Ясно, что Вторая Македонская война начата была Римом, но почему она была им начата? Была ли эта война империалистической? Или же она была, как её именовали, «превентивным наступлением», предпринятым из опасения, что эллинистические державы сделаются слишком сильными и таким образом опасными? Здесь достаточно отметить, что Рим будучи вовлечён в какое–либо предприятие за границей, редко или никогда не отступал. Протекторат в Иллирии, однажды установленный, не был им оставлен и сходным образом сохранились связи, установившиеся в Греции в ходе Первой Македонской войны. Кстати будет напомнить, что помимо прямой аннексии существуют и другие способы управления и контроля и таким образом отсутствие прямых аннексий в период 200 – 150 гг. до н. э. не доказывает отсутствие империалистических намерений. Вместо захватов и наместников провинций, здесь был ряд посольств и сенатских посланий [1]. В данный период политика Рима состояла в поддержании слабого, рыхлого протектората над государствами, связанными с Римом только amicitia, но всё более становившимися зависимыми и раболепными — или, напротив, непокорными. В Греции обстоятельства привели к заключению ряда союзов в ходе Первой Македонской войны. К ним в ходе Второй Македонской войны и после неё добавились договоры о союзе с Ахейской конфедерацией и самой Македонией. Однако, это не сильно изменило общую политику и когда в 196 г. провозглашена была независимость греков, то это почти навсегда осталось официальной версией их статуса [2]..
Если трудно установить точку зрения римских вождей того времени, то позиции других вовлечённых держав установить ещё труднее. Филипп, очевидно, в это время не желал войны с Римом и вероятно не предвидел дальнейших проблем с этой стороны. Со своим вновь отстроенным македонским флотом он был вовлечён в агрессию в Малой Азии и вокруг Геллеспонта. К этому периоду относится подлинный или подложный тайный договор Филиппа с Антиохом III о разделе птолемеевских владений за пределами Египта. Вообще, это был период агрессии и завоеваний, в который Филипп не ограничивал себя нападениями на птолемеевские владения. Его агрессия в Малой Азии совершенно естественно пробудила Родос и Пергам и Филипп оказался втянут в войну с этими двумя государствами. Это породило тяжёлую борьбу. Данные обо всех этих событиях, адекватно освещённые в нескольких трудах [3], в эту работу нами не включаются. Для доказательства серьёзности борьбы вполне достаточно упомянуть, что в сражении на Хиосе в 201 г. потери с македонской стороны составили убитыми 3000 македонян и 6000 членов экипажей судов и свыше 3000 взятых в плен [4]. Даже если, как считает большинство учёных, цифры эти происходят из патриотических родосских источников, преувеличивавших вражеские потери, всё равно данные об этом сражении свидетельствуют, что потери были очень велики. Потому–то, хотя итоги битвы и были не в пользу его врагов, всё равно удивительно, что после таких потерь Филипп всё ещё был в состоянии смело вести войну на нескольких фронтах и что его солдаты, как македоняне, так и наёмники, продолжали верно ему служить Он должен был обладать качествами настоящего лидера. И всё же кажется, что эти его восточные предприятия довели скрытую в нём безжалостность до такого состояния, что ей легко было проявиться и что с этого времени его страсти стали препятствовать его лучшим побуждениям [5].
Великие эллинистические монархии того времени кажется считали, что могут продолжать свою борьбу за господство на Ближнем востоке не беспокоясь будущим приходом Рима. В то же время Пергам и Родос, обычно проводившие политику уравновешивания сил в попытке не позволить какой–либо из держав, чтобы все другие оказались полностью в её тени и таким образом стать угрозой их собственной свободе, вероятно рассматривали римлян как исключительно удобных подручных, которыми можно воспользоваться для того, чтобы сокрушить силу слишком агрессивного македонского царя. Даже ахейцы и спартанцы думали, что смогут продолжать свои местечковые распри беспрепятственно. Если точки зрения различных государств были таковы, то будущие события показали их полную несостоятельность [6].
В Спарте Маханиду, после его гибели при Мантинее в 207 г., унаследовал Набис, сначала в качестве телохранителя юного царя Пелопса, а затем в качестве царя от своего имени [7]. Его социальные реформы и тиранические эксцессы (возможно, сильно преувеличенные его врагами) здесь нет надобности обсуждать. Достаточно заметить, что он тотчас же вступил в войну с ахейцами. Пограничный инцидент, который согласно Полибию, привёл к началу военных действий, может послужить примером того, что могло и что должно было случиться. Некие беотийцы склонили конюха царя пойти с ними и увести лучшего коня из табуна Набиса. Слуги последнего погнались за ними и захватили их в Мегалополе. Им удалось отвести назад коня и конюха, но беотийцев, когда те воззвали о помощи, освободили свидетели, которые не позволили увести их. Воспользовавшись этим как предлогом, Набис начал с угона скота с территории Мегалополя. Это вероятно привело к ряду мелких столкновений, но не к объявлению войны [8]. Более серьёзным было внезапное вторжение Набиса в Мессению в 201 г., хотя Мессения тогда была союзником как Спарты, так и Этолии и таким образом в лагере противников ахейцев. И тем не менее, оккупация Мессении спартанцами была серьёзнейшей угрозой для ахейцев и Филопемен, в то время частное лицо, стал побуждать ахейского стратега вмешаться. Когда последний отказался, Филопемен лично, с добровольцами из Мегалополя, бросился к городу Мессене. Весть об этом заставила Набиса отступить [9].
