[О наслаждении]

(510) [Афиней:][1]

Ты, верно, из Кирены,

друг мой Тимократ, потому что по словам Алексида в его "Тиндарее" [Kock.IL384]:

- там в обычае,
Что если пригласишь ты гостя к ужину,
С ним восемнадцать явятся незваными
На десяти повозках, на пятнадцати
Упряжках, и изволь их всех кормить-поить, -
Так лучше бы не приглашать и первого!

Так и мне лучше бы молчать и не добавлять нового к уже столькому [b] сказанному, - но раз уж ты так неотступно требуешь рассказа о тех, кто прославился роскошью, и о тех наслаждениях, которым они предавались... [пропуск] ...
2. Всякое удовольствие начинается с желания, а кончается удовлетворением [ср. Аристотель "Никомахова этика" 1173b 7-13]. Правда, поэт Софокл, сам [в молодости] падкий на удовольствия, не захотел унижать свою старость и объявил ее любовное бессилие добродетелью, сказавши, будто рад избавиться от любовных утех, как от власти злого [с] деспота [Платон "Государство" I.329С]. А я добавлю, что и суд Париса у старинных поэтов был не чем иным, как выбором между наслаждением и добродетелью: выбор пал на Афродиту, то есть наслаждение, и тогда все в мире пришло в смятение. Думаю, что о том же самом и славный Ксенофонт сплел свой миф о Геракле и Добродетели ["Воспоминания о Сократе" 2,1]. А Эмпедокл пишет [frag.128]:

Вовсе не знали они[2] ни Войны, ни Смятения битвы,
[d] Зевса не знали царя, Посейдона не знали, ни Крона,
Но лишь Киприду царицу.
Милость ее обретали смиренных даров приношеньем,[3]
Дивных картин живописных, священных елеев душистых,
Жертвами чистого мира и ладана благоуханьем,
Бурого меда на землю из сотов струи проливая.

И Менандр в "Кифаристе" [Kock.III.81] говорит о страстном любителе музыки:

(511) Он любит музыку,
И вновь, и вновь роскошным звукам учится.

3. Некоторые утверждают, будто наслаждение порождено в нас самою природою, потому что ему покорны и все животные. Как будто трусость, страх и тому подобные страсти точно так же не присущи всем! - однако все, в ком есть разум, ими гнушаются. Нет, искать наслаждений - значит опрометью гнаться за горестями. Поэтому и Гомер, желая показать, как постыдно наслаждение, говорит, что и величайшие боги перед ним бессильны, и оно ведет их к большим несчастиям. [b] Сколько доброго ни измыслил для троянцев бдящий Зевс, все погибло из-за единого дня, отданного наслаждению! Сам могучий Арес был связан слабосильным Гефестом и выставлен на позор и расправу, от того что поддался неразумной любви. Вот что говорит он богам, сбежавшимся посмотреть на него в оковах [Од.VIII.329]:

Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала;
Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, который
[c] Самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих.
Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака.

"Никто не скажет об Аристиде, что у него была сладкая жизнь, а скажут о Сминдириде Сибаритском да о Сарданапале, - пишет в сочинении "О наслаждении" Феофраст [frag.84], - он не роскошествовал, как они, но слава его сияла ярче. И не у Агесилая, спартанского царя, была [d] сладкая жизнь, но скорей уж у какого-нибудь Анания, неприметного для славы; и не у полубогов, бившихся под Троей, а у нынешнего люда. И понятно: жизненные блага в те времена были еще не открыты и не выработаны, потому что опыта было мало, а искусства не развиты, в нынешнее же время есть все для приволья, удовольствий и забав".
4. Платон пишет в "Филебе" [65с]: "Наслаждение тщеславно, как ничто на свете; а уж наслаждению любовному, которое слывет [e] сильнейшим из всех, сами боги попускают даже ложные клятвы, потому что наслаждения бездумны, словно дети". А в восьмой книге "Государства" тот же Платон предвосхитил эпикурейские разглагольствования [Usener 295, Bailey 86], что "желания бывают: одни - естественные и необходимые, другие - естественные, но не необходимые, третьи - не естественные и не необходимые"; и он пишет: "Потребность в питании, то есть в хлебе и в приправе, является ли необходимой для нашего здоровья [f] и самочувствия? Потребность в хлебе - дважды необходимая: потому что она приносит пользу и потому что (будучи нарушена) обрывает жизнь. - Так. - А потребность в приправе необходима лишь поскольку способствует хорошему самочувствию. - Конечно. - (512) Ну, а желание всего остального, то есть всякой другой пищи, кроме названной, - от него ведь можно смолоду отучить воспитанием, потому что оно вредно телу, вредно душе, мысли и разумению, - не скажем ли мы, что оно совсем не необходимо. - Совершенно верно".
5. Гераклид Понтийский в книге "О наслаждении" пишет [Voss 34]: "Цари и тираны, располагающие всеми благами и во всех имеющие опыт, выше всего ставят наслаждение, потому что наслаждение возвышает людские души. Все, кто чтит наслаждение и предпочитает [b] роскошь, отличаются высоким духом и величавым видом, как персы и мидяне: больше всех они чтут наслаждение и роскошь, и меж варваров они самые отважные и высокосердые. Жизнь в наслаждениях и роскоши - удел свободных людей, она возвышает и укрепляет души; труд же - дело рабов и низкородных, оттого и души у них убогие. Так и город афинян, пока наслаждался роскошью, был велик и питал мужей, [c] отменно высоких духом: они окутывались в пурпурные плащи,[4] носили шитые хитоны, высоко взбивали волосы, украшали виски и лоб золотыми цикадами, а рабы носили за ними складные стулья, чтобы не сидеть, где попало, - и они-то были победителями при Марафоне, единственными, одолевшими всю силу Азии! И разумнейшие поэты, - продолжает он, -мудростью стяжавшие великую славу, полагали наслаждение величайшим благом: так, Симонид говорит [frag.71]:

Но без наслаждения
Нежеланна смертным ни жизнь, ни власть,
[d] Ни божественный удел незавиден.

И Пиндар, славя Гиерона Сиракузского, говорит [frag.126b]

Не угашай жизненных утех:
Сладкое бытие -
Лучшее из лучшего у человека.

И Гомер говорит [Од.IХ.5], что радость и веселье есть великая утеха, когда пирующие внемлют певцу, возлежа за полными столами. Богов он называет "живущими легко" [Од.VI.318], то есть без забот, и тем самым нам показывает, что труд и бедность есть величайшее зло".
[е] 6. Поэтому и Мегаклид [FHG.IV.434] попрекает поэтов, живших после Гомера и Гесиода и писавших о Геракле, будто он водил войска и брал города: "И это он, который жил среди людей, купаясь в наслаждениях, и был мужем многих жен, и рождал тайных детей от многих дев! А кто не согласен с этими мифами, тем можно возразить: "Почему же тогда вы признаете его любовь к обжорству? Почему меж людей пошел [f] обычай при возлияниях ему не оставлять в чаше ни капли вина, если не по любви его к наслаждениям? Почему купанья у горячих источников посвящены Гераклу? Почему мягкие постели называются "Геракловыми ложами", если он-де презирал сладкую жизнь?" Нет, - говорит Мегаклид, - это поздние поэты обрядили его как разбойника и пустили бродить одного, в львиной шкуре, с палицей и луком. Первым это выдумал Стесихор Гимерский. А ведь лирический поэт Ксанф, (513) бывший старше Стесихора (как свидетельствует, по словам Мегаклида, сам Стесихор [frag.57b]), представляет Геракла одетым не так, но по-гомеровски. Вообще, многие стихи Стесихора переделаны из Ксанфовых, в том числе и его "Орестея". Наконец, и Антисфен признает, что наслаждение - благо, и добавляет: "притом неоспоримое".
7. А гомеровский Одиссей как будто прямо пролагает путь Эпикуру к его пресловутым наслаждениям, ведь он утверждает [Од.IХ.5]:

[b] Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха
Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду
Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая; как гости
Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом .
Пышно покрытыми; как из кратер животворный напиток
Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит.
Думаю я, что для сердца ничто быть утешней не может.

Правда, Мегаклид считает, что Одиссей здесь только примеряется к обстоятельствам, чтобы феаки, глядя на его изнеженность, сочли его за своего, - потому что он уже услышал от Алкиноя [Од.VIII.248]:

[c] Любим одежды роскошные, пение, музыку, пляску,
Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе.

Только так он и полагал возможным получить от феаков все, на что рассчитывал. Таков ведь и поэт, поучающий мальчика Амфилоха [Пиндар frag.43]:

...Сын мой,
Да будет ум твой - как кожа твари из-под скал морских:
Так и разговаривай с людьми всех городов.
Охотною похвалою вторь собеседнику,
Думай нынче так, а нынче иначе...

[d] Так и Софокл говорит в "Ифигении" [frag.286]:

Как осьминог меняет цвет под цвет скалы,
Так ты меняй свой ум по собеседнику.

И Феогнид [215]:

Пусть образцом тебе будет полип многохитрый.

Некоторые даже полагают, что и Гомер держался таких мнений, потому что усердной жизни не раз предпочитает усладительную - например [Ил.IV.1]:

Боги у Зевса-отца на помосте златом восседая,
[е] Мирно беседу вели; посреди их цветущая Геба
Нектар кругом разливала; и, кубки приемля златые,
Чествуют боги друг друга.

Менелай у него говорит [Од.IV. 178]:

и ничто бы
Нас разлучить не могло, веселящихся, дружных...

и [Од.IХ.162]:

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

Потому-то и Одиссей у Алкиноя полагает целью жизни роскошь и распутство.

[Каталог городов и народов]

[f] 8. Первыми из всех народов прославились своей роскошью ПЕРСЫ, цари которых зиму проводили в Сузах, лето в Экбатанах. Сузы эти (по словам Аристобула и Харета [Sr.H.Al.Magn. р. 99, 116]) получили свое название по красоте окрестностей: само слово "сусон" на их языке значит "лилия". Осень они проводили в Персеполе, а остальную часть года (514) в Вавилоне. Так и парфянские цари весной живут в Рагах, зимой в Вавилоне, а остаток года [в Гекатомпиле]. Персидские цари даже носили на голове знак, показывавший, как они преданы наслаждению. "Знак этот, - пишет Динон [FHG.II.92], - пропитан был миррою и лабизом -это благовоние еще дороже, чем мирра. Всякий раз, как царь спускается с колесницы (говорит Динон), он с нее не соскакивает, хотя бы это было и невысоко, и не опирается на руки сопровождающих, но ему всегда подставляют золотую скамейку, и он сходит, ступая на нее; с этою [b] скамейкой за ним следует особый человек". "А еще его оберегают триста женщин, - рассказывает Гераклид Кимейский в первой книге "О Персии" [FHG.II.95], - днем они спят, чтобы бодрствовать ночью, ночи же напролет поют и играют на арфах при светильниках. Служат царю они и наложницы... [пропуск]... через двор мелофоров ("яблоконосцев"). Мелофоры - это его телохранители, родом все из персов, с золотыми яблоками на тупом конце копья, а числом их тысяча лучших, отобранных из "десяти тысяч бессмертных". Через двор их царь проходит пешком, [с] по сардийским коврам, на которые никто не смеет ступать, кроме царя. А дойдя до последнего двора, царь восходит на колесницу или садится на коня: пешим за пределами дворца его никто не видел. Даже на охоте его сопровождали наложницы. Трон, на котором он занимался делами, был золотой, а вокруг четыре малых золотых столба в драгоценных каменьях, и на них натянут пурпурный шитый навес".
9. Клеарх Солейский в четвертой книге "Об образе жизни" (Βίοι) [d] [FHG.II.304] рассказывает о роскошестве мидийцев, и как они в угоду этому набирают евнухов из соседних племен, а потом говорит, что и мелофоры заведены персами по примеру мидийцев - не только в отплату за понесенный от них гнет, но и в память об изнеженности, до которой пали в своей роскоши телохранители:[5] как пустая и лишняя забота о житейских благах даже копьеборцев может обратить в праздноборцев. И продолжает: "Если кто придумает для царя новое лакомство, того он награждает, [e] но себе этими наградами пищу не услащает, а ест ее один, себе на уме.[6] Не точная ли поговорка: "Кусочек за Зевса, кусочек за царя!". Харет Митиленский в пятой книге "Истории Александра" пишет [Scr. Η. Al. Magn. p. 117]: "Персидский царь до того дошел в своей роскоши, что в головах его опочивальни пристроена комната размером в пять постелей и в ней доверху пять тысяч талантов золота, под названием "царская подушка"; а в ногах другая комната, в три постели, и в ней три тысячи [f] талантов серебра, под названием "царская подножка". В опочивальне же над ложем висела золотая виноградная лоза, вся в дорогих каменьях (с гроздями из самых дорогих каменьев, подтверждает Аминта в своих "Переходах по Азии" [р.316]), а невдалеке стоял золотой кратер работы Феодора Самосского. Агафокл в третьей книге "О Кизике" [FHG.IV.289] (515) говорит, будто у персов есть даже "золотая вода": это семьдесят источников, из которых никому нельзя пить, кроме самого царя и его старшего сына, а кто выпьет из остальных, тому смерть".
10. Ксенофонт в восьмой книге "Воспитания [Кира]" говорит [VIII, 15]: "Тогда они еще придерживались персидского воспитания и умеренности, хотя и восприняли одежду и роскошь мидян. Нынче же они с равнодушием смотрят на исчезновение персидской выносливости, зато воспринятую у мидян изнеженность сохраняют всеми силами. Впрочем, я намерен яснее показать нынешнюю изнеженность персов. [b] Во-первых, им уже недостаточно стелить себе мягкие постели: они ставят свои ложа ножками на ковры, чтобы те не упирались в пол, а утопали в этих коврах. Затем, они не только сохранили все блюда, какие прежде были изобретены для стола, но постоянно придумывают все новые и новые. Точно так же обстоит дело и с приправами; ведь они держат [с] даже специальных изобретателей для кушаний и приправ к ним. Кроме того, зимой им недостаточно прикрыть голову, тело и ноги - даже кисти рук они прячут в толстые рукавицы и перчатки. Наоборот, летом им мало тени от деревьев или от скал - специальные люди, стоя рядом с ними, создают им вдобавок искусственную тень". И далее он говорит о них следующее [19]: "Теперь у них на конях больше покрывал, чем на ложах, ибо они не столько думают о верховой езде, сколько о мягком [d] сидении для себя. [20] [Нынче же знатные люди держат на жаловании] всяких привратников, пекарей, поваров, виночерпиев, банщиц, слуг, которые подают кушанья и убирают со стола, помогают им при отходе ко сну и при вставании, наконец, косметов, которые подводят глаза, накладывают румяна и вообще совершают туалет своих господ".
11. ЛИДИЙЦЫ в своем роскошестве дошли до того, что первыми стали холостить женщин, - так пишет Ксанф Лидийский (или кто бы ни был сочинителем приписываемой ему "Истории", - Артемон из Кассандрии в сочинении "О собирании книг" [FHG.IV.342] называет ее [e] автором Дионисия Скитобрахиона и не считается с тем, что историк Эфор, полагал, что Ксанф жил раньше Геродота и служил ему источником). Во всяком случае, этот Ксанф пишет во второй книге "О Лидии" [FHG.I. 262], что лидийский царь Адрамит начал холостить женщин, чтоб они были ему вместо евнухов.[7] И Клеарх пишет в четвертой книге "Об образе жизни" [FHG.II.305]: "Лидийцы в своем роскошестве стали устраивать тенистые сады и парки, полагая изысканным, чтобы на них [f] не падал ни единый луч солнца. И до того дошли в своем неистовстве, что собрали жен и дочерей прочих жителей в некотором месте, названном потом за это "Непорочным", и там их всех изнасиловали. Под конец они так изнежились душою и обабились, что за это им пришлось терпеть над собою женщину-тирана из числа потерпевших, по имени Омфала. С нее-то и началось заслуженное наказание лидийцам, (516) ибо что такое насильство женщины, как не память о собственном насильстве! Буйная и неудержимая, чтобы отомстить за свои обиды, она предала городским рабам их господских дочерей и сделала это на том самом месте изнасилования; а потом согнала туда господских жен и тоже заставила спать с рабами. Оттого-то лидийцы, чтоб смягчить словом горечь дела, называют это урочище "Нежным объятием". Впрочем, не только в Лидии женщины свободно отдаются всякому прохожему, но и у западных локров, и на Кипре, и у всех народов, где дочерей отдают на священный блуд: видимо, это на самом деле память о былом насилии и отмщении. [b] Для лидийцев это отмщение пришло, когда восстал один знатный муж, пострадавший у них в царствование Мидаса. Этот Мидас, обабившись в своем роскошестве, лишь валялся в пурпуре или прял со служанками шерсть, а Омфала делила ложе с чужестранцами и всех потом убивала. Знатный муж расправился с обоими: Мидасу, оглохшему в своем отупении, он вытянул уши [наподобие ослиных], так что тот за бездумье получил имя [с] самого глупого животного, Омфалу же...".[8]
12. Лидийцы первыми придумали кушанье, называемое "карика".[9] Как его готовить, написано в "Поваренных книгах", составителями которых были Главк Локрийский, Мифек, Дионисий, сиракузяне Гераклид и Агид, Эпенетом, другой Дионисий, да еще Гегесипп, Эрасистрат, Эв-тидем, Критон и, наконец, Стефан, Архит, Акестий, Акесий, Диокл и Филемон. Таковы известные мне составители поваренных книг. Писали лидийцы и о кушанье, называемом "кандавл", и даже не об одном, a [d] трех кандавлах, - так они закоснели в своем сластолюбии. Гегесипп Тарентский рассказывает, что кандавл готовился из вареного мяса, тертого хлеба, фригийского сыра, укропа и жирной похлебки. О нем упоминает Алексид в "Ночном бдении, или Поденщиках" [Kock.II.360]; говорит повар:[10]

- Ужо мы кроме этого состряпаем
Кандавл.
- Кандавл? Не пробовал, не слыхивал.
- То дивное мое изобретение!
И сколько я тебе его ни выставлю,
От удовольствия оближешь пальчики. е
Вот потроха...
- Их отвари по-белому!
- Из рыбы - осетрину просоленную,
Из мяса ...... со сковородочки...
Хлеб, дважды нам поджаренный, молозиво,[11]
Яйцо в нарезку, мед в подсластку к блинчикам,
Зеленый сыр кинфийский, мелко резанный,
Свиной рубец, и виноград, и сладкое
Вино: хоть напоследок выставляется,
Но в трапезе оно - наиглавнейшее.
[f] - Кончай болтать: кандавлы, потрох, противни -
Все это отобьет мне удовольствие.

