Книга I

Переводчик: 

Часто слышу я, как первые люди нашего государства обвиняют то поля в бесплодии, то климат в непостоянстве, губительном для урожаев уже в течение долгого времени. Некоторые смягчают эти жалобы, приводя будто верное объяснение: они считают, что земля, усталая и истощенная чрезвычайным плодородием прежних лет, не в силах доставлять смертным пропитание с прежней щедростью. (2) Эти объяснения, Сильвин, далеки от истины, и я это знаю твердо: кощунственно полагать, что природа, которую он, изначальный творец мира, одарил неиссякаемой плодовитостью, постигнута бесплодием словно какой–то болезнью; разумный человек не поверит, что земля, получившая в удел божественную и вечную юность, именуемая общей матерью всех, потому что она всегда и все рождала и будет рождать и впредь, словно человек, состарилась[1]. (3) А кроме того, я считаю, что неурожаи случаются не от неистовств непогоды, а скорее от нашего недосмотра: землю, с которой лучшие из наших предков[2] обращались наилучшим образом, мы отдаем словно палачу на расправу самому худшему рабу. Я не могу достаточно надивиться тому, что происходит: люди, стремящиеся хорошо говорить, выбирают оратора, речам которого и подражают; изучающие свойства мер и чисел следуют учителю любимой науки; занимающиеся танцами и музыкой тщательнейшим образом выискивают человека, который поставит им голос и научит владеть своим телом; (4) желающие строиться приглашают плотников и архитекторов, собирающиеся вверять свои суда морю — опытных кормщиков, затевать войну — сведущих оружейников и воинов. Не буду перебирать всех случаев: ясно, что каждый человек берет опытнейшего руководителя в том деле, которое он хочет повести. Наконец, каждый призывает из общества философов того, кто образует его душу и наставит в добродетели; и только сельскому хозяйству, которое несомненно ближе всего стоит к философии и состоит с ней как бы в кровном родстве, никто не учится и никто не учит. (5) О риторских школах и уже упомянутых мною математических и музыкальных, об училищах — это еще удивительнее! — презреннейших пороков: приготовлять кушанья по-лакомее, накрывать на стол пороскошнее, о мастерах искусно укладывать волосы и делать прическу я до сих пор не только слышал: я все это видел сам, но я не знаю ни учителей земледелия, которые вели бы занятия по этому предмету, ни их учеников. (6) И, однако, если бы в государстве не было людей, учивших вышеперечисленным предметам, страна наша могла бы процветать, как это и было в старину: без театральных представлений и без адвокатов[3] города жили когда–то вполне счастливо и будут жить в будущем, но, очевидно, что без земледельцев смертные не могут ни существовать, ни кормиться. (7) Поэтому почти чудовищным кажется то обстоятельство, что наука, наиболее содействующая нашему здоровью и жизни, до сих пор наименее совершенна и в презрении находится самый чистый способ увеличить и сохранить свое имущество. Остальные далеки от справедливости и находятся во вражде с ней. Сочтем ли мы более честным захват добычи на военной службе, которая ничего не приносит нам без крови и чужого несчастья? (8) Желаннее ли воевать с враждебным морем и рисковать, занимаясь торговлей, человеку, существу сухопутному, нарушать уставы природы, носиться по воле гневных ветров и моря по волнам и всегда подобно птицам с далекого берега скитаться чужестранцем по неведомым странам? Достойнее ли ростовщичество, которое ненавистно даже тем, кому оно, по–видимому, приходит на помощь? (9) И, конечно, уж не то собачье, как называли его в старину, занятие: усердно облаивать богатого[4] — этот разбой, приносящий невинных в жертву преступным, неведомый нашим предкам и впущенный нами в город и на самый форум. Назову ли более почетным искательство продажного клиента, порхающего вокруг дверей знати и гадающего по слухам о том, как спал его господин[5]? Рабы не удостаивают ответом его вопрос, что делается в доме. (10) Сочту ли большим счастьем услыхать грубый отказ от привратника в цепях, и часто поздней ночью валяться у неблагодарного входа, и, растрачивая состояние, покупать жалким прислуживаньем и бесчестьем честь и власть магистратуры[6]? За почесть ведь платят не добровольным рабством, а подарками. А если всего этого и подобного этому следует избегать хорошим людям, то остается, как я сказал, единственный благородный и достойный способ обогащения — земледелие. (11) Если его наставления выполняются даже кое–как людьми несведущими, но хозяйничающими по старинному обычаю на собственной земле, то хозяйство меньше пострадает, так как ущерб от невежества уравновесится хозяйским усердием, а кроме того, люди, когда дело касается их блага, не пожелают быть всю жизнь невеждами в своем деле и поэтому, охотнее стремясь учиться, в совершенстве усвоят науку земледелия. (12) Теперь же мы и сами пренебрегаем уходом за нашими имениями и считаем вовсе неважным, назначить ли виликом человека опытнейшего, а если уж невежду, то во всяком случае человека энергичного, чтобы он поскорее выучился тому, чего не знает. Если землю купил богатый человек, то он из толпы сопровождающих рабов и носильщиков ссылает в имение самого престарелого и бессильного, хотя хозяйство требует не только знания, но и молодого возраста и физических сил; если человек среднего достатка, то наемнику, который уже не в состоянии заработать свою ежедневную подать и от которого уже нет дохода, он велит стать учителем в том деле, которого он не знает, но которым будем руководить.
(13) Наблюдая, с каким гнусным единодушием оставлена и заброшена наука о сельском хозяйстве, думая об этом вновь и вновь, я стал опасаться, не позорна ли она и бесчестна, не должно ли ее стыдиться людям благородным. И, однако, множество письменных свидетельств убеждает меня, что у нас в старину сельское хозяйство было в чести: Квинктий Цинциннат[7], освободитель осажденного консула и войска, призван к диктатуре от плуга; сложив фасцы, он, победитель, отдал их поспешнее, чем принял, став полководцем, и вернулся к тем же самым волам и четырем югерам[8] дедовского участочка. (14) И Г. Фабриций[9], и Курий Дентат[10] — один, изгнав Пирра из пределов Италии, другой, укротив сабинов, — возделывали семь югеров, полученных ими при подушном разделе завоеванной земли, столь же усердно, сколь мужественно добывали их оружием. Не буду сейчас несвоевременно перечислять отдельные имена: когда я вижу, что стольких достопамятных вождей римского племени всегда отличало двойное стремление — защищать и возделывать отцовские и завоеванные земли, я понимаю, что старинные обычаи мужественной жизни нам при нашей роскоши и изнеженности не нравятся. (15) Все землевладельцы, как жаловался М. Варрон[11], уже при наших дедах оставили серпы и плуги и сползлись в город; мы работаем руками[12] в цирках и театрах, а не на нивах и в виноградниках; оглушенные, мы восторгаемся женоподобными актерами, потому что они обманывают глаза зрителей, представляя в женственных движениях и позах пол, несвойственный им от природы. (16) Затем, чтобы приготовиться к роскошному пиру, мы выгоняем латуком ежедневное несварение и возбуждаем жажду, перегреваясь до пота в лаконике[13]. Ночи мы тратим на разврат и пьянство, дни — на игру и на сон и почитаем себя счастливцами потому, что «не видим ни солнечного восхода, ни заката»[14]. (17) Здоровье соответствует такому бессмысленному образу жизни. У юношей тело настолько рыхло и вяло, что смерть в нем, кажется, ничего не изменит. Клянусь Геркулесом! Истинные потомки Ромула, проводившие время на охоте и в полевых трудах выделялись физической крепостью; закаленные мирным трудом,, они легко переносили, когда требовалось, воинскую службу. Деревенский народ всегда предпочитали городскому. Как в усадьбе считают людей, сидящих за ее оградой[15], ленивее тех, кто работает в поле, так и те, кто под сенью государства, ничего не делая, сидел в городе, казались бездельниками по сравнению с людьми, которые работали в поле или распоряжались работой колонов. (18) Съезды в нундины (рыночные дни)[16] были, очевидно, введены в обиход, чтобы городскими делами заниматься только по девятым дням, а в остальные распоряжаться по хозяйству. В те времена, как мы уже говорили раньше, знатные люди жили по своим усадьбам; и, когда требовалось созвать совет, их приглашали в сенат из усадеб; поэтому тех, кто их вызывал, и называли виаторами[17]. (19) Пока этот обычай сохранялся, древние сабины и квириты, предки римлян, упорно и усердно обрабатывая землю, собирали среди вражеских набегов, под угрозой огня и меча, урожаи большие, чем мы, которым длительный мир позволяет расширить наше хозяйство. (20) И «в этом Лации, в земле Сатурна»[18], где боги познакомили своих детей с земными плодами, мы сдаем сейчас, чтобы не голодать, подряды на доставку хлеба[19] из заморских провинций и собираем виноград на Кикладских островах, в Бетике[20] и в Галлии. Это неудивительно, если общепринятым и твердым стало убеждение, что сельское хозяйство — дело грязное и что это такое занятие, которое не нуждается ни в учителе, ни в наставлении. (21) Когда же я обозреваю огромность всей сельскохозяйственной науки, всю эту громаду, соотношение ее частей словно отдельных членов ее, то я всегда испытываю страх, не настигнет ли меня смерть раньше, чем я смогу постичь всю науку сельского хозяйства. (22) Ведь человек, который пожелал бы объявить, что он достиг в ней совершенства, должен постичь природу вещей и знать пояса земли, дабы определить, что какой стране подходит и что нет. Пусть он держит в памяти восход и заход звезд, дабы не начать работ, когда грозят ливни и ветры, и не загубить даром свой труд. (23) Пусть он следит за особенностями погоды в текущем году: она ведь не всегда, словно по предписанию, остается неизменной; не каждый год лето или зима приходят в одинаковом облике; не всегда дождлива весна или сыра осень: не думаю, чтобы это можно было предугадать человеку непросвещенному, незнакомому с науками высокими. Немногие ведь могут разобраться даже в различных почвах и определить, в чем нам откажет по своим свойствам данная земля и что она нам пообещает. (24) Насколько же дано человеку обозреть все части этой науки: усвоить технику сева и пахоты; изучить различные и чрезвычайно несходные виды почв — некоторые ведь обманывают своим цветом, другие своими качествами: в одних областях, например в Кампании, заслуживает похвалы черная земля, которую называют pulla; в других оказывается лучше жирная, скользкая; в некоторых местах, например в Африке и Нумидии, рыхлые пески превосходят плодородием самую сильную землю; в Азии и Мизии[21] плотная, клейкая земля дает самые щедрые урожаи — (25) и при этом твердо знать, в чем та же самая почва откажет на холме, в чем на равнине, в чем на возделанном поле, в чем на лесистом, в чем на сыром и травянистом, в чем на сухом и пыльном; понимать толк в деревьях и лозах с их бесконечным числом видов, в посадке их и уходе за ними, в покупке скота и его досмотре, так как пастушескую науку, хотя она и стоит особняком от земледелия, мы включаем в него как некую его часть. (26) А она не представляет собой чего–то единообразного: одно нужно для лошадей (для коневодства), а другое — для крупного рогатого скота; одно для овец — причем и здесь тарентские овцы[22] и грубошерстные требуют совершенно разного, — другое — для коз, причем за комолыми и с редким волосом ухаживают иначе, чем за рогатыми и косматыми, какие водятся в Киликии[23]. Различны обязанности человека, который ходит за поросятами, и свинаря; различны их пастбища, и не одного и того же климата, не одного и того же воспитания и ухода требуют свиньи голые и щетинистые. (27) Оставим скот (к этому отделу относится также уход за домашней птицей и за пчелами), — кто настолько сведущ, чтобы сверх всего, что мы перечислили, знать еще все виды прививок, все виды обрезок, уметь вырастить всякие плоды и овощи, позаботиться о всяких видах смоковницы, а также о розах? У большинства остается в небрежении даже более важное, хотя ведь и упомянутое выше стало для многих немалым источником прибыли. (28) Луга, лозняк, дрок и тростник требуют хотя и малого, но всё–таки какого–то внимания.
