Период между поражением этолийцев и созданием провинции Македония в 148 г., за которым вскоре последовали Ахейская война и разрушение Коринфа — в некоторых отношениях самый трудный в греческой истории. И он не делается легче от того, если рассматривать его как составную часть римской истории. С точки зрения окончательного установления римской власти возобладала тенденция расценивать всякое противодействие Риму как верх абсурда. Несмотря на то, что после Второй македонской войны Филипп V восстановил македонскую военную машину достаточно для того, чтоб она стала угрожающей, стремления ахейцев к независимости встречали мало одобрения. Но всё же, детально исследуя период, приходишь почти к противоположному выводу. Государственные деятели и политики, подчиняющиеся отдалённому государству. не имеющему какой–либо военной силы на местах выглядят наивными и глупыми, а когда они сочетают такую позицию с кознями против своих политических противников, то заслуживают и более сильной характеристики. Утверждение это не следует воспринимать слишком уж серьёзно, хотя остаётся верным, что когда рассматриваешь события этого периода, то усилия греческих вождей стать независимыми, не выглядят уже столь нереалистичными как они выглядели после их провала. Ведь вожди эти знали, что римляне в то время не имели в Греции войск, не стремились их туда посылать и поэтому готовы, вероятно, пренебречь даже некоторыми действиями, которых они не одобряли.
То, что далее последует, будет большей частью обсуждением ахейских и пелопоннесских дел. Договор 196 года оставил на Балканах три крупных государства — Македонию, Этолию и Ахайю. Из них Этолия теперь утратила своё прежнее значение. С другой стороны, войны против Антиоха и этолийцев усилили двух других. Конфликты с римскими властями вскоре породили враждебность между македонским и римским правительствами, которая в конце концов привела к Третьей македонской войне. Ситуация с ахейцами была иной, так как конфедерация управлялась государственными деятелями с противоположными политическими взглядами: одна группа готова была беспрекословно следовать указаниям из Рима, другая пыталась занимать более независимую позицию. У власти находилась большую часть времени вторая и она достигла кое–каких успехов, но это была та группа, которая в конце концов вовлекла конфедерацию в злосчастную Ахейскую войну.
У Ахейской конфедерации было два основных проблемных места — Спарта и Мессения. Граждане обоих этих государств чувствовали себя униженными и оскорблёнными ахейцами, оба эти государства апеллировали к Риму и в обоих случаях римское вмешательство принесло больше вреда, чем пользы. Одновременно римские послы и сенатские послания отправлялись так же и в другие греческие государства и в Македонию. Всё это в конце концов создало такую обстановку, что Рим или должен был опять вмешаться с помощью военной силы или признать себя банкротом в качестве управляющего делами восточного средиземноморского мира. Что Рим, вольно или невольно, брал на себя такую роль ясно любому, кто исследует деятельность римских послов и множество постановлений сената по восточным вопросам [1].
В споре с ахейцами спартанцы продолжали вести себя как граждане города независимого от Ахейской конфедерации и как будто отношения с этой конфедерацией всё ещё оставались открытыми для переговоров. Ахейцы, как кажется, вынуждены были соглашаться с этим, во многом против своей воли, настолько, что не препятствовали отправке посольств из Спарты в Рим. По крайней мере, такие посольства год за годом появлялись в Риме и ни об одном из них нет сообщений, что оно было по дороге арестовано, хотя большая часть их путешествия проходила по пути или по путям, которые ахейцы легко могли бы контролировать. Так как ахейцы относились к иностранным делам как к сфере компетенции федерального правительства, это отсутствие вмешательства должно было быть вызвано соображениями неодобрения Рима. Конечно же, позиция римлян далека была от корректности. Кажется, их договор с ахейцами предусматривал, что только послы от федерального правительства допускаются в сенат; отдельным городам запрещено было отправлять посольства [2]. После нескольких лет препирательств, вопрос вышел на первый план в 183 году, когда сенат назначил комиссию из трёх специалистов, которая попыталась выработать общее и окончательное решение.
Филопемен и ахейцы несомненно желали рассматривать условия договора, которые они наложили на Спарту в 188 г. как вечные. Не так считали спартанцы, которые уже в том же году отправили посольство в Рим. Послы получили письмо от Эмилия Лепида, одного из консулов 187 г., критиковавшего поведение ахейцев в этой ситуации. Чтобы возразить на эту критику Филопемен, избранный стратегом на 187-186 гг., отправил в Рим посольство во главе с Никодемом из Элиды. Оно отправилось в Рим вероятно в конце 187 г., но похоже так там задержалось, что не вернулось в Грецию до весны 185 года. В этом году на собрании ахейского совета в Мегалополе, на котором обсуждалось множество различных дел, Никодем сообщил, что сенат раскритиковал некоторые особенности ведения ахейцами спартанских дел, но ничего не признал недействительным [3]. Таким образом, сенат по–видимому принял политику простого выражения неодобрения и рассчитывал, что ахейцы будут поступать в соответствии с его указаниями без дальнейшего вмешательства.
То же самое желание управлять делами Греции в том же самом году показало посольство во главе с Квинтом Цецилием Метеллом, которое значило так много для будущего ахейцев. На переговорах с Филиппом в Темпе и Фессалонике оно детально обсуждало многие вопросы относительно Македонии и Фракии. На обратном пути послы, в соответствии с инструкциями, посетили Пелопоннес. Там Аристен, стратег 186-185 гг., тот самый который был стратегом и председательствовал на том собрании а Сикионе в 198 г., на котором ахейцы постановили порвать с македонянами и Эллинской лигой и присоединиться к римлянам, теперь созвал собрание федеральных должностных лиц в Аргосе. По–видимому, таким образом была сделана попытка разрешить спартанскую дилемму и шансы на урегулирование были столь велики каковы они вообще могли быть у ахейцев, предводимых стратегом, считавшимся проримским и с римским посольством, возглавляемым старейшим государственным деятелем, бывшим консулом ещё в 206 году. Собрание это оказалось явно неудачным и привело к досадному тупику между ахейскими должностными лицами и послами, продемонстрировав полную невозможность согласовать римское стремление к господству со стремлением Филопемена и его сторонников к свободе рук в Пелопоннесе. Данные об этом собрании показывают далее, что Филопемен обладал большим весом среди ахейских должностных лиц, чем стратег этого года, но они так же показывают, что среди ахейцев были и несогласные и они высказывались не стесняясь, даже если это приводило в серьёзное замешательство их правительство. Ахейцы так и не научились выступать единым фронтом перед внешним миром. Когда Метелл порицал обращение ахейцев со спартанцами, Аристен не возразил, выразив тем самым, согласно Полибию, согласие с его порицанием. Диофан, которого Полибий считал лучшим солдатом, чем политиком, даже заявлял, что дурно велись дела не только Спарты, но так же и Мессении. Филопемену, Ликорту — отцу Полибия и Архонту оставалось защищать ахейскую политику и побуждать своих коллег–магистратов отвечать, что ахейцы будут придерживаться заключённых соглашений. В этот момент Метелл потребовал созыва чрезвычайного собрания ахейской экклесии или первичного собрания. Ахейские должностные лица попросили письменного распоряжения сената на эту тему и когда Метелл такого распоряжения не представил, отказались созвать собрание. Мол законы их не позволяют этого без письменного распоряжения сената относительно данного предмета. Метелл, раздражённый этим, отказался принять предложенный ответ и таким образом официально удалился без ответа. Рассказанная Полибием история подразумевает, что инструкции послов предписывали попытаться решить спартанский вопрос путём совещания с заинтересованными сторонами и что требование созыва экклесии не было в них включено, но являлось решением Метелла, принятым под влиянием минуты [4].
В отказе созвать требуемое Метеллом собрание буква закона несомненно была на стороне ахейских должностных лиц, но они могли применить её более сурово, чем необходимо. Но однако ж здесь имела место реальная проблема. Ахейским должностным лицам не позволено было созывать экклесию за исключением союзов, объявления войны или по вопросам, указанным в письменном распоряжении римского сената (последний пункт — вероятнее всего поправка, сделанная к более раннему закону). Кроме того, собрание могло рассматривать лишь вопросы, заранее внесённые на рассмотрение. И всё же если бы ахейские чиновники были более сговорчивы, они могли бы составить заявление по данному вопросу и сформулировать его так, чтобы удовлетворить требованиям римлян. По тому ж как всё случилось, инцидент послужил только лишь к тому, чтоб ухудшить отношения, и без того не особенно хорошие, между ахейцами и римлянами. Полибий [5] заявляет, что ахейцы в это время приписывали вмешательство в их дела Метелла и ещё более раннее вмешательство Фульвия Нобилиора козням Аристена и Диофана. Если ахейцы действительно считали, что римские представители вмешиваются из–за того только, что некоторые ахейцы побудили их сделать это, то они вероятно полагали, что у римлян нету собственных интересов в тех делах, о которых шла речь. Иначе трудно понять их неповиновение такому выдающемуся человеку как Метелл.
Обращение ахейцев со Спартой и их отказ Метеллу рассматривались в римском сенате зимой 185 -184 гг. По особой договорённости в это время перед сенатом предстали ахейские и спартанские послы, чтобы доказать своё дело. Спартанскими послами были Арей и Алкивиад, из числа изгнанников, возвращённых Филопеменом и ахейцами. Ахейцам это казалось вопиющей неблагодарностью, хотя вполне возможно утверждать, что этот их поступок показывает: обращение с ними ахейцев было так плохо, что даже те, кто обязан был им благодарностью отвернулись от них. Как отмечено будет нами ниже Арей и Алкивиад не принадлежали к экстремистам, но к более умеренным элементам среди «старых изгнанников». Выслушав доводы сторон сенат просто передал дело другому посольству, которое уже назначено было к отправке в Македонию. Во главе его поставлен был Аппий Клавдий, консул прошлого года, прежде служивший в Греции под началом Фламинина и во время эвакуации в 194 г. вывел основное подразделение римских войск из Элатеи в Фокиде в Орик в Иллирии. После этого сенат занялся тем, как ахейцы обошлись с Метеллом, по–видимому без спартанских послов, а лишь в присутствии ахейских. Ахейцы же оправдывались в своём с ним обращении. Сообщение об этом оправдании содержит, между прочим, лучшие сведения какими мы располагаем относительно ахейского закона запрещавшего созыв экклесии за исключением нескольких особых вопросов. Возражая, Метелл персонально обвинил Филопемена и Ликорта. После этого сенат объявил ахейским послам, что пошлёт своих представителей для разбора спартанского вопроса — несомненно посольство во главе с Аппием Клавдием. Далее сенат посоветовал ахейцам впредь проявлять учтивость и должное внимание римским послам, посещающим их [6]. Похоже, сенат всё ещё пытался избежать излишней резкости. Ахейцы, однако, ничего в дальнейшем не сделали, чтоб достичь взаимопонимания. Ещё до прибытия римских послов Ликорт, стратег 185 -184 гг., на собрании ахейцев, вероятно одном из ординарных собраний их представительного совета, представил дело Арея и Алкивиада, с тем результатом, что они осуждены были на смерть in absentia. Юридически и технически осуждение могло быть оправданным, но едва ли это была хорошая политика. Несколько дней спустя прибыли римские послы вместе с Ареем и Алкивиадом. Тогда было созвано экстраординарное собрание Ахейского федерального собрания. Несмотря на предостережения Аппия Клавдия, ахейцы всё ещё отказывались вносить какие–либо изменения в свои прежние порядки, хоть и отменили смертный приговор двум спартанцам. Ливий сообщает дальше, что ахейцы просили римлян внести те изменения, которые они сами не могли сделать не нарушив своей клятвы [7]. Сомнительно, что ахейцы действительно обратились с такой просьбой, но на следующий год римская комиссия всё же приступила к составлению плана урегулирования. С другой стороны кажется, что Аппий Клавдий в самом деле побудил спартанцев отправиться со своими жалобами в Рим [8]. Это видимо и послужило причиной череды спартанских посольств в Рим в следующем году.
Принятая сенатом процедура заключалась в том, чтоб назначить комиссию экспертов, а именно Тита Фламинина, Метелла и Аппия Клавдия [9] для составления плана урегулирования. И они составили его, правда исключительно на основе совещаний исключительно с послами спартанцев и спартанскими изгнанниками. Аппий Клавдий может быть уже держал в уме эту процедуру, когда побуждал спартанцев приносить свои жалобы в Рим. Когда план, сформулированный таким образом, был составлен, он был представлен ахейским послам в Риме и их побуждали принять его [10]. В Риме присутствовали четыре группы спартанских послов. Из них две представляли старых изгнанников, возвращённых ахейцами. Крайние из них требовали полного возврата своих земельных владений; более умеренные, представляемые Ареем и Алкивиадом требовали, чтобы каждому из возвратившихся изгнанников возвращено было имущество на сумму в один талант, а остальное распределено между людьми, достойными гражданства. Третья группа послов, возглавляемая Сериппом, просила сохранить организацию, которая у них была в то время, когда они были членами конфедерации; иными словами, они представляли про–ахейскую группу. Четвёртая группа, возглавляемая неким Хероном представляла тех, кто осуждён был на смерть или изгнание постановлениями ахейцев. Они естественно хотели быть восстановлены в правах и реформировать управление государством — вероятно дать больше прав низшим классам. Члены комиссии, по–видимому, честно попытались разработать работоспособное соглашение. Они начали с принятия решения о том, чтобы изгнанные и осуждённые на смерть были восстановлены в правах, вынесенные им приговоры были бы отменены, а Спарта осталась членом конфедерации. Спартанцы должны были подчиняться юрисдикции ахейских федеральных судов, но смертные приговоры должны были выноситься иностранными судьями. Деталь эта ясно показывает стремление выработать жизнеспособный компромисс. Ахейская гордость должна была быть спасена тем, что Спарта останется в конфедерации, подчиняясь в целом юрисдикции ахейских судов, в то время как использование иностранных судей в судах по тяжким преступлениям должно было сохранять жизни спартанцев от мстительности ахейцев. К несчастью в тексте Полибия столько лакун, что невозможно в точности узнать условия пользования собственностью, но дело выглядит так как если бы старым изгнанникам не была возвращена вся их прежняя земельная собственность и всякому позволено было иметь значительные земельные владения [11]. Но каковы бы ни были достоинства этого урегулирования оно имело мало шансов на успех по той простой причине, что затеяно было не советуясь с ахейцами и представлено было их послам только после того как работа над ним была уже завершена. Под давлением, ахейские послы скрепили документ своими печатями. Независимо от того рассматривался ли он как обязательный для исполнения местными властями, кажется принят был по крайней мере в том отношении, что группе изгнанников, представляемых Хероном позволено было возвратиться [12], но их возвращение привело скорее к смуте, чем к миру. И тем не менее, даже если она в этом одном случае и уступила, партия Филопемена и Ликорта продолжала упорно отстаивать права ахейцев.
Возвращение только что упомянутой группы изгнанников должно было б означать, что никаких спартанских изгнанников более не существовало. Вместо этого, уже летом 183 г. проблема изгнанников снова стала волновать всех, кого это касалось. Случилось, как кажется, то, что группа изгнанников во главе с Хероном тот час же по возвращении вступила в своего рода коалицию с партией, возглавляемой Сериппом (альянс низшего и среднего классов) и они отправили в изгнание большинство, если не всех старых изгнанников. Вместо того, чтоб вернуть им часть их прежних владений, власти теперь конфисковали земли, которые «тираны» (Клеомен и Набис) позволили сохранить сёстрам, жёнам, матерям и детям тех изгнанников [13]. Так как это произошло в то время когда Спарта принадлежала к Ахейской конфедерации и отчасти в результате урегулирования римской комиссии, то это поразительное свидетельство степени недовольства среди представителей низших классов и их стремления к социальной революции. В тот же самый год посольство во главе с Квинтом Марцием Филиппом, консулом 186 г. послано было в Македонию и ему приказано так же было заглянуть в Пелопоннес [14]. Сведений о его деятельности нет, но есть сообщение, что Фламинин, в это время направлявшийся в Вифинию, написал из Навпакта ахейскому стратегу и дамиургам, требуя чтобы они созвали synkletos — экстраординарное собрание Ахейской конфедерации. Когда они попросили его предоставить официальное распоряжение по этому вопросу и когда он отказался сделать это, то ахейцы отказались созвать собрание [15]. Очевидно, они были вправе это сделать. Ожидать, что они созовут собрание ради римского сановника, который просто проезжал мимо, даже если сановником этим был Фламинин, было чересчур. По словам Полибия, этот отпор, данный Фламинину, был большим разочарованием для так называемых старых изгнанников, недавно вновь изгнанных из Спарты. Таким образом, эта группа была изгнана уже летом 183 года. Таким образом, провал урегулирования, предпринятого римской комиссией, был немедленным и полным. Римское правительство однако, с его обычным стремлением держаться однажды принятого решения, по–видимому до конца считало его действующим. Это видно будет в связи с переговорами, предшествующими Коринфской войне 146 года.
182 год, в котором так же имели место проблемы с Мессенией, стал решающим для истории Ахейской конфедерации и её взаимоотношений с Римом. Ахейцы были всё ещё полны решимости вести свою собственную политику в Пелопоннесе и даже призвать Рим в качестве союзника помочь им против мессенян. Посольство, посланное в Рим осенью 183 г., не упоминало, по–видимому, о Спарте, полагая, что вопрос решён. Вместо этого, оно искало помощи против Мессении или если это не удастся, то по крайней мере добиться эмбарго на поставки оружия и снаряжения из Италии в Мессению. Несмотря на отказ римлян предоставить помощь, ахейцам удалось ослабить Мессению. В течение зимы 183-182 гг. в Риме вероятно побывало множество посольств, но сенат сэкономил себе массу времени уделяя мало внимания посольствам от ахейцев, спартанцев и спартанских изгнанников, вместо этого основывая свои решения на отчёте Марция Филиппа. Он предположил, что если б сенат выразил своё неодобрение, но в остальном проигнорировал ахейцев, тогда Спарта и Мессения вскоре выступили б вместе и ахейцы испытали бы такие затруднения, что вынуждены были б обратиться к Риму. В соответствии с этим советом спартанским послам заявлено было, что римляне сделают для них всё, что смогут, в то время как ахейцам — что их не должно удивлять, что римляне сочтут, что их не касается, если Лакедемон, Коринф или Аргос выйдут из конфедерации. Этот ответ был им объявлен, но послы задержались в Риме, чтоб дождаться исхода событий в Мессении [16]. Когда новости о том, что мессеняне попали в безвыходное положение достигли Рима сенат круто изменил свою политику и объявил ахейским послам, что будут приняты меры, чтобы воспрепятствовать поставкам оружия или продовольствия в Мессению [17]. Ахейцы могли счесть это подлинным триумфом своего дела и сделать вывод, что римляне предпочитают, чтобы всё шло своим чередом, чем вмешиваться военной силой.
