V. МОЩНЫЙ СТИЛЬ

240. На основании всего, что было сказано выше, нам уже ясно относительно мощности стиля, что и она проявляется трояко так же, как и в рассмотренных прежде стилях. Мощным может быть сам предмет, так что излагающие его тоже кажутся мощными, хотя бы они и говорили вовсе не так, как полагается в мощном стиле. Так, Феопомп [рассказывает] о пирейских флейтистках, шлюхах и [молодчиках], которые играют на авле, горланят песни и отплясывают, и [поскольку] все эти слова - крепкие (deina), то и [автор] кажется мощным, хотя [на самом деле] говорит он [весьма] слабо[1].
241. В соединении [слов] этот стиль проявляет себя прежде всего в том, что вместо колонов в нем коммы, ведь длинноты губят напряженность (sphodrotes). Пример этого - [слова] спартанцев к Филиппу: "Дионисий в Коринфе"[2].
Если это растянуть: "Дионисий, отрешенный от власти, ведет нищенский образ жизни в Коринфе, обучая [детей] грамоте", то это будет целый рассказ, а не оскорбительный [намек] (loidoria).
242. Пожалуй, спартанцам было дано от природы кратко говорить с другими, ведь краткость обладает большей мощью еще и потому, что она повелительна, тогда как пространность уместна в мольбах и просьбах.
243. Поэтому и иносказательные выражения (ta symbola) обладают той же силой, что и немногословность, ведь когда сказано немногословно, основное подразумевается так и при иносказании. Таким образом, [уже известное нам] "у вас цикады запоют с земли"[3], выраженное иносказательно (allegoricos), более мощно, чем попросту сказанное "ваши деревья срубят".
244. Периоды в этом стиле должны быть сомкнуты к концу, ведь сомкнутость (periagoge) мощна, а разомкнутость (lysis) выглядит простовато и выдает наивность, каким и был весь старинный способ выражения: ведь древние были бесхитростны.
245. Поэтому в мощном стиле следует избегать всего старомодного по сути или по ритму и для создания мощи прибегать к средствам, применяемым в наши дни. Стало быть, вот такие окончания колонов более всего ритмичны, о которых я говорил: "homologesa toytois hos an hoios te o, synerein"[4].
246. Создает мощь и усилие, [требующееся] для соединения, ведь во многих случаях мощно и то, что так же трудно для произнесения, как неровная дорога [для езды].
Пример - фраза Демосфена: "hymas to dynai hymin exeinai"[5].
247. В периодах надо избегать антитез и созвучий: они придают речи пышность, а не силу и часто вместо мощи получается выспренность. Так, например, Феопомп в речи, направленной против товарищей Филиппа, антитезой разрушил силу: "... будучи мужеубийцами по натуре, они были мужеблудниками по образу жизни"[6]. Ведь слушатель, поглощенный таким сверхискусством (perissotechnia), а вернее лжеискусством (cacotechnia), уже далек от всякого гнева.
248. Однако во многих случаях сам предмет [изложения] вынуждает нас соединять слова закругленно и мощно, как в следующем примере у Демосфена: "Будь осужден кто-нибудь из них, ты бы не внес предложения, как, будь осужден ты, другой его не внесет"[7]. Совершенно ясно, что такое соединение [слов] является прирожденным для данного предмета и порядка его [изложения], и даже при усилии нелегко составить это как-нибудь иначе. Ведь существует много таких тем, излагая которые мы так составляем слова, словно сами темы нас [к этому] подталкивают, как бегущих вниз с горы.
249. Чтобы достичь мощности речи, самое сильное выражение следует приберегать к концу, ведь сказанное в середине, оно теряет свою силу, например у Антисфена: "Ведь почти до боли [пугает] человек из чащи, [как призрак], восставший (anastas)"[8]. Но если кто-то переставит слова так: "Ведь человек, восставший, [как призрак], из чащи, пугает почти до боли", то хотя он и скажет то же самое, но будет казаться, что сказал он не то.