Надо полагать, вмешательство Филопемена можно было интерпретировать как помощь стороне, подвергшейся агрессии и не счесть её за акт войны против спартанцев. Филопемен, однако, счёл, что его страна находится в состоянии войны. Осенью того же самого года он был избран стратегом. В ходе своего срока службы он предпринял крупные действия против Набиса, вероятно весной или летом 200 г. Он приказал ахейскому ополчению собраться в определённый день, но так ловко поступил, что ни собравшееся войско, ни население Тегеи ничего не знали о его планах до тех пор, пока не собралось всё войско. Ведь сначала были отправлены письма с приказами в более отдалённые города о мобилизации и выступлении в следующий по дороге город и доставке туда такого же письма с приказом. В нём опять указывался только следующий город на пути и так они шли до тех пор пока все не собрались в Тегее. Таким образом, оказалось возможным сделать так, что Набис не почуял откуда дует ветер. Одновременно, войска постоянной армии (epilektoi) посланы были вторгнуться на спартанскую территорию близ Селласии и отвлечь на себя наёмников Набиса. После того как они успешно это выполнили, они отступили назад в соответствии с заранее установленным планом туда, где находилось в засаде ополчение. Результатом стала решающая победа ахейцев. Поражение, нанесённое врагу, не было столь сокрушительным, как при Мантинее, но всё же достаточно решительным. В этом, вероятно, причина того, что Филопемен, сочтя войну законченной, отправился на Крит для дальнейших военных предприятий [10]. Но вера в то, что война с Набисом окончена оказалась ложной. Потому–то Киклиад, преемник Филопемена на посту стратега, вскоре после выборов счёл необходимым созвать чрезвычайное собрание Ахейской конфедерации, чтоб поставить вопрос о войне с Набисом [11]. Эта война, скорее чем угроза римской интервенции, была для ахейцев самым животрепещущим вопросом того времени.
Ясно, что по возвращении, Филипп осознал угрозу, исходящую от Рима, но не уделил ей исключительного внимания. Он не намерен был отказываться от своих интересов в Малой Азии или в Греции. Еще в 197 г. у него оставались войска в Пелопоннесе и в Карии. В Пелопоннесе его главные усилия, как кажется, были направлены на обеспечение взаимодействия с Ахейской конфедерацией в войне, а когда это не удалось, то по крайней мере на нейтралитет. Но проблемы его осложнялись тем, что природа его империи сделала необходимым укреплять гарнизонами города в Греции, во Фракии и в Малой Азии. Оценка количества войск в этих гарнизонах разнится, но вероятно самая низкая цифра задействованных наёмных солдат — 15 000. К ним, по крайней мере в некоторых местах, было добавлено какое–то количество македонян [12]. Но ближе всего касаются нашего исследования его действия в Греции. В конце 200 г. он присутствовал на собрании ахейцев, созванном чтобы рассмотреть вопрос о войне против Набиса и предложил взять на себя ведение войны. Взамен он попросил ахейцев дать войска для укрепления гарнизонами Коринфа, Халкиды и Орея и таким образом прикрыть его тыл когда он двинется в Лаконию. Совершенно очевидно замысел его состоял в том, чтоб Ахейская конфедерация не смогла избежать участия в войне с Римом. Киклиад, тогдашний ахейский стратег, председательствовавший на том собрании, был промакедонски настроен; будучи по этой причине позже изгнан, он фактически стал членом штаба Филиппа [13]. И тем не менее он уклонился от того, чтоб поставить на голосование предложение Филиппа о гарнизонах под тем предлогом, что принимать какие–либо решения по любому вопросу за исключением того, по которому собрание было созвано — незаконно и потому после принятия постановления о мобилизации войск для борьбы с Набисом, распустил собрание.
Позже, вероятно осенью 199 г., Филипп попытался уговорить ахейцев передать ему прочие города Пелопоннеса кроме Коринфа, в котором македоняне держали гарнизон со времён Клеоменовой и Союзнической войн. Но и этот так же ему не удалось. Поэтому в 198 г., после того как римляне вступили в Грецию, всё что он от них просил было что б они оставались бы нейтральными. Осенью того же года, когда Тит Фламиний осадил Элатею, а его брат Луций с римским флотом вышел из Кенхреи, на ахейцев было оказано давление, чтоб они перешли на сторону римлян. В противоположность этому, македоняне только требовали от них нейтралитета. История с трёхдневным первичным собранием, созванным в Сикионе для рассмотрения этого вопроса, хорошо известна. Страсти на нём были так сильны, что как это не парадоксально, после того как выслушаны были римские, пергамские, родосские, македонские и афинские послы, ни один ахеец поначалу выступить не пожелал. Когда стратег Аристен вынудил их к этому почти что силой, то 10 дамиургов разделились поровну — пятеро пожелали поставить на голосование вопрос о союзе с Римом, а пятеро заявили, что для магистратов является незаконным ставить на голосование, а для собрания — принимать какое–либо постановление, нарушающее союз с Филиппом. Последние несомненно были правы, но целесообразность, или то, что ахейцы ей считали, победила. Выход из тупика найден был когда отец одного из дамиургов, противившихся постановке вопроса на голосование, побудил угрозами собственного сына изменить своё решение. Когда вопрос всё же был поставлен на голосование, граждане Мегалополя и Димы, а так же многие из аргивян (голосование производилось по городам) удалились. Ведь даже в это время оставались ахейцы, считавшие Филиппа и македонян благодетелями [14]. Так как договор о союзе с Римом требовал одобрения римских комиций, то заключение официального союза с ним было отложено, но немедленно были заключены союзы с Атталом и родосцами. Как только это было сделано, ахейцы тотчас же вступили в войну. Таким образом, на их долю выпали участие в осаде Коринфа и последовавших близ него сражениях, отправка войск на помощь родосцам в Карию. Но об этом позже.
