XXIII Против Аристократа

Переводчик: 

Написана Демосфеном в 352 г. для Евтикла.

Содержание Либания

(1) Афиняне предоставили гражданские права Харидему из Ореоса, предводителю наемников и стратегу Керсоблепта, фракийского царя, как за благодеяния, которые он оказал афинянам, так и за еще большие благодеяния, на которые афиняне рассчитывали от него в будущем- В связи с этим Аристократ подготовил для Совета проект постановления следующего содержания: "Если кто убьет Харидема, виновник должен быть арестован в любом государстве, находящемся в союзе с афинянами. Если же кто-нибудь попытается освободить арестованного, будь это государство или частное лицо, то оно подлежит исключению из Союза". Против этого постановления выступил Евтикл, которому написал речь Демосфен. Он заявил, что это постановление, во-первых, противоречит законам, потому что оно упраздняет судебное разбирательство и сами суды, устанавливая наказание сразу же после совершения проступка. Во-вторых, предоставление Харидему подобной награды не принесет пользы афинянам. "Из-за этого постановления мы потеряем Херсонес", - заявил он. Каким образом это произойдет, покажет сама речь. В ней дается характеристика и самой личности Харидема. Оратор доказывает, что Харидем не заслужил награды, и притом именно такой.

Другое содержание

Эвбея - остров, расположенный напротив Аттики, который тянется вдоль Беотии и Фокиды до Афет (Афеты - местность в Фессалии). Нам известно, что на Эвбее было много городов и одним из городов Эвбеи был Ореос. Граждан Ореоса называют ореитами. Харидем, предводитель наемников, служивший у афинян, был ореитом (предводитель наемников - это лицо, содержащее наемные войска и находящееся у кого-то на службе). По этой причине и Харидем назывался предводителем наемников, ибо содержал войско, состоявшее на службе у Афинского союза. Таким образом, Харидем был предводителем наемников, состоявших на службе у афинян, зятем Котиса, фракийского царя, а также стратегом на службе у этого царя. (2) Некогда Котис захватил Херсонес, владение афинян. По смерти Котиса его сын Керсоблепт поделил Фракийское царство с двумя другими властителями, Берисадом и Амадоком. Керсоблепт держал у себя на службе стратегом Харидема как родственника, у Берисада же служил некий Афинодор, родом афинянин из дема Алопеки. У Амадока служили два стратега, Симон и Бианор. Каждый из царей старался лично оказать благодеяние афинянам, чтобы заручиться поддержкой с их стороны. Когда Харидем посоветовал им, чтобы они сообща решили отдать афинянам Херсонес, цари послушались его совета и отдали его афинянам. Проведав об этом, афиняне наградили Харидема золотым венком как благодетеля государства и предоставили ему гражданские права. Узнав о том, что он завоевал любовь афинян, Харидем поставил их в известность через некоего Аристомаха о своем намерении отдать им Амфиполь, отняв его у Филиппа, если афиняне обеспечат его безопасность и против него не будет совершено покушение. (3) Некий афинянин, Аристократ, пользовавшийся влиянием, внес проект постановления следующего содержания: человек, который предпримет покушение на жизнь Харидема, должен быть арестован, то есть насильно уведен и подвергнут наказанию. Если же кто-нибудь освободит арестованного - будь то государство или частное лицо, говорится далее, и, так сказать, вступится за него, он будет лишен права афинского союзника. Евтикл из дема Триасий выступил против этого постановления как порочного, противозаконного и составленного ради человека, который такой чести не заслуживает. Взяв у Демосфена речь и заплатив за нее золотом, он выступил против Аристократа. (4) Видя, однако, что простое изложение сути дела обладает убедительностью, но уязвимо вследствие того, что принцип выгоды часто одерживает верх над представлением, достоин ли награды тот или иной получатель ее (а это особенно сильно дает себя знать, когда речь идет о стратегах, пользующихся славой и оказывающих благодеяния государству, как, например, в случае с Харидемом, стратегом Керсоблепта, женатым на его сестре и стяжавшим славу благодетеля афинян в делах с Херсонесом, за это ставшим стратегом афинского государства) - оратор избрал другую тему, проявляя присущее ему мастерство красноречия. Вплетая ее в свое изложение, он волнует слушателей, заявляя, что постановление составлено с целью лишить государство обладания Херсонесом, возвращение которого является лишь видимостью. Так как Херсонес принадлежит одновременно и Керсоблепту и афинскому народу, Демосфен, желая лишить Харидема предоставленной ему награды, вводит тему о делах, связанных с Херсонесом, чтобы возбудить подозрения слушателей. Он заявляет, что Аристократ по злому умыслу составил это постановление для того, чтобы Харидем, которого ни один из царей из страха перед афинянами не посмеет тронуть, вновь вернул Херсонес Керсоблепту.
Вот что можно сказать о содержании речи.

Речь

(1) Пусть никто из вас, граждане афинские, не подумает, будто я из личной вражды - которой у меня совершенно нет - собираюсь ныне выступить с обвинением против этого самого Аристократа и что какой-то ничтожный, малозначительный проступок побудил меня столь энергично ввязаться из-за него в дело, которое навлечет на меня ненависть. Но если я рассуждаю справедливо и мой взгляд на вещи верен, причиной моего беспокойства является Херсонес. Я хочу, чтобы вы прочно владели им, чтобы вы не были обмануты и вновь его лишились. (2) Если вы действительно хотите получить верное представление о существе этого дела и вынести по предъявленному обвинению приговор, соответствующий законам, вам всем необходимо прислушаться не только к тем словам, которые содержатся в постановлении, но и принять во внимание возможные последствия, причиной которых они станут.
Если бы у вас была возможность, прослушав соответствующие разъяснения, сразу же распознать существо злонамеренных действий, то вы, вероятно, с самого начала сумели бы избежать обмана. (3) Но поскольку одна из наших постоянных бед состоит в том, что некоторые лица выступают с такими речами и проектами постановлений, цель которых - усыпить вашу бдительность и уничтожить даже малейшие ваши подозрения, то не следует особенно удивляться, если мы сумеем доказать, что и это постановление составлено таким же образом: для виду гарантируя личную безопасность Харидему, оно в действительности лишает наше государство справедливых и прочных гарантий обладания Херсонесом.
(4) Поэтому вам, граждане афинские, естественно надлежит отнестись к моим словам с вниманием и благосклонно выслушать все, о чем я буду говорить. Я не принадлежу к числу тех, кто привык постоянно вам надоедать своими речами, кто вершит судьбы нашего государства и пользуется при этом вашим доверием. Я берусь доказать, что речь идет о деле величайшего значения, поэтому вы все в меру своих сил должны оказать мне поддержку и с вниманием меня выслушать. Тогда вы и положение спасете, и добьетесь того, что любой из нас, простых людей, без опаски будет считать себя способным принести пользу государству. Он будет в этом уверен тогда, когда он перестанет бояться взять слово для выступления перед вами. (5) Ведь ныне многим опасающимся этого людям, может быть не столь искушенным в искусстве красноречия, но на деле более достойным гражданам, чем эти ораторы, и на ум не придет высказать свое мнение о деле, которое касается всех нас. И я сам - знайте это! - поостерегся бы (клянусь всеми богами) выступить с этим обвинением, если бы не считал величайшим позором стоять в стороне и хранить молчание в такой момент, видя, как некоторые лица готовы нанести государству непоправимый ущерб, хотя прежде, когда я был триерархом и плавал в Геллеспонт, я выступал с обвинениями в адрес некоторых лиц, которые, как я считал, совершали преступления, наносившие вам ущерб.
(6) Мне хорошо известно, что некоторые считают Харидема благодетелем государства. Но если я смогу открыть вам все, что я хочу и что мне известно о его деятельности, мне, я полагаю, удастся доказать, что он не только не является благодетелем нашего государства, но, напротив, ненавидит его больше всех других людей, что составившееся о нем мнение совершенно противоположно тому, что он представляет собой на самом деле. (7) Если бы самое большое преступление Аристократа, граждане афинские, состояло лишь в его чрезмерной заботливости об этом человеке, каким является (как я собираюсь это показать) Харидем, проявившейся в его проекте постановления, - это выразилось в определении особой ответственности, противоречащей законам, в случае нанесения какого-либо ущерба Харидему - то я сразу же стал бы говорить только об этом, чтобы вам стало ясно, насколько не соответствует такое постановление истинным качествам этого человека. Но в этом постановлении заключена другая, гораздо большая несправедливость, которую вам необходимо распознать и которой вы должны остерегаться.
(8) Прежде всего мне надо объяснить и показать вам, какие обстоятельства доставили вам прочное обладание Херсонесом. В свете этих событий вам станет ясно и существо совершенной несправедливости. Заключаются же они в следующем. После смерти Котиса во Фракии воцарились три царя вместо одного, Берисад, Амадок и Керсоблепт. В итоге между ними начались раздоры, они стали льстить вам и заискивать перед вами. (9) Тогда некоторые лица попытались положить конец этим раздорам, граждане афинские, и передать Керсоблепту всю власть над страной, свергнув с престола других царей. Они договорились между собой о составлении проекта постановления. Если его послушать, они выглядели людьми, совершенно далекими от того, чтобы попытаться совершить подобное дело; в действительно же они более всего стремились добиться именно этого, как я сейчас покажу. (10) После того как один из царей, а именно Берисад, скончался и Керсоблепт, нарушив данную им клятву и договор, который он с вами заключил, начал войну против детей Берисада и Амадока, выяснилось, что Афинодор будет поддерживать детей Берисада, а Амадока - Симон и Бианор (Афинодор был свойственником Берисада, и Симон и Бианор - свойственниками Амадока). (11) Лица, о которых я говорил выше, стали думать, как заставить этих людей остаться в стороне от разворачивающихся событий, а когда наследники Берисада и Амадок окажутся без поддержки, сделать так, чтобы Харидем, готовившийся возвести на престол Керсоблепта, мог беспрепятственно подчинить ему всю страну...[1] Вначале они решили добиваться от вас постановления, согласно которому тот, кто попытается его убить, должен быть подвергнут аресту, а также того, чтобы Харидем был избран вами стратегом. (12) Ведь против вашего стратега и Симон, и Бианор вряд ли решились бы поднять оружие, поскольку они являются гражданами вашего государства и проявляли заботу о вас и в других случаях.
Афинодору же, родом афинскому гражданину,[2] и на ум не пришло бы что-либо подобное, не говоря уже о том, чтобы навлечь на себя обвинение согласно с проектом постановления. Это обвинение было бы непременно им предъявлено, если бы что-нибудь случилось с Харидемом. В результате, поскольку цари оказались лишенными поддержки, а им самим была бы гарантирована безопасность, они смогли бы легко изгнать их из страны и захватить над нею власть. (13) О том, что именно таков был их план, что именно такими были их цели, ясно свидетельствуют сами факты. Одновременно с началом военных действий к нам прибыл посол, этот самый Аристомах из Алопеки, который выступил перед вами в народном собрании и распространялся на различные темы - восхваляя Керсоблепта и Харидема, рассказывая, как дружественно настроены они по отношению к вам. (14) Он заявлял, что Харидем является единственным человеком, способным вернуть государству Амфиполь, и советовал избрать его стратегом. Уже был подготовлен ими проект постановления и совместными усилиями готовилась для него почва, чтобы после того, как вы поверите обещаниям и надеждам, которыми соблазнял вас Аристомах, народ сразу утвердил бы это постановление и никаких дальнейших препятствий не возникало. (15) Можно ли было составить более ловкий и коварный план, с помощью которого одни цари были бы низвергнуты, а другой, которого они желали возвести на престол, захватил бы всю власть над страной? План, который вселял бы страх и опасения навлечь на себя судебное преследование тем стратегам, которые обязаны были оказать поддержку оставшимся двум соперникам (такого преследования они должны были опасаться по причине этого самого постановления)? План, который подобным образом развязывал бы руки и предоставлял гарантию безопасности тому стратегу, который готовил воцарение одного человека, вся деятельность которого полностью противоречила вашим интересам? (16) То, что проект постановления был подготовлен именно с такими целями, видно не только из моих слов, но и из самого постановления, которое является великолепным тому свидетельством. Написав "если кто убьет Харидема" и не считая нужным упомянуть, чем Харидем в это время занимался, делом для нас полезным или нет, он сразу же добавил: "того следует подвергнуть аресту и вывести из владений союзников". (17) Но ведь ни один человек из числа наших врагов или врагов Харидема никогда не вступит на территорию наших союзников, убив Харидема или не убив. Постановление о наказании убийцы грозит, таким образом, не нашим врагам. Напротив, тот, у кого это постановление вызовет тревогу и кто будет настороже, опасаясь по необходимости стать нашим врагом, принадлежит к числу наших друзей и врагов Харидема, если тот предпримет против нас враждебные действия. Такими людьми и являются Афинодор, Симон, Бианор, цари Фракии, любой другой, кто захочет обязать вас своими благодеяниями, выступая против Харидема, когда тот попытается выступить против ваших интересов.
(18) Такова суть дела, граждане афинские, ради которого и был составлен проект постановления, чтобы обманутый народ его утвердил, и причина, по которой мы выступили с данным письменным обвинением, желая воспрепятствовать их замыслам. Поскольку я обещал привести доказательства по трем пунктам моего обвинения (во-первых, что проект постановления противоречит законам, во-вторых, что он принесет вред государству, и, в-третьих, что лицо, в пользу которого составлен проект постановления, недостойно такой награды) - будет справедливо предоставить слушателям право выбора, с чего следует начать, что поставить на второе место и чем закончить. (19) Итак, смотрите сами, о чем вы хотите услышать прежде всего, чтобы именно с этого я и начал свою речь. Вы хотите, чтобы я начал с доказательств противозаконности проекта постановления? Тогда я буду говорить именно об этом.
То, о чем я вас прошу и чего добиваюсь от всех вас - и справедливо, как я склонен думать, - заключается в следующем. Пусть никто из вас, граждане афинские, поскольку вы введены в заблуждение относительно Харидема и считаете его благодетелем, не отнесется враждебно, упорствуя в собственном мнении, к моим словам относительно законности этого проекта постановления. Не отказывайтесь сами по этой причине подать свой голос в соответствии с клятвой, Которую вы дали, а также предоставьте мне возможность дать вам разъяснения по всем вопросам, по которым я хочу высказаться. Выслушайте меня именно таким образом, и смотрите сами, справедливо ли то, о чем я буду говорить.
(20) Когда я стану говорить о законах, вам следует, оставив в стороне то, ради чего составлено это постановление, а также то, каков этот человек, обратить внимание только на одно, и ни на что другое, а именно: противоречит ли законам это постановление, или же оно им соответствует. Когда я стану рассматривать его деятельность и подробно объяснять, каким способом он ввел вас в заблуждение, тогда обратите внимание на факты, которые я стану приводить, являются ли они подлинными или вымышленными.
(21) Когда же я перейду к вопросу, полезно ли для государства это постановление или же вредно, вы должны, оставив в стороне все остальное, обращать внимание только на то, справедливы ли доводы, которые я стану приводить, или же нет. Если вы будете слушать меня, соблюдая эти условия, вы сами сумеете принять наилучшее решение, рассматривая все стороны дела по отдельности, а не сваливая все в кучу, и мне самому будет легче выступать перед вами с разъяснениями по поводу всего того, что я хочу здесь высказать. Все они будут краткими.
(22) Возьми вот эти законы и огласи их, чтобы, опираясь на них, я мог доказывать противозаконность действий этих людей.
(Закон из числа законов Ареопага об убийстве)

"Совету Ареопага надлежит рассматривать дела об умышленном убийстве, умышленном нанесении увечий, поджоге и отравлениях, если кто-либо погубит человека, дав ему яд".[3]

(23) Остановись. Вы слышали, о чем гласит закон и что говорится в постановлении, граждане афинские. Я назову сейчас самый легкий способ, позволяющий вам самим разобраться в том, что надо считать противоречащим законам, а именно вы должны учесть, к какому разряду людей принадлежит лицо, в пользу которого составлено это постановление, является ли этот человек иностранцем, метеком или гражданином? Если мы назовем его метеком, мы погрешим против истины, если иностранцем - мы поступим несправедливо (почетный дар нашего народа, предоставленный ему, в силу которого он стал гражданином, должен оставаться действительным). Итак, представляется, что мы в нашем дальнейшем изложении существа дела должны считать его гражданином. (24) Следите же, во имя Зевса, на каком простом и справедливом доводе я буду основываться. Я отношу Харидема к тому разряду людей, среди которых его собираются удостоить наивысшей почести, какая не предоставляется даже нам, являющимся гражданами по рождению, и которая не должна быть ему предоставлена как противоречащая законам. Что же это за почесть? Та самая, которую обвиняемый предлагает в своем проекте постановления. Закон гласит, что Совету Ареопага надлежит разбирать дела об убийстве, преднамеренном нанесении увечий, поджоге и отравлениях, если кто-нибудь погубит человека, дав ему яд. (25) Законодатель, сделав оговорку "если погубит", тем не менее устанавливает необходимость судебного разбирательства, без которого, по его определению, совершивший преступление не должен быть подвергнут какому-либо наказанию. Тем самым он проявил, граждане афинские, глубокое уважение к религиозным установлениям всего нашего государства. Почему? Да потому, что невозможно, чтобы все мы точно знали, кто является убийцей. Принимать подобные преступления на веру без судебного разбирательства, по одному заявлению обвинителя, он считал крайне опасным делом, полагая необходимым при определении наказания за преступления наличие нашей убежденности в том, что преступление совершено, и уверенности, основанной на точном знании (основанной на всех доказательствах), что обвиняемый действительно виновен в совершении преступления. Только тогда, но не ранее, при условии полной осведомленности в существе дела, можно в соответствии с основами религиозной морали определять меру наказания. (26) Вдобавок к этому он полагал, что до судебного процесса все определения вины, как, например, "если кто убьет", "если кто совершит святотатство", "если кто совершит предательство", и все остальные, подобные этим, являются лишь формулами обвинения. Когда же лицо, привлеченное к суду, будет изобличено в совершении преступления, лишь тогда они становятся обозначением преступления. Законодатель считал недопустым определять наказание лишь по формуле обвинения, а только на основании судебного разбирательства. По этой причине он написал: "если кто-нибудь совершит убийство, судить должен Совет" - и не стал писать того, что должно быть решено Советом, когда обвиняемый будет изобличен в совершении преступления. (27) Так действовал законодатель, а как поступил автор постановления? Он написал: "Если кто-нибудь убьет Харидема". Он сохранил то же определение вины, что и законодатель, написав слова "если кто-нибудь убьет"; но то, что он добавил, решительно отличается от замысла законодателя, так как он снял условие о судебном преследовании и сразу же потребовал ареста обвиняемого. Пренебрегая положением закона об определении судилища, он без суда и следствия передает обвиняемого в руки обвинителей, с тем, чтобы они поступили с ним по своему усмотрению - когда вина обвиняемого еще далеко не установлена. (28) Тем, кто его арестует, дозволено подвергать его пыткам, истязать, взыскивать деньги, хотя все это ясно и определенно запрещено в последующем законе. Этого нельзя делать даже по отношению к лицам, уличенным в убийстве, вина которых доказана. Огласи им сам последующий закон.
(Закон)

"Убийцу разрешается или убивать на земле отечества,[4] или подвергнуть аресту, как гласит закон, начертанный на первом аксоне.[5] Подвергать же пыткам его не разрешается, как не разрешается и взыскивать с него выкуп или требовать от него двойного возмещения стоимости вреда, причиненного им. Архонты же в соответствии с личной юрисдикцией каждого должны передавать дело в суд по желанию каждого. Расследовать же дело должен суд присяжных".

