О том, что он не болтает (orat. IV)

1. Не раз обозванный болтуном в судебном зале этого человека, я попытаюсь пред этим вашим судом доказать, что это слово далеко от истины, столь вескими доводами, чтобы своим молчанием он сам признался в невозможности меня опровергнуть. 2. Действительно, если бы всякий, достигший старости, терял разум и было бы законом природы, заполучив ее, не владеть последним, во всяком случае, и при таком условии, не следовало бы быть презрительным, хулить, и несчастье старика засчитывать ему в порок, как и недостатки малорослых, или курносых, или глухих, или слепых. 3. Если же можно сохранять рассудок, и дожив до таких лет, и если гораздо больше пострадавших в этом отношении от старости число не пострадавших, в чему тогда возраст ставить в обличение души и думать, что старость несет с собою и болтовню? 4. Или решишься ты утверждать, что болтал Платон, болтал Исократ, болтал Софокл, Горгий не здрав был разумом, тот известный тианеец лишен был самосознанья? 5. С чего же Гомер приводить в Илиаде старика пилоссца, сражавшегося с лапифами и плывшего с Атридами? Для того разве, чтобы в советах о государственных делах он давал повод к смеху ахейцам, сбиваясь с потребного предмета обсуждения? Но дабы никто из тебе подобных не предполагал чего-либо, в этом роде, слыша «он властвовал в третьем поколении», он все это устранил молитвою Агамемнона, с которой тот обращается в Зевсу, Аполлону и Афине, прося победы. В самом деле, минуя Эантов, локрского и великого, сына Тидея и самого Ахилла, он поминает десять советников подобных Нестору, что при этом условии ему бы удалось выполнить то, для чего он явился.
7. Хорошо. Но то старина, древность. А что же афинянин Ирод [1] умевший трудиться, богатый сокровищницею? Что же софист спартанец, что от выпивки становился бойчее в речах? Что же тот каппадокиец [2], что его не посещал, но одного из учеников его, кому и сейчас по смерти некто из царей отослал его, почтивши покойного? [3] 8. Дольше этого жил тот, кому принадлежала большая слава за его прологи, превосходившие известностью его ораторские выступления. Так и этот египтянин [4] умер не в богатстве, но оставил душу свободною от заблуждения.
9. Но хочешь, чтобы я помянул о здешних людях? Разве Едесий [5] умер не в здравом уме? То же не было ли с его преемниками? Из них с одним [6] я сейчас прожил равное число лет и знаю, что оплакал его больше прочих, лишаясь в юности потоков его словес. А между тем, если бы он умер, будучи болтуном, какая была бы надобность его оплакивать? Но полагаю, мы ежедневно застаем софиста преуспевающим.
10. «Но я болтаю, я — слабоумен и это произошло со мною от старости». Значить, это показалось тебе одному в столь большом городе, а осталось незаметным для прочих, кто обращались ко мне с приветом, подходили, сидели рядом, беседовали, болтали, на публичных декламациях всячески выражали свое одобрение? Разве бы они когда-либо стали слушать пьяного человека и мою болтовню предпочли заботе о своих делах?
11. Но оставим, если угодно, урон, сопряженный с возрастом. А относительно тех, кто вводят ко мне своих детей и поручали их мне, — а дети отцам дороже душ, — что мог бы кто-нибудь сказать? Ведь если обстоятельство это ускользнуло от внимания отсутствующих, (хотя как бы такая вещь осталась в неизвестности?), оно очевидно было бы присутствующим.
12. Так разве кто-либо взял бы на себя свергнуть в пропасть родимого сына? Не дал бы он ему и пить грязи, и плодов моего безумия? Невозможно это, невозможно. Не овладеть бы одному, и притом быв такой обезьяной, столькими родителями, столькими городами, столь многими провинциями. Ведь если Дафну, столь прекрасную своими деревьями, садами, источниками и приютами, и назовешь местом неприятным, с истиной не сладишь.
13. Хотите, чтобы я прибавил новые доказательства, или я победил и приведенными мною? Но хоть это излишне, я не уклоняюсь, однако, от того, что вам угодно. Итак, как каждый из вас, я знаю более древнюю часть города, знаю более новую, знаю, где театр, где ипподром и куда ведут каждые из ворот и как император без затруднения низверг тирана [7] и как сын [8] его при детском возрасте велик, знаю я, сколько у нас правителей, какая у каждого мера власти и какова часть дня в данный момент, что мое, что не мое, и с кем я близок, и от кого сторонюсь.