Тотчас после собрания ахейцы присоединились к римлянам и их союзникам в осаде Коринфа. Осада эта провалилась, отчасти из–за того, что Филокл, который был тогда практически македонским вице–королём со штаб–квартирой в Халкиде, привёл 1500 человек подкрепления, которые переправились через Коринфский залив на лембах. Когда осада была снята и ахейцы разошлись, то настало время ухода на зимние квартиры — Аттал удалился в Пирей, а римский флот — в Коркиру. Филокл же остался и воспользовавшись промакедонскими настроениями в Аргосе, занял этот город [15]. Но преимущество это было вскоре утрачено, отчасти из–за ошибки самого Филиппа, который в начале 197 г. приказал Филоклу передать Аргос Набису в качестве гарантии дружественных к нему отношений. Но вместо того, чтоб остаться верным Филиппу, Набис вступил в отношения с Фламинием и Атталом и между ними близ или в самих Микенах состоялось совещание. Как итог его восстановлен был союз Спарты с Римом, имевший место в Первую Македонскую войну или скорее он признан был всё ещё имеющим силу. Потому–то Набис поставил 600 ауксилариев в римскую армию и согласился на перемирие с ахейцами, что, как стало ясно позже, сделались свободными для борьбы с македонянами. Фламиний, вероятно, был в таком восторге от этого успеха, что даже попытался побудить Филокла сдать Коринф, но не преуспел. После этого он сел в Антикире на корабль, чтобы присоединиться к своей армии в Фокиде и отправился на север для ведения военной кампании, которая привела к победе при Киноскефалах [16].
До того как дать краткий очерк македонских и римских военных кампаний, надо рассмотреть вклад других греческих государств и прежде всего этолийцев, которые, помимо афинян и Аттала Пергамского, были первыми греками, вступившими в войну на стороне римлян [17]. Из всех греков этолийцы, несомненно, были самыми желанными союзниками, за возможным исключением афинян. Они представлялись естественными союзниками из–за их ненависти к македонянам и прежнего союза с римлянами. Но их не оказалось среди тех, кто поспешил встать на вытяжку перед римлянами как только те прибыли в Иллирию, может быть из–за чувства досады, вызванного обращением с ними в прошлую войну. Потому–то весной 199 г. Сульпиций Гальба, римский командующий, направил посольство на Панэтолику — ординарное весеннее собрание Этолийской конфедерации. К этому собранию обратились македонские, афинские и римские послы. Большинство собрания расположено было поступать в соответствии с тем как их призывали римляне, но стратег конфедерации, Дамокрит, призвал отсрочить решение до экстраординарного собрания, которое должно было собраться в этом же году. Перед этим собранием делегация этолийцев во главе с Пиррием имела совещание в Гераклее близ Фермопил с Апустием, командующим римского флота действовавшего в Эгейском море и Атталом, который приплыл на корабле в Малийский залив из какого–то пункта на северном побережье Эвбеи. Для Аттала, который был здесь в 208 г. Такое совещание не было чем–то необычным. Римляне «сулили всё, что угодно», но видимо договорённость не была достигнута и не было заключено никакого письменного соглашения. Но позднее успехи, достигнутые римской армией в Иллирии и союзным флотом в Эгейском море, произвели на этолийцев такое впечатление, что было созвано особое собрание по вопросу вступления в войну. Но до того, как оно собралось Скопас, который был столь успешен в прежних войнах и интригах, но теперь действовал в качестве вербовщика новобранцев в войско Птолемея, увёл в Египет 6000 этолийцев призывного возраста в качестве пехотинцев и 500 человек в качестве кавалеристов и набрал бы даже больше, если бы стратег конфедерации не пресёк его деятельность. И всё–таки, этолийцы вступили в войну уже в этом году, хотя самый большой их вклад был во время военной кампании при Киноскефалах.
