К тем, которые не держат речей. (orat. XXXV F= ХХХIII R)

1. И меня, и город, и вас. и ваших отцов, тех, кто живы и кто уже умерли, естественно оплакивать иному, когда он видит вашу безгласность в судах. Уже давно можно было вам отрешиться от неё, если бы вы не ставили ни во что моих увещаний, возможным бы стало излечение от позора и сейчас, если вы захотите внять мне.
2. Итак я молю богов, предержателей нашего города, чтобы они даровали изложить достаточно предмет, с советом о котором выступаю, и встретить послушание с вашей стороны. Ведь общая прибыль оратора и слушателей, чтобы его речь признана была самою целесообразною, а они предпочли полезное приятному. Если же вы станете отстаивать теперь сохранение прежнего своего поведения, меньше, а все же получу выгоду в том самом, что мною дан был совет в таком деле.
3. Пусть ответит мне кто-нибудь из вас только вот на какой вопрос: «Каково ваше общее наименование?» Вы ответите: «Декурионы». Каково же дело, связанное с этим названием? Служить разумом и вносить в речах требуемые меры, препятствовать вредным мероприятиям, с одними соглашаться, другим возражать, слушаться благоразумных правителей, противоборствовать тем, кто не видят, что полезно, свои голоса, голоса декурионов, возвышать против голоса трона, скорее быть в состоянии своим красноречием грозить, чем бояться.
4. Вот в чем дело декуриона, а не в дровах, печах, конях, атлетах, медведях, охотниках. И эти расходы похвальны и доставляют честь городу и славу тому, кто жертвует, но это еще не значить отправлять обязанности декуриона, но это, полагаю, виды литургий, а декурион — другое, то, о чем я сейчас сказал. И хоть бы десять раз каждую из этих повинностей справлял он своей родине, это будет честолюбие, великодушие, известность, но далеко отсюда до самого дела гражданской службы.
5. Многие отцы и, клянусь Зевсом, и матери в случае, если у последних умерли мужья, направили на такие траты детей, только что отнятых от груди, а то и не отнятых еще. Так разве на этих кто-нибудь распространит это наименование? Нет, если только он не впал в слабоумие. Как в самом деле, тот, кто даже не может сознавать, что он отправляет общественную повинность, может исполнять долг декуриона? Как тот, кто не отправляет дела, может именоваться названием этой деятельности? И вы, следовательно, подобно тем младенцам, отправляли повинности, но дела декуриона не выполняете.
6. И это я слышал давно от тех, кто злорадствовали надо мною и насмехались над вами, и вполне верил, ведь я знал, каковы ваши языки во многих местах, теперь же и еще яснее сознал свою беду. Дело было так: Я явился в дом правителя, дабы обратиться в нему с ре-чью, как не следовало бы. Присутствовала вся курия. Пред-стоял некий важный вопрос, требовавший речи и ораторов. В то время как прочие говорили то, что представлялось им полезным, вы гражданство вали в молчании своем, привнося всего на всего то, что кивком одобрите речь, вернее же, одни из вас были на виду и так поступали, а другие и этого не делали, но, спрятавшись за спинами тех, ни мало не отличались от слуг, что глядят на своих господ. И когда вы выходили, первым можно было гордиться произнесенными только что речами, а вам приходилось, вследствие своего молчания, быть смиренными, и провожатым каждой из двух груши, уделом одних была радость, вашим унижение.
7. Каковы же были у вас разговоры и с матерями за обедом? Обманывая и заявляя, что явились к ним после речей, вы тем самым обижали их, а признаваясь в своем молчании, что другое вызывали, как не стенание, делая их несчастными матерями, клянущими себя за то,что родили обиду, позор, поношение самим себе? Скоро же почувствует уважение к вам ремесленник, скоро же станет он исполнять ваши заказы, скоро же понадеется на то, что через ваше посредство ему удастся избавиться от той или другой тягости, если вам будет требоваться помощь других, которые будут говорить в вашу защиту!
8. Ради богов, что лучше, руководить или подчиняться руководству, обладать силою или не иметь её, помогать или нуждаться в помощи другого, называться счастливым или считать счастливым другого и приносить пользу родине или не быть к тому в состоянии? И разве в том, что перечислено, не ваше — второе, а другим принадлежит первое? Они могут внушать страх слугам правителей, которых вы боитесь. И легко им обидеть взором, обидеть словом, обидеть действием, с гневом ухватиться, остановить и не-желающего, совлечь одежду, предпринять, пожалуй, и нечто большее. Почему же это к тем подлаживаются и ухаживают за ними, а вас загоняют? Потому что уважают известность тех, какою они обладают, благодаря своим речам, а вас застают в ряду людей невидных вследствие вашего молчания, отлично зная, сколько вы отправили и отправляете повинностей, но относя это на счет закона и понуждения, а душами вашими восхищаться не находя возможными.