(29) Вы слышали, о чем говорит закон, граждане афинские. Смотрите же и обратите особое внимание на то, как прекрасно и в высшей степени благочестиво составил свой закон законодатель. Он применяет слово "убийца", но называет убийцей в первую очередь того, кто уже изобличен в совершении этого преступления на основании судебного приговора. Никто не должен именоваться убийцей до того, как будет изобличен в совершении подобного преступления и осужден за него. Где он об этом говорит? И в упомянутом выше законе и в этом. (30) Написав в упомянутом выше законе "если кто-нибудь убьет", он определил, что судопроизводство по этому делу принадлежит Совету, а в этом законе, употребив слово "убийца", он указал, какое наказание должно быть ему назначено. Когда речь идет об обвинении, он называет место судебного разбирательства, а когда преступник уже осужден и должен именоваться убийцей, он определяет меру наказания. Итак, у него идет речь только о тех лицах, которые уже осуждены. Что же он о них говорит? "Разрешается убить их и подвергать аресту". (31) Требует ли он тем самым, чтобы убийцу арестовал обвинитель и держал у себя? Или в любом другом месте, куда его захотят увести? Отнюдь нет! Тогда как? А так, "как сказано в первом аксоне", - говорит законодатель. Что же это означает? Об этом вы все точно осведомлены. Право наказывать смертью беглецов, виновных в совершении убийства,[6] принадлежит фесмофетам, и в прошлом году вы все видели, как был ими арестован преступник прямо в народном собрании. Итак, закон требует, чтобы преступник был арестован и приведен к ним. (32) В чем же состоит различие между таким арестом и арестом, который произвел сам обвинитель? Оно состоит в том, что арест и содержание у фесмофетов передают преступника во власть закона, тогда как арест, произведенный обвинителем, передает преступника в распоряжение последнего. В первом случае наказание преступника происходит в соответствии с законом, во втором - в соответствии с волей арестовавшего. И конечно, существует большое различие между тем, как наказание определяется законом, и тем, как оно осуществляется врагом осужденного. (33) Законодатель заявляет: "Нельзя пытать осужденного или наказывать денежным штрафом". Что это означает? Запрет подвергать пыткам, как всем известно, означает, что осужденного нельзя бичевать, заключать в оковы или производить над ним подобные действия, а запрещение денежного штрафа означает отказ от требования уплаты выкупа в виде денег, ибо древние обозначали словом "выкуп" - деньги.[7]
(34) Так закон определил, какие меры наказания применимы к убийце, уже осужденному за совершенные им преступления, и где они должны приводиться в исполнение. Назвав отечество пострадавшего, закон точно предписывает только одну, и никакую другую, меру наказания и не указывает никакого другого места для исполнения приговора, кроме названного выше. Составитель же постановления, напротив, не дал никаких точных определений и поступил совсем наоборот. Написав слова: "Если кто убьет Харидема", он добавляет: "убийца подлежит аресту в любом месте".
(35) Что же ты этим хочешь сказать? В то время как законы разрешают арестовать уже осужденного только на земле отечества пострадавшего, ты пишешь в своем проекте постановления, что обвиняемый без всякого суда подлежит аресту в любой союзной стране? И это в то время, как законы даже на земле отечества запрещают насильно уводить обвиняемого, ты же разрешаешь арестовать его в любом месте! Одновременно, признав его подлежащим немедленному аресту, ты разрешил делать с ним все, что запрещено законом: взыскивать с него деньги, подвергать пыткам и всяческим оскорблениям. Человек, арестовавший обвиненного, может сам его и убить. (36) Можно ли еще яснее изобличить человека в противозаконности сделанных им заявлений и опасности предложенных им постановлений, чем указанным образом? Перед вами две фразы: "Если кто-нибудь убьет" (направленная против лиц, которым предъявлено обвинение) и "если кто-нибудь станет убийцей" (направленная против уже осужденных за такое преступление). Ты в своем постановлении используешь формулу, предъявляемую к обвиняемому, но наказание, которое законы запрещают применять даже к осужденным, ты предлагаешь применять к лицам, вина которых судом еще не доказана. Ты совершенно исключил промежуточную стадию между обвинением и наказанием. Эта промежуточная стадия между обвинением и наказанием - судебный процесс, о котором ты в своем проекте постановления нигде не упоминаешь.
(37) Огласи последующие законы.
(Закон)

"Если кто-нибудь убьет виновного в убийстве или будет обвинен в убийстве такого человека, лишенного доступа к пограничному рынку, к участию в гимнастических состязаниях и к амфиктионийским жертвоприношениям, то совершивший такой поступок подлежит такому же судебному преследованию и наказанию, как если бы он убил афинянина. Расследование такого дела должны производить эфеты".[8]

Вам необходимо ясно отдавать себе отчет, граждане афинские, чего добивался тогда законодатель, предложивший этот закон. Вы увидите, как тщательно он все обдумал и определил в соответствии с духом законности. (38) "Если кто-нибудь убьет виновного в убийстве, - заявляет он, - или будет обвинен в убийстве такого человека, лишенного доступа к пограничному рынку, к гимнастическим состязаниям и амфиктионийским жертвоприношениям, то совершивший такой поступок подлежит такому же судебному преследованию и наказанию, как если бы он убил афинянина. Расследование же должны производить эфеты". Что все это означает? Законодатель полагал, что обвиненному в совершении убийства и изобличенному в этом преступлении, если ему удастся сбежать и спасти свою жизнь, должно быть запрещено возвращение на родину. Но убийство его, где бы он ни находился, должно считаться противозаконным поступком. В чем заключалась цель законодателя? Он полагал, что, если мы станем убивать сбежавших на чужбину, другие будут убивать тех, кто прибежит к нам. (39) А если такое допустить, то несчастным не остается никакого шанса на спасение.[9] К чему сводится этот шанс? Он сводится к тому, что, сбежав из отечества пострадавших от него лиц, он может безопасно жить как чужестранец там, где он никому никакой обиды не причинил. Чтобы предотвратить грозящую беду, чтобы поставить предел наказаниям за совершенные преступления, законодатель написал: "Если кто-нибудь убьет виновного в убийстве, лишенного доступа к пограничному рынку..." Что он подразумевал под этим? Конечно, границы отечества этого человека! Как я полагаю, на этом месте в древние времена сходились жители пограничных селений, как из наших, так и из поселений граничащих с нами государств - по какой причине он и употребил выражение "пограничный рынок". (40) Далее он применил выражение "к участию в амфиктионийских жертвоприношениях". Почему он лишил убийцу права участвовать и в них? Он изгнал убийцу из всех общественных мест, куда при жизни был открыт доступ убитому - прежде всего из отечества павшего от его руки человека, из всех общественных мест и святынь отечества, добавив пограничный рынок в качестве границы, которую ему запрещено было пересекать, затем запретив ему участие в собрании амфиктионов. Ведь убитому, поскольку он был эллином, был открыт доступ и к ним.[10] "И к участию в гимнастических состязаниях". Почему? Потому что гимнастические состязания в Элладе являются общими для всех,[11] поскольку доступ к ним был открыт для всех, он был открыт и павшему от руки убийцы. Поэтому доступ к ним убийце должен быть воспрещен. (41) Итак, доступ убийце ко всем этим общественным местам законодатель запретил. Если же за пределами упомянутых мест кто-либо убьет его, то совершивший этот поступок, по определению законодателя, несет такую же ответственность за него, как если бы он убил афинянина. Законодатель не назвал отечества изгнанника, ибо к названию этого государства он не должен иметь отношения, но лишь указал на преступление, в котором тот оказался повинен. Соответственно этому он говорит: "Если кто-нибудь убьет совершившего убийство". Затем, назвав места, доступ к которым ему воспрещен, он указал название государства в целях законного обоснования наказания, написав: "подлежит такому же судебному преследованию, как если бы он убил афинянина", поступив совсем не так, как человек, составивший данный проект постановления. (42) Разве не следует считать верхом жестокости, если в то время, как закон разрешает изгнанникам жить в безопасности (за исключением тех мест, куда, как я уже указал, доступ им запрещен), находится человек, который предлагает выдать их на расправу, отнимая у них то благо сочувствия, на проявление которого несчастные могут рассчитывать со стороны лиц, не пострадавших от их преступлений (хотя, поскольку никто не знает своей судьбы, совершенно неясно, кому не придется самому рассчитывать на подобное сочувствие). Теперь, если убийцу Харидема (допуская, что это событие произошло), в свою очередь, убьют другие, когда он будет им выдан на расправу, оказавшись изгнанником и лишенным прав, (43) то эти лица сами будут повинны в совершении убийства, повинен будешь и ты! Ведь в законе написано: "Если кто будет обвинен в убийстве", поэтому и тебя обвинят как лицо, своим постановлением подстрекающее к убийству. Таким образом, если мы не станем вас преследовать по суду после того, как все это произойдет, мы будем вынуждены жить в обществе оскверненных людей. С другой стороны, если мы станем вас преследовать, мы будем вынуждены действовать в противоречии с тем, что постановили сами. Можно ли назвать это мелочью, или это как раз и является основанием к тому, чтобы вы отвергли этот проект постановления?
(44) Огласи следующий закон.
(Закон)

"Если кто-нибудь за границей страны станет преследовать человека, повинного в убийстве и покинувшего родину, грабить его законное имущество[12] и арестовывать его, то он должен нести за это такую же ответственность, как если бы он совершил эти действия в пределах нашей страны".

Вот перед вами, граждане афинские, другой закон, гуманный и прекрасно изложенный, который этот человек также явным образом нарушил. (45) Закон гласит: "Если кто-нибудь станет грабить законное имущество человека, повинного в убийстве и покинувшего родину..." Закон имеет в виду покинувших родину людей, совершивших непредумышленное убийство. Откуда это видно? Это видно из того, что в законе говорится о "покинувших родину", а не об изгнанниках, а также из определения их имущества как законного (ведь имущество лиц, совершивших умышленное убийство, подлежит конфискации). Итак, здесь речь идет о нечаянном убийстве. (46) О чем говорит закон? "Если кто-нибудь за границей страны станет преследовать человека и грабить законное имущество..." Что означает "за границей страны"? Это означает, что всем лицам, запятнанным убийством, запрещено пересекать границу отечества того, кто пал от их рук. Закон разрешает преследовать и арестовывать убийцу до пределов этой страны; за пределами ее он не позволяет делать ни того, ни другого. Если же кто-нибудь преступил этот закон, то законодатель потребовал для него такого же наказания, как если бы он поступил несправедливо с человеком, остающимся на родине,[13] написав: "нести такую же ответственность, как если бы он совершил эти действия дома". (47) Теперь если кто-нибудь спросит этого самого Аристократа (не посчитайте этого вопроса глупым), во-первых, о том, уверен ли он, что кто-нибудь убьет Харидема или же он окончит свою жизнь по какой-либо другой причине - то, я полагаю, он не найдет ответа на этот вопрос. Предположим, однако, что его убьют. Тогда знаешь ли ты, будет ли убийство преднамеренным или случайным? А также убьет ли его чужестранец или кто-либо из сограждан? Ты и на этот вопрос не можешь ответить с уверенностью. (48) Поэтому, составляя проект постановления, ты должен был бы написать "если кто-нибудь убьет" и добавить "преднамеренно" или "случайно", совершив преступление" или "по праву", "чужестранец" или "гражданин" - с той целью, чтобы в случае совершения убийства убийца мог получить по заслугам в соответствии с законами, а не ограничиться, клянусь Зевсом, указанием на преступление и припиской "должен быть арестован". Какую границу действия этой приписки ты наметил, выразившись подобным образом, в то время как упомянутый закон совершенно ясно запрещает преследовать виновного за пределами границы государства (ты же разрешаешь преследовать его повсюду)? (49) Закон не только не разрешает арестовать виновного за пределами государственных границ, но и не позволяет его преследовать. А на основании твоего постановления всякий желающий сможет арестовать совершившего непреднамеренное убийство, выданного таким образом на расправу, и насильно доставить его в отечество пострадавшего. Разве ты не уничтожаешь тем самым все человеческие установления, пренебрегая мотивами, позволяющими различать дурное и хорошее? (50) Заметьте, что такой подход к судебному делу носит всеобщий характер и применяется не только при решении связанных с убийством вопросов. "Если человек ударит другого, - гласит закон, - нанеся первым удар... при этом, если он защищался, он не преступил закона".[14] "Если человек поносит другого словами... - и закон далее добавляет, - ложными обвинениями". При этом, если эти обвинения правдивы, человек не несет ответственности. "Если кто-нибудь совершит преднамеренное убийство..." При этом закон отмечает, что если убийство было нечаянным, то это не одно и то же преступление. Мы найдем повсюду мотивировку поступка, которая положена в основу дела. У тебя же этого нет, а только просто написано: "Если кто убьет Харидема, то должен быть арестован". При этом остается неясным, совершено ли убийство нечаянно или на справедливом основании, при самозащите или при условиях, когда законы разрешают убить, или по каким-то иным причинам... (51) Читай следующий закон.
(Закон)

"Не подлежит ответственности по делу об убийстве человек, выступивший с обвинением против изгнанника, если кто возвратится в те места, куда ему воспрещен доступ".[15]

Этот закон, граждане афинские, как и все остальные выдержки из общего свода законов об убийстве, которые были нами приведены, принадлежит Драконту. Следует рассмотреть, о чем он говорит. Закон гласит, что против лиц, выступивших с заявлением об убийце, вернувшемся в места, куда ему воспрещен доступ, дело об убийстве возбуждать нельзя.[16] Закон устанавливает здесь два правовых положения, и оба они нарушаются вот этим человеком, составившим проект постановления. Первое заключается в том, что разрешено выступать с заявлением против убийцы, но доносителю не разрешается арестовать его и уводить. Второе сводится к тому, что так поступать разрешается с изгнанниками, вернувшимися туда, куда им воспрещен доступ, а не вообще в любом месте, кто где захочет. (52) Куда же воспрещен им доступ? В то государство, откуда он сбежал. Где об этом сказано со всей ясностью? Закон гласит: "Если кто возвратится..;" Это положение нельзя относить к какому-либо другому государству, кроме того, откуда человек сбежал. Откуда человек не сбегал с самого начала, туда ему нет необходимости и возвращаться... Закон предоставил возможность выступать с заявлением тогда, когда человек возвратится в государство, куда ему воспрещен доступ. Он же написал в своем постановлении "подлежит аресту" - и даже там, куда ни один законе не запрещает удаляться в изгнание.
(53) Читай другой закон.
(Закон)

"Если человек нечаянно совершил убийство во время гимнастических состязаний, или взяв верх над противником на дороге,[17] или нечаянно во время сражения,[18] или убьет кого-нибудь, застигнув этого человека у своей жены, или у матери, или у сестры, или у дочери, или у наложницы, от которой он намерен иметь свободнорожденных детей, то такой человек не должен быть удален в изгнание по причине совершенного им убийства".

Хотя существует множество законов, граждане афинские, которые нарушены рассматриваемым постановлением, но ни один из них не нарушается им в большей степени, чем только что прочитанный. В то время как закон таким образом совершенно ясно указывает и приводит примеры, при каких условиях убийство разрешено, обвиняемый полностью пренебрег всем этим и предписал меру наказания вне зависимости от того, по какой причине совершено убийство. (54) Но обратите внимание на то, как справедливо и прекрасно даны определения различным обстоятельствам: отличительные черты каждого из них даны законодателем с самого начала. Если кто-нибудь совершил убийство, принимая участие в гимнастических состязаниях, он не совершил преступления по его определению. Почему он так решил? А потому, что в основу своего решения он положил не сам факт, а намерение совершившего. В чем оно состояло? В том, чтобы одержать победу над живым соперником, а не убивать его. Если этот противник не обладал достаточной силой, чтобы выдержать тяжесть борьбы за победу, то он сам оказался виновен в своей гибели, решил законодатель, и поэтому он не назначил за подобное убийство судебного разбирательства и наказания. (55) То же самое он говорит о "совершившем убийство во время сражения, по незнанию", отрицая в подобном случае наличие состава преступления. И это прекрасное решение! Если я, приняв кого-то за врага, убил его, то я по справедливости заслужил лишь то, чтобы меня жалели и мне сочувствовали; но за это я не должен привлекаться к судебной ответственности. Законодатель говорит: "Застигнув его у своей жены, или у матери, или у сестры, или у дочери, или у наложницы, от которой он намерен иметь свободнорожденных детей..." Человека, убившего такого преступника, законодатель также освободил от наказания. И он принял, граждане афинские, самое справедливое решение, оправдывая его. (56) Почему он так поступил? Потому что защищал тех, ради которых мы сражаемся с врагами, - чтобы они не терпели от врагов оскорблений, бесчестия и позора, законодатель разрешил убивать и друзей, если они, нарушая законы, оскорбляют и развращают наших близких. В самом деле, поскольку не происхождение делает людей нашими друзьями или врагами, но совершаемые ими дела и поступки, закон разрешил обращаться как с врагами с теми людьми, кто выступает против нас с враждебными целями. И ведь поразительно, что при наличии стольких условий и обстоятельств, "при которых разрешается убивать любого другого человека, Харидема - единственного из всех людей - даже при подобных обстоятельствах убивать нельзя! (57) Действительно, предположим, что волею судьбы (это случалось и с другими людьми) ему придется оставить Фракию и поселиться где-либо в демократическом государстве. Хотя у него уже не будет возможности совершать беззакония, какие он себе позволяет в большом количестве, он все же в угоду своему нраву и вожделениям начнет совершать подобные поступки, о которых я говорил выше. Разве в этом случае людям не придется молча сносить от Харидема оскорбления и дерзости? Ведь у них по причине этого самого постановления не будет возможности безнаказанно убить его или привлечь к судебной ответственности, руководствуясь законами! (58) И если кто-нибудь возразит: "Где же такое может произойти?" то мне ничто не помешает ответить: "А кто посмеет убить Харидема?" - Но нам нет нужды сейчас ставить эти вопросы. Поскольку постановление, против которого ныне выдвинуто обвинение, касается события, еще не имевшего места, - такого, о котором еще никому не известно, произойдет ли оно или нет, то пусть неизвестность, таящаяся в будущем, послужит общим основанием, чтобы допустить возможность и того и другого. Мы же со своей стороны, уповая на будущее, как и свойственно людям, станем рассматривать дело под тем углом зрения, что и та и другая возможность может осуществиться. (59) Отвергнув этот проект постановления, вы оставляете за собой, если с этим человеком что-нибудь случится, возможность преследовать виновника на основании существующих законов. Напротив, утвердив его, вы лишаете сограждан, если этот человек совершит преступление против одного из них, возможности добиться справедливости, опираясь на закон. Так что со всех точек зрения это постановление незаконно и является таким, отмена которого принесет только пользу. (60) Читай следующий закон.

"Если кто-нибудь в порядке самозащиты убьет на месте преступления другого человека, застигнутого за грабежом и насилием и нарушающего законы, то за это убийство тот, кто его совершит, ответственности не несет".

Это закон о том, в каком случае допустимо убийство. Он требует, если кто-нибудь в порядке самозащиты убьет на месте преступления другого человека, застигнутого за грабежом и насилием, чтобы совершивший такое убийство ответственности за него не нес. Обратите внимание, во имя Зевса, как мудро он составлен. Написав в законе "на месте преступления" и оговорив до этого условия, на которых допустимо убийство, законодатель не предоставил времени на измышление каких-нибудь причин и отговорок. Написав "в порядке самозащиты", законодатель поясняет, что он освободил от ответственности пострадавшее лицо и никого другого. Закон предоставил защищающемуся право убить преступника на месте, тогда как автор постановления не добавил никаких пояснений и написал только "если кто-нибудь убьет", даже в том случае, если он будет при этом иметь право на такой поступок, если законы ему это право предоставляют. (61) Но, может быть, мы в данном случае занимаемся крючкотворством? Кого в действительности станет грабить, над кем будет совершать насилия, нарушая законы, Харидем? Да над всеми людьми! Вы, разумеется, знаете, что все, кто обладает войском, грабят и совершают насилие над теми, которых они считают слабее себя, требуя от них денег. И разве это не чудовищно, о Земля и боги, разве это явно не противоречит законам, не только записанным, но и неписаным, общечеловеческим, если я не буду иметь права защищаться (когда со мной, грабя мое добро, станут обращаться как с врагом) от грабителя и насильника, если в этом случае будет запрещено убить Харидема? Если тот, кто его убьет (когда он, нарушая законы, станет грабить и совершать насилия над людьми, отбирая у них имущество) - должен быть арестован, закон гарантирует человеку, убившему грабителя на месте преступления, полную безнаказанность?!
(62) Читай следующий закон.