Кампанию этого года Фламиний начал на севере, выступив из Элатеи в Фокиде, чтоб достичь Фермопил точно к тому времени, когда этолийцы будут проводить в Гераклее их весеннее собрание — Панэтолика. В этом году, как уже бывало прежде в ряде случаев, собрание было созвано близ театра военных действий и сочетало в себе общее собрание и общевойсковой сбор. Как его итог, Фламиний присоединил у Ксиний ок. 6000 этолийских пехотинцев и 40 всадников. С этим добавлением его армия численно превзошла армию Филиппа. Для того, чтоб осознать какой важный вклад внесли этолийцы в последовавшую военную кампанию надо прочесть рассказы Полибия и Ливия или любой в меру полный современный рассказ. Общее впечатление при этом создаётся такое, что римские и этолийские должностные лица доверяли друг другу и действовали совместно и действовали совместно и что ревность и неприязнь друг к другу развились у них позднее. Так Ливий сообщает, что когда в ходе одной из предварительных стычек римский контингент оказался в замешательстве, Фламиний послал ему на помощь 500 всадников и 2000 пехоты, большей частью этолийцев, под командованием двух этолийских офицеров и двух военных трибунов [18].
Беотийская конфедерация в начале войны была столь же лояльна Македонии, как любой другой член Эллинской лиги и беотийские войска продолжали служить под командованием Филиппа даже после того как конфедерацию в начале 197 г. обманом вынудили перейти на сторону римлян. Это подтверждается участием беотийских войск в военных действия под Коринфом в том же году. Беотия была стратегически важной. Именно контроль над Беотией позволил македонянам и акарнанцам совершить поход в Аттику в 200 г., а Филиппу провести войска из Халкиды в Коринф в 198 г. Главной задачей конфедерации в это время было противодействовать любому продвижению римлян за пределы Фокиды. Вдобавок к войскам в Коринфе, здесь, как кажется, был другой небольшой контингент, служивший под командованием Филиппа. Командиром его и вождём всей промакедонской партии среди беотийцев был Брахилл, который некогда служил Антигону Досону в качестве наместника Спарты. Во время правления Филиппа он и другие промакедонские вожди, вероятно, занялись демагогией и законотворчеством в интересах низших классов. При таких обстоятельствах более консервативная оппозиция была или стала проримской. С ней достигнуты были договорённости о том, что Фламиний и Аттал прибудут в Фивы и обратятся к собранию беотийцев. Римский проконсул и царь прибыли лишь с небольшим эскортом, но когда они за городом встретились с беотийскими должностными лицами, то пошли так медленно, что 2000 легионеров, следовавшие за ними на расстоянии, смогли подойти и тайно вступить в город. Это было приписано измене со стороны Антифила, главы конфедерации. Таким–то образом отпала надобность расточать на следующий день на собрании красноречие Атталу, ахейцу Аристену и самому Фламинию. Все города Беотии (голосование в собрании в то время было по городам), проголосовали за союз с Римом. Однако, официального договора составлено и записано не было [19]. После Киноскефал Брахилл и другие изгнанники возвратились и он избран был главой конфедерации, но был убит своими политическими противниками. С этого начались затяжные и кровавые гражданские распри, которые привели к тому, что стали подстерегать и резать римских солдат, что в конце концов привело к римскому вторжению [20].
Из членов Эллинской лиги акарнанцы были вовлечены в события особым образом, через инцидент с двумя акарнанскими юношами, которые осквернили элевсинские мистерии и были казнены афинянами. В отместку, акарнанцы с одобрения Филиппа и с македонской помощью вторглись в Аттику и захватили немалую добычу. Такая самопомощь в обеспечении возмещения нанесённого ущерба вероятно считалась законной, если два вовлечённых в это государства не были связаны договором об асилии, но это не делало подобное деяние более популярным среди обиженных. Гнев афинян, как кажется, направлен был большей частью против македонян, которые не только поддержали акарнанцев на суше, но и захватили несколько афинских судов, которые позднее освобождены были родосцами [21]. Объявление войны, которое вызвал этот рейд, было направлено против Македонии, но не против Акарнании. В ходе войны, до последнего года, об Акарнании было слышно мало. Вероятно проримская партия была недостаточно сильна, чтобы обеспечить поворот к Риму, несмотря на то, что конфедерация, после того как римляне захватили Эпир, оказалась почти отрезанной от других союзников Филиппа.
Фессалийская конфедерация была особенно тесно связана с македонянами по той причине, что царь Македонии так же был главой конфедерации. Это, однако, не только не дало ей в ходе войны никаких преимуществ, но скорей наоборот. Но её бедствия вызваны были главным образом её географическим положением, обусловившим тот факт, что она служила в ходе последних частей двух военных кампаний главным театром военных действий. Испытавшая вторжения и разграбленная этолийцами, афаманами, римлянами и отчасти опустошённая самим Филиппом, когда он опустошал страну перед наступавшими римлянами, Фессалия, вероятно, видела больше ужасов войны, чем любая другая часть Греции. Особо выделяется взятие Гомфи, взятой Аминандром из Афамании с помощью римских войск, из–за его важности как перевалочного пункта на наземном пути из Амбракии в Фессалию. Но несмотря на все эти бедствия в собственном своём доме, фессалийские войска, наряду с акарнанскими и беотийскими, оставались в Коринфе [22].