Я понимаю, что если я после такого хвалебного перечисления столь многочисленных и столь многообразных отделов потребую от людей, причастных к сельским работам, чтобы они стали такими земледельцами, которых я хочу видеть и которых буду описывать, то это расхолодит рвение учеников: в отчаянии перед этой разнообразной и обширной наукой они не пожелают и приступить к ней, будучи уверены в том, что не смогут ее одолеть.(29) И, однако, подобает не останавливаться ни перед какими попытками — это очень верно заметил М. Туллий в «Ораторе»[24] — тем, кто хочет найти полезное человеческому роду и, взвесив и проверив найденное ими, передать это памяти потомства. Если нам не хватает выдающегося ума, если мы не располагаем таким орудием, какое дают славные науки, это не значит, что мы должны немедленно скатиться в ленивое безделье. Разумные надежды следует упорно осуществлять. Если мы стремимся к вершинам, то оказаться и на середине склона будет почетно.(30) Разве латинские музы приняли в свое святилище только Акция[25] и Вергилия и не открыли своего святого храма и тем, кто стоял за ними, и тем, кому было далеко и до второстепенных поэтов? Ни Брута, ни Целия, ни Поллиона с Мессалой и Кальвом[26] не отпугнули от занятий красноречием громы Цицерона[27]. И сам Цицерон не бросил свои занятия, испугавшись гремящих речей Демосфена и Платона, и отец красноречия, божественный меониец[28], не загасил широким потоком своего велеречия рвения потомков. (31) И разве мы видим, чтобы в течение ряда веков художники менее славные бросали свою работу потому, что они восхищались Протогеном и Апеллесом с Паррасием[29]? Бриаксу, Лисиппу, Праксителю и Поликлету[30], потрясенным красотой Зевса Олимпийского и Фидиевой Паллады[31], не надоедало испытывать, что они могут сделать и до каких пределов дойти. В каждой науке стоящие на высотах ее получают дань восторга и уважения, а стоящие ниже — заслуженную похвалу. (32). Добавим, что если хорошо совершенному земледельцу быть всесторонне образованным: на явления природы взирать с проницательностью Демокрита или Пифагора[32], определять ход светил и движение ветров с предвидением Метона или Эвдокса[33], в скотоводстве обладать знаниями Хирона[34] и Мелампа[35], в обработке земли — уменьем Триптолема[36] или Аристея[37], то многого достигнет он и в том случае, если опытностью сравняется с нашими Тремелиями, Сазернами и Столонами[38]. (33) Сельское хозяйство не требует очень тонкого ума, хотя, как говорится, оно не по плечу и тупице, пользуясь всем известной поговоркой[39]. Представление большинства о том, что хозяйство — дело очень легкое и не требующее никакого ума, далеко от истины. Обо всём, что входит в состав этого хозяйства, теперь говорить незачем, так как все его части будут разобраны в нескольких посвященных им книгах. Я переберу их по порядку, изложив сначала то, что, по моему мнению, тесно связано со всем хозяйством в целом.
I (1) Пусть тот, кто посвятит себя хозяйству, знает, что важнейшее, чем он должен обладать, — это знание дела, возможность тратиться, воля действовать. Только у того земля будет в совершенстве обработана, кто, как говорит Тремеллий, и знает, как ее обработать, и может и хочет это сделать. Недостаточно знать или хотеть, не имея средств, которых требуют работы, (2) но в свою очередь воля действовать и возможность тратиться не принесут никакой пользы, если нет знаний, так как самое главное в каждом занятии — это знать, что надлежит делать. Это особенно верно для земледелия, где воля и возможность, не соединенные со знанием, часто приносят хозяину большие потери, так как на работы, выполненные без толку, деньги тратятся зря. (3) Поэтому рачительный хозяин, которому дорого обеспечить себе в сельском хозяйстве верный путь к обогащению, будет всячески стремиться к тому, чтобы о каждом деле посоветоваться с опытнейшими из своих современников–земледельцев; он будет прилежно рыться в сочинениях старых писателей, взвесит их соображения и советы и определит, все ли наставления наших предков согласуются с современной агрикультурой или здесь есть некоторые разногласия. (4) Я знаю, многие очень почтенные авторы были убеждены в том, что качества климата и его характер меняются с течением веков; их ученейший наставник в астрологии Гиппарх[40] писал, что настанет время, когда мировые полюсы сдвинутся с места, и этому, по–видимому, склонен был верить даже такой уважаемый писатель–агроном, как Сазерна. (5) В книге о сельском хозяйстве, которая осталась после него, он приходит к следующим выводам относительно изменения климата: те области, где раньше вследствие длительной и суровой зимы не могла уцелеть ни одна посаженная лоза или маслина, теперь, когда прежние холода смягчатся и наступит тепло, принесут богатейшие урожаи маслин и винограда. Ошибочно это мнение или верно, оставим об этом писать астрологам. (6) Не должен хозяин пройти и мимо тех наставлений, которые в большом количестве были преподаны писателями–пунийцами из Африки. Наши хозяева уличают их в том, что многое у них ошибочно. Тремеллий, например, жалуясь на них, нашел все–таки им оправдание в том, что почва и климат в Италии и в Африке обладают разными свойствами и поэтому одинаковых урожаев быть не может. Каковы бы ни были, однако, расхождения между современным ведением хозяйства и старыми писателями, они не должны отпугивать ученика от чтения. У древних найдется гораздо больше такого, что мы должны будем признать, чем такого, что придется отвергнуть.
(7) Велико и число греков, поучающих сельскому хозяйству. Глава их, знаменитейший поэт Гесиод[41], беотиец, внес немалый вклад в наше дело. Большую пользу оказали ему и люди, черпавшие от источников мудрости: Демокрит из Абдеры, Ксенофонт, ученик Сократа, тарентинец Архит, учитель перипатетика, и ученик его Аристотель с Феофрастом. (8) Так же с необычным рвением предавались этому занятию сицилийцы — Гиерон и Эпихарм, учеником которых был Аттал Филометор[42]. Афины несомненно были матерью целого сонма писателей, из которых наши самые выдающиеся авторитеты — Херей, Аристандр, Амфилох, Эвфрон и Хрест — Эвфрон этот не был, как многие считают Эвфроном из Амфиполя (который сам по себе считается достойным похвалы земледельцем), но родом из Аттики. (9) Жители островов так же деятельно трудились на этой ниве, чему свидетели Эпиген Родосский, Агафокл Хиосский, Эвагон и Анаксипп Фасосские. Так же и Менандр и Диодор, соотечественники славного Бианта, одного из Семи[43], были среди первых кто претендовал на знания о сельском хозяйстве. Не уступали им так же и Баккхий и Мнасей Милетский, Антигон Кимский, Аполлоний Пергамский, Дион Колофонский и Гегесий Маронейский. (10) Так же Диофан Вифинский сократил до шести книг труд Дионисия из Утики, который перевёл во множестве многословных томов труд карфагенянина Магона[44]. Так же и другие писатели, хоть и менее известные и отечества которых мы не знаем, внесли в нашу науку некоторый вклад. В их числе Андротион, Эсхрион, Аристомен, Афенагор, Кратет, Дадис, Дионисий, Эвфитон и Эвфорион. (11) И с не меньшей добросовестностью Лисимах и Эвбул, Менестрат и Плентифан, Перс и Феофил внесли, по мере своих возможностей, собственную дань.