250. Антитезы [такого рода], о каких я говорил применительно к Феопомпу, не годятся и у Демосфена, как, например: "Ты посвящал в таинство, а я был посвящаем, ты был учителем, я учеником, ты был третьим актером, а я зрителем, тебя выгнали со сцены - и я шикал"[9]. Из-за этого противопоставления [Демосфен] уподобился [здесь] лжеискусному оратору, и притом скорее забавляющемуся, а не выражающему негодование.
251. Зато мощному стилю подобает уплотненность (pycnotes) периодов, хотя в других стилях она выглядит не лучшим образом. Ведь поставленные подряд периоды могут стать похожими на стихотворение, читаемое подряд и притом написанное мощным размером, вроде холиямба.
252. Однако пусть эти частые (pycnai) периоды будут [сами по себе] сжатыми (syntomoi), я думаю, лучше из двух колонов, поскольку периоды, состоящие из многих колонов, способствуют скорее красоте (callos) [речи], чем ее силе.
253. Сжатость (syntomia) же до такой степени имеет силу в этом стиле, что и умолчание (aposiopesis) зачастую еще мощнее. Например, Демосфен говорит: "Я, конечно, [мог бы] но я не хочу говорить ничего неприятного. Это он, [противник], в изобилии сыплет брань[10]. Здесь [Демосфен], умолчав, был сильнее любого, сказавшего бы [все].
254. И неясность - готов поклясться - пожалуй, нередко- [сама] мощь, ведь подразумеваемое [действует] сильнее, а "разжеванное" (exaplothen) вызывает пренебрежение.
255. Бывает, что и какофония производит мощь, особенно, если этого требует предмет изображения, например, у Гомера:

Troes d'errigesan, hopos idon aiolon ophin[11].

Конечно, можно было бы облагозвучить стих, не губя его размера следующим образом:

Troes d'errigesan, hopos idon aiolon eidon[12].

Но теперь нам уже не покажутся страшно сильными ни [искусство] поэта, ни сама змея.
256. По примеру этого мы, конечно, могли бы предпринять и другие попытки в том же роде: исправить panta an egrapsen на panta egrapsen an[13] или oy paregeneto на paregeneto oychi[14].
257. Иногда же мы заканчиваем фразу такими союзными словами, как ее "напротив" или те "также". И хотя в этом стиле речи принято избегать подобных завершений, однако часто они оказываются весьма полезными, о чем свидетельствуют, например, такие примеры: "Доброго слова он не сказал о нем, хотя тот и заслуживал этого, что же до худых - то напротив" или "и в Схене, и в Сколе (Scolon te)"[15]. Да и многие места из Гомера обязаны своей мощью подобным завершениям фраз союзными словами.
258. Пожалуй, можно добиться некоторой мощи, сказав так: "нарушил он по глупости и нечестию законы божеские и человеческие"[16], хотя вообще-то гладкость и благозвучие - особенности изящного стиля, а не мощного, ведь эти стили считаются самыми противоположными.
259. Но также из-за примеси шутки появляется некая мощность, как это бывает в комедиях, и такова же вся киническая манера, например, v Кратета: "Сумка- такая страна посреди винноцветного дыма"[17].
260. Такое же действие произвели и слова Диогена в Олимпии, когда во время состязания гоплитов в беге он подбежал сзади, крича, что это он победил всех людей на Олимпийских играх своей "калокагатией" (calocagathia)[18]. Слова эти и смешат, и восхищают, и немного как бы кусаются.
261. Обратимся еще к примеру из Диогена - его словам, сказанным красавцу. Однажды Диоген боролся с этим красивым юношей и в ходе борьбы принял неприличную позу. Когда же юноша в испуге отшатнулся, Диоген сказал ему: "Не бойся, юноша! В этом я тебе не товарищ". Ведь смешными эти слова делает находчивость, а сильными - скрытый смысл. И вполне можно сказать, что всякий вид речи киника напоминает собаку, которая, виляя хвостиком, может укусить.