Ход военной кампании римлян будет обсуждаться нами лишь настолько, насколько он повлиял на различные греческие государства. Менее известная морская кампания будет рассматриваться несколько полнее сухопутной. Последняя была по всем статьям более важной с римской точки зрения, отчасти потому, что римляне придерживались практики никогда не перевозить войска на любые расстояния по морю, если был доступен путь по суше. Поэтому, порты взятые под контроль римлян в ходе Иллирийских войн, оставались решающими для их операций за пределами Адриатики, но после первой попытки в 199 г. путь из этих баз на восток через горы Македонии был заброшен. Ясно, что он был признан слишком трудным из–за противодействия. Единственное исключение когда он использовался в 191 г., во время военной кампании против Антиоха III в Греции подтверждает правило, ведь в это время римляне находились в союзе с Филиппом и с македонянами. Позже, когда римлянами создана была провинция Македония, этот путь был положен в основание Эгнациевой дороги. В то же время путь на юг через Эпир и через горы на равнины западной Фессалии был использован в 198 г. и затем им пользовались регулярно. Так Эпир приобрёл решающее значение для римских коммуникаций. Этим можно объяснить как благосклонное обращение с Эпиром вначале, так и ужасную кару, что обрушил на эпиротов в 167 г. Эмилий Павел. Ведь эпироты совершили непростительный грех — угрожали римским линиям коммуникаций.
В 198 г., обеспечив себе снабжение через Гомфи, Фламиний прошёл через Фессалию в направлении Темпейского прохода. На некотором расстоянии к западу от Лариссы он задержался у города Атракс, который оказался не в состоянии захватить. Даже когда была пробита брешь в стене, масса македонской фаланги со своими длинными копьями эффективно сдерживала римлян. В обороне города, как кажется, участвовали как местные жители, так и македонский гарнизон. После такой задержки Фламиний решил отойти на зимние квартиры. Зимовка в опустошённой Фессалии, далеко от моря, была невозможна. Поэтому необходим был порт с причалом для транспортных судов и с квартирами для войск. Выбрана была Антикира в Фокиде, несомненно потому, что это означало значительное продвижение в глубь вражеской территории, отрывало Фокиду от союза с их врагами и наносило большой ущерб македонским коммуникациям с Грецией. Предполагаемую альтернативу Антикире — побережье Акарнании и Этолии, т. е Амбракию и Левку, вряд ли можно в качестве таковой рассматривать. Отступление в эти порты было бы похоже на отступление Сульпиция Гальбы из Македонии в прошлом году. Продвижение к Антикире, напротив, представляло собой большой успех. Список взятых фокидских городов — Фанотей, Амбрис, Гиамполь и Антикира показывает, что за Фермопилами он следовал путём через проход Гиамполя. После взятия этих городов он повернул к Давлиде и Элатее; оба эти города причинили ему немалые проблемы, особенно Элатея [23]. После долгого сопротивления Элатея сдалась на условиях свободы для города и свободного выхода находившегося здесь царского гарнизона. Это случилось после перехода ахейцев на сторону римлян и могло отчасти быть этим вызвано. На этом римляне завершили военную кампанию. Для македонян и их союзников это означало не только потерю Фокиды, но и серьёзное нарушение их коммуникаций. Правда, пока они контролировали Беотию и Халкиду их коммуникации не были совершенно прерваны, но всё же много более, чем прежде вынуждены были опираться на море. Присутствие македонского гарнизона в Элатее, когда к ней приступили римляне, указывает на то, что Фокида со времени Союзнической войны непрерывно укреплялась гарнизонами.
Что до морской войны, то она в действительности началась раньше, чем кампания на суше. В сущности это было продолжение прежних конфликтов Родоса и Пергама с македонянами. Удивительней всего то, что с присоединением римского флота к прочим война эта сделалась безрезультатной. Да, взято было несколько портов, но через какое–то время все они вновь оказались в руках македонян. Важным фактором несомненно было то, что македоняне контролировали Коринф; это лишало римлян возможности пользоваться гаванями и волоком (diolkos), с помощью которого по крайней мере меньшие по размеру суда можно было б перетаскивать через Истм. Вместо этого, суда шедшие в Эгейское море, где происходило большинство морских сражений, шли вокруг Пелопоннеса.
Военные действия начались уже осенью 200 г. Когда Сульпиций Гальба вступил в Иллирию, он нашёл здесь афинских послов с просьбой о помощи и в ответ на неё немедленно послал Гая Клавдия Центона с 20 судами. Ливий говорит о триремах и если это в самом деле были триремы, они не предназначались для использования в крупных морских операциях. Вероятно, Сульпиций послал то, что у него было под руками и этого было не слишком много. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтоб объединившись с небольшим количеством родосских и афинских кораблей, предоставить Аттике некоторую защиту против рейдов с моря македонских сил, находившихся в Халкиде. Рассказ, что римляне и их союзники взяли и полностью разрушили Халкиду, вырезали её гарнизон и даже свергли статуи македонских царей — в лучшем случае большое преувеличение. Халкида и граничащие с ней части Эвбеи находились в то время под управлением македонского наместника (по Ливию — префекта) Филокла, который в этом году уже вторгался в Аттику и который через несколько недель после предполагаемого уничтожения его штаб–квартир на Еврипе привел двухтысячное войско из Эвбеи (очевидно через Еврип) и затем через Беотию и перевалив через Киферон вторгся в Аттику. Ливий упоминает о стратегической важности Халкиды, которая была столь же важна для коммуникаций по морю, как Фермопилы — по суше. Для римлян, говорит Ливий, стало бы огромным преимуществом ею обладать, но они испытывали большой недостаток в живой силе и как только закончили её разрушать, тотчас отступили. Но даже это сообщение о быстром отступлении не спасает всю эту историю. Как будет видно ниже, Халкида продолжала служить македонской штаб–квартирой и нет данных, что она сильно пострадала. Ясно, что какие–то неопасные рейды против неё могли быть предприняты. Римские корабли несомненно помогли защитить Аттику, но не одержали в этом году ни одной крупной победы [24] Так как морская экспедиция следующего года вышла из Коркиры, то ясно, что римская эскадра после окончания военных операций возвратилась в этот порт, который служил штаб–квартирой для действий римского флота за пределами Адриатики.