Упоминает о кандавле и Филемон в "Прошибале" [Kock.II.493], говоря так:

Весь город знает, лучше всех готовлю я
Кандавлы и сосиски и яичницу, -
Так что же, что же сделал я неправильно?

И Никострат в "Поваре" [Kock.II.224]:

(517) Спартанскую похлебку он не сделал бы,
А уж кандавл, яичницу...

И Менандр в "Трофонии" [frag. 146]:

А ионийцу-богатею сделаю
Кандил и суп и снедь афродисийскую.

На войну лидийцы выступали под звуки свирелей и флейт, как о том пишет Геродот [1,17], лакедемоняне под звуки флейт, а критяне под звуки лир.
[b] 13. Гераклид Кимейский в "Подготовительных записях" к книге "О Персии" пишет [FHG.II.97], что царь СТРАНЫ БЛАГОВОНИЙ никому не подвластен и правит независимо, а потом продолжает: "Роскошью и беспечностью он превосходит всех. Живет он, не выходя из дворца, в расточительной роскоши, сам ничего не делая и мало с кем разговаривая, а для всех дел назначая судей. Если кто решит, что судьи рассудили [с] несправедливо, то в верхнем этаже дворца есть дверца на цепочке, и кто считает суд несправедливым, тот тянет эту цепочку и открывает дверцу, и тогда царь, заметив это, впускает его и сам правит суд. И если окажется, что судьи судили несправедливо, то их казнят, если же справедливо, то казнят открывшего дверцу. А расходы на содержание царя, его жен и друзей считаются по пятнадцать вавилонских талантов в день".
[d] 14. У ЭТРУСКОВ, тоже безмерно роскошествующих, по словам
Тимея в первой книге ["Истории"][12] [FHG.I.197] рабыни прислуживают мужчинам обнаженными. Феопомп пишет в сорок третьей книге "Истории" [Ibid., 315]: "У этрусков женщины общие. Они очень заботятся о своем теле и занимаются гимнастикой иногда друг с другом, а часто и с мужчинами, потому что нагота у них не считается бесстыдством. Обедают они не с мужьями, а с кем случится, и выпивают с кем захотят; [е] пить они сильны и лицом красивы. Всех родившихся детей они вскармливают, не разбирая, кто чей сын. И дети живут так же, как вскормившие: много пьют и спят со всеми женщинами. Этруски не считают бесстыдством любовно сходиться и [даже] отдаваться у всех на виду: такой у них в стране обычай. Они настолько свободны от стыда, что [f] когда хозяин дома занимается любовью, то его самыми бесстыдными словами расспрашивают, что он при этом чувствует. Когда они собираются в семейном или дружеском кругу, то делают это так: когда все напьются и соберутся ко сну, то слуги при непогашенных светильниках вводят к ним иногда девок, иногда красивых мальчиков, а иногда и жен; а когда они с ними усладятся, то приводят здоровых парней, которые тоже с ними сходятся. Сходятся и любятся они иногда на глазах друг друга, а иногда отгораживаясь ширмами из реек, на которые (518) набрасывают свои плащи. До женщин они очень охочи, а до мальчиков и подростков еще больше. Мальчики у них очень хорошенькие, потому что живут сладко и следят за гладкостью кожи. Все ведь западные варвары удаляют волосы с тела бритьем и смоляными пластырями, а у этрусков есть для этого даже специальные заведения с мастерами [b] вроде наших цирюльников: к ним приходят, и они тебя обслуживают, не стыдясь ни зрителей, ни прохожих". Через самнитов и мессапиев этот обычай переняли и многие италийские эллины. При такой-то роскоши (пишет Алким [FHG.IV.296]) этруски едят и дерутся, и бичуют только под звуки флейт.
15. СИЦИЛИЙСКИЕ застолья тоже славятся роскошеством: здесь [с] даже море называют "сладким", восторгаясь приносимыми им деликатесами. Так говорит Клеарх в пятой книге "Об образе жизни" [FHG.II.307].
Что говорить о СИБАРИТАХ! Это они первыми придумали в банях надевать путы на банщиков и парильщиков, чтобы они ходили медленно и парили моющихся не торопясь. И они первыми запретили заниматься в своем городе шумными ремеслами, - кузнечным, плотничьим и тому [d] подобными, - чтобы ничто не тревожило сон: даже петухов нельзя было держать в их городе. Тимей говорит [FHG.I.205], что когда один сибарит побывал в деревне, то рассказывал, будто от одного вида землекопов у него переломались все кости, а другой сибарит ему ответил: "У меня от одного твоего рассказа в боку заболело". В Кротоне один атлет разрыхлял гимнастическую площадку, а сибариты, стоя вокруг, удивлялись, что в таком большом городе не могут купить рабов для земляных работ. Другой сибарит попал в Лакедемоне на общую трапезу; полежав [е] на деревянной скамье и отобедав с соседями, он сказал, что прежде дивился, слыша о лакедемонском бесстрашии, а теперь видит, что и они, как все: ведь и самый трусливый человек предпочтет погибнуть, чем терпеть такую жизнь.
16. По сибаритскому обычаю дети их до самого совершеннолетия ходили в пурпурных плащах, а волосы заплетали в локоны и украшали [f] золотом. И еще был у них обычай (говорит Тимей) держать в домах карликов и шутов,[13] которые звались "скопеи" и "стильпоны", и еще мелитских собачек, с которыми ходили даже упражняться в гимнасиях. Им и им подобным хорошо сказал мавретанский царь Массинисса, как о том рассказывает Птолемей в восьмой книге "Воспоминаний" [FHG.III]: сибариты пришли к нему купить в складчину обезьян, а он переспросил их: "неужели у вас женщины не рожают детей?" Потому что Массинисса очень любил детей и держал при себе детей своих сыновей (их было много) и своих дочерей. (519) Он сам возился с ними до трех лет, потом отсылал родителям, а те присылали ему новых. Так полагает и комедиограф Эвбул, сказавший в "Харите" [Kock.II.205]:

Молю тебя, насколько же прекраснее
Для человека - человека вырастить
(Коль можешь обеспечить пропитанием),
Чем воробья, гуся, что машет крыльями,
Гогочет только, обезьяну глупую,
Что занята нелепыми проказами!

И Афинодор в книге "О шутке и серьезном" говорит, будто Архит Тарентский [b], политик и философ, имея много рабов, всегда радовался, когда за обедом впускал их [детей] к себе в столовую, между тем как сибариты радовались мелитским собачками и человечкам, даже на человека не похожим.
17. Плащи у сибаритов были из милетской шерсти,[14] потому-то (говорит Тимей [FHG.I.205]) у Сибариса с Милетом была дружба. [c] В Италии они дружили с этрусками, а на востоке с ионянами, потому что те тоже отличались роскошью. Конники у них, числом более пяти тысяч,[15] гарцевали в шафранных накидках поверх панцирей, а на лето молодежь их уезжала купаться в гроты Лусийских нимф[16] и жила там в приволье и прохладе. Когда богатые сибариты разъезжались по деревням, то даже [d] в повозках проезжали однодневный путь только за три дня. Некоторые покрывали дороги на свои поля навесами. Большинство имеет у моря винные погреба, в которые вино течет с виноградников по трубам; часть его продают на сторону, часть везут на лодках в город. Часто они устраивают обильные общественные обеды, на которых награждают [e] честолюбцев золотыми венками и выкликают их имена на общественных жертвоприношениях и играх, но прославляют не гражданские их заслуги, а пиршественные расходы; среди увенчанных бывают и повара, лучше всех приготовившие кушанья. Сибариты первыми изобрели и ванны, в которых можно париться лежа,[17] и ночные горшки, которыми можно пользоваться в застолье. Кто уезжает из города, над теми они смеются, а сами гордятся, что дожили до старости у "мостов [родных] рек".[18]
18. Главная причина их благоденствия, как кажется, есть природа этой местности: море вокруг нее не имеет пристаней, так что почти весь [f] урожай остается гражданам. А еще подтолкнули их к роскоши и безмерной распущенности расположение города и оракул, полученный ими от бога. Город их лежит в котловине, поэтому летом там поутру и вечером очень холодно, а в полдень нестерпимая жара; поэтому большинство народа полагает, что для сохранения здоровья нужно много пить вина, (520) отсюда и поговорка: "кто в Сибарисе не хочет умереть до срока, пусть не видит солнца ни на закате, ни на восходе".[19] А когда они однажды отправили послов спросить бога, долго ли им благоденствовать (одного из послов звали Амирис), то Пифия дала ответ:

Счастлив Сибарисс, всесчастлив, и будешь ты в роскоши вечно
Пышно цвести, почитая бессмертных, вечно живущих.
Но лишь пока не почтишь ты смертного больше, чем бога:
[b] Войны нагрянут тогда, придут и гражданские распри.

Услышав это, они решили, что бог обещает им роскошь без конца, потому что они никогда не почтят человека больше, чем бога. Но в судьбе их случилась перемена: когда один из граждан стал бичевать своего раба, тот убежал в святилище, но хозяин и там его избивал, и только когда раб припал к гробнице отца хозяина, то хозяин, убоявшись, прекратил наказание. Между тем сибариты разорялись, тщеславно соревнуясь друг с [с] другом в роскоши, и весь город их состязался в роскоши со всем миром. И в недолгом времени, после многих гибельных знамений, о которых здесь нет нужды говорить, город их был уничтожен.
19. В своем роскошестве дошли они до того, что на пирах развлекались, обучая лошадей плясать под флейту. Воевавшие с ними кротонцы, узнав об этом (так пишет Аристотель в книге "О сибаритском [d] государственном устройстве" [frag.583 Rose]), выставили в свой военный строй флейтистов, и те заиграли лошадям плясовую мелодию. И, услышав флейту, лошади поскакали прочь и вместе с седоками перебежали на сторону кротонцев.
Такой же случай рассказывает о жителях Кардии Харон Лампсакский во второй книге "Летописей". Пишет он так[20] [FHG.I.34]: "Бисалты пошли на Кардию и одержали верх. Предводителем бисалтов был Нарид. [e] Еще ребенком он был продан в Кардию, жил в рабстве у одного из граждан и сделался цирюльником. А кардийцам было вещание, что бисалты пройдут на них войной, и они часто об этом толковали, сидя в цирюльне. И вот Нарид бежал из Кардии на родину, бисалты его избрали вождем, и он повел их на кардийцев. А у кардийцев лошади были выучены плясать на пирах под звуки флейты: они вставали на задние ноги, а передними помахивали, как руками, и так плясали под привычные напевы. Нарид, зная это, купил в Кардии флейтистку, она у бисалтов обучила [f] многих флейтистов, и с ними он пошел войной на Кардию. И когда началось сражение, он приказал играть те напевы, к которым привыкли кардийские лошади. Лошади, услышав флейты, повставали на задние ноги и пустились в пляс, а так как вся сила кардийцев была в коннице, то они и потерпели поражение".
Однажды сибарит решил плыть из Сибариса в Кротон и нанял себе (521) целый корабль, оговорив, что на него не брызнет ни капли, что других пассажиров не будет, и что он возьмет с собой лошадь. Хозяин судна согласился, и сибарит взвел свою лошадь на борт и приказал подстелить ей мягкие подстилки. А потом он стал звать с собою одного из провожавших, уверяя, что договорился с корабельщиком плыть у самого берега, но тот ответил: "Нет, я не пошел бы к тебе, даже если бы ты пустился посуху, а не морским путем по берегу".[21]
20. Филарх в двадцать пятой книге "Истории" рассказывает [b] [FHG.I.347], что в Сиракузах был закон, не разрешавший женщинам носить ни золотых украшений, ни цветистых тканей, ни одежд с порфирным подбоем, если только они не общедоступные гетеры; был и другой закон, запрещавший мужчинам наряжаться и щеголять отменными дорогими одеждами, если только они не признают себя блудниками и распутниками. А свободным женщинам после захода солнца нельзя было выходить из дома, кроме как для распутства; и даже днем можно было [с] выходить только в сопровождении служанки, назначенной гинекономами. "Сибариты же, - продолжает Филарх, - впавши в роскошь, приняли закон, чтобы на праздники приглашать и женщин, и чтобы приглашения на жертвоприношения рассылать им заранее за год - для того, чтобы они успели за это время должным образом приготовить наряды и украшения. Если же кто из поваров и кулинаров придумает новое небывалое кушанье, то в течение года никому другому его не готовить, кроме изобретшего, чтобы он имел от своей новинки выгоду, а остальные бы трудолюбиво [d] старались превзойти его. Таким же образом освобождались от подати ловцы и продавцы угрей, а также те, кто имеет дело с морским пурпуром.
21. Наконец они до того дошли в своей спеси, что когда из Кротона явились к ним тридцать послов, то они их всех перебили, и выбросили тела за городские стены, на растерзание зверям. Это навлекло гнев божий и стало началом всех бед. Через несколько дней в одну и ту же [е] ночь всем архонтам города явилось одно и то же видение: будто богиня Гера стоит середь площади и изблевывает желчь. А на следующий день в ее храме стала бить фонтаном кровь. Но и это не умерило их спеси, пока они не погибли от рук кротонцев". Гераклид Понтийский в книге "О справедливости" говорит [FHG.II.199, Voss 41]: "Свергнув тиранию [f] Телия, сибариты расправились со всеми его сторонниками, перебив их у алтарей... за эти убийства статуя Геры отворотила свой лик, а из земли фонтаном брызнула кровь, и чтобы унять ее, пришлось все окрестное место оградить медными затворами. Поэтому начались мятежи и все (522) они погибли. А они ведь попытались даже покуситься на Олимпийские игры: дождавшись их срока, они пробовали обещаниями неслыханных наград переманить атлетов к себе в Сибарис".
22. КРОТОНЦЫ, по словам Тимея [FGH.566f 44-45], после истребления сибаритов тоже впали в роскошество, так что городской правитель у них обходит город в пурпурном плаще, в золотом венке и в белых [b] сапогах. Впрочем, некоторые говорят, будто причиной тому не роскошь, а судьба лекаря Демокеда. Он был родом из Кротона, жил при самосском тиране Поликрате, а после его смерти, когда Поликрата убил Оройт, попал в персидский плен и был доставлен к царю. Здесь Демокед излечил Атоссу, жену Дария и дочь Кира, страдавшую язвой на груди, и в награду за это попросил отпустить его в Элладу, обещав вернуться. Его отпустили, и он приехал в Кротон. Здесь он захотел остаться, но один из [сопровождавших его] персов схватил его, утверждая, что он - раб [с] царя. Кротонцы отбили Демокеда, а у перса отняли одежду и надели на служителя городского притана. С тех пор каждое седьмое число месяца, следуя за пританом, он обходит алтари в персидском облачении - не из роскоши и спеси, а в укор персам. Тимей пишет, что потом и кротонцы попытались отменить Олимпийские празднества, назначив на это время игры с богатыми наградами серебром; но другие пишут, что это сделали [d] сибариты.
23. ТАРЕНТИНЦЫ, как рассказывает Клеарх в четвертой книге "Об образе жизни" [FHG.II.306], утвердившись в своей силе и могуществе, впали в такое роскошество, что стали выводить волосы на всем теле, чтобы кожа была гладкою, а от них этот обычай перешел к остальным. Все они, - говорит он, - будто бы ходили в прозрачных одеждах с пурпурным подбоем, что в наши дни даже у женщин считается изнеженностью. А потом роскошь стала поводырем спеси: и они разрушили Карбину, [e] город япигов,[22] а мальчиков, девушек и взрослых женщин согнали голыми, как на сцену, в карбинские храмы, чтоб глазеть на них целый день, а кто хотел, тот набрасывался на них, как волк на обреченное стадо, и утолял свою похоть красотою согнанных. Все это видели, но никто не знал, что зорче всех смотрели боги. И так велик был божеский гнев, что все тарентинцы, которые участвовали в этом насилии над Карбиной, были поражены громом. И по сей день у входа в каждый тарентский дом [f] стоит столько [искупительных] столбов, сколько мужей из этого дома ходило в поход на япигов. В годовщину их гибели народ у этих столбов не оплакивает ушедших, не совершают по ним обычных возлияний, но только приносит жертвы Зевсу [в громе] Нисходящему.
24. ЯПИГИ эти ведут род из Крита, - от тех, что отправились на розыски Главка[23] и поселились в этих местах. (523) Но потомки их тоже позабыли критское добронравие и в такую впали роскошь, а потом и спесь, что первыми стали румянить лица, надевать накладные волосы, носить цветные хитоны, а работать и трудиться сочли позором. Большинство из них строило дома краше храмов, а вожди их даже кощунственно [b] вынесли из храмов изваяния богов, пообещав заменить их лучшими. За это небо грянуло на них огнем и медью, о которых память перешла в потомство, потому что те медные стрелы можно было видеть еще многое время спустя. А уцелевшие, лишившись всех благ, по сей день бреют головы и ходят в скорбных одеждах.
25. ИБЕРИЙЦЫ хоть и носят театральные наряды и пестрые хитоны до пят, однако это не мешает их воинственной силе. Но МАССАЛИОТЫ, перенявшие от иберийцев эту их одежду, вконец обабились, [c] изнежились душою до непристойности и в роскошестве своем дошли до женской подчиненности, отчего и пошла пословица: "Плыви-ка ты в Массалию!"
Обитатели СИРИСА, которым сперва владели беженцы из-под Трои, потом колофоняне (о чем пишут Тимей [FHG.I.206] и Аристотель [frag.354]), тоже впали в роскошь, не меньшую, чем сибариты. Местным [d] их обычаем было носить цветистые хитоны, подпоясывая дорогими поясами (μιτραι), - за это соседи и называли их "митрохитонами", в противоположность гомеровским [Ил.XVI.419] неподпоясанным "амитрохитонам". Сирисской землею за ее плодородие восхищался и стихотворец Архилох: собственный свой Фасос он почитает много худшим [rrag.21]:

Невзрачный край, немилый и нерадостный,
Не то, что край, где плещут волны Сириса.[24]

Название свое Сирис получил, по словам Тимея и Эврипида в [e] "Меланиппе скованной" [frag.496], от женщины Сириды, по мнению же Архилоха, от имени реки. Сообразно благосостоянию и роскоши этого края в нем весьма умножилось население, отчего и почти все греческие поселения в Италии получили имя Великой Греции.
26. МИЛЕТЯНЕ, пока не впали в роскошь, одерживали победы над скифами (как пишет о том Эфор [FHG. 1.260]) и поэтому основали [f] города на Геллеспонте и славные поселения на Эвксинском Понте - все они тяготели к Милету. Но когда они поддались наслаждению и роскоши, говорит Аристотель [frag.557 Rose], то мужество отлетело от их города, и тогда возникла пословица:

"Храбры когда-то были и милетяне".

