Элий Аристид (117-180 н. э.) — один из крупнейших представителей позднего греческого красноречия римской эпохи. Его деятельность совпала по времени с подъемом греческой литературы, который пришелся на конец первого и продолжался на протяжении второго столетия нашей эры. Этот период в истории греческой литературы был ознаменован двумя важнейшими явлениями: во-первых, расцветом ораторского искусства — Второй софистикой, получившей свое название по аналогии с софистикой — эпохой зарождения и развития красноречия в Греции в V-IV ее. до н. э.; а во-вторых, реформой греческого литературного языка — аттикизмом, провозгласившим возврат к языку классических греческих писателей. В эпоху Элия Аристида больше не существовало чистого аттического диалекта, на котором создавалась классическая греческая литература. Современники автора писали и говорили на койне (κοινή) — общегреческом языке, сформировавшемся в эпоху эллинизма из различных древнегреческих диалектов и ставшем единым языком многочисленных этносов и народностей эллинистического мира.
Элий Аристид наряду с Геродотом Аттиком, Дионом Хризостомом, Флавием Филостратом, Элианом и др. был убежденным сторонником аттикизма и боролся за возрождение аттического диалекта в литературе. В своей речи «Против тех, кто уподобляется плясунам» («Κατα των έξορχουμένων») он напоминает, что ритору необходимо стремиться к выверенности и точности стиля, которые достигаются лишь путем подражания классическим греческим писателям. Многочисленные цитаты и ссылки на древних авторов в разнообразных сочинениях Элия Аристида свидетельствуют о глубоком и серьезном знании им классической греческой литературы. Наибольшее восхищение у оратора вызывал философ Платон, а из историков — Геродот, Фукидид и Ксенофонт. Изучал Элий Аристид и менее значительных греческих писателей, таких как Эсхин Сократик, Эфор, Феопомп или Гекатей из Милета. Он высоко ценил творчество Плутарха и преклонялся перед величайшими аттическими ораторами Исократом, Лисием, Эсхином и особенно Демосфеном, которого он вслед за Дионисием Галикарнасским ставил выше Лисия и Гиперида, считавшихся тогда непревзойденными мастерами ораторского искусства.
Подражая стилю Фукидида, Платона, Исократа и Демосфена, Элий Аристид достиг на поприще риторики выдающихся успехов и уже для ближайших потомков стал классиком греческого красноречия. Не случайно известный теоретик риторики Менандр, живший в III в., создал свой трактат «Об эпидейктическом красноречии» («Περί επιδεικτικών»), ориентируясь главным образом на произведения Элия Аристида. Восхищался ими и замечательный оратор и аттикист IV в. Либаний. Его «Антиохийская речь» («Άντιοχικός») и «Монодия Никомедии» («Μονωδία έπί Νικομήδεια») напрямую связаны с аристидовскими «Смирнской речью» («Σμυρνικός») и «Монодией Смирне» («Μονωδία έπί Σμύρνη»), а автобиографическое сочинение «О моей жизни» («Βίος ή περί της έαυτοΰ τύχης») в известной степени напоминает «Священные речи» («Ιεροί λόγοι»).
Интерес к творчеству Элия Аристида не ослабевал и в византийскую эпоху. В XI в. Михаил Пселл лучшими греческими ораторами считал Исократа, Лисия, Демосфена и Элия Аристида. Как и многие деятели культуры поздней Римской империи, он был убежден, что Элий Аристид в истории греческого ораторского искусства стоит в одном ряду с Демосфеном. В начале XIV в. Григорий Кипрский, впоследствии патриарх Константинопольский, признавался в том, что Элий Аристид, как и Платон и Демосфен, являются его любимыми авторами. Законодатель византийских литературных вкусов XIV в. Феодор Метохит называл Демосфена, Платона и Элия Аристида образцовыми греческими писателями. Особой популярностью в Византии начиная с XI в. пользовалась «Панафинейская речь» («Παναθηναϊκός») Элия Аристида, а во Флоренции в XV и XVI ее. высоко ценили «Похвалу Риму» («Εις 'Ρώμην»). Можно сказать, что творчество Элия Аристида явилось одним из связующих культурных звеньев между Византией и Флоренцией, где авторитет греческого оратора был столь велик, что не мог в определенной степени не сказаться на становлении канонов итальянского литературного стиля.
Публий Элий Аристид Феодор родился 26 ноября 117 г. н. э. в семье богатого землевладельца в родовом имении в Мисии, в Малой Азии. В 123 г. во время поездки в Мисию император Адриан пожаловал отцу Элия Аристида, Евдемону, римское гражданство. Вероятно, вскоре после этого Евдемон получил почетную должность жреца храма Зевса Олимпийского в Адрианах — столице одной из мисийских триб, к которой принадлежала семья Элия Аристида. Таким образом, Элий Аристид, как и большинство софистов того времени, происходил из аристократического сословия.
