1. Утверждаю и не стал бы отрицать, Евмолпий, что я друг тебе и уже долгое время, но заявляю, что и предстоящее сейчас порицание неправых поступков является по истине делом человека любящего. Ведь похвала, если она несправедлива, способствует порче, а тот, кто винит, за что следует, тот вразумляет и отводить от подобных же промахов. Следовательно, не это последнее — проявление ненависти, по то, — похвала неправым делам и молчание, упускающее из виду расследование проступков. Поэтому, если я когда-либо тебя облагодетельствовал, а это признано было тобою неоднократно, то естественно и теперь считать мой поступок таковым.
2. Итак найдутся люди, которые разразятся против моей речи градом слов и возьмутся убеждать тебя, что я тебя изобидел и что тебе справедливо следует привлечь меня к ответственности. Но ты не делай и этой еще ошибки и не поддавайся обману, но считай, что наши с тобой общие враги,желают поссорить нас и водворить между нами неприязнь взамен дружбы. Но ты и в другое время никогда не встречал несправедливости с моей стороны, и это слово считай делом благожелания.
3. Ведь ни Диомед, ни если кто-либо другой корил Агамемнона за мысли его о бегстве, не был недругом тому, кто сказал такую речь в собрании ахейцев, ни Одиссей Ахиллу из за отца Пелея, как не подобающе упорному в ссоре [1]. Но мы слышим, что была самая искренняя дружба у этого Ахилла с Патроклом. И мне кажется, Патрокл оказался бы ничем не хуже в отношении к Ахиллу, в случае, если бы он пал раньше его, но принял бы то же решение о мщении и своей душе.
4. Итак этот Патрокл сочиняет [2] будто у друга, вместо его настоящих, родителями были скалы и море, не с целью навязать ему худую славу и не для того, чтобы умалить его прежнее высокое достоинство среди греков, но дабы, устыдясь сравнения со скалами и морем, он стал несколько умереннее и помог несчастным. И действительно, он его сделал уступчивее. Если он и не поднялся сам, и не облекся в доспехи, и не вступил в бой, однако, и сидя на месте, он помог упрекнувшему его другу, передав ему войско и своим вооружением внушив противникам ложную мысль, будто он сам предводительствует.
5. Какой же из твоих поступков я порицаю? Ты повредил моей кафедре и увеличил тот вред, какой связан с нынешними обстоятельствами, и греческий язык, который и так в загоне [3], ты вогнал в пущее бесчестие, и достиг того, чтобы мне работать при небольшом числе учеников, чуть не провозгласив громким голосом: «Отцы, достигшие крайнего безумия, избегайте этих скал, около коих губите свое потомство, но посылайте своих родных чад в плодоносный Рим, где можно собрать плоды, ведущие к благоденствию».
6. Как же это произошло? Александр, который боролся с властью Платона, — вы все знаете, о чем я говорю —, наняв судно, забраковав мои занятия, дав много денег сыновьям, — у него есть они, так как он не останавливается ни перед каким доходом, — воодушевившись великими надеждами и затратив множество и денег, и времени, сначала, слыша, не верил относительно их невежества, а после вынужден был поверить, когда одни, зная себя, остались там, а тот, который вернулся, был так изобличен, что люди, враждебно настроенные в Александру, радовались больше, чем если бы они открыли клады, а друзья плакали вместе с ним о погибели столь блестящих надежд его. Так, не зная ничего из того, что следовало бы знать, ритор расхаживал, не говоря худого слова, не будучи ничем лучше раба —, ведь даже не было в нем разницы с призраком [4]— и не говоря ничего и не внимая говорящему, столь далекий от свободного распоряжения своими устами, что даже кивнуть стоило ему труда.
7. Когда такая находка прибыла в нам из Рима и когда те, кто не отплыли за его плодами, хвалили себя и аттическим речам было в пользу то обстоятельство, что тот то знание, каким обладал, потерял, а того, для которого прибыль, не приобрел, такого человека, которому, как безгласному, надлежало бы пробыть навсегда в том положении, в каком он был [5], ты сделал ассессором при посредстве во всем некстати послушного тебе брата. И повозка [6] стала с ним возить этого нежданного сановника, а это обстоятельство окружавших меня юношей снова обратило к другим интересам и то, что перед тем осудили, тем они стали восхищаться. И снова гавани, и снова корабли, и Адриатическое море, и Фимбрий [7].
8. Итак, как если бы ты убавлял стадо козопасу или стадо быков пастуху крупного скота и число коней коннозаводчику, ты бы совершал преступление против каждого, так ты обижаешь и тех, ϰτο держат в своих руках преподавание эллинского языка. Ведь ты не мог бы сказать и того, чтобы дела администрации требовали его мудрости и чтобы без его ассесорства все пропало бы? Нет, мы слышали, что его дело поесть, выпить, выспаться, усладить взоры обильными струями воды и рябью воды в цистерне под порывом ветерка [8].
