Глава I

Итак, командиры отрядов, помолившись богам, отправились по своим местам. Киру и его помощникам слуги принесли еду и питье, когда они еще совершали жертвоприношения. Кир тут же, стоя, принес в жертву богам начатки еды[1] и стал завтракать, все время уделяя от своей части тем, кто особенно был голоден. Затем, совершив возлияние и вознеся моления богам, он отведал принесенного питья, и все другие окружавшие его люди сделали точно так же. Наконец, обратившись с мольбой к Зевсу Отчему, чтобы он был им предводителем и союзником, Кир вскочил на коня, велев своей свите делать то же самое. Воины, окружавшие Кира, все были снаряжены так же, как он сам, то есть одеты в пурпурные хитоны, в медные панцири и медные же шлемы с белыми султанами, а вооружены - мечами и копьями с древком из кизилового дерева[2], каждый всадник - одним таким копьем. Кони их были защищены медными налобниками, нагрудниками и набедренниками; последние служили одновременно защитой и всаднику. Доспехи Кира отличались только одним: в то время как у остальных всадников они были покрыты золотистой краской, у Кира они сверкали, как зеркало[3]. Когда он сел на коня и замер так, вглядываясь вдаль и выбирая, куда двинуться, справа неожиданно раздался гром[4].
- Мы следуем за тобой, Зевс Величайший! - воскликнул Кир и тронул коня. Справа от себя он велел идти командовавшему конницей Хрисанту с его всадниками, а слева - Арсаму с пехотою. Кир велел передать, чтобы все следили за его значком и двигались ровной линией. А значком у него был золотой орел с распростертыми крыльями на длинное копье. Такой значок и доныне остается у персидского царя[5].
Прежде чем показался неприятель, Кир трижды останавливал свое войско для передышки. Наконец, когда прошли уже около двадцати стадиев[6], все заметили двигающееся навстречу войско неприятеля. Как только обе армии оказались в виду друг друга, враги убедились, что их построение по фронту гораздо шире в обе стороны, чем у Кира. Остановив свою фалангу, поскольку иначе было невозможно выполнить обходной маневр, они стали поворачивать для этого оба крыла, выстраивая свои войска с каждой стороны наподобие гаммы[7] с тем, чтобы можно было вести бой сразу со всех сторон. Кир, хотя и видел все это, тем не менее не останавливался, но продолжал двигаться в прежнем направлении. Прикинув, какой большой угол поворота наметили для себя оба вражеских крыла и как сильно при этом они должны были вытянуться в стороны, Кир промолвил:
- Ты замечаешь, Хрисант, где наши враги собираются делать поворот?
- Да, конечно, - отвечал Хрисант, - и недоумеваю поэтому. По-моему, они чересчур оторвали оба свои крыла от основной фаланги.
- Да, клянусь Зевсом, - согласился Кир, - да и от нашей фаланги тоже.
- Но почему они так делают?
- Очевидно, из страха, как бы их крылья не оказались вблизи нас, когда фаланга будет еще далеко, и мы не напали на них.
- Но тогда, - продолжал Хрисант, - как же смогут эти их отряды организовать взаимодействие, будучи столь оторваны друг от друга?
- По-видимому, - отвечал Кир, - когда их крылья достаточно продвинутся и окажутся с флангов нашего войска, они сделают поворот и, перестроившись в фалангу, двинутся на нас с намерением завязать бой сразу со всех сторон.
- Стало быть, ты находишь их действия разумными?-изумился Хрисант.
- Да, против того, что они видят; но против того, что осталось ими не замеченным[8], их построение еще хуже, чем если бы они просто атаковали нас с флангов. Так или иначе, - продолжал Кир, - ты, Арсам, по-прежнему не спеша, как это делал я, веди вперед свою пехоту. А ты, Хрисант, со своей конницей следуй рядом, в одной линии с ним. Я же двинусь туда, откуда, по-моему, удобнее всего будет начать битву. По пути я посмотрю, как у нас обстоят дела в каждом отряде. Когда я буду на месте и мы уже должны будем войти в соприкосновение с неприятелем, я запою пэан, а вы не отставайте. Когда же мы устремимся на врагов, - а вы легко это заметите, потому что шум тогда, я думаю, будет немалый, - тут уже ринется вперед Абрадат со своими колесницами - так ему будет приказано, - а вам надо следовать за ним, держась как можно ближе к колесницам. Действуя так, мы обрушимся на врагов в самый разгар их замешательства. Я также постараюсь как можно скорее присоединиться к вам, чтобы, вместе преследовать неприятеля, если боги того пожелают.
Распорядившись таким образом и передав пароль "Зевс Спаситель и Вождь", Кир уехал. Проезжая между колесницами и строем воинов, одетых в панцири, он время от времени вглядывался в лица тех, кто шел в боевых колоннах, и восклицал:
- Храбрые воины, как приятно мне видеть ваши лица! Затем, оказавшись перед другим отрядом, он снова восклицал:
- Понимаете ли вы, воины, что нынче нам предстоит бой не только ради новой победы, но и ради сохранения плодов прежней, ради всего нашего благополучия!
Минуя третьих, он говорил:
- Воины, отныне нам никогда более не придется в чем-либо упрекать богов. Ведь они даровали нам возможность приобрести великие блага. Надо только быть храбрыми людьми!
Затем, перед следующей группой, он восклицал:
- Воины, могли бы мы пригласить друг друга когда-нибудь на более славную пирушку, чем эта? Ведь нынче, если только мы окажемся храбрецами, каждый сможет внести богатую долю для общего стола![9]
Обращаясь к следующему отряду, он говорил:
- Я думаю, воины, вы сами понимаете, какие нынче всем уготованы награды: победителям - возможность преследовать, поражать, убивать, приобрести добычу и славу, быть свободными и властителями, а трусам - очевидно, все прямо противоположное. Поэтому каждый, кто любит себя, пусть сражается вместе со мною, ибо со своей стороны, насколько от меня зависит, я не допущу никакого трусливого или позорного поступка.
Когда же он проезжал мимо тех, с кем участвовал в первом сражении, то всякий раз повторял:
- Есть ли нужда в речах перед вами, воины? Ведь вы сами знаете, какой день празднуют в битвах храбрые люди, а какой - трусы.
Подъехав, наконец, к Абрадату, Кир остановился. Абрадат тоже, передав своему возничему поводья, подошел к нему; подбежали и некоторые другие из рядом стоящих пехотинцев и колесничих. В присутствии их всех Кир сказал Абрадату:
- Божество, Абрадат, как ты и хотел, пожелало, чтобы ты и твои воины стали в первом ряду союзного войска. Помни, однако, что, когда придет твой черед идти в атаку, персидские воины не упустят вас из виду, не покинут вас и не оставят без поддержки во время боя.
На это Абрадат ответил:
- Что касается нас, Кир, то здесь, по-моему, все обстоит прекрасно. Однако меня тревожат наши фланги, потому что я вижу, как вытягиваются в стороны крылья вражеского войска, сильные не только колесницами, но и другими видами оружия. А с нашей стороны им противостоят одни лишь колесницы. Поэтому, - заключил Абрадат, - если бы я не получил это место по жребию, мне, пожалуй, было бы стыдно стоять здесь: до такой степени, мне кажется, я нахожусь здесь в полной безопасности.
- Ну, - возразил Кир, - если у тебя действительно все обстоит прекрасно, то можешь не беспокоиться и за тех, других: с помощью богов я позабочусь о том, чтобы избавить наши фланги от вражеской угрозы. Тебя же я заклинаю об одном: устремляйся в атаку на врагов не раньше, чем заметишь, как бегут те, которых ты теперь опасаешься.
Так хвастал Кир[10] накануне предстоящей битвы, хотя вообще-то он не слишком был склонен к хвастовству.
- Когда же ты увидишь, - продолжал Кир, - как они побегут, считай тогда, что я уже рядом с тобой, и смело бросайся на врагов. Ты застанешь их объятыми паникой, между тем как твои воины будут полны решимости. Однако, пока у тебя есть еще время, Абрадат, соверши объезд своих колесниц и всех своих воинов призови смело идти в бой; ободри их выражением своего лица, воодушеви их сладкими надеждами! А чтобы вы действительно оказались лучшими из колесничих бойцов, возбуди в своих воинах дух соревнования. Ведь если эта битва окажется удачной, то, будь уверен, впредь все будут говорить, что нет ничего выгоднее доблести.
Абрадат взошел на колесницу и отправился выполнять это приказание. А Кир двинулся дальше, пока не оказался на левом фланге, где находился Гистасп с половиной персидской конницы. Обратившись к нему по имени, Кир сказал:
- Теперь, Гистасп, как ты видишь, дело зависит от твоей быстроты. Ведь если мы сами первыми перебьем врагов, то уж, конечно, ни один из нас не погибнет.
Усмехнувшись, Гистасп ответил:
- Ну, о тех, кто стоит против нас, мы сами и позаботимся, а вот других, которые наступают с флангов, ты бы поручил заботам остальных наших воинов, чтобы и они тоже не стояли без дела.
На это Кир сказал:
- Не беспокойся, я ведь к ним и направляюсь. Ты же, Гистасп, запомни следующее: кому из нас бог дарует победу, тот, если где-нибудь останется еще очаг сопротивления, пусть и устремляется туда для нового боя.
С этими словами Кир двинулся дальше. Доехав до фланговой колонны и разыскав командира поставленных здесь колесниц, Кир сказал ему:
- Я направляюсь вам на помощь. Как только заметите, что мы атакуем край вражеского крыла, сразу же бросайтесь тоже на прорыв неприятельской линии, ибо, оказавшись на той стороне, вы будете в гораздо большей безопасности, чем застигнутые здесь.
Когда он, наконец, оказался позади повозок с женщинами, он велел Артагерсу и Фарнуху оставаться здесь с тысячью пеших и тысячью конных воинов.
- Когда вы заметите, - сказал Кир, - что я иду в атаку на вражеское правое крыло, тогда, не мешкая, устремляйтесь тоже на тех, кто стоит против вас. Вы поведете бой с фланга, там, где любое войско оказывается наиболее уязвимым для удара, тем более, что вы будете действовать фалангой, что придаст вам особенную силу[11]. У врагов, как вы можете заметить, крайними стоят всадники. Непременно бросьте на них отряд верблюдов, и можете быть уверены, что, прежде чем дело дойдет до боя, вы увидите врагов в смехотворном положении.
Отдав такие распоряжения, Кир поехал на правый фланг. Между тем Крез решил, что фаланга, при которой он сам находился, оказалась уже ближе к неприятелю, чем вытягивавшиеся в сторону крылья. Поэтому он поднял сигнал[12], приказывая фланговым колоннам далее не двигаться, но немедленно, каждой на своем месте, сделать поворот. Когда они встали, повернувшись лицом прямо к войску Кира, Крез дал им знак двигаться на неприятеля. И вот три фаланги двинулись на войско Кира: одна- с фронта, а две другие - с флангов, одна - с правого, а другая - с левого, так что великий страх обуял все войско Кира. Действительно, словно маленький квадратик посреди большого, армия Кира со всех сторон окружалась вражескими воинами - всадниками, гоплитами, пельтофорами[13], лучниками, колесницами; лишь с тыла не было врагов. Тем не менее по приказу Кира все воины разом повернулись лицом к врагу[14]. В тревожном ожидании предстоящей схватки обе стороны хранили глубокое молчание. Но вот Кир решил, что время пришло, и тогда он запел пэан, и все войско подхватило его. После этого все разом издали боевой клич в честь Эниалия[15], и тотчас же Кир ринулся вперед. Ударив со своими всадниками на неприятелей с фланга, он старался как можно быстрее сблизиться с ними для боя. Пехотинцы в боевом порядке быстро следовали за ним и с разных сторон охватывали неприятельскую колонну. Кир имел явный перевес, потому что, действуя фалангой, атаковал противника во фланг. В результате очень скоро враги обратились в паническое бегство.
Как только Артагерс увидел, что Кир начал сражение, он тотчас двинулся против левого крыла неприятеля, бросив вперед верблюдов, как ему и приказывал Кир. Кони врагов уже издали испугались вида верблюдов: одни, обезумев, мчались прочь, другие вставали на дыбы и натыкались друг на друга. Такой страх кони испытывают обычно при виде верблюдов[16]. В результате Артагерс со своими воинами в полном боевом порядке обрушился на врагов, уже приведенных в замешательство. В то же время колесницы устремились против правого и левого крыла неприятеля. Спасаясь от них, многие вражеские воины попали под удар отрядов, наступавших с флангов вслед за колесницами, а другие, наоборот, спасаясь от атакующих воинов, были раздавлены колесницами.
