1. Зная, государь, что ты осуждал большую низость тех, которые не защищают друзей, будучи сам другом коринфянину Аристофану и видя, что этот человек остаток надежд своих полагает в твоем попечении, я счел нужным держать о нем речь и помочь ему тем способом, какой в моих силах. 2. Может быть, и будет какой-нибудь положительный результате от этих слов и он достигнет своей цели, получив какую-нибудь милость. Если же враждебность демона, благодаря коей он страдает под гнетом многих бедствий, еще и теперь будет вредить ему, останется хоть тот результат, что своим рвением поддержу твое доброе обо мне мнение, а ему будет некоторым утешением, что он не забыт в несчастье друзьями.
3. Итак, если бы та тяжкая пора, к счастью [1], не миновала, говорить было бы нечего, так как то время было не для речей, но надо было обращаться к евнухам, делавшим все, что им было угодно, и, заняв как можно больше денег, покупать у них самые крупные посты [2]. Но так как Зевс, стыдясь происходившего, положил конец недугу царства и изменил государственное дело в управление на началах разума, и можно говорить в пользу того, что прежде было предметом рынка, я признал, что было бы проявлением большой лености не прибегнуть к слову, когда пора того требует, в особенности когда и ты рад ритору и когда душа требует не столько того, чтобы чем-нибудь угодить Аристофану, сколько чтобы ты оказался виновником поступка, достойного принадлежащей тебе славы.
4. Я не отрицаю, что человек этот был предметом худых слухов и худой славы, и это присуще злосчастию, которое повредило ему и в остальном, и в мнении о нем, худшем, чем его действительные поступки. Но если бы Аристофан первый и единственный подвергся этой доле, я бы сильно стыдился. Но так как с природою человеческою с изначала водворилось это явление, что многие негодные люди считаются добросовестными, а многие из умеренных безнравственными, прошу тебя, государь, в короткий срок моей речи, отстранив из души то мнение, какое ты сейчас о нем имеешь. следить за фактами, и если они покажут его в лучшем свете, думать о нем такт, если нет, считать его не только достойным забвения, но и наказания. Потерпи выслушать мое небольшое отступление в прошлое, я сокращу тем пространность рассказа и ты скорее поймешь то, что знать справедливо.
5. Отцом обвиняемого был Менандр, первое лицо в Коринфе, друг Гекате и Посидону, плававший на Эгину ради её оргий, ездивший на Истм ради его мистерий, на острове глава религиозного товарищества, на полуострове соучастник такового в числе меньших, входивший в состав великого совета.
6. Когда же он стал отцом, после рождения Аристофана, проявил такую любовь к городу, что добивается лучше быть членом местной курии, чем римского сената. Но Аристофану судьба воспрепятствовала последовать примеру отца, как ты узнаешь это в течение речи. 7. Быв, таким образом, сыном его и сестры философов, разумею Геиргя и Диогена, он получает воспитание на их руках, обучение же искусству слова, и привычке надлежаще тратить средства — от отца, проходя все виды расхода, с каким соединено почитание богов. Знает это Деметра, и Кора, и Сарапис, и Посидон, и владевший Лерной Иакх и, сверх того, многие другие демоны, по отношению к коим он все щедро оплачивал. 8. И расходуясь, государь, дошел он до повинностей так называемого претора, и я сам видел его в этом наряде провожаемого славословиями, на возвратном пути из Лакедемона, еще не будучи знаком с юношей и не зная, буду ли когда, но считав его счастливым в том, что, будучи столь молодым, он обладает от города таким почетом, заботами [3] о нем отца. 9. Менандр еще был в живых, и ему следовало бы дожить до преклонной старости. Конечно, Аристофан избег бы тогда многих заблуждений, многих опасностей, одних случавшихся в пути, других в судах, по несправедливости, и был бы скорее в числе лиц влиятельных в Коринфе, чем в числе людей, преклонявшихся перед чужим влиянием.