Начальное воспитание будущий оратор получил в доме отца. Его первыми воспитателями были домашние слуги. Кормилицу Филумену и раба Зосима он считал своими вторыми, «приемными» родителями, а их детей — своими братьями и сестрами. Достаточно высокий социальный статус и прочное финансовое положение семьи позволили Элию Аристиду получить блестящее образование. В Смирне, крупнейшем культурном центре Малой Азии, он прошел элементарный курс грамматики — низшую ступень общепринятого в то время формального образования. Затем в возрасте 15 лет приступил к более углубленному изучению грамматики и литературы под руководством одного из самых знаменитых учителей того времени — Александра из Котиэя, впоследствии приглашенного в Рим для преподавания греческой словесности юным императорам Марку Аврелию и Луцию Веру. Александр читал лекции по греческой литературе и, кроме того, писал комментарии к Гомеру, Пиндару, лирическим поэтам и Платону. Вероятно, он сразу же оценил неординарные способности юноши, окружив его заботой и вниманием. Столь же искреннюю привязанность к учителю сохранил на всю жизнь и благодарный ученик. У Александра Элий Аристид приобрел значительные познания в области литературы, особенно это касалось творчества Пиндара и Платона. На завершающем этапе формального образования учителями Элия Аристида стали сразу несколько знаменитых ораторов: в Смирне он посещал лекции Антония Полемона, а в Пергаме — Тиберия Клавдия Аристокла. Затем, вероятно по желанию отца, Элий Аристид, как и подобало состоятельным молодым людям его круга, отправился в Афины, где продолжал обучение у Тиберия Клавдия Аттика Герода, выдающегося оратора и деятеля Второй софистики. Однако в сочинениях Элия Аристида нигде не упоминается об этих ораторах, вероятно, потому что впоследствии они стали его профессиональными конкурентами. В Афинах Элий Аристид также посещал лекции философа-платоника Лукия, ученика Мусония Руфа. Наконец, получив лучшее по тем временам риторическое образование, Элий Аристид вернулся в Смирну.
Вскоре умер его отец, и в распоряжении юноши оказались достаточно большие денежные средства. Часть их была потрачена на поездку в Египет. По пути Элий Аристид останавливается на островах Кос и Родос, а также в городе Кни-де, где дебютирует как оратор. Однако его первые выступления особого успеха не имели. Вторую попытку выступить с речами он предпринимает в Египте, в Александрии, где знакомится с Авидием Гелиодором, префектом Египта, интересовавшимся философией и ораторским искусством. Здесь же, после произошедшего в начале 142 г. землетрясения на Родосе, Элий Аристид произносит не сохранившуюся до наших дней речь перед александрийцами и родосским посольством, прибывшим сюда за помощью. Упражнения в риторике он совмещает с изучением достопримечательностей Египта, обычаев и нравов египтян. Знания и наблюдения, накопленные в этом путешествии, легли в основу его «Египетской речи» («Αιγύπτιος»).
Через некоторое время молодой оратор совершает еще одно путешествие — в Италию, в Рим. Здесь он собирался выступить перед императорской семьей и римским народом, однако настолько тяжело заболел, что был вынужден отказаться от своего намерения и вернуться в Смирну. Внезапно пошатнувшееся здоровье и крушение надежд на ораторский триумф повергли Элия Аристида в уныние и заставили искать утешения в религии.
Дальнейший период его жизни связан с пребыванием в Пергаме, в знаменитом святилище Асклепия — бога врачевания, которого с этого момента он считает своим покровителем и наставником. В Пергаме Элий Аристид, не прекращая ораторской деятельности, занялся поэзией и снискал себе на этой стезе славу непревзойденного мастера прозаических гимнов. Его достижения в этом жанре, родоначальником которого он скорее всего не являлся, впоследствии станут эталоном и ориентиром для других поэтов. Сходство аристидовских прозаических гимнов с широко распространенными в греческой поэзии поэтическими гимнами в честь богов обнаруживается как в выборе основных тем, так и в самом построении этих произведений. Они сохраняют традиционное трехчастное деление: вступительное обращение к божеству; повествование о его рождении и деятельности; заключительная молитва. В Пергаме кроме гимнов Элий Аристид написал две речи полемического характера. В одной из них — «К Платону об ораторском искусстве» («Προς Πλάτωνα περί ρητορικής») — автор, желая защитить ораторское искусство от упреков, высказанных Платоном в диалоге «Горгий», логически доказывает ошибочность взглядов философа на риторику как растлительницу морали. Другое сочинение — речь «По поводу одного высказанного замечания» («Περί τοΰ παραφθέγματος») — не что иное, как ответ на чью-то критику за нескромность и самомнение, якобы проявленные Элием Аристидом в гимне «К Афине» («Άθηνα»). Приблизительно в это же время по просьбе главы влиятельного в Пергаме семейства Квадратов Элий Аристид составил поздравительную речь «Апелласу в честь дня рождения» («Άπελλα γενεθλιακός») к четырнадцатилетию своего ученика — юного отпрыска этой семьи. Судя по всему, это была первая публичная речь Элия Аристида после долгого перерыва. Выступление оказалось успешным и оправдало всеобщие ожидания, свидетельствовавшие, между прочим, о большом почете и уважении, которыми оратор был окружен в Пергаме. Тогда же Элий Аристид написал речь в жанре энкомия — «Асклепиады» («Ασκληπιάδαι»), посвященную сыновьям Асклепия — Подалирию и Махаону. Любопытно, что культ этих богов не был распространен в Пергаме, и, вероятнее всего, эта речь — скрытый энкомий семье Юлия Апелласа, по преданию, происходившей от Асклепиадов. По завершении своего пребывания в Пергаме Элий Аристид сочинил еще одну короткую полемическую речь — «К Капитону» («Προς Καπίτωνα»), которая тематически связана с речью «К Платону об ораторском искусстве» и является возражением оратора на критику в философских кругах его первой «платонической» речи. «К Капитону» имеет форму открытого письма и обращена к Сексту Юлию Капитону, известному пергамско-му философу-платонику и жрецу храма Асклепия.