(12) Дадим науке о сельском хозяйстве права римского гражданства (до сих пор с теми писателями она оставалась гречанкой) и вспомним теперь знаменитого М. Катона Цензория, который первым научил ее говорить по–латыни; после него — двух Сазерн[45], отца и сына, которые тщательнее ее обработали; затем — Скрофу Тремеллия[46], сделавшего ее даже красноречивой; М. Теренция[47], сообщившего ей отделку; Вергилия, который заставил ее овладеть стихом. (13) И, наконец, не презрим памяти Юлия Гигина[48], который был у него своего рода дядькой[49]; с особым же почтением отнесемся, как к отцу сельскохозяйственной науки, к карфагенянину Магону: двадцать восемь достопамятных книг его были переведены на латинский язык по сенатскому постановлению. (14) Не меньшую, впрочем, похвалу заслужили и наши современники, Корнелий Цельс[50] и Юлий Аттик[51]: Корнелий охватил всю нашу науку в пяти книгах, а второй издал отдельную книгу об одном виде хозяйства, а именно об уходе за лозами. Две книжки подобных же наставлений о винограднике, составленных изящно и учено, Юлий Грецин[52], бывший как бы его учеником, оставил потомству[53].
(15) Вот их, Сильвин, раньше, чем тебе встретиться с хозяйством, и позови на совет, но только не рассчитывай, что ты постигнешь всю науку из их учения. Произведения таких писателей скорее учат, чем делают мастера. (16) Опыт и практика — вот господа в каждой области знания, и всякому делу учатся на ошибках. Если бестолковое распоряжение привело к неблагополучному концу, то человек начинает избегать прежних промахов, а правильный путь ему освещают уроки учителя. (17) И наши советы не дают полного знания; они помогают. Никто не овладеет сельскохозяйственной наукой, только прочитав эти рассуждения, но не желая им следовать и не имея на то возможности по недостатку средств. Мы предлагаем здесь учащимся как бы костыли: они принесут пользу не сами по себе, а в соединении с другим. (18) Ни эта опора, однако, ни прилежный труд и опытность вилика, ни наличие средств и желание их расходовать не имеют такой силы, как одно присутствие хозяина[54]: если он не будет часто появляться на работах, то все остановится, как в войске, где нет полководца. Я думаю, что это главным образом и имел в виду пуниец Магон, начавший свои писания с таких положений: «кто купил себе имение, пусть продает дом, чтобы не предпочесть городского жилья деревенскому; кому городское обиталище больше по сердцу, тому деревенское имение не нужно»[55]. (19) Я не изменил бы этого предписания, если бы его можно было соблюсти по нынешним временам. Теперь, однако, политическое честолюбие отзывает большинство из нас часто в город и еще чаще, отозвав, там задерживает; поэтому я считал бы наиболее подходящим пригородное имение, куда легко ежедневно выезжать, закончив дела на форуме, даже занятому человеку. (20) Те, кто покупает дальние поместья — не говорю уже о заморских, — оставляют свое имущество еще при жизни наследникам и — что еще тяжелее — рабам, которых такая удаленность от хозяев портит; испорченные, натворив мерзостей, они в ожидании смены владельца занимаются больше грабежом, чем хозяйством.
II(1) Итак, я думаю купить имение по соседству, чтобы хозяин часто приходил туда и предупреждал о своем приходе еще чаще, чем приходил. Живя под этим страхом, вилик с рабами будут выполнять свои обязанности. Если представится случай, пусть хозяин поживет в деревне, но пусть жизнь эта не будет ленивой и праздной. Рачительному хозяину приличествует во всякое время года почаще обходить каждый кусочек своего имения, чтобы внимательно ознакомиться с природой земли, стоит ли она в зеленях и травах или уже покрыта спелой жатвой, и знать, что на ней может хорошо пойти. (2) Есть старинное изречение Катона: «жестоко наказано имение, где хозяин не учит тому, что следует делать, а слушает вилика»[56]. Поэтому и предки наши завещали владельцу имения или его покупателю с исключительной заботой разузнавать, какие места в этом краю особенно хвалят, чтобы не приобрести бесполезной земли, а купить такую, которую одобряют. (3) Если судьба услышит наши пожелания, то мы получим имение в здоровом климате, с плодородной почвой, расположенное частью на равнине, частью на холмах, мягко спускающихся к востоку или к югу, то годных для обработки, то лесистых и диких, неподалеку от моря или от судоходной реки, по которой можно и отправить урожай, и привезти товары. Равнина с лугами, нивами, лозняком и зарослями тростника пусть прилегает к строениям. (4) Холмы, на которых нет деревьев, будут засеяны, хотя хлеба лучше идут на жирных и в меру сухих равнинах, чем на крутизнах. Поэтому для хлебных полей на высотах следует отводить места ровные, с очень мягкой покатостью, больше всего напоминающие равнину. Другие холмы пусть оденутся маслинниками, виноградниками и теми насаждениями, которые дадут для них в будущем подпорки; пусть доставляют лесной материал и камень на случай, если придется строиться, и предоставят пастбища для скота; пусть ручьи сбегают по ним на луга, в огороды и лозняки, пусть бьют ключи в усадьбе. (5) Пусть имеются стада крупного рогатого скота и прочих животных, пасущихся по полям и в кустарниковых зарослях. Такое расположение, желанное для нас, найти трудно, и редко кому удается приобрести такое имение; близко к нему такое, в котором много перечисленных статей; сносно такое, в котором их не совсем мало.
III (1) Порций Катон считал, что при осмотре имения надо обращать особенное внимание на два пункта: на климат, здоров ли он, и на место, плодородно ли оно[57]. Если того или другого нет, а человек хочет все–таки здесь поселиться, то, он поврежден в уме и его следует отдать под надзор родных[58]. (2) Ни один здравомыслящий человек не станет тратиться на обработку бесплодной земли, а от зараженного имения, хотя бы и с очень плодородной и жирной почвой, хозяин никогда не дождется дохода. Там, где приходится вести расчеты с Орком[59], там под сомнением не только сбор урожая, но и жизнь земледельцев: смерть вернее дохода.
(3) К этим двум главным пунктам он присоединял еще такие: следовало не менее внимательно осмотреть, каковы дорога, вода и сосед. Хорошая дорога многое обеспечит имению: во–первых — и это главное, — присутствие самого хозяина, который охотнее станет приезжать, не боясь дорожных трудностей; затем ввоз и отправку всего, что нужно: это увеличивает ценность собранного урожая и уменьшает расходы на ввозимые предметы, потому что их дешевле переправить туда, куда доставка легче. (4) Имеет значение и дешевизна проезда, если ты едешь на нанятых лошадях, — а это выгоднее, чем держать своих, — да и рабы, сопровождающие хозяина, без труда проделают этот путь пешком. Значение хорошей воды настолько ясно всем, что много рассуждать об этом не стоит. (5) Кто усомнится, что особенно хорошо должно быть то, без чего никто — ни здоровый, ни больной — жить не сможет. О хорошем соседе нельзя сказать ничего определенного: нередко случается, что смерть и разные обстоятельства подменяют одного человека другим. Поэтому некоторые относятся к совету Катона пренебрежительно — и очень ошибаются. Мудрец должен спокойно и мужественно переносить удары судьбы, но только безумец будет сам себе создавать злую участь, а это именно и делает человек, который за свои деньги покупает соседа негодяя, хотя с раннего детства, если он только родился от свободных родителей, он мог слышать: «Будь сосед неплохим, так и вол у тебя не пропал бы»[60].
6) Говорится это не только о воле, а вообще обо всем нашем состоянии: многие ведь предпочли лишиться родного дома и бежать с насиженных мест по причине обид от соседей. Почему целые народы оставляли родную землю и отправлялись в чужую сторону — я имею в виду ахейцев, иберов, албанов, а также сикулов и, чтобы коснуться и нашей начальной истории, пеласгов, аборигенов и аркадян, — как не потому, что они не могли вынести соседей–злодеев? (7) Не буду говорить об одних всенародных бедствиях; и в областях Греции, и здесь у нас в Гесперии сохранилась память о соседях, ненавистных отдельным людям: не мог ведь Автолик[61] быть сносным смежником, а обитатель Авентинской горы Как не доставлял, конечно, никакой радости своим палатинским соседям[62] Я предпочитаю вспоминать прошедшие времена, а не нынешние, чтобы не называть своего соседа, который не позволяет, чтобы на моей стороне разрослось дерево, не оставляет в покое ни питомника, ни кольев для подвязки виноградных лоз и не дает бросить на пастбище скот без присмотра. Справедливо поэтому, насколько я могу судить, М. Порций считал, что такой чумы надо избегать, и с самого начала предупреждал будущего хозяина не приближаться к ней добровольно.
(8) Мы к остальным советам прибавим еще тот, который один из семи мудрецов навеки завещал последующим поколениям: «надо соблюдать меру». Слова эти относятся не только к людям, занятым в других областях, но и к тем, кто собирается приобрести имение: да не захотят они купить земли больше, чем это допускается расчетом. Сюда же относится и славное изречение нашего поэта: «…пусть хвалит именье большое; трудится в малом»[63].