В следующем (199 г.) году военные действия стали более масштабными. Римская эскадра вышла в начале весны под командованием Луция Апустия, офицера служившего в прошлом году под командованием Сульпиция. Вероятно в течение зимы велась подготовка к экспедиции крупного масштаба. Так же и помощи от союзников поступило больше, чем в прошлом году. Естественно, что крупная морская экспедиция должна была попытаться прервать македонские морские сообщения, атаковав Халкиду с юга или обойти Эвбею и прервать линии коммуникации на её северной оконечности. Кроме того, путь к северу от Эвбеи был единственным, по которому корабли могли достичь Малийского залива, когда Халкида была во вражеских руках. Вероятно, они время от времени предпринимали подобные попытки, даже когда македоняне владели портами на северной Эвбее и во Фтиотийской Ахайе [25]. Величайшим подвигом, который флот мог бы надеяться совершить было б взятие Халкиды и его командующий кажется лелеял подобную идею, но едва ли больше. Вступив в Эгейское море, римский флот стал действовать в союзе с Атталом на побережье северо–восточного Пелопоннеса и затем они, посетив Пирей, задержались у Андроса и добились его сдачи. Действия против этого острова с южной оконечности Эвбеи могли стать прелюдией к операциям в любом направлении. Флот сначала двинулся на юго–запад. После безуспешной атаки на остров Китн, некоторых других мелких операций и прибавления 20 лембов, прибывших из Иссы иллирийской, он повернул к Эвбее и обогнул её и обратился против Менде и Кассандреи на халкидском полуострове Паллена. Здесь нападавшие понесли потери как от бури, так и от рук защитников. После этой неудачи они вновь проплыли на юг вдоль западного побережья Паллены и обогнув мыс на его оконечности, проплыли мимо оконечности полуострова Ситония и через Сингитский залив к Аканфу, расположенному в начале залива. Здесь они опустошили поля и разграбили город, после чего возвратились на Эвбею с судами, нагружёнными добычей. Бросок на Кассандрею и Аканф кажется не имел успеха, но поход всё таки принёс добычу. Нападавшие могли надеяться Кассандрею взять, но едва ли могли надеяться её удержать [26]. Когда флот возвратился на Эвбею, он обосновался на своего рода штаб–квартире (где неизвестно) и оттуда Апустий и Аттал вошли в Малийский залив с 10 лёгкими судами, направляясь к Гераклее для уже упомянутого нами совещания с этолийскими вождями. По их возвращении на флот началась осада Орея. Пока римские и пергамские силы атаковали город, родосская эскадра, как сообщается, противостояла македонскому флоту, базировавшемуся в Деметриаде. После взятия Орея, союзный флот возвратился в Пирей. Здесь Апустий оставил 30 кораблей, в то время как сам он с остальным римским флотом оставался в Коркире. Позже пергамские силы возвратились домой. Поскольку родосцы ещё раньше отправились домой, римляне взяли на себя обязанность защищать Афины в ходе нынешней зимы [27].
Единственным прочным успехом этой кампании была оккупация Андроса пергамцами. Когда город сдался на тех условиях, что граждане и гарнизон отправятся в Делий в Беотии, то римляне забрали добычу, а город оставили Атталу. Последний позднее убедил некоторых из местных жителей и солдат гарнизона остаться и даже возвратил некоторое количество андросцев из Делия. Вдобавок, он также должен был установить в городе гарнизон. Так как следующей весной здесь встретились пергамская и родосская эскадры, ясно, что город оставался за пергамцами. Орей так же передан был Атталу, но сомнительно предпринял ли он какие–либо усилия удержать его. Возможно, здесь было поблизости слишком много македонских укреплений. Или если он какое–то время и владел им, то вскоре оставил и он был в македонских руках в конце войны [28]. Два города переданы были Атталу и один из них за ним остался — кажется не слишком много, хотя планировалось несомненно много больше. Руководители римской политики в то время, очевидно, решили, что если какая–либо морская держава и должна быть создана в противовес Македонии, то это должен быть Пергам.
