Книга IX

Разногласие народа с сенатом по поводу назначения консулов - Воинский набор и отправка обоих консулов в поход - Ненависть народа к предводителю Цезону Фабию. Возвращение его войска в город - Избранные консулами Гней Манлий и Марк Фабий, произведя набор войск, выступают против врагов - Поднятие Манлием духа и дисциплины войска - Битва римлян с тирренами. Победа римлян - Избрание Цезона Фабия консулом в третий раз и с ним Тита Вергилия - Выступление консула Фабия в поход против эквов, а Вергиния против вейян - Новые консулы Луций Эмилий и Гай Сервилий сражаются уже с союзным войском тирренов - Заключение Луцием Эмилием договора с вейянами - Консулы Гай Гораций и Тит Менений ведут одну войну с Тиррѳшей, а вторую против вольсков - Рассказ о несчастье, произошедшем с родом Фабиев - Осада тирренами римлян в лагере и подступ к Риму - Победа римлян в битве у святилища Надежды, а затем и другое блистательное сражение - Конфликт внутри городских стен Рима. Гражданская смута - Опасные обстоятельства, в которые попал Сервилий. Судебный процесс - Новые, войны с тирренами при консулах Публий Валерии и Гае Навции - Консулы Авл Манлий и Луций Фурий заключают с вейянами договор об окончании войны, а также проводят ценз - Распри внутри государства, разжигаемые Гнеем Генуцием по поводу раздела земель - Завершение смуты, охватившей государство - Военные походы римлян в разные сроки правления консулов. Продолжение военных походов против народов вольсков и эквов - Жестокая болезнь, поразившая город, ослабляет позиции римлян - Во время правления консулов Луция Лукреция и Тита Ветурия римляне вступают в схватку с противниками - Триумф Лукреция и Ветурия

I. На следующий после этих консулов год[1] у народа возникло разногласие с сенатом по поводу назначения консулов (ведь сенаторы желали привести к власти обоих консулов из аристократии, а народ - из тех, кто понравился бы ему самому), но в конце концов, переменив мнение, они договорились друг с другом избрать по консулу от каждой из сторон. В семьдесят пятую Олимпиаду, когда в Афинах архонтом был Каллиад и Ксеркс предпринял военный поход против Эллады, от сената называется консулом во второй раз Цезон Фабий[2], обвинивший Кассия в отрешении к тирании; а от народа - Спурий Фурий[3]. 2. По принятии консулами на себя полномочий в сенат пришли старейшины латинов, прося послать им одного из консулов с войском, чтобы он пресек дальнейшие набеги эквов на латинов; было также сообщено, что вся Тир-рения взбудоражена и вскоре ввяжется в войну. Ведь тирренский народ сошелся на общее собрание и, так как вейяне ощущали большую потребность в помощи против римлян, чтобы сразиться с ними, в конце концов вынес решение, что всем добровольцам из тирренов разрешается участвовать в походе. И было образовано войско, числом достаточно боеспособное и состоявшее из тех, кто добровольно выступил в войне на стороне вейян. Когда это стало известно высшим римским властям, было решено произвести воинский набор и отправить в поход обоих консулов: одного для войны с эквами и отмщения за латинов; другого же для ведения военных действий против Тиррении. 3. Этому противодействовал Спурий Ицилий[4], один из плебейских трибунов. Ежедневно созывая народ на сходки, он требовал от сената выполнения обязательств в отношении земельных наделов и заявлял, что ни в чем они не придут к соглашению по поводу войны и не исполнят того, что проголосовано сенатом касательно гражданских дел, если не назначат прежде всего десятерых мужей для определения границ общественной земли и не разделят пашню, как было обещано, среди народа. 4. Сенату, пребывавшему в затруднении и не знавшему как поступить, Аппий Клавдий[5] посоветовал проявить настойчивость в том, чтобы мнение остальных плебейских трибунов стало отличным от мнения Ицилия, и поучал, что противодействующего и ставшего помехой решениям сената трибуна, неприкосновенного и имеющего законную власть, нельзя отрешить от власти иначе как если кто-то другой из равного с ним звания и положения выскажет противоположное его предложению мнение и наложит на него вето, если Ицилий станет препятствовать ему. 5. Он и принявшим власть консулам также советовал сделать это и следить, чтобы консулы всегда имели в числе плебейских трибунов тех, кто им близок и дружественен, говоря, что единственное средство сокрушить эту власть, это восстановить их друг против друга.
II. После того как Аппий высказал эту мысль, консулы и самые влиятельные из остальных сенаторов, решив, что он советует правильно, с усердием уговорили четверых из плебейских трибунов оказаться полезными сенату для этой цели. 2. Эти трибуны постарались увещеваниями убедить Ицилия до окончания войны отказаться от мероприятий по земельным наделам. Однако тот воспротивился и поклялся продолжать свое дело и отважился в присутствии народа обронить чрезвычайно самоуверенное замечание о том, что он скорее желал бы с победой тирренов и прочих врагов лишиться города, чем оставить в покое тех, кто захватывает общественную землю. Тогда эти трибуны, считая отличным основанием против самоуверенности и настойчивости Ицилия то, что народ не принял благосклонно его замечание, заявили, что они воспрепятствуют ему и уже открыто добились того, что требовалось сенату и консулам. Оставшись в одиночестве, Ицилий лишился уже всякой власти. 3. После этого было набрано войско и все необходимое для войны, как со стороны государства, так и от частных лиц, было исполнено со всяческим рвением. Бросив между собой жребий, консулы поспешно выступили с войском в поход: Спурий Фурий - против городов эквов[6], а Цезон Фабий - против тирренов[7]. 4. Что касается Спурия, то ему все удалось так, как было задумано, потому что враги не отважились вступить в бой, и в этой кампании ему удалось захватить богатую добычу и множество пленных. Так как Фурий завладел почти всей землей, которой владели враги, то, свезя и собрав все, всю добычу целиком предоставил воинам. 5. II хотя он и до сего времени был любим народом, но своим командованием еще больше угодил простонародью. Ведь по завершении военных действий он привел войско домой целым и невредимым, обогатив отечество захваченным им добром.
III. Цезон же Фабий, второй из консулов, ничуть не хуже исполнявший командование, не получил похвалы за свои дела не из-за какой-то личной ошибки, но потому, что народ уже и раньше невзлюбил его за то, что тот, обвинив консула Кассия в стремлении к тирании, казнил его. 2. Ведь его воины не проявит ни того, что настоятельно необходимо всякому подчиненному, принужденному подчиняться военному командиру, ни того, что нужно с усердием и чувством долга захватить силой, ни даже того, чтобы без ведома-противника завладеть его территорией для своей пользы, ни чего-то другого, благодаря чему военачальник мог бы приобрести какой-либо почет и добрую славу. Большинство из того, чем они постоянно оскорбляли полководца, оказалось для него не слишком горестным и городу причинило небольшой ущерб, но их последняя выходка принесла немалую опасность и великое бесславие и тому и другому. 3. Когда оба войска в полных боевых порядках вступили в сражение всеми своими силами на пространстве посреди холмов, где оба войска разбили лагеря, римляне, совершив много блестящих подвигов и принудив противника к бегству, тем не менее не стали преследовать его при отступлении, несмотря на неоднократные увещевания полководца, и даже не пожелали остаться для осады вражеского лагеря, но, бросив доброе начинание незавершенным, вернулись в расположение своего лагеря. 4. А так как некоторые из римлян попытались провозгласить консула императором[8], то воины, собравшись вместе, стали громко орать и поносить командующего бранными словами за то, что он-де из-за невежества в военных делах погубил многих и лучших из воинов. Помимо прочих оскорблений и бесчинств они также потребовали от него свернуть лагерь и отвести их обратно в город, потому что они, дескать, не будут в состоянии выдержать еще одну битву, если неприятель снова атакует их. 5. Когда же командующий начал увещевать их, они не изменили своего мнения, и хотя он сетовал и умолял их о помощи, они никак не сострадали этим мольбам; они не принимали во внимание ни угрозы, ни проявления суровости (так как он и к ним прибегал), но лишь раздраженные всем этим, остались при своем. Такое неподчинение власти и пренебрежение командующим среди некоторых из них стало настолько явным, что где-то около полуночи они без какого-либо приказа принялись сворачивать палатки, собирать оружие и подбирать раненых.
IѴ. Когда полководец узнал об этом, он, опасаясь полной утраты власти над ними и их дерзости, вынужден был дать приказ всем о выступлении. Воины же выступили с такой поспешностью, словно вновь спасались бегством, и уже на рассвете достигли Рима. Но дозорные на стенах, не узнав дружеское войско, начали вооружаться и призывать друг друга, в то время как весь город наполнился тревогой и смятением, как при большом бедствии. И стражи открыли ворота войску не раньше чем рассвело и римское войско было опознано. 2. Итак, помимо позора, которым римляне покрыли себя из-за оставления лагеря, они подвергли себя еще и немалой опасности, беспорядочно отступая в темноте через владения противника. Ведь если бы тиррены, проведав об этом, сразу начали преследовать уходящих, то ничто не воспрепятствовало бы гибели всего войска. А причиной такого неразумного бегства была, как я уже сказал, ненависть народа к предводителю, дабы он, осененный одержанной победой, не получил триумфа и не приобрел высшей славы. 3. На следующий день тиррены, узнав об уходе римлян, сняли доспехи с их павших воинов[9], подобрали их стонущих раненых, разграбили брошенные в лагере римлян запасы (а они были велики, так как готовилась длительная война), после чего, словно одолев противника, разорили окрестности и отвели войско домой.
V. Назначенные же после них консулами Гней Манлий и Марк Фабий[10] (последний был избран во второй раз) в связи с решением сената направить против города вейян столь значительные силы, сколь только они смогут набрать, назначили день, в который намеревались провести запись в войско. Но так как один из плебейских трибунов, Тиберий Понтифиций, стал чинить им препятствия в наборе и призывал к вынесению решения по поводу земельных участков, то консулы, обхаживая некоторых из его коллег точно так же, как то делали и прежние консулы, раскололи эту магистратуру, после чего с большим успехом исполнили волю сената. 2. Произведя за несколько дней набор, они выступили против врагов, каждый ведя по два легиона как римлян, набранных в самом городе, так и посланных от колонистов и союзников. К тому же к ним прибыл еще и вспомогательный отряд от латинов и герников, вдвое больший, чем они звали. Римляне же всем их отрядом не воспользовались, но, выразив им искреннюю благодарность за готовность помочь, отослали половину присланного войска обратно. 3. А под городом они выстроили еще и третье войско, состоящее из двух легионов юношей, чтобы оно несло защиту окрестностей на случай, если вдруг неожиданно появится какое-то другое вражеское войско. А тех, кто был старше призывного возраста, но способен носить оружие, они оставили в городе, чтобы те защищали стены и крепости. 4. Приведя армии к городу Вейи[11], консулы расположились лагерями на двух холмах, находящихся один вблизи другого. Войско противника также было выведено за стены города и оказалось крупным и отборным. Ведь из всей Тиррении сошлись самые могущественные мужи, приведя с собой и своих подданных, так что войско тирренов было не менее значительным, чем римское. 5. На консулов, которые видели и численность противника, и великолепие его оружия, напал великий страх, как бы они не проиграли сражение, выступив против дружного неприятеля, в то время как их собственное войско находилось в состоянии мятежа. Им показалось необходимым, укрепив лагерь, затянуть войну, и они ожидали, что если из-за безрассудного презрения к ним дерзость противника возрастет, то это даст римлянам некоторое преимущество. После этого происходили незначительные перестрелки и короткие стычки легковооруженных воинов, однако никакой важной или заметной брани не было.
VI. А тиррены, досадуя на затягивание войны и порицая римлян за трусость, ибо те не вступали в битву, и считая, что римляне оставили поле боя за ними, очень возгордились. Еще более тиррены утвердились в своем презрении к войску противника и в пренебрежении к консулам из-за предположения, что само божество помогает им в войне. 2. Дело в том, что в шатер одного из консулов, Гнея Манлия, ударила молния, разорвав полотнище палатки, опрокинув очаг и осквернив предметы воинского оружия: одни опалив, а другие полностью разбив. Молния убила самого красивого из коней, которым консул пользовался в бою, и кое-кого из слуг. 3. И так как авгуры объявили, что боги предвещают этим взятие лагеря и погибель лучших мужей, то Манлий, подняв войско, увел его посреди ночи в другой лагерь и расположился там вместе со своим коллегой. 4. Тиррены же, узнав об уходе военачальника и услышав от некоторых пленников, по каким причинам это произошло, вознеслись в мыслях еще выше, будто само божество воюет с римлянами, и возымели еще большую надежду одержать верх над ними. Тем более что и их прорицатели, решив рассмотреть небесное знамение с большей точностью, чем где-либо еще, чтобы узнать, откуда возникают удары молний, какие места принимают их, после того как удар проходит, каким из богов каждый из них совершается и о каком добре или зле объявляет, в итоге посоветовали напасть на противника, разъясняя следующим образом случившееся у римлян знамение: 5. если молния ударила в шатер консула, в котором находился штаб войска, и весь его вплоть до очага уничтожила, то этим божество указало на бегство всего войска из лагеря после взятия его силой и на гибель отборных людей. 6. "Если же, - сказали они, - римляне останутся там, куда был нанесен удар, удерживая это место за собой, и не перенесут значки, то божество, негодуя на римлян, удовлетворит гнев захватом одного лагеря и погибелью одного войска; но если они, стремясь быть мудрее богов, перейдут со всем войском в другой лагерь, оставив это место пустым, будто не людям бог дает знамения судьбы, а местам, то гнев божества станет общим для всех римлян, как для снявшихся с места, так и для тех, кто их примет. 7. И поскольку римляне, после того как божественный рок объявил оракул о том, что один их лагерь будет покорен силой, не стали ожидать того, что должно свершиться, но сами сдали этот лагерь противнику, то тот лагерь, который принял воинов покинутого лагеря, будет покорен силой вместо оставленного".
VII. Тиррены, услышав от прорицателей такую весть, посылают часть своего войска захватить опустевший лагерь римлян, чтобы создать оплот против другого лагеря: ведь тот лагерь был сильно укреплен и находился в месте, очень удобном для задержки тех, кто продвигался от Рима к стоянке противника. Проделав и прочее из того, что было задумано для получения превосходства над врагами, они вывели свои силы на равнину. 2. Когда же римляне продолжали оставаться в бездействен, самые отважные из тирренов, подъезжая верхом и останавливаясь близ укреплений, обзывали всех римлян "бабами", и бранили их вождей, крича, что те подобны самым трусливым из тварей, и что пусть сделают одно из двух. Если они считают себя доблестными воинами, то, спустившись на равнину, пусть разрешат спор в одной битве: если же признают, что они трусливы, то пусть передадут оружие более сильным и подвергнутся наказанию за совершенное, и пусть тогда не считают себя больше достойными чего-то великого. 3. Тиррены делали это ежедневно, но ничего не достигнув, решили обнести римлян стеной, чтобы голодом вынудить их подчиниться. А консулы долгое время не обращали внимания на происходящее вовсе не из-за трусости или малодушия (ведь они были мужественны и воинственны), но из подозрения, что их воины намерены действовать предательски и не желают подчиняться им, что стало свойственно плебеям с того времени, как они подняли шум по поводу наделения землей. Ведь у консулов еще звучало в ушах и стояло перед глазами то, как в прошедшем году разгневанные плебеи опозорили честь консула и достоинство Рима, когда свели победу к поражению и подвергли себя неправедному позору бегства только для того, чтобы муж сей не получил победного триумфа.
VIII. Поскольку ни наказаниями какой-то одной части нельзя было вразумить остальных, многочисленных и наглых воинов с оружием в руках, ни уговорами побудить к повиновению не желающих подчиниться, то консулы, желая раз и навсегда удалить дух бунтарства из войска и вернуть весь народ к прежнему единомыслию, только в это и вкладывая всю свою волю и мудрость, решили, что только две следующие причины переменят бунтовщиков: первая для тех, кто был более здравого нрава (ведь в толпе нечто подобное случается), - это стыд от порицания их противниками, и вторая для тех, кто не легко поддается вступлению на достойный человека путь это необходимость, которой всякая человеческая природа покоряется. 2. Чтобы и то и другое произошло, они побуждали врага не только позорить их словом, осуждая бездействие как трусливость, но и многочисленными делами, выражающими презрение и гордыню, дабы тем самым вынудить проявить свою смелость тех, кто добровольно не желал делать этого. Ибо когда это произойдет, консулы возлагали большие надежды на то, что к палатке полководца придут те, кто будут особенно сильно возбуждены, они начнут громко кричать и потребуют вести их против врага. Именно так все и случилось. 3. Ведь когда враги вышли из лагеря и начали окружать римлян рвом и валом, те, вознегодовав на такие действия, сначала небольшими группами, а потом все вместе бросились к шатрам консулов, крича и обвиняя их в измене, и заявили, что если никто не возглавит их вылазку, они отдельно от консулов возьмутся за оружие и сами выступят против врага. 4. Так как это требование исходило ото всех, то полководцы, полагая, что наступило мгновение, которого они ждали, приказали ликторам созвать народ на сходку. И Фабий, выйдя вперед, сказал следующее:
IX. "Запоздало же явилось ваше раздражение из-за оскорблений врагов, воины и командиры, поскольку это желание каждого из вас схватиться врукопашную с врагами пришло к вам слишком поздно. Ведь вы должны были сделать это много раньше, когда они в первый раз вышли из укреплений и пожелали начать битву. Тогда-то, без сомнения, борьба за верховенство была бы славной и достойной духа римлян. Теперь же она стала вынужденной, и даже если эта борьба завершится успешно, она уже не принесет такой славы. 2. Но и сейчас вы все же поступаете достойно, желая исправить промедление и вернуть утраченное, и горячая благодарность вам за это стремление к наилучшему, и не важно, пришло ли оно благодаря вашей доблести (ведь лучше поздно, чем никогда, начать делать то, что необходимо), или все вы и в самом деле, пришли к общему умозаключению о том, как следует поступать, и жажда битвы захватила вас всех. 3. Но еще и теперь мы опасаемся, как бы недовольство плебеев власть имущими по поводу земельных участков не стало причиной большого вреда для всей общины; и нас охватило подозрение, что вопли и негодование, связанные с выступлением, родились не от общей единой цели, но лишь от готовности выйти из лагеря - одних, чтобы в самом деле отомстить противнику, других же - чтобы тайком разбежаться. 4. Что касается причин, которые вынудили нас подозревать это, то они связаны не с догадками или предположениями, но с очевидными поступками, причем не старыми, но произошедшими в прошлом году. Ведь помните, что, когда против этих вот самых врагов вышло многочисленное опытное войско и когда первая битва была нами выиграна, и командующий вами консул Цезон, мой брат, мог не только разрушить лагерь врагов, но и принести отечеству блистательнейшую победу, кое-кто из воинов, завидуя его славе, так как он не был другом народа и в государственных делах не угодничал перед бедняками, первой же ночью после битвы, свернув палатки, без приказания бежали из лагеря, не только не учтя опасности, угрожавшей им из-за беспорядка и отсутствия командира при уходе с вражеской земли, но еще и совершив это ночью. Они не учли даже того позора, которым они неизбежно покроют себя, уступив победу врагу, разумеется, в той мере, в какой это зависело от них; и ведь все это совершили победившие по отношению к побежденным. 5. Страшась, трибуны, центурионы и воины, что подобные люди, не могут ни командовать, ни подчиняться, и к тому же они многочисленны, дерзки и вооружены, мы и раньше не хотели вступать в смертельную битву, и теперь еще не уверены в том, что при таких вот помощниках следует считать сражение за лучшее, опасаясь, как бы из-за тех, кто все отдает на откуп собственной благосклонности, не возникли какие-нибудь препятствия и ущерб. 6. Если же, однако, Фортуна[12] обратила их разум к лучшему именно теперь и они покончили с мятежным настроением, от которого гражданству наносился обильный и значительный урон, или же по крайней мере откладывая бунт до более подходящего мирного времени, и пожелали исправить прошлый позор сегодняшней доблестью, то пусть ничто уже не послужит препятствием к тому, чтобы вы выступили против врага, обретя надежду на славу. 7. Мы имеем также и многие другие мощные и действенные средства для победы, которые нам предоставляет сама неразумность врагов. Хотя они и превосходят нас численностью своего войска и только этим одним способны противостоять нашей отваге и нашем)' опыту, однако они сами лишили себя этого единственного преимущества, растратив большую часть войска на охрану укреплений. 8. Кроме того, в то время как им нужно будет с осторожностью и расчетливостью защищать каждое свое укрепление, одновременно им надо будет еще и опасаться столь многочисленных и гораздо более отважных, нежели они, воинов, так что они подвергнут себя серьезному риску, если кинутся в битву неосторожно, как если бы они в самом деле были непобедимыми воинами, а мы трепетали бы перед ними. По крайней мере об этом свидетельствуют и возведенные ими вокруг нашего лагеря рвы, и набеги их конницы на наши укрепления, и многие другие их наглые в словах и делах поступки. 9. Принимая это в расчет и помня о прежних многочисленных и славных битвах, принесших вам победу, выступите с готовностью и на эту вот битву. И в каком бы месте каждый из вас ни стоял, пусть он знает, что оно-то и есть и его дом, и его кусок земли, и его отечество; и спасая своего соседа по строю, пусть он знает, что спасает самого себя, а покидая ближнего - самого себя предает врагам. Но прежде всего вы должны помнить о том, что когда бойцы стоят твердо и сражаются, то потери их незначительны, а когда отступают и обращаются в бегство, то спасаются совсем немногие".