Вскоре Элий Аристид отправился на Хиос. Попав по пуги в сильный шторм, он обращается с молитвами о спасении к Асклепию и Зевсу. Впоследствии все это послужит поводом к написанию благодарственной речи «Похвала Зевсу» («Εις Δία»), в которой верховный бог прославляется как творец Вселенной и отец всех богов и людей.
После произошедшего в 149 г. землетрясения на Родосе Элий Аристид получил приглашение произнести речь перед жителями этого города. По причине слабости здоровья он вынужден был отказаться от публичного выступления, однако сочинил и послал пострадавшим речь под названием «Родосцам о согласии» («'Ροδίοις περί ομονοίας»), основное содержание которой — призыв к миру и взаимопониманию. Примерно в это время умер учитель Элия Аристида Александр. Не имея возможности лично присутствовать на похоронах, оратор отправляет совету и гражданам Котиэя, родного города Александра, «Эпитафию Александру» («Έπί Άλεξάνδρω επιτάφιος»). Наряду с другой эпитафией Элия Аристида, посвященной его ученику Этеонею, она является практически единственным дошедшим до нас примером жанра надгробной речи в период с IV в. до н. э. по IV в. н. э. Более того, все редкие образцы надгробных речей, сохранившиеся от классической эпохи, — коллективные похвалы погибшим за родину героям. Так что эпитафии из наследия Элия Аристида, посвященные одному частному лицу, без преувеличения можно назвать уникальными литературными и историческими памятниками.
По прошествии нескольких лет Элий Аристид вознамерился посетить Эпидавр, Афины и Рим. Остановившись на Делосе, он произнес речь «Похвала Эгейскому морю» («Εις τό Αιγαίον πέλαγος»), написанную во исполнение обета, данного во время опасного плавания по Эгейскому морю. Проявленное здесь новаторство Элия Аристида заключается в составлении панегирика морю, чего до него не делал никто. Для нового жанра оратор решил приспособить схему, выработанную эпидейктическим красноречием для традиционной похвалы городам. Впрочем, введенный в речь элемент мифологического рассказа, где говорится о рождении в Эгейском море Афродиты, роднит это сочинение и с прозаическими гимнами.
Посетив Эпидавр, оратор направился в Афины, где на Панафинейском празднике публично выступил с «Панафинейской речью» («Παναθηναϊκός»), принесшей ему большую славу. В достаточно обширном вступлении автор говорит о своем стремлении показать заслуги и роль афинян как воспитателей и учителей Греции, а также перечисляет непреодолимые трудности, встающие перед ним при попытке охватить столь необъятный материал, ведь даже самые знаменитые ораторы не отваживались раскрыть эту тему во всей полноте. Далее Элий Аристид переходит к основной части речи, восхваляя прекрасное географическое положение Аттики, удобную во всех отношениях конфигурацию полуострова, его плодородную почву и мягкий климат. Затем доказывает, что Аттика является матерью и родиной всего человечества, после чего перечисляет заслуги афинян и присущие им высокие моральные качества: тесную связь с богами, от которых получены все знания и искусства, безграничную филантропию, заключающуюся в готовности поделиться со всеми остальными людьми своими преимуществами и достижениями, заботу об общих интересах эллинов, успехи в открытии и освоении новых земель. Все это сопровождается многочисленными историческими примерами великодушия и доброты афинян. Наконец, Элий Аристид переходит к долгожданной для слушателей теме военных подвигов, последовательно перечисляя все войны Афин как против греков, так и против варваров, начиная с полулегендарных сражений с Еврисфеем и амазонками и заканчивая Пелопоннесскими войнами и противостоянием Филиппу Македонскому. Покончив с военной историей, оратор обращается к новой теме: афиняне как воспитатели и учителя мира. Далее доказывается оправданность и законность всеобщего почитания и уважения, которым неизменно пользовались и пользуются афиняне. В заключительной части Элий Аристид высказывается относительно тех причин, по которым Афины занимают главенствующее положение среди эллинов, восхваляет красоту города и преимущества афинского государственного устройства и в завершение обращается ко всей Греции с призывом признать обусловленное всем ходом истории очевидное превосходство Афин над другими полисами и воздает хвалу богине Афине — покровительнице этого города. Вероятно, в это же время Элий Аристид произнес не дошедшую до нас речь против танцоров, о которой можно судить благодаря Либанию, сохранившему ее многочисленные фрагменты. Точное название речи неизвестно, однако некоторое представление о ее плане и содержании составить можно. В ней доказывается превосходство древнего танца над современным, представителей которого автор с гневом укоряет за ношение длинных волос, непристойность жестов и действий, оргиастичность и дисгармонию движений, развращающих зрителей. Не менее отвратительным оратору казалось и пение, частое в пантомиме. Судя по всему, в финале Элий Аристид выражал надежду на то, что танцоры наряду с философами и комическими актерами буду изгнаны из города.
Из Афин оратор направился в Рим, где с величайшим успехом выступил перед императором с одной из самых знаменитых своих речей — «Похвалой Риму» («Εις Ρώμην»). В ней, написанной в жанре классического панегирика, восхваляется материальное могущество Рима — точно так же, как немногим ранее, в «Панафинейской речи», превозносилось интеллектуальное превосходство Афин.
