Речь в свою защиту, по поводу заступничества своего за Антиоха (orat. XXIX F=XXXVII R).

1. Лучшие люди в городе и наиболее далекие от зависти, сочувствующее в благодеяниях, ему оказываемых, и тем, кто ими воспользовался, и тем, кто был их виновником, одобряют помощь, какую я подал хлебопеку, и признают, что она согласна со справедливостью и общественною пользою. Но те, кто считает своим личным ущербом, если я в чем нибудь обнаружу свою порядочность, заявляюсь, что поступок мой был непохвален и доказывал мой дурной нрав. В виду своего пренебрежения к людям этого сорта, я не стал бы заводить речи об этом деле, но так как друзья все же убеждали меня сказать что либо, мне не представлялось возможности молчать.
2. Расскажу то, что вам всем известно и о чем никто не посмел бы сказать, будто я это выдумываю. Дело было так. Когда народ противозаконным волнением своим и согнал со сцены исполнителей зрелищ, и вызвал опасение еще более серьезного беспорядка своими возгласами о том, что город стеснен дороговизной хлеба, правитель, вместо того, чтобы угрозами остановить этот ропот, заявил, что сделает все, что только они пожелают, и поднялся с места, а на следующий день дерзость народной массы завела дело так далеко, что правитель утверждал все меры, наиболее угодные черни, но неисполнимые, а между тем немало мужчин и женщин спешило за тем хлебом, сколько было в продаже. Чернь же явилась к продавцам, предлагая плату, но когда слышала, вместе с тем и видела, что хлеба нет, уходила с проявлениями того отчаяния в поступках и речах, какое естественно у людей, считающих себя на краю гибели. 3. Во второй день, и драка из за хлебов, и количество тех, кому купить пе удалось, больше числа тех, кому посчастливилось купить. На третий бедствие еще острее, так что, когда я уходил из бани, голодающие, прохожие, твердили, что пе на радость будет мне обед: есть огонь. На четвертый день распространилась молва, что на рынке немало трупов стариков и детей. Я видел и старуху, которая несла ребенка и выкрикивала буквально, что, если ей кто либо не даст хлеба, она сейчас умрет, и тут же протягивала деньги. 4. Хлеб становился предметом борьбы, толкали друг друга, кой где дрались, и дорогого стоила тогда сила. Кто был послабее, домой приносил не хлеб, а раны и разодранное платье. Такие обстоятельства заставили сенаторов покинуть город, и они стали жить в поместьях, считая себя в выигрыше и тем, что не сгорели с собственными домами. Опасались и этого.
5. В это тревожное время некто из богов, — не мое то было дело, — внушает мне обратиться по поводу разразившегося бедствия с некоторым предложением к наместнику, и, принесенный слугами, — коня моего на ту пору не было на месте, — то упреками, то увещаниями, то угрозами, где и просьбами, я с трудом отговорил его от того чрезмерного рвения в пользу бедных, каким он проникся. 6. Такого не было достаточно для того, чтобы поправить дело, но предстояло также вернуть пекарей с гор и из пещер, где они укрывались. Это между тем было делом нелегким, так как обещаниям веры не давалось, не доверяли и клятвам. Но когда я взялся за это дело и завел с ними переговоры через то посредство, какое было возможным, они признали во мне достойного веры поручителя и заявили, что вместе с тем помнят о той прежней милости, когда я вырвал их из под плети и из рук палачей, при чем пред благоразумным Филагрием много слов не потребовалось, достаточно было укоризненного покачивания головы по поводу суровой меры. Итак «в отплату за то», заявляли они, «мы все готовы сделать, пусть понадобится хоть детей положить в топливо».
7. Так сказали, и за словом последовало дело, и каждый дошел до такой готовности, что достаточно было одной ночи для столь существенная оборота положения. День еще не наступил, а все лавки полны хлеба, так что они были выставлены на продажу, а народ проходил мимо, потому что масса их ослабила спешку в покупке, внушив всем уверенность, что, когда кто ни придет, можно будет при-обрести. 8. Подобно тому довольству, какое испытывают люди, избежав помощью Тиндаридов кораблекрушения, бывшего на носу, или какое со снятием осады испытывают недавние затворники, такое чувствовали и мы, когда рынок принял свою прежнею физиономию, так что мы обнимались друг с другом, целовались по поводу миновавших опасностей голодовки.
