«Аримаспея» Аристея из Проконнеса
В сообщении об отдельных северо-восточных странах и племенах Геродот (IV, 13 слл.) ссылается на Аристея из Проконнеса, о котором тут же (IV, 14 сл.) сообщает некоторые подробности. По его словам, сын Каистробия Аристей, один из знатнейших граждан города Проконнеса, по вдохновению Аполлона после своей смерти или исчезновения, отправился к исседонам и, возвратившись обратно, составил поэму под названием "Аримаспея", в которой, видимо, излагались причины вторжения киммерийцев в Малую Азию.
Что названная весьма интересная поэма существовала в действительности (это пытался отрицать уже Дионисий Галикарнасский)[1] , показывают отрывки из нее, сохраненные в сочинении Цеца и в безыменном сочинении Περί ύψους. В этих отрывках речь идет об исседонах с косматыми волосами и о живущих далее них одноглазых аримаспах, любящих коней. Павсаний и Плиний также передают, что Аристей писал в своей поэме об аримаспах, на которых‑де он переносит характерную для киклопов одноглазость, толкуя на основании этого и самое их имя, а также о стерегущих золото грифах, с которыми из‑за него воюют аримаспы. Весьма вероятно также, что к Аримаспее может быть возведено то место в "Прикованном Прометее" Эсхила,[2] где речь идет о горгоннах и одноглазых коневодах аримаспах, встречающихся на пути беглянки Ио.
Из сказанного об Аристее у Геродота с несомненностью явствует, что перед нами некий паредр Аполлона, его пророк, именем своим связанный более всего с Малой Азией (с Проконнесом, Артакой близ Кизика и с именем р. Каистра), но также с Сицилией[3] и с Южной Италией, где Геродот был сам свидетелем его культа в Метапонте. Сообщение об исчезновении его, равно как и существование его в образе ворона, сближает Аристея с героизированными вождями, или ктистами (основателями общин), отожествлявшимися с божествами плодородия (ср. легенды об исчезновении Энея и Ромула).[4] В свете этих данных понятно и его "авторство" Аримаспеи - поэмы, проникнутой идеями Аполлонова культа, сообщавшей о мифических народах гиперборейско-амазонского толка (гипербореях, аримаспах, исседонах), а также пророчествовавшей о нашествии киммерийцев и раскрывавшей его смысл и причины. Это обстоятельства должно служить указанием на время возникновения поэмы. Термином post quem следует признать нашествие киммерийцев в 40-х и 30-х годах VII столетия до н. э. на западные области Малой Азии. Возникновение поэмы не может быть очень отдалено от указанного времени и относится, вероятней всего, к концу VII, началу VI столетия до н. э., как ее и датировали с некоторыми колебаниями уже в древности.
Геродот так излагает "концепцию" Аристея: по его мнению, причиной нашествия киммерийцев была постоянная война между северными народами, которые все воюют между собой, за исключением гипербореев. Аримаспы вытеснили, исседонов, исседоны - скифов, а скифы в свою очередь - киммерийцев, живших у Южного (т. е., очевидно, у Черного) моря.[5] Геродот критикует Аристея, утверждая, что его повествование‑де не согласуется с рассказами скифов. Однако версия самого Геродота, которую он, очевидно, и считает скифской версией, отличается от Аристеевой лишь тем, что скифов потеснили не исседоны, а ближе к ним расположенные массагеты, имени которых Аристей, по-видимому, не знает. В остальном же - и имени в самом существенном - в установлении в качестве причины похода киммерийцев в Малую Азию скифских передвижений Геродот в точности следует Аримаспее, что весьма важно для Выяснения происхождения представлений Геродота о киммерийцах и для истории самой киммерийской легенды.
Трудно сказать, базировалась ли Аримаспея на той ионийской периэгесе, на основании которой Геродот излагает географию скифских стран и стран, лежащих к северо-востоку от Скифии, а также поправляет Аристея. Скорее надо представить себе, что, наоборот, древняя ионийская периэгеса, составленная на основании данных греческих и иранских купцов, включила в себя также и мифико-географический материал, положенный в основу Аримаспеи.