Лето 182 г. ознаменовалось необычным развитием событий ахейских дел. Спарта принята была в Ахейскую конфедерацию и условия этого принятия точно зафиксированы на стелле. Трудно установить точно, что произошло. Ахейцы, вероятно, рассматривали римское урегулирование как несуществующее и потому пытались совершить своё собственное. Их могло побудить к этому заявление сената, что римляне полагают, что их не касается если Лакедемон выйдет из конфедерации. За принятие Спарты проголосовало экстраординарное собрание Ахейской конфедерации, на котором Ликорт, стратег этого года, доказывал, что римляне отказались от своего верховенства в Спарте — вывод подтверждавшийся заявлением сената спартанским послам, что Рим уже сделал для Спарты всё, что мог. Вероятно главное отличие между ахейским и римским планами состояло в том, что ахейцы требовали полной юрисдикции над спартанцами в их обычных судах и не считали нужным передавать суд по преступлениям, каравшимся смертью в руки чужестранных судей. О своём урегулировании ахейцы римским властям не сообщили, но на это обратили их внимание как посольство из самой Спарты во главе с Хероном, так и посольство от изгнанников. Последним было сказано, что сенат напишет ахейцам и потребует их восстановления в правах. Изгнанники предъявили это письмо ахейцам, но последние решили дождаться возвращения из Рима собственных послов. Последние заявили, что сенат направляет это письмо об изгнанниках не из какой–то реальной заинтересованности в их деле, но просто из любезности. Поэтому ахейцы проголосовали за то, чтобы ничего не менять в их прежних установлениях. Иными словами, изгнанники так и остались изгнанниками [18].
Поначалу всё вроде бы шло хорошо. Волнения начались после того как в какое–то время в 181году из своего посольства в Рим вернулся Херон. Он продолжал действовать как демагог и растрачивать государственные средства незаконно и безответственно. Когда, очевидно самими спартанцами, назначены были аудиторы и приказал убить самого из них выдающегося. Это было уже слишком для стратега ахейцев, несомненно Ликорта, который вмешался, предал Херона суду и лишил его свободы. Были предприняты так же шаги по возвращению имущества родственникам изгнанников, отнятого у них Хероном. Это, кажется, оказало благотворное воздействие, даже если стратег злоупотребил при этом правом федеральных должностных лиц вмешиваться в местные дела. Ясно, что пока что партия Филопемена и Ликорта господствовала. Но осенью 181 г. Ликорта в качестве стратега сменил Гипербат, член оппозиционной группы. Сразу же после своего избрания он созвал экстраординарное собрание Ахейской конфедерации и ещё раз представил ему письмо римского сената относительно восстановления в правах спартанских изгнанников, т. е попытался использовать своё влияние как стратега, чтоб добиться отмены более ранних решений ахейцев. Но это ему не удалось. На собрании Ликорт защищал ранее принятые решения, в то время как Гипербат и Каллистрат побуждали ахейцев последовать совету римлян. Ликорт в этом вопросе одержал победу, но в Рим было отправлено посольство и среди послов был и Каллистрат, который посоветовал сенату быть более строгим с ахейцами. Похвала, возданная ему римлянами, позволяет отнести выборы Каллистрата в качестве стратега к 180-179 гг. В ходе своего срока службы, он обеспечил возвращение изгнанников как в Спарту, так и в Мессению [19]. Но прежде чем рассматривать дальнейшее значение этого, надо взглянуть на ситуацию в Мессении.
Первое вступление Мессении в Ахейскую конфедерацию устроено было в 191 г. Фламинином, после того как он отозвал ахейские войска под командованием Диофана. Тогда мессенянам велено было возвратить своих изгнанников. Возвращение их привело к спорам и разного рода затруднениям в которые позже вмешался Филопемен в качестве стратега, но однако безуспешно. Однако, всё это, видимо не привлекало внимания римлян до 185 г., когда Метелл посетил Пелопоннес. В ходе его совещания с ахейскими должностными лицами по поводу Спарты Диофан заявил, что дело Спарты не единственное, которое повели неправильно. Ведь имеет место ещё и дело Мессении, где возникли волнения из–за решения Фламинина по поводу изгнанников и попыток Филопемена решать вопросы [20]. Для сравнения мессенян с вечно сварливыми спартанцами интересно отметить, что жалоба подана была не мессенским, а ахейским политиком. На следующий год мессеняне, как кажется, решили обратиться в Рим. Во всяком случае, Динократ из Мессены находился в Риме в качестве посла зимой 184-183 гг. или в начале 183 г. По прибытии он узнал, что Фламинину назначено отправиться в Вифинию. Потому Динократ сконцентрировал на Фламинине всё своё внимание надеясь с помощью его вмешательства, когда тот будет следовать в Вифинию, обеспечить урегулирование мессенских дел по своему усмотрению. Вероятно его планы включали выход из конфедерации и в случае необходимости войну. Всё это он, как говорят, предпринял довольно необдуманно. Фламинин, хоть и упрекал его за легкомыслие, обещал сделать всё возможное [21]. Хотя Фламинину и не было дано распоряжений о вмешательстве в дела Греции, всё же апелляция к нему не казалась неестественной. Да, но как уже отмечалось, он ничего не добился. В том же самом году Квинт Марций Филипп возвращаясь из Македонии, по крайней мере имел удобный случай побудить ахейцев не предпринимать ничего в отношении мессенян без одобрения Рима. Ахейцы пренебрегли его советом и в конце 183 г. проголосовали за войну. Совет Марция — свидетельство того, что Динократ и его сторонники уже провозгласили выход Мессении из конфедерации и надеялись, что римляне в этом их поддержат [22].
Военные действия начались осенью 183 г., но информация сохранилась лишь о тех, которые имели место в следующем году. Тем временем, в Рим направлены были ахейские послы с тем, чтобы добиться от римлян военной помощи в качестве союзников или если это не получится, то по крайней мере воспрепятствовать поставкам для мессенян оружия и снаряжения из Италии. Ответом было знаменитое предупреждение, что римлян не касается если Спарта, Коринф или Аргос выйдут из союза. Это означало, что связи между ахейцами и мессенянами считались уже разорванными и что других побуждали последовать их примеру. Сенат вероятно счёл, что Марций был прав, предвещая, что ахейцы, если будут предоставлены самим себе, будут иметь больше проблем со спартанцами и мессенянами, чем они смогут справиться [23]. Как оказалось, после пленения и казни Филопемена они были быстро покорены Ликортом, который избран был дослужить остаток срока Филопемена, а затем избран и на полный срок на 182-181 гг. [24]. Когда Динократ счёл необходимым вступить в переговоры, то Ликорт потребовал, чтоб мессеняне выдали виновных в мятеже и смерти Филопемена, получили гарнизон на акрополе и передали все остальные вопросы на решение ахейского народа (efhnos). Так решено было на втором ординарном synodos этого года, возможно в конце весны или в начале лета. Ряд городов отделён был от Мессении и принят в Ахейскую конфедерацию в качестве отдельных общин, так что Мессения не была более столь обширной [25]. Когда новости об успехах ахейцев достигли Рима, сенат сообщил ахейцам, что он устанавливает эмбарго на поставки оружия и продовольствия в Мессению, которого они добивались, но в котором сенат им раньше отказал. Более того, когда ахейские послы в Риме сообщили о победе над мессенянами и последующем урегулировании мессенских дел, им оказан был сенатом дружеский приём [26]. Вряд ли может быть более ясное свидетельство того, что ахейцы победили. Потому–то не удивительно, что когда сенат послал им упомянутое уже письмо о спартанских изгнанниках, то ахейцы почувствовали себя свободными его проигнорировать. Тот факт, что когда они подошли к окончательному урегулированию мессенского вопроса, они гарантировали городу три года освобождения от федеральных налогов [27] свидетельствует, что каково бы ни было их отношение к тем, кто был ответствен за смерть Филопемена, они не таили зла на рядовых граждан Мессении. Разделение одной слишком большой общины на несколько меньших было естественной политикой федерального государства и не означало особой враждебности.
Серьезные трудности для партии Филопемена, вождём которой после его смерти стал Ликорт, начались дома с осеннего собрания 181 г., на котором вновь избранный стратег Гипербат попросил ахейцев пересмотреть принятое раньше в том же году под председательством Ликорта решение. Но на этом собрании Гипербату, вероятно, сделать этого не удалось, ведь решено было отправить в Рим посольство с защитой политики Ликорта. И всё же, даже если это тогда и не осознавалось, решение отправить посольство противоречило интересам Ликорта. Ведь чего можно было добиться отправив посольство сообщить сенату, что его совет проигнорирован? Таким образом, сама отправка посольства была в некотором смысле победой Гипербата, но даже ещё большей победой было включение в его состав Калликрата, который был по крайней мере столь же упорным противником Ликорта, как и сам Гипербат. В Риме, кажется, Калликрат взял все дела в свои руки, игнорируя своих коллег — Лидиада из Мегалополя и Арата из Сикиона. Вместо того, чтоб оправдывать политику Ликорта, он принялся осуждать её и советовать сенату быть твёрже в поддержке его, Калликрата, сторонников. Под влиянием его совета сенат не только написал ахейцам, требуя возвращения спартанских изгнанников, но так же направил заявления этолийцам, эпиротам, афинянам, беотийцам и акарнанцам. В своём письме ахейцам, он добавил так же, что было б хорошо, если бы они имели больше государственных деятелей, подобных Калликрату. В силу этой рекомендации Калликрат избран был стратегом на 180 – 179 гг. и в ходе срока своей службы способствовал возвращению изгнанников как в Спарту, так и в Мессению. Оценить его деятельность трудно. Полибий считает, что он принёс Греции большие бедствия. В те времена было ещё возможным для государства — верного союзника вести дела с римлянами почти на равных. Римляне имеют похвальную слабость поддерживать народы, которые обращаются к ним за помощью и когда им указывают на требования справедливости, обычно уступают [28]. Это утверждение сына Ликорта кажется достаточно веским. Однако замечательно, что за исключением стратегии Калликрата и его временного контроля над политикой конфедерации не было резких перемен как в ахейской позиции и политике, так и в римском отношении к ним. Великая перемена произошла только с Третьей македонской войной и особенно с победой римлян при Пидне. До неё в греческих государствах, даже в ходе войны, имели место удивительные уступки общественному мнению.
Две ахейские политические партии отличались так же позицией к отношениям с эллинистическими монархиями, в особенности к птолемеевскому Египту. Партия Филопемена и Ликорта, как кажется, считала необходимыми переговоры о союзе с этим царством и отправку посольств в Александрию даже если Птолемей заинтересован был в Греции главным образом как в источнике наёмных солдат ибо несколько усиливал их позицию в международных делах. Гипербат, с другой стороны, старался воспрепятствовать возобновлению союза, очевидно оттого, что желал, чтоб ахейцы тесно связаны были только с римлянами. Одновременно велись переговоры и с монархией Селевкидов в лице Селевка IV и с Евменом Пергамским. Все эти вопросы и многие другие поднимались на синоде (ординарном собрании) совета Ахейской конфедерации в Мегалополе в 185 г. И пергамские и селевкидские послы получили там менее дружественный приём, чем послы Птолемея. Именно на этом собрании ахейцы получили и отвергли предложение Евмена о даре в 120 талантов для того, чтобы средства эти использованы были в качестве выплаты членам ахейского буле за посещение собраний. Какова бы ни была истинная причина отказа, дебаты по этому вопросу в собрании показали значительную враждебность к Евмену, что показывает значительный поворот от тесной связи в 190 г. Поворот этот вызван был обидой на него за установление им контроля над Эгиной и возможно дальнейшее вмешательство в греческие дела. Нет данных о сходной обиде на Селевка IV, послы которого так же желали возобновить дружеские отношения и доставили в дар эскадру из 10 «длинных судов». Дружеские отношения ахейцы решили возобновить, но от дара отказались. Смысл этого действия не ясен, но по–видимому, посольство Селевкидов не привлекло к себе особого внимания. А вот что касается посольства Птолемея Эпифана — это было совсем другое дело. В 186 г., когда стратегом был ещё Филопемен, в качестве посла от Птолемея явился афинянин Деметрий, чтоб возобновить существовавший договор между Птолемеем и ахейским народом (ethnos). Предложение об этом было с радостью принято и посольство во главе с Ликортом отправилось в Египет для обмена клятвами в связи с его ратификацией. В 185 г. Ликорт возвратился, но теперь уже стратегом был член противной партии Аристен. Просто спросив какой договор возобновляется и указав на различия между несколькими старыми договорами, он сумел заблокировать его принятие. Договор, однако, всё таки возобновлён был позже, когда Ликорт стал стратегом [29]. Рассказ о заминке, вызванной противоречием между различными старыми договорами даёт ключ к смыслу всех этих действий. Пелопоннес был одним из самых крупных резервуаров наёмников и масса договоров о союзе между Птолемеем и ахейцами должно означать, что царь находил, что такие договора облегчают получение наёмников. Всё это время Птолемей владел Мефаной, которая должна была быть чем–то вроде постоянной военной миссии и пункта набора рекрутов и нет никаких признаков, что ахейцы так же возражали против этого, как они возражали против обладания Евменом Эгины. Примерно к тому же времени относится сообщение о деятельности птолемеевских вербовщиков в Греции [30]. Между тем, кажется, тщеславие ахейского народа сильно возбуждалось от того, что о них говорили как о союзниках Птолемеея, в то время как знатные ахейцы получали удовольствие от посещения александрийского двора в качестве послов.
Из случая с посольством в Александрию в 181 г., запланированным, но несостоявшимся, ясно, что по крайней мере один молодой человек был назначен послом для того, чтоб ему доставить удовольствие. В этот год птолемеевское посольство предложило в дар 10 пентеконтер, а на самом деле, может быть 50 вёсельных лембов. Получить этот дар и привести суда в Грецию выбраны были Ликорт и его сын Полибий, хотя и несовершеннолетний и Арат, сын Арата из Сикиона. Последний был возможно внуком знаменитого Арата. Так как Ликорт в 182-181 гг. был стратегом, то возможно он намеревался отправиться в посольство осенью, после выборов своего преемника. Но оно не состоялось из–за новостей о смерти Птолемея Эпифана. В конце той же осени Арат избран был отправиться в Рим, вместе с Калликратом и Лидиадом из Мегалополя, возможно потомком того тирана, который позже стал стратегом Ахейской конфедерации [31]. Таким образом, члены великих семей имели режим наибольшего благоприятствования в выборах послами, по крайней мере в период пребывания у власти Ликорта. Таким образом, Птолемеи получали наёмников и ахейские игры в дипломатические отношения с Птолемеями продолжались даже в ходе Третьей Македонской войны.
Третья Македонская война, как обычно считается, представляет собой поворотный пункт в отношениях Рима с греческими и восточными государствами. В самом начале войны римляне обратились к своим греческим союзникам — союзникам в самом широком смысле — за помощью, но они так же выказали то же самое желание управлять делами этих государств, что и прежде. Когда же кто–либо из них им не подчинялся римляне поначалу уступали и только после Пидны сделались властными и деспотичными. До неё они даже принимали меры по защите союзников от эксцессов со стороны римских командиров. Некоторые из них даже были преданы суду, а в 170 г. было установлено сенатусконсультом, что командирам не должно предоставляться ничего сверх того, что установлено сенатом и объявлено публично. Ведь тогда для римлян продолжение сотрудничества или по крайней мере дружеские отношения с различными государствами имели первостепенное значение. Ведь Македонское царство до такой степени восстановило свои силы, что исход войны вовсе не был предрешён заранее. Некоторые из беотийских городов встали на сторону Македонии и эпироты начали восстание, что подразумевает в них некоторую надежду на победу над римлянами.
Останавливаться подробно на вопросе о причинах войны и дипломатических спорах, ей предшествовавших было б бесполезно. Большая часть всей нашей информации происходит от Ливия, но его источниками были большей частью анналисты и не всегда легко понять насколько то, что он сообщает надёжно. Общего изложения хода войны мы давать не будем. Мы рассмотрим только несколько отдельных вопросов, а именно: участие греков в начальных операциях, отношение к войне и вклад в неё некоторых из федеральных государств и наконец перемены в отношении к ним Рима после победы при Пидне.
Для некоторых из греческих государств первое испытание в связи с Третьей Македонской войной имело место в 172 г., независимо от того была ли тогда война уже объявлена или нет. Начало войны обычно относят к 171 году, так как в 172 римляне отправили комиссию во главе с Марцием Филиппом в Македонию и Грецию, чтобы подготовиться к войне. Члены её разделили меж собой обязанности и отправились с визитами в различные греческие государства, чтобы побудить их послать войска с тем, чтобы занять стратегические позиции и в других отношениях подготовиться к войне, которая должна была последовать. Сообщается, что Марций даровал Персею перемирие, чтобы дать ему возможность отправить в Рим послов [32]. Это означает, что война уже была объявлена, но Персей пребывал в заблуждении, что шансы на мир, на то что удастся избежать конфликта всё еще высоки. Говорят, что это был ни что иное как обман, применённый для того, чтобы получить больше времени на подготовку. Члены комиссии привели с собой в Коркиру 1000 пехотинцев. Даже больше их привёл Гней Сициний, praetor peregrinus этого года, который высадился в Аполлонии в Иллирии по крайней мере с 5000 пехотинцев и 300 всадниками. Здесь он должен был оставаться до следующей весны, когда должна была прибыть консульская армия [33]. Эти приготовления должны означать, что римские руководители решились на войну, но так как там не было военных сил для немедленных наступательных операций крупного масштаба, то начало войны перенесено было на следующий год [34]. Потому желательно было побудить Персея оставаться бездеятельным, а так же проследить за тем, чтобы ключевые позиции контролировались римлянами и их союзниками когда война начнётся. Осуществлено это было с помощью немногочисленных римских солдат и отрядов греческих союзников. Но прося о помощи римские должностные лица, насколько хватало решимости, вмешивались в местные дела. Уже в 172 г. они прилагали усилия к тому, чтобы развалить Беотийскую конфедерацию и поощряли партикуляризм в Ахейской.