Гераклид Понтийский во второй книге "О справедливости" [Voss 41] пишет: "Город милетян пал от бедствий, рожденных роскошью и гражданскими распрями, ибо в нем каждый, не зная чувства меры, истреблял своих врагов до самого корня. (524) Так, когда зажиточные граждане вступили в борьбу с простонародьем, которое звали "гергитами",[25] и поначалу верх одерживал народ, то изгнавши богатеев из города, они собрали детей изгнанников на току и предали преступнейшей казни - насмерть затоптали волами. Зато и богачи, взявши верх, обмазывали своих пленников смолою и заживо сжигали всех вместе с детьми. Говорят, что когда они горели, было явлено много знамений: священная олива [b] вспыхнула сама собой, а бог Аполлон,[26] долго отказывавший им в вещаниях, на вопрос "за что?" ответил так:

"Много печалит меня беззащитных убийство гергитов,
Участь сгоревших в смоле и навеки увядшее древо".

А Клеарх в четвертой книге "Об образе жизни" рассказывает [FHG.II.306], что милетяне впали в роскошь из зависти к колофонянам, а потом распространили эту роскошь и в соседних городах; но когда их за это стали попрекать, то вспомнили пословицу: "милетское - милетянам, [с] а вовсе не на вынос".[27]
27. СКИФОВ Клеарх описывает следом за милетянами [FHG.II.306]: "Вначале скифы жили только под общечеловеческими законами, но потом они из-за своей спеси стали несчастнейшими из смертных.[28] Роскоши они предавались, как никто, сделавшись рабами обилия богатства и прочих благ - это видно по нарядам и образу жизни даже нынешних их [d] вождей. Увлекшись этой прихотливостью больше и раньше всех, они до того дошли в своем бесчинстве, что стали отрезать носы[29] всем, в чьи земли проникали; и потомки тех народов, даже выселившись, сохраняют в своем имени память о том насилии. А скифские женщины булавками накалывали клейма на теле женщин из фракийских племен, живших к северу и западу; поэтому еще много лет спустя эти заклейменные фракиянки [e] уничтожали память о своем несчастье, окружая скифские наколки собственными узорами, чтоб отметины стыда и позора казались пестрыми украшениями. В своем господстве надо всеми скифы были так надменны, что рабам невозможно было служить им без слез, отсюда и пошла известная поговорка: "скифский разговор". Когда же после многих бедствий лишились они привольного житья и длинных волос, то у всех соседних народов "остричь в знак позора" стало называться "оскифить [f] (α̉ποσκυθίσθαι)".[30]
28. Всех ИОНИЙЦЕВ осмеивает в своем "Киклопе" Каллий (или Диокл) [Коск.I.695]:

Расскажи, как дела в ионийской земле,
так роскошной, застольем богатой.

[Среди них] АБИДОСЦЫ, милетские выходцы, ведут жизнь распущенную и упадочную, как представляет это Гермипп в "Воинах"[31] [Ibid. 241]:

- Заморские ратники,
Привет! Как дела у вас?
Посмотришь - и кажется,
Вы больно изнежились:
В кудряшках мальчишеских
(525) И с пухлыми ручками!
- А где же ты видывал,
Абидосцев мужчинами?

И Аристофан в "Трифале" мимоходом осмеивает многих ионийцев [Ibid. 529]:

Когда сюда являются ионяне,
То клянчат и канючат и занудствуют:
Один: "Продай раба на нашем Хиосе!"
Другой: "В Эфесе!" Третий: "Нет, в Абидосе!"
Четвертый: "В Клазоменах!" Все "Продай, продай"...

В речи же "Против Алкивиада" оратор Антифонт бранит абидосцев так: "После того, как, достигнув совершеннолетия, с одобрения [b] опекунов ты получил права гражданства, ты взял свое имущество и отплыл в Абидос; но не с тем, чтобы взыскать с должников или попросить услугу у проксенов, а чтобы перенять у абидосских баб их повадки подстать беззаконным наклонностям твоей развратной душонки, а потом использовать их в предстоящем житье".
[с] 29. МАГНЕСИЙЦЫ, что живут в долине Меандра, тоже нашли себе конец в непомерной своей распущенности, как о том пишет в элегиях Каллин [PLG4. ΙΙ.5], а также Архилох [PLG4.II.388]: они были покорены эфесцами.
А о самих ЭФЕСЦАХ, об их одеяниях и крашеных плащах вот как рассказывает Демокрит Эфесский в первой из двух книг "Об эфесском храме" [FHG.IV.383]: "Одежды у ионян фиалковые, и порфирные, и шафранные, вышитые ромбами, а по верхнему краю через равные промежутки - звериные изображения. Есть у них платья-сарапеи, [d] окрашенные в яблочный цвет, и в морской пурпурный, и в белый, и в красный. Есть и длинные платья-каласиры коринфской работы - и красные, и фиалковые, и гиацинтовые, а можно купить и морского цвета, и огненного, но самые лучшие каласиры - персидские. Можно там увидеть, - продолжает Демокрит, - и платья-актеи, самые дорогие из персидских [e] одежд. Ткани у них очень плотные, что придает им прочность и легкость; и они усеяны золотыми крупинками, а каждая крупинка закреплена за середину пурпурной нитью с изнанки ткани". Вот такие одежды, - говорит он, - были у эфесцев в их вожделенной роскоши.
30. О САМОСЦАХ же с их роскошествами историк Дурид приводит стихи поэта Асия, из которых видно, что на запястьях они носили наручья, а в праздничном шествии в честь Геры выступали, раскинув расчесанные волосы на грудь и плечи; обычай этот подтверждается и пословицей: "Пойти на праздник Геры непричесанным". Стихи же Асия [f] таковы [frag.ер.206]:

Так поспешали они, упорядочив гребнями кудри,
Геры святыню почтить, облеченные дивной одеждой:
Белые были на них, до земли ниспадая, хитоны,
Скрепы златые на лбах взносились, подобно цикадам,
Ветер власы колебал, золотой перевитые вязью,
Наручья дивной работы смыкались у них на запястьях, -
[Шли они легкой стопою, подобясь] бойцам щитоносным.[32]

(526) Гераклид Понтийский в книге "О наслаждении" говорит, что самосцы, жившие в непомерной роскоши, мелочными сварами, как сибариты, погубили свой город.
31. КОЛОФОНЦЫ, по словам Филарха [FGH.81f 66], поначалу отличались строгими нравами, но когда склонились к роскоши, то вошли в дружбу и союз с лидийцами и стали выходить на люди с золотыми украшениями в волосах, как о том говорит и Ксенофан [frag.3]:

Но бесполезную роскошь познали они от лидийцев,
Раньше, чем власть захватил мерзкий над ними тиран, -
Шли в собранье они, в драгоценный окутавшись пурпур,
[b] Было не менее их тысяча общим числом,
Чванные, великолепьем кудрей высоко заплетенных,
Все пропитавшись насквозь мазей душистых струей.

В непомерном своем пьянстве дошли они до того, что иные не видели ни восхода, ни заката. У них был даже закон, сохранившийся поныне,[33] что флейтистки, арфистки и прочие музыканты, обслуживая пьяных, [с] получают [одну] плату с рассвета до полудня, [другую] с полудня до зажигания светильников и [третью] за всю остальную ночь.[34] Феопомп в пятидесятой книге своей "Истории" [FHG.I.229] говорит, что не менее тысячи колофонцев шаталось по городу в пурпурных одеждах, а пурпур, как известно, был тогда редок и его с трудом домогались даже цари: раковины-пурпурницы продавались на вес серебра. Из-за такого-то образа жизни они оказались под властью тирании, были ввергнуты в гражданские распри[35] и погубили отечество. То же самое рассказывает о них и [d] Диоген Вавилонский в первой книге "Законов". У Антифана же в "Додоне"[36] так сказано о роскоши всех ионян вместе взятых [Kock.II.48]:

Откуда, кто такие? Не ионян ли
Валит толпа, в плащи одетых пышные,
Изнеженных, приверженных к роскошеству?

И Феофраст в книге "О наслаждении" пишет, что своей непомерной роскошью ионяне ... [лакуна в тексте] ... тоже дали повод присказке,[37] которая и сейчас в ходу.
32. Из ПРИОКЕАНИЙСКИХ НАРОДОВ некоторые тоже отличаются изнеженностью, как о том пишет Феопомп в восьмой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.287]. О ВИЗАНТИЙЦАХ и КАЛХЕДОНЦАХ[38] Феопомп [e] рассказывает вот что: "У византийцев давно уже было демократическое правление, город их лежал при торговой гавани, и народ проводил все время на берегу и на рынке, привыкая беспутствовать, блудить и пить вино по кабакам. Калхедонцы же когда-то были гораздо лучше византийцев по образу жизни и времяпрепровождению; но объединившись [f] с ними воедино и отведав демократических вольностей, они тоже впали в гибельное роскошество, из людей разумнейших и умереннейших в быту превратившись в расточителей и пьяниц". И в двадцать первой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.302] он пишет, что УМБРЫ, адриатический народ, отличаются изнеженностью и живут почти как лидийцы, потому что земля у них хорошая и потому всего у них вдоволь.
(527) 33. В четвертой книге он рассказывает о ФЕССАЛИЙЦАХ [FHG.I.286]: "Одни из них проводят жизнь среди флейтисток и танцовщиц, другие за игрою, выпивкой и прочими беспутствами, и больше они стараются, чтобы столы были полны всевозможными лакомствами, нежели чтобы быть достойными людьми. А ленивее и расточительнее всех [b] [фессалийцев], - продолжает Феопомп, - ФАРСАЛЫДЫ". Критий тоже подтверждает [FHG.II.69, Diels 622], что по общему мнению фессалийцы тратят больше всех на еду и наряды - оттого они и навели персов на Элладу, что восхищались их роскошью и пышностью.
Об ЭТОЛИЙЦАХ Полибий в тринадцатой книге "Истории" пишет [I.1], что из-за постоянных войн и расточительного житья они оказались у всех в долгу. И Агафархид в двенадцатой книге "Истории" [c] подтверждает [FHG.III.192]: "Этолийцы настолько же более других готовы встретить смерть, насколько усерднее других стремятся проматывать жизнь".
34. Знаменита была и роскошь СИЦИЛИЙЦЕВ, в особенности СИРАКУЗЯН, как свидетельствует и Аристофан в "Пирующих" [1.446]:

Но не тому учился ты, за чем тебя послал я,
А пить, потом реветь ослом, да жрать по-сицилийски,
Да пировать, как сибарит, с большой лаконской чашей...

И Платон в "Письмах" [р.326b] говорит: "С такими мыслями я прибыл [d] впервые в Италию и Сицилию. Когда же я приехал, тамошняя пресловутая блаженная жизнь, заполненная всевозможными италийскими и сиракузскими пиршествами, никак не пришлась мне по душе. Не понравилось мне и наедаться дважды в день до отвала, а по ночам никогда не спать одному и также всякие другие привычки, связанные с подобной жизнью. Естественно, что никто из людей, живущих под этим небом, с юности воспитанный в таких нравах, не мог бы никогда стать разумным". И в третьей книге "Государства" он пишет [p.404d]: "Видно, не нравятся тебе сиракузский стол и сицилийские разносолы? [e] И коринфскую девицу ты бранишь, которую любят мужчины для поддержания тела в лучшем виде? И аттические печенья, которые считаются такими вкусными?"
35. Рассказывая в шестнадцатой книге "Истории" об утопавших в роскоши сирийских городах, Посидоний пишет и следующее [FHG. III.258]:[39] "Жители этих городов, изобилием пастбищ избавленные от нехватки необходимого, собирались большими компаниями на непрерывные пиры, в гимнасиях устраивали бани, умащались дорогими [f] маслами и благовониями; в "грамматейонах" - так они называли помещения для общественных трапез - они жили, как у себя дома, проводили там почти весь день, набивая утробу яствами и винами, а иное и унося с собой; слух свой они непрерывно услаждали громким звоном черепаховых лир, и эхом откликались им соседние города". И Агафархид в тридцать пятой книге "О Европе" [FHG.III.194]: (528) "Ликийские АРИКАНДИЙЦЫ, соседи лимерийцев, из-за расточительных своих прихотей оказались у них в долгу, по сластолюбию и лени не могли расплатиться и оттого склонились на посулы Митридата, полагая, что за это он сложит с них долги".
36. КАМПАНСКИЕ КАПУАНЦЫ, по словам Полибия в седьмой книге, очень разбогатели на своих плодородных почвах, и тогда впали [b] в расточительство и роскошь, превзойдя молву о Кротоне и Сибарисе. "Бремя благополучия, - пишет он, - оказалось им не по силам, и они призвали к себе Ганнибала, а за это претерпели жестокие кары от римлян. Петелийцы же сохранили верность римлянам и с такой твердостью выдерживали осаду Ганнибала, что поели все кожи в городе, и кору деревьев, [c] и свежие побеги, и так держались все одиннадцать месяцев осады без внимания и помощи римлян, и только потом сдались".
37. Согласно рассказу Филарха в одиннадцатой книге его "Истории", Эсхил полагал, что КУРЕТЫ получили свое прозвище от их роскоши (от κούρη "дева") [frag.313]:

И вьющиеся кудри, словно девичьи,
По ним и называют их куретами.

И Агафон, описывая в "Фиесте" женихов Пронактовой дочери, говорит, [d] что были они во всей красе и с длинными кудрями; а когда возвращались, отвергнутые, то [TGF2. 763]:

Богатства память, кудри мы обрезали,
Желанные во дни веселой юности,
И потому куретов имя славное (κου̃ρεται)
Мы заслужили: волосы обрезаны (κου̃ριμοι).

И КУМЕЙЦЫ италийские, как рассказывает Гиперох [FHG.IV. 344] или иной сочинитель приписываемой ему книги "О Кумах", ходили в золоте и цветистых одеждах, а на поля они выезжали с женами на пароконных [е] упряжках.
38. Итак, вот что я запомнил о роскоши городов и народов. А о прославившихся роскошью людях я слышал следующее.

[Каталог сластолюбцев]

Ктесий в третьей книге "О Персии" рассказывает [frag.20], что роскоши предавались все азиатские властители, более же всех - НИНИЙ, сын Нина и Семирамиды. Он не выходил из дворца и в своем роскошестве [f] никому не показывался, кроме евнухов и собственных жен. Таков же был и САРДАНАПАЛ,[40] сын то ли Анакиндараксара, то ли Анабараксара. И когда один из его полководцев, мидиец Арбак,[41] стал проситься у евнуха Спарамиза лицезреть своего государя и с трудом получил на свою просьбу согласие, то войдя во дворец, мидиец увидел, как царь, набеленный и по-женски разнаряженный, (529) восседал на возвышении среди наложниц и расчесывал пурпурную шерсть; брови у царя были насурьмленные, платье женское, борода сбрита, а кожа выглажена пемзою, лицо белее молока и с подведенными глазами; и когда царь заметил Арбака, то приказал вырвать ему глаза. Однако большинство [историков], в том числе и Дурид [FHG.II.437], рассказывают, что Арбак вознегодовал, что такой человек над ними царствует, и сам заколол [b] Сарданапала. Ктесий же продолжает [frag.20], что царь выступил на войну, собрал огромное войско, но был разбит Арбаком и покончил с собой, сгорев в своем дворце. Погребальный костер он взгромоздил в четыреста футов высоты, бросил в него полтораста золотых лож и столько же золотых столов, посреди костра поставил стофутовый деревянный терем и в нем ложа для царя с женою и для наложницы. Трех своих сыновей и двух дочерей он, когда дела пошли плохо, отослал в Ниневию к ее [с] царю, давши им три тысячи талантов золота. Терем он покрыл большими толстыми бревнами и вокруг поставил крепкие деревянные столбы, чтобы не осталось выхода. Золота он там положил тысячу мириад талантов, серебра мириаду мириад талантов, и еще ткани, багряницы и всякие наряды. Этот костер он приказал поджечь, и горел он пятьдесят дней, и народ дивился при виде дыма и думал, что это царь приносит жертвы [d] богам; правду знали только евнухи. Вот так, прожив жизнь в неслыханном сластолюбии, Сарданапал скончался, как настоящий муж.
39. Клеарх о персидском царе рассказывает [FHG.II.305, см. выше 515], что когда ему приносят сласти, он дает принесшим награды... себе на уме: не точная ли это поговорка "Кусочек за бога, кусочек за царя". Вот почему Сарданапал счастливей всех: он при жизни превыше всего почитал наслаждение, и по смерти на памятнике своем показывает, [e] сложив пальцы, как для щелчка, что смешны дела человеческие и не стоят щелчка пальцами, какой дважды выщелкивается в хороводе...[42] и в ином был усерден: так что Сарданапал предстает совсем не бездельником, потому что на том памятнике написано: ".Сарданапал, сын Анакиндаракса, выстроил в один день города Анхиалу и Таре, но теперь мертв". Аминта в третьей книге "Путевых стоянок" [Scr.Al.Magn. р.316] пишет, что в городе Ниневии есть высокая насыпь, откуда Кир брал землю, [f] окружая город осадным валом, и будто насыпь эта осталась от Сарданапала, царя Ниневии, а на ней каменный столб и надпись халдейскими буквами, которую Херил переложил стихами [AP.XVI,27]:[43] "Я был царем, и (530) пока видел солнце, я пил, ел и любил, зная, что век человеческий краток, но вмещает много перемен и страданий, и оставленным мною добром насладятся другие. Поэтому наслаждался и я, не упуская ни дня". Клитарх в четвертой книге "Об Александре" пишет [frag.2], что Сарданапал умер в старости, свергнутый с [ас]сирийского престола. [b] А Аристобул говорит [frag.2]: "Идя на персов, Александр остановился лагерем у Анхиалы, которую построил Сарданапал, и там поблизости был памятник Сарданапалу и на нем каменный отпечаток правой руки с пальцами, сложенными как для щелчка, и с надписью ассирийскими буквами: "Я, Сарданапал, сын Анакиндаракса, выстроил в один день города Анхиалу и Таре. Ешь, пей, забавляйся, а все остальное не стоит вот этого", [c] то есть щелчка".
40. Роскоши предавался не только Сарданапал, но и фригиец АНДРОКОТТ. Он тоже наряжался в цветистые одежды, и украшал себя ярче всякой женщины: об этом пишет Мнасей в третьей книге "Европы" [FHG.III.152]. Клеарх в пятой книге "Об образе жизни" [FHG.II.307] говорит, что мариандинец САГАРИС в своей изнеженности до старости сосал женскую грудь, чтобы не утруждать себя жеванием, и никогда не опускал руку ниже пупа. За то же самое и Аристотель смеялся над [d] халкедонцем Ксенократом, который справлял нужду не прикасаясь к срамным частям; Аристотель напоминал ему стих Эврипида [Эврипид "Ипполит" 317]:

Рука чиста, но вот душа запятнана.