9. Итак, если бы вы были гражданами города, достигшего известности каким либо другим из обычных преимуществ, а не благодаря ораторской способности своих декурионов, то и в этом случае подобало вам превзойти отцов и иметь и самим право сказать слова Сфенела [1], но, может быть, все же это служило бы вам некоторым оправданием в том, что вы не приобрели. На самом деле, всякий найдет, что наш город в особенности прославился ораторским уменьем курии, благодаря коему и преподаватели немало времени отводят публичным декламациям. Было бы, поэтому, непростительным не проявить себя наследниками и этого таланта, но в свою жизнь дать пропасть славе города. Или если бы вы разрушали его стены, вы были бы виновны, а лишая его известности, какую доставляет красноречие, сделаете что-нибудь достойное почета?
10. Я радуюсь, когда восхищаются Фасганием [2], и не менее, чем, если бы меня самого превозносили, но желал бы, чтобы вместе с ним и вами восхищались, так как и для города было бы прибылью, если бы повторялось не то, что теперь твердят: «Никто ему не равен», но: «Многие похожи на него». И про Аргирия [3], и Евбула [4] мы знаем, как их восхваляют как хороших риторов, но я прибавил бы и других, им уступающих, но вас опережающих.
11. Итак, когда услышите отзывы, что они были башнями города, а вы изменники, и они делали его благополучным, вы же жалким, и что курия была когда то силой, а теперь немногое от неё сохраняет жизнь, большая часть отжила свой век, как беретесь за пищу, как жить хотите, как не молитесь, чтобы земля поглотила вас? Вот что, да, вот что в особенности может в ином вызвать скорбь, что вы не сознаете своего злосчастья, но живете в довольстве, и смеетесь друг с другом и с прочими, и с открытым взором встречаетесь с людьми, как будто никакой беды с вами не происходит.
12. А между тем, есть ли что ужаснее этой безгласности? Ведь на родителей вы не можете сваливать вины, что они не поручили вас людям, от которых можно было научиться, что не сделали обычных трат на покупку книг, на уплату гонорара, и на меня тоже, как не знающего. Свидетелями правильности этих слов являются многие города, во многих провинциях [5], где мои бывшие ученики обладают властью, благодаря своему красноречию. И если бы для этого не потребовалось долгой речи и вместе это не было бы скучно, я перечислил бы их.
13. В школах вы ничем не уступали этим людям, ведь ваши натуры способны к воспринятою искусства, не было, сверх того, и недостатка в труде, но последующее время было не одинаково для обоих; но те сберегли приобретенное искусство, а у вас оно испарилось. Причина тому та, что те тяготеют к литературе, а вы скорее готовы взять в руки гадов, чем произведения литературы, и они не отдают предпочтения перед ними конным состязаниям, а для вас в последних весь интерес жизни, и, пренебрегши всем прочим, вы озабочены тем, победит ли тот или другой возница. И чародей, что обещает это, у вас в большем почете, чем сами боги, а из зрителей те, которые питаются на ниве ипподрома и наживают деньги на том, что крикнут нечто сверху наездникам, а через них седокам на колесницах [6]. И вот кого вы считаете счастливыми, им завидуете, им подражаете. На них хотите походить скорее, чем на отцов, и, клянусь Зевсом, вы походите. Есть из вас и такие, что многих из них превзошли в их собственной специальности и вы прямо гордитесь этою победою больше, чем те, кто добывают венки на Олимпиях.
14. А что не менее всего привело вас к этому, так это то, что многие из вас юношами приняли на себя эту повинность, но продав коней, которых раньше купили, от повинности освободились, но сохранили прежнее рвение к ним и возницам, предмету своей утехи в ту пору, когда они справляли свою повинность. А между тем, раз тратам наступил конец, почему не прекратился и интерес к этим предметам, но напасть эта остается безысходной? И вы оцениваете дни удачные и неудачные этим критерием, по победам и поражениям их, а о своих победах нигде не могли бы сказать, поражения же ваши вас не удручают. Столь сильна образовавшаяся у вас привычка к торжеству других над вами.
15. Далее, пренебрег ли я вашим недугом и не подражал ли врачам и не поступал ли как люди огорченные, но удалился, нераскрыв рта для чего-нибудь, кроме проклятий? И пропустил ли я хоть один день, чтобы не распространяться в увещаниях: «Дражайшие, будьте трезвы, перестаньте отдаваться опьянению, вернитесь к уму — разуму. Это — безумие Придите в себя. Пощадите себя, пощадите меня. Станьте выше слуг в отношении искусства слова. Ведь сейчас вы превосходите их лишь своим общественным положением. А если бы кто-нибудь очутился перед вами и ими, голыми и держащими речь, ничего другого не зная о вас, он не счел бы, мне кажется, справедливым, чтобы одни были господами над другими».