(9) Этот ученейший, насколько я могу судить, человек запечатлел в стихах старинное правило: пунийцы, народ очень острый, говорили, что земля должна быть слабее земледельца, так как ему приходится с ней бороться, и если у имения сил больше, то хозяин будет повержен. Не подлежит сомнению, что обширное поместье, плохо возделанное, даст меньше, чем маленькое, но превосходно обработанное[64]. (10) Поэтому после изгнания царей те семь лициниевых югеров, которыми народный трибун наделял подушно[65], приносили в старину дохода больше, чем теперь дают нам огромнейшие пары. Когда Маний Курий Дентат, которого мы упоминали немного раньше[66], счастливо ведя войну, одержал великую победу и народ за его исключительную доблести поднес ему в качестве награды 50 югеров земли, он счел, что это слишком много для консула и триумфатора, отверг этот всенародный дар и удовольствовался общим плебейским наделом. (11) Даже после наших побед и уничтожения врагов, когда у нас оказались огромные пространства земли, иметь сенатору больше 50 югеров было зазорно[67], и Г. Лициния[68] осудили по его же собственному закону, так как он в безудержной страсти к приобретению превысил меру земельного владения, которую сам предложил, будучи народным трибуном. В захвате такого большого места видели не столько высокомерие: считалось постыдным, что поля, которые враг бросил в своём бегстве, римский гражданин, следуя новому обычаю, тоже покидает, потому что захватил кусок не по силам.
(12) Мера должна соблюдаться как во всем, так и в приобретении имения. Следует занять столько земли, сколько нужно: пусть люди видят, что мы купили ее, чтобы обладать ею, а не взваливать тяготу на себя самих и по обычаю людей могущественных отнимать от других возможность этой землей пользоваться. В их владении находятся области целых племен, которые они и обойти не в силах и которые они оставляют скоту вытаптывать, а диким зверям опустошать или же заселяют их должниками и рабами[69]. Меру же для каждого определяет его желание и средства. (13) Недостаточно, как я уже раньше сказал, хотеть приобрести землю, если ты не можешь ее обработать.
(IV) Затем следует совет Цезония[70], которым, говорят, воспользовался даже Марк Катон[71]: в имение, которое ты хочешь купить, надо почаще заглядывать. При первом обозрении оно не покажет ни своих скрытых недостатков ни достоинств, которые обнаружатся легче при повторных осмотрах. Предки наши оставили нам как бы свод правил, как определить жирную и плодородную землю, о качествах которой мы скажем в своем месте, когда будем рассуждать о видах почвы[72]. (2) Вообще же я считаю необходимым подтвердить и почаще повторять слова, которые, помнится, сказал еще в первую Пуническую войну прославленный полководец М. Атилий Регул: не надо приобретать ни имения с самой превосходной землей, если оно в нездоровом месте, ни имения с истощенной почвой, хотя бы находилось оно в самом здоровом месте[73]. Для земледельцев, современников Атилия, слова эти были весьма авторитетны, так как он говорил, наученный опытом: рассказывают, что у него была земля в Пупинии; местность эта одновременно и зараженная, и бесплодная[74]. (3) Тем не менее — хотя разумный человек не станет покупать землю, где придется, и не поймается на приманку щедрых урожаев или изысканных удовольствий — энергичный хозяин сумеет сделать доходным и полезным все, что бы он ни купил или получил: предшественники наши сообщили нам много средств, которыми можно смягчить губительную заразу вредного климата, а опытность и старание землевладельца могут победить бесплодие тощей земли. (4) Мы достигнем этого, если, как оракулу, поверим словам поэта правдивейшего:

Ветры узнать постарайся заране и климата свойства,
Строй отцовских забот и так же места характер,
Что какая земля принесёт и в чём какая откажет.[75]

Не довольствуясь, однако, авторитетом прежних и нынешних хозяев, возьмемся за собственные изыскания и отважимся на новые опыты. (5) Если это частично и бывает убыточно, то в целом оказывается выгодным, потому что всякое поле принесет пользу только в том случае, если владелец после многочисленных опытов отведет этот участок под то, что на нем лучше всего родится. Это делает еще доходнее даже самые плодоносные поля. Поэтому никогда не надо оставлять разнообразных опытов и надо действовать еще смелее на жирной земле, потому что тут и труды, и расходы не пропадут даром.
(6) Важны качества имения и способ его обработки; важно также, как построена усадьба и насколько полезен ее план. Люди запомнили, что многие здесь ошибались, например виднейшие мужи Л. Лукулл[76] и К. Сцевола[77]: один построил усадьбу большую, чем требовалось по размерам имения, а другой — меньшую. То и другое идет в ущерб хозяйству.(7) Постройка огромных хором не только обойдется нам дороже, но и на содержание их мы израсходуемся больше; если же помещения меньше, чем этого требует имение, то урожай пропадет: и сочные плоды, и сухие зерна — все, что рождает земля, — легко портятся, если строений, куда бы их можно было внести, нет вовсе или же они тесны и неудобны. (8) Хозяин должен строиться в меру своих средств как можно лучше, чтобы охотнее и приезжать в деревню, и проводить там время с большим удовольствием. Во всяком случае если его сопровождает жена — существо капризное, — то её придется чем–то пленять, чтобы она терпеливее оставалась с мужем. Пусть поэтому хозяин строится со вкусом, только пусть не пристрастится к строительству, и пусть занимает под постройки столько места, чтобы, как сказал Катон, «усадьба была по имение, а имение по усадьбе»[78]. Каким должно быть общее её положение мы сейчас объясним.
(9) Здание, воздвигаемое вновь, следует ставить в здоровом месте и в самой здоровой части этого места, потому что заражённый воздух, в котором мы живем, — главная причина наших немощей. Есть места, где в разгар лета не бывает знойно, зато все коченеет от невыносимого холода зимой, как например, судя по рассказам, в Фивах беотийских. Есть такие, где зимой тепло, но летом свирепствует жара; уверяют, что такова Халкида на Эвбее. (10) Следует поэтому искать мест с умеренной температурой, а такие находятся обычно на склоне холмов: в низинах все застывает зимой под снегом, а летом выгорает от раскаленных испарений; высоко на горных вершинах круглый год тяжко от малейшего движения ветров или от дождей. Поэтому всего лучше располагаться на склоне холма и при этом на некотором бугре, чтобы в случае, если поток дождевой воды устремится с вершины, он не снёс бы фундаменты.
(V) Неиссякаемый источник должен находиться в самой усадьбе или же следует провести из него воду; по соседству быть лесной порубке и пастбищу. Если проточной воды нет, надо по соседству поискать колодец, неглубокий и с водой не горькой и не соленой. (2) Если же не окажется и его и надежды на текучую воду мало, тогда надо устроить большие цистерны для людей и пруды для скота. Для здоровья нет лучше дождевой воды, но она особенно хороша, если проведена по глиняным трубам в закрытую цистерну. Рядом с ней стоит вода из горных источников, низвергающаяся с крутых скал, как на Гавране в Кампании. Третье место занимает вода из колодца, вырытого на холме и во всяком случае не в низине. (3) Хуже всего болотная, которая лениво ползет, неся заразу, ибо в болоте она всегда застаивается. Вредные свойства этой влаги, присущие ей от природы, одолевают и смягчают зимние дожди. Понятно, что небесная вода, уничтожающая губительную силу отравленного напитка, считается самой здоровой. Мы и сказали, что она лучше всего для питья[79]. (4) Очень умеряют летний зной и придают много прелести месту бурлящие ручьи, которые, думаю, если место позволит, надо провести в усадьбу, каковы бы ни были, лишь бы с пресной водой.
Если река далеко отодвинулась от холмов, а здоровое местоположение на высоком берегу позволит поставить усадьбу над ней, то все–таки лучше, чтобы река протекала за усадьбой, а не перед ней[80]. Постройки надо поставить задом к вредным ветрам, дующим в этой местности, и обратить в сторону самых благоприятных, потому что над реками летом стоят обычно густые жаркие испарения, а зимой холодные туманы, и если ветры не разгонят их своим мощным дыханием, то животные и люди начинают болеть. (5) Лучше всего повернуть усадьбу в здоровом месте к востоку или к югу, а в зараженном — к северу. Всегда хорошо, если она смотрит на море с его прибоем и брызгами, но только пусть стоит не на самом берегу, а значительно отодвинувшись. (6) Хорошо отступить именно подальше, а не на малое расстояние, потому что над средней полосой стоит тяжёлый запах. Нельзя, чтобы по соседству с постройками находилось болото и возле проходила большая дорога. Болото в жару отрыгает губительный яд; порождает существа, вооруженные злым жалом, которые тучами налетают на нас. А кроме того, подсыхая летом, оно высылает на нас страшных водяных змей, набравших яду в перебродившем иле; от них появляются непонятные болезни, причем сами врачи не в состоянии усмотреть их причины[81]. Деревенский инвентарь и утварь круглый год ржавеют и покрываются плесенью, а урожай, спрятан он или не спрятан все равно портится. (7) Большая дорога наносит хозяйству ущерб тем, что прохожие мимоходом грабят имение, а гости постоянно туда заезжают. Поэтому я и думаю, что этих неудобств следует избегать и закладывать усадьбу не при дороге, но и не слишком далеко от дороги, на возвышенном месте и так, чтобы передней стороной своей она смотрела на равноденственный восток. (8) При таком положении обеспечена умеренная температура и равномерное обвевание ветром зимой и летом. Чем более покато к востоку место, где стоит постройка, тем свободнее ходит по ней ветер летом и тем меньше грозят зимние бури; с восходом солнца тут все оттаивает и весь иней сходит. Почти зараженным считается место, закрытое и недоступное для солнца и теплых ветров: без них никакая сила не сможет осушить ночной изморози и стереть ржавчину и грязь, губительные и для людей, и для скота, и для растений, и для их плодов. (9) Если хозяин хочет строиться на склоне, то пусть он приступает к постройке с того места, которое расположено ниже, потому что если начать фундамент с низины, то он не только легко выдержит все здание, но послужит опорой и основанием и для тех надстроек, которые приладят к ее верхней части, если желательным окажется расширить усадьбу. Кладка, выведенная снизу, спокойно выдержит то, что впоследствии наляжет на нее сверху. (10) Если фундамент, заложенный вверху, выдерживает тяжесть своей постройки, то все, что ты добавишь внизу, пойдет щелями и трещинами потому, что если к старому зданию пристраивается новое, то, словно отбиваясь от возникающего бремени, фундамент отходит и старое здание, возвышающееся над ним, под давлением собственной тяжести в конце концов стремглав увлекается вниз. Надо, следовательно, избегать этой ошибки при стройке и прежде всего сразу же класть фундамент.