10. Из за чего же он выбыл из подобающего ему общественного положения и, бежав жизни декуриона, перешел в звание воина? Евгений малый становится великим у Константа. На основании некоего брака получив бесстыдный повод в оспариванию поместий Аристофана, — ты знаешь, что подобные люди на все готовы были зариться, и все расхищали, принуждая или уступать имущество желающему, или наживать себе тяжбу, [4]— Аристофан, на первое не соглашаясь, — убыток предстоял немалый, — а второго опасаясь, уходит в бега из своего города, рассчитывая таким путем сохранить и землю, и жизнь. 11. Какие козни тот на него пустил в ход и как он в попытках получить его в свои руки не воздержался ни от каких средств, о насилии, беспорядках, какими он преисполнил ему поместья и дом, не стану говорить. Если и умалчиваю, ты все равно понимаешь это, зная обстоятельства, в каких жили тогда крупные владельцы [5].
12. Очутившись в Сирии, остановившись и отдохнув, он прибегает не к людям более сильным, но к живущему среди книг Фуртунатиану, полагая, что со стороны эллина, — так его следует назвать, — он встретит некоторое внимание. Так и вышло. Услыхав, откуда он явился и как, что вытерпев и чего опасаясь, он принимает человека с обходительностью и путем звания [6] ставить его в безопасное положение [7]. 13. А он, будучи уже воином, без физической подготовки к таким трудам, не раз на конях проезжал по населенному миру, внося быстроту в случаях настоятельной потребности, и ничего из того, что необходимо было узнать поскорее, Констанций из за его медлительности не слыхал позже, чем следовало, разве если случалось ему, упав, получить увечье, что и само признак поспешности.
14. Получая похвалы за труды, он отказывался от предлагаемого заработка, и нет никого, кто покажет на него как не бывавшего в действительности наблюдателем над мулами [8], вестником префектов, курьером победы, как не исполнявшего на самом деле ни одной из подобных служб, что города губило, а мнимых служак отправляло с повозками, нагруженными золотом [9]. Но Аристофан не пожелал присоединить к отцовским таких денег, но содержал себя на чужбине на свои средства и избежать опасности считал достаточной и подобающей свободному человеку выгодой.
15. Когда он облюбовал такой образ жизни, на беду Парнассий возжелал власти над Египтом и Аристофан сделался участником его доли; он последовал за ним, будучи послан Музонием, почему, не знаю, знаю только то, что его постигло то, из за чего он до сих пор, государь, проливает слезы: он был обвинен в присвоении небольшой суммы денег, да и ее не взял, однако получил много тяжких ударов и в разных местах земли, свинцовыми шариками, ударов, которых, по мнению Павла, достаточно было для того, чтобы причинить смерть. И вместе и это дотерпел, и отправлял у коринфян повинность так называемых преторов. Так решил Анатолий.
16. Итак обвинение заключалось в том, что он ввел к Парнассию гадателя, из тех, что обладают искусством предсказания по звездам, дабы он сообщил нечто из того, о чем узнавать не полагается. Он же, признавая, что ввел, но утверждая, что гадание ограничилось личными делами Парнассия, был подвергнуть всяческому принуждению, раздражив чем то против себя Павла, словами, которые тому были по делом, но которые тогда лучше было умолчать. 17. Когда эта трагедия дошла до третьего года и едва достигла конца, прочим настало избавление, один он наказан был ограничением права выхода определенными пределами; он и послан бы был в оковах, если бы кто то из богов не остановил этой беззаконной, — дозволишь ли мне так выразиться пред тобою? — тирании.
18. После борьбы с такими циклопами Аристофан, государь, просит тебя и мы просим вместе с ним, послать его в близким в радости и так, чтобы он мог проводить жизнь достойно своих предков.