16. Разве не было с моей стороны все время этих и подобных внушений? Разве, видя меня издали, не ожидали вы от меня таких речей? Разве ожидание их не заставляло вас не раз бежать? Разве не просил я вас прекратить свою ненависть к Демосфену? Разве не был я назойлив в исправлении промахов в ваших словах? Разве не обещал излечение без труда многих погрешностей? Но вам и это казалось трудным. Но если не раньше уже, то теперь, любезнейшие, подтвердите делом свое наименование и станьте, действительно, тем, чем вы называетесь, — декурионами.
17. Как же это произойдет? Если будете в состоянии держать речи. Как же будете в состоянии это делать? Если не будете избегать книг и не станете предпочитать те развлечения, о которых я сейчас говорил. К ним иной мог бы прибавить кости и то нечестие к богам, какое царит тут. Ведь вы знаете, как проигрывающий не щадит никаких слов и в нечестии своем оказывается и приятным, и остроумным. Бросьте плясунов, бросьте возниц. Идите к древним риторам и очищайте свой язык, и, может быть, иной увидит вас произносящими речь, а не молчащими.
18. А если вам совсем нет возможности отстать от этой своей страсти, — беда любить себе в убыток, — то уделяйте одинаковое внимание тому и другому предмету, худшему и лучшему. Впрочем разве это справедливо? Но все же я допускаю. Пообедал ты. Не занимай своей памяти возницами, вступая в спор, если нет никого другого подле, со слугою, но потребовав книгу, после изощрения языка, спи, а в более длинные ночи пой [7] с петухами. Явившись же на площадь, если обстоятельства дадут повод, не считай себе в позор, если окажется, что ты кое-что заимствовал из книги.
19. Вот что сделает твои уста красноречивыми, что разовьет поток твоей речи, что сделает язык твой проворным и вместе недоступным замечаниям; с таким языком ты станешь и дома созидать с большим блеском, и землю запахивать с большим толком, и будешь хозяином более обильной утвари, и заставишь замолчать моих и своих обвинителей, как и не изменяя ничего в нынешнем образе жизни ты будешь ее проводить в бессилии.
20. Пожалуй, кто-нибудь меня спросить: «Что же? Все здешние таковы? Разве никто из твоих учеников не держит речей и не выступает декурионом?» Я этого не сказал бы и не стал бы вооружаться против столь очевидных фактов, но заметил бы, что таких немного, а тех много. Первых — два, три человека, вторых в десять раз столько. Α следовало бы, если и это следовало бы, чтобы не говорящих речей было трое, а во много раз большее число ораторов. Ведь не стал бы я хвалить и поле, большая часть коего — пустырь, и учитель гимнастике не пользуется известностью, когда у него умеют бороться трое, а все прочие только бесполезно увеличивают численность состава школы. Засаду можно посадить в двадцать и больше человек, из коих, кроме троих, все робки и подвержены той слабости, о какой у трусливых в засадах сообщает Гомер [8]?
21. Итак ни для меня, ни для вас недостаточно говорить о трех, но надо говорить о всех, кто участвовали в священнодействиях [9]. И самых этих трех, ради Зевса, считаете вы или нет более полезными для себя и для города, чем вы? Если вы того не признаете, вы безумствуете, если же допускаете, что же вы не закрываете лица со стыда? Если же вы не в состоянии поступать так же, как они, вы сами себя того лишили. Разве не обучались вы все по тем же самым правилам, в одной и той же гимназии, шествуя по одному и тому же пути, внимая одному и тому же голосу, держась тех же следов? А почему не все вы одинаковы и схожи, об этом я сказал и побеседовал. Итак, в вас получая повод в речам против меня, те кто горят желанием меня злословить, тех трех загораживают массою непригодных.
22. А самое печальное это то, что тот известный, имени которого не назову, желает считаться за ритора, научившись всему скорее, чем произнесению речей, — ведь он и не посещал таких учителей, но все же не потерпел бы выйти, прежде чем не сказать перед судьею что-нибудь, больше или меньше, между тем как вы, в детстве каждый месяц не раз заполнявшие дощечки [10] письмом, относящимся к риторике, уходите, тем только разнясь от портретов [11], что шагаете, глядите и дышите, а безгласность ваша такая же.
