Когда римляне отправлялись на войну за пределы Адриатики, всякий сдавшийся враг сдавался им, независимо от того, кто были их союзники. Это ясно показала Вторая Македонская война и последовавшие за ней договорённости. Если Пергаму позволено было сохранить за собой город в Греции, то это потому, что этого желали римляне. Сходным образом, если греки были свободны, они были свободны милостью Рима, но границы и даже формы правления иных из них в некоторой степени установлены были римлянами. Некоторых деталей соглашений будет достаточно, чтобы показать, что римляне продолжали иметь здесь интересы и были склонны рассматривать любую перемену как проступок. Это должны были ясно понимать этолийцы, вознамерившись освободить грецию от римлян. Они, по–видимому, считали это возможным и думали, что эллинские государства объединившись когда это будет нужно, смогут одолеть римлян. В этой своей попытке они так же надеялись на помощь Македонии. Это не должно нас удивлять, если мы примем во внимание насколько быстро греческие государства меняли сторону, если считали это соответствующим своим интересам. Отсюда ясно, что то, что римлянам удалось поддерживать дружеские отношения с Филиппом в 197 или 196 гг., а позднее и вступить с ним в союз было их большим успехом и имело величайшее значение.
Заговоры, интриги и мелкие войны периода между уходом римлян из Греции и возвращением крупных римских сил в 191 г. очень сложны для понимания и задают немало загадок. Но при всём при том политика и действия большинства греческих государств вовсе не вызывают удивления. Наибольшие сюрпризы преподносят сами римляне. Они, видимо, рассчитывали продолжать руководить делами греческих государств или ещё лучше, чтобы эти государства сами по себе поступали так, как то им римлянам угодно. С другой стороны они, как кажется, не выказывали особого рвения вести новую войну. Возникшие у них затруднения в организации флота показывают, что они действительно опасались нападать на Антиоха.
Планы по объединению Филиппа, Антиоха, Набиса и их самих против римлян в головах этолийских лидеров возникли год спустя после того как римская армия ушла из Греции. Похоже, что послы Антиоха в Рим в 193 г., провели на возвратном пути переговоры с этолийцами [1], но нет причин приписывать планы, принятые этолийцами, этим послам или Антиоху и его советникам и они вероятно, ничего не предпринимали для того, чтобы подогреть ненависть этолийцев к Риму. Это посольство возвратилось с фактическим ультиматумом, что римляне не станут вмешиваться в дела Азии, если Антиох будет держаться подальше от Европы — условия объявленные не только всем послам Антиоха, но и всем послам греческих государств Европы и Азии, находившимся тогда в Риме [2]. Этолийцы, видимо, подумали, что Антиох никогда не согласится на это и война неизбежна. Однако, вместо того, чтобы ожидать развития событий, они решили ускорить их приближение.
Фоант, стратег 194-193 гг. был подстрекателем и вероятно вождём партии войны. Вероятно, скорее всего в конце лета 193 г. он созвал экстраординарное собрание Этолийской конфедерации в Навпакте. Решено было отправить послов к Набису, Филиппу и Антиоху для того, чтобы побудить их к войне против Рима. Набиса побуждали возвратить приморские города Лаконии; ведь римляне не станут возвращать в Грецию легионы только ради них. Филиппу напомнили как твёрдо он один противостоял Риму и насколько сильнее будет он в союзе с этолийцами и Антиохом. Антиоху вероятно нарисовали преувеличенную картину поддержки, которую он найдёт в Греции, если выступит. И Филипп и Набис, заверили его, готовы возобновить войну. Это посольство побудило Набиса к немедленным действиям, но пока только лишь его одного. Из поездки к Филиппу этолийские послы вынесли впечатление, что он на их стороне. Их советом ему, как говорят, было начать действовать только после того как армия Антиоха вступит в Грецию. Несмотря на то, что трудно узнать, что ему послы действительно сказали, это вероятно верно. Несомненно, никто не мог бы рассчитывать на то, что Филипп возобновит войну внезапно сам по себе. При сложившихся обстоятельствах, Филипп несомненно не сказал этолийцам, что в случае войны будет действовать как союзник римлян. И даже если б он уже полностью принял на этот счёт решение, то зачем он стал бы раскрывать душу перед этолийцами, его врагами последние двадцать лет [3].
Последовавшие события сложны и их трудно проследить. Ясно, что Набис уже в 193 г. начал строить планы как ему вернуть контроль над приморскими городами Лаконии. Большей частью он действовал с помощью интриг, но всё же счёл нужным осадить Гифий. Ахейцы, которым Фламинином поручена была опека над этими местами, отправили одно посольство к Набису. чтобы выразить протест, а другое — в Рим, чтобы известить о происшедшем, а так же отправили к Гифию войска. Кто в 194-193 гг. был ахейским стратегом — неизвестно, но почти наверняка он принадлежал к партии, которая предпочитала уступать Риму и избегать независимых действий [4]. Отправка войск для защиты государства от нападения согласно греческому международному праву не являлась актом войны. И на следующий год вопрос будет ли объявлена война или нет был всё ещё открытым. Таким образом, в 193 г. произошло нападение Набиса на Гифий, но ни одна из крупных держав не была вовлечена в войну. Ход событий был таков, что римский сенат, распределяя на 192 год провинции, готовился к возможной войне, где бы она не разразилась — в Греции, на Сицилии или даже в Италии. Но принятые меры показывают, что предпочтительной всё ещё оставалась дипломатия. В то же время диктаторское и бескомпромиссное отношение к Антиоху делало войну неизбежной или почти неизбежной, ведь, как кажется, агрессивность этолийцев всё ещё жаждала её начать.
Таким образом началась война, которой ни одна из двух великих держав не желала. Ясно, что Антиох не вступил бы в войну, если б римляне не вторглись в те места, которые он по праву считал принадлежащими к его империи. Римляне, со своей стороны, пытались добиться своих целей скорее угрозами, чем военными действиями [5]. В 196 г. послам Антиоха, находившимся в Коринфе во время провозглашения свободы, заявлено было, что царь должен держать руки подальше от свободных городов, должен очистить те из них, которые принадлежат Птолемею или же Филиппу и вообще не должен вступать в Европу. Позже в том же году римские послы встретились с самим царём в Лисимахии во Фракии [6]. Когда в 194 г., после возвращения Фламинина, послы Антиоха прибыли в Рим, то ведение переговоров с ними поручено было тем 10 уполномоченным, которые были с ним двумя годами раньше. Они должны были предложить царю, что римляне не будут вмешиваться в азиатские дела, если Антиох удалится из Европы — вполне достаточное доказательство того, что римляне не были идеалистическими приверженцами греческой свободы. Так как переговоры в Риме естественно зашли в тупик, трое из уполномоченных отправлены были с посольством к Антиоху [7]. Состав посольства указывает на то, что оно считалось очень важным и что ситуация рассматривалась как критическая. Первым из трёх послов стал Публий Сульпиций Гальба, консул 211 г., несколько лет спустя командующий в Первой Македонской войне, вновь консул в 200 г. и первый римский командующий во Второй Македонской войне. Вторым его членом стал Публий Виллий Топулл, консул 199 г., преемник Гальбы в командовании, человек достигший успехов на переговорах с Антиохом [8]. Активность таких людей в политике в 193 г. указывает на её непрерывность и последовательность.
В Риме, при распределении провинций на 192 год, сенат сначала не сделал никаких приготовлений к войне в Греции, кроме того, что предписал одному из консулов быть готовым выступить, если того потребует необходимость. Шести преторам были сначала определены обычные провинции — Сицилия, Сардиния, две Испании и две судебные должности. Позже с помощью senatus consultum и плебисцита под командование Авла Атилия Серрана, которому сначала назначена была Дальняя Испания, передан был флот и «Македония», в то время как на Марка Бебия Тамфила, которому сначала назначена была Ближняя Испания, возложено было командование двумя легионами и вспомогательными войсками в Бруттии. Об испанских провинциях позаботились, продлив империй обоим их наместникам [9]. Меры эти должны означать, что план посылки одного из консулов за границу был оставлен, но едва ли это означает, что ситуация стала рассматриваться как менее серьёзная. Самым беспокоящим, как показывают принятые меры, было состояние флота. Атилию приказано было построить 30 квинкверем и спустить на воду все еще годные старые суда. Но, по–видимому, не рассчитывали, что из них годных к плаванью окажется достаточно, ведь двум оставшимся в Риме преторам приказано было приготовить 100 добавочных квинкверем [10]. Консулам было так же приказано передать Атилию 2000 союзных и 1000 римских солдат — свидетельство того, что план урегулирования дел в Греции, в случае возникновения необходимости, с помощью небольшого флота и малого контингента солдат, был уже принят. Тем не менее, ожидали возвращения римских послов, отправленных к Антиоху. По их прибытии, Атилию было приказано двинуться со своим флотом в Грецию. Таким образом, проведение римской политики в Греции пало больше на уполномоченных во главе с Фламинином, чем на Атилия. С Фламинином были Виллий, консул 199 г., Гней Сервилий, консул 203 г. и Гней Октавий, бывший претор. В то же время Бебию было приказано двинуть свои войска из Бруттия в Тарент и Брундизий, в то время как отряду из 20 судов предписано было охранять побережье Сицилии, а претору, отвечавшему за остров было послано предупреждение о том, что Антиох может попытаться вторгнуться в него и что он должен собрать войска и соответственно подготовиться [11]. Эти приготовления свидетельствуют, что сенат действительно считал вторжение в Италию или на Сицилию возможным. Переброска войск в Тарент и Брундизий служила двойной цели: защите этих портов и тому, чтоб иметь в любой момент в готовности войска для переправы через воды. Тот факт, что в Грецию был направлен только флот Атилия показывает: всё ещё была надежда, что проблемы могут быть решены дипломатией и небольшой демонстрацией силы. В рассказе Ливия об отправке флота упомянуто до прибытия посольства, но ход событий свидетельствует, что Фламинин со своими спутниками прибыл в Грецию значительно раньше флота.
Начало весны в 192 г. вновь застало Набиса осаждающим Гифий. В отплату за помощь, посланную этому городу в прошлом году он разорил какие–то поля членов Ахейской конфедерации. Это был один из тех актов, которые рассматриваются их исполнителями как помощь самом себе в деле возмещения за понесённую обиду, а не как акт войны. Вспыхнет ли в результате него война или нет, полностью зависит от позиции другой стороны. Несмотря на то, что стратегом был Филопемен, может быть самый воинственный ахейский лидер того времени, ахейцы не стали действовать немедленно, но сдерживались до того, пока не возвратились посланные в Рим прошлой осенью послы. Тем временем, ахейцы созвали экстраординарное собрание, на котором решили отправить послов к Фламинину, чтоб просить его совета. Тот посоветовал ахейцам дождаться прибытия Атилия с римским флотом. Ахейцы, однако, проголосовали за войну, но оставили за Филопеменом право выбора времени начала военных действий и способа ведения войны. Последний тотчас же спустил на воду несколько непригодных для плавания судов и подступил к Гифию с моря. Результатом стало сокрушительное поражение. Потери скоро возмещены были в других местах, но Гифий взять не удалось. Потому он решился на крупную операцию, но незадолго до её начала, Гифий пал. И всё же Филопемен и ахейцы выступили и нанесли Набису крупное поражение. В этот момент Фламинин, как кажется, принудил воюющие стороны к перемирию [12]. Всё это произошло весной и многое, а возможно всё до Панэтолики, регулярного весеннего собрания этолийцев, т. е до обычного начала сезона военной кампании. Всё это выводится из хода событий в других частях Греции.
Пока развивались военные действия между ахейцами и Набисом, римские уполномоченные объезжали греческие государства, включая Афины, Халкиду, Фессалию и Деметриаду, столицу Магнесийской конфедерации. В других местах они, кажется не столкнулись ни с какими затруднениями, хотя меры принятые позже показывают, что они не вполне доверяли ахейцам и халкидянам. Напротив, в Деметриаде они встретили реальные затруднения. Многие из её вождей, включая Еврилоха, магнетарха этого года или главу конфедерации, были настроены антиримски. Ситуация ещё обострилась из–за слуха, что римляне намерены вернуть Деметриаду Филиппу. На собрании конфедерации, созванном чтобы выслушать римских послов, Еврилох открыто выступил против римлян. И всё же проримская фракция в этот день взяла верх и Еврилох бежал в Этолию. Там чувства разгорелись до лихорадочного состояния из–за возвращения из Азии Фоанта, этолийского стратега 194-193 гг. С ним прибыл Менипп, посол Антиоха, который нарисовал радужные картины силы и богатства царя. Ясно, что Антиох теперь решился на войну, полагал её неизбежной и считал за лучшее поддерживать решимость этолийцев, чтоб она не остывала. Фоант и Менипп прибыли заранее, чтоб до Панэтолики этого года распространять свою пропаганду и занимались этим так долго, что об этом сообщено было Фламинину. Чтоб противодействовать этому, он побудил афинян отправить на это собрание послов и те, в свою очередь, добились, чтобы Фламинина выслушали лично. И всё же в его присутствии этолийцы приняли постановление, призывавшее Антиоха освободить Грецию и выступить третейским судьёй между этолийцами и римлянами. Рассказ Ливия о магнесийцах и собрании этолийцев необычайно живой и яркий. Несомненно он заимствован из Полибия, который к тому времени был уже достаточно взрослым, чтобы сохранить память о событиях, касавшихся собрания. Таким образом, рассказ Ливия в целом верен, хоть и может быть в чём–либо преувеличенным [13]. Следовательно, ничто не препятствует поверить, что этолийское постановление действительно принято было в присутствии Фламинина; но история о том, что когда последний попросил себе копию, то этолийский стратег Демокрит ответил, что он вскоре вручит её в Италии, на берегах Тибра, представляется сомнительной. И всё же, если сами римляне опасались вторжения, то почему бы и самим этолийцам не поверить, что такой поход уже близок? [14]. Статья в постановлении этолийцев относительно посредничества оставляла для партии мира возможность предпринять последнее усилие, чтобы отвратить неизбежное, даже после того как Антиох вступил в Грецию. Нечего и говорить, что и друзья и враги восприняли это постановление как объявление войны и действовали соответственно.
Это критическое для некоторых греческих государств решение было принято ещё до того как в Грецию вступили сколько–нибудь значительные римские силы. Даже Атилий со своим малым флотом и небольшим отрядом войск прибыл только в самом конце сезона [15]. Бебий мог прибыть в Аполлонию на иллирийском побережье несколько раньше, но он был слишком далёк от театра военных действий в Греции, чтоб вмешаться до того как Филипп V откроет ему путь через Македонию. Кроме того, его войско не могло быть слишком многочисленным. По данным Ливия, он взял с собой всю свою армию, которая должна была состоять из двух легионов и вспомогательных войск, но ясно, что силы которые он в реальности привёл с собой были намного меньшими [16]. Но его силы всё же не могли быть столь малы, чтобы ими можно было б пренебречь. Они были вполне достаточны для того, чтоб направить Аппия Клавдия с 2000 человек для освобождения Лариссы, а с остальными войсками начать военную кампанию 191 г. до прибытия Глабриона с его армией. Таким образом, когда Полибий говорит о том, что ахейцы проголосовали за вступление в войну за четыре месяца до прихода римлян в Грецию, то это должно означать, что войска Атилия, по их мнению, были столь малочисленны, что их можно было не принимать в расчет, а войско Бебия было так далеко, что фактически его не было в Греции [17].