Абрадат тоже не стал более ждать. С громким возгласом: "Друзья мои, следуйте за мной!" - он устремился вперед, не щадя своих лошадей, бодцом коля их до крови[17]. Вместе с ним ринулись вперед и другие колесничие. При виде их вражеские колесницы тотчас обратились в бегство, причем только некоторые успели подобрать своих парабатов[18], а другие так и бросили их на произвол судьбы. Устремившись прямо вперед, Абрадат врезался в строй египетской фаланги; вместе с ним ринулись сюда же и другие ближайшие к нему колесничие. И прежде в иных случаях нередко обнаруживалось, что нет фаланги сильнее той, которая составлена из соратников-друзей; так оказалось и тогда. Ибо за Абрадатом последовали только его товарищи и сотрапезники[19]; прочие возничие, видя, как недвижно, густой колонной стоит египетская пехота, уклонились в сторону за уносившимися прочь вражескими колесницами и стали их преследовать.
Так как в месте удара египтяне не смогли расступиться перед Абрадатом и его товарищами, ибо слева и справа ряды стояли недвижно, то нападавшие напором коней сбивали и опрокидывали вражеских воинов, упавших же растаптывали вместе с оружием копытами коней и колесами. А кто попадал под серпы, того они рассекали надвое вместе с доспехами. Однако в этой неописуемой свалке, когда колеса натыкались на груды поверженных тел и слетали с осей, Абрадат и некоторые другие колесничие не удержались и попадали на землю. Здесь и погибли эти храбрые воины, будучи изрублены на куски. Однако следовавшие за ними персы ворвались в ряды египтян через брешь, проделанную Абрадатом и его друзьями, и стали разить приведенных в замешательство врагов. Все же там, где ряды египтян остались нетронутыми, - а это было на большом протяжении, - враги начали наступать на персов.
Тут закипела жестокая сеча; бились копьями, древками, мечами. Однако египтяне благодаря своей массе и оружию имели перевес. Ведь у них и сейчас на вооружении мощные и длинные копья, а их щиты по сравнению с панцирями и легкими плетеными щитами гораздо лучше прикрывают тело и, прикрепляясь у плеча, сообщают особую силу натиску воинов. Итак, сомкнув свои щиты, египтяне шаг за шагом теснили неприятеля. Персы со своими плетеными щитами, которые они держали, зажав кистью руки, не могли им противостоять. Пятясь, персы отступали, нанося и принимая удары, пока не оказались под защитою боевых машин. Когда сражение докатилось до этого места, египтяне оказались под ударом воинов, поражавших их с башен. В то же время воины, поставленные в арьергарде, не позволяли покидать поля боя ни лучникам, ни метателям дротиков; грозно подняв мечи, они заставляли их метать свои стрелы и дротики. Люди гибли один за другим, повсюду слышались страшный скрежет оружия, свист стрел и копий, громкие крики воинов, призывавших и подбадривавших друг друга или взывавших о помощи к богам.
В этот момент появился Кир, преследуя ту часть вражеского войска, с которой он столкнулся в начале сражения. Увидев, что персы сбиты с позиции, он сильно огорчился. Однако, сообразив, что быстрее всего он сможет остановить продвижение врагов, ударив им в тыл, он передал своим воинам приказ следовать за ним и повел их в обход. И вот, зайдя с тыла, они обрушились на ничего не подозревавших врагов и многих из них перебили. Когда, наконец, египтяне их заметили, они стали кричать, что сзади враги, и, под градом ударов, стали поворачиваться. Теперь дрались все вперемежку, и пешие, и конные. Какой-то вражеский воин, попавший под коня Кира и сбитый копытами, успел мечом поразить его коня в живот. От удара конь взвился на дыбы и сбросил Кира. Тут каждый мог бы убедиться, как много значит для полководца быть любимым своими подчиненными. Тотчас все воины подняли крик и с удвоенной яростью бросились на врагов, тесня их и снова подаваясь назад от встречного натиска, нанося и принимая удары. А один из гиперетов Кира соскочил на землю и подсадил его на своего коня. Оказавшись снова верхом, Кир огляделся и увидел, что египтян бьют со всех сторон, ибо уже появились с персидскими всадниками и Гистасп, и Хрисант. Однако Кир не разрешил им больше атаковать египетскую фалангу, а велел издали забрасывать ее стрелами и копьями. Обогнув поле боя и доехав до боевых машин, Кир решил взобраться на одну из башен и посмотреть, нет ли где еще какого-либо вражеского отряда, который продолжает борьбу. Поднявшись на башню, он увидел, что вся равнина заполнена конями, людьми, колесницами, бегущими и преследующими, побеждающими и терпящими поражение. Нигде он не мог заметить ни одного вражеского отряда, который продолжал бы сопротивление, кроме плотной колонны египтян. Эти, попав в трудное положение, стали кругом и, ощетинившись во все стороны копьями, застыли неподвижно за своими щитами. Они не предпринимали более никаких действий и несли страшный урон.
Кир был восхищен их мужественным поведением и жалел, что гибли такие храбрецы. Поэтому он приказал всем сражавшимся вокруг бойцам отойти и не позволял более никому нападать на египтян. Затем он послал к ним глашатая с вопросом, хотят ли они все погибнуть, сражаясь за тех, кто бросил их в бою, или спастись, сохранив славу храбрых воинов. В ответ, те заявили:
- Как же мы сможем спастись и сохранить славу храбрых воинов?
На это Кир сказал им:
- Но ведь мы видим, что вы одни остаетесь в строю и намерены продолжать бой.
- В таком случае, - продолжали спрашивать египтяне, - как мы сможем обеспечить себе спасение почетным образом?
- Очевидно, - отвечал им Кир, - [если вы обеспечите себе спасение, не предав никого из союзников][20], сдав оружие и став друзьями тех, кто предпочитает сохранить вам жизнь, хотя мог бы уничтожить вас.
Выслушав это, египтяне спросили:
- А если мы действительно станем твоими друзьями, как ты решишь поступить с нами?
- Так, - отвечал Кир, - чтобы, делая вам добро, в свою очередь получать от вас услуги.
- Какое же именно добро?-спросили снова египтяне. На что Кир ответил:
- Я мог бы положить вам плату больше той, которую вы получаете теперь, на все время этой войны. А когда наступит мир, то всем вам, кто пожелает остаться у меня, я предоставлю для поселения землю и города и дам женщин и рабов.
Выслушав это, египтяне попросили, чтобы их только освободили от участия в войне с Крезом, поскольку, как они заявили, с ним одним у них была личная дружба. С прочими условиями они полностью согласились и обменялись с Киром заверениями в верности.
Потомки египтян, которые остались тогда на службе у Кира, и поныне сохраняют верность персидскому царю[21]. Кир предоставил тем египтянам несколько городов внутри страны, которые еще и теперь называются городами египтян, а также Ларису и Киллену близ моря, возле Кимы, которыми еще и сейчас владеют их потомки[22]. Покончив со всем этим, Кир уже ночью отвел свое войско и расположил его лагерем в Фимбрарах[23].
В этом сражении у неприятелей отличились одни только египтяне, а в войске Кира лучшей оказалась персидская конница. Поэтому еще и теперь сохраняется у персидских всадников то вооружение, которое ввел для них тогда Кир. Особенно отличились также серпоносные колесницы, вследствие чего и этот род оружия до сих пор остается в чести у персидских царей. Что же касается верблюдов, то они только пугали вражеских коней, однако сидевшие на них воины не могли поражать неприятельских всадников, хотя и сами тоже не терпели от них урона, так как лошади не осмеливались приблизиться к верблюдам. В тех условиях верблюжья конница оказалась полезной, но ни один благородный воин не желал заводить и держать верблюдов для верховой езды, тем более упражняться в ведении боя с них. Таким образом, они вернулись к прежней своей роли и теперь используются только в обозе.
Глава II
Итак, воины Кира, поужинав и выставив, как полагается, караулы, легли спать. Между тем Крез со своим войском сразу бежал в Сарды; прочие отряды, составлявшие вражеское войско, также устремились по домам, каждый стараясь за ночь уйти как можно дальше. С наступлением дня Кир двинулся прямо на Сарды. Подойдя к крепости, защищавшей город, он стал воздвигать осадные машины и готовить лестницы, как бы намереваясь начать штурм. Занимаясь такими приготовлениями, он велел халдеям и персам с наступлением ночи взобраться на укрепление сардийцев там, где эта скала казалась наиболее крутой и неприступной. Проводником у них был некий перс, который ранее был рабом одного из воинов, охранявших акрополь, и потому хорошо знал спуск к реке и обратный подъем наверх[24]. Как только обнаружилось, что враги овладели цитаделью, все лидяне покинули городские стены и разбежались по городу, кто куда. А Кир с наступлением дня вошел в город и велел передать всем воинам, чтобы никто не отлучался со своего поста. Крез заперся в царском дворце и оттуда с мольбой взывал к Киру. Тот оставил при Крезе караул, а сам направился к уже занятой его войсками цитадели. Увидев, что персы, как положено, охраняют кремль, а халдеи оставили свои посты и устремились грабить дома горожан, Кир тотчас же созвал их начальников и велел им как можно скорее оставить его лагерь.
- Мне нестерпимо видеть, - сказал он, - как наживаются мародеры. Знайте, что я был готов обогатить вас всех, кто принял участие в моем походе, на зависть остальным халдеям. Но теперь не удивляйтесь, если на обратном пути вам повстречается кто-нибудь посильнее вас[25].
Выслушав такое грозное предупреждение, халдеи испугались и стали умолять Кира не гневаться, обещая вернуть все захваченное имущество. На это Кир отвечал, что он ничуть в них не нуждается.
- Но, - продолжал он, - если вы действительно хотите, чтобы я перестал сердиться, отдайте все, что вы взяли, воинам, оставшимся сторожить акрополь. Ведь если остальные узнают, что вознаграждение получают в первую очередь дисциплинированные, то порядок у меня будет образцовый[26].
Халдеи поспешили сделать так, как повелел им Кир, и воины, верные своему долгу, получили много всевозможных даров. А Кир, расположив свое войско в той части города, которая показалась ему наиболее удобной, передал приказ всем завтракать, не покидая своих постов.
Распорядившись таким образом, Кир велел привести к нему Креза[27]. Тот, как только увидел Кира, воскликнул:
- Здравствуй, господин! Судьба дарует тебе отныне такое имя и мне велит тебя так величать.
- Здравствуй и ты, Крез, - отвечал ему Кир, - ведь, как бы там ни было, оба мы люди. Кстати, не согласился бы ты, Крез, дать мне добрый совет?
- Разумеется, Кир, - отвечал тот, - я был бы рад придумать для тебя что-либо полезное. Ведь это и мне, я знаю, послужило бы на пользу.
- Послушай тогда меня, Крез, - сказал Кир. - Я знаю, как много трудов и опасностей перенесли мои воины, и как исполнены они теперь сознания того, что овладели самым богатым, после Вавилона, городом в Азии. Я нахожу поэтому справедливым, чтобы они были вознаграждены. К тому же я понимаю, что если они не получат какой-нибудь награды за свои труды, то я не смогу их долго держать в повиновении. Однако я не хочу отдать им ваш город на разграбление, ибо я считаю, что это будет означать для города верную гибель, а, кроме того, я хорошо знаю, что при грабеже выгода всегда достается негодяям.
Выслушав все это, Крез сказал:
- В таком случае позволь мне объявить кое-кому из лидян, по моему выбору, что я добился от тебя обещания не устраивать в городе грабежа и не допускать увода в плен наших детей и женщин. За это, скажу им, я обещал тебе, что с согласия самих лидян тебе достанется все, что есть самого лучшего в Сардах. Ведь если они об этом услышат, то, я уверен, любая драгоценность, какая есть здесь у мужчин или женщин, поступит в твое распоряжение и, несмотря на это, через год город у тебя снова будет полон всевозможных богатств. А если ты разграбишь его, то одновременно погубишь и те промыслы, которые люди признают источником всяких благ.
Впрочем, когда ты увидишь наши подношения, в твоей власти будет еще раз подумать о разграблении. Для начала же пошли людей за моими сокровищами и пусть твои стражи примут их от моих хранителей.
Со всем этим Кир согласился и обещал сделать так, как предложил Крез.
- Ну, а теперь, Крез, - попросил Кир, - поведай мне о том, как исполнились прорицания, данные тебе Дельфийским оракулом. Ведь рассказывают, что ты чрезвычайно чтил Аполлона и во всем поступал, следуя его указаниям.