9. Хочешь, чтобы я сказал, чем это было вызвано? Хочешь, я расскажу об истории с конем и блестящей уздой, о том, что дано было в темноте, но не могло остаться скрытым? Ты скажешь, подобает благодетельствовать другу, а Александр — друг тебе. Что же? Разве я не друг тоже? Зачем же тогда заблагорассудилось тебе благодетельствовать ему ценою потери для меня? Ты не дерзнул бы сказать, чтобы одна дружба была предпочтительнее другой и Александра надо предпочесть мне. Если же, допустим, он слишком дорог сравнительно со мною, однако не дороже же эллинских богов и той богини, что веткою приобрела (город), мать Ерехфея [9]. Ведь в ущерб всем этим ты даровал ту милость, и при том достигнув своего сана посредством этих (т. е., эллинских) речей, а не тех (т. е., италийских) [10].
10. Охотно потребовал бы также у тебя отчета в дружбе к Александру. Какое, в самом деле, благородное происхождение? Какое кормление? Какое воспитание? Какое человеколюбие? Какая помощь просителям? Какой труд для благих целей? Но для законов человек этот тебе полезен!? Но хорош он как советник? Однако какую славу способен он доставить тем, с кем вступает в общение? Разве, бежав с земли, которую обрабатывал, он не пристроился при человеке, занимавшемся торгашеством, и по неразборчивости судьбы, нажив деньги, не погубил взиманием процентов больше, чем губят те люди, что живут грабежом, и избытком необузданности и горем, ею доставляемым, загубив человека, жившего в согласии с добродетелью, в конце концов свою ненасытность не направил на могилы, лишая последнего почета умерших?
11. Какие же соображения, склонив тебя к обращению с таким зверем [11], сплотили вас так, что вас видят как бы связанными неразрывно [12], всюду, во всякое время, в любую часть каждого дня? «Ведь он был соседом, клянусь Зевсом». Но сколько других, правда, беднее Александра, но лучших, чем он, по нраву! Их всех презрев и миновав, ты связался с ним, так что удивительно бывает, когда ты появляешься не с ним.
12. Есть и у многих других в каждом городе обременительные соседи, близкое жительство коих не заставляем их делать друзьями, но улица у обоих одна и, если хочешь, стена смежная, но, не смотря на то, они не друзья, следовательно, они враги и много столкновений и каждый, можно сказать, день поранения, и соседство больше привыкло создавать не дружбу, а вражду. И этому свидетелей много, но достаточно тебя, который, имея таким образом соседом Магна, жил с ним в столь долгой войне, причем те, кто поминали о мире, тебе представлялись болтунами.
13. Итак непременно надо было вообще избегать нечестивого, хотя бы он был соседом; в действительности ты так им увлекся, что ради угождения ему потревожил обязательства в отношении ко мне. И так сознавал ты свою несправедливость, что не сообщил мне о предстоящем своем шаге и не сказал, подошедши, что желаешь, чтобы «сын Александра стал ассессором при твоем брате, а моем друге, и, не допуская мысли, чтобы это произошло без твоего ведома, я говорю, и предваряю, и желал бы, чтобы ты не воспрепятствовал». Таким образом ты почтил бы звание дружбы, таким образом было бы соблюдено все, что подобало, убедил ли бы ты меня или нет. Теперь же потаенность дела и попытка всячески остаться незамеченным — явное доказательство того, что и самому тебе не представляется ничего справедливого в твоих поступках.
14. «Если бы не этот через мое посредство, разве не проник бы другой, через посредство другого»? Пожалуй, и такое приведешь возражение. Но это, если оно слабо, пусть и не приводится; если же — сильно, почему не было оно приведено прежде, чем дело было сделано, при чем я не собирался не знать совести, если бы было что либо справедливое в твоем предложении. Но, полагаю, и это основание ты осудил в виду чрезвычайной легкости ответа: «Почтенный, если кто это сделает, пускай делает, и дает в паредры кого-либо из видевших Рим, пускай дает». 15 Но ты не обижай нашу дружбу и не желай брать на себя ответственность вместо другого. Ведь и в том случае, если бы, быв кормчим, предупредив натиск вражеского корабля, ты потопил бы свой, тебе нельзя было бы сказать триерарху: «Я сделал то, что во всяком случае выполнено было бы другим». Ведь и того, кого во всяком случае убьет болезнь, мы не убиваем раньше наступления конца, с намерением ссылаться в оправдание на то, что во всяком случае довершил бы недуг. 16. Что же? Если бы из двух стратегов, один был расположен к пославшим его, а другой, получив против них подкуп [13], вознамерился бы предать их, и это узнал бы тот, кто честнее, какого пожелаешь ты действия со стороны этого лучшего? Продать, что замышлял и тот? А что позднее спасло бы его на суде? Разве не то, что он предупредил измену, какая грозила от того стратега?