Ктесий рассказывает [frag.52], что АННАР, царский наместник в Вавилоне, ходил в женском наряде и украшениях, и к нему, царскому рабу, сходились на пир полтораста певиц и арфисток, которые пели и играли на арфах, пока он жевал. О самом НИНЕ Феникс Колофонский в первой [e] книге "Ямбов" пишет вот как [Chol. р.141]:

Об ассирийском слышал я рассказ Нине:
Купался он в богатстве, как тюлень в море,
И как песка в морского, не считал злата.
В небесных он созвездьях не искал смысла,
Не возжигал священного огня магов,
На бога он гадальных не взносил прутьев,
Витией не был, не был судией людям,
Не мог собрать народ, устроить смотр войску, -
[f] Зато он ел, любил и пил вино вволю,
А прочие заботы низвергал в пропасть.
А умирая, завещал завет людям,
[И он с его надгробия звучит песней]:
"Мидиец, ассириец или колх дальний,
Иль синд болотный с головой в кудрях длинных,
Услышь меня, и я тебе скажу вот что:
Я был живым дыханием и слыл Нином,
А ныне я ничто и стал земным прахом.
[И у меня осталось (ни глотком больше,)
Чем сколько выпил, съел и отлюбил в жизни.]
Нагрянули враги со всех сторон света,
И все мое добро безмерное грабят,
(531) Как жрицы Вакховы на части рвут зверя.
[Ни золота с собой не взял я в край смерти,
Не взял ни колесницы, ни коней царских:
Венец носивший, горсткою лежу пепла"].

41. Феопомп в пятнадцатой книге "Истории Филиппа" пишет [FHG.I.299], что роскошью и сластолюбием всех людей превзошел, сидонский царь СТРАТОН. Все, что сочинил Гомер про феакийцев - празднества, вино, певцы и сказители - все это было для Стратона [b] постоянным времяпрепровождением. В погоне за наслаждениями он далеко превзошел феакийцев: они, по словам Гомера, устраивали попойки с женами и дочерями, а Стратон созывал свои пиры флейтисток, арфисток и кифаристок, выписывал гетер из Пелопоннеса, музыкантш из Ионии, а [с] прочих девиц со всей Эллады, чтобы они плясали и пели, и устраивал между ними состязания перед друзьями. От природы будучи рабом наслаждений, все время он проводил с ними, радуясь такой жизни. Более же всего стремился он в этом превзойти НИКОКЛА:[44] они очень ревновали друг к другу, и каждый старался превзойти другого привольностью и сладостью житья. В этом соревновании дошли они до того, что будто бы расспрашивали всех приезжих, что нового в доме у соперника и как [d] богаты его жертвоприношения, - а потом старались во всем этом одержать над ним верх: так им было важно прослыть счастливыми и блаженными. Но им не удалось прожить так всю жизнь и оба умерли насильственной смертью. Анаксимен в книге "Превратности царской участи" [Scr.Al.Mag.38], повторив о Стратоне те же рассказы, пишет, [e] что роскошью и распущенностью он соперничал с Никоклом, царем Саламина Кипрского, и что оба погибли насильственной смертью.[45]
42. А вот что пишет в первой книге "Истории Филиппа" Феопомп [FHG. 1.283]: "И на третий день Филипп прибыл в Онокарсис, фракийское урочище, где была дубрава, прекрасная для отдыха, особенно в летнюю жару. Это был один из любимых уголков КОТИСА, который более всех фракийских царей любил сласть и роскошь и поэтому всякий раз в своих разъездах, видя место, осененное деревьями и орошенное [f] ключевой водой, устраивал там свои стоянки; а потом, объезжая их от случая к случаю, приносил там жертвы богам и пировал с наместниками, -счастливый и блаженный до той поры, когда кощунственно оскорбил Афину". И далее историк рассказывает, как Котис устроил пир, объявив, что Афина выходит за него замуж: построил свадебный терем и ждал, хмельной, явления богини. (532) Обезумевший, он послал телохранителя посмотреть, не явилась ли богиня в тереме, когда тот вернулся и сказал: "никого", он застрелил его из лука и послал второго, - пока, наконец, третий не догадался сказать, что она давно сошла и ждет царя. Этот же самый Котис однажды в порыве ревности разрубил своими руками собственную жену, начав со срамных ее частей.
43. А в тринадцатой книге "Истории Филиппа" Феопомп рассказывает об афиняне ХАБРИИ [FHG.I.297]: "В городе[46] он жить не мог - как [b] из-за своего мотовства и распущенности, так и из-за подозрительности афинян, [которая могла обратиться] против кого угодно; поэтому все лучшие мужи и предпочитали обитать вдали от города: Ификрат во Фракии, Конон на Кипре, Тимофей на Лесбосе, Харет в Сигее, а сам Хабрий в Египте". И о ХАРЕТЕ он тоже пишет в сорок пятой книге [FHG.I.318]: "Был Харет ленив и медлителен, хотя тоже тянулся к роскоши: в походы [с] он возил и флейтисток, и арфисток, и простых девок; а из военных денег часть тратил на эту свою спесь и часть оставлял в Афинах - для ораторов и законодателей в народном собрании и простых людей, которым грозил суд. Поэтому народ афинский на него не роптал, и граждане его даже любили - и понятно, потому что они и сами так жили: в юности с гетерами и флейтистками, взрослыми за пьянством, за игрой и прочими [d] беспутствами, а народ тратил больше денег на общественные угощения и мясные раздачи, нежели на управление городом". И в книге "О дельфийской добыче" Феопомп пишет [FHG.I.309]: "Афинянину Харету через Лисандра[47] было выдано шестьдесят талантов; из этих денег он принес жертвы богам за победу над Филипповыми наемниками, а потом угощал всех граждан на городской площади". [e] Начальником тех наемников был Адей по прозвищу Петух, о котором комедиограф Гераклид упоминает так [Kock.II.435]:

Филиппов петушок раскукарекался,
Носился спозаранку и попал под нож -
Его тогда схватил Харет-афинянин:
Видать, тот был без гребня. И зарезавши
Лишь одного, устроил угощение
Харет для многих, - дело благородное!

То же самое рассказывает и Дурид [FHG.II.470].
[f] 44. Идоменей [FHG.II.491] пишет, что писистратиды ГИППИЙ и ГИППАРХ тоже завели разгульные праздники, при которых кормилось множество распутниц и прихвостней, а поэтому власть их стала тяжела народу. А отец их Писистрат в наслаждениях был умерен и даже, как рассказывает Феопомп в двадцать первой книге [FHG.I.303], (533) не охранял своих садов и усадеб, чтобы всяк, кто хочет, мог зайти и взять, что нужно. Подражая ему, потом то же самое делал и КИМОН. Феопомп о нем пишет в десятой книге "Истории Филиппа" [FHG.I. 293]: "У Кимо-на Афинского ни на полях, ни в садах не было ни одного сторожа, чтоб из граждан всякий, кто хочет, мог зайти и взять, что нужно из плодов [b] его имения. Он и дом свой держал открытым для всех, и у него всегда был наготове нехитрый обед на много гостей, так что бедные граждане могли войти к нему и пообедать. Даже тех, кто попрошайничал перед ним каждый день, он не оставлял без помощи: говорят, при нем всегда ходили двое-трое юношей с мелкою монетою, и когда к нему подходили с просьбами, он приказывал ее раздавать. Говорят, он давал деньги и на похороны. И нередко делал вот что: видя, что из граждан кто-то плохо одет, он приказывал одному из спутников обменяться с ним своею одеждою. [c] Поэтому слава у него была добрая, и меж граждан он считался самым лучшим". Писистрат же бывал ко многим жесток, поэтому некоторые даже говорят, будто дионисические маски - это его изображения.[48]
45. Сам ПЕРИКЛ-ОЛИМПИЕЦ, по словам Гераклида Понтийского в книге "О наслаждении" [Voss 36], прогнал из дома жену и зажил [d] всласть с мегарскою гетерой Аспасией,[49] потратив на нее много своего добра. Фемистокл, при котором афиняне еще не пьянствовали и не водились с гетерами, однажды напоказ запряг четырех девок в колесницу и так проехал утром в толпе народа через Керамик.[50] Однако из рассказа Идоменея [FHG.II. 491] об этом случае неясно - то ли он запряг их, как лошадей, то ли взял к себе в колесницу. И Поссид пишет в третьей книге [е] "О Магнесии" [FHG.IV.483], что когда Фемистокл получил в Магнесии венценосную власть,[51] то принес жертвы Афине, учредив ей праздник Панафиней, и принес жертвы Дионису Многокувшинному, учредив ему праздник Кувшинов.[52] Впрочем, Клеарх пишет в первой книге "О дружбе" [FHG.II.313], что, построив себе красивую столовую с тремя ложами, он сказал, что хотелось бы ему иметь столько друзей.[53]
46. Хамелеонт Понтийский в книге "Об Анакреонте" приводит его стихи [frag. 11 Koepke]

Полюбился Эврипиде переносный Артемон, -

[f] и поясняет, что АРТЕМОН[54] получил это прозвище за то, что жил в роскоши, и его повсюду носили на носилках. В самом деле, как Артемон из бедности достиг роскоши, Анакреонт описывает такими стихами [frag.54 Diehl]:

Раньше ходил в рубище он худой, перепоясанный,
Вместо серег в мочках ушей носил кусочки дерева;
Немытой бычьей шкурою
Плечи прикрыв, - шкуру содрал он со щита облезлого, -
(534) Жил среди шлюх плут Артемон, среди продажных мальчиков,
Нечестно добывая хлеб.
Часто на брус, на колесо ложился под розгами,
Часто ему шкуру витым бичом спускали кожаным
И выдирали бороду.
Ну а теперь Кикин[55] сынок на колеснице катится,
[b] Злато в ушах, зонт над челом, по-бабьи разукрашенный...

47. А о красавце АЛКИВИАДЕ Сатир повествует так [FHG.III. 160]: "Говорят, что в Ионии он был изнеженнее ионян, в Фивах беотийствовал пуще фиванцев, закаляя тело упражнениями, в Фессалии на лугах и скачках возился с лошадьми больше, чем Алевады, в Спарте выдержкой и простотой жизни побеждал лаконцев, во Фракии всех перепивал [c] неразбавленным вином. Чтобы испытать свою жену, он послал ей от чужого имени тысячу персидских монет. Красив он был так, что и взрослый не стриг длинных волос;[56] а сандалии носил такие небывалые, что их стали звать "алкивиадками". В театре, когда он, шествуя в пурпуре, вел свой хор,[57] то на него любовались и мужчины, и женщины. Антисфен-сократик, видевший Алкивиада своими глазами, говорит, что был он крепок, мужествен, отважен и вежествен и во всяком возрасте оставался красив. В его поездках ему прислуживали, как [d] рабы, четыре союзных города: персидский шатер раскидывали эфесцы, корм коням давали хиосцы, скот для жертвоприношений и угощений -кизикийцы, вино и прочие припасы - лесбосцы. Воротясь в Афины из Олимпии, он посвятил Афине две картины кисти Аглаофонта: на одной его венчали Олимпийская и Пифийская победы, на другой[58] он сидел на коленях у Немей и лицом был краше женщины. Даже во главе [е] войска он оставался щеголем: щит имел украшенный золотом и слоновой костью, а знаком на щите был Эрот с молнией вместо дротика.[59] Однажды он ввалился с пьяной ватагою в дом Анита, своего богатого любовника, и в ватаге этой был бедняк Фрасилл; осушив за здравье Фрасилла половину сосудов, стоявших на стойке, он велел спутникам отнести их к Фрасиллу. Явив Аниту такую любезность, он ушел. Люди [f] стали звать его самодуром, но Анит ответил им, как подобает благородному влюбленному: "Нет, клянусь Зевсом, он даже щедр: взял половину, а мог взять все".
48. Оратор Лисий о распущенности Алкивиада рассказывает так [Thalheim р.346]: "Аксиох и Алкивиад вместе отплыли в Геллеспонт, вместе женились в Абидосе на абидосской женщине Медонтиде и оба (535) жили с ней. Когда у них родилась дочь, то они говорили, что не знают, чья она. Когда она выросла, то они стали спать и с нею: когда это делал Алкивиад, он говорил, что это дочь Аксиоха, а когда Аксиох, - что Алкивиада". Его обхождение с женщинами Эвполид в "Льстецах" осмеивал так [Kock.I.300]:

- Алкивиад пускай уйдет из женского разряда!
[b] Алкивиад . Что ты несешь? Иди домой, жену свою учил бы!

И Ферекрат говорит [Kock.I. 194]:

Алкивиад, не будучи мужчиною,
Отлично стал всеобщим мужем женщинам.

В Спарте он обольстил Тимею, жену царя Агида, а когда его за это упрекали, он ответил, что это не ради распутства, а ради того, чтобы его сын воцарился над Спартою и чтобы спартанские цари считались не потомками Геракла, а потомками Алкивиада.[60] Даже в походах он возил с [с] собою Тимандру, мать коринфской гетеры Лаиды, и афинскую гетеру Феодоту.
49. [Когда он был амнистирован афинянами] после своего бегства,[61] он сделал их господами Геллеспонта, отправил в Афины более пяти тысяч пелопоннесских пленников, а сам, возвращаясь в отечество, украсил триеры зелеными ветвями, лентами и флажками. На канатах они тащили за собой захваченные корабли противника с отрубленными носами, числом до двухсот, и ладьи для перевозки конницы, полные добычи и [d] оружия лаконцев и пелопоннесцев. Так он подошел к гавани, и тогда триера, на которой плыл он сам, под пурпурными парусами понеслась ко входу в Пирей; там гребцы взялись за весла, а гребную песню им завел на флейте Хрисогон, стоя на корме в одежде пифийского победителя, а команды им отдавал трагический актер Каллипид[62] в театральном плаще. Оттого-то и было в шутку сказано: "Ни Спарта не вынесла бы двух [е] Лисандров, ни Афины двух Алкивиадов". Подражал Алкивиад и персидским обычаям, как Павсаний, и для разговоров с Фарнабазом одевался в персидские одежды и учил персидский язык, как Фемистокл.
50. Дурид рассказывает в двадцать второй книге своих "Историй" [FHG.II.477]: "Спартанский царь Павсаний сложил с себя грубый спартанский плащ своих отцов и нарядился в персидские одежды. И сицилийский тиран ДИОНИСИЙ облачался в длинные одеяния[63] и носил золотой венец и плащ с пряжкою на плече, как трагические актеры. [f] И АЛЕКСАНДР [Великий], завладев Азией, стал одеваться по-персидски. Но всех их превзошел ДЕМЕТРИЙ:[64] одни башмаки его стоили целое состояние. Они имели вид полусапожек, но были покрыты войлоком, крашеным в пурпур и украшены спереди и сзади хитрыми золотыми узорами. Ездовой его плащ был черный, и на нем были вытканы (536) золотые звезды и двенадцать знаков зодиака. Золотом шита была и лента, перетягивавшая пурпурную широкополую шляпу, а концами ниспадавшая на спину. И когда в Афинах справлялись Деметриевы праздники,[65] то на сцене выставлена была картина, на которой он скакал верхом, оседлав весь обитаемый свет".
Нимфид Гераклейский пишет в шестой книге о своем городе [FHG. III. 15]: "ПАВСАНИЙ, победив в битве при Платеях Мардония, вовсе позабыл спартанские обычаи и в бытность свою в Византии до того дошел [b] в своей надменности, что посвятил богам, чьи храмы стояли у входа в пролив, бронзовую чашу с наглой надписью, будто он один совершает это посвящение и ни о ком другом в своем тщеславии не помнит; чаша эта сохранилась и по сей день:

Здесь, на эвксинских брегах, эту чашу принес Посейдону
Царь Павсаний, чья власть в эллинской славной земле,
В память своих побед: Геракла он древнего отрасль,
Сын Клеомброта-царя, родина - Лакедемон".

