2. Военные кампании 280 и 279 годов до н. э.

Зимой 281/280 года Пирр сделал приготовления и переправился в Италию из Эпира, на что римляне ответили еще одной кампанией в Южной Италии. Сражения, которые имели место, приобрели фантастические элементы, которые подчеркивали грандиозный характер этой войны, включая отважную индивидуальную героику, бой со слонами, буквальное самопожертвование и максимальную решимость римского народа. Тем не менее римляне потерпели ряд унизительных поражений. Пирр перехитрил и разгромил римские войска при Гераклее, успешно вторгся в Лаций и одержал еще одну победу при Аускуле в следующем году. Римские полководцы не могли сравниться с Пирром на поле боя. Конечно, эти события были весьма неловкими для римлян, которые особенно гордились своими боевыми навыками. Так, сохранившиеся римские повествования подчеркивают упорство их предков перед лицом поражения. Они демонстрируют логичное стремление минимизировать масштабы римских потерь или просто утверждают, что римляне на самом деле победили. По мнению римлян, даже Пирр был вынужден признать их доблесть и что война была ошибкой. Тем не менее к концу 279 года Пирр уже прочно контролировал Южную Италию. На протяжении всех кампаний Пирра в эти годы он не отступая преследовал более ограниченную цель — контроль над южной Италией, а не прямое завоевание Рима.

Подготовка к войне (весна 280 года до н. э.)

В приготовлениях римлян к битве вновь подчеркиваются причудливые элементы конфликта. Нам говорят, что существовали определенные религиозные обряды, с которыми нужно было разобраться в первую очередь, а именно ритуальное объявление войны фециалами. Проблема заключалась в том, что ритуал требовал метания копья в земли врага Рима. Эпир был довольно неудобно удален, чтобы это исполнить. Поэтому римляне, как говорят, захватили одного эпирота, купили ему землю недалеко от Рима, а затем совершили там фециальный ритуал, поскольку теперь это была вражеская территория (Serv. Aen. 9.52). Эта история наверняка является более поздней выдумкой, призванной подчеркнуть «иностранную» (то есть внеиталийскую) природу Пирра. Пирр изображается как агрессор, вторгшийся в римское пространство. Римское благочестие также демонстрируется в противовес нечестию Пирра, разграбившему храм. Без сомнения, римляне в своей войне умоляли богов, но подробности этих действий, связанных с объявлением войны, относятся к более позднему мифотворчеству.
Из–за существовавших ранее конфликтов римляне столкнулись с войной на два фронта с Пирром на юге и этрусками на севере, что не было большим отклонением от предыдущих лет. Два консула, П. Валерий Левин и Тиб. Корунканий, были развернуты соответственно. Левин был послан на юг, что вероятно привело к битве при Гераклее. Корункания послали на север разбираться с этрусками. Консул предыдущего года, Л. Эмилий Барбула, был пророгирован и получил в качестве своей провинции Самний. Он зимовал в Венузии после прибытия Пирра. Римлянам было не привыкать вести войны одновременно на нескольких фронтах, поскольку в их предыдущих конфликтах в Италии часто участвовало сразу несколько противников. Римляне осознали угрозу, которую представлял для них царь, и действовали быстро, пытаясь предотвратить объединение войн, которые они уже вели в Италии, в скоординированные усилия, как это произошло в третьей Самнитской войне. Отсюда их генералы были направлены для агрессивной борьбы на вражеской территории, а не для защиты римских земель. Кампания Корункания была продолжением конфликтов, предшествовавших приходу Пирра. Усилия Эмилия должны были помешать поддержке самнитами Пирра. Кампании как Корункания, так и Эмилия плохо засвидетельствованы, но оба они заслужили триумфы. Ни этруски, ни самниты не могли противостоять армиям Рима в одиночку, и оба консула, вероятно, столкнулись с небольшими трудностями. Эмилию удалось помешать самнитам послать людей на помощь Пирру при Гераклее.
Левин оказался в более трудном положении, чем его коллеги. Перед лицом значительного дипломатического и военного давления со стороны тарентинцев и Пирра ему нужно было быстро укрепить римское влияние в Южной Италии. Операции в Великой Греции требовали длинных линий снабжения, которым могли угрожать враждебные луканы, самниты и греки. База на юге была жизненно важна, что означало возвращение проримских лидеров Фурий, которые были вытеснены тарентинцами. Фурии представляли из себя укрепленное место, которое было выгодно расположено к югу от Лукании, недалеко от Тарента и на побережье. По мере продвижения на юг Левин размещал гарнизоны в Лукании, чтобы защитить свои линии снабжения и помешать местной поддержке достичь Пирра (Zon. 8.3).
Римляне также приняли меры, чтобы обезопасить своих союзников. Они преследовали враждебных лидеров среди союзных городов, опасаясь того, что они называли восстанием. Даже соседний латинский город Пренесте, возможно, не был свободен от антиримских настроений и некоторые из его лидеров были схвачены и удерживались в здании казначейства в Риме (Zon. 8.2). [1] Этого рода интервенционизм не был чем–то необычным. Среди существующих союзников это был способ расширить возможности тех, кто поддерживал римлян, обеспечив им жизненно важную военную поддержку. Союзы между италийскими общинами были весьма неустойчивы, и римляне чувствовали необходимость убедиться, что растущий масштаб этой войны не ставит под угрозу их собственное господство.
Римляне расширили свои усилия, разместив гарнизоны во многих районах полуострова. Самый значительный из них был поставлен в Регии, городе, который находился у пролива между Италией и Сицилией. Сюда римляне послали несколько тысяч человек во главе с Децием Вибеллием. Город контролировал важный навигационный пункт вдоль побережья, который мог облегчить контакт с контролируемыми римлянами Фуриями и препятствовать вражеской морской деятельности вдоль тирренского побережья Италии. В то же время уязвимые линии снабжения через Луканию можно было заменить усилиями флота. Регий оставался под контролем римлян на протяжении всей войны, хотя действия гарнизона по поддержанию этого контроля отличались экстремальностью. Если Левин сумеет быстро захватить Фурии, римляне окажутся в выгодном положении, чтобы продолжить войну.
В начале 280 года римляне действовали масштабно, организованно и агрессивно, что, возможно, застало Пирра врасплох. Римляне перехватили инициативу, и поэтому Пирр был вынужден реагировать. Тарентинцы обещали ему значительную италийскую поддержку, но он ее почти не нашел. Самниты и луканы не появлялись из–за усилий римлян у них дома. Царь также должен был немало постараться, чтобы подавить враждебные группировки в Таренте, которые могли бы подорвать его контроль в будущем. Не всем в городе можно было доверять. Один тарентинский дворянин по имени Аристарх вроде бы проявлял дружелюбие к царю и в конце концов был послан им с миссией в Эпир, но вместо этого отправился в Рим (Zon. 8.3). Подозревал ли Пирр нелояльность, к сожалению, остается неясным, но тем не менее это указывает на продолжающееся присутствие в Таренте проримских фракций. Пирр осуществил в Таренте меры по подготовке граждан к войне. Чувствовал ли Пирр себя готовым или нет, у него не было иного выбора, кроме как собрать свои собственные силы, поддерживаемые только тарентинцами, и выступить в бой, когда он услышал о приближении Левина, но его положение было далеко не безопасным.

Битва при Гераклее (лето 280 года до н. э.)