Вернувшись в Грецию, Элий Аристид на некоторое время остановился в Коринфе, где в тот момент проходили Истмийские игры. Здесь он произнес написанную специально к этому торжеству «Истмийскую речь к Посейдону» («Ίσθμικος εις Ποσειδώνα»), которая представляет собой похвалу Коринфу и в то же время гимн богу — покровителю этого города.
Вероятно, в том же году, снискав триумф и заслуженную славу блестящего оратора, Элий Аристид возвратился в Азию. Вскоре им была написана небольшая «Смирнская политическая речь» («Σμυρναικός πολιτικός»), в которой воздается должное древнему происхождению Смирны, ее легендарному и историческому прошлому, а также достопримечательностям: Акрополю, храмам, палестрам, термам, портикам — всему тому, что может вызвать к городу неподдельный интерес. Помимо всего прочего, оратор напоминает о том, что Смирна — излюбленное пристанище Муз.
Четыре года спустя, вскоре после землетрясения, разрушившего в 160 г. город Кизик, умер один из многочисленных учеников Элия Аристида. Этому печальному событию посвящена «Надгробная речь Этеонею» («Εις Έτεωνέα επικήδειος»), о которой уже говорилось выше.
Позднее Элием Аристидом была написана новая речь в защиту ораторского искусства — «К Платону в защиту четырех» («Προς Πλάτωνα ΰπερ των τεττάρων»). Она представляет собой коллективную апологию четырех великих политических деятелей Греции — Перикла, Кимона, Мильтиада и Фемистокла, перекликающуюся с темами двух предыдущих «платонических» речей Аристида, в которых доказывается, что риторика по своей сути не является, вопреки мнению Платона, ни льстивой, ни косной. Примерно в это же время написана другая полемическая речь — «О запрете на комедии» («Περί τοΰ μή δείν κωμωδεΐν»), направленная против разрешения постановок в Смирне комедий, резкая сатира и грубые шутки которых, на манер старых аристофановских сцен, задевали репутацию многих сограждан оратора. В большинстве рукописей рядом с названием этой речи стоит пометка «совещательная» (συμβουλευτικός), однако она похожа скорее на моральные проповеди Максима Тирского или диатрибы бродячих философов. На эту тему, которая являлась излюбленным топосом моралистических сочинений римской эпохи, высказывались также Плутарх, Дион Хризостом, Лукиан и Гален, но ни у одного из них мы не найдем столько пафоса и непримиримости. Это заставляет предположить, что Элий Аристид, вероятно, сам не раз подвергался нападкам актеров в таких комедиях. Известно, что в эту эпоху в комедиях совершенно безнаказанно могли подвергаться осмеянию самые влиятельные и авторитетные лица, которые были бессильны перед мощным оружием театра — смехом. Особенно ценно для нас то, что эта речь — единственная обвинительная речь против театра, которая дошла до нас от языческой античности. В ней Элий Аристид выступает как защитник общественной морали и религии, которые, по его мнению, разрушаются под губительным влиянием мимических представлений, вызывающих у порядочных людей негодование и сеющих в народе зависть и злобу. Вспомнив аттическую комедию, оратор доказывает, что комедия современная не имеет с ней ничего общего: первая, наряду с нападками комических поэтов на отдельных лиц, содержала, по крайней мере, полезные нравоучения, в то время как вторая не стремится ни к чему, кроме злословия, клеветы и непристойности. Элий Аристид также обращает внимание сограждан на то, что такие театральные зрелища компрометируют репутацию Смирны в глазах иностранцев, а также приезжих из других городов, и в заключение предлагает запретить постановки комедий и изгнать из города всех актеров. Эта инвектива Элия Аристида напоминает его неоднократные выпады против танцоров, философов и софистов.
Вскоре здоровье Элия Аристида резко ухудшилось, что заставило его покинуть Смирну и переехать в родовое имение в Мисии, где на протяжении месяца в дневнике он скрупулезно описывал свое состояние, а также разнообразные способы лечения, основанные на оракулах бога Асклепия, полученных им в снах. Впоследствии этот дневник был положен в основу религиозно-автобиографического сочинения под названием «Священные речи» («Ιεροί λόγοι»).
После значительного улучшения здоровья Элий Аристид отправился, вероятно, на церемонию праздника, посвященного императору Адриану, который жители Азии устраивали раз в четыре года в знаменитом храме Адриана в Кизике. Здесь оратор выступил публично с речью, озаглавленной «Панегирик, произнесенный в Кизике в честь храма» («Πανηγυρικός έν Κυζίκω περί τοΰ ναοϋ»). Одновременно она является панегириком и городу, а также содержит дидактическое обращение к гражданам, что характеризует ее и как речь политическую. Примерно в это же время Аристид произнес свой прозаический гимн «Геракл» («Ηρακλής») — традиционный энкомий греческому герою — благодетелю человечества.
В своем поместье в оправдание длительного отсутствия и вынужденного перерыва в ораторской практике Элий Аристид написал еще одно произведение апологетического характера в форме письма к другу — «К обвиняющим оратора в том, что он не выступает публично» («Προς τους αίτιωμένους ότι μή μελετώη»). В нем автор порицает своих слушателей за неумение терпеливо его выслушать и намекает на низкий массовый вкус, диктующий моду на пустые и никчемные декламации софистов, которые вытесняют высокие формы ораторского искусства. Эта пафосная речь по тону напоминает сочинения, написанные Элием Аристидом в период его пребывания в святилище Асклепия в Пергаме.