19. «А кто, скажешь ты, мешает ему идти?» Многое и важное. Тюрьма, бичевание, лишение прав, обнажение для пытки, чуть не приближение шеста к спине, если бы Модест не соблаговолил того, что он крикнул для предотвращения пытки. Вот, что ему препятствуете, вот что связывает, вот что разлучает с близкими. Если кто-нибудь этого не устрашит, он увидите всякий город, но не свой. 20. Ведь не одна только пытка, государь, покрываете бесчестием претерпевших ее, но и тот. кто близок был к ней, теряете неприкосновенность своей гражданской чести. И если вступите с кем-нибудь в спор и соревнование, слышите, подобно претерпевшим: «Из тюрьмы вышедшему, с пытки, затылком одолевшему наковальни, говорить в сенате об общественных делах, в то время как ему подобало бы говорить в камере заключенным о виселице?» Вот что, может быть, скажет иной из ныне видных людей, а когда то ухаживавших за слугами Менандра. А этот человек тут проклянет Модеста, не отрубившего ему голову.
21. Как же исправить это? Как свершившееся вернуть назад? Уничтожить это, государь, чтобы того, что было, не было, невозможно, но можно загладить бесчестье, отсюда происшедшее. Врача тому другого нет, ты - один. Раз у тебя явится мысль украсить этого человека каким-либо почетным званием, позор покрыт, худая слава затенена, он становится известным, обладает свободой слова, сбросил с себя позор. 22. Сверх того, что второму естественно одолевать первое, как сказал Пиндар, то обстоятельство, что почтивший стоит выше опозорившего обладает большой силой для предания забвению унижения. И представится, что одно даровано по правильному суждению, авторов — промах, вызванный безумной жестокостью. Когда же все убедятся, что то, что он претерпел, было несправедливостью, они не будут более корить его за то, чему он подвергся, так как это произошло без вины с его стороны. 23. Таким образом тебе возможно уничтожить бесславие дома, соделав третье подобным первому. Когда оно уподобится первому, среднее и неприятное отступит назад и никто не станет твердить о Констанции и тюрьме, но о тебе и почести. 24. Какова же она могла бы быть, сам решишь, а мы будем признательны. Как легко дать ту, какую угодно будет предоставить, так тебе легко найти такую, какой подобает быть данной. Много, государь, способов почести, в коих можно получить высшую или низшую. А мы не станем спорить из-за меры. Во всяком случае, чтобы ты не дал, будет в честь получившему и нет ничего малого или скромного в числе того, что даруется благородной и божественной душею.
25. Если же кто-нибудь назовет нас назойливыми и желающими навязать тебе больше, чем необходимо, помощь положению отдельных людей, как будто недостаточным бременем являются заботы о городах, пусть знает, что не имеет понятия о самом важном из твоих достоинств. Это то, что твоя дума простирается до каждого рода и человека. Ведь людям более ограниченного ума трудно выслушивать чью-нибудь речь или вести беседу и о целом государстве, а человек великого духа, мы видим, радуется обилию подлежащих ему дел. 26. Итак царь наш воссядет для рассмотрения, каково положение того, другого, и потщится изменить скорбные? Но как же сможет? Лучше всего было бы, если бы было возможным обо всем самому и расспрашивать, и обдумать, и изменить то, что неудовлетворительно. Но так как это менее возможно, чем сосчитать песок, нужно по крайней мере не оставить без попечения людей, более способных и несчастливых вопреки своему достоинству. Одним из них является Аристофан. Многое приходить ему на помощь, и он не последний из мисийцев, но такой человек, который способен к ревностной службе тем, кто берется его облагодетельствовать. Что для тебя немаловажны его обстоятельства, легко понять.
27. Во первых, он грек, государь. А это значит быть одним из предметов твоего пристрастия. Ведь нет ни одного такого горячего поклонника своего отечества, как ты любишь почву Еллады, принимая во внимание её храмы, законы, искусство слова, мудрость, таинства, трофеи над варварами.