"Если начальник или частное лицо будут уличены в том, что они нарушают это установление или что они вносят в него изменения, то эти люди должны быть лишены гражданской чести, сами они и их дети, а имущество их должно быть конфисковано".[19]

Вы слышали, граждане афиняне, о чем прямо говорит закон. "Если начальник или частное лицо будут уличены в том, что они нарушают это установление или что они вносят в него изменения, то эти люди должны быть лишены гражданской чести, сами они и их дети, а имущество их должно быть конфисковано". Можно ли подумать, будто замысел законодателя был ничтожным по значению и ложным по своей сути, когда он гарантировал его применение, запретив его нарушить или изменять? А вот этот самый Аристократ, ничуть не принимая его в расчет, и изменяет и нарушает его. В самом деле, разве это не изменение закона, когда автор постановления предоставляет любому право преследовать убийцу, находящегося за пределами досягаемости законных судилищ и за границами государства (куда ему запрещен доступ), и выдает его с головой, не предоставляя ему даже слова в свою защиту? Что же это, как не прямое нарушение закона, если все положения, включенные им в проект постановления, прямо противоположны по смыслу тем, которые сформулированы в законах?
(63) Он нарушил не только эти законы, граждане афинские, но и множество других, которые мы не оглашали здесь из-за их обилия. Подводя итог, хочу сказать следующее. Сколько ни существует законов, на основании которых разбираются дела об убийствах, - требующих вызова на суд, свидетельских показаний, принесения клятв тяжущимися сторонами, заключающих в себе различные другие предписания - все они без исключения нарушаются этим постановлением, каждое из положений которого противоречит законам. В самом деле, поскольку там нет и речи о вызове в суд, судебном разбирательстве, свидетельских показаниях о случившемся, принесении клятвы, но сразу же за предъявлением обвинения определено и наказание, причем такое, какое запрещено законами, то можно ли охарактеризовать это постановление по-другому? А ведь все эти предписания, которые упомянуты выше и содержатся в законах, должны выполняться пятью судилищами.[20] (64) Но, клянусь Зевсом, кто-нибудь, возможно, скажет, что все эти предписания ничего не стоят и сами по себе несправедливы, а то, что написал этот человек, справедливо и прекрасно. Однако я не знаю другого постановления, которое бы у нас принималось, более опасного, чем это. Напротив, нигде на свете, сколько ни существует судов, не найти более справедливых и достойных уважения, чем упомянутые выше наши суды. Хочу кратко пояснить свою мысль. Если ее высказать, она сможет внушить людям стремление подражать нашему государству, принесет ему почет, доставит удовольствие слушателям. Начав с того, что более всего будет способствовать пониманию существа дела, я перейду и к награде, предоставленной Харидему.
(65) Это мы, граждане афинские, предоставили Харидему гражданские права, и благодаря этой награде он получил одновременно и доступ в священные и светские учреждения, возможность пользоваться законами и всеми теми правами, которыми мы обладаем сами. Много существует у нас учреждений, каких не найти нигде в другом месте, но одно из них является совершенно исключительным и особо почитаемым - это суд Ареопага. О нем существует много прекрасных преданий, облеченных в форму мифа, таких историй, какие нельзя рассказать ни об одном другом судилище, и которым мы сами являемся свидетелями. Из всех этих историй полезно выслушать одну или две в качестве примера. (66) И вот древнейшее предание, завещанное нам традицией. Только в одном этом суде боги разрешили расследовать дела об убийстве, требовать удовлетворения по ним и предоставлять его, и сами заседали в нем судьями по возникшей между ними тяжбе. Как повествуется в предании, Посейдон потребовал удовлетворения от Ареса за своего сына Галирротия,[21] а в деле между Эвменидами и Орестом приговор выносили двенадцать богов.[22] Таковы древние предания. Что же касается последующих времен, то расследование дел об убийстве было единственным правом Ареопага, на которое не осмелились покушаться ни тиран, ни олигархия, ни демократия,[23] но все считали себя менее способными вынести справедливое решение по этим делам, чем члены Ареопага в их поисках истины и справедливости. К указанным обстоятельствам необходимо добавить, что только здесь, в этом суде, никто никогда не мог доказать несправедливость вынесенного приговора - выступал ли он в качестве обвиняемого при получении обвинительного приговора или в качестве обвинителя, иск которого был отвергнут судилищем. (67) И вот, пренебрегая этим стражем справедливости, приговорами, выносимыми в соответствии с законами, составитель вышеупомянутого постановления предоставил живущему ныне Харидему полную свободу делать все, что он захочет, а в случае, если с ним что-нибудь случится - предоставил его близким повод к клеветническим обвинениям. Смотрите же, как обстоит дело в свете указанных обстоятельств. Все вы, разумеется, знаете, что в суде Ареопага, где согласно законам разрешено разбирать и действительно разбираются дела об убийствах, каждый человек, выступая с обвинением против совершившего такое преступление, прежде всего обязан принести клятву, призывая погибель на самого себя, на потомков и на свой дом. (68) И этот человек приносит такую клятву, но не обычным способом, но таким, какого мы не встретим во всех остальных подобных случаях, а именно стоя у тел жертвенных животных - кабана, барана и быка,[24] и при условии, что они заколоты соответствующими лицами и в дни, когда это положено делать (как в отношении времени, так и исполнителей все установленные обычаем предписания исполняются). Но даже после принесения подобной клятвы лицу, ее принесшему, не оказывается полного доверия. Если его изобличат во лжи, он принимает на себя, на своих детей и потомков всю тяжесть наказания за клятвопреступление и уже ничего более добиваться не может. (69) Но если его обвинение окажется справедливым и он добьется осуждения лица, совершившего убийство, то даже в этом случае обвинитель не имеет права распоряжаться личностью осужденного, и наказание последнего производится в соответствии с законами теми людьми, которым надлежит приводить в исполнение приговор. Обвинитель имеет право только наблюдать за наказанием осужденного в соответствии с вынесенным на основании законов приговором, и не более того. Таковы права, предоставленные обвинителю. Обвиняемому надлежит точно таким же образом приносить клятву, и после первой речи он имеет право удалиться в изгнание. Этому не могут воспрепятствовать ни обвинитель, ни судьи, ни кто-либо другой.[25] (70) По какой причине, граждане афинские, все так устроено? Да потому, что установившие эти законы с самого начала, кто бы они ни были - герои или боги, не стремились жестоко преследовать попавших в беду несчастных людей, но постарались из соображений гуманности облегчить их участь, насколько это было возможно. И вот в то время, как существуют такие прекрасные установления, соответствующие принятым законам, составитель этого постановления открыто все это нарушил. В его постановлении ровным счетом ничего не содержится из того, что установлено в данном случае нашими законами.
Итак, я хочу, во-первых, отметить, что мы имеем здесь дело с одним судом, законам которого, как записанным, так и существующим в устной традиции, противоречит указанное постановление. (71) Но оно окажется открыто нарушающим законы и другого суда, того, что находится в Палладии, где разбираются дела о непредумышленных убийствах. Здесь рассмотрение судебного дела также сводится, во-первых, к принесению клятвы, во-вторых, к произнесению речей, в-третьих, к решению, которое выносит суд (обо всем этом также нет никаких упоминаний в постановлении, составленном этим человеком). Если же обвиняемый признается виновным и устанавливается, что именно он совершил преступление, то судьба преступника и здесь будет зависеть не от обвинителя, но от закона. (72) Чего же требует закон? "Уличенный в непредумышленном убийстве должен покинуть страну в оговоренный обычаями и законами срок и по дороге, оговоренной этими же законами и обычаями. В изгнании он должен находиться до тех пор, пока не добьется прощения от кого-либо из родственников погибшего".[26] После этого закон предоставлял ему право вернуться, но не так, как тому заблагорассудится, но по установленному обычаю, в соответствии с которым он должен принести жертву, пройти очищение от убийства и выполнить все другие обряды, определенные законом. Все предписания этого закона, граждане афинские, совершенно справедливы. (73) Справедливо и то, что закон установил менее суровое наказание за непредумышленное убийство, чем за умышленное, как и то, что он предоставил возможность преступнику беспрепятственно покинуть страну, тем самым заставляя его удалиться в изгнание. Справедливо и то, что, возвращаясь из изгнания, он должен совершить умилостивительные жертвы и очиститься в соответствии с предписаниями некоторых религиозных законов. Наконец, справедливо и то, что мы здесь во всем руководствуемся законами, и вообще все здесь устроено прекрасно. И все эти предписания, с такой верностью основам справедливости установленные древними законодателями, нарушил составитель этого самого постановления - столь бесстыдно пренебрегает он двумя влиятельными и важными судилищами, а вместе с ними и установлениями, завещанными нам всем предшествующим временем!
(74) Помимо указанных судилищ, есть еще и третье, самое священное из всех и внушающее наибольший страх. В его ведении - дела лиц, признавшихся в совершении убийства, но заявивших при этом, что они действовали в соответствии с законом. Это судилище при Дельфиний.[27] Мне представляется, граждане судьи, что законодатель, заложивший основы уголовного права, стремился в первую очередь определить, следует ли считать любое убийство беззаконным и нечестивым поступком, или же существует случай, когда убийство следует считать справедливым - вспоминая при этом, как Орест, признавшийся в убийстве матери, был по решению богов, выступавших судьями в этом деле, полностью оправдан. Это убийство было признано ими справедливым. Ведь боги не могли принять несправедливого решения! Поскольку законодатель придерживался такого мнения, он зафиксировал и ясно определил случаи, при которых убийство является справедливым поступком. (75) Но обвиняемый не сделал никакого исключения и, написав "если кто-нибудь убьет Харидема", безоговорочно требует изгнания убийцы, даже если тот будет иметь законное право так поступить, даже тогда, когда законы предоставляют ему это право. Все человеческие дела и произносимые людьми речи имеют два характерных признака, а именно: справедливы ли они или несправедливы. Один и тот же поступок или одна и та же речь не могут одновременно обладать обоими этими признаками. (И в самом деле, как же они могут оказаться справедливыми и в то же время - несправедливыми?) Мы оцениваем каждый поступок или речь исходя из того, каким из этих двух признаков они обладают. Если эти поступки или речи окажутся несправедливыми, они считаются дурными и низкими, если же справедливыми - то добрыми и прекрасными. Ты же, не принимая во внимание ни одного из этих двух признаков, написав "если кто-нибудь убьет", но оставив причину убийства неопределенной, сразу же потребовал ареста убийцы, явно пренебрегая названным выше третьим судом и законами, лежащими в основе его деятельности.
(76) Помимо упомянутых, существует еще и четвертое судилище, у Пританея. В его ведении находятся следующие дела. Если камень, кусок дерева, железа или подобный предмет, упав на человека, убьет его, а другой человек, не знающий, кто метнул этот предмет, имеет в своем распоряжении только предмет, которым было произведено убийство, то жалоба против указанных предметов подается в этот суд.[28] И если считается нечестивым оставить без- осуждения даже неодушевленный и лишенный разума предмет, повинный в таком преступлении, тем более было бы нечестивым и опасным изгонять человека, велением судьбы имеющего общую с нами природу, обвиненного в таком преступлении, без защитительной речи и решения суда - возможно, даже и не нарушившего законы или даже, если судьбе угодно, и допустившего (я готов признать это) нарушение...
(77) Но обратите внимание еще на одно, пятое судилище, которым обвиняемый пренебрег, - на то, что у Фреатто.[29] В этом месте, граждане афинские, закон повелевает творить суд над теми людьми, кто, став изгнанником по причине непредумышленного убийства и еще не получив прощения от изгнавших его лиц, обвиняется в свершении другого убийства, на этот раз предумышленного. И хотя ему воспрещен доступ на родную землю, законодатель, установивший этот порядок, не пренебрег и его интересами: из-за того, что он прежде совершил подобное преступление, законодатель не счел такое обстоятельство достаточным основанием к направленному против обвиненного обвинительному заключению. (78) Законодатель считал необходимым добиться того, чтобы благочестивое дело свершилось[30] и убийца также не был лишен возможности выступить с речью и предстать перед судом. Что же он установил? Судьям, которым предстояло разбирать это дело, он повелел приходить туда, куда был разрешен доступ убийце, отведя для этой цели место у моря, называемое Фреатто. Там убийца, подплыв на корабле, выступает с речью перед судьями, не ступая при этом на землю* судьи же выслушивают его и выносят свое решение, находясь на суше. И если убийца признается виновным, он подвергается справедливому наказанию за совершение предумышленного убийства; если же его оправдывают, его наказанию не подвергают, но оставляют в силе прежнее наказание, согласно которому он приговорен к изгнанию. (79) Ради чего все это так тщательно оговорено и устроено? Вводя такие установления, законодатель считал в равной мере нечестивым оставлять безнаказанным совершившего преступление и изгонять невиновного без судебного процесса. И если такое внимание и забота уделяются лицам, уже однажды осужденным за убийство, - чтобы обеспечить для них право выступить с речью, предстать перед судом и использовать все другие права в соответствии с законами, в связи с выдвинутыми против них позднее, после их осуждения, новыми обвинениями, то следует считать вопиющей несправедливостью предложение выдавать на расправу обвинителям человека, виновность которого еще не доказана и по делу которого судебного решения не вынесено (совершил ли он преступление или не совершил, а если даже совершил, то было ли оно непредумышленным или умышленным...).
(80) В добавление ко всем упомянутым выше способам справедливого воздаяния за преступление существует еще и шестой, которым обвиняемый точно так же пренебрег, составляя проект вот этого самого постановления. Предположим, что человек не знал всех этих способов преследования преступника, о которых было сказано выше, или уже истекло время, в течение которого они должны были применяться, или же по какой-либо иной причине он не стал использовать предоставленные ему возможности добиться наказания убийцы. Но если он видит, как убийца свободно заходит в храмы и гуляет по агоре, то он имеет право арестовать его и отвести в тюрьму, но не домой или в какое-нибудь другое место, как предлагаешь ты. Арестованного нельзя подвергать никаким наказаниям до суда. Если же он будет признан виновным и осужден, он должен быть наказан смертью, а если арестовавший его не соберет пятой части голосов в пользу своего обвинения, то он должен будет уплатить штраф в тысячу драхм. (81) Но составитель постановления ничего подобного не написал и предоставил обвинителю возможность безнаказанно выступать с обвинением, а обвиненному - быть выданному для расправы сразу же без суда и следствия. И если какое-либо частное лицо или целое государство окажет поддержку столь многочисленным установлениям (о которых я только что рассказал), чтобы их сохранить, столь многочисленным и оставленным без внимания судилищам (которые я только что называл: их создателями были боги, после чего все люди прибегают к их помощи на протяжении всего последующего времени), и освободит человека, ставшего жертвой насилия и беззакония, то указанное выше лицо или целое государство составитель названного постановления предлагает исключить из союзного договора. И им он не дал возможности выступить с речью в свою защиту или обратиться в суд немедленно, без суда и следствия, подвергая их наказанию. Можно ли найти более опасный или более противозаконный проект постановления, чем этот?
(82) Но какой закон еще у нас остался? Покажи его! Вот этот? Тогда огласи его!
(Закон)

"Если кто-нибудь погибнет насильственной смертью, то родственники, мстя за его гибель, имеют право взять заложников[31] и держать их под арестом до суда, на котором они должны быть привлечены к ответственности за убийство, или же выдать действительных убийц. Число заложников не должно превышать трех человек".

Хотя у нас, граждане афинские, много прекрасных законов, я не могу назвать другого, которому этот закон уступал бы в справедливости и совершенстве. Обратите внимание на то, как согласуются с духом законности, и гуманности его положения. (83) "Если кто-нибудь погибнет насильственной смертью..." - гласит закон. Поставив на первое место слово "насильственной", он сделал указание, из которого мы понимаем, что человек пал жертвой преступления. Родственники, мстя за него, имеют право взять заложников и держать их под арестом до суда, на котором они должны понести ответственность за убийство, или же выдать действительных убийц - говорится далее в законе. Обратите внимание, как прекрасно сформулировано это положение. Вначале законодатель требует взятия заложников для возбуждения судебного процесса. Затем, если они не хотят подвергнуться суду, закон предписывает выдать действительных убийц. Если же они не хотят ни того, ни другого, закон предписывает держать заложников в количестве трех человек, не более. Вот этому закону полностью противоречит проект постановления. (84) Прежде всего, написав "если кто-нибудь убьет...", он не добавил "совершив преступления" или "применив насилие", вообще ни одного слова. Затем, вместо того чтобы потребовать суда над убийцей, он сразу же написал "подлежит аресту". Помимо этого, в случае, если люди, в среде которых произошло убийство, не явятся на суд или не выдадут убийц, закон повелевает взять заложников в количестве не более трех человек. (85) Напротив, Аристократ своим постановлением оставляет их совершенно безнаказанными и ни единым словом о них не упоминает,[32] а тех, кто предоставит убежище удалившемуся в изгнание (допускаю и такой случай) в соответствии с принятым среди всех людей законом (требующим принимать изгнанников), он исключает из числа союзных государств (если они не выдадут явившегося с мольбой о защите). Таким образом, поскольку он не разъясняет конкретно слов "если кто-нибудь убьет...", не предлагает никакого судебного процесса, не предоставляет права выступать перед судом, требует повсеместной выдачи бежавшего, привлекает к ответственности тех, кто предоставит ему убежище, а не тех, в среде которых произошло убийство, то всем этим он явно нарушил и этот закон.
(86) Читай следующий закон.
(Закон)

"Не разрешается издавать законы, касающиеся лишь одного человека, если они не будут распространяться равным образом на всех граждан Афин".

Только что оглашенный перед вами закон, граждане судьи, не касается дел об убийствах, но он нисколько не уступает своим совершенством любому другому закону. Законодатель, предложивший его, полагал, что так же, как и во всех других областях политической жизни, каждому должны быть предоставлены равные права, точно таким же образом и законы должны одинаково распространяться на всех граждан. Поэтому он и написал: "Не разрешается издавать законы, касающиеся только одного человека, если они не будут распространяться равным образом на всех граждан Афин". Поскольку постановления, по общему признаку, должны составляться в соответствии с законами, тот, кто подготовил частное постановление относительно Харидема таким, что оно не касается всех вас, явно нарушил и этот закон. Ведь- то, чего нельзя включать в закон из-за явного противоречия с существующим законодательством, не может быть законным образом включено и в проект постановления!
(87) Читай закон, следующий за этим. Или все они уже оглашены?

"Ни одно постановление, вынесенное Советом или народным собранием, не может быть поставлено выше закона".

