XXXII. Речь против Диогитона

В Афинах попечение о малолетних сиротах находилось в ведении первого архонта (см. примеч. 5 к речи VI). Всякий гражданин имел право в завещании назначить, на случай смерти, опекуна (одного или нескольких) для своих малолетних детей, для чего большей частью выбирался близкий родственник или друг. В случае неназначения опекуна отцом архонт сам назначал его. Опекун имел все права отца: он был "кириос"[1] детей и в силу этого обязан был заботиться об их прокормлении, воспитании, обучении и управлять их имуществом. На наш современный взгляд кажется удивительным устранение матери (по крайней мере, юридически) от власти над детьми; но дело в том, что женщина у греков в течение всей жизни считалась как бы несовершеннолетней и сама находилась под опекою мужчины; она не имела даже права выйти замуж без согласия своего кириоса. Однако власть опекуна над сиротами и их имуществом не была бесконтрольной: архонт, узнав сам или через других о том, что опекун дурно исполняет свою обязанность, мог или своей властью наложить на него штраф, или предать его суду. Даже всякий гражданин имел право привлечь к суду бесчестного опекуна.
Таковы были способы защиты сирот во время малолетства. По достижении совершеннолетия (18 лет) мальчик выходил из-под опеки и мог самостоятельно распоряжаться собой и оставленным ему в наследство имуществом. В это время опекун обязан был представить ему в письменной форме отчет об его имуществе, о полученных доходах и произведенных расходах. Если опекун не представлял отчета или наследник находил его неудовлетворительным, то он мог судебным порядком возбудить против опекуна иск, в котором указывал сумму, растраченную или присвоенную опекуном. Таким образом, возникал судебный процесс "ценимый" (см. примеч. 17 к речи XXVII), но гражданского характера, а не уголовного. Срок для возбуждения такого иска полагался в пять лет.
Как мы уже видели, среди афинского населения часто бывали преступления против собственности; о казнокрадстве и взятках было упоминание уже в нескольких речах. То же надо сказать и о злоупотреблениях со стороны опекунов: процессы между бесчестными опекунами и сиротами были очень часты; из десяти знаменитых афинских ораторов, по нашим сведениям, шестеро писали речи для таких "опекунских" или "сиротских процессов", как они называются у древних критиков.
Для одного из таких сиротских процессов Лисием написана речь против Диогитона. Богатый афинский коммерсант Диод от был женат на дочери своего родного брата Диогитона[2] и имел от нее дочь и двоих сыновей. Отправляясь на войну, Диод от на случай смерти своей назначил опекуном своих детей Диогитона, который приходился им вместе и дядей и дедом. Диод от был убит в сражении, и Диогитон, как опекун малолетних детей, управлял 8 лет оставленным им в наследство имуществом. Когда старший мальчик достиг совершеннолетия, опекун ему сообщил, что наследство было ничтожное и что оно все израсходовано на воспитание детей. Но, так как было известно, что состояние отца было большое, то, после напрасных попыток со стороны родных убедить опекуна возвратить детям их имущество, старшему наследнику пришлось обратиться в суд. Вероятно, ввиду своей молодости он не решился сам вести это дело в суде, а предоставил это своему зятю, мужу сестры (она, по-видимому, была старше братьев и вышла замуж еще до совершеннолетия брата). Зять и произнес эту речь, составленную для него Лисием. Таким образом, эта речь есть девтерология (см. введение к речи V); сам наследник, вероятно, сказал лишь несколько слов.
Речи XXXII, XXXIII и XXXIV не находятся в рукописи речей Лисия, а сохранились в сочинении Дионисия Галикарнасского о Лисий (о котором мы упоминали в общем введении). Эти речи цитируются Дионисием как замечательные образчики разных жанров красноречия и потому приводятся им не в целом виде, а лишь в отрывках, которые Дионисий счел нужным выписать из них. Из речи XXXII, которую он приводит как образчик судебных "опекунских речей", он выписал введение, рассказ (диэгезу) и главные аргументы. Это составляет, вероятно, около двух третей всей речи. Об этой речи, восхитившей Дионисия, с большой похвалой упоминает также Фотий, лексикограф IX в. н. э. Ученые нового времени также считают ее одной из лучших речей Лисия: она отличается не только ясностью рассказа и изложения фактов, но также искусной обрисовкой характера Диогитона и его дочери (матери сирот). Диогитон представлен бессердечным, жестоким мошенником; его дочь - благородной женщиной, которая ради материнской любви нарушает обычай, запрещавший женщине говорить в собрании мужчин, и без зависти относится к детям своего отца, рожденным от ее мачехи и воспитываемым в богатстве.
Год произнесения речи можно определить на основании имеющихся в ней данных довольно точно. По словам Дионисия, Диодот отправился в поход с Фрасиллом в год архонтства Главкиппа, соответствующий 410/409 г. Сражение при Эфесе, в котором Диодот был убит, произошло весной, следовательно, в 409 г. Так как дети его были под опекой деда 8 лет (§ 9, 20, 29) и еще некоторое время ушло на бесплодные переговоры с ним, то время суда и произнесения речи надо отнести к 401 г. Таким образом, это - одна из ранних речей Лисия.