Летом 280 года армии Левина и Пирра встретились в битве близ греческого города Гераклеи. Источники для битвы фрагментарны и противоречивы, сосредоточившись, чтобы компенсировать явные потери римлян, в основном на фантастических элементах. Здесь обе стороны стремились к быстрому окончанию войны. В то время как две армии были примерно равны по численности, царь сумел эффективно организовать свои разнородные силы на поле боя, перехитрил римлян и одержал победу. Левин оказался не в состоянии сравниться с полководцем Пирром, и римляне потерпели первое поражение в войне.
Две армии были примерно равны по размеру. Древние источники не приводят точных цифр войск римлян, но Плутарх говорит о «большой численности» римских войск, а Юстин говорит, что они были более многочисленны, чем армия Пирра (Plut. Pyrrh. 17; Justin 18.1.5; cр. Zon. 8.3). Однако эти утверждения выдвигают мысль, что гений Пирра позволил ему победить численно превосходящие силы, в чем отражаются достижения его двоюродного брата Александра Македонского против персов. Для более поздних проримских авторов впечатляющие достижения Пирра в начале войны лишь добавили славы римлянам от его окончательного поражения, как и от более поздней победы над Ганнибалом после его ранних боевых успехов против численно превосходящих римлян. Конечно, в римском повествовании было важно указать, что римляне на самом деле не были варварами подобно персам, как говорит Пирр у Плутарха (Plut. Pyrrh. 15). Традиция о численном превосходстве римлян существовала еще в древности, но она служила идеологической цели, подрывающей ее достоверность.
Современные оценки количества римских легионов составляют от двух до четырех, а их общее число (римляне и союзники) колеблется от 20 000 до 50 000 человек. [2] Нет никаких оснований полагать, что Левин привел больше, чем обычно, сил, несмотря на предполагаемую репутацию Пирра. Стандартной консульской армии было бы достаточно. Левин, вероятно, командовал двумя легионами, сопровождаемыми союзниками, в общей сложности где–то около 20 000 человек. Невозможно дать более точную цифру, так как ранние римские армии до некоторой степени различались по численности легионов и соотношению союзников и граждан. По оставлении гарнизона в Лукании римская армия, возможно, несколько уменьшилась в сравнении со своими первоначальными размерами.
Пирр имел с собой первоначальные силы около 28 500 человек, поддерживаемые тарентинцами. Кораблекрушение Пирра на пути в Италию, по–видимому, было скорее литературным препятствием, чем историческим, и поэтому, вероятно, мало повлияло на численность его войск. Он действительно рассредоточил часть своих людей по гарнизонам, чтобы обеспечить лояльность своих союзников и защитить их от римской армии во главе с проконсулом Эмилием. Что касается количества тарентинцев, из которых Пирр мог черпать силы, Диодор говорит, что в 302 г. они поддержали Клеонима 22 000 человек (DS 20.104). Однако к этим цифрам следует относиться скептически, поскольку тарентинцы также обещали Пирру сотни тысяч италийцев, когда он прибудет. Поэтому оценка от 20 000 до 25 000 человек под командованием Пирра в Гераклее вполне разумна. [3] Трудно представить себе, чтобы Левин вступил в бой с армией, которая значительно превосходила его собственную, даже помня о склонности римлян к дерзости. В конце концов, кажется, что силы Левина и Пирра при Гераклее были, вероятно, примерно одинаковой величины.
По мере того как две армии приближались друг к другу, их командиры якобы обменивались письмами. Говорят, что Пирр высокомерно предложил роль посредника между римлянами и народами Южной Италии, на что римляне ответили, что они не просили его о посредничестве и не боятся его как врага. Римляне разбили лагерь на правом берегу реки Сирис к югу от Гераклеи, а Пирр расположился на левом.
Перед началом битвы, как рассказывают, Пирр пытался понять, с каким врагом он столкнулся. В одной из историй он послал шпионов, которые были немедленно захвачены римлянами. Вместо того чтобы казнить их, Левин показал им лагерь. Затем он отпустил их, требуя сказать Пирру, чтобы он больше не посылал шпионов, а сам пришел узнать силу римлян (DH. 19.11; Zon. 8.3; Eutrop. 2.11). Эта история взята из устоявшейся традиции самоуверенных военачальников, среди которых были Ксеркс, Сципион Африканский и другие. Согласно Плутарху, Пирр лично наблюдал за римлянами с дальнего берега Сириса и был очень впечатлен их выучкой (Plut. Pyrrh. 16). Благоговея перед предполагаемой численностью римской армии, он, как говорят, хотел отложить сражение до прибытия своих союзников самнитов и луканов, но был вынужден сражаться из–за Левина. Римские заслуги здесь накапливаются, одновременно подчеркивая выгодные стороны Пирра.
Левин стремился к быстрому сражению, как это было типично для римских полководцев в войнах этого периода, в то время как Пирр видел возможность воспользоваться своим превосходящим положением. Поскольку между ними река, одной стороне придется рискнуть и перейти ее вброд. Римляне действовали первыми и начали переправляться. Римляне находились на враждебной территории, а это означало, что любая задержка непропорционально повлияет на их способность пополнять запасы, и им нужно было победить Пирра, прежде чем его армия будет поддержана союзными силами. Пирр думал использовать реку в своих интересах, разместив людей вдоль нее, чтобы помешать римлянам. Так можно было нанести урон, сведя к минимуму свои собственные потери перед самой битвой. Зонара (8.3) говорит, что первоначальная попытка римлян перебраться через реку потерпела неудачу, и в результате Левин направил свою кавалерию пересечь воду вне поля зрения, предположительно дальше вверх по реке. Римская пехота снова двинулась прямо на людей Пирра и на этот раз преуспела при поддержке своей кавалерии, которая атаковала с тыла. Сам Пирр вел 3000 кавалеристов, чтобы прикрыть отступление «речной стражи» и дать фаланге время выстроиться. Римляне, без сомнения, понесли потери и устали после боев за Сирис, в то время как основные силы Пирра были еще свежи. Именно тогда вступили в бой главные линии пехоты.
Точный ход сражения определить невозможно, так как древние источники не дают целостной картины. Однако хорошо засвидетельствовано одно впечатляющее событие: попытка убить Пирра френтаном по имени Облак, или Оплакс (Plut. Pyrrh. 16; DH 19.12; Zon. 8.3; Florus 1.19.7). Во время сражения Пирр передвигался по полю боя, направляя своих людей и оказывая помощь там, где это было необходимо. Оплакс был предводителем римской союзной кавалерии и, как говорят, следил за передвижениями царя с намерением вступить с ним в единоборство. Спутники Пирра заметили Оплакса и предупредили царя, но на них не обратили внимания. Улучив момент, Оплакс бросился на Пирра. Несмотря на свой героизм, Оплакс был перехвачен телохранителями царя и убит.
Независимо от того, основана ли эта история на реальности или нет, она говорит о глубоком различии между греками и италийцами, которому способствовали сохранившиеся источники. Пирр был известен своей личной храбростью в бою, но при столкновении со столь сильным молодым воином, как Оплакс, ему пришлось положиться на своих телохранителей. Италийская жизнерадостность соседствует с греческим желанием избежать борьбы, когда ситуация складывалась не в их пользу. То, что эта история связана с неримлянином, не особенно удивительно. Героизм италийских союзников подчеркивается и в других случаях, например, в битве при Пидне, где римская победа была приписана подразделению пелигнов (Livy 44.40–41; Plut. Aem. 20; Front. Strat. 2.8.5). Назначением геройского подвига италийцу укрепляются взаимосвязь римлян и италийцев после Союзнической войны, когда была написана история, и утверждение Италии как римского пространства. Действия Оплакса тем самым переносятся на Рим.