198 год принёс значительные перемены в ведении войны. Тит Фламиний, консул этого года, которому Македония была назначена в качестве провинции, вскоре отправился туда и взял на себя ведение большей части наземной кампании. Командовать флотом назначен был сенатом его брат Луций, который в прошлом году отправлял обязанности претора. Природа его командования не ясна, но он мог обладать пропреторским империем [29]. Такое назначение сенатом было чем–то новым; оба прошлых года корабли, направляемые для ведения военных действий в Эгейское море, были в ведении легатов, назначаемых главнокомандующим. Таким образом, на сенат были возложены заботы по ведению войны на море, так же как и на суше. Дополнительное доказательство давно задуманных планов можно видеть в ранней встрече с пергамской и родосской эскадрами. Собранные противниками силы были весьма значительны. Позже в том же году, на собрании на котором ахейцы решили перейти к римлянам, «претор» (как его именует Ливий) Ахейской конфедерации Аристен заявил, что помимо лёгких открытых судов, вражеский флот насчитывает сто крытых судов. Пергамская эскадра, пришедшая этой весной в Андрос состояла из 24 квинкверем; родосская — из 20 крытых судов, возможно квадрирем. Это указывает на то, что сами римляне выставили несколько больше 50 кораблей, вероятно большей частью квинкверем [30]. Союзный флот был достаточно большой силой, чтоб вести крупные военные действия, хоть и вероятно недостаточно силён, чтобы взять Халкиду. Как оказалось, флот в большей мере действовал в согласии с армией, чем в прошлые годы. На момент когда оба брата выехали уже из Италии, план нанесения сухопутной армией удара из Эпира по северной Греции должен был быть уже принят. Задачей флота было нанести удар по центру Македонской державы, дальше к югу. Здесь первой конечной целью, по видимому, была Халкида. Но, по вступлении римской армии в Фокиду, она изменилась на Коринф.
Луций Фламиний выступил из Италии с двумя квинкверемами уже в самом начале сезона и тем не менее обнаружил, что корабли в Коркире уже на ходу. Он догнал их у Самы на Кефаллении [31]. Обогнув Малейский мыс, где был задержан буксировкой судов с продовольствием, он на трёх лёгких квинкверемах поспешил в Пирей, чтобы разыскать корабли, которые там зазимовали. К этому времени пергамские и родосские суда вторглись на территорию Кариста, но им помешал захватить город гарнизон, присланный сюда из Халкиды и они двинулись к Эретрии, где к ним присоединились римляне. Объединённые силы направились осаждать город. Филокл, который всё ещё был командиром в Халкиде, попытался прийти на помощь, но был отброшен и Эретрия в конце концов сдалась. Затем флот возвратился к Каристу, который так же сдался на условиях, что граждане смогут выйти из него свободными, а солдаты македонского гарнизона могут быть выкуплены. Из Кариста флот проследовал к Кенхрее. Это выглядело как признание, что Халкида если и не неприступна, всё же слишком трудна для имеющихся сил. Но, несмотря на это, Эретрия и Карист могли бы обеспечить союзникам контроль над Эвбеей к югу от Халкиды, но нет никаких данных, что предприняты были попытки удержать эти два города. Эретрия вскоре вновь оказалась в македонских руках и то же самое несомненно относится и к Каристу, если только город не был укреплён гарнизоном. [32]. Без Халкиды всё остальное представляло мало ценности. Таким образом, реальный выигрыш до сих пор составил немногим более, чем умеренное количество добычи.
Больше было достигнуто, когда флот двинулся к Кенхреям и приготовился осадить Коринф, хотя это и было достигнуто скорее дипломатией, чем военными силами. В ходе осады римлянами Элатеи, Тит Фламиний предложил своему брату, чтобы он, Аттал, родосцы и афиняне отправили послов к ахейцам. Чтобы выслушать послов, созвано было экстраординарное собрание в Сикионе. Итогом стало то, что ахейцы решили разорвать союз с Македонией и встать на сторону её врагов. Одновременно они проголосовали за то, чтобы вся их армия приняла участие в осаде Коринфа. Это должно было означать их регулярную армию, а не всеобщую мобилизацию. Коринф был теперь осаждён объединёнными силами римлян, Аттала и ахейцев. И тем не менее, Филокл смог привести 1500 пехотинцев из Халкиды, через Беотию и Мегариду на побережье Коринфского залива, откуда они переправлены были на лембах в Лехей. Очевидно, в заливе в это время никакого римского флота не было. Прибывших подкреплений оказалось достаточно, чтобы поменяться ролями с осаждавшими, которые сожгли свои осадные машины и возвратились на судах в Кенхреи. Оттуда Аттал проследовал в Пирей, в то время как римляне возвратились в Коркиру [33]. Таким образом, флоту опять не удалось достичь своей главной цели, хотя оккупация Кенхрей и имела значительную важность. Кажется, что во всё время войны пергамцы укрепили город гарнизоном [34]. После войны город должен был быть отдан ахейцам вместе с Коринфом.
Обозрев три года военных кампаний, кампанию 200 г. можно оценить как торопливую мелкую экспедицию для защиты Афин. Две другие кажется опирались на осознание того, что власть македонян в Греции опирается большей частью на контроль над Халкидой и Коринфом. Экспедиция 199 г. быстро отказавшись от мысли достичь Халкиды с юга, обратившись сначала к грабежу, затем взяла Орей, но вероятно не сделала реальной попытки удержать его. Экспедиция 198 г. опять потерпела с Халкидой неудачу, хотя Ливий, главный наш источник, избегает говорить об этом. Затем она обратилась против Кенхрей и Коринфа и хотя морской порт был захвачен, под Коринфом вновь случилась неудача, несмотря на то, что ахейцы присоединились в этом нападении. Война Рима против Филиппа несомненно не была выиграна этими экспедициями. С другой стороны, несколько укрепилось положение Пергама прибавлением к его прежнему владению, острову Эгина, Андроса. Но величайшим успехом, несомненно большей частью обязанным присутствию флота, был отрыв Ахейской конфедерации от союза с Филиппом. Её помощь следующей весной спасла римские операции под Коринфом от полного разгрома. Но даже так, упоминавшийся уже переход Аргоса на сторону Филиппа, обеспеченный Филоклом, должен был в некоторой мере послужить противовесом выгоде от «перемены подданства» ахейцами. Но выгода эта вскоре была македонянами утрачена из–за ошибки Филиппа, передавшего Аргос Набису.