* * *

(1) Господа судьи! Если бы предмет спора был не на большую сумму, то я никогда не позволил бы этим сиротам[3] явиться к. вам на суд, потому что, по моему убеждению, очень стыдно ссориться с родными, и у вас, как я знаю, бывают на дурном счету не только виновные, но даже и те, которые, получая какой-либо ущерб от родственников, не могут с этим примириться. Но, господа судьи, ввиду того, что они лишились большой суммы и обратились за помощью ко мне, своему зятю, испытав много неприятностей со стороны тех, от кого можно было менее всего ожидать этого, ввиду этого необходимость заставила меня выступить на их защиту.
(2) Я женат на их сестре, внучке Диогитона. Сперва, после многих просьб, мне удалось уговорить обе стороны отдать это дело на решение третейского суда друзей, так как я считал важным, чтобы об этих дрязгах не знал никто из посторонних. Но Диогитон в вопросе о деньгах, которыми он завладел, как было доказано с очевидностью, не хотел подчиниться мнению никого из своих друзей, а предпочел быть под судом, подавать протесты против заочных решений[4] и подвергнуться крупнейшим опасностям,[5] вместо того чтобы поступить по справедливости и тем избавиться от пререканий с нами.
(3) Ввиду этого я прошу вас: если я докажу, что они были под такой дурной опекой у деда, под какой никто у нас в городе никогда не бывал у чужих, тогда помогите им в их законных требованиях; в противном случае, ему во всем верьте, а нас навеки считайте людьми скверными. Я постараюсь рассказать вам об этом с начала.
(4) Диодот и Диогитон, господа судьи, были братья единокровные и единоутробные. Имущество невидимое они поделили, а видимым владели сообща.[6] Когда Диодот торговлей нажил большой капитал, то Диогитон уговорил его жениться на своей единственной дочери.[7] У него родилось от нее двое сыновей и дочь. (5) Много времени спустя после этого Диодот был зачислен в гоплиты,[8] в отряд под командой Фрасилла.[9] Он позвал жену, доводившуюся ему племянницей, и ее отца, который был его тестем и братом, дедом и дядей его детей, и, полагая, что, ввиду этого родства, в некотором отношении он более, чем всякий другой, должен относиться справедливо к его детям, вручил ему завещание и дал пять талантов[10] серебра на хранение. (6) Он показал по торговым книгам, что 7 талантов 40 мин[11] дано под морские предприятия,[12] а 2000 драхм[13] находятся в долгу у одного херсонесца.[14] Он завещал, если с ним что случится,[15] дать талант[16] жене в приданое[17] и отдать ей вещи, которые в спальне,[18] и тоже талант дать в приданое дочери. Жене он оставил еще 20 мин и 30 кизических статеров.[19] (7) После этого, оставив дома копию документов,[20] он пошел на войну под командой ФрасИлла. Он был убит под Эфесом,[21] но Диогитон скрывал от дочери смерть мужа...[22] Затем он взял документы, которые Диодот оставил под печатью, говоря, что по ним надо получить морские деньги. (8) Много времени спустя он сообщил им об его смерти, и они отдали последний долг усопшему. Первый год они жили в Пирее,[23] где были оставлены все запасы. Когда запасы были на исходе, он перевел детей в город, а мать их выдал замуж, дав за ней в приданое 5000 драхм,[24] - на тысячу меньше, чем назначил ей муж. (9) На восьмом году после этого старший мальчик достиг совершеннолетия.[25] Диогитон призвал его с братом к себе и сказал, что отец оставил им 20 мин серебра и 30 статеров. "Я много своих денег потратил на ваше воспитание, - сказал он. - Пока у меня были деньги, это для меня ничего не значило; но теперь я и сам нахожусь в крайне стесненных обстоятельствах. Так, теперь, когда ты достиг совершеннолетия и стал взрослым, ты уже сам заботься о средствах к жизни", (10) Пораженные этими словами, они с плачем ушли к матери и вместе с нею пришли ко мне, в горестном настроении от постигшего их несчастия, бедственно изгнанные из дому, плача и умоляя меня, чтоб я не отнесся безучастно к тому, что они лишились отцовского наследства, впали в нищету и обижены человеком, от которого этого менее всего можно было ожидать; чтоб я помог им как ради сестры, так