По словам Дионисия и Плутарха, когда Оплакс, пронзенный копьем, падал с седла, ему удалось убить коня Пирра. Некоторые из его друзей утащили царя в безопасное место, в то время как другие прикончили нападавшего. Ситуация настолько сильно потрясла Пирра, что он поменялся доспехами с одним из своих спутников, Мегаклом, чтобы избежать еще одного подобного инцидента. Когда Мегакл был убит в царском одеянии, армия эпиротов якобы начала терять боевой дух. Только Пирр, показавшийся невредимым, спас положение. Царь проявил минутную слабость (но тут же выставил себя напоказ), и едва не проиграл битву, когда римляне ринулись вперед. Пирр был опасным противником, но не неуязвимым. Флор заходит настолько далеко, что у него Оплакс обратил Пирра и его людей в бегство (Florus 1.13.7). Эпизод с Оплаксом захватывает, но вряд ли может быть воспринят как нечто основанное на исторической реальности, по крайней мере, в том виде, в каком он сохранился.
Если оставить в стороне причудливые утверждения Флора, нам говорят, что битва была тяжелой, с переменным успехом с обеих сторон, что является общей темой в ранних римских битвах, о которых сохранилось мало исторических сведений. В конце концов Пирр перехитрил своих римских противников и одержал победу. Как именно он это сделал, неясно. Левин, возможно, попытался обойти Пирра с фланга скрытой кавалерией, но атака была сорвана слонами Пирра, которые напугали римских лошадей своим запахом (Zon. 8.3). Тогда слоны могли ворваться в римскую пехоту в погоне за кавалерией, за которой последовала атака фессалийской кавалерии Пирра (Plut. Pyrrh. 17). Какими бы ни были точные подробности, эпирская фаланга, по–видимому, удерживала римскую пехоту на месте, в то время как более мобильная кавалерия и слоны обходили ее с флангов. Римская кавалерия была рассеяна, а кавалерия Пирра и слоны сеяли хаос среди легионеров. Римляне были сломлены и бежали с поля боя.
Плутарх приводит разные цифры потерь для обеих сторон: 7000–15000 для римлян и 4000-13000 для Пирра (Plut. Pyrrh. 17.4; cр. Oros. Hist. 4.1.11). Какими бы ни были точные цифры, источники обычно настаивают на том, что римляне понесли большие общие потери, в то время как Пирр потерял свои лучшие войска [4]. Зонара описывает резню бегущих римлян, которая была остановлена только благодаря раненому слону, повергшему армию Пирра в смятение (Zon. 8.3). Однако погоня, вероятно, не затянулась. В анекдоте Фронтин рассказывает, что Пирр советовал никогда не давить на отступающую армию слишком сильно, чтобы она отступила и в следующий раз (Front. Strat. 2.6.10). В ходе последующих переговоров Пирр, по–видимому, желал скорейшего окончания войны, что было бы затруднено нанесением излишних потерь. Немного милосердия может иметь большое значение. Точно так же царь освободил своих римских пленников в попытке укрепить позитивные отношения. Римская армия ушла в латинскую колонию Венузию в Апулии, примерно в 75 милях к северу, где нынешний проконсул Эмилий провел предыдущую зиму.[5]
В первом же сражении Пирр победил римлян. Даже без присутствия своих италийских союзников царь использовал реку Сирис, превосходящую кавалерию и слонов, чтобы одержать впечатляющую победу. Его положение в Южной Италии стало гораздо более безопасным и было подкреплено союзами с самнитами и луканами. Любые проримские фракции в городах вроде Фурий имели мало надежды на немедленную поддержку. Вскоре после битвы к царю прибыли самнитские и луканские войска. Нам рассказывают, что Пирр отругал их за опоздание, но был настолько доволен своей победой, что все равно поделился с ними частью добычи, надеясь заручиться их дальнейшей дружбой (Zon. 8.3; Plut. Pyrrh. 17). Конечно, пренебрежительное утверждение позднейших римских писателей, что самниты ждали, кто победит в битве, игнорирует тот факт, что римская армия вела кампанию в Самнии. Римляне делали аналогичные заявления о намеренных колебаниях самнитов в битве при Везере в 340 году, когда они якобы были в союзе с римлянами (Livy 8.11.2; cр. 10.7). В ознаменование своей победы Пирр послал медную табличку в святилище Зевса в Додоне от своего имени и от имени тарентинцев, что опровергает утверждения некоторых более поздних римлян, что Гераклея не была поражением (SIG 392). Теперь, подкрепленный значительными силами италийцев, Пирр двинулся на север, в центральную Италию.

Кампания в Лации (конец лета 280 года до н. э.)

Поскольку Пирр выиграл битву при Гераклее, возникает вопрос, что он намеревался предпринять дальше. Он перехватил инициативу и двинулся на север, в Лаций, находившийся недалеко от Рима. Однако у Пирра не было ни времени, ни ресурсов, ни желания осаждать город. Это была не кампания прямого завоевания, а кампания, направленная на то, чтобы заставить римлян сесть за стол переговоров и принять мир, выгодный царю. Хотя кампания в конечном счете не достигла стратегических целей Пирра, она продемонстрировала опасность, которую он представлял для римлян, поскольку война продолжалась.
Тарентинцы были теми, кто пригласил Пирра в Италию, но самых сильных военных союзников он нашел в лице самнитов. Они снабжали его армию боеспособными воинами и служили важным буфером против будущих вторжений римлян на юг. Самниты сражались с римлянами большую часть предыдущих 60 лет, иногда нанося им тяжелые поражения. Но и они понесли огромные потери. Самниты неоднократно были вынуждены принять мир, продиктованный Римом. Слишком слабые, чтобы оставаться в одиночестве, они были подчиненными союзниками Пирра. Чтобы заручиться их лояльностью, он предложил самнитам шанс вернуть свою былую славу, когда они соперничали с римской властью, обещание, которое предложит им и Ганнибал в конце века. Они также были потенциальным источником наемников для любых будущих военных кампаний в Италии или в других местах.
При поддержке Пирра самниты потенциально могли противостоять римской агрессии в будущем. Самнитские вожди, несомненно, сыграли ключевую роль в планировании похода Пирра на север. Они хорошо знали местность по личному опыту. Для Пирра существовала возможность приобрести новых союзников на севере, чему способствовали ранее существовавшие связи с самнитами. Во время многочисленных войн, которые велись на италийском полуострове за столетие до прибытия Пирра, существовали различные коалиции. По мере того как римская система альянсов расширялась, их враги также объединялись. В 295 году самниты, этруски, умбры и галлы объединили свои силы под командованием самнита Геллия Эгнатия (Livy 10.18–31; Polyb. 2.19.5–6; Zon 8.1; Front. Strat. 2.5.9; DVI 27.3–5). Последующая битва при Сентине окончилась победой римлян, которая привела к усилению римской власти в центре полуострова. С приходом Пирра появилась возможность воссоздать эту коалицию. Привлечение этрусской поддержки сослужило бы Пирру хорошую службу, заставив римлян заключить мир, чтобы он мог переключить свое внимание на что–то другое.