9. В то время, как воздавалась слава прочим богам и судьбе, также людям, служившим их воле, правитель назначаете заведующим продажей хлеба полоумная Кандида, вообразив, что те лица, которые были подучены послед-ним просить этого, — представители города. На самом деле то были рабы Кандида и кое-кто другие из его прихлебателей. И вот Кандид, обретя в этом средство выгодное для вора, стал плохим хранителем тому, что было ему вверено, и предавал врагов врагам, продавая пекарей противникам их, если те чем либо возбудили неприязнь, как часто бывает с людьми одной и той же профессии. 10. Так, арестовав одного почтенная старика, женатого, растившего детей, немало изготовлявшая хлеба из пшеницы, пользовавшаяся всюду у сотоварищей уважением, он оговорил его, утверждая, что он плутует на хлебе. Распалив своими речами гнев правителя, он обнажил несчастного и начинаешь истязать на глазах его недругов. Истязание достигло такой степени, что сам Кокк показался бы ничем. 11. Но Кандиду мало казалось этого и он приказал вдобавок водить беднягу по всему городу, затягивал для него боль бичевания замедлением в подаче врачебной помощи и налагал на него новое наказание; позор. Когда же солнце близилось к закату и его вожатые собирались его провести на показ его околодку жена его [1], припав к их коленям, умоляет оказать ему хоть эту милость, прикрыть ему спину. Те милости не оказывают, а продают ее, явился и врач, опасались и за жизнь. 12. Когда молва о том распространилась, я посылаю слугу разузнать, так ли это и дана ли плата за то, чтобы человеку тому получить дозволение возлечь на одре. Когда посланный явился, подтверждая то и другое, не стану говорить о том, что удовольствие приема ванны было мне отравлено, обедать я не мог и во сне все видел сцену истязания. С наступлением же дня кто бы остался равнодушным, когда жена, бросившись на землю и колотя себя в грудь, умоляла о помощи докладом о происшедшем правителю? Я ее от этого отговорил, может быть, будучи неправ в том, что не давал ей отплатить виновным по заслугам, но направил ее к городскому защитнику [2]. Не следовало лишать ее хоть этого утешения. Сознаюсь, я присутствовал при разборе этого дела и хотя немногими заявлениями все же содействовал ей.
13. Итак, по мнению лучших людей, как я сказал в начале, я поступил прекрасно, в глазах же тех, которые лопаются от зависти, если кто приобретет добрую славу, мой поступок был неуместным, странным, мне не-свойственным. Если поступок справедлив, но необычен и мне несвойствен, они говорят не что иное, как то, будто бы я на старости становлюсь равнодушным к требованиям справедливости. Однако кто не знает, что, когда я прохожу по городу, не миную ни одного плачущего, но останавливаюсь, жалею, спрашиваю об обидчике, уличив его, подвергаю наказанию, когда не смогу того сделать, чувствую недовольство? Но многие, заслуживающие и более тяж-кого наказания, оказывались в руках защитников, отправленные к ним мною. Не в препятствии какому-нибудь насилию заключается во всяком отдельном случае дело справедливости, но достаточно для справедливых наказать за него. 14. Я умею не мстить за проступки, на какие люди дерзают в отношении меня самого, но не стерплю чьего либо чужого страдания. Если же подобает никого никогда не преследовать, то и по такому принципу, им не обвинять следовало, а пожалеть об одиночестве женщины, которую побуждала выступить обвинительницей любовь к мужу в то время, как меня к помощи заставляло отсутствие у неё защитников. Да разве бы она посмела заикнуться или выступить впервые публично, если бы моя поддержка не ободрила её? Сообщниками Кандида, от которых никак бы не укрылись её действия, она без труда, конечно, была бы погублена. Вполне в том уверенная, она стонала, но сидела бы дома. 15. Так смелость к выступлению против обидчиков дало обиженной мое вмешательство. Не смотря на то, были уже такие, кто в дружеском кругу отзывался обо мне, как о человеке, вмешивающемся не в свое дело. Как же так, любезнейший? Если справедливо называть таким того, кто негодует на людей, творящих зло, каким же названием подобает заклеймить тех, кто так поступает?