и ради их самих. (11) Много можно было бы сказать о том, какая печаль была в то время у меня в доме. Наконец, их мать стала меня просить и умолять, чтоб я пригласил к себе для переговоров ее отца и друзей, и прибавила, что хотя она и не привыкла говорить в присутствии мужчин,[26] но тяжкие беды заставят ее рассказать нам все о своих несчастиях. (12) Я пошел к Гегемону, мужу Диогитоновой дочери, и излил перед ним свое негодование, говорил и с другими родственниками и друзьями и просил Диогитона дать отчет в деньгах. Сперва он отказывался, но наконец друзья его заставили. Когда мы собрались, та женщина его спросила, есть ли у него сердце, когда он находит возможным относиться так бесчувственно к детям. "Ведь ты - брат отца их, - продолжала она, - мой отец, им дядя и дед. (13) Если уж тебе не стыдно было перед людьми, так богов-то ты побоялся бы: ведь ты получил от мужа, когда он уезжал, пять талантов на хранение. В этом я готова поклясться, где он назначит, поставив подле себя детей своих и этих и тех,[27] которые после у меня родились. А я - не такая жалкая тварь и не так люблю деньги, чтобы оставить жизнь с сознанием того, что на моих детях тяготеет ложная клятва, и бесчестно отнять состояние у своего отца". (14) Она стала его уличать еще в том, что он получил 7 талантов 4000 драхм, данных под морские предприятия, и представила документы в доказательство этого: во время переезда Диогитона из Коллита[28] в дом Федра,[29] говорила она, дети нашли оброненную книгу[30] и принесли ей. (15) Она указала также, что он получил 100 мин,[31] отданных в рост под залог земли, и еще 2000 драхм и взял себе дорогую обстановку; что, кроме того, ежегодно им привозят хлеб из Херсонеса.[32] "И после этого, - продолжала она, - завладевши такими деньгами, ты не посовестился сказать, что их отец оставил 2000 драхм и 30 статеров, то есть ту именно сумму, которую он оставил мне и которую я после его смерти дала тебе! (16) Ты решился выгнать их, своих внуков, из их собственного дома в истрепанной одежде, разутыми, без слуги,[33] без постели, без плащей, без обстановки, оставленной им отцом, и даже без денег, которые он отдал тебе на хранение. (17) Ты воспитываешь теперь детей от моей мачехи в богатстве и блеске, - и хорошо, конечно, это делаешь, - а моих детей обижаешь: ты их с позором выгнал из дому и стараешься сделать их нищими из богатых. И, поступая так, ты ни богов не боишься, ни меня не стыдишься, хоть я знаю все это, ни о брате не помнишь; деньги тебе дороже всех нас". (18) Много горьких упреков, господа судьи, высказала ему эта женщина, и тогда мы, все присутствовавшие, видя, что испытали дети, вспоминая о том, какого недостойного опекуна над имуществом оставил покойный, думая о том, как трудно найти человека, которому можно было бы вверить свое добро, - мы все, под впечатлением его поступков и ее слов, пришли в такое настроение, что никто из присутствовавших не мог вымолвить ни слова; все разошлись в молчании, плача не меньше самих потерпевших.
Прежде всего взойдите сюда, свидетели![34]
(Свидетели.)
(19) Теперь я прошу вас, господа судьи, обратить внимание на отчет: мальчиков вы пожалеете, увидев, как велики их несчастия, а про него скажете, что он заслуживает негодования всех граждан. Диогитон сеет между людьми такую подозрительность друг к другу, что ни при жизни, ни при смерти самым близким людям нельзя будет верить больше, чем злейшим врагам. (20) От одних денег он не посовестился совсем отпереться; относительно других хоть и сознался, что получил их, но не посовестился показать в приходе и расходе на двух мальчиков с сестрой в восемь лет у талантов 4000 драхм[35] серебра. Его бесстыдство дошло до того, что, не зная, куда поставить суммы, он считал на провизию двум маленьким мальчикам с сестрой 5 оболов[36] в день; а расходы на обувь, гиматии, валяльщику,[37] цырульнику[38] у него даже не записаны по месяцам или по годам, а записана лишь общая сумма за все время - с лишком талант серебра. (21) Из 5000 драхм на памятник отцу он не израсходовал и 25 мин;[39] тем не менее половину этой суммы