Сразу же после битвы при Гераклее Левин перегруппировал свои силы у Венузии, но затем быстро отступил через Апеннины к Капуе. Зонара говорит, что прежде чем занять позицию в Капуе Левин следовал за армией Пирра и преследовал ее, пока она шла по Кампании, но этот шаг рисковал вторым поражением против теперь более сильного противника и поэтому кажется маловероятным (Zon. 8.4). Левину нужно было спешить, пока марш не стал невозможным. Переход от Венузии в Капую потребовал перехода через горы Самния, иначе он мог быть отрезан противником. Сам Пирр отправился из Великой Греции на север, заключая союзы с соседними народами и по возможности удаляя римские гарнизоны в Лукании и Апулии. Царю не нужно было уничтожать всех римских солдат. Ему нужно было создать стабильную ситуацию и образ силы. Будущие переговоры теоретически означали бы вывод всех римских гарнизонов, которые в настоящее время было бы слишком хлопотно выводить. Скорость была ключом к успеху. Царь будет проводить аналогичную агрессивную стратегию в Сицилии.
Точный маршрут марша Пирра не записан, но в течение короткого времени его армия вошла в Кампанию. Равнина была самой богатой территорией в Италии, и ее утрата была бы тяжело воспринята римлянами. Поэтому римляне приняли меры, чтобы обеспечить контроль над северной Кампанией. Жители Капуи, одного из самых процветающих городов на полуострове, были в некотором роде интегрированы в римское гражданское общество, в то время как в северных частях равнины были созданы колонии из бывших римских граждан. [6] Левин был усилен двумя недавно набранными легионами, в то время как он укреплял оборону Капуи (Plut. Pyrrh. 18; Dio fr. 40.39). Надеялся ли Пирр, что капуанцы восстанут против Рима, или нет, присутствие консула и антисамнитские настроения исключали любое подобное событие. [7] Пирр, по–видимому, не имел осадного снаряжения и, конечно же, не хотел увязнуть в длительной атаке на хорошо укрепленный город, поэтому вместо этого он двинулся на юг (Zon. 8.4). [8] Греческие города в южных областях равнины, например, Неаполь и Нола, сопротивлялись римскому завоеванию и, возможно, казались вполне подходящей мишенью для отступничества. Но все его усилия были напрасны. Вся Кампания оставалась под твердым контролем римлян, и Пирр повернул на север, к самому Риму.
Ответ римлян на эти неудачи — сначала на поражение при Гераклее, а затем на вторжение в Кампанию — можно разделить на две категории. Первая была практической. Были набраны и отправлены к Левину два новых легиона. Рим мог похвастаться большим населением и легко восполнял понесенные в сражениях потери. Без сомнения, эти гражданские силы также были подкреплены новыми союзными наборами. Вторая — психологическая реакция. По словам Плутарха, Левина высмеял в сенате Фабриций, человек, который временно вернул Фурии в римский союз и который вскоре будет послан для переговоров с Пирром о выкупе пленных (Plut. Pyrrh. 18). По словам Фабриция, не эпироты победили римлян, а Пирр победил Левина. Говорят, что для обсуждения войны использовался сильный язык. По словам Диона Кассия, молодые люди были вдохновлены добровольно поступить на военную службу, считая, что от этого зависит выживание государства (Dio fr. 40.39). Необходимость была настолько велика, что римляне призывали в армию даже самых бедных граждан.
Весь этот шум и суматоха говорят о заученном литературном ответе на поражение римлян. Сразу вспоминаются их потери при Каннах в 216 году, когда уцелевший консул Теренций Варрон получил благодарность за то, что не отчаялся в республике (хотя впоследствии он был низведен до ничтожества), чрезвычайными мерами были набраны новые армии (включая бедняков и рабов), а римлян объединило общее чувство патриотизма. Призыв под ружье бедняков также перекликается с войнами, которые происходили во время борьбы сословий, когда римляне отбрасывали политические/социальные разногласия, чтобы противостоять своим врагам на благо общества. Психологическая реакция на потери, понесенные в начале войны с Пирром, объясняет, почему, по мнению римлян, они в конечном итоге вышли победителями. Несмотря на политические разногласия, не было никаких беспорядков, которые могли бы поставить под угрозу стабильность государства. Левин получил упрек, но остался на своем месте. Молодые люди вызвались защищать свою страну, несмотря на то, что Пирр теперь пользовался еще более грозной репутацией. И даже самые бедные горожане внесли свой вклад в оборону города. Это было послание единства, решимости и силы, которые помогут римлянам пережить войну.
Не добившись почти никакого успеха в Кампании, Пирр повел свою армию в Лаций. Он выбрал северную дорогу, Via Latina, путь, который проходил мимо латинских колоний Калес и Фрегеллы, прежде чем войти на территорию герников, древних римских союзников, а затем выходил из предгорий возле латинских городов Пренесте и Тускул. Via Latina предлагала для вторжения более легкий маршрут в отличие от Via Appia, которая шла вдоль побережья, но проходила через узкие места близ Формий и Фунди, где горы почти спускались к морю. [9] Самниты, несомненно, были рады возможности совершить набег на Фрегеллы, так как они давно злились на колонию, расположенную в стратегически важной долине реки Лирис между Лацием и Самнием (Florus 1.13.24). [10] Пирр добрался по крайней мере до Анагнии, примерно в 38 милях от Рима, и, возможно, до Пренесты, всего в 20 милях от города. [11] Как бы близко ни подошел Пирр, его присутствие, мягко говоря, тревожило. Однако, возможно, он и не собирался обложить город. Во–первых, ему не хватало осадного снаряжения и времени. (Он столкнется с той же проблемой в Лилибее в Сицилии). А во–вторых, в глубине римской территории его армия теперь была опасно уязвима. Римские союзники и колонии стояли со всех сторон. Осада заняла бы по меньшей мере несколько месяцев, что привело бы к нападениям на его войска и на длинные линии снабжения. Это была скорее кампания устрашения, чем завоевания.
В конце концов молниеносный набег Пирра вглубь римской территории обернулся стратегическим провалом. Его атаки в Кампании не дали никаких долговременных результатов, кроме добычи, которую он нашел. Всякая надежда на союз с этрусками рухнула, когда он узнал, что они уже заключили мир с римлянами и не проявляли особого интереса к возобновлению боевых действий (Zon. 8.4; cр. App. Samn. 10.3). И вот, со своим войском в Лации Пирр был выставлен контратакам. Рим был неслабо укреплен гарнизоном, консул Корунканий шел к нему с севера, Левин располагал крупными силами в Кампании на юге, а Эмилий все еще был в пути (возможно, все еще в Самнии). Пирру грозила опасность нападения со всех сторон. В то же время, продвинувшись слишком далеко на север, Пирр оставил своих союзников уязвимыми для нападения более многочисленных сил Рима.
Итак, Пирр вывел свою армию из Лация и двинулся на юг. Обе стороны предпочли избежать новой битвы, и царь проскользнул мимо окружавших его римских войск. [12] Пирр двинулся на юг к Таренту, где разместил свое войско на зимние квартиры. [13] Последовали переговоры между Пирром и римлянами, в ходе которых римляне были близки к заключению мира, но в конечном счете решили продолжать борьбу. Тем не менее пленных отпустили. По предложению Ап. Клавдий Цек, солдаты, которые были захвачены в плен, были понижены в звании и им приказали разбивать лагерь за пределами укреплений, пока они не загладят свой позор (Front. Strat. 4.1.18). Эти люди должны были служить как предостережением, так и вдохновением для своих сограждан в будущих битвах. Чтобы укрепить доверие римлян, Корунканий одержал победу над этрусками, а Эмилий — над тарентинцами и самнитами. В конце концов Пирр не смог нанести римлянам сколько–нибудь значительного ущерба или обеспечить окончание войны.