16. Однако, сколь бы непоколебимо не было принято мною решение никоим образом никогда не вмешиваться в подобное дело, в том, что от данного дела мне нельзя было сразу отказаться, но что естественно было мне предпринять что либо и самому внести жалобу, всякий легко может убедиться из следующего.
Дело вот в чем. Когда та грозная пора и великий страх [3] заставил пекарей удалиться на вершины гор, и мне представлялось одно средство спасения в том, чтобы они спустились назад и стали по прежнему топить свои печи, а между тем ничье убеждение не действовало, не смотря на все клятвы, содержавшая имена всего сонма богов, в те дни один я смог этого добиться, так как мои только слова были вне подозрения. 17. Утверждать не стану, чтобы с меня взято было формальное обязательство непременно оказать помощь в случае какой либо беды, как с Ахилла предсказателем, но самое это обстоятельство, что они ни о чем подобном не просили, я считал нужным уважать более, чем соглашение на самых прочных обязательствах. Итак тот, кто подвергся избиению, сам не сказал и не собирался сказать: «Это из за того, кто, удовольствовавшись тем, что уговорил, нимало не заботится о людях, его послушавших. Кандид меня губить, а он знает, но ему и дела нет». 18. Так тот, хоть стенал, но меня оставлял в покое, а мне было бы совестно быть и явиться в глазах других предателем тех людей, благодаря коим я спас уже погибавший город. Кому как не мне вперед всех следовало возмутиться происшедшим? кому огорчиться? кому вознегодовать? какому отцу? какой матери? каким братьям? каким родным? Обстоятельства требовали моей скорби, моего голоса, моего негодования. Следовательно, если бы даже собственная жена не побеспокоилась за мужа, на мою заботу он в праве был рассчитывать, в особенности, когда, если бы я того не предпринял, обидою ему я наносил бы обиду и себе самому. Как бы вступил я в храм? Как бы стал молиться? Какими глазами воззрел бы на статуи богов, сознавая за собою подобное преступление? Как этим одним поступком не клал я пятна на всю свою протекшую жизнь? Я проявлял бы, конечно, низость тем, чем боялся вызвать на себя обличение в низости, и был бы повинен в том самом, чего больше всего избегал. Α разве это естественно?
19. Для того, чтобы склонить меня к помощи тяжко потерпевшему, достаточно было бы и чувства справедливости, но было еще нечто другое, что настоятельно побуждало к тому же. Что это? Опасение таких же бедствий. ИЗ самом деле, если бы я тогда не вознегодовал на то, что произошло, и не предпринял тех мер, за которые меня злословят мои обвинители, и не стало это всем известным, то и Кандид стал бы налетать на всех пекарей, подобно бурному потоку, то повторяя те же поступки, какой учинял, то совершая еще пушие насилия, а те снова ушли бы в горы и снова голод овладел бы городом. 20. Может быть, даже Кандид не всех бы перебрал в бичевании. После первого, оставленного в пренебрежении, каждый стал бы спасаться, упреждая мучительство бегством, и установилось бы прежнее положение, если еще не худшее, так как не было бы кому призвать их на работу. Ведь и я сам уже не внушал бы доверия теми же речами, после того как обличены были прежние мои речи.
21. Достойны ли мои поступки укоризны, а не похвалы и лучшего отзыва, чем сейчас? Ведь если кто точно расследует дело, — сказать стесняюсь, но вынужден, — я дважды спас этот город, вернув ему хлебопеков и удержав их, сначала убедив их вернуться, потом воспрепятствовав бежать.