Возвращаясь к этолийцам отметим, что после того как они в начале 192 г. проголосовали за то, чтоб призвать Антиоха, апоклеты, вступив в должность, совершенно очевидно стали действовать исходя из предположения, что начнётся война. Их план состоял, как кажется, в том, чтобы для начала установить полный контроль над восточным побережьем Греции, за исключением территории Ахейской конфедерации. С этой целью они задумали захватить Деметриаду, Халкиду и Лакедемон [18]. Что касается Деметриады, то они были в некоторой степени успешны. Некий Диокл послан был с этолийской кавалерией, чтоб вернуть Еврилоха из изгнания, но войска проникли в город и перебили вождей противной партии. Без сомнения, такой поступок пресёк любую возможность получить Филиппа в качестве союзника [19]. В Спарту послан был Алексамен, который несколько лет назад организовал удачный заговор с целью убийства беотарха Брахилла. Теперь перед ним была поставлена задача сделать то же самое с Набисом с помощью предательства и захватить Спарту. Но замысел этот провалился. С ним было 1000 пехотинцев и 30 отборных всадников из молодёжи. Последним приказано было исполнять любые приказы Алексамена, какими бы они ни показались странными. С этим войском он достиг Спарты через Элиду и Мессению. Этолийцев воспринимали в качестве союзников и их заговор сработал в том пункте, что Набис был убит. Однако, когда они захотели вступить в город спартанцы отказались принять их как освободителей и оказали им такое упорное сопротивление, что Алексамен и многие из его войска были убиты. Остальные бежали в Тегею и Мегалополь, где были проданы в рабство. Что ещё хуже с этолийской точки зрения, на сцене вскоре появился Филопемен и передал Спарту ахейцам. Этолийцы потерпели неудачу так же и в Халкиде, когда Фоант, бывший стратег конфедерации, подступил к городу с 2000 пехоты и 200 всадниками, явно надеясь на предательство. Но когда халкидяне поручили защиту города эретрийцам и каристянам, а сами заняли позицию у Салганей, на той стороне Еврипа, то этолийцы отступили. Таким образом, из трёх их предприятий два закончились плачевной неудачей, причиной которой стало сопротивление местных жителей. Римляне же внесли в это поражение мало или вовсе ничего. После неудачи этолийцев в Халкиде, Фламинин договорился с Евменом разместить в городе 500 солдат. После этого произошла безуспешная попытка вернуть Деметриаду, в связи с которой Фламинин приказал стратегу Фессалийской конфедерации объявить мобилизацию [20].
Вскоре после этих событий прибыл Антиох со своей армией из 10 000 пехоты, 500 всадников и 6 слонов; он занял Деметриаду, чтобы сделать её своей главной штаб–квартирой в Греции. Это случилось уже в конце осени, ведь экстраординарное собрание Этолийской конфедерации, пред которым предстал Антиох, произошло в Ламии в стратегию Фенея (192-191 гг.). Это означает, что оно прошло после Thermika этой осенью и таким образом после окончания сезона военной кампании. На этом собрании Феней сделал последнюю попытку избежать большой войны, выступив, чтобы Антиоху предложено было выступить только в качестве третейского судьи между этолийцами и римлянами, но взяла верх более воинственная политика Фоанта и Антиох был избран стратегом автократором. Для совета с ним назначено было 30 этолийских апоклетов. По их совету, первым его шагом стала попытка взять Халкиду. Осуществлено это было с помощью выступления этолийских вождей с умеренным числом войск и переправы на Эвбею для совещания с халкидскими вождями, но всё это было напрасно [21]. Для взятия Халкиды необходимы были более решительные действия, но до того как их возможно стало предпринять, произошли другие события, из которых самым замечательным стало экстраординарное собрание Ахейской конфедерации, на котором ахейцы проголосовали за объявление войны как Антиоху, так и этолийцам и это несмотря на то, что римляне в войну сними официально не вступили и хотя ещё не было поблизости римских войск.
Собрание это имело место в Эгии осенью 192 г. На нём выступили посол Антиоха, по крайней мере один из этолийцев и сам Фламинин. Что касается этолийского оратора, это был некий Архедам, который, по просьбе самого Фламинина оказал важные услуги при Киноскефалах. Если можно доверять рассказу Ливия, он был очень откровенен, критикуя неблагодарность Фламинина и зашёл так далеко, что заявил: Фламинин обязан этолийцам спасением своим и своей армии. Послы Антиоха и этолийцев не не просили ахейцев о помощи, но лишь просили их оставаться нейтральными. Тем не менее ахейцы проголосовали за то, чтоб иметь тех же самых друзей и врагов, что и римляне и за то, чтобы объявить войну Антиоху и этолийцам и несмотря на то, что сами римляне в войну ещё официально не вступили. Это решение в большей мере подчинить ахейскую политику римской свидетельствует о влиянии Филопемена. И это в самом деле так. Это был тот род смелой, решительной политики, который так гармонично сочетался с его личностью. Последующие события показали, что он был равно твёрд в требовании права на независимую политику в пелопоннесских делах, но это совершенно очевидно оказалось неприемлемым для римлян. Собрание постановило так же, по просьбе Фламинина, послать 500 пехотинцев в Афины и 500 – в Халкиду. Очевидно здесь не было еще наличных римских войск [22].
Вскоре после этого Атилий должен был уже вступить в Грецию со своим флотом и войском. Антиох, как сообщают, поспешил выступить против Халкиды после того как узнал, что Евмен и ахейцы направили туда войско. Войско это встало лагерем в Салганее на Еврипе, напротив Халкиды. Так же 500 пехотинцев послано было Фламинином. Это войско, которое внезапно появляется на сцене, должно быть пришло из флота Атилия. Когда оно стало приближаться то обнаружило, что путь им преградил отряд армии Антиоха под командованием Мениппа. Потому оно отступили в Делий где, как говорят, солдаты шлялись невооружёнными, доверяясь неприкосновенности святилища и тому факту, что война не была объявлена. И однако же Менипп на них напал, перерезав большинство римских солдат. После этого город Халкида сдался и члены проримской партии были отправлены в изгнание. Некоторое время спустя пергамские и ахейские войска в Салганее сдали укрепление и им позволено было удалиться под охранной грамотой. Другие города Эвбеи последовали примеру Халкиды и Антиох установил контроль над островом [23].
Но этолийцы своими ошибками облегчили римлянам задачу выиграть войну. Взятием Деметриады и возможно так же преувеличенными утверждениями относительно готовности Греции к союзу, они побудили Антиоха поспешить с небольшим войском в Грецию. Впрочем и преувеличивать малочисленность его армии не стоит.. Если бы сама Греция подготовилась к войне, 10 000 подготовленных солдат стали б для неё ценным прибавлением, но судя по дальнейшему их поведению, греки похоже надеялись, что царь разместит гарнизоны повсюду по стране и при этом сохранит армию, годную для битвы. Неудача этолийцев в Спарте имела далеко идущие последствия. Сама Спарта, вместо того чтобы стать оплотом этолийцев, захвачена была ахейцами и пелопоннесские государства, стоявшие на стороне этолийцев и Антиоха, чувствовали, что нуждаются в помощи. Так просьба Антиоху поступила из Элиды и он счёл себя обязанным послать туда солдат, которые там и оставались до поражения Антиоха при Фермопилах. О Мессении в это время ничего не слышно, но похоже, что войска, размещённые в Элиде, косвенно служили так же и защите Мессении [24]. Если бы войска расположены были бы в самой Мессении, то они были б в большей изоляции; в Элиде они сохраняли более тесными связи по крайней мере с самой Этолией, если не с армией самого Антиоха. Но однако же для Антиоха ничего не должно было быть более недопустимым, чем таким образом уменьшать свои основные силы.
Осенью 192 г. так же велись важные операции в Фессалии, которые могли бы дать большие преимущества Антиоху и его союзникам, но надежды эти расстроены были римскими войсками, присланными из Иллирии через Македонию с позволения Филиппа. Тогда в Деметриаде созван был совет, включавший этолийских старейшин и Аминандра из Афамании. Принятый план предполагал немедленно начать военные действия в Фессалии, несмотря на то, что уже настала зима. В то время как войска его сконцентрированы были у Фер, Антиох послал Филиппа Мегалопольского с 2000 солдат собрать останки македонян, павших при Киноскефалах, чтобы заслужить этим расположение македонян, чем нанёс тяжёлое оскорбление царю Филиппу, не похоронившему их тотчас после сражения; потому он тотчас же связался с Бебием, римским командующим в Иллирии и предложил ему держать совет о совместных действиях. Это должно было иметь серьёзные последствия для союзников сирийского царя, но тем временем его союзная армия начала военные действия. Она осадила и взяла Феры. Отсюда она двинулась не прямо к Лариссе, но на юг, путём пересекавшим равнины Фессалии и тем самым поставила, до того как двинулись на Лариссу, под свой контроль большую часть западной Фессалии. После совещания с Филиппом, Бебий послал 2000 человек во главе с Аппием Клавдием через Македонию. Аппий, увидев с Темпейского перевала Антиоха, осаждавшего Лариссу, зажёг много огней, скрывая малочисленность своего войска. С помощью такой простой военной хитрости, Аппий побудил Антиоха снять осаду Лариссы, ибо царь испугался, что явились вместе Бебий и Филипп [25]. Антиох, однако, кажется, ещё не осознал всей значимости объединения Филиппа с римлянами и хотя римские войска прошли в Фессалию через Македонию, он, как кажется, считал, что главная римская армия, как и прежде, двинется из Иллирии через Эпир. Что и эпироты так же ожидали этого показывает их посольство, которое предстало перед Антиохом в конце 192 г.
Это посольство из Эпира во главе с Харопсом было в числе первых представших перед Антиохом в Халкиде, с тем Харопсом, который в 198 г. помогал Фламинину в его борьбе с Филиппом. Просьба эпиротов состояла в том, чтобы Антиох не вовлекал их войну, а затем не бросил бы их одних сражаться с римлянами. Вот если б он занял бы позицию на границе Эпира и защищал бы их страну, то они б приняли его в своих городах и портах. Если ж нет, то да простит он их за их боязнь вступать в войну с римлянами. Таким образом, они ясно дали понять, что если помощи не будет, то сопротивляться наступлению римлян они не станут. Царь ответил, что отправит послов дабы обсудить их общие интересы [26]. Предполагаемое посольство никогда, вероятно, не было отправлено, ведь римляне предпочли путь не через Эпир. Но до того как он узнал об этом, Антиох начал уже в начале 191 г. военные операции в Акарнании. Насколько мы в состоянии судить по тем сбивчивым данным, что дошли до нас, Антиох объявил всеобщую мобилизацию и постарался, до того как двинуться на север, в Эпир, установить контроль над Акарнанией. Несмотря на то, что войско, продвигавшееся из Иллирии через Эпир в Фессалию, не должно было (и обычно этого не делало) проходить через Акарнанию, всё же для армии, действующей в Эпире, составляло решительное неудобство иметь вражескую армию окопавшейся в Акарнании, в своём тылу. Так как Акарнания представляла для этолийцев особый интерес, удивительно, что Антиох большого успеха не добился, хоть ему и помогали акарнанские изменники или суперпатриоты. Он взял Медеон и ряд других городов, но среди них, очевидно, не было важного морского порта Левки и он потерпел неудачу у Фирей. Неудача это была отчасти вызвана слухом, распространяемым римскими судами в Левке, что консул Атилий Глабрион со своей армией уже в Фессалии. Затем Антиох возвратился на зимние квартиры в Халкиде, оставив гарнизоны в Медеоне и нескольких других городах, таким образом вновь ослабив свою армию [27].
Пока Антиох находился в Акарнании, Филипп и Бебий начали атаку с севера на части Фессалии, контролируемые их противниками. После того как эти двое осенью сошлись, в то время как Аппий Клавдий послан был в Лариссу, они отправились на зимние квартиры. Для Бебия это должно было означать возвращение на иллирийское побережье, но в начале весны он возвратился назад с имевшимся в его распоряжении войском; правда неизвестно, как оно было велико. Вполне возможно, что именно в связи с этими операциями Филиппу впервые было обещано сохранить за ним некоторые захваченные им города. Когда дело дошло до реального вторжения в Фессалию, эти двое двинулись различными путями. Филипп спустился в долину реки Европа, где его задержало противостояние Маллеи в Перребии. Бебий, вероятно, вступил в Фессалию через Темпейскую долину и действуя из Атракса к западу от Лариссы взял Фест и Фаций, тем самым открыв дорогу в западную Фессалию. Затем он возвратился назад в Атракс и двинулся по долине Европа к Маллее. После взятия этого города, соединённые силы двинулись в западную Фессалию, большая часть которой была покорена уже прежде главной римской армией под командованием Атилия Глабриона, выступившей на сцену [28].
Одна подробность продвижения Глабриона кажется ясной, хоть о ней есть лишь беглое упоминание — это то, что он должен был продвигаться из своего порта высадки через Иллирию и Македонию приблизительно тем же самым путём, что и Бебий и таким образом подступить к Фессалии с севера. Пехота направилась прямо к Лариссе, где армии дано было несколько дней отдыха, главным образом из–за армейских мулов, которые утомлены были после морского путешествия и похода после высадки. Таким образом, по крайней мере в это время, римляне вели с собой вьючных животных и выступили в поход тотчас же после высадки с судов [29]. Использованием этого пути римляне обязаны были дружественным отношениям и совместным действиям с Филиппом — факт, который наши источники вероятно намеренно замалчивают, сообщая только, что консул пересёк океан и появился в Фессалии. Разумеется, простой факт, что он сначала появился близ Лариссы, служит достаточным доказательством, что он вступил в Фессалию с севера, т. е что он прошёл через Македонию.