Отложи. Полагаю, граждане судьи, мне не понадобится долго говорить, чтобы доказать, как упомянутое постановление нарушает и этот закон. Разве сможет кто-либо отрицать, что человек, нарушивший столь великое множество законов, составивший постановление, в котором преследуются частные интересы одного человека, не потребовал тем самым поместить свое постановление выше законов?!
(88) Теперь я хочу привести вам в качестве образца одно или два постановления из числа тех, которые составлены в честь подлинных благодетелей государства, чтобы вы могли получить представление, как нетрудно следовать основам справедливости, составляя подобные акты, когда их автор руководствуется только стремлением почтить кого-нибудь и наградить тем, что в нашей власти, а не пытается нанести вред государству и обмануть его граждан под предлогом предоставления подобных привилегий. Огласи эти постановления. Чтобы долго не занимать ваше внимание, из указанных постановлений выбраны те пункты, по которым я обвиняю этого человека. Читай!
(Постановления)
(89) Вы видите, граждане афинские, что они все составлены по одному и тому же образцу. Постановление гласит: "Убийство его должно наказываться точно так же, как убийство афинского гражданина". Эти постановления оставляют в силе законы, рассматривающие случаи подобного рода: они их даже возвеличивают, поскольку предоставляют возможность защиты со стороны этих законов в качестве награды. Совсем наоборот поступил Аристократ, полностью пренебрегший этими законами: ведь он решил, что они ничего не стоят, когда составлял свое постановление. Он показал также, что считает совершенно ничтожной ту награду, которую вы дали Харидему, а именно гражданские права. Поскольку этот человек составил свое постановление так, как будто предполагал, что предоставление гражданских прав радовало вас, а не его, что вы все еще в долгу перед Харидемом (заставляя вас еще и охранять его личность, чтобы Харидем мог безнаказанно творить все, что захочет) то разве можно отрицать, что моя оценка поведения Аристократа вполне заслужена?
(90) Я полностью уверен, граждане афинские, в том, что хотя Аристократ и не сможет отрицать явного расхождения между предлагаемым им постановлением и существующими законами, он попытается отвести самую главную часть обвинения, а именно то, что во всем его постановлении нет ни слова о необходимости судебного процесса, когда предъявляются обвинения подобного рода. Полагаю, что мне не понадобится долго говорить об этом, и я, исходя из самого постановления, со всей ясностью докажу, что он и сам не допускал возможности, что человек, которому предъявлено такое обвинение, предстанет перед судом. (91) Ведь он написал: "Если кто-нибудь убьет Харидема, он должен быть подвергнут аресту, а если кто-нибудь такого человека освободит, будь то частное лицо или государство, то оно должно быть лишено прав союзника" (и не только тогда, когда они откажутся выдать убийцу для суда над ним, но сразу же и без всяких оговорок). В самом деле, если бы Аристократ предполагал необходимость судебного процесса, а не исключал его, он включил бы тогда в свое постановление и меру наказания тем, кто освободит убийцу, не выдавая его для суда.
(92) Как я полагаю, он выдвинет и следующий довод, с помощью которого изо всех сил попытается обмануть вас: а именно тот, что постановление не имеет силы, поскольку оно является только проектом, по закону же постановление Совета сохраняет действие лишь в течение одного года.[33] И если вы его сейчас оправдаете, государство не потерпит никакого ущерба от этого постановления. (93) Вы должны, на мой взгляд, услышав подобное заявление, ясно учитывать, что человек этот составил свое постановление отнюдь не для того, чтобы оно, лишенное силы, не причиняло вам неприятностей: ведь он имел возможность вообще его не предлагать, если бы целью его действий было благо государства! На самом же деле, он составил его для того, чтобы некоторые лица могли обманывать вас и достигать своих целей, прямо противоположных вашим интересам. В действительности же именно мы опротестовали это постановление, добившись отсрочки его обсуждения, а также того, что оно не было утверждено. Было бы по меньшей мере странно, если бы то, за что нас следовало бы поблагодарить, послужило для этих людей спасительным обстоятельством! (94) Помимо всего, это дело не так просто, как можно подумать. Если бы не было других людей, подобных Аристократу, намеревающихся выступать с такими же проектами постановлений, данный случай можно было бы считать делом заурядным. Но поскольку такие лица ныне объявились в большом количестве, то если вы не отмените этого постановления, оно обойдется вам чрезвычайно дорого. Кто же теперь не наберется смелости выступить с проектом постановления, если данный проект будет одобрен? Кто захочет выступить с обвинением против предложений, подрывающих законность? Надо исходить не из того, что это постановление со временем окажется лишенным силы, но помнить о том, что, решая ныне своими голосами судьбу этого проекта постановления и одобрив его, вы тем самым предоставляете гарантию безопасности лицам, намеренным нанести вам ущерб.
(95) Мне совершенно ясно, граждане афинские, что Аристократ не сможет представить простого и справедливого оправдания, да и вообще ничего не сможет сказать в свою пользу, но прибегнет к ложным доводам наподобие того, что такие, мол, постановления в прежние времена принимались очень часто и в пользу многих лиц. Но этот довод, граждане афинские, отнюдь не является основанием для того, чтобы считать предложение этого человека соответствующим законам. Существуют многочисленные приемы, с помощью которых вас так часто вводили в заблуждение. (96) Допустим, например, что какое-либо из позднее отвергнутых постановлений не было опротестовано перед вами в судебном порядке. Разумеется, оно могло войти в силу, но оно тем не менее все равно оставалось бы противозаконным. Предположим другое. Постановление было опротестовано в судебном порядке и избежало осуждения вследствие того, что выступившие против него обвинители не добились своей цели - или из-за того, что они смягчили свои обвинения, или просто не смогли убедить судей. Но ведь и это обстоятельство не делает само постановление соответствующим законам! Может быть, судьи, разбиравшие дело, нарушили свою клятву? Нет, не нарушили! Каким же образом? Я сейчас это объясню. Они дали клятву, что будут судить в соответствии с высшей справедливостью, но представление об этой высшей справедливости зависит от тех речей, которые они должны выслушать. Когда они подавали свои голоса в соответствии со своими представлениями о высшей справедливости, они тем самым соблюдали верность данной ими клятве. (97) Ведь каждый человек, который подал свой голос, не руководствуясь при этом ни враждой, ни другим противоправным поводом, соблюдает верность клятве, которую он дал. Если же причиной его неосведомленности оказалось то, как ему было преподнесено существо дела, то в этом случае он не несет ответственности за свое незнание. Напротив, если человек сознательно совершает предательский поступок по отношению к судьям или же обманывает их, он должен быть проклят. По этой причине глашатай на каждом собрании произносит заклятия не по адресу тех, кто стал жертвой обмана, а в адрес таких людей, которые стремятся своими речами ввести в заблуждение Совет, народ или суд присяжных. (98) Вы не должны выслушивать заявления о том, что такие факты имели место, но лишь о том, как все должно было происходить по справедливости; вы не должны внимать речам о том, как прежние постановления утверждались другими судьями, но требовать от оратора лишь доказательств, что их доводы справедливее ваших собственных в деле, о котором идет речь. А если они не смогут этого сделать, то, как я полагаю, вам дорого обойдется предпочтение, оказываемое вами предложенному другими лицами обманному постановлению, перед вашим собственным мнением по поводу этого дела. (99) К тому же мне представляется совершенно бесстыдным довод, что и прежде, мол, подобные постановления принимались другими лицами. Тебе не следует искать оправдания в том, что и прежде совершалось нечто в нарушение законов, а ты только подражал этому; напротив, в этом случае ты еще в большей степени заслуживаешь осуждения! Так же, как осуждение лиц, вносивших прежде противозаконные предложения помешало бы тебе вносить свои, то и теперь, если ты будешь осужден, никто другой вносить подобные предложения не станет!
(100) Думаю, что и сам Аристократ никак не сможет отрицать того, что составленный им проект постановления противоречит всем законам. Но мне, граждане афинские, приходилось видеть человека, который обвинялся в противозаконной деятельности, был признан виновным на основании законов, но пытался оправдаться тем, что его предложение должно было принести пользу всем: он настаивал на этом доводе, глупом, как я полагаю, если не бесстыдном. (101) Если бы внесенное предложение даже во всех других отношениях оказалось бы полезным, оно все равно было бы вредным, требуя от вас, поклявшихся творить суд в строгом согласии с законами, утвердить постановление, которое сам автор не в состоянии назвать справедливым. Ведь верность данной вами клятве следует ставить выше всяких других соображений. И все же это бесстыдство само по себе может служить неким оправданием. Но человек этот, выступая перед вами, не в состоянии выдвинуть и такого оправдания, поскольку его проект постановления до такой степени противоречит законам, что заключает в себе больше вреда, чем просто правонарушений. (102) Хочу обратить ваше внимание еще и на следующее. Чтобы изложить вам свой довод кратчайшим способом, я приведу один пример, всем вам хорошо известный. Вы знаете, что нашему государству невыгодно усиление и фиванцев, и лакедемонян, а, напротив, выгодно, чтобы первые имели противников в лице фокидян, вторые же - в лице некоторых других.[34] При таком положении вещей у вас создается возможность, обладая наибольшим могуществом, пользоваться безопасностью. (103) Примите же во внимание, что и нашим согражданам, живущим в Херсоне-се,[35] выгодно такое же положение вещей, при котором не усиливается никто из фракийцев. Междоусобица между ними и взаимное недоверие являются величайшим из всех и наиболее прочным залогом безопасности Херсонеса. Нынешний же проект постановления, который предоставляет гарантию безопасности политическому деятелю, контролирующему дела Керсоблепта, вселяет страх в стратегов других царей, заставляет их опасаться обвинения в совершении преступления, делает этих царей бессильными, а того одного - единственным, кто обладает влиянием и могуществом. (104) Чтобы вы не слишком сильно удивлялись тому, что наши постановления имеют такое значение, я напомню вам об одном прошлом деле, которое вы все знаете. Когда Мильтокит отпал от Котиса[36] и война длилась уже довольно длительное время, когда с поста командующего был смещен Эргофил и на театр военных действий собирался отплыть Автокл, вами было принято одно постановление, следствием которого было то, что Мильтокит, испугавшись и полагая, что вы отказались его поддерживать, отступил, а Котис овладел Священной горой и сокровищами.[37] И ведь после этого, граждане афинские, Автокла судили за то, что он погубил Мильтокита, время, в течение которого можно было обвинить автора постановления, прошло,[38] дело нашего государства было проиграно. (105) Надо сегодня хорошо уяснить, что если вы не отмените этого постановления, то поселите уныние в душе каждого из царей и их стратегов. Они придут к мысли, что ими полностью пренебрегли, что вы перешли на сторону Керсоблепта. Предположите теперь, что они, составив себе такое мнение, потеряют власть, если Керсоблепт, улучив удобный момент, нападет на них. Смотрите же, что из этого получится. (106) Скажи мне, ради бессмертных богов, если Керсоблепт нападет на нас (а ведь это более чем вероятно, как только он почувствует силу) - разве мы не прибегнем к помощи этих царей, чтобы, пользуясь их поддержкой, ослабить Керсоблепта? И разве они не ответят нам следующим образом: "Вы, граждане афинские, не только не поддержали нас, когда мы оказались жертвой нападения, но даже заставили нас опасаться использовать действенные меры самозащиты! А сделали вы это, приняв постановление, согласно которому тот, кто убьет человека, действующего во вред как вам, так и нам, тот подлежит немедленному аресту. Поэтому вы не имеете права призывать нас на помощь при создавшихся условиях, когда вы приняли решение, нанесшее ущерб как нам, так и вам самим". Скажи теперь, когда они станут так говорить, разве они не будут более правы, чем мы? Я полагаю, что будут.
(107) При этом у вас не будет возможности утверждать, будто вы, клянусь Зевсом, естественным образом были обмануты, введены в заблуждение. Если вы не приняли во внимание других соображений, если вы оказались не в состоянии отдать себе отчет в положении собственных дел, то у вас перед глазами был пример тех самых олинфян. Что сделал для них Филипп и чем они ему ответили?[39] Он отдал им Потидею[40] не тогда, когда был еще не в силах удержать ее - подобно тому, как поступил с вами Керсоблепт в делах, связанных с Херсонесом. Но в ходе военных действий, которые он вел против нас, израсходовав много средств, он взял ее, и имея возможность при желании удержать ее для себя, отдал ее олинфянам, не пытаясь предпринимать каких-либо иных действий. (108) Те же спокойно следили за его деятельностью, пока силы его были такими, которые еще позволяли относиться к нему с доверием. Они выступали в союзе с ним и воевали против нас, выступая в защиту его интересов. Когда же они увидели, что он слишком усилился, чтобы можно было относиться к нему с доверием, они не стали принимать постановления, согласно которому убийство человека, содействовавшего усилению Филиппа, должно было караться арестом и на территории их союзников. (109) Нет, они заключили дружбу с вами, зная, что вы с величайшим удовольствием уничтожили бы и друзей Филиппа и его самого. Говорят, что они собираются заключить с вами военный союз.[41] И вот, если олинфяне были способны предусмотреть ход событий в будущем, то неужели же вы, афиняне, не сможете сделать того же самого?! Ведь будет просто позорным, если вы, умеющие, по общему мнению, лучше других обсуждать и принимать решения по политическим вопросам, окажетесь ниже олинфян в понимании того, что вам выгодно и полезно.
(110) Мне стало известно, что Аристократ собирается выставить и такой довод, с которым до этого, некоторое время тому назад, выступал перед вами Аристомах.[42] "Не следует предполагать, будто Керсоблепт пойдет на риск стать вашим врагом, захватив Херсонес и попытавшись его удержать. Ведь если он его захватит и удержит, это не пойдет ему на пользу. В самом деле, когда в этой стране нет военных действий, поступающие из нее доходы составляют около 30 талантов, а когда там будут вестись военные действия, то вообще никаких доходов не поступит. Доходы же из портовых городов этой страны (которые тогда будут блокированы[43]) составляют более 200 талантов". По словам этих ораторов, они будут весьма удивлены, если он предпочтет состояние войны с вами и получение небольших доходов положению, когда он, оставаясь вашим другом, сможет иметь большие доходы. (111) Что касается меня, то мне совсем нетрудно отыскать множество доводов, благодаря которым, как мне представляется, слушатели скорее проникнутся недоверием и не позволят усиливаться Керсоблепту, поверив речам "названных выше людей. Но приведу лишь тот довод, который ближе всего у меня под рукой. Вам, граждане афинские, хорошо известен, конечно, тот самый Филипп Македонский, для которого гораздо выгоднее было бы спокойно пользоваться поступающими со всей Македонии доходами, чем сопряженными с опасностями выгодами, которые он извлекает из обладания Амфиполем; ему было бы выгоднее сохранить дружбу с вами, завещанную ему еще его отцом, чем с фессалийцами, которые в свое время его отца изгнали.[44] (112) Помимо этого, ясно видно еще и следующее. Вы, граждане афинские, никогда не предавали ваших друзей; что же касается фессалийцев, то не было у них таких друзей, которых они бы не предали. И все же, несмотря на то что дела обстоят именно таким образом, вы видите, как он предпочел получать мало доходов и иметь, подвергаясь опасности, ненадежных друзей, чем жить в условиях полной безопасности! (113) В чем же причина? Ведь такому поведению с первого взгляда трудно найти объяснение! Но истина заключается в том, граждане афинские, что существуют два блага, возможных для каждого человека. Первое - это счастье, главное и величайшее изо всех благ. Второе, менее значительное, но превосходящее по значению все другие - это рассудительность, умение принять наилучшее решение. Не каждому человеку выпадает на долю приобрести одновременно оба эти блага, и никто из преуспевающих людей не состоянии ослабить свои корыстолюбивые устремления, установить им границу. Вследствие этих причин многие люди, стремясь приобрести большее, часто теряют и то, чем они обладали ранее. (114) Но есть ли необходимость упоминать здесь Филиппа или кого-либо другого? Ведь сам отец Керсоблепта, Котис, когда ему приходилось вести с кем-нибудь междоусобную войну, присылал к нам послов и был готов принять все наши условия. Тогда он понимал, как невыгодно ему вести войну с нашим государством. Когда же ему удалось установить свою власть над всей Фракией,[45] он стал захватывать города, чинить несправедливости, совершать в пьяном виде непотребные поступки[46] (нанося вред себе, а затем и нам), захватывать чужие территории - с ним стало невозможно иметь дело. Ведь каждому, кто предпримет противозаконные действия с целью стяжательства, свойственно принимать в расчет не трудности, с которыми ему придется сталкиваться, но лишь то, чего он сможет добиться в случае успеха. (115) Я же полагаю, что вам следует принимать такие решения, которые, при условии, если Керсоблепт будет относиться к вам должным образом, ничем не должны его задевать, а в случае, если он, пренебрегая здравым смыслом, попытается нанести вам ущерб, - не допускать, чтобы его мощь приняла такие размеры, при которых он уже сможет не опасаться возмездия. Я оглашу сейчас письмо, которое прислал Котис, когда Мильтокит начал свой мятеж, а также письмо, которое Котис, установив свою власть над Фракией, отправил Тимомаху[47] - захватив до этого ряд принадлежащих вам населенных пунктов.
(Письма)
(116) Имея перед глазами этот пример, граждане афинские, а также припомнив, как Филипп, осадив Амфиполь, сообщал, что ведет осаду с целью передать вам город - а взяв его, заодно прихватил и Потидею, вы захотите (если послушаете меня) добиться таких гарантий безопасности и доверия, о каких, по слухам, некогда напомнил лакедемонянам Филократ, сын Эфиальта.[48] (117) Сообщают, что он, когда лакедемоняне его в чем-то обманули и затем предложили дать любую гарантию доверия, какую он только захочет, ответил им следующим образом. Единственная, по его мнению, гарантия доверия с их стороны сводится к тому, чтобы они, как только захотят напасть, обнаруживали при этом, что сделать это они не в состоянии (а в том, что они будут стремиться напасть, он нисколько не сомневался). Если же они будут иметь возможность нападать, то никакие гарантии не будут иметь силу. Вот такую гарантию, если вы хотите меня послушать, вы должны иметь от этого фракийца, и тогда вам не надо будет удостоверяться, каковы его истинные намерения по отношению к вам, он овладеет всей Фракией.
(118) На основании многочисленных примеров можно легко прийти к выводу, что люди, находящиеся в здравом уме, не станут выступать с проектами подобных постановлений и предоставлять подобные награды. Вы, как и я, хорошо помните, граждане афинские, как некогда вами были дарованы гражданские права Коти-су - и совершенно ясно по какой причине. В то время вы считали его другом и вашим доброжелателем. И в самом деле, вы увенчали его золотыми венками, чего не стали бы делать, если бы относили его к числу врагов. (119) И вот, поскольку он оказался низким и богопротивным человеком и нанес вам тяжкие обиды, вы предоставили лицам, которые его убили, - Пифону и Гераклиду, жителям Айноса,[49] - гражданские права, назвав их благодетелями народа, наградив их золотыми венками. Если бы тогда, когда Котис, казалось, вел себя по отношению к вам дружелюбно и кто-нибудь внес проект постановления, чтобы лицо, убившее Котиса, подлежало немедленному аресту - выдали бы вы тогда Пифона и его брата? Или же в нарушение этого постановления сделали бы их гражданами и почтили как благодетелей? (120) Опять же приведу другой пример, с Александром Фессалийцем.[50] Когда он захватил Пелопида в заложники и стал злейшим врагом фиванцев - а к вам относился настолько дружелюбно, что просил у вас стратега, - вы оказали ему поддержку: Александр был для вас всем. Если бы кто-нибудь тогда внес предложение, клянусь Зевсом, об аресте любого, кто убьет Александра, то кто бы смог позднее рискнуть и привлечь Александра к ответственности за последовавшие затем обиды и несправедливости, которые он вам причинил?[51] (121) Есть ли необходимость приводить новые примеры? Возьмем этого самого Филиппа, который, как представляется, стал ныне нашим злейшим врагом. Если бы тогда, когда он отпустил некоторых наших сограждан, помогавших Аргаю,[52] и возместил им все их потери, когда он прислал нам письмо, изъявляя готовность заключить с нами военный союз и возобновить дружбу, унаследованную от отцов, - если бы он тогда стал домогаться подобных почестей, и кто-нибудь из отпущенных им лиц внес предложение о немедленном аресте убийцы Филиппа, то какую же обиду мы бы сами себе нанесли в этом случае! (122) Теперь, граждане афинские, смотрите и постарайтесь понять, в какое тяжелое умопомешательство впали бы мы в каждом из перечисленных выше случаев, приняв подобное постановление! Ведь только люди, находящиеся не в здравом уме, полагаю я, настолько доверяются человеку, которого считают другом, что лишают себя возможности самозащиты от возможных несправедливостей и обид с его стороны. Точно так же тем, кто находится не в здравом уме, свойственна такая сильная ненависть к врагам, что она, когда эти враги решат переменить вражду на дружбу, помешает им это сделать. Мы должны, я полагаю, питать любовь и испытывать ненависть лишь настолько, чтобы они не переходили границы разумного и в том и в другом случае.
(123) Что касается меня, то я не вижу оснований, почему бы каждый, кто хоть в малейшей степени может претендовать на роль вашего благодетеля, не стал бы добиваться таких же привилегий, если вы ее предоставите Харидему, - как Симон, например, если хотите, - Бианор, Афинодор, множество других.[53] Решив дать им всем подобную награду, мы незаметно для себя (как можно предположить) превратимся в личную стражу,[54] охраняющую безопасность названных людей. Если же мы предоставим ее не всем, то те, кто ее не получит, будут иметь основание нас упрекать. (124) Теперь предположите, что и Менестрат из Эретрии[55] станет просить вас о такой же привилегии, или Фаилл из Фокиды,[56] или какой-нибудь другой династ (мы приобретаем много друзей при определенном стечении обстоятельств) - станем ли мы предоставлять ее всем или нет? Станем, клянусь Зевсом! И что нам сказать в свое оправдание, граждане афинские, если мы, претендующие на роль защитников свободы всех эллинов, окажемся в глазах людей телохранителями лиц, частным образом набирающих войска для подавления народа. (125) А если уж возникнет необходимость в предоставлении такой награды (я лично отрицаю эту возможность), то ее, во-первых, следует даровать тому, кто никогда не причинял нам зла; во-вторых, не будет иметь возможности причинить вам ущерб в будущем, даже если он того пожелает, и, в-третьих, такому человеку, который по общему мнению добивается данной награды поистине ради личной безопасности, а не для того, чтобы причинять зло другим, пользуясь этой гарантией. Я оставляю в стороне, что Харидем не принадлежит к числу людей, не запятнанных совершенными против вас преступлениями, а также к числу тех, кто добивался такой награды ради личной безопасности. Но прошу вас выслушать мои соображения о том, что он и в будущем не заслуживает доверия, и смотрите сами, покажется ли вам справедливым все, что я стану говорить.