он ставит на свой счет, а другую половину относит на их счет. Затем, господа судьи, на дионисии[40] (я нахожу нелишним упомянуть и об этом), по его показанию, покупался барашек за 16 драхм, из которых восемь он ставил в счет детям; это нас особенно рассердило. Так, господа, иногда при больших убытках мелочи не меньше огорчают пострадавших, потому что очень ясно рисуют подлость виновников убытка. (22) Затем, на другие праздники и жертвоприношения он насчитал им расход более 4000 драхм,[41] насчитал еще и великое множество других расходов для получения итога: как будто он для того был оставлен опекуном над детьми, чтобы представлять им счета вместо денег и сделать их из богачей последними бедняками и чтобы, если был какой человек, враждовавший с их отцом, так о нем забыли бы они, а вели бы войну с опекуном, лишившим их отцовского наследства. (23) А между тем, если он хотел относиться к детям честно, то, на основании законов о сиротах,[42] действие которых простирается как на больных, так и на здоровых опекунов, он имел возможность отдать в аренду все имущество и таким образом избавиться от многих хлопот, или же купить землю и воспитывать детей на доходы с нее; так ли, этак ли он поступил бы, во всяком случае, они были бы богаты не меньше любого из афинян. Но, мне кажется, он никогда не думал о том, чтоб обратить их имущество в видимое, а думал о том, чтоб самому завладеть их состоянием, полагая, что его подлая душа должна быть наследницей имущества покойного. (24) Но всего возмутительнее, господа судьи, следующий факт. Исполняя обязанность триерарха[43] совместно с Алексидом, сыном Аристодика, он, по его словам, внес Алексиду 48 мин, приходившиеся на его долю, но половину этой суммы поставил в счет им, сиротам, несмотря на то, что сирот государство не только в детстве избавляет от всяких повинностей, но даже и по достижении ими совершеннолетия в течение года освобождает от всех литургий! А он, дед, вопреки законам взыскивает с внуков половину расходов на свою собственную триерархию! (25) Посылая в Адриатическое море[44] судно с грузом стоимостью в два таланта,[45] он при отправке его говорил их матери, что риск падает на детей. Когда же судно возвратилось благополучно и принесло прибыли сто на сто, тогда он стал говорить, что предприятие было его. Но если он станет убытки относить на их счет, а сохранившиеся деньги брать себе, то ему нетрудно будет писать в отчете, на что истрачены деньги, и легко будет самому богатеть на чужой счет! (26) Однако каждую статью в отдельности учитывать перед вами, господа судьи, было бы слишком громоздко. Когда наконец с большим трудом мне удалось получить от него отчет, я при свидетелях спросил Аристодика, Алексидова брата (самого Алексида уж не было в живых), нет ли у него счета по триерархии. Он сказал, что есть. Тогда мы пошли к нему в дом и нашли, что Диогитон внес Алексиду на триерархию 24 мины, приходившиеся на его долю. (27) А Диогитон показал, что издержал 48 мин: таким образом, он поставил в счет детям весь свой расход целиком! А если он в таком деле, которое было ведено при посредстве других и о котором нетрудно было навести справки, не посовестился солгать и ввести своих внуков в убыток на 24 мины, то как, думаете вы, он поступал в таких делах, о которых никто другой не знает, которыми распоряжался он сам один? Взойдите сюда, свидетели этого!
(Свидетели.)
(28) Показания свидетелей вы слышали, господа судьи. Теперь я представлю ему свой расчет лишь из тех денег, которые он получил, как сам в конце концов признался, т. е. из 7 талантов 40 мин, причем дохода я не буду считать никакого, а все расходы буду вычитать прямо из капитала. Я положу на двоих мальчиков с сестрой, на дядьку и служанку такую сумму, какой никто никогда у нас в городе не тратил, - по 1000 драхм[46] в год, т. е. без малого по 3 драхмы[47] в день. (29) В 8 лет это составит 8000 драхм,[48] и в остатке окажется 6 талантов 20 мин.[49] Ведь не может же он доказать, что понес потери от разбойников, или что получил какой-нибудь убыток, или что отдал долг кредиторам...[50]