Битва при Аускуле (лето 279 года до н. э.)

После провала переговоров, последовавших за кампанией в Лации, и Пирр, и римляне приготовились к продолжению боевых действий. Битва при Аускуле засвидетельствована в древних источниках гораздо лучше, чем при Гераклее, но они страдают существенными противоречиями между собой, а также той же склонностью к преувеличениям. Римская армия, которой командовали консулы П. Сульпиций Саверрион и П. Деций Мус, действовала гораздо лучше, чем при Левине. Тем не менее тактические навыки Пирра вновь оказались решающим фактором в кровопролитной битве, длившейся два дня.
По мнению Пирра, второе вторжение в Кампанию и Лаций вряд ли принесло бы сколько–нибудь значительные результаты, если первое не принесло никаких результатов. Поэтому царь сосредоточился на укреплении своих владений на юге, что означало вытеснение римлян из Апулии. Римляне расширили свои союзы в регионе во время второй и третьей Самнитских войн, основав латинские колонии в Луцерии в 314 году и Венузии в 291 году (DS 19.72.9; Vell. 1.14.4, 6). Получив контроль над Апулией, римляне смогли проникнуть в горы Самния со всех сторон, одновременно устраняя возможность легких набегов самнитов на равнины. Для царя контроль над регионом ослабил бы давление на самнитов, обеспечив большую защиту греческим городам южного побережья. Пирр видел успех в умелом сочетании силы и дипломатии. Он подорвал местный римский контроль, захватив колонию Венузию и, возможно, также Луцерию (Zon. 8.5). Близ города Аускула, к северу от Венузии, римляне снова столкнулись с Пирром в битве. [14] Как и при Гераклее, обе армии расположились лагерем, и опять их разделяла река (на этот раз Цербал).
Успех Пирра в Апулии вкупе с неудачами предыдущего года потребовали от римлян более решительного ответа. Оба консула 279 года, П. Сульпиций Саверрион и П. Деций Мус, были посланы противостоять царю с объединенными армиями. Состав как римской, так и эпирской армий лучше засвидетельствован при Аускуле, чем при Гераклее: у Фронтина с обеих сторон по 40 000 человек. [15] Присутствие обоих консулов означало наличие четырех легионов общей численностью около 20 000 римских граждан. Римлян сопровождало большое количество союзных войск, в том числе латины, кампанцы, сабины, умбры, вольски, марруцины, пелигны, френтаны и другие неизвестные народы. Эта коалиция представляла большую часть центральной Италии, простиравшейся от Кампании через Лаций и через седловину Апеннин. Дионисий исчисляет этих италийских союзников примерно в 50 000 человек, что сильно преувеличено. 20 000, которые могут быть выведены из Фронтина, гораздо более вероятны. Вся римская армия состояла наполовину из римских граждан и наполовину из союзников. Говорят также, что римская армия могла похвастаться странным дополнением — 300 повозок, которые были снабжены шипастыми шестами, виноградными лозами и факелами, которые можно было раскачивать взад и вперед. Эти повозки предназначались для борьбы со слонами Пирра и сопровождались легкой пехотой для защиты. Говорят, что каждый консул командовал половиной армии во время сражения, как это было при Сентине.
Армия Пирра была такой же величины и включала в себя большое количество союзников. Дионисий дает Пирру в общей сложности 70 000 человек, но цифра Фронтина в 40 000 опять–таки более разумна (DH 20.1.1–4; Front. loc. cit.). Ядром армии была фаланга, вооруженная и выстроенная в македонском стиле, насчитывавшая около 16 000 греков. Остальная часть армии состояла из тарентинцев, известных как «белые щиты», которые были развернуты в фаланге, италийских самнитов, бруттиев и луканов, а также народов, привлеченных из Греции, включая фессалийцев, македонцев, феспротов, хаонов, этолийцев, акарнанцев, афаманов и амбракийцев. Италийцы и северо–западные греки сражались с копьями, но в более свободном строю, чем фаланги, причем некоторые из них служили легкой пехотой. Армия Пирра также состояла из кавалерии, несколько большей, чем у римлян, возможно, 5000-6000 человек, если учесть завышенную численность у Дионисия, и представляла собой смесь италийцев и греков. Около 2000 этих всадников составляли личную гвардию царя — агему. Кроме того, у Пирра было еще 19 слонов. Две армии при Аускуле были больше, чем при Гераклее годом ранее, но все же были похожи по размерам.
В течение нескольких дней ни одна из сторон не рвалась в бой, вместо этого они стояли лицом к лицу на открытой местности, которая лежала между ними. Рассказывают, что именно в это время консул Деций начал обдумывать нечто впечатляющее. Он планировал совершить ритуал, известный как devotio, который включал в себя посвящение себя и вражеской армии богам подземного мира в обмен на победу римлян (Zon. 8.5; Dio fr. 40.43; Ennius fr. Ann. 191-194). Нам говорят, что Деций планировал умереть, чтобы гарантировать триумф своей армии через окончательную жертву отдельного человека ради общества. Этот намеренный поступок, как говорили, посеял страх среди солдат Пирра, так что он с особой осторожностью отдал приказ своим людям захватить Деция, а не убить его, до завершения ритуала. Некоторые источники утверждают, что Деций был так нейтрализован, в то время как другие настаивают, что он погиб в бою. [16] Консул взял эту мысль, как нам говорят, из подобных жертвоприношений его отца и деда (оба Деции Мусы) в битвах при Везере в 340 году и при Сентине в 295 году соответственно. Две их смерти обеспечили победу римлян в двух ожесточенных битвах — над латинами и над коалицией италийских народов.
Однако с devotio Деция при Аускуле есть серьезные проблемы, которые делают его неисторичным. Во–первых, это тот факт, что история повторяется в римской традиции три раза, причем первые два почти идентичны. Семьи должны были действовать определенным образом, и здесь мы видим, что традиция самопожертвования, привязанная к Дециям Мусам, воспроизводится в период задолго до появления исконной римской исторической традиции. Затем есть конкретные проблемы, связанные с devotio Деция в 279 году. Дион и Зонара указывают на то, что Деций выжил, что, возможно, подтверждается последующим упоминанием Деция Муса в 265 г. (DVI 36.2). Даже у Цицерона неясно, как именно Деций предположительно умер при Аускуле, поскольку он конкретно не связывает его с devotio. Кроме того, было высказано предположение, основанное на восстановлении Fasti Capitolini за 279 год, что отец Деция на самом деле был Децим, а не Публий. Это означало бы, что консул 279 года не был сыном Публия Деция Муса, консула 295 года, который принес себя в жертву при Сентине, как утверждают Цицерон и Зонара. Наконец, devotio не появляется в рассказе о битве Дионисия, который является самым подробным из сохранившихся повествований.