(126) Как я полагаю, граждане афинские, все, кто стремились стать афинскими гражданами, выступая ревностными сторонниками ваших обычаев и законов, получив гражданские права, предпочитали обычно поселиться у вас, чтобы получить доступ ко всему, чего они добивались. Другие же, у которых нет никакой привязанности или интереса к упомянутым установлениям, но лишь жажда извлечь выгоду из оказанного вами почета, как только заметят, как я думаю (скорее, даже точно знаю), возможность получить большие выгоды от кого-то другого, бросаются ему угождать, полностью забывая о вас. (127) Примером, чтобы вы знали, кого я имею в виду, может служить тот самый Пифон,[57] который сразу же после убийства Котиса прибыл к вам и стал просить вас пред оставить ему гражданские права, считая небезопасным для себя искать убежище где-либо в другом месте. Тогда он ставил вас превыше всего. Но потом, решив, что растущее могущество Филиппа сулит ему большие выгоды, он переметнулся на его сторону, ничуть не считаясь с вами. Нет, граждане афинские, у таких людей, сделавших целью своей жизни одну лишь выгоду, нельзя отыскать ни постоянства, ни верности священному долгу: каждый разумный человек должен держаться с такими людьми настороже, не доверяясь им с самого начала, чтобы не предъявлять им запоздалых обвинений в конце. (128) Даже если допустить то, что противоречит истине, и предположить, будто Харидем все время вел себя по отношению к нам как человек преданный и собирается вести себя так в будущем, никогда не изменяя своего отношения к нашему государству, - то даже в этом случае тем не менее будет ошибкой предоставление ему подобной привилегии. Если бы гарантия безопасности, получаемая в соответствии с постановлением, давалась Харидему по какому-то другому случаю, а не ради Керсоблепта, то это было бы, пожалуй, не так опасно. Ныне же, тщательно продумав все последствия, я прихожу к выводу, что человек, ради которого он хочет злоупотребить привилегией, предоставленной ему постановлением нашего народа, не заслуживает доверия ни с его, ни с нашей стороны. (129) Я остановлюсь на этом моменте, разбирая дело детально и со всей справедливостью, вы же обратите внимание на то, насколько естественны и сильны мои опасения. Обратимся к Котису, который находился с Ификратом в таких же родственных отношениях, как Керсоблепт с Харидемом.[58] Полагаю, что Ификрат, защищая Котиса, совершил больше значительных деяний, заслуживающих гораздо большей благодарности, чем те, которые предпринимал Харидем ради Керсоблепта. (130) Рассмотрим все дело в следующем порядке. Вам хорошо известно, граждане афинские, что; Ификрат, несмотря на то что вы удостоили его медной статуи, обеда в Пританее, а также целого ряда других наград и почестей (которые его осчастливили), все же дерзнул, защищая Котиса, выступить против ваших стратегов в морском сражении, поставив тем самым безопасность этого царя выше почестей, полученных от вас. И если бы ваш гнев не оказался более умеренным, чем дерзость этого человека, ничто не помешало бы тому, чтобы Ификрат стал самым жалким из людей. (131) Однако Котис, спасенный им и получивший на деле доказательство его преданности, не только не постарался отблагодарить Ификрата, убедившись в своей полнейшей безопасности, не только не попытался через него сделать что-либо угодное вам, чтобы добиться прощения за все, что этот царь натворил прежде, но - совсем наоборот! - стал требовать от Ификрата помощи в осаде остальных принадлежащих вам крепостей. (132) Когда же Ификрат отказался это сделать, он сам, собрав войско варваров и отряды, которые были на службе у Ификрата, наняв дополнительно и этого самого Харидема, напал на эти крепости. Этим он поставил Ификрата в такое затруднительное положение, что тот был вынужден удалиться в Антиссу, а затем и в Дрис,[59] чтобы там поселиться. Прибыть к вам он считал неудобным для себя - ведь он предпочел вам фракийца и варвара, а оставаться у фракийца, который, как он видел, столь пренебрежительно отнесся к его безопасности, Ификрат боялся. (133) Теперь предположите, граждане афинские, что и Керсоблепт, пользуясь предоставляемой ныне Харидему гарантией безопасности, усилившись и после этого уже пренебрегая Харидемом, начнет против вас новые враждебные действия и двинется против вас походом: разве это будет нам выгодно? Будет ли нам выгодно, если Харидем окажется обманут, а мы усилим фракийца против самих себя? Я полагаю, что нет. Справедливо, на мой взгляд, также и следующее соображение: если Харидем добивается подобного постановления, понимая и предусматривая указанную опасность, то вы не должны награждать его как человека, питающего против вас злой умысел. (134) С другой стороны, если Харидем не подозревает этой опасности, тогда чем более вы уверены в его благих намерениях, тем энергичнее должны быть меры предосторожности, принимаемые вами как в своих, так и в его интересах. Добрые друзья не должны оказывать друг другу такие услуги, которые повредят и той и другой стороне; напротив, в своих действиях они должны стремиться к обоюдной пользе и дружно сотрудничать. И если человек может предвидеть будущее лучше своего друга, он должен обращать свое умение на благо, не ставя сиюминутную благодарность выше всего, что произойдет в последующее время. (135) Более того, по здравом размышлении я не могу допустить, будто Керсоблепт - варвар и не заслуживающий доверия человек - способен в будущем воздержаться от того, чтобы не нанести Харидему тяжких обид. Возвращаясь к прежнему и вспоминая те великие привилегии, которые Котис собирался отнять у Ификрата, полностью пренебрегая им, я действительно начинаю думать, что и Керсоблепт отнесется с полным безразличием к Харидему, если возникнут обстоятельства, могущие того погубить. (136) Ведь Котис, намереваясь лишить Ификрата почестей, обеда в Пританее, статуи, родины, делающей его предметом зависти других людей, - можно сказать, почти всего, без чего жизнь Ификрата теряет для него свой смысл, никаких угрызений совести при этом не испытывал. А что может остановить Керсоблепта, помешать ему обездолить Харидема? Ведь Харидем не обладает ничем в вашем государстве - у него здесь нет ни детей, ни статуй, поставленных в его честь, ни родственников или кого-либо иного... (137) Поскольку Керсоблепт по природе своей ненадежен (а если судить по тому, что происходило ранее, вообще должен считаться человеком, не заслуживающим доверия) и поскольку в сложившейся политической обстановке ничто не может побудить его противно своему характеру и природе совершить доброе дело для Харидема, то чего ради должны мы так бессмысленно и глупо содействовать Харидему в получении награды, которой он хочет добиться, когда это принесет нам только вред? Причин для такого решения я не вижу.
(138) Помимо того что такое постановление не доставит пользы нашему делу, вас необходимо предостеречь еще и о следующем: известие о принятии подобного постановления не принесет ничего доброго и репутации нашего государства. Если бы это постановление было составлено ради человека, живущего в свободной стране, подчиняющегося ее законам, оно бы менее позорило нас, граждане афинские (хотя и тогда ничем не было бы оправдано). Ныне же такое постановление составлено ради Харидема, не живущего в каком-либо свободном государстве, но служащего предводителем наемных войск у фракийца, наносящего тяжкие обиды многим людям, использующего авторитет царской власти фракийца для такой цели. (139) Вы, разумеется, знаете, что все эти предводители наемников, захватывая эллинские города, стремятся установить в них свое правление. Они бродят по всей земле, выступая - если говорить правду - общими врагами всех людей, желающих жить свободно в своих государствах, подчиняясь лишь законам. Но подобает ли нам, граждане афинские, принимать такое решение, и хорошо ли это будет, если о нас скажут, что мы предоставили такую гарантию безопасности человеку, который руководствуется только своей алчностью и злоумышляют против всех, кто попадается ему на пути? И подобает ли нам отказывать в военной поддержке тем, кто защищает свою свободу и независимость? (140) Я лично полагаю, что это будет просто нехорошо и недостойно вас. Разве не позорно, с одной стороны, упрекать лакедемонян за составление такого текста договора, который дал царю возможность поступать по своему усмотрению с живущими в Азии эллинами,[60] а с другой - выдать на расправу Керсоблепту эллинов, живущих в Европе, и вообще всех, над кем Харидем надеется взять верх? Ведь только такие последствия будет иметь это постановление, когда царский полководец не будет руководствоваться тем, что ему дозволено и что нет, а все, кто попытается оказать ему сопротивление, будут охвачены столь великим страхом.
(141) Хочу теперь, граждане афинские, рассказать вам о некоторых событиях прошлого, которые сделают для вас необходимость отмены этого постановления еще более ясной. При определенных обстоятельствах и в известное время вы предоставили гражданские права Ариобарзану и ради него - Филиску, как ныне ради Керсоблепта - Харидему.[61] Этот Филиск, проделавший такую же карьеру, что и упомянутый выше Харидем, захватывал с помощью войск Ариобарзана эллинские города. Врываясь в них, он совершил множество преступлений, уродовал свободнорожденных юношей,[62] насиловал женщин, творил все то, что стал бы делать человек, захвативший власть, но воспитанный в беззаконии, при отсутствии всех благ, которые дает людям свободное демократическое государственное устройство. (142) Из Лампсака происходят двое людей, одного из которых зовут Терсагор, другого - Экзекест. Они решили поступить с тиранами так, как некогда поступили выступившие у нас,[63] и убили Филиска, разделавшись с ним по заслугам, считая своим долгом добиваться свободы для родины. Теперь предположите, что один из наших ораторов, выступавших за Филиска в те времена, когда тот содержал войско в Перинфе, владел всем Геллеспонтом и был самым сильным из правителей, внес бы проект постановления, подобный внесенному Аристократом ("Если кто-нибудь убьет Филиска, то будет подлежать немедленному аресту на территории союзников"): какой позор, как вы видите теперь сами, клянусь Зевсом, пал бы тогда на наше государство! (143) Терсагор же и Экзекест отправились на Лесбос и поселились там. Если бы кто-нибудь из детей или друзей Филиска схватил их, то они были бы выданы во исполнение вашего постановления. Разве не следовало бы тогда назвать такой ваш поступок и позорным и чудовищным, граждане афинские, если бы вы, воздвигшие бронзовые статуи тем, кто совершил у вас подобный подвиг, и оказавшие этим людям величайшие почести, других людей в других государствах, замысливших подобный же подвиг ради спасения своей родины, выдали бы с головой в силу вашего постановления?! Но в случае с Филиском, к великому счастью, не произошло того, что навлекло бы на вас, ставших жертвой обмана (если бы такое постановление было принято), величайший позор. Остерегайтесь же и ныне, если хотите меня послушать, чтобы подобного не произошло в связи с обсуждаемым постановлением. Так как в нем отсутствуют ограничивающие условия, но просто написано: "Если кто-нибудь убьет Харидема", - то весьма возможно, что в определенных условиях может возникнуть именно такое положение.
(144) Хочу теперь кратко остановиться на "деяниях" Харидема и показать, до какого безмерного бесстыдства дошли те, кто возносит ему хвалу. При этом я твердо вам обещаю (и пусть никто не разгневается на меня за это обещание), что докажу вам не только то, что Харидем недостоин гарантии безопасности, предоставляемой ему этим человеком, но и то, что по справедливости он должен понести самое тяжкое наказание (если все злоумышленники и обманщики, стремящиеся вас надуть и действующие во всем против ваших интересов, должны в самом деле по справедливости наказываться). (145) Может быть, кто-нибудь из вас, вспомнив, как этот человек некогда стал гражданином вашего государства, а затем был награжден золотым венком за оказанные государству благодеяния, удивится, что вас можно было так сильно надуть, и притом без особого труда. И все же, граждане афинские, вам хорошо известно, что вы были обмануты. А по какой причине это естественным образом с вами произошло, я сейчас скажу. Она заключается в том, граждане афинские, что вы принимаете много правильных решений, но не доводите их до конца. (146) О чем здесь идет речь? Если кто-нибудь захочет вас спросить, кого из живущих ныне в государстве вы считаете самыми порочными людьми, вы не назовете ни крестьян, ни морских торговцев, ни ювелиров, вообще никого из такого рода людей. Но если кто-нибудь скажет, что это люди, привыкшие за плату выступать с речами и предложениями, то я уверен, что вы все с ним согласитесь. В этом случае ваше суждение будет прекрасным, но последующие ваши действия правильными назвать нельзя. (147) Именно тем, кого вы сами считаете самыми порочными из всех людей, вы доверяете оценку поведения каждого гражданина. А эти люди в зависимости от того, что им самим выгодно, объявляют гражданина честным или порочным, нисколько не заботясь при этом о справедливости или истинности своих суждений. Именно так постоянно поступали эти ораторы в случае с Харидемом, и вы согласитесь со мной, выслушав мой рассказ о его "деяниях".
(148) Я не ставлю Харидему в вину того, что во времена, когда он был простым воином, пращником в легковооруженной пехоте, он с самого начала стал принимать участие в военных действиях против нашего государства, - как не ставлю ему в вину и того, что, командуя каперским судном, он грабил наших союзников. Все это я оставляю в стороне. Почему? Да потому, граждане афинские, что нужда и суровая необходимость лишают человека возможности выбирать, что он должен делать и чего не должен. Поэтому всякий, желающий остаться справедливым в своих суждениях на этот счет, не должен добиваться здесь полной ясности и точности. Но послушайте то, что я расскажу вам о его злонамеренных действиях против вас начиная с того времени, как он стал предводителем наемников и командовал отрядом каких-то воинов. (149) Первое из его "деяний" связано с его службой у Ификрата,[64] у которого он более трех лет получал содержание. Когда же вы сместили Ификрата с поста командующего и отправили стратегом к Амфиполю и Херсонесу Тимофея,[65] этот человек первым делом вернул заложников (которых Ификрат, получив от Гарпала, передал ему для охраны) жителям Амфиполя, - хотя вами было принято решение о доставке этих заложников в Афины. Такие действия Харидема послужили причиной того, что Амфиполь так и не был взят. Далее, когда Тимофей вновь нанял его и его войско, Харидем не пошел к нему служить, но отплыл к Котису, прихватив с собой ваши тридцативесельные корабли - хотя он совершенно точно знал, что Котис более, чем кто-либо другой, враждебно настроен к вам. (150) После, когда Тимофей решил начать военные действия против Амфимоля[66] - до того, как открыть военные действия на Херсонесе, - у Харидема не нашлось в тот момент способа причинить вам зло, и он нанялся на службу к олинфянам, вашим врагам, которые в те времена владели Амфиполем. Отчалив из Кардии,[67] он морем отправился к Амфиполю, чтобы принять участие в войне против нашего государства, но был взят в плен нашими триерами. Критическое стечение обстоятельств в тот момент и нужда в наемниках для войны против Амфиполя послужили причиной тому, что Харидем, вместо того, чтобы понести наказание за отказ передать заложников в Афины и за переход на сторону Котиса - вашего злейшего врага, обменялся с нами клятвами верности и стал принимать участие в военных действиях на нашей стороне. (151) За все это ему следовало бы питать чувство благодарности по отношению к вам, за то, что его не казнили - хотя этого он по всей справедливости заслуживал.
Но наше государство вместо этого, как будто находясь в долгу перед Харидемом, наградило его венками, предоставлением гражданских прав и всем другим, о чем вы хорошо знаете. Для подтверждения того, что сказанное мною - правда, прочти постановление, касающееся заложников, письмо Ификрата и письмо Тимофея, а затем и эти свидетельские показания. Вы увидите, что все сказанное мною является не пустыми отговорками или обвинениями, но неопровержимой истиной. Читай!
(Постановление. Письма. Свидетельства)
(152) Из письма и свидетельского показания вы получили представление в первую очередь о том, что Харидем нанимался наемником туда, где надеялся вести против вас военные действия (хотя у него была возможность поступать на службу к другим лицам). После, убедившись, что не отыщет там возможности вредить вам, он вновь отплыл в иные места, собираясь действовать против нашего государства. Он стал главным виновником того, что Амфиполь не был взят. Такими вот были "деяния" Харидема с самого начала; сейчас вы познакомитесь и с другими. (153) После некоторого времени, когда уже началась война против Котиса, Харидем посылает вам письмо, скорее даже не вам, а Кефисодоту - настолько сильно он опасался, что сам уже ни в чем не сможет обмануть наше государство (ведь он знал, что натворил ранее). В этом письме он обещал доставить нашему государству обладание Херсонесом (в действительности решив сделать все для того, чтобы этого не случилось). Вам надо выслушать, в чем заключается существо дела, связанного с письмом (это не займет у вас много времени), и познакомиться с образом действий этого человека, которого он придерживался с самого начала, по отношению к вам.
(154) Еще тогда, когда Харидем оставил службу у Тимофея и, отступив из-под Амфиполя, переправился в Азию, он поступил (в связи с арестом Артабаза,[68] схваченного Автофрадатом) на службу к зятьям Артабаза вместе со всем своим войском, дав взаимную клятву верности. Но затем он забыл об этих клятвах; преступив их, он воспользовался тем, что местные жители, уверенные в нем как в друге, не несли никакой охраны, и захватил их города - Скепсис, Кебрен и Илион.[69] (155) Овладев этими населенными пунктами, он попал в трудное положение, которого не только претендующий на звание полководца человек, но даже любое частное лицо сумело бы избежать. Хотя у него не было крепостей, имевших выход к морю, и неоткуда было привозить продовольствие для воинов, да и в самих населенных пунктах припасы отсутствовали, он продолжал отсиживаться за их стенами, решив действовать самым преступным образом, вместо того чтобы оставить разграбленные дочиста города. Когда же Артабаз, освобожденный Автофрадатом, собрал войско и прибыл сюда, то он обеспечил себя продовольствием за счет Верхней Фригии, Лидии и Пафлагонии, дружественно к нему настроенных. Харидему же не оставалось ничего другого, как только выдерживать осаду. (156) Почувствовав, какая беда ему грозит, и поняв, что он потерпит поражение (если не от кого-либо, то во всяком случае от голода), он решил (возможно, выход подсказал ему кто-то другой, или же он сам сообразил, как ему поступить), что у него остался один путь к спасению, которым располагают все люди вообще. В чем же он заключается? В нашем человеколюбии, граждане афинские (если не назвать это качество каким-либо другим именем[70]). Приняв такое решение, он присылает к нам письмо, заслуживающее, чтобы его здесь огласили. Намерение Харидема состояло в том, чтобы взамен обещания доставить вам обладание Херсонесом и под предлогом того, что этого же хочет и Кефисодот (выступающий как враг Котиса и Ификрата[71]), получить от вас триеры и беспрепятственно удрать из Азии. (157) Помните ли вы о том, что произошло далее, отчего суть его уловки стала ясной для всех? Мемнон и Ментор, зятья Артабаза, люди молодые (которым благодаря родству с Артабазом неожиданно выпало на долю счастье), желавшие немедленно и мирным путем завладеть этой землей и пользоваться почетом, не подвергаясь опасностям войны, - убедили Артабаза не мстить Харидему и отпустить его, заключив договор о перемирии. Они говорили ему, что вы сами его перевезете, даже в том случае, если Харидем этого не пожелает, сам же он воспрепятствовать этому не сможет. (158) Избавившись от гибели таким неожиданным, не поддающимся разумному объяснению образом, Харидем, заключив перемирие, самостоятельно переправился на Херсонес. Он настолько далек был от того, чтобы объявить войну Котису (хотя в письме он заявлял, что Котис не устоит перед атакой его войска), настолько далек от того, чтобы содействовать установлению вашей власти над Херсонесом, что вновь нанялся на службу к Котису и стал осаждать последние ваши крепости на Херсонесе, Критоту и Элеунт.[72]
Вы с полным основанием можете заключить (исходя из того, как он совершил переправу через пролив), что, находясь еще в Азии и направляя вам письмо, он уже тогда принял решение и только обманывал вас. Действительно, переправляясь из Абидоса, всегда вам враждебного, послужившего базой для тех, кто захватил Сеет, он направился в Сеет, бывший во власти Котиса. (159) И не думайте, будто жители Абидоса или жители Сеста охотно стали бы принимать Харидема после того, как им было отправлено к вам упомянутое выше письмо, если б они сами не были осведомлены тогда о готовившемся обмане и сами не помогали ему в этом. Они хотели избежать препятствий с вашей стороны, содействуя переправе войска Харидема, а когда оно переправится - использовать его в своих целях. Так они и поступили, исходя из того, что Артабаз предоставил им гарантии безопасности. В доказательство того, что дело обстояло именно таким образом, прочитай письма, которые прислал он сам, а также письма правителей из Херсонеса. Вы увидите из этих писем, что дело обстоит именно так. Читай!
(Письмо)
(160) Обратите внимание, откуда и куда он переправился: из Абидоса в Сеет. Неужели вы можете подумать, что жители Абидоса или жители Сеста стали бы его принимать, если бы они не были соучастниками обмана, когда он отправлял вам письмо? Прочитай им само письмо. Обратите внимание, граждане афинские, на преувеличенные похвалы в своей собственный адрес, которыми он переполнил свое письмо к вам, рассказывая о подвигах, которые он совершил, и описывая те, которые он собирается совершить. Читай!
(Письмо)
(161) Прекрасное письмо, не правда ли, граждане афинские? Все, что он написал, заслуживает всяческой благодарности - если бы это было правдой! Но в действительности Харидем писал его с целью вас обмануть, ибо тогда он не надеялся добиться перемирия.[73] Когда же он его добился, вот что он сделал. Читай!
(Письмо)
Итак, после того как Харидем, обещавший вернуть вам потерянные крепости, переправился через пролив, правитель Критоты заявляет о своем письме, что оставшимся нашим владениям грозит еще большая опасность. Покажи другое письмо и прочитай выдержки из него.
(Письмо)
Прочитай выдержки из другого письма.
(Письмо)
(162) Вы видите, как буквально со всех сторон поступают свидетельства о том, что Харидем, переправившись через пролив, выступил в поход не против Котиса, а с целью объединиться с Котисом и выступить против вас. Прочитай им еще одно, вот это письмо, остальные не надо. Ведь уже совершенно ясно теперь, что он обманул вас. Читай!
(Письмо)
Остановись. Обратите внимание на то, что Харидем, пообещав в письме вернуть вам Херсонес, действует затем с целью лишить вас последних владений на этой земле, нанимаясь на службу к вашим врагам; как, написав о том, что он принял послов Александра, он на деле творит то же самое, что и пираты Александра. Благонамеренно настроенный к вам человек, не правда ли? Поистине человек, не способный на ложь ни в переписке, ни на деле...
(163) Хотя из всех этих свидетельств становится совершенно ясно, что в его заявлениях о привязанности к Афинам не заключено ни одного слова истины, всего этого еще недостаточно. В свете последующих событий такой вывод станет еще более оправданным. Котиса, вашего врага и дурного человека, убил, благодарение богам, Пифон: Керсоблепт же, ныне царствующий, был еще мальчиком, как и все другие сыновья Котиса. Так господином положения оказался Харидем благодаря своему присутствию в тот момент, а также благодаря тому, что у него под началом оказались войска. Тут прибыл стратегом Кефисодот, которому Харидем в свое время направлял упомянутое выше письмо и триеры, которые должны были его выручить в случае отказа Артабаза, когда дело со спасением Харидема было еще неясным. (164) Что же должен был сделать, граждане афинские, человек, по-настоящему бесхитростный и дружественно к нам расположенный, в связи с прибытием стратега, притом не из числа тех, кто, по словам Харидема, его ненавидел, а именно тот, которого он сам избрал себе другом среди афинских граждан, которому он еще прежде всего отправлял письмо; как же должен был поступить Харидем, ставший после смерти Котиса господином положения? Разве не передать тотчас же всю эту землю вам, выступить вместе с вами против фракийского царя, на деле доказать свои дружеские к вам чувства, используя для этого подходящий момент? Я бы сказал, что он должен был поступить именно так. (165) Что же, может быть Харидем совершил что-либо подобное? Отнюдь нет! На протяжении всего времени, в течение семи месяцев, он продолжал вести против нас военные действия, выступая открытым врагом нашего государства, не сказав нам ни одного дружественного слова. Вначале, когда наша эскадра в составе только десяти кораблей встала на якорь в Перинфе и стало известно, что Харидем находится поблизости, мы хотели вступить с ним в переговоры, чтобы с ним соединиться. Однако он, дождавшись момента, когда наши воины стали готовить себе пищу, попытался захватить наши суда и перебил многих моряков: командуя отрядом всадников и легковооруженной пехоты, он сбросил их всех в море. (166) После этого мы отплыли, но не с целью напасть на какой-либо пункт или крепость во Фракии. Никто не сможет поэтому сказать: "Клянусь Зевсом, ведь он причинил небольшой ущерб афинскому государству, защищаясь от нападения!" Но этого не было, ибо мы нигде во Фракии не высаживались. Мы направились в Алопеконнес, который находится на Херсонесе и был всегда нашим владением. Это мыс, выдающийся в сторону Имброса, наиболее удаленное место от Фракии, служившее пристанищем для разбойников и пиратов. (167) Когда мы прибыли туда и осадили этих негодяев, Харидем двинулся через весь ваш Херсонес и напал на нас, оказывая поддержку разбойникам и пиратам. Ему, занявшему позиции рядом с нами, скорее удалось убедить и даже принудить вашего стратега действовать в противовес вашим интересам, чем вашему стратегу убедить Харидема выполнить хотя бы часть того, что тот ранее обещал и соглашался сделать. Харидем заключил этот договор с Кефисодотом, который вызвал у вас такое негодование и возмущение, что вы освободили стратега от должности и наказали штрафом в пять талантов. Не хватило только трех голосов для того, чтобы приговорить его к смертной казни.[74] (168) Как же не поразиться, граждане афинские, столь великому неразумию, когда видишь, как за одни и те же дела одного жестоко наказывают как совершившего преступление, другому же воздают почести и ныне как за оказанные благодеяния! В том, что все сказанное мною - правда, свидетелями по делу, связанному с упомянутым стратегом, будьте вы сами: ведь вы сами его судили, освободили от должности и были возмущены его поступками. Все это вы сами прекрасно знаете. Что же касается событий, происходивших в Перинфе и Алопеконнесе, то по этим делам вызови мне свидетелями триерархов.
(Свидетели)
(169) После этого, когда Кефисодот был отрешен от должности стратега, и вы решили, что договор, заключенный им с Харидемом, плох и несправедлив, Мильтокит, всегда дружественно к вам настроенный, был выдан Смикитионом и попал в руки этого "честного человека" Харидема. Зная, что жизнь Мильтокита будет вне опасности, если он будет доставлен к Керсоблепту (убивать друг друга у фракийцев не принято), Харидем передал его жителям Кардии,[75] вашим врагам. Те схватили Мильтокита вместе с сыном, вывезли их в море на корабле, закололи сына на глазах у отца, а затем и самого Мильтокита утопили в море. (170) Фракийцы с негодованием встретили известие об этих жестокостях, а Берисад с Амадоком заключили между собой союз. Афинодор,[76] видя, что настал подходящий момент, примкнул к их союзу и оказался в состоянии вести военные действия. Все это сильно напугало Керсоблепта, и тогда Афинодор составил текст договора, согласно которому принудил Керсоблепта поклясться перед вами и перед царями о том, что все фракийское государство, разделенное на три части, будет управляться сообща и что все они вернут вам землю.[77] (171) Во время выборов магистратов вы уполномочили Хабрия командовать в этой войне. С Афинодором же случилось так, что ему пришлось распустить войска, так как вы отказали ему в средствах на их содержание, а других средств для ведения войны он не нашел. Хабрий с одним кораблем выплыл к театру военных действий. Что же сделал опять этот Харидем? От договора, который он заключил с Афинодором, он отрекся и убедил также Керсоблепта отказаться от него, а Хабрию предложил новые условия, еще более возмутительные, чем те, на которые пошел Кефисодот. Хабрий неохотно на них согласился, вынужденный, как я полагаю, тем, что не располагал никакими военными силами. (172) Тогда вы, узнав об этих событиях (после того как в народном собрании было произнесено по этому поводу много речей и оглашен договор), не посчитались с добрым именем Хабрия и с теми, кто выступил в его защиту, и вновь отвергли и этот договор, проголосовав за постановление Главкона. Тот предложил избрать из вашей среды десять послов для того, чтобы они вновь взяли с него клятву в соблюдении договора с Афинодором. Если же это им не удастся, они должны взять клятву с двух царей, а затем посоветоваться насчет того, как вести с ним войну.[78] (173) После того, как послы отплыли, дела со временем дошли до такого состояния, что эти послы лишь тянули время, не желая добиваться простого и справедливого решения в вашу пользу, а нам пришлось отправить вспомогательную экспедицию на Эвбею. Харес, прибывший с войском наемников, был назначен вами стратегом с неограниченными полномочиями и отплыл к Херсонесу. Тут он[79] вновь заключает договор с Харесом в присутствии прибывшего Афинодора и царей, договор наилучший и наисправедливейший.[80] В действительности же он проявил себя лживым и выжидающим лишь удобного момента, чтобы навредить нашему государству, человеком. Во всем его поведении не было и следа искренности или справедливости. (174) Считаете ли вы теперь необходимым способствовать усилению человека, который лишь под давлением обстоятельств выступил в качестве вашего друга, который проявляет к вам свое благорасположение лишь в зависимости от того, насколько его убеждает ваше могущество? Подобное ваше решение будет неверным шагом.
Чтобы вы удостоверились в истинности моих слов, возьми то письмо, которое было получено после заключения первого договора,[81] а затем и письмо Берисада. Эти свидетельства лучше всего помогут вам принять правильное решение.