[1]  Кириос — непереводимое слово: оно означает господина, распорядителя, хозяина, но не такого, каким является хозяин по отношению к рабам.

[2]  Брак в Афинах запрещался только между родителями и детьми и между братьями и сестрами от одного отца и одной матери; во всех же других близких степенях родства не только не был запрещен, но даже предпочитался бракам с неродственниками, а для девиц — наследниц отцовского имущества (см. при¬меч. 3 к речи XV) даже был предусмотрен в законах.

[3] Из этого видно, что на суде присутствует не только старший брат, подавший жалобу, но и младший, приведенный уже ради того, чтобы возбудить сострадание в судьях (см. примеч. 3 к речи XIV). В «опекунских» процессах судьи были большей частью настроены в пользу сирот.

[4] Если один из тяжущихся не являлся в назначенный срок на третейский суд (см. примеч. 6 к речи X) и вследствие этого проигрывал дело, то он мог апеллировать к суду присяжных против такого заочного решения, указав на уважительные причины своей неявки. Конечно, все это могло быть и простой уверткой. Вероятно, что-нибудь подобное сделал и Диогитон.

[5] Это преувеличенное выражение: Диогитону грозила опасность только возвратить полностью присвоенные им деньги да разве еще уплатить штраф («эпобелию») в размере одной шестой части спорной суммы в случае проигрыша процесса.

[6] Об имуществе видимом и невидимом см. примеч. 47 к речи XII.

[7] О браках между родственниками см. введение к этой речи.

[8] Т. е. в тяжеловооруженную пехоту.

[9] Фрасилл — известный стратег во время Пелопоннесской войны. Здесь имеется в виду поход его к берегам Малой Азии весною 409 г. Он был одним из противников коллегии Четырехсот; как участник сражения при Аргинусских островах в 405 г., он был казнен. См. введение к речи XII, отделы 34—36.

[10] Приблизительно 7280 рублей.

[11] Приблизительно 11 192 рубля.

[12] Деньги, данные под залог корабля и товаров. В случае кораблекрушения кредитор лишался своих денег и не мог обратить взыскание на другое имущество должника. Ввиду опасности потерять капитал в морском предприятии, проценты на него были особенно высоки, иногда даже выше 30.

[13] Приблизительно 500 рублей.

[14] В Херсонесе Фракийском (теперешнем полуострове Галлиполи) у многих афинских граждан были земельные участки; вероятно, один из этих граждан и занял деньги у Диодота.

