постепенно ослабить ее мощь в Пелопоннесе и придвинуть передовые позиции Афин на полуострове к самым границам спартанского государства". Вообще о переговорах с Пелопоннесом: Фукидид, V, 40 - 48; Павсаний, I, 29, 13; Исократ, 16, 6.
[49] В этом кратком сообщении Плутарх не упоминает о том. что на помощь аргивянам была послана тысяча афинских гоплитов со стратегом Алкивиадом во главе.
Неудачная для аргивян и афинян битва при Мантинее произошла в 418 г. Алкивиад участвовал в ней как рядовой воин. Диодор, XII, 79, 1.
[50] См. Фукидид, V, 82, 5, 6: "Тем временем демократическая партия в Аргосе, опасаясь лакедемонян, снова стала стремиться к союзу с афинянами, ожидая очень больших выгод от него; она соорудила длинные стены до моря, чтобы при содействии афинян обеспечить себе подвоз съестных припасов морем, если Аргос будет отрезан от суши. О сооружении стен знали и некоторые из пелопоннесских государств. Над укреплением работали все аргивяне, - мужчины, женщины и рабы, к ним явились также из Афин плотники и каменщики". Чтобы укрепить влияние демократии в Аргосе, Алкивиад кроме постройки стен "забрал в плен 300 аргивян, оставшихся еще в подозрении и, повидимому, державших сторону лакедемонян", афиняне поместили их на "ближайших зависимых от них островах" (Фукидид, V, 84, 1). То же у Диодора, XII, 81, 3, который добавляет: "Таким образом Алкивиад прочно утвердил основы демократии а Аргосе".
[51] Патры - город в северо-западной Ахее; см. Фукидид, V, 52, 2: "Он уговорил жителей Патр продолжить стены города до моря".
[52] Агравла - жена Кекропса, древнейшего аттического бога, рожденного землей. Он считается создателем человеческой культуры. Текст этой присяги найден в 1930 г. (см. Robert, Etude épigraphiques, 302- 303; здесь и литература вопроса). Из этой афинской надписи мы видим, что Плутарх (вернее его источник) просто не понял ее: здесь "границы Аттики, пшеница, ячмень" и т. д. призываются только как свидетели нерушимости клятвы.
[53] См. Андокид, 10. Это основной источник поздних пасквилей на Алкивиада. Анекдоты о любовных похождениях Алкивиада также у Афинея, напр. XII, 534 Е.
[54] "Лягушки", 1426. См. прим. 132.
[55] "Лягушки", 1432. Текст Аристофана здесь несколько искажен Плутархом. Очевидно, он цитировал на память (см. прим. 132).
[56] И здесь источник - Псевдоандокид, IV, 17, у которого эта возмутительная история рассказана подробнее: "Алкивиад дошел до такого бесстыдства, что позвал к себе в дом художника Агафарха, а затем стал насильно принуждать его, чтобы он расписал его дом. Тот умолял Алкивиада отпустить его, ссылаясь на самые основательные причины: он имел уже договоры с другими людьми и поэтому не мог работать у Алкивиада. Тогда Алкивиад заявил, что он закует художника в оковы, если тот сейчас же не приступит к работе, что он и сделал в действительности. Только на четвертый месяц Агафарху удалось убежать точно от какого-нибудь царя, обманув бдительность своих сторожей. Но Алкивиад дошел в своем бесстыдстве до того, что привлек Агафарха к суду, точно он, Алкивиад, был обижен. Он нисколько не каялся в том. что он совершил насилие, но еще угрожал ему, Агафарху, за то, что он не довел до конца работы. Какая же польза в демократии и в свободе, когда Агафарх был закован, точно он был настоящим рабом?"
[57] Источник: [Андокид], IV, 20.
[58] См. "Лисандр", прим. 55. Тот же источник: IV, § 22. Это было в 416 г. Жители Мелоса, хотя и были островитянами, не хотели вступать в Афинский союз. После долгой борьбы афинянам удалось взять Мелос (Фукидид, III, 91; V, 84-116): "Мелосцы сдались на волю афинян. Афиняне умертвили, всех захваченных взрослых, а детей и женщин обратили в рабство. Местность афиняне заселили сами, выславши сюда впоследствии 500 колонистов". Псевдо-андокид замечает, что это бесчеловечное постановление было принято по предложению Алкивиада.