- Увы, Кир, я был бы рад, если бы было так. На самом же деле я с самого начала в обращении своем с оракулом Аполлона делал все наоборот.
- Как так? - удивился Кир. - Поясни, пожалуйста. Ведь то, что ты говоришь, невероятно.
- Прежде всего, - стал рассказывать Крез, - вместо того, чтобы прямо спросить бога о том, что мне было нужно, я стал допытываться, может ли он сказать правду. Между тем не то чтобы бог, но и люди благородные, когда замечают, что им не верят, к этим недоверчивым относятся без всякой любви. Разумеется, он угадал, что я делал, хотя это были странные вещи, да и сам я находился вдали от Дельф[28]. После этого я посылаю спросить о детях. Бог сначала мне даже не ответил. Когда же я послал ему множество золотых и серебряных вещей, принес пышные жертвы и таким образом, как я думал, наконец умилостивил его[29], тогда он снизошел до того, чтобы ответить на мой вопрос, как мне поступить, чтобы у меня были дети. Он ответил, что они у меня будут.
И они у меня родились - он даже в этом не солгал, - однако их рождение не принесло мне никакой радости. Ибо один из них был глухонемым, а другой, наделенный лучшими качествами, погиб в расцвете лет[30]. Страдая от несчастий, постигших моих детей, я снова посылаю спросить бога, что мне делать, чтобы я прожил остаток жизни наиболее счастливо. Он мне ответил:
- Крез! Познавая себя, счастливым ты век проживешь свой[31]. Услышав такое прорицание, я обрадовался. Я считал, что бог дарует мне счастье, требуя от меня самого легкого. Ведь что касается других людей, то одних можно узнать, а других невозможно, но о себе, полагал я, любой человек знает, кто он есть. В последовавшее за тем время, пока я жил мирно, я после смерти сына ни в чем более не мог упрекнуть судьбу. Но, когда ассирийский царь уговорил меня пойти войною на вас, я подверг себя крайней опасности. Тем не менее я вышел из этого положения, не понеся никакого ущерба. И в этом случае я тоже не виню бога; ведь когда я понял, что мне не по силам бороться с вами, и я сам и все мои воины с божьей помощью благополучно вернулись домой[32]. Но вот опять, ослепленный накопленным богатством и уговорами тех, кто просил меня стать общим вождем, [дарами, которые мне подносили, и теми][33], кто льстиво говорил мне, что если я соглашусь принять власть, то все мне будут повиноваться и я стану величайшим из людей, - исполнившись гордыни от таких речей, когда все кругом цари избрали меня вождем в новой войне, я принял это командование и возомнил себя способным достичь величия. Я не сознавал того, что собирался на равных воевать с тобой- с тем, кто, во-первых, происходит от богов[34], во-вторых, рожден царями, потомками царей, и, наконец, с детских лет упражняется в доблести, тогда как из моих предков, как я слышал, первый, кто стал царем, только вместе с царством обрел и свободу[35]. Не поняв тогда всего этого, я по справедливости несу наказание. Но теперь, Кир, я хорошо знаю себя. А вот ты - считаешь ли ты все еще правдивым предсказание Аполлона, что я буду счастлив, узнав самого себя? Я спрашиваю тебя об этом потому, что при сложившихся обстоятельствах ты, по-моему, лучше всех мог бы вынести окончательное решение; ведь от тебя зависит и исполнение его.
- Дай мне время поразмыслить об этом, Крез, - отвечал Кир. - Ведь при мысли о твоем прежнем счастье мне становится жаль тебя и я готов уже сейчас вернуть тебе жену, с которой ты жил до сих пор, дочерей, которые, как я слышал, у тебя есть, наконец, друзей, слуг и все, что нужно для стола, какой был у вас при прежней вашей жизни. Я только лишаю тебя права вести войны и сражения.
- Но в таком случае, клянусь Зевсом, - воскликнул Крез, - тебе больше не надо думать, как ответить на вопрос о моем счастье. Ведь если ты сделаешь для меня то, что обещаешь, то я уже сейчас могу сказать тебе: отныне я тоже буду жить жизнью, которую все люди считали самой счастливой и в согласии с ними и я тоже.
- А кто ж это был, кто вел уже такую счастливую жизнь? - поинтересовался Кир.
- Моя жена, Кир, - отвечал Крез. - Ведь она наравне со мною наслаждалась всеми благами, удовольствиями и радостями жизни, но ее совершенно не касались ни заботы о достижении всего этого, ни войны и сражения. Вот и ты, как мне кажется, готов обеспечить меня так же, как я это делал для той, кого любил больше всего на свете, так что, сдается мне, я должен буду послать Аполлону новые благодарственные подношения.
Слыша такие речи Креза, Кир подивился спокойствию его духа и впредь брал его с собой, куда бы сам ни отправлялся, то ли думая, что Крез может оказаться для него чем-либо полезным, то ли считая, что так будет безопаснее.
Глава III
На этом, покончив с делами, все отправились спать. На следующий день Кир созвал к себе друзей и предводителей отрядов. Одним из них он поручил забрать сокровища Креза, а другим велел из этих богатств, которые передаст Крез, прежде всего отделить для посвящения богам все то, на что укажут маги; затем взять остальное и, разложив по сундукам, погрузить на повозки, а эти последние распределить между собою и держать при себе, куда бы им ни пришлось отправляться, чтобы, когда случай того потребует, каждому можно было выдать достойное вознаграждение.
Меж тем как они занялись исполнением этих приказов, Кир подозвал к себе кое-кого из бывших при нем гиперетов и спросил:
- Скажите мне, не видел ли кто из вас Абрадата? Я удивляюсь тому, что прежде он часто бывал у нас, а нынче даже не показывается.
В ответ один из гиперетов сказал:
- О господин, его нет больше в живых. Он погиб в сражении, устремив свою колесницу на египтян, тогда как все остальные, кроме его ближайших товарищей, как рассказывают, уклонились в сторону, лишь только увидели сомкнутый строй египтян. Говорят, что теперь его жена подобрала его тело и, положив в коляску, в которой прежде ездила сама, привезла его куда-то сюда к реке Пактолу. Рассказывают, что евнухи и слуги покойного роют теперь для него могилу на каком-то холме[36], а жена, убрав мужа всеми драгоценностями, какие у нее были, сидит рядом с ним на земле, положив его голову к себе на колени.
Услыхав такую новость, Кир в горе ударил себя по бедрам[37] и тот- час же, вскочив на коня, с тысячью всадников устремился к месту скорби. Гадату и Гобрию он велел захватить самый лучший убор, приличествующий для погребения доблестного друга, и сразу же следовать за ним. Он распорядился также, чтобы все, кто вел с собой стада скота, пригнали теперь побольше быков, коней и овец к тому месту, где, как им сообщат, будет находиться он сам, чтобы все это можно было заклать в честь Абрадата[38].
Когда Кир увидел жену Абрадата сидящей на земле, а рядом распростертый труп, он заплакал от этого горестного зрелища и сказал:
- О доблестная и верная душа, неужели ты действительно покинула нас?
С этими словами он взял руку Абрадата, чтобы пожать ее, и эта мертвая рука так и осталась у него - она была начисто отрублена от тела саблями египтян. Видом этого зрелища Кир был еще более удручен, а жена Абрадата разразилась жалобными воплями и, взяв у Кира руку мужа, покрыла ее поцелуями и снова, как могла, соединила ее с телом.
- Он весь, Кир, так изувечен, - промолвила она. - К чему тебе смотреть на это? И все это, я знаю, с ним случилось главным образом из-за меня, - впрочем, может быть, не в меньшей степени и из-за тебя, Кир. Ведь я, глупая, без конца увещевала его так вести себя, чтобы стать тебе достойным другом. Да и сам он, я знаю, думал вовсе не о том, что с ним может случиться, а как угодить тебе. И вот он погиб, безупречно исполнив свой долг, а я, призывавшая его к этому, сижу, живая, рядом с ним.
Некоторое время Кир молча оплакивал друга, а затем произнес:
- Все-таки, женщина, у него был славный конец; ведь он погиб победителем. Ты же прими от меня эти уборы и обряди его в них.
Как раз в это время появились Гобрий и Гадат со множеством великолепных украшений.
- Знай также, - продолжал Кир, - что и во всем остальном он не будет обойден почестями: множество людей насыплют могильный холм, достойный нашего друга; и в честь его будет заклано столько жертв, сколько надлежит принести в память доблестного воина. Ты также не останешься одинокой, но я всегда буду чтить тебя за твою скромность и добродетель; и я пришлю к тебе верного человека, который отвезет тебя, куда ты пожелаешь. Ты только дай мне знать, к кому ты хочешь отправиться.
На это Панфея отвечала:
- Не беспокойся, Кир, я конечно, не скрою от тебя, к кому я хочу уйти. После сказанных им слов утешения Кир ушел, охваченный глубокой и жалостью и к этой женщине, потому что она лишилась такого мужа, и к ее мужу, потому что он оставил и больше не увидит такой жены.
А Панфея приказала евнухам отойти в сторону, "на то время, - сказала она, - пока я вволю наплачусь над мужем". Однако кормилице своей она велела остаться[39] и наказала, чтобы та, когда она умрет, укрыла ее и мужа одним плащом. Кормилица долго умоляла ее не совершать задуманного, но так ничего и не добилась и, когда увидела, что госпожа только сердится, с рыданиями опустилась на землю. А Панфея, обнажив акинак[40], давно припасенный для этого, пронзила себя и, положив голову на грудь мужа, умерла. Громкими рыданиями разразилась тогда кормилица и укрыла обоих плащом, как и наказывала ей Панфея. Когда Кир узнал о поступке Панфеи, он ужаснулся и поспешил обратно в надежде помочь, если еще можно. Между тем евнухи, - а их было трое, - увидев, что случилось, тоже обнажили свои акинаки и закололи себя, оставаясь на том месте, где им велела быть Панфея. [И до сих пор еще, говорят, стоит могильный холм этих евнухов. Рассказывают, что на верхней стеле начертаны сирийскими письменами[41] имена мужа и жены, а ниже есть еще три стелы и надпись: (могила) скиптродержцев][42]. А Кир, прибыв к месту горестного происшествия, воздал должное мужеству женщины и удалился, горько сожалея о случившемся. Он позаботился, чтобы мертвым были оказаны все почести, и, как рассказывают, был насыпан могильный холм невиданной величины.
Вскоре после этого карийцы, которые спорили и враждовали друг с другом, потому что все они обитали в укрепленных самою природою местностях[43], обратились - обе враждующие группы одновременно - за помощью к Киру. Последний, оставаясь в Сардах, стал сооружать осадные машины и тараны[44], давая понять, что разрушит стены непокорных, а в Карию направил с войском перса Адусия[45], человека во всех отношениях смышленого и опытного в военных делах, но, главное, очень ловкого в обращении с людьми. Вместе с ним в этом походе с превеликим усердием приняли участие киликийцы и киприоты. Поэтому Кир так и не поставил персидского сатрапа ни над киликийцами, ни над киприотами, но счел возможным сохранить у них местных царей. Впрочем, он получал с них дань и в случае необходимости требовал от них войск[46]. Между тем Адусий со своим войском прибыл в Карию, и сейчас же от обеих групп карийцев явились к нему послы, выражавшие готовность принять его в свои крепости, чтобы досадить противной партии. Адусий повел себя и с теми и с другими совершенно одинаково. Каждый раз он заявлял тем, с кем вел переговоры, что их требования вполне справедливы, но убеждал, что дружба их с персами должна остаться тайною для неприятелей, чтобы скорее можно было застичь их неподготовленными. Затем он потребовал обмена ручательствами и, в частности, чтобы карийцы поклялись впустить его в свои крепости без всякого обмана и на благо Киру и персам; сам он изъявлял готовность поклясться, что тоже вступит в их крепости без злого умысла и на благо принимающим его. Покончив с этим, он условился с каждой группой в тайне от другой об одной и той же ночи, и в эту ночь вошел в их крепости и таким образом овладел укреплениями и тех и других. С наступлением дня он расположился с войском посредине и пригласил к себе главарей обеих партий. Те, завидев друг друга, пришли в крайнее уныние, считая, что их всех провели:
Однако Адусий утешил их такой речью:
- Я поклялся вам, воины, вступить в ваши крепости без злого умысла и на благо принимающим меня. Так вот, если я теперь уничтожу какую-либо из ваших партий, то я готов признать, что явился сюда на погибель карийцам. Но если я подарю вам мир и возможность и тем и другим в безопасности возделывать свою землю, то в этом случае, я думаю, мое прибытие будет вам ко благу. Итак, с сегодняшнего дня надлежит вам общаться друг с другом по-дружески, безбоязненно возделывать свою землю, выдавать и брать замуж дочерей друг у друга. Если же кто, вопреки этому, начнет чинить обиды, такому и Кир, и мы будем врагами.