14. Что же? Разве я не знаю, кто посещает мою школу, и чей каждый, и откуда, имена их и положение, у кого есть деньги, у кого нет? А отправляясь обедать, разве я поминаю о хлебе, как питье, а о питье, как хлебе? Да к чему затягивать подобное перечисление, а не опровергать обвинение, как надлежит, на основании самого подходящего довода? Если ты уличишь меня в том, что я не знаю, кто ты и чей сын, говори, что я безумнее Ореста.
15. Родиной отца твоего была некая деревня. Бежав от трудов, подобающих земледельцу, и этим изобидив землю и тех богов, которые пекутся о плодах её, он становится привратником бессовестного правителя, которому нужны были бессовестные люди, и умение услуживать ему в подобных делах делает правителя рабом ему, а это обстоятельство доставляет ему деньги. 16. Быв отцом этого Евтропия, в то время как следовало бы предоставить сына его работам мотыкой, киркой, быками, плугом, он пожелал обездолить чрез него землю, поместив его вместо того в школу, за речи, благо учителям не предоставлено права запирать, перед кем они хотят, двери. 17. Я опять таки все тот же отец первым своим шагом обидел Деметру, а лишением гонорара — Муз. Ведь никто не мог бы назвать получившего таковой. И поступал он так, хотя деньги от службы у него были, какие я сказал, пользуясь снисходительностью тех, кто их не взимали, и пренебрегая гневом тех, кто заявляли о своем возмущении. 18. Этот «камень», будучи причиной великих терзаний для учащих, сам нимало не прилагая труда, направлен был на изучение законов, что составляет удел людей более изворотливого ума [9]. И в этих занятиях оставаясь «камнем», он носил, правда, толстые и широкие свитки [10], бременившие колена, но, будучи уже в составе адвокатов, не защитил никого из всех, ни пришельцев, ни граждан, ни мужей, ни жен, ни бедняков, ни людей состоятельных. Он не представлялся способным принести пользу. Поэтому не находилось у него клиентов.
19. Представляется ли тебе, что в этих словах я болтаю или от старости выхожу из пределов истины, а не высказал с полной точностью сущую правду и об отце твоем, и о тебе? А между тем, было бы безумством говорить вместо одного другое и даже не сознавать того самого, что говоришь вместо одного другое. Итак если это со мной случилось, докажи, и не обидишь. Если же не смог бы того, как же ты не издевался? 20. Переберу и прочие соображения, а ты наблюдай за мною. Кинегий признал за тобою право отправлять общественную службу и, по его приговору, ты был в числе помощников. Справедливость этого приговора сделав бессильной неправою помощью и принудив курию проявить недобросовестность в самой себе, ты явился в нам правителем, получив должность не в награду за добродетель. Ведь не был ты видным ни на войне, — ты — не воин, — ни в состязаниях речами, — ты мало отличался от ораторов на картинах [11]. 21. Но ты явился купленным, как явился иной много похуже тебя, и не внесши дома всю плату, ты раб тех, кто ссудили тебе и с тобою заседают, сотрапезуют, на тебя напирают, повелевают тебе, что только хотят, толкают, подзадоривают на воровство. 22. И из за этой ссуды законы преступаются, даруются нечестные льготы и суд допускает победы и поражения, несогласные с законами. И тот, кто повелевает слугами и гневается на них подчинен им и их гневу, и, если сделано будет не по их душе и не скоро, они гремят. 23. Я утверждаю, что ты и смиренен, и дерзок. Первое вызывает собственное твое сознание себя таковым, второе результат стремления подавить первое и издевательство служит прикрытием для хищений.