[59] Немея - богиня, покровительница Немей в Коринфской области. См. Афиней, XII, 534 D [цитата из Сатира]: "Алкивиад, прибыв в Афины из Олимпии, выставил две картины, писаные Аглаофонтом. На одной были нарисованы Олимпиада и Пифиада [богини - покровительницы олимпийских и пифийских состязаний], венчающие его. На другой картине была изображена сидящая Немея, а на коленях у нее Алкивиад с таким красивым лицом, какого не бывает даже у женщин". Так же Павсаний, I, 22, 7, Исократ, XVI, 32.
[60] Тимон - известный афинский чудак (Аристофан, "Лисистрата", 822). Позднейшая традиция превратила его в пустынника-мизантропа.
[61] См. "Перикл", гл. 20.
[62] Непосредственным поводом к отправке экспедиции была просьба жителей Эгесты, теснимых сиракузянами (в 416 г.). По мнению Тёпфера (у Pauly-Wissowa, I, 1522), "если бы афиняне не вмешались в этот момент, они потеряли бы; все свое влияние в Сицилии". См. Фукидид, VI, 6; Диодор, XII, S3, 3-4 (у Диодора много достоверных подробностей о сицилийских делах).
[63] Источник - речь Алкивиада у Фукидида, VI, 16-18, ср. Диодор, XII, 84. Об этом народном собрании Андокид, I, 11, "Никий", 12, "Перикл", 20, 4 и ниже, прим. 77 (надпись).
[64] Источник - речи Никия у Фукидида, VI, 9-14, 20-23; ср. Диодор, ХIII. 83, 5-6.
[65] Фукидид, VI, 15.
[66] Фукидид, VI, 18, 4.
[67] Чрезвычайно важное указание. О завоевании Карфагена афиняне мечтали уже в 424 г. См Аристофан, "Всадники", ст. 177.
[68] Афинский астроном и геометр, соорудил в 433 г. в Афинах солнечные часы;, устроил стенной передвижной календарь с предсказанием погоды.
[69] Фукидид, VI, 8, 4.
[70] См. "Перикл", гл. 20.
[71] Фукидид, VI, 25, 26.
[72] Источник: Аристофан "Лисистрата", 410 и сл.:
Ведь сам я был свидетелем в собрании:
За Демостратом слово. Предлагает он
Отправить флот в Сицилию, а женщины
Вопят и пляшут: Ай, ай, ай, Адонис мой!
[73] Бог пробуждающейся молодой природы. Афродита сошлась с ним, после чего он скоро умер. Миф этот восточного происхождения.
[74] См. Фукидид, VI, 27; Диодор, XIII, 2, 3; Непот, "Алкивиад", 3 и сл.
[75] См. схолию к "Лисистрате" Аристофана, ст. 1094: "Вину за это одни приписывали Алкивиаду, как Фукидид, другие коринфянам, как Филохор". Остановиться здесь на процессе гермокопидов мы не имеем возможности.
[76] Нападение на Алкивиада втайне организовали, кроме вождей аристократов (Фессал, сын Кимона), и будущие главари олигархов, в этот момент считавшие удобным временно перекраситься в крайних демократов. См. Тёпфер у Pauly-Wissowa, I, 1522: "В то время как массы были таким образом возбуждены против Алкивиада, его многочисленные враги, ярые демагоги, которые через несколько лет оказываются наиболее энергичными олигархическими контр-революционерами, пользуются этим исключительно благоприятным случаем, чтобы уничтожить ненавистного им человека".