(VI) Размеры и число отдельных частей должны соответствовать усадьбе, взятой в целом. Она делится на три части: городскую (villa urbana)[82], сельскую (villa rustica) и назначенную для урожая (villa fructuaria). Городская в свою очередь распадается на зимние и летние помещения; спальни, предназначенные для зимнего времени, должны смотреть на зимний восток[83], а столовые — на равноденственный запад[84]. (2) Летние спальни должны смотреть на равноденственный юг[85], а столовые для того же времени должны глядеть на зимний восток[86]. Баня пусть будет обращена к летнему западу[87], чтобы ее освещало солнцем с полудня и до самого вечера, а портики открыты на равноденственный юг, чтобы зимой в них попадало как можно больше, а летом как можно меньше солнца. (3) В сельской части нужно устроить большую и высокую кухню, чтобы балкам не угрожала опасность пожара и чтобы рабам было там удобно во всякое время года. Для рабов, которые ходят без цепей, лучше всего устроить комнатки на равноденственный юг; закованным же отвести очень здоровое подвальное помещение, освещенное множеством узеньких окошек, поднятых над землей так высоко, что до них нельзя дотянуться рукой. (4) Надо выстроить сараи для скота, где он не будет страдать ни от жары, ни от холода; для волов сделать хлевы зимние и летние, а для остальных животных, которым следует находиться в усадьбе, — помещения, частью крытые, а частью только высоко огороженные; там они будут спать зимой, а здесь летом, не боясь нападения хищных зверей. (5) Хлевы надо делать просторными и устраивать их так, чтобы туда не втекало никакой влаги, а та, которая там собралась, как можно скорее скатывалась вниз, чтобы не портились ни стены у основания, ни копыта у животных. (6) Хлевам для волов быть шириной в десять футов и самое меньшее в девять: при таких размерах окажется достаточно простора и для волов, чтобы разлечься, и для погонщика, чтобы обойти их кругом[88]. Ясли поднимать не выше, чем. это удобно для вола или лошади, которые едят стоя. Вилику устроить жилье возле ворот, чтобы он видел, кто входит и кто выходит, (7) а прокуратору — по тем же причинам над воротами: пусть наблюдает и за соседом — виликом. Совсем близко от обоих находиться амбару, куда сносится весь деревенский инвентарь, а в амбаре быть запирающемуся помещению, куда складывают железные орудия. (8) Комнатки для пахарей и для пастухов устроить рядом со скотом, чтобы им удобно было присматривать за ним. Все, однако, должны жить как можно ближе один от другого чтобы видику не разрываться в своем усердии, совершая об ход по разным местам, и чтобы каждый был для каждого свидетелем его рачительности и нерадения. (9) Часть усадьбы, назначенная для урожая, включает в себя погреб для масла, точило, винный погреб; помещения, где варят дефрут, где складывают сено и мякину, апотеки и амбары. В помещениях первого этажа хранятся такие жидкости, как вино и масло, предназначенные на продажу; все сухое, например хлеб, сено, листья, мякину и прочие корма, сваливают на чердаках. (10) В хлебные амбары, как я сказал, должна вести лестница; сквозь маленькие окошечки пусть продувает их северным ветром: с севера идет больше всего холода и меньше всего сырости, а это как раз и обеспечивает длительную сохранность ссыпанному хлебу. (11) С таким же расчетом надо устраивать и винницы в первом этаже, далеко убирая их от бань, хлебной печи, навозной кучи и всяких нечистот, издающих вонь, а также от цистерн и фонтанов, чья влага портит вино. (12) Я прекрасно знаю, что некоторые считают самым лучшим местом для хлеба сводчатый амбар, в котором земляной пол, прежде чем его застилать, перекапывают, поливают свежей, несоленой амуркой и затем убивают обухом, как сигнийский пол. (13) Когда земля высохнет, ее заливают раствором из глины, песка и извести, замешанными не на воде, а на амурке, и затем изо всех сил убивают и выглаживают пестами. Все пазы между полом и стенками закрывают кирпичиками, потому что, когда здание даст здесь трещины, то они послужат норами и убежищами для животных, живущих под землёй. Хлебные амбары перегораживают закромами, чтобы разные зерна складывать отдельно. (14) Стены обмазывают глиной, вымешанной с амуркой; вместо мякины в этот раствор подмешивают сухих листьев дикой маслины, а если их нет, то садовой. Когда эта штукатурка подсохнет, ее обрызгивают опять амуркой и, когда она обсохнет, вносят зерно. (15) Это лучше всего, по–видимому, защищает ссыпанный хлеб от хлебного червя и подобных ему существ, которые очень скоро уничтожат урожай, если его не спрятать со всем тщанием. Если, однако, усадьба стоит не в сухом месте, то в таком амбаре, который мы описали, самое прочное зерно покроется плесенью. Если амбара вообще нет, то хлеб ты можешь сохранять в ямах, как это делают в некоторых провинциях за морем. Их вырывают наподобие колодцев — они зовутся сирами, — и земля вновь принимает в себя зерна, ею взращенные[89]. (16) Для наших краев, однако, где влаги в избытке, мы больше советуем амбары на высоких столбах и вышеописанное устройство полов и стен, потому что, как я сообщал, в такую крепость хлебный червяк не проникает. Если случится такая беда, то, по мнению многих, можно ее остановить, если провеять в амбаре и как бы охладить изъеденное зерно. (17) Это совсем неверно: червяков таким образом не прогнать, и они только расползутся по всем кучам. Если же их не трогать, то пропадет лишь зерно, лежащее на самом верху, так как глубже, чем на ладонь, хлебный червяк не заводится[90], а гораздо выгоднее оставить на погибель то, что уже испорчено, и не подвергать опасности весь хлеб. Если же потребуется, то можно легко снять испорченное зерно и брать для употребления цельное снизу. Я, однако, заговорил здесь, хотя и своевременно, но о предмете постороннем. (18) В давильне и в погребах для масла[91] должно быть жарко, потому что всякая жидкость лучше распускается от тепла, а от больших холодов сжимается; если масло замерзнет, оно делается горьким. Требуется, однако, естественное тепло, которое даётся местоположением; тогда нет нужды в огне и пламени: от дыма и сажи вкус у масла портится. Поэтому в давильню свет должен падать с южной стороны, чтобы, когда выжимают масло, не было надобности зажигать светильник. (19) Котельная, где приготовляется дефрут, не должна быть ни узкой, ни темной, чтобы рабочий, который варит сапу, мог там свободно двигаться. Коптильню, где быстро высохнет свеженарезанный лесной материал, можно устроить в сельской части усадьбы рядом с деревенской баней, (20) которую полезно иметь, чтобы рабы мылись в ней, но только по праздникам: частое пользование баней не содействует укреплению тела. Апотеки хорошо устраивать над теми помещениям, откуда обычно идет дым, потому что вина получают от дыма как бы преждевременную зрелость и быстрее стареют. Поэтому должен иметься и другой чердак, куда их убирают, чтобы они не слишком продымились.
О местоположении усадьбы и о расположении усадьбы сказано достаточно. (21) Вокруг усадьбы должно находиться следующее: печь и пекарня такой величины, какой потребует будущее количество колонов; по крайней мере два пруда: один — для гусей и скота, другой — где будем вымачивать лупин, вязовые ветки, прутья и прочее, что нам потребуется[92]. Навозниц пусть будет две: в одну складывают свежие нечистоты и оставляют их там на весь год; из другой вывозят старый навоз. Обе надо сделать наподобие водоемов с легким скатом и зацементировать дно, чтобы оно не пропускало влаги. (22) Чрезвычайно важно, чтобы навоз не пересох и сохранил свою силу и чтобы он все время намокал в жидкости. Тогда семена колючек и сорняков, попавшие вместе с соломой и мякиной, погибнут и навоз, вывезенный в поле, не засорит нив травою. Поэтому опытные хозяева весь навоз, который они выгребут из хлевов и овчарен, покрывают сверху ветками и не допускают, чтобы солнце своими лучами высушило его и выжгло. (23) Ток, если возможно, надо расположить так, чтобы он был на глазах у хозяина или по крайней мере у прокуратора. Лучше всего вымостить его булыжником: хлеб тогда скорее вымолачивается, потому что камень не поддается ударам копыт и трибул[93], а провеянное зерно оказывается чище, без камешков и комочков земли, которые при молотьбе неизменно отскакивают от земляного тока. (24) Рядом с током следует поставить открытый с одной стороны сарай[94] — особенно нужно это в Италии с ее непостоянным климатом, — куда в случае внезапного дождя можно внести и спрятать полуобмолоченный хлеб. В заморских областях, где дождей не бывает, это излишне. Фруктовые сады и огороды нужно обнести изгородью, а находиться им поблизости и в той части усадьбы, куда можно устроить сток нечистот со двора и из бани, а также отжатой амурки, потому что именно на таком питании хорошо идут и овощи, и деревья.