Скорее же не стоит даже называть твои поступки хищениями. Ведь вор старается остаться незамеченным в своем воровстве и равное усердие прилагает и к захвату, и к этому. Ты же напоминаешь тех, кто требуют обратно данное ими, и шествуешь по городам за сбором, при чем есть у тебя послы, что предваряют твое явление и кричат куриям: «Или дайте, или погибнете. Тот, кто сейчас явится, кроток и отец дающим, а к тем, кто того не делает, суров и скорпион». 24. И что я не лгу, тому свидетельницей служить для меня Халкида, получившая проданные удары, свидетельницей и Апамея, изобидившая наилучших людей, а тебе любезная, и у других пользующаяся дурной славой, а с твоей стороны встречающая похвалы вследствие неизбежности восхваления там, где он все взял. Ведь он не воздержался и от бобов, коими наполнил свое поле, натрудив этим бременем плечи своих земледельцев. 25. И относительно четырех других городов, не столь больших, но тоже городов, я слышал подобное со слов мандатора [12], жалевшего давших, грозившего взявшему, пока их не примирила общность во взятках. 26. Я слышал, что он и здесь направил свои длани на курию, но не смог притянуть, напав тогда на ремесленников. После того как произошло некоторое замедление, я слышал о том несказанном бичевании, следствием коего, он надеялся, будет даже смерть. 27. Ведь не в гневе же за тех, кто ест рыбу, или за тех, кто покупает масло и дрова, одним он прекращал торговлю их товаром, других лишал прав, но то было с его стороны плутовством с целью присвоить торговлю этим товаром себе, и предлог был благовиден, а дело заключалось в желании нажиться. 28. Следовательно, то, что он говорит, он говорит и что он делает, он делает ради денег, и в сновидениях он видит не города, каких не видел, не источники, не озера, моря, реки, но серебро, золото, одежды, кошели, то в руках у себя, то ускользающие из рук, да и днем, наедине ли, он только это и видит, говорит ли с кем, душой пребывает среди этих вещей, и в утренних молитвах, вместо здоровья, славы, благоденствия детей, он просит у Зевса, чтобы явился такой, кто дает. И никого из слуг не спасает даже крайняя бедность. Слышав это от лиц, хорошо осведомленных, я, болтун, и помню, и возмущаюсь этим.
29. Считаю возмутительным и его желание взимать деньги с некоторых злосчастных пекарей, как будто за какую-то воду, которая мелет им хлеб. Когда они прибегли к моей защите на справедливых основаниях, этот человек, обвиняя их и в другом, и в том, что они меня проводят (но им помогала правда), не раньше отстал от них, чем выжал из них деньги [13]. Тогда те самые, которые, по его словам, была изобличены им, говорили уже, оказывалось [14], правду.
30. Но назову ли тебя Скиллой, не по безумию и ошибочно так поступаю, по разумно не менее кого другого. Ведь вокруг твоей головы я вижу с обеих сторон немало других, родственников твоих, уж подлинно сродников, того же самого пробующих, того же самого желающих, озирающихся, в кого бы вцепиться зубами. А ты, с виду один, оказываешься многочленным и вестники тебе одному принадлежат, а управление является общим для твоего рода. 31. Даже женщины не обойдены возможностью угрожать и наживаться. Вследствие этого множества начальствующих те, которые раньше подавали попрошайкам, сами становятся в ряды попрошаек и те, кто до сих пор помогали, оказываются нуждающимися в людях, способных помочь им. 32. От них, быть может, ты выслушиваешь вслед за нанесенными им тобою обидами похвалы, меньшие, в ответ на обиды прочим, большие в ответ на обиды мне. «Прекрасно; вот так ты! вот правитель, вот человек, вот, кто сознает свои задачи! Так можешь ты возвеличиться, если уничтожишь всякую роль этого человека, если не станешь ходить в нему и не станешь подражать смирению тех, с кем это приключилось, при чем одни посещали его на дому, другие в школе». 33. И он то не являлся, конечно. И это — доблесть, и если кто его спросить: «А ты чем именно больше всего гордишься в своем управлении?», он способен указать на то, что винит в великой глупости людей, почтивших меня этим путем. 34. Таким образом я знаю многие твои головы, которые все поплатились бы, если бы не помешал тому этот «болтун». Дело в том. что, когда страх причинил ему недуг от бодрствования и было очевидно, что от боязни он не уснет, а, лишаясь сна, погибнет, мне сообщает об этом старик-врач, о том также, что, если кто либо не успокоить [15] его страха и сам он не сумеет справиться с болезнью, сообщал еще, как жалко смотреть на его жену и детей. 