Ср. Исократ, XVI, 5 (речь сына Алкивиада): "[Это были] те, которые уже прежде злоумыслили против народа и поставили Четырехсот. Так как мой отец отверг их приглашение примкнуть к ним и им было известно его влияние в делах и доверие к нему народа, они считали, что они не смогут свергнуть чи одного из существующих установлений, пока не избавятся от отца. Зная, что из всех религиозных преступлений граждан более всего возмущают преступления против мистерий, а из прочих преступлений покушения на демократию, они соединили вместе оба эти обвинения и заявили в совет, что мой отец организовал тайное общество для устройства государственного переворота и что, сходясь на пирушку в доме Пулигиона, отец с товарищами его устраивают мистерии".
Важнейшие свидетельства по делу о мистериях: Фукидид, VI, 28, 53; Андокид, "О мистериях", 11, 12, 14, 16 (очевидец, обвинявшийся в соучастии, см. гл. 21 и прим. 82); Исократ, XVI, 6; Непот, "Алкивиад", 3, 4.
[77] См. предисловие, стр. 27
[78] Фукидид, VI, 29, 3, Исократ, XVI, 7. До нас дошло два постановления афинского совета и народного собрания об отправке этой экспедиции (Inscr. Graecae. I², 98/9 = M. N. Tod, ук. кн., № 77). Из первого узнаем, что совет постановил: "Пусть народ изберет немедленно голосованием, как ему будет угодно, либо одного стратега с неограниченными полномочиями, либо трех, которые пусть по прибытии на место нанесут вред врагам, опустошая их страну. Пусть союзник" наймут столько матросов, сколько будет ими указано в объявлении, представленном в афинский совет". Далее говорится о порядке снаряжения 60 судов, о том, что за 10 дней до отправки должно быть созвано еще народное собрание, которое должно предпочтительно перед всеми другими делами заняться вопросом об экспедиции. Об этом народном собрании сказано у Фукидида, VI, 8, 2; те речи Алкивиада и Никия, о которых говорилось выше, были произнесены на втором народном собрании, на пятый день после первого (Фукидид, VI, 8, 3). Постановление этого собрания тоже сохранилось. Здесь говорится об увеличении флота (согласно заявлению Никия Фукидид, VI 21-22) с 60 до 100 т^иэр, о наборе войска, о том, чтобы все граждане призывного возраста, кроме оставленных в гарнизоне, были мобилизованы, о создании специального фонда в 3000 талантов для этого похода.
[79] Фукидид, Vi, 44 и сл.; "Никий", 14.
[80] Фукидид, VI, 47-49, Диодор, XIII, 4.
[81] Фукидид, VI, 50-51, Диодор, там же.
[82] Фукидид, VI, 53, 60-61, 1-6, Диодор, ХШ. 5, 1-2. См выше, прим. 75.
[83] См. Фукидид, VI, 60. Андокид дает подробный весьма омерзительный рассказ о своем аресте и сделанных им доносах в речи "О мистериях", 45 и сл.
[84] Гелланик из Митилены, историк эпохи Геродота. Его сочинения главным образом посвящены легендарной истории. Наиболее известна "Атфида", история Аттики. Фукидид ставит его как историка невысоко.
[85] Так же в схолии к Аристофану (см. прим. 74).
[86] Фукидид, VI, 74, 1-2, где это событие изложено подробно.
[87] Фукидид, VI, 61, 6-7, Диодор, XIII, 5; Непот "Алкивиад", 4, Элиан, Varia historia, 13, 38.
[88] По этим правилам разглашение тайны мистерий является тяжелым преступлением против богинь.
[89] Фукидид, VI, 61, 7: "Афиняне заочно приговорили к смерти его и его спутников". Апологетическая версия у Исократа, XVI, 8: "Они не прекратили [своей травли], пока не постановили вызвать отца из лагеря и пока они часть его друзей не убили, а других не отправили в изгнание. Отец же, узнав о могуществе его врагов и несчастье, постигшем его друзей, и считая вопиющей несправедливостью, что его не судили, когда он был в Афинах, а обвинили в его отсутствии, не счел тем не менее правильным уйти к врагам. Он так остерегался бежать или совершить преступление перед своим государством, что прибыл в Аргос и там оставался в бездействии. Враги же его дошли до такой степени наглости, что убедили вас изгнать его из всей Эллады и [объявить о нем как о святотатце], начертав об этом на каменных плитах и, послав послов, потребовать его выдачи у аргосцев. Оказавшись в безвыходном положении и не видя никакого другого спасения, он в конце концов был вынужден бежать в Спарту". См. Диодор, XIII, 5, 4; Непот, "Алкивиад", 4, 5. По удивительному стечению обстоятельств сохранился вырезанный на камне аукционный лист со списком вещей из продаваемого с торгов имущества Алкивиада и их оценкой (Inscr. Graecae, 12 330 = M. N. Tod, ук. кн., № 80; новый отрывок из этого списка найден теперь в Афинах и опубликован в "Hesperia", VIII, 1938).