22. «Я был исполнителем», говорит он, «приказа правителя». Но приказ гласил наказать хлебопека в случае, если он обманывал чем-либо в продаже хлеба. Я же мог бы сказать кое-что и об этом, и о том, что обвинение Кандида преувеличивало факт и что вес, как в некоторых случаях бывает меньше должного, так в других больше, однако, оставив это, перейду к тому, может ли кто либо сказать, чтобы число ударов, было определено правителем, чтобы оно было определено в том раз-мере, в каком оно было применено, и с такою жестокостью, как видели многие. В особенности же Кандид поступал беззаконно и в том отношении, что не смягчил суровости приказа, что, мы видим, делают и рабы в отношении друг к другу, когда один передается другому для бичевания, и мы видим, что одобряют это и сами те, которые их передают, когда гнев их уже остынет. 23. Не скажу этого по адресу Кандида Допустим это жестокое право с его стороны, если он услышал прямой приказ, что Антиох должен подвергнуться истязанию в той полной мере, как он его претерпел. Но не мог он того услышать. Следовательно, он, очевидно, властен был ослабить наказание и ему не грозило в настоящее время отвечать за то, что он не подверг его наказанию в той мере, в какой оно было действительно применено, и правитель не стал бы опрашивать служителей: «сколько дано плетей?», не стал бы вымещать на Кандиде словом или делом, узнав, что их было немного. Между тем, почему же бы было ему не определить числа их, если бы он желал, чтобы их было так много, и потребовать, чтобы палачи были более дюжими, вроде сына Кандида, которого он приставил к нему телохранителем? 24. Удивляюсь, как Кандид не устыдился мягкости самых слов, как они были сказаны. То была речь не разгневанного, кипятящегося человека, но будто опасавшегося, как бы мера не оказалась крутою, речь в том тоне, к какой не раз отцы обращаются к педагогу на счет детей. Α те обильные потоки крови, лопнувшая кожа, обнажившееся мясо, то было твоим делом, делом твоей низости.
25. Но и сам правитель, в том, как он посту-пил с другим лицом, показывает, что такие истязания не в его духе. Действительно, когда то же обвинение постигло другого, он, схватив того, кто считаем был за преступника, отпустил его после наказания, напоминавшего карательная меры, применяемые учителями грамоты из более снисходительных, показав в том, как поступал с другим, чем бы он ограничился, если бы кто либо представил на его суд того, что упомянут выше.
26. А что еще больше обличает отговорку Кандида, скажи мне, в виду чего, в виду какой речи, какого слова, какого слога, какого мановения ты прибавил указанные выше муки, еще более тяжкие, чем плети, в числе них лишение этого человека помощи врачей и гоньбу его, будто какой то скотины, жалкой жертвы, напоказ всем жителям города? Если утверждаешь, что все это делалось в качестве внушения, мне кажется, ты способен прибегнуть к такому объяснению, и забив человека на смерть палками. Но и в та-ком случае никто бы не потерпел такого оправдания, и в настоящем то же. Не правитель, не его приказ губили Антиоха, но то обстоятельство, что недруги Антиоха дали взятку для наказания Антиоха и что жена Антиоха не была в состоянии дать до начала истязания столько денег, сколько он требовал, так как и после бичевания было дадено, не столько, а было.
27. «Так, неужто» скажет иной, «из на Антиоха приходилось наказывать Кандида, из-за пекаря одного из самых знатных людей?» Мне небезызвестна ни та разница в общественном положении обоих, ни то, что один обладает большим домом, другой платит за наем того помещения, где живет, ни то, что один владеет крупным и плодородным участком земли, другой мельницей, ни то, что один чревоугодник, другой не обладает к тому средствами, ни то, что одному можно жить праздно, другому необходимо работать. Знаю это и много другого сверх того. 28. Но тут я не Антиоха ставлю впереди, Кандида, а требования справедливости впереди несправедливости. Первое было на стороне Антиоха, второе со стороны Кандида. Но никто даже из самых несправедливых людей не дерзнул бы сказать, чтобы принцип справедливости не заслуживала уважения. Потому мы видим, что из судов неподкупных уходят с выигранным процессом не богатые постоянно, но когда они, когда бедные, то и другое согласно с требованиями справедливости. 29. А ты был ли бы способен и в обращении к судьям сказать: «Не хорошо поступили вы, господа, не почтив влиятельности того, кто проиграл у вас, а слабость того, кто выиграть, почтив, в то время как вам представлялась возможность поступить наоборот». Если не поступил бы так в отношении к судье, почему же допускаешь это по моему адресу? Полагаю, что справедливости всюду должна принадлежать великая сила. Если бы торжествовал этот принцип, отношения в людском мире не отставали бы в такой степени, как теперь, от мира богов. В действительности, это и делает более всего нерадостной нашу жизнь, что много письменных установлений законов как древних, так и новых с готовностью попирается нарушителями справедливости, так как своекорыстие больше привлекает к себе, чем те служат препятствием.