Фермопильская кампания 191 г. не была сколько–нибудь продолжительной. Пополнения, пришедшие из Азии к Антиоху, были разочаровывающее малы. Из сохранившихся источников видно, что их было достаточно лишь для того, чтоб восполнить потери войск, размещённых в гарнизонах и тех кто был взят в плен или дезертировал при прохождении Филиппа и римлян через Фессалию. Таким образом, лишь с 10 000 пехоты, 500 всадниками и 4000 мобилизованных этолийцев было нечего делать кроме как обороняться и ожидать подкреплений. Совместные силы Антиоха с этолийцами были меньше, чем одна римская армия, не считая македонян. И тем не менее, до тех пор пока Антиох владел Фермопилами и имел гарнизоны в Халкиде и Деметриаде положение его не было безнадёжным и особенно пока он не утратил Фермопил. Задача охраны горных троп естественно падала на этолийцев. Когда Катону удалось разбить один из таких отрядов этолийцев и напасть на армию Антиоха, тому пришлось вступить в сражение. В результате Антиох бежал в Халкиду с 500 человек. Остальные были перебиты, взяты в плен или рассеяны, вероятно большей частью рассеяны [30]. Слоны прикрывали тыл армии Антиоха и сдерживали преследователей. Кроме того в этот день преследование продолжалось только до Скарфеи, в нескольких милях от поля битвы, а затем преследователи возвратились в лагерь и возобновили преследование только на следующий день. Из Халкиды Антиох отплыл в Эфес, таким образом позволив врагу взять Эвбею без сопротивления. Те из его судов, которые находились в Малийском заливе уплыли в Деметриаду и оставались там до тех пор, пока Филипп не взял город [31]. Но даже и после Фермопил Антиох продолжал контролировать Эгейское море. Римский флот, вышедший из Остии или откуда–то поблизости ещё не прибыл, а эскадра Атилия не была достаточно сильна, чтоб ему в этом воспрепятствовать. И всё же бегство было столь поспешным, что римляне смогли наложить руки не только на царское серебро, ставшее украшением триумфа Глабриона, но и на немалое число цистофоров — монет, которые должны были быть привезены с собой из Азии [32]. В сообщениях о фермопильской кампании нет упоминаний о Филиппе. Хоть его роль в военных действиях в Фессалии и была значительной, в битве он не принимал участия. Позже он сослался в качестве оправдания на болезнь, но подозревали, что истинной причиной было недовольство тем, как с ним обращались римляне [33].
После Фермопил этолийцам, кажется была предоставлена возможность заключить мир на выгодных условиях, но если это так, то переговоры провалились. Если им были предложены условия, это не обязательно означает, что Глабрион лично одобрял этот шаг. Ясно, что между римских руководителей в Греции не всегда царило согласие и у консула со своим окружением подчас возникали разногласия. Фламинин всё ещё оставался в Греции и был не прочь поделиться с Глабрионом своими превосходными знаниями и опытом. Более того, консул имел в своём штабе или в армии в том или ином качестве двух бывших консулов 195 г., Катона и Валерия Флакка. После Фермопил Глабрион послал Катона на родину с сообщением. Не было ли это сделано для того, чтоб избавиться от назойливого критика? Флакк, как отмечено будет позже, предпочитал более мягкое обращение с этолийцами, чем Глабрион. С Фламинином Глабрион столкнулся из–за обращения с халкидянами и Фламинин удостоен был последними обожествления, как обычно греки поступали, выражая благодарность благодетелю. Культ его всё ещё существовал во времена Плутарха Всё еще исполнялся гимн, восхвалявший pistis (fides) римлян [34]. Это должно означать, что халкидяне отдали себя на милость римлян с помощью deditio in fidem и те отнеслись к ним снисходительно. Сообщения от Глабриона этолийцам, стараются внушить им мысль о том, что к другим государствам, которые вступили в войну на стороне врага, но потом раскаялись римляне применили то же милостивое обращение, что к халкидянам и что сами этолийцы, хоть они вступили в войну на стороне царя и пригласили его к себе, если бы они раскаялись, испытали б то же самое обращение и ушли бы безнаказанными [35]. Это предложение означало, что ещё в 191 г., до того как римское предложение отвергнуто было этолийцами, римляне были всё ещё настроены милостиво обращаться с теми, кто сдавался. Но всё переменилось в том же году, в ходе переговоров с этолийцами.
Результатом этолийского противодействия мирным предложениям стало то, что война в Греции продолжилась как война римлян и македонян против этолийцев и приняла форму ряда осад. Сначала римляне осадили Гераклею, в то время как Филипп осадил Ламию. В этот период этолийцы имели свою временную столицу в соседнем энианском городе Гипата. Он, по всей видимости, лежал достаточно далеко от главных линий коммуникации, так что римляне не пытались захватить его даже когда они двинулись на Навпакт. Из двух осаждённых городов Гераклея пала первой. Город взят был штурмом и солдатам позволено было его разграбить, чтобы те, «кто так часто сдерживал себя, освобождая города из под власти неприятеля», могли насладиться плодами победы. Это было в согласии с обычаем того времени, но, как кажется, означало определённую перемену в политике. Тотчас после взятия Гераклеи консул приказал Филиппу отступить от Ламии и город этот на какое–то время предоставлен был самому себе [36].
Вскоре после взятия Гераклеи имела место другая попытка мирных переговоров и инициатива исходила от этолийской партии мира, возглавляемой Фенеем. Незадолго до падения Гераклеи, их противники были ещё достаточно сильны, чтобы организовать отправку посольства к Антиоху с просьбой вновь вторгнуться в Грецию или же по крайней мере послать им деньги. Деньги царь прислал, а вооружённое вторжение с моря и с суши обещал позднее. Как и следовало ожидать, Никандр, этолийский посол, которому были доверены деньги, высадился в малийском порту Фалара вскоре после того как Филипп снял осаду Ламии и смог благополучно доставить их туда. Когда он попытался проехать оттуда в Гипату. то столкнулся с македонским аванпостом и был взят в плен, но Филипп оказал ему дружеский приём и отпустил. Его доклад об обещаниях Антиоха возможно способствовал принятию этолийцами решения о продолжении войны. До его возвращения они отправили к Глабриону трёх послов попытаться договориться о перемирии и мире. Глабрион заявил им, что слишком занят распределением добычи, захваченной в Гераклее, чтобы совещаться с ними, но он согласен на перемирие на десять дней и пошлёт Валерия Флакка для переговоров с этолийцами. Хотя ссылка на добычу и звучала нетактично, но отказ от личных переговоров вероятно не был задуман как оскорбление. В конце концов, для ведения переговоров был назначен бывший консул и муж по возрасту более старый, чем Глабрион и потому представлявший собой отличный выбор для поставленной задачи.
То, что последовало далее, кажется показывает, что Флакк более, чем Глабрион склонен был к мягкости и снисходительности. Флакк возвратился в Гипату с этолийскими послами и здесь советовался, вероятно, с апоклетами и главными магистратами. Легко поверить, что этолийцы слишком много говорили о своих прежних услугах римлянам и стремились оправдать себя; впрочем стоит напомнить, что Полибий, который в конечном счете является источником большей части нашей информации, был далёк от дружеских чувств к этолийцам. Флакк, во всяком случае, кажется советовал этолийцам не спорить, но сдаться и отдаться на милость римлян. Именно это они и предлагали сделать и уповать, что следствием deditio in fidem станет милостивое с ними обращение, как это имело место в других случаях в тот же самый год. Но этолийцы конечно же не знали до какой степени, согласно римским представлениям, те кто покорялся зависели от милосердия победителей. То, что за этим последовало представляло собой несчастный случай, если только Глабрион не решил намеренно сделать примирение невозможным. Римским должностным лицам должно было быть известно, что главой партии мира у этолийцев был Феней и что наилучшие шансы на мирный договор были именно в союзе с ним. И однако же, когда последний заговорит о том, о чем, по его мнению следовало говорить, Глабрион, чтоб продемонстрировать истинный смысл dtditio, приказал наложить на послов оковы. На это Флакк и «другие военные трибуны» призвали его не угрожать им столь сурово, ведь они являются послами. Когда Глабрион уступил, Феней заявил, что он и апоклеты сделают всё, что им прикажут, но что мир требует одобрения собрания этолийцев. Чтоб такое решение было принято, были дарованы добавочные десять дней перемирия. Объяснение такой странной ситуации состоит возможно в том, что хотя после deditio победители могли казнить или заковать в оковы любое количество граждан или должностных лиц покорившегося государства, всё ж общественное мнение осуждало жестокое обращение с послами в ходе исполнения ими своих обязанностей. Вдобавок, договор или акт о капитуляции не был ратифицирован и поэтому в силу не вступил. Тем не менее, Феней чувствовал, что он и апоклеты, предложившие сдачу, были связаны честью своим словом. В этом случае, презренные этолийцы повели себя лучше, чем римский консул. Стратегически так же консул поступил опрометчиво. Оскорбление, нанесённое одному из их вождей, так разозлило этолийцев, что они отвергли предложенный акт о капитуляции, вероятно бойкотировав собрание, на котором он должен был рассматриваться. Возвращение около того же времени Никандра с обнадёживающими, хоть и обманчивыми обещаниями от Антиоха, так же помогло этолийцам, столь часто оптимистичным в неподходящее время, укрепиться в своём решении продолжать сопротивление. Когда срок перемирия истёк, война вновь возобновилась [37].
После того как военные действия возобновились, римляне прошли из Гераклеи в Навпакт не встретив со стороны этолийцев никакого сопротивления и принялись осаждать этот последний город. Это была уже другая история. Этолийцы защищались энергично и осада затянулась. Тем временем ахейцы предприняли шаги по включению Элиды и Мессении в свою конфедерацию. Начали они с дипломатических шагов. Ведь ахейцы не более, чем римляне рвались сражаться за то, что могли бы получить в обмен на просимое. Элейцы ранее потребовавшие и получившие от Антиоха гарнизон, ответили, что они распустят этот гарнизон и обсудят как им действовать в дальнейшем. Это заняло некоторое время, но в конце концов привело к тому, что элейцы присоединились к конфедерации. Мессеняне, с другой стороны, отпустили ахейских послов без ответа и приготовились к военным действиям. Когда в результате их страна захвачена была ахейцами, мессеняне отправились к Фламинину, находившемуся тогда в Халкиде и предложили сдать город римлянам. Нет данных, что сдача их была принята, хоть Фламинин и обязался всё уладить. Он приказал Диофану, ахейскому стратегу, вывести ахейские войска из Мессении, а мессенянам присоединиться к конфедерации. Если возникнут какие–то разногласия, то они могут обратиться к нему в Коринфе. В то же самое время он приказал Диофану созвать экстраординарное собрание Ахейской конфедерации. От него он добился уступки римлянам острова Закинф, который в результате запутанного ряда инцидентов перешёл недавно под ахейский контроль. Тот факт, что созван был особый synkletos показывает — Фламинин хотел преподать урок, что ахейцы могут расширять союз в пределах Пелопоннеса, но им не позволено распространять свой контроль на какой либо остров к западу от полуострова. Конечно, несмотря на то, что он сравнил Ахейскую конфедерацию с черепахой, которая в безопасности до тех пор, пока на высовывает какую–либо часть тела за пределы панциря, он не подразумевал этим никакого блага для ахейцев. Так же маловероятно, что уступка Риму означала, что он намеревался установить какой–либо более прямой контроль над островом, чем над другими частями Греции [38].
В то же время Филипп, по достижении соглашения с Глабрионом относительно того, чтоб занять города, отложившиеся от союза с Римом, двинулся к Деметриаде, покоряя по пути города вдоль Малийского залива. Деметриада сдалась без сопротивления и возможно правда то, что сообщает Ливий — жители её больше боялись римлян, чем Филиппа. Впрочем некоторые из македонских лидеров всё равно отправились в изгнание, а один покончил жизнь самоубийством. Что до находившихся в городе солдат Антиоха, то по условиям сдачи, им не только было позволено его покинуть, но и ради их безопасности они препровождены были под македонской охраной через Македонию и Фракию в Лисимахию, точно так же как на следующий год их сопровождали и защищала римская армия. Так же было позволено отплыть и нескольким кораблям Антиоха, остававшимся тогда в Деметриаде. Когда Филипп прежде помогал римлянам в Греции, он делал это для того, чтоб иметь выгоды для себя и для македонян. Но полная ликвидация державы Антиоха частью его программы не была [39].
Пока всё это происходило, Глабрион продолжал безуспешно осаждать Навпакт. Это было уж слишком для Фламинина, которого деятельность Глабриона часто раздражала. В этом случае дело изображается в источниках так, что он явившись к Глабриону стал его порицать за то, что он тратит время на осаду пока Филипп усиливается сверх меры. Брошенное случайно Фламинином замечание о том, что год полномочий Глабриона почти истёк, прозвучало как предупреждение о том. что империй его продлён не будет. Глабрион, не решаясь признать, что осада провалилась, решил передать дело в руки Фламинина. Это должно означать просто, что он решил последовать совету последнего и взять на себя ответственность за последовавшие переговоры. До того Фламинин уже показался осаждающим и теперь он снова появился перед этолийцами, посоветовав им послать своих поверенных к консулу, пусть они попросят перемирия на такой срок, который позволил бы им отправить послов в Рим, дабы представить их дело сенату. Сам же он предстанет их ходатаем и защитником перед консулом. Это очень походило на deditio. Никаких заранее оговорённых условий не было, всё оставлено было на усмотрение сената. Единственное отличие состояло в том, что этолийцы свободны были принять или отвергнуть предложенные условия. Когда им было гарантировано перемирие на таких условиях, осада была снята и римская армия отправилась на зимние квартиры в Фокиду, где она уже останавливалась несколькими годами ранее под командованием Фламинина [40].
Подробности только что обсуждавшегося дела остаются тёмными, но по крайней мере ясно, что он утвердил своё господство над римским главнокомандующим. Несомненно он хотел навязать Греции мир, продиктованный им самим. Кроме того, он несомненно смотрел с тревогой на усиление могущества Филиппа, хотя сам некогда предпринял первые шаги к примирению Филиппа с римлянами. Он должен был так же сознавать, что ослабление греческих городов Филиппом является насилием над свободой греков, которая была его политикой. Но очевидно с этой проблемой он в данный момент ничего не мог поделать и потому направил свои усилия в другом направлении.
Фламинин, решив на время этолийский вопрос взял с собой Глабриона и направился в Эгий, чтобы разобраться с ахейцами, над которыми ему, видимо, было труднее властвовать, чем над римским консулом. В начале того же года ахейцы приняли третейское решение Фламинина в деле с мессенянами и ничего от этого не потеряли. Они так же уступили в вопросе Закинфа. Но произошёл случай, который показал, что они не собираются уступать по всем пунктам. Ситуацию, вероятно, усугубила личная вражда между Фламинином и Филопеменом. Включение Спарты в Ахейскую конфедерацию произведено было Филопеменом без римского совета или позволения. Когда после убийства Набиса, Спарта была поспешно принята в конфедерацию, город взят был в неё таким, как был при Набисе, без возвращения в него изгнанных Набисом богачей. Это подтверждается их последующим возвращением ахейцами. Но это, должно быть, многих не устраивало. Потому не удивительно, что в Спарте вскоре возникли какие–то беспорядки. Когда ахейский стратег Диофан решил в это вмешаться, Филопемен выступил против, но Диофан настоял и выступил к Спарте в сопровождении Фламинина. Потому–то Филопемен поспешил к Спарте, закрыл ворота города перед Диофаном и Фламинином и довёл дело до мирного урегулирования. Это создало ему великую популярность среди ахейцев и на данный момент также и в Спарте [41]. И всё же, что бы ни было там решено тогда, проблема изгнанников, очевидно большей частью из высших классов, сохранялась. Эта проблема вновь поставлена была Фламинином осенью 191 г., когда он и Глабрион присутствовали на собрании ахейцев в Эгии — вероятно, ординарном собрании ахейского совета (synodos) и возможно том, на котором Филопемен избран был стратегом на 191-190 гг. В своей речи Фламинин затронул две темы — принятие элейцев в Ахейскую конфедерацию и проблему спартанских изгнанников, но по обеим вопросам получил отпор. Элейцы предпочли сами договориться с ахейцами, а ахейцы захотели сохранить за собой право вернуть изгнанников к себе [42]. Таким образом, Филопемену, кажется, несмотря на вмешательство римлян в дело с Мессенией, удалось довольно успешно осуществить свои притязания на независимость ахейской внешней политики в Пелопоннесе, но его победа, если это в самом деле была победа, оказалась очень кратковременной.