(VII) (1) Когда все это устроено или получено, то от хозяина требуется прежде всего забота обо всем, а главное о людях. Это будут или колоны, или рабы, ходящие свободно или закованные. С колонами хозяин пусть ведет себя ласково и сговорчиво и будет требовательнее к работе, чем к взносам: это и не так досадно и в общем более полезно. Там, где землю прилежно обрабатывают, она обычно дает доход и никогда не приносит убытка, если только не случится страшной бури или разбойничьего нападения. Поэтому колон не осмелится и просить скидки. (2) Но и хозяин не должен цепко держаться за свое право во всем, чем он обязал колона: не требовать, например, строгого соблюдения дней выплаты, привоза дров и прочих незначительных добавок, забота о которых доставляет селянину больше докуки, чем расходов. Не надо притязать на все, на что можно: недаром же в старину считалось, что «совершенная справедливость есть совершенная пытка»[95]. Нельзя во всем и спускать: ростовщик Альфий совершенно справедливо говорил, что «самые лучшие должники становятся плохими без напоминания». (3) На моей памяти старый консуляр и богатейший человек, Волузий[96], — я сам слышал его — утверждал, что самое счастливое имение то, где колонами являются его уроженцы, родившиеся словно в отцовском владении, уже с колыбели привязанные к месту, издавна привычному. Я совершенно убежден, что часто повторяющаяся сдача в аренду — зло и что еще хуже сдавать имение горожанину, который предпочитает обрабатывать землю не своими руками, а руками рабов. (4) Сазерна говорил, что такой человек платит не деньгами, а тяжбой. Поэтому следует постараться, чтобы колонами у нас были крестьяне, прочно у нас осевшие, раз нам самим нельзя или невыгодно обрабатывать землю собственными силами, а это случается только в тех местах, которые запустели от плохого климата и бесплодной почвы. (5) Если же климат не очень нездоров, а земля не очень плоха, то собственный уход за землей всегда принесет больше, чем уход колона. Выгоднее даже поручить имение вилику, если только это не совсем нерадивый расхититель–раб. Оба порока, однако, и существуют, и усиливаются несомненно по вине самого хозяина: можно ведь остеречься и не поручать дела такому человеку, а если уж он поставлен, то постараться его устранить. (6) В отдаленных же имениях, куда хозяину приезжать трудно, всякое хозяйство пойдет сноснее в руках свободных колонов, чем у рабов, особенно же хозяйство зерновое, которое колон не может разорить, как виноградные сады и виноградники, и которому приходится особенно плохо от рабов: они отдают волов на сторону, плохо кормят их и прочий скот, пашут небрежно, ставят в счет гораздо больше семян, чем на самом деле посеяли; за посевами ухаживают не так, чтобы они дали хороший урожай, а, снеся этот урожай на ток, они во время молотьбы еще уменьшают его своей небрежностью и воровством. (7) Они и сами расхищают его, и не оберегают от других воров, и не ведут честного счета ссыпанному. Так и выходит, что ославливают чаще имение, а виноваты надзиратель и рабы. Поэтому такие поместья, куда, как я сказал, хозяин приезжать не будет, следует, по–моему, сдавать в аренду.
(VIII) (1) Дальше следует забота о том, к какой обязанности какого раба приставить и каких на какие работы определить. Прежде всего советую не назначать вилика из тех рабов, которые нравились своей внешностью, а также из тех, которые служили городским прихотям. (2) Эта беспечная и сонливая порода, привыкшая к безделью, Марсову полю, цирку, театрам, к азартной игре, харчевням и публичным домам, только и мечтает, что об этих пустяках, и если свои привычки такой раб перенесет в имение, то хозяин потеряет не столько на самом рабе, сколько на всем хозяйстве. Нужно выбирать человека, с детства закаленного на сельской работе и испытанного на деле[97]. Если его не окажется, надо ставить во главе такого раба, который все время трудился, (3) уже вышел из ранней молодости, но не достиг еще старости: молодость лишила бы его распоряжения авторитетности, потому что люди пожилые сочли бы недостойным себя слушаться мальчишку, а старику усиленная деятельность уже не под силу. Пусть виликом будет человек среднего возраста и крепкого здоровья, сведущий в сельских работах или по крайней мере весьма озабоченный тем, чтобы поскорее их изучить. В нашем деле нельзя, чтоб один приказывал, а другой учил, (4) а кроме того, не может по–настоящему требовать работы человек, который сам учится у своего подчиненного, что и как делать. Даже безграмотный человек, лишь бы у него была очень цепкая память, может хорошо управлять хозяйством. Такой вилик, по словам Корнелия Цельса, чаще принесет хозяину деньги, чем счетную книгу, потому что подделать счета неграмотному трудно, а привлечь к этому делу другого, кто таким образом узнает об обмане, страшно.
(5) Каков бы ни был вилик, ему нужно назначить в сожительницы женщину, которая сумела бы его и обуздать[98], а кое в чем и помочь; ему же следует приказать, чтобы он не устраивал пирушек с домашними, а тем более с посторонними. Иногда, однако, по праздникам, почета ради, он удостоит приглашением за свой стол раба, чье неизменное усердие и трудолюбие он заметил[99]. Жертвоприношения он приносит только по распоряжению хозяина. (6) Гаруспиков и предсказательниц не принимает: те и другие, распространяя пустые суеверия, толкают грубые души на расходы, а затем и на преступления. Ни города, ни базаров он не знает; разве пойдет купить или продать, что нужно.(7) «Вилик, — как сказал Катон, — не должен быть гулякой»[100]: он выходит за пределы имения только, чтобы познакомиться с какой–нибудь техникой работ, но и то лишь по соседству, чтобы быть при своей усадьбе. Он не потерпит, чтобы прокладывали тропинки и передвигали межи в имении; он не принимает гостей, кроме близких родственников и друзей господина. (8) Удерживая от всего такого, надо настаивать на заботе об инвентаре и железных орудиях: пусть их у него будет вдвое больше, чем требуется по числу рабов, починенных и в порядке сложенных, чтобы ничего не просить у соседа: на это истратится больше рабочего времени, чем денег на такие предметы. (9) Рабов он оденет, имея в виду больше пользу, чем красоту; они должны быть тщательно защищены от ветра, от холода и от дождя: от всего этого охранят кожухи с рукавами, накидки, сшитые из лоскутьев, и плащи с капюшонами. При такой одежде в самый ненастный день можно что–нибудь делать под открытым небом. (10) Вилик должен быть не только мастером в сельской работе; он должен, насколько это возможно для рабской души, обладать добродетелью, чтобы управлять твердо, но без жестокости, всегда награждать лучших, а к менее исправным быть все же снисходительным: пусть его скорее боятся за строгость, чем ненавидят за жестокость. Этого можно достичь, если он предпочтет удерживать своих подчиненных от вины, а не допускать по собственной небрежности проступки, которые придется наказывать. (11) Лучший же способ удержать самого отъявленного негодяя — это требовать от него выполнения урока и вилику всегда находиться тут же. Тогда и надзиратели за отдельными работами будут старательно выполнять свои обязанности, и остальные, устав от работ, предадутся скорее сну и покою, чем развлечениям. (12) Если бы можно было осуществить те старинные, созданные добрыми нравами, но ныне заброшенные правила: вилик требует услуг от товарища–раба только в хозяйском деле; ест только на глазах у рабов и только ту пищу, которая предложена и остальным. Тогда он позаботится, чтобы и хлеб, и остальная пища были тщательно приготовлены. Он позволит выйти за пределы имения только тому, кого пошлет сам, а посылать людей он будет только в случае крайней необходимости. (13) Он не пустится в торговые обороты и не вложит хозяйских денег в скот пли какие–нибудь товары: такая торговля отвлекает внимание вилика и не дает ему возможности свести концы с концами в хозяйских счетах: когда от него потребуют отчета в деньгах, он вместо денег покажет то, что купил. Главное же, чего от вилика нужно добиться: пусть он не считает себя знатоком там, где он ничего не знает, и пусть всегда старается узнать то, что ему неизвестно (14) Хорошо сделанная работа приносит много выгоды, но сделанная худо — ущерба гораздо больше. Главнейшее правило сельского хозяйства — всякое дело делать один раз: если приходится исправлять неумелую или небрежную работу, то хозяйские средства гибнут и нечего ждать в будущем такого изобилия, чтобы утраченное было восполнено, а потерянное время наверстано.
(15) По отношению к остальным рабам следует держаться тех правил, в соблюдении которых я не раскаиваюсь: с сельскими рабами, которые хорошо себя вели, я чаще, чем с городскими, дружески заговариваю; понимая, что этой хозяйской ласковостью облегчается их постоянный труд, я иногда даже шучу с ними и больше позволяю им самим шутить. Я часто делаю вид, будто совещаюсь с более опытными о каких–нибудь новых работах: таким образом я узнаю способности каждого и степень его сообразительности. Я вижу, что они охотнее берутся за то дело, о котором, как они думают, с ними совещались и которое предпринято с их совета. (16) Следующие правила приняты всеми осмотрительными людьми: я обхожу рабов, сидящих в эргастуле; смотрю, хорошо ли они закованы, достаточно ли крепко и надежно место их заключения; не заковал ли или не освободил кого–нибудь вилик без ведома хозяина, так как здесь особенно строго должны соблюдаться два правила: если хозяин наложил на кого–нибудь такое наказание, то вилик не смеет снять колодок без хозяйского разрешения; если вилик по собственному усмотрению заковал кого–нибудь, то, пока об этом не узнает хозяин, он не смеет его расковать. (17) Хозяин должен быть особенно внимателен к таким рабам и должен следить, не обижают ли их с одеждой и с прочими выдачами: у них больше начальства — и вилики, и надзиратели за работой, и смотрители за эргастулом, — поэтому и обидам могут они подвергаться больше, а кроме того, эти люди страшнее, если их раздражить свирепостью или жадностью. (18) Поэтому хороший хозяин расспросит и у них самих, и у тех рабов, которые ходят без цепей и которым можно больше доверять, получают ли они все, что им причитается по их положению; он сам попробует, хороши ли у них хлеб и питье, осмотрит их одежду, ручные колодки, обувь. Он часто предоставит им возможность жаловаться на тех, кто их обижает жестокостью или возводит напраслину. Мы, случалось, и освобождали по справедливым жалобам, и наказывали тех, кто мутит рабов, кто клевещет на своих надсмотрщиков, но людей работающих и старательных, наоборот, награждали. (19) Плодовитым женщинам, которых следует почтить за определенное число ребят, мы даем отдых, а иногда, если они воспитали много детей, то и свободу. Та, у которой было трое сыновей, получала освобождение от работ, а та, у которой их больше, и свободу. Такая справедливость и заботливость хозяина много содействует процветанию хозяйства. (20) Пусть хозяин не забывает, придя из города, помолиться пенатам[101], а затем, — если будет рано, то немедленно же, а если поздно, то на следующий день, — осмотреть все имение, посетить каждую часть его и сообразить, какой ущерб порядку и охране имения нанесло его отсутствие: не пропала ли какая лоза, какое дерево или какие хлеба. Затем он пересчитает скот и рабов, хозяйственный инвентарь и утварь. Если он будет в течение многих лет придерживаться такого обычая, то к старости у него в имении порядок и дисциплина утвердятся прочно. Как бы он ни одряхлел, рабы не посмеют им пренебрегать.