262. Этим же самым пользовались и будут пользоваться [в своих речах] ораторы. Лисий, например, говоря любовнику одной весьма престарелой женщины: "Легче было сосчитать ее зубы, чем пальцы"[19], тем самым выставляет старуху самым ужасным и самым смешным образом.
Таков же и Гомер: "Самым последним я съем Никого"[20], о чем мы уже говорили.
263. Теперь поговорим о том, как способствуют фигуры (schemata) мощи [стиля]. [Во-первых], рассмотрим фигуры мысли (schemata dianoias), например, так называемую фигуру опущения (paraleipsis). Вот образец ее: "Я не буду говорить ни об Олинфе, ни о Метоне, ни об Аполлонии, ни о тех тридцати двух городах, что лежат на пути во Фракию"[21]. Здесь [автор], высказав все, что хотел, все же говорит, что он это опускает, словно у него есть и другое, более сильное, что он мог бы сказать.
264. И фигура умолчания, уже нами упомянутая, - того же свойства и способствует и усилению выразительности.
265. Для усиления мощи можно также использовать фигуру мысли, называемую просопопеей (prosopopoiia). Например: "Представь себе, что эти слова и упреки эти обращают к вам ваши предки, или Эллада, или родина, только приняв вид женщины"[22].
266. Так и Платон в надгробной речи употребляет эту фразу: "О дети, те, что происходят от знатных отцов..."[23] и т.д. - он говорит здесь не от своего лица, а как бы от лица этих отцов. [Излагаемое] кажется намного более живым и мощным благодаря [введению этих] действующих лиц, и более того, получается попросту драма.
267. Таким образом фигуры мысли используются так, как мы [уже] сказали, ведь примеров мы привели достаточно.
Что же касается фигур речи (schemata lexeos), то чем они разнообразнее, тем сильнее будет и выразительность речи.
[Полезно], например, прибегать и к фигуре удвоения, например: "О Фивы, Фивы - сосед наш, отторгнутый от самого сердца Эллады"[24]. Выразительность речи сообщает здесь повторение слова.
268. [То же действие производит и] так называемая анафора, например: "Вы действовали против себя, вызвав его в суд, вы действовали против законов, вызвав его в суд, вы действовали против правления народа, вызвав его в суд"[25]. Речь здесь строится из трех фигур. Есть здесь фигура единоначатия (epanaphora), о которой мы говорили, и она заключается в том, что начала каждого из предложений одинаковы; есть здесь такая фигура, как бессоюзие (asyndeton), когда предложения не соединены союзами; есть, наконец, и единоконечие (homoiotelevton), при котором все предложения оканчиваются одними и теми же словами: "... ты вызвал его в суд". И эти-то фигуры построения и сообщают речи усиленную выразительность. Скажите это так: "Вы действовали против самих себя, законов и. демократии, вызвав его в суд" - и вместе с фигурами исчезнет и выразительность.
269. Следует помнить и о том, что более всех других фигур способствует мощности стиля отсутствие связующих слов. Как, например, здесь: "[Он идет] через площадь, надув щеки, подняв брови, в ногу с Пифоклом"[26]. Будь здесь скрепляющие союзы, речь стала бы спокойной.
270. Можно использовать и фигуру, называемую лестницей (climax). Вот пример ее у Демосфена: "Не скажи я этого устно, я не добился бы такого решения дела, не стал бы посланником, а не ставши посланником, не склонил бы фиванцев"[27]. Кажется, будто говорящий это поднимается со ступеньки на ступеньку все выше и выше. А если сказать просто: "Заявив свое мнение устно и добившись решения дела, я стал посланником и склонил фиванцев", то перед нами предстанет лишь изложение [событий], но в нем никакой не будет силы.
271. Вообще же словесные фигуры помогают говорящему и со сцены, и в споре, более всего сообщая речи порывистость, что как раз и составляет мощь. Однако о двух этих видах словесных фигур сказано достаточно.
272. Слова в этом стиле можно выбирать те же, что и в величественном, но с другой целью. Так, с помощью метафор можно придать речи особую силу, как, например, [в таком выражении]: "Разбушевавшийся и хлынувший на вас потоком оратор Пифон"[28].