Теперь коснёмся некоторых деталей. Сициний, вскоре после высадки в Иллирии послал 2000 человек занять иллирийские укрепления близ границы с Македонией. Когда пять членов комиссии достигли Коркиры, двое из них — сам Марций и Авл Атилий отправились прежде всего в Гитану в Эпире, где они предстали перед собранием Эпирской конфедерации, которое возможно было экстраординарным, созванным специально для того, чтобы их принять. Там они стали побуждать конфедерацию послать 400 человек на помощь, для защиты Орестиды — области между Эпиром и Македонией [35]. Дальше они отправились в Этолию, а затем в Фессалию, где в Лариссе получили от фессалийцев все гарантии, каких только пожелали. Когда они там находились к ним прибыли послы из Акарнании и Беотии. Акарнанцам они прочитали назидания и посоветовали быть начеку. Беотийцам, так как там имела место распря между проримской и промакедонской партиями, каждому городу посоветовали принимать решение самому, т. е фактически распустить конфедерацию. Самым важным, однако, было прибытие посольства от Персея, которое попросило их о встрече. Им заявлено было, что она состоится на берегах Пенея, возможно сразу за Темпейской долиной [36].
После этой встречи, на которой между Персеем и римлянами было достигнуто перемирие, послы отправились в Беотию с целью разрушить как союз беотийцев с Персеем, так и их конфедерацию. Им удалось достигнуть обеих этих целей. Прибыв в Беотию, они прежде всего встретились с послами из пограничного города Херонея, а затем и с посольством из Фив, заявившим, что они не голосовали за союз с Персеем. Послам этим предложено было проследовать с римлянами в Халкиду, где Марций и его приспешники тогда обосновались [37]. Таким образом, члены римской комиссии получили выражения преданности от большинства беотийских городов и Беотийская конфедерация была таким образом фактически распущена. Дела Марция и Атилия в Халкиде были теперь закончены, но она не была оставлена без присмотра и охраны. Сервий Корнелий Лентул, один из двух Лентулов, посланных в Кефаллению и на Пелопоннес вызван был и поставлен здесь начальствовать. Марций и Атилий же отправились в Аргос, где встретились со стратегом и главными магистратами ахейцев и договорились, что 1000 ахейцев будут посланы, чтоб составить гарнизон Халкиды [38]. Затем эти двое, полностью завершив свою миссию, в начале зимы возвратились в Рим.
Таким образом общая хронология достаточно ясна и хотя некоторые из упомянутых событий, относимые к 172 году, помещаются Ливием в следующий год, но поскольку работа возглавляемой Марцием комиссии закончена была до начала зимы и до того как были избраны консулы на 171 год, то ясно, что вся их деятельность относится к 172 году. В какой последовательности размещать последующие события — менее ясно, хоть и несомненно, что имела место значительная деятельность до того как Публий Лициний Красс, консул 171 г., которому Греция была назначена в качестве провинции, выступил на сцену. Вероятно некоторая или даже значительная её часть относится к осени 172 года.
В Беотии урегулирование, организованное Марцием Филиппом, не вполне прекратило беспорядки. Некоторое время спустя Персей отправил посланника в три города, которые всё ещё оставались лояльны Македонии — Коронею, Фисбу и Галиарт. Города эти обратились к Персею за помощью, особенно против Фив, но получили ответ, что из–за перемирия он не может оказать им какой–либо помощи [39]. Было ли об этом известно римским властям или нет, они не считали Фессалию и Беотию достаточно надёжно защищёнными. После того как Марций, Атилий и Публий Корнелий Лентул доложили обо всём сенату, они были посланы назад в Грецию. Марций послан был с несколькими квинкверемами в Эгеиду, Атилий с 2000 тысячами пехотинцев, взятых из сил, посланных с Сицинием в Иллирию — занять Лариссу в Фессалии, а Лентул — в Фивы с 300 италийскими солдатами [40]. Отправка войск в Лариссу может показаться в этом списке самым удивительным, но то, что они были посланы доказывается тем фактом, что следующей весной, когда Персей вторгся в Фессалию, римские и фессалийские войска смогли завладеть не только Лариссой, но и соседним Гиртоном [41]. Занятые в этом римские войска должны были быть посланы осенью 172 г. и если войска были посланы в Фессалию, то естественным было разместить небольшой гарнизон так же в Фивах.
В Фивах Корнелий Лентул не удовольствовался только тем, чтобы удержать город. Он так же организовал нападение на Галиарт, привлекши к этому беотийские войска. Оно, видимо, имело место в начале 171 г., ведь осада всё ещё продолжалась когда на сцене появился римский флот под командованием претора Гая Лукреция Галла. Последний собрал значительную эскадру римских и союзных судов у Кефаллении. Отсюда он отправил своего брата Марка Лукреция с большей частью флота в Халкиду вокруг Пелопоннеса, в то время как сам он вступил в Коринфский залив на триреме, чтоб предупредить события в Беотии. Так как его несколько задержала болезнь, то по прибытии он нашёл, что Марк передал уже Лентулу приказ претора отступить от Галиарта и сам приступил уже к новой осаде с 10 000 моряков и 2000 воинов царя Евмена Пергамского. Почти в то же время подошли к Халкиде и корабли союзников: две пунийские квинкверемы, две триеры из Гераклеи Понтийской, четыре — из Халкедона, столько же — с Самоса и, наконец, пять родосских квадрирем. Но поскольку никаких военных действий на море не велось, претор отпустил эти корабли назад к союзникам. Ясно, что эта мобилизация судов, очевидно спланированная заранее, имела целью морские операции в Эгейском море. Если бы главной целью была Беотия, то подход со стороны Коринфского залива был бы куда удобнее. Лукреции, однако, предпочли действовать в Беотии, вероятно в надежде на добычу. К несчастью для нападавших, Галиарт получил помощь от добровольцев из Коронеи, упорно оборонявшихся. Когда осаждавшие наконец ворвались в город, то перебили стариков и юношей. В цитадели засел вооружённый гарнизон, несколько дней продержался, затем сдался и был продан в рабство в количестве около 2500 человек. Objets d‘ art были вывезены, а сам город разрушен. Это несомненно было одним из самых славных и доходных римских военных предприятий. Далее Лукреций обратился против Фисбы,, которая сдалась без сопротивления. В город возвратились изгнанники, он был передан во власть проримской партии, в то время как сторонники промакедонской партии проданы были в рабство. Коронея, третий из открыто промакедонски настроенных городов, видимо, продержалась до тех пор пока не была захвачена когда консул Публий Лициний Красс привёл свою армию в Беотию, чтобы встать на зимние квартиры после окончания военной кампании 171 года. На следующий год сенат урегулировал дела в Фисбе в пользу бывших изгнанников и других сторонников проримской партии [42].
Все эти случаи иллюстрируют позицию римлян и их требования. От друзей и союзников римляне ожидали, что они должны оказывать военную помощь всякий раз, как её от них потребуют и всегда следовать указаниям римских властей. Последние так же явно желали иметь дело скорее со многими мелкими, чем с немногими крупными государствами. Это явствует из случая с роспуском Беотийской конфедерации. Менее успешны были в этом римские послы в отношении ахейцев. Так когда оба Корнелия Лентула в 172 г. посетили Пелопоннес, они обратились не только к ахейским федеральным властям, но объехали различные города, среди них Элиду и Мессену повторяя прежний намёк, что Рим высоко оценит выход из конфедерации и её роспуск [43]. Как уже отмечалось, римские послы потребовали и получили от конфедерации отряд в 1000 человек для посылки в Халкиду. Как долго они там оставались неизвестно. Они могли быть отосланы домой когда прибыл римский флот, но это был не последний вклад ахейцев военными силами. В 171 г. с консульской армией было 1500 ахейцев — возможно какие–то опытные легковооружённые ахейские войска [44]. Еще одной стороной поведения римлян было стремление во всём искать выгоду и добычу. Взятие Галиарта — пример мародёрства и если даже необычно жестокого, всё равно это не был единичный случай. Сенатусконсульт о Фисбе содержит статью о золоте, собранном для венка, который должен был быть поднесён Юпитеру Капитолийскому. По–видимому, это золото было прежде конфисковано, а теперь решено было, что оно «возвращено» будет жителям Фисбы для поднесения упомянутого золотого венка. Этот случай служит примером многих «добровольных» даров, которые нашли свой путь в Рим.
Вымогательство денег и съестных припасов и иные акты произвола римских должностных лиц в Греции и других провинциях дошли до того, что власти в Риме сочли нужным принять меры, чтобы обуздать своих наместников и военных командиров за границей. В то же время обращение с различными греческими государствами показывает, что римские власти не отказались от своего желания править и господствовать, но лишь после Пидны они отбросили все соображения и стали совершенно безжалостными. Таким образом, не ясно, что стояло за попытками обуздать римских командиров: подлинная симпатия к их жертвам или это был вопрос политики. Меры воздействия на римских командиров были двух родов: уголовное преследование за прошлые преступления и меры профилактики будущей деятельности. Начнём с судебных преследований, а именно с многочисленных судебных преследований 170 г. или около того и рассмотрим только те, которые связаны с Грецией и с Македонской войной. Сведения о них происходят главным образом от Ливия, который под 170 годом говорит, что как консул, командовавший в 171 г. армией, так и претор, командовавший тогда же флотом были в 170 г. обвинены в том, что алчно и жестоко вели войну — обвинение, которое в отношении претора Лукреция кажется вполне подтверждается его действиями против Галиарта. Так же афинянами было выдвинуто обвинение, что Лициний — командующий армией и Лукреций отказались от поставленных им кораблей и солдат и потребовали большое количество зерна, что было совершенно неразумно в отношении города, который сам импортировал большую часть своего зерна. Так же были поданы жалобы и на Гортензия, командующего флотом в 170 г., в то время как он ещё отправлял свою должность. Из Абдеры Фракийской прибыли послы сообщить, что Гортензий потребовал с города не только большое количество зерна, но и так же 100 000 денариев. Тогда горожане обратились к Гостилию, консулу, командующему армией, Гортензий, не дожидаясь его решения, захватил город, перебил ряд знатных людей. а других продал в рабство. Послы из Халкиды — штаб–квартиры римского флота жаловались на поборы Лукреция и Гортензия и их практику размещать на постой матросов в частных домах. За свои многообразные проступки Лукреций сначала подвергся нападкам трибунов в их речах на собраниях (contiones), будучи еще при исполнении обязанностей Позже он предстал перед сенатом, а после обвинён был трибунами перед comitia tributa и присуждён к штрафу в 1 000 000 ассов единодушным голосованием 35 триб. Гортензий, который всё ещё находился в Греции, был тогда отпущен с порицанием, но было вынесено чёткое постановление относительно Абдеры и Халкиды. В Абдеру были направлены послы, чтоб восстановить свободу города и уведомить Гостилия и Гортензия, что они развязали против Абдеры несправедливую войну и что они должны разыскать и возвратить свободу тем, кто был продан ими в рабство. Послам из Халкиды заявлено было, что действия Лукреция и Гортензия сенатом не санкционированы. Так же Гортензий был проинструктирован, что из числа socii navales только высшие офицеры (magistri) могут размещаться на постой в частных домах [45]. Так же должны были иметь место и другие постановления сената относительно других дел. Один пример этого — постановление относительно Фисбы; указ относительно Коронеи, упомянутый в связи с Абдерой. Поэтому неудивительно, что сенат готов был издать общий указ, устанавливающий ограничения для командующих.
И такой сенатусконсульт принят был в тот же самый год по нашему календарю, но на следующий — по римскому того времени. Указ был издан и оглашён в Греции и других частях средиземноморского мира — по крайней мере есть информация, что весть о нём достигла Родоса — в том смысле, что никто не обязан поставлять припасы для ведения войны, кроме тех, что были установлены сенатом [46]. Несмотря на такую формулировку, указ безусловно не был призван служить сдерживающим фактором для добровольных усилий дружественных государств, но предназначался для сдерживания чрезмерных требований со стороны римских командующих [47]. Осенью 170 г. Авл Гостилий Манцин направил Гая Попилия Ленея и Гнея Октавия в различные греческие государства — в Фивы, в Пелопоннес, в Этолию, в Акарнанию возвестить постановление и провести другие переговоры. Манцин, один из консулов 170 г., был тогда уже проконсулом, т. е срок его консульства уже истёк. В то время римский календарь был в таком беспорядке, что консулы, вступавшие в должность в мартовские иды, на самом деле делали это осенью. Разница по времени не всегда была одна и та же и обычно невозможно с точностью установить дату вступления консулов в должность. В данном случае, по–видимому, это произошло исключительно рано. Попилий возвратился из своего посольства в Лариссу в Фессалии достаточно рано для того, чтоб отправиться на зимние квартиры в Амбракии [48].
Попилий Ленат, впоследствии печально прославившийся своим грубым обращением с Антиохом Эпифаном, был странной кандидатурой на роль посла, возвещающего указ о римском самоотречении. Следование за ним по его маршруту не избавляет от ощущения странности. Ясно, что ни он, ни римская администрация в Греции не питали никакого уважения к чувствам греков. Но вновь и вновь, во имя политической целесообразности, они делали уступки общественному мнению. Они явно не чувствовали себя достаточно сильными или защищёнными, чтобы диктовать свои условия. И тем не менее, если бы об их деятельности сообщалось точно, всем наблюдателям стало б ясно, что отношение римлян полностью изменится, когда они почувствуют себя в безопасности, контролируя ситуацию. Таким образом, вожди греков в состоянии были бы в какой–то мере предвидеть то, что случилось после Пидны. Трудность исследования этого вопроса состоит в том, что вся информация прямо или косвенно исходит от Полибия, который сам был одним из ахейских вождей, подозреваемых в антиримской деятельности. Со своим странным сочетанием проримской и проахейской точек зрения он должен был испытывать немалые трудности с изложением материала. Он несомненно желал, чтобы он и его отец Ликург предстали столь значительными, сколько то возможно и в то же время не сделать ничего ничего непристойного и ничего за что бы их могли порицать их римские друзья. Ведь он принадлежал к партии, продолжавшей политику Филопемена и которая теми, кто подлизывался к римлянам именовалась антиримской.
Попилий и его коллега, после остановки в Фивах, направились в Пелопоннес, где совершили тур по городам. Это можно было б объяснить желанием сколь возможно шире огласить либеральную политику сената, но несомненно более верным объяснением было бы желание римлян трактовать города как независимые государства, а не как простых членов конфедерации. Более того, куда бы они ни отправлялись, послы, как говорят, давали понять, что знали, кто были теми, кто отказался от активного участия в политике, подразумевая, что такие люди были врагами Рима, которые своей бездеятельностью старались скрыть свою враждебность. Но по имени, видимо, никто упомянут не был, ведь упоминание имён произвело бы меньший эффект. Наконец, он объявил, что послы прибыли созвать экстраординарное собрание ахейской экклесии, т. е synkletos с намерением обвинить Ликорта, его сына Полибия и Архонта в том, что они враждебны к римлянам, но остаются бездеятельными, ожидая развития событий. Что произошло далее не вполне понятно. Вероятно, что synkletos созван не был. Вместо этого послы предстали перед ахейским буле в Эгии, вероятно экстраординарным собранием этого органа и обратились к нему со словами приветствия и увещания. Поскольку, по–видимому, экклесия не состоялась и поэтому послы к ней не обращались, утверждение о том, что они планировали обвинить трёх ахейских вождей может быть чистым предположением, хоть и правдоподобным т. к основано на поведении послов в других местах [49]. В Этолии они предстали перед экстраординарным собранием, созванным в Фермах. Так Попилий фактически отказался от своего первоначального требования заложников и таким образом снова сделал уступку местному общественному мнению. Наконец, он предстал перед собранием Акарнанской конфедерации. Здесь одна группа вождей требовала, чтобы Акарнания была укреплена гарнизонами, а другая этому противилась. Попилий сделал вид, что согласен с последними. Заявлено было, что решение это принято из уважения к чувствам большинства акарнанцев и из желания выполнить волю сената. Это выглядит так, как если бы римские должностные лица в Греции проинструктированы были не настраивать против себя местные власти.
В том же самом году вожди прежней партии Филопемена созвали совещание, чтоб решить какой стратегии им придерживаться. Они взволнованы были не только визитом Попилия и Октавия, но и позицией римлян после их поражения при Каллинике в 171 г. Ведь те обвиняли в поражении этолийскую конницу и арестовали и отправили в Рим по крайней мере пятерых этолийских вождей и среди них Никандра, который был известен как посол к Антиоху, а позднее служил стратегом конфедерации [50]. Собравшаяся на совещание группа включала в себя Ликорта, Архонта, Полибия и пятерых других. В последовавшем обсуждении Ликорт, несомненно старейший из присутствовавших государственных деятелей выступил против помощи обеим сторонам в войне, так победитель чрезмерно усилится. Но с другой стороны, противостоять римлянам — дело опасное. Двое из других присутствовавших поддержали его, заявив, что противостоять римлянам было б неумно, но однако же считали нужным противодействовать тем ахейцам, которые заходят слишком далеко в том, чтобы выслужиться перед римлянами. Очень похоже, что эти люди выступили бы против римлян, если б те дерзнули сделать это. Политика защищаемая Архонтом отличалось от политики Ликорта только тем, что больше старалась избегать задевать и оскорблять римлян. Он советовал избегать как того, чтобы быть приспособленцами, так и избегать каких–либо оскорблений римлян, чтоб не разделить судьбу Никандра. Эту точку зрения поддержал Полибий и трое других и таким образом она одержала победу над мнением Ликорта пятью голосами против трёх. Эта группа решила в дальнейшем поддерживать кандидатуру Архонта в стратеги и Полибия в гиппархи. Эти двое были должным образом избраны на 170-169 гг. [51]. Они и их сторонники, вероятно, в это время полностью контролировали конфедерацию, а Калликрат со своими приверженцами пребывал в тени.