35. И я всевозможными речами, всеми уловками вызволил из беды людей, которым поделом грозила гибель [16]. А он, избавившись от физического недуга, снова хворал душою и водворял смуту на форуме, не давая установиться в каком нибудь размере ценам на каждый продукт, в уверенности, что от слабости и погибели рынка получится некоторый доход ему и его роду. Вот что побуждало его трогать установленные и узаконенные здравомыслящими людьми порядки. 36. Он же, заявляя сам, не будучи стариком, что другие ослабели разумом, не сознает что живет в борьбе с самим собою. Ведь он не предает мечу тех, кто соделали проступки, заслуживающие смерти, заявляя, что осторожен и медлителен на такие казни, но достигая того же бичеванием, не думает, что делает то же, чего, по его словам, он избегает, 37. Способ бичевания, уже долгое время изгнанный, как позорящий достоинство государства, он и вчера возобновил и снова явил его взорам всех, скрывая лицо истязуемого под другою личиною, войлоком в форме ослиной морды [17] такому бедствию примешивая смех и потехою усиливая беду, при чем и звонок делает свое дело, и отстраняя сострадание, какое выразилось бы в слезах. 38. И таким бичеванием убив многих, он утверждал, что не убил, только потому, что убил ударами. Но это действие гораздо ужаснее, вызывая вместо скорого медленный способ смерти. А между тем эти люди, правда, не были честными, но не так уж негодными, так как обвинения против них касались некоторых незначительных краж, при чем некоторые из них были моряки, вынужденные к этому после кораблекрушения. Но все же они умирали, да еще под бичами. 39. Какова же плата тебе за обилие рассудительности? Мы, болтуны, видим тебя трепещущим, обрекающим себя бегству, в поисках города за пределами той Сирии, которою ты управлял. Так славно была она управляема! А ты от разума своего объявляешь о том, что предпринимаешь, хотя твоя воля была молчать. 40. Я же, может быть, найду того, кто не дает обо мне такого отзыва, как ты, первый раз, когда, послав одного из друзей своих, я просил тебя разрешить процесс одной старухи, потратившей на него много лет, позднее, когда кто то из слуг сказал, чтобы я следовал за тобою. И он думал, что ты с первых слов соскочишь, ты же его счел заслуживающим угрозы, возницу поторопил ехать толчком ноги, а своему спутнику сказал: «Вот он опять становится нам поперек дороги со своей болтовней». Я же в точности узнал это позднее, а в то время, поняв твое решение по глазам, ушел, как можно скорее, бросив то дело, побеседовать о котором явился.


[1] Philostr., vit. soph. II 1, 15 et 2, pg. 229, pg. 235 Dübner.
[2] Павсаний Kecap. (Philostr. II 13)? pg. 249 Dübner.
[3] He слeдует ли читать οἷ ϰαὶ τεϑνεῶτος?
[4] Птолемей, или Аполлоний, или Поллукс Навкратские (Philostrat. II 15, 2; 12, pg. 248, 250 Dübner)?
[5] Eunap., vitae soph. pg. 461.
[6] Срв. т. I, Введ., стр. III. По объяснению Förster'а Зиновий, ер. 407, orat. I § 96, § 105.
[7] Максим cf. Zosim. IV 47 Oros. VII 35 Pacat. paneg. Theod. c. 40 sq..
[8] Аркадий cf. Hydat. chron. ed. Mommsen, Chron. miu. Saec. IV—VII, t. 2 p. 15, 14.
[9] См. т. I, стр. LXIX
[10] ibid., примеч. I (ep. 1123).
[11] Срв. vol. II, pg. 210, 10 (orat. XVII § 8), vol. III pg. 291, 14 (orat. XXXV § 22), pg, 422, 7 (orat. XLVII S 37).
[12] См. т. I, стр. 114, 2.
[13] σείω, срв. в orat XLVII § 19, orat. LIX § 42 (т. I, стр. 140), в том смысле, как у древних σείω ϰαὶ συϰοφαντῶ Antiph. p. 146, Aristoph., Eq. 840 et alb. Срв. orat. XXXVII § 10, pg. 244, 7, orat. XLVIII § 12, с πάντα, в другом смысле.
[14] С таким оттенком здесь, срв., подобным образом, orat. LIX § 50 v. fin., также orat. XXX § 12
[15] σβέννυμι, срв. т. I стр. 252, orat LVII § 25.
[16] Срв. к сострадательному характеру Либания, т. I, стр. 75, стр. 280.
[17] Любопытное место, относящееся в известному изображению на черепках человеческой фигуры с ослиного головой. Срв. Hermann Reich, Der König mit der Dornenkrone, N. Jabrbb. f. d. klass. Altertum, Gesch. и dentsche Liter. XIII (XIV) Bd. 1904, S. 705—733. P. Wendland, Jesus als Saturnalienkönig, Hermes XXXIII Bd. (1898), S. 175 fgg. Фигура с ослиной головой на черепе I в. по P. Хр. Atti della В. Accademia del Lincei. 1897.)