273. Употребляются и сравнения, например у Демосфена: "Постановление это заставило опасность, угрожавшую городу, рассеяться, подобно облаку"[29].
274. Но параболы не пригодны для этого стиля из-за [своей] длины, например: "Подобно тому как породистая гончая, не считаясь с опасностью и не раздумывая, бросается на кабана..."[30]. Пожалуй, есть некая красота точности в подобных сравнениях, но для неожиданно сильного воздействия речи требуется стремительность и сжатость, чтобы создавалось впечатление ударов, сыплющихся один за другим.
275. Мощь создают и сложные слова. В повседневной речи так же много выразительных сложных слов, например: "ложесмесительница" или "сумасшедший" и другие подобного же рода. Многие из них встретишь и в речи ораторов.
276. Следует стараться, чтобы слова были [полностью] соответствующими предмету. Так, о человеке, который действует силой и неразборчив в средствах, можно сказать, что он "пробивает себе дорогу"; о человеке, который также действует силой, но откровенно и опрометчиво, что он "идет напролом". О том же, кто соединяет силу с коварством и скрытностью, говорят: "пробрался" или "проскользнул" или подобного же рода выражение, соответствующее своему предмету.
277. Но и некоторая приподнятость (to exairesthai) может придать речи не только величественность, но и мощь, как, например, в следующих словах: "Я не говорю, что тебе нельзя ораторствовать с протянутой рукой, но что нельзя быть посланником с протянутой рукой"[31].
278. Таково, же: "... и он, присваивающий Эвбею..."[32]. Ведь здесь подъем (epanastasis) направлен не на то, чтобы создать от речи впечатление величественности, а на то, чтобы воздействие речи было особенно мощным. Этого можно достичь, если при построении речи как раз посередине возвышения тона мы вводим какое-нибудь обвинение. Так, в указанных нами примерах было построено обвинение против Эсхина в первом и Филиппа во втором.
279. Способствует большей силе воздействия речи и такой прием - обратиться к слушателям с вопросом, не высказывая при этом собственного взгляда на предмет, как в следующем примере: "Но присвоив Эвбею и устроив там укрепления против Аттики, этими деяниями попрал он справедливость и нарушил мир или же нет?"[33]. Слушатель при этом попадает в затруднительное положение человека, которому как бы задают задачу, а он не знает ответа на нее. Если же изменить построение фразы и сказать просто: "Он совершил несправедливое дело и нарушил мир", то перед нами будет точное разъяснение, а не нечто, подобное испытательной задаче.
280. [Фигура замедления] (epimone) - более полное и подробное изложение факта - в высшей степени способствует мощи, например, у Демосфена: "Ведь ужасный недуг, о афиняне, пал на Элладу..."[34]. Скажи он это иначе, было бы не так мощно.
281. Пожалуй, не чужд мощности и так называемый эвфемизм, превращающий брань в похвалу, а нечестие - в благочестие. Так, когда один из граждан советовал использовать золотые статуи Ники для нужд войны, расплавив их, он не сказал прямо: "Давайте разрубим статуи Ники на части для нужд войны", ибо такие слова показались бы оскорбительными и нечестивыми по отношению к богиням, и человек этот выбрал выражение более мягкое. Он сказал: "Давайте же вместе с богинями принесем общую пользу в войне". А такой способ выражения создает впечатление, что статуи богинь как бы и не разрубают на части, а превращают в союзников.
282. Есть мощь и в стиле Демада[35], хотя и считалось, что в нем есть чудачество и необычность, и мощь его заключается в трех [вещах]: подтексте (emphasis), иносказании (allegoria) и гиперболе.
283. Вот образчик его стиля: "Александр не умер, афиняне, иначе бы весь мир почуял запах его трупа"[36]. Выражение "почуял запах" вместо "узнал" одновременно и иносказание, и гипербола. А то, что весь мир должен узнать о смерти Александра, - это намек (emphasis) на его могущество. Таким образом, из трех этих приемов и складывается впечатление чего-то ошеломляющего. Действительно, ошеломительность мощна, когда она страшна.