17. И твои хлопоты об Александре показывают, каков ты друг мне. Выслушай же и второе, чем я вами изобижен, при чем ты распорядился, а брат повиновался. Ты и он просили его похвального слова с большею настойчивостью, чем просят о хлебе. Мне можно было бы сказать: «Требуй, Домеций, подобных вещей с тех, кому ты поручил детей своих. Ты поручил, считая их более сильными и искусными. Ведь ты не мог бы сказать, что они уступают другим. И вот было бы крайней бессмыслицей в совете относительно сыновей восхищаться Египтом и Финикией, а при потребности похвальных речей прибегать к «другому лицу». 18. Вот что можно было бы сказать, но сказано не было; но сначала я удалился молча; когда же ты явился на дом во мне, и чего-чего только не предпринимал, и при том неоднократно, привлекая в качестве союзников самых близких мне людей, и когда те заявили, что не перенесут, если я уклонюсь от этой услуги, я сказал: «Сочиню речь при содействии Судьбы и скажу, если она и это дарует мне, но смотри, Евмолпий, пусть после меня, никто, ни ритор, ни поэт, не вступает в то же соглашение с твоим братом». Услыхав это, ты дал клятву, заявив, что скорее камни будут ораторствовать, чем это будет. И согласившись на этом, мы расстались. 19. И пусть никто не говорит: «Что же? Разве это так возмутительно, чтобы после тебя должен был выступить оратор с речью на ту же тему?» Не об этом теперь речь, но о том, должно ли было оставаться в силе договору. А что он был нарушен, доказать легко. Дело было так: явившись через нисколько дней вечером ко мне, ты говорил. что какой то поэт желает взять предметом речи твоего брата [14] присоединив к этому: после меня, и что он одобрил это добавление. В этом заключалось несоблюдение договора, где стояло, чтобы после меня никто, раньше же — я не препятствовал. После этого сообщения сам я, под вымышленными предлогами, соблюдал молчание, а поэту устроил декламацию, и он декламировал. 20. В чем же ты тут неправ? В том, что устранил договор. Отменял же его ты тем, что. не порицал брата, не удерживал его, не препятствовал ему. Ведь если он не знал о соглашении, виновен тот, кто ему не сообщил, а сообщить следовало тебе. Если же он знал, побоявшись твоих криков из за договора, но справедливости должен был стоять на том, на чем ему следовало стоять: «Всех людей, брат, мы вооружим против себя, как не умеющие уважать договоры». Ничего из этого честный Евмолпий не сказал брату, а мне, между тем, сообщил сказанное братом поэту и говорил, не устыдившись [15], но с открытым взором и не подумал сам, что договор, ухватив его за плащ, тянет его и как бы заграждает ему уста. 21. Допустим. Последовал выход прослушавшего поэму, и разговор в каждом городе, и ожидание каждый день, что наступит конец его должности. Но дело вышло не так, но он вернулся со всем снаряжением, с каким удалился. И здесь поступают просьбы о написанном произведении, чтобы оно было опубликовано и появилось в городе, много просьб от тебя, много от него, а ты меня просил даже со, слезами не покрывать великим бесчестием ваш род. Ведь, по твоим словам, будет очевидным бесчестием, если брат твой явится в Египет, не получив речи с моей стороны, и это станет поводом для невыгодных толков со стороны его завистников. 22. Оказавшись не в состоянии меня склонить, ты побежал к дверям философа [16], полагая, что я вынужден буду исполнить все, что он не прикажет. Когда он велел, я послушался и сказал. затем опять сказал, и в третий, и в четвертый раз. Слушатели, замечая в речи и больше точности в прочем, и в обрисовке его деятельности по должности, какую он занимал, так скакали, что чуть не кувыркались, так кричали, что совсем лишились голоса. И тому, что происходило в курии, может, иной и указал бы пример, а тому, что происходило на пути оттуда до помещения [17] его, никто никакого. Окружив кольцом, провожали не только ученики, еще не кончившие ученья, и отцы их, делом коих служит трудиться об общественных интересах, но можно было увидать там и людей, приобретших известность и имя на правительственных постах и тронах. 