28. Если это является немалым преимуществом Аристофана, даже когда бы он был мегарянином или милоссцем или лемнийцем, то еще больший повод к почтению к нему представляет город его. Он — коринфянин. И я не направлю речь на мифы, не стану излагать тебе спора Гелиоса и Посидона или эпиграмм, коими почтены по погребении умершие в морских сражениях, ни справедливость города и то, что он всегда был на стороне обиженных, не потому, чтобы это было не важно для славы обладателям его, но потому, что могу сказать кое о чем, что доблестнее этого. 29. Припомни себе, государь, то письмо, которое ты послал коринфянам, против воли вступив в войну, захватив уже большую часть царства, но еще не достигши конца. В нем ты называешь коринфян прямо благодетелями своими. Но мне нужна самая та часть письма. Мы доставим им удовольствие слушателям. 30. «У меня к вам отцовская дружба. Ведь у вас жил мой отец и, оттуда выехав, как от феаков Одиссей, избавился от этого многолетнего странствования». Затем, немного распространившись о злодейке — мачехе, «здесь», говоришь ты, «отец мой отдохнул». Это важно для коринфян, как для афинян предание о странствовании Деметры. 31. Итак считай Аристофана одним из принявших твоего отца. Ведь он, полагаю, был одним из первых и из распорядителей города, так что немало из общественных действий восходило к нему. А самое несообразное, если целому городу испорченность одного человека служит, по Гезиоду, в позор, а доблесть целого города не могла бы принести пользы одному человеку. 32. Допустим. Но Гиерия и его брата, если бы они были живы, разве бы ты не держал при себе, как тех двух, божественных, одного из Эпира, другого из Ионии [10]? Что же? Разве не думаешь ты, что они все бы сказали и сделали в защиту Аристофана? Конечно. И они негодовали бы, что он вынужден облечься в наряд воина и, улучив благоприятную минуту, позаботились бы о некотором улучшении его положения. 33. Поэтому, если ты не слышишь голоса дядей Аристофана, не думай, что менее угодишь обоим им, если дашь то, что им желательно. Правда, они вне условии беседы с нами но пред теми, кто сильнее людей, с кем они теперь в общении, они вспомнят о твоей милости. 34 Как же не возмущаться, если Александр, и при том гневаясь на фиванцев, как ты знаешь, уважил сородичей Пиндара за музу Пиндара, а Аристофану не принесет никакой пользы ни философия дядей, ни тех, кто близки к тебе, с коими ты обращаешься одинаково, как с родителями. То, что я теперь говорю, считай, говорит Максим, увещевает Приск. Если не веришь, спроси их. Ты видишь, как они желают, чтобы этот человек получил какую-нибудь милость?
35. Но и Ельпидий, которому в философии приходится уступать первенство упомянутым двум, и кто в ревности к божеству и в любви к тебе больше всего похож на них, и он заботится о деле Аристофана не как о чужом, но и оно одно из тех, что причиняют ему бессонницу и доставить удовольствие, если исполнится.
36. С ними достойный и благородный Феликс, этому человеку старый приятель, богам же недавно друг, причем в познании высших существ ты был ему руководителем [11]. Всякий раз как он видит своего знакомого, он совестится, так как еще не устранил ни одного из его бедствий.
37. Присоедини к нему честного и всех людей при-вязавшего своею добропорядочностью Дориона [12], которому радость от других причин ослабляет отсутствие перемены в положении этого человека.
38. Да и сам произносящей сейчас речь не лишен у тебя почета, а с этим человеком близок, с того времени, когда, читая нечто из моих произведений в Лицее, он подвергся избиению камнями со стороны тех, которые не находили, что чтение это полезно им, и, поступая так, он угождал не столько мне, как тому, кто радуется моим речам. Ты сам мог бы быть таковым. Значить, и сам ты обязан был бы благодарностью ему вместе со мною. Итак, если я отплачиваю ему своею речью, ты отплати делом.
39. Столько просящих и все друзья, и полагаю, если бы у прочих не было ни малейшего интереса к делу, но был бы один кто либо из перечисленных, кого несчастье этого человека огорчало, и этого одного ты уважил бы. Таким образом, если бы ты дал милость одному, государь, неужто не дать ее стольким и не признать показанием порядочности Аристофана хор таких свидетелей? Они и не могли бы не знать, если бы он был негоден, и не стали бы хвалить перед тобою оказавшегося бесчестным.
40. Ведь если он и друг, но не более близкий, чем ты, и его интересы не ближе им к сердцу, чем твои, да и все и дела всех не таковы для них и да не будут таковыми. Итак, если кому помогают безнравственные люди, не считай их схожими с теми, кто помогает, и не считай опять-таки безнравственным того, за кого держать речи люди известные тебе с лучшей стороны.