51. В большой роскоши жил и ФАРАКС ЛАКЕДЕМОНСКИЙ, - об этом пишет Феопомп в сороковой книге "Истории" [FHG.I.314]: [c] наслаждениям он предавался столь разнузданно, что скорее должен был зваться по этому пороку сицилийцем, чем по отечеству спартанцем. В пятьдесят второй книге тот же Феопомп пишет [FHG.I.322], что и спартанец АРХИДАМ ЛАКОНСКИЙ оставил отеческий образ жизни и перенял чужеземную изнеженность; оттого жить на родине было ему в тягость, и невоздержанность постоянно влекла его на чужбину. Так, когда из Тарента пришли послы с просьбой о союзе, он поспешил им на подмогу; но когда он потом погиб в бою, то враги даже отказали ему в погребении, хотя [d] тарентинцы предлагали за его тело огромный выкуп.
Филарх в десятой книге "Истории" пишет [FHG.I.338], что ИСАНФ, царь фракийского племени кробизов, превосходил роскошью всех своих современников; он был богат и красив. А в двадцать второй книге он [е] рассказывает [FHG.I.345], что египетский царь ПТОЛЕМЕЙ ВТОРОЙ, хотя и был достойнейшим из владык и более всех заботился о воспитании мужей, однако и он от недолжной роскоши повредился в уме и говорил, будто он единственный достиг бессмертия и теперь будет жить вечно. И вот, промучившись несколько дней от приступа подагры, он, как стало ему лучше, выглянул в оконце и увидел, как на берегу реки египтяне растянулись на песке за немудреной трапезой. "Несчастный я! - воскликнул он, - почему не могу я быть одним из них!"
52. О КАЛЛИИ и его прихлебателях у нас уже шла речь,[66] однако Гераклид [f] Понтийский в книге "О наслаждении" сообщает о нем такой рассказ, что я приведу его полностью [Voss, 37]. "Говорят, что когда персы в первый раз пришли на Эвбею, то казною их военачальника завладел один эретриец[67] по имени Диомнест. Вышло так, что тот военачальник[68] поставил свой шатер на Диомнестовом поле и положил деньги в комнате его дома. Когда все те персы погибли, то никто не знал, что у Диомнеста столько этого золота. (537) Но когда персидский царь вновь послал войско на Эретрию, чтобы стереть ее с земли, то богатые люди, понятным образом, стали искать для своего добра надежные места, и наследники Диомнеста послали свое золото на хранение в Афины к сыну Каллия Гиппонику, по прозвищу Аммон. И когда персы увели из Эретрии всех [b] эретрийцев [в Экбатаны], то огромные эти деньги остались у Гиппоника. Наследник его, тоже Гиппоник,[69] стал просить афинян дать ему место для сокровищницы на Акрополе, говоря, что опасно таким деньгам лежать в частном доме. Афиняне дали ему место, но поддавшись друзьям, он передумал и оставил деньги себе. Так Каллий[70] стал обладателем громадного состояния и стал жить в свое удовольствие, - и сколько было [с] вокруг него льстецов, сколько приятелей, сколько мотовства! Но привольная эта жизнь довела его до такой крайности, что под старость пришлось ему жить в одиночестве, с одною старухою из варваров, и умер он в нищете, не имея самого необходимого. А кто погубил состояния Никия Пергасийского и Исхомаха?[71] Разве не Автокл и Эпикл, решившись жить вместе и ничего не искать, кроме наслаждений? Потратив последний грош, они приняли яд и покончили счеты с жизнью".
[d] 53. Об АЛЕКСАНДРЕ ВЕЛИКОМ и его непомерной роскоши Эфипп Олинфский в книге "О кончине Гефестиона и Александра" рассказывает [Scr.Al.M.125], что в царском парке ему был поставлен золотой трон и ложа на серебряных ножках, и сидя там, он занимался делами с царскими товарищами. А Никобула говорит [Scr.Al.M.157], что на его пирах лицедеи только и старались его развлечь, а на последнем своем пире [е] сам Александр играл на память сцену из "Андромеды" Эврипида, пылко пил заздравное несмешанное вино и других принуждал пить. Тот же Эфипп рассказывает [Scr.Al.M.157], что на пирах Александр появлялся в священных одеяниях. Иногда он, как Аммон, облачался в порфиру и сандалии, а на лоб надевал рога, как у этого бога; иногда одевался Артемидою и часто ездил так даже на колеснице в персидском платье, с луком за плечами и охотничьим копьем в руке; иногда являлся одетый Гермесом - по будням в пурпурном ездовом плаще, в пурпурном [f] хитоне с белыми полосами, в македонской шляпе с царской диадемою, а на людях в [крылатых] сандалиях, в широкополой шляпе на голове и с жезлом глашатая в руке;[72] а порою выступал в львиной шкуре и с палицей, как Геракл. Что же тогда удивительного, что и у нас император Коммод возил в своей повозке, застеленной львиной шкурой, гераклову палицу и хотел называться Гераклом, если сам Александр, ученик Аристотеля, (538) уподоблял себя стольким богам, и еще богине Артемиде? Даже полы Александр обрызгивал дорогою миррой и душистым вином. В честь его воскурялась смирна и все другие благовония. Все при нем в страхе хранили благоговейное молчание, потому что он страдал разлитием черной желчи, был вспыльчив и мог даже убить. В Экбатанах он устроил праздник в честь Диониса, где всего было вдоволь на пиру, и сатрап Сатрабат[73] раздавал угощения каждому воину. Эфипп рассказывает [Scr.Al.M.125], что много люду съехалось на такое зрелище, а глашатаи вещали речи столь надменные, что превосходили и персидскую спесь. Так, среди многих, кто славил и венчал Александра, был начальник вооружений [b], настолько неуемный в своей лести, что когда он говорил с Александром, его глашатай в это время восклицал: "Горг, начальник вооружений, чтит Александра, сына Аммонова, тремя тысячами золотых, а когда пойдет Александр на Афины, то десятью тысячами полных доспехов и десятью тысячами катапульт со всеми нужными для войны снарядами".
54. Харет в десятой книге "Рассказов об Александре" говорит[74] [Scr. А1.М.118]: "После победы над Дарием Александр отпраздновал свадьбы, свою и своих друзей, и выстроил для них в ряд девяносто два брачных терема. Свадебный покой вмещал сто лож, каждое в двадцать мин серебра, [с] и украшено брачным покрывалом, а царское ложе еще и на золотых ножках. Он призвал на этот пир всех личных своих гостей,[75] посадил их напротив себя и остальных новобрачных, а все остальное воинство, пешее и морское, все посольства и захожих зрителей угощал во дворе. Дворец был великолепно и пышно разубран драгоценными сукнами и полотнами [d], а полы выстелены пурпурными и алыми коврами, шитыми золотом. Крышу держали столбы в двадцать локтей высоты, со всех сторон в золоте, серебре и каменьях. По стенам со всех сторон висели дорогие покрывала, шитые золотом были со звериными изображениями, а держались они на прутьях, позолоченных и посеребренных. Двор был охватом в четыре стадия. Пированья шли под звуки труб, и не только свадебные, но и всякий раз, когда царю случалось делать возлияния, так что все [е] войско знало, что делалось во дворце. Пять дней длились эти свадьбы, и прислуживало им множество варваров и эллинов; были лучшие чудодеи из Индии, были Скимн Тарентский, Филистид Сиракузский, Гераклит Митиленский, а после них гласил стихи Алексид Тарентский, играли кифаристы Кратин Мефимнский, Аристоним Афинский, Афинодор Теосский, пели кифареды Гераклит Тарентский и Аристократ Фиванский [f], пели под флейту Дионисий Гераклейский и Гипербол Кизикийский, а флейтисты сыграли пифийскую песнь[76] и потом подыгрывали хорам: звали их Тимофей,[77] Фриних, Кафисий,[78] Диофант и Эвий Хал-кидский. С этих-то пор "Дионисовы льстецы"[79] стали зваться "Александровы льстецы" - настолько они превзошли самих себя, ублажая царя. В представлениях выступали трагические актеры Фессал, Афинодор и Аристокрит, и комические - Ликон, Формион и Аристон; был там и арфист Фасимел".[80] (539) А венков от посольств и прочих доброхотов (пишет Харет) набралось на целых пятнадцать тысяч талантов.
55. Поликлит Ларисейский пишет в восьмой книге "Истории" [Scr. А1.М.132], что спал Александр на золотом ложе и что в походах при нем всегда были флейтисты и флейтистки, пьянствовавшие с ним до [b] зари. Клеарх в книгах "Об образе жизни" о поверженном Александром Дарий[81] пишет [FHG.II.309]: "Персидский царь, раздававший награды тем, кто изобретал для него наслаждения, куда менее дорожил своею царской властью; этим он погубил себя сам, но заметил это лишь когда другие захватили его скипетр и объявили себя правителями". Филарх в [с] двадцать третьей книге "Истории" [FHG.I.343] и Агафархид Книдский в десятой книге "Об Азии" [FHG.III.196] пишут, что непомерной роскоши предавались и "товарищи Александра".[82] Так, Агнон носил башмаки на золотых гвоздях. Клит, по прозвищу Белый, чтобы заниматься делами, выходил к посетителям, одетый в пурпурный плащ. Пердикка и Кратер, любители гимнастики, возили за собой козьи шкуры для шатра обхватом в стадий, отыскивали себе место близ походного лагеря и упражнялись под их навесом, а вьючные животные везли за ними песок для [d] занятий борьбой. Леоннат и Менелай любили охоту и возили с собой тенета в сто стадий длины, чтобы оцеплять ими местность и травить зверей.
Персидские цари будто бы занимались делами, сидя под золотым платаном, на котором была золотая виноградная лоза, а на ней изумрудная гроздь с индийскими рубинами и другими каменьями неслыханной цены; но все это, говорит Филарх, казалось ничтожным по сравнению с самыми будничными тратами Александра. Шатер его, вмещавший сто [е] лож, держался на пятидесяти золотых столбах. Сверху были натянуты драгоценные ткани, пестро вышитые золотом. Первыми вокруг стояли персидские мелофоры-яблоконосцы,[83] числом пятьсот, в одеждах багряного и яблочного цвета; затем лучники, числом тысяча, одетые в красное и огненное; а многие еще и в синих плащах; во главе их были македонцы с серебряными щитами,[84] числом пятьсот. В середине шатра стоял [f] золотой трон, с которого Александр, окруженный этими телохранителями, принимал посетителей. Снаружи вокруг шатра кольцом стояли слоны в полном вооружении и тысяча македонцев, одетых по-македонски, за ними десять тысяч персов, многие из которых - до пятисот - были одеты в пурпур по особому дозволению царя Александра. И из стольких друзей и служителей никто не смел приблизиться к Александру - таково было (540) его величие. Около того времени Александр пожелал одеть в пурпур всех царских товарищей и разослал в ионийские города, и прежде всего на Хиос, приказы прислать ему пурпурную краску. Когда этот приказ прочли на Хиосе, то случившийся там софист Феокрит сказал, что теперь ему понятно истинное значение гомеровского стиха [Ил.V.83]:

Очи смежила пурпурная смерть и могучая участь.

56. Царь Антиох[85] по прозвищу Грип устраивал в Дафне великолепные празднества и делал на них богатые раздачи, о которых пишет [b] Посидоний в двадцать восьмой книге "Истории" [FHG.III.263]. Прежде всего раздавались неразделанные мясные туши, потом живые гуси, зайцы и газели, пирующим вручались во множестве и золотые венки, и серебряные сосуды, и рабы, и кони, и верблюды. Каждый должен был взобраться на верблюда, выпить чашу и получить себе этого верблюда со всей поклажею и рабом-погонщиком. Рассказывая в четырнадцатой книге о царе, также носившем имя Антиох[86] (ходивший походом в Мидию против Арсака), [c] Посидоний пишет [FHG.III.257], что он ежедневно устраивал приемы для всего народа: на них выставлялись для еды несчетные жареные туши, а кроме того каждый уносил с собой неразделанное мясо и зверей, и птиц, и морских животных, наполняя этим целые телеги; а еще были и медовые пироги, и венки из смирны и ладана, и золотые ленты длиною в человеческий рост.
57. Ученик Аристотеля Клит в книге "О Милете" рассказывает [FHG.II.333], что самосский тиран ПОЛИКРАТ в погоне за роскошью собирал все и отовсюду: собак из Эпира, коз со Скироса, овец из Милета [d], свиней из Сицилии. И Алексид в третьей книге "Самосских летописей" подтверждает [FHG.IV.299], что Самос при Поликрате украшался за счет многих городов: собаки привозились молосские и лаконские, козы скиросские и наксосские, овцы милетские и аттические. За большие деньги, продолжает Алексид, приглашал он и мастеров. И еще до тиранской власти он распорядился, чтобы на свадьбах и больших приемах [e] покрывала и сосуды были дорогостоящей выделки.
Поэтому удивления достойно, что никто не пишет о том, чтобы Поликрат залучал на Самос женщин или мальчиков, хотя к последним он был привязан так, что соперничал с самим стихотворцем Анакреонтом, а однажды в порыве ревности даже остриг волосы одному своему любовнику.[87] Этот Поликрат первым стал строить корабли, по имени острова названные им "самоссками". А Клеарх пишет [FHG.II.310], что [f] "Поликрат, тиран изнеженного Самоса, позавидовав лидийским усладам, погиб от собственной распущенности. В подражание парку в Сардах, называвшемуся "Сладкое Объятие", он устроил такую же аллею на Самосе, и в ответ цветам лидийского сладострастия развел свои пресловутые "самосские цветы".[88] В самосской его аллее, было тесно от промышляющих женщин, а пищею, побуждающей к наслаждению и буйству, он заполонил всю Элладу. А "самосские цветы" - это различные (541) типы красавчиков и красавиц. И вот, когда весь город утопал в празднествах и пьянстве"...[89] Так пишет Клеарх. А я добавлю, что у нас в Александрии[90] до сих пор тоже есть аллея под названием "Для богатых", и там всегда продавалось все, что нужно на потребу роскоши.
58. Аристотель в книге "Удивительное" пишет о сибарите АЛКИСФЕНЕ,[91] который в своем роскошестве завел себе такой дорогостоящий плащ, что выставил его напоказ на празднестве Геры в Лакинии, [b] куда съезжались все италийцы, и на него дивились больше, чем на все остальное. А когда он достался Дионисию Старшему, тот будто бы продал его карфагенянам за 120 талантов; об нем пишет и Полемон в книге "О карфагенских одеждах".
Рассказывая о роскоши сибарита СМИНДИРИДА, отплывшего свататься за Агаристу, дочь тирана Сикиона Клисфена, Геродот в шестой книге ["Истории"] пишет [127]: "Из Италии прибыл Сминдирид, сын Гиппократа из Сибариса, в роскоши превзошедший все, доступное человеку". Действительно, [одних только] поваров и птицеловов при [с] нем была тысяча человек. Упоминает о нем в седьмой книге и Тимей [FHG.I.204].
Рассказывая в книге "Об образе жизни" о роскошестве сицилийского тирана ДИОНИСИЯ МЛАДШЕГО, перипатетик Сатир пишет [FHG. III. 160], что пирующие заполняли у него [огромные] залы, вместимостью по тридцать лож. А Клеарх в четвертой книге "Об образе жизни" [d] пишет [FHG.II.307]:[92] "Дионисий Младший, ставший пагубой для всей Сицилии, прибыв в родной ему город локров[93] (его мать Дорис была локрийка), велел усыпать самый большой дом в городе тимьяном и розами и стал вызывать туда одну за другой локрийских девиц: и ни одного непотребства не было пропущено им, валявшимся голым среди обнаженных. Потому-то немного времени спустя, когда обесчещенные родственники схватили его жену и детей, то жестоко надругались над ними [е] прямо посреди улицы, а насытив свою ярость, стали вгонять им под ногти иглы и [в конце концов] умертвили их. Кости убитых истолкли в ступах, [срезанное же с костей] мясо поделили, чтобы съесть, и прокляли всякого, кто откажется. Ради этой нечестивой клятвы они измельчили мясо, чтобы съесть его вместе с хлебом,[94] а оставшееся бросили в море. Дионисий же кончил жизнь нищим жрецом Кибелы, таская тимпан для ее празднеств. Стало быть, остерегаться должны мы всего, что зовется роскошью, ибо она сокрушает жизнь человеческую, и остерегаться спеси, которая ведет нас к погибели".
59. Диодор Сицилийский пишет в своей "Библиотеке"[95] [XI, 25], что [f] в Акраганте граждане соорудили для тирана ГЕЛОНА великолепную купальню в семь стадиев окружности и в двадцать локтей глубины. Воду подвели из ручьев и рек и стали разводить там рыбу, в больших количествах поставляя ее на потребу роскошных прихотей Гелона. Прилетали туда во множестве и лебеди, так что пруд представлял собой восхитительное зрелище. (542) Но потом его уничтожили, засыпав землей. Дурид в четвертой книге "Об Агафокле и его времени" [FHG.II.479] упоминает, что близ города Гиппония[96] показывали прекрасную рощу, хорошо орошенную, а в ней устроенное Гелоном урочище под названием "Рог Амалфеи".[97] Силен Калактинский[98] пишет в третьей книге "О Сицилии" [FHG.III.101], что и недалеко от Сиракуз был разбит великолепно устроенный сад, называвшийся "Сказка"; в нем царь Гиерон проводил приемы. "Садом" называлась в Сицилии также вся местность вокруг Панорма, засаженная плодовыми деревьями, - об этом говорит Каллий в восьмой книге "Истории Агафокла" [FHG.II.382].
[b] Посидоний же, рассказывая в восьмой книге "Истории" о приверженности к роскоши сицилийца ДАМОФИЛА, из-за которого разгорелась невольничья война,[99] пишет среди прочего и следующее: "Раб роскоши и порока, объезжал он поместья на четырехколесной повозке, с конями и служителями во цвете лет, таская с собой целую свиту льстецов и вооруженных рабов. Но потом он со всем своим домом погиб жестокой смертью, растерзанный собственными рабами".
60. ДЕМЕТРИЙ ФАЛЕРСКИЙ, по словам Дурида в шестнадцатой [с] книге "Истории" [FHG.II.475],[100] получил в распоряжение тысячу двести талантов годового дохода, но тратил на содержание войска и государственные расходы лишь ничтожные суммы, остальное же проматывал на врожденное свое непотребство, каждый день устраивая пышные пиры с несчетными гостями. Блеском пиршеств он затмевал македонцев, утонченностью - киприотов и финикийцев: даже земля [вокруг дома] кропилась у него благовониями, а полы в пиршественных залах украшались [d] цветочными узорами работы лучших мастеров. Бывали там тайные свидания с женщинами и ночная любовь с мальчиками, потому что жизнь других Деметрий сковывал суровыми уставами, а свою проживал в беззаконии.[101] Более всего он заботился о своей наружности: и волосы он красил в русый цвет, и лицо румянил и натирался благовониями, желая щегольским видом нравиться даже случайным прохожим. Когда он архонтом возглавлял шествие на Дионисиях, то хор пел ему песню, [e] сочиненную Касторионом из Сол, в которой он величался "солнцеподобным" [PLG4.III.634, Diehl frag.2]:

Он приял власть, он знатней всех, льет он свет солнц, и тебя чтит.