Архонту вскоре предстояло показать, что его политика избегания нанесения римлянам обид на практике означала делать позитивные шаги в угоду римлянам. Первая возможность появилась в странном деле о восстановлении почестей, некогда возданных Евмену Пергамскому, но затем отменённых. Конфедерация некогда постановила отменить почести ему как чрезмерные. Решение о том какие из почестей ему являются чрезмерными было передано на решение суда и поскольку ахейцы пользовались услугами зарубежных судей, то среди судей, которым поручено было вынести решение, оказались родосцы. Как порядочные граждане своей страны они были достаточно враждебны к Евмену, чтобы отменить все дарованные ему почести. Это была ошибка, которая теперь должна была быть исправлена. Послы от Аттала, брата Евмена предстали перед первым синодом или собранием ахейского совета в 169 г. И хоть здесь и имела место оппозиция, но послов поддержал Архонт — стратег конфедерации; и всё самая лучшая речь в их защиту произнесена была гиппархом или вице–президентом — Полибием (по крайней мере так сам он сообщает) [52]. На последнем собрании в году Архонт обеспечил принятие постановления, что ахейцы должны послать все свои военные силы в Фессалию, на помощь римлянам. Кроме того, было принято решение, что Архонт будет руководить мобилизацией и подготовкой военных сил, в то время как Полибий встанет во главе посольства, которое должно будет сообщить римскому консулу решение ахейцев и приготовить запасы вдоль всего пути следования. То, что ахейцы пытались играть роль независимого и значимого государства показывают так же два других решения этого собрания. Одно посольство отправлено было к Атталу, сообщить о восстановлении почестей Евмену, а другое в Египет — поздравить Птолемея VI с совершеннолетием [53].
Когда ахейское посольство достигло Фессалии, Квинт Марций Филипп — консул, командующий римской армией уже выступил в поход через Перребию, мимо горы Олимп, на побережье южной Македонии. Полибий догнал римскую армию в Перребии и последовал за ней её трудным путём, но отложил своё обращение к Марцию до того как армия достигла Гераклеума на побережье. Марций отверг предложенную помощь, заявив, что он теперь в ней не нуждается и что подступы к Македонии под его контролем. Это, видимо, придаёт некоторую достоверность обвинению в том, что он не торопился обращаться к Марцию до того, пока тот не завершил успешно свой опасный переход через горы. Однако если верно, что Полибий не нагнал римскую армию до того как она встала лагерем между Азором и Долихой далеко на севере в Перребии, то значит было невозможно вовремя собрать ахейцев, чтоб они могли оказать какую–либо помощь в этом конкретном походе [54].
В тот же самый год и другой трудный вопрос встал перед ахейцами. Римская военная кампания в Иллирии и Эпире была не слишком успешной. И в 169 г. Аппий Клавдий Центон потребовал от Ахейской конфедерации послать 5000 солдат в Эпир. Марций каким–то образом узнал об этом и по словам Полибия отправил его домой с инструкцией не допустить отправки войск. Вопрос рассматривался ахейским синклетом в Сикионе. Полибий, по его собственным словам, чувствовал, что не может разгласить тайные инструкции, полученные им от Марция. Поэтому он сослался на сенатусконсульт, предписывавший государствам не исполнять требования командующих за исключением тех, что основаны на постановлениях на постановлениях сената. Ему удалось добиться в передаче решения об этом консулу и Марций, конечно, наложил вето на это предложение [55]. Если б первое действие было правильным и обоснованным, то не было б необходимости обращаться к Марцию. На данный момент ситуация была спасена, но это не предвещало ничего хорошего в будущем.
Следующий год, год Пидны, ознаменовался усилением попыток заигрывания ахейцев с Птолемеем. Послы от двух Птолемеев, правивших совместно, предстали вероятно перед первым синодом 168 г., собравшимся в Коринфе. Они выдвинули требование, чтоб ахейцы прислали контингент в 1000 пехотинцев и 200 всадников с Ликортом в качестве главнокомандующего и Полибием в качестве командующего конницей. Большинство выступало за то, чтоб послать требуемую помощь, в то время как Каллистрат доказывал, что ахейцы должны избегать всех других связей и быть готовыми предоставить любую помощь, какой могут пожелать римляне, указывая на то, что римляне зимовали в Македонии и что вскоре надо ожидать решительных действий. Большинство ему убедить не удалось, но удалось добиться, чтоб решение отложено было до синклета, созванного в Сикионе. На второй день, в день когда выдвигались предложения, Ликорт предложил, чтобы требуемые войска были посланы; Каллистрат — чтобы были отправлены послы примирить Птолемея с Антиохом Эпифаном. Когда партия Ликорта и Полибия всё ещё, казалось, имела большинство, Каллистрат представил собранию гонца с письмом от Марция Филиппа, призывавшего ахейцев присоединиться к римлянам в попытке примирить царей. Несомненно, что своевременное появление гонца было заранее подготовлено, но его оказалось достаточно, чтоб заставить Полибия сдаться и ахейцы решили отправить не войска, а послов. Так окончилось то, что по–видимости было последним усилием ахейских лидеров добыть себе славу из отношений с Птолемеями. Войска, если б их послали, несомненно были б в лучшем случае прославленными наёмниками. Маловероятно, что ахейские вожди и в самом деле думали, что смогут получить от Египта сколько–нибудь эффективную помощь против Рима, как считал Де Санктис [56]. Единственная из прочих конфедераций роль которой в войне требует особого разбора — это эпирская, государство, которое приблизило римлян к катастрофе и понесло самое страшное наказание. События в Эпире тесно связаны с тем, что происходило тогда в Иллирии и сведения Ливия о них спутаны и противоречивы. И всё же некоторые пункты следует отметить. С самого начала войны римляне использовали иллирийские порты для высадки десантов и последние, как и в прежних войнах продвигались через Эпир или близ него. В 170 г. Авл Гостилий Манцин, новый командующий на этот год, находясь в Фанотее в северо–западном Эпире вдруг узнал, что против него организован заговор с целью его захвата и выдачи Персею. Последний в самом деле был уже в пути, но его задержали молоссы. Гостилий ночью бежал, отказавшись от своего плана пройти через Эпир и отплыл на корабле в фокидский порт Антикира [57]. Эти события следует рассматривать как начало восстания в Эпире, которое в значительной мере было делом рук молоссов, хотя были и молоссы задержавшие Персея и таким образом помогшие Гостилию бежать. Но, хотя Персей прибыл слишком поздно, всё же вероятно в это время он основал в Фанотее гарнизон, который позже находился под командованием некоего Клевы, кажется энергичного и полезного офицера. Следующей зимой (170-169) Персей провёл успешную военную кампанию в Иллирии к северу от озера Лихнид, где он взят, несмотря на то, что в нём был римский гарнизон, важный город Ускана. Очевидно римляне претерпели и другие неудачи. Вскоре после этого Луций Целий, лицо в других отношениях неизвестное, легат, начальствовавший над римлянами в Иллирии, попытался вернуть Ускану, но был отбит с тяжёлыми для него потерями, в то время как главнокомандующий, Аппий Клавдий Центон с помощью хаонских и феспротских войск осадил Фанотей в Эпире, но не добился успеха против обороняющихся, возглавляемых Клевой [58]. В то время как Аппий Клавдий всё ещё осаждал Фанотей, Персей в ответ на обращение эпиротов совершил марш–бросок к Стратию, прежней акарнанской столице, которая теперь была этолийской крепостью. Тот факт, что в этом своём походе он переправился через реку Арахт показывает, что он вступил в восточный Эпир и притом как можно дальше к югу, чтобы избежать столкновения с римскими войсками действующими у Фанотеи и даже более того у Усканы и Лихнида. Но так как он переправился через Арахт, он должен был пройти по долине этой реки на юг и пройти близ Амбракии. Таким образом почти неизбежно, что Попилий Ленат, римский командующий в Амбракии, должен был узнать о его продвижении и поспешил направиться с войском к Стратию, особенно потому, что его попросили об этом некоторые из этолийцев. Другие ж пригласили Персея, но когда он прибыл, он нашёл уже там Попилия с 1000 пехотинцев. Одновременно отряд в 600 этолийских пехотинцев и 100 всадников, как утверждали выступивший на соединение с Персеем, вступил в город и присоединился к римлянам. И хотя мнения в городе разделились, этих войск хватило, чтобы удержать город от падения в руки Персея, который вопреки советам своих этолийских и эпирских сторонников решил не начинать осады, но удалиться Тем временем Аппий Клавдий, получив известие о том, что Персей движется к Стратию снял осаду с Фанотей, для того только, чтобы быть преследуемым и избиваемым Клевой. В конце концов он распустил своих эпирских союзников и возвратился в Иллирию [59]. Из этого должно следовать, что следующей весной он вызвал войска из Ахайи. Фанотей был в конце концов взят Лацием Аницием в 168 году [60].
В ходе описанной нами кампании римляне, потерпев несколько поражений, утешались одним единственным успехом, именно тем фактом, что сохранили Стратий, ведь с точки зрения последствий он стоил больше, чем все поражения. Если б Стратий оказался бы в руках Персея, Эпир полностью перешёл бы под его контроль. За ним, несомненно последовала бы Акарнания и большая часть, если не вся, Этолия. Этолийские государственные деятели, призвавшие Персея были старейшинами, отличившимися при Киноскефалах и они, как кажется, не были скоропалительными и горячими противниками римлян. У них несомненно были сильные сторонники. Если б все эти области были приобретены Персеем, он смог бы контролировать путь сообщения из Амбракии в Фессалию. В этом случае римская армия оказалась бы почти полностью зависимой от морского пути в Антикиру, не говоря уже о том, что успехи македонян на северо–западе могли вызвать волнения среди прочих греков. Не удивительно, что в 168 г. Иллирия стала рассматриваться римлянами как театр военных действий почти столь же важный, что и сама Македония. В Иллирию направлен был Луций Аниций Галл, который при первом распределении провинций был назначен praetor peregrinus, но с условием дальнейшего назначения сенатом. Позже он был назначен в Иллирию, ему были даны два легиона и соответствующее число вспомогательных войск [61]. А когда к ним добавлено было ещё некоторое количество войск во главе с Аппием Клавдием и войска из дружественных городов Иллирии, силы его стали столь большими, что победа над иллирийским царём Гентием стала относительно легка. За этим последовало в том же году покорение Эпира.
За исключением покорения восставших частей Эпира, греческие федеральные государства ни в какой мере не были вовлечены в военную кампанию 168 года, года Пидны И всё ж исход битвы повлиял на них столь же катастрофически как и на побеждённые государства — Македонию и Иллирию. Таким образом, у римлян не осталось больше страха какой–либо вооружённой оппозиции на Балканах и они могли дать волю сдерживаемому негодованию против всех, кто не был достаточно раболепен или же подозревался в антиримских настроениях. Условия наложенные на Македонию и Иллирию демонстрируют элементы искусства управления государством, но действия против провинившихся и подозреваемых были произвольными и жестокими. Но, однако, принятый прежде принцип свободы сохранился и теоретически ни одно вовлечённое в события государство не было лишено своей свободы. Они могли быть обложены налогами, территория их могла быть уменьшена, вожди их могли быть увезены в Италию, но они оставались свободными и были ими ибо так говорили римляне. Так и хочется сказать, что античное определение свободы (и не только римское) для практических целей было: «Тот свободен, кто не подчиняется ничьим приказам, кроме собственных».
Соглашение 167 г. очень важно так же тем, что проливает свет на развитие римской системы провинциального управления, хотя Иллирия и Македония в то время не были ещё обращены в провинции. Оно даёт наиболее ранние документированные примеры сочетания свободы с уплатой налогов Риму. Это должно служить предостережением насчёт того, что никогда нельзя быть уверенным в том, что civitates liberae были так же immunes если об этом нет особых данных. Соглашение с иллирийцами включает добавочные пункты и является наиболее ранним примером соглашения в котором некоторым общинам в пределах большей свободной территории даруется дополнительная привилегия иммунитета. Постановление о том, что македоняне и иллирийцы должны быть свободны содержалось как в предварительном senatus consultum, так и в планах, составленных для обоих государств, о которых сообщалось позже. В senatus consultum, как сообщалось, заявлялось, что цель его состоит в том, чтобы всем народам стало ясно, что римская армия не навязывает подчинения свободным и напротив приносит свободу тем, кто в подчинении и потому ныне свободные народы должны верить, что под покровительством римского народа их свобода сохранится навсегда, в то время как народы жившие под властью царей должны верить, что цари эти станут более кроткими и справедливыми под влиянием римского народа, а с наступлением войны, итогом её будет победа для римлян и свобода для них самих [62]. Если сенатусконсульт предназначен был для публичного распространения, то ясно, что он предназначен был служить делу проримской пропаганды. Так же в нём интересна идентификация подчинения с правлением царей и свободы с их отсутствием и скрытый смысл, что и народам и царям было б хорошо под руководством Рима.
Описание устройства, навязанного Македонии было уже дано [63]. Менее известно об устройстве Иллирии, но похоже оно следовало той же модели, что и Македония. В Македонии было четыре части, в Иллирии — три. Это возможно означает три маленьких федеральных государства. Как в Македонии, так и в Иллирии наложенная римлянами дань (vectigal) составляла половину той, что прежде выплачивалась царю. Здесь освобождённые от налогов общины составляли проблему. Они едва ли могли быть освобождены от своей доли в расходах новых федеральных правительств. Можно предложить решение, но это, честно говоря лишь гипотеза. В большинстве федеральных государств налоги собираемы были местными властями, которые отсылали их долю в федеральную сокровищницу в виде единовременной суммы. Для македонских республик можно высказать предположение, что их общины–члены платили ту же сумму, что и прежде и что их федеральные правительства половину удерживали за собой, а другую половину пересылали в Рим. В Иллирии, вероятно, использовалась та же самая система и различие состояло только в том, что обладающие иммунитетом города освобождены были от уплаты доли отправляемой в Рим и оплачивали лишь расходы своего собственного федерального правительства.
Дух времени иллюстрирует рассказ Полибия о попытках родосца Полиарата избежать отправки в Рим. Он бежал в Египет до прибытия туда посольства Попилия Лената. Последний приказал Птолемею отправить его в Рим. Вместо этого ему предоставлен был лемб, чтобы отвезти его на Родос. Но по пути он сбежал и высадился в Фаселиде, где искал убежища у общественного очага с масличной ветвью в руках. Когда фаселидяне не дерзнули принять его, он обратился с тем же к жителям Кавна и Кибиры, но так же безуспешно. Жители Кибиры сообщили о его присутствии на Родос и римскому консулу в Македонии. Последний предписал им отослать его из Кибиры на Родос, а из Родоса в Рим и так и было сделано [64]. Инструкции относительно Поликрата вероятнее всего даны были Эмилием Павлом в конце 168 г. , до прибытия комиссии из 10 членов. Вероятно к тому же времени относится разграбление Эгиния в Фессалии, Агасс вероятно в Македонии и Энии неподалеку от Фессалоники. Так против Агасс выдвинуто было обвинение, что после ухода римлян город вновь перешёл на сторону Персея; против Эгиния — что его жители нападали на римских солдат; против Энии — просто в том, что его жители защищались упорнее соседей. Высказывалось предположение, что римский военачальник искал случая позволить своим солдатам разжиться добычей [65]. Во всяком случае, действия эти указывают на то, что тому кто не в фаворе у римлян не стоит искать у них милости и внимания.
Когда комиссия из 10 членов прибыла и обосновалась в Амфиполе, она и Эмилий Павел, в добавление к планированию будущей организации Македонии, действовали как верховный суд и верховные арбитры греческого мира. Когда Эмилий Павел возвращался из тура по Греции, то близ Деметриады встретился с группой этолийцев, которые сообщили ему, что проримские вожди, Ликург и Тизипп, с помощью римских солдат окружив этолийский совет, перебили 550 его членов, остальных отправили в изгнание и присвоили всё их имущество. Эмилий приказал доставлять обвиняемых в различных преступлениях в Амфиполь [66]. Таким образом план использования Амфиполя в качестве штаб–квартиры не только для устройства дел Македонии, но и для слушания дел, касающихся споров и разногласий в Греции был уже принят. В Амфиполь сошлись послы из многочисленных греческих государств, чтоб поздравить римлян с их победой [67]. Согласно Ливию, сразу после первой встречи римлян с македонянами были призваны этолийцы и слушалось их дело. Он несомненно прав в утверждении, что об их деле судили больше на основе того какая партия была на стороне Рима и какая на стороне Персея, чем на основании того кто совершил преступление, а кто пострадал ошибочно. Этолийцы, перебившие своих сограждан, были оправданы, а изгнание тех, кто был изгнан подтверждено. Единственным осуждённым оказался Авл Бебий, римский командир, предоставивший для этого дела римских солдат этолийцам. Возможно тогда у Этолии отнята была значительная часть территории. Она включала Амфилохию и несомненно некоторые территории малых общин (koina) центральной Греции, существовавших в то время [68]. Таким образом с этолийцами, которые предоставили в 171 г. войска своим римским союзникам и не предпринимали никаких открытых враждебных действий, обошлись более сурово, чем в 188 г.
Так же в Амфиполе принят был ряд других решений. Так Левка отделена была от Акарнании. Это была часть политики по недопущению того, чтобы ни один из важных островных портов вдоль западного побережья Греции был бы связан с материковым государством. Послана была эскадра на Лесбос для разрушения города Антисса, а её жителей переселить в Мефимну, за то, что они помогли Антенору, пустив его в гавань и снабдив припасами когда он с кораблями сновал вокруг Лесбоса. Так же сообщается о двух судебных процессах над отдельными лицами. Во–первых, казнён был некий этолиец по имени Андроник, а во–вторых — Неон из Фив, которого сочли ответственным за союз Беотии с Персеем [69]. Этот последний акт был своего рода продолжением более раннего урегулирования дел в Беотии. Несомненно, так же в Амфиполе были вынесены и решения о которых ничего не сообщается, например, решение отделить полуостров Магнесия от Македонии и восстановить Магнесийскую конфедерацию, но снести укрепления Деметриады [70].