Маловероятно, чтобы подобный ритуал был успешно совершен при Аускуле или даже предпринят. Devotio Деция в 279 году — это более поздняя фальсификация, смоделированная по более ранним эпизодам, а затем прикрепленная к Аускулу, чтобы добавить к эффектному характеру повествования божественный элемент. Римляне всегда умоляли богов перед битвой, но devotio представляет нечто гораздо более примитивное. [17] Сам ритуал вызывает ужас у врагов Рима как в повествовании, так и у читателя. Прошлые жертвоприношения Дециев в римской традиции ознаменовали решающие моменты в расширении римской власти, которые должны были отразиться в запланированном жертвоприношении в Аускуле. При Везере римляне обеспечили себе контроль над Лацием и Кампанией. Сентин был последним крупным коллективным сопротивлением народов Италии. Пирр изображается первой внеиталийской угрозой Риму и кульминацией завоевания Италии. Консул 279 года стал центром этой истории благодаря тому, что он тоже Деций Мус, что создало возможность расширить повествование о битве.
Дионисий (20.1) приводит наиболее подробный отчет о развертывании войск, возможно, опираясь на мемуары Пирра или на Тимея. Обе линии сражений состояли из различных народов, формировавших нерегулярные подразделения. Римская линия была довольно прямолинейной. Армия состояла из четырех легионов. На левом фланге, лицом к правому крылу Пирра, стоял первый легион, за ним следовали третий, четвертый и второй справа. Различные италийские союзники римлян были разделены на четыре группы (μέρη), которые были вкраплены в линию. Эти союзные группировки не были хорошо организованными единицами (alae), которые сопровождали римские легионы в более поздние периоды, а были просто соответствующими объединениями людей, набранных из различных общин. [18] Нет никаких указаний на то, что во время сражения они действовали как единые группы. Вместо этого они сохранили свою туземную организацию под руководством собственных командиров вроде Оплакса при Гераклее. Кавалерия, состоявшая как из римлян, так и из италийцев, была поровну разделена между двумя флангами. Легкая пехота и антислоновые повозки были размещены вместе с кавалерией. Римский план битвы был относительно прост: их тяжелая пехота вступит в бой с пехотой Пирра, в то время как объединенные силы кавалерии, легкой пехоты с повозками вступят в бой с кавалерией Пирра, легкой пехотой и слонами.
На другой стороне поля боя Пирр разместил ядро своих сил, свою фалангу македонского типа, справа, что было самой важной позицией. Слева от них стояли наемники италийские греки, затем фаланга тарентинцев, за ними следовали бруттии и луканы. В центр входили феспроты и хаоны. Слева от них находились наемники из северо–западной Греции (этолийцы, акарнаны и афаманы), а затем левое крыло составляли самниты. [19] Конница самнитов, фессалийцев, бруттиев и италийских греков была на правом фланге, а амбракийская, луканская, тарентинская и греческая наемная конница — на левом. Пирр разместил свою легкую пехоту и слонов, разделенных на две группы, позади кавалерийских крыльев. Легкая пехота служила слонам защитой, не мешая им. Царь с сопровождавшими его 2000 всадниками занял позицию позади главной боевой линии, чтобы обеспечить поддержку там, где это было необходимо, как это было при Гераклее. Полибий говорит, что Пирр намеренно разместил подразделения, которые сражались в более свободных порядках, между частями своей фаланги, что придало бы большую гибкость и мобильность плотным порядкам фаланги, предотвращая образование разрывов в линии. [20] Тем самым тяжелая пехота Пирра была бы лучше способна поддерживать согласованность, в то время как его слоны крушили и рассеивали римскую кавалерию. Одной из самых сильных сторон Пирра, которую он разделял с Ганнибалом, была его способность эффективно координировать различные силы. Влияние греческой культуры, в частности греческого языка, на юге Италии, несомненно, сыграло значительную роль в содействии общению и сотрудничеству.
Есть две основные версии, касающиеся битвы при Аускуле. Первая сохранилась у Плутарха, где описывается сражение, длившееся более двух дней (Plut. Pyrrh. 21). В первый же день Пирр атаковал римлян, но эффективность его кавалерии и слонов была нейтрализована из–за захвата римлянами выгодной местности. На второй день Пирр вывел римлян на открытое пространство, захватил возвышенность и разбил римлян с помощью своей кавалерии и слонов. Вторая версия описана Дионисием и (более кратко) Дионом/Зонарой (DH 20.1–3; Dio fr. 40.43–46; Zon. 8.5). Здесь битва длилась всего один день, была начата римлянами и закончилась вничью. Во время боев римляне какое–то время успешно использовали антислоновые повозки, хотя в конце концов они были уничтожены. Двум легионам удалось прорваться через центр линии Пирра и рассеять противостоявших им луканов и бруттиев. А лагерь Пирра был разграблен римскими союзниками, прибывшими на битву поздно. Говорили также, что Пирр был ранен в бою и в целом понес тяжелые потери. Сражение прекратилось лишь с наступлением темноты. Повествование Плутарха тем более достоверно, что рассказ Дионисия сильно зависит от тропов, призванных создать проримскую картину, а также включить невероятные события. Боевые повозки, разграбление лагеря Пирра и рана царя — все это чудесные истории, но они не могут примириться с версией, найденной у Плутарха.
Разница между описаниями битвы при Аускуле Плутархом и Дионисием обусловлена радикально различными литературными целями, которые каждое повествование должно поддерживать. Для Плутарха эта битва — всего лишь еще одна история, призванная прояснить характерные черты Пирра как блестящего полководца. В этом виде она не нуждается в детализации и играет лишь незначительную роль в «Жизни» в целом, а это означает, что история, вероятно, мало изменилась по сравнению с той формой, в которой ее нашел Плутарх. Для Дионисия битва при Аускуле служит кульминацией его «Римских древностей», символизируя зрелую мощь Рима, которому предстояло разгромить Карфаген и завоевать Средиземноморье. Это грандиозный сет между двумя великими державами. Союзники каждой из сторон подробно перечислены, напоминая каталог кораблей Гомера, описания персидской армии Ксеркса и противоборствующей греческой коалиции у Геродота и представление персидской и македонской армий кампании Александра. Перечисление народов и их численность — всего, по словам Дионисия, 140 000 человек — указывает на силу, которая была сосредоточена на поле битвы. Это было не просто региональное сражение, а сражение, которое приобретает глубокое историческое значение, поскольку величайший полководец эллинистического мира был остановлен римлянами. Повествование Дионисия вписывается в континуум предвзятости, призванной прославить Рим. Поэтому следует отдать предпочтение версии Плутарха.
В первый же день сражения обстановка сложилась явно в пользу римлян. Обе стороны расположились лагерем по обе стороны реки Цербал, римляне — на левом северном берегу, а Пирр — на противоположном. В отличие от Гераклеи Пирр попытался перейти в наступление и переправиться первым. Римляне захватили возвышенность и помешали царю эффективно использовать свою кавалерию и слонов. Их превосходящее положение позволило бы римлянам теснить несколько дезорганизованную фалангу Пирра, атакуя и отступая с возвышенности, когда представлялась возможность. Результатом стало долгое сражение, продолжавшееся большую часть дня, в конце которого Пирр вывел свои войска из боя. Царь допустил серьезную тактическую ошибку: он нанес удар равным по численности войском в неблагоприятной местности, что помешало ему эффективно использовать своих слонов и кавалерию. Пирр исправил бы свою ошибку на второй день битвы, но удивительно, что он вообще был готов атаковать в первый, учитывая его хваленую репутацию.