С этого времени ворота крепостей были открыты настежь, дороги наполнились людьми, едущими друг к другу в гости, а поля - работниками. Люди стали совместно справлять праздники, все дышало миром и радостью. В этот момент прибыли гонцы от Кира с вопросом, нужны ли Адусию дополнительные войска или осадные машины, но тот ответил, что даже то войско, которое у него есть, можно теперь использовать в другом месте. И действительно, после такого заявления он повел свое войско обратно, оставив, правда, гарнизоны в цитаделях карийцев. Эти последние умоляли его остаться, но так как он не пожелал, то они послали гонцов к Киру с просьбой назначить им Адусия в качестве сатрапа.
А Кир в то время отправил Гистаспа с войском в Геллеспонтскую Фригию. Когда явился Адусий, Кир велел ему двинуться вдогонку за ушедшим вперед Гистаспом, чтобы фригийцы скорее подчинились Гистаспу, услышав о подходе еще одного войска. Живущие у моря эллины, прислав множество даров, добились того, чтобы им можно было не принимать варваров в свои крепости, а только вносить подать и участвовать в походах, куда бы Кир их ни направил[47]. А фригийский царь, наоборот, начал военные приготовления с намерением защищать укрепленные места и не подчиняться персам, и даже разослал соответствующие приказы, но так как его наместники отложились и оставили его в одиночестве, то он, в конце концов, сдался Гистаспу с условием, чтобы Кир сам решил его судьбу. После этого Гистасп, оставив в крепостях сильные персидские гарнизоны, двинулся назад, взяв с собой, кроме собственных воинов, еще множество фригийских всадников и пельтастов. Со своей стороны Кир наказал Адусию, чтобы они с Гистаспом после соединения взяли с собой, не разоружая, лишь тех фригийцев, которые перейдут на сторону персов, а у тех, кто замыслит воевать, отобрали коней и оружие и велели бы им всем следовать за войском с одними пращами.
Адусий и Гистасп так и сделали. А Кир вскоре выступил из Сард, оставив там большой гарнизон из пехотинцев, взяв с собой Креза и множество всевозможных сокровищ, погруженных на множество повозок. Накануне выступления пришел к нему Крез с точными записями того, что имелось на каждой повозке. Передавая Киру эти записи, он сказал:
- Кир, с помощью этих списков ты будешь знать, кто вернет тебе в целости то, что он везет, а кто - нет. - Твоя предусмотрительность, Крез, - отвечал ему Кир, - заслуживает всяческой похвалы. Однако сокровища у меня повезут те, кто по праву должен и владеть ими. Поэтому если они что и украдут, то украдут у себя.
С этими словами он передал списки своим друзьям и начальникам отрядов, чтобы они могли установить, кто из их управителей вернет им имущество в сохранности, а кто - нет. Он взял с собой также многих лидян, причем оставил оружие тем из них, в ком видел гордое пристрастие к красивым доспехам, боевым коням и колесницам и старание во всем поступать так, чтобы сделать ему приятное. А в ком он замечал нежелание следовать за ним, у тех он коней отобрал и отдал персам, которые первыми ушли с ним в поход[48], а оружие сжег[49]; этих лидян он также принудил следовать за войском с одними только пращами. Вообще всех оказавшихся под его властью и лишенных оружия людей он заставлял упражняться в метании из пращи, считая, что этот вид оружия наиболее пристал рабам. Ведь, действуя совместно с другими воинами, пращники довольно часто приносят значительную пользу, но сами по себе, даже все вместе, не смогут выстоять против небольшого отряда бойцов, идущих на них с оружием для рукопашного боя.
Двигаясь по дороге на Вавилон, Кир покорил фригийцев, живущих в Великой Фригии, покорил также каппадокийцев, подчинил своей власти арабов. За счет добычи, взятой у этих народов, он довел количество персидских всадников до сорока тысяч; всем союзникам он также раздал множество коней, взятых у пленников. К Вавилону он подошел с огромным числом всадников, с великим множеством лучников и метателей дротиков и неисчислимою массою пращников.
Приблизившись к Вавилону, Кир расположил вокруг него все свое войско, а затем сам в сопровождении друзей и вождей союзников совершил объезд вокруг города. Осмотрев стены, он готовился уже отвести войско от города, как вдруг явился какой-то перебежчик и рассказал, что враги намерены напасть на него, как только он начнет отвод войска. Когда они смотрят со стены, пояснил перебежчик, им его фаланга кажется очень слабой. И не было ничего удивительного, что они так считали, ибо, расположившись кругом вдоль длинной стены[50], фаланга Кира по необходимости должна была сократить свою глубину до нескольких рядов. Выслушав это сообщение, Кир встал со своею свитою в середине войска и передал приказ, чтобы с каждого конца гоплиты стали заворачивать края фаланги назад и двигались к неподвижно стоящей части войска до тех пор, пока каждое крыло не окажется напротив него, Кира, и центра войска[51]. Как только они начали это делать, воины, стоявшие неподвижно, сразу же приободрились ввиду того, что глубина их построения удвоилась; а выполнявшие маневр тоже повеселели, потому что теперь <вместо>[52] них лицом к неприятелю стояли те, кто оставался на своем месте. После того как воины, двигаясь навстречу друг другу, сомкнули края фаланги, они остановились, чувствуя себя гораздо увереннее: ушедшие в тыл - благодаря впередистоящим, а эти последние - благодаря подошедшим сзади. Когда края фаланги были перестроены таким образом, в первых и последних рядах по необходимости оказались самые опытные воины, тогда как за худшими осталось место в середине. Очевидно, что такое построение как нельзя лучше было приспособлено и к ведению боя, и к тому, чтобы не допустить бегства[53]. Кроме того, стоявшие на флангах всадники и гимнеты[54] перемещались все ближе к командующему в той степени, в какой фаланга при удвоении ее рядов становилась короче. Когда воины таким образом уплотнили свой строй, они начали отступать, сначала пятясь, пока до них долетали стрелы со стены, а затем, когда вышли за пределы досягаемости стрел, повернувшись к врагу спиной. При этом сначала они каждый раз, пройдя несколько шагов, делали поворот налево и так стояли лицом к городской стене. Но чем дальше они уходили, тем реже они делали повороты, а когда оказались в безопасном месте, то уже продолжали свой марш без перерыва, пока не дошли до палаток.
Когда воины разместились в лагере, Кир созвал всех начальников и сказал:
- Доблестные союзники, мы осмотрели кругом вражеский город. Что касается меня, то я, признаюсь, не вижу, каким образом можно взять штурмом столь мощные и высокие стены[55]. Но раз в городе находится множество людей, то я думаю, легче будет одолеть их голодом, если только они не рискнут выйти и сразиться. Поэтому я полагаю, - если только вы не можете предложить чего-либо другого, - что надо взять город такою осадою.
Тут Хрисант спросил:
- А разве не течет посредине города эта река, ширина которой более чем два стадия?[56]
- Верно, клянусь Зевсом, - отвечал Гобрий, - но и глубина у нее такая, что если даже человек встанет на плечи другому, то и тогда он не покажется над водою, так что этой рекой город еще более укреплен, чем стенами.
- Оставим, Хрисант, то, что выше наших сил, - заметил Кир[57]. - Давайте лучше отмерим поскорее каждому участок и будем копать ров, как можно более широкий и глубокий, чтобы для несения караула нам потребовалось как можно меньше людей.
Итак, разметив участки вдоль всей стены и оставив лишь у реки место для возведения больших башен, он велел копать огромный ров в обе стороны вдоль стены, причем землю они отгребали к себе[58]. Первыми Кир стал строить башни у реки, ставя их на основание из стволов финиковых пальм, длиной не менее чем в плетр[59]. Вообще же эти деревья бывают и большей длины, причем от давления тяжести они выгибаются кверху, словно вьючные ослы[60]. Кир клал эти деревья в основание для того, [чтобы было похоже, что он готовится к длительной осаде][61], чтобы река, если она ринется в ров, не снесла этих башен. Он также стал возводить много других башен на земляном отвале, чтобы иметь побольше сторожевых фортов.
Вот какими приготовлениями было занято войско Кира. Враги же, засевшие в крепости, смеялись над этой осадой, потому что у них было запасов больше, чем на двадцать лет. Узнав об этом, Кир поделил свое войско на двенадцать частей с тем, чтобы каждая часть несла сторожевую службу один месяц в году. Услышав об этом, вавилоняне еще больше стали смеяться, представляя себе, как их будут сторожить фригийцы, лидяне, арабы и каппадокийцы, которые, как они считали, все были более расположены к ним, чем к персам.
Наконец, рвы были выкопаны. Между тем Кир узнал, что в Вавилоне наступает такой праздник, во время которого все горожане целую ночь пьют и гуляют. В эту ночь, как только стемнело, Кир поднял множество людей и с их помощью открыл рвы для речной воды[62]. Лишь только это было сделано, как вода, ночью же, хлынула во рвы, и русло реки в городе стало проходимо для людей. Когда этот участок реки был таким образом подготовлен для прохода, Кир передал приказ хилиархам персидской пехоты и конницы построить каждую тысячу в две цепочки и прибыть к нему, а остальным союзникам следовать за ними, сохраняя прежний боевой порядок. Когда воины собрались, Кир велел спуститься в обмелевшую реку пешим и конным гиперетам и проверить, проходимо ли теперь русло реки.
Когда те донесли, что река проходима, Кир подозвал к себе предводителей пехотных и конных отрядов и обратился к ним с такими словами:
- Друзья мои, река уступила нам дорогу в город. Войдем же в него без колебаний и страха, помня, что враги, на которых мы теперь двинемся, - те же самые, которых мы побеждали, хотя они имели при себе союзников и все были бодрыми и трезвыми, были вооружены и построены в боевой порядок. А теперь мы нападаем на них в момент, когда многие из них спят, другие пьяны и никто не соблюдает никакого порядка. Более того, когда они заметят, что мы уже в городе, они от потрясения станут еще более не способны к сопротивлению. Если же кого из вас тревожит то, что, как говорят, особенно опасно для врывающихся в город, а именно, что враги заберутся на крыши и станут со всех сторон обстреливать нас, то этого отнюдь не надо бояться: если какая-то их часть и заберется на кровли домов, то у нас есть надежный союзник - бог Гефест. Двери их домов легко могут загореться, потому что створки дверей сделаны из финикового дерева и смазаны легко воспламеняющимся асфальтом[63]. А у нас - много смолистой лучины, которая быстро загорится, много смолы и пакли, которые вмиг запылают большим пламенем, так что врагам, засевшим в домах, сразу же придется либо бежать, либо сгореть заживо. Однако пора, берите ваше оружие. Я сам с помощью богов поведу вас вперед. Вы же, Гадат и Гобрий, показывайте нам дорогу; ведь вам она хорошо известна. А когда мы будем в городе, ведите нас кратчайшим путем к царским дворцам[64].
- Конечно, - согласились люди Гобрия, - не будет ничего удиви тельного, если ворота царского дворца окажутся даже не запертыми. Ведь сегодняшней ночью весь город предается разгулу. Однако перед воротами мы непременно натолкнемся на охрану: она всегда там стоит.
- В таком случае, - сказал Кир, - надо, не мешкая, идти вперед, чтобы застичь врагов по возможности врасплох.