Каристий Пергамский в третьей книге "Памятных записок" пишет о нем следующее [FHG.IV.358]: "После того как его брат Гимерей был казнен Антипатром, Деметрий Фалерский бежал к Никанору,[102] так как состоял под обвинением в жертвоприношениях тени брата. Когда же он стал другом Кассандру,[103] то получил при нем великую власть. Прежде [f] его обычный завтрак состоял из чашки первых попавшихся маслин и сыра с островов.[104] А разбогатев, Деметрий купил самого Мосхиона, лучшего в то время повара и устроителя пиров, и на обеды ежедневно расходовал столько, что из остатков, достававшихся Мосхиону, тот за два года купил три доходных дома и позволял себе дерзкие выходки по отношению к мальчикам и женам из самых благородных семейств. И все мальчики умирали от зависти к любимчику Деметрия Диогнису. И столь велико было их желание сблизиться с Деметрием, что стоило (543) тому прогуляться после завтрака по улице Треножников, как на этом месте в течение нескольких дней караулили красивейшие юноши в надежде попасться ему на глаза".
61. Перипатетик Николай в сто десятой книге своей "Истории" утверждает [FHG.III.416], что именно ЛУКУЛЛ стал в Риме первым проводником [восточной] роскоши, ибо, завладев богатствами двух царей, Митридата и Тиграна, по возвращении с митридатовой войны, отчета и триумфа он отрешился от старинной умеренности нравов и впал в [b] расточительный образ жизни. Из других римлян, согласно Рутилию [FHG. III.200], роскошью и изнеженностью отличался СИТТИЙ, а об АПИКИИ уже было сказано.[105]
О знаменитой роскоши ПАВСАНИЯ и ЛИСАНДРА говорят почти все историки. Оттого и Агид сказал о Лисандре: "Это второй Павсаний, рожденный Спартой". Впрочем, Феопомп в десятой книге "Греческой истории" говорит о Лисандре как раз обратное [FHG.I.281]: "Будучи на редкость скромным и никогда не поддаваясь расслабляющим соблазнам роскоши, он не гнушался никакого труда и всегда был готов помогать и простым гражданам, и царствующим особам. Действительно, несмотря [с] на то, что он фактически был господином почти всей Эллады, невозможно отыскать ни одного города, где бы он был уличен в распущенности, кутежах или [даже] неурочном пьянстве".
62. И настолько древние были привержены к расточительству и роскоши, что даже живописец ПАРРАСИЙ ЭФЕССКИЙ наряжался в пурпур и носил золотой венок, - об этом рассказывает в книге "Об образе жизни" Клеарх [FHG.II.304].[106] Роскошествуя совершенно несообразно своему положению рисовальщика,[107] на словах он, однако, не переставал твердить о добродетели и на картинах своих подписывал стих:

Неге приверженный (α̉βροδίαιτος) муж, но доблести чтущий, исполнил.

Оскорбившись подобной подписью, кто-то переписал: "розгам подверженный (ρ̉αβδοδίαιτος)". Многие свои картины Паррасий подписывал и такими стихами:

[d] Неге приверженный муж, но доблести чтущий, исполнил.
Это Паррасий, его родина - славный Эфес.
Не забываю отца: Эвенора сын я законный
Славы искусством своим высшей в Элладе достиг.

И далее бахвалился, хоть и остерегаясь гнева богов:

[е] Пусть не поверят, но все же скажу: пределы искусства,
Явные оку людей, мною достигнуты здесь.
Непревзойдимая грань поставлена этой рукою, -
Но ведь у смертных ничто не избегает хулы.

Однажды на Самосе он соревновался в изображении Аякса с далеко уступавшим ему в мастерстве живописцем[108] и проиграл. Друзья ему сочувствовали, но он отвечал, что собственное поражение его мало заботит, но вот жалко Аякса, вторично побежденного [слабейшим]. В погоне [f] за роскошью Паррасий носил пурпурный плащ и белую перевязь на голове, опирался на посох, обвитый золотыми спиралями, и затягивал ремни на сандалиях золотыми пряжками. Рисовал он очень легко и с удовольствием и даже, как рассказывает в сочинении "О счастье" Феофраст [frag.79 Wimmer], напевал за работой. Он любил все чудесное и рассказывал, что когда он писал Геракла в Линде, то сам Геракл явился ему во сне и сам показал позу, наилучшую для картины. Поэтому картину Паррасий подписал:

(544) Как представал по ночам Паррасию бог в сновиденьях,
Так предстает он и здесь, чтобы увидели все.

63. У философов даже целые школы объявляли роскошь главной жизненной целью. Прежде всего это киренская, берущая начало от ученика Сократа АРИСТИППА, который, признавая наслаждение конечной целью, говорил, что на нем-то и зиждется счастье. Оно мгновенно, как у распутников: он не признавал ни памяти о прошлых наслаждениях, ни [b] надежды на будущие, и полагал, что все хорошее - только в настоящем, а прошлое и будущее к нему не имеют отношения: одно уже исчезло, другое еще не возникло и неопределенно. Именно так и сладострастники ощущают наслаждением только насущное мгновение. В согласии с этим учением была и вся его жизнь, которую провел в роскоши и расточительстве на благовония, наряды и женщин. Он открыто жил с гетерой Лайдой и участвовал в потехах Дионисия, хотя нередко и терпел от [с] него обиды. Гегесандр рассказывает [FHG.IV.417], что когда однажды ему отвели на пиру дальнее ложе, он остался невозмутим и на вопрос Дионисия, каково ему там по сравнению с вчерашним местом, ответил: "Совершенно одинаково: сегодня вчерашнее не в чести, потому что далеко от меня, вчера же было благодаря мне в чести; так и сегодняшнее моим присутствием прославлено, а вчера без меня было не знаменито". Рассказывает Гегесандр и о других случаях [FHG.IV.417]: "Дионисовы [d] слуги брызгали водой на Аристиппа, Антифонт стал его попрекать, что он терпит, Аристипп ответил: "А если бы я рыбачил, так что же, бросать из-за этого свое дело?" Большую часть времени Аристипп проводил в роскоши на Эгине; Ксенофонт в "Воспоминаниях" рассказывает [II,1], что Сократ частенько наставлял его, сочинив для этого даже притчу о Добродетели и Наслаждении. О Лаиде Аристипп говорил: "Это я ею обладаю, а не она мною". У Дионисия ему предложили выбрать одну из трех женщин, а он не согласился [и увел всех троих]. Он купался в [e] умащениях и говорил [Эврипид "Вакханки" 317]:

Кто чист душой
И в Вакховой не развратится пляске.

Высмеивая его, Алексид в "Галатее" представляет раба, который говорит о каком-то его ученике [Kock.II.311]:

Хозяин мой ходил еще мальчишкою
К словесникам, пытался стать философом.
Там Аристипп тогда Киренский славился -
[f] Софист, его первей в бесстыдстве не было.
Хозяин снес талант ему и сделался
Учеником. И хоть познал учение
Не в совершенстве, пустозвоном стал-таки.

Антифан говорит в "Антее" о роскошествующих философах так [Kock.II.32]:

- Дружище! Примечаешь, что за старец там?
- Ну что же, вид его чистейший эллинский:
(545) Плащ белый и хитон красиво светится,
И голова покрыта шляпой войлочной,
И посох соразмерный, и за трапезой
Имеет, верно, все необходимое.
Да что там говорить? Саму, мне кажется,
Мы лицезреем, друже, Академию!

64. Музыковед Аристоксен в "Жизнеописани Архита" [FHG.II.276] рассказывает, как однажды в Тарент прибыли послы от Дионисия Младшего, среди которых был и ПОЛИАРХ по прозвищу Сладострастник, искушенный в телесных наслаждениях не только на практике, но и в [b] теории. Поскольку он был знакомцем Архита и не вполне чужд философии, то хаживал в священную рощу и прогуливался там вместе с учениками Архита, слушая его речи. И однажды, когда поставлен был вопрос о вожделениях и о телесных наслаждениях, Полиарх сказал: "Когда я, господа, не раз об этом задумывался, то мне становилось ясно, что отвергать такие ценности нелепо и противоестественно. Ибо каждый раз, когда мы слышим подлинный голос природы, он велит нам следовать за наслаждением, [c] потому что это признак человека разумного. А сопротивляться этому или обуздывать желания - это свойственно тем, кто неразумен, несчастен и не понимает состава человеческого естества. Лучшее доказательство -в том, что все люди, обретя достаточно богатства и силы, обращают их на службу именно телесным своим наслаждениям, видя в этом главную цель, а все прочее полагая второстепенным. В пример можно привести [d] нынешнего персидского царя, да и всякого, достаточно самовластного правителя: как когда-то цари Лидии, Мидии и (Ас)сирии. Они не упустили ни единого наслаждения; напротив, у персов, говорят, за изобретение новых наслаждений назначаются награды. И это правильно: потому что природа человеческая быстро пресыщается затяжными наслаждениями, даже самыми отборными, а значит, если новизна имеет способность усиливать наслаждение, ею нельзя пренебрегать, но со всем тщанием добиваться. Оттого-то и придумано столько яств, и печений, и умащений, и [е] благовоний, и столько плащей, и покрывал, и чаш и прочей утвари: все приносит наслаждение, если опирается на то, что радует природу человеческую. Таково и золото, и серебро, и все, что редкостью радует взгляд, [f] когда обработано по правилам искусства".
65. После этого он рассказал о сладкой жизни персидского царя -сколько и каких у него прислужниц, как он занимается любовью, чем душится и красится, с кем общается, какими зрелищами услаждает глаз и какой музыкой слух, - и объявил персидского царя счастливейшим из людей, ныне живущих. "Наслаждений у него больше, чем у всех, и они (546) намного совершенней. На второе место, - сказал он, - очень далеко от первого, я бы поставил нашего государя. Ибо царским наслаждениям служит вся Азия... и в сравнении с этим возможности Дионисия показались бы очень скромными. Но что за такую жизнь можно и нужно бороться, видно из истории: так мидийцы с великими опасностями отняли власть у [ас]сирийцев, и не ради чего иного, а только чтобы завладеть их богатствами; так мидийцев по той же причине покорили персы - а причина эта есть наслаждение телесными удовольствиями. Но законодатели [b] в своем желании выровнять род человеческий, чтобы никто из граждан не выделялся роскошью, возвысили некоторый род добродетели.
И они написали законы о всяких согласованиях и обо всем, что нужно для гражданского общения, и об одеждах, и об образе жизни, чтобы все это у всех было одинаково. Так боролись они против алчности и ради этого возвеличивали справедливость: потому и у поэта сказано [Эврипид "Меланиппа" frag.486]:

Златой лик Справедливости.

И еще [Софокл "Аякс-локр" frag. 11]:

Златое око Справедливости.

Самое имя Справедливости стало божественным, так что кое-где ей воздвигают [c] алтари и приносят жертвы. А потом стали превозносить Умеренность и Воздержанность, а лучшие наслаждения порочить именем Алчности, - вот так законопослушные граждане, оказались пред лицом закона и молвы ограничены в своих телесных наслаждениях".
66. И Дурид говорит в двадцать третьей книге "Истории" [FHG. 11.477], что и в древности владыки отличались пристрастием к вину. Оттого и Ахилл у Гомера бранит Агамемнона [Ил.1.225]:

винопийца со взорами пса.

[d] И когда Гомер описывает гибель Агамемнона, он пишет [Од.ХП.418]:

Как меж кратер пировых меж столами, покрытыми брашном,
Все на полу мы лежали, -

то есть показывает, что даже смерть застигла его за привычным пьянством.
Падким до наслаждений был и СПЕВСИПП, родственник Платона и преемник его в Академии. Во всяком случае, сицилийский тиран Дионисий в письме к нему попрекает его сластолюбием и стыдит за алчность и за любовь к аркадянке Ласфении, тоже слушательнице Платона.
[е] 67. Однако не только Аристипп и его последователи услаждались удовольствиями, возникающими "из возбуждения", но также и ЭПИКУР (ср. 278е-280b) со своими учениками. Я не буду вникать в те "возбуждения бурные и мягкие", о которых он постоянно толкует [frag.431 Usener], ни о "щекотках" и "укольчиках", о которых говорится в книге "О конечной цели", а напомню только вот что. Он говорит: "Я уж не знаю, что разуметь мне под благом, если исключить удовольствия от вкуса, от любовных наслаждений, от слуха и созерцания [f] красивых форм". И Метродор в "Письмах" говорит [280а]: "Желудок, о Тимократ-естественник, желудок - вот славный предмет для всякого размышления, сообразного с естеством". И опять Эпикур [frag.409]: "Начало и корень всякого блага - наслаждение утробы: и к нему восходит и мудрость, и все прочее". И опять в книге "О конечной цели" говорит [frag.70]: "Красоту, добродетель и тому подобное следует ценить, если (547) они доставляют наслаждение; если же не доставляют, то надо с ними распрощаться". Этим он ясно показывает, что добродетель есть лишь подспорье, как бы служанка наслаждения. И в другом месте он говорит [frag.512]: "Мне плевать на красоту и на ее праздных поклонников, если от нее нет никакого наслаждения".
68. И как прекрасно поступили во всем образцовые римляне, изгнав из города в консульство Луция Постумия[109] эпикурейцев Алкея и Филиска за проповедь наслаждений. Подобным же образом по постановлению народного собрания изгнали эпикурейцев и мессеняне. А царь Антиох изгнал из своего царства всех философов вообще, издав указ: [b] "Царь Антиох - Фанию. Мы и прежде предписывали вам, чтобы не было ни одного философа ни в городе, ни в стране. Однако стало нам известно, что из-за неисполнения вами этих предписаний их все еще остается здесь немало, и они продолжают развращать юношество. Поэтому, как только ты получишь это письмо, прикажи издать постановление, чтобы все философы были выдворены из наших мест, а все юноши, которые при них окажутся, были подвергнуты бичеванию, а отцы их привлечены к ответу самым строгим образом. Да будет так".
В этой науке наслаждений предтечей Эпикура стал Софокл, у [c] которого в "Антигоне" сказано [1165]:

Если радость в жизни
Кто потерял - тот для меня не жив:
Его живым я называю трупом.
Копи себе богатства, если хочешь,
Живи как царь; но если счастья нет -
То не отдам я даже тени дыма
За это все, со счастием сравнив.

69. И перипатетик ЛИКОН, по словам Антигона Каристийского [Виламовиц р.84, ср. р.264], едва приехав учиться в Афины, уже все [d] знал в точности: и как пить вскладчину, и сколько берет каждая гетера. А потом, став во главе перипатетической школы,[110] он устраивал друзьям пиры с вызывающей роскошью: не говоря уже о музыкантах, о серебряной утвари, о покрывалах; все убранство этих пиров, вся толпа распорядителей и поваров была такая, что иные пугались и отказывались от мысли пойти сюда в учение - точно так, как никто не хочет иметь дела в [е] городе, где порочная власть взыскивает слишком много служб и повинностей. В самом деле, при поступлении они должны были пройти установленный испытательный срок в тридцать дней для проверки благонравия, затем в последний день месяца с каждого из новичков брали девять оболов на угощение, а угощать приходилось не только складчинников, но и всех, кого хотел пригласить Ликон, да еще старались приходить и прежние ученики, так что собранных средств зачастую не хватало даже на венки и благовония; кроме этого Ликон устраивал священнодействия [f] в честь Муз. Все это, конечно, далеко от здравого смысла и философии, но скорее подходит рабам роскоши и превратностей судьбы. Даже если некоторых освобождали от этих расходов из-за скудости их средств, все равно такие обычаи были достаточно нелепы. Ведь ученики Платона и Спевсиппа не затем сбегались на такие же пиры, длившиеся до зари, чтобы только поесть и выпить, а чтобы оказать почет богам, чтобы (548) поразговаривать на радость Музам, а главное, ради отдыха и любви к словесности. Но для тех, кто пришел потом, все это было уже второстепенно рядом с мягкими плащами и прочей вышеописанной роскошью. Такие упреки можно сделать каждому, но Ликон в своем стремлении покрасоваться дошел до того, что занял помещение, вмещавшее целых двадцать лож, в доме Конона, в лучшем месте города, - оно-де более [b] всего подходило для его сборищ. Был Ликон также искусным и ловким игроком в мяч.
70. Об АНАКСАРХЕ Клеарх Солейский в пятой книге "Об образе жизни" пишет так [FHG.II.308]:[111] "Прозывавшемуся эвдемоником Анаксарху, в руках которого по неразумию распорядителей оказались большие деньги, вино за столом разливала обнаженная молоденькая девушка, предпочтенная другим за свою красоту, но на самом деле нагота ее скорее обнажала похабство устроителей. А пекарь замешивал ему хлеб, надевая на руки перчатки и маску на лицо, чтобы не дышать на [с] тесто и не осквернять его потом". К сему мудрецу было бы уместно отнести слова из комедии Анаксила "Лирный мастер" [Kock.11.268] :

Натираясь желтыми мазями,
Волоча плащи и шаркая
Кусая лук, глотая сыр,
Яйца клюя, трубачей жуя,
Запивая хиосским, - но мало того:
Таская в мешочках кожаных
Эфесские чудные буковки.[112]

71. Насколько благороднее был Горгий Леонтинский! Тот же Клеарх [d] пишет в восьмой книге "Об образе жизни" [FHG.II.308], что благодаря умеренному образу жизни он прожил почти сто десять лет, не теряя ясности ума. Когда его спрашивали, какой же это образ жизни позволил ему благопристойно и не теряя остроты чувств прожить так долго, он отвечал: "Я ничего и никогда не делал ради удовольствия". К Деметрий Византийский в четвертой книге "О поэзии" пишет [FHG.II.624]: "Горгий Леонтинский на вопрос, как это он смог прожить свыше ста лет, ответил: "Я никогда ничего не сделал ради других"".[113]
[е] Когда [персидский царь] Ох,[114] правивший гораздо позже и наживший все, что нужно для жизни, лежал на смертном одре, старший сын, желавший подражать отцу, попросил его рассказать, что он делал, чтобы в течение столь долгого времени сберегать царство. Ох ответил: "Я соблюдал справедливость и перед богами и перед людьми". А Каристий Пергамский в "Исторических записках" пишет: "Кефисодор Фиванский рассказывает [FHG.II.85], как врач Полидор Теосский обедал с Антипатром, лежа на коврах с односторонним ворсом и невынутыми кольцами, как у самых дешевых переносных подстилок, и кувшины там были [f] медные, а чаш совсем мало, потому что Антипатр ведь жил скромно и роскоши был чужд".