[90] См. выше, прим. 51.
[91] Здесь Плутарх, повидимому, имеет источником приведенное в прим. 88 место Исократа. Ни Фукидид (VI, 88, 9), ни Диодор (XIII, 5, 4) не знают о пребывании Алкивиада в Аргосе: "Он переправился на ластовом судне из Фурий сначала в Киллену, что в Элиде, а потом, по приглашению самих лакедемонян и под условием личной безопасности, прибыл в Лакедемон" (Фукидид). "Прибыв в Фурии, Алкивиад - потому ли, что он сознавал себя виновным в кощунстве, потому ли, что он боялся [наказания за] столь большое преступление-вместе с прочими обвиняемыми по тому же делу бежал и скрылся. Из Италии Алкивиад, переплыв через море в Пелопоннес, бежал в Спарту" (Диодор). Версия Непота ("Алкивиад", 4-5) близка к версии Исократа: "Он обманул бдительность сторожей и из Фурий прибыл сначала в Элиду, а затем в Фивы. Но он услышал, что он приговорен к смерти, а имущество ею конфисковано и что кроме того [чего до тех пор никогда еще не было] жрецы Евмолпиды, вынужденные к тому народом, прокляли его, и для того, чтобы эти клятвы не были забыты, они были вырезаны на каменной плите и выставлены для публичного обозрения. Услышав это, он переехал в Лакедемон".
[92] См. "Никий", прим. 62. Гилипп был отправлен в 414 г. См. Фукидид, VI, 4, 93; но Фукидид не говорит ни слова о том, что Гилиппа рекомендовал Алкивиад. Источником Плутарха, повидимому. был неверно понятый Эфор; см. Диодор, XIII, 7: "По совету Алкивиада, лакедемоняне постановили послать помощь сиракузянам и выбрали стратегом Гилиппа".
[93] См. "Лисандр", гл. 9. Фукидид, VI, 91, 6 (речь Алкивиада): "Вы должны укрепить Декелею в Аттике, чего афиняне издавна боятся больше всего... Достояние неприятельской страны перейдет большею частью в ваши руки... Афиняне немедленно потеряют доходы от Лаврийских серебряных рудников". Непот, "Алкивиад", 4, 7: "По его совету лакедемоняне завязали дружественные отношения с персом, затем они укрепили Декелею в Аттике, оставили здесь постоянный гарнизон и держали Афины в осаде". См. также Лисий, XIV, 30.
[94] Еврипид, "Орест", 129.
[95] См. "Лисандр", 22 и "Агесилай", 3 (с примечаниями, где дан разбор новеллы о связи Алкивиада с Тимеей).
[96] См. об этом подробнее у Фукидида, VIII, 6, 3.
[97] К спартанцам перешли в М. Азии: Хиос, Эрифры, Клазомены, Теос и Милет.
[98] Фукидид, VIII, 45, 1: "После смерти Халкидея и после сражения при Милете [в котором афиняне разбили спартанцев", Фукидид, VIII, 24, 25], Алкивиад возбудил против себя подозрение в пелопоннесцах и от них из Лакедемона пришло даже письмо к Астиоху с приказанием лишить жизни Алкивиада. Он был во враждебных отношениях с Агидом и вообще казался человеком, не заслуживающим доверия". См. "Лисандр", 22, "Агесилай", 3 и сл.; Юстин, V, 2, 4-5. Непот, "Алкивиад", 5.
[99] Фукидид, VIII, 46 и сл.; Юстин, V, 2, 5, 8; Непот, "Алкивиад", 5.