(IX) (1) Следует сказать также, людей какого склада, телесного и душевного, к какой работе определять. Старшими пастухами следует назначать людей заботливых и очень честных. Оба эти качества в их деле нужнее, чем рост и сила, потому что от них требуется усердная забота о стадах и знания. (2) Пахарю[102] необходима прирожденная сметливость, но одной ее недостаточно: могучим голосом и складом пусть внушает он страх животным. Силу свою он должен, однако, умерять добротой и быть не свирепым, а только грозным; пусть волы его слушаются и живут долго, а не гибнут, вконец замученные и работой, и побоями. В чем состоят обязанности старших пастухов и пахарей, я еще скажу в своем месте[103]; теперь достаточно напомнить, что для пахарей важнее всего сила и высокий рост; для первых качества эти не имеют значения. (3) Мы сделаем пахарем, как я сказал, самого долговязого раба — и по той причине, которую я привел немного выше, и потому, что на этой работе рослый человек устает всего меньше, так как он опирается на ручку рала, почти не сгибаясь[104]. Чернорабочий может быть любого роста, лишь бы был вынослив в работе. (4) Виноградники требуют людей не столько высоких, сколько коренастых и мускулистых: при таком складе удобнее всего производить окопку, обрезку и вообще ухаживать за лозой. В этой отрасли сельского хозяйства честность требуется меньше, чем в остальных, потому что виноградарь должен исполнять свою работу под надзором и в толпе других рабов; у негодяев же ум обычно бывает быстрее, а он как раз желателен по условиям данной работы. Она требует не только силы, но и живой сообразительности: поэтому виноградники обычно и возделывают закованные рабы. (5) Честный человек, обладающий такой же сметливостью, сделает, конечно, все гораздо лучше, чем пройдоха. Я вставил это замечание, чтобы кто–либо не подумал, будто, по моему мнению, лучше обрабатывать землю руками преступников, а не руками порядочных людей. Думаю я и следующее: нельзя давать любую работу кому попало; нельзя, чтобы все занимались всем. (6) Это совершенно невыгодно хозяину, потому ли, что никто никакое дело не считает своим, потому ли, что старания одного идут на пользу не ему одному, а всем и поэтому он от работы всячески уклоняется; кроме того, в плохой работе, выполненной многими людьми, нельзя уличать отдельных лиц. Потому пахарей следует обособить от виноградарей, а виноградарей от пахарей, а их от чернорабочих. (7) Бригады рабов надо делать не больше чем в десять человек; в старину их называли декуриями и особенно одобряли, потому что за таким числом очень удобно следить на работе; надсмотрщик не растеряется здесь, как растерялся бы, имея дело с толпой.(8) Поэтому в большом имении такие отряды надо посылать на разные участки и распределять работу так, чтобы ею занимались не по одному или по два человека, — если люди так разбросаны, то за ними трудно уследить, — но и не свыше десяти, потому что там, где работает целая толпа, никто не считает эту работу своей. Такой же распорядок не только возбуждает соревнование, но и уличает бездельников: когда в работе состязаются, тогда наказание отстающим принимается без жалоб и как справедливое.
Мы дали советы, касающиеся того, на что должен обратить особое внимание будущий хозяин: здоровую местность, дороги, соседей, воду, расположение усадьбы, величину имения, разных рабов и колонов, распределение обязанностей и работ. Своевременно перейти от этого к вопросу о возделыванье земли, чем мы подробно и займемся в следующей книге.


[1] Ср. Lucretius, V, 826-827, Sed quia finem aliquam pariendi debet habere destitit ut mulier spatio defessa vetusto («Но, потому, что рожать без конца никому не возможно, \\ стала неплодной она, утомившись, как жёны, с годами»).
[2] Плиний (N. H., XVIII, 19-21) так же приписывает прежнее изобилие обработке почвы руками полководцев, консулов, трибунов и сенаторов.
[3] В пренебрежительном смысле, в котором обычно употреблялся термин causidicus — стряпчий, судебный защитник (напр. Quintilian, XII, 1, 25).
[4] Это выражение приписывается Саллюстием (Hist., Fr. 2, 37, Dietsch) Аппию Клавдию, цензору 312 г. до н. э. Он, конечно, имеет в виду ремесло рычащих и лающих causidici. Ср. так же Quint., XII, 9,9. Лактанций (Div. Inst., VI, 18, 26) обвиняет даже Цицерона в canina eloquentia.
[5] Здесь имеется в виду salutatio — посещение для засвидетельствования почтения, утренний визит клиентов к патрону.
[6] В оригинале говорится о фасцах — связках прутьев, носимых ликторами перед высшими магистратами как знак их власти.
[7] Согласно традиции, Цинциннат призван был от плуга к диктатуре в 458 г., чтоб спасти римскую армию, осаждённую эквами на горе Алгид. Он спас консула Минуция и всю армию, сложил с себя диктатуру и возвратился в своё маленькое имение после того как отправлял свою должность всего лишь 16 дней (Cf. Livy., III, 26-29).
[8] Югер — мера земельной площади = 2519 кв. метров.
[9] Консул 282 и 278 гг., его благородное поведение по отношению к Пирру, царю Эпира, привело к удалению из Италии этого царя.
[10] Консул 290 и 275 гг. до н. э. Прославившись своей умеренностью и победами над самнитами, сабинами, луканцами и Пирром, он возвратился в своё имение, отказавшись от всякой доли в добыче.
[11] Varro, R. R., II. Praef. 3.
[12] Т. е аплодируем актёрам.
[13] Лаконик — отделение caldarium (горячей бани) названо было так потому, что впервые применялось лаконянами, хотя Геродот (IV, 75) говорит о нём как о хорошо известном во всей Греции, а не особо присущем спартанцам. Описание его см. у Витрувия (De Arch., V, 10, 5; VII, 10, 2).
[14] Катон у Сенеки (Epist., 122,2).
[15] Т. е тех членов familia rustica, обязанности которых удерживали их в закрытых помещениях или рядом с хозяйственными постройками.
[16] Nundinae (девятый день, согласно римскому методу расчета) — конец восьмидневной недели был днём свободным от сельскохозяйственных работ, но пригодным для купли–продажи и отправления общественных и религиозных дел в городе. См. Varro, R. R, II, Praef. 1; Paul. ex Fest. 176 L; Macrob., Sat., I, 16,34.
[17] Cf. Cic., De Sen., XVI, 56.
[18] Авторство этой фразы приписывается Эннию; cf. Lundstrom V. Nya Enniusfragment \\ Eranos, XV, 1-3 ; Warmington Remains of Old Latin, II, fr. 26 (L. C. L).
[19] Букв. «под копьём». Копьё втыкалось в землю в том месте, где проводились торги, первоначально как знак распродажи взятой в битве добычи.
[20] Область Южной Испании, современная Андалузия. Здесь родился Колумелла в городе Гадес (Кадис).
[21] В Малой Азии, к югу от Пропонтиды (совр. Мраморное море); теперь часть Турции.
[22] Об овцах из Тарента (в Южной Италии) см. VII, 4 и Палладия (XII, November), 13,5. Овец этой породы покрывали сверху, чтобы защитить их превосходную шерсть; cf. Varro, R. R, II, 2, 18; Horace, Od., II, 6, 10.
[23] В юго–восточной части Малой Азии.
[24] Колумелла передаёт смысл, хоть и не цитирует буквально Cic. Orat., 1-2.
[25] Драматург–трагик, высоко ценимый Квинтилианом (X,1, 37). Сочинения его сохранились только в отрывках. См. Warmington Remains of Old Latin, II, LCL.
[26] Пять известных римских ораторов, младших современников Цицерона.
[27] Cf. Cic., Ad Fam., IX, 21,1.
[28] Гомер.
[29] Три знаменитейших греческих художника IV в. до н. э.
[30] Бриакс, Лисипп и Пракситель (все IV в. до н. э.) и Поликлет (V в. до н. э) были наряду с Фидием, который над ними возвышался, самыми выдающимися греческими скульпторами.
[31] Т. е хрисоэлефантинными статуями Зевса в Олимпии и Афины в Парфеноне.
[32] Демокрит (V в. до н. э) и Пифагор (VI в. до н. э) — ранние греческие философы.
[33] Два греческих астронома V и IV вв. до н. э.
[34] Согласно греческой мифологии Хирон был кентавром, получеловеком–полуконём, обладавшим знаниями во многих науках и бывшим наставником многих мифологических героев.
[35] Знаменитый прорицатель и врачеватель греческой мифологии.
[36] Мифологический персонаж, создатель сельского хозяйства и изобретатель плуга (Servius on Vergil, Georg., I, 163).