X. И когда он еще призывал римлян к благородству и расточал слезы вперемежку со словами, называя по имени каждого из центурионов, трибунов и прочих воинов, каждого из которых он знал как награжденного за какое-то блистательное деяние в сражениях, и обещал дать отличившимся в бою многочисленные и большие награды соответственно величию деяний - почести, богатства и прочую помощь, все подняли крик, призывая его воспрять духом и требуя, чтобы он вел их на битву. 2. Как только он закончи.! речь, из толпы вышел некто по имени Марк Флаволей, плебей, живущий собственным трудом, не из числа безвестных, но отмеченный за свои доблести и опытный в военном деле, вследствие обеих этих причин наделенный блистательной властью в одном из легионов: закон велит, чтобы шестьдесят центурий повиновались этой власти и исполняли ее приказания. Таких предводителей римляне на своем родном языке называют примипилами. 3. Этот муж (а был он помимо прочих достоинств велик ростом и хорош собой), встав там, откуда он был виден всем, сказал так: "Если вы, о консулы, опасаетесь, как бы наши дела не разошлись со словами, то я первый высшей клятвой верности от своего имени предоставлю ручательства этого обещания. И вы, мои сограждане и сотоварищи по общей судьбе, все те, кто решит привести дела в соответствие со словами, не ошибетесь, поступив так же, как и я". 4. Сказав это и подняв меч, он дал клятву, как заведено в обычаях у римлян, и была эта клятва крепчайшим, добрым ручательством за себя самого в том, что он вернется в город лишь после победы над врагами, при других же обстоятельствах - нет. Когда Флаволей произнес эту клятву, все стали его восхвалять; и тотчас же оба консула сделали то же самое, затем и нижние военные чины - трибуны и центурионы" - и, наконец, вся масса воинов. 5. Когда это произошло, всеми овладела огромная радость и большая признательность друг к другу, отвага и опять же мужество. И разойдясь со сходки, одни взнуздывали лошадей, другие затачивали мечи и копья, третьи чистили боевые доспехи; и спустя немного времени все войско было готово к сражению. 6. А консулы, обетами, жертвоприношениями и молитвами призвав богов стать предводителями их выступления, вывели войска из лагеря строем и в боевых порядках. Тиррены, узрев их, выходящих из оборонительных сооружений пришли в изумление и в свою очередь двинулись на врага всеми своими силами.
XI. Когда же и те и другие выстроились на равнине, и трубы дали знак к битве, они с боевым кличем бросились навстречу друг другу; и столкнувшись всадники со всадниками, а пешие с пешими, вступили в схватку, и с обеих сторон произошло страшное кровопролитие. Правый фланг римлян, которым командовал консул Манлий, отбросил противостоящего им противника, и всадники, сойдя с лошадей, начали сражаться пешими. Однако на левом фланге римляне были окружены правым крылом противника. 2. Ведь фаланга тирренов в этом месте выступала за ряды римской и намного превосходила ее в глубину. Римское войско пришло здесь в расстройство и испытало множество ударов. Командовал же этим флангом Квинт Фабий, легат и проконсул[13], который дважды был консулом. И Фабий долгое время держался, получив множество ранений, но затем он, раненный копьем в грудь, причем острие проникло глубоко вовнутрь, падает, истекая кровью. 3. Когда об этом узнал один из консулов, Марк Фабий (он командовал центром фаланги), то, взяв отборные центурии и призвав на помощь другого своего брата, Цезона Фабия, он прошел позади собственной фаланги и продвинулся до тех пор, пока не миновал правый фланг противника и не добрался до тех, кто был окружен. Обрушившись на врага, он учинил в его рядах настоящую резню, обратил в бегство их передовых и, найдя брата еще живым, поднимает его. 4. Тот же, прожив недолго, умирает; у мстителей за него гнев против врага стал от этого еще больше и острее; не заботясь теперь о собственных жизнях, они с немногими воинами бросились в самую гущу плотно стоящего противника, нагромождая вокруг себя груды мертвецов. 5. И именно в этой части строй тирренов в самом деле начал ослабевать, а те, кто прежде теснил противника, теперь сами были отброшены побежденными. Римляне же на левом фланге, где был Манлий, хотя уже были истощены и почти что начали отступление, также обратили своих врагов в бегство. Дело в том, что кто-то, метнув копье, ранил Манлия в колено, пробив его острием вплоть до поджилок, и окружавшие римляне подхватили и понесли его в лагерь. Враги, решив, что предводитель римлян умер, воспряли духом, и так как к ним подоспела подмога, налетели на римлян, не имеющих командира. 6. И вновь Фабий вынуждены были покинуть левый фланг, чтобы помочь правому. Тиррены же, узнав, что он приближается с сильным отрядом воинов, прекращают дальнейшее преследование, смыкают ряды и начинают битву в боевом порядке, потеряв немало своих, но и убив многих из римлян.
XII. Тем временем тиррены, захватившие покинутый Манлием лагерь, как только от палатки полководца был дан сигнал к сражению, на большой скорости и с великим рвением поспешили к другому лагерю римлян, подозревая, что он охранялся незначительной силой. Их предположение оказалось верным. Ведь помимо триариев[14] и немногих иных молодых воинов остальная масса в лагере состояла из торговцев, слуг и ремесленников. Разразилась тяжелая схватка многих воинов, сошедшихся на узком пространстве (ведь сеча шла около ворот), и с обеих сторон множество пало убитых. 2. В этом деле погибает и консул Манлий. Он поспешил с отрядом всадников на помощь, но когда конь под ним пал, он, свалившись вместе с ним, из-за множества ран уже не имел сил подняться на ноги; вместе с ним погибли и многие другие достойные юноши. После этого поражения лагерь тотчас же был захвачен, и предсказания тирренов получили подтверждение. 3. Если бы они тогда сумели удержать свалившуюся на них удачу и охраняли бы лагерь, то удержали бы за собой пожитки римлян и вынудили их позорно отойти. Теперь же, обратившись к грабежу оставленного и охладев ко всему остальному, они упустили из рун уже почти пойманную добрую добычу. Ведь, когда до второго консула дошла весть о взятии лагеря, он поспешил туда с отборной конницей и пехотой. 4. Тиррены, заметив его приближение, окружили лагерь, и началась жестокая битва тех, кто хотел вернуть свое имущество, и тех, кто опасался, как бы из-за захвата лагеря не погибнуть всему войску. По прошествии времени тиррены все еще имели большое преимущество, ведь они сражались с возвышенности и против уставших за целый день воинов. 5. Тогда Тит Сикций, легат и проконсул, сообщив консулу свой замысел, посоветовал дать сигнал, и собрав всех в одном месте, напасть с той стороны лагеря, где укрепления были особенно удобны для приступа. Пространство же у ворот он советовал оставить без внимания по некоему справедливому расчету, который его не обманул, что тиррены, надеясь спастись, скорее покинут лагерь, если же они будут лишены надежды на это, будучи со всех сторон окружены врагами и не имея никакого выхода, то поневоле будут мужественны. I. Когда начался приступ в одном единственном месте, тиррены не прибегли к сопротивлению, но открыв ворота, бросились спасаться в собственном лагере.
XIII. Консул, предотвратив эту угрозу, снова поспешил на выручку тем, кто находился па равнине. Говорят, эта битва стала величайшей из всех браней, что были у римлян прежде, как по числу участников, так и по длительности времени и по изменчивости судьбы. Ведь самих римлян из города, отборных и цветущего возраста, насчитывалось более двадцати тысяч пеших воинов, всадников в четырех легионах было почти что тысяча двести, а кроме того, из колонистов и союзников имелось еще одно такого же размера войско. 2. По времени битва, начавшись немногим ранее полудня, затянулась вплоть до захода солнца. И удача очень долго колебалась то в ту, во в другую сторону - то к победе, то к поражению. Погибли и консул, и легат, дважды обленившийся консульской властью, и много других командиров - трибунов и центурионов, в общем, гораздо больше, чем когда-либо. Победа в битве, судя по всему, осталась за римлянами по той единственной причине, что тиррены с наступлением ночи, покинув лагерь, ушли. 3. На следующий день римляне обратились к разграблению оставленного тирренами лагеря и похоронили своих погибших, а затем вернулись в свой лагерь. Там, созвав воинов на сходку, они раздали почетные награды тем, кто отличился в сражении, первому же - Цезону Фабию, брату консула, явившему дела великие и удивительные; второму - Сикцию, содействовавшему возвращению лагеря; а третьему - Марку Флаволею, командиру отряда, как за его клятву, так и за мужество, проявленное в тяжелой обстановке. 4. Совершив это, они оставались несколько дней в лагере, а затем, так как никто со стороны врагов не являлся для битвы, вернулись домой. Хотя все в Риме пожелали воздать оставшемуся в живых консулу честь победного триумфа за величайшую битву, получившую наилучшее завершение, консул отказался от их дара, говоря, что ему не годится, да и не позволительно после гибели брата и при утрате коллеги по должности, шествовать в триумфальной процессии и носить лавровый венок. Сложив боевые знамена и распустив воинов по домам, он клятвенно отрекся от консульской должности, хотя оставалось еще два месяца до конца года, так как у него уже не было сил исполнять эту власть. Ведь он страдал от очень тяжелой раны и лежал в постели.
XIV. После того как сенат назначил междуцарей для избрания должностных лиц и второй междуцарь созвал центурии на Поле[15], Цезон Фабий, отмеченный наградой за битву, брат того, кто сложил с себя власть, избирается консулом в третий раз, а с ним Тит Вергиний. Они, разделив войско, выступили в поле: Фабий для войны против эквов, грабивших поля латинов, а Вергиний - против вейян. 2. Как только эквы проведали, что к ним приближается войско, они поспешно очистили вражескую округу и отошли в свои города. После этого, когда их собственная земля подверглась опустошению, они терпели его, так что консул с первых же шагов овладел значительным имуществом, рабами и другой добычей. Вейяне же сначала оставались внутри городской стены, а потом, решив, что наступил подходящий срок, набросились на врагов, которые были рассеяны по равнине и предавались грабежу добычи. 3. С многочисленным и выстроенным в боевой порядок войском вейяне напали на них и отняли награбленное, а сопротивлявшихся - одних убили, а других обратили в бегство. И если бы Тит Сикций, который был тогда легатом, не задержал вейян, подоспев на помощь во главе отрядов пехотинцев и всадников в боевом строю, то ничто бы не помешало гибели всего войска. Пока он таким образом сдерживал противника, остальные воины, рассеянные поодиночке, успели пока не поздно собраться вместе. Соединившись, они уже поздно вечером заняли холм и всю следующую ночь закреплялись на нем. 4. Вейяне же, обрадованные успехом, близ этого холма разбили стоянку и послали в город за подкреплением, полагая, что заперли римлян в таком месте, куда те не смогут доставить никакого продовольствия, и тем самым вскоре принудят их сложить оружие. И когда к ним пришло значительное подкрепление, вейяне разместили уже два войска на удобных для нападения склонах холма, а множество других небольших сторожевых постов расставили в наименее удобных местах, так что все вокруг было наводнено оружием. 5. А второй консул, Фабий, узнав из полученного от своего коллеги письма, что запертые на холме находятся в бедственном положении и постоянно подвергаются опасности, и если им кто-нибудь не поможет, то они будут покорены голодом, поднял войско и поспешно повел его на вейян. И если бы он опоздал хотя бы на один день, то все было бы бесполезно, так как он обнаружил бы там уже уничтоженное войско. Ведь защитники холма, стесненные недостатком самого необходимого, выступили из лагеря, дабы погибнуть самой благородной из смертей, и, напав на врага, начали сражаться, в большинстве своем изнуренные голодом, жаждой, бессонницей и прочими страданиями. 6. Но немного времени спустя, когда показалось войско Фабия, крупное и двигающееся стройными рядами, римлян охватила отвага, а врагов - страх; и вейяне, вовсе не надеясь, что они достаточно сильны, чтобы вступить в битву с отменными свежими силами, ушли, бросив свой лагерь. Когда же оба войска римлян соединились, консулы соорудили в укрощенном месте близ города большой лагерь, где провели довольно много времени, опустошив лучшие земли вейян, после чего отвели войско домой. 7. Как только вейяне узнали, что войска римлян распущены от войсковых значков, то, собрав всю легковооруженную молодежь, как ту, которую они сами поставили в строй, так и прибывшую из соседних земель, они снова вторглись на равнины, примыкавшие к их полям, и разграбили наиболее обильные плодами, стадами и людьми угодья. Ведь земледельцы уже вышли из убежищ для заготовки сена скоту и обработки пашни, полагаясь на защиту их собственного войска, которое стояло тогда лагерем между ними и противником. Когда же это войско ушло, они не спешили вернуться, так как не ожидали, что вейяне, потерпевшие столько поражений, так скоро вновь нападут на своего неприятеля. 8. Это вторжение вейян в пределы римлян было недолгим по продолжительности, но очень серьезным по величине пройденного ими пути, что вызвало у римлян необыкновенный стыд, смешанный с печалью, так как враг дошел вплоть до реки Тибр и холма Яникул, удаленных от Рима меньше чем на двадцать стадиев[16]. Ведь не было никаких стоявших под военными значками воинских сил, которые помешали бы врагам продвинуться еще дальше. В любом случае отряды вейян ушли прежде, чем римляне смогли собрать и распределить по центуриям свое войско.
XV. Когда же после этого консулами был созван сенат и на нем стал обсуждаться вопрос, каким способом надлежит вести войну с вейянами. возобладало мнение, что следует поставить собранные войска на границах, чтобы они держали под охраной сельскую округу, пребывая под открытым небом в постоянной боеготовности. Но сенаторы были обеспокоены чрезмерными будущими расходами на заставы, так как и государственная казна истощится на содержание постоянного войска, и средства -дельных людей не выдержат тяжести военных налогов. А еще больше их волновал набор посылаемых гарнизонов, так как каким бы способом он ни происходил, никто добровольно, конечно, не взвалит на себя службу на границе и не посменные, а непрерывные лишения. 2. Так как сенат тревожился по двум этим поводам, то оба Фабия, созвав тех, кто принадлежал к их роду, и посоветовавшись с ними, предложили сенату, что они добровольно претерпят все тягости за все гражданство и, собрав своих клиентов и друзей, отправятся в поход на собственные средства, сколько бы времени ни длилась война. 3. Все восхитились благородству их стремлений и возложили свои надежды на это единственное предприятие, прославляемое под крики одобрения всех горожан. Сопровождаемые молитвами и жертвоприношениями Фабий выступили в поход. Предводительствовал же ими Марк Фабий, консул прошлого года, победивший тогда тирренов в сражении; он вел более четырех тысяч воинов, из которых большая часть состояла из его клиентов и друзей, а из самого рода Фабиев было триста шесть мужей. Спустя недолгое время за ними последовало и войско римлян, которым командовал Цезон Фабий, один из консулов.
4. Оказавшись близ реки Кремера, протекавшей неподалеку от города Вейи, они на каком-то обрывистом и омываемом со всех сторон холме воздвигли против Вей укрепление, способное укрыть столь значительное войско, окружив его двойными рвами и возведя частые башни. Крепость была названа по реке Кремера. Строительство было закончено гораздо быстрее, чем думали, так как трудилось множество рук и сам консул помогал им. 5. После всего этого они вывели войско и направились в другую часть владений вейян, которые прилегали к той части Тиррении, где паслись стада вейян, никак не ожидавших, что войско римлян заявится туда. Захватив большую добычу, римляне отошли к недавно отстроенному укреплению, радуясь награбленному по двум причинам: из-за скорого отмщения врагам и потому, что хотели снабдить обильными запасами воинов гарнизона. Ведь ничего из захваченного консул не отдал в казну и не распределил среди воинов, но и отары овец, и рабочий скот, и телеги с воловьими упряжками, и железные орудия, необходимые для земледелия, они передали пограничной страже. 6. Проделав это, они отвели войско домой. У вейян же после возведения на границе заставы дела стали совсем плохи - они уже не могли безопасно ни обрабатывать землю, ни получать съестные припасы, привозимые извне. 7. Ведь Фабий разделили войско на четыре отряда, и один из них охранял укрепление, а с тремя остальными они постоянно рыскали по сельской округе противника, собирая добычу. И хотя вейяне нередко открыто нападали на них с немалыми силами или устраивали засады в удобных укрепленных местах, тем не менее Фабий и в том и в другом случае оказывались на высоте и, перебив множество из них, возвращались без потерь. Так что противники уже не отваживались вступать с ними в открытое сражение, но оставались запертыми в стенах в течение долгого времени и лишь иногда тайно совершали вылазки; вот так закончилась эта зима.
XVI. А когда в следующем году консульство получили Луций Эмилий и Гай Сервилий[17]. римлянам сообщили, что вольски и эквы заключили договор, чтобы вместе вывести войска против них, и что скоро они вторгнутся в римские края. Сообщение подтвердилось быстрее, чем кто-либо ожидал. Оба народа с войсками вступили в пределы римских владений, каждый со своей стороны, полагая, что римляне, ведя тирренскую войну, окажутся не в состоянии противостоять их набегу. 2. А затем другие пришедшие в Рим вестники сообщили, что вся Тиррения собирается вести войну против них и готовится отправить вейянам соединенное союзное войско. Дело в том, что вейяне, оказавшись не в состоянии истребить заставу римлян своими силами, обратились к ним за помощью, напомнив о родстве и дружбе, и перечисляя многочисленные войны, в которых они участвовали вместе с ними, и по этим причинам считая правильным, чтобы вся Тиррения вместе с ними поднялась на борьбу против римлян, ибо вейяне охраняют подступы ко всей Тиррении, и чтобы таким образом исходящая от Рима война была разделена между всеми ее единоплеменными народами. Тиррены, убежденные ими, взялись отправить им столь значительную союзную рать, какую те посчитали достаточной. 3. Узнав обо всем этом, римский сенат постановил послать три войска. Спешно были составлены списки граждан, подлежащих военной службе, и Луций Эмилии сразу же был отправлен против тирренов. Вместе с ним в поход выступил и Цезон Фабий, недавно сложивший с себя консульскую власть и попросивший сенат поручить ему отправиться в Кремеру к поим родичам, которых вывел туда его брат, чтобы вместе с ними нести дозор в крепости и участвовать в сражениях. Облеченный проконсульской властью, он выступил вместе со своими сторонниками. 4. Второй консул Гай Сервилий отправился в поход против вольсков, а проконсул Сервий Фурий - против племени эквов. Каждому из них подчинялось по два легиона римлян, и еще вспомогательные силы латинов, серпиков и иных союзников, численностью не меньше римского войска. а проконсула Сервия война шла, как задумано, и быстро завершилась. Ведь в одной битве он повернул эквов назад, да и битва была не трудной: с первого же удара он обратил врагов в бегство, а после этого подверг разграблению их угодья, в то время как сами эквы укрывались в крепостях. 5. У Сервилия же. второго из консулов, ввязавшегося в сражение поспешно и самоуверенно, возникло множество препятствий на пути к осуществлению его замысла, так как вольски осязали ему весьма упорное противление. Поэтому он, потеряв многих отличных воинов, был вынужден прекратить сходиться с противником в поле, но, пребывая в лагере, проводить военные действия в метании издали стрел и копий и в стычках легковооруженных воинов, 6. А Луций Эмилий, отправленный против тирренов. увидев, что вейяне и с ними крупное вспомогательное войско от родственных им народов выступили на поле перед их городом, отнюдь не намеревался воздерживаться от сражения. Но помедлив лишь один день, когда он разбивал лагерь, Эмилий вывел войско на битву, в которою вейяне вступили с чрезвычайной отвагой. Так как силы оказались равными, то Эмилий, взяв всадников, бросается на врагов на правом фланге и, расстроив его, тешит на другой фланг, сражаясь на лошадях, если местность позволяла это. Там же, где это было невозможно, они, спешившись, дрались в пешем строю. Так как оба фланга тирренов были теснины римлянами, то не выдержал и центр, но был отброшен римской пехотой и после этого все они побежали в лагерь. 7. Эмилий же преследовал бегущих в полном боевом порядке и многих из них уничтожил. Подступив к лагерю, он посменно атаковал его, продолжая приступы в течение дня и ночи, а на следующий день, когда враги изнемогли от усталости и бессонницы, становится обладателем лагеря. Ведь тиррены, увидев, что римляне уже повсюду взбираются на частокол, бросив лагерь, бежали, одни - в город, другие - в близлежащие горы. 8. Консул в этот день оставался в лагере врагов, на следующий же день он, отметив наиболее отличившихся в битве воинов блестящими дарами, все захваченное внутри лагеря - и рабочий скот, и пленных, и палатки, набитые всяким добром, - передал воинам. И войско римлян обогатилось так, как никогда после другой какой битвы. Ведь народ тирренов вел изнеженный и роскошный образ жизни, поэтому и дома, и на войне они возили с собой без необходимости разнообразные предметы искусства, созданные для наслаждения и неги.