[100] См. для· всей этой главы: Фукидид, VIII, 45-51; Непот, "Алкивиад", 5. Этот же совет у Диодора, XIII, 37, 4, но здесь вместо Тисаферна все время называется Фарнабаз. См. еще Юстин, 5, 2.
[101] Фриних - один из виднейших вождей афинских олигархов, один из Четырехсот. Пытался предать афинскую крепость спартанцам. О его доносе на Алкивиада, Фукидид, VIII, 50-51, Полиэн, III, 6.
[102] См. Фукидид, VIII, 92, 2; имени убийцы Фукидид не называет. Это произошло еще в правление Четырехсот. Лисий, XIII, 71: "Против Фриниха... устроили заговор каледонянин Фрасибул и мегарец Аполлодор. Встретив его на улице, Фрасибул ударяет его и убивает, а Аполлодор даже не прикоснулся к нему, так как начался шум, и они спаслись бегством. Народ постановил предоставить право гражданства Фрасибулу и Аполлодору, но ряд людей, непричастных к убийству, добились того, что за взятку и их имена были вписаны в почетный декрет" (как, напр., Агорат). До нас дошла надпись с этим декретом (Inscr. Graecae, I² 110 = = M. N. Tod, № 86). Мы видим, что Фрасибул и Аполлодор получили право гражданства, а Агорат и другие только звание евергета (т. е. право владеть домом и землей без политических прав). В особой прибавке к этому закону совету предлагается произвести следствие о взявших взятку (за внесение в этот декрет). Наконец, по Ликургу (против Леократа, 112), Фриних был убит ночью, у источника. Здесь какая-то путаница.
[103] Фукидид, VIII, 49; Непот, "Алкивиад", 5, 3.
[104] фукидид, VIII, 70.
[105] Фукидид, VIII, 86, 4.
[106] Фукидид, VIII, 81, 82.
[107] Фукидид, VIII, 87, 1-2; 88. Диодор, XIII, 37, 4 (где опять вместо Тиссаферна Фарнабаз), 41, 4.
[108] Гл. 27; см. Ксенофонт, "Греческая история" I, 1, 4-9 с комм. {Начиная с гл. 27 Плутарх очень точно следует "Греческой истории" Ксенофонта.}
[109] См. Ксенофонт, там же I, 1.
[110] Гл. 28. См. Ксенофонт, там же, I, 1, 10-23 с комм.
[111] О значении завоевания Геллеспонта см. ниже, прим. 116.
[112] Глава 29, см. Ксенофонт, "Греческая история", I, 2, 15-17 с прим.
[113] См. Ксенофонт, I, 3, 1-3 с прим.
[114] Гл. 30-см. там же, I, 3, 4-10 с прим.
[115] См. там же, I, 3, 10. Постановление афинского народного собрания, содержащее договор, заключенный с Селимбрией в 408 г., после покорения ее афинянами, до нас дошло (Inscr. Graecae, I2 116 = M. N. Tod, № 88). Если сопоставить его с приведенным выше договором с Халкидой ("Перикл", пр. 100), то нельзя не поразиться огромной разнице: затруднительное положение Афин заставляло теперь дорожить расположением союзников, даже только что покоренных, и считаться с их установлениями. По этому договору афиняне обязуются отдать заложников, которых они взяли, и других не брать, не мешать селимбрийцам быть независимыми и установить у себя такой строй, какого они сами пожелают. Селимбрийцы обязуются разрешить вернуться изгнанникам (демократам), вернуть им политические права и землю и предоставить им право вчинять иски о конфискованном у них имуществе и неуплаченных им долгах. По предложению Алкивиада, народное собрание принимает еще дополнение к этому постановлению, по которому Аполлодору, бывшему заложником от Селимбрии в промежутке между взятием Селимбрии и принятием этого постановления, предоставляется проксения (см. "Фемистокл", пр. 135), равно как и какому-то другому лицу. Селимбрийские послы приглашаются на обед в пританей, имена заложников и их поручителей, вырезанные на камне, вычеркиваются. Разумеется, эта мягкость никак не имеет причиной мягкость характера Алкивиада (см. сказанное выше о его жестокости по отношению к мелийцам), а есть только результат изменившегося политического положения. С другой стороны, и отношение Алкивиада к мелийцам и приписываемое ему Псевдо-андокидом (IV, 11) увеличение фороса до 1200 талантов (более, чем вдвое; этот факт подтверждается и эпиграфически, см. М. N. Tod, ук. кн., стр. 162) вызвано было потребностями войны и обесценением денег, а никак не жестокостью Алкивиада.