41. Если бы одно это было в пользу Аристофана, что у него нет недостатка в защитниках из людей, пользующихся твоим доверием, я бы, может быть, пребывал в некоторой нерешимости. Но в действительности, государь, он одного с нами молил, одно с нами ненавидел, к одному и тому же горел желанием. Он явился к остаткам храмов, принося с собою не ладан, не жертву, не огонь, не возлияние, — этого нельзя было, — но страдающую душу, но голос с рыданием и слезами, будящий слезы, и со взором, потупленным в землю — взирать на небо было опасно, — молил богов прекратить причину гибели вселенной, а блага галлов сделать общими всей земле.
42. И немало людей сделал он сообщниками себе в этой молитве, внушая вражду в тому и склоняя их в ряды наших, и в собраниях распространялся в небезопасных, но для себя приятнейших речах, празднуя, раньше наступления торжества, каково будет состояние войска, каково — городов, каков дворец, каковы качества правителей, каково состояние искусства слова, состояние Азии, состояние Европы, самое важное, — положение религии.
43. Он сказал в одном месте. что первый будет счастлив той порою. Итак подтверди ему и надежду, и пророчество, и не презри его, осмеиваемого теми, кому он твердил о своих ожиданиях. Нужно, чтобы те, кто пожелали быть всему миру твоим, имели некоторые преимущества.
44. Затем, что всем процветают дела курии, и численностью прибавившихся сочленов, и размером расходов, и восстановлением прежнего сана, в этом все согласны. Аристофан же, и это понимая и не считая маловажным стать во главе своего города и охранять отечество, и приумножить средства своего дома, уклоняется от председательствования и от декурионата. Но почему не может он делать того, что считает подобающим, я объясню, и если ты уличишь меня во лжи, не давай мне другого свободного слова.
45. Его состоянию повредил, государь, во-первых, Евгений, внушивший страх управителям и пригрозивший, что, кто не бежит, погибнет под ударами и притеснениями, затем он — своими далекими и долгими отлучками, благодаря которым деревья порублены, земля оставалась необработанной, из рабов одни бежали, другие приучились к праздности, третьи —к разбою [13], жена же могла бы только оплакивать подобный потери, но исправить нимало. Последним ударом [14] было то, что, сколько было утвари в доме, она всю под ряд сбыла, так как он присылал за деньгами и отдавал перебивать в монету посуду [15], ублаготворяя этим многих отовсюду напиравших на него волков.
46. Не должно удивлять, если такая длительность столь грозного бедствия изменила несколько отцовское благосостояние, но как он не продал с прочим и поместье, и дома, съедаемый столькими зверями. Кем же хочешь ты, чтобы стал этот человек по возвращении и что стал делать? Взяться за председательствование, при бедности, государь? Громко, однако, восстенал бы под землею Менандр, если бы узнал, что сын его по недостатку денег многим, низшим его, уступил первую роль. Но чтобы попечением он излечил раны, и уже собрав деньги, тогда явился туда? Но кто из тех, кто этого самого боялись, как бы он постепенно не поправил состояние дома, потерпит это?
47. Нужна некоторая должность, благодаря коей, воспользовавшись некоторое время свободою от повинностей. он,. уже окрепнув, приступить к ним. Ведь если бы ты сказал, что дашь простую свободу от повинностей на несколько лет, и этим подобает довольствоваться, не стану говорить о том, что последнее положение более смиренно, чем первое, и не способно удовлетворить подвергшегося такому испытанию, для тебя же эта мера не была бы предпочтительнее.
48. Очевидно, что, если он будет странствовать свободным от податей и ничем другим не доставляя от себя пользы, положение его покажется неравным, и вызовет недовольство отправляющих повинности, когда он разъезжает зрителем их расходов, одинаково освобожденный и от литургий, и от всякой службы.
49. И ты найдешь многих, которые захотят добиться того же. Их не затруднить, конечно, подыскать основания для своей докуки. Но если дать им всем свободу от повинностей, ты повредишь городам, если же никому, кроме этого, многих огорчишь. А я хотел бы, чтобы все твои поступки были безупречны, как дела богов.