Через некоторое время Элий Аристид возобновил свою ораторскую деятельность. В пергамском городском совете в присутствии делегатов от разных городов Азии он выступил с весьма актуальной для того времени речью «Городам о согласии» («Περί ομονοίας ταΐς πόλεσιν»), в которой призывал три ведущих города Азии — Эфес, Пергам и Смирну — положить конец вражде и соперничеству. Конкуренция за превосходство среди крупных городов Малой Азии в эту эпоху была обычным явлением. Она выражалась в погоне как за престижными званиями и титулами, высокими государственными должностями и знаками особого расположения со стороны римских властей и самого императора, так и за славой, которую могли доставить городу практикующие в нем знаменитые ораторы. Вероятно, во время того же визита в Пергам Элий Аристид представил на суд слушателей «Похвалу источнику в святилище Асклепия» («Εις τό φρέαρ του Ασκληπιού») — речь, восхваляющую чудодейственную силу источника в пергамском святилище Асклепия, которым сам оратор часто пользовался в лечебных целях. В речи превозносится красота места, в котором расположен источник, его чистота, польза, которую он приносит как больным, так и здоровым людям, а также говорится о том, что его вода столь же превосходит воды других источников, сколь Асклепий превосходит остальных богов.
После триумфа в Пергаме Элий Аристид вернулся в Смирну, где читал лекции по риторике. На этом поприще он снискал такой успех, что переманил к себе всех слушателей софиста Птолемея, уроженца Навкратиса, также учившего в то время в Смирне.
Некоторое время спустя Элий Аристид решил выступить в совете Смирны с речью на тему, всегда глубоко его волновавшую, а именно — умаление достоинства ораторского искусства его современниками софистами, эксцентричность которых высмеивает Лукиан в своем «Учителе красноречия» («Ρητόρων διδάσκαλος»). И хотя высочайшим титулом, который мог быть присвоен оратору того времени, был титул софиста, Элий Аристид упорно не желал принимать его, оставляя это прозвище за своими горе-собратьями по ораторскому ремеслу. Против недостойных выступлений софистов, превращавших декламации в представления мима, направлена его речь, озаглавленная «Против тех, кто уподобляется плясунам». В ней автор сравнивает манеру и поведение софистов с действиями ненавистных ему мимических актеров и танцоров. Он обвиняет софистов в том, что те из честолюбия и в погоне за эффектными зрелищами забыли всякую меру и не брезгуют ни тривиальными темами, вроде похвалы принятию ванн, ни откровенными непристойностями при произнесении речей, каковой является, в частности, их безобразная жестикуляция.
После вызванного ухудшением здоровья небольшого перерыва в ораторской практике, во время которого была написана первая книга «Священных речей», Элий Аристид произнес в совете Смирны «Элевсинскую речь» («Ελευσίνιος»), составленную в жанре прозаического гимна. Она написана после пожара в храме Деметры и Персефоны в Элевсине, подвергшемся нападению костобоков в 171 г. В ней повествуется о важной роли, которую храм и элевсинские мистерии играли в жизни людей, а также намекается на некие происходившие в храме зрелища, доступные лишь посвященным, что заставляет предположить, что сам Элий Аристид мог иметь какое-то отношение к этому таинственному культу.
Четыре года спустя Элий Аристид, вероятно, решил вернуться к прерванной работе над «Священными речами». В этот период написаны остальные пять книг «Священных речей», точные обстоятельства создания которых неизвестны.
Осенью 176 г. Смирну посетил император Марк Аврелий со своей семьей, по поводу чего в городе был устроен официальный прием. Филострат в «Жизнеописаниях софистов» (II. 9. 582- 583) рассказывает в связи с этим один любопытный эпизод. Элий Аристид якобы не спешил предстать перед императором, так как был занят в своем имении размышлениями, от которых никак не мог оторваться. Когда же оратор наконец появился в Смирне в сопровождении посланных за ним людей императора и получил приглашение выступить с речью, то потребовал день на подготовку, объясняя отсрочку тем, что не способен приступить к декламации немедленно, в отличие от большинства софистов, всегда готовых говорить на любую тему и не гнушающихся ничем для достижения наибольшего эффекта. Также Элий Аристид якобы попросил у императора тему для предстоящей речи и права для своих учеников присутствовать при ее произнесении, а на следующий день выступил столь блестяще, что в его честь позднее были водружены статуи в Смирне, Александрии и, возможно, в Риме. Эта речь не сохранилась до наших дней, однако предположительно она содержала увещевание, обращенное к жителям Александрии, поддержавшим недавний мятеж, поднятый Авидием Кассием (175 г.). А вскоре после этого в Пергаме Элий Аристид произнес «Обращение к Аскле-пию» («Λαλία εις Άσκληπιόν»), написанное в жанре прозаического гимна, очень важное для понимания того, какую большую роль в религиозной жизни автора играл этот культ.