[116] Глава 30, см. Ксенофонт, "Греческая история" I, 3, 4-10; Диодор, XIII, 66. 417
[117] Византий: Ксенофонт, там же, I, 3, 10 и сл., 16-20, Непот, "Алкивиад", 5, 6: "Алкивиад... вместе со своими товарищами по должности взял Ионию, Геллеспонт и кроме того многие греческие города, расположенные на Фракийском побережье. Большую часть их они взяли с бою, в том числе Византий. Но значительную часть они уговорили вступить в дружественный союз добровольно. Те присоединились, так как Алкивиад и его товарищи проявляли кротость к побежденным. Таким образом, нагруженные добычей, щедро одарив воинов и совершив большие подвиги, они прибыли в Афины. План завоеваний Алкивиада был строго обдуманным и достиг поставленной им цели. См. Тёпфер у Паули-Виссова, I, 1528: "[После битвы при Кизике] Алкивиад, совершив ряд счастливых военных подвигов (взятие Перинфа, битва при Абидосе, присоединение Халкедона, покорение Селимбрий, взятие приступом Византия), снова приобрел для Афин берега Геллеспонта до самого Боспора, исключая лишь Абидос. Этим он обеспечил афинянам не только подвоз понтийского хлеба, но также снова открыл богатый источник денежного обогащения в виде контрибуций, пошлин и податей". Действительно, уже в начале Пелопоннесской войны в Византии были поставлены особые должностные лица-геллеспонтофилаки ("сторожа Геллеспонта"), которые должны были следить за тем, чтобы весь хлеб, проходящий через Босфор, направлялся только в Афины (за исключением случаев, предусмотренных особыми соглашениями). См. надпись Inscr. Graecae, 12, 57 ( = M. N. Tod, № 61). Точно также и теперь, после взятия Селимбрии, Аристотель и другие стратеги "отправились в Хрисополь и, обнеся его стеною, учредили здесь таможню, где взимался десятипроцентный сбор с кораблей, приплывавших из Понта" (Ксенофонт, "Греческая история" I, 1, 22). См. также Диодор, XIII, 64, Полибий, IV, 44, 4.
[118] Гл. 32. Ксенофонт, "Греческая история" I, 1, 4, 12-19.
[119] См. выше, стр. 17.
[120] Критий, сын Каллесхра, вождь правого крыла олигархической партии в Афинах. Был в олигархических правительствах 411 и 404 гг.; в промежутке между этими событиями прикидывался демократом, как и целый ряд членов его партии. См. Ксенофонт, ук. соч., II, гл. 3.
[121] Согласно О. Иммишу (Rheinisches Museum, 32, 1933, 303) эту строку надо переводить иначе: «На этом постановлении лежит печать [свидетельствующая о долге благодарности] моему языку (т. е. мне за мое выступление).
[122] См. Ксенофонт, ук. соч., I, 4, 20.
[123] См. Диодор, XIII, 69, 2: "Поэтому они отдали ему его конфискованное имущество, а затем потопили в море каменные плиты, на которых был записан его приговор и другие меры, принятые против него и т. д.".
[124] Гл. 34; Ксенофонт, ук. соч., I, 4, 11-12.
[125] См. Ксенофонт, ук. соч., I, 4, 20.
[126] Ср. Диодор, XIII, 68, 4.
[127] См. предисловие, стр. 27.
[128] См. Ксенофонт, ук. соч., I, 4, 21.