[О толстяках]

72. Тифону, спавшему с утра до заката, вожделения едва давали пробудиться к вечеру (отсюда и пошла о нем молва, что он спал с Зарей). И за то, что он был так погружен в них ... [лакуна] ... оказался к (549) старости заточен в плетеной корзине и буквально подвешен в воздухе.[115] И Меланфий так вытягивал шею, что задохнулся в своей жадности к наслаждениям, еще более жадный, чем Одиссеев Меланфий.[116] И многие другие исковеркали свое тело несвоевременными наслаждениями: одни непомерно растолстели, других роскошества довели до бесчувственности. Вот и Нимфий Гераклейский пишет в двенадцатой книге "О Гераклее" [FHG.III.15]:[117] "ДИОНИСИЙ, сын первого тирана Гераклеи Клеарха, наследовал отцу и от роскоши и каждодневного обжорства так растолстел, что от тучности дышал с трудом и все время задыхался. [b] Поэтому врачи велели изготовить тонкие иглы различной длины, чтобы вводить их сквозь ребра и ткани, всякий раз как он впадал в глубокий сон: пока игла шла через ткани, заплывшие жиром и потерявшие чувствительность, она не причиняла ему боли; когда же игла достигала слоя, свободного от жира, тогда он просыпался. Принимая тех, кто хотел его видеть, [c] Дионисий ставил перед собой ящик, чтобы собеседнику было видно только его лицо, а все остальное оставалось скрытым. Вовсе не склонный поносить кого-либо Менандр упоминает о нем в пьесе "Рыбаки"; вот что говорят о нем беженцы из Гераклеи [frag.21-23]:

Он рылом вниз валялся жирным боровом.

И еще:

Роскошничал, теперь уж не до роскоши.

И еще:

Если б смерть мы выбирали, я бы выбрал лишь одну,
Всеблагую - лежа навзничь, жирный, с полным животом,
[d] Говорить почти не в силах и дыша едва-едва,
Жрать и молвить, умирая: "Я от роскоши гнию".

На самом деле он умер в пятьдесят пять лет, тридцать три из которых находился у власти, выделяясь среди всех тиранов кротостью и благожелательностью" .
73. Таков[118] был и ПТОЛЕМЕЙ, седьмой царь Египта, называвший себя ЭВЕРГЕТОМ (Благодетель), но александрийцами прозванный Ка-кергетом (Злодей). Вот что пишет о нем в седьмой книге "Истории" стоик Посидоний, сопровождавший Сципиона Африканского [Младшего] в [e] Александрию и видевший царя [FHG.III. 255]:[119] "Наслаждения совершенно обезобразили его тучностью и огромным животом, который он едва мог обхватить руками. Чтобы прикрыть его, он носил хитон до пят с рукавами до запястий. На ноги он вставал только в присутствии Сципиона".[120] О своей приверженности к роскоши он сам свидетельствует в восьмой книге "Записок", где рассказывает, как стал жрецом Аполлона Киренского [f] и какой пир устроил всем прежним жрецам [FHG.III. 187]: "Артемитии - это киренский праздник, на котором ежегодный жрец Аполлона устраивает пир для своих предшественников. Перед каждым ставится глиняная чаша в целых двадцать артаб,[121] а в ней вареными и жареными (550) кусками и дичь, и домашняя птица, и разная морская рыба и копченая привозная. Иногда к этому добавляется и рыба кифарион. Мы, однако, это отменили, а раздавали цельносеребряные сосуды, каждый из которых стоил столько, сколько все перечисленное, и еще давали коня с конюхом и золоченой сбруей, чтобы каждый возвращался домой на своем коне".
Все больше и больше раздувался от жира и сын Птолемея АЛЕКСАНДР, тот, который убил собственную мать, правившую вместе с ним. [b] Во всяком случае, Посидоний пишет о нем в сорок седьмой книге "Истории" [FHG.III. 265]:[122] "Ненавидимый толпой, обхаживаемый придворными правитель Египта жил в праздной роскоши и даже оправиться сам не мог, не опираясь на двух попутчиков. Однако когда на попойках дело доходило до плясок, он соскакивал босиком с высокого ложа и плясал живее завзятых танцоров".
74. Агафархид в шестнадцатой книге "О Европе" говорит [FHG.III. 192], [c] что МАГАС, процарствовавший в Кирене пятьдесят лет[123] и не тревожимый войнами, впал в излишества и в последние годы страдал от тяжести собственного тела. В конце концов, он задохнулся от тучности, растолстев от безделья и от непомерного обжорства.
И напротив, в двадцать седьмой книге он рассказывает [FHG.III. 193], что у лакедемонян великим позором считается как худосочность, так и толстый, выпяченный живот; поэтому молодые воины каждые десять дней нагими выстраивались перед эфорами, и, разумеется, те же [d] эфоры каждый день придирчиво досматривали их одежду и постель. Повара у лакедемонян умели готовить мясо, но больше ничего. В [той же] двадцать седьмой[124] книге Агафархид рассказывает [FHG.III.193], как однажды лакедемоняне привели в собрание НАВКЛИДА, сына Полибиада, растолстевшего и ожиревшего из-за своего пристрастия к роскоши; и Лисандр при всех разбранил его за излишество, так что лакедемоняне [е] чуть не изгнали его из города, пригрозив непременно сделать это, если он не изменит образа жизни. И Лисандр добавил, что когда Агесилай,[125] воюя с варварами, стоял близ Геллеспонта, то заметив, что у азиатов наряды роскошные, а тела никуда не годные, приказал всех пленников выводить к глашатаю голыми, а их одежды продавать, - он хотел, чтобы союзники поняли, что он ведет их на войну против слабых людей, но за большую добычу, и смелее выступали в бой.
[f] Очень толст был и оратор из Византия ПИФОН, - об этом рассказывает его земляк Леон [FHG.II.329]. Когда однажды между горожанами разгорелась распря, он призвал их к согласию следующими словами: "Посмотрите на меня, сограждане! Видите, каков я? А жена у меня еще толще. Так вот: когда мы живем с ней в согласии, нам на любой койке не тесно, зато когда ссоримся, нам целого дома мало".

[О тощих]

75. Насколько же лучше, любезный Тим о крат, (551) быть тощим бедняком, одним из тех, кого перечисляет Гермипп в "Керкопах", нежели сверхбогачом, танагрским чудищем,[126] как вышеперечисленные персоны.
А Гермипп, обращаясь к Дионису, говорит так [Kock.I.332]:

...Уж бедняками начаты
Закланья для тебя скотинки порченой,
Тощей Леотрофида и Фумантия.

И Аристофан перечисляет в "Геритадах" худых, которых, по его мнению, поэты должны отправить послами в Аид к тамошним поэтам. Вот [b] что он пишет [Kock.I.428]:

- Ко прагу ночи, в смертные урочища [Эврипид "Гекуба" 1 ]
Кто смел войти?
- По одному искуснику
От трех искусств на общей сходке избраны
Три мужа, адоходцами слывущие
И к миру преисподнему причастные.
- Средь вас есть адоходцы?
- Зевс свидетелем:
Как фракоходцы - что идут во Фракию,
Ну да!
- А кто они?
- Поэт комедии
[c] Саннирион, Мелет[127] - гонец от трагиков,
Кинесий, дифирамбы сочиняющий.

И далее он продолжает:

Надежды ваши, вижу, очень тощие.
Прослабит их - и враз поносной жижею
Плеснет и смоет всех троих посланников.

О Саннирионе упоминает в "Захолодавших" и Страттид [Kock.I.727]:

Саннириончик с кожаной подмогою.

Про Мелета же сам Саннирион в "Смехе" выражается так [Kock.I.793]:

Мелет, мертвец Ленейский.

76. КИНЕСИЙ был действительно так тщедушен и долговяз, что [d] Страттид написал о нем целую комедию [Коск.I.717], где называет его "Ахиллом Фтийским", потому что тот часто употреблял слово "фтий-ский"; за это о нем и говорится с намеком на его наружность: "Ахилл Фтийский" (как бы "выдохшийся"). Другие, как и Аристофан ["Птицы" 1377], часто называли его "липовым Кинесием", потому что он привязывал к телу липовые доски, чтобы не сгибаться от худобы и роста. О том, что Кинесий был болезненным и злым человеком, и многое другое [e] сказано оратором Лисием в речи, озаглавленной "В защиту Фания от обвинения в противозаконности", где он говорит, что Кинесий забросил свое искусство и разбогател, став соглядатаем. То, что речь идет именно о поэте и ни о ком другом, ясно из того, что в комедиях его осмеивают за безбожие, и о том же говорится в речи Лисия [frag.53 Thalbeim]: "Я удивляюсь, как вы сносите спокойно, что Кинесий является в роли защитника законов, - Кинесий, вы ведь знаете, что он самый беззаконный и нечестивый [f] человек на свете. Не он ли совершает по отношению к богам такие преступления, о которых всем и говорить-то стыдно, но о которых вы каждый год слышите в комедиях.[128] Не с ним ли пировали однажды Аполлофан, Мисталид и Лисифей, выбравши себе для этого несчастливый день[129] и нарочно назвавши себя не "новолунниками", а "злополучниками", - и не зря, как показала их участь. Они-то хотели не беду себе (552) напророчить, а только посмеяться над богами и нашими законами; но вот все трое уже погибли, как и следовало ожидать; а этого Кинесия, самого из них известного, боги довели до того, что враги желают ему жизни, а не смерти. Это пример людям, чтобы все знали: кто восстает на богов, тем [b] не всегда боги отсрочивают наказание до потомства, но губят их самих, насылая на них несчастья и болезни тяжелее и хуже, чем на всех. Смерть или обычная болезнь - это общий наш удел; но тянуть так долго, и каждый день умирать, не умея умереть, - это наказание только для тех, кто повинен в таких преступлениях, как он". Так оратор Лисий говорит о Кинесий.
77. Очень худ был и Косский поэт ФИЛИТ:[130] чтобы его не опрокидывало ветром, он был вынужден привязывать к ногам свинцовые гири. [с] А землеописатель Полемон в книге "О чудесах" [frag.84 Preller][131] пишет, что когда враги схватили прорицателя АРХЕСТРАТА и бросили его на весы, то оказалось, что он весит всего обол! - такой он был тощий. Тот же Полемон пишет, что ПАНАРЕТ никогда не обращался к врачу (этот Панарет был учеником философа Аркесилая, жил при дворе Птолемея Эвергета, получая по двенадцать талантов в год); несмотря на необычайную худобу он никогда не болел. Метродор из Скепсиса во [d] второй книге "Об упражнениях" пишет [FHG.III.205], что поэт ГИППОНАКТ был не только мал, но и худ; однако обладал большой физической силой и мог, не говоря уже о другом, очень далеко забросить даже пустой сосудец, - а ведь легкие предметы не имеют силы рассекать воздух, и поэтому сообщить им большую скорость очень трудно. Худ был и ФИЛИППИД, против которого направлена речь Гиперида; в ней о нем говорится как об одном из политических деятелей. В частности, Гиперид говорит, что из-за своей худобы тот был на редкость невзрачен.[132] То же утверждает в "Феспротах" и Алексид [Kock.II. 325]:[133]

Гермес, зеница Ночи в черном саване,
[e] Вожатый мертвых, ждущий Филиппида в путь.

И Аристофонт в "Платоне" [Kock.II.279]:

- В три дня он Филиппидом станет высохшим.
- В три дня скелет из человека сделаешь?!

И Менандр в "Гневе" [Kock.III.106]:

Покажет голод, обглодав красавчика,
Что он худей скелета Филиппидова.

Говорили даже "офилиппидиться" в значении "страшно исхудать", -так у Алексида в "Мандрагорщице" [Kock.II.349]:

- Ужасный вид! Как воробей ощипанный!
[f] Свидетель Зевс, совсем офилиппидился!
- Не сочиняй словечки: я ни жив, ни мертв.
- Вот горе-то, несчастье! Ах ты бедненький!

И все-таки куда лучше быть таким, чем как тот, о котором Антифан говорит в "Эоле" [Kock.II. 17]:

За пьянство и за тушу толстомясую
Его здесь бурдюком прозвали местные.

[Об умащениях]

Гераклид Понтийский говорит в книге "О наслаждении" [Voss 37], что торговец умащениями по имени Диний, пустившись по склонности к излишествам в любовные приключения, разорился на них, лишился нужных сил и от горя сам себе отрезал срамные части: вот до чего (553) доводит разнузданность в наслаждениях.
78. Как пишет Кефисодор в "Трофонии", в Афинах у роскошествующих было в обычае даже стопы умащать благовонными маслами [Kock.I.800; 689f]:

Потом купи мне, Ксанфий, умащения,
Ирисовое, розовое, быстренько!
Для стоп отдельно прикупи присыпочки.[134]

Эвбул пишет [об этом] в "Карионосфинксе" [Kock.II.203]:

[Ты бы увидел], как сладко я в опочивальне разлегся,
Девочки-душки вокруг толпятся игриво и нежно,
Ноги мои натирают амаракинтовой[135] миррой.

А в "Прокриде" кто-то говорит об уходе за собачкой Прокриды, и о [b] собаке выражается, как о человеке[136] [Kock.II. 195]:

- Итак, собачке постелите мягкую
Постельку: подложите шерсть милетскую,
Прикройте сверху тонкою попонкою.
- Феб-Аполлон!
- Еще сварите кашицу
В гусином молочке.
- Геракл!
- А лапочки
Мегалловым[137] намажьте благовонием.

У Антифана в "Алкестиде" кто-то намазывает ноги оливковым маслом [Kock.II.23]. [c] А в "Бродячей жрице" он пишет [Ibid., 74]:

Велел рабыне, у богини мази взяв,
Стопы, потом колени умастить ему.
И как растерли - вмиг вскочил он на ноги.

И в "Закинфянине" [Kock.II.51]:

Не прав я разве в этой страсти к женщинам?
Неплохо время провожу с подружками!
Вот это взять хотя бы, только первое,
Что чувствуешь: прекраснейшие пальчики
Трут ноги мирром, умащают ласково.
[d] Кто станет спорить, это замечательно?

И в "Форикийцах" [Kock.II.53; 689е]:

- Так умывается она? Чем именно?
- Из ящичка, оправленного золотом,
Стопы и бедра миррой трет египетской,
Сосцы и щеки - нежит финикийскою,
А мятной - натирает руку каждую,
Лоб, брови, кудри - миррой амараковой,
Колени с шеей - миррою тимьяновой...

Анаксандрид же пишет в "Протесилае" [Kock.II.138]:[138]

Вот мирра от Перона! Вот такую же,
[e] Египетскую Меланоп купил вчера
И трет ей нынче ноги Каллистратовы.

Что при Фемистокле[139] [афиняне] уже вели изнеженную жизнь, показывает Телеклид в "Пританах".[140] Но Кратин в "Хиронах" свидетельствует, что роскоши не чуждались и в более давние времена [Kock.I.86]:

С нежной мятой на сонме сидели они,
белой лилией, розой за ухом;
За покупками с яблоком каждый ходил
и стоял, опираясь на посох.

79. Клеарх Солейский пишет в "Любовных историях" [FHG.II.315]: "Для чего мы ходим с цветами, яблоками и тому подобным в руках? Не потому ли, что природа через эти пристрастия выявляет тех, кто стремится к прекрасному? Не знак ли это природы - держать в руках прекрасное и радоваться ему? Или причин тому две? Потому что так [f] делается первый шаг к знакомству и дается свидетельство намерения, -просящие посредством этого открываются, а для дающих это - знак того, что они склонны поделиться прекрасным с другими. (554) Ибо обольщение прекрасными цветами или плодами представляет собой приглашение принявшим их поделиться и своей собственной красотой. Или, возможно, в красоте цветов они находят утешение напоминанием о красоте любимых, и наслаждаются своими влечениями; цветы, таким образом, подавляют тоску по любимым. Если только, конечно, не держат такие вещи и наслаждаются ими ради собственного украшения, подобно тому как используется любая другая вещь у стремящихся приукраситься. Ведь гораздо красивее выглядят не только надевшие венки [b] на голову, но и просто держащие цветы в руках. И это просто из любви к красоте: ведь любить прекрасное и радоваться исполненным прелести предметам - вещи родственные. Красота весны и красота осени обретают свое лицо в цветах и плодах. Или же все любящие одержимы некоторым роскошеством, спешат себя украсить, и поэтому услаждаются красивыми предметами? Кто чувствует себя прекрасным и прелестным, тем естественно собирать цветы. Поэтому и рассказывают, что девушки Персефоны собирали цветы; потому и Сапфо говорит [PLG.4III.129], что она видела

Деву, очень нежную, которая срывала цветы".

80. В те давние дни люди были так одержимы сластолюбием, что [с] был даже воздвигнут храм Афродите Каллипиге (Дивнозадой), и вот как это случилось. У одного крестьянина были две красивые дочери. Однажды они поспорили, у которой из них красивее задница; и чтобы решить спор, вышли на большую дорогу. Там шел юноша, сын почтенного и богатого родителя, и они перед ним заголились, а он, взглянув, отдал предпочтение старшей. И так он влюбился в нее, что, вернувшись в город, расхворался, слег и рассказал обо всем младшему брату. Тот немедля [d] отправился в названную деревню и, увидев девушек, сам страстно влюбился, но в меньшую. Отец уговорил их взять себе более именитых жен, но ничего не добившись, отправился в деревню, договорился с отцом тех девушек, привез их в город и выдал за сыновей. Этих-то девушек горожане прозвали "дивнозадыми", как о том говорит в "Ямбах" Керкид Мегалопольский: что в Сиракузах-де [frag.l]:

Сестер прекраснозадых здесь была пара.