В пользу этого предположения говорит то, что позднейшие авторы, пересказывающие Аристея, связывают с ним лишь мифические географические имена. К их числу может быть причислено также и более реальное имя исседонов, известное Гекатею Милетскому. Однако более или менее реальным в географическом отношении оно могло стать лишь со времен Кира Старшего, открывшего дорогу иранским купцам в Индию. На основании этих более точных сведений ионийские периэгесы и древнеионийские карты локализовали исседонов достаточно определенно: к северу от массагетов и к востоку от аргиппеев.[6] Впрочем, следуя этим же источникам и повторяя почти в точности перечисление племен, содержащихся у Геродота, Помпоний Мела, пользовавшийся, вероятно, основанными на древнеионийских данных картами (в частности картой Варрона)[7] , локализует исседонов между живущими на крайнем северо-востоке аримаспами и Меотидой. О том, что имя исседонов было связано первоначально с чисто мифическими представлениями, говорит, помимо его соседства с гипербореями и аримаспами, засвидетельствованного Аримаспеей, также и упоминание об исседонах (исседах) поэтом VII столетия до н. э. Алкманом,[8] в то время, когда греки еще не могли иметь определенных сведений о закаспийских странах. Впрочем, и в том, что сообщает об исседонах Геродот, достаточно мифических и преломившихся через источники культового характера черт, а локализация их Мелой вплоть до Меотиды подчеркивает лишний раз, что мифическая география исседонов была связана с Рипейскими горами, в основе представления о которых следует предполагать Кавказ.
Рассказывая об обычаях исседонов, Геродот (IV, 26) сообщает о них тоже, что ранее сообщал о массагетах (I, 216), а именно, что они варят труп умершего родственника вместе с мясом различных домашних животных и поедают его. Обычай отделки золотом священных чаш, изготовляемых из человеческих черепов, также подходит к обычаям массагетов, хотя бы в том смысле, что, по словам Геродота (I, 215), у них много золота. Совершенно несомненно, что исседоны и массагеты в его рассказе дублируют друг друга в некоторых отношениях, и обоим народам свойственны "гиперборейские" черты: у массагетов нет предела жизни, но они считают весьма счастливой описанную выше смерть, а исседоны почитаются "справедливым" народом и женщины у них пользуются равными правами с мужчинами. Следует думать, что подобная характеристика иссидонов, отдельные черты которой сообщались также и массагетам, заимствована из Аримаспеи или из других каких‑либо сочинений, окрашенных в тона гиперборейской легенды и сдобренных идеями "Золотого века", преломившимися в культовой литературе святилищ Аполлона и родственных ему "пророков" и героев вроде Абариса, Залмоксиса и Аристея. Как видим, это те же черты, какие мы наблюдаем у "справедливых" абиев и галактофагов или у священных аргиппеев и энареев, наиболее же отчетливо и полно представленных в характеристике гипербореев.
Если в рассказе о массагетах, так же как и в рассказе об аргиппеях, у Геродота содержится наряду с легендарными чертами много этнографически правдоподобного материала, то в отношении исседонов, так же как и в отношении гипербореев, рассказ опирается почти лишь на одни мифологические данные. Мы уже отметили только что сходственные черты в Геродотовом рассказе о массагетах и исседонах, которые, быть может, определили до известной степени и самую локализацию этого последнего племени - "напротив массагетов".[9] Однако для того, чтобы представить себе более отчетливо мифические и реально этнографические связи имени исседонов, необходимо присмотреться еще к одной категории геродотовых данных, на первый взгляд к исседонам отношения не имеющих. Мы видели, что с аримаспами, с одной стороны, и с массагетами, с другой, исседонов сближает общая черта - наличие у них золота.
По повествованию Аримаспеи, широко использованному Геродотом, Эсхилом, Павсанием и многими другими писателями, аримаспы отнимали золото у живших близ Гиперборейских гор Грифонов, с которыми вели из‑за этого непрерывную войну, в связи с этим от нашего внимания не должен ускользнуть следующий рассказ Геродота, касающийся североиндийских стран и почерпнутый им, вероятно, из того же источника, что и сообщение о путешествии Скилака из Карианды, предпринятом по распоряжению Дария по р. Инду и вдоль берегов Эритрейского моря. Речь идет об индийских племенах, живущих к северу от того же Каспатира (Каспапира), из которого начал свое путешествие Скилак.[10] К северу от этого, локализуемого на месте современного Кабула, пункта обитали индийские племена, образ жизни которых был подобен во всем образу жизни бактрийцев.[11] Они были наиболее воинственными из индийцев и совершали походы за золотом через пустыню в страну, населенную муравьями величиной с собаку. Эти муравьи при рытье для себя жилищ извлекают наружу золотой песок, который и похищают у них приезжающие на верблюдах индийцы (IV, 104).
Пункт Каспапир в области Гандарике знает уже Гекатей Милетский (fr. 179), обозначающий его Σχνθών άχτή, или, по исправленному чтению, Σχυθών άντίη,[12] т. е. напротив скифов. Примечание Гекатея о нахождении Каспапира в известной связи со скифами позволяет отнести этот пункт к этапу (может быть, конечному) на пути из европейской Скифии в Индик), описанием которого пользовался Геродот и которое было известно также и Гекатею. Этим путем шло в Скифию индийское золото, а вместе с ним и порожденные интересом к нему легенды. Если мы обратимся теперь ко Ктесию Книдскому, младшему современнику Геродота, жившему при персидском дворе, слышавшему подобные же легенды и передававшему их в несколько иной, чем у Геродота, редакции, то мы увидим, что связь между легендами о похищающих золото у муравьев индийцах с легендами об отнимающих золото у грифонов аримаспах и о богатых золотом массагетах и исседонах гораздо теснее, нежели это заметно из рассказа Геродота.