[129] Главной причиной дальнейших неудач Алкивиада было появление в Сардах Кира Младшего, брата персидского царя. Он замышлял дворцовый переворот в Персии и хотел возглавить монархию эллинистического типа. Поэтому он щедро снабжал деньгами лакедемонян, так что служба в афинском флоте становилась для наемников невыгодной.
[130] Ср. Ксенофонт, ук. соч., I, 4, 23. Плутарх не упоминает об экспедициях на Кос и Родос, предпринятых единственно с целью грабежа. См. Диодор, XIII, 69, 5.
[131] См. выше гл. 9, пр. 34.
[132] См. Ксенофонт, ук. соч., I, 5, И-15; Диодор, XIII, 71, "Лисандр", 5.
[133] См. Ксенофонт, ук. соч., I, 5, 16-17; Диодор, XIII, 74.
[134] Он удалился в свою крепость на Херсонесе у Пактии. См. Ксенофонт, "Греческая история", I, 5, 17: "Алкивиад же, к которому плохо относились в войске, на одной триэре отплыл в Херсонес в принадлежащий ему замок". См. Юстин, V, 5, 8. Каллистрат в схолиях к "Лягушкам" Аристофана, стих. 1422. Ср. Лисий, XIV, 38: "Он сознавал, что он совершил столько преступлений против вас; поэтому, имея возможность выступить с речью, имея друзей и деньги, он не решился притти в Афины и дать отчет о своей деятельности, но, осудив самого себя на изгнание, он предпочел стать гражданином фракийского или любого другого города, лишь бы только не быть гражданином своего отечества". Непот, "Алкивиад", VII, 4: "Услышав об этом [о том, что он отстранен от должности], он не пожелал вернуться на родину, но направился в Пактию и укрепил здесь три замка - Орн, Бизанф и Неонтих, собрав отряд. Он стал первым человеком греческой народности, который вторгся во Фракию, считая, что более почетно обогащаться добычей от варваров, чем от греков. Поэтому и его слава и богатство сильно возросли, вследствие чего он приобрел большое расположение некоторых царьков Фракии". И после ухода Алкивиада в свой замок, в Афинах существовало влиятельное течение, добивавшееся возвращения Алкивиада и предоставления ему полноты власти. В "Лягушках" Аристофана, стих. 1422 и сл. говорится, что Афинам предстоят трудные роды: они должны родить Алкивиада. Город Алкивиада "желает, ненавидит, хочет все ж иметь". Еврипид, выражающий у Аристофана мнение демократии, говорит по поводу Алкивиада:
Мне ненавистен гражданин, что медленен
На помощь государству, на беду же скор,
Кто ловок для себя - ленив для города.
Эсхил же, выражающий мнение умеренных кругов, готовых предоставить Алкивиаду неограниченную власть, замечает:
Не надо львенка в городе воспитывать,
А вырос он-так угождать по норову.
В это время афиняне разочаровались как в аристократии (неудачная попытка примирения со Спартой в 411 г.), так и в демократии. Зажиточные классы тосковали по единоличной диктатуре, по "твердой власти". Единственным подходящим кандидатом был Алкивиад; Аристофан и его партия позволяют себе вести агитацию за его возвращение к власти, несмотря на все то, что с ним произошло.
[135] Гл. 36, см. Ксенофонт, ук. соч., II, 1, 20-25; Диодор, XIII, 105; Непот, "Алкивиад", 8; ниже "Лисандр", 10.
[136] Гл. 37, см. Ксенофонт, ук. соч., II, 1, 26-28; Диодор XIII. 105-106; Непот, "Алкивиад", 8, ниже, "Лисандр", 10, 11. Другую версию дает Лисий, XIV, 38: "Наконец, желая совершить нечто превосходящее все его прежние преступления, он осмелился предать наши корабли Лисандру вместе с Адимантом". Это, конечно, ни на чем не основанная клевета.
[137] См. Диодор, XIV, 11; Непот, "Алкивиад", 9: Элиан, Varia historia, IV, 15.
[138] Ср. Ксенофонт, ук. соч., II, 3, 42 (речь Ферамена, направленная против Крития): "Мне показалось нецелесообразным присуждать к изгнанию Фрасибула, Анита или Алкивиада". Исократ, XVI, 37 сообщает, что Тридцать "из всех граждан первым присудили к изгнанию Алкивиада".