Морская кампания 191 г. имеет большей частью значение как предвкушение того, что произошло в следующем году и как иллюстрация того в какой мере Рим уже в своей морской мощи начал зависеть от греческих или эллинистических союзников. Широкое использование греческих socii navales из Южной Италии носило давний характер. Вдобавок союзники Рима, особенно родосцы и пергамцы, внесли большой вклад в римские войны на Востоке. В этом году римский флот тронулся в путь относительно поздно и не прибыл в Эгейское море вовремя, чтобы помешать отступлению Антиоха. Гай Ливий Салинатор, претор назначенный командовать флотом проплыл «из Рима», что вероятно означает из Остии, в Неаполь с 50 квинкверемами [43]. Вдобавок у него были ещё беспалубные суда, которые должны были доставить в Неаполь по договорам с ними союзные города. Еще другие были набраны позднее в Регии и Локрах. По пути к Ливию также присоединились шесть карфагенских кораблей, которые судя по данному позже подсчёту судов, были палубными. После соединения с эскадрой Атилия, он располагал 81 палубным судном, считая те 50. что он привёл из Рима, 25 приготовленных для него в Эгейском море городами и 6 карфагенских судов; вероятно, все эти суда были квинкверемами. Вдобавок, он располагал рядом более лёгких судов, предоставленных греческими союзными городами в Италии. С этими силами он проплыл через Эгейское море к Эрифрам. К этому времени Антиох уже вернулся в Азию и собирал силы. Его флот, под командованием Поликсенида, родосского изгнанника, со штаб–квартирой в Эфесе, насчитывал 70 палубных судов. Таким образом, и в этой части римляне численно превосходили его флот. Вдобавок, корабли Поликсенида, хоть и более быстрые, были меньше по размерам; вероятно, большей частью это были квадриремы [44]. Вполне возможно, что флот Поликсенида восполнял свой недостаток в палубных судах большим количеством более лёгких судов, возможно даже около 130 [45]. Он спешил вступить с римлянами в бой до того, как они соединятся с пергамским и родосским флотами. Евмену, однако, удалось соединиться с римлянами со своими 24 палубными судами и несколько большим числом более лёгких кораблей. Поликсенид, тем не менее, изготовился для битвы. но потерпел поражение в битве при Коркике, потеряв 13 кораблей захваченными и 10 потопленными. От больших потерь его спасла более высокая скорость антиоховых судов. Римляне, как кажется, были обязаны своей победой применению абордажных крючьев. Разбитый флот отступил в Эфес. Родосская эскадра из 25 палубных судов присоединилась к римской на следующий день после этого сражения. Но вскоре после этого римляне отправили пергамский и родосский флоты домой, а сами остановились на зимних квартирах в Кане, близ гавани Пергама — Элеи [46]. Это само по себе свидетельствует, что они намеревались вести войну в Азии.
Весть о победе при Коркике достигла Рима примерно 18 ноября, когда консулы на 190 год вступили в должность [47]. После отправления надлежащих религиозных ритуалов, первым что предпринял сенат, даже до распределения провинций, стали переговоры с этолийскими послами. Причина этого, приводимая Ливием заключается в том, что перемирие вот–вот должно было истечь. Но, возможно, равно важным было то, что конечный результат переговоров мог повлиять на назначение провинций и распределение войск. Обсуждение вопроса в сенате, возможно, представляло собой спор между политикой Фламинина, оказывавшего поддержку этолийцам и более жёсткой политикой Глабриона и политика последнего взяла верх. Этолийцам был предложен выбор между двумя альтернативами: либо целиком вверить себя римлянам, т. е безоговорочно капитулировать или немедленно заплатить контрибуцию в 1000 талантов и принять договор, обязывавший их иметь тех же самых друзей и врагов, что и римляне, т. е отказаться от независимой внешней политики и полностью подчинить свою политику римской. Реакцией этолийцев было спросить о степени подчинения, которое возникнет в результате капитуляции. Так как им не было дано определённого ответа, то послы отправились домой не заключив мира и война возобновилась. Если вспомнить об обращении с ними Глабриона раньше в том же году, то легко понять позицию этолийцев. С другой стороны, римлянам, которые намеревались победить Антиоха ничего не выигрывали от возобновления войны с этолийцами и кажется, что не требовалось прилагать слишком много дипломатии, чтобы обеспечить мир, которого все заинтересованные стороны желали [48].
Распределение провинций на 190 год произведено было так, словно б для войны с Антиохом и этолийцами требовалась одна единственная армия. После того как Сципион Африканский заявил, что если брат его будет послан в Грецию, то он отправится с ним в качестве легата, Греция назначена была Луцию Сципиону в качестве провинции с условием, что он вправе переправить свою армию в Азию, если он сочтёт это наилучшим образом отвечающим интересам государства. Это по–видимому означало бы, что в своём тылу армия оставляет мирную и безмятежную Грецию. Если и существовал план направить в Грецию армию на замену той, что перемещалась в Азию, то план этот был отставлен. Командовать флотом был назначен претор Луций Эмилий Регилл. И Сципион и Эмилий отправились в назначенные им провинции уже в марте [49].
Главным успехом Сципиона в Греции стало заключение перемирия с этолийцами, так что римлянам открыт был путь в Азию. Пополнение, которое Сципионы вели с собой, переправилось из Брундизия в Аполлонию и пошло затем обычным путём через Эпир и Фессалию. После бесполезного обмена посольствами в Гипате с этолийцами, которые отказались сдать город, Сципионы отступили от него и встали лагерем в нескольких милях от Амфиссы, осаждённой Глабрионом [50]. Этолийцы в этом году сосредоточились на защите подступов к Навпакту. Глабрион, штаб–квартира которого находилась в Элатее, начал военную кампанию этого года с разграбления Ламии, а затем уже двинулся к Амфиссе, стены которой ко времени прибытия Сципиона до того уже были разрушены, что все жители укрылись за стенами Акрополя [51]. С прибытием Сципиона этолийцам удалось добиться ещё одного шестимесячного перемирия. Очевидно, что на уме у Сципиона как бы поскорей перенести военные действия в Азию и трудно не понять, что он использовал свой престиж и репутацию для того, чтобы возбудить в этолийцах ложные надежды. Как только до них дошли вести о прибытии Сципиона, афиняне отправили посольство с Эхедемом во главе, чтобы попытаться достичь мира. Им был оказан дружеский приём Африканом, который попросил их увещевать этолийцев, чтоб они предпочли мир войне. Затем, он сначала послал вестников с приказанием сдать город, а затем и сам двинулся к Гипате, всё ещё бывшей главной квартирой этолийцев. Он нашёл их готовыми к переговорам и отправил к ним послов. Сначала они имели разговор с Африканом, который побуждал их довериться ему. Это породило в них надежды, но когда они встретились с Луцием Сципионом он им заявил, что у них есть тот же самый выбор из двух альтернатив, что и раньше. С этими условиями этолийские послы, в сопровождении Эхедема, возвратились в Гипату, где они стали советоваться с апоклетами. Условия эти выглядели невыполнимыми. Ведь 1000 талантов взять им было неоткуда, а прежний опыт отношений с Глабрионом вынуждал их бояться сдачи. Так как все их усилия добиться облегчения условий сдачи провалились, то они вняли совету Эхедема и опять попросили перемирия на шесть месяцев, чтобы апеллировать к сенату. Так как это позволяло привести военную кампанию этого года к концу, то просьба их была охотно удовлетворена. Вслед за тем Глабрион снял осаду Амфиссы, передал преемнику войско и снаряжение и отбыл в Рим со своими военными трибунами [52].
Для похода в Азию требовались два предварительных условия: переход армии через Македонию и Фракию на её пути к Геллеспонту и господство над морем. Наземный переход обеспечивал союз с Филиппом, который не только гарантировал свободный проход через Македонию, но и так же помогал римлянам в их переходе через Фракию. Он даже позволял им набирать в Македонии добровольцев (наёмников?). В качестве своеобразной награды за это, Сципион объявил об отмене оставшихся выплат контрибуции, сумме вероятно составлявшей около 200 талантов [53]. Было необычным слышать такое заявление от полевого командира, но такой дар, вероятно, был санкционирован, в случае хорошего поведения, предыдущим обещанием сената.
Ливий, командир римского флота, зимовавшего в Кане и Евмен действовали этой весной так, словно бы битва при Корике решила исход войны на море. Первым действием Ливия, сообщаемым под 190 годом, было плавание с 30 римскими судами и 7 квадриремами, принадлежавшими Евмену в Геллеспонт с целью подготовки прибытия армии. Здесь он взял Сест и осадил Абидос, как вдруг действия его прерваны были новостями о решительной победе Поликсенида, адмирала Антиоха, над родосцами [54]. В начале весны родосский флот под командованием Павсистрата пойман был в ловушку Поликсенидом. Последний, родосский изгнанник, якобы готов был сдать флот Павсистрату, на условиях что последний поможет ему возвратиться из изгнания. Хотя Павсистрат и пытался принять всякого рода предосторожности, он всё же был обманут и и потерял почти весь свой флот, около тридцати судов. Только 7 судов, пять родосских и два косских спаслись благодаря огню, полыхавшему в жаровнях на двух длинных баграх, который перекинулся бы на любой вражеский корабль, подошедший слишком близко [55]. Последствия этого поражения были огромными. Римляне отказались от осады Абидоса и хотя родосцы вскоре прислали еще больше кораблей, так что союзный флот сделался неисчислимым, они всё же некоторое время были не в состоянии вступить с врагом в решающую битву. Самой удивительной подробностью является та, что было сочтено необходимым послать родосца Эпикрата с двумя родосскими триремами и двумя союзными судами из Италии с тем, чтобы очистить пролив между Кефалленией и Левкой, где пираты препятствовали перевозке припасов и снаряжения из Италии. Это выглядит так словно бы римляне оставили охрану транспортных путей целиком на флот, который был послан на восток и теперь находился у побережья Малой Азии [56]. Эпикрат уплыл не дольше Пирея, где его встретил Луций Эмилий Регилл — римский претор, который назначен был командовать флотом и прибыл с двумя квинкверемами. Вероятнее всего он прибыл с большей эскадрой, но оставил большую её часть где–то позади, может быть в Коркире для того, чтобы действовать против пиратов и охранять транспортные пути, но из–за недостатка данных это точно неизвестно [57]. Эпикрат, во всяком случае, повернул назад вместе с Эмилием, который проследовал на Самос, где была стоянка союзного флота. В военном совете Эпикрат выступил за нападение на Патару, ликийскую столицу, укреплённую войсками Антиоха и использовалась его флотом в качестве важной морской базы между Киликией и эгейским морем. Контроль союзников над этим портом делал затруднительным или вовсе невозможным для селевкидской эскадры, находящейся в Киликии проследовать в Эгейское море. Сообщается, что предложение Эпикрата произвело очень благоприятное впечатление. Тем не менее было решено, что главный флот направится к Эфесу, чтобы бросить вызов Поликсениду. Только небольшая эскадра, состоящая большей частью из родосских судов, направлена была против Патары. Этих сил оказалось недостаточно и пришлось отступить. Позже к Патаре со всем своим флотом проследовал Эмилий, но так же повернул назад [58].
Главным театром морской войны между флотом Антиоха, базировавшимся в Эфесе и его противниками — на Самосе, теперь стали воды между Самосом, Эфесом и Эрифрами. Римской базой снабжения, однако, был Хиос. Таким образом, два флота, находясь в соседних портах, в бой друг с другом не вступали. Скрадывается впечатление, что флот Селевкида, если бы на то пошло, взял бы верх. Незадолго до битвы при Мионессе римский адмирал тщетно попытался захватить группу из примерно 15 «пиратских» судов, которые совершили рейд на побережье Хиоса. В этих замкнутых водах не могло быть каких–нибудь пиратских штаб–квартир для такого большого количества судов. Пираты эти должны были быть каперами на службе Селевкида, совершившими нападение на остров, на котором римляне хранили свои припасы и к которому приставали все транспортные суда из Италии. Так под 190 г. сообщается о прибытии большого транспорта зерна из Италии, в то время как суда, доставлявшие вино, задержаны были ненастной погодой [59]. Вероятно большая часть зерна из «Италии» происходила из Сицилии и Сардинии, где в начале 191 г. римляне начали собирать вторую десятину, что означало — правительство получило количество зерна, равное тому, что было собрано в результате первой десятины. Такая операция производилась в 191, 190, 189 и в 171 гг. в связи с распределением провинций. Флот в связи с этим не упоминается, но это не исключает передачи ему какой–то части зерна [60]. На каком–то этапе римский и родосский флоты отправились на север в Элатею, чтобы поддержать Евмена, на территорию которого вторглись селевкидские войска. В этот момент Антиох чувствовал себя достаточно сильным, чтобы попытаться заключить мир, но Эмилий ответил ему, что не вправе вести переговоры до приезда консула [61].
В ходе этого периода относительного застоя отличился, как сообщают, отряд из 1000 ахейских пехотинцев и 100 всадников под командованием Диофана, бывшего в 192-191 гг. стратегом конфедерации. Посольство от Евмена предстало перед экстраординарным собранием Ахейской конфедерации, чтоб возобновить союз между двумя государствами и посылку войск. Это было устроено между двумя государствами, которые по крайней мере в некоторой степени, вести независимую внешнюю политику вместо того, чтобы только подчиняться приказаниям из Рима. Войска эти, разумеется, должны были переправляться через Эгейское море на судах. Это всё были отличные войска, возглавляемые превосходным командиром. Своими смелыми вылазками они добились того, что осада Пергама была снята [62]. Эти или другие ахейские войска так же сражались при Магнесии.
Союзный флот вскоре возвратился на Самос, с той только разницей, что Евмен повёл свои корабли на север, чтобы подготовиться к приёму Сципиона, когда он прибудет и что какое–то количество родосских судов (по данным Ливия 13) возвратилось домой, чтоб следить за эскадрой Ганнибала, которая рассчитывала проплыть из Киликии на запад. С ним отправились так же косская и книдская квинкверемы. Позже к ним добавились ещё родосские суда, составив в общей сложности 32 квадриремы и 4 триремы, причём две квинкверемы Ливием, возможно, сосчитаны вместе с квадриремами. Этому флоту противостоял вражеский больший по числу судов — имевший 37 квинкверем или даже больше. Два флота встретились у Сиды в Памфилии и родосцы, благодаря более высокому мореходному искусству и более высокой манёвренности своих судов одержали решающую победу, несмотря на то, что истощены были недавней болезнью, чтоб преследовать врага так же рьяно, как они обычно делали. Но они всё же сделали достаточно, чтобы Ганнибал не пытался возвратиться. После этой победы родосцы отправили двадцать судов, чтобы стать на страже у Мегисты, острова неподалёку от Патар. Это требовало участия большей части родосского флота, так что для присоединения к союзным силам на Самосе ими послано было только семь судов [63].