50. Итак, дабы масса коринфян, из за дарованной Аристофану ателии, не избежали повинностей, а из за коринфян аргивяне, спартиаты через аргивян не стали свободны от повинностей и каждое население из прочих благодаря соседям, пусть твоя рассудительность дарует Аристофану нечто такое, что принесет ему благовидное облегчение, а прочим не дозволить негодовать при своих расходах, что они терпят несправедливость.
51. Ведь если кто будет почтен иначе, они не будут иметь претензий, что и всем оказана та же честь, но припишут это способности получившего к тому делу, которое ему придется выполнять, участие же в свободе от повинностей найдется кому расследовать и их не сочтут нахальными. Итак, дабы за дарованием не последовало ничего неприятного, окажи этому человеку благодеяние некоторым другим способом.
52. Когда же вспомнишь о деньгах из Египта и признаешь Аристофана одним из укравших, я одобряю твою ненависть, что ты ненавидишь берущих откуда не имеют права; ведь если ты гневаешься на тех, кто в прежнее время подобным образом наживались, то теперь ты не позволяешь даже помыслить о недобросовестных присвоениях; однако, государь, подвергни клеветы самому точному расследованию.
53. Так требуют законы. Нет надобности ни призывать сюда египтян, ни посылать туда обвиняемого, чтобы подвергнуть его отчету. Давно уже это обсуждено и расследовано и кто хочет знать, того осведомят официальные документы. В них он обвиняется, что получил 211 статиров, не путем грабежа или вымогательства, но в качестве вознаграждения за некоторую услугу, как выразился клеветник, — это был клеветник, — желая взять не получить.
54. Когда же один не уличал, другой даже не обвинял, а помогал обвинителю в его своекорыстии, а из друзей присутствовавшие уговорили Аристофана лучше подвергнуться неправому штрафу, чем дальнейшему суду, он так поступил, и, заняв деньги, сделал плодотворным, обманщику его бесстыдство, так как дал деньги, и казалось, он тотчас очутился в руках многих, так как пример возбуждал множество подражателей.
55. Но как никто не представлял на него претензии, передав его воинам и вестнику с приказом вести его по всему Египту, и вестнику оглашать, чтобы, если кто либо истратился на плату Аристофану, явился получить ее обратно, они отправили его. Но он, благодаря торжеству истины, одержал верх над природою египтян. Все видели, как его водили, все слышали возглас вестника, но никто не выступал.
56. А между тем, кто из тех, кто огорчен был, когда его вынуждали дать, не вернул бы в дом денег с удовольствием, тем более египтянин? Мы видим, как они не то, что даже медлят припомнить о том, что дали, но нимало не затрудняются взыскивать, чего и не дали. Но, полагаю, отсутствие хотя бы тени взяточничества и какого-либо основания к правдоподобному обвинению, принудило к молчанию и дерзость клеветника.
57. Таким образом эту сомнительную взятку нужно ли считать маленьким признаком более крупных, в которых никто не обвинил, или молчание во время оглашения тех, кто привыкли оговаривать, признать доказательством, что не правильно взведено было обвинение в малом? Ведь более естественно, что тот, кто не брал у других, не взял и этой взятки, чем чтобы позарившийся на эту воздержался от больших.
58. Каким образом, государь, корыстолюбивый почти ничего не уносить с собою из Египта. Ведь там вместе с Нилом течет и нажива, и источники её не сокрыты. А он был так жалок, и падок на деньги, и неопытен в наживе, что из за двухсот статиров решился подвергнуться позору, связанному с риском?
59. В самом деле, если бы, стремясь к получке, за-тем не имея власти к содействию кому-нибудь, он не имел и давальца, эта слабость ему в защиту. А если, будучи властен зарабатывать с разных сторон, он не пользовался силою для дохода, как мог бы он лучше проявить свое бескорыстие? Или какому государю, поручив ему управление, пришлось бы винить себя.