XVII. А на следующий день уже отчаявшиеся под бременем несчастий вейяне отправили к консулу старейших граждан, несших оливковые ветви, чтобы те начали с ним переговоры о мире. И эти мужи со стенаниями и мольбой, и всем тем, что может возбудить жалость, рассказывая все со слезами на глазах, уговаривают консула позволить им отправить в Рим послов, которые поведут с сенатом переговоры о прекращении войны, а до тех пор, пока послы не возвратятся с ответом, они просили не причинять им вреда. А для того чтобы римлянам можно было так поступить, они обещали поставить римскому войску хлеба на два месяца и деньги для жалования воинам на шесть месяцев, как это назначил победитель. 2. Консул же, приняв то, что было принесено, и раздав все воинам, устанавливает с вейянами перемирие. А сенат, выслушав посольство и прочитав послание консула, в которых тот настоятельно просил и советовал как можно быстрее закончить войну с тирренами, вынес постановление даровать мир, как этого и просили враги, и распорядился, чтобы консул Луций Эмилий сам назначил условия, на которых будет заключен мир, причем такие, которые покажутся ему самыми подходящими для Рима. 3. Получив такой ответ, консул заключает договор в вейянами, установив мир скорее умеренный, нежели выгодный для победивших. Ибо он ни землю у них не отрезал, ни в другом каком-то имуществе не наложил пени и даже не подтвердил в условиях договора верность поверженного противника выдачей Вейями заложников. 4. Это вызвало серьезное недовольство им римлян и стало причиной того, что он не получил от сената благодарности за то, что все было так счастливо устроено. Ведь ему отказали в триумфе, хотя он и домогался его, а причиной отказа выставили его своеволие при заключении договора, потому что он совершил все сам, не спросив мнения сената. А чтобы он не воспринял это обстоятельство с обидой или с гневом, все проголосовали за то, чтобы он повел войско на помощь своему коллеге и тем самым, если сможет счастливо завершить тамошнюю войну (а в этом человеке было огромное мужество), свел бы на нет то недовольство, с которым к нему относились за его прежние ошибки. Но муж сей, негодуя на проявленное к нему неуважение, сурово обвинил сенат перед народом, что тот, дескать, удручен тем, что освободился от войны с тирренами. И он заявил, что сенаторы поступают так из злого умысла и из-за презрения к беднякам, чтобы те, стряхнув с себя войны, которые ведут в чужих краях, не стали бы требовать исполнения обещаний о наделах земли, относительно чего сенаторы вот уже который год морочат их. 5. Наговорив это и многое другое подобного рода и с неукротимым гневом осыпав патрициев упреками, он освободил от значков то войско, что сражалось под его началом, и, отправив за войском, что оставалось при проконсуле Фурии в земле эквов, также распустил его по домам. Всем этим он вновь дал плебейским трибунам полную свободу обвинять сенаторов в народном собрании и вносить раздор между бедными и богатыми.
XVIII. После этого консульскую власть принимают на себя Гай Гораций и Тит Менений. Произошло это в семьдесят шестую Олимпиаду[18], на которой в состязаниях в беге на стадий победил Скамандр из Митилены, а архонтом в Афинах был Федон. Поначалу этим консулам мешали управлять государством внутренние волнения, потому что народ пребывал в возбуждении и не разрешал проводить никаких других общественных дел до тех пор, пока не будет разделена общественная земля; позднее же все те, кто возмущался и находился в волнении, подчинились, уступив тяжелой необходимости, и по доброй воле отправились в войско. 2. Ведь одиннадцать тирренских городов - те, что не приняли участие в заключении договора о мире, - созвав общее собрание, стали обвинять народ вейян в том. что они прекратили войну против римлян без общего согласия, и требовали, чтобы Вейи сделали одно из двух: либо разорвали заключенные с римлянами соглашения, либо вместе с Римом вступили в войну против тирренов. 3. Вейяне же приводит в свое оправдание неизбежность для них этого мира и предлагали всему сообществу рассмотреть, как они могли бы приличным образом расторгнуть этот мир. Затем, после обращения их с такой просьбой кто-то дает им совет относительно крепости Кремеры, откѵда до сих пор не ушли римские стражи; пусть вейяне сначала на словах потребуют, чтобы они оставили эту местность, а если слова не возымеют действия, пусть возьмут это укрепление в осаду и таким образом начнут новую войну. 4. Уговорившись об этом, они покидают собрание и спустя немного времени вейяне. отправив посольство к Фабиям, потребовали у них сдать крепость, а между тем уже вся Тиррения была готова к войне. Римляне, узнав обо всем этом из донесения Фабиев, вынесли решение о том, чтобы оба консула отправились в поход: одну войну с Римом вела Тиррения, а вторую римляне продолжили против вольсков. 5. И вот Гораций, приняв командование двумя легионами римлян и таким же количеством воинов от остальных союзников, двинул свою рать против вольсков. Менений же, возглавив весьма многочисленное войско, собирался предпринять поход против тирренов. Пока он готовился и тянул время, его опередили: укрепление в Кремере было разрушено врагами, а весь род Фабиев целиком уничтожен. О несчастье, происшедшем с этими мужами, передают два сказания: одно менее вероятное, другое - более правдоподобное. Я изложу оба рассказа в том виде, как я их услышал.
XIX. Итак, некоторые передают, что поскольку наступил срок некоего отеческого жертвоприношения, которое нужно было совершить {соду Фабиев, то эти мужи с небольшим числом клиентов выступили из лагеря для совершения священных обрядов, и шли, не разведывая пути и не боевым строем, распределенные под знаменами по центуриям, но двигаясь беспечно, без предосторожностей, словно шли в мирное время по дружественной земле. 2. А тиррены, прознав заранее об их выступлении, часть войска оставили в засаде в одном месте у дороги, а с остальным воинством, выстроенным в боевом порядке, последовали за Фабиями. И когда Фабий приблизились к месту засады, тиррены, выскочив оттуда, напали на них, одни спереди, другие с боков, а немного позже с тыла на римлян набросилось войско и остальных тирренов. Окружив Фабиев со всех сторон и стреляя в них, кто из пращей, кто из луков, кто разными копьями, они, выпустив великое множество всякого рода метательных снарядов, всех уничтожили. 3. Этот рассказ мне все же представляется мало правдоподобным. Ведь невозможно, чтобы столь большое число мужей, несущих воинскую службу, ради принесения жертвы отправилось бы из лагеря в Рим без разрешения на то сената, поскольку священные обряды могли быть исполнены другими людьми, принадлежавшими к их роду, теми, кто уже достиг соответствующего возраста. Неправдоподобным было и то, что даже если все Фабий ушли из Рима и никого из их рода не оставалась у домашних очагов, они, держа в своих руках упомянутое укрепление, совсем оставили бы его без охраны: ведь было бы достаточно троих или четверых, которые вернулись бы в Рим и исполнили священные обряды от лица всего рода. Вот по таким причинам эта байка мне показалась не заслуживающей доверия.
XX. Другой же рассказ о гибели Фабиев и захвате их укрепления, который я считаю более правдоподобным, таков. Поскольку мужи эти частенько выходили за фуражом и ради успеха предприятия с каждым разом удалялись все дальше и дальше от крепости, то тиррены, подготовив скрытно от противника в близлежащих городках многочисленное войско, встали там лагерем. Затем, выгнав из городков на пастбище стада овец, быков, табуны лошадей, которые и паслись там. они соблазняли римлян захватить эти стада. Те же, выходя из лагеря, захватывали людей и уводили скот. 2. Проделывая это постоянно и заводя противников все дальше и дальше от лагеря, тиррены, полностью усыпив в римлянах всякую предосторожность и прельстив их постоянной добычей при полной безопасности, ночью ставят в наиболее подходящих местностях этой области засады, а другие их отряды захватывают возвышенности над равниной. На следующий день, послав вперед небольшое количество вооруженных людей будто бы для охраны пастухов, тиррены выпустили из городков многочисленные стада. 3. Тогда Фабиям подали весточку, что если они незамедлительно пересекут близлежащие холмы, то найдут за ними долину, изобилующую разного рода скотом, а стерегущий этот скот отряд довольно немногочисленен. Они вышли из крепости, оставив в ней достаточно боеспособную охрану и, поспешно и бодро совершив переход, в полном боевом порядке появляются перед стражами стад. Те же, не приняв боя, бежали. А Фабий, словно они действительно находились в безопасности, стали захватывать пастухов и сгонять со всех сторон стада. 4. В это время тиррены, во многих местах выскочив из засад, со всех сторон нападают на них. Большая часть римлян была рассеяна и не в состоянии помочь друг другу убита на месте. И те, что успели соединиться, старались занять какое-нибудь безопасное место и, торопливо продвигаясь к горам, попадали еще в одну засаду, что была скрыта в лесах и ущельях. Между ними начинается сражение со множеством убитых с обеих сторон. Тем не менее Фабий в конце концов терпят поражение и. наполнив ущелье мертвыми, взбираются на холм, который трудно было захватить: там они, страдая от недостатка всего самого необходимого, провели наступившую ночь.
XXI. На следующий же день гарнизон крепости, узнав об участи, постигшей их товарищей, а именно о том, что большая часть войска во время грабежа погибла, а лучшая его часть, отрезанная пустынной местностью, окружена на горе, и если в ближайшее время к ним не придет какая-нибудь помощь, то они очень скоро погибнут из-за нехватки необходимых припасов. Тогда они поспешно выходят из крепости, оставив в ней лишь очень небольшое число стражей. Вот их-то тиррены, напав с разных сторон, прежде чем эти войска соединились со своими товарищами, окружают и, несмотря на их отчаянное сопротивление, постепенно всех уничтожают. 2. Спустя немного времени те, кто захватил холм, мучаясь от голода и жажды, решили напасть на врагов и, вступив в бой малым числом против великого, бьются с утра до глубокой ночи; и такую они учинили резню среди врагов, что нагроможденные повсюду горы трупов стали мешать им в битве. Тиррены же. потеряв более трети войска и боясь за оставшуюся часть, на короткое время приостановили сражение, дав сигнал к отступлению, и повели с Фабиями переговоры, обещая им безопасность и свободный проход, если они сложат оружие и оставят укрепление. 3. Но Фабий не приняли эти предложения, а предпочли благородную смерть, и тиррены снова, уже во второй раз, двинулись на них; и сражались они не сомкнутым строем и не врукопашную, но издали, все вместе бросая камни и копья, и великие множество летящего оружия было подобно снежной буре. Но римляне сомкнутым строем атакуют не ожидавших этого врагов и, получая многочисленные удары, все же выдерживают напор тирренов. 4. Когда же и мечи у многих уже пришли в негодность (одни из них затупились, другие треснули) и оболы их щитов были разломаны, а почти все римляне истекали кровью, были поражены копьями или ослабели из-за множества ран, тиррены, презрев их, сошлись вплотную; римляне же ринулись на врагов, словно дикие звери, отнимали у них копья и разламывали их, хватали мечи за лезвия и вырывали из рук противника, сплетались с телами врагов и валились с ними на землю в мертвом захвате, борясь более мужеством, нежели силой. 5. Так что враги уже более не вступали с ними врукопашную, но, страшась стойкости римлян и их безумства, которое всегда присутствует в действиях тех, кто, оказавшись в отчаянном положении, дерется за свою жизнь, тиррены отступили, и вновь все вместе стали бросать в римлян и кусками дерева, и камнями, и всем, что только попадалось им под руку, а в конце концов засыпали их градом стрел. Умертвив этих мужей, они бросились к укреплению, держа в руках головы сих славнейших римлян, чтобы сходу захватить тех, кто находился в крепости. 6. Но все же у них не вышло так, как они задумали: ведь оставшиеся в укреплении, следуя примеру благородства в смерти, которое проявили их друзья и родственники, вышли из крепости, хотя и были крайне малочисленны, и сражались в течение долгого времени. Они были перебиты тем же самым способом, что и первые; тирренам же досталась уже опустевшая крепость. Мне этот рассказ кажется гораздо более заслуживающим доверия, чем первый; но в достойных внимания сочинениях римлян передаются и та, и другая история.
XXII. Что касается тех дополнений, которые делают некоторые писатели, то хотя и не все они правдивы и убедительны и основаны на недостоверных сведениях толпы, все же не следует пренебрегать ими и совсем оставлять без внимания. Так, некоторые утверждают, что после гибели трехсот шести Фабиев от всего рода остался только один мальчик. В этом уточнении говорится о вещи не только невероятной, но и невозможной. 2. Ведь немыслимо, чтобы все ушедшие охранять укрепление Фабий были бездетны и не женаты. Ибо старинный закон не только принуждал достигших соответствующего возраста вступать в брак, но и заставлял вскармливать всех родившихся детей. И конечно же Фабий не могли бы одни только нарушать этот закон, соблюдавшийся всеми их предками. 3. Если все же кто-нибудь сочтет правильным это утверждение, он тем не менее не может не согласиться с тем, что у кого-нибудь из них наверняка были братья, находившиеся еще в детском возрасте. В самом деле, ведь все это похоже на сказку, по крайней мере, на вымыслы, свойственные театральным подмосткам! А отцы их - сколько бы их ни было в возрасте, когда они могли бы еще зачать детей - при том, что род так обезлюдел, разве не завели бы других детей, по своей воле или нет, лишь бы не были покинуты отцовские святыни и не была уничтожена столь великая слава этого рода? 4. Но даже если ни у кого из них отцы не оставались в Риме, но вместе с ними отправились в тот поход, все же при том, что всего их было триста шесть мужей, невозможно, чтобы у них не осталось бы ни детей младенческого возраста, ни беременных жен, ни братьев, которые еще не были взрослыми, ни отцов в расцвете сил. 5. И вот, исследуя таким образом этот рассказ, я посчитал его недостойным доверия, правдивым же является вот какое объяснение: из трех братьев - Цезона, Квинта и Марка, что исполняли консульские обязанности непрерывно на протяжении семи лет, я думаю, у Марка остался ребенок, про которого и говорили, что он - единственный уцелевший из рода Фабиев. 6. И нет никакого иного объяснения этому, кроме того, что из всех оставшихся в живых Фабиев только этот сын Марка стал известным и знаменитым, когда вырос, что и создало у многих людей впечатление, будто он-то и есть тот единственный, кто выжил из рода Фабиев, не потому, конечно, что не было никого другого из Фабиев, но именно потому, что не было похожего на тех троих, которые родство определяли доблестью, а не рождением. Но об этом сказано достаточно.
XXIII. И вот тиррены, уничтожив Фабиев и захватив укрепление на Кремере, повели свои силы против остального войска римлян. Случилось так, что недалеко оттуда стоял лагерем один из консулов - Менений, причем в далеко небезопасном месте. Когда род Фабиев и их клиенты погибли, он находился примерно в тридцати стадиях от того места, где произошло несчастье, и это обстоятельство немалому числу людей дало повод думать, что, зная, в какую беду попали Фабий, Менений тем не менее никак не позаботился о них, потому что завидовал доблести и славе этих людей. 2. И вот, привлеченный впоследствии плебейскими трибунами к суду, он был осужден именно по этой причине. Римское гражданство очень сильно горевало, утратив доблесть столь многих и столь прекрасных мужей, и ко всякому, кого римляне считали причиной такого великого для них бедствия, они относились сурово и беспощадно. Тот день, когда произошло горе, они стали считать черным и роковым, и в этот день они не начинали никакого благого дела, считая, что случившаяся тогда Беда является дурным предзнаменованием. 3. Когда тиррены приблизились к римлянам, то, изучив расположение их лагеря (а он находился под обрывом горы), они почувствовали презрение к неопытности военачальника и легко использовали те преимущества, что ниспослала им удача. Быстро собрав всадников, они с той стороны холма, где им ничто не чинило препятствий, поднялись на его вершину. Захватив высоту, нависавшую над головами римлян, они сложили там оружие и, в полной безопасности переправив туда остальное войско, укрепили лагерь высоким частоколом и глубоким рвом. 4. И вот, если бы Менений, увидев полученное врагами преимущество, исправил свою ошибку и отвел войско в более безопасное место, то поступил бы, как мудрый человек. Но теперь, со стыдом осознавая, что скорее всего просчитался, он тем не менее сохранял надменность по отношению к тем, кто его перегадал, и потому потерпел позорное поражение. 5. Ибо враги, постоянно совершая вылазки с возвышавшегося над римлянами холма, получили большое преимущество, разграбляя припасы, привозимые торговцами, и нападая на тех, кто отправлялся за фуражом или за водой. Для консула возникла угроза упустить подходящее для битвы время, да и местностью он уже не владел, что, естественно, является ярким доказательством неопытности военачальника. У тирренов же и то и другое обстояло так, как они этого желали. 6. Менений тогда не захотел увести войско, но вывел его из лагеря и построил к битве, пренебрегши теми, кто подавал ему благие советы. А тиррены, расценив глупость военачальника как прекрасный счастливый мя них случай, также спустились из своего лагеря, причем их было как минимум вдвое больше противника. 7. Когда же тиррены и римляне вступили в битву, началась настоящая резня последних, потому что они не смогли сохранить боевой порядок. Ведь тиррены, не только имели союзником саму природу, но и подпирались стоявшими позади, так как были выстроены в глубину, и стали теснить римлян с занимаемых позиций. После гибели лучших из центурионов остальное римское войско отступило, а затем бросилось спасаться в лагере, тиррены же, преследуя их, отбирали знамена легионов, уносили раненых и захватывали мертвых. 8. Осадив римлян в лагере и весь остаток дня много раз идя на приступ, который не прекратили даже ночью, тиррены наконец захватывают лагерь после оставления его римлянами и овладевают большим числом людей и огромными богатствами; ведь спасшиеся бегством римляне не могли должным образом собрать свои пожитки, сами едва спасши свои жизни, причем многие из них не сохранили даже своего оружия.
XXIV. Остававшиеся в Риме, узнав о гибели своих и о захвате лагеря (ведь первые беглецы пришли еще глубокой ночью), вполне естественно пришли в страшное смятение. Боясь, что враги сразу же двинутся на них, они схватились за оружие, и одни стали на стенах, другие выстроились перед воротами, третьи же начали занимать высоты города. 2. И по всему городу поднялась беспорядочная беготня и всеобщий гам, и многие из домочадцев разместились на крышах домов, готовые к обороне и сопротивлению. Беспрерывной чередой вспыхивали в большом количестве с крыш факелы сигнальных огней, а так как все происходило ночью, да еще весьма темной, то смотревшим издали казалось, что там бушует огонь, и весь город объят пожаром. 3. И если бы тогда тиррены, пренебрегши добычей из лагеря, сразу стали преследовать спасавшихся бегством римлян, то все войско, что вышло сражаться с ними, полностью погибло бы; но теперь, предавшись разграблению оставленного в лагере и физическому отдыху, они сами себя лишили того, чем могли бы весьма гордиться в будущем. Приведя войско к Риму только на следующей день и находясь примерно в шестнадцати стадиях от него, тиррены захватывают холм, откуда весь Рим был виден, как на ладони, - а назывался этот холм Яникулом. Отсюда они, делая набеги на римскую округу, беспрепятственно разоряли ее, до тех пор совершенно пренебрегая находившимися за стенами города жителями, пока не появился второй консул, Гораций, ведший с собой войско, бывшее среди вольсков. 4. Вот тогда, наконец, римляне, посчитав, что находятся в безопасности, и вооружив находившуюся в городе молодежь, вышли в открытое поле. В первой же битве у святилища Надежды в восьми стадиях от города они одержали победу, а затем блистательно сражались в другой битве, происходившей близ ворот, называвшихся Коллинскими, завязав ее, несмотря на то что к тирренам подошло большое подкрепление. Только тогда римляне перевели дух и перестали бояться. И на этом год завершился.
XXV. На следующий год, почти в самый летний солнцеворот месяца секстилия[19] консульскую власть принимают на себя Сервий Сервилий и Авл Вергиний[20], мужи опытные в военном деле. Их война с тирренами, хотя и была долгой и тяжелой, однако казалась просто сладостной по сравнению с мятежом внутри городских стен. Ведь из-за того, что земля прошлой зимой осталась не засеянной, ибо враги укрепили близлежащий холм и совершали оттуда бесконечные набеги, и поскольку торговцы не привозили товаров извне, то в Риме стал ощущаться сильнейший недостаток продовольствия, тем более что Рим был полон простонародья, как горожан, так и сбежавшихся с полей сельчан. 2. Ибо граждан, находившихся в зрелом возрасте, как это выяснилось из последнего ценза, было более ста одиннадцати тысяч, а женщин, детей, домашних слуг, торговцев и переселенцев, занимавшихся ремесленными работами (ведь ни одному из римлян не было позволено заниматься мелкой торговлей пли ремеслом), было не менее чем в три раза больше, нежели граждан. Нелегко было всех их успокоить, так как, оказавшись в столь большой беде, они негодовали и, обвиняя во всем власть имущих, стали собираться на Форуме и толпой тесниться у домов богачей, пытаясь без всякой платы расхищать хранившиеся у них съестные припасы. 3. А плебейские трибуны, созвав их на собрание и обвинив патрициев в том, что они-де постоянно замышляют что-то против бедняков, а также назвав их зачинщиками всего того зла, что происходит вследствие неопределенности и необеспеченности человеческой судьбы, тем самым создали о них представление, как о ненавистных обидчиках. 4. Приведенные такими вот бедствиями в стесненные обстоятельства, консулы отправляют людей с большими деньгами, чтобы они скупили соседей хлеб, а также приказали, чтобы те. кто приберегает хлеб у себя дома в Большем количестве, нежели это им потребно, несли его в государственную казну, Определив за него достаточно хорошую цену. Этими и многими другими подобного рода мерами они сдержали бесчинства, творимые бедняками, и добились поворота к подготовке войны.