Отсутствие на Самосе родосской эскадры, стоявшей на страже у Мегисты и пергамского флота — у Геллеспонта, дало селевкидскому флоту численный перевес и побудило Антиоха и Поликсенида вызвать римский флот на битву. Потому совершено было нападение на Нотий, порт Колофона, в то время как селевкидская армия выступила, чтобы присоединиться к нападению. Перед тем как прийти на помощь Нотию, римский флот счёл необходимым отправиться на Хиос для пополнения запасов. По пути римляне узнали, что на Теосе хранятся запасы продовольствия для селевкидского флота, а так же, что теосцы обещали царскому флоту 5000 амфор вина. Так как на Хиосе чувствовался недостаток вина из–за того, что везшие вино корабли задержала буря, то это, кажется, побудило римлян направиться к Теосу, чтоб потребовать царские запасы для себя. Подступив к Теосу, они начали с разорения сельской округи вокруг города, вопреки тому, что в 193 г. сенат признал неприкосновенность города — признак того, что не было никакой уверенности в том, что такое решение сената уважено будет главнокомандующим. Пока римляне этим занимались, Поликсенид подвёл к острову свой флот близ мыса Мионесс в непосредственной близости от Теоса. Когда местный поселянин сообщил об этом римскому претору это вызвало панику, поспешно созваны были экипажи и флот вышел в море. Эмилий повёл правое крыло и развернул его к битве, предоставив родосцам под командованием Евдама прикрывать тыл и составлять левое крыло. К счастью для римлян, Евдам взял всё дело в свои руки. Когда он заметил, что враг рассчитывает охватить и зайти в тыл правому крылу римлян, он погнал свои корабли во всю мочь и выровнял положение на правом фланге. И опять превосходное мастерство родосских матросов и использование ими огня, который они перекидывали на вражеские суда помогли им одержать победу и нанести левому крылу селевкидского флота поражение столь сокрушительное, что флот этот не представлял более никакой угрозы для римлян и их союзников [64].
Битва при Мионессе открыла для Сципиона дорогу в Малую Азию. Антиох сосредоточил запасы в Лисимахии близ истма Фракийского Херсонеса и приготовился противостоять Сципиону в этом пункте. Но узнав о поражении на море, он тотчас приказал войскам отступить и эвакуировать население города; более того, он не сделал никакой попытки воспрепятствовать переправе противника через Геллеспонт. Ливий и другие древние писатели сурово порицают его за это. Порицание это, как кажется, восходит к одному и тому же источнику, вероятно к Полибию. Современные историки более к нему благосклонны. Они подчас порицают его за то, что он позволит, чтоб его запасы пали в руки римлян, но они считают — Лисимахию невозможно было сохранить после потери господства на море и рассматривают его тактику завлечения римской армии во внутреннюю часть Малой Азии, с тем чтоб дать битву при Магнесии на Сипиле как удачную из–за наличия у него большого количества кавалерии [65]. Перед битвой Антиох предложил мир на приемлемых условиях, но римляне сочли нужным требовать, чтобы он оплатил все военные издержки и отступил за горы Тавра, т. е отдал все свои владения в Малой Азии, за исключением только южного побережья. Эти условия были естественно отвергнуты и война продолжилась [66].
В последовавшую за прибытием в Малую Азию римских войск военную кампанию вовлечено было, кроме Евмена и пергамских войск, мало греков. В битве при Магнесии были ахейские войска, но они были больше союзниками Пергама, чем Рима. В ней, как кажется, не участвовало контингентов из какого–либо греческого города Малой Азии; в ней участвовали критяне, но они несомненно были наёмниками. Фактически критяне были в обеих армиях [67]. Но если греческие города не направили своих контингентов в римскую армию, то среди них оказалось достаточно пострадавших просто из–за своего местоположения. Уже отмечены были эвакуация Лисимахии и нарушение неприкосновенности Теоса, но эти города несомненно были не единственными пострадавшими. Вероятно, не было города более пострадавшего, чем Фокея, но это сложная история.
Роль Евмена и Пергама в войне хорошо известна и её вряд ли нужно комментировать. Корабли его принимали активное участие в военных действиях, хоть, быть может, и не так много сражались и внесли не такой большой вклад, как родосцы. С другой стороны, он должен был оказать активную поддержку римским силам, как флота, зимовавшего в 191-190 гг. в пергамском порту, так и армии Сципиона. В битве при Магнесии контингент его был не столь велик, может быть не превышая 4000 человек, включая служивших у него ахейцев [68]. Тем не менее, Евмену удалось в ходе битвы отличиться. У Антиоха был отряд серпоносных колесниц. Евмен научил лучников и пращников метать свои снаряды в коней, чтобы вызвать среди них панику, чтоб они приведи другие подразделения и особенно кавалерию в смятение. После этого, когда она приведена уже была в замешательство, он приказал своим всадникам вступить с ней в сражение, начав таким образом разгром, в который, в конце концов, вовлечена была вся вражеская армия [69]. Вскоре после наземной битвы, отступили так же и остатки селевкидского флота, отойдя к Патаре, где они рассеялись. Краткие сведения об этом даны уже были выше в связи с Ликийской конфедерацией.
Мирные переговоры начались в начале зимы 189 г. Условия мира вновь сформулированы были Африканом и во многом повторяли предложенные раньше, за исключением того, что сумма контрибуции установлена была в 15 000 эвбейских талантов. Из них 500 должны были быть уплачены немедленно, 2500 — как только римский народ ратифицирует договор, а остальные — двенадцатью ежегодными взносами по 1000 талантов каждый. Другие условия включали, как и прежде, полное удаление из Европы и из Азии до гор Тавра и конечно и другие ограничения. Эти условия приняты были послами Антиоха и договорено было, что послы отправятся в Рим, чтобы предстать перед сенатом. Как оказалось, послы в Рим отправлены были не только Антиохом. но и многочисленными греческими городами Малой Азии, в то время как Евмен отправился лично [70]. Они не успели достичь Рима до того, как оба консула летом отправились в свои провинции. По прибытии их последовали продолжительные слушания и обсуждение в сенате. В конце концов, договор был одобрен сенатом и утверждён народом; на Капитолии произошёл обмен клятвами с послами Антиоха [71]. Таким образом, договор обычно известный как Апамейский мир, на самом деле заключён был в Риме в 189 г. Что дело обстояло так демонстрирует тот факт, что родосские послы до того как покинуть Рим выдвинули требование получить Солы в Киликии, но отказались от него потому, что оно противоречило договору, который уже был ратифицирован [72]. То, что позднее имело место в Апамее было только дополнительной церемонией ратификации. Конечно, оставалось ещё уладить много деталей, что и сделали Манлий Вульсон — в то время главнокомандующий в Азии и 10 уполномоченных, посланных в 188 г. для совместной с ним работы.
Дела в Малой Азии устроены были во многом по тому же самому образцу, что и в Греции после Второй Македонской войны. То, что уступил Антиох передано было непосредственно римлянам и они поступили с этим так, как пожелали и в договоре прямо сказано было о подчинении Риму [73]. Ясно, что римляне не намеревались что–нибудь захватывать или прямо над чем–нибудь господствовать, но полагались на неформальный протекторат над своими друзьями, которые должны были следовать их указаниям. Таким образом, встал вопрос кто и что из их друзей получит из территорий, уступленных Антиохом римлянам иными словами, что перейдёт к Евмену пергамскому и что к родосцам. А поскольку римляне претендовали быть защитниками свободы греков, какие города и в самом деле останутся свободными вместо того, чтобы быть подчинёнными одному из более крупных государств? Общей линией ведения дел было соблюдать инструкции, данные сенатом уполномоченным [74] и лишь детали должны были быть улажены на месте. После исправления деталей договора, Манлий Вульсон с 10 уполномоченными и с войском направились на родину через Геллеспонт, Фракию, Македонию, Фессалию и Эпир до Аполлонии в Иллирии, где они зазимовали. Во время перехода через Фракию они немало претерпели от рук местных племён. Высказанное Ливием подозрение, что за этими нападениями стоял Филипп, подтверждений не находит, но в то же время у него уже не было как в 190 г. под рукой агентов, чтобы проложить римлянам прямой путь [75]. Правда, к этому времени многое уже произошло, что сделало отношения Филиппа и римлян менее сердечными, чем они были когда Сципион стоял во главе армии
Характерная черта событий этого периода в Греции — крайняя воинственная энергия этолийцев и их усилия добиться от Рима более благоприятных условий чем те, что были им сначала предложены. Этого они в конце концов добились, но лишь затратив массу энергии и потеряв множество жизней. Они так же доставили римлянам немало хлопот, но даже так, враждебность римлян к этолийцам в 188 г., когда мир был уже заключён, кажется была меньше, чем в любое время со 196 г.
Этолийские послы, направленные в Рим после заключения перемирия со Сципионом, выслушаны были сенатом только после того как были избраны консулы на следующий год. Говорят, что этолийцы так настаивали на своих услугах, однажды оказанных Риму и так жёстко отвергали выдвинутые им суровые условия, что изгнаны были из Италии. Senatus consultum по этому вопросу был предложен Глабрионом. Таким образом, возобладала партия сторонников сурового обращения с этолийцами. Этому способствовала только что достигшая Рима весть о том, что этолийцы затеяли наступательную войну в Афамании и других районах к северу от Этолии [76]. Крохотное царство Афамания в горах к западу от Этолии, в основном состоявшее из верховьев долины реки Ахелоя, вовлечено было в историю той эпохи большей частью из–за своего местоположения и отчасти из–за воинственного характера своих жителей. Римские послы, обходя в 200 г. греческие государства, встретились с афаманским царём Аминандром, а в 197 г. афаманы прислали 1200 человек в армию Фламинина, контингент несомненно столь же крупный в пропорции к населению их страны, что и этолийский [77]. Из более крупных соседних государств интересы которых наиболее часто сталкивались с интересами афаманов была Македония, в то время как от Этолии их страна отделена была Долопией и Амфилохией. Следовательно, они обычно выступали против Македонии и чаще были, чем не были на стороне этолийцев. Таким образом, для них не было ничего противоестественного в том, чтоб в 192 г. выступить совместно с этолийцами и Антиохом. Это сделало Афаманию законной добычей для Филиппа, который в 191 г. изгнал Аминандра из его царства [78]. Но на следующий год с помощью этолийцев он себе царство возвратил и Филипп, хоть и сообщается, что он вторгся с армией в 6000 человек, неспособен оказался низложить его и понёс значительные потери. Этолийцы, со своей стороны вполне естественно, воспользовались ситуацией, чтобы сократить районы между Этолией и Афаманией. После возвращения на царство Аминандр, стремясь встать на сторону Рима, направил послов к Сципиону в Эфес и в Рим. Очевидно, римские интересы в Греции всё ещё рассматривались как часть обязанностей Луция Сципиона. Этот последний стремился настроить римлян против этолийцев. Потому повторявшиеся попытки этолийских послов и их усилия апеллировать к римлянам закончились провалом [79]. Действия римлян в этом случае вызывают удивление ибо подразумевали, что они должны будут послать в Грецию армию и начать там наступление. Но они, вероятно, воспринимать этолийцев как угрозу для себя и для Италии; они были угрозой лишь для римских предприятий в Греции.
Возобновляя войну с Этолией, римляне, по–видимому, должны были выбирать между тем, чтобы дождаться возвращения в Грецию армии из Малой Азии или же послать другую армию из Италии. Выбран был последний вариант. Консул Марк Фульвий Нобилиор проследовал с войском, вероятно с регулярной консульской армией из двух легионов и ауксилариев, в Аполлонию в Иллирии [80]. После высадки здесь, у Фульвия в действительности не было выбора. Для него открыт был лишь один путь — на юг и напасть на Этолию с севера или с запада. Старый путь через Фессалию и Фермопилы был не только более дальним, но и более трудным. После ухода римских войск вероятно, даже очень правдоподобно, что этолийцы вновь заняли Гераклею и готовы были воспрепятствовать римскому продвижению через Фермопилы. В Аполлонии Фульвий встретился с эпирскими послами, которые посоветовали ему атаковать Амбракию. Но похоже, что в совете этом не было необходимости. К этому времени было уже достаточно римлян, знавших путь через земли Греции.
Амбракию большей частью защищали сами граждане, за исключением 1500 солдат посланных на помощь этолийцами, которые в то время были в состоянии вести действия и на других фронтах. Военная кампания эта так же интересна примером того каким образом этолийцы устанавливали штаб–квартиры в городах, расположенных близ мест проведения наиболее важных военных операций. В данном случае, естественно, таким городом выбрана была не Гипата, а Стратий, бывшая акарнанская столица, расположенная примерно в 40 милях к югу от Амбракии. В этом городе стратег того года, Никандр, провёл собрание этолийцев и одновременно мобилизацию в армию, а впоследствии использовал его в качестве штаб–квартиры в ходе кампании. Первым предпринятым им шагом была отправка в Амбракию 1000 легковооружённых. С остальной армией Никандр, по–видимому, не совершил ничего, кроме набега на Акарнанию. Позже он отправил ещё около 500 солдат в Амбракию и условился с командиром в городе о вылазке в заранее назначенную ночь. Вылазка была сделана, но Никандр почему–то не поддержал её, как обещал. Ливий (Полибий) намекает, что он мог счесть для себя более важным отразить вторжение в Долопию и Амфилохию сына Филиппа — Персея. Но даже так защитники Амбракии нанесли врагам немалый ущерб своей вылазкой. То, что в конце концов вынудило этолийцев уйти из Амфилохии, было то, что иллирийские и ахейские корабли стали грабить их побережье, добавив тем самым новый фронт [81].
Мирные переговоры с этолийцами в 189 г. представляли собой со стороны римлян в некотором роде поворот от жёстких требований прошлых лет к более либеральным условиям. Такие перемены в политике были связаны с фракционной борьбой в Риме и это также могло окрашивать в разные тона сообщения наших источников. Таким образом, когда, как об этом сообщает Ливий, на переговорах во время осады, Фульвий выдвинул требования в чём–то даже более жёсткие, чем на более ранних переговорах, то позднее обвинён был политическими оппонентами в чрезмерной жестокости к амбракиотам, причём ими были подкуплены амбракийские послы, чтобы те выступили в качестве свидетелей в поддержку их обвинений. Вполне возможно извлечь из этих переговоров некоторые детали обвинений [82]. Переговоры так же дают ранний пример вмешательства в дела иностранного государства со стороны сына человека, который первым договорился об урегулировании с этим государством, в то время как история с обвинениями против Фульвия даёт столь же ранний пример использования подкупленных свидетелей из покорённого или союзного государства в римской внутриполитической борьбе.