Пересказывая эти легенды, Ктесий (у Элиана)[13] сообщает, что добывающие золото индийцы переправлялись через реку Кампилин (не поддающуюся ближайшему отождествлению), находящуюся в земле исседонов. В другом случае,[14] передавая легенду, рассказанную бактрийцами, он говорит, что индийцы предпринимали за золотом походы в страну грифонов. Мы видим, следовательно, что в этих легендах чудовищные муравьи могут быть сопоставлены с грифонами, тогда как северные индийцы, жившие в Гандарике и Пактиике (в северо-восточной части Афганистана), должны быть сопоставлены с легендарными аримаспами и исседонами. И если Геродот помещает массагетов за р. Араксом, а далее к северу (или северо-востоку) исседонов, то позднейшие авторы, отождествлявшие, видимо, вслед за Страбоном, Араке Геродота с Яксартом (Сыр-Дарьей), как, например, Птолемей,[15] помещают массагетов за Яксартом, а к северо-востоку от них, в Скифии за горой Имавом,[16] город Исседон скифский, тогда как само племя исседонов отодвинуто Птолемеем еще далее на восток, в Серику (Восточный Туркестан), где он помещает также город Исседон серический.[17]
Мы наблюдали, таким образом, как имя исседонов, пришедшее к грекам вместе с легендами об азиатском золоте и с именем р. Аракса (ближе всего засвидетельствованного в Армении), передвигалось от Кавказа (что обеспечило ему связь с Рипеями и с племенем гипербореев) в Азию, по мере расширения сведений об этом материке и о положении населявших его народов.
Таковы связи и подоплека легенды об Аристее из Проконнеса, пророке Аполлона, побывавшем у сказочных исседонов и изложившем в приписываемой ему Аримаспее иранские и индо-бактрийские сказания о счастливых и справедливых народах, обладающих золотом и другими фантастическими богатствами Азии, а также и о причинах бедствий, причиненных эллинам варварскими набегами Легенда эта свидетельствует об остроте впечатлений, полученных греками при столкновении их мира с во многом для них загадочным и романтическим миром азиатского варварства, и о том социальном аспекте, который приобрели эти впечатления, преломившись через насыщенные идеями "Золотого века" культовые представления, разрабатывавшиеся в святилищах солнечного божества плодородия.
Об этом социальном аспекте мы можем судить по тому месту, какое занял соответствующий материал в "Прикованном Прометее" Эсхила, где легендарная периэгеса Аримаспеи показана как путь беглянки Ио - жертвы жестокого Зевса, символизирующего силы железного века, - избравшей дорогу по далеким странам, где еще светит теплое солнце "Золотого века". Путь этот, о котором речь еще будет идти впереди, ибо он позволяет реконструировать не только легендарную периэгесу Аримаспеи, но и положительные географические представления греков эпохи Гекатея, предначертал Ио Прометей - титаническое божество, прообраз борца и страдальца за угнетенное человечество, ждущий для себя избавления от отдаленного потомка Ио, другого титанического божества и героя - Геракла, тоже борца за страдающее человечество, - предсказывающий крушение Зевсова царства и возвращение царства Кроноса, т. е. "Золотого века".
В этом аспекте, который нашел свое особенно острое выражение в позднейших Сивиллиных пророчествах, должны быть нами поняты и "пророчества" Аристея из Проконнеса, перемешанные с легендарными сведениями о народах скифского севера. Покидая этого рода литературу и обращаясь к произведениям древнегреческой географической науки, мы не должны забывать о том, что мифология, сдобренная морализующими идеями "Золотого века", упорно продолжала влиять на географические представления, возникавшие уже в рамках положительного знания. Древние писатели не могли освободиться окончательно от свойственного их времени мифологического мышления, и это постоянно сквозит из их произведений, где вымысел зачастую неотделим от реальности.
[1] Dion Hal., Jud. de Thuc, 23.
[2] Aesch., Prom. vinct., 803 сл.
[3] Plut., Rom., 28.
[4] Plut., Rom., 27.
[5] Herod., IV, 13.
[6] Herod., IV, 25.
[7] Lucan., III, 280.
[8] Steph. Byz., s. v. Ίσσηδόνοι.
[9] Herod., I, 201.
[10] Herod., IV, 44.
[11] Herod., III, 102.
[12] P. — W., RE, X2, 2270.
[13] Aelian., De nat. anim., III, 4.
[14] Aelian., De nat. anim., IV, 27.
[15] Ptolem., Geogr., IV, 13, 3.
[16] Ptolem., Geogr., VI, 15, 4.
[17] Ptolem., Geogr., VI, 16, 5 и 7.