284. В таком же роде и следующие выражения: "Не я написал об этом решении, а это война написала копьем Александра" или: "Македоняне, потеряв Александра, по силе стали равны киклопу, потерявшему глаз"[37].
285. И снова в другом месте мы читаем: "И это уже не государство морских побед, каким оно было при наших предках, а какая-то дряхлая старуха, шаркающая подвязанными сандалиями и прихлебывающая свой горячительный напиток"[38]. Слово "старуха" здесь поставлено иносказательно и заменяет такие слова, как "слабое" и "вялое", что применительно к понятию бездействующего государства, одновременно является и гиперболой. Что же касается выражения "прихлебывающая свой горячительный напиток", то оно подразумевает, что государство занималось пирами и возлияниями, растрачивая на это средства, которые пригодились бы в дни войны.
286. Но мы уже достаточно сказали о силе слога Демада, хотя его стилю и свойственна некоторая неосновательность и он довольно труден для подражания. Действительно, ему присуще и нечто от поэзии, если только иносказание, гипербола и подтекст относятся к области поэзии, правда, к поэтическому здесь примешано что-то комическое.
287. Выражаться фигурально (eschematismenon) не значит говорить намеками (meta emphaseos) о простых и само собой разумеющихся [вещах], как это до смешного делают сейчас ораторы. Нет, по-настоящему фигурально выразиться - это говорить так, чтобы соблюсти две [существенные вещи]: благовидность и безопасность.
288. [Вот пример первого] - благовидности. Платон хочет резко осудить Аристиппа и Клеомброта, пировавших на Эгине, в то время как Сократ уже много дней был в тюрьме, ведь они так и не сели на корабль, чтобы навестить своего друга и учителя, хотя от Афин их отделяло не более двадцати стадий. Из соображений благовидности Платон не говорит всего в ясных выражениях (а ведь речь шла именно о том, чтобы осыпать их бранью), но (он достигает этого] неким весьма благовидным образом. Федону задают вопрос, кто был около Сократа, он перечисляет всех, и когда его снова спрашивают, оставались ли около Сократа Аристипп и Клеомброт, он отвечает: "Нет. Ведь они же были на Эгине"[39]. И впечатление от слов здесь оказывается гораздо более сильным именно потому, что оно будто бы происходит от самого события, а не от слов, описывающих его. Итак, хотя Платон мог бы и прямо, без всякого риска, бранить Аристиппа и его окружение, он выразил порицание фигурально.
289. И в разговоре с правителем или иным лицом, неограниченным в своей власти, если пытаемся порицать их, мы часто вынуждены прибегать к [маскирующим] ухищрениям (schema) в построении речи. Такой способ речи избрал, например, Деметрий Фалерский в обращении к правителю Македонии Кратеру, который в пурпурном одеянии, высоко восседая на золотом троне, с высокомерием принимал послов из Греции. Прибегнув к косвенному построению, Деметрий уколол Кратера такими словами: "И мы в свое время приветствовали как послов и этих людей, и того вознесшегося Кратера"[40]. Все высокомерие Кратера обозначено этим указанием "вознесшегося". Намеком здесь выражено и неодобрение.
290. Тот же тип построения встречается и у Платона в обращении к Дионисию, который, дав обещание, обманул Платона, да еще лгал, что ничего не обещал. Платон же в такой форме изобличил его ложь: "Я, Платон, ничего не обещал тебе, вот что касается тебя, то пусть рассудят боги"[41], - это сказано и с достоинством, и осмотрительно.
291. Часто и двусмысленная форма выражения допускается в речи. Для тех же, кто желает научиться этому искусству и хочет уметь наносить удары, но так, чтобы они казались непредумышленными, существует образец у Эсхина, в том месте, где он говорит о Телавге[42]. И действительно, это место может служить образцом. Ведь чтобы ни говорил о Телавге рассказчик, мы не можем решить, восхищается ли он им или, напротив, насмехается. Такой двусмысленный тип речи хотя и не является полностью иронией, но заключает в себе намек на иронию.