60. Я порадовался, когда кто то сказал со стороны обвинения, что Аристофан был в сделке с какой-то гетерой, из женщин, работающих на сцене. Я не знаю, право, каких бы речей он стал искать раньше этих, если бы он был адвокатом.
61. Рассудим: если бы я, сочиняя сейчас похвальное слово Аристофану, вместе с прочими дойдя до похвалы на тему о воздержности, так бы приблизительно развил ее: «Однако этот человек, прошедши множество стран и быв в обращении с разнообразным народом, в молодых летах, когда страсти особенно своевольно властвуют над душею, не покушался, презирая законы, на неприкосновенность супружеств, не разлучал тех, кого сочетала Гера, не расстроил брачного закона Зевса, не удовлетворил своей похоти обидою другим, но облегчал природные инстинкты среди женщин, отдавшихся во власть Афродите», скажи мне, если бы я в таких словах возвеличил этого человека, разве бы ты счел, что я не знаю методов хвалебных речей или того, как достаточно выставить на вид душевные качества?
62. Ведь если бы также Аристофан утверждал, что он философ и созерцает небесные явления и владеет этими божественными знаниями, геометрией, астрономией, музыкой, арифметикой, Платоном, Пифагором, и заявлял бы, что он поработил чувственный удовольствия и признавал себя далеко выдающимся среди прочих, естественно было бы его порицать, когда бы он оказался на деле хуже, чем ему подобало. Но если он один из риторов или, если угодно, воинов, на каком основании искать у него совершенств гиерофанта, когда надо хвалить, если он удовольствовался законными связями?
63. Я сказал бы, что не было бы грехом, если бы его заботами восстановлялись и те храмы, которые низвержены. Право, я вижу что он воздержанее немалого числа тех, кому сейчас поручено это дело, и не оскорбив никого из богов, никого не отвратил от культа им.
64. Но для какой цели лучше использовать труд Аристофана, ты сам уже, как я сказал, обдумаешь, но смягчи ему, ради Зевса, государь, суровую судьбу, обрушившуюся на него и низвергшую его в бездну унижения, и соделай ее более сносной, протяни руку измученному человеку, привязанному к искусству слова, посвященному в таинства, питомцу Пейрины [16], дорянину [17], коринфянину, жрецу Харит, заботливому к друзьям, не принявшему должности, исходившей от непочтения к богам.
65. За какую бы только цену не купил тот Георгий [18] узреть его перебежчиком и ставшим на возвышение, откуда они наставляют старух, чтобы открыть и осмеять таинства демонов, Ино, сына её, Кабиров, Деметры? Какой бы Египет он не отдал без размышления за это издевательство? У каких бы евнухов не сделал он сильным этого человека? Будь уверен, он коснулся бы и головы Констанция, если прислонял свою к Георгию.
66. Но ни за власть, ни за деньги, ни за безопасность, ни за надежды не предал он самое благородное достояние эллинов, но и в самых судебных заседаниях, когда нужна была клятва, клялся богами, строго соблюдая свое место спартиата в строю, не поддавшись уговору, что будет спасен, но считая благочестие доблестным саваном.
67. Неужели после этого тому, для кого риск был легче перемены убеждений, не достанется никакой награды в виду нынешней поры, но ты презришь его, когда он поступит так, как он решил поступить, если ты не поможешь. Что же это? Сев на корабль, он замышляет странствовать вокруг Италии, Ливии, в океане [19]. Ничто не вернет его, ни сын, достигали понимания поэм, ни скромная супруга, ни могилы предков, ни страх смерти,ни если оставить жизнь в руках чужеземцев, ни если мертвый будет лежать без погребения. Горше всего этого считает он стенать дома.
68. Итак твое дело, государь, изменить приговор и сделать для него слаще отечество, желанною жену, драгоценнейшим лицезрение сына, который еще при жизни отца испытывает долю сироты, а будущее его еще страшнее. Он входить в возраст, и есть опасение, как бы кто-нибудь не применил против него лукавства, а мать, домоседка, не сможет защитить его от западни извне, мысли же ребенка податливы, нужен отец.