После таких речей они двинулись в путь. Всех, кто попадался им на встречу, они убивали на месте, но некоторые успевали бежать и укрыться в домах или принимались кричать. Люди Гобрия со своей стороны отвечали им криком, как будто они тоже принимали участие в гулянии. Продвигаясь как можно быстрее, они подошли, наконец, к царским дворцам. Тут воины, шедшие с Гобрием и Гадатом, обнаружили, что ворота дворца заперты. Но те, кто должны были напасть на стражников, застали их пьющими при свете яркого огня и вмиг разделались с ними так, как полагается с врагами. Поднялись крики и шум, которые услышали во дворце. Тогда царь приказал выяснить, что случилось, и некоторые из его людей, открыв ворота, выбежали наружу. Как только воины Гадата увидели ворота раскрытыми, они ринулись внутрь и, преследуя и избивая врагов, устремившихся обратно во дворец, добрались таким образом до царя. Они застали его уже на ногах, с обнаженным акинаком в руках. Воины Гадата и Гобрия тут же покончили с ним. Находившиеся при нем люди также погибли, кто - пытаясь прикрыться чем-либо, кто - порываясь бежать, а кто - защищаясь чем только можно. Между тем Кир разослал по всем улицам отряды всадников и велел им убивать всех, кого они застигнут на дороге, а тем, кто укрылся в домах, объявить через посредство лиц, понимавших по-сирийски, чтобы они там и оставались, и что всякий, кого застигнут на улице, будет немедленно умерщвлен.[65]
Пока воины исполняли этот приказ, к Киру пришли Гадат и Гобрий. Прежде всего они возблагодарили богов за то, что им удалось покарать нечестивого царя, а затем, проливая обильные слезы радости, покрыли поцелуями руки и ноги Кира. Когда с наступлением дня вражеские воины, занимавшие укрепленные цитадели, узнали, что город взят, а царь погиб, они тут же сдали и эти укрепления.[66]
Кир немедленно занял цитадели, послав туда своих комендантов с от рядами воинов. Затем он разрешил выдать мертвых для погребения их родственникам и приказал глашатаям объявить, чтобы все вавилоняне начали сдавать оружие. Он велел предупредить, что если в каком-либо доме будет обнаружено оружие, то все живущие в нем будут казнены. Горожане немедленно стали сносить оружие, а Кир велел сложить его в цитаделях, чтобы оно было под рукой, если когда-либо в нем появится нужда. Когда с этим было покончено, Кир призвал к себе магов и, поскольку город был взят силою,[67] разрешил им отделить для богов лучшую часть добычи и священные участки земли. После этого он стал раздавать дома и дворцы тем, кого он знал как участников проделанной кампании. При этом он распределял добычу так, как было когда-то решено,[68] а именно лучшее - лучшим. Если же кто считал себя обиженным, то таким Кир велел прийти и изложить свои жалобы. Вавилонянам он предписал возделывать землю, вносить подати и быть в услужении каждому у того, кому он был отдан. Наоборот, персам - участникам похода и союзным воинам, которые пожелали остаться у него, он предоставил право вести себя господами[69] в отношении тех, кого они получили в услужение.
Себя самого Кир также хотел теперь окружить такой обстановкой, какая по его мнению, подобала царю. Однако он решил сделать это с согласия друзей с тем, чтобы потом возбуждать в них как можно меньше зависти, когда он станет появляться на людях в редких и торжественных случаях. Для этого он прибегнул к следующей уловке: пришел с наступлением дня в такое место, которое казалось ему наиболее подходящим для его цели, и стал там принимать всех, кто хотел о чем-либо спросить, давал им ответы и отпускал. Как только люди узнали, что Кир принимает всех желающих, они устремились туда во множестве; при этом из-за толкотни тех, кто пытался подойти поближе, поднялся крик и начались ссоры. Гипереты старались, как могли, пропускать людей по порядку. Когда же. расталкивая толпу, появлялся тот или иной из друзей Кира, последний, протянув руку, притягивал их к себе и говорил:
- Друзья мои, подождите, пока мы управимся с этой толпой, и тогда поговорим спокойно.
Друзья ждали, но толпа стекалась все больше и больше, и вечер наступил прежде, чем Кир получил возможность поговорить с друзьями. Тогда Кир сказал:
- Теперь, друзья, нам пора расстаться. Но приходите завтра утром, так как я тоже хочу с вами побеседовать кое о чем.
Едва выслушав Кира, друзья с радостью поспешили разойтись, так как успели натерпеться от невозможности удовлетворить свои физические потребности.
Итак, все отправились спать. На следующий день Кир явился на прежнее место, где его окружила еще большая толпа людей, желавших обратиться к нему, причем все они явились намного раньше его друзей. Тогда Кир окружил себя длинной цепью персидских копьеносцев и велел не пропускать никого, кроме друзей и командиров персидских и союзных отрядов. Когда эти последние собрались, Кир обратился к ним с такой речью:
- Друзья и союзники, до сих пор мы ни разу не могли упрекнуть богов в том, что какое-либо из наших заветных желаний не осуществилось. Однако, если следствием наших великих свершений будет полная невозможность располагать досугом для себя и предаваться радости с друзьями, то я готов распроститься с таким счастьем. Вы уже вчера могли заметить, что, хотя мы начали выслушивать просителей с самого утра, мы так и не кончили с этим до позднего вечера, а нынче, как вы видите, этих людей, готовых доставить нам хлопоты, явилось еще больше, чем вчера. Если открыть им свободный доступ, то для вас, я уверен, останется ничтожная возможность для общения со мной, как и для моего - с вами, а уж для того, чтобы остаться наедине с собой, у меня - я это точно знаю - и вовсе не будет времени. Вдобавок, я вижу в этом и другую, нелепую сторону. Я, разумеется, отношусь к вам по-дружески, как вы того и заслуживаете, тогда как из этих обступивших меня людей, за вычетом одного-двух, я никого не знаю. Между тем все они настроены таким образом, что будут стараться оттолкнуть вас и первыми добиться от меня удовлетворения своих просьб. Я же всегда считал, что такие просители, если у них есть какое-либо дело ко мне, должны прежде обратиться к вам, моим друзьям, прося посодействовать в приеме. Конечно, мне могут сказать, отчего же тогда я с самого начала не завел такой порядок, а открыл свободный доступ к себе. Но я считал, что военные дела требуют как раз того, чтобы полководец всегда вовремя и выяснял то, что нужно узнать, и выполнял то, что нужно сделать. А военачальники, которые редко появляются на людях, по-моему, часто упускают из виду какое-либо важное дело. Теперь, когда для всех наступил отдых от этой многотрудной войны, мне кажется, что и моя душа тоже имеет право на некоторый отдых. Поскольку, однако, сам я затрудняюсь решить, как мне надо поступить, чтобы и нам было хорошо и всем остальным, о ком мы призваны заботиться, то вы дайте мне совет, какой сочтете наиболее подходящим.
Такую речь произнес Кир. Тогда поднялся Артабаз, который некогда выдавал себя за родича Кира, и сказал:
- Безусловно, Кир, ты хорошо сделал, что начал этот разговор. Ведь я с самого начала, когда ты был еще совсем молод, желал стать твоим другом, но, видя, что тебе нет до меня никакого дела, не решался к тебе подойти. Когда же, наконец, тебе пришлось и ко мне обратиться с просьбой, чтобы я известил мидян о воле Киаксара, я стал надеяться, что если окажу тебе в этом должное содействие, то стану близким тебе человеком и мне можно будет беседовать с тобой сколько захочу. И действительно, все было сделано мною так, что ты меня похвалил. Но тут гирканцы первыми сделались нашими друзьями как раз тогда, когда мы крайне нуждались в союзниках, так что от любви к ним мы разве что на руках их не носили. А когда после этого был захвачен вражеский лагерь, у тебя, я знаю, вновь не было времени заниматься мною, и я готов был простить тебе это. Затем нашим другом стал Гобрий, и я радовался этому; потом появился Гадат, и уже трудно было заполучить хоть частицу тебя. Но когда союзниками стали и саки, и кадусии, то пришлось, естественно, угождать и им, ибо и они, со своей стороны, тебе угождали. Когда же мы возвратились снова в те места, откуда началось наше наступление[70], и я увидел тебя погруженным в хлопоты о конях, о колесницах, о боевых машинах, я успокоил себя тем, что, когда ты освободишься от всего этого, тогда и для меня у тебя появится досуг. Но тут пришло страшное известие, что весь свет собирается походом на нас[71], и я понял, что это - важнее всего. Однако я был уверен, что если эта кампания окончится благополучно, то уж тогда-то у нас не будет недостатка во времени для взаимного общения.
И вот мы победили в великой битве и подчинили своей власти и Сарды, и Креза; мы взяли Вавилон и покорили всех, кого можно. И тем не менее, клянусь Митрой[72], если бы я вчера не проложил себе дорогу кулаками, я так и не смог бы добраться до тебя. Однако, когда ты пожал мне руку и попросил остаться с тобою, я получил завидное преимущество - провести с тобой целый день без еды и питья. Поэтому было бы неплохо, наконец, чтобы мы, у кого больше всего заслуг, больше всего и пользовались твоим обществом. В противном случае я готов вновь известить от твоего имени[73], чтобы убирались прочь от тебя все, кроме нас, самых старинных твоих друзей.
Кир и многие другие рассмеялись при этих его словах, а перс Хрисант встал и сказал так:
- Вполне естественно, Кир, что в прежнее время ты вел открытый образ жизни и был доступен для всех, как в силу тех причин, о которых ты сам сказал, так и потому, что не мы тогда в первую очередь требовали твоего внимания: нас приковывали к тебе наши собственные интересы, а всех остальных надо было склонить любым способом, чтобы они безусловно были готовы делить с нами и труды и опасности. Но теперь, когда ты не одним этим способом, но и тысячами других можешь склонить на свою сторону кого понадобится[74], ты вправе уже обзавестись собственным домом. Иначе, что за польза тебе от власти, если ты один будешь лишен очага, священнее, сладостнее и роднее которого нет места на свете. Кроме того, разве не будет нам, по-твоему, стыдно, если ты на наших глазах будешь по-прежнему жить лагерной жизнью, а мы расположимся в домах и окажемся по сравнению с тобой в более выгодном положении?
После такой речи Хрисанта в том же духе, согласно с ним, высказались и многие другие. Тогда Кир уже без колебаний въехал в царский дворец, и здесь же передали ему сокровища те, кто перевозил их из Сард. Вступив во дворец, Кир первым делом принес жертву Гестии, а затем Зевсу Царю и некоторым другим богам по указанию магов.
Только исполнив этот долг, он занялся устройством прочих дел. Он сознавал особенности своего нового положения: ему предстояло управлять множеством людей и он собирался жить в самом большом из всех славных городов[75], а между тем город этот был настроен по отношению к нему самым враждебным образом - целый город против одного человека! Размышляя над этим, он решил, что ему необходимо иметь при себе охрану.
Зная, что люди особенно легко становятся жертвами нападения за едой и питьем, при купании, на ложе или во сне, он стал размышлять, на кого в особенности он мог бы положиться в каждом из таких случаев. Он полагал, что никогда не сможет быть верным такой человек, который кого-либо иного будет любить больше, чем того, кого он охраняет. Кир был убежден, что люди, имеющие детей, жен, живущих с ними в согласии, или возлюбленных, естественным образом должны любить их более всего на свете, тогда как евнухи, лишенные всех этих близких людей, должны были, по его представлению, более всего дорожить теми, кто в особенности мог их обогатить, защитить от обид и окружить почетом. Но как раз в благодеяниях такого рода, как он знал, его не смог бы превзойти ни один человек. Кроме того, коль скоро евнухи презираемы всеми другими людьми, то уже по одному этому они нуждаются в защитнике - господине. Ведь нет человека, который не стал бы требовать себе положения выше евнуха, если только этому не препятствует преимущество в силе. Однако если евнух предан господину, то ничто не мешает и евнуху пользоваться преимуществом. Что же касается весьма распространенного мнения, что евнухи трусливы, то Кир не разделял и этого взгляда. По наблюдениям над другими животными, он заключал, например, что строптивые кони от холощения лишь перестают кусаться и брыкаться, но отнюдь не становятся менее пригодными для войны; что быки от холощения также теряют свой прежний норов и упрямство, но не лишаются силы и способности к труду; что, наконец, псы после холощения перестают убегать от своих хозяев, но ничуть не становятся менее пригодными для того, чтобы сторожить или для охоты. Равным образом и люди, лишенные любовного влечения, делаются лишь более спокойными, однако они не становятся менее усердными в исполнении поручений, или менее искусными в верховой езде, или менее ловкими в метании копья, или менее честолюбивыми. Напротив, и на войне, и на охоте их поведение неопровержимо свидетельствовало о том, что они сохраняют в душах своих стремление к победе. А что касается их верности, то они не раз ее доказывали, в особенности при гибели своих господ. По крайней мере никто не выказывал на деле большей верности своим господам, когда с теми случалось несчастье, чем евнухи[76]. Что же касается видимого ослабления их телесной силы, то на войне оружие вполне уравнивает слабых с сильными. Придерживаясь такого взгляда, Кир всех своих служителей, начиная с привратников, набирал из евнухов.