[37] Сын Аполлона и нимфы Кирены, обучил человечество пчеловодству, скотоводству и возделыванию оливок.
[38] Сельскохозяйственные писатели, часто упоминаемые Варроном и Колумеллой: Гней Тремелий Скрофа (Varro, R. R, I, 2, 9-10; II, 4); два Сазерны, отец и сын (I, 1, 12; Varro, I, 2, 22); Гай Лициний Столон (I, 3, 11; Varro, I, 2,9).
[39] Pingui Minerva aliquid facere — делать что-л. неумело, неловко. См. напр. Cic. De Amic., V, 19: pingui Minerva; Horace, Serm., II, 2,3 : rusticus.. crassaque Minerva.
[40] Знаменитый греческий астроном и математик, создатель тригонометрии, жил во II в. до н. э.
[41] Один из самых ранних греческих поэтов; по словам Плиния (XVIII, 201) был первым писателем на сельскохозяйственные темы. Сохранившиеся его сочинения включают поэму «Труды и дни» — собрание сельскохозяйственных советов и моральных сентенций.
[42] Обсуждение этих имён и всего данного места: Lundstrom V. Litteraturhistorica Bidrag, etc: 2 Epicharmos och Attalos Philometor \\ Eranos, XV, 165-171.
[43] Семи мудрецов Греции; все они относятся к периоду от 620 до 550 гг. Даются разные их имена, но обычно в их числе называют Клеобула, Периандра, Питтака, Бианта, Фалеса, Хилона и Солона.
[44] Cf. Varro, R. R.,I,1,10; см. так же Lundstrom V. Magostudien \\ Eranos, II, 60-67; Mahaffy J. P The Work of Mago on Agriculture \\ Hermathena, VII, P. 29-35.
[45] Он считается Плинием (N. H., XVII, 199) самым древним и самым выдающимся земледельцем после Катона.
[46] Современник Варрона и один из участников его диалога «О сельском хозяйстве».
[47] Марк Теренций Варрон.
[48] Вольноотпущенник, библиотекарь Августа, очень многосторонний писатель. Под его именем сохранились два сочинения по мифологии и астрономии.
[49] Дядька (paesagogus) — раб, в обязанности которого входило охранять детей господина, сопровождать их в школу и давать некоторые элементарные поучения.
[50] Энциклопедический автор, расцвет которого относится ко временам Тиберия; за великие познания в медицине именовался «римским Гиппократом». Восемь книг его медицинских сочинений дошли до нас.
[51] Известен из этого места как современник Колумеллы, который часто его упоминает.
[52] Отец Юлия Агриколы, тесть Тацита.
[53] Скудные знания о жизни и трудах сельскохозяйственных писателей (за исключением Варрона) между временем Катона и Колумеллы, которыми мы обладаем, суммированы в диссертации: Reitzenstein R. De Scriptorum Rei Rusticae Libris Deperditis Berlin, 1884.
[54] Ср. максиму Катона, 4, frons occipitio prior est; так же Pliny, N. H., XVIII, 31, frontemque domini plus prodesse quam occipitium; Palladius, I, 6,1, praesentia domini provectus est agri.
[55] Cf. Pliny., N. H., XVIII, 7.
[56] Не обнаружено в сохранившихся частях сочинений Катона, но ср. максимы Катона 2 и особенно 5.2, где вилику предписывается не считать себя умнее господина Плиний (N. H, XVIII, 36), после того как привёл инструкции Катона вилику, считает важным добавить, что вилик должен обладать умом почти равным уму господина, хотя сам он не должен сознавать этого.
[57] Суть этих слов обнаруживается у Катона (I, 2-3); но место в целом ближе сходно с Varro, R. R, I, 2,8.
[58] Юридическое выражение. Cf. Varro, loc. cit: quorum si alterutrum decolat et nihilo minus quis vult colere, mente est captus adque agnates et gentiles est deducendus. По законам XII таблиц agnates (кровные родственники со стороны отца) и gentiles (члены одного и того же рода) были по закону опекунами в делах безумия. Ср. фрагмент из XII таблиц у Цицерона De Inv., II, 50 (148), si furiosus escit agnatum gentiliumque in eo pecuniaque eius potestas esto.
[59] Т. е со смертью. Cf. Varro, R. R., I, 4,3.
[60] Hes., Op. et dies., 348.
[61] Великий вор греческой мифологии, сын Гермеса и дед Одиссея с материнской стороны. Автолик обладал умением делать себя и краденое невидимыми или менять внешний облик.
[62] Чудовище римской легенды, который украл у Геркулеса быков Гериона. Историю Кака пространно изложил Вергилий (Aen., VIII, 193-267).
[63] Vergil., Georg., II, 412-413.
[64] Cf. Palladius., I, 6,8, Fecundior est culta exiguitas quam magnitudo neglecta.
[65] Первый римский аграрный закон, принятый Ромулом, наделял каждого гражданина двумя югерами земли (Varro, R. R., I, 10,12; cf. Pliny, N. H., XVIII, 7). О семи югерах см. Варрона (I, 2,9), который говорит, что такое распределение земли было произведено трибуном Гаем Лицинием через 365 лет после изгнания царей; так же считает и Плиний (XVIII, 18). Сходное распределение произвёл сенат своим постановлением после взятия Вей (396 г. до н. э.), о чём сообщает Ливий (V,30).
[66] Praef., 14.
[67] Один лишь Шнейдер читает quingenta (500).
[68] Трибун Гай Лициний Столон, внесший Лициниеву рогацию (проект комициального закона) (закон принят в 367 г.), которая ограничивала владение землёй 500 югерами. Cf. Varro, R. R., I, 2,9; Pliny., N. H., XVIII, 17.
[69] По римскому долговому законодательству должник обязан был сам, в случае невозможности уплаты долга, отработать долг в качестве квази–раба (nexus) на своего кредитора. Cf. Varro, L. L, VII, 105, Liber qui suas operas in servitutem pro pecunia quadam debebat, dum solveret, nexus vocatur, ut ab aere obaeratus.
[70] Лицо неизвестное.
[71] Cf. Cato, I, 1.
[72] II, 2.
[73] Cf. Pliny., N. H., XVIII, 27.
[74] Бесплодная местность в Лации, близ Тускула; cf. Varro, R. R, I, 9,5. Валерий Максим (IV, 4,6) сообщает нам, что Регул владел семью югерами земли в этой местности.
[75] Vergil., Georg., I, 51-53.
[76] Консул 74 г. до н. э. Обогатившись во время своей военной кампании против Митридата, он прославился своей роскошью и экстравагантностью. Он, как говорят, ввёл в Италии вишни (cerasus) из Кераса в Понте.
[77] Знаменитый юрист, современник Лукулла; cf. Pliny., N. H., XVIII, 32.
[78] Cato, 3,1; cf. Varro, R. R., I, 11,1 et Pliny, loc. cit.
[79] Cf. Palladius, I, 17,4, nam caelestis aqua ad bibendum antefertur. Так же и большинством других авторов дождевая вода считается наиболее здоровой и полезной.
[80] Обычный совет всех специалистов по сельскому хозяйству.
[81] Cf. Varro, R. R, I, 12, 1-2.
[82] Включавшая помещения для вилика, рабов и домашнего скота.
[83] Т. е на юго–восток.
[84] Т. е прямо на запад.
[85] Т. е прямо на юг.
[86] Юго–восток.
[87] Северо–запад.
[88] Палладий (I, 21) устанавливает иметь стойла 8 футов ширины и 15 футов длины для каждой пары волов; Витрувий (VI, 6,2) даёт как минимальные (7-10 футов), так и максимальные размеры (15 футов).
[89] Варрон (R. R, I, 57,2) говорит об использовании амбаров в подземных пещерах (siri) в Каппадокии и Фракии и колодцев с дном, устланным соломой в некоторых областях Испании; ссыпанная таким образом пшеница сохраняется лет пятьдесят, а просо — больше ста, ср. Плиния (N. H., XVIII, 306); использование силосных траншей («silo» — слово происшедшее в конечном счёте из «sirus») хорошо известно конечно современным фермерам.
[90] Сходное утверждают Варрон (loc. cit), Плиний (XVIII, 302) и Палладий (I, 19,3), который цитирует Колумеллу.
[91] Cf. Vitruvius, VI, 6,3; Palladius, I, 20.
[92] Cf. Varro, R. R., I, 13,3; Palladius, I, 31.
[93] Применение трибулы описано Варроном (R. R, I, 52,1; cf. L. L., V, 21).
[94] Cf. Varro, R. R., I, 13,5, где nubilar (nubilarium) производится от nubilare — быть пасмурным, т. е собираться дождю.
[95] Cf. Terence, Heaut., 796, ius summum saepe summast militia. Поговорка даётся Цицероном (De office., I, 33), summum ius summa iniuria («Высший закон — высшее противозаконие») с примечанием, что она стала уже избитой.
[96] В Fasti Romani Consulares имя Квинт Волузий Сатурнин появляется под 807 г. AUC (= A. D 55).
[97] Cf. XI, 1,7.
[98] Cf. Varro, R. R., I, 17, 5.
[99] Это предписание и многие из тех, что за ним следуют, слово в слово повторяются в XI,1, 19-28.
[100] Cato, 5,2.
[101] Cf. Cato, 2.
[102] Слово «bubulcus» в более узком смысле и здесь и часто означает «пахарь» (= arator) или «погонщик волов»; в более широком смысле, как напр. чуть ниже и в других местах «пастух вообще отвечающий за скот».
[103] См. Bks., VII, 1-7 et VI, 1-26.
[104] Пиний говорит (N. H., XVIII, 179), что пахарь не идёт прямым путём, если он не сгибается во время работы.