XXVI. Однако поскольку товары извне прибывали медленно, а имевшиеся в городе запасы съестного иссякли, то для предотвращения новых бедствий стало необходимо, чтобы оба консула либо изгнали врагов с полей, выйдя со всеми силами, либо, оставаясь в осаде, погибли от голода и внутренних распрей. Выбрав меньшее из зол, они решили выйти против грозного врага. 2. Глубокой ночью выведя войско из города, они переправились через реку на плотах и. прежде чем рассвело, встали на стоянку вблизи противника. А на следующий день они выступили из лагеря и построили войско к битве. Правым флангом командовал Вергиний, а левым Сервилий. 3. Тиррены же, увидев римлян в полной боеготовности, так обрадовались сражению, будто уже ниспровергли власть римлян, лишь единожды подвергнув себя опасности, как они того и желали. Ведь они знали, что все отборнейшие воины, сколько их ни было у римлян, приняли участие в этом бою, и надеялись (хотя это было очень легкомысленно с их стороны), что легко одолеют их, как когда-то победили войско Менения, выстроившееся против них в неудобном месте. Но после тяжелой и продолжительной битвы, уничтожив многих римлян, но еще больше потеряв своих, тиррены медленно отступили к частоколу. 4. Тогда командовавший правым флангом Вергиний не позволяет преследовать неприятеля, но несмотря на успех приказывает оставаться на месте, Сервилий же, стоящий на другом фланге, начинает преследование противника напротив него и продолжает его долгое время. Когда же он оказался на холме, тиррены (а к ним уже поспела помощь из их лагеря) развернулись и сами ударили на римлян. Те же, застигнутые врасплох, начинают пятиться назад, затем обращаются в бегство и, наконец преследуемые и рассеянные по холму, падают под ударами. 5. Вергиний же, узнав, в какую беду попало войско на левом фланге, сохраняя все свои силы в боевом строю, ведет их наперерез дороги на холм. Оказавшись в тылу тех, кто гнал римлян, он какую-то часть войска оставляет там, чтобы задержать спешащих на помощь тирренам из их лагеря, а сам с остаіьными нападает на противника. В это время также и те воины, кто был с Сервилизм, ободрившись приходом своих, поворачивают назад и, выровняв ряды, вновь завязывают битву. Окруженные обоими войсками, тиррены не могли ни продвинуться вперед из-за римлян, вступивших с ними в бой, ни бежать назад, к лагерю, из-за наступавших с тыла, так что очень многие из них, сражаясь хотя и бесстрашно, но неуспешно, были уничтожены. 6. Так как римлянам победа далась дорогой ценой и сражение завершилось не вполне удачно, консулы, разбив лагерь вблизи своих павших, провели там наступившую ночь.
Занимавшие Яникул тиррены, не получив от остававшихся дома никакой подмоги, решили оставить укрепление, и, свернув ночью лагерь, ушли в Вейи, которые находились ближе всех других городов. 7. А римляне, овладев их лагерем, разграбляют оставленные богатства, которые тиррены не смогли унести при поспешном отступлении, и захватывают очень много раненых, как тех, что были оставлены в палатках, так и тех, чьи тела устилали собой всю дорогу. 8. Ведь некоторые из них, стремясь возвратиться домой, следовали за своими и терпели из последних сил, а затем, выбившись из сил, полумертвыми валились на землю. Римские всадники, продвигаясь по дороге далеко вперед, убивали их; и когда уже нигде не осталось и следа врагов, римляне разрушили укрепления и с добычей вернулись в город, захватив с собой и тела павших в битве: зрелище печальное для всех граждан как из-за большого числа погибших, так и по причине их доблести. 9. Так что народ решил не устраивать празднества по поводу одержанной победы, но и траура не объявлять, как при большом, тяжелом несчастье. Сенат же постановил принести богам обязательные жертвы, однако не разрешил консулам проводить триумфальную процессию в честь победы. Спустя немного дней город наполнился разнообразным товаром, так как что-то было прислано на государственный счет, также много хлеба привезли и те, кто обычно торговал им, так что вскоре все стало так же, как было в прежнем урожайном году.
XXVII. Когда явный враг был уничтожен, вновь стала разгораться гражданская смута, потому что плебейские трибуны волновали чернь. И хотя патриции уничтожали разные прочие их политические поползновения, так как противостояли каждому из трибунов, но сколько ни старались, оказались не в силах отменить судебный процесс над Менением, который только что сложил с себя обязанности консула. 2. Муж сей был привлечен к суду двумя плебейскими трибунами, Цинцием Консидием и Титом Генуцием. У него потребовали отчета за командование в войне, которая столь несчастно и бесславно завершилась, но особенно на него гневались из-за гибели Фабиев и захвата Кремеры, и, так как суд вершило собрание плебеев по трибам, то значительным большинством голосов он был осужден, хотя и был сыном Менения Агриппы, который возвратил народ после его удаления из Рима и примирил его с патрициями. Ведь Менения, когда он умер, сенат почтил торжественными похоронами на общественный счет, а римские женщины ежегодно какое-то время проводили в трауре, отказываясь от пурпурных одежд и золота. 3. И хотя по вынесении приговора суда его осудили не на смерть, но к пене, которая для того, кто пересчитывает средства на сегодняшний день показалась бы смехотворной, однако для людей того времени, которые жили своим трудом и сообразно тому, как они трудились, а особенно для того мужа, который унаследовал бедность от своего отца, штраф этот был суровым и тяжелым, составляя две тысячи ассов. Асе же тогда представлял собой медную монету весом в один фунт, так что весь штраф составил по весу шестнадцать талантов меди. 4. Так как этот штраф возбудил в людях негодование, то они, желая все исправить, отменили денежную пеню и заменит ее штрафом в мелком и крупном скоте, установив максимальное его количество таким, которое впоследствии стало взиматься должностными лицами в штрафах, налагаемых на частных лиц. Из-за этого осуждения Менения патриции получили новый повод для обид на плебеев и не позволяли им ни провести раздел земельных наделов, ни осуществить никаких уступок в их пользу. Спустя немного времени народ раскаялся в принятых решениях, узнав о смерти этого мужа: ведь он перестал общаться с людьми и никто не встречал его в общественных местах. Хотя было решено после уплаты им штрафа не лишать его участия в общественных делах - ведь очень многие из его близких Были готовы возместить ему этот штраф, - он же не пожелал этого, но, признав смерть за счастье, все время проводил дома и никого не принимал, наконец, изможденный печалями и воздержанием в пище, он ушел из жизни. Вот таковы были события, происшедшие в том году.
XXVIII. Когда консульскую власть приняли на себя Публий Валерий Попликола и Гай Навций, другой муж, опять-таки из патрициев, Сервий Сервилий, который в прошедшем году исполнял консульскую власть, после сложения с себя полномочий был вызван в суд, грозивший ему смертным приговором. Его обвинителями в суде перед народом были двое плебейских трибунов, Луций Цедиций и Тит Стаций, потребовавшие у него отчета не но поводу некоего прегрешения, но из-за выпавшей на его долю судьбы, так как муж сей, бросившись в ходе битвы с тирренами к лагерю врагов более с отвагой, нежели с расчетом, был обращен в бегство находившимися в лагере воинами, которые выступили против него, и из-за этого лишился цвета римской молодежи. 2. Этот процесс патрициям показался самым тяжелым из всех вообще судилищ, и, собираясь между собой, они негодовали и считали ужасным то, что мужество военачальников, не останавливающихся перед лицом опасности, при противодействии им Судьбы станет предметом уголовных обвинений в их адрес. Патриции убеждали, что такие разбирательства станут причиной трусости, нерешительности и отсутствия самостоятельности у военачальников, благодаря чему в итоге и свобода уничтожается, и владычество разрушается. 3. Патриции настойчиво взывали к плебеям, чтобы те не осуждали этого человека, убеждая их, что они очень сильно повредят общему благу, наказывая полководцев за неудачи. 4. Когда же настало время судебного слушания, один из плебейских трибунов, Луций Цедиций, выступил вперед и обвинил Сервия Сервилия в том, что он по глупости и из-за неумения воевать повел войска на очевидную гибель и погубил-таки лучший цвет города, и если бы его коллега вовремя не узнал о несчастье и, со всей поспешностью приведя войска, не оттеснил бы врагов и не спас бы своих, то ничего не помешало бы тому, что и другое войско полностью погибло бы, и в конце концов гражданство сократилось бы наполовину. 5. Сказав это, он начал приводить в подтверждение своих слов свидетелей: оставшихся в живых центурионов и кое-кого из рядовых воинов, которые, стремясь оправдать собственный позор за такое поражение и бегство, обвиняли военачальника за неудачное сражение. Потом обвинитель, вызвав у всех глубокое сострадание к судьбе стольких погибших во время этого несчастья и невероятно преувеличив все остальное, что говорилось публично из ненависти к патрициям и должно было дать отпор тем, кто пожелает защищать этого мужа, с большим презрением к обвиняемому изложив все это, наконец предоставил ему слово.
XXIX. Сервилий же, начав свою защиту, сказал так: "Если вы, о граждане, вызвали меня в суд и требуете отчета в том, как я командовал войском, то я готов защищаться, но если вы вызвали меня, чтобы приговорить к наказанию, решение о котором уже принято, и мне, даже доказав, что я не нанес вам никакого ущерба, уже ничего нельзя будет сделать, то лучше сразу хватайте меня и делайте то, чего так давно добивались. 2. Для меня самого гораздо лучше будет умереть без суда, нежели, получив слово, не убедить вас; ведь может показаться, что я покорюсь вашему решению на основании судебного разбирательства[21], и на вас будет лежать меньшая вина, чем в случае, если вы лишите меня слова, из которого непонятно будет, причинил ли я вам какой-нибудь вред, да еще дадите волю вашему раздражению. Но в ходе слушания мне станет ясным ваше намерение, и по шуму или тишине я догадаюсь, для наказания или правосудия вы вызвали меня в суд". 3. Сказав это, он остановился, но так как воцарилось молчание, а затем многие стали кричать, чтобы он не боялся и говорил то, что хочет, он вновь взял слово и произнес следующее: "Безусловно, о граждане, если я не буду считать вас, судей, врагами, то думаю, смогу легко убедить вас в том, что я не причинял вам никакого вреда. Из моих слов вы сами все узнаете. Я пришел к власти вместе с Вергилием, человеком, прекрасным во всех отношениях, в те времена, когда тиррены, построив против вас укрепление на холме, лежащем за городом, установили свое господство над всей открытой[22] местностью и надеялись в скором времени лишить нас могущества. В городе начался сильный голод и внутренние раздоры, и никто не знал, что нужно делать. 4. Придя к власти в такие вот тревожные и опасные времена, я вместе с моим коллегой в двух битвах разбил противника и вынудил его уйти, оставив укрепления; а спустя немного времени я и голод прекрати!, обильно наполнив рынки съестными припасами, и пришедшим после меня консулам я передал наш край свободным от вражеского оружия и исцеленным И всякой общественной хвори, в которую ввергли его демагоги. 5. Так за какое же преступление я несу перед вами ответственность? Разве что победа над врагами нанесла вам вред. Но если кому-то из воинов, успешно сражавшихся на поле брани, выпало на долю погибнуть, в чем Сервилий-то провинился перед народом? Ведь действительно, никто из богов не дает военачальнику ручательства за жизнь бойцов, и мы приняли на себя командование войском не на основе такой договоренности и не на тех условиях, чтобы и всех врагов победить, и ни одного человека из своих не потерять. Ведь кто из простых смертных возьмет на себя ответственность за всякое принятое решение и за то, что относится к воле случая? Ибо великие дела мы оплачиваем ценой великих опасностей".
XXX. "Выступив против врагов, не мне первому выпало на долю испытать такое, но так можно сказать обо всех, кто с немногочисленным войском вступал в тягостную битву с превосходящими силами неприятеля. Ведь кто-то когда-то уже преследовал противника и сам бежал от него, и убивал многих врагов, и еще больше губил своих. '2. Я повторяю, что многие, полностью разгромленные, с великим позором и большими потерями обращались в бегство, но никто из них не подвергся за это наказанию, ведь не удостоиться никакой похвалы само по себе уже достаточно большое несчастье и как ничто другое является для военачальника серьезным и тяжелым наказанием. Однако я со своей стороны далек от того, чтобы говорить то, о чем заявили бы все, кто обладает здравым рассудком, что, мол. справедливо мне вообще не давать отчета за случившееся по воле судьбы, что, хотя никто другой не захотел бы подчиниться такому судилищу, тем не менее я один не отказываюсь от этого, но соглашаюсь испытать свою судьбу не меньше, чем свое намерение, которое я высказал. 3. Я вижу, что человеческие деяния, как несчастные, так и счастливые, судятся не на основании конкретных действий (а они многочисленны и разнообразны), но по их результату. Всякий раз, когда все происходит, как было задумано, если даже случившееся не доставляет никому особой радости, я слышу, как такие деяния превозносятся всеми, восхваляются и считаются счастливыми; но когда они завершаются несчастливо, даже если все, что происходило до этого, было очень удачным, то рассматриваются как не добрая, а злая судьба тех, кто эти деяния совершил. 4. Имея это в виду, вспомните о моей Фортуне в многочисленных войнах. Если вы обнаружите, что я был побежден противником, назовите мою судьбу несчастливой, но если увидите, что побеждал я, то назовите ее доброй. По поводу судьбы я могу сказать и больше, но осознавая, что неприятны все те, кто спорит о ней, я не буду говорить об этом".
XXXI. "Но теперь вы обвиняете меня за принятые мной решения, не осмеливаясь при этом упрекнуть меня ни в предательстве, ни в трусости, по поводу которых обычно и ведутся судебные разбирательства в отношении прочих военачальников, но обвиняя меня в неумении вести войну, в необдуманных действиях, в том, что я подвергся ненужному риску, устремившись на лагерь противника. Я хочу и в этом отчитаться перед вами, имея возможность самым решительным образом сказать, что каждого человека очень легко порицать за происшедшее, в то время как рисковать за добрые дела - тяжело, и это удел немногих. Как прошлое не кажется сейчас таким, каким оно является на самом деле, так и то, что произойдет в будущем, ныне представляется не таким, каким оно будет на самом деле; ведь первое мы постигли знанием и страданием, а о втором делаем заключение по прорицаниям и догадкам, в которых много обманчивого. Для тех, кто всегда избегал опасности, легче всего вести словесные войны, что сейчас и делают те, кто обвиняет меня. 2. Но, чтобы наконец оставить все это в покое, скажите мне перед лицом богов, кажется ли вам, что я единственный или первый употребил силу, устремившись к вражескому лагерю и выведя войско к возвышенной местности? Или же я действовал как и остальные ваши военачальники, из которых одни добивались успеха, а другим их предприятия не удавались так, как это было задумано? Так отчего же вы, оправдав остальных, судите только меня, если считаете, что эти действия доказывают неумение быть полководцем и необдуманность поступков? Но насколько еще более дерзкие поступки приходится совершать военачальникам, когда сами обстоятельства требуют отнюдь не осторожности и взвешенности? 3. В самом деле, одни, выхватив значки у своих, кидали их в гущу врагов, дабы понуждением придать мужества нерадивым и робким воинам, которые знали: те, кто не вернет свои значки, с позором умрет от руки военачальников. Другие, вторгшись в земли противника, разрушали мосты на реках, через которые переправились бы в случае отступления. Они лишали себя надежды на спасение, и это придавало смелости и мужества в битве тем, кто уже подумывал спастись бегством. Третьи, сжигая палатки и обозы, ставили своих воинов перед необходимостью взять на вражеской земле то, в чем они нуждались. 4. Я не буду говорить об остальных случаях, ведь они бесчисленны, сколько еще мы знаем других дерзких поступков и выдумок военачальников (сведения о них мы почерпнули в рассказах, известны они и по нашему опыту), и за это еще никто из тех, кто обманулся в своих надеждах, не подвергался наказанию. Конечно, кто-нибудь из вас мог бы обвинить меня в том, что я, бросив всех остальных на неминуемую гибель, себя самого берег от опасности. Но если я вместе со всеми переносил все испытания, вышел из битвы последним, и разделил с остальными общую участь, то в чем же я провинился? Итак, обо мне рассуждать довольно.
XXXII. Но я хотел бы сказать несколько слов о сенате и о патрициях, так как меня беспокоит охватившая всех вас ненависть к ним за то, что они воспрепятствовали разделу земель, и обвинитель не скрывает этой ненависти, и даже придал ей немалую роль в обвинении. 2. Речь моя будет совершенно откровенной, в противном случае я и не мог бы говорить, да и вам не пристало бы слушать. Ведь вы, плебеи, творите дела несправедливые и неблагочестивые, не испытывая к сенату никакой благодарности за полученные вами от него благодеяния, но если он в чем-то из ваших требований противился вам, то только в том, из-за чего, в случае если бы это было позволено, государство могло бы сильно пострадать, причем делал он это не из-за нерасположения к вам, но на пользу общества, вы же встречали это с раздражением. 3. А нужно было, чтобы вы, принимая решения сената как вынесенные с самыми лучшими намерениями и для общей пользы, отступили бы от своих корыстных стремлений. Если же вы были не в состоянии разумными доводами обуздать вашу вредоносную страсть, то следовало добиваться того же самого путем договоренностей, а не применением силы. 4. Ведь дары, принесенные по доброй воле, для дающих более приятны, чем те, к которым их принудили, да и для получающих они надежнее тех, которые таковыми не являются. Об этом вы, клянусь богами, не задумываетесь, но словно море под ветрами, что дуют одни за другими, вы, возбуждаемые и раздражаемые демагогами, не позволяете отечеству пребывать в тишине и спокойствии даже на малое время. Поэтому-то нам в голову и приходит мысль, что война лучше мира: действительно, когда мы ведем войну, то плохо относимся к врагам, а когда живем в мире - к друзьям. 5. Однако, если вы полагаете, что все решения Курии благи и полезны (а это так и есть), почему же вы не признаете, что и это решение - из их числа? А если вы думаете, что сенат просто ни в чем надлежащем не принимает разумных решений, но негодно, скверно управляет государством, то почему вы каким бы то ни было образом не изгоните его весь целиком и сами не правите, не держите совет, не начинаете войны за первенство, но мучаете сенат и поодиночке уничтожаете знатнейших мужей, истребляя их на судебных процессах? Ведь для всех нас лучше было бы всем вместе подвергаться войне, нежели каждому по отдельности становиться жертвами облыжных обвинений. 6. Но виноваты в этом не вы, как я и говорил, но приводящие вас в исступление демагоги, которые не умеют ни подчиняться, ни править. Сколь часто переворачивался бы ваш корабль из-за их глупости и невежества, но ныне именно сенат, хотя и слышит от них много повешений, исправляет их ошибки, дает гражданству возможность идти с вертикальным килем. 7. И все это, приятно ли оно вам или нет, сказано мной совершенно искренне, почему я и отважился на это. Ведь я предпочел бы умереть, высказав все с полной откровенностью, полезной государству, нежели быть спасенным, болтая лишь ради вашего удовольствия".
XXXIII. Выступив с такой речью, Сервилий без сетований, без оплакивания своей несчастной судьбы, не выказав себя малодушным в мольбах и непристойных униженных просьбах, не проявив никаких низких качеств души, передал слово тем, кто желал подтвердить или засвидетельствовать его слова. Много других римлян, вступая на трибуну, защищали его от обвинения, а особенно Вергиний, который в том же году был консулом и которого считали человеком, принесшим победу. Он не только объявил Сервилия невиновным, но и считал, что все должны его прославлять и почитать как храбрейшего из всех мужей воина и как самого разумного в том, что касается военного командования. 2. Он сказал, что, если собравшиеся полагают, что война получила благополучное завершение, то воздать благодарность нужно им обоим; если же неблагополучное, то следует и покарать обоих: ведь решения, дела и судьба, ниспосланная богами, были у них общими. Убедительной была не только речь этого мужа, но и сама жизнь его, испытанная во всех добрых свершениях. 3. К этому он добавил и то, что вызвало наибольшее сострадание - вызывающее сочувствие выражение его лица, что обычно присуще тем, кто уже испытал нечто ужасное, или тем, кому еще предстоит это испытать. Так что даже близкие погибших в битве, сначала казавшиеся непримиримыми по отношению к виновнику их несчастья, как оказалось, стали более снисходительными и перестали гневаться. И после проведения голосования выяснилось, что ни одна триба не проголосовала против Сервилия. Вот такой исход получили опасные обстоятельства, в которых очутился Сервилий.
XXXIV. Спустя немного времени римское войско под командованием Публия Валерия, одного из консулов, вышло против тирренов. Ведь вновь собрались воинские силы вейян, а к ним присоединились сабиняне, которые до той поры опасались принять участие вместе с ними в военных действиях, потому что, мол, вейяне желают невозможного. Теперь же, когда сабиняне узнали о бегстве Менения и об укреплении, воздвигнутом на холме близ Рима, они, посчитав, что силы римлян ослабели, а гордыня их государства побеждена, стали помогать тирренам, отправив им большое воинство. 2. А вейяне, полагаясь на свои силы и на только что пришедшее войско сабинян и, кроме того, ожидая подкрепления от остальных тирренов, были готовы двинуться войной против Рима с большей частью своего войска в уверенности, что в бой с ними никто не вступит, но произойдет одно из двух: либо они захватят город приступом, либо голодом принудят его сдаться. 3. Но намерения их упредил Валерий: пока они медлили и поджидали задерживавшихся союзников, он вывел цвет римлян и вспомогательный отряд от союзников, предприняв поход не открыто, но как можно более скрытно от тирренов. А именно, выйдя из Рима ранним вечером и переправившись через Тибр, он сделал привал недалеко от города; затем, около полуночи подняв войско, повел его быстрым шагом и до наступления дня напал на одну из стоянок противника. 4. Ведь было два отдельных лагеря, размещенных недалеко друг от друга: один - тирренов, а в другом месте - сабинян. Сначала консул привел войско к лагерю сабинян, когда большая часть их еще спала, да и охраны сколь-либо серьезной не было, поскольку они находились на дружественной территории и глубоко презирали противника, о котором не приходило никаких известий. Валерий входу овладевает им. Одни из сабинян были заколоты еще на своих лежанках, другие - когда только вскакивали и нацепляли на себя оружие, а третьи, кто уже был при оружии, - сражаясь разрозненно и не в строю; наконец, большинство, кто пытался спасались бегством в другой лагерь, были настигнуты и уничтожены всадниками.