Считая, однако, что эта охрана недостаточна по сравнению с массою враждебно настроенного населения, он стал обдумывать, каких других надежных стражей он мог бы поставить вокруг своего дворца. Зная, что персы, оставшиеся на родине, влачат самое жалкое существование из-за бедности и живут в непрерывных трудах из-за того, что земля их скалиста и они сами должны обрабатывать ее[77], он подумал, что эти люди были бы необычайно рады состоять на его службе. Итак, он отобрал из них десять тысяч копьеносцев, которые и днем и ночью стали нести сторожевую службу вокруг его дворцов, когда он находился в стране; а когда он куда-либо отправлялся, то они шли рядом с ним, выстроившись по бокам. Полагая, что и во всем Вавилоне должно быть достаточно охраны на любой случай, будет ли он сам находиться в городе или окажется в отъезде, он и в Вавилоне также поставил необходимый гарнизон. При этом он распорядился, чтобы жалованье этим воинам также выплачивали вавилоняне, ибо он хотел ввергнуть вавилонян в крайнюю нужду, чтобы можно было сильнее принизить их и легче удерживать в повиновении[78].
Эта учрежденная тогда охрана царя, равно как и гарнизон в Вавилоне, продолжают существовать в прежнем виде и поныне. Обдумывая далее, каким образом можно будет удерживать в своих руках только что образованную державу и присоединять к ней новые владения, Кир пришел к мысли, что его наемники должны настолько превосходить доблестью покоренное население, насколько они уступают ему в численности. Он считал, что нужно удержать при себе этих храбрых людей, которые с помощью богов доставили ему победу, и что надо приложить все усилия к тому, чтобы они не забросили упражнений в доблести. Однако, чтобы не казалось, что он это им навязал, но чтобы они сами тоже признали за наилучшее сохранять прежний порядок и упражняться в доблести, он созвал на совет гомотимов и вообще всех, кто занимал командные должности и в ком он видел достойнейших участников и трудов и наград.
Когда они собрались, он сказал им так:
- Друзья и союзники, великую благодарность мы должны питать к богам за то, что они позволили нам добиться осуществления всех наших стремлений. В самом деле, мы обладаем теперь и землями, обильными и плодородными, и людьми, которые, работая на них, будут доставлять нам все необходимое; у нас есть также дома, а в них вся нужная обстановка.
При этом никто из вас не должен думать, что, владея всем этим, он владеет чужим. Во всем мире извечно существует закон: когда захватывается вражеский город, то все в этом городе становится достоянием завоевателей- и люди, и имущество. Стало быть, вы вовсе не вопреки закону будете обладать тем, что теперь имеете, а наоборот, лишь по доброте своей не лишите побежденных того, что вы им еще оставили. Что же касается нашей будущей жизни, то мое мнение таково: если мы впадем в беспечность и в изнеженность, характерные для порочных людей, которые считают труд несчастьем, а праздную жизнь - счастьем, то, я уверен, скоро мы не сможем толком постоять за себя и лишимся всех благ. Ведь стать однажды доблестными мужами - этого еще недостаточно, чтобы остаться такими на всю жизнь, если не заботиться об этом постоянно. Подобно тому как искусства, будучи заброшены, приходят в упадок, а тела, даже хорошо развитые, вновь хиреют, когда люди беспечно относятся к их развитию, точно так же и благоразумие, и воздержанность, и мужество превращаются в свою дурную противоположность, лишь только люди перестают в них упражняться[79]. Поэтому не следует жить беззаботно и предаваться доступным наслаждениям. Конечно, это великое дело - завладеть властью, но еще более трудное - однажды захватив, сохранить ее за собой[80]. Ведь это нередко удается тому, кто проявил всего лишь дерзость, но удержать завоеванное уже никак не возможно без благоразумия, без воздержания, без великого радения. Имея это в виду, нам надо теперь упражняться в воинской доблести еще больше, чем до приобретения всех этих благ, ибо нужно хорошенько усвоить, что, чем больше кто имеет, тем больше людей ему завидуют, против него злоумышляют, становятся ему врагами, особенно когда он, подобно нам, владеет богатствами и заставляет работать на себя других против их воли. Конечно, мы можем рассчитывать, что боги будут за нас, ибо мы владеем нашим достоянием не вопреки праву как злоумышленники, а наоборот, претерпев от чужого умысла и покарав за него. Однако о следующем за божьей помощью сильнейшем способе мы должны позаботиться сами. Это ощущение себя достойными власти в силу собственного превосходства над подвластными. Конечно, нам придется позволить и рабам нашим испытывать жару и холод, голод и жажду, усталость от труда и потребность во сне. Все же, позволяя им испытывать это, мы должны стараться из всех этих испытаний выходить первыми. Зато к военным знаниям и упражнениям вовсе не обязательно приобщать тех, кого мы желаем сделать нашими рабами и данниками. Надо сохранить за собой превосходство в военных делах, памятуя, что боги дали их людям как орудия свободы и счастья. И с той же целью, с какой мы лишили оружия наших подданных. Нам самим никогда не следует расставаться с ним, ибо надо крепко усвоить: чем ближе кто находится к оружию, тем проще тому когда угодно и воспользоваться им[81]. Но, возможно, кому-нибудь из вас приходит такая мысль: для чего нам было добиваться осуществления наших стремлений, если все еще придется переносить и голод, и жажду, и труды, и заботы? Надо, однако, понять, что счастье доставляет тем больше радости, чем больше потрудишься прежде, чем достигнешь его. Ведь труд - приправа к счастью; а если ты получишь что-либо, не ощущая потребности, то, сколь бы роскошное блюдо тебе ни предложили, оно не доставит удовольствия. Итак, коль скоро божество помогло нам обрести такие богатства, о каких люди могут только мечтать, а от нас самих зависит сделать обладание ими еще более сладостным, то очевидно, что по сравнению с людьми менее обеспеченными мы будем пользоваться тем большим преимуществом, что сможем, испытав голод, отведать вкуснейшей еды, ощутив жажду - испить приятнейших напитков, а почувствовав нужду в отдыхе - сладко отдохнуть. Вот почему я утверждаю, что теперь, как никогда, нам надлежит стремиться к благородному совершенству, чтобы наилучшим и приятнейшим способом насладиться счастьем и не испытать самой большой неприятности. Ибо не так страшно не достичь счастья, как горько лишиться уже достигнутого[82].
Подумайте также, на что сможем мы ссылаться в свое оправдание, если позволим себе стать хуже, чем мы были раньше? Неужели на то, что мы властвуем? Но ведь властителю никак не подобает быть хуже своих подданных. Или, может быть, на то, что теперь нас признают более счастливыми, чем прежде? Но ведь тогда можно сказать, что счастью сопутствует порок. Или на то, что мы обзавелись рабами, которых можем наказывать за испорченность? Но разве пристало, будучи самому порочным, наказывать других за испорченность или ленность? Заметьте также, что мы приготовились содержать многочисленных стражей для охраны нашего достояния и нашей жизни. Так разве не будет стыдно, если мы станем надеяться на безопасность, только полагаясь на телохранителей, а сами себя охранять не будем?[83] Вообще надо раз и навсегда усвоить, что нет охраны надежнее, чем собственная высокая доблесть. Это качество непременно должно быть присуще каждому; лишенный же доблести не обладает и другими достоинствами. Итак, что можно сказать о ваших обязанностях? Как надо воспитывать доблесть и где упражняться в ней? На этот счет, воины, я ничего не скажу вам нового: подобно тому, как в Персии гомотимы проводят свои дни у правительственных зданий, так и нам, я думаю, коль скоро мы тоже гомотимы, надлежит оставаться здесь и во всем поступать точно так же, как и там. Тогда и вы, присутствуя здесь и наблюдая за мной, сможете убедиться, провожу ли я время в заботах о нужных делах, и я, в свою очередь, смогу лично наблюдать за вами, и кого буду видеть занятым благородными делами, тех смогу отличить.
Равным образом и детей наших, когда они у нас появятся, давайте воспитывать здесь же: мы сами будем от этого лучше, благодаря стремлению стать лучшим примером для своих детей, да и им тоже, даже при желании, нелегко будет испортиться, не видя и не слыша ничего постыдного, но проводя целые дни в благородных занятиях.

---

[1] ... принес в жертву богам начатки еды... – У древних признаком благочестия было, приступая к трапезе, уделять богам небольшую толику – «начатки» (άπαρχαί, и отсюда глагол άπαρχεσθαι)– от еды и питья. Здесь говорится о принесении Киром в жертву богам именно начатков еды, но несколько ниже упоминается о совершении им и жертвенного возлияния.
[2] ... копьями с древком из кизилового дерева..., – Копья из кизилового дерева отличались одновременно крепостью и упругостью (ср. Vergil. Georg., II, 447). Такие копья были на вооружении у персидских всадников и позднее, во времена Ксенофонта (см. Xen. Hell., Ill, 4,14),
[3] Доспехи... сверкали, как зеркало. – Сравнение тем более подходящее, что зеркала в древности делались из гладко отполированного металла.
[4] ... справа неожиданно раздался гром. – О предзнаменованиях такого рода ср. выше, I, VI, 1 и прим.; относительно стороны, откуда являлось знамение, – II, I, 1 и прим. Б
[5] Такой значок и доныне остается у персидского царя. – В «Анабасисе» Ксенофонт упоминает, что царским штандартом Артаксеркса II был «золотой орел, насаженный на древко копья» (Anab., I, 10, 12; ср. также Curt., Ill, 3, 16).
[6] ... около двадцати стадиев... – примерно 3, 7 км.
[7] ... с каждой стороны наподобие гаммы... – т.е. в виде ┌ ┐.
[8] ... что осталось ими не замеченным... – Кир имеет в виду подготовленные им для фланговой атаки отряды Артаоза, Артагерса, Фарнуха и Асиадата, которые помещались в тылу, позади обозов; ср. выше, VI, III, 31–33, и ниже, VII, I, 21 слл.
[9] ... каждый сможет внести богатую долю для общего стола! – Сравнение проводится с обычными у греков товарищескими обедами или пирушками на паях (έρανοι).
[10] Так хвастал Кир... – Это место «Киропедии» имеет в виду Плутарх, когда ссылается на пример Кира в подтверждение того, что можно ободрить впавших в уныние друзей хвастливой речью (De laude ipsius, 16, p. 545 b).
[11] ... сами вы будете действовать фалангой, что придаст вам особенную силу. – Подготовляемый Киром маневр (для суждения о нем ср. еще § 8 и 26) совершенно отвечает принципиальным установкам античных тактиков: удар правильным боевым построением (фалангой) во фланг неприятельского войска справедливо признавался одним из наиболее эффективных способов атаки (ср. Xen. Anab., I, 10, 9; IV, 6, 6; Hell., VII, 4, 23; Arrian. Anab., I, 6, 10; 13, 5; 14, 7; V, 16, 4).
[12] ... он поднял сигнал., – Таким сигналом (σημεϊον) мог быть флаг или поднятый на копье щит.
[13] Пельтофоры (буквально «носители пельты»)–то же, что пельтасты.
[14] ... все воины разом повернулись лицом к врагу. – Это указание не следует понимать буквально: повернулись лишь те, которых Кир намерен был бросить в атаку на вражеские крылья, т.е. боковые отряды колесниц и тыловые отряды конницы и пехоты; воины, стоявшие во главе колонны, как были, так и остались обращенными лицом к неприятельскому центру.
[15] Эниалий – у греков бог войны, отождествлявшийся с Аресом.
[16] ... страх... испытывают... при виде верблюдов. – Этот эпизод с верблюдами, включая и общее замечание о страхе коней перед верблюдами, излагается здесь в полном соответствии с рассказом Геродота (см. Her., I, 80; ср. VII, 87, а также Aristot. Hist, an., VI, 18, p. 571 b 26; Aelian. De nat. an., Ill, 7).
[17] ... бодцом коля их до крови. – Чтобы погонять упряжных лошадей или быков, древние пользовались как бичом, так и стрекалом, бодцом (κέντρον)–длинной палкой с острием на конце (ср., например, Soph. Oed. Туг., 809; Aristoph. Nubes, 1297).
[18] Парабаты – воины, сражавшиеся с колесниц.
[19] Сотрапезники (όμοτράπεζοι) на Востоке близкие к правителю лица, если и не всегда, то достаточно часто делившие с ним его трапезы; они пользовались особым доверием правителя и за это платили ему преданностью. Эпизод с гибелью Абрадата напоминает рассказ Ксенофонта в «Анабасисе» о гибели Кира Младшего, при котором тоже в решающий момент боя остались почти исключительно одни сотрапезники (Anab., I, 8, 25 слл.; 9, 30 сл.).
[20] ... если вы обеспечите себе спасение, не предав никого из союзников (εί τών τε συμμαχομένων μηδένα, προδόντες σωθείητε)... – Эти слова исключаются из текста А. Хугом.