Другой задачей, исполненной в Амфиполе, было составление списков подозреваемых, которые должны были быть отправлены в Рим для суда. Списки эти основаны были на обвинениях, выдвинутых послами, прибывшими в Амфиполь и данных, извлечённых из македонских архивов. От имени Эмилия Павла отправлены были письма в Этолию, Акарнанию, Эпир и Беотию и это было ещё не всё. Полибий перечисляет перребов и фессалийцев с ахейцами как народы против которых выдвинуты были обвинения несмотря на их неучастие в войне и возможно так же некоторые и из из вождей отправлены были в Рим. Наконец, есть достаточно информации, чтобы показать, что как часть римской программы принято было что–то подобное массовой экстрадиции подозреваемых. Македоняне так же были в эту программу включены. В их случае имена руководителей, прежних царских должностных лиц и им подобных, которых следовало отправить в Италию были объявлены на собрании. Им вероятно было предоставлено самим добираться до Италии, но им угрожали смертью, если они не подчинятся [71]. Для Эпира и Акарнании последний акт драмы наступил позже, когда Аниций объявил имена тех вождей, которых он пожелал отправить в Италию на суд сената [72].
С ахейцами обращение было особым. Вместо отправки письменного распоряжения двое из членов комиссии лично отправились, чтобы огласить их требования. Один из двоих, Гай Клавдий Пульхр был в 177 г. консулом, в то время как второй, Гней Домиций Агенобарб был намного более молодым человеком. Таким образом, посольство это в самом деле имело вес, хоть и не вполне верно, как то утверждал Полибий, что из членов комиссии посланы были наиболее достойные [73]. Но перед членами комиссии встала та трудность, что в македонских архивах не было ни на кого из ахейцев никаких компрометирующих данных. Всё, что им оставалось — это их собственные подозрения и свидетельства Калликрата и других людей, стремившихся завоевать расположение римлян. Для встречи с римскими послами ахейцы созвали экстраординарное собрание. Послы, наиболее вероятно потребовали, чтоб ахейцы отправили всех, кто был на подозрении у римлян в Рим, чтоб они предстали там перед судом и притом даже и не зная имён подозреваемых. Когда ахейцы против такого голосования в слепую возразили, им сказали что все военачальники того времени виновны. Это вызвало возмущение одного бывшего полководца, Ксенона, который на собрании ахейских вождей в 170 г. встал на сторону Архонта и Полибия. Он встал и заявил: «И я был стратегом у ахейцев, но я ничем не виноват перед римлянами и не чувствую никакого расположения к Персею; и по этому вопросу я готов подвергнуться суду в совете ахейцев, готов подвергнуться ему и перед лицом римлян». И он, можно так сказать, был на этом римлянами пойман и тысячи ахейцев были отправлены в Италию, а затем в своего рода изгнание или в своего рода частное тюремное заключение в города Этрурии, вероятно в ту часть Италии, где ахейцы менее всего чувствовали бы себя как дома [74].
Последние действия Эмилия Павла и его армии демонстрируют тенденцию использовать войну как источник обогащения как государства, так и отдельных солдат. Первые военачальники в ходе войны действовали по этому принципу до тех пор, пока на это не был наложен запрет, но после Пидны дух алчности получил полную свободу действий. Скопленные македонским правительством сокровища сохранены были за римским государством. Сокровища таким образом доставленные в Рим были в несколько раз больше тех, что были добыты в любой из прежних войн в Греции и Македонии. Фактически, они были настолько велики, что их перевозку можно рассматривать как важный этап перемещения в Италию всего накопленного капитала древнего мира. Перемещённые в это время сокровища можно оценить в 210 000 000 сестерциев или 52 500 000 денариев [75]. Но даже если это косвенно и шло на пользу солдатам как римским гражданам, это он удовлетворяло их стремления к личной выгоде и до сих пор, по–видимому, им отдавали на разграбление лишь немногие и не слишком крупные города. Чтоб исправить, если можно так выразиться, эту ситуацию солдатам победившей Македонию армии позволено было помочь себе в Иллирии и Эпире и это было сделано после того как Аниций ослабил и уменьшил в размерах Эпир и с пятью членами комиссии устроил дела в Иллирии. Таким образом, действия Эмилия и его армии кажутся беспричинными актами жестокости, совершёнными после завершения мирного урегулирования. Трудно сказать, на кого возложить вину за это безобразие, но выглядит очевидным, что лично Эмилий не был так уж невиновен как обычно представляют его античные источники. Здесь возникает подозрение, что защита Эмилия может быть отчасти вызвана благодарностью Полибия за оказанное ему в сципионовом кругу расположение. Эмилий, даже если он иными способами лично не обогатился, то по крайней мере удержал за собой библиотеку Персея под предлогом, что его сыновья — большие любители чтения [76]. После завершения дел в Амфиполе, Эмилий двинулся со своей армией к Пелле, а оттуда послал часть войска в Иллирию, чтоб разграбить иллирийцев — сторонников Персея, а сам с остальной армией двинулся к Пассарону в северном Эпире, где у Аниция была уже штаб–квартира [77]. Чем его войска занимались далее в Иллирии — неизвестно, в то время как о разграблении Эпира сохранились достаточно подробные отчёты. Достаточно будет напомнить, что 150 000 человек обращены были в рабство и около 70 городов, большей частью молосских, разрушено. Видимо пленные и другая добыча были проданы, а выручка использована для вознаграждения солдатам. Имеются разногласия относительно его размера. Ливий говорит, что каждый всадник получил 400 денариев, а каждый пехотинец — 200, в то время как Плутарх заявляет, что на каждого отдельного солдата пришлось только по 11 драхм, чем старается подвести читателя к мысли сколь невыгодна была эта война [78]. Более крупные суммы несомненно ближе к истине. Но даже с ними солдаты остались недовольны. После того как Эмилий Павел и его солдаты сделали всё что могли, Аницию оставалось только созвать «оставшихся эпиротов» и акарнанцев на собрание и объявить имена тех кого следовало отправить в Рим, чтоб они предстали там перед судом.
Каковы могли быть причины столь сурового обращения с Эпиром? Всё уже сказанное свидетельствует, что имели место надежды на добычу. Солдаты Эмилия выражали, возвратившись в Рим, недовольство своей долей добычи из царских сокровищ [79]. Они считали, что добыча эта должна была обогатить их, а не государственную казну и конечно же добыча из Эпира и Иллирии была по сравнению с ней явно недостаточна. Когда решено было действовать, солдатам разрешили поживиться, но трудно поверить, чтоб какой–нибудь государственный деятель, претендующий на благоразумие и проницательность, мог отдать приказ о такой жестокости, как разграбление Эпира просто ради наживы. Высказано было предположение, что большую часть вины следует возложить на козни проримски настроенного эпирота Харопса в стачке с теми безжалостными римскими государственными деятелями, действия которых пресечены были и частично наказаны несколькими годами ранее, но это объяснение даже его автор считает недоказанной гипотезой [80]. Несомненно, проримски настроенных эпиротов использовали в качестве информаторов, но маловероятно, чтобы римский командующий зашёл так далеко, чтобы угождать сторонникам и равно маловероятно, чтоб Харопс желал таким способом опустошить свою страну. То, что произошло в Эпире лучше всего объясняется позицией, занятой Эмилием Павлом, а именно, что ему дана была власть творить суд над любым врагом Рима. Эпироты были заранее извещены о том, что римские гарнизоны будут выведены из их городов, так что они смогут быть свободны. То, что за этим последовало должно было считаться вынесением приговоров и наказанием врагов Рима. Ответственность за вердикт должна быть возложена на Эмилия и членов комиссии, которые вынесли приговор и контролировали его исполнение.
Объяснение суровости римлян вероятно надо искать в том факте, что эпироты прерывали главный путь военных коммуникаций между Италией и не только Балканами, но и всем Ближним Востоком. Надо помнить, что римляне предпочитали коммуникации по суше. В ходе всех восточных войн, начиная со Второй Македонской войны, римские войска обычно высаживались на побережье Иллирии. После провала вторжения в Македонию с запада в 199 г., путь их, таким образом, постоянно лежал через Эпир или рядом с ним, в Фессалию. Единственное исключение имело место в 192 и 191 гг., когда римляне в союзе с Филиппом V смогли пройти на восток с побережья Македонии и подойти к Фессалии с севера. Некоторые перемены должны были иметь место с постройкой Эгнациевой дороги, но и даже после того, как она была построена, Сулла в 88 г. использовал старый путь [81] и так же поступил во время кампании 48 г. против Помпея и Цезарь. Поначалу с эпиротами обращались хорошо и их мелкие грешки были забыты, вероятно в надежде, что они окажутся дружелюбны и покладисты. Когда вместо этого мятеж эпиротов чуть не привёл к захвату консула и на следующую зиму почти что позволил Персею установить контроль над северо–западной Грецией и одновременно прервать римские пути сообщения, то легко понять в каком гневе были римляне. К несчастью для эпиротов всё это имело место тогда, когда в римскую политику вошёл новый и безжалостный дух.
Несмотря на деятельность членов комиссии, посланных в Иллирию и Македонию, вопросы продолжали передаваться римскому сенату для рассмотрения. В начале 166 консульского года (вероятнее всего осенью 167 г.) в Рим должно было прибыть множество посольств. К несчастью, сохранившаяся часть истории Ливия здесь подошла к концу, так что сохранилось мало информации о деятельности сената в этот и последующие годы. Сообщается о приходе посольства из Афин. Оно прежде всего стало просить за Галиарт в Беотии. Но когда просьбы эти оказались безрезультатными посольство сменило тон и попросило, чтобы территория Галиарта, так же как и островов Делоса и Лемноса были предоставлены Афинам. Просьба эта была удовлетворена, но с условием, что Делос станет порто–франко [82]. В начале 167 г. сенат принял важное решение. Плодом победы в Иллирии стали 220 захваченных римлянами лембов. Сенат приказал передать их Коркире, Аполлонии и Диррахию [83]. Не был ли это мягкий намёк на то, что эти три морских порта должны охранять моря и сдерживать пиратство?
После Третьей Македонской войны римское правительство во многом руководило делами не только Греции и Македонии, но так же и Малой Азии и отчасти Ближнего востока. В этом ему очень помогла привычка государств обращаться с жалобами к Риму на своих врагов. Таким образом, Рим всегда мог выступать в роли защитника какого–нибудь друга или союзника. Воля римлян становилась известна через ответы на эти жалобы, через постановления и письма сената, через посольства и комиссии. В качестве примера можно упомянуть два посольства. Так в 164 г. отправлены были два посла для контроля за греческими делами в целом, для урегулирования территориального спора между Спартой и Мегалополем и особенно для контроля за планами Антиоха Эпифана и Евмена Пергамского. Двумя годами позже три посла, включая Тиберия Семпрония Гракха, отца трибунов, посланы были для решения дел в Греции, а затем пересекли Малую Азию, чтоб понаблюдать за делами Селевкидов и других царей, так же как и галатов [84]. Такие посольства — свидетельство широких интересов и пристального наблюдения. Конечно, до тех пор, пока здесь ещё не было римских наместников или постоянного присутствия солдат, для правителей греческих государств всё ещё возможно было воображать, что они могут действовать независимо. Вспышка войн в Македонии и Греции в 150 и в последующие годы создаёт впечатление, что период со 167 г. и до этой даты был временем беспорядка и смуты. Это едва ли подтверждается проверкой немногих известных событий. Установленная система поначалу с римской точки зрения работала хорошо. Объяснение этому кажется состояло в том, что все греческие лидеры увезённые в Рим в 167 г. служили в качестве заложников. То, как с ними обращались (это можно проследить на примере ахейцев), показывает, что римляне не намерены были ни устраивать над ними суд, ни позволить им вернуться. Даже когда оставшиеся в живых вернулись в 151 г. или около того, сомнительно, что это в какой–либо мере повлияло на ситуацию. Из двух вернувшихся ахейцев, известных по имени, Стратий стремился предотвратить разрыв с римлянами, а Полибий ничего не предпринимал, чтоб разрыв этот вызвать.
Условия в Греции в этот период лучше всего можно осветить в связи с Ахейской конфедерацией. Вот два пункта,, которые здесь прежде всего следует отметить. Во–первых, не кажется, что Калликрат и крайняя проримская фракция полностью контролировали ситуацию а Ахайе. Это особенно важно, так как все вожди, выказавшие сколько–нибудь независимости были из Ахайи удалены. Вряд ли именно Каллистрат вдохновлял неоднократные отправки посольств в Рим по поводу удерживаемых в Италии ахейцев или если это всё же так, то тогда Каллистрат не был столь крайним, как его обычно представляют, но вступил по этому вопросу в соглашение с оппозицией. Во–вторых, спартанский вопрос был настолько хорошо урегулирован, что спартанец избран был стратегом конфедерации. Есть какая–то связь между спартанским вопросом и началом Ахейской войны в 146 г., но вопрос не обострялся до последней части периода. Вывод этот, конечно, основывается на той информации которая, по счастью, сохранилась. То, что можно наблюдать — это вереница посольств, отправляемых в Рим в интересах удерживаемых в Италии ахейцев, столкновения с Афинами, вызванные защитой делосских беженцев, изгнанных Афинами, вмешательство в дела Афин и Оропа и под конец вспышка раздора со Спартой.
Первое посольство в Рим по поводу удерживаемых должно было быть отправлено в 166 г. Нет данных о его отправке или прибытии в Рим, лишь упоминание о его возвращении; но из данных о следующем посольстве ясно, что сенат удивлён был тем, что они просят за тех, кого они сами осудили. Ахейцы в ответ на это в следующем году отправили посольство с протестом, что они никого не осуждали и поэтому потребовали или чтоб сенат сделал это или если обстоятельства делают это невозможным, чтобы их передали ахейцам для суда. Справедливость просьбы ахейцев была очевидной. Их сограждане увезены были в Италию, чтоб предстать перед судом и удерживались там уже два года. Но сенат не желал возвращать их в Грецию и ответил, что не в интересах ни Рима, ни греческих государств, чтобы эти люди возвратились домой. Этот ответ, данный ахейцам, по–видимому, был истолкован как относящийся ко всем грекам. Полибий, сообщая об этом, указал, что сенат был в неловком положении, так как оказался неправ по всем пунктам, но особо подчеркнул отчаяние большинства греков и радость Харопса, Каллистрата и других людей их сорта [85]. Через несколько лет, когда многие из видных изгнанников уже умерли, сообщается ещё о двух посольствах. В обеих послами были Ксенон из Эгия и Телекл из Эгины, оба из старых ахейских городов. Второе из этих посольств имело место в 155 году. В ходе него, согласно Полибию, освобождение было б обеспечено если бы не способ, которым претор Авл Постумий, в этом заседании председательствовавший, вёл это дело. Было внесено три предложения: первое — за освобождение, второе — чтобы их удерживать в Италии и дальше, третье — чтобы их освободить, но ещё какое–то время удерживать в Италии. Подразумевалось, что большинство выступит за это третье предложение, но когда претор поставил на голосование вопрос об освобождении или дальнейшем удержании в Италии, те кто выступал за третье предложение проголосовали вместе с теми, кто выступал за второе. Думаю, что это утверждение Полибия ошибочно. Именно третий вариант — голосование за освобождение, но с временным удержанием в Италии, был для римлян самым выгодным, ведь никто не мог сказать, как долго удержание будет продолжаться. Ахейцы, однако, были достаточно воодушевлены, чтоб послать ещё одно посольство на следующий год. В нём опять участвовал Телекл, а коллегой его был Анаксидам из Мегалополя, участник посольства 165 года. Были ли они глупы или нет, в настойчивости этих людей есть что–то трогательное. Результат был лишь тот, что сенат проголосовал за сохранение существующего положения [86]. Когда в 151 г. сенат всё таки проголосовал за разрешение вернуться, то всё еще возникли живые дебаты по этому вопросу. Согласно одному анекдоту, дело повернул Катон, который упрекнул сенат за пустую трату времени, проведённого в спорах о том «кому хоронить старикашек–греков — нам или ахейским могильщикам». Это решение сената, как кажется, распространялось на всех греков, всё ещё находившихся в Италии [87].
После Третьей Македонской войны римское влияние давало о себе знать как в греческих межгосударственных отношениях, так и во внутренних делах отдельных государств. В качестве примера римского влияния последнего рода можно привести вмешательство в спор между Спартой и Мегалополем по поводу обладания Скиритидой (гористой областью в северной Лаконии). Как уже отмечалось посольство 164 г. было направлено для разрешения этого спора. О действиях римлян говорится так же во фрагментарной надписи, содержащей отчёт комиссии, созданной для вынесения решения по этому делу [88]. Хотя и Спарта и Мегалополь были в то время членами Ахейской конфедерации, римские послы явились разрешить конфликт между ними как между независимыми государствами. Вердикт вынесен был ими в пользу Мегалополя, вероятно в рамках тенденции поддерживать существующие связи, если это не противоречило римским интересам. Позже дело передано было на рассмотрение какого–то особого суда, где сторонами вовлечёнными в конфликт были теперь спартанцы и ахейское правительство. И вновь вердикт вынесен был против Спарты.
В межгосударственной политике ахейцы, несмотря на сдерживающее влияние римлян, оказались втянуты в конфликты, хоть сначала мелкого масштаба. Когда в 155 г. началась война между родосцами и критянами, обе стороны обратились к ахейцам за помощью. Ахейцы склонны были помочь родосцам, но бросили это дело когда Каллистрат предупредил их, что они не должны ни отправляться на войну, ни оказывать кому–либо помощь без одобрения римлян [89]. В этом случае участие ахейцев в военных действиях было предотвращено. Вероятно, не так вышло в деле бывших делосцев, ставших ахейскими гражданами. Когда афиняне захватили остров, они приказали прежним жителям его покинуть. Последние воспротивились и пожаловались в Рим; там им было заявлено, что они должны покинуть остров, но могут взять с собой всё их движимое имущество. Очевидно, какие–то обстоятельства помешали иным из них увезти всё, что они считали вправе. Делосцы эти направились в Пелопоннес (Ахайю) и были приняты в число ахейских граждан, после чего попытались судиться с афинянами по торговому договору, регулирующему отношения афинян и ахейцев. Афиняне вполне естественно отрицали, что в отношении бывших делосцев это допустимо. После этого последние просили, чтоб ахейское правительство предоставило им право на репрессалии и они могли б помочь самим себе. Просьба была удовлетворена и за этим должны были последовать нападения и ответные нападения. Сколь масштабны они были и как долго продолжались — неизвестно. Результатом стало то, что и афиняне и ахейцы отправили посольство в Рим, где сенат постановил, что всё, что предприняли делосцы с позволения ахейцев было правомерным. Это надо думать означает, что делосцы имели право обращаться к афинянам как ахейские граждане. Неизвестно, действительно ли это решило спор [90].