В 178 г. Смирна была разрушена землетрясением. В таких случаях от потерпевшего бедствие города обычно отправлялось посольство к римскому императору, так как для восстановительных работ требовались значительные денежные средства. Смирна, следуя установленной традиции, тоже немедленно отправила своих послов в Рим. Элий Аристид откликнулся на это событие речью под названием «Монодия Смирне» («Μονωδία έπί Σμύρνη»), в которой одна за другой оплакиваются все исчезнувшие красоты города — источники, театры, переулки, портики, агора, улицы, гавани, гимнасии и тому подобное, а также содержится призыв расценивать случившееся как вселенское горе. Помимо сочинения этой речи, Элий Аристид оказал жителям Смирны и другую посильную помощь. В личном письме императору он обрисовал ужасающую картину разрушений и бедствий, постигших Смирну. Филострат в «Жизнеописаниях софистов» (II. 9. 582) сообщает, будто бы император, прочтя это письмо, прослезился и, исполнившись сострадания, освободил город от уплаты налогов и других видов платежей в государственную казну. Таким образом, благодаря ходатайству Элия Аристида Смирне была оказана поддержка от государства еще до прибытия в Рим официального посольства с прошением о помощи. А некоторое время спустя в ознаменование значительных успехов в восстановлении Смирны оратор послал в городской совет еще одну речь, посвященную этому городу, — «Палинодию Смирне» («Παλινωδία επί Σμύρνη»).
К этому моменту из-за плохого здоровья Элий Аристид уже длительное время безвыездно жил в Мисии, воздерживаясь от активной профессиональной деятельности. Оставив всякую надежду на возобновление ораторской карьеры, он, однако, по-прежнему не прекращал литературных занятий. Составленные им речи теперь все чаще отправлялись лично их адресатам. По всей видимости, именно тогда написана обращенная к неизвестному адресату «Смирнская приветственная речь» («Προσφωνητικός Σμυρναικός») — еще один панегирик любимому городу. Вскоре Элий Аристид посылает в Пергам фрагмент своей последней, неоконченной речи под названием «Панегирик воде в Пергаме» («Πανηγυρικός έπί τω υδατι έν Περγάμω»), в которой приветствуется вновь открытый целебный источник вблизи святилища Асклепия в Пергаме. Умер Элий Аристид в 180 г. в своем Ланейском поместье в Мисии.
До настоящего времени под именем Элия Аристида сохранилось 55 сочинений. К сожалению, творческое наследие оратора практически неизвестно русскоязычному читателю, несмотря на существующие единичные переводы отдельных речей и отрывков из его сочинений. Кроме того, из-за своей временной и тематической разрозненности эти переводы не могут дать целостного представления о личности и творчестве знаменитого оратора древности. Печатающиеся в настоящем издании в полном объеме переводы двух сочинений Элия Аристида выбраны из остального наследия оратора не случайно. «Священные речи» знакомят читателя прежде всего с личностью и обыденной жизнью автора, с его вкусами и пристрастиями, со всеми присущими ему человеческими слабостями и недостатками. «Похвала Риму», напротив, представляет собой апофеоз литературной деятельности Элия Аристида, благодаря чему он предстает пред нами как блестящий оратор, которым восхищались его бесчисленные ученики, последователи и подражатели.
Уникальность «Священных речей» заключается в том, что они являются единственным дошедшим до нас от языческой античности памятником религиозной автобиографии. Элий Аристид жил в эпоху, когда все общество испытывало повышенный интерес к религии, древним мистериям и культам, всевозможным чудесам и сверхъестественным явлениям, а также к давнему греческому обычаю обращаться к оракулам и снам, чтобы узнать способы избавления от всевозможных болезней. В связи с этим особенно популярным во II в. н. э. становится культ бога врачевания Асклепия, который, по преданиям греков, исцелял больных посредством данных во сне предписаний. Случаи подобных исцелений в большом количестве известны как из сохранившихся до наших дней посвятительных надписей на табличках, которые больные помещали в храмах Асклепия в благодарность за свое исцеление, так и из памятников храмовой ареталогии, которая начиная с IV в. до н. э. широко культивировалась в святилищах и храмах этого бога. Последняя представляла собой отчеты специально находившихся при храмах лиц — ареталогов, в обязанности которых входило записывать все официальные сообщения о чудесах, явленных больным богами-целителями. Подобный интерес к чудесам и божественным откровениям во II в. н. э. вызвал к жизни огромный поток специальной литературы, от которой до наших дней сохранились лишь единичные произведения. К их числу относятся трактаты Элиана «О провидении» и «О божественных явлениях», «Толкования снов» Артемидора, «Священные речи» Элия Аристида.
«Священные речи» открывают перед нами глубоко интимную сторону жизни знаменитого оратора, его религиозные предпочтения, физические страдания, вызванные затяжной болезнью, страхи и опасения за успех своей ораторской карьеры, тайные надежды на выздоровление, а также фанатизм и эксцентричность, столь характерные для многих людей той пронизанной мистическими настроениями эпохи. Еще в ранней молодости, заболев какой-то непонятной болезнью, сопровождавшейся гипертонией, бронхиальной астмой, расстройством желудочно-кишечного тракта и нервной системы, Элий Аристид, как и сотни других его современников, искавших и находивших для себя утешение в вере в Асклепия и его умение исцелять больных, обратился к культу этого бога, став его горячим и убежденным почитателем. Полученные во снах предписания и откровения, которые Элий Аристид день за днем аккуратно и добросовестно записывал на протяжении многих лет, подобно другим пациентам Асклепия, со временем несколько расширенные и дополненные его воспоминаниями, составили прекрасную основу для обширного сочинения, которое было задумано как памятник явленной автору божественной защиты и покровительства.