Вот эти-то сестры, получив большое богатство, построили храм в честь [e] Афродиты и назвали ее Каллипигой, как о том рассказывает в своих "Ямбах" и Архелай.
81. А как однажды сладчайшее блаженство было обретено в безумии, довольно забавно рассказывает Гераклид Понтийский в книге "О наслаждении":[141] "Фрасилл, сын Пифодора из Эксоны, был одержим безумием особенного рода: все корабли, приходившие в Пирей, он считал своими: он записывал их, рассылал, следил за ними, а когда они возвращались, встречал их с такой радостью, какую мог испытывать только хозяин. Погибшие корабли он не разыскивал, а спасшимся радовался и [f] проводил дни в сладком блаженстве. Однако когда из Сицилии возвратился его брат Критон и насильно отвел его к врачу, безумие окончилось, и он жил... [пропуск] ... говоря, что никогда в жизни не был так счастлив: ибо печалей у него не было никаких, а наслаждение было огромное".

Конец Книги двенадцатой

---

[1] В результате значительного сокращения двенадцатая книга полностью утратила диалогический характер и представляет собой авторскую речь Афинея.

[2] Вовсе не знали они... — Разумеются люди золотого века.

[3] ...даров приношеньем (’Αγάλματα)... — Приношения вообще, по преимуществу же скульптурные.

[4] ...окутывались в пурпурные плащи и т.д. — Ср. Элиан. «Пестрые рассказы» IV, 22.

[5] ...пали в своей роскоши телохранители... — Смысл этого аффектированного фрагмента, кажется, в том, что персидский царь на примере своих телохранителей напоминал покоренным мидийцам об их прежней роскоши и таким образом наказывал их за угнетение персов.

[6] ...ест ее один, себе на уме. — Специальная награда заключалась в приглашении разделить трапезу с царем (ср. Ксенофонт. «Анабасис». 1.9.25).

[7] ...вместо евнухов. — Свида под словом Ксанф дает другое толкование: «Гигес первым стал холостить женщин, чтобы всегда ими пользоваться юными».

[8] ...Омфалу же... — Лидийский миф ничего не говорит о судьбе Омфалы. В эллинистическое время было известно об обмене одеждами между Омфалой и Гераклом (не Мидасом).

[9] карика — рагу с кровью, καρύκη.

[10] ...говорит повар... — текст очень темен.

[11] молозиво — у древних считалось деликатесом.

[12] ...в первой книге... — Ср. 153d, где сочинение озаглавлено как «История» и указывается, что рабыни для этого брались еще не достигшие совершеннолетия.

[13] ...карликов и шутов... — Это слово (σκοπαίοι), как и следующее (στίλπων) более нигде не встречается. Обычное толкование — карлики, однако союз «и» вводит новое понятие, и, может быть, слово как-то характеризует совиный (σκω̃πες) вид их лиц.

[14] ...из милетской шерсти... — считавшейся наилучшей.

[15] ...числом более пяти тысяч... — У афинян было всего тысяча всадников.

[16] ...гроты Лусийских нимф... — Совр. река Лючино, воды которой отличаются необычайной чистотой.

[17] ...париться лежа... — большая редкость для шестого века до нашей эры (Сибарис был разрушен в 510 г. до н.э.).

[18] ...у «мостов [родных] рек» — Сибарис стоял на двух реках — Кратисе и Сибарисе.

[19] ...ни на закате, ни на восходе. — Ср. 273с и 526b. Сибариты считали, что попойка должна начинаться перед заходом и заканчиваться после восхода солнца.

[20] Пишет он так... — О Бисалтии см. 77е, 40lb.

[21] ...морским путем по берегу. — Каламбур построен на двух различных значениях предлога παρά: «около» и «по».

[22] город япигов — в Калабрии.

[23] ...нарозыски Главка... — сына Миноса.

[24] ...волны Сирией. — Река в Великой Греции (Италия), славившейся своим плодородием.

[25] «гергиты» — презрительное наименование людей, занимавшихся физическим трудом. Геродот (V.122) говорит, что они были потомками древних тевкров.

[26] ...бог Аполлон... — здесь дельфийский оракул.

[27] ...а вовсе не на вынос. — Когда милетянин Аристагор прибыл в богатых одеждах к спартанцам просить их помощи против персов (Геродот. V.50), эфор сказал ему: «Милетское должно оставаться дома и не прибывать сюда» (Евстафий. 1358,11; Зенобий V.57). По версии Клеарха эти слова принадлежат самим милетянам.

[28] ...несчастнейшими из смертных. — Ср. Эврипид. «Антигона», фрагмент 157-158 (TGF2.405) об Эдипе, процитированный Аристофаном в «Лягушках» (1182, 1187): «Сперва Эдип счастливым мужем был, потом он стал несчастнейшим из смертных...» «Общечеловеческими законами» здесь называются обычаи первобытного общества, противопоставляемые законам цивилизации.

[29] ...отрезать носы... — «Ринокоруриты» — «отрезанные носы». См.: Страбон. 759.

[30] В этом месте Клеарх превосходит темностью самого себя. Обычай снятия скальпа здесь спутан со стрижкой волос по случаю траура.

[31] Третий и четвертый стихи испорчены; правка же Кока неудовлетворительна.

[32] ...Шли они легкой стопою, подобясь бойцам щитоносным. — Ироническая реминисценция стихов «Илиады» (XII.258).

[33] ...сохранившийся поныне... — Филарх жил в третьем веке до нашей эры.

[34] ...за всю остальную ночь. — Один из самых первых законов, регулировавших продолжительность рабочего дня (восьмичасового!).

[35] ...в гражданские распри... — Случай hysteron proteron: распри привели к тирании.

[36] ...в «Додоне»... — единственная сохранившаяся цитата из этой пьесы.

[37] ...дали повод присказке... — вероятно, «ионийская прихоть».

[38] О калхедонцах — На 329а город называется Халкедоном. Та же вариативность прослеживается и в эпиграфических памятниках.

[39] Ср. книга V 210e-f.

[40] Сарданапал — Ашшурбанипал, 668-626 гг. до н.э., сын Ассархаддона. Ср. рассказ о Сарданапале у Юстина (I, 3).

[41] ...мидиец Арбак... — У Юстина (I, 3, 2) Арбакт.

[42] Текст безнадежно испорчен.

[43] НА ГРОБ САРДАНАПАЛА

Зная, что смертным родился, старайся питать свою душу
Сладостной негой пиров, — после смерти ведь нет нам отрады.
В прах обратился и я, Ниневии великий властитель.
Только с собой и унес я, что выпил и съел и что взято
Мной от любви; вся же роскошь моя и богатства остались.
Мудрости это житейской мое поучение людям.

(Перевод Л. Блуменау )

[44] ...превзойти НИКОКЛА. — Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». VII, 2.

[45] ...оба погибли насильственной смертью. — Стратон погиб, приняв участие в восстании сатрапов против персидского царя. Никокл, царь Кипра, очевидно, разделил его судьбу.

[46] В городе — То есть в Афинах.

[47] ...через Лисандра... — Так как речь идет о событиях Священной войны (355 г. до н. э.), то не следует путать этого Лисандра со знаменитым спартанским адмиралом.

[48] ...его изображения. — Речь идет об устрашающих личинах, призванных отгонять злых духов. Ср. Павсаний. 1.2.5, Фрэзер. II.6.

[49] ...с мегарскою гетерой... — Аспасия была из Милета.

[50] ...через Керамик. — Ср. 576с. Керамик, северо-западный квартал Афин, включал в себя и рыночную площадь.

[51] ...получил... венценосную власть... — от персидского царя.

[52] ...праздник Кувшинов. — В подражание второму дню афинского праздника Анфестерий.

[53] ...столько друзей. — Три ложа вмещали шестерых гостей.

[54] ...Артемон... — Поэт Артемон был соперником Анакреонта. В V в. это прозвище было остроумно приложено к другому Артемону, хромому механику, которого носили в паланкине (см. Плутарх. «Перикл». 27).

[55] Кикия — имя женщины низкого происхождения и рода занятий (досл. — сходящаяся [со всеми]).

[56] ...не стриг длинных волос... — Плутарх (52е) пишет, что он остригся, после того как перебежал к спартанцам.

[57] ...вел свой хор... — В качестве хорега он нес расходы на хор в трагическом, комическом или лирическом представлении, которое открывалось проагоном, парадом всех участников.

[58] ...на другой... — Плутарх («Алкивиад» 16) пишет, что автором картины был сын Аглаофона Аристофонт.

[59] ...Эрот с молнией... — Эмблемой на щитах афинян была сова.

[60] ...потомками Алкивиада. — Два спартанских царя-соправителя вели свое происхождение от близнецов Эврисфена и Прокла (Геродот. VI.52).

[61] ...после своего бегства... — Обвиненный в святотатстве Алкивиад перебежал в 415 г. к спартанцам; в 411 г. был амнистирован, но оставался с флотом на Самосе. В Афины Алкивиад вернулся в 408 или 407 г.

[62] ...актер Каллипид... — Хрисогон одержал победу на состязаниях флейтистов в Дельфах. Каллипид был самым знаменитым трагическим актером (ср. 304b, 656b).

[63] ...в длинные одеяния... — То есть в ксистиду, первоначально бывшую женской одеждой, мужчины носили ее в церемониальных случаях (ср. Платон. «Государство». 420Е).

[64] ..Деметрий... — Полиоркет, сын Антигона (см. Плутарх. «Деметрий». 41).

[65] ...Деметриевы праздники... — Посвященные не богине Деметре, но самому Деметрию (см. 253а).

[66] ...уже шла речь... — В дошедшей до нас версии трактата нет никакого упоминания о прихлебателях Каллия.

[67] эретриец — житель Эретрии, города на Эвбее.

[68] военачальник — Датис?

[69] тоже Гиппоник — внук последнего.

[70] Каллий — третий из носивших это имя. Он родился в 455 г. до н.э. Дом его описан в диалоге Платона «Протагор». См.: 5061

[71] ...состояния Никия Пергасийского и Исхомаха? — См. Лисий. XIX. 46.

[72] ...и с жезлом глашатая в руке.. — Все это атрибуты Гермеса.

[73] ...сатрап Сатрабат.. — Это имя мидийского вельможи, чья дочь была замужем за Пердиккой, встречается только здесь. Арриан в «Анабасисе» дает форму Атробат или Атропат (что правильнее). Празднества происходили в 324 г. до н. э.

[74] Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». VIII.7.

[75] ...всех личных своих гостей... — То есть чужеземного происхождения.

[76] ...сыграли пифийскую песнь... — Начиная с 586 г. (Павсаний. Х.7.3) или с 582 г. до н.э. состязания флейтистов были добавлены к Дельфийским состязаниям кифаристов. Так что после этого на флейте уже мог исполняться пифийский ном (гимн), прославляющий победу Аполлона над Пифоном, — своего рода «программная» музыка.

[77] Тимофей — См. 565а.

[78] Кафисий — См. 629а.

[79] Дионисовы льстецы — ироническое прозвище актеров.

[80] ...арфист Фасимел... — букв, «псалт». Так называли кифаристов, игравших пальцами, без плектра. Имя Фасимела более нигде не встречается.

[81] ...о поверженном Александром Дарий... — Ремарка относительно Дария прерывает рассказ об Александре.

[82] ...«товарищи Александра». — Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX.3.

[83] ...мелофоры-яблоконосцы... — см.: 514.

[84] ...македонцы с серебряными щитами... — специальный отряд македонцев. См. Полибий. V.79.4; Диодор. XVII. 57; Арриан. «Анабасис». VII.11.3.

[85] Антиох — Антиох VIII. Проведение празднеств в Дафне было начато вскоре после 120 г. до н.э. Ср. 210е.

[86] ...носившем имя Антиох... — Антиох VII Эвергет (Сидет). Ср. 210e-d, 439е.

[87] ...остриг волосы... любовнику. — Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX. 4.

[88] «самосские цветы» — см.: 516.

[89] ...когда весь город утопал... — «...персы напали и захватили его». (О. Crusius). Такое дополнение наиболее вероятно, хотя оно и расходится с сообщением Геродота (III. 120), ибо Клеарх был моралистом, а не историком.

[90] ...у нас в Александрии... — По-видимому, в первоначальной редакции «Пира мудрецов» рассказ о сластолюбцах принадлежал александрийцу Плутарху.

[91] Алкисфен — Apelt, р. 69, где сибарит назван Алкименом.

[92] Ср.: Страбон. «География». Р. 259; Элиан. «Пестрые рассказы». IX.8.

[93] ...родной... город локров... — После изгнания из Сиракуз в 357 г. до н.э.

[94] ...вместе с хлебом... — Текст испорчен. Однако ясно, что речь идет о дикарском искупительном обряде.

[95] ...в... «Библиотеке»... — это единственная у Афинея цитата из Диодора. Сочинение Диодора называется «Историческая библиотека».

[96] ...близ города Гиппония... — Совр. Вибо Валенция. Ср. Страбон. Р. 256.

[97] «Рог Амалфеи». — См. выше, р. 49 примеч.

[98] Калактинский — букв, житель Прекрасного берега (Kale acte).

[99] ...невольничья война... — Его бесчеловечное обращение с рабами явилось причиной первого восстания рабов в Сицилии около 139 г. до н.э.

[100] Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX, 9.

[101] ...проживал в беззаконии. — Деметрию приписывается кодификация аттического права. Деятельность его как номофета подтверждается эпиграфическими данными.

[102] ...бежал к Никанору... — В 322 г. до н.э., ср. Плутарх. «Демосфен». XXVIII. Деметрий бежал к Никанору в 318 г. до н.э. Никанор занимал Пирей.

[103] ...стал другом Кассандру... — Через Никанора, бывшего приверженцем сына Антипатра Кассандра.

[104] ...сыра с островов... — Без сомнения, это был наихудший сыр. О различных сортах оливок см.: 56a-d.

[105] об Апикии уже было сказано. — см.: 7а.

[106] См.: 687b, где цитата приведена более подробно (в качестве источника названа третья книга).

[107] ...положению рисовальщика... — Обычное в античности презрительное отношение к труду.

[108] ...с ...живописцем... — Плиний Старший (XXXV.72) дает более полный рассказ: Паррасий соревновался с Тиманфом, изображая соперничество Аякса с Одиссеем за доспехи Ахилла. Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX.11.

[109] ...в консульство Луция Постумия... — 176 г. до н.э. Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX, 12.

[110] ...перипатетической школы... — Лицея, основанного Аристотелем.

[111] Ср.: 250f.

[112] ...Эфесские чудные буковки. — Первое в литературе упоминание о знаменитом заклинании, отгонявшем злых духов. Первоначально оно состояло из шести слов, приводимых у Клемента Александрийского («Strom.» v.242).

[113] ...ради других. — Более оправдано другое чтение: «ради утробы» (Meineke, Tucker).

[114] Ox — прозвище Артаксеркса III (358-338 гг. до н.э.), отличавшегося бережливостью. Ср. 150b.

[115] Трудный аллегорический язык фрагмента указывает на авторство Клеарха (ср. 6с). Об истории Тифона, получившего бессмертие, но не вечную юность и превратившегося в конце концов в цикаду, см.: «Схолии к Илиаде» XI. 1.

[116] ...Одиссеев Меланфий. — Од.XVII.247 etpassim.

[117] Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX.13.

[118] Таков... — Разумеется, тучностью, благодаря которой он и получил прозвище Фискон (Брюхан). Ср. pp. 312 и 529.

[119] ...видевший царя... — Сципион (сын Эмилия Павла, приемный сын Сципиона Африканского Старшего) совершил свое путешествие в 136 г. до н. э., примерно за год до рождения Посидония. Другом и спутником Сципиона был учитель Посидония Панетий. Та же ошибка повторяется на 65 7f.

[120] ...только в присутствии Сципиона. — Отметим игру слов: сципион значит также «посох».

[121] Артаб — персидская мера емкости, около 56 л.

[122] Птолемей Александр был младшим сыном Птолемея Фискона. Убийство матери (ее звали Клеопатра) произошло в 90 г. до н. э. В конце концов Александр погиб в борьбе со старшим братом Птолемеем Лафиром в 89 г.

[123] ...процарствовавший... пятьдесят лет... — Магас скончался немного спустя после 259 г. до н.э.

[124] В ...двадцать седьмой книге... — Ср. Элиан. «Пестрая история» XIV.7. Кажется, цитата скорее должна принадлежать двадцать восьмой книге, где описываются усилия Агиса и Клеомена по восстановлению Ликурговой дисциплины.

[125] ...Агесилай... — Ср. Ксенофонт. «Греческая история». III.4.19.

[126] ...танагрским чудищем... — Павсаний (IX.20.4) рассказывает о чудовищном тритоне, напавшем на танагрских женщин.

[127] Мелет — отец обвинителя Сократа.

[128] ...слышите в комедиях. ~ См. Аристофан. «Лягушки». 366.

[129] ...несчастливый день... — Последние три дня месяца были посвящены усопшим и подземным богам и считались в государственном и частном быту «несчастливыми».

[130] ...поэт Филит... — Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IX.14.

[131] ...в книге «О чудесах»... — Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». X. 6.

[132] ...на редкость невзрачен. — Вероятно поэтому он мог «откалывать коленца и валять дурака». См. Гиперид. «Речи». II.7.

[133] Ср.230с = 503а, 238с.

[134] ...присыпочки. — См.: 690a-d. Баккарида (нардовое благовоние); по-видимому, это была присыпка, т.к. Афиней (690с) сам сомневается, было ли оно мазью.

[135] ...амаракинтовой... — возможно, майорановой.

[136] ...как о человеке... — Об этой молосской собаке, которую Зевс наделил душой, см. Поллукс 39; Овидий. «Метаморфозы». VII.754.

[137] ...Мегалловым... благовонием — по имени сицилийского грека.

[138] ...пишет в «Протесилае»... — Афиней также упоминает в 589f торговца косметикой Перона. Демагог Каллистрат был известен приверженностью к роскоши, а его оппонент Меланоп — взяточничеством.

[139] ...при Фемистокле... — после взятия трофеев в персидских войнах во второй четверти пятого века.

[140] ...в «Притонах». — Kock.I.215. Цитата утеряна.

[141] Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». IV.25.