XXXV. После того как таким образом был захвачен сабинский лагерь, Валерий повел войско к другому, где находились вейяне, которые заняли не вполне надежные позиции. Конечно, римлянам невозможно было подойти к лагерю скрытно: ведь рже рассвело, да и сабинские беглецы сообщили тирренам о своем разгроме и о том, что победители движутся на них. Поэтому пришлось вступить в тяжелый бой с противником. 2. Итак, вслед за тем происходит жестокая сеча, - ибо тиррены очень отважно дрались перед своим укреплением, - и большое кровопролитие с обеих сторон. Долгое время исход битвы был неопределенным, а победа склонялась то к "иному, то к другому войску. Но потом тиррены дрогнули, теснимые римской конницей, и отступили в лагерь. Консул стал их преследовать и, когда оказался около укреплений, - а были они плохо обустроены и само место, как я сказал, не вполне надежным, - то штурмовал его во многих частях, продолжая биться всю оставшуюся часть дня, и не прекратил штурма даже с наступлением ночи. 3. А тиррены, устав от непрерывных бедствий, на рассвете оставляют лагерь, и одни из них бежали в свой город, другие рассеялись по ближайшим лесам. Овладев и этим лагерем, консул в тот день дал войску отдых, а на следующий разделил между воинами добычу, которую "и захватил в обоих укреплениях, - а была она велика. - и отличившихся в битве наградил, по обычаю, венками. 4. Признали, что храбрее всех сражался Сервилий, обративший в бегство войско вейян, который в прошлом году был консулом и выиграл небный процесс перед народом, а ныне послан легатом к Валерию. Ввиду такой доблести он был первым, кто получил награды, считавшиеся у римлян величайшими. После этого, сняв доспехи с вражеских трупов и совершив погребение своих воинов, консул отвел войско и, расположив его близ города вейян, стал вызывать на битву тех, кто находился внутри стен. 5. А так как никто не вышел для того, чтобы принять бой, Валерий, видя, что захватить их, обладавших очень хорошо укрепленным городом, приступом стен - задача трудная, опустошил большую часть их страны и вторгся в землю сабинян. За много дней разграбив и ее, - а была она еще не разоренной, - он, уже нагруженный добычей, повел войско домой. И на значительном расстоянии от Рима народ в венках вышел ему навстречу, воскуряя по пути движения ладан и угощая воинов кратерами, полными медового вина; а сенат принял постановление о проведении триумфа.
6. Второй же консул, Гай Навций, которому жребием была назначена охрана союзных латинов и герников, выступил в поход позже: не сомнения или страх перед опасностью удерживали его, но ожидание пока неясного исхода войны против вейян, с тем чтобы, если какая-нибудь беда постигнет армию, ведущую ту войну, хоть какое-то собранное войско иметь у государства наготове, которое помешает противнику вторгнуться в земли римлян, а именно, если они, подобно напавшим на Рим ранее, примутся возводить в некоторых пунктах укрепления против города. 7. А в это время и война против латинов, которую вели с ними эквы и вольски, получила успешное завершение; и прибыли некие люди, которые сообщали, что враги, побежденные в битве, ушли с их земли, и что теперь уже союзникам не нужна никакая помощь. Тем не менее Навций, поскольку дела в Тиррении закончились для римлян хорошо, вывел свое войско. 8. Вторгшись в землю вольсков и пройдя большую часть ее, оставленную безлюдной, рабов и скота он взял совсем немного, а вот пашни их, где уже созрел хлеб, пожег и причинил много другого вреда тому, что было на полях. После этого, поскольку никто сражаться не вышел, он отвел войско. Вот что свершилось при этих консулах.
XXXVI. Сменившие их консулы Авл Манлий и Луций Фурий[23] после решения сената, что один из них поведет войско против вейян, провели жеребьевку по поводу похода, как у римлян было в обычае. Выбранный жребием Манлий спешно вывел войско и встал лагерем близ противника. Вейяне же, оказавшись в осаде, до поры оказывали неприятелю сопротивление и рассылали послов к остальным городам тирренов и к сабинянам, недавно ставшим их союзниками, прося скорее прислать им помощь. 2. А когда во всем их постигла неудача и запасы пищи подошли к концу, самые старшие и самые уважаемые из них, побужденные необходимостью, вышли к консулу с оливковыми ветвями, прося его о прекращении войны. И Манлий приказал им предоставить серебро для содержания войска на год и провиант на два месяца, а после того как они это выполнят, отправить в Рим послов для ведения переговоров с сенатом о мире. Вейяне, согласившись с этим и быстро принеся жалованье для войска и серебро, которое Манлий разрешил дать вместо хлеба, пришли в Рим. Представ перед сенатом, они просили прощения за случившееся и об избавлении от войны на будущее. 3. После того как много было сказано речей по поводу обеих просьб, в сенате победила точка зрения, предлагавшая заключить с вейянами договор об окончании войны, и им было дано перемирие сроком на сорок лет. И они ушли, испытывая глубокую благодарность Риму за мир. А Манлий, вернувшись в город, испросил себе пеший триумф за прекращение войны и получил его. Во время правления этих консулов был также проведен ценз, и граждан, которые дали сведения и о самих себе, и об имуществе, и о детях, находившихся в юношеском возрасте, было немногим более ста трех тысяч.
XXXѴII. Принявшие после них консульскую власть в семьдесят седьмую Олимпиаду, в которой в беге на стадий победил аргосец Дандес, а в Афинах архонтом был Карет, Луций Эмилий Мамерк, в третий раз, и Вописк Юлий[24] исполняли свои обязанности в условиях чрезвычайно тяжелых и тревожных. Они были свободны от внешних войн, - ведь все споры были улажены, - но из-за распрей внутри государства они и сами подверглись опасностям, и город едва не погубили. Ведь, поскольку плебс отдыхал от военных походов, то он снова пожелал раздела общественных полей. 2. Ибо был в числе плебейских трибунов некий дерзкий и умеющий неплохо разглагольствовать человек, Гней Генуций, разжегший гнев бедняков. Он, по всякому поводу созывая собрание и заискивая перед голытьбой, принуждал консулов исполнить постановления сената по поводу раздачи земель. Но консулы отказывали ему, утверждая, что это дело было поручено сенатом не их власти, но консулам после Кассия и Вергиния: именно для них было записано предварительное сенатское решение. Вместе с тем консулы уверяли, что те постановления, которые принимает сенат, являются не законами, имеющими постоянную силу, но временными мерами, которые действуют лишь в течение одного года. 3. Поскольку консулы приводили такого рода отговорки, Генуций, будучи не в состоянии принудить их, - ведь они обладали большей властью, - обратился к дерзкому средству. А именно, он привлек консулов предыдущего года, Манлия и Луция, к публичному суду и повелел им явиться к народу для оправданий. Он прямо определил причину судебного разбирательства: они причинили народу ущерб, не назначив десятерых человек, о которых сенат принял постановление, для осуществления раздела земельных участков. 4. Он приводил благовидные объяснения, почему не привлекает к суду кого-либо из других консулов, хотя, после того как было записано"предварительное постановление, уже сменилось двенадцать консульств, а он только этих людей обвинил за невыполненное обещание. В конце концов, он заявил, что только таким образом можно принудить консулов, находившихся теперь у власти, разделить землю, а именно, если они увидят, как кто-то другой подвергается суду перед народом, и поймут, что им самим придется испытать то же самое.
XXXVIII. Сказав это и призвав всех прийти на суд, он поклялся, совершив жертвоприношение, быть верным тому, что решили, и со всем рвением обвинять этих людей, после чего объявил день, в который собирался провести судебное разбирательство. А патрициев, когда они об этом узнали, охватили сильный страх и озабоченность, каким образом сделать так, чтобы и людей этих от обвинения освободить, и наглого демагога сдержать. И они решили: если народ примет какое-нибудь решение в ущерб власти консулов, - не уступать ему и оказать сопротивление с применением силы, а если понадобится, то прибегнуть даже к оружию. 2. Однако ни одно из насильственных средств им не понадобилось, потому что опасность разрешилась быстро и неожиданно, а именно: когда оставался один лишь день до суда, Генуций был найден мертвым в собственной постели, а на теле его не было ни единого признака того, что его зарезали или задушили, или отравили, и ничего другого, что свидетельствовало бы о смерти по злому умыслу. Когда же о несчастье узнали и тело принесли на Форум, то решили, что случившееся есть некое божественное указание на препятствие происходящему, и суд сразу же прекратили. 3. Ведь никто из остальных плебейских трибунов не дерзал призывать к мятежу, и все они даже обвиняли Генуция в полном безумии. И вот, если бы консулы и впредь продолжали особенно ни во что не вмешиваться, а позволили бы распре остаться в том положении, как божество ее усмирило, то они не подверглись бы никакой опасности. Ныне же, став высокомерными и с презрением относясь к плебеям, они, желая показать силу собственной власти, причинили много зла. Ибо, назначив набор войска и принуждая тех, кто не подчинялся, различными наказаниями, в том числе ударами розог, они довели большинство плебеев до полного отчаяния, главным образом, по той причине, что изложена ниже.
XXXIX. Некий человек из числа плебеев, блистательный в военных делах, Валерон Публий, в прошлых походах командовавший центурией, теперь был записан консулами не центурионом, а рядовым воином. А когда он стал противиться, не желая занимать менее почетное положение, тем более что в предыдущих походах он не совершил никаких проступков, консулы, разгневавшись на его прямоту, приказали ликторам сорвать с него одежду и высечь розгами. 2. Молодой человек призвал плебейских трибунов и потребовал, чтобы его, если он в чем-то провинился, судили плебеи. Поскольку же консулы не обращали на него никакого внимания, но настаивали, чтобы ликторы привели его и высекли, он, сочтя, такое оскорбление нестерпимым, сам становится вершителем суда над собой. 3. А именно, он ударил прямо в лицо кулаком первого из подступивших ликторов и, будучи человеком молодым и сильным, поверг его на землю, как и следующего. Когда же консулы разгневались и приказали служителям подойти к нему всем вместе, то присутствующим плебеям это показалось возмутительным. И они, сразу же сплотившись и громкими воплями возбудив ярость друг у друга, вырвали юношу и ударами прогнали ликторов, а под конец ринулись на консулов; и если бы те не спаслись бегством, покинув Форум, толпа совершила бы непоправимое злодеяние. 4. После этого все гражданство разделилось, а плебейские трибуны, до сих пор остававшиеся спокойными, тогда озлобились и принялись обвинять консулов. Так что возмущение по поводу наделения землей перешло в нечто большее из-за борьбы относительно устройства государства. А именно, патриции, которые негодовали вместе с консулами, поскольку, мол, власть тех уничтожается, затребовали сбросить с утеса того, кто поднял руку на служителей. 5. Плебеи же, объединившись, роптали и призывали друг друга не выдавать собственную свободу. Они полагали нужным передать дело в сенат, выдвинуть обвинение против консулов и подвергнуть их тому или иному наказанию, потому что Валерону, воззвавшему к помощи плебейских трибунов и желавшему подвергнуться суду народа, веди совершил какой-нибудь проступок, консулы не позволили осуществить ни то ни другое право, но поставили свободного человека и гражданина в положение раба, приказав высечь его. 6. И вот, в противостоянии этих двух сторон, когда ни одна из них не желала уступить другой, было растрачено все оставшееся время этого консульства, не увенчавшего себя ни выдающимися военными деяниями, ни гражданскими, достойными упоминания.
XL. Когда состоялись выборы, консулами были избраны Луций Пинарий и Публий Фурий[25]. А в самом начале года город был полон плохих предчувствия и объят страхом перед богами, поскольку имели место многочисленные знаки и знамения. Все предсказатели и толкователи священнодействии[26] заявляли, что происходящее свидетельствует о гневе богов, потому что какие-то священные обряды исполнялись не благочестиво и не безупречно. 2. И спустя немного времени заразная болезнь и смертность, какой никогда раньше не было, поразит женщин, особенно беременных. Ведь и понесшие преждевременно, и родившие мертвого ребенка умирали вместе с младенцами, и ни моления у храмов и алтарей богов, ни очистительные жертвы, совершаемые и за весь город, и за отдельные дома, не приносили женщинам прекращения их страданий. 3. Пока государство пребывало в столь великой беде, один раб делает донос толкователям священнодействий, что одна из ведающих священными обрядами дев, хранящих бессмертный огонь. Урбиния, утратила девство и совершает общественные жертвоприношения, не будучи чистой. Те отстранили ее от совершения священных обрядов и подвергли суду, а когда она оказалась явно изобличенной, приказали высечь ее розгами и, проведя через город, живой закопать в землю. 4. Один из тех, кто совершил нечестивое растление, покончил самоубийством, а другого блюстители священных обрядов схватили и повелели казнить, после того как на Форуме высекли его плетьми, словно раба. Итак, напасть, поразившая женщин, и большая их смертность после этих действий сразу же прекратились.
XLI. Но продолжавшаяся уже много времени внутренняя борьба в городе, которую плебеи вели с патрициями, возобновилась. Виновником же ее возбуждения, был плебейский трибун Публий Волерон, который в прошлом году не повиновался консулам Эмилию и Юлию, когда те записали его рядовым воином, а не центурионом. Скорее всего, бедняки выбрали его защитником народа не за что другое, - ведь и родом он был из людей простых, и вырос в полной безвестности и нужде, - а поскольку он оказался первым, кто, будучи частным лицом, унизил своим неповиновением консульскую власть, до того времени имевшую почет сродни царскому. Но в еще большей степени он был избран за те обещания, которые давал, добиваясь должности, направленные против патрициев, что он, мол, лишит их могущества. 2. После того как гнев богов унялся, он, как только у него появилась возможность вести государственные дела, созвал народ на собрание и внес закон об избрании плебейских трибунов, перенеся голосование по этому вопросу из собрания по фратриям (а такое собрание римляне называют куриатным[27]) в собрание по филам[28]. Каково различие между этими выборами, я покажу. 3. Ведь для того, чтобы голосование по куриям имело законную силу, требовалось, чтобы сенат принял предварительное постановление и плебс подавал голоса по куриям, а после того и другого - чтобы и божественные знамения, и птицегадания ничему не препятствовали. Голосование же по трибам не требует ни предварительного решения сената, ни того, чтобы жрецы и птицегадатели объявили волю божества, но лишь того, чтобы оно было проведено и завершено членами триб в течение одного дня. И из остальных четырех плебейских трибунов было два трибуна, которые вносили этот закон вместе с ним; объединившись с ними, Волерон превзошел число трибунов, выступавших против, которые остались в меньшинстве. 4. Консулы же, сенат и все патриции старались помешать этому закону: явившись во множестве на Форум в день, объявленный плебейскими трибунами для утверждения закона, они начали произносить разные речи - консулы, старейшие члены сената и любой другой, кто этого хотел, перечисляли несуразности, содержавшиеся в этом законопроекте. А так как плебейские трибуны стали возражать, а потом в свою очередь консулы тоже, и словопрения растянулись надолго, начавшаяся ночь по необходимости распустила данное собрание. Однако, когда трибуны на третий рыночный день опять назначили рассмотрение закона и туда сошлась еще более многочисленная толпа, произошли почти те же самые события, что и раньше. 5. Поняв это, Публий решил больше не позволять консулам выступать против закона и не разрешать патрициям присутствовать при голосовании. Ведь те по своим сообществам и объединениям вместе со своими клиентами, которых было немало, удерживали Форум во многих его концах, тем самым поощряя противников закона и приводя в замешательство его сторонников, и являя много других свидетельств того, что при голосовании будут беспорядки и насилие.
XLII. Но его решениям, которые были сродни тираническим, помешало другое обрушившееся на Рим несчастье, ниспосланное богами. Дело в том, что городом овладела заразная болезнь, случившаяся, правда, вообще по всей Италии, но особенно разросшаяся в Риме: и никакая человеческая помощь не облегчала страдания больных, но в равной степени умирали и те, за кем ухаживали с большой заботой, и те, для которых ничего не делали из необходимого. Не помогали тогда ни молитвы богам, ни жертвоприношения, ни то, к чему как к последнему средству вынуждены прибегать люди при столь великих несчастьях, - очистительные жертвы за каждого отдельного человека и за всю общину. Беда не различала ни возраст, ни пол человека, ни его телесную силу или слабость, ни врачебное искусство или какие-нибудь другие средства, что, полагали, облегчит болезнь, но нападала как на женщин, так и на мужчин, как на старых, так и на молодых. 2. Однако продолжалась она недолгое время, благодаря чему не все гражданство было истреблено, но, подобно реке или огню, вся эта охватившая людей болезнь резко нахлынула и быстро отступила. Когда же бедствие прекратилось, Публий, чья власть приходила к концу, а в оставшееся время утвердит, закон он не мог, ибо приближались выборы, опять стал добиваться плебейского трибуната на следующий год. много всего суля плебеям; и он вновь назначается ими трибуном вместе с двумя своими коллегами. 3. А патриции в ответ на это принимают меры со своей стороны, чтобы привести к консульству человека сурового и ненавидящего народ, который ни в чем не ослабит аристократию, а именно Аппия Клавдия, сына того Аппия, что больше всех противодействовал возвращению народа[29]. И, хотя он сильно возражал и даже не захотел явиться на Поле для голосования, они все же приняли о нем предварительное постановление и в его отсутствие назначили консулом.
XLIII. После проведения выборов, прошедших очень легко, потому что бедняки покинули поле, когда услышали имя этого человека, консульскую власть получают Тит Квинций Капитолии и Аппий Клавдий Сабин[30], не сходные друг с другом ни характером, ни стремлениями. 2. Ведь целью Аппия было отвлечь на внешние войны праздный и неимущий народ, дабы тот, добывая во вражеской стране собственными усилиями все повседневно необходимое, в чем он более всего нуждался, и в то же время принося пользу государству, стал менее враждебен и недружелюбен к сенаторам, вершащим общественными делами. Он доказывал, что любой предлог для войны будет справедлив для города, который стремится к первенствующему положению и которого все ненавидят. И он считал правильным, по всей вероятности, судить о будущем по тому, что уже произошло, рассуждая, что возмущения, сколько их уже ни произошло в государстве, все случились во время перерыва в войнах. 3. Квинцию же не казалось необходимым вести какую-либо войну. Он доказывал, что следует быть довольным, если народ охотно подчиняется, когда его призывают при навязанных, приносимых извне опасностях. Он также поучал, что, если они применят силу к неповинующимся, то доведут плебс до полного отчаяния, как и поступили консулы до них. А из-за этого они испытают одну из двух крайностей: либо прекратят волнения кровью и резней, либо будут вынуждены позорно прислуживать толпе плебеев. 4. Руководство же в этом месяце принадлежало Квинцию, так что другой консул был обязан ничего не предпринимать без его согласия. Публий и плебейские трибуны, его сторонники, уже без всякого промедления стали вносить закон, который не смогли утвердить в прошлом году, да еще вписали в него и то, что на тех же самых собраниях должна избираться должность эдилов и все остальное, что понадобится народу сделать и утвердить, точно так же принимается членами триб. Таким образом, это было явным низвержением сената и установлением правления народа.
XLIV. Консулы, узнав об этом, встревожились и стали размышлять о том, как быстро и безопасно уничтожить возмущение и волнение. Так вот, Аппий выдвинул предложение призвать к оружию тех, кто хочет снасти государственное устройство, доставшееся от отцов; а если кто-нибудь поднимет оружие против них, тех считать врагами. 2. Квинций же считал, что плебеев следует уговаривать и переубеждать словами, как людей, по неведению собственных выгод влекомых к гибельным для себя решениям. Он говорил, что совершенным безумством представляется желание получить от сограждан против их воли то, что может быть приобретено при их согласии. 3. Так как и остальные члены сената одобрили мнение Квинция, консулы, выйдя на Форум, потребовали у плебейских трибунов дать им слово и назначить для этого время. С трудом получив и то и другое, консулы с наступлением дня, который они испросили у трибунов, явились, выступить против закона. На Форум собралась разношерстная толпа: ведь и та, и другая сторона подготовилась, призвав своих сторонников. 4. Тогда Квинций, и в остальном человек одаренный, и прекрасно умеющий красноречием привлечь народ на свою сторону, попросил слово первым. Он произнес речь искусную и пришедшуюся всем по нраву, так что те, кто выступал в пользу закона, пришли в крайнее замешательство, будучи не в состоянии сказать что-либо более справедливое или разумное. 5. Если бы его коллега по консульству предпочел ни во что более не вмешиваться, то народ, признав свои требования незаконными и неправедными, отменил бы закон. Но теперь, как только Аппий произнес речь чванливую и слишком тягостную для ушей бедняков, народ стал в гневе страшен и неумолим, и начался такой раздор, как никогда раньше. 6. Ибо сей человек говорил с ними не как со свободными людьми и согражданами, которые вправе утвердить закон или отвергнуть, но словно властвуя над людьми, лишенными гражданских прав или чужеземцами, или теми, чья свобода сомнительна. Он предъявлял резкие и невыносимые обвинения, порицая их за отмену долгов и упрекая в измене консулам, когда они, похватав священные военные значки, ушли из лагеря, обрекая себя на добровольное изгнание[31]. Взывал он и к тем клятвам, что они дали, принимая оружие для защиты породившей их страны, чтобы обратить его против этой самой страны. 7. Поэтому, сказал он, в их действиях нет ничего удивительного, если они, ложно поклявшись богами, покинув военачальников, оставив город без людей, насколько это зависело от них, и вернувшись обратно лишь для того, чтобы уничтожить доверие, ниспровергнуть законы и поп бить унаследованное от предков государственное устройство, - если после всего этого они не знают меры и не способны вести себя как добрые граждане, но постоянно жаждут какой-нибудь выгоды и беззакония. Они то требуют, чтобы им было позволено выбирать собственные органы власти и делают их неответственными и неприкосновенными; то привлекают к судебным процессам тех патрициев, кого им угодно, подвергая их крайней опасности, и переносят законные суды, которым государство раньше передало решение вопросов о смертной казни и изгнании, от честнейшего сената к самой полной черни; то поденщики и бездомные предлагают тиранические и несправедливые законы против знатных людей и даже лишают сенат права выносить о них предварительные постановления, отнимая у него и эту честь, которую он неоспоримо имел во все времена, управлялась ли община царями или тиранами. 8. Прибавив много другого в том же роде, и не воздержавшись от упоминания хоть одного неприятного дела или оскорбительного слова, под конец он добавил еще (и по поводу последних его слов толпа особенно негодовала), что никогда государство не избавится от раздора по любому поводу, но после старой болезни оно всякий раз будет страдать от какой-нибудь. новой до тех нор пока будет сохраняться власть плебейских трибунов. Он поучал, что необходимо смотреть на начала любого государственного и общественного явления, чтобы они были благочестивыми и справедливыми: ведь от доброго семени обычно родятся плоды полезные и приносящие счастье, а от дурного - плохие и пагубные.