Так появились «Священные речи» — грандиозная коллекция снов, касающихся не только болезни Элия Аристида и подсказанных Асклепием способов ее лечения, но и других сторон его жизни: ораторской карьеры, участия в политической жизни родного города, взаимоотношений с друзьями и профессиональными конкурентами-софистами, поэтической деятельности и т. п. Всего приводится около 130 снов, которые вместе с описанными фактами и событиями из жизни Элия Аристида в значительной мере пополняют наши сведения не только о биографии автора, но и о состоянии медицины того времени, религиозных культах и практике инкубации в храмах, оракулах и божественных знамениях, основах власти и характере управления в Римской империи, о литературе, культуре и психологии, а в целом — о жизни античного общества. Таким образом, перед нами — ценное свидетельство об одной из наиболее мирных и благополучных эпох в римской истории — «золотом веке» Антонинов.
Читая «Священные речи», невозможно не заметить, что Асклепий для Элия Аристида — не просто божество, а его «личный» бог: друг, помощник, покровитель. Именно поэтому он играет в жизни оратора такую большую роль. Выбор Элия Аристида не случайно пал на Асклепия, который впоследствии заслонил в его религиозном сознании всех остальных богов, включая Зевса. В эпоху, в которую жил этот оратор, на малоазийском побережье образ Бога-человека, принявшего страдания во имя спасения человечества, был уже широко распространен. Влияние молодой христианской религии на языческую религию античности отразилось и на интерпретации образа Асклепия, который становится для многих и многих его почитателей, особенно живущих на Востоке, Спасителем (Σωτήρ). Не иначе называет его и Элий Аристид в «Священных речах». Пафосом страданий проникнуто все это сочинение. Автор глубоко убежден, что его личные муки и переживания сближают его с Асклепием. И хотя Асклепий в античной религии — не страдающий бог, тем не менее он не лишен ореола трагичности. Ведь, по преданию, Зевс убил Асклепия молнией за то, что тот исцелял обреченных на смерть больных и даже возвращал к жизни умерших. Как не усмотреть в этом сходства Асклепия с Иисусом Христом, также исцелявшим калек и воскрешавшим мертвых? Разумеется, Асклепий не был языческим аналогом христианского Бога, однако очевидно, что на формировании христианской и развитии поздней языческой религии сказались определенные общие тенденции этой эпохи. Страдания (πάθη) и раньше являлись объектом изображения в древнегреческой литературе, так как они всегда лежали в основе древнегреческой трагедии. Но если страдания Антигоны или Эдипа, например, были вызваны внешними обстоятельствами и воспринимались как кара богов, то страдания Элия Аристида воспринимаются им самим и должны восприниматься его читателями как благословение и божий дар, позволяющий ощущать себя вечным объектом спасения и заботы Асклепия.
По языку и стилю, отличающемуся простотой и безыскусностью, «Священные речи» близки к другим многочисленным письменным свидетельствам о чудесах и божественных откровениях, которые дошли до нас от той эпохи в виде храмовых посвятительных надписей, являвшихся символами народной веры и любви к популярным культам богов-целителей. Скромное использование риторических фигур и украшений речи, далекий от аттической чистоты язык, простой синтаксис и свободная метрика речи сильно отличает это произведение от традиционных ораторских декламаций Элия Аристида. Напоминая по форме и содержанию ареталогические рассказы того времени, «Священные речи» на первый взгляд не представляют собой ничего принципиально нового, что выходило бы за рамки общепринятой тогда системы культурных ценностей. Однако новым здесь является то, что Элий Аристид, многолетние записи которого могли бы составить солидный том в духе историй чудесных исцелений и откровений Эпидавра, впервые художественно их обработал и включил в сферу высокой литературы, положив тем самым начало развитию нового литературного жанра, которого никогда не было и не могло быть в классическую эпоху. Ведь греческому сознанию классической эпохи был свойствен коллективизм и универсализм. Интерес греков всегда был направлен на глобальные предметы — космос, Вселенную, общество. Они пытались объяснить происхождение сущего, постичь законы, управляющие мирозданием, и понять ход человеческой истории. Их никогда не интересовал отдельно взятый человек, отдельно взятая личность, но только человек как часть единого общественного и природного механизма. Именно этой особенностью раннеантичной психологии объясняется отсутствие индивидуальных черт и в изобразительном искусстве. До эпохи эллинизма античная скульптура и живопись не знали искусства портрета, которое возможно только тогда, когда человек мыслится как индивидуум с лишь ему присущими, неповторимыми чертами. Не случайно у греков появилась легенда о том, что Фидий был посажен в тюрьму за то, что будто бы изобразил самого себя и Перикла на щите сделанной им статуи Афины. В эпоху эллинизма с его вниманием к человеку как творцу и глубочайшему знатоку своей профессии изобразительное искусство начинает обретать черты портретного, которые постепенно проникают и в словесное художественное творчество. Появляется биографический, эпистолярный и дневниковый жанры, которые открывают широкие пути для авторского самовыражения и самоутверждения. Именно в таком ключе и следует рассматривать «Священные речи». Ничего похожего мы не найдем в остальном творчестве Элия Аристида, которое с этой точки зрения вполне традиционно.