[139] Гл. 39, см. Диодор, XIV, 11; Непот, "Алкивиад", 10; Юстин, V, 8; Ксенофонт об обстоятельствах смерти Алкивиада ничего не упоминает, следуя своей привычке замалчивать факты, неприятные для аристократической партии.
[140] Лайда - знаменитая гетера из Коринфа, жившая во время Пелопоннесской войны. О ней ходили многочисленные анекдоты, собранные у Афинея. В числе ее поклонников был целый ряд знаменитых общественных деятелей и философов, как. например, Аристипп.
[141] Политическая физиономия Алкивиада представляет собой один из труднейших вопросов в греческой истории. См, Тёпфер у Паули-Виссова, I, стр. 1518, 1519: "Политический характер Алкивиада всегда представлял собою интересную историческую проблему; ненависть и расположение, партий всегда разукрашивали его то в ту, то в другую сторону... Была ли его последней целью настоящая тиранния - ответить трудно". Мы удовольствуемся сопоставлением наиболее интересных мест, характеризующих политическую физиономию Алкивиада. Фукидид, VI, 89 (речь Алкивиада в Спарте): "В руках нашего рода постоянно оставалось первенствующее руководство народом. При господстве в государстве демократического строя была настоятельная необходимость подчиняться существующему положению... Однако в государственном управлении мы старались действовать умереннее, чем то дозволяла бы присущая демократическому строю разнузданность... Но все же мы, кое-что понимая, осуждали господство демоса, и я, не хуже всякого другого, мог бы порицать его. Впрочем, ничего нового нельзя сказать об этой общепризнанной глупости; изменять же способ· правления нам казалось не безопасным". Непот, "Алкивиад", 5, 3: "Писандр был· настроен так же, как Алкивиад: нерасположен к власти народа и сторонник аристократов". Платон, "Алкивиад", 105 В-С (Сократ говорит Алкивиаду): "Ты думаешь, что получишь величайшую власть в городе, а уж если здесь будешь силен, то также и в остальной Элладе, да и не только в Элладе, а и у всех варваров, сколько их ни живет с нами на одном материке. Если бы бог сказал тебе, что ты можешь царствовать здесь в Европе, но перейти в Азию... тебе нельзя - ты не захотел бы Жить, не имея возможности наполнить всю вселенную своим именем и своею силою. И я не думаю, чтобы кроме Кира и Ксеркса ты вообще считал кого-нибудь достойным упоминания". См. также в этой биографии главы 7, 14-17, 25-27.
Исократ в защитительной речи в пользу сына Алкивиада (XVI, 36) старается доказать, что Алкивиад был безукоризненным демократом: "Что же касается [отношения Алкивиада] к демократии, то нельзя упускать из виду следующее. Он не только не относился безразлично к демократии, но он был выше самых прославленных демократических деятелей вот чем: все прочие, как в этом можно убедиться, вели партийную борьбу из личных интересов, он же подвергал себя опасности ради вас. Он был демократом не потому, что его изгоняла олигархия, а несмотря на то, что она звала его к себе И хотя он не раз имел возможность не только в союзе с нескольким олигархами властвовать над всеми остальными гражданами, но и иметь бо́льшую власть, чем сами эти олигархи, он предпочел быть обиженным государством, лишь бы не предать демократию. Он был дважды изгнан вашими врагами: но в первый раз они (в 411 г.), как только от него избавились, уничтожили демократию, во второй же раз, не успели они вас поработить, как уже присудили его к изгнанию, его первым из всех, тогда изгнанных... Многие из граждан были враждебны к нему, считая, что он замышляет захватить тиранническую власть, но они заключали об этом не из фактов: они считали, что всякий человек хочет стать тиранном, а он легче, чем кто бы то ни, было другой, может этого достичь. Вы должны быть ему тем более благодарны, что он - единственный из граждан, кого можно было обвинять в этом, и тем не менее он был сторонником строя, основанного на равенстве, в котором участвуют и все прочие граждане".