[15] Обычный у греков эвфемизм. Говорящий хочет сказать «если я буду убит».

[16] Приблизительно 1456 рублей.

[17] Забота мужа о выдаче замуж жены в случае его смерти, по-видимому, была обычной в то время; иногда будущий муж назначался в завещании умирающего (например, в речи Демосфена XXXVI, 8). Пожизненное вдовство было не в обычае.

[18] В спальне хранились особенно дорогие вещи. См. речь XII, 10: «я вошел в спальню и открыл сундук».

[19] Приблизительно 210 рублей. См. речь XII, 4.

[20] Т. е. копию завещания, подлинник которого он отдал Диогитону.

[21] Сражение под Эфесом произошло весной 409 г. (по мнению некоторых историков, весной 410 г.).

[22] Многоточием обозначен пропуск в рукописях каких-то слов; предполагают, что пропущены слова «а копию», так что эту фразу следует читать так: «а копию и документы, которые Диодот оставил под печатью, он взял».

[23] Пирей, афинская гавань, был по преимуществу торговым местом. Естественно, что Диодот, крупный коммерсант, имел там собственный дом. Потом Диогитон перевел их в самый город, где у него совместно с Диодотом, по-видимому, также был дом, перешедший теперь в единоличное владение Диогитона.

[24] Приблизительно 1250 рублей. Муж назначил ей в приданое талант, т. е. 6000 драхм (§ 6). Пять тысяч драхм (иначе 50 мин) были все-таки приличным приданым; Мантифей (речь XVI, го) дал за сестрами только по 30 мин. Надо заметить, что вдова Диодота была выдана замуж только через год по смерти мужа: вероятно, траур продолжался целый год.

[25] По достижении 18-летнего возраста молодой человек признавался граждански и политически совершеннолетним и вносился как самостоятельный член гражданской общины в общинную книгу того дема (см. примеч. 15 к речи XVI), к которому принадлежал его отец, причем демоты (т. е. члены дема) подавали голоса о гражданских правах вносимого, так что акт принятия в дем считался своего рода испытанием (докимасией) молодого гражданина. Со вступлением в дем он становился политической личностью: он выходил из-под опеки (отца или опекунов), становился под непосредственный надзор законов, пользовался гражданскими правами и обязан был исполнять гражданские повинности, мог самостоятельно вести процессы, обязан был служить в военной службе и принимать на себя литургии. Слева «после этого», вероятно, указывают на время выхода замуж матери. Значит, опека продолжалась один год до выхода ее замуж и еще семь с лишком лет («на восьмом году») до совершеннолетия мальчика.

[26] Афинские понятия о приличии требовали, чтобы женщина не присутствовала в мужском обществе. См. речь III, 6: «там была моя сестра со своими дочерьми, которые прожили жизнь так скромно, что они стыдятся, даже когда видают их родные».

[27] Тут имеется в виду обычай, по которому человек, дававший клятву, ставил около себя детей и касался их головы в знак того, что в случае лживости его клятвы кара должна постигнуть и детей.

[28] Коллит — один из демов Аттики (см. примеч. 15 к речи XVI), часть которого находилась вне города, а часть — в самом городе.

[29] Почему Диогитон переехал в дом Федра и кто такой Федр, в речи не сказано. Возможно, что Федр был отец второй жены Диогитона.

[30] Приходо-расходная книга Диогитона, в которой и находились только что названные документы.

[31] Приблизительно 2500 рублей.

[32] Вероятно, этот хлеб посылался тем херсонесцем, который был должен Диодоту 2000 драхм (§ 6), в счет процентов.

[33] По афинскому обычаю, люди сколько-нибудь состоятельные выходили на улицу в сопровождении слуги. Кроме того, меньшому мальчику, как малолетнему, нужен был дядька («педагог», вроде теперешнего гувернера).

[34] См. примеч. 23 к речи XII и примеч. 10 к речи I.

[35] Т. е. 7 2/3 таланта, приблизительно и 163 рубля.