Второй день сражения закончился поражением римлян. Точные средства, которые использовал Пирр, чтобы повернуть битву в свою пользу, снова неясны, поскольку Плутарх без толку говорит, что он использовал некую стратегию, не уточняя, какую именно. Царь мог захватить возвышенность, которую римляне занимали накануне, послав часть своих людей переправиться через реку где–нибудь вне поля зрения в попытке обойти их с фланга, или заманить римлян через реку притворным отступлением. Плохо продуманная атака Пирра накануне вызвала бы у Сульпиция и Деция чувство уверенности, которое поощрило бы их собственное опрометчивое наступление. Плутарх говорит, что римляне начали яростную атаку на фалангу Пирра в попытке победить ее до вступления в дело слонов. Но царь лично укрепил линию. На открытой местности он мог лучше использовать свою кавалерию и слонов при поддержке легкой пехоты, чтобы обойти римскую армию с фланга. Боевые повозки, если они и были настоящими, по–видимому, оказались бесполезны. Как и при Гераклее, римская линия была прорвана и бежала. Несмотря на свои ошибки в первый день сражения, Пирр перехитрил римлян во второй и одержал победу.
После битвы нам говорят, что римляне потеряли 6000 человек, в то время как Пирр потерял 3505, что побудило царя сказать, что еще одна подобная победа, и он будет разбит (Plut. Pyrrh. 21). Эти цифры, возможно, достоверны, поскольку они, как говорят, взяты из собственных мемуаров Пирра, хотя в этом случае относительно потерь римлян необходима некоторая оговорка. Вряд ли можно сомневаться, что Пирр выиграл битву при Аускуле, но он понес потери, которые не мог себе позволить. Его солдаты были гораздо менее надежны, чем римские. Тем не менее, царь обеспечил себе контроль над южной Италией, дважды победив римские наскоки дорогой ценой.

Вспоминая ранние кампании пирровой войны

В античной литературе существует много разногласий относительно того, какие сражения были выиграны и кем. Плутарх, Дион/Зонара, Ливий, Юстин, Флор и Евтропий считали Гераклею поражением римлян. Между тем Дионисий (через Плутарха) заявил, что римляне не признали себя побежденными, в то время как Орозий утверждает, что римляне победили. Здесь большинство древних писателей не отрицали римский провал, но не все. Битва при Аускуле, с другой стороны, сильно смещается в другую сторону. Только Плутарх и Юстин говорят, что римляне при Аускуле проиграли. Дионисий, Ливий и Флор говорят о ничье. Зонара, Фронтин, Евтропий и Орозий пишут, что римляне одержали полную победу. Независимо от предполагаемых побед или поражений Пирра говорят, что в обеих битвах он понес серьезные потери — от нескольких тысяч до нелепых сотен тысяч. Плутарх говорит, что при Гераклее он потерял гораздо меньше воинов, зато лучших.
Во многих повествованиях о битвах решающую роль играли слоны, чудовища, которых римляне никогда прежде не видели. Орозий, единственный древний источник, утверждающий, что при Гераклее римляне одержали победу, говорит, что именно паникующие слоны сломили армию Пирра. [21] Этот восточный монарх полагался на монстров, чтобы дать ему решительное преимущество, но в лучшем случае они едва ли обеспечили ему победу, а в худшем были причиной его поражения. Подчеркивая значение этих страшных зверей, римское повествование смягчает боль их собственного поражения. Они храбро сражались с чудовищами, хотя видели их в первый раз. Вряд ли можно было ожидать, что римляне справятся со столь незнакомым противником.
Большинство наших сохранившихся источников демонстрируют явную проримскую предвзятость, которая стремилась свести к минимуму римские поражения или превратить их в победы. Однако есть также ясные свидетельства того, что историки, например Гиероним и Тимей, у которых не было никаких оснований продвигать дружественное Пирру повествование, утверждали, что в кампаниях 280 и 279 годов царь одержал победу. Эти писатели послужили основным источником для Плутарха, который не был особо заинтересован в боевых историях, чтобы подробно останавливаться на них. В значительной степени римская традиция о войне берет свое начало от Энния и в конечном итоге создала повествование, которое более поздние римляне считали более приемлемым. Этой тенденции способствовало отсутствие в начале III века римской исторической традиции, которая могла бы противоречить их предпочтительной версии событий. Пиррова война произошла в конце так называемой полугероической эпохи римской истории. В результате мы получаем невероятные события вроде попытки личного боя Оплакса, самопожертвования Деция и различных действий по противодействию свирепым зверям, которых выпустил Пирр.
Во всех повествованиях о битвах римляне снова и снова изображаются как обладающие поразительной храбростью бойцы. Этим слонам, беснующимся на поле боя, противостояли храбрые римские легионеры. В рассказе Дионисия об Аускуле римляне демонстрируют свое превосходство над италийцами, обращая в бегство луканов и бруттиев. Союзные воины в римской армии практически игнорируются после того, как упоминаются в развертывании; достижения здесь были сделаны римскими гражданами. Оплакс мог бы получить некоторую славу при Гераклее, но для Дионисия предполагаемая победа в более важной битве при Аускуле произошла только благодаря римлянам. Зонара утверждает, что солдаты Пирра на самом деле боялись встретиться лицом к лицу с римскими войсками (Zon. 8.3). Пирр даже сказал, что нашел римлян мертвыми лицом к лицу с врагом; никто из них не умер с ранами на спине (Livy Per. 13; Eutrop. 2.11). Все они храбро сражались до конца.
Галантность римлян нигде не демонстрируется так эффектно, как в случае с попыткой devotio Деция. Эта история показывает важность общины над личностью, соответствуя образцу, заданному героями вроде Цинцинната, и служа примером для людей поздней республики, когда Цицерон рассказывает эту историю. То, что Пирр сорвал план Деция, не имеет никакого значения; главное — намерение. Пирр, возможно, и был великим полководцем, но солдаты его армии не могли сравниться с римским народом. Царь постоянно перехитрял римлян, но не мог преодолеть их упорства. Победили ли римляне в этих битвах или нет, добродетель и божественная сила были на их стороне. Говорят, что сам Пирр заметил, что он мог бы завоевать мир, если бы был царем римлян (Dio fr. 40.19; Zon. 8.3; Eutrop. 2.11). На протяжении всех своих походов против римлян Пирра постоянно изображают хвалящим своих противников. Он называет римлян гидрой, впечатленный тем, что независимо от того, скольких он убьет, появится еще больше, чтобы сразиться с ним (Dio fr. 40.28; Zon. 8.4; App. Samn. 10.3). Еще до того, как он принял участие в битве, Пирр заметил, что «эти варвары не настолько варвары» (Plut. Pyrrh. 16.5; cf. Livy 35.14.8). [22] В их версии событий даже враги Рима не могут не быть впечатлены ими.
Римское повествование о первых военных кампаниях является, по сути, вымыслом, построенным на скудно детализированных исторических каркасах. В первые два года войны римляне столкнулись с великим полководцем, который одержал победу на поле боя, вторгся в Лаций и привел к союзу с ним народы Южной Италии. Но, как утверждает повествование, римляне упорствовали и отвечали на каждый вызов. Эта сюжетная линия представляет собой яркую параллель с испытаниями, с которыми римляне сталкивались ранее в своей истории вроде войны с Вейями, галльского грабежа и войны с самнитами. Что еще более важно, это изображение соответствует первым двум годам Второй Пунической войны, когда Ганнибал нанес римлянам жестокие поражения, угрожал вторгнуться в Лаций, и отколол многих их италийских союзников. Пирр, получается, становится опасностью для Рима наравне с Ганнибалом, и Пиррова война служит прототипом последующих вызовов, с которыми столкнутся римляне.