Этолийское посольство, ведшее переговоры с Фульвием, возглавляли Дамотел, который раньше уже был послом в Рим и Феней — старый вождь партии мира. Они после их первой встречи с Фульвием, возвратились «домой», несомненно в Стратий, чтоб проконсультироваться с этолийским правительством. На своём обратном пути в штаб–квартиру римлян, они попали в засаду и захвачены были акарнанцами, которые, однако, по приказу Фульвия, приведены были в его лагерь. Тут им помогли афинские и родосские послы, которые поддержали их дело и посоветовали им добиваться расположения Гая Валерия Левина, единоутробного брата консула, сына того Марка Валерия Левина, который некогда заключил с этолийцами первый договор о дружбе. В то время как он защищал дело этолийцев, Аминандр Афаманский озаботился судьбой Амбракии. Результатом стали сепаратные переговоры, так что Амбракия отделилась от конфедерации. Амбракиоты сдались на условиях, что этолийским войскам, находившимся в городе, позволено будет удалиться целыми и невредимыми — условие, которое Фульвий должным образом исполнил. Так как это произошло ещё до того как этолийское правительство одобрило прелиминарные условия мира, то это свидетельствует о новом духе взаимопонимания и пристойности, который оживлял переговоры. Фульвий получил от этолийского правительства это одобрение после того, как подошёл к амфилохийскому Аргосу, на полпути между Стратием и Амбракией. Оставалось ещё утверждение договора Римом. Для этой цели он послать туда единоутробного брата Валерия Левина и двух этолийцев — Фенея и Никандра, стратега 190 -189 гг [83].
Договор, принятый теперь этолийцами, подразумевал значительное смягчение выдвигавшихся ранее условий. Из двух альтернатив – deditio или контрибуция и договор, предписывавший этолийцам иметь тех же самых друзей и врагов, что и римляне, выбрана была вторая, но контрибуция была сильно сокращена. Вместо 1000 талантов, которые должны были быть выплачены немедленно и единовременно, сумма была сокращена до 500 талантов и из них только 200 должны были быть выплачены немедленно и единовременно, а остальные — шестью ежегодными взносами. Одна из статей прелиминарного договора вызывает удивление. Она гласила, что этолийцы не должны сохранять в составе своей конфедерации или принимать в её состав города, которые после высадки Луция Корнелия Сципиона в Грецию были взяты римлянами или добровольно заключили с ними договоры о дружбе [84]. Это дало бы этолийцам позволение на возвращение мест, захваченных Глабрионом, но это позволение отменялось тем, что в договоре, утверждённом в Риме, этот пункт был изменён и временная граница передвинута на два года, к 192 г. [85]. Тем не менее, и после окончания войны этолийцы продолжали владеть Гераклеей. Это может быть и не столь удивительным, как подчас считают. Подписание договора не означало автоматически вывода гарнизонов или перехода городов от одной формы правления к другой. Если римляне не настаивали официально на том, чтобы этолийцы очистили Гераклею, то они могли продолжать владеть ею. Римляне, по–видимому, не проявляли больше никакого особого интереса к Фермопилам. С другой стороны, исключение Кефаллении из договора, конкретно указанное уже в прелиминарном договоре и её позднейшее взятие Фульвием, свидетельствуют о тогдашних интересах Рима к западным подступам к Греции.
Вообще договор этот представляет интерес с нескольких точек зрения. Это самый ранний договор в котором греческое государство лишается права вести независимую внешнюю политику. Одновременно это самый ранний из сохранившихся договоров того рода, который обозначается как foedus iniquum — термин не употребляемый в тексте самого договора, но используемый в качестве описательного термина Ливием, а возможно и намного раньше [86]. В ливиевой версии договора с этолийцами свидетельством зависимости является статья о maiestas, предписывавшая этолийцам признавать высшую власть и верховенство римского народа за которой далее следует греческая формула о неравноправном союзе, предписывавшая этолийцам иметь тех же самых врагов, что и римский народ и быть готовыми при необходимости воевать с ними [87]. Статья о maiestas в несколько изменённой форме приводится Прокулом, юристом I в. н. э. при характеристике какой–то формы договора, очевидно foedus iniquum, хотя термин этот и не употребляется, при сравнении с foedus aequum. Таким образом, во времена Республики он стал формулой, употреблявшейся в договорах о союзе, подразумевавших подчинение одной из сторон и упоминание о нём в «Дигестах» указывает на то, что он стал официальным [88]. Здесь не место для разбора трудного вопроса о происхождении этой формулы. Достаточно заметить, что на предварительных переговорах старая греческая формула об одних и тех же друзьях и врагах употреблялась повсеместно [89]. Этот пункт был достаточно ясным и статья о maiestas не могла прояснить этот вопрос ни в каком отношении. Всё это выглядит так как если бы она была включена и поставлена в начале договора потому, что уже была признана римская формула. К ней для ясности была добавлена греческая формула, но между ними вставлен был пункт несомненно греческий по своему происхождению — обещание не давать права прохода или не оказывать помощи кому–либо нападающему на друзей или союзников римлян. Этот пункт связан был со старым греческим обычаем воюющих сторон рассчитывать на право прохода через нейтральную территорию.
Территориально договор был не столь суровым. Кроме Дельф, отделившихся ещё до мирных переговоров, Амбракии, отделившейся в ходе ведения переговоров и Кефаллении, упомянутой уже в предварительном мирном договоре, только Эниады перешли от Этолии к Акарнании. Отделение от Этолии Дельф, не упомянутое в письменных источниках, устроено было уже Глабрионом, который зимой 191-190 гг. возвратил «богу и городу» земли и дома в городе и ту территорию, которая приобретена этолийскими гражданами. В своём письме к городу он обещал и дальше отстаивать древнюю свободу города и святилища [90]. Это означает, что он уже рассматривал Дельфы не как подчинённые этолийцам. Естественно, для этого требовалось одобрение правительства в Риме. Потому–то Дельфы направили к сенату трёх послов, которые получили senatus consultum, подтверждавший, что храм Аполлона Пифийского, город Дельфы и его земли были неприкосновенны, автономны и свободны. Это урегулировало статус Дельф и об этом сообщено было в письмах городу и Амфиктионийской лиге Спурием Постумием Альбином, одним из преторов 189 г. Но если этим и установлен был статус города, это не избавило его от дальнейших треволнений. Три посла убиты были на пути домой и кажется, что этолийцы так же доставляли какие–то проблемы. Когда вести об этих делах дошли до сената, Гай Ливий Салинатор, один из консулов 188 г., сообщил в письме в Дельфы, что сенат решил написать Марку Фульвию, чтобы он разыскал и покарал убийц после того как покорит Самос. Сходным образом сенат решил написать и этолийцам по поводу их проступков в отношении Дельф, приказав им возвратить то, что они похитили [91].
Прелиминарный договор с Амбракией, несмотря на то, что город объявлен был свободным, проведён был в жизнь с большой суровостью и жадностью Фульвием, который не только получил в качестве «дара» (stephanos- один из многих предшественников aurum coronarium императорских времён) сумму в 150 талантов, но вдобавок вывез картины и статуи [92]. Вопрос об Амбракии, по–видимому, не поднимался, когда сенат ратифицировал договор с Этолией. Он поднят был в начале 187 г. в связи с обвинениями, выдвинутыми против Фульвия, всё ещё отсутствовавшего, Марком Эмилием Лепидом, который обеспечил принятие сенатусконсульта, возвращавшего амбракиотам всю их собственность, гарантировавшего свободу, пользование собственными законами, разрешавшего устанавливать ввозные и вывозные пошлины какие пожелают, но однако с тем, чтобы римляне и их латинские союзники были от них освобождены. Особое постановление предписывало, что Амбракия не должна быть захвачена военными силами (vi), что несомненно подразумевало, что захватчик не имеет права на её разграбление [93]. Что касается обеспечения возврата собственности амбракиотам, то эти постановления, вероятно, не возымели никакого действия и Фульвий заслуживает того вывода, что с него началось крупномасштабное разграбление Греции.
После заключения договора с этолийцами, Фульвий отплыл на Кефаллению, где нашёл нужным осадить Самос за четыре месяца до того как город был окончательно взят. В ходе осады сам он возвратился в Рим, чтобы провести консульские выборы и продлить свой собственный империй. Из Рима он опять вернулся на Кефаллению, чтобы завершить упорную осаду, в которой римляне понесли, как кажется, большие потери, чем осаждённые, до того как получили помощь 100 ахейских пращников из Эгия, Патр и Димы, которые, как говорят, были более умелыми, чем знаменитые пращники с Балеарских островов. В данном случае не было проявлено никакого уважения к храбрости защитников. Город был разграблен а пленные проданы в рабство [94]. Таким образом, особый протекторат вдоль адриатического побережья, созданный в ходе Иллирийских войн был расширен на юг вдоль западного побережья Греции. Закинф у ахейцев потребовал ещё Фламинин, а теперь военная кампания Фульвия прибавила Амбракию и Кефаллению. Они несомненно были провозглашены свободными и оставались таковыми до самого принципата. Дельфы, так же свободные, представляли в некотором роде самостоятельный разряд, а Фокида так же относилась к особой категории. Следствием вывода войск Сципионом и позднейших военных действий против Этолии и Кефаллении было то, что Фокида осталась неокупированной и что римская армия, остававшаяся в Греции с 189 по 187 гг., находилась в западной Греции, по всей вероятности со штаб–квартирой на Кефаллении. Единственная информация состоит в том, что когда Фульвий удалился в Пелопоннес, он оставил в городе Самосе гарнизон [95]. Так как он, очевидно, не взял большую часть своей армии с собой, то она, вероятно, оставалась на Кефаллении, вероятно большей частью до тех пор пока он не возвратился в Италию. Какое важное место отводилось Кефаллении в римских планах показывают старания, приложенные чтобы оторвать её от Этолии и захватить Самос. Несомненно в намерения римлян не входило, чтоб когда их армия вернётся в Италию, остров стал штаб–квартирой пиратов или их врагов и он и в самом деле таковым не стал. Как они этого добились? Историки иногда используют термин «аннексия» в связи с протекторатом в Иллирии и с Закинфом и Кефалленией, но у нас нет данных о том, что римские должностные лица постоянно находились в этих местах. И всё же, с самого начала, города так или иначе должны были понять, что хотя они и именуются свободными, вполне таковыми они не являются.
После устройства дел на Кефаллении, Фульвий направился в Пелопоннес, чтоб вмешаться там в дела Ахейской конфедерации и Спарты. Это не было военной интервенцией, но было очень схоже с тем как действовали римские послы в период между войнами и различие было только в том, что он прибыл из римской штаб–квартиры на Кефаллении вместо самого Рима. Самая сходная и ранняя параллель подобного вмешательства — вмешательство Фламинина после его возвращения в Грецию в 192 г. Качество данных источников трудно определить. Главный источник — Ливий, который заимствовал у Полибия, который мог быть каким угодно, но только не непредубеждённым, когда дело касалось ахейцев. Вдобавок, главными действующими лицами с ахейской стороны были Филопемен и Ликорт, отец Полибия, правая рука Филопемена. В 189 и 188 г. Филопемен должен был найти ситуацию очень сложной — «должен был найти», ведь возможно он действовал столь импульсивно и диктаторски, что игнорировал сложности. Вопреки всем сигналам об опасности, он упорствовал в требовании для ахейцев права быть господами Пелопоннеса и самостоятельно решать вопросы. В 192 г. такая политика выглядела достаточно логичной, но даже и тогда Фламинин указывал на то, что желательно большее раболепие. Теперь вопрос возник вновь, когда группировка в Спарте враждебная ахейцам обратилась к Фульвию и он вмешался и выступил в их пользу. В последовавших событиях выступил на первый план особый антагонизм Спарты и Мегалополя. В то же самое время Филопемен провёл закон или постановление, что одинарные собрания ахейского совета не должны более проводиться исключительно в Эгии, но должны ротироваться между различными городами. Это определённо было прогрессивным, но само по себе решение вызвано было враждебностью между первоначальными ахейцами северного прибрежного района или по крайней мере Эгия и остальной конфедерации.
Разрыв со Спартой был ускорен действиями самих спартанцев, но в целом обязан был антагонизму между радикальной группой, контролировавшей Спарту и консервативным элементом — олигархическим, несмотря на то, что он провозглашал себя демократическим — который контролировал Ахейскую конфедерацию. Когда в 192 г. Спарта включена была Филопеменом в конфедерацию, она включена была такой, какой на тот момент была — с организацией данной ей Набисом и с территорией, сокращённой по договору 195 г. В прибрежных городах, в то время находившихся под покровительством ахейцев, поселились изгнанники, отправленные в изгнание Набисом. Изгнанники эти должны были постоянно быть начеку в поисках удобного случая возвратиться и вернуть себе своё имущество и контроль над городом и в этом их поддерживал Филопемен и другие ахейские вожди. В результате этой ситуации спартанцы, которые чувствовали себя запертыми и отрезанными от моря, совершили ночное нападение на Лас, город расположенный на небольшом расстоянии к югу от Гифия. Но нападавшие, поначалу действовавшие успешно. были с рассветом без большого труда отражены; но случай этот пробудил другие города и изгнанников в них, которые все направили послов к ахейцам. Филопемен, только что избранный стратегом на 189-188 гг., созвал экстраординарное собрание Ахейской конфедерации и направил спартанцам ультиматум с требованием выдать виновных за это нападение. Вместо этого спартанцы казнили 30 своих сограждан, благоволивших изгнанникам и политике Филопемена. Они так же отказались от членства в Ахейской конфедерации и направили послов к Фульвию на Кефаллению, предлагая сдать свой город Риму и просили его прийти в Пелопоннес, чтоб принять их сдачу. Узнав об этом, ахейцы созвали новое экстраординарное собрание и объявили Спарте войну, но была уже такая поздняя осень, что военные действия в этом году ограничились мелкими рейдами [96].
Но до того как он проследовал в Пелопоннес, к Фульвию обратилось посольство так же и от Эгия, старой столицы конфедерации, в которой скорее по обычаю, чем по закону, долгое время проходили все ординарные собрания конфедерации. Таким образом, поступок Филопемена, когда он призывал провести первое ординарное собрание года в Аргосе, а так же предложил принять закон, обязывающий чередовать проведение собраний в разных городах, был своевольным, но не был при этом незаконным. Это стало известно достаточно рано для того, чтобы граждане Эгия направили посольство к Фульвию. Это посольство по поводу чисто внутренних противоречий — поразительный пример стремления любого грека, который чувствовал себя обиженным, апеллировать к римлянам. Фульвий, как оказалось, прибыл в Эгий слишком поздно. Хотя дамиурги, так сказать федеральное правительство, держались за Эгий, все остальные ушли в Аргос. Вероятно общественное мнение было прочно на стороне Филопемена. Фульвий так же теперь отправился в Аргос, но опять явился слишком поздно чтобы повлиять на решение [97]. Поэтому всё, что он сумел сделать — это организовать новое экстраординарное собрание, созванное в Элиде, на которое пригласили и спартанцев. Теперь Фульвий оказался в безвыходном положении. В 191 году римляне настаивали на возвращении изгнанников. Сделай они так теперь, это означало бы поддержать политику Филопемена, в то время как поддержать спартанцев означало бы объединиться с государством, изменённым путём социальной революции. Потому он не мог придумать ничего лучшего, как попросить враждующие стороны отложить военные действия до созыва по этому поводу заседания римского сената. Но сенат должен был бы действовать не лучше Фульвия и не мог бы слишком много подсказать ахейцам, как им справиться с ситуацией. Их послами были Ликорт, который представлял точку зрения Филопемена, требовавшего свободы действий в пелопоннесских делах и Диофана, желавшего оставить всё на волю сената.