23. Итак провожаемому, вместо венков, служили руки их и голоса, которые, от возбуждения, вызванного речью о нем, разошлись до такой степени, как бывает в народной толпе, и общий говор, что тогда впервые солнце узрело столь великую почесть и что к нему применимо сказанное об Агамемноне[18], ставшем во главе множества войска. И с такими славословиями переступив порог и проявив свои восторги [19] и во дворе, они едва-едва удалились, прекратив шум по настоянию самого лица, вызывавшего такое восхищение. И не было никого, кто бы не считал виновником происшедшего меня, 24. А он хотел вместе и приобрести произнесенные публично речи, и в то же время обзаводился поэмой, сказанными словами покрывая, пока можно было, обиду, что было и твоим приемом, но договора уже не существовало. Но он так чрезмерно озаботился об этом оскорблении, что поднялся в школу, которая по своей ветхости внушала опасение обвалиться, почему после первыми, взошедшими в нее, она была заперта из опасения грозившего крушения. А раньше подъема туда, вошедши ко мне, он просил меня дать слушателей для поэмы. И ты сидел подле и слышал эти его слова и молчанием своим поддакивал, в то время как следовало бы, если не другое что, побранить за эти слова. 25. «Он настаивал, клянусь Зевсом, и надоедал, и нельзя было отвергнуть его мольбы». Но если бы жив был у вас отец, и этот человек, умоляя, просил бы, чтобы вы его били, валяясь в ногах у вас, ни перед чем не останавливаясь, но вторгаясь во время трапезы, вторгаясь во время отдыха, стали ли бы вы бить отца, из за его приставанья? Что же? А если бы мать? Что же? Если бы других? Но не стали бы. Значит, и меня бить не следовало бы. 26. Вам же не довольно было того, чтобы был кто-либо, кому предстояло говорить после меня, но вы увеличили наглость свою и местом. И вы говорили, что вы были вынуждены, а тот, кем вы, по вашим словам, были принуждены говорить, утверждает, что сам подвергся такому понуждению с вашей стороны, и, говоря это, клянется всеми богами, и не менее кого прочего теми, что чтутся в Египте, что, действительно, вы его на это толкнули, а он нимало не желал, но ускользнуть не мог. С него, по его словам, взыскивали строже, чем с недоимщиков. Таким образом вы обижаете своим насилием, обижаете и своею ложью. И белый день вы повредили темным, вместо прежних хоров из таких людей, видя одного педагога, который жестикулирует рукой в худой перчатке, а вы взошли, понадеявшись узреть день сродни [20] тому. 27. Но возвращаюсь к тому, что клянущемуся нужно быть вернее тех, кто не клялись, в особенности, когда вы всячески хлопотали, чтобы он имел даже то, от чего оп отказывался, говорю о курии и находящемся в нем учреждении. И это так огорчило город, что вам от него доставалось не столько, сколько было справедливо, так как статьи расхода равнялись со статьями дохода, но это был скорее призрак почести, чем действительная почесть. 28. Ты видишь, Евмолпий, сколько упущений сделано тобою в отношении ко мне и в сколь многом ты лишил меня своего попечения, выражаясь мягче, чем «предал». Итак позаботься о дальнейшем времени и пожелай, чтобы в лице друзей своих лучше иметь людей, тебя одобряющих, чем порицающих.

---

[1] Il. IX 16—78 cf. II 344 sq. II. IX 252 sq.
[2] Il. XVI 34.
[3] Срв. т. I, стр. LХVIII.
[4] Вариант к сравнению бесполезного по своей неподготовленности человека с портретами, срв. выше, orat. XXXV § 22, примеч. к этому месту.
[5] Т.е., безгласным, не имеющим повода говорить.
[6] ζεῖγος срв. правитель и его ассессор в конце orat. IV vol. I pg. 300.
[7] Фимбрий, Тибр. По недосмотру в I-ом томе, стр. LXVII и стр. 161, прим., 241, 1, отнесено к Беригу. Здесь и orat. XLVI § 26 ясно отношение к Риму.
[8] Срв. сцену у цистерны ер. 466.
[9] Herodot. VIII 55. Aristid.. Panathen. т. I 169 10 D c. schol.
[10] См. т. I, Введение, стр. LXVII.
[11] ϑηϱίον о человеке, см. в обращения orat. XXXIV § 26, vol. III pg. 203, 13.
[12] ϰαϑάπεϱ συμπεφυϰότας, срв. т. I, стр. XXVII, 3, XXXVI, 4.
[13] ἰπ᾿αἰτοῖς λαβών сf. orat. XXXIX § 18 λαβὼν ἐπὶ τῷ παιδί (pg. 274, 10).
[14] Сокращенное выражение: λαβεῖν τὸν ἀδελφόν.
[15] ἐγϰαλυψάμενος, Срв. orat. XXXV § 21, orat. XLII §16, vol. III pg. 220, 20, pg. 315, 13.
[16] Фалассия, срв. orat. XLII § 9, § 3. т. I, стр. 184, 1.
[17] ϰαταγωγή об официальном помещении должностного лица. см. orat. LI. LII.
[18] Il. II 477 sq.
[19] ἀναβαϰχεύσαντες cf. т. I, стр. 330, I συναναβαϰχείσας, orat. XVIII § 75.
[20] ἀδελφήν о ἡμέϱα, срв. т. I, стр. 83, 1.