Именно зерна истины, лежащие в основе построенного повествования о войне, должны быть основой оценки. Пирр ставил в Италии гораздо более ограниченную цель, которая не включала завоевание Рима. Он не стремился овладеть всем полуостровом, но стремился обеспечить контроль над италийскими греками и установить союзы с италийскими народами южных Апеннин, которые граничили с ними. Он вступил в бой с римлянами при Гераклее, чтобы изгнать их из Южной Италии. Он провел кампанию в центральной Италии, чтобы попытаться, возможно, захватить греческие города Кампании и, что более важно, заставить римлян признать его контроль над югом. А при Аускуле он нарушил римский контроль над Апулией, чтобы укрепить своих союзников–самнитов и тарентинцев. Все его действия были направлены не на завоевание Рима, а на гегемонию в Южной Италии перед лицом римской агрессии. К концу кампании 279 года Пирр фактически достиг большинства своих ближайших целей. Хотя его дипломатические усилия не принесли результатов, Пирр, тем не менее, держался крепко.
Позже римляне утешались утверждениями, что они сражались с одним из величайших полководцев своей эпохи; он, по их утверждению, имел навыки почти наравне с Александром и намеревался завоевать Рим. Но в действительности римляне потерпели серьезные военные неудачи в 280 и 279 годах. Прежние римские завоевания в Южной Италии были фактически отброшены.


[1] Зонара говорит, что это заточение исполнило пророчество о том, что народ Пренесты займет здание римской казны, а затем говорит, что они умерли, и дальше ничего о них не сообщает. Эта история нигде больше не встречается.
[2] Де Санктис утверждает, что армия Левина состояла из двух легионов плюс союзники. Франк дает число 30 000. Левек, Вийомье и Моммзен утверждают, что было четыре легиона плюс союзники.
[3] Цифра в 28 500 человек, разделенная на конкретные контингенты (Plut. Pyrrh. 15.1), возможно, почерпнута из мемуаров Пирра.
[4] Плутарх приводит в качестве источников Дионисия и Гиеронима. В своем описании Канн Аппиан (Hann. 26) говорит, что и Пирр, и Ганнибал плакали при виде своих лучших воинов, лежащих мертвыми на поле боя.
[5] Венузия была выгодно расположена для отступающей римской армии и обеспечивала хорошую региональную базу для операций.
[6] В северной Кампании латинские колонии были основаны в Калесе (334), Сатикуле (313) и Суэссе Аврунке (313), в то время как колонии в Фрегеллах (328) и Интерамне (312) лежали чуть севернее в долине реки Лирис. Кампанцы получили civitas sine suffragio несколько десятилетий назад.
[7] Город Капуя позже восстал и поддержал вторжение Ганнибала в Италию в 216 году, но были ли какие–либо антиримские настроения во время кампании Пирра, неизвестно.
[8] Неаполь был осажден и взят римлянами 40 лет назад благодаря проримским группировкам в городе (DH 15.5-10; Livy 8.22–23).
[9] Самниты хорошо знали об опасностях этого района, разгромив римскую армию неподалеку в битве при Лавтулах в 315 году (Livy 9.23; DS 19.72.7–8).
[10] Об обиде самнитов на колонию во Фрегеллах см. DH 15.8.4; ср. Livy 8.23.4–7.
[11] Флор (1.13.24) при поддержке Евтропия (2.12) говорит, что из цитадели Пренесты Пирр мог видеть дым в Риме. Аппиан (Samn. 10.3) говорит, что Пирр достиг Анагнии по Via Appia, что подтверждается Плутархом (Pyrrh. 17), который говорит, что он оказался в пределах 38 миль от города, расстояние от Анагнии. Вийомье признает, что Пирр дошел до Пренесты, в то время как Левек утверждает, что он добрался только до Анагнии. Вполне возможно, что Пирр сначала достиг Анагнии, а затем двинулся к Пренесте.
[12] Дион Кассий (fr. 40.28; cр. Zon. 8.4) говорит, что Левин пытался вступить в бой с Пирром, но царь испугался больших сил консула и уклонился. Это римская выдумка, поскольку ни одна из сторон не решалась на вторую битву.
[13] Зонара (8.4) говорит, что Пирр зимовал в Таренте, а согласно Аппиану (Samn. 10.3) в Кампании. Маловероятно, что Пирр, который не имел большого успеха в своем предыдущем походе через Кампанию, предпочел бы расположить свои войска так близко к сердцу римской территории. Утверждение Аппиана может отражать первый этап похода Пирра на юг, а не его конечную цель.
[14] Белох утверждает, что битва произошла на реке Ауфид ближе к Венузии. Место этой битвы не следует путать с Аскулом, который находился дальше к северу в Пицене.
[15] Дионисий (20.1.4–8) описывает римскую сторону как четыре легиона и 50 000 союзников. Фронтин (Strat. 2.3.21) приводит гораздо более разумное общее число 40 000 человек в армиях Рима и Пирра соответственно.
[16] Дион и Зонара (op. cit.) говорят, что он выжил; Цицерон (Tusc. 1.89, Fin. 2.61) и Аммиан Марцеллин (16.10.3; 23.5.19) утверждают, что он умер.
[17] Сравните lex sacrata, который, как говорят, использовался самнитами для рекрутирования «льняного» легиона в 293 году (Livy 10.38.2–13).
[18] Μέρος была общим термином для группы, который также мог быть применен к военным единицам. В своем описании римских армий эпохи Пунических войн Полибий (6.26.9) говорит, что союзные войска были разделены на две общие группы (μέρη), каждая из которых более точно называлась крылом (κἐρας). Однако при Аускуле нет никаких указаний на общую организацию или на римских командиров над союзниками (praefecti sociorum). До прекращения своего рассказа в 293 г. Ливий не упоминает alae в отношении больших скоплений союзных частей, хотя в 10.29.12 он описывает подразделение кампанской кавалерии как ala Campanorum. Никакие praefecti sociorum не упоминаются до Второй Пунической войны, хотя утрата дальнейшего повествования Ливия затрудняет определение того, когда они впервые появились. Группировки при Аускуле могут указывать на постепенный шаг к большему командованию и контролю над союзными силами в римских армиях, но им не хватало какой–либо значительной всеобъемлющей организации.
[19] Фронтин (Strat. 2.3.21) дает несколько иное развертывание пехоты. Он помещает самнитов рядом с фалангой Пирра справа, но может быть он перепутал пеших самнитов с конными.
[20] Pоlуb. 18.28.10. Аналогичное развертывание фаланг вперемежку с другими войсками было позже осуществлено Антигоном III Досоном при Селласии в 222 году с использованием иллирийцев (Pоlуb. 2.66.5), и Антиохом III при Магнезии в 189 году с комбинированием легкой пехоты и слонов (Livy 37.40; App. Syr. 32). Эти греко–македонские параллели позволяют предположить, что Пирр перенял это развертывание не от римско–италийских армий.
[21] Гераклея: Plut. Pyrrh. 16; Zon. 8.3; Dio fr. 40.19; Livy Per. 13; Justin 18.1.4–6; Florus 1.13.8; Eutrop. 2.11; Oros. Hist. 4.1.9–11. Аускул: Plut. Pyrrh. 21; Justin 18.1.11; DH 20.1–3; Livy Per. 13; Florus 1.13.10; Zon. 8.5; Front. Strat. 2.3.21; Eutrop. 2.14; Oros. Hist. 4.1.19–22.
[22] Фронтин (Strat. 4.1.14) с другой стороны говорит, что римляне научились у Пирра планировке лагеря.