292. Можно и в других случаях говорить фигурально (schematizein), например, поскольку правители и правительницы неохотно слушают речь о своих дурных поступках, то, убеждая их исправиться, мы ведь не станем адресовать наши упреки непосредственно к ним, а выбраним кого-нибудь другого, совершившего нечто подобное. Так, к примеру, иметь в виду мы будем тирана Дионисия, а направлять речи против тирана Фаларида и порицать жестокость Фаларида или, наоборот, начнем восхвалять тех, чьи поступки были противоположны поступкам Дионисия, к примеру, Гелона или Гиерона[43], за то, что они, мол, были как отцы и наставники для Сицилии. И вот слова подействовали на слушателя и вместе с тем не оставили в нем впечатления, что он был предметом порицания, зато Гелон, ставший предметом похвалы, вызывает у него зависть, и теперь уже он сам хочет заслужить похвалу.
293. К такому способу выражения часто приходится прибегать в разговорах с людьми, облеченными властью. Так, например, Филипп[44], будучи одноглазым, приходил в ярость, если при нем упоминали киклопа, да и вообще произносили слово "глаз". А Гермий, правитель Атарнея[45], хотя и был, как говорится, человеком легкого нрава, но и он, будучи евнухом, с трудом переносил, когда кто-нибудь в разговоре упоминал о кинжале или о чем-нибудь, связанном с резанием или вырезанием. Все это я сказал для того, чтобы показать нрав людей, облеченных властью, а также и то, как наилучшим образом пользоваться при разговоре с ними тем осторожным способом выражения, который называют фигуральным.
294. Однако часто и народы, когда они сильны и могущественны, требуют с собой того же словесного обхождения, что и тираны. Так, например, афинский народ, этот владыка Эллады, вырастил таких льстецов, как Клеон и Клеофонт[46].
Но "так как льстить - постыдно, а обвинять прямо - небезопасно, то наилучшим путем будет средний, то есть фигуральный способ выражения.
295. Иногда же нам случается похвалить и человека, заблуждающегося не тогда, когда он совершил проступок, когда ему удалось избежать его. Примером этому могут послужить похвалы человеку раздражительному, которого вчера хвалили как раз за то, что он оказался снисходителен к прегрешениям одного из нас. При этом его называли образцом для своих сограждан. А ведь каждому приятно служить образцом для подражания и хочется получать похвалу за похвалой, причем со всех сторон равные.
296. Вообще же, как из воска один вылепит собаку, другой быка, а третий коня, так же обстоит дело и с языком.
Допустим, некая тема излагается в тоне осуждения, примерно таким образом: "Люди оставляют детям средства, но не оставляют при этом наставления, как пользоваться оставленным". Манеру, в которой изложена тема в данном случае, называют Аристипповой. Другой изложит то же самое в форме наставления, столь часто встречающейся у Ксенофонта. Это будет выглядеть примерно так: "Следует оставлять детям не наследство только, но также и наставление, как наилучшим образом им воспользоваться".
297. А в так называемой сократической манере изложения, которой более всего, кажется, подражали Эсхин и Платон, содержание, о котором мы говорили, приняло бы совсем новую форму, примерно такую: "Какое же наследство оставил тебе отец, юноша? Наверное, довольно большое, и его нелегко оценить?" - "Да, много, Сократ". - "Но, ведь тогда, наверное, он оставил тебе и наставление, как лучше им воспользоваться". И вот, таким образом, незаметно Сократ ставит юношу в трудное положение, напоминает ему, что тот неопытен, и побуждает его найти наставника. И все это у него получается естественно, тактично и, как говорится, не по-скифски[47].
298. Этот вид речи имел успех сразу же при своем возникновении, и более всего поражали слушателей его близость к действительности, живость изображения и вместе с тем наставительность. Что же касается построения и распределения фигур в речи, то об этом сказано достаточно.