XLV. "И действительно, - заявил он, - если бы эта должность пришла в государство при общем согласии для всеобщего блага, появившись с добрыми предзнаменованиями и предсказаниями, она стала бы для нас источником многочисленных великих благ, радости, согласия, благозакония, добрых надежд, подаваемых богами, а многого другого. Но сейчас, когда ее привели с собой насилие, беззаконие, раздор, страх перед гражданской войной и все самое ненавистное у людей, то что же полезного или спасительного когда-либо может быть от власти, которая получила такое начало?! Так что нам бесполезно искать исцеления и помощи от зол, из этой власти произрастающих, насколько это зависит от человеческого разума, пока все еще остается дурной корень. 2. И ведь ни конца ни края божественного гнева не улет до тех пор, пока это злобное проклятие, эта внедрившаяся опухоль портит и губит все прекрасное. Но об этом речь пойдет в другой раз и в более подходящий срок, а сейчас, когда нужно уладить то, что теперь происходит, я, оставив все увертки, скажу вам вот что: ни этот закон, ни какой-нибудь другой, предварительное решение о котором не примет сенат, во время моего консульства утвержден не будет, но я и словами буду защищать аристократию, и, если потребуется приступить к действиям, то в них я также не уступлю супостатам. И если вы прежде не знали, какую силу имеет власть консулов, то поймете это во время моего правления".
XLVI. Вот что высказал Аппий, а ответить на это поднялся Гай Леторий, из плебейских трибунов старший и пользовавшийся наибольшим уважением, признанный и на войне человеком немалодушным, и способным вести государственные дела. Он произнес длинную речь в защиту народа, начав с незапамятных времен, где утверждал, что бедняки, которых консул оклеветал, участвовали в многочисленных тяжелых походах, завоевывая для отечества свободу и первенство, не только при царях, когда кто-нибудь мог бы назвать причиной принуждение, но и после их изгнания. 2. И никакого вознаграждения они за это от патрициев не получили, и ничем не попользовались из общих благ, но, подобно военнопленным, лишены ими даже свободы. Желая вернуть ее, бедняки вынуждены были оставить отечество, стремясь обрести другую землю, в которой с ними, людьми свободными, не будут поступать столь надменно. И возвращение к своему имуществу они обрели, не силой сенат заставив и не войной принудив, но уступив ему, поскольку тот просил и уговаривал их взять обратно покинутые владения. 3. Он и о клятвах сказал, и договоренности упомянул, что были заключены при возвращении народа: в них содержалось, в первую очередь, прощение за все, затем - право бедняков выбирать органы власти, которые будут их защищать и противодействовать желающим применить силу. 4. Сказав об этом, он изложил законы, которые народ недавно утвердил, - и закон о переносе судебных процессов, которым, мол, сенат дал народу право судить тех патрициев, кого им угодно, и закон о голосовании, который давал власть принимать решения уже не собраниям по центуриям, но собраниям по трибам.
XLVII. Произнеся такую речь в защиту народа, Леторий повернулся к Аппию и воскликнул: "И после этого ты осмеливаешься бранить тех. благодаря которым город стал великим из ничтожного и знаменитым из неизвестного? И ты еще называешь других мятежниками и упрекаешь их за участь изгнанников, как будто все эти люди уже не помнят то, что касается вас, - что предки твои, подняв мятеж против властей и покинув свое отечество, поселились здесь, умоляя о защите?[32] Разве вы, Клавдии, оставив свою родину в стремлении к свободе, совершили благородное даю, а римляне, поступив подобно вам, - неблагородное? 2. И ты еще осмеливаешься бранить власть плебейских трибунов, что она-де появилась в государстве на беду его, и призываешь присутствующих уничтожить столь священную и неприкосновенную защиту для бедняков, укрепившуюся, потому что в ней была большая потребность и у богов, и у людей, о величайший враг народа и жесточайший тиран?! Следовательно, ты не смог понять даже то, что, говоря это, ты бранишь и сенат, и собственную власть? Ведь и сенат, поднявшись против царей, высокомерность и надменность которых более не считал возможным переносить, установил должность консулов и, прежде чем изгнать из государства царей, облек других царской властью. 3. Так что все, что ты говоришь о плебейском трибунате, будто бы он появился на беду, поскольку возник в результате раздора, ты говоришь и против консулата. Ведь и для его введения не было никакого иного основания, кроме восстания патрициев против царей. 4. Однако, что это я говорю тебе, словно доброму и благоразумному гражданину, тебе, о котором все эти люди знают, что ты человек наследственно грубый, неприятный, враг народа, никогда не имевший силы обуздать свою врожденную дикость?! Но почему я не вступаю с тобой в схватку, предпослав дела словам, и не показываю, какую силу, неведомую тебе, имеет тот народ, которого ты не постыдился обозвать бездомным и грязным, и насколько сильна эта вот власть, уступать и подчиняться которой принуждает тебя закон?! Итак, и сам оставив всякие увертки, я возьмусь за дело".
XLVIII. Заявив так, Леторий принес клятву, которая у римлян считалась самой значительной, что он или утвердит закон, или распрощается с жизнью. Когда в толпе воцарилось молчание и напряженное ожидание, что же он собирается делать, он приказал Аппию покинуть собрание. Поскольку же тот не подчинился, но поставил вокруг себя ликторов и толпу, которую он привел из дома, подготовив заранее, и отказался уступить Форум, то Леторий, приказав через глашатаев всем замолчать, объявил, что плебейские трибуны приказывают взять этого консула под стражу. 2. И служитель, получив приказ от трибуна, приблизился, чтобы схватить консула, но первый же ликтор с побоями прогнал его. Среди присутствующих раздались громкие возмущенные крики, Леторий же сам устремляется вперед, повелев толпе помочь ему, а те, кто окружил Аппия, многочисленная и сильная группа молодых людей, оказывают сопротивление. После этого и слова непристойные зазвучали с обеих сторон, и вопли, и взаимные толчки. Наконец, раздор вылился в рукопашную хватку, и все шло уже к метанию камней. 3. А сдержал все это и не дал возмущению продвинуться дальше другой консул, Квинций, который вместе с самыми почтенными членами сената настойчиво упрашивал всех и кидался в самую гущу дерущихся. Происходило это уже на склоне дня, так что сражающиеся. - правда, нехотя, - разошлись. 4. В последующие дни магистраты обрушили друг на друга взаимные обвинения: консул - на плебейских трибунов в том. что те хотели уничтожить его власть, приказав увести консула в темницу, а плебейские трибуны нападали на консула за то, что он, дескать, подверг избиению особ священных и неприкосновенных по закону, - причем Леторий имел на лице еще заметные следы ударов. И весь город, взволнованный и бушующий, разделился. 5. Потом простой народ вместе: трибунами стал охранять Капитолий, не прекращая стражи ни днем, ни ночью; а сенат, собравшись на заседание, долго и тщательно обдумывал, каким образом следует прекратить распрю, принимая во внимание и размеры опасности, и то обстоятельство, что консулы придерживались разномыслия. Так, Квинций считал, что можно в разумных пределах пойти на уступки народу, а Аппий - что нужно противостоять ему вплоть до смерти.
XLIX. Так как все это не имело конца, Квинций, держа врозь обе стороны - плебейских трибунов и Аппия, - настойчиво упрашивал и тех и других и требовал, чтобы общее благо они рассматривали как более важное по сравнению с частным. Видя, что трибуны уже смягчились, а его коллега продолжает вести себя по-прежнему чванливо, он убеждает Летория и его сотоварищей поручить сенату рассмотрение всех частных и общественных жалоб. 2. Когда же он добился этого, то созвал сенат и, поблагодарив плебейских трибунов и попросив коллегу не противодействовать спасению государства, пригласил тех, кто обычно излагал свое мнение. 3. Спрошенный первым, Публий Валерий Попликола высказал такое суждение: все, в чем друг друга обвиняют и плебейские трибуны, и консул, что претерпели или сотворили во время беспорядков (поскольку дошли до этого не по причине злонамеренна или личной выгоды, а из-за соперничества в управлении государством), - все это следует публично простить и не предпринимать по этому поводу никаких судебных разбирательств; что же касается законопроекта, поскольку консул Аппий не позволяет вносить закон на рассмотрение народного собрания без предварительного постановления сената, то пусть сенат вынесет о нем решение; а плебейские трибуны вместе с консулами пусть позаботятся о согласии граждан, когда состоится голосование по этому Закону, и о порядке. 4. Так как все одобрили его предложение, Квинций тотчас передал сенату голосование о законопроекте, и после многочисленных протестов Аппия и многочисленных же возражений плебейских трибунов большинством голосов победило мнение, согласно которому надлежало внести закон на рассмотрение народного собрания. Как только решение сената было утверждено, личная вражда между магистратами прекратилась, а народ, охотно приняв уступку сената, проголосовал за закон. 5. Начиная с этого времени и вплоть до наших дней по поводу выбора плебейских трибунов и эдилов голосуют собрания по трибам без птицегаданий и любых прочих предзнаменований. Такое вот случилось завершение смуты, охватившей тогда государство.
L. Спустя немного времени римляне решили произвести набор войска и отправить обоих консулов против эквов и вольсков[33]. Дело в том, что были получены донесения, что выступили крупные силы от обоих этих народов и грабят римских союзников. После того как войска были быстро подготовлены, консулы по жребию разделили между собой командование, и Квинций отправился воевать с эквами, а Аппий - с вольсками. 2. И каждому из консулов довелось испытать то, что ожидалось. Так, войско, врученное Квинцию, с радостью принимая справедливость и благоразумие этого человека, было готово выполнять все его приказы и шло на очень многие опасные дела по собственному побуждению, добывая своему военачальнику славу и почет. Войско его прошло большую часть страны эквов, опустошая ее, потому что враги не решались вступить в сражение, и получило с этой земли значительную добычу и прибыль. Проведя во вражеских краях немного времени, оно, не понеся никаких потерь, прибыло в город во главе с прославленным деяниями полководцем. 3. А войско, вышедшее с Аппием, из-за ненависти к нему нарушило многие завещанные предками обычаи. Ведь на протяжении всего похода оно во всех отношениях намеренно действовало изменнически и третировало своего военачальника, и даже, когда нужно было сразиться с войском вольсков, оно, выстроенное командирами в боевой порядок, не захотело вступить в бой с противником. Напротив, центурионы и передовые бойцы, одни - бросив боевые значки, а другие - покинув строй, побежали в лагерь. 4. И если бы враги, поразившись неожиданному их бегству и испугавшись возможной засады, не отказались от дальнейшего преследования, то большая часть римлян погибла бы. А поступали они так из нерасположения к военачальнику, чтобы этот человек, если совершит какое-нибудь славное деяние, не был удостоен триумфа и прочих почестей. 5. А когда на следующий день консул стал поочередно то упрекать их за позорное бегство, то призывать искупить постыднейшее даю блестящим сражением, то угрожал прибегнуть к помощи законов, если они не будут стойкими перед лицом опасностей, пни вовсе перестали повиноваться, но кричали и требовали, чтобы их увели из вражеской страны, потому что они, мол, уже не в состоянии оказывать сопротивление из-за ран: ведь многие из них, будто раненые, перевязывали здоровые части тела. В итоге Аппий был вынужден вывести войско из неприятельской земли, и вольски. преследуя отступающих, многих из них убили. 6. Когда же они оказались в дружественных пределах, консул, созвав воинов на сходку и крепко их выбранив, заявил, что применит кару, предназначенную для покинувших строй. И хотя легаты и прочие командиры горячо упрашивали его соблюсти меру и не нагромождать в гражданстве несчастье на несчастье, он не стал ни с кем из них разговаривать и утвердил наказание. 7. Вслед за тем центурионы, чьи центурии бежали, и передовые бойцы, которые утратили боевые значки, были либо обезглавлены топором, либо забиты до смерти палочными ударами; а из числа прочих один человек из каждой десятки, выбранный по жребию, был казнен за всех остальных. Ведь такое было у римлян установленное обычаем наказание для тех, кто оставил строй или покинул значки. И после этого военачальник, сам ненавидимый всеми, вместе с опозоренной и обесчещенной частью войска, которая еще оставалась, вернулся в отечество, тем более что подошел срок выборов.
LI. Когда после них были избраны консулами Луций Валерий, во второй раз, и Тиберий Эмилий[34], плебейские трибуны, выждав какое-то краткое время, вновь стали поднимать вопрос о разделе земли. Приходя к консулам, они убеждали их, прося и настаивая, исполнить обещания народу, что сенат дал в консульство Спурия Кассия и Прокула Вергиния[35]. 2. И оба консула шли им на встречу: Тиберий Эмилий - питая некую старинную и небеспричинную злобу к сенату за то, что тот не позволил его отцу провести триумф, хотя тот просил об этом; а Валерий - желая погасить гнев народа к себе за смерть Спурия Кассия, которого Валерий, будучи тогда квестором, казнил за стремление к царской власти. А Кассий был самым выдающимся человеком из своих современников как в военном командовании, так и на гражданском поприще, и он первым в государстве использовал меру наделения землей, за что и подвергся ненависти со стороны патрициев как человек, который предпочел им народ. 3. И вот тогда, после того как консулы пообещали им поставить в сенате вопрос о разделе общественных земель и вместе взяться за утверждение закона, плебейские трибуны, доверившись им, пришли в сенат и произнесли умеренные речи. Консулы им ничего не возразили, дабы не приобрести себе славу любителей споров, но попросили старейших сенаторов высказать свое мнение. 4. И первым был спрошен ими Луций Эмилий, отец одного из консулов. Он заявил, что ему представляется справедливым и полезным для государства, если общественные земли принадлежат всем, а не малому числу граждан, и советовал поддержать просьбу народа, для того, чтобы уступка сенаторов стала милостью: ведь и многое другое, не предоставленное народу по доброй воле, сенаторы уступили под давлением необходимости. Он считал, что владельцы земель уже благодарны за то время, в течение которого они тайком пользовались ими, а после запрета не будут держаться за них. 5. И добавил, что по справедливости, силу которой все признают, общественные земли являются общими для всех, а частные принадлежат каждому из тех, кто их приобрел по закону; и что дело стало уже обязательным для исполнения благодаря сенату, который семнадцать лет назад принял решение разделить землю. Он добавил также, что сенат принял тогда это решение для пользы дела, чтобы и земля не оставалась невозделанной, и сидящая в городе толпа бедняков не пребывала в праздности, завидуя, как сейчас, чужому добру, но чтобы для государства молодежь воспитывалась при домашних очагах и на отцовских наделах, имея определенное основание для гордости в силу прекрасного воспитания. 6. Потому что тем, кто не имеет имений и получает скудное пропитание от обработки по найму чужих владений, или вообще не свойственно стремление к рождению детей, или, если оно и присутствует, то приносит потомство дурное и жалкое, являющееся плодом, как обычно, низких браков и воспитанное в нищенской доле. 7. "Итак, я, - сказал он, - объявляю свое мнение, а именно: пусть консулы исполнят то, что решено сенатом и было отложено из-за случившихся за это время неурядиц, и пусть они назначат тех, кто произведет раздел".
LII. После того как Эмилий это сказал, спрошенный вторым Аппий Клавдий, который был консулом в прошлом году, высказал противоположное мнение, объясняя, что сенат не имел намерения разделить общественные земли, - ведь тогда его постановления давно были бы выполнены, - но он на время отложил решение, стремясь остановить случившиеся тогда раздоры, которые возбудил, домогаясь тирании, консул, справедливо после того наказанный. 2. Избранные после этого предварительного постановления консулы также не исполнили решения, видя, начало сколь великих бедствий для государства будет положено, если бедняки приучатся делить между собой общественное достояние. И следующие после них пятнадцать консульств, несмотря на то что они подвергались многочисленным опасностям со стороны народа, не решились сделать что-либо во вред общине по той причине, что согласно предварительному постановлению, не им позволено назначать землевладельцев, но тем, первым консулам. 3. "Так что для вас даже, - сказал он, - о Валерий, и ты, Эмилий, нехорошо, поскольку вы имеете добрых предков, и небезопасно вносить вопрос о разделах земли, чего сенат вам не поручал. Так вот, о том предварительном постановлении вполне достаточно сказать то, что вы, ставшие консулами через столько времени после его принятия, им не связаны. 4. А по поводу тех, кто силой или тайно присвоил себе общественные земли, я довольствуюсь краткой речью. Ведь, если кто знает кого-нибудь, пользующегося тем, право владеть чем не может доказать по закону, то пусть сделает донос консулам и обвиняет его на основании тех законов, которые нет нужды записывать заново: ведь они давно написаны, и никакое время их пока не уничтожило. 5. Поскольку же Эмилий говорил и о пользе, мол, наделение землей произойдет для всеобщего блага, то и эту часть его речи я не желаю оставить без возражений. Ибо, по моему мнению, он замечает только то, что есть, но не предвидит будущее, а именно, то, что ему кажется незначительным, - дать праздным и бедным людям что-нибудь из общественного имущества, - это станет причиной многих великих бед. 6. Ведь вводимый тем самым обычай останется в государстве, и всегда будет пагубным и ужасным, потому что осуществление бесчестных стремлений не уничтожает их в душе, но усиливает и делает более бесчестными. И пусть доказательством этого для вас будут их дела. Ведь к чему вам обращать внимание на слова, мои или Эмилия?!
LIII. Вы, конечно, все знаете, скольких врагов мы одолели, сколько земель разграбили, сколь большую добычу получили из захваченных городков, и что лишенные "сего этого враги, до сих пор жившие в достатке, теперь ввергнуты в глубокую нужду. И вы знаете, что те, кто жалуется на бедность, не были лишены чего-либо из названного и при разделе не получили меньше. 2. Ну и что же обнаруживается, улучшили л они благодаря всем этим приобретениям что-либо в своей прежней участи и достигли ли богатства? Я хотел бы и молил бы богов, чтобы было именно так и чтобы было поменьше, так сказать, вояк на постое, обузы для общества, но нынче вы видите а слышите, как они сетуют, будто дошли до крайней нищеты. Поэтому, даже если они получат то, что сейчас вожделеют, и даже еще больше сверх того, они все равно не поправят свою жизнь. 3. Ведь нищета гнездится не в их судьбе, а в их образе мыслей: вот его-то не удовлетворят не только сей скудный надел, но даже все дары царей и тиранов. Если мы и в этом им уступим, то поступим подобно врачам, которые пользуют больных снадобьем, доставляющим приятность. Ведь больная часть государства не будет исцелена, но даже здоровая заразится хворью. Вообще, о сенат, вам следует проявить большую заботу и мудрость, чтобы со всем усердием спасти испорченные нравы общества. 4. Ведь вы видите, до чего докатилось бесчинство народа и что он более не считает обязанным подчиняться консулам: он же не раскаялся в содеянном здесь, но то же самое бесчинство явил и в войске, бросив оружие, покинув строй, оставив врагам боевые значки и обратившись в постыдное бегство еще до того, как вступил в сражение, словно только у меня он отнимет славу победы, но не у отечества ту же сладость торжества над врагами. 5. И вот теперь у вольсков ставятся трофеи над римлянами, и добычей, взятой у нас, украшаются их храмы, и в великой гордыне, как никогда раньше, пребывают их грады, до сих пор упрашивавшие наших военачальников не подвергать их порабощению и разрушению. 6. Так неужели же справедливо или хорошо, чтобы вы испытывали к ним благодарность за подобные успехи и почитали общественными дарами, наделив землей, которой, насколько это от них зависит, владеют враги? Однако, что нам толку упрекать тех, кто в силу невежества и низкого происхождения мало внимания обращает на то, что благородно, если мы видим, как и во всех ваших нравах уже нет древнего духа, но величавость некоторые называют гордыней, справедливость - глупостью, мужество - безрассудством, благоразумие - тупостью? И то, что у предков ненавидели, это теперь и превозносится, и людям испорченным оно кажется удивительно сколь великим благом, то есть трусость, шутовство, злонравие, хитроумие, дерзость во всем и невосприимчивость к чему-либо лучшему - словом, то, что захватило уже много могучих государств и полностью их уничтожило. 7. Слова мои, о сенат, приятно ли вам их слышать или тягостно, сказаны вам со всей правдивостью и откровенностью. Для тех из вас, кого мои слова убедят, - если, конечно, убедят, - это будет и сегодня полезным, и в будущем охранит. А для меня, - того, кто навлекает ненависть лично на себя ради пользы общества, - мои слова станут причиной многочисленных опасностей. Ведь я в силах благодаря разуму предвидеть то, что меня ожидает, и воспринимаю чужие несчастья как пример собственных".