Другое дело в которое втянуты были Афины и Ахайя было связано с Оропом — городком на границе между Аттикой и Беотией. Оно привело к вооружённой интервенции Ахейской конфедерации против Афин, хотя, может быть и не к реальным военным действиям. Ситуация была столь запутанной и сложной, а наши источники столь фрагментарны и противоречивы, что возможно полностью до истины не удастся добраться никогда. В какое–то время, самое позднее через несколько лет после 160 года, афиняне потребовали с оропян то, что они считали законными налогами или данью. Против этого оропяне возражали и обратились к римскому сенату, который осудил действия афинян и проучил оценить сумму ущерба городу Сикиону. Выбор (не Ахейской конфедерации, а города, принадлежавшего к ней) многозначителен для позиции Рима. Сикионяне оценили ущерб в 500 талантов — непомерно большая сумма. Возражая против этого вердикта, афиняне отправили в Рим знаменитое посольство из трёх философов — Карнеада, главы Академии, перипатетика Критолая и киника Диогена. Они предстали перед сенатом в 155 г. (единственная точная дата в этом деле) и добились сокращения суммы до 100 талантов. Видимо афиняне не в состоянии были заплатить и эту сумму и вместо этого предложили некую сделку, включавшую в себя выведение клерухии на территорию Оропа. Нет данных, что это привело афинян в столкновение с Римом. Оропяне обратились к Ахейской конфедерации; вероятно им казалось, что надежды на помощь больше от близкого соседа, чем от далёкого Рима. Это обращение поддержал, в частности, Гиерон из Эгиры, сын того Телекла, который неоднократно ездил в Рим в качестве ахейского посла. Он выступал в качестве патрона оропян сначала на синоде в Коринфе, а затем на синклете в Аргосе. В почётном постановлении ему воздаётся оропянами честь за то, что он вернул их на родину. Но однако в этом деле был изъян, состоявший в том, что по ахейским законам объявление войны требовало созыва экстраординарного собрания ахейской экклесии. Когда планировались военные действия против соседа их невозможно было удержать в секрете. Таким образом, Павсаний вероятно верно сообщает, что решение ахейцев стало известно афинянам, которые имели время до прибытия ахейцев так опустошить оропскую территорию, что это вызвало выселение населения. Так как нет сведений о битве, то афиняне, в свою очередь, должны были удалиться при приближении ахейской армии под командованием спартанца Меналкида, стратега этого года. За удалением афинян должно было последовать возвращение оропян. Появление Меналкида, который так же сыграл видную роль в разжигании Ахейской войны показывает, что интервенция ахейцев едва ли могла иметь место раньше 150 года [91].
Способ каким решались дела делосцев и оропян показывает, что попытка управлять делами Греции без вооружённого вмешательства всё ещё находила сильную поддержку в сенате. Более того, сторонники этой политики всё ещё вели её в тот день, когда вести об успехах Андриска (Псевдо–Филиппа) достигли Рима. Возможно, отчасти это было связано с пониманием связанной с этим опасности [92]. И однако события вскоре окончательно убедили римские власти, что попытка контролировать Грецию и Македонию только дипломатией и распоряжениями закончилась провалом. Результатом стало создание в 148 г. провинции Македония путём простого процесса отправки преемников командующему, который окончательно закончил в этом году войну. После этого процесс постепенного узнавания того, как управлять покорёнными провинциями был долгим и болезненным. Но в 150 г. сенат послал против претендента не армию, но посольство во главе со Сципионом Назикой, консулом 162 и 155 гг, великим оппонентом Катона [93]. Римляне обычно поручали такие миссии старейшим государственным деятелям и было совершенно в характере человека, пытавшегося предотвратить разрыв с Карфагеном залечить раны Македонии и Фессалии и насколько можно судить по той скудной информации, что у нас имеется, он сделал это замечательно хорошо, по крайней мере по сравнению с полным провалом его предшественника. До его появления на сцене фессалийцы, боясь неприятностей, обратились к ахейцам за помощью. По своём прибытии, Сципион принял командование над ахейскими и несомненно и другими греческими войсками, нанёс поражение Андриску и изгнал его из Фессалии [94]. Так и должно было быть согласно одной из школ мысли. Римские союзники (если употреблять этот термин в самом общем смысле) предприняли под римским руководством действия против нарушителя мира. Но задача выполнена не была. Андриск не был изгнан из Македонии. Потому в 149 г. послан был претор Публий Ювентий с одним легионом [95]. С ауксилариями численность его войска составляла примерно 10 000. Оно оказалось полностью рассеяно, а командующий убит. Относительно того, что произошло с трудом можно сделать выводы на основании скудных сохранившихся данных. Попытался ли Ювентий сразиться без помощи греческих союзников? Или волнения в других частях Греции зашли так далеко, что греческие союзники не смогли помочь ему? Ахейцы, вероятно, достаточно глубоко погрязли в спартанской и иных проблемах. Или просто Андриск так усилился, что оказался чересчур силён для армии противника? В любом случае, после поражения Ювентия, войска Андриска вновь вошли в Фессалию. В 148 г. послан был претор Квинт Цецилий Метелл Македонский с большим войском и проделал свой путь из Иллирии через Эпир в Фессалию. Здесь следует отметить только два момента его продвижения. Единственным упомянутым союзником, действовавшим с ним совместно был пергамский флот [96], но другие так же могли принимать участие в походе. Во–вторых, успешная кампания привела в Грецию и в Македонию римские войска и римского полководца, годных для использования в в других чрезвычайных ситуациях.
Ахейская война 146 г., приведшая к разрушению Коринфа и временному роспуску Ахейской конфедерации, остаётся с её причинами и сложным фоном одной из самых трудных проблем в античной истории. Ясно, что Полибий дал очень полное её описание, но оно сохранилось лишь частично. Это одна из самых ярких частей произведения и заставляет сожалеть о потере всего остального. Почти равно достойна сожаления потеря данных Ливия, несомненно основанных на Полибии, но дополненных сведениями из анналов. Единственное достаточно полное изложение содержится у Павсания и оно в целом кажется хорошим. К этому можно добавить более краткие сведения из эпитом. На события её часто ссылаются и всё же удовлетворительная их интерпретация очень трудна, чтобы не сказать невозможна.
Война началась так скоро после возвращения греков, некогда отправленных в Италию, что естественно подумать об этом возвращении, как о её причине. У Рима больше не было заложников, чтобы обеспечивать хорошее поведение греков. Вместо этого группа озлобленных стариков возвратилась домой. Однако, как уже отмечалось, это было не вполне так. Например Страт, один из ахейцев участвовавших в политике после своего возвращения, напротив старался предотвратить войну. Одно место указывает, что возвращение выживших привело к спорам о собственности [97]. Такие споры по возвращении изгнанников бывали неизбежными и известно, что с войной было связано что–то вроде социальной революции. Но маловероятно, что так много собственности увезённых в Италию попало в руки низших классов, что возвращение выживших вызвало серьёзные беспорядки. Кстати вспомнить, что во многих частях Греции в этот период были признаки социальных волнений и что римляне были обычно на стороне собственников из высших классов. Однако маловероятно, что эти волнения сами по себе были достаточно сильны, чтобы побудить ахейцев попытаться сразиться с Римом. Скорее всего демагоги, возглавлявшие ахейцев, подняли волнения, чтобы укрепить свою власть над массами. Фактически, кажется необходимым согласиться с Полибием, что большей частью следует порицать вождей ахейцев и особенно Критолая и Диэя [98]. Некоторое оправдание для заблуждения, в которое впали как вожди так и народ относительно того, что римляне не пойдут на вооружённое вмешательство. Ещё в 147 г. римское правительство направило два посольства, пытаясь добиться мирного урегулирования спартанской проблемы. Каждое из этих посольств возглавляло лицо, которое за десять лет до того было консулом и хотя первому посольству нанесены были в Коринфе тяжкие оскорбления, второе всё ещё занимало примирительную позицию. Когда же наконец предпринято было вооружённое вмешательство, то на первый взгляд это выглядело так словно бы элементы комической оперы были введены в трагедию. Две армии состязались, так сказать, за право победить ахейцев. Метелл пришёл на юг из Македонии и почти закончил войну для того только, чтоб уйти и оставить завершение её консулу Муммию. Правильное объяснение этого состоит вероятно в том, что власти Рима в начале консульского года не знали, что армия Метелла будет в боеспособном состоянии. Вдобавок они предполагали, что наступление с севера может быть блокировано при Фермопилах. Чтобы быть уверенным в завершении войны в этом году Муммий был послан морским путём. Решимость довести дело до конца была так велика, что даже члены комиссии, которые должны были урегулировать отношения после победы отправлены были в 146 г. ещё до завершения кампании.
Мы уже отметили, что вовлечённость в местные проблемы могла помешать ахейцам послать в 149 г. войска Ювентию. Военная кампания ахейцев против Спарты имела место в 148 г., но кажется что спартанский и оропский инциденты были так тесно связаны, что год или два предшествующих этой акции были заполнены интригами. Ахейским стратегом во время интервенции в Ороп был Меналкид из Спарты, стратег в 151-150 гг. Он был чем–то вроде авантюриста и интригана. Когда Попилий Ленат был в 168 г. в Александрии, он освободил из тюрьмы этого самого Меналкида, который служил в Египте, но так старательно интриговал в собственных своих интересах, что попал в тюрьму. Этого освобождения с помощью влияния римского посла было вероятно достаточно для того, чтобы он настроен стал проримски. Он был достаточно популярен, чтобы быть избранным ахейским стратегом [99]. Вероятно в конце его срока службы вновь разгорелась старая ссора между Спартой и ахейским федеральным правительством. Кажется для этого не было достаточной причины, кроме той, что застарелый спор требовал ничтожных раздражителей, чтобы вызвать вспышку. Так же мог иметь место антагонизм между интригующими лидерами. Даже если не принять во внимание большую часть скандала, связанного с Меналкидом и его преемником на посту стратега, Диэем, всё равно кажется, что последний в немалой мере достоин порицания за развязывание войны и за те несчастья, к которым она привела.
Рассказ о том, что Калликрат выдвинул против Меналкида обвинение в измене, грозившее тому смертной казнью, может соответствовать истине, так как вопрос о юрисдикции ахейского правительства над спартанцами вновь был поднят. Обе стороны утверждали, что противники неправильно интерпретируют решение сената: Диэй утверждал, что ахейцам предоставлена была полная юрисдикция, спартанцы это отрицали и намеревались апеллировать к Риму. Ахейцы, в свою очередь, отрицали право отдельных городов направлять посольства в Рим. Если по этим спорам сенатом было вынесено новое решение, то это должно было иметь место в конце 150 или в начале 149 гг. Диэй, ахейский стратег 150-149 гг. довёл эту ссору до конца. Он представил спартанцам список из 24 лиц, которых считал нарушителями мира. Они отправились в добровольное изгнание и остались в Риме, очевидно надеясь на римское вмешательство в свою пользу. По окончании срока службы Диэй и Каллистрат отправились в Рим в качестве послов. Каллистрат умер в пути. Целью посольства было противодействовать спартанским изгнанникам, интересы которых представлял Меналкид, бывший ахейский стратег. Единственным результатом стало обещание, что сенат отправит посольство, чтобы рассудить ахейцев и спартанцев [100].
Это обещание сената обычно связывают с римским посольством в Грецию в 148 г., но до 147 г. никакое посольство туда не прибыло. Верно, что в 148 г. Метелл побудил посольство, направлявшееся в Азию свернуть в сторону, чтобы посетить ахейцев и убедить их не нападать на Спарту, а ждать послов из Рима. Сообщение было доставлено, но пришло слишком поздно. Дамокрит, стратег 149-148 гг. уже вторгся на спартанскую территорию и нанёс поражение спартанцам с тяжёлыми для них потерями, но вместо того чтобы взять город отозвал свою армию. За это он был присуждён к уплате штрафа в 50 талантов и будучи неспособным заплатить его, отправился в изгнание. Преемником его избран был Диэй. Когда Метелл вновь направил послов к ахейцам, вероятно осенью 148 г., Диэй обещал не атаковать, но дождаться прибытия римских послов. Он, однако, ввёл гарнизоны в периэкские города. Одним из неблагоприятных инцидентов, происшедших до прибытия послов из Рима, стал захват и разграбление одного из них Меналкидом, теперь действовавшим в качестве спартанского полководца. Но поскольку это не принесло ему ничего, кроме непопулярности даже у спартанцев, он покончил с собой [101]. Как не странно, эта история может оказаться правдой. Общественное мнение чувствовало, что Дамокрит должен решить спартанскую проблему раз и навсегда и предстать перед римскими послами a fait accompli (с совершившимся фактом). Диэй, даже если он разделял это мнение, мог ощущать, что поскольку удобный случай потерян, дальнейшая агрессия будет неразумной. На этом этапе своей карьеры он проявил некоторую сдержанность. Во время своего предыдущего пребывания на посту стратега он добивался принятия мер против отдельных спартанских вождей. Действия Меналкида подверглись всеобщему осуждению на том основании, что он мало чего добился и даже усугубил без того плохую ситуацию.
Когда в 147 г. прибыло римское посольство во главе с Луцием Аврелием Орестом, чтоб принять послов было созвано экстраординарное собрание Ахейской конфедерации в Коринфе. На собрание это явились спартанцы в значительном числе. Предлагаемое послами решение было для них более, чем приемлемым, но таково, что вызвало гнев ахейцев. Ведь теперь сенат прямо потребовал частичного роспуска конфедерации, на который намекал ещё в 182 году. Это стало неожиданностью для ахейцев. Это должно было быть решено после того как посольство Диэя покинет Рим и естественно не оглашалось в Греции до прибытия Ореста. В этом смысле это было «тайной», как один из источников утверждает это. Если, как об этом сообщается, сенат вторично принял решение, что спартанцы должны подчиняться ахейской юрисдикции, кроме обвинений в преступлениях, подлежащих смертной казни, то это так же представляло собой внезапный поворот политики и в то же время это было возвращение к старой политике. Орест, очевидно, полагал, что обсудив вопрос с вождями, он сможет подготовить почву для выступления на собрании ахейцев и поэтому пригласил Диэя и других высших должностных лиц в свои покои. Здесь он объявил, что сенат желает, чтоб не только Спарта, но так же и Коринф, Аргос, Аркадский Орхомен и Гераклея, та что близ Фермопил, вышли из конфедерации. Объявление об этом вызвало эффект противоположный тому, на который он рассчитывал. Ахейские должностные лица тотчас удалились и призвали собрание ахейцев захватить всех спартанцев и всех подозреваемых в том, что они спартанцы. Позже настоящие спартанцы были оставлены в тюрьме, прочие освобождены. Орест, будучи не в состоянии обуздать ахейцев, мог только обратить их внимание на ту дерзость, с которой они выступили против римлян и удалиться [102]. Позже послы сообщили, что они изгнаны из Коринфа и что им грозит опасность [103]. Ахейцы, вполне естественно, послали в Рим посольство во главе с Феаридом, братом Полибия, чтобы изложить свою позицию и принести извинения [104].
Римляне на удивление быстро отреагировали на события в Коринфе. Орест возвратился в Рим и доложил обо всём сенату, который послал второе посольство тем же летом. Возглавлял его Секст Юлий Цезарь, который был коллегой Ореста по консулату десятью годами раньше. По пути он встретил посольство Феарида и побудил его вернуться с собой в Пелопоннес. Секст, вероятно, достиг Эгия еще до начала осеннего синода на котором избирались федеральные должностные лица и обратился к этому собранию. Он был проинструктирован мягко обращаться с ахейцами и действовал соответственно, обвиняя их в оскорблении римских послов менее сурово, чем сами ахейцы, но нет данных, что условия, предложенные Орестом, были смягчены. И тем не менее, любезная манера обхождения посла обольстила Диэя и Критолая, который только что избран был стратегом в качестве преемника первого. Они и их окружение полагали, что римляне так заняты проблемами в Африке и Испании, что будут стараться избегать войны с ахейцами. Во всяком случае, Критолай был учтив с римскими послами и обещал созвать собрание в Тегее для переговоров со спартанцами [105]. При этом он действовал недобросовестно.
Собрание, объявленное в Тегее, должно было быть экстраординарным собранием ахейской экклесии, созванным в аркадском городе, удобно расположенном для переговоров со Спартой. Должность стратега занимал в то время Критолай. Он и его окружение решили, что Критолай должен явиться на собрание один и что остальные ахейцы должны держаться в стороне. История гласит, что должностные лица объявили о собрании, но разослали тайные распоряжения его не посещать. Римляне и спартанцы прибыли в Тегею в должное время и согласовали позиции по отношению к ахейцам. Тем временем последние всё не появлялись и наконец явился один Критолай и заявил, что один он ничего не может. Римляне могут представить свое дело перед следующим синодом, который будет созван через шесть месяцев. Секст, естественно, отпустил спартанцев и сам возвратился в Италию [106]. Этот инцидент сделал войну неизбежной. Намеренно спланированное оскорбление и расстройство планов должны были показаться римлянам еще более оскорбительными, чем вспышка дурного настроения толпы во время визита Ореста. Кроме того, совещание Секста со спартанцами должно было показать ахейцам, что римляне теперь определённо на стороне спартанцев. Но Критолай, кажется, не осознал серьёзности ситуации, вероятно всё еще считая, что римляне не предпримут серьёзных усилий по усмирению ахейцев. Потому–то он провёл зиму обходя ахейские города, возбуждая их против римлян и объявляя мораторий на долги на всё время войны. Последняя мера, как кажется, была правительственным распоряжением. Затем весной 146 года на безумном собрании в Коринфе, которое, как кажется, было комбинацией регулярного синода, который мог рассматривать самые различные дела и синклета — особого массового собрания, компетентного решать вопросы войны и мира, он провёл решение о войне против Спарты — действие неизбежно вызывавшее войну с Римом. На собрании этом он яростно нападал на своих политических противников, утверждая что боится лакедемонян и римлян вместе взятых меньше, чем предателей внутри государства. Так, по крайней мере, сообщает Полибий, который был современником событий, хоть и не присутствовал на собрании. За объявлением войны последовало постановление облекающее диктаторскими полномочиями исполнявшего тогда должность стратега [107].