Сенат вероятно желал не нанести обиды ни ахейцам, ни спартанцам и потому дал обеим сторонам почувствовать, что ответ будет для них благоприятен. Объяснение этому дано было то, что обе стороны должны быть выслушаны отдельно и не вступать в конфронтацию друг с другом. Это сделало возможным дать и тем и другим двусмысленные, но дружественные ответы. Филопемен, исходя из предположения, что ахейцам будет предоставлена свобода действий, сосредоточил ахейскую армию на спартанской границе. Отсюда он направил в Спарту послов со списком лиц, которых считал ответственными за мятеж, требуя их выдачи и обещая, что выданные не будут наказаны без суда и что сам город будет пребывать в мире. Когда требования эти были оглашены, то названные люди и некоторое количество других вызвались пойти. Ситуация выглядела многообещающей для максимально разумного решения столь сложной проблемы. Ведь хотя война была объявлена, Филопемен предпочёл переговоры, те спартанцы для которых больше всего было поставлено на карту, выказали доверие к обещанию, данному ахейскими послами. К несчастью всё было испорчено тем, что ахейцы не сдержали своих обещаний и похоже большая часть вины за это должна пасть на самого Филопемена. В войске Филопемена было немалое количество спартанских изгнанников. Эти изгнанники напали на спартанцев, которые сдались, когда те подходили к воротам лагеря и подстрекнули некоторых ахейцев присоединиться к ним. В результате 17 человек были убиты на месте. Представляется, что человек с такими способностями к командованию как у Филопемена, в состоянии это был предотвратить. Что ещё хуже, видимо обещание дать сдавшимся спартанцам справедливый суд было лицемерным. 63 из них были спасены от толпы только для того, чтобы быть казнёнными на следующий день, после формального суда. Если Ливий позаимствовал содержащееся в данном месте порицание Филопемена у Полибия, то это показывает, что даже тот не мог снять с Филопемена всю ответственность за это [98].
Ахейцы теперь стали отдавать спартанцам приказы как завоёванной общине. Стены города были срыты, бывшим наёмникам тирана и освобождённым им илотам было приказано покинуть страну под угрозой продажи в рабство, если они останутся, прежние спартанские законы и обычаи были заменены ахейскими, а изгнанники были восстановлены в правах. Многие из бывших наёмников и илотов, вместо того чтоб покинуть страну, попытались скрыться в сельских районах. Они были пойманы и проданы в рабство в количестве около 3000. Вдобавок, согласно нашим данным, 300 их вождей были изгнаны, так что ахейцы, восстановив в правах одну группу изгнанников, сами создали другую [99]. Лучшее, что можно сказать о Филопемене, это то, что он возможно надеялся решить этот вопрос раз и навсегда энергичными и решительными действиями. Если так, то он потерпел сокрушительный провал и помог подготовить почву для многих лет ожесточённых споров. В какой мере в этом были виноваты римляне сказать трудно. Несомненно, их вмешательство в это время принесло больше вреда, чем пользы. Возможно, если бы спартанцы не рассчитывали на поддержку из Рима, то не атаковали бы Лас и не положили бы начало длинному ряду бедствий для себя и для ахейцев.
Вмешательство Фламинина, Глабриона и Фульвия в ахейские дела показывает в какой мере римляне ожидали от греков следования их распоряжениям. Меру ожидаемого раболепия ещё более ярко показывает инцидент в который была вовлечена Беотия, имевший место в 187 – 186 гг. Фламинин имел собственный интерес в деле Зевксиппа, про–римского вождя, ответственного за подстрекательство к убийству Брахилла. С тех пор он находился в изгнании. Теперь Фламинин побудил сенат написать беотийцам, чтоб они призвали назад Зевксиппа и членов его партии. Ответ беотийцев был тот, что он осуждён за убийство Брахилла, а так же признан был виновным в святотатстве и что эти приговоры не могут быть отменены. После этого сенат, пред которым Зевксипп предстал лично, написал этолийцам и ахейцам, требуя восстановить его в правах. Как отреагировали на это этолийцы, если вообще отреагировали, неизвестно. Ахейцы же отправили послов, предписав им подчиниться требованиям римлян и в то же время добиваться урегулирования своих собственных неурегулированных претензий. Беотийцы обещали подчиниться. но своих обещаний не сдержали. После этого Филопемен, который вновь стал стратегом разрешил тем, кто имел претензии (явно ахейцам, а не римлянам) помочь самим себе. Это было очень похоже на каперство в отношении государства, с которым ахейцы не находились в состоянии войны. И война почти последовала, но римский сенат положил этому делу конец и мегаряне успешно примирили беотийцев и ахейцев, положив нападениям конец [100]. Зевксипп, вероятно, всё ещё оставался в изгнании. То как себя повели беотийцы показывает, что греки далеко не всегда были малодушны и сервильны, а Филопемен вёл свою независимую линию. Это должно означать, что Рим не вступал в войну за всякую мелкую обиду. Одновременно уже стало ясным, что римляне могли отстаивать свои интересы, используя греков против греков.

---

[1] Вэлбанк (Philip V, P. 192) делает вывод, что послы прервали своё путешествие в Этолию из того факта, что один из них, Гегесианакт, стал проксеном в Дельфах в 193 г. (SIG 3 585, 43). Согласно хронологии Daux, Delphes, p. 21 et 188, это событие имело место во второй половине 194-193 гг. О послах в Рим см. Livy, XXXIV, 57,6; 58, 4.
[2] Livy, XXXIV, 57-59; Diod., XXVIII, 15; Appian, Syr., VI.
[3] Livy, XXXV, 12. Причина для помещения собрания в конец лета та, что Набис, как кажется, начал действовать тотчас же после собрания, но даже если это и так, то обычный сезон военной кампании уже заканчивался.
[4] Livy, XXXV, 13, 1-3. О руководстве и политике ахейцев в это время см. Aymard, Premiers Rapports, p 292 et n15, 294-302.
[5] Cf. Badian E. Rome and Antiochus the Great // Studies in Greek and Roman History, 1964, p. 112-139.
[6] Polyb., XVIII, 47-50; Livy, XXXIII, 34, 1-4; 39-40.
[7] Livy, XXXIV, 57-59; Diod., XXVIII, 15; Appian, Syr., VI.
[8] Относительно карьер римских должностных лиц см. соответствующие статьи в MRR.
[9] Livy, XXXV, 20, где в одном месте сохранились имена обеих преторов, но дальнейшие действия делают ясным, что назначение командующих было такое, как указано выше.
[10] Livy, XXXV, 21,1. Этот случай не единственный, когда преторы, обязанности которых были судебными, исполняли иные задачи помимо надзора за отправлением правосудия.
[11] Livy., XXXV, 22,1; 23, 5-10.
[12] Рассказ Ливия (XXXV, 25-30), основанный на Полибии, — главный источник сведений об этих событиях; см. так же Plut., Pelop., 14-15; Zovaras, IX, 19; Paus., VIII, 50, 6-10. О собрании в Сикионе ср. Rep. Gout., P. 172. Переговоры о перемирии, устроенные Фламинином, опущены Ливием, но о них сообщает Плутарх (Philop., XV) и помещает их до убийства Набиса; см. так же Paus., VIII, 50, 10, который, однако, не называет Фламинина по имени. Хода событий самого по себе достаточно, чтобы показать, что здесь в это время должен был иметь место мир или какое–то перемирие.
[13] Cf. Pedech., La methode, p. 266 f.
[14] Livy., XXXV, 31-33. Ответ Дамокрита приводят так же Аппиан (Syr., 21) и Зонара (IX,19). Низе (Geschichte, II, 687) принимает эту историю за подлинную и приводят её как подтверждение того, что Дамокрит рассчитывал вскоре сопровождать Антиоха в Италию; Де Санктис (Storia, IV, 137 f; Badian, Studies, p. 131 и Pedech, La methode, P. 267 принимают эту историю.
[15] Его появление в Гифии после смерти Набиса (Livy, XXXV, 37, 1-3) должно означать, что Антиох только что прибыл в Грецию. Экспедиция Анаксамена в Спарту, то что он там оставался и убийство Набиса предполагают, что Спарта тогда ещё оставалась в состоянии мира, но уже готовилась к возобновлению военных действий и конечно не указывает на то, что римские силы были уже близко. Поздний отъезд Атилия в Грецию вероятно вызван был пренебрежительным отношением к флоту в недавнем прошлом. На это указывают большие цифры новой постройки cf. Thiel J. H. Studies on the History of Roman Sea–Power in Republican Times, 1946, p. 258 – 276.
[16] Его силы – Livy, XXXV, 20,11; приказ выступить cum omnibus copiis – XXXV, 24,7/ Обсуждение вопроса со ссылками на литературу: Aymard, Premiers Rapports, p. 327, n 14. Вэлбанк (Philip V, P. 199) оценивает его силы «вероятно в 2000 человек».
[17] Polyb., XXXIX, 3,8. Кажется даже, что Атилий ещё не прибыл ко времени собрания, но явился вскоре после.
[18] Livy., XXXV, 34-38.
[19] Walbank, Philip V, P. 196.
[20] Livy, XXXV, 39.
[21] Livy, XXXV, 43-46. Об этолийском собрании этого года ср. TAPA, LXXXIII, 1952, P. 26. Ливий именует Антиоха титулом imperator; греческий титул обнаруживается у Аппиана (Syr., XII).
[22] Livy, XXXV, 48- 50,4. Об Архедаме при Киноскефалах – Polyb., XVIII, 21, 5-6; поддержка Филопеменом этого постановления – Polyb., XXXIX, 3,8. Де Санктис (Storia, IV, 149 f.) характеризует ахейскую политику как предательство греческого дела.
[23] Livy, XXXV, 50,6 -51. История о том, что небольшая группа римлян удерживала укрепление на Еврипе и упорно защищала его даже после того как пергамские и халкидские войска отступили, совершенно очевидно апокрифическая.
[24] Polyb., XX, 3; Livy, XXXVI, 5, 1-3; 31,3; cf. Rotbuck, History of Messenia, 91 f.
[25] Livy, XXXVI, 6-10; Appian, Syr., XVI. О помощи Филиппа римлянам cf. CP, XXXVIII, 1943, P. 57 в рецензии на книгу Вэлбанка «Филипп V».
[26] Polyb., XX, 3; Livy., XXXVI,5; cf. Oost, Roman Policy in Epirus and Acarnania, p. 59 f.
[27] Livy, XXXVI, 11,5 – 12,11; Appian, Syr., XVI (слишком кратко, чтобы чем–нибудь помочь).
[28] Livy, XXXVI, 13. То немногое, что сказано выше о передвижении войск, выведено из того порядка в котором были взяты города. То, что Бебий вёл свои операции из Атракса показывает утверждение, что он туда позже возвратился (13.4). Соглашение, позволившее Филиппу сохранить за собой взятые им города, должно было быть заключено до начала этих операций. Таким образом, соглашение это заключено было сначала Бебием, а позднее вероятно возобновлено Ацилием Глабрионом.
[29] Вступление армии в Фессалию - Livy., XXXVI, 14,1 остановка в Лариссе — 14,10.
[30] Многие из них бежали в Деметриаду – Livy, XXXVI, 33,4.
[31] Главным источником данных являются Ливий, XXXVI, 14-21) и Аппиан (Syr., XVII-XX); о роли Катона см. Плутарха (Cato, XIII-XIV), который так же сообщает о панике в армии Антиоха. Ливий так же упоминает о панике, но отмечает, что слоны и укрепления задержали преследователей. Он так же упоминает их возвращение в лагерь. Корабли, уплывшие из Малийского залива в Деметриаду (20, 5-6) были всё ещё там, когда к городу подступил Филипп (33,7).
[32] Livy., XXXVII, 46,3; cf. Ecov. Surv. Rome, IV, 318 f.
[33] Филипп ссылается на болезнь – Livy., XXXVI, 25,1. Вэлбанк (Philip V, P. 204) думает, что Филипп чувствовал себя униженным римлянами.
[34] Учёные обсуждают точный статус Катона и Флакка, но вопрос этот не имеет особого значения. Ливий (XXXVI,17, 1) называет их legati, Полибий именует Флакка chiliarchos, т. е военный трибун. Глабрион посылает Катона в Рим – Livy, XXXVI, 21,4; Plut., Cato, XIV. Фламинин и халкидяне – Plut., Flam., XVI.
[35] Livy, XXXVI, 22, 1-3.
[36] Livy, XXXVI, 22-25.
[37] Polyb., XX, 9-11; текст Ливия (XXXVI, 26-29) отличается от Полибия рядом деталей. Так он утверждает (27,7), что Флакк действительно обещал этолийцам поддержать их перед консулом и перед сенатом в Риме. Обсуждение вопроса об участии этолийских собраний в переговорах см TAPA, LXXX, 1952, P. 26-28.
[38] Livy, XXXVI, 30-32; 35,7; Plut., Flam., XVII.
[39] Livy., XXXVI, 33. Очевидно, что Филипп ещё не установил контроль над побережьем Малийского залива в то время когда Никандр высадился в Фаларе и проследовал оттуда в Ламию.
[40] Ливий (XXXVI, 34 -35,6) полностью сконцентрировал рассказ на Фламинине.
[41] Plut., Philop., XVI; Paus., VIII, 51, 1-2; cf. De Sanctis, Storia, IV, 169 f; Aymard, Premiers rapports, P. 330-338 ; Walbank, Philip V, p. 208, n 3.
[42] Livy, XXXVI, 35, 7-8. Об ахейском собрании этого года ср. Rep. Gout, p. 173.
[43] Ливий (XXXVI, 42,1) говорит «cum quinquaginta navibus tectis», но под прошлым годом сообщает о плане подготовить 100 квинкверем (XXXV, 21,1). Корабли Ливия должны были быть теми из этого числа, что уже были готовы и доступны.
[44] Thiel, Roman Sea–Power, p. 274 классифицирует более крупные суда во флоте Антиоха как триремы на основе Ливия (XXXVI, 43,8), где о них говорится как о minoris formae по сравнению с римскими квинкверемами. Но родосцами активно использовались квадриремы и было бы естественным и для флота Антиоха использовать этот тип судов. В качестве примера использования квадрирем укажем на эскадру из римских квинкверем и родосских квадрирем, посланных в 190 г. атаковать Патару (Livy., XXXVII, 16, 1-3).