LIV. После того как Аппий это сказал и почти все остальные разделили то же самое мнение, сенат был распущен. Плебейские же трибуны, раздраженные неудачей, удалились и затем стали обдумывать, как покарать этого человека. Итак, после долгого совещания они решили привлечь Аппия к суду, где наказанием назначается смертная казнь. После этого, обвинив Аппия в народном собрании, они стали призывать всех прийти в назначенный день, чтобы проголосовать по поводу него. 2. А собирались они обвинить Аппия в следующем: что он высказывал враждебные народу мнения и затевал в городе распри; что вопреки священным законам он поднял руку на плебейского трибуна; что, командуя войском, он вернулся с большим уроном и позором. Объявив это плебсу и назначив определенный день, в который, как они сказали, состоится суд, они приказали Аппию явиться в этот день для оправданий. 3. Все патриции негодовали и были готовы со всем усердием спасать его, хотя и призывали Аппия уступить обстоятельствам и переменить свое поведение в соответствии с нынешней обстановкой. Но Аппий ответил, что не будет делать ничего низкого или недостойного его прежних деяний, и что он лучше перенесет тысячи смертей, чем обнимет чьи-нибудь колени. И тем, кто был готов просить за него, он запрещал это, уверяя, что вдвойне стыдился бы, видя, как другие ради него делают то, что он не считает самому приличным делать ради себя же. 4. Говоря им это и много подобного этому, он не переменил одежду, не смягчил надменность взора и ни в чем не отказался от своего образа мыслей. Когда же он увидел, как город взволнован и напряженно ожидает суда, то за несколько дней до него покончил с собой. 5. Впрочем, близкие его утверждали, что причиной смерти стала болезнь. Когда же его тело принесли на Форум, сын его, подойдя к плебейским трибунам и консулам, просил их созвать для него установленную в таких случаях народную сходку и разрешить произнести об отце речь, как было у римлян в обычае говорить при погребении доблестных людей. 6. И хотя консулы уже стали созывать собрание, плебейские трибуны воспротивились и велели юноше унести покойника. Однако народ сдержался и не допустил такого оскорбления, чтобы тело было позорно выброшено, но разрешил юноше воздать отцу установленные почести. Вот такова была смерть Аппия.
LV. А консулы, осуществив набор войска, вывели его из города: Луций Валерий, чтобы вести войну с эквами, Тиберий Эмилий - с сабинянами[36]. Ведь те во время смуты вторглись на римскую территорию и. опустошив большую часть ее, ушли с "тройной добычей. Так вот, эквы много раз вступали в рукопашный бой, но, подучив множество ран, бежали в лагерь, расположенный в хорошо защищенном месте, после чего уже не выходили на битву. 2. Валерий попытался взять их лагерь, но ему воспрепятствовало божество. Ведь, когда он стал приближаться и уже принимался за дело, с неба опустился мрак, пошел сильный дождь, засверкали молнии, раздались резкие удары грома. Как только войско рассеялось, буря сразу же прекратилась, и небо над этой местностью стало совершенно чистым. Приняв такое событие за знамение, - да и предсказатели препятствовали ему продолжать осаду укрепления, - консул повернул назад и начал опустошать страну неприятеля. Затем, предоставив войнам всю ту добычу, что захватил, он отвел войско домой. 3. А Либерию Эмилию, который сначала двигался по вражеской округе с совершеннейшим к врагу презрением и не ожидал уже никакого противодействия, вышло навстречу войско сабинян, в произошла у них битва в боевом строю, начавшаяся примерно около полудня и продолжавшаяся до захода солнца. Когда же стало темнеть, войска отступили к своим лагерям, не победив и не уступив. 4. В следующие дни военачальники похоронили своих погибших и возвели частокол вокруг лагерей: оба они имели одно и то же намерение - охранять свое и больше уже не начинать битвы. Затем, со временем, они свернули палатки и отвели войска.
LVI. На следующий после этих консулов год, в семьдесят восьмую Олимпиаду, на которой в беге на стадий победил Парменид из Посейдонии, а в Афинах годичную власть имел Теагенид, консулами в Риме были назначены Арл Вергиний Целимонтан и Тит Нумиций Приск[37]. И только они вступили в должность, как было получено сообщение, что приближается большое воинство вольсков. А спустя немного времени загорелась одна из римских сторожевых застав, павшая при первом же натиске. Находилась она недалеко от Рима, и дым сообщил жителям города о беде. 2. Поэтому тогда, - а ведь была еще ночь, - консулы, отправив некоторых всадников на разведку и поставив на стенах стражу, сами вместе с наиболее подготовленными воинами выстроились перед воротами и стали ожидать донесений от всадников. Когда же наступил день и к ним присоединилось то войско, что было в городе, они выступили против врагов. А те, разграбив укрепление, сожгли его и быстро отошли. 3. Тогда консулы потушили то, что еще горело, оставили здесь стражу и вернулись в город. Через несколько дней оба они выступили, имея под началом и свои собственные войска, и подкрепления от союзников: Вергиний - на эквов, а Нумиций - на вольсков. И у них обоих военные предприятия удались так, как они задумывали. 4. Так, эквы не отважились вступить в схватку с Вергинием, который разорял их землю. И даже, поставив в лесах в засаде какой-то отряд из отборных воинов, которые собирались напасть на рассеявшихся врагов, они обманулись в надеждах, потому что римляне быстро все обнаружили, и грянула жестокая битва, в которой эквы потеряли много своих. Поэтому они более не предпринимали попыток начать другую битву. 5. И Нумицию, который вел войско против города Анция, что был тогда в числе первых городов у вольсков, также никакая сила не оказала сопротивления, но в каждом случае они были вынуждены защищаться со стен. Тем временем обширная земля их была опустошена, и захвачен какой-то прибрежный городок, который они использовали как гавань и как торжище всем, что необходимо для жизни, доставляя себе большую добычу и от моря, и от грабежей. Итак, с согласия консула войско разграбило рабов, деньги, скот и грузы, предназначенные для торговли, а свободных жителей, которых не успела погубить война, увели на продажу. Было захвачено и двадцать два военных корабля анциатов, и другое корабельное вооружение и снаряжение. 6. Вслед за тем по приказу консула римляне подожгли жилища, разрушили верфи и уничтожили стену до основания, так что после их ухода это укрепление уже стало бесполезным для анциатов. Таковы были деяния каждого консула в отдельности, а ими обоими был совершен еще и общий набег на земли сабинян. Разорив их, они отвели войско домой. И этот год закончился.
LVII. На следующий год, когда консульскую власть приняли Тит Квинций Капитолии и Квинт Сервилий Приск[38], не только собственные римские военные силы все находились в боевой готовности, но и союзные рати добровольно явились раньше, чем от них потребовали войско. И после этого консулы, принеся обеты богам и произведя очищение войска, выступили против врагов. 2. Сабиняне, на которых двинулся Сервилий, не выстроились для битвы и в открытое поле не вышли, но, отсиживаясь в укреплениях, терпеливо сносили, пока разоряли их землю, поджигали дома, а рабы разбегались. Так что римляне очень легко ушли из их страны, нагруженные добычей и преисполненные гордости: поход Сервилия имел такое завершение.
3. А те, кто участвовал в походе с Квинцием против эквов и вольсков, - ведь из обоих народов в одно и то же место сошлись те, кому предстояло сразиться за остальных, и они расположились лагерем перед городом Анцием, - так вот, римляне, продвигаясь быстрым шагом, внезапно появились перед врагами. На небольшом расстоянии от их лагеря в том месте, где впервые противники заметили друг друга, римляне сложили свое снаряжение, хотя место было в низине, желая произвести впечатление, что они не испугались неприятеля, значительно превосходившего их численностью. 4. Когда же у обеих сторон все было готово для сражения, они вышли на равнину и, сойдясь, бились вплоть до полудня, не уступая противнику и не получая перевеса, каждый раз и те, и другие уравнивали положение там, где испытывали трудности, с помощью воинов, расположенных в резерве. Но в этом отношении эквы и вольски, превосходя римлян количеством, легко восстанавливали свои силы и имели преимущество, тогда как их враги не имели численности, равной их рвению. 5. И Квинций, видя многих своих воинов убитыми, а большинство уцелевших ранеными, хотел уже отозвать войско, но, побоявшись дать противнику повод думать о бегстве римлян, решил, что нужно рискнуть. Выбрав лучших всадников, он пришел на помощь своим на правом фланге, который находился в особо трудном положении. 6. И, то упрекая самих командиров за трусость, то напоминая о прошлых сражениях, а еще говоря о том позоре и опасности, которой они подвергнутся во время бегства, в конце концов он удачно сказал неправду, что особенно придало римлянам мужество, а во врагов вселило страх. В частности, он заявил, что другой фланг римлян уже оттеснил неприятеля и сейчас находится вблизи его лагеря. 7. Выкрикнув это, он бросился на врагов и, спрыгнув с лошади, вместе со своими отборными всадниками стал сражаться врукопашную. Вслед за тем какая-то отвага обуяла тех, кто до сих пор терпел поражение, и они кинулись на врагов все вместе, словно стали другими людьми: и вольски - а именно они были поставлены здесь - после долгого сопротивления отступили. После того как Квинций отразил вольсков, он, вскочив на лошадь, помчался вдоль другого крыла и, указывая находившимся там пешим воинам на побежденную часть врагов, призывал их не уступать другим в доблести.
LVIII. И после этого нигде уже враги не сопротивлялись, но все вместе устремились в лагерь. Однако преследование их продолжалось недолго, но римляне сразу же повернули назад, потому что и тела их ослабели от усталости, и оружие было уже непригодно. По прошествии нескольких дней, на которые было заключено перемирие для погребения своих павших и для ухода за пострадавшими, они восполнили необходимое для войны, после чего сразились в друтой битве, уже за римский лагерь. 2. Ведь, когда из окрестных городков, которые находились неподалеку, к вольскам и эквам подошло еще одно войско, их военачальник, вдохновленный тем, что у него силы теперь в пять раз превышают мощь неприятеля, и видя, что лагерь римлян расположен не в безопасном месте, счел случай наилучшим для нападения на них. Придя к такому выводу, он около полуночи повел свое войско к лагерю римлян и, окружив его, стал сторожить, чтобы противник тайно не ушел. 3. А Квинций, увидев толпу врагов, воспринял это с радостью, но дождался наступления дня и того часа, когда рынок более всего многолюден. Затем, понимая, что враги уже страдают от бессонной ночи и от летящих в них стрел, и наступают они не по центуриям и даже не строем, но беспорядочно рассеявшись по разным местам, он открыл ворота лагеря и совершил вылазку вместе с отборными всадниками, а пешие воины, сомкнув центурии, следовали за ним. 4. Вольски, устрашенные их смелостью и каким-то бешенством нападения, продержавшись недолгое время, отступают и одновременно отходят от лагеря. Затем, поскольку недалеко от лагеря был какой-то довольно высокий холм, они, соответственно, бегом взбираются на него, чтобы там отдохнуть и вновь построиться в боевой порядок. Но не удалось им выстроиться и прийти в себя, ведь по пятам за ними следовали враги, сомкнув, насколько было возможно, центурии, чтобы не быть отброшенными при атаке вверх по холму. 5. И большую часть дня длилось ожесточенное сражение, и много убитых полегло с обеих сторон. И вольски, хотя превосходили численностью и обладали дополнительной защитой благодаря местности, не извлекли никакой пользы ни из того, ни из другого, но, вытесненные рвением и доблестью римлян, покинули холм, и много их погибло во время бегства к своему лагерю. 6. Ведь римляне не отказались от преследования их, но гнались по пятам и остановились не раньше, чем приступом взяли их лагерь. Захватив всех людей, сколько их было оставлено в лагере, и завладев очень большим количеством лошадей, оружия, пожитков, эту ночь римляне провели здесь. С наступлением дня, подготовив все, что требовалось для осады, консул повел войско против города анциатов, стоявшего не более чем в тридцати стадиях отсюда. 7. У анциатов как раз находились с целью охраны некоторые вспомогательные войска от эквов, которые сторожили стены. Тогда эти стражи, испугавшись отчаянной отваги римлян, попытались сбежать из города. Но анциаты, получив сведения об этом, не давали эквам уйти, и те задумали передать город римлянам во время штурма. 8. Анциаты, узнав об этом из доноса, уступают обстоятельствам и, посоветовавшись вместе с эквами, передают город Квинцию, причем по договору эквы ушли, а анциаты должны были принять к себе гарнизон и исполнять приказы римлян. Овладев на таких условиях городом и получив с него содержание и остальное, что нужно было для войска, консул оставил там гарнизон и отвел войско. За это сенат вышел к нему навстречу с приветствиями и удостоил триумфального шествия.
LIX. После этих консулов на следующий год консулами были Тиберий Эмилий, во второй раз, и Квинт Фабий[39], сын одного из трех братьев, что предводительствовали отправленным к Кремере отрядом и погибли там вместе со своими клиентами. Поскольку плебейские трибуны вновь стали подстрекать толпу по поводу наделения землей, причем им помогал один из консулов. Эмилий, то сенат, желая угодить беднякам и возвратить себе их расположение, принял постановление разделить среди них некоторую часть земли анциатов, которой римляне завладели в предшествующем году, захватив ее копьем. 2. А руководителями наделения землей были назначены Тит Квинций Капитолии, которому сдались анциаты, и вместе с ним Луций Фурий и Авл Вергиний. Но этот раздел земли не был привлекателен для многих римских бедняков, будучи похож на изгнание из отечества, и записались лишь немногие. Поскольку число отправляющихся было недостаточным, сенат решил позволить желающим из числа латинов и герников принять участие в выведении этой колонии. Итак, те, кто был отправлен в Анций, разделили землю среди своих, оставив некоторую часть ее анциатам. 3. Тем временем оба консула совершили военные походы: Эмилий - в землю сабинян, а Фабий - в край эквов. И против Эмилия, хотя во вражеской стране он оставался долгое время, не выступило ни одно войско, чтобы сразиться с ним за свою землю, но консул в полной безопасности опустошил эту землю, а когда пришло время избрания должностных лиц, отвел войска. Что касается Фабия, то эквы, прежде чем их к этому принудят гибель войска или захват стен, отправили к нему послов для переговоров о примирении и дружбе. 4. Консул взыскал с них провиант для войска на два месяца, по две туники на каждого человека и серебро на жалованье за шесть месяцев, а также другое, в чем была потребность, и заключил с ними перемирие до тех пор, пока они не прибудут в Рим и не получат прекращение войны от сената. Однако сенат, узнав об этом, предоставил Фабию собственной властью превратить войну с эквами на тех условиях, которые изберет он сам. 5. После этого при посредничестве консула между государствами был заключен договор на таких условиях: эквы подчиняются римлянам, при этом сохраняя свои города и свои земли, и римлянам они ничего не посылают, кроме войска, когда от них его потребуют, снаряжая его на собственные средства. Заключив этот договор, Фабий увел армию и вместе с другим консулом избрал должностных лиц на следующий год.
LX. После них консулами были избраны Спурий Постумий Альбин и Квинт Сервилий Приск, во второй раз[40]. При них показалось, что эквы нарушают недавно заключенный с римлянами договор, и вот по какой причине показалось. 2. Те из анциатов, кто имел дом и земельный участок, остались на земле, возделывая не только выделенные им, но и отнятые колонистами имения за какие-то оговоренные и определенные доли, которые они платили колонистам от своих доходов; а у кого ничего из перечисленного не было, оставили город и, поскольку их благосклонно приняли эквы, стали нападать оттуда и грабить поля латинов. Из-за этого и среди эквов люди дерзкие и бедные помогали им в грабежах. 3. Когда латины стали жаловаться по этому поводу в сенате и просили послать войско или разрешить им самим отразить зачинщиков войны, сенаторы, выслушав, не проголосовали за то, чтобы послать войско, но и латинам не разрешили вывести свои силы. Избрав трех послов, которыми руководил Квинт Фабий, тот, кто заключил с эквами договор, они отправили их, дав им поручение узнать у предводителей этого народа, по общему ли решению те посылают шайки разбойников не только на территорию союзников Рима, но и на собственно римскую, - ведь и на нее направлялись некоторые набеги анцийских беглецов, - или же в творившемся нет никакой общей вины; и если те скажут, что все это действия отдельных людей, и что народ не давал на это согласия, то потребовать назад награбленное и добиваться выдачи совершивших преступления. 4. Когда послы прибыли, эквы, выслушав их претензии, дали им уклончивые ответы, оправдываясь, будто это дело произошло не по общему решению, но не желая при этом выдавать виновных, которые, мол, утратив свой город и став скитальцами, молили их в нужде своей о защите. 5. Фабий негодовал на них и взывал к нарушенным с их стороны соглашениям. Когда же он увидел, что эквы хитрят, прося время для обсуждения и задерживая его под предлогом гостеприимства, то остался, желая выведать все, что творится в городе. Обходя всякие и священные, и общественные места под предлогом осмотра достопримечательностей и видя, что все мастерские полны оружия, предназначенного для войны, часть которого уже была полностью изготовлена, а часть еще находилась в работе, он понял их замысел. 6. И, вернувшись в Рим, сообщил сенату все, что он услышал и что он увидел. А тот, нисколько уже не колеблясь, постановил отправить жрецов-миротворцев[41], чтобы они объявили эквам войну, если те не прогонят из города беглецов из Анция и не дадут удовлетворения тем, кому причинили вред. Эквы же дали послам весьма дерзкие ответы и согласились, что принимают войну не против своей воли. 7. Однако римлянам не удалось в тот год отправить против них войско, то ли потому, что божество этому воспрепятствовало, то ли из-за болезней, которые большую часть года терзали многих людей. Все же в целях охраны союзников выступило небольшое воинство под командованием Квинта Сервилия, одного из консулов, которое оставалось в латинских пределах.
8. А в городе его коллега Спурий Постумий освятил храм Юпитера Фидия на Квиринальском холме в месяце июне, в так называемые ноны. Храм был воздвигнут последним царем Тарквинием, но не получил от него освящение, установленное у римлян. Тогда же по решению сената имя Постумия было начертано на храме. Ничего другого достойного упоминания при этих консулах совершено не было.
LXI. В семьдесят девятую Олимпиаду, на которой победил Ксенофонт из Коринфа, когда архонтом в Афинах был Архедемид, консульскую власть получают Тит К вин пни Капитолии и Квинт Фабий Вибулан[42]; Квинций был избран народом на должность в третий раз, а Фабий - во второй. Их обоих сенат отправил в поход, предоставив многочисленные и хорошо снаряженные войска. 2. Итак, Квинций был назначен охранять римскую землю, что граничила с неприятелем, а Фабий - опустошать землю эквов. Фабий обнаруживает эквов, поджидавших его на границе с крупным войском. И после того как обе стороны разбили лагеря в наиболее удобных местах, они выступили на равнину, причем бросили вызов и начали битву эквы. Враги ожесточенно и упорно сражались без перерыва в течение большей части дня, каждый возлагая надежду на победу только на самого себя и ни на кого другого. 3. Когда же мечи у большинства из них вследствие бесчисленных ударов затупились, военачальники дали сигнал к отступлению, и они оттянулись к своим укреплениям. И после этого дела никакого сражения в боевом порядке у них больше не случилось, но лишь всякие перестрелки и постоянные схватки легковооруженных воинов за снабжение водой и продовольствием. Однако в них, как правило, они были равны. 4. Во время всех этих событий часть войска эквов, обойдя по другим дорогам, вторглась на римские поля, которые были наиболее удалены от рубежей и потому не охранялись. Здесь они захватили много людей и богатств и скрытно от дозорных Квинция, что стерегли римскую землю, возвратились домой. Это происходило постоянно и навлекало на консулов большой позор. 5. Затем, узнав от лазутчиков и пленных, что из лагеря эквов выступили лучшие их силы, Фабий оставил в лагере самых старших воинов, а сам вышел ночью, ведя с собой отборных всадников и пехотинцев. И вот эквы, разграбив те местности, в которые они вторглись, уходили с большой добычей. Но не успели они далекоцпродвинуться, как появляется Фабий, отбирает добычу и громит в битве тех, кто проявил храбрость оказать ему сопротивление: остальные же. рассеявшись, благодаря своему знанию путей скрылись от преследователей и спаслись бегством в лагерь. 6. После того как эквы были остановлены таким неожиданным для них несчастьем, они свернули лагерь и ночью удалились. В оставшееся время они уже не выходили из города, но терпеливо взирали, как враги увозят их хлеб, который тогда уже созрел, угоняют стада скота, расхищают имущество, предают огню жилища и уводят многочисленных пленных. Совершив все это, Фабий, когда надлежало передать власть следующим консулам, поднял войско и увел его домой; то же самое сделал и Квинций.
LXII. Прибыв в Рим, они объявили консулами Авла Постумия Эльба и Сервия Фурия[43]. И вот, едва они получили власть, от латинских союзников явились гонцы, поспешно отправленные к римлянам. Они предстали перед сенатом и объяснили, что поведение анциатов ненадежно, так как эквы тайно отправляют к ним послов и в город под предлогом торговли открыто пришло много вольсков, которых привели на помощь те, кто ранее, когда отдавали римлянам земельные наделы, по бедности покинул город анциатов и перебежал к эквам, как я утке говорил. 2. И одновременно они сообщили, что вместе с местными жителями соблазну поддалось и большое число колонистов; и если римляне не упредят их замыслы с помощью достаточного гарнизона, то, уверяли они, отсюда также начнется какая-нибудь внезапная для римлян война. Чуть позже них другие вестники, посланные от герников, сообщили, что вышло большое войско эквов и, расположившись лагерем на земле герников, все кругом разоряет, а вместе с эквами в походе участвуют и вольски, составляя большую часть армии. 3. Ввиду этого сенат проголосовал за то, чтобы к анциатам, которые затевают беспорядки, - ведь некоторые из них пришли для оправданий и явно выказали, что они ни о чем здраво не рассуждают, - отправить еще один гарнизон, который должен был обеспечить безопасность города; против же эквов войско поведет второй консул, Сервий Фурий. И оба они без промедления выступили. 4. А эквы, узнав, что римское войско вышло, покинули землю герников и устремились навстречу римлянам. Когда же противники увидели друг друга, то в этот день встали лагерем, разойдясь на небольшое расстояние, а на следующий день враги подошли к укреплению римлян, чтобы выяснить их намерения. 5. Но так как римляне не вышли на битву, то, произведя издали обстрел лагеря и не сделав ничего достойного упоминания, эквы с гордостью удалились. Однако на следующий день римский консул покинул укрепление (ведь место было не слишком безопасным) и перенес стоянку в более подходящую местность, где и ров вырыл поглубже, и частокол поставил более высокий. Противника, который заметил это, обуяла великая отвага и еще более - когда к ним подошло союзное войско от вольсков и от эквов. Тогда, более уже ничуть не мешкая, они отправились против римского укрепления.