Если Критолай и другие ахейцы неправильно оценивали намерения римлян, то это не потому, что они не были предупреждены. Может быть, их ввёл в заблуждение тот факт, что сенат явно не торопился с отправкой посольства Ореста. Так же их могла ввести в заблуждение обходительность, выказанная выказанная Секстом и когда они позже получили предупреждение от Метелла, то они могли счесть не имеют столько веса как те, что приходят непосредственно из Рима. Оглядываясь назад на происшедшее, кажется очевидным, что сенат, прежде чем отправить Ореста в Грецию, принял решение вмешаться в случае, если его указания будут проигнорированы. Отправка Секста означала, что ахейцам давался еще один шанс. Кроме того, в этом году было уже слишком поздно отправлять армию из Италии в Грецию или как вариант, Метелл был ещё не готов двинуться на юг. По всей вероятности, Ахайя назначена была Муммию в качестве провинции в начале консульского года и постановлено было подготовить для этого армию и флот. В то же время Метелл был в состоянии действовать и возможно ему было это предписано. Рассказ о том, что он рассчитывал завершить войну до прибытия Муммия может быть правдивым, хотя здесь кажется был какой–то перерыв между двумя военными кампаниями или между двумя частями кампании 146 г. Возможно Метеллу приказано было не переходить коринфский истм [108]. До того как он приступил к военным действиям, он отправил к ахейцам четырёх послов, чтобы побудить их избежать разрыва. Послы эти предстали и обратились к тому собранию ахейцев в Коринфе, которое проголосовало за войну против Спарты. После того как они покинули Коринф, один из четырёх отправился сначала в Афины, а оттуда в Спарту, двое оставались в Афинах до прибытия Метелла, в то время как четвёртый направился в Навпакт, может быть для контактов с этолийцами и с тем, чтобы убедиться, что этот порт пригоден для военных операций Муммия [109]. Видимо с самого начала запланировано было, что Муммий переправит свою армию по морю в Коринфский залив [110].
Может быть полезным попытаться реконструировать план военной кампании Критолая и ахейцев, хотя надо напомнить что информация скудна и что все выводы будут предварительными. До сих пор обычным путём продвижения римлян в Грецию был наземный путь через Иллирию, Эпир и Фессалию. Это означало, что в случае такого продвижения Фокида, Локрида, Беотия, a fortiori и Пелопоннес могли быть в безопасности лишь до тех пор, пока удерживают Фермопилы. Это тезис, кажется, лежал в основании плана военной кампании ахейцев. В это время ахейцы провозгласили Гераклею, ту что расположена ниже горы Эта, своей собственной. Это должно означать, что они попытались завладеть воротами в центральную Грецию. В этом их поддерживали беотийцы, локрийцы и эвбейцы. Фокида была скорее территорией прохода войск и сценой битвы, чем активным участником. Таким образом, большая часть центральной Греции, кроме Аттики и Фокиды, объединилась с ахейцами в защите Фермопил. Главой всей коалиции, включая и Ахейскую конфедерацию по всей видимости был Пифей из Фив [111]. Сам по себе план был не безнадёжным. Если бы у них было первоклассное военное руководство, то у греков был бы хороший шанс обладать Фермопилами. Так, кажется, думали и римляне, которые такой план предвидели. Потому Муммий послан был по морю, так чтобы он мог высадиться в тылу войск защищавших Фермопилы или же в Пелопоннесе, смотря по тому, что оказалось бы наиболее выгодным.
Военные действия начались с осады Гераклеи, хотевшей порвать с ахейцами, Критолаем и беотийцами. При приближении Метелла они отступили к Скарфее в Восточной Локриде за Фермопилами. Лучшая позиция для защиты была потеряна, но ситуация не была ещё безнадёжной. При Скарфее римляне встретились с Критолаем и его войском и нанесли ему решительное поражение с большими потерями. Сам Критолай исчез, пал в битве или покончил жизнь самоубийством. Чтобы всё было ещё хуже, два отряда пришедшие на битву слишком поздно были уничтожены; оба они, видимо, продвигались через Фокиду на соединение с Критолаем. Отряд в 1000 отборных аркадских воинов достиг Элатеи и вступил в город. Во время их пребывания здесь вести о битве при Скарфее достигли города и потому элатейцы попросили аркадян удалиться. Последние двинулись наземным путём домой вниз по долине Кефисса, но были остановлены у Херонеи. Поведение фокейцев указывает на то, что они давали воюющим сторонам право прохода через свою территорию, но сами стремились оставаться нейтральными [112]. От Херонеи Метелл двинулся на Фивы, покинутые их населением [113]. Здесь он узнал, что в Фокиде находится войско синтелии патрян. Видимо, патряне переправлялись через Коринфский залив и ничего не знали о поражении при Скарфее. Когда Метелл узнал о присутствии в Фокиде этого войска, он обратился на него, чтоб сразиться. Нет надёжных цифр о количестве войск, вовлеченных в это предприятие, но Полибий связывает с этой битвой деморализацию и отчаяние, которые охватили не только побеждённое войско, но так же и многих в Греции и как кажется считает, что поражение в Фокиде скорее, чем при Скарфее было причиной великой катастрофы всей военной кампании. Фактически он подразумевает, что выдающийся римский государственный деятель, предвидя сколь жестокой будет битва, предпочёл держаться от неё подальше, оставаясь в Фивах [114]. Этим закончилась военная кампания Критолая, хотя сам он умер до её завершения. Может показаться, что план ахейцев и беотийцев был не лишён достоинств и что он провалился отчасти потому, что они позволили себе вступить в большую битву до того, как их армия полностью усилилась. Гибельным последствием этого стало то, что подошедшие слишком поздно контингенты были встречены противником по отдельности и уничтожены. Второй из этих контингентов, тот что из Патр, был так велик, что уничтожение его потребовало настоящей битвы.
Как ни странно, но после этих поражений, противники дали ахейцам передышку для подготовки к продолжению войны. Преемником Критолая стал Диэй в соответствии с ахейским законом, что в случае смерти стратега конфедерации службу исполнял его предшественник до очередного синода или собрания совета конфедерации. Когда это собрание произошло, Диэй был должным образом избран и служил до конца войны или скорее до своего самоубийства [115]. Диэю пришлось, по всей видимости, всё начинать сначала и он предпочёл делать это опираясь на внезапно освобождённых им рабов. Он приказал, чтоб 12000 домашних рабов были освобождены, вооружены и отправлены в Коринф, куда так же должны были явиться все граждане призывного возраста. Одновременно с состоятельных людей взяты были обязательные военные взносы. Мобилизованным должен был выпасть печальный жребий. Элидяне и мессеняне должны были оставаться дома на случай возможного нападения римского флота. Может быть так задумано было по первоначальному плану военной кампании. Что до синтелии патрян, то она по видимости понесла такие потери, что уже не могла послать войска. С прочих членов конфедерации собраны были 14 000 пехоты и 600 человек конницы. Это войско было сосредоточено в Коринфе, кроме 4000, которые были отделены и отправлены в Мегару. Последние удалились как только подошла римская армия и граждане сдали город без сопротивления. Таким образом Коринф и Истм стали линией обороны [116].
До этого момента можно понять решимость не уступать римским требованиям и если надо сражаться. Пока римляне не прошли через Фермопилы, ахейцы могли даже думать, что у них есть какие–то шансы на успех, но решимость эту сохранившуюся и после поражения и смерти Критолая, хоть и появился шанс достичь мира, можно счесть безумием отчаяния. Самое худшее, что решимость эта не встретила никакого противодействия. Правда наиболее разумной группе лидеров удалось организовать отправку посольства во главе с Андронидом, старым сподвижником Калликрата, к Метеллу, чтоб начать переговоры. Он вернулся с предложениями Метелла и поддержкой фессалийца Филона. И ахейцы, как кажется, начали переговоры. Движущей силой их, если Диэй не обвинял его ложно, был Сосикрат — гиппостратег, один из высших офицеров армии [117]. В числе тех, кто настаивал на принятии предложенных условий был Страт, один из ахейцев, увезённых в Рим в 167 г., будучи теперь стариком, унизился настолько, что обнял Идею колени и умолял его уступить. Но всё это было бесполезно. К этому времени Диэй так уже контролировал окружающих, что мог выдвигать обвинения в суде против своих оппонентов. Он был замучен до смерти, но не выдал никаких тайн. Другие были оправданы потому, что даже в условиях того времени население сочло то как обошлись с Сосикратом чересчур жестоким. Полибий заявляет, что некоторые добились оправдания подкупив Диэя и он в своих обвинениях конкретен [118].
Когда военные действия возобновились, римским командующим стал консул Муммий, прибывший с военными силами в 3500 всадников и 23 000 пехотинцев. К ним добавились критские лучники и пергамские войска. Это войско переправилось морем из Италии в Коринфский залив. С их прибытием Метелл и его войско были распущены и вновь прибывшие заняли их место. Победа над небольшим римским отрядом придала ахейцам излишнюю смелость, так что они предложили римлянам решительное сражение, которое привело к катастрофическому поражению. Теперь ахейские вожди из самоуверенности впали в чрезмерное отчаяние. Диэй даже не попытался удержать Коринф или задержать продвижение римской армии. Вместо этого он бежал в свой родной город Мегалополь, собственной рукой убил жену а затем принял яд. При таких обстоятельствах не удивительно, что как «защитники» Коринфа, так и большинство его жителей покинули город. Тем не менее Муммий, опасаясь засады, выждал два дня перед тем как вступить в город, разграбить и сжечь его. Таким образом, война закончилась [119]. Некоторое впечатление о потере ахейцев в битве при Истме даёт список 156 граждан и лиц постоянно проживающих в Эпидавре, павших в этой битве [120]. Это подразумевает многотысячные потери в одной только этой битве, не говоря уже о битвах военной кампании Критолая.

---

[1] Aymard, Premiers Rapports доказывает раннее принятие такой позиции в отношениях с ахейцами.
[2] Павсаний (VIII, 9,4) вероятно извлёк свои сведения из превосходного источника; ср. Wachsmuth Uber eine Hauptquelle fur die Geschichte des achaischen Bundes // Leipziger Studien, X, 1887, P. 269-298.
[3] Polyb., XXII, 3, 1-4; 7, 5-7. Лакуна в последнем из этих мест делает затруднительным установить, какие именно действия ахейцев подверглись критике сената, за исключением разрушения стен, о котором сообщает Диодор (XXIX, 17), где он правда говорит, что доклад об этом был представлен римскими послами. Должна быть принята версия Полибия.
[4] Совещание с Филиппом – Livy, XXXIX, 24-29; встреча с ахейскими должностными лицами – Polyb., XXII, 10; Paus., VII, 8,6; 9,1; cf. Rep. Gout., p. 89 f. Собрание, которое потребовал созвать Метелл, определённо было того рода, который именуется учёными synkletos, но Полибий здесь использует не этот термин, а говорит об экклесии.
[5] Polyb., XXII, 10, 14.
[6] Polyb., XXII, 11-12; Livy., XXXIX, 33; Paus., VII, 9, 1-3. В данном случае сведения о рассмотрении дела сенатом несомненно получены Полибием, прямо или косвенно, от ахейских послов. Данные Ливия очень кратки, но содержат утверждение, что сенат требовал от ахейцев дать римским послам свободный доступ в их собрание. Менее конкретные сведения, сообщаемые Полибием, возможно более верны.
[7] Livy, XXXIX, 35,5 – 37,21; Paus., VII, 9, 3-4. О двух ахейских собраниях см. Rep. Gout., P. 177 f.
[8] Это кажется означает место у Павсания VII, 9,4.
[9] Полибий (XXIII, 4,7) сообщает, что членов комиссии было трое, но рукописи дают имена лишь двоих. То, что третьим был Аппий Клавдий становится почти несомненным благодаря ошибке Павсания (VII, 9,5), который заявляет, что сенат отправил в Грецию Аппия и тех, кто был с ним. Ведь из Полибия ясно, что комиссия проделала свою работу в Риме.
[10] Основные данные об этом у Полибия (XXIII,4). Далее по важности идут данные Павсания (VII, 9,5), который даёт информацию относительно использования иностранных судей на процессах в Спарте по обвинению в преступлениях, караемых смертной казнью; cf. CP, XLIII, 1948, P. 189. Данные Ливия (XXX, 48, 2-4) слишком кратки.
[11] Полибий (XXXIII, 4,9) свидетельствует, что имело место несогласие по вопросу возвращения земельных владений ценностью в один талант, подразумевая, что более крайние требования были отвергнуты.
[12] Это выводится из того факта, что Херон позднее появляется в качестве посла от Спарты в Риме и что он был очень активен в спартанской политике (Polyb., XXIII, 18,4; XXIV, 7).
[13] В этой своей деятельности Херон был наиболее заметен (Polyb., XXIV,7). То, что деятельна была партия Сериппа можно вывести из её посольства в Рим в 183-182 гг (Polyb., XXIII, 9,11). Ясно, что новыми изгнанниками вновь стали старые изгнанники, как на это указывает Полибий (XXIII, 5, 18).
[14] Polyb., XXIII, 4,16; Livy., XXXIX, 48,5.
[15] Polyb., XXIII, 5, 14-18.
[16] Polyb., XXIII, 9; Livy, XL, 2, 6-8.
[17] Polyb., XXIII, 17,3.
[18] Polyb., XXIII, 17-18; XXIV, 1-2; Livy, XL, 20,2. Об ахейских собраниях см. Rep. Gout., p. 179f.
[19] Polyb., XXIV, 7-10. Созыв Гипербатом synkletos был, возможно, нерегулярным; ср. Rep. Gout., p. 180. Почести, возданные Калликрату за возвращение спартанских изгнанников – SIG 3 634.
[20] Livy, XXXVI, 31; Polyb., XXII, 10, 4-6; cf. Roebuck History of Messenia, p. 91 ff.
[21] Polyb., XXIII, 5, 1-12; Plut., Flam., XVII. Последний заявляет, что Динократ планировал вывести Мессению из конфедерации; это получает некоторое подтверждение в утверждении Фламинина, как его передаёт Полибий, относительно серьёзности его планов.
[22] Фламинин и ахейцы – Polyb., XXIII, 5, 14-18. Сообщение о совете Марция содержится в речи, произнесённой позже ахейцем Калликратом перед сенатом (Polyb., XXIV, 9, 12-13).
[23] Polyb., XXIII, 9, 8-14.
[24] Основные данные – Livy, XXXIX, 49-50; Plut., Philop., XVIII- XXI; Paus., IV, 29, 11-12; VIII, 51, 5-8; Justin, XXXII, 1, 4-10. Ливий помещает начало войны под 183 г. Затем он рассказывает историю смерти Филопемена, но это означает только то, что взявшись за рассказ, он его закончил. Присутствие ахейских послов в Риме в начале 182 г. показывает, что проблема обострилась до их отправки в 183 г. и что военные действия ещё не закончились. О загадочных проблемах преемственности после смерти Филопемена и собраниях этого года см. Rep. Gout., p. 178 f.
[25] Polyb., XXIII, 16; 17, 1-2. Обсуждение вопроса о городах, возможно отделившихся в 191 г. см. Roebuck History of Messenia, p. 93 f et n. 124.
[26] Polyb., XXIII, 17,3; XXIV, 1,6-7; Livy., XL, 20,2. По этому пункту Бенеке (Benecke, CAH, VIII, 299), хотя и критически настроенный к политике Филопемена, замечает: «До сих пор независимая политика оказывалась успешной».
[27] Polyb., XXIV, 2.
[28] Polyb., XXIV, 8-10. Оценки Калликрата очень разнятся. Фриман (Freeman History of Federal Government, p. 513 f.) суров в своём осуждении «этого негодяя»; Низе (Niese, Geschichte, III, 59) представляет его как амбициозного политика, лишённого совести; напротив Кэри (Cary, The Greek World from 323 to 146 BC, 1932, P. 197 f.) считает переход руководства от Филопемена к Калликрату благоприятным; так же и Бадиан (Badian Foreign Clientelae, p. 90 f.) в интересной работе, написанной с римской точки зрения, делает Калликрата почти что спасителем римской политики и заявляет: «Нет сомнений, что он был прав».
[29] Собрание 185 г. — Polyb., XXII, 7-9 и очень кратко – Diod., XXIX, 17; отправка послов в 186 г. — Polyb., XXII,3, 5-6; возобновление договора при Ликорте – XXIV, 6,4.
[30] Polyb., XXII, 17,6.
[31] Polyb., XXIV,6 et 8,8. Что касается пентеконтер, то хотя известны и меньшие лембы, Полибий (II,3) говорит о 50 человек на каждом из иллирийских лембов.
[32] Комиссия и её деятельность – Livy, XLII, 37-44; перемирие — 47, 1-4. То, что это перемирие имело место, в чём иногда сомневаются, подтверждается позднейшим ответом Персея некоторым беотийским городам, что это перемирие с римлянами делает для него невозможным послать им гарнизоны (Livy., XLII, 46, 9-10). Pedech, La methode, p. 123 утверждает, что наиболее оригинальным и тщательно разработанным исследованием Полибием причин войны, является исследование Третьей Македонской войны. Он считает, что неблагоприятная оценка, данная Персею, вызвана была не ненавистью, а убеждением и является правильной (р. 138 f.).
[33] У Ливия (XLII, 27) сообщающего о предписаниях данных Гаю Лицинию, городскому претору и Сицинию о зачислении матросов и солдат, число войск возрастает и даётся как 8000 и 400; в 36, 8 число прибывших в Аполлонию даётся как 5000 и 300.
[34] Cum Macedonicum bellum in annum dilatum esset… (Livy., XLII, 18,6).
[35] Livy, XLII, 38,1.
[36] Livy., XLII, 38. Здесь упомянуты только беотийские изгнанники, но краткий отчёт о встрече подразумевает, что была представлена не одна точка зрения.
[37] Livy, XLII, 43, 4-6. О представителях двух беотийских городов говорится: «non interfuisse se, quo societas ea decreta esset, concilio». Предположим это означает, что их граждане не были представлены на собрании, на котором было принято решение. Но это почти невозможно представить для Фив. Поэтому, это должно означать скорее, что они воздержались от голосования. В беотийском собрании в это время голосование проводилось по городам (Livy, XXXIII, 2,6).