23 «Надо уступать, клянемся Зевсом, старшим». Конечно, в том, чтобы таким говорить первым. Но вы предоставляете им одним говорить. Ведь вы не после их желаете говорить, а вообще говорить не желаете. Первое— доказательство почтения к ним, второе значит срамить себя. А они и сами не пожелали бы, чтобы их чтили таким образом. А между тем, признавая необходимым порою говорить и вперед их, вы могли прибегнуть к достаточному примеру, Демосфену, который сам признает, что поднимался вперед тех, после кого имел обыкновение говорить.
24. Кроме того, далее, старшие теперь были, когда то, моложе других, и даже на большее сравнительно с послед-ними, число лет чем вы моложе их. Так спросите их, поступали ли они по вашему, бывало ли, чтобы они не говорили, не противоречили. не выскакивали вперед. И может быть, окажется, они все это делали и нимало это им не повредило, а было к величайшей им выгоде, что смущало и привыкших повелевать. Знаю, что и тем трем, которые теперь подражают прежним младшим в отношении в ним в их старости, это не принесло ни позора, ни поношения, но славу, похвалы и то, что недалеко им до их влиятельности.
25. Перестаньте же сваливать на уважение и приличие то, что делается вследствие неспособности говорить, так как не раз, когда вследствие отсутствия того или другого лица, застигала вас необходимость говорить, вы требовали вызова этого человека, как будто не быв в состоянии сказать хоть что нибудь. Что же? Если он окончить жизнь, что предпримите? Попросите отправить посольство к Плутону, дабы оно вытребовало человека сюда, чтобы состоялись речи по государственному делу? Ведь от смерти его не станете же вы риторами? Итак удобнее, еще при жизни его, взяться за речи, дабы приобрести уменье говорить, нежели пытаться это делать со смертью его и оказаться в не-приглядном положении по своему бессилию. Если же уметь держать речи необходимо, а это требует книг, вам нужно иметь общение с книгами. [12]
26 «Но приятно не трудиться, а это, как сам говоришь ты, требует труда». Но что за беда, отставь от вредной утехи, заняться полезными трудами? А если конец полезнее, труд выгоднее удовольствия: Земледельцам приятно бездельничать, но неизбежен — голод. Поэтому они пашут и сеют во трудах, дабы не случилось с ними этой беды. Труда требует и плавание, клянусь Зевсом, и риска. Но иметь добыток приятнее, чем даже не всходить на корабль. Если бы на это рассчитывал кулачный боец, когда бы он унес венок? Приятно жить вне речей. Но молчание в судах разве не причиняет горя? Неприятно натрудить глаза за письменами. Α разве прибыток [13] от того не самая приятная вещь?
27. Таким образом приятное имеет для нас конец неприятный, а то, что кажется неприятным, оканчивается удовольствием, и таким удовольствием, какое одно по истине подобает мужу, которое можно назвать достойным. Что, в самом деле, можно бы назвать более достойным, как не то, если по всему городу ходить молва о речах, сказанных, как следует? Так и я с вами с удовольствием проводили бы время, я получив угождение, вы, оказав мне его, как теперь мы недовольны друг другом, вы мною, которого вы обижаете, я вами, которые несправедливы ко мне.
28. Итак станьте великими, сильными, славными и устыдитесь сверстников ваших в других городах, и тех, которые теперь зовут вас зайцами, заставьте называть вас другим, более почетным наименованием. И может быть, кто-нибудь, когда придет случай отправлять посольство, явится к вам, оставляя старших, как нуждающихся в не-котором отдыхе, и предлагая идти некоторым из вас, как людям способным принести столько же пользы своим умом. как и те. Это больше всяких площадей и галерей украсило бы город, это доставить вам утехи больше, чем все атлеты, все охотники, все возницы. Это прогонит из моей души мои частые припадки уныния. Это одно может быть для меня снадобьем в настоящих обстоятельствах.


[1] Il. IV 405.
[2] Срв. т. I. Введение, стр. I-II.
[3] Τ. I, стр. 232, ерр. 100. 889.
[4] Ср. т. I, стр. 40, 1 (orat. I § 147, ер. 111).
[5] ἔϑνος провинция, срв. orat. XLVI § 13, т. I, стр. 156.
[6] См. т . 1, стр. 134, примеч. 2.
[7] ᾄδω срв. т. I, стр. 358, примеч.
[8] Il. XIII 279.
[9] Об ораторском обучении, под покровительством ϑεοὶ λόγιοι, Гермеса и Муз.
[10] δέλτος и об отдельном письме, ер. 84.
[11] Срв. т. I, стр. 180, orat. XLVII § 36. Срв. еще orat. IV § 20 vol. I pg. 293, 22, orat. XVII § 8, vol. II, pg. 210, 10.
[12] Срв. выше, § 13. Τ. I, стр. 53.
[13] τόϰος срв. orat. XXXIV S 27, orat. ХLVIII § 14, vol. III pg. 204, pg. 435, 3.