(Письмо)
Прочти теперь письмо Берисада.
(Письмо)
(175) Так был заключен оборонительный и наступательный союз с обоими царями после того надувательства, каким был договор, заключенный с Кефисодотом. К тому времени Мильтокит был уже убит, Харидем же на деле проявил себя открытым врагом нашего государства. Разве не является свидетельством его непримиримой ненависти к вам тот факт, что он схватил человека, который на протяжении всего этого времени проявлял к вам дружеские чувства больше всех других фракийцев (как Харидему хорошо было известно), и передал его вашим врагам, жителям Кардии? Огласи теперь договор, который заключил после этого Керсоблепт, опасаясь войны с фракийцами и Афинодором.
(Договор )
(176) Написав эти слова и составив договор,[82] он принес клятву, о которой вы слышали. Но затем, узнав, что войско Афинодора распущено, что Хабрий прибыл лишь с одной триерой, он не только не передал вам сына Ифиада,[83] не только не выполнил всех других обязательств, в верности которым он клялся, но уклонился от исполнения других статей договора. Он составил при этом следующий договор. Возьми его и огласи.
(Договор)
(177) Обратите внимание на то, что он потребовал права взимать пошлины и десятины и повел речь так, будто земля принадлежит ему одному. Он настаивал на том, чтобы его сборщики десятины контролировали сбор налогов. И он уже не обещает передать вам в будущем заложника, сына Ифиада, которого он взял в залог верности Сеста и поклялся передать Афинодору. Возьми постановление, которое вы приняли в связи с этим. Огласи его.
(Постановление)
(178) Когда после этого послы прибыли во Фракию, Керсоблепт отправил вам вот это письмо, не соглашаясь ни на какие справедливые условия. Другие[84] же написали следующее. Огласи им это письмо.
(Письмо)
Прочти и письмо, полученное от обоих царей. Смотрите, действительно ли вам покажется, будто они ни на что не жалуются.[85]
(Письмо)
Обратите внимание, граждане афинские, на низость, лживость и изворотливость этого человека и постарайтесь понять все это. Вначале он нанес обиду Кефисодоту, затем, испугавшись Афинодора, прекратил враждебные действия. Позже он нанес обиду Хабрию, затем заключил соглашение с Харесом. Он изворачивался изо всех сил, нигде ни в чем не действуя открыто и справедливо.
(179) После этих событий, в течение всего времени, пока ваши войска оставались в Геллеспонте, он постоянно льстил и обманывал вас. Когда же он вскоре увидел, что в Геллеспонте уже нет ваших войск, он предпринял попытку лишить обоих царей власти, устранить их и подчинить себе всю страну (зная по опыту, что он не сможет нарушить соглашение, прежде чем не будут изгнаны оба эти царя). (180) Чтобы добиться этой цели кратчайшим путем, он подготовил это постановление, которое было бы величайшей несправедливостью, совершенной над этими двумя царями, - если бы мы не вмешались, выступив с обвинением против него как противоречащего законам. Оно связало бы руки их полководцам Бианору, Симону и Афинодору, которые были бы вынуждены опасаться привлечения их к суду согласно этому постановлению. Сам же он, получив полную свободу действий и подчинив своей власти все государство, стал бы одним из ваших наиболее сильных и могущественных врагов.
(181) Он[86] тщательно сохранял базу для операций в течение всего этого времени - ею была Кардия.[87] Этот город он исключил из всех соглашений; в конце концов он открыто отнял его у нас.[88] И в самом деле, для чего могла понадобиться человеку, отказавшемуся от всяких враждебных замыслов против нас, совершенно искренне решившего проявить к нам свое благорасположение, такая база, хорошо приспособленная к тому, чтобы, опираясь на нее, вести военные действия против нашего государства? (182) Полагаю, вам всем хорошо известно (побывавшие на месте знают это совершенно точно, другие же от них слышали), что, как бы не обстояло дело с Кардией, Керсоблепту понадобится лишь один день (если положение во Фракии сложится для него благоприятным образом), чтобы беспрепятственно проникнуть на Херсонес. Действительно, город кардийцев на Херсонесе расположен по отношению к Фракии точно так же, как Халкида на Эвбее по отношению к Беотии. Тому из вас, кто знает, какое положение занимает Кардия, хорошо известна и ситуация, в результате которой он овладел этим городом, приложив все старания к тому, чтобы вы его не захватили. (183) Поэтому вы не должны способствовать возникновению подобной ситуации, действуя против собственных интересов, но, напротив, препятствовать этому изо всех сил, стараясь, чтобы такая ситуация не возникла - ибо он ясно показал, что не упустит удобного случая. Когда Филипп прибыл в Маронею, он послал к нему Аполлонида, дав залог верности ему и Паммену,[89] и если бы владевший этой территорией Амадок не воспрепятствовал вторжению Филиппа, ничто не помешало бы началу военных действий между вами, с одной стороны, и кардийцами вместе с Керсоблептом - с другой. В доказательство истинности моих слов прочти письмо Хареса.
(Письмо )
(184) Принимая во внимание все сказанное выше, вы не должны доверять человеку, обольщаться им, прислушиваться к нему как к благодетелю государства! Питать чувство благодарности [к Керсоблепту] за то, что он, вынужденный обстоятельствами, объявляет себя (обманывая вас) вашим другом, так же несправедливо, как питать чувство благодарности [к Харидему][90] за те небольшие суммы, которые он от своего лица выделяет стратегам и политическим деятелям, добиваясь внесения предложений с похвалами в его адрес. Существует гораздо больше оснований к тому, чтобы его возненавидеть за вред, который он везде и во всем старается нам причинить, как только возникает положение, когда он может действовать по собственной воле. (185) Все остальные люди, которые в прошлом вами награждались, заслужили эти почести за оказанные вам благодеяния; этот же оказался единственным человеком, кому предоставляется награда за зло, которое он пытался, но оказался не в состоянии вам причинить. А ведь за такое дело освобождение от наказания, которому он по справедливости должен был бы подвергнуться, было бы с вашей стороны величайшей для него наградой! Но наши политические деятели думают иначе и одаряют его званием гражданина Афин, благодетеля государства, увенчивают венками, предоставляют награды - за подачки, которые он уделяет им из своих средств. Вы же все, оказавшись жертвами обмана, сидите здесь, лишь поражаясь тому, что происходит на ваших глазах. (186) Наконец, ныне они превращают вас в его личную охрану с помощью этого самого проекта постановления: и если бы мы не выступили против него, обвинив его в противозаконности, наше государство, взяв на себя обязанности наемника и слуги, стало бы охранять Харидема! Прекрасно, не правда ли? О Зевс и боги, тому, кто недавно служил наемником у ваших врагов, получая за это деньги, вы ныне на глазах у всех предоставляете охрану своим постановлением!
(187) Возможно, меня спросят, почему я, так хорошо знающий все эти дела, так внимательно следивший за его преступлениями, не возражал, когда вы предоставили ему гражданские права, когда вы возносили ему хвалы, и вообще ранее ни единым словом не выступал против него до появления этого проекта постановления. Я объясню вам это, граждане афинские, со всей откровенностью, высказав до конца всю правду. Я знал тогда и то, что он недостоин предоставленных ему наград, и видя, как он их добивался, не выступил с возражениями по этому поводу. С этим я согласен. (188) Почему я так поступал? Во-первых, потому, что множество тех, граждане афинские, кто с готовностью лгали, выступая перед вами в его защиту, легко одолели бы меня одного, как я полагаю, говорящего правду. Во-вторых - клянусь Зевсом и всеми богами. - мне никогда не приходило на ум завидовать какой-либо из тех наград, которых он добивался, обманывая вас. Кроме того, я не считал, что для вас будет большим несчастьем простить человека, совершившего много преступлений, чтобы тем самым поощрить его на добрые дела, которые он смог бы в дальнейшем совершить на благо вашего государства. Оба эти соображения принимались во внимание тогда, когда вы предоставили ему гражданские права и увенчали его венком. (189) Но когда я вижу, что он задумал нечто такое, что при условии удачных обманных действий здешних его агентов отнимет у всех ваших друзей за границей (которые пожелают в чем-то вам помочь и помешать его враждебным действиям) возможность противостоять Харидему или в чем-либо воспрепятствовать его враждебной деятельности (я имею в виду Афинодора, Симона, Бианора, Архебия византийца, обоих фракийских царей) - тогда я решил выступить с обвинением. (190) Я полагаю при этом, что возражать по поводу тех наград, которые не смогут особенно содействовать его вредоносной деятельности, направленной против нашего государства, приличествовало бы человеку, либо лично от него пострадавшего, либо сутяге. Но выступить против такой награды, которая повлечет за собой особо опасное последствия для всего государства, есть долг каждого честного и патриотически настроенного гражданина. Потому-то я, тогда не возражавший, теперь открыто выступаю против него.
(191) Если у них и такой довод, с помощью которого они надеются отвлечь ваше внимание. "Керсоблепт и Харидем наносили ущерб нашему государству, - заявляют они, - когда выступали его врагами; ныне же они наши друзья и приносят нам пользу. Ведь зла не следует помнить, как мы сами не вспомнили зла, причиненного нам лакедемонянами, когда мы их спасали,[91] причиненного фиванцами,[92] наконец, эвбейцами в нынешние времена.[93] (192) Полагаю, что такой довод мог бы считаться справедливым в известной ситуации при обсуждении вопроса об оказании помощи Керсоблепту и Харидему, когда такое предложение кто-то стал бы выдвигать, а мы ему противоречить. Однако такой ситуации не возникло и такого предложения никто не выдвигал. Но если они выставляют этот довод, желая усилить Керсоблепта сверх меры - предоставляя с вашей помощью гарантию безопасности его полководцам, - то они совершают, я полагаю, опасную ошибку. Ведь будет несправедливо, граждане афинские, чтобы доводы людей, добивающихся блага для государства, использовались ораторами в интересах тех, кто поставил себе цель добиться полной свободы действовать во вред вам. (193) Помимо этого, если бы он, действуя как ваш враг, причинял вам зло, а затем переменил бы свое поведение, объявив себя вашим другом, такое извинение можно было бы, пожалуй, благосклонно выслушать. Но поскольку дело обстоит не так и он с самого начала, как стал притворяться вашим другом, без конца вас обманывает, то по этой причине он заслужил если не ненависть, то по крайней мере ваше недоверие. Таковы те соображения, которые я хотел высказать относительно того, что не следует быть злопамятным. Злопамятный человек - это тот, кто запоминает подобные факты с целью причинить зло; напротив, кто держит в памяти все только для того, чтобы быть настороже и не пострадать, должен называться просто здравомыслящим человеком.
(194) Возможно, они выскажут и такое предположение. "Этого человека, вознамерившегося ныне стать нашим другом и желающего принести пользу нашему государству, мы повергнем в отчаяние, отклонив проект постановлениям, и заставим относиться к нам с недоверием". Смотрите же, граждане афинские, какого мнения на этот счет придерживаюсь я. Если бы он и вправду был нашим искренним другом и, клянусь Зевсом, собирался бы облагодетельствовать наше государство, то даже и в этом случае я не счел бы возможным принять этот довод как достойный вашего внимания. Никто, я полагаю, не в состоянии совершить для нас столь великие благодеяния, чтобы мы ради него преступили священные клятвы и стали голосовать против того, что представляется нам справедливым и законным. (195) Но поскольку этот человек изобличен в обмане и не совершил ни одного честного поступка, то вы, проголосовав против постановления, из двух благих последствий такого действия одного добьетесь непременно: он или прекратит действовать нечестно (поняв, что уже не сможет далее скрывать истину), или же, если он действительно хочет искать с вами примирения, попытается совершить какой-либо благой поступок (учитывая, что с помощью обмана он никогда не добьется желаемого результата). Так что если не ради чего другого, то хотя бы по этой причине вам следует голосовать против этого постановления.
(196) Будет целесообразным познакомиться здесь и с тем, граждане афинские, как наши предки некогда распределяли почести и награды истинным благодетелям государства, гражданам и чужестранцам. Если вы убедитесь, что они умели это делать лучше вас, будет прекрасно последовать их примеру; если же вы решите, что превосходите их в этом, то от вас будет зависеть, как вы станете действовать в дальнейшем. Необходимо отметить прежде всего, что они не почтили бронзовыми статуями и чрезмерными свидетельствами уважения ни Фемистокла, одержавшего победу в Саламинском сражении, ни Мильтиада, командовавшего в битве при Марафоне, ни многих других, совершивших подвиги, которые нельзя поставить в сравнение с деяниями нынешних полководцев. (197) Разве наши предки не питали чувства благодарности к тем, кто совершал подвиги ради них? Да в высшей степени, граждане афинские! Они представляли им награды, достойные как их самих, так и награждаемых людей: поскольку все они были достойными людьми, они выбирали этих людей на командные посты. Здравомыслящие люди, которые стремятся к истинным ценностям, считают оказываемое им доверие - стоять во главе прекрасных и благородных людей - гораздо более высокой наградой, чем бронзовые изваяния. (198) И они не лишали никого из своей среды, граждане афинские, их доли в славе совершаемых подвигов. Никто не рискнул бы в те времена назвать победу при Саламине победой Фемистокла, но только - победой афинян; и битву при Марафоне называли не победой Мильтиада, но победой государства! Ныне же, граждане афинские, многие прямо говорят, что Керкиру взял Тимофей,[94] мору порубил Ификрат,[95] а морское сражение у Наксоса выиграл Хабрий.[96] Создается впечатление, что вы сами уступили славу этих подвигов, воздавая непомерные почести каждому из вышеупомянутых лиц. (199) Так прекрасно и на благо общества распределяли награды внутри государства наши предки; мы же действуем неверно. Но как они награждали чужестранцев? Когда Менон из Фарсала пожертвовал 12 талантов серебра на войну из-за Эйона,[97] находившегося близ Амфиполя, а также прислал на помощь 300 всадников из числа своих пенестов,[98] наши предки не приняли постановления о том, что человек, убивший Менона, должен подлежать немедленному аресту, а просто даровали Менону гражданские права афинянина, полагая эту награду вполне достаточной. (200) Точно так же в честь Пердикки, правившего в Македонии в те времена, когда произошло нашествие варваров (уничтожившего варваров, отступавших из-под Платей[99] и содействовавшего окончательному разгрому царя), наши предки не приняли постановления о том, что "убивший Пердикку, ставшего ради нас врагом персидского царя, будет подлежать немедленному аресту", но ограничились лишь предоставлением ему гражданских прав. Ведь стать у вас гражданином считалось тогда настолько высокой почестью у всех людей, что ради этой цели нам оказывались величайшие благодеяния. Теперь же указанная почесть настолько обесценилась, что немало людей из числа ее получивших причинили нам больше вреда, чем откровенные враги. (201) Но не только эта награда нашего государства оказалась втоптанной в грязь и стала ничтожной по своему значению; такими же стали и все остальные награды из-за низости проклятых и ненавистных богам политиканов, всегда готовых внести предложение о предоставлении подобных почестей. В своей ненасытной алчности они дошли до того, что продают награды и присуждаемые вами почести как разносчики, громко расхваливающие всем какой-то мелкий и вообще ничтожный товар. Они продают его по дешевке многочисленным покупателям по той же цене, внося предложения в письменной форме, предлагая все, что пожелают покупатели. (202) Прежде всего, если вначале вспомнить о событиях самого недавнего прошлого, они добились не только для того самого Ариобарзана, но и для троих его сыновей, а также для двух жителей Абидоса, самых заклятых врагов Афин и вообще подлейших людей, Филиска и Агава, всех почестей, каких они только захотели. Далее, когда было признано, что Тимофей сделал для вас полезное дело, они помимо того, что наградили его всеми самыми высокими почестями, какие только были, наградили вместе с ним еще и Фрасиерида и Полисфена[100] - людей, скверных и пагубных, за которыми числится такое, о чем постеснялся бы и говорить порядочный человек. (203) Наконец, теперь, кроме того, что они потребовали для Керсоблепта таких наград, каких хотели (все их старания сводились к этому), они присоединили к числу награждаемых еще двоих - вот этого человека,[101] виновника стольких преступлений, о которых вы уже слышали, и другого, которого зовут Евдерк (его вообще никто не знает). По этой причине, граждане афинские, то, что ранее считалось великой честью, теперь стало казаться ничтожным, и дело заходит все дальше и дальше. Прежние награды уже кажутся недостаточными, награжденные ими, похоже, уже не испытывают благодарности, если вы не возьмете на себя еще и обязанности охранять жизнь каждого из них.
(204) Если со всей откровенностью сказать правду, граждане афинские, то никто более вас не виноват в таком состоянии дел, в том, что они приняли такой позорный оборот. Вы уже отказались привлекать к ответственности преступников, и это право вышло из употребления в нашем государстве. Но обратите внимание, как наказывались нашими предками лица, совершившие преступления, и сравните их действия с вашими. (205) Фемистокла, который стал превозноситься над народом, они арестовали, обвинили в персофильстве и приговорили к изгнанию.[102] И Кимон за то, что он лично изменил государственный строй, завещанный предками, лишь большинством в три голоса спасся от смерти: его оштрафовали на 50 талантов.[103] Так они поступали с людьми, оказавшими им величайшие благодеяния! И поступали справедливо. Они не жертвовали ради них собственной свободой и гордостью за совершенные афинским народом подвиги, но воздавали почести честным людям, не позволяя вступившим на пусть преступлений совершать свои действия. (206) Вы же, граждане афинские, освобождаете от наказания совершивших величайшие преступления людей, вина которых со всей очевидностью доказана, если они произнесут в суде одну или две остроумные шутки[104] или если несколько избранных их филетами синдиков станут упрашивать вас о снисхождении.[105] А если вы и осуждаете кого-либо, то наказываете штрафом в 25 драхм. Ведь тогда, в старое время, государство процветало и дела его шли блестяще; и в частной жизни никто не выделялся над всеми остальными. (207) Доказательством этому может служить следующее обстоятельство. Если кто-нибудь из вас видел, как выглядят дома Фемистокла, или Мильтиада, или какого-нибудь другого знаменитого деятеля того времени, то он легко мог убедиться, что они ничуть не лучше всех остальных. Напротив, общественные здания и строения, воздвинутые тогда, столь велики и великолепны, что последующим поколениям не осталось никакой возможности их превзойти: это Пропилеи, верфи, галереи, Пирей и все остальное, что украшает, как вы сами видите, наш город.[106] (208) Ныне же каждый, кто принимает участие в политической жизни, обладает такими возможностями, что некоторые из них роскошью своих частных построек затмили многие общественные здания. Некоторые из них скупают землю в таком количестве, которое превосходит все, чем обладаете вы все, сидящие здесь в суде. А те общественные сооружения, которые воздвигаете вы, покрывая их известкой, настолько жалки и ничтожны, что о них стыдно и говорить. А можете ли вы назвать какие-либо сделанные сообща приобретения, которые вы оставите в наследство потомкам (как наши предки, которые приобрели Херсонес, Амфиполь, славу прекрасных подвигов)? Это та слава, которую подобные люди всячески растрачивают, но все же не в состоянии изгладить ее в памяти поколений, граждане афинские! (209) И это следует признать естественным. Ведь тогда Аристид, стоя во главе такого дела, как распределение фороса, не приобрел ни одной драхмы сверх того, что имел до этого, а когда Аристид скончался, он был похоронен за государственный счет.[107] У вас же в случае возникновения в чем-либо необходимости имелись в распоряжении в государственной казне суммы большие, чем у других эллинских государств. Как следствие этого, какое время бы вы ни отвели для военной экспедиции, вы всегда были в состоянии обеспечить ее денежным содержанием. Ныне же лица, которые стоят во главе государства, стали из бедняков богачами и в изобилии обеспечили себя на долгое время вперед. А вот для вас в казне не найдется денег на расходы даже на один день, и случается так, что надо что-то сделать, а вы не находите средств на эти цели. Тогда хозяином положения в государстве был народ, а теперь - слуги народа.[108] (210) Виновниками этого являются лица, вносящие подобные предложения, приучающие вас относиться с презрением к вам самим и восхищаться лишь одним или двумя гражданами. Так эти лица становятся наследниками вашей славы и добытых вами благ, а вам не достается ни крошки. На вашу долю выпало лишь быть свидетелями преуспевания других, ничего другого, кроме как быть постоянными жертвами обмана: Какое чувство сожаления охватило бы тех мужей, которые отдали свою жизнь за славу и свободу отечества, оставив память о совершенных ими многочисленных и прекрасных подвигах, если бы они узнали, что государство наше стало ныне чем-то вроде слуги наемного телохранителя, совещаясь о том, следует ли охранять личность Харидема! Увы, все это правда!
(211) Страшит не то, что мы обсуждаем и решаем наши дела хуже, чем это делали наши предки, превосходившие всех людей своими качествами и доблестью; скверно то, что мы действуем здесь хуже других людей. Как же нам не устыдиться, когда вот эти самые эгинцы, населяющие такой маленький остров, не обладающие ничем, чем они могли бы гордиться, - до сих пор не сделали гражданином своего государства Ламписа, обладающего самым большим флотом среди эллинов, украсившего и застроившего их город и гавань (они едва удостоили его освобождения от того налога, который платят метеки); как же нам не устыдиться того, (212) что вот эти самые проклятые мегарцы настолько высокого мнения о себе, что ответили спартанцам, приславшим к ним послов и потребовавшим, чтобы они сделали гражданином своего государства кормчего Гермона (который вместе с Лисандром захватил 200 кораблей, когда нас постигло несчастье в битве при Эгоспотамах[109]): "Как только мегарцы увидят, что спартанцы сделали его спартиатом,[110] тогда и они сделают его мегарцем!" (213) Да и граждане Ореоса (государства, занимающего четвертую часть Эвбеи[111]) до нынешнего дня не предоставили самому Харидему, являющемуся наполовину гражданином, полные гражданские права (мать его - гражданка Ореоса, про отца же я не могу сказать, откуда он - да и нет необходимости так внимательно исследовать его происхождение), но он платит там тот же налог, который платят неполноправные граждане (как поступали у нас те, кто платили некогда взносы в Киносарг[112]). (214) Неужели, граждане афинские, вы, предоставившие ему полные гражданские права и почтившие его другими наградами, добавите к ним еще и эту? И за что? Какие корабли он для вас захватил, что могло бы заставить потерпевших злоумышлять против него? Какой город он взял и передал вам? Каким опасностям он ради вас подвергался? Каких врагов, бывших одновременно и вашими врагами, он восстановил против себя? Ни один человек не сможет положительно ответить на эти вопросы.
(215) Хотел бы теперь сказать несколько слов, граждане судьи, о законах, которые мы здесь цитировали, и этим закончить свою речь. Как я полагаю, если вы будете их твердо помнить, вы станете строже их соблюдать и придерживаться, когда эти люди будут пытаться обманывать вас и уводить в сторону от истины. Первый закон прямо гласит, что в случае совершения убийства дело разбирает Совет.[113] Аристократ же написал, что в случае совершения убийства обвиняемый подлежит немедленному аресту. Но вы должны соблюдать закон и Постоянно помнить о том, что более всего противоречит законному судопроизводству случай, когда человек без суда и следствия выдается для расправы. (216) Далее второй закон запрещает подвергать пыткам или конфискации имущества убийцу, осужденного за совершенное им преступление.[114] Он же своим постановлением, где говорится о немедленном аресте, это допускает: ведь лицам, арестовавшим обвиненного, будет разрешено поступать с ним как им заблагорассудится. Закон требует, чтобы обвиняемый был доставлен к фесмофетам при условии, если он арестован в отечестве убитого.[115] Аристократ же требует, чтобы предъявивший обвинение в убийстве имел право арестовать обвиняемого и держать в своем доме, даже если обвиняемый будет схвачен на чужбине. (217) Существуют преступления, за которые по закону можно убивать на месте.[116] Аристократ же не делает никаких уточнений и, если кто-нибудь совершит убийство на законном основании, выдает такого человека на расправу, хотя согласно закону он должен оставаться безнаказанным. Если с кем-либо случится подобное, то по закону необходимо требовать прежде всего удовлетворения за убийство.[117] Он же, напротив, и сам не требует судебного процесса и не требует от тех, кому предъявлено обвинение, а только предлагает в своем постановлении произвести немедленный арест. А если кто-нибудь освободит обвиняемого, то освободившего он тотчас же лишает прав союзника, определенных в договорном порядке.[118] (218) Законы требуют взятия не более трех заложников от народа, где обитает убийца, если этот народ отказывается нести ответственность по суду.[119] Он же, если кто-нибудь вырвет убийцу из рук человека, его арестовавшего (чтобы избавить убийцу от суда), - таких людей лишает тотчас же прав союзника. Закон не разрешает вносить новых законов, если они в равной мере не распространяются на всех"", он же составил постановление, действие которого распространяется лишь на одного человека. Закон не разрешает ставить постановление выше закона, Аристократ же при условии существования стольких упомянутых выше законов вносит постановление, возвышающееся над этими законами, отменяющее их силу. (219) Помните об этом и, пока вы находитесь здесь, храните законы в силе, оставляйте без внимания все уловки, на которые пойдут эти люди, не давайте им слова; потребуйте, чтобы они показали статью этого постановления, где говорится о судебном разбирательстве, о наказании осужденного убийцы. Если бы Аристократ сам позаботился о должном наказании обвиняемого, находящегося в другой стране и признанного виновным, или о судебном разбирательстве по поводу того, совершено ли убийство или нет, справедливо ли поступил убийца или нет - тогда бы он не преступил законов. (220) Но поскольку он после обозначения вины - "если кто-нибудь убьет" - опустил слова "и будет осужден за убийство", а также слова "уличен в совершении убийства", не написал слов "должен быть привлечен к судебной ответственности за убийство", а также слов о том, что "он подлежит такому же наказанию, как за убийство афинского гражданина", и вообще не включил в свое постановление все то, чего требует справедливость, а только то, что виновный должен быть схвачен, - то не поддавайтесь обману и ясно отдавайте себе отчет в том, что его постановление полностью противоречит законам.