299. Гладкость в соединении слов, какой всегда пользуется Исократ, избегающий столкновения гласных, не совсем пригодна в речи мощного стиля. Ведь во многих случаях впечатление силы от речи и возникает в результате столкновения гласных, как, например, в таком предложении: "Тоу gar Phocicoy systantos polemoy, oy di'eme oy gar egoge epoliteyomen po tote"[48]. Если же изменить порядок слов в предложении: "Тоу polemoy gar oy di'eme toy Phocicoy systantos; oy gar epoliteyomen egoge 'po tote", то при этом в немалой степени уменьшится и впечатление силы, так как добрая толика самого впечатления возникла от шума, производимого столкновением гласных.
300. Слова, не имеющие тщательной продуманности, а как бы вытекающие сами собой, также способствуют впечатлению силы, особенно же в том случае, если мы выказываем гнев или чувство справедливого негодования, и, наоборот, излишняя забота о гладкости и стройности речи создает впечатление не гнева, а игры и более всего говорит о желании покрасоваться своим искусством.
301. Как бессоюзное построение речи способствует впечатлению большей силы (об этом мы уже говорили), так и вообще отрывочное соединение. Доказательством этому может служить стих Гиппонакта. Там, где он хочет обругать своих врагов, он ломает размер и делает стих из стройного хромым и лишенным ритма, что как раз и создает впечатление сильной брани. Ведь мерность и сладкозвучие связаны скорее с восхвалением, чем с бранью. Вот и все, что мы хотели сказать о столкновении гласных.
302. Наряду с мощным стилем существует и его искажение, так называемый назойливый (acharis). Прежде всего эта назойливость заключается в содержании, когда открыто называют вещи постыдные и неприятные для произнесения вслух. Так, например, один человек, обвиняя некую Тимандру в том, что она ведет распутную жизнь, предает поношению и ее таз, и ее подстилку, и ее деньги, и множество прочих знаков ее дурной славы[49].
303. Построение может показаться назойливым, если слова разъединены, как, например, "и так, и так - все смерть". Назойливо и такое построение, когда колоны не имеют друг с другом никакой связи, а представляют собой как бы обрывки. Также и непрерывный ряд длинных периодов, затрудняющий дыхание говорящего, вызывает доходящее до отвращения пресыщение.
304. Но часто предметы сами по себе приятные кажутся неприятными из-за слов, выбранных- для их обозначения. Так, Клитарх, описывая осу, насекомое, вроде пчелы, выбирает такие выражения: "Она опустошает возвышенности и устремляется к дуплистым дубам"[50]. Это было бы уместно сказать разве что о диком быке или эриманфском вепре, но уж никак не о какой-то пчелке. Таким образом, вся речь становится напыщенной до назойливости. И эти два качества как-то всегда сопутствуют друг другу.


[1] Феопомп, фр. 290 (FgH, Teil II В, 1). — 275.
[2] См. выше, прим. 13. — 275.
[3] См. выше, прим. 106. — 276:
[4] Демосфен, XX 1: «Согласился я помогать им, насколько это в силах моих». — 276.
[5] Демосфен, XX 2: «...[он лишил] вас дара — вам иметь возможность [преимущества]. — 276.
[6] См. выше, прим. 36. — 276.
[7] См. выше, прим. 40. — 276.
[8] Антисфен, фр. 12 Decleva Caizzi (Antiphontis tetralogiae, ed. F. Decleva Caizzi. Milano, 1969). — 276.
[9] Демосфен, XVIII 265. — 277.
[10] Там же, 3. — 277.
[11] «В ужас троянцы пришли, как увидели пестрого змея» («Илиада», XII 208 — о знамении Зевса). — 277.
[12] Деметрий только переставляет два слова: «змея пестрого». — 277.
[13] Деметрий исправляет: «Все бы он написал» на «Все написал бы он». — 277.
[14] Деметрий исправляет: «не прошел мимо» на «мимо не прошел». — 277.