[45] Ливий (XXXVI, 43,8) даёт общее число его судов как 100, из которых 70 были палубными; Аппиан (Syr., XXII) даёт общее число судов как 200.Thiel, p. 273 f полагает, что последнее число верно и что текст Ливия так же должен был содержать эту цифру, которая будучи написана как СС, легко могла быть искажена в ходе переписывания текста.
[46] Наши знания об этой военной кампании и битве опираются главным образом на Ливия (XXXVI, 42-45). О многих связанных с ними проблемах см. Thiel, Roman Sea–Power, p. 293-310.
[47] Хорошо известно, что римский календарь этого периода был устроен таким образом, что консулы, которые вступали в должность в мартовские иды, в действительности делали это за месяц до 15 марта. Для этого года расхождение известно точно. Затмение, о котором Ливий (XXXVII, 4,4) сообщает как об имевшем место a. d quantum idus Quinctiles (11 июля) произошло на самом деле 14 марта. Таким образом, когда римским солдатам приказано было прибыть в Брундизий к квинктилиевым идам, то эта дата в действительности означает 18 марта; cf. Walbank, Philip V, P. 332.
[48] Polyb., XXI,2; Livy., XXXVII, 1, 1-5 из Диодора (XXIX,4) и Зонары (IX, 19) извлечь можно очень мало. Полибий указывает, что 1000 талантов были уплачены тотчас же, в один приём. Сведения о разногласиях в сенате извлечены из Ливия. Скуллард (Roman Politics, p. 128) очевидно прав, что «не раздалось ни единого голоса несогласия» по вопросу о том, что нужно последовать за Антиохом в Азию, но явно было несогласие относительно того какую политику вести в Греции.
[49] Livy, XXXVII, 1,7-10; 2,1; 2,10; 4, 1-5; о времени cf. n 4 on p. 426. Согласно Ливию (2, 7-8 и 4, 1) Авлу Корнелию Маммуле, претору прошлого года, командовавшему войсками в Бруттии приказано было направиться со своим войском в Этолию, «если консул того пожелает». Что бы это не означало, Маммула и его войско не вступили в Грецию. Когда Сципион переправился в Азию, Греция осталась без римских войск. По крайней мере нет данных, что Фульвий Нобилиор обнаружил в следующем году в Греции какие–либо римские войска. Рассказ о ложном слухе, принесённом из Греции Маммулой (Livy, XXXVII, 48, 1-5) извлечён из Валерия Анциата.
[50] Livy, XXXVII, 6, 1-4. Так же и Полибий (XXI, 4,9) сообщает, что Сципион разбил лагерь примерно в 60 стадиях от Амфиссы.
[51] Livy, XXXVII, 4,6 -6,4.
[52] Polyb., XXI, 4-5; Livy, XXXVII, 6,1 – 7,7. Когда Полибий сообщает, что Эхедем перед тем как вступить в Гипату отправил туда вестника, это должно означать, что вестник послан был, чтобы узнать будет ли его визит приемлемым.
[53] Livy., XXXVII, 7, 8-16; Appian, Syr., XXIII; Mac., IX, 5; Zonaras, IX, 20. Только Аппиан утверждает, что Сципион объявил об отмене контрибуции, но его утверждение может быть с уверенностью принято, так как надежды на её отмену возлагались на македонских послов в Рим (Polyb., XXI,3).
[54] Livy, XXXVII, 8, 6-9; 11; Appian, Syr., XXIII.
[55] Livy, XXXVII, 10-11; Appian, Syr., XXIV. Имеются некоторые затруднения с цифрами, так что точное число судов остаётся неизвестным.
[56] Livy, XXXVII, 13, 11-12. О пренебрежении римлян морскими делами в то время см. Thiel, Roman Sea–Power, p. 310 f.
[57] Ливий сообщает, что в 191 г. претор Марк Юний Брут приказал отремонтировать и оснастить старые суда (XXXVI, 2,15) и что Эмилий приказал забрать 20 из них (XXXVII, 4,5), но он в то же время заявляет, что тот достиг Пирея с двумя квинкверемами (XXXVII, 14,2). Если можно принять за верное, что он выступил с 20 судами, тогда 18 были где–то им оставлены; cf. Thiel, Roman Sea–Power, p. 311, 326.
[58] Livy, XXXVII, 14-17. Об экспедиции против Патары cf. Melanges A. Piganiol, p. 1638 f.
[59] Хиос как центр складирования припасов и пираты – Livy., XXXVII, 27.
[60] О второй десятине на Сицилии и Сардинии – Livy, XXXVI, 2, 12-13; XXXVII, 2,12; 50, 9-10; XLII, 31,8; см. так же Scramuzza V // Econ. Surv. Rome, III, P. 240; 255 ff. О снабжении флота см. Thiel, Roman Sea–Power, p. 310 f.
[61] Livy, XXXVII, 18-19; Polyb., XXI, 10.
[62] Посольство от Евмена: Polyb, XXI, 3b; операции – Livy, XXXVII, 20-21; Appian, Syr, XXVI.
[63] Livy, XXXVII, 22-24; 45,2 (свидетельство того, что Мегиста занята была родосцами).
[64] Livy, XXXVII, 26-30. О признании римлянами неприкосновенности Теоса см. SIG 3 601. Менипп, один из послов, отправленных в Рим Антиохом в конце 194 г. (Livy, XXXIV, 57,6 -59,6) выступал так же и от имени теосцев. О решении сената теосцам сообщил praetor peregrinus 193 г. Марк Валерий Мессала.
[65] Критические замечания – Livy, XXXVII, 31,1; Appian, Syr., XXVIII; Diod., XXIX,5; для сравнения De Sanctis, Storia. IV, 192; Holleaux, CAH, VIII, P. 222.
[66] Polyb., XXI, 13-14; Livy, XXXVII, 34-36; Appian, Syr., XXIX.
[67] Livy., XXXVII, 39,10; 40,8. Так же в обеих армиях были тралляне и в обоих случаях они как–то связаны были с критянами. В этот период критские наёмники встречались почти повсеместно; тралляне же были редки и их появление трудно объяснить.
[68] Livy., XXXVII, 39,9 сообщает о 3000 пехотинцев, включая ахейских caetari (пельтастов), ауксилариев Евмена и 800 всадников; Аппиан (Syr., XXXI) сообщает о 3000 ахейских пельтастов в армии Евмена, но кроме них упоминает только всадников. Его 3000 пельтастов несомненно должны были включать не только ахейцев, но так же и других. Ахейцев должна была быть 1000 и 100 прибывших раньше в том же году. Их посвящение в честь Аттала, брата Евмена, ясно показывает, что они считали себя союзниками скорее Евмена, чем римлян (SIG 3 606).
[69] Все основные данные о битве у Ливия (XXXVII, 38-43) и Аппиана (Syr., XXX-XXXVI).
[70] Polyb., XXI, 16-17; Livy, XXXVII, 45, 4-21; Diod., XXIX, 10; Appian, Syr, XXXVIII все указывают сумму контрибуции в эвбейских талантах. В самом тексте договора речь идёт об аттическом серебре и каждый талант содержит 80 римских фунтов (Polyb., XXI, 43, 19; Livy, XXXVIII, 38,13).
[71] Обсуждение и т. д – Polyb, XXI, 18-23; Livy, XXXVII, 52-54; ратификация – Polyb., XXI, 24,1-4; Livy., XXXVII, 55,1-3.
[72] Polyb., XXI, 24, 10; Livy, XXXVII, 56, 7-10; cf. CP, XXXI, 1936, P. 347 f.
[73] Оставление земель по сю сторону горы Тавра до р. Галиса и запрещение набора наёмников из земель подвластных Риму – Polyb., XXI, 43,5 et 15; Livy, XXXVIII, 38,4 et 10. У Полибия упоминание о границах отсутствует, но его можно позаимствовать у Ливия; ср. так же предварительный договор.
[74] Polyb., XXI, 24, 5-9; Livy., XXXVII, 55,4 – 56,6.
[75] Livy, XXXVIII, 39, 2-3; 40-41. Ливий (41,15) утверждает, что Манлий вёл свою армию per Macedoniam in Thessalisam… inde per Epirum.
[76] Livy, XXXVII, 49; Diod., XXIX, 9.
[77] Римское посольство – Polyb., XVI, 27,4; войска в 197 г. — Livy, XXXIII, 3,10. Белох (GrG, III,1, P. 293) оценивает её население в 30 000 человек.
[78] Livy, XXXVI, 14, 7-9; 32,1.
[79] Polyb., XXI, 25; Livy, XXXVIII, 1-3.
[80] Согласно Ливию (XXXVII, 50, 1-4) консулу, которому была назначена Этолия, назначено было и находившееся там войско и разрешён дополнительный набор, но ясно, что «в» Этолии не было армии и что он привёл все свои войска из Италии. О различных возникших отсюда проблемах см. De Sanctis, Storia, IV, 1, P. 211, n 154.
[81] Polyb., XXI, 27-28; Livy, XXXVIII, 4-7. Ливий упоминает Стратий в связи с созванным там собранием (4, 6) и отмечает, что этолийцы возвращались сюда после своих нападений на Акарнанию (5,6). Так же представляется очевидным, что позднейшие переговоры с римлянами были инициированы оттуда. О роли Стратия ср. TAPA, LXXXIII, 1952, P. 29.
[82] Livy, XXXVIII, 8, 43) (обвинения против Фульвия).
[83] Polyb., XXI, 29-30; Livy, XXXVIII, 8-10,2. О Гае Валерии как патроне этолийцев см. Badian, Clientelae, p. 158.
[84] Мы следуем здесь Полибию (XXI, 30,4) вместо Ливия (XXXVIII, 9,10), который упоминает Тита Квинкция, что должно было бы относиться к прибытию Фламинина в 198 г., что явно неверно.
[85] Снова следую Полибию (XXI, 32, 13), который даёт этот год как год консульства Луция Квинкция (Фламинина) и Гнея Домиция (Агенобарба). Несомненно, T. Quinctio (XXXVIII, 11,9) обязано путаницей имён двух братьев.
[86] Ливий (XXXV, 46,10) употребил его в речи, которая была произнесена в 192 г. одним из выдающихся граждан Халкиды. Так как он передаётся косвенной речью то мог быть извлечён из Полибия и воспроизводил то, что действительно тогда говорилось, но если это так, то невозможно узнать, что за термин был тогда употреблён.
[87] Наиболее полный текст содержится у Полибия (XXI,32), который хоть и содержит несколько лакун в начальных строках, но всё же вполне достаточно сохранился, чтобы показать, что он так же включал упомянутые формулы. Версия Ливия (XXXVIII, 11) несколько короче, но зато начальные статьи полностью сохранились. Cf. Econ. Surv. Rome, IV, P. 282-284.
[88] Digest, XLIX, 15, 7,1. В то время как у Ливия говорится «imperium maiestatemque», в «Дигестах» и у Цицерона (Pro Balbo, XXXV) «imperium» опущено. Возможно, что «maiestas» казалось столь неопределённым, что «imperium» было добавлено в договоре с этолийцами ради ясности. Бадиан (Clientelae, p. 26 et 84 f.) считает употребление статьи о maiestas в договоре с этолийцами самым ранним её употреблением.
[89] В рассказе об этолийском посольстве 191 -190 гг. — Polyb., XXI, 2,4; Livy, XXXVII, 1,5; о переговорах со Сципионом в Греции – Polyb., XXI, 4, 13; Livy, XXXVII, 6,7. Данные Ливия (XXXVII, 49,4)и Диодора (XXIX,9) о том, что происходило в сенате, когда этолийские послы позже прибыли в Рим, подразумевают, что употреблялись те же самые термины.
[90] О письме и дарах см. статью П. Русселя (P. Roussel) в BCH, LVI, 1932, 1 ff; cf. Daux, Delphes, P. 259-268.
[91] О письмах Постумия и Ливия см. Holleaux, BCH, LIV, 1930, P. 38-41 и в Etudes, V, P. 282-286; cf. Daux, Delphes, p. 259 -268.
[92] Polyb., XXI, 30, 9-10; Livy, XXXVIII, 9, 13. Stephanos не было ни венком, ни короной, но денежной суммой. Ливий полагает, что это был настоящий золотой венок, но поскольку венок, весящий 150 талантов невозможен, он сделал его венком, весящим 150 фунтов, что лишь немногим менее бессмысленно.
[93] Livy, XXXVIII, 43,1- 44,6. Это практически несомненно, что статья относительно возврата собственности — очевидно направленная против Фульвия — не была приведена в действие. Ливий (XXXIX,5, 14-17) свидетельствует, что ценность добычи, представленной в его триумфе, была очень высока; cf. Econ. Surv. Rome, IV, 319 f; 323.
[94] Livy, XXXVIII, 28,5–29,11 (осада Самоса), 35 (консульские выборы и т. д); относительно хронологии см. Walbank, Philip V, p. 333.
[95] Livy, XXXVIII, 30, 1-2.
[96] Livy, XXXVIII, 30,6 – 32,2. Порядок событий в чём–то спутан, но спартанское посольство к Фульвию на Кефаллению и объявление войны в конце осени помогают установить дату. О двух ахейских собраниях, которые оба должны были быть synkletoi см. Rep. Gout., p. 174 et Aymard, ACA, P. 236 f.
[97] Livy, XXXVIII, 30, 1-5; cf. Rep. Gout, p. 174 f. О перемене места собраний см. выше в параграфе «Ахейская конфедерация».
[98] Ливий (XXXVIII, 32-33) даёт наиболее полный рассказ об этом. Плутарх (Philop., XVI) даёт число преданных смерти Филопеменом как 80 по данным Полибия и 350 по сообщению некоего Аристократа, в других отношениях неизвестного, но несомненно враждебного ахейцам. Большие затруднения вызывают последние слова Ливия (XXXVIII, 32,10) Philopoemeni continuatur magistratus, которые побудили учёных сделать вывод, что Филопемен два года подряд избирался стратегом и поделить события, даваемые выше как относящиеся к 189-188 гг. между двумя его сроками. Так поступают Niese, Geschichte, III, P. 44 f., De Sanctis, Storia, IV, 1, 230 et 404, Holleaux, CAH, VIII, 236, но ср. Aymard Les strateges de la Confederation acheenne, de 202 a 172 av. J-C // REA, XXX, 1928, P. 1-62, особ. 14-23. Допустим, что continuatur magistratus обычно относится к переизбранию, но должно ли оно означать нечто большее чем то, что Филопемен всё ещё находился у власти? Если это так, то многие трудности исчезают.
[99] Данные Ливия (XXXVIII, 34) наиболее полные. Число тех, кто продан был в рабство даётся Плутархом (Philop., XVI) и Павсанием (VIII, 51,3) в 3000; последний так же добавляет, 300 их вождей были изгнаны. Несомненно, здесь в то время были изгнанные; ср. упоминание Полибием (XXIII, 4,5) спартанцев, изгнанных ахейцами.
[100] Polyb., XXII, 4.