[36] Один обол равен одной шестой части драхмы, т. е. около 4 копеек, 5 оболов — около 20 копеек. Надо обратить внимание на дешевизну тогдашней жизни в Афинах; на провизию для каждого ребенка приходится по 7 копеек в день, причем под словом «провизия» (по-гречески «опсон») разумеются все продукты, кроме хлеба, т. е. мясо, рыба, овощи, фрукты, соль, лакомства. И притом здесь указана стоимость содержания по счету Диогитона как неслыханно дорогая. Таким образом, годовой расход на стол (без хлеба) для троих детей составлял (5 x 360) 1800 оболов = 300 драхм. Расход на обувь, платье и проч. в восемь лет показан в сумме более 1 таланта (6000 драхм), т. е. более 750 драхм в год. Следовательно, полное годовое содержание троих детей выражается в сумме более (300 + 750) 1 050 драхм в год. Чтобы представить себе, насколько неправдоподобной казалась эта цифра расхода по тогдашнему времени, надо сравнить ее с цифрой расхода, указанной в § 28. Здесь оратор на содержание пяти человек (тоже, вероятно, полное) кладет «сумму, какой никто никогда в городе не тратил», — 1000 драхм, т. е. сумму, почти равную той, какую Диогитон поставил на полное содержание троих детей. В обоих случаях указаны какие-то максимальные суммы расхода.

[37] Валяльщики занимались чисткой и стиркой верхнего платья («ги-матии»), которое делалось из шерсти: они его чистили, выколачивая, топча и стирая в воде, смешанной с селитрой и мочой, белили его при посредстве серного пара, потом расчесывали щетками и гладили особыми прессами.

[38] Цирюльники, кроме своей прямой специальности, доставляли еще масло и благовонные мази, стоившие довольно дорого.

[39] 25 мин, т. е. 2500 драхм, составляют половину суммы, которую Диогитон поставил в расход на памятник.

[40] См. примеч. 4 к речи IV. Барашек был обычной жертвой в праздник Дионисий. Но и тут Диогитон ухитрялся кое-что нажить: барашек стоил около 10 драхм (как сказано в отрывке одной комедии Менандра), а он назначил ему цену 16 драхм (около 4 руб.) и не совестился при этом половину этой суммы ставить в счет детям.

[41] Приблизительно 1000 рублей.

[42] Истец указывает ответчику два законных способа, которыми он мог избавить себя от хлопот по управлению сиротским имуществом: или отдать все имущество (разумеется дом и капитал) в аренду за известную годовую ренту, или употребить все их состояние на покупку земли и содержать детей на доходы с нее. Напротив, упомянутое в § 25 вложение сиротского капитала в морское торговое предприятие, ввиду большого риска, вообще не допускалось, несмотря на большой процент прибыли.

[43] О триерархии см. примеч. 4 к речи III и примеч. 19 к речи XIII. Вследствие того, что Пелопоннесская война подорвала благосостояние Афин, дозволялось исполнять одну триерархию двоим лицам совместно. Упомянутый здесь случай есть самый древний из тех, которые нам известны. Мошенничество Диогитона состояло в том, что он (как видно из § 26) уплатил своему компаньону, как и следовало, 24 мины из 48, а в отчете своем показал, что уплатил ему 48 мин и половину этой суммы (24 мины) поставил в счет детям, т. е. сам ничего не уплатил. Кроме того, это было мошенничеством и потому, что закон освобождал сирот до совершеннолетия от всяких повинностей, кроме военного налога. 48 мин составляют приблизительно 1200 рублей; 24 мины — приблизительно 600 рублей.

[44] Адриатическое море считалось очень бурным, и потому торговое предприятие, связанное с плаванием в нем, было особенно рискованным.

[45] Приблизительно 2912 рублей.

[46] Приблизительно 250 рублей.

[47] Приблизительно 75 коп.

[48] Приблизительно 2000 рублей.

[49] Приблизительно (8736 + 500) 9236 рублей.

[50] Многоточие поставлено потому, что речь не окончена: Дионисий не счел нужным цитировать ее до конца.