[15] «Илиада», II, 497. Порядок слов в этих примерах меняет не смысл, а звучание фразы, делая, ее более благозвучной. — 278.
[16] Автор неизвестен. — 278.
[17] Киник Кратет (фр. 6, 1 D) пародирует известные стихи Гомера: «Есть такая страна посреди винноцветного моря» («Одиссея», XIX 172). — 278.
[18] О Диогене см.: Аристотель. Риторика, кн. III, прим. 81. Калокагатия — идеальное сочетание внешней и внутренней красоты человека. См. Лосев А. Ф. Классическая калокагатия и ее типы. — В сб.: Вопросы эстетики, № 3. М., 1950. — 278.
[19] См. выше, прим. 134. — 278.
[20] См. выше, прим. 136. — 275.
[21] Демосфен. Третья Филиппика (IX), 26. — 275.
[22] Автор неизвестен. — 278.
[23] Платон. Менексен, 246 d. — 279.
[24] Эсхин. Против Кресифонта, 133. — 279.
[25] Там же, 202. — 279.
[26] Ср. Демосфен. О преступном посольстве (XIX), 314. — 279.
[27] Демосфен, XVIII 179. — 279.
[28] Там же, 136. — 279.
[29] Там же, 188. — 280.
[30] Ксенофонт. Киропедия, I 4, 21. — 280.
[31] Демосфен, XIX 255. — 280.
[32] Демосфен, XVIII 1Х. — 280.
[33] Там же. — 280.
[34] Демосфен, XIX 259. — 280.
[35] О Демаде см. Аристотель. Риторика, кн. II, прим. 120. — 281.
[36] Демад, фр. 7 Muller. — 281.
[37] Там же. — 281.
[38] Там же. — 281.
[39] Платон. Федон, 59 а.
Об Аристиппе см.: Аристотель. Риторика, кн. II, прим. 91. Клеомброт, по преданию, бросился в море, прочитав диалог «Федон» Платона, где рассматривается вопрос о бессмертии души. Об этом 23-я эпиграмма Каллимаха (см. Греческая эпиграмма. М., 1960, с. 98). — 282.
[40] О Деметрии Фалерском см.: Дионисий Галикарнасский. Письмо к Помпею, прим. 6; здесь фр. 7 Muller — 183 Wehrli. — 282.
[41] Платон. Письма, VII 349 Ь. — 282.
[42] Эсхин (сократик), фр. 40-48 Dittmar. — 282.
[43] Гелон и Гиерон (V в. до н.э.) -сицилийские тираны, как Фаларид (VI в. до н.э.) и Дионисий (IV в. до н.э.). Гелон славился своими победами над Карфагеном, великодушием и заботой о государстве. Гиерон жестоко и деспотично утвердил власть, но в дальнейшем поддерживал мир, заботился о науках и искусстве. — 283.
[44] Царь Филипп Македонский. — 283.
[45] Гермий из Вифинии (IV в. до н.э.) после смерти тирана Эвбула стал владыкой Атарнея. Был другом Аристотеля, женатого на его племяннице Пифии и посвятившего гимн во славу Гермия. При его дворе бывали Ксенократ и другие платоники. Погиб в борьбе с персидским царем Артаксерксом. — 283.
[46] Клеон (V в. до н.э.) -вождь радикальной партии в Афинах эпохи Пелопоннесской войны (конец V в. до н.э.), осмеян Аристофаном во «Всадниках» как льстец Демоса — Народа.
О Клеофонте см.: Аристотель. Риторика, кн. I, прим. 98. — 283.
[47] Сократическая беседа славилась своей естественностью и непринужденностью в отличие от упорно проводимого и часто сухого морализма Ксенофонта (см., например, его «Воспоминания о Сократе»). — 284.
[48] Демосфен, XVIII 18.
«Когда началась война с фокейцами, я не имел к тому отношения, так как не принимал тогда участия в жизни государства». — 284.
[49] Автор неизвестен. — 284.
[50] Клитарх (IV-III ее. до н.э.) — один из историков Александра Македонского. Славился напыщенным стилем. — 285.