30. А я ни в другое какое либо время никогда не бросал обижаемых в жертву обидчикам из за того только, что последние принадлежать к привилегированному классу, а те к низшему сословию, пи в настоящем случае не намерен был поддаться этой слабости. Не то что Кандиду, но даже своему отцу, если бы он поступил так же, как Кандид, я не отдал бы предпочтения перед пекарем, подвергшимся такому истязанию, да, клянусь богами, и другим кем либо из лиц, занимающихся более скромным ремеслом, продавцом сыра, уксуса, сушеных фиг, штопальщиком башмаков. Пусть потому никто не говорит мне о колесницах, атлетах, медведях и охотниках [4]. Справедливость, в противовес всему этому, требует больше внимания к себе, чем к таким вещам.
31. Она также склоняет к стойкой встрече той вражды, которая отсюда возникнет. Вполне уверен, что он всячески будет строить козни против меня, и в помощниках у него недостатка не будет. Но не предпочту быть и считаться изменником справедливости из страха перед такой войной против меня. Ведь не даем мы оправдания тем воинам, что покинули свой строй, хотя мы и знаем, что проступок их вызван страхом. Напротив, то самое и служит основанием к обвинению, что они изменяют долгу из за страха. Вот почему, не пожелав славной смерти, они умирают от позорной казни. 32. Итак и мне подобало сохранить свое место в этом строю. Ведь если бы даже никто не собирался на меня донесли и судить меня, то боги обвинили бы в этом и сам я был бы снедаем сознанием своего проступка. С другой стороны, руководство в своей деятельности требованиями справедливости давало мне право на известные надежды. Я рассчитывал, что боги, одобряющие правила, какие одобрял я, дадут мне перевес над ожидаемыми противниками. Так пусть же он, составив отряд заговорщиков, какой хочет и может, и тайно подкапывается, и сражается в открытую. Раз на моей стороне благосклонность богов, посмешищем будет и он сам, и те, кого он собирает.
33. «Почему», говорит он, «ты воспрепятствовал наказанию, требуемому следствием?» Потому, во первых, что самое следствие считал немалым наказанием. Затем, сами пострадавшие просили меня не сыскивать больше и не вооружать такое сословие воинов на ремесленный класс. Поэтому те же соображения, вследствие коих я содействовал сыску, заставляли меня препятствовать наказанию: как первое истекало из сострадания к обиженным, так и второе из снисхождения к таковым же, в особенности, когда можно было им получить свое. Тот, кто отрицает получение от банкира, если и получил, все равно не получил: надо снова нести в банк. 34. Так и в том, что я делал и что не делал, я не впадал в противоречие с самим собою. Между тем относительно тех, кто меня укоряют, я мог бы доказать, что они впадают в такое противоречие, они, которые злословят на меня, что я подверг дело следствию и всячески старался, дабы воин не потер-пел наказания. Если они винят за проявление гнева, пусть одобряют за проявление снисходительности. Если же винят за снисходительность, почему не относят к хорошим поступкам сочувствие негодованию женщины?
35. Прибавил бы к сказанному еще то, что, если бы я и сильно желал наказания, восторжествовать должно было мнение Авгара, брата воина, моего друга и знакомого, имевшего у меня в обучении своего сына не из заурядных, но из таких, за природные дарования коих всякий сочтет счастливыми родителей. Из них один нечто сказал о брате, второй говорить ничего не говорил, но молчанием выражал то же.
36. Так многие и важные причины спасали воина. Но я желал бы, чтобы и вообще все знали обо мне, что с теми, кто творит неправду и пренебрегает законами, я воюю до того момента, когда их повергну, с лежачими же мирюсь.


[1] τοῖς ἑαυτόῦ γείτοσιν ἔμελλεν ὀφϑήσεσϑαι срв. у Малалы γειτονία Malal. pg. 222, 10, 272, 6, 417, 14, Euagr. 1 II cap. 12, срв. Визант. Врем. XV т., стр. 5.
[2] σίνδιϰος срв. orat. LXII § 41, vol. IV, pg. 367, 1 οἱ παϱὰ ταῖς δίϰαίς συνηγοϱεῖν τάξαντες ἑαντούς.
[3] Голод в начале правления Икария orat. I § 226, vol. I pg. 182,14
[4] Здесь отношение к литургиям игр, связанным с состязаниями на колесницах, состязаниями атлетов, со звериными боями и травлей на зверей. См. ерр. 1454. 1131. 1118 1217. 1443.