LXIII. А консул, понимая, что его войска не будет достаточно для борьбы с двумя народами, отражает несколько всадников отвезти в Рим грамоты, в которых он просил, чтобы к ним быстрее пришла помощь, поскольку его войско подвергается опасности быть полностью уничтоженным. 2. Прочитав донесения, коллега Фурия Постумий (а была почти полночь, когда явились всадники) через многочисленных глашатаев созывает сенаторов из их домов. Еще до наступления дня принимается решение сената, чтобы Тит Квинций, трижды избиравшийся консулом, взял отборных молодых воинов - как пехотинцев, так и всадников - и, получив проконсульскую власть, тотчас двинулся на врагов; и чтобы второй консул, Авл Постумий, собрав остальные силы, для сбора которых требовалось больше времени, выступил на помощь так быстро, насколько это возможно. 3. День утке занимался, когда Квинций собрал около пяти тысяч добровольцев. Немного подождав, он вышел из города. Заподозрив это, эквы остались на месте. Решив, прежде чем к римлянам придет помощь, напасть на их лагерь, чтобы захватить его благодаря своей силе и численности, они выступили все вместе, разделившись на две части. 4. И целый день длится ожесточенное сражение: эквы смело взбирались на внешние укрепления во многих местах, и их не могли сдержать ни беспрерывные удары копий, ни выпущенные из луков стрелы, ни брошенные из пращи камни. И вот тогда консул и легат, подбодрив друг друга, открыли одновременно ворота и с лучшими воинами устремились на врагов. Обрушившись на них с двух сторон, они обращают вспять нападавших на лагерь. 5. Когда же началось бегство, консул недолго преследовал тех, кто находился перед ним, после чего вернулся. Но его брат и легат Публий Фурий, увлекаемый отвагой и решимостью, гнал врагов вплоть до их лагеря, преследуя и убивая. А было у него две когорты, в которых насчитывалось не больше тысячи воинов. Увидев это, враги - их было около пяти тысяч - устремляются на него из лагеря: они напали с фронта, а их всадники, обойдя кругом, заходят римлянам в тыл. 6. Таким образом оказавшись в окружении и отрезанные от своих, воины Публия могли бы спастись, если бы сложили оружие: ведь к этому их призывали враги, которые весьма старались захватить тысячу храбрейших пленников из числа римлян, чтобы через них получить для себя подходящие условия окончания войны. Однако римляне, отнесясь к ним с презрением и призвав друг друга не посрамить славу города, вступили в бой и, положив многих врагов, сами все погибли.
LXIV. После их гибели эквы, вдохновленные своей победой, подступили к лагерю римлян, вздымая вверх насаженные на копья голову Публия, а также остальных выдающихся людей, чтобы устрашить этим засевших в лагере и принудить их сдать им оружие. Конечно, в римлянах пробудилось немалое сострадание к участи погибших, и они оплакивали их судьбу, но, что касается битвы, в них вселилась вдвое большая отвага и благородное стремление или победить, или скорее погибнуть точно так же, как и те, чем попасть в руки врагов. 2. И вот эту ночь, когда враги расположились рядом с лагерем, римляне провели без сна и все время чинили в лагере то, что было повреждено, и подготавливали остальные многочисленные и разнообразные. средства, с помощью которых собирались отбиваться от противника, если он вновь попытается штурмовать укрепления. На следующий же день приступы возобновились, и во многих местах стали разрушать палисад. И часто эквов отбрасывали те, кто совершал всей массой вылазки из лагеря, но часто и эквы отбрасывали назад тех, кто слишком смело выдвигался вперед. 3. И так продолжалось в течение всего дня. Тогда римский консул, пронзенный сквозь щит копьем, получает ранение в бедро, были ранены и многие другие блистательные мужи, которые сражались рядом с ним. Римляне уже изнемогали, когда под вечер неожиданно появляется вблизи Квинций, который вел на подмогу отряд добровольцев из отборных воинов. Увидев их приближение, враги повернули назад, оставив безуспешную осаду, а римляне, сделав вылазку во время их отхода, убивали отставших. 4. Однако же преследовали они врага недолго, потому что многие ослабели от ран, и скоро повернули, назад. И после этого обе стороны только оборонялись, долго еще оставаясь в лагерях.
LXV. Затем под покровом ночи вышло еще одно войско эквов и вольсков, считавших, что для них наступил удобный срок для того, чтобы разграбить римскую землю, поскольку лучшие силы римлян выступили в поход. Вторгшись в самые отдаленные края, где земледельцам, казалось, нечего было бояться, неприятели захватывают большие богатства и множество пленников. 2. Но в конечном счете их отступление оттуда было бесславным и неудачным. Ведь когда один из консулов, Постумий, во главе собранного войска для помощи осажденным в лагере узнал о действиях врагов, он неожиданно появляется перед ними. 3. Но те не смутились и не испугались при его появлении, а спокойно снесли свои вещи и добычу в одно надежное место и оставили при них достаточную охрану, а остальные, построившись в боевой порядок, двинулись навстречу римлянам. Вступив с теми в бой, они явили достопамятные деяния, хотя сражались малым числом против многочисленного противника (ведь против них с полей стекалось много тех, кого они уже разбили) и с легким вооружением - против воинов, тела которых были целиком защищены. При этом они положили насмерть много римлян и, хотя были застигнуты в чужой земле, едва не поставили трофей над теми, кто напал на них самих. 4. Но все же консул и вместе с ним отборные римские всадники, атакован на невзнузданных лошадях те части врагов, что сражалась наиболее упорно и мужественно, разрывают их строй и многих уничтожают. Когда же передовые бойцы погибли, то и остальное войско повернуло назад и обратилось в бегство. Охранники обоза бросили его и, отступая, стали уходить в горы, возвышавшиеся поблизости. В итоге, лишь немногие из них погибли в ходе самой сечи, но большинство пало во время бегства, потому что они и окрестности не знали, и подвергались преследованию римских всадников.
LXVI. Пока все эти события происходили, второй консул, Сервий, узнав, что его коллега спешит к нему на помощь, и опасаясь, как бы враги не выступили тому навстречу и не отрезали путь к нему, решил отвлекать их внимание, совершая нападения на их лагерь. 2. Но враги упредили его: едва они проведали о несчастье, случившемся с их людьми, о чем сообщили спасшиеся после набега на римские земли, то свернули лагерь в первую же ночь после битвы и ушли в город, не исполнив всего, что хотели. 3. Ведь, помимо павших на поле брани и во время набегов, они потеряли гораздо больше, чем раньше, отставших во время тогдашнего бегства. Ибо те, кто изнемогал от усталости и от ран, с трудом шли вперед и падали, когда силы покидали их, особенно около родников и рек, поскольку мучились от жажды: тогда их настигали и убивали римские всадники. 4. Однако и римляне возвратились, не во всем преуспев на этой войне: ведь они потеряли в битвах много доблестных воинов и легата, который больше всех отличился в сражении. Все же они вернулись, неся городу победу не хуже любой другой. Таковы были события при власти этих консулов.
LXVII. В следующем году, когда должность получили Луций Эбуций и Публий Сервилий Приск[44], римляне не совершили никакого приснопамятного деяния, ни на войне, ни дома, потому что страдали от хвори столь тяжкой, как никогда доселе. Сначала она поразила табуны коней и стада крупного рогатого скота, от них перекинулась на коз и овец и уничтожила почти весь скот. Потом она напала на пастухов и земледельцев, а после того как распространилась по всей сельской местности, обрушилась и на город. 2. Нелегко было определить количество рабов, поденщиков и бедного люда, которых она погубила. Ведь поначалу умерших кучами отвозили на телегах, а под конец лиц наименее значимых просто сбрасывали в стремнину протекающей рядом реки. Из членов сената погибла, как было подсчитано, четвертая часть, и среди них - оба консула и большинство плебейских трибунов. 3. Итак, болезнь началась примерно в календы месяца сентября, а продолжалась весь этот год, поражая и губя людей без различия пола и возраста. Когда соседям стало известно о постигших Рим бедствиях, эквы и вольски, посчитав, что настала удобная возможность, для того чтобы уничтожить его господство, заключили между собой клятвенный договор о союзе. Подготовив все необходимое для осады, и те и другие со всей поспешностью вывели рати. 4. А чтобы лишить Рим помощи со стороны союзников, они сначала вторглись в земли латинов и герников. В тот именно день, когда от каждого из подвергшихся нападению народов в сенат пришло посольство с просьбой о помощи, один из консулов, Луций Эбуций, скончался, а Публий Сервилий лежал при смерти. Но хотя уже едва дышал, он созвал сенат. 5. Большинство сенаторов полумертвыми было доставлено на носилках. Посовещавшись, они поручили послам возвестить своим, что сенат предоставляет им собственной доблестью отражать врагов до тех пор, пока не выздоровеет консул и не будет собрано войско для помощи им. 6. После такого ответа, латины убрали с полей в города все, что смогли, и стали охранять стены, остальное же бросили погибать. Но герники, с трудом перенося разорение и разграбление своих полей, взяли оружие и выступили в поход. Сражались они блестяще и, хотя потеряли много своих, но еще больше убили врагов, однако все же были вынуждены бежать за стены и больше уже не пытались вступать в битву.
LXVIII. А эквы и вольски, в полной безопасности опустошив их страну, подошли к землям тускуланцев. Разграбив и их, так как никто им сопротивления не оказывал, они подступили к пределам габийцев. Пройдя и по этой земле без всякого противодействия, они подошли к Риму. 2. Конечно, они привели город в достаточно сильное замешательство, однако же одолеть его не смогли: напротив, римляне, хотя телесно и были крайне слабы и обоих консулов потеряли, - ведь и Сервилий только что умер, - вооружились, превозмогая силы, и встали на стены. В то время окружность города была такой же, как окружность города афинян. Одни части стены, расположенные на холмах и крутых утесах, были укреплены самой природой и не нуждались в многочисленной страже; другие были защищены рекой Тибр, ширина которой примерно четыре плетра, а глубина позволяет плавать большим судам, течение же быстрое, как ни у какой другой реки, и образует сильные водовороты. Перейти эту реку пешим воинам, кроме как по мосту, было невозможно, а мост в ту пору был один, сделанный из дерева, и его во время войн разбирали. 3. Единственное пространство, которое является наиболее уязвимой частью города, от так называемых Эсквилинских ворот до Коллинских, укреплено искусственно. Так, перед ним вырыт ров, ширина которого в самом узком месте более ста футов, а глубина его около тридцати футов. Кроме того, надо рвом встала стена, к которой с внутренней стороны примыкала земляная насыпь, настолько высокая и широкая, что стену нельзя было ни таранами пробить, ни обрушить, подкопав основания. 4. Этот отрезок в длину примерно семь стадиев, а в ширину пятьдесят футов. Римляне, построив там основные силы, отразили тогда нападение врагов, ведь в то время люди не умели сооружать ни защитных навесов, ни осадных машин, называемых геле полами. Поэтому враги, оставив надежду захватить город, ушли от стены и, опустошив ту землю, по которой двигались, отвели войска домой.
LXIX. Римляне, выбрав так называемых междуцарей для проведения избрания властей, что обычно делали всякий раз, когда в государстве случалось безвластие, объявши консулами Луция Лукреция и Тита Ветурия Гемина. Во время их правления прекратилась болезнь, и все гражданские жалобы как частные, так и общественные, получили отсрочку. Правда, один из плебейских трибунов, Секст Тиций, вновь попытался поднять вопрос о наделении землей, но народ воспрепятствовал ему и отложил все до более подходящих времен. 2. И всех охватило горячее желание отомстить тем, кто напал на город во время болезни. Немедленно, как только сенат принял решение о войне и народ утвердил его, стали набирать войска, причем никто из тех, кто находился в возрасте, годном для воинской службы, даже если закон освобождал его, не хотел остаться в стороне от этого похода. Войско было разделено на три части, после чего одна, под командованием бывшего консула Квинта Фурия, была оставлена охранять город, а две другие во главе с консулами выступили против эквов и вольсков. 3. И оказалось, что точно так же поступили и враги. Ведь лучшее войско, собравшееся от обоих народов, стояло в поле под началом двух предводителей и намеревалось, начав с земли герников, в которой тогда оно находилось, пройти по всей земле, подвластной римлянам. А менее пригодная часть войска была оставлена охранять собственные города, чтобы не случилось какого-нибудь внезапного нападения врагов на них. 4. Римские консулы, совещаясь по этому поводу, решили, что правильнее будет сначала напасть на их города, - в силу того соображения, что общее войско противника будет распущено, если каждая сторона узнает, что ее имущество подвергается крайней опасности, ибо войско сочтет, что гораздо лучше спасать свое, чем губить принадлежащее врагу. Поэтому Лукреций вторгся в землю эквов, а Ветурий - в землю вольсков. Эквы же предоставили гибели все, что было вне стен, но охраняли город и укрепления.
LXX. А вольски, побуждаемые дерзостью и самоуверенностью и презирая римское войско, поскольку, мол, оно не может сравниться с их численностью, выступили, чтобы сразиться за свою землю, и устроили лагерь неподалеку от Ветурия. Но, как обычно случается, когда войско недавно набрано и состоит из городской и сельской черни, собравшейся по случаю, в котором было много людей невооруженных и незнакомых с опасностями, оно даже не отважилось вступить в рукопашный бой с противником. 2. При первом же натиске римлян многие вольски были приведены в замешательство и, не выдержав боевого крика и лязга оружия, без оглядки побежали под защиту стен, так что погибло много людей, застигнутых в узких участках дорог, но гораздо больше полегло тех, кто сгрудился у ворот, поскольку их преследовали всадники. 3. Итак, вольски, подвергшись такому разгрому, обвиняли себя в безрассудстве и более уже не пытались рисковать. А предводители вольсков и эквов, которые командовали войсками в поле, узнав, что их собственные земли подвергаются нападению, решили и сами предпринять нечто выдающееся, а именно покинуть пределы герников и латинов и вести войско со всем пылом и как можно быстрее на Рим. Они рассуждали таким образом, что им, дескать, удастся совершить одно из двух славных деяний: или захватить Рим, если он остался без охраны, или изгнать врагов из своей страны, так как консулы, несомненно, будут вынуждены поспешить на помощь коему отечеству, которое подвергается нашествию. 4. Приняв такое решение, они повели войско ускоренным шагом, чтобы неожиданно подойти к городу и тотчас приняться за дело.
LXXI. Дойдя до города Тускула[45] и узнав о том. что вся стена вокруг Рима полна вооруженных людей и перед воротами поставлено четыре когорты по шестьсот человек в каждой, они свернули с дороги на Рим и. встав лагерем, стали опустошать землю под городом, которую во время предыдущего набега они оставит нетронутой. В. А когда перед ними появился один из консулов, Луций Лукреций, и недалеко разбил свой лагерь, они сочли миг удобным для того, чтобы завязать бой, прежде чем к Лукрецию на помощь подойдет другое римское войско под командованием Ветурия. Сложив свою поклажу на каком-то холме и приставив к ней два манипула, все остальные вышли на равнину. Вступив в схватку с римлянами, они храбро бились долгое время. 3. Но, услышав от стражей в тылу, что по ту сторону холма спускается войско, некоторые догадались, что подходит другой консул с войском, которое находилось под его началом. Испугавшись, как бы не оказаться окруженными с обеих сторон, они более уже не стали удерживать позиции, но обратились в бегство. В этом сражении пали оба их предводителя, явив подвиги, достойные благородных мужей, и многие другие храбрые воины, сражавшиеся рядом с ними. Те же, кто спасся из сражения бегством, рассеявшись, вернулись каждый в свое отечество. 4. Получив вследствие этого полную свободу действий, Лукреций стал разорять землю эквов, а Ветурий - вольсков, пока не пришло время выборов магистратов. Тогда, подняв войска, они отвели их домой, и оба провели победные триумфы: Лукреций - взойдя на квадригу, а Ветурий - войдя в город пешим. Ведь два эти триумфа предоставляет сенат военачальникам, как я говорил. Во всем остальном они равны, а различаются лишь тем, что один триумф конный, а другой - пеший.


[1] 481 г. до н.э. (=479 г. до н.э. по Дионисию). После консульства Спурия Кассия и Постума Коминия
[2] См. Ливий II. 43. 2.
[3] Консул Фабий и весь его род были ненавистны плебеям (Ливии. II. 42. 2). поэтому у Дионисия ему противопоставляется второй консул как представитель народа.
[4] Ливий (II. 43. 3) также подтверждает, что Спурий Ицилий был плебейским трибуном в 481 г. до н.э., хотя он гораздо более известен своим трибунатом в 471 г. до н.э.
[5] Консул 471 г. до н.э.
[6] Эквы – племя, жившее к востоку от Рима, на территории от Тибура и Пренесте до Фуцинского озера.
[7] Тиррены, т.е. этруски, жили к северу от Рима сразу за рекой Тибр.
[8] Греческий термин «автократор» соответствует здесь латинскому «император» в древнейшем значении главнокомандующего, одержавшего убедительную победу (примеч..1...І. Кофанова).
[9] 3ахват вражеских доспехов был особенно почетен, так как свидетельствовал о воинской славе каждого конкретного воина. Если доспехи снимал вождь с вождя, то они назывались «тучными» (spolia opima).
[10] Ливии (II. 42. 7) называет вторым консулом Луция Валерия.
[11] Вейи – этрусский город в 18 км к северу от Рима.
[12] Фортуна – римская богиня счастливой судьбы. Соответствует греч. богине Тихе.
[13] Легат – здесь: назначаемый сенатом заместитель командующего армией; проконсул – бывший консул
[14] Триарии – опытные воины, которые в сражениях ставились в третьем ряду или в резерве боевого строя.
[15] Имеется в виду Марсова поле, где проводились центѵриатные комиции (примеч. Л. Л. Кофапова).
[16] Стадий равнялся 177 метрам 60 см.
[17] 478 г. до н.э. (=476 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливий. II. 49. 9.
[18] 477 г. до н.э. (= 475 г. до н.э. по Дионисию). (Примеч. Л. Л. Кофанова).
[19] Дионисий здесь что-то путает, так как месяц секстилий соответствует августу, а летний солнцеворот приходится на 21 июня (примеч../.../. Кофанова).
[20] 476 г. до н. э (= 474 г. до н.э. по Дионисию). У Ливия (П. 51. 4) в качестве первого консула фигурирует не Сервий, а Спурий Сервилий.
[21] Разночтение: «не на основании судебного разбирательства».
[22] Т.е. находящейся вне стен.
[23] 474 г. до н.э. (= 472 г. до н.э. по Дионисию). Ливии (II. 54. 1) консула Манлия называет Гаем (примеч. Л. Л. Кофанова).
[24] 473 г. до н.э. (- 471 г. до н.э. по Дионисию). Ливии (II. 54. 3) вторым консулом называет Опитера Вергиния, хотя и указывает, что в некоторых летописях вторым консулом значится Вописк Юлий (примеч. Л. Л. Кофанова).
[25] 472 г. до н.э. (= 470 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливийц. II. 56. 1 (примеч. A. A. Кофанова).
[26] Имеются в виду авгуры и понтифики.
[27] 'Греческий термин «фратрии» соответствует латинскому «курия» (примеч. Л. Л. Кофанова).
[28] Т.е. в собрание по трибам.
[29] После первой сецессии в 494 г. См.: Дионисий VI. 59 и след.
[30] 471 г. до н.э. (= 469 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. II. 56. 5 {примеч. Л. Л. Кофанова).
[31] Имеется в виду первая сецессия.
[32] См.: Дионисий. V. 40. 3–5.
[33] См.: Ливии. II. 58. 3–60. 5.
[34] 470 г. до н.э. (= 468 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. II. 61. 1 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[35] 486 г. до н.э. См.: Дионисий. VIII. 76; Ливии. II. 41. 1 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[36] Ср.: Ливий. II. 62 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[37] 469 г. до н.э. (-467 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. II. 63. 1 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[38] 468 г. до н.э. (= 466 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. II. 64. 2 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[39] 467 г. до н.э. (= 465 г. до н.э. по Дионисию). Ливии (III. 1. 1) консула Эмилия называет не Тиберием, а Титом (примеч. Л. Л. Кофанова).
[40] 466 г. до н.э. (= 464 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливий. III. 2. 1 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[41] Имеются в виду фециалы.
[42] 465 г. до н.э. (= 463 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. III. 2. 2 {примеч. Л. Л. Кофанова).
[43] 464 г. до н.э. Ср.: Ливии (III. 4. 1) второго консула называет Спурием Фурием Фузом (примеч. Л. Л. Кофанова).
[44] 463 г. до н.э. (= 461 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. III. 6. 1 (примеч. Л. Л. Кофанова).
[45] Тускул – город в Лации, современный г. Граскати.