[1] В атом месте часть речи утрачена, как видно из последующего контекста.

[2] Афинодор был афинским клерухом на о. Имбросе и стал известен как предводитель наемников во Фракии, где он породнился с Амадоком, фракийским царем. Позже он попал в плен к македонянам, но по настоянию Фокиона, видного политического деятеля Афин, был отпущен Александром. См.: Плутарх. Фокион. 18; Элиан. Пестрые истории. I. 25.

[3] Ниже, в § 51, все цитируемые законы об убийстве будут приписаны Драконту. Дела об умышленном убийстве со времен Солона судил Ареопаг.

[4] По-видимому, убивали преступника тогда, когда он сопротивлялся аресту. Под землей отечества имеется в виду отечество пострадавшего.

[5] Аксон — вращающаяся вокруг оси выбеленная деревянная доска, с текстом законов. На таких аксонах (или кирбах) были начертаны законы Солона (см.: Плутарх. Солон. 19—24).

[6] τοὺς ε̉πι φόνω φευγοντας. Из контекста следует, что имеются в виду не привлеченные к судебной ответственности по обвинению в убийстве, но уже изобличенные в совершении преступления и бежавшие из отечества. Закон упоминается Плутархом в биографии Солона (§ 19).

[7] Имеются в виду деньги, которые платил убийца родственникам убитого в качестве выкупа («виры»).

[8] Эфеты — чиновники Афин по уголовным делам, которым согласно законам Дракоита были подведомственны дела об убийствах.

[9] Слово «несчастный» употреблено как эвфемизм вместо «преступник». Здесь нашло отражение распространенное представление, согласно которому совершивший преступление является несчастным человеком, к которому можно питать и чувство жалости.

[10] Демосфен здесь не вполне точно передает существовавший порядок вещей. В Дельфийскую амфиктионию (которая несомненно имеется здесь в виду, членом ее были Афины) входили не все эллины — из нее были исключены жители Этолии, Аркадии и некоторых других областей Греции (см.: Павсаний. Х. 8. 2; Эсхин. II. 116).

[11] Имеются в виду большие общенациональные гимнастические игры — Олимпийские, Пифийские, Немейские и Истмийские.

[12] χρήματα ε̉πίτιμα — собственность полноправного гражданина Афин, не подлежащая конфискации. У лишенного гражданских прав имущество становится χρήματα άτιμα и подлежит конфискаций. Имущество лица, совершившего убийство, конфисковывалось лишь в том случае, если убийство было преднамеренным (как видно из последующего текста).

[13] Имеется в виду, конечно, не убийца, а полноправный афинский гражданин, находящийся в пределах своей страны.

[14] Здесь сформулировано начало закона о δίκη αι̉κία — процессе о нанесении оскорбления действием. Далее оратором приводятся выдержки из δίκη κακηγορίας (словесное оскорбление), γραφὴ φόνου (обвинение в убийстве), δίκη βλάβης (нанесение ущерба).

[15] Редакция закона звучит архаично, и это служит доказательством его подлинности. Однако он процитирован не совсем точно, о чем говорит и пересказ его содержания, содержащийся в речи ниже.

[16] Цитированное законоположение производит странное впечатление. Неясно, почему затронуто дело об убийстве, если речь идет только о заявлении (έ̉νδειξις), изобличающем преступника, вернувшегося в места, куда ему запрещен доступ. Его можно понять только как часть большого закона, где рассматривались вопросы, связанные с убийством человека, вернувшегося в ту страну, где этот человек сам прежде совершил убийство. Выше (§ 37—38) говорилось о том, что если кто-нибудь убьет такого преступника за пределами страны, где он прежде совершил убийство, то за это преступление виновника следует привлекать к суду, как за убийство афинского гражданина.

[17] ε̉ν ο̉δω̃ καθελών. Выражение это, являясь, по-видимому, специальным термином, загадочно по смыслу. Словарь Гарпократиона объясняет его «поразив из засады».

[18] ε̉ν πολέμω α̉γνοήσας. По-видимому, здесь имеется в виду случай, когда воин в пылу сражения нечаянно поразит соратника вместо врага.

[19] По поводу «незаконного имущества» см. примеч. 12.

[20] Имеются в виду следующие судебные учреждения: Ареопаг, Палладий (в храме Паллады), Дельфиний (храм Аполлона Дельфиния), Фреатто (в Пирее) и Пританей.

[21] Согласно мифу, Галирротий попытался изнасиловать Алкиппу, родившуюся от Агравлы, дочери афинского царя Кекропса, и Ареса. Арес, застигнув Галирротия на месте преступления, убил его, что послужило причиной судебного дела, разбиравшегося Ареопагом (см.: Апполлодор. Библиотека. III.14.2).

[22] Речь идет о мифе, положенном в основу знаменитой трилогии Эсхила «Орестея». Заключительная часть трилогии, пьеса «Эвмениды», рассказывает о преследовании Ореста богинями мщения Эринниями за пролитую родственную кровь. Суд Ареопага, который разбирал это дело, оправдал Ореста, а Эриннии, примирившись с решением суда, стали называться «добрыми богинями», Эвменидами (в действительности второе название было эвфемизмом).

[23] Со времен Солона Ареопаг продолжал занимать положение верховного контролирующего органа (Плутарх. Солон. 19). Он играл ведущую роль в политической жизни Афин, утверждая законы и постановления народного собрания, а также решения магистратов. Эти права были отняты у Ареопага в 462 г. до н. э. Эфиальтом и Периклом, вождями афинской демократии. В ведении Ареопага остались лишь дела о предумышленных убийствах. Под «тираном», по-видимому, подразумевается Писистрат, под «олигархами» — 30 тиранов, под «демократией» — Эфиальт и Перикл.

[24] Подобную жертву приносит Посейдону Одиссей (Од. XI.131). Приносящий жертву касался рукой тела жертвенных животных (ср.: Антифонт. Об убийстве Герода. И—12).

[25] В аттическом процессе по подобным делам как обвиняемому, так и обвинителю давалась возможность дважды выступать с речью перед судьями (примером могут служить тетралогии Антифонта). Обвиняемый имел право после первой речи добровольно удалиться в изгнание, признав тем самым свое поражение (ср.: Антифонт. Об убийстве Герода. 13). Такое право не предоставлялось только лицам, покушавшимся на жизнь своих родителей.

[26] Древнее родовое право кровной мести требовало, чтобы родственники убитого мстили убийце. Но при непредумышленном убийстве право мщения ограничивалось одним годом (ср. Платон. Законы. IX. 865Е, 869Е). Закон, цитируемый Демосфеном, оставляет ряд неясностей.