[21] ... и поныне сохраняют верность персидскому царю. – Говоря так, Ксенофонт, может быть, имеет в виду тех египтян, которые были в составе армии Артаксеркса II при Кунаксе (Anab., I, 8, 9).
[22] ...'Ларису и Киллену... которыми еще и сейчас владеют их потомки. – Рассказывая в «Греческой истории» о действиях спартанского полководца Фиброна в Малой Азии в 399 г., Ксенофонт среди прочих городов, которые тот старался отбить у персов, упоминает и Ларису Египетскую (Λάρισα ή Αίγυπτία καλουμένη – Hell., HI, 1, 7).
[23] ... отвел свое войско и расположил его лагерем в Фимбрарах. – Следовательно, по Ксенофонту, битва произошла недалеко от Сард, что совпадает с указанием Геродота (см. Her., I, 80; о Фимбрарах ср. выше, VI, II, 11 и прим.).
[24] ... спуск к реке –. Упоминаемая здесь река – Пактол (ср., выше, VI, II, 11 и прим.) – Рассказ Ксенофонта о взятии Сард в целом близок версии Геродота. Отличие лишь в деталях: по Геродоту (I, 84), Сарды были взяты лишь на четырнадцатый день, осады, а первым, взобравшимся на стену акрополя, был мард Гиреад.
[25] ... не удивляйтесь, если на обратном пути вам повстречается кто-нибудь посильнее вас. – Угроза Кира неопределенна, но от этого она не выглядит менее страшной.
[26] ... вознаграждение получают в первую очередь дисциплинированные... Та же мысль о предпочтительном вознаграждении лучших развивается Ксенофонтом и ниже (VIII, IV, 4); ср. также Hipparch., I, 24.
[27] ... Кир велел привести к нему Креза. – Геродот (I, 87–90) также рассказывает о беседе Кира с Крезом, однако у него этой беседе предшествует рассказ о страшном испытании, которое пришлось перенести Крезу, когда его, по приказу Кира, едва не сожгли заживо на костре (I, 86–87). Сама беседа, как она передана у Ксенофонта, в исходных точках соприкасается с изложением Геродота: у обоих авторов главными темами беседы двух царей представлены судьба захваченных Сард и история обращения Креза к дельфийскому оракулу. Однако содержание разговора у каждого автора отличается своеобразием, будучи подчинено его собственным идейным установкам.
[28] ... он угадал, что я делал, хотя это были странные вещи, да и сам я находился вдали от Дельф. – По свидетельству Геродота (I, 46–49), Крез, желая проверить правдивость оракулов, отправил к ним специальных послов с наказом на сотый день после отъезда из Сард задать везде один и тот же вопрос: «Что теперь делает царь лидян Крез, сын Алиатта?» Между тем сам он, дождавшись назначенного дня, разрубил на куски черепаху и ягненка и самолично сварил их вместе в медном котле, накрытом медной крышкой. Из всех оракулов дельфийский наиболее точно угадал действия Креза, вследствие чего царь проникся к нему особенным доверием.
[29] ... и таким образом... умилостивил его... – Подробный перечень этих жертв и даров, которыми Крез старался умилостивить Аполлона Дельфийского, приводит Геродот (I, 50 сл.). По его свидетельству, Крез принес в жертву Аполлону 3000 голов отборного скота и сжег на костре – тоже в виде жертвы богу – множество роскошных лож, серебряных чаш и пурпуровых одежд. Затем Крез отправил в дар Дельфийскому святилищу 117 слитков в виде полукирпичей, из которых четыре были из чистого золота по 2,5 таланта, а остальные – из сплава золота и серебра по два таланта каждый. Кроме того, царь отправил в Дельфы изваяние льва из чистого золота весом в 10 талантов, две огромные чаши – золотую и серебряную – для смешивания вина и пр.
[30] ... один из них был глухонемым, а другой... погиб в расцвете лет. – Согласно Геродоту, здорового сына Креза звали Атис; он погиб на охоте от несчастного случая: сопровождавший его фригиец Адраст метнул копье в вепря, но промахнулся и поразил Атиса (Her., I, 34–45). Другой сын – глухонемой – позднее исцелился чудесным образом: когда при штурме Сард какой-то перс хотел поразить Креза, сын от страха за отца вдруг обрел дар речи и воскликнул: «Человек, не убивай Креза!» (ibid., I. 85).
[31] Крез! Познавая себя, счастливым ты век проживешь свой. – Геродот ничего не сообщает об этом прорицании; скорее всего деталь эта введена в историю Креза самим Ксенофонтом, который мог использовать в своих целях широко распространенную гному, исторически связанную с Дельфийским оракулом (выражение «познай самого себя» [γνώθι σεαυτόν] было написано на фронтоне храма Аполлона в Дельфах) и воспринятую – в качестве своего рода девиза – сократовской школой.
[32] ... благополучно вернулись домой. – Имеется в виду участие Креза в первой военной кампании и бегстве его после поражения ассирийцев; см. выше, I, V, 3 и II, I, 5; IV, I, 8 и II, 29.
[33] ... дарами, которые мне подносили, и теми (καί ύπό των δώρων ών έδίδοσάν μοι καί ύπ άνθρώπων)... – Эти слова исключаются из текста В. Гемоллем.
[34] ... происходит от богов... – О божественном происхождении Кира см. выше, I, II, I; IV, I, 24 и прим.
[35] ... только вместе с царством обрел и свободу. – По преданию, предок Креза, первый царь из династии Мермнадов Гиг был сначала царским телохранителем (Her., I, 8–13), а по другой версии пастухом, батрачившим у царя (Plato. Resp., II, p. 359d–360b), т.е. во всяком случае лицом подневольным.
[36] ... роют... могилу на каком-то холме... О способе погребения у иранских племен ср. ниже, VIII, VII, 25 и прим.
[37] ... ударил себя по бедрам... – Традиционный жест, служивший выражением скорби или гнева (ср. Homer. П., XII, 162; XV, 113 и 397; XVI, 125; Od., XIII, 198; Plut. Pomp., 24, 11; 30, 6).
[38] ... чтобы все это можно было заклать в честь Абрадата. – О жертвоприношении коней ср. ниже, VIII, III, 12 и прим.
[39] ... кормилице своей она велела остаться... – Введенная в рассказ фигура кормилицы, одновременно прислужницы и наперсницы молодой госпожи, отражает деталь греческого быта и литературы.
[40] Акинак – персидский короткий меч.
[41] ... сирийскими письменами... – Сирийские = ассирийские; ср. выше, прим. 43 к кн, V. Надо, впрочем, заметить, что выражение «ассирийские письмена» (Άσσύρια γράμματα) могло употребляться для обозначения не только собственно ассирийского письма, но вообще любой клинописи, имевшей хождение на Востоке, – ассиро-вавилонской, эламской и персидской (ср. Her., IV, 87; Thuc, IV, 50, 2).
[42] Скиптродержцы (σκηπτούχοί). –Так назывались у персов доверенные служители, обыкновенно из евнухов, составлявшие одновременно и челядь и охрану правителя (ср. ниже, VIII, I, 38; III, 15, 19, 22, 23; IV, 2; ср. также Anab., I, 6, 11; 8, 28). Надо, однако, заметить, что весь отрывок о могильном холме и стелах с надписями выглядит сомнительным и уже Л. Диндорфом был исключен из текста как позднейшая вставка. Действительно, пассаж составлен неряшливо (повторы καί νύν и μέχρι τού νύν, не совсем ясное заключение – σκηπτρούχων); особенно странным выглядит обозначение могильного холма как места захоронения евнухов, тогда как дальше говорится, что верхняя стела была надписана именами супругов – господ. Впрочем, нет недостатка и в попытках спасти текст. Так, И. Пантазидес рядом исправлений, в частности заменой рукописного κεχώσθαι на κεχωρίσθαι и дополнением τα (sc. όνόματα) τών перед заключительным στηπτούχων, достигает сносного чтения:
«И до сих пор еще, говорят, стоит могила (двух супругов) отдельно от (могилы) евнухов. Рассказывают, что на верхней стеле начертаны сирийскими письменами имена мужа и жены, а ниже есть еще три стелы и на них написаны имена скиптродержцев».
[43] ... все они обитали в укрепленных самою природою местностях... – Кария – область в юго-западной части малоазийского полуострова; местные жители в целях безопасности устраивали свои поселения на вершинах холмов. Ср. реплику Аристофана в «Птицах» (ст. 292 сл.):
Вспомни карян, ведь и те, От врагов спасаясь, ставят шалаши на гребнях гор
(Перевод А. Пиотровского).
[44] ... стал сооружать осадные машины и тараны... – Об этом ср. выше, VI, I, 20 и прим. По поводу таранов, однако, надо заметить, что утверждение Ксенофонта противоречит свидетельству другого греческого историка, Диодора, который утверждает, что и тараны, и так называемые «черепахи» (подвижные защитные навесы) впервые были применены Периклом при осаде Самоса (Diod., XII, 28, 3, под 441/40 г. до н.э.).
[45] ... а в Карию направил... перса Адусия... – Согласно Геродоту (I, 171 слл.), Кария была покорена другим полководцем Кира – мидянином Гарпагом.
[46] ... он получал с них дань... – Об особом положении в державе Кира киликийцев и киприотов, равно как и пафлагонцев, Ксенофонт говорит и ниже, VIII, VI, 8; его утверждения в целом соответствуют исторической действительности. Для сопоставления можно указать места в других сочинениях Ксенофонта, где говорится о достаточно независимом положении киликийского царя Сиеннесия (Anab., I, 2, 12 и 21 слл.; 4, 4; VII, 8, 25), кипрского правителя Эвагора (Hell., II, 1, 29; IV, 8, 24; V, I, 10), правителя Пафлагонии Корила (Anab., V, 5, 12 и 22; 6, 11; VI, 1, 2; VII, 8, 25). Относительно податей, которые платили эти народы, ср. свидетельство Геродота (III, 89 слл.), согласно которому при Дарий I пафлагонцы входили в 3-й, киликийцы в 4-й, а киприоты в 5-й податной округ.
[47] ... а только вносить подать и участвовать в походах, куда бы Кир их ни направил. – Азиатские греки были подчинены персами после длительной и ожесточенной борьбы (см. Her., I, 76, 141–153, 161–170). Тем не менее в свидетельстве Ксенофонта может заключаться зерно истины: хотя персам пришлось покорять греков силой оружия, положение греческих городов в державе – Кира едва ли было существенно хуже, чем до того их положение – достаточно свободное – в державе Креза. Не имея собственного флота, Кир был заинтересован в поддержке греческих мореходов (ср. С. Я. Лурье. История Греции, ч. I. Л., 1940, стр. 184).
[48] ... персам, которые первыми ушли с ним в поход... – Этих персов, как указывалось выше (I, V, 5), было 31 000, и они далеко не все еще стали всадниками; ср. V, IV, 32; VI, I, 26 и II, 7.
[49] ... а оружие сжег... – Сходным образом Кир поступал, по словам Ксенофонта, и раньше, ср. IV, II, 33; V, 36; VI, 1; иначе поступил он после взятия Вавилона: отобранное у вавилонян оружие было сложено про запас в цитаделях (VII, V, 34).
[50] ... вдоль длинной стены... – Согласно Геродоту (I, 178), длина обводной стены Вавилона равнялась 480 стадиям (88,8 км); другие античные авторы называют цифры поменьше, но тоже достаточно внушительные: Диодор (II, 7, 3) – 360 и 365 стадиев (66,6 и 67,5 км), со ссылками соответственно на Ктесия (рубеж V–IV ее). и Клитарха (конец IV в. до н.э.); Страбон (XVI, 1, 5, р. 738) – 385 стадиев (71,2 км); Курций Руф (V, 1, 26) – снова 365 стадиев (67,5 км). Эти данные, несмотря на их видимую точность, признаются современными исследователями сильно завышенными. На самом деле периметр стен собственно Вавилона равнялся 8,15 км, а длина большой внешней стены, возведенной Навуходоносором II вокруг предместий Вавилона, составляла около 18 км. Все же и при таких исходных данных Вавилон оставался самым большим городом древнего мира (см. В. А. Белявский. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. М., 1971, стр. 155 слл.).
[51] ... пока каждое крыло не окажется напротив него, Кира, и центра войска. – Оба крыла должны были сделать поворот соответственно налево и направо и начать движение, заходя за спину продолжавшей стоять на месте центральной части. В результате войско Кира должно было принять форму, близкую каре.
[52] ... вместо (άντ)... – Этот предлог добавлен в текст в изданиях Ф. А. Борнемана и Ф. К. Гертлейна.