69. Итак верни, государь, юноше бдительный взор родителя и будь виновником его благонравия. Пусть не плывет Аристофан в слезах на окраины земли, но пусть с радостью шествует в область Пелопса. Пусть в центре Пелопоннеса он повествует о твоих добродетелях, — он обладает языком, достаточно искусным для изложения действительности. Пусть говорит эллинам, в среде коих ты живешь ежедневно, что он видел. Пусть отправляется оповестителем о многих великолепных жертвах, какие принял один город, другие Дафна, третьи гора, о закланных стадах, потоках крови, благовонии, восходящем в самый эфир. Пусть молят они увидать то же у себя, в Дельфах, в Пизе, у афинян, у сограждан Аристофана, всюду в Греции, на материке, на островах.
70. Об этом я и сам молюсь и об участии в этом шествии. Как прекрасно увидать в Элевсине миста приравниваемым к Гераклу и этого самого Аристофана прыгающим выше прочих.
71. Что же скажешь, государь? убеждаем мы или болтаем пустое? Выноси же приговор, приняв только во внимание, что ни слово, ни приговор не скроется от нынешнего людского поколения. Если тебе покажется, что я—сочинитель, о себе мне нет большей заботы, но сам смотри, не будет ли тебе какого вреда от того, что не будут считать здравомыслящим того, кого ты высоко ценишь.

---

[1] ϰαλῶς ποιῶν, также εὖ ποιῶν часто у Либания в этом смысле срв., напр., IV 323, 18 (orat. XVIII § 199), III 459, 16 (orat XLIX § 14) см. срв. 48. 255. 322. 324. 378. 533. 673. 680, vol. V 323, 15.
[2] cf. vol. IV pg. 351 (orat. LXII § 9). vol. II pg. 110, 16 (orat. XIV § 65), pg. 146 (orat. XI § 67).
[3] ἐν. Значение и употребление предлогов у Либания приближается к позднейшему, византийской поры. Употребление здесь предлога ἐν срв. 241, 12, 391, 15, 554, 3, vol. III 315, 17, 329, 10, IV 218, 13, 251, 12. Тоже ὑπό vol. II 109, 22.
[4] πολεμεῖσϑαι здесь в смысле ἀγωνίξεσϑαι.
[5] οἱ δυναστεύοντες срв. Monnier, Etudes de droit byzantin, цит. т. I. стр. 515 след.
[6] σχῆμα в смысле звания, должности срв. 103, 8; 211, 3; 281, 204, 10, vol. III 90, 17; 443, 11; 480, 3; IV 362, 4.
[7] ἄδεια давала служба agentis in rebus, ἀγγελιαφόϱου. О нем см. orat. XVIII § 135. и дрр. м. м.
[8] См. особ. orat. XVIII § 143 след., т. I, стр. 348.
[9] Дело идет, очевидно, о случаях фиктивной службы, простого зачисления в ряды агентов почты, при чем такие лица сберегали у себя в кармане средства, которые должны были идти на расходы по содержанию почтовых мулов и проч.
[10] Приск и Максим, cf. § 34; orat. I § 123, orat. XIII § 12. Amm. Marc. XXV, 3, 23.
[11] Ср. т. I, стр. 344, 1.
[12] Срв. ер. 735.
[13] Подобные факты в судьбе крупных и мелких хозяйств отмечены и в письмах Либания, см. ер. 1372, фр. 1101 (об Евагрии), ер. 1393. ер. 1413. См. еще судьбу Диания и дрр. Ер. 153 (о Марасе).
[14] σϰηπτός, ср. т. I, стр. XI 4 (ер. 471).
[15] Срв. о серебряной утвари, т. I, стр. 120.
[16] Источник ок. Коринфа, Paus. II 2, 3; 3, 2; Herod. V 92.
[17] Isocr., Archid. § 16, p. 119 a.
[18] Εp. 205, александрийский (срв. в этой речи, ниже, об Египте) епископ Георгий. Jul., ер. 10. Amm. Marc. XXII 11, 3—8.
[19] ἡ ἔξω ϑάλατχα срв. orat. LIX, § 137-8, XII, § 84.