[27] О нем сообщает Павсаний (I.28.10): «При Дельфиний производится суд над лицами, совершившими, по их словам, справедливое убийство, подобное тому, которое совершил Тесей, когда убил восставшего Палланта и детей его, после чего был оправдан. До этого оправдания Тесея все, кто совершал убийство, должны были удаляться в изгнание. В противном случае, если они оставались, их наказывали смертью».

[28] Павсаний (I.28.10) сообщает характерный аттический миф, объясняющий происхождение обычая: «Когда над афинянами царствовал Эрехтей, тогда впервые быкобоец убил быка у алтаря Зевса Градского, и бросив топор на месте, покинул страну, удалившись в изгнание. Топор же сразу привлекали к суду и после осуждения выбрасывали...»

[29] Его также описывает Павсаний (1.28.11): «В Пирее близ моря находится Фреатто. Здесь изгнанники, если против них, уже удалившихся, выдвинуто новое, дополнительное обвинение, произносят оправдательные речи, выступая с корабля, обращаясь к слушателям, находящимся на суше...»

[30] Отомстить убийце считалось долгом, к которому обязывала человека религиозная мораль.

[31] По-видимому, имеется в виду случай, когда заложники берутся за пределами Аттики. «Большой этимологический словарь» (Etymologicum Magnum. P. 101, 54) так описывает эту процедуру: «Если афинский гражданин погибнет за пределами Аттики, и жители этого государства не выдадут преступника, считающегося виновным в убийстве, то на основании закона можно арестовать трех жителей этого государства и привезти в Афины, возложив на них ответственность за убийство...»

[32] В проекте постановления Аристократа речь идет только о стране, где убийца станет искать убежища, а не о государстве, где совершено убийство. Поскольку закон о заложниках имеет в виду только последнее, Аристократ естественно не принимает его во внимание, поэтому упреки оратора не имеют под собой почвы.

[33] Постановления Совета 500 считались просроченными и потерявшими силу, если они в течение года не утверждались решением народного собрания.

[34] Имеются в виду жители Мессении и Аркадии.

[35] В Херсонесе жили афинские военные колонисты, клерухи. Между ними была разделена и территория города Сеста.

[36] Упомянутые события, о которых детально повествует Демосфен, имели место в 362 г. до н. э., когда афиняне выступили против фракийского царя Котиса, защищая свои владения в Херсонесе. Мильтокит восстал против Котиса и предложил Херсонес афинянам в обмен на поддержку, которую они должны были ему оказать. Однако, афиняне не сумели воспользоваться благоприятной ситуацией. Обманутые посланием Котиса (см. § 115 этой речи), они приняли постановление, ослабившее позиции Мильтокита. Усилия афинского стратега Автокла тем самым были парализованы, и ход войны оказался для афинян неудачным. Стратег был привлечен к суду за плохое руководство военными действиями, между тем как авторы упомянутого постановления остались безнаказанными.

[37] Имеется в виду религиозный центр фракийцев, где хранились и сокровища фракийских царей. Обладание этим центром было символом власти над всей Фракией (ср.: Эсхин. III. 90: «Керсоблепт потерял власть, и Филипп завладел священной горой»).

[38] Срок давности, предусмотренный для автора постановления, за которое его можно было привлечь к суду, ограничивался одним годом.

[39] Филипп II занял царский престол Македонии в 359 г. до н. э. и начал осуществлять активную завоевательную политику. В 357 г. до н. э. он захватил Пидну: это ему удалось благодаря поддержке могущественного Олинфского союза. Олинфу Филипп уступил Анфемунт, город к северу от Олинфа, граничащий с Халкидикой (ранее им владела Македония — Геродот. V. 94; Фукидид. 11.99). Филипп также отдал Олинфу Потидею (см. примеч. 40) и в 353 г. — Метону. Позднее Олинф пал жертвой захватнической политики Филиппа, заплатив дорогой ценой за политическую близорукость.

[40] Потидея — город на полуострове Халкидика, в восточной части Фермей-ского залива, в 60 стадиях от Олинфа. Хотя Потидея была колонией Коринфа, она вошла в I Афинский морской союз. Во время Пелопоннесской войны город служил яблоком раздора между Афинами, Спартой и Олинфом. С 364 г. до н. э. Потидея вновь оказалась в составе Афинского морского союза. Филипп, пользуясь поддержкой Олинфского союза, напал на Потидею в 356 г. до н. э., афиняне не успели прийти на помощь, и Филипп, захватив город, передал его Олинфу (Диодор. XVI. 6).

[41] Из слов Демосфена можно заключить, что установление мирных отношений между Олинфом и Афинами — дело недавнего прошлого. Союз между ними был заключен лишь к 349 г. до н. э.

[42] Аристомах был агентом Харидема в Афинах (упоминался выше, § 13).

[43] Имеется в виду состояние войны.

[44] Сообщаемый Демосфеном факт трудно совместить со сведениями Диодора (XIV, 92), согласно которому фессалийцы способствовали утверждению Аминты, отца Филиппа II, на троне Македонии. Но так как Аминта изгонялся дважды, вмешательство фессалийцев в дела Македонии и действия их против Аминты не исключены.

[45] Борьба Котиса против других претендентов на власть во Фракции шла с переменным успехом. Он установил свое господство в этой стране еще до восстания Мильтокита и сумел подавить это восстание. Эти превратности судьбы имеет в виду Демосфен, приводя в пример отношения Афин с Котисом.

[46] В источниках содержатся сведения о хроническом алкоголизме Котиса (Афиней. XII.531). Пьянство было распространенным пороком во Фракии.

[47] Тимомах — афинский стратег в 367 и 361 гг. до н. э. Он был привлечен к суду, но добровольно удалился в изгнание. О нем упоминает Демосфен в других речах (XIX. 180; XXXVI.53), а также Гиперид (III.1) и Эсхин (1.56).

[48] Ксенофонт в своей «Греческой истории» (IV. 8, 24) упоминает о Филократе, сыне Эфиальта, эскадра которого, состоявшая из 10 кораблей и плывшая на Кипр для соединения с флотом Евагора, была захвачена спартанцами в 390 г. до н. э.

[49] Город Айнос, граждане которого, Пифон и Гераклид, убили Котиса, находился на фракийском побережье Эгейского моря. Как видно из последующего изложения, это были два брата, которые, согласно Аристотелю (Политика. V. 8, 12) мстили за смерть своего отца. Эти же лица упоминаются в сочинении Диогена Лаэртского (III. 46) как ученики Платона.

[50] Александр был тираном города Феры в Фессалии. В 368 г. до н. э. он захватил Пелопида в качестве заложника, что и привело к войне.

[51] Ксенофонт пишет об Александре в своей «Греческой истории» (VI. 4, 35): «Его правление оказалось очень тягостным для фессалийцев, а также для беотиицев и афинян: он совершал беззаконные грабительские набеги, нападая на суше и на море».

[52] Аргай был одним из претендентов на македонский престол. Афины оказывали ему поддержку, надеясь с его помощью вернуть Амфиполь. Афинский экспедиционный корпус в составе трех тысяч гоплитов, во главе со стратегом Мантием, был, однако, разбит Филиппом в 359 г. до н. э. (см.: Диодор. XVI. 2, 3).

[53] Об указанных здесь лицах см. выше, § 10.

[54] «Дорифорами» обычно называли личную охрану царей и тиранов. Употребляя этот термин, Демосфен рассчитывал на его одиозное звучание для граждан демократических Афин.

[55] Менестрат — по-видимому, тиран Эретрии на Эвбее (в других источниках он не упоминается).

[56] Фаилл из Фокиды — брат полководца фокидян Ономарха, ставший вождем фокидян после гибели Ономарха в 352 г. до н. э. (см.: Диодор. XVI. 36).

[57] О Пифоне из Айноса (Эноса) шла речь выше, § 119 (см. также примеч. 45 к настоящей речи). Его с раскрытыми объятиями приняли Афины, но позднее он отправился служить Филиппу. Некоторые комментаторы склонны идентифицировать этого Пифона с дипломатом, прославившимся своим красноречием и выступавшим в составе посольства Филиппа (известным также под именем Пифона из Византия).

[58] Демосфен употребляет здесь термин κηδεστής, «свойственник» (зять, шурин). Ификрат был зятем Котиса (Непот. Ификрат. 3), Харидем же, по всей видимости, был женат на сестре Керсоблепха.

[59] Антисса — город, расположенный на западном берегу о. Лесбоса, Дрис — город во Фракии, близ Маронеи.

[60] речь идет о так называемом «Анталкидовом», или «Царском» мире 387 г. до н. э., текст которого был подготовлен спартанским дипломатом Анталкидом. Согласно договору, греческие города Малой Азии объявлялись владением Персидской державы (см.: Плутарх. Агесилай. 23; Артаксеркс. 21; Исократ. IV. 175; XII. 106; Демосфен. XV. 29).

[61] Речь идет о событиях 367 г. до н. э., когда Ариобарзан, сатрап Фригии, вел войну с другими сатрапами, а затем и с самим персидским царем. Афины поддерживали восставших сатрапов (Демосфен. XV. 9; Диодор. XV. 90). Филиск из Абидоса был отправлен Ариобарзаном к грекам и созвал в Дельфы для переговоров о мире фиванцев и спартанцев. Действительной целью Филиска был набор наемников для Ариобарзана, для чего сатрап снабдил Филиска большой суммой денег (см.: Ксенофонт. Греч, история. VII. 1, 27; Диодор. XV. 70).

[62] Слово αδικω̃ν, употребленное Демосфеном, является, по-видимому эвфемизмом вместо ε̉κτέμνων («оскопляя»).

[63] Имеются в виду тираноубийцы Гармодий и Аристогитон.

[64] Ификрат в 368 г. до н. э. был послан с войском против Амфиполя, но не смог тогда вернуть город афинянам.

[65] Ификрат был смещен и заменен Тимофеем в 364 г. до н. э.

[66] По-видимому, имеются в виду военные действия 360 г. до н. э. Тимофей, начав войну против Амфиполя, столкнулся с интересами Олинфского союза городов, членом которого был Амфиполь.

[67] Кардия — портовый город на западном берегу Херсонеса Фракийского.

[68] Сатрап Фригии Артабаз в 356 г. до н. э. восстал против царя Артаксеркса, а афиняне оказали ему поддержку, прислав своего полководца Хареса с войском. После, уступая требованиям царя, афиняне отозвали Хареса. Полководец царя Автофрадат одержал победу над Артабазом и захватил его в плен, но зятья Артабаза, родосцы Мемнон и Ментор, сумели его освободить. Хронология событий, связанных с восстанием Артабаза, неясна; по-видимому, некоторые события, о которых говорит Демосфен, имели место еще до 356 г. (см.: Диодор. XVI. 22 и след.). Фиванец Паммен привел на помощь Артабазу 5 тыс. наемников (см. ниже, § 183) и Артабаз продолжил военные действия против персидского царя. Позднее он, однако, с царем примирился благодаря посреднической деятельности Ментора. Получив разрешение царя, Артабаз вернулся в Персию (см.: Диодор. XVI. 34, 52).

[69] Скепсис, Кебрен и Илион — города Троады, области Малой Азии, расположенной у подножья горного хребта Иды (так называемая Малая Фригия).

[70] Оратор намекает на то, что доброта, проявленная афинянами, может быть названа благодушием, даже благоглупостью (ε̉υήθεια).

[71] По-видимому, к тому времени, когда было написано письмо Харидема, Кефисодот уже поссорился с Ификратом.

[72] Элеунт находился на самом юге полуострова Критота — у входа в Пропонтиду.

[73] Имеется в виду перемирие, заключенное с Артабазом.

[74] Оратор сам принимал участие в этой экспедиции в качестве триерарха и был в числе лиц, обвинивших стратега (см.: Эсхин. Против Ктесифонта о венке. 51).

[75] Из всех городов, расположенных на Херсонесе, Кардия была самым крупным и влиятельным полисом и в то же время наиболее враждебно настроенным по отношению к Афинам в рассматриваемое время.

[76] Об Афинодоре см. выше, § 10.

[77] Имеется в виду территория Херсонеса.

[78] Логика изложения и весь контекст заставляют здесь предполагать, что афинское посольство должно было направиться к Керсоблепту. Однако оратор намеренно не называет здесь этого имени, чтобы слушатели могли заподозрить, будто речь идет о Харидеме, главном виновнике неудач афинян (по мнению оратора).

[79] Здесь уже речь идет о Харидеме, как видно из контекста.

[80] Согласно этому договору, Херсонес возвращался Афинам, за исключением города Кардии. См. ниже, § 181, а также: Диодор. XVI. 34.

[81] Имеется в виду договор с Кефисодотом (см. выше, § 167). Комментируя документы, которые собирается огласить секретарь, оратор обращается к изложенным выше фактам.

[82] Здесь и далее речь идет, по всей видимости, о действиях Харидема, но одновременно — и Керсоблепта. Оратор намеренно не называет имени Харидема, добиваясь нужного ему эффекта, показывая, что Керсоблепт и Харидем действовали во всем заодно.

[83] Ифиад был вождем политической партии в Абидосе, как видно из замечания Аристотеля (Политика. V. 5, 9). По-видимому, возглавляемая им гетерия овладела Сестом и в обеспечение верности Сеста был в качестве заложника взят его сын.

[84] Под «другими» подразумеваются остальные два царя, Берисад и Амадок.

[85] Имеются в виду жалобы этих двух фракийских царей на Харидема и Керсоблепта.

[86] Речь здесь идет о Харидеме, но имеется в виду и Керсорблепт. Оратор здесь, как и в других местах своей речи, намеренно смешивает этих людей, стараясь показать, что они действовали заодно во всем.

[87] Расположенная в самой узкой части перешейка, Кардия была удобной базой для военных операций во Фракии и Херсонесе.

[88] Речь идет о договоре с Харесом, упоминавшемся выше (§ 173).

[89] Эти события относятся к 353 г. до н. э. Маронея — один из прибрежных фракийских городов, расположенный против о. Самофракия. Афинский стратег Харес не смог помешать македонскому царю Филиппу захватить Маронею, бывшую важным стратегическим пунктом (Полиэн. IV. 2, 22). Аполлонид из Кардии — один из агентов Филиппа (он упомянут в другой речи Демосфена — «О Галонессе». 39). Фиванец Паммен, в доме которого жил Филипп, когда был заложником у фиванцев, отправился на помощь мятежному сатрапу Артабазу с 5 тыс. наемников (см. выше, примеч. 65 к § 154). Его сопровождал Филипп, захвативший несколько городов на фракийском побережье.

[90] Большинство издателей исключают в этой фразе собственные имена «Керсоблепт» и «Харидем», считая их глоссой древних схолиастов (следует, однако, заметить, что Диндорф в своем издании эти имена сохраняет).

[91] Имеются в виду события после битвы при Левктрах в 371 г. до н. э., когда фиванское войско во главе с Эпаминондом разгромило армию спартанцев. Афины заключили тогда союз со Спартой, направленный против Фив.

[92] По-видимому, имеются в виду события 378 г. до н. э.,когда фиванцы с помощью афинян изгнали из Беотии войско спартанского царя Агесилая. См.: Ксенофонт. Греч, история. V. 4, 34.

[93] Ср. речь Демосфена «За мегалопольцев» (XVI. 14), где приведен тот же перечень.

[94] Афинский полководец Тимофей захватил Керкиру в 375 г. до н. э. См.: Ксенофонт. Греч, история. V. 4, 63; Диодор. XV. 36; Непот. Тимофей. 2.

[95] Демосфен касается здесь событий, происходивших в 392 г. до н. э. (см.: Ксенофонт. Греч, история. IV. 5, 11 и след.). Мора — крупное подразделение спартанских войск, насчитывавшее до 600 человек.

[96] Афинский флот одержал победу над спартанским флотом у Наксоса в 376 г. до н. э. См.: Ксенофонт. Греч, история. V. 4, 61; Диодор. XV. 34; Ср. также: Демосфен. Против Лептина (XX. 77) и примеч. к этому месту.

[97] Эйон — порт на побережье Фракии, находившийся в устье реки Стримон. В 476 г. до н. э. афинский полководец Кимон отнял его у персов (Геродот. VII. 107; Фукидид. I. 98; Плутарх. Кимон. 7). Названный здесь Менон — по-видимому, то лицо, которое упоминается Фу-кидидом (II. 22). В начале Пелопоннесской войны Менон прислал на помощь афинянам отряд из Фессалии.

[98] Пенесты — потомки коренного населения Фессалии, порабощенного вторгшимися на Балканский полуостров греческими племенами. По положению они несколько напоминали илотов Спарты.

[99] Демосфен говорит здесь о походе Ксеркса 480 г. до н. э. и поражении персов в битве при Платеях 479 г. до н. э.

[100] Фрасиерид упоминается еще в одной речи Демосфена (Против Тимофея. 43), о Полисфене нет иных упоминаний. По-видимому, эти два человека играли при Тимофее ту же роль, что Страбакс и Полистрат при Ификрате (см.: Демосфен. Против Лептина. 84 и примеч. к этому месту).

[101] Называя Харидема «этот человек», Демосфен старается подчеркнуть свое презрение к предводителю наемников.

[102] Фемистокл был подвергнут остракизму около 472 г. до н. э. Он бежал в Аргос, и уже находясь там, был дополнительно обвинен в пособничестве персам. См.: Плутарх. Фемистокл. 23; Фукидид. I. 135; Непот. Фемистокл. 8.

[103] Оратор в этом месте допускает, по всей вероятности, какое-то преувеличение, ни о каком государственном перевороте, совершенном под руководством Кимона, источники не сообщают. Но Кимон действительно был подвергнут остракизму по подозрению в попытке установить олигархический строй в Афинах. Источники (Геродот. VI. 136; Плутарх. Кимон, 4; Непот. Кимон. 1; Мильтиад. 7) рассказывают также о том, что Кимон унаследовал от отца огромный штраф в 50 талантов (его отца, Мильтиада, наказали так за снятие осады с о. Пароса). Кимон уплатил этот штраф при поддержке своего богатого родственника Каллия.

[104] Аристофан в комедии «Осы» отмечает эту характерную особенность поведения афинских судей:

Тот нам сказку расскажет, исполнит другой из Эзопа забавную басню,
А ныне острят, чтобы нас рассмешить и смирить раздражение наше... (566-567)

[105] В аттическом процессе часто случалось, что члены филы подсудимого по его просьбе или по своей воле выступали на суде в качестве защитников (они-то и назывались синдиками).

[106] Это же противопоставление мы находим в III Олинфской речи (§ 25—26).

[107] Аристид получил прозвище «Справедливого» за раскладку сумм фороса — взносов, которые члены I Афинского морского союза, созданного после битвы при Платеях, платили ежегодно в союзную казну (см.: Фукидид. I. 96; Эсхин. II. 123; Диодор. XI. 47; Плутарх. Аристид. 24). О похоронах Аристида, состоявшихся за государственный счет, сообщает и Плутарх (Аристид. 27).

[108] Те же идеи и то же противопоставление мы встречаем в III Олинфской речи (§ 30).

[109] В последнем сражении Пелопоннеской войны, в битве при Эгоспотамах (405 г. до н. э.), афинский флот был разгромлен спартанской эскадрой под командованием Лисандра. Называя цифру в 200 кораблей, оратор допускает преувеличение: в действительности афинский флот потерял около 170 кораблей. См.: Ксенофонт. Греч, история. II. 1, 28; Диодор. XII. 105; Плутарх. Лисандр. 11; Павсаний. III. 11, 5).

[110] Как правило, спартанцы никого званием гражданина своего государства не награждали.

[111] Подразумевается не площадь острова Эвбеи, а его политическое деление ( на Эвбее было четыре полиса: Карист, Эретрия, Халкида, Ореос).

[112] Плутарх в биографии Фемистокла описывает этот гимнасий, находившийся за городской чертой. Он был посвящен Гераклу, по той причине, что Геракл был не богом, а полубогом и таким образом, неполноправным членом Олимпа. В этом гимнасий занимались неполноправные афиняне (те, один из родителей которых не был гражданином Афин).

[113] Оратор здесь термином «Совет» обозначает Совет Ареопага (см. выше, § 22).

[114] См. выше, § 28.

[115] Этот и последующие законы рассматривались выше, § 37—52.

[116] См. выше, § 53 и 60.

[117] Выше перечислялись афинские суды (§ 65), о которых здесь идет речь.

[118] См. выше, § 81.

[119] Законы, о которых здесь идет речь, рассматривались выше, § 82—85. 129 См. выше. § 86.