[38] Polyb., XXVII, 1-2; Livy, XLII, 43,4 – 44,8. Сведения Полибия много полнее, чем у Ливия, но они начинаются только после прибытия римских послов в Халкиду.
[39] Polyb., XXVII,5; Livy., XLII, 46, 7-10. Текст Полибия даёт Фивы как один из трёх промакедонских городов, но это явная ошибка в тексте, которая исправлена была Буттнер–Вобстом по указанию Моммзена. Ошибка эта была уже в тексте Полибия, использованном Ливием. То, что Фисба противостояла Риму подтверждается senatus consultum de Thisbensibus (SIG 3 646).
[40] У Ливия (XLII, 47, 9-12) здесь пропуск в том, что касается предписаний Марцию, но суть их можно вывести из того факта, что он прибыл в Халкиду с эскадрой судов в нач. 171 г. после операций на побережье Фтиотийской Ахайи (56,7).
[41] Livy., XLII, 54,7.
[42] Римский флот – Livy, XLII, 48, 5-10; военные операции — 56, 1-6; 63, 3-12; senatus consultum – SIG 3 646. В тексте Ливия (63, 11) сообщается, что армия двинулась из Галиарта против Фив, но здесь опять путаница Фив с Фисбами. SC сообщает, что Лукреций двинул свою армию против Фисбы. О взятии Коронеи не сообщается, но подразумевается в SC и у Ливия (XLIII, 4,11). В XLII, 67, 11-12 сообщается, что когда Лициний устроил в Беотии зимние квартиры, его попросили о вмешательстве фиванцы, которые утверждали, что их донимают коронейцы. Это указывает на то, что именно он взял Коронею.
[43] Livy., XLII, 37,3 et 7-9.
[44] Livy., XLII, 55, 10.
[45] Livy, XLIII, 4,6, 1-3; 7-8.
[46] Лучшее сообщение об указе – Livy, XLIII, 17,2; ссылки на указ – Polyb., XXVIII, 3,3; 13,4; весть о нём достигла Родоса – Polyb., XXVIII, 16,2. Этот указ мог послужить образцом для постановлений 27 г. до н. э, о которых сообщает Дион Кассий (LIII, 15,6).
[47] Фриман (History of Federal Government, p. 524) считает это постановление «чудовищным оскорблением, когда оно обращено было к равному союзнику, подобному Ахейской лиге». Ахейцы, предложив в 169 г. свою помощь, ясно этим показали, что они не рассматривают это постановление как ограничивающее их самостоятельность.
[48] Polyb., XXVIII, 3-5; Livy, XLIII, 17; см. так же SEG, XVI, 255 — постановление города Аргоса в честь Октавия, впервые опубликованное P. Charneux \\ BCH, LXXXI, 1957, P. 182-202. По поводу хронологии см. Charneux и особенно Oost S. I The Roman Calendar in the Year of Pydna \\ CP, XLVIII, 1953, P. 217-230. Ливий помещает посольство в 169 консульский год, но ход событий показывает, что оно относится к 170 г. Кажется нет причины сомневаться в утверждении Полибия (XXVIII, 3,1), что Манцин уже был проконсулом, когда он направлял посольства и что Попилий достаточно рано возвратился из Лариссы в Фессалии, чтобы отправиться на зимние квартиры. О посольстве см. TAPA, LXXXIII, 1952; Rep. Gout., p. 93 f.
[49] Cf. Rep. Gout., 93 f. et 216, nn 18 et 19.
[50] Livy, XLII, 60, 8-9 без упоминания имён; упоминания о Никандре – Polyb., XVII, 15,14; XXVIII, 4,6; 6,7.
[51] Polyb., XXVIII,6.
[52] Polyb., XXVIII,7. Здесь, как обычно, Полибий пишет о себе в третьем лице и передаёт свои слова косвенной речью. Pedech La Methode, p. 263 называет его речь «шедевром». Об употреблении зарубежных судей cf. CP, XLIII, 1948, P. 189; об ахейских собраниях Rep. Gout., p. 183f.
[53] Polyb., XXVIII, 12.
[54] Ахейское посольство – Polyb., XXVIII, 13, 1-8; поход Марция –Livy.,XLIV,3-5; cf. De Sanctis, Storia, IV 1, P.300-303.
[55] Polyb., XXVIII, 13, 7-14. Ливий не упоминает этот случай. О командовании Аппия Клавдия см. ниже в связи с иллирийской и эпирской военными кампаниями.
[56] Polyb., XXIX, 23-25; De Sanctis, Storia, IV, 1, P. 348. О собраниях в Коринфе и Сикионе ср. Rep. Gout., p. 87 f., 184.
[57] Polyb., XXVII, 16; Diod., XXX, 5a.
[58] Иллирийская кампания Персея – Livy., XLIII, 18-20; римские атаки на Ускану и Фанотея — 21, 1-5. Более ранняя атака Аппия Клавдия на Ускану, помещаемая Ливием до взятия города македонянами, признаётся дублетом более позднего нападения, приписываемого Целию. Так считают Де Санктис (Storia, IV, 1, P. 296, n. 160), Скуллард (Roman Politics, p. 201, n 2) и MRR, I, 422. У Ливия (XLIII, 9, 6-7) говорится, что Аппий Клавдий послан был консулом Гостилием Манцином в Иллирию с 4000 солдат, что должно означать — войска эти взяты были из и без того недостаточной армии в Фессалии. Это звучит не слишком правдоподобно, но однако Аппия можно рассматривать как подчинённого консулу.
[59] Livy., XLIII, 21,6 -23,8.
[60] Livy., XLIV, 26. Он помещает эту военную кампанию под 167 г., но тот факт, что войска по окончании кампании отправились на зимние квартиры, показывает, что речь идёт о предыдущей осени.
[61] Livy, XLIV, 17,10; 21, 4-10. Когда Ливий, после сообщения о том кому из консулов над какой территорией досталось командование войсками, продолжает: additus est his tertius, он подчёркивает, что это третье важнейшее командование.
[62] Несколько более свободная и сокращённая версия Ливия – XLV, 18, 1-2.
[63] См. выше Ч.2, гл.1, § 10 «Четыре македонские республики». Большая часть материала источников приводится в Econ. Surv. Rome, IV, P. 294-300. Oost (CP., XLVIII, P. 219) полагает, что члены римской комиссии могли прибыть уже осенью 168 г. Для пяти членов комиссии в Иллирию это засвидетельствовано Ливием (XLV., 26, 11-12). Так же, вероятно, обстоит дело и для членов комиссии в Македонии, но похоже, что полное урегулирование оставлено было до весны.
[64] Polyb., XXX, 8-9.
[65] Livy., XLV., 27, 1-4; об Эгинии – XLIV, 46,3; cf. De Sanctis, Storia, IV, P. 334.
[66] Livy., XLV, 28, 6-8.
[67] Полибий (XXX, 13) сообщает только, что послы собрались в Македонии. Данные Ливия показывают, что послы сделали свою работу в Амфиполе.
[68] Livy., XLV., 31, 1-3; Diod., XXXI, 8,6 (Амфилохия). В SIG 3 653 перечисляются koina дорийцев, энианов и восточных локрийцев. Сюда можно добавить западных локрийцев, известных из надписей (Busolt, Staatskunde, p. 1460 et n 3). Очень мало известно об управлении этими государствами.
[69] Livy., XLV, 31, 12-15.
[70] Магнесийская конфедерация просто, как кажется, возобновила свою деятельность. О решении срыть стены Деметриады сообщает Диодор (XXXI, 8,6).
[71] Требования к городам и конфедерациям о посылке тех, кого следовало отправлять в Италию – Polyb., XXX, 13,6; Livy, XLV, 31,9; обвинения против ахейцев, фессалийцев и перребов – Polyb., XXX, 7,5.
[72] Livy, XLV, 34, 9.
[73] Polyb., XXX, 13,8. Его небрежность здесь возможно вызвана желанием возвеличить ахейцев. Комиссия (MRR, I, 435) включала четверых или пятерых бывших консулов, некоторые из них более старые, чем Клавдий.
[74] Polyb., XXX, 13, 6-11; cf. 7, 5-6; Livy., XLV, 31, 9-11; Paus., VII, 10, 7-11. Лишь Павсаний даёт сведения о собрании ахейцев с участием римских представителей; он утверждает, что римский оратор потребовал, чтоб ахейцы осудили на казнь неких неназванных врагов Рима и это его утверждение обычно принимается историками. Но против этого свидетельствуют данные Полибия и Ливия, который полагает что целью послов было то же самое, что и в письменных распоряжениях другим государствам, а именно, чтоб подозреваемые отправлены в Рим. Таким образом послы, должно быть, попросили карт–бланш для составления списка ахейцев, которые должны были быть отправлены в Рим для суда. Эта интерпретация так же придаёт смысл ответу Ксенона, который свидетельствует, что он был готов предстать перед судом.
[75] О добыче от Третьей Македонской войны см. Econ. Surv. Rome, IV, P. 320-323; об экономической и политической значимости cf. Aymard A. and Auboyer J. Rome et son empire, 1954, p. 146 f.
[76] Plut., Aem., XXVIII. Pedech, La Methode, p. 221 et passim вероятно считает, что Плутарх и в самом деле был высокого мнения об Эмилии.
[77] Livy, XLV, 33,8.
[78] Polyb., XXX, 15; Livy, XLV, 34; Plut., Aem., XXIX. Что касается сумм, розданных солдатам, Низе (Geschichte, III, P. 187, n 2) доказывает, что Плутарх прав; Де Санктис (Storia, IV, P. 350, n 300) убедительно доказывает, что приводимые Плутархом цифры слишком низкие.
[79] Livy., XLV, 35,6.
[80] Scullard H. H. Charops and Roman Policy in Epirus \\ JRS, XXXV, 1945, P. 58-64; но ср. Oost Roman Policy in Epirus and Acarnania, p. 85 et nn 106, 112 on p. 133 ff. Badian Clientelae, p. 98, n 2 согласен с Оостом.
[81] Детали не приводятся, но тот факт, что он начал собирать деньги с союзников, продовольствие в Этолии и Фессалии и подступил к Афинам через Беотию показывает, что он должен был пройти через Иллирию и Эпир (Appian, Mithr., XXX); cf. Hertzberg G. F Die Geschichte Griechenlands unter der Herrschaft der Romer, I, 1866, P. 360.
[82] Polyb., XXX, 20; 31, 10; Strabo, IX, 411 (Галиарт), X, 486 (ateleia Делоса).
[83] Livy, XLV, 43, 10. Квинт Кассий, должностное лицо, которому предписано было передать суда, был praetor urbanus 167 г.
[84] Polyb., XXXI, 1, 6-8; 15, 9-10.
[85] Polyb., XXXII, 3, 14-17; XXXIII, 1, 3-8. Авл Постумий Альбин был городским претором в 155 г.
[86] Polyb., XXXIII, 3 et 14.
[87] Polyb., XXXV,6 цитируется Плутархом (Cato, IX). Павсаний (VII, 10,12) помещает возвращение ахейцев на семнадцатый год после их отправки в Италию. Оно скорее имело место в 151 г., чем в 150. Так считает Бенеке (CAH, VII, 302). И Полибий (III, 5,4) и Зонара (IX, 31) имеют в виду возвращение греков в целом, а не только ахейцев.
[88] Polyb., XXXI, 1,7; SIG 665 — очень фрагментарная надпись, трудная для интерпретации.
[89] Polyb., XXXIII, 16. Главный интерес этого пассажа заключается в следующем: его формулировка подразумевает, что государство могло оказывать помощь воюющим сторонам не будучи само вовлечено в войну. Но было б слишком неразумным делать позитивный вывод на основании данных одного единственного места.
[90] Polyb., XXXII,7. Так как Полибий (XXX, 20, 8-9) утверждает, что приобретение Делоса имело для афинян много неприятных последствий, то принимают как должное, что ситуация привела к длительным затяжным рейдам; cf. Niese, Geschichte, III, P. 191; Ferguson, Hellenistic Athens, p. 323 f.
[91] Основные источники – Paus., VII, 11, 4-8; SIG 3 675. Вдобавок Цицерон (Acad., II, 137) даёт дату посещения философами Рима. Авл Геллий, NA, VI, 14, 8-10 (Polyb., XXXIII, 2) важен как указывающий на то, что Полибий так же давал первоначальную сумму ущерба в 500 талантов.
[92] Полибий (XXXVI, 10,4) подчёркивает недоверие с которым были восприняты первые известия об успехах Андриска.
[93] Имя даёт только Зонара (IX, 28) и только как Сципион Назика. В MRR он идентифицируется как P. Cornelius Scipio Nasica (Corculum).
[94] Обращение фессалийцев к ахейцам – Polyb., XXXVI, 10,5. Ливий (Per., L) сообщает: Thessalia… per legatos Romanorum auxiliis Achaeorum defense est; в Oxyr. Per. говорится: per socios popu[li R.
[95] Флор (I, 30, 5) говорит об этой армии, как о Легионе. К легиону должно было прилагаться обычное количество ауксилариев.
[96] Zonaras, IX, 28; cf. Strabo, XIII, 624.
[97] Zonaras, IX, 31.
[98] Cf. Pedech, La Methode, p. 244 f.
[99] О стратеге Меналкиде во время оропского инцидента – Paus., VII, 11,7; в Египте – Polyb., XXX, 16,2.
[100] Paus., VII, 12.
[101] Paus., VII,13. Кажется нет других данных об интервенции Метелла или о римском посольстве в этот год в Азию. Рассказ об изгнании Дамокрита получает некоторое подтверждение из сообщения Полибия (XXXVIII, 17,9) о его возвращении из изгнания.
[102] Павсаний (VII, 14, 1-3), Ливий (Per., LI) и Дион Кассий (XXI, 72,1) утверждают, что города, которые были под властью Филиппа должны были быть отделены от Ахейского союза; Юстин (XXXIV, 1,7) подразумевает общий роспуск; он так же говорит о секретных инструкциях послам. Полибий (XXXVIII, 9,6) упоминает о требованиях Ореста. Об ахейском митинге ср. Rep. Gout., P. 185-187.
[103] Livy., Per., LI; Justin, XXXIV, 1,9; Dio Cass., XXI, 72, 1-2. Полибий (XXXVIII, 9, 1-2) утверждает, что послы, когда докладывали об этом в Риме, преувеличивали опасность.
[104] Polyb., XXXVIII, 10, 1; Paus., VII, 14, 3. Полибий не называет Феарида братом ни в одной сохранившейся части своей работы; для идентификации см. SIG 3 626 n 2.
[105] Polyb., XXXVIII, 9-10; Paus., VII, 14, 3-4.
[106] Polyb., XXXVIII, 11, 1-6; Paus., VII, 14, 4-5.
[107] Polyb., XXXVIII, 11,7-13,7; Diod., XXXII, 26, 4-5; Paus, VII, 14, 5-6; о собрании в Коринфе ср. Rep. Gout., P. 187 f.
[108] Павсаний (VII, 15, 1) сообщает, что Муммию приказано было подготовить корабли и армию и упоминает о соперничестве с Метеллом; согласно Зонаре (IX, 31) Муммий приступил к действиям уже после смерти Критолая, что представляется невозможным; Флор (I, 32,3) упоминает инструкции Метеллу (Metello …mandata est ultio), но его данные слишком сбивчивы, чтобы придавать им много веса.
[109] Polyb., XXXVIII, 12, 1-4, 13, 8-9; Paus., VII, 15,2.
[110] Информация почти отсутствует, за исключением тех двух пунктов, что Муммий прибыл внезапно однажды утром к лагерю Метелла (Paus., VII, 16,1) и что первоначальные распоряжения ему касались флота. Он должен был для транспортировки своих солдат использовать суда. Если б он пришёл обычным путём, с севера, то Метелл был бы информирован о его продвижении.
[111] По поводу фиванцев Павсаний (VII, 15,9) замечает, что они принимали участие в осаде Гераклеи и в битве при Скарфее. Так как фиванцев обвиняли во вторжении в Фокиду, то это должно выглядеть так, как если бы фокейцы не желали принимать участие в сражении (Paus., VII, 14,7). Ссылки на бедствия, постигшие беотийцев, фиванцев, локрийцев и других – Polyb., XXXVIII, 3,8; фиванцы и эвбейцы – Paus., VII, 14,7; деятельность Пифея в Фивах – Paus., VII, 14,6; Polyb., XXXVIII, 14, 1,2.
[112] Paus., VII, 15, 1-6. Относительно Критолая Павсаний говорит только, что больше его никто не видел. Ливий (Per., LII) утверждает, что он принял яд. Это самостоятельный рассказ или только на Критолая переносится самоубийство Диэя? Утверждение Флора (I, 32,3), что Метелл одержал победу над Критолаем в Элиде, по Алфею — чистая нелепость.
[113] Paus., VII, 15, 9-10; Polyb., XXXVIII, 16,10.
[114] Рассказ Полибия о битве при Скарфее не сохранился. О битве в Фокиде см. XXXVIII, 16, 4-9; XXXIX, 1, 11. Анекдот об Авле Постумии в последнем пассаже свидетельствует, что Фивы были в руках римлян и таким образом, в свою очередь, подтверждает последовательность событий, данную выше.
[115] Polyb., XXXVIII, 15,1; 17,1; Paus., VII, 15,7.
[116] Polyb., XXXVIII, 15-16; Paus., VII, 15, 7-11.
[117] Во время Союзнической войны гиппостратег командовал синтелией Патр, но это засвидетельствовано только для этого района. В данном случае текст указывает на единственного гиппостратега армии, хотя возможны и другие интерпретации.
[118] Polyb., XXXVIII, 17-18, где нет данных об отправке ахейского посольства, но только о его возвращении. Павсаний (VII, 15,11) сообщает, что Метелл по прибытии на Истм отправил вестника с целью побудить ахейцев к мирным переговорам. Если выбирать между данными Полибия и Павсания, то необходимо встать на сторону Полибия, но возможно, что Павсаний сообщает о другом событии — о последней попытке завязать мирные переговоры до прибытия Муммия.
[119] Paus., VII, 16, 1-8‑единственные достаточно полные данные об этих событиях; см. так же Zonaras, IX, 31; Florus., I, 32, 4-7; Юстин (XXXIV, 2, 1-6) даёт некоторые важные детали об излишней самоуверенности ахейцев.
[120] IG, IV², I, 28.