[53] ... такое построение... было приспособлено... – Выше устами Кира единожды уже высказывалось убеждение в необходимости именно такого построения (VI, III, 25). Ср. у того же Ксенофонта в «Воспоминаниях о Сократе» (III, 1, 8).
[54] Гимнеты – легковооруженные (пращники, лучники, метатели дротиков).
[55] ... столь мощные и высокие стены. – Геродот определял высоту обводной стены Вавилона в 200 царских локтей (128 м); Диодор– в 50 оргий (92,5 м), или 50 локтей (30, 85 м), со ссылками соответственно на Ктесия и более поздних авторов; Страбон и Курций Руф – в 50 локтей. Ширину стены Геродот определял в 50 царских локтей (32 м); Диодор свидетельствует, что она была более чем достаточна для проезда двух колесниц; Страбон и Курций Руф согласно называют 32 фута (9,87 м). Данные Геродота выглядят сильно завышенными, но и более скромные и, очевидно, ближе соответствующие действительности данные позднейших авторов свидетельствуют о несравненной мощи вавилонских стен (см. Her., I, 178; Diod., II, 7, 4; Strabo, XVI, 1, 5, p. 738; Curt., V, 1, 25 сл.; ср. В. А. Белявский, Указ. соч., стр. 171 слл.).
[56] ... эта река, ширина которой более чем два стадия? – Древний Вавилон был расположен на реке Евфрат. Эта, по словам Геродота (I, 178), «большая, глубокая и быстрая река» протекала через середину города, деля его на две части – Старый и Новый город, соответственно на левом и правом берегу. О ширине реки в этом месте единства мнений не было: наш автор говорит о 2 стадиях (370 м), но, по Страбону (XVI, 1, 5, р. 738), ширина реки равнялась одному стадию (185 м).
[57] Оставим, Хрисант, то, что выше наших сил. – заметил Кир. – Сказано Киром так, по-видимому, лишь для того, чтобы скрыть свои истинные намерения. Из последующего видно, что он принял именно идею Хрисанта – проникнуть в город по руслу Евфрата.
[58] ... причем землю они отгребали к себе. – Таким образом ров дополнялся еще и валом, и все вместе образовывало единую циркумвалационную линию вокруг осажденного города.
[59] Плетр – мера длины, равная 30,86 м.
[60] ... от давления тяжести они выгибаются кверху, словно вьючные ослы. – Не только Ксенофонт, но и многие другие античные авторы были убеждены в том, что пальмовые деревья под давлением тяжести не прогибаются, а выгибаются вверх (см., например, Theophr. Hist, plant., V, 6, 1; Strabo, XV, 3, 10, p. 731; Plut. Quaest. conv., VIII, 4, 5, p. 724 e и др.). На чем было основано это утверждение, неизвестно (ср. примечания М. Е. Сергеенко к ее переводу Феофраста – Феофраст. Исследование о растениях. [Л.], 1951, стр. 459 [прим. 68 к книге V]).
[61] ... чтобы было похоже, что он готовится к длительной осаде (όπως ότι μάλιστα έοίκοι πολιορκήσειν παρασκευαζομένω)... – Эти слова исключаются из текста Г. Р. Брейтенбахом.
[62] ... открыл рвы для речной воды. – Версия Ксенофонта о способе, которым был взят Вавилон, и целом соответствует свидетельству Геродота (I, 191).
[63] ... створки дверей сделаны из финикового дерева и смазаны... асфальтом. – Ср. свидетельство Страбона: «... для построек здесь (в Вавилонии. – Э. Ф.) применяют доски и балки из пальмопого дерева..., а двери покрывают асфальтом» (Strabo., XVI, 1. 5. о. 739)
[64] ... ведите нас... к царским дворцам. – Для обозначения царского дворца в Вавилоне Ксенофонт использует то единственное число τά βασίλειον (§ 25, 27, 28, 29), то множественное τά βασίλεια (§ 24 и 26). В принципе множественное число этого слова могло употребляться, как и единственное, для обозначения одного дворца. Однако стилистический разнобой для такого педантичного писателя, как Ксенофонт, не характерен. Возможно, поэтому, что употребление вариантов было обусловлено в данном случае самим существом дела. Расположенный в северо-западном углу Старого города царский дворец в Вавилоне являл собою сложный комплекс крепостных и дворцовых сооружений. «Дворец был окружен мощными стенами общей протяженностью 900 м и представлял собой настоящую крепость внутри города...» (В. А. Белявский. У к. соч., стр. 168 слл.). Учитывая это возможное соответствие между словоупотреблением Ксенофонта и описываемым дворцовым комплексом, мы передали буквально в нашем переводе как единственное, так и множественное число от слова τά βασίλειον («дворец» – «дворцы»).
[65] ... всякий, кого застигнут на улице, будет немедленно умерщвлен. Ни романизированная версия Ксенофонта, ни даже более прозаический рассказ Геродота не дают точного отчета о падении Нововавилонского царства. Данные античной традиции приходится дополнять восточными материалами – свидетельствами официальных документов (так называемого манифеста Кира и вавилонской хроники), сообщениями позднего вавилонского историка Беросса (III в. до н.э.) и библейской книги пророка Даниила. Согласно этим сведениям, Кир приступил к завоеванию Вавилонии после того, как утвердил свою власть над всей остальной Азией. Решающее наступление на Вавилон началось летом 539 г. Вавилоняне были разбиты у города Описа на Тигре, затем был взят без боя город Сипар и, наконец, 12 октября персидские войска под командованием Угбару (Гобрий «Киропедии») овладели Вавилоном. Сам Кир вступил в город 29 октября, после чего он назначил Губару (Гобрий Геродо-товой «Истории») наместником всей Вавилонии. Последний вавилонский царь Набонид был пленен в Вавилоне, но пощажен и отправлен на поселение в Карманию; его сын Валтасар, напротив, был убит. Захват персами царского дворца и смеоть Валтасара как раз и составляют историческое основание рассказа Ксенофонта. Ср.: Б А. Тураев, Указ. соч., т. II, стр. 113 слл.; М. А. Дандамаев. Указ. соч., стр. 106 слл.; В. А. Белявский. Указ соч., стр. 269 слл.
[66] ... они тут же сдали и эти укрепления. – Ив этом, и в следующем параграфе речь идет о цитаделях во множественном числе (αί άκραι). Здесь могут иметься в виду отдельные укрепления, составлявшие дворцово-замковый комплекс Старого города.
[67] ... поскольку город был взят силою... – Ксенофонт обосновывает право собственности завоевателей на захваченную ими страну самим фактом завоевания (ср. ниже рассуждения, которые он вкладывает в уста Кира, § 73 и 77). В этом надо видеть не простое отражение широко распространенного в древности общего взгляда, но именно предвосхищение характерного для эпохи эллинизма воззрения, согласно которому земля, завоеванная силой оружия, «копьем», становилась собственностью завоевателя (γή χώρα или, как здесь, πόλις δορίλωτος или δορίκτητος)
[68] ... распределял добычу так, как было решено... – См. выше, II, 3, 16.
[69] ... персам... и союзным воинам... он предоставил право вести себя господами... – В рассказе Ксенофонта о том, как Кир определил отношения между побежденными вавилонянами и победителями – персами, надо видеть не столько фиксацию действительной исторической ситуации, сколько выражение политических идеалов самого автора. Идея организации нового общества, могущего возникнуть в результате завоевания, не была чужда и тем публицистам, которые выдвигали практическую 3aj дачу завоевания эллинами азиатского Востока. Центральным пунктом панэллинской программы Исократа было именно требование перенести бедствия Эллады в Азию, а богатство Азии – в Элладу, сделать варваров подданными эллинов, их данниками, их периэками, их илотами (Isocr., IV, 131; Ер. НИ, 5; ср. В. Г. Борухович и Э. Д. Фролов Публицистическая деятельность Исократа. – ВДИ. 1969. г» 2. стр. 208).
[70] ... в те места, откуда началось наше наступление... – Имеется в виду пограничный район между Мидией и Ассирией (τά μεθόρια τών Σύρων καί Μήδων –V, 4, 51).
[71] ... страшное известие, что весь свет собирается походом на нас... – Имеется в виду известие о приготовлениях антиперсидской коалиции во главе с Крезом; это известие было доставлено в лагерь Кира индийцами (VI, II, 9 слл.).
[72] Митра – один из главных богов индо-иранского пантеона, бог света и податель жизни, нередко отождествлявшийся с солнцем (ср. Strabo, XV, 3, 13, р. 732). У Ксенофонта Митрой клянется и Кир Младший в трактате «Об управлении хозяйством» (4, 24).
[73] ... я готов вновь известить от твоего имени... – Артабаз намекает – но теперь уже иронически – на прежнюю свою миссию, о которой он уже упоминал выше, § 49; ср. также IV, I, 21 слл.
[74] Но теперь, когда ты не одним этим способом, но и тысячами других можешь склонить на свою сторону кого понадобится... – При переводе следуем чтению Ф. К. Гертлейна: νύν δέπεί ούχ οϋτω μόνον, άλλά καί άλλως άνακτάσθαί δύνασαι αϋς καιρός είη.
[75] ... в самом большом из всех славных городов... – Величина Вавилона поражала древних, которые действительно считали его едва ли не самым большим городом мира. Ср., помимо уже упоминавшегося выше (в прим. 62) свидетельства Геродота (I, 191), мнение Аристотеля, утверждавшего, что Вавилон по размерам своим представляет «скорее племенной округ, нежели городскую общину: по рассказам, уже три дня прошло, как Вавилон был взят, а часть жителей города еще об этом не знала» (Polit., Ill, 1, 12, p. 1276 а 28–30). Впрочем, последнее замечание, по-видимому, имеет своим источником все то же свидетельство Геродота.
[76] ... никто не выказывал... большей верности своим господам... чем евнухи. – Ксенофонт может иметь в виду здесь, например, поступок Артапата, скиптродержца Кира Младшего, который в решающий момент битвы при Кунаксе не покинул своего господина и разделил с ним его горестную судьбу (Xen. Anab., I, 8, 28 сл.); ср. также выше, о скиптродержцах Абрадата и Панфеи, VII, III, 15.
[77] ... земля их скалиста и они сами должны обрабатывать ее... – Другие античные авторы также свидетельствуют о суровости страны персов и бедности их образа жизни до того, как они стали владыками Азии. Арриан замечает: «Персы были тогда (во времена Кира. – Э. Ф.) бедны, жили в суровой местности, и обычаи их очень напоминали лаконские установления» (Anab., V, 4, 5, здесь и ниже перевод М. Е. Сергеенко).
[78] ... хотел ввергнуть вавилонян в крайнюю нужду... – Политическая литература IV в. считала стремление правителей добиться покорности своих подданных, ввергнуть их в нужду, характерной чертой насильственных режимов, в особенности тиранических. Так, Ксенофонт в трактате «Гиерон», описывая жизнь и поведение обычного, «злого» тирана, отмечал: «Даже когда бывает хороший урожай и является изобилие всех благ, – даже тогда тиран не разделяет общей радости. Ведь, по его мнению, чем больше люди спознаются с нуждою, тем больше смирения выкажут перед ним» (Hier., 5, 4). Тем более интересен комментируемый пассаж «Киропедии», где традиционный для тиранов и обычно осуждаемый метод подается как нечто естественное в случае, когда речь идет о монархе-завоевателе, утверждающем свою власть среди иноплеменного покоренного населения.
[79] ... превращаются в свою дурную противоположность... – Ту же мысль Ксенофонт развивает и в другом своем сочинении – «Воспоминаниях о Сократе» (I, 2, 19 слл.).
[80] ... великое дело – завладеть властью, но еще более трудное – однажды захватив, сохранить ее за собой. – Пример общего места; ср. Dem., I, 23.
[81] ... Мы лишили оружия наших подданных... – Здесь устами Кира высказываются рекомендации, совершенно аналогичные идеальным спартанским установлениям. О лишении покоренных и обращенных в рабство людей оружия ср. также ниже, VIII, I. 43.
[82] ... не так страшно не достичь счастья, как горько лишиться уже достигнутого. – Снова пример общего места; ср. Thuc, II, 44, 2.
[83] ... разве не будет стыдно, если мы станем надеяться на безопасность, только полагаясь на телохранителей... – В речи Кира находят отражение социальные установки самого Ксенофонта – полисного грека, члена собственнического рабовладельческого коллектива. Ксенофонт отдавал себе ясный отчет в социальном назначения гражданского содружества. Принципиальная установка ясна: никакое использование наемников не может освободить граждан от исполнения ими самими военного долга, этой главной обязанности свободных людей. Ср. Xen. Hier., 4, 3.