Таким образом, этот уникальный религиозно-автобиографический памятник поздней античности обладает гораздо большей ценностью, чем может показаться на первый взгляд. «Священные речи» следует рассматривать не только как важный литературный документ эпохи II в. н. э., за которым стоит целый пласт античной культурно-исторической традиции, сохраненной для нас во многом благодаря этому произведению, но и как некое симптоматичное для литературы того времени явление, отразившее определенные наметившиеся в ней индивидуалистические тенденции, которые, по всей видимости, привели позднее к возникновению нового жанра — жанра житийной литературы. Эта раннехристианская литература, появившаяся скорее всего из такого рода биографических записок, дневников, исповедей и ареталогических рассказов, весьма популярных в языческой античности, со временем лишь развила и усилила некоторые их черты, наполнила уже готовую форму новым содержанием и создала неизвестный до тех пор жанр, который уверенно приспособила для достижения собственных целей и задач.
Однако «Священные речи», положившие начало новому литературному жанру, тем не менее тесно связаны со всей предшествующей литературной традицией. Помимо сходства с трагедией в изображении страданий, о чем говорилось выше, в этом произведении можно усмотреть много черт, роднящих его с эпосом. Эпических поэтов всегда интересовали подвиги, деяния (εργα) конкретного героя как представителя общины и его внешние качества, такие как доблесть, храбрость, прямодушие (то, что традиционно вкладывалось в понятие άνήρ). Например, Одиссей, являющийся центральным персонажем поэмы Гомера, показан не через отображение его внутреннего душевного состояния, а исключительно через поступки, которые практически обезличивают этот образ. Особенно ярко сходство «Священных речей» с эпосом проявляется во второй части сочинения, где Элий Аристид переходит от изображения собственных страданий к изображению своих деяний, то есть профессиональных достижений. Здесь он интересен прежде всего как блестящий оратор и редкостный профессионал. Именно такой человек обычно становился объектом внимания эллинистических писателей. В этой части «Священных речей» мы узнаем много нового об общественной и литературной стороне жизни Элия Аристида, о его окружении — друзьях, учениках, собратьях по ремеслу, профессиональных конкурентах, завистниках и врагах.
Образ Элия Аристида как профессионального оратора получает дальнейшее развитие в «Похвале Риму». Здесь он выступает в традиционной для себя роли — роли человека, завоевавшего право утверждать и даже поучать; личность самого автора остается скрытой от слушателей и читателей за маской блестящего декламатора. «Похвала Риму» интересна прежде всего с литературной точки зрения, так как является вершиной ораторского творчества Элия Аристида.
Эта речь построена по всем правилам классического панегирика. Во вступительной части отдается дань традиционному риторическому топосу, т.е. говорится о взятой на себя автором трудной задаче — рассуждать о величии Рима. При этом он сетует на недостаток собственного таланта и на бессилие ораторского искусства, после чего переходит к непосредственной теме изложения. Чтобы полнее и четче отразить преимущества и блага римского правления, автор прибегает к целому ряду исторических параллелей, подробно останавливаясь на наиболее значительных мировых империях прошлого — Персидском царстве и державе Александра Македонского, последовательно и планомерно вскрывая недостатки и ошибки их политики. После этих пространных описаний следует довольно большой отрывок, в котором в общем виде показываются преимущества государственного устройства и системы управления Римской империи, счастливо избежавшей неудач и промахов предшественников. Чтобы сделать свои рассуждения бесспорными и очевидными, автор снова использует исторические сравнения. Он обращается к теме былой гегемонии Афин, Спарты и Фив и, отдавая должное героизму и стойкости этих греческих городов, объясняет их нынешнее незавидное положение как раз невежеством в искусстве управления. Неспособности греков справиться с собственной властью оратор противопоставляет разумную и взвешенную политику Рима по отношению к своим подданным, в которой видит секрет римского могущества. Элий Аристид подробно описывает особенности и характер римской администрации и рисует прелести мирной жизни многочисленных народов под ее мудрым руководством. После этого он переходит к теме военной организации, а затем и политического устройства Рима, успешно сочетающего в себе преимущества трех известных государственных форм правления — демократии, аристократии и монархии. Затем снова следует панегирик Риму, в котором описывается счастливая мирная жизнь под сенью сильной и благоразумной власти. Заканчивается речь похвалой царствующему императору и обязательной для данного жанра молитвой к богам, с тем чтобы они способствовали дальнейшему процветанию великого города и великой империи и оказывали свое покровительство могущественному императору и всем его подданным.
Традиционную внешнюю форму этой речи-панегирика Элий Аристид доводит до высочайшего композиционного совершенства, а в разнообразии риторических украшений превосходит самого себя. После нескольких первых глав он полностью отходит от общепринятых топосов и тем, характерных для этого жанра, и строит речь так, что она становится одновременно и космологическим гимном, и похвалой идеальному государству. Стиль речи отличается пышностью и торжественностью, которые ей придают многочисленные риторические приемы и особенно периодичное построение фраз, воссоздающее стиль Демосфена. В «Похвале Риму» с особой отчетливостью проявляется аттикизм автора — строгое следование языку классических греческих писателей.
Таким образом, «Священные речи» и «Похвала Риму» дают читателю редкую возможность — учитывая время, отделяющее нас от эпохи поздней античности, — увидеть Элия Аристида в двух различных ипостасях — как незаурядную личность и как замечательного оратора.

С.И. Межерицкая