197 год, год сражения при Киноскефалах, оказался решающим, хотя в начале кампании это было бы не просто предсказать. Филипп несомненно не был лидером, готовым поставить на кон всё в одном предприятии. Вместо этого он приготовился вести войну более, чем на один фронт, хоть и не в одних и тех же масштабах. Македонские войска служили и в Карии и в Коринфе и силы, сосредоточенные в Коринфе были столь значительны, что вполне очевидно собирались не только оборонять Акрокоринф, но и так же вести наступательные действия, что они и делали, по крайней мере в форме вылазок на окружающую территорию. Но если царь надеялся таким образом отвлечь внимание римлян и вынудить их прийти на помощь к своим союзникам, то он ошибся в своих расчетах. Так ахейцы оказались удивительно эффективны в оказании помощи самим себе. Противостояние с римлянами так же имело место а Акарнании, хотя здесь не было наземных македонских войск. Вместо этого акарнанские войска служили в Коринфе. Военные действия на этих трёх фронтах невозможно датировать точно. Они представляются приблизительно одновременными друг с другом и с битвой при Киноскефалах.
Операции в Акарнании были продолжением действий римского флота, который в этом году не вёл действий в Эгейском море. В конце военной кампании прошлого сезона он возвратился на Коркиру. Оттуда в начале весны Луций Фламиний отплыл в Антикиру с 10 квинкверемами. С ними он сопровождал своего брата в Сикион и отправился с ним на свидание с Набисом. Затем он отвёз Тита назад в Антикиру, а затем возвратился на Коркиру, чтобы разобраться с Акарнанией. Действовать он там решил методом уже проверенным в других случаях, именно, не применять военную силу, если государство можно было победить дипломатией или же интригами. Потому–то Луций пригласил знатных акарнанцев в Коркиру и договорился с ними. Они, в свою очередь, созвали собрание конфедерации в столице, Левке. Здесь, хотя представители некоторых городов отказались явиться, а представители других этому противодействовали все же было внесено privatum decretum (частное постановление) в пользу союза с Римом. В собрании голоса подавались по городам и неучастия некоторых городов и голосования против других было вполне достаточно, чтобы сделать это постановление недействительным. И все же проримские вожди были готовы протащить его; но их противники созвали другое собрание, аннулировали преступное постановление, сместили стратега конфедерации и осудили инициаторов этой меры. Но с умеренностью, редкой в греческих гражданских междоусобицах, они не наложили на них сколько–нибудь тяжёлого наказания. Как только о провале постановления о союзе сообщили ему на Коркиру, Луций Фламиний вывел свой флот и начал осаду Левки. Город отчаянно защищался, но наконец пал из–за измены. Вскоре после этого, когда весть о битве при Киноскефалах достигла Акарнании, все другие города конфедерации сдались [35]. После её взятия, римляне вероятно владели Левкой до тез пор, пока не покинули Грецию и перенесли сюда из Коркиры свою морскую штаб–квартиру [36].
Кампания в Карии представляет интерес как по тому, сколько там использовано было солдат, так и по её итогам. Наместник Филиппа, кроме карийцев, имел под своим командованием 500 македонян и отряд агрианов, около 400 силачей, несомненно так же из Македонии. С другой стороны, родосский полководец имел первоначально 800 ахейцев. В ходе боевых действий он добавочно присоединил к себе 1000 ахейских пехотинцев и 100 всадников. Таким образом Ахейская конфедерация, в то время как война была у неё на пороге, сочла необходимой послать войска за море, на службу Родоса. 800 ахейцев, которые были там с самого начала, вероятно были наёмниками. В битве близ Алабанды, довольно далеко на севере Карии, родосцы и их ахейские союзники одержали победу [37]. Но хотя в битве этой македоняне и потерпели поражение, это не положило конец их контролю над городами Малой Азии. Так по крайней мере четыре карийских города находились ещё в их владении к концу войны и были включены в число тех городов, из которых Филиппу приказано было вывести свои гарнизоны [38]. Таким образом, владения Филиппа в Карии не были утрачены в ходе этой военной кампании, но были даны им после поражения при Киноскефалах.
С точки зрения македонских интересов и участия, наиболее важной из второстепенных кампаний этого сезона была пелопоннесская кампания вокруг Коринфа. Цифры подкреплений, посланных Филиппом в Коринф, вызывают удивление, показывая, что он решился выделить войска из своей главной армии. Постоянный гарнизон в Коринфе состоял из 500 македонян и 800 наёмников различного происхождения. К ним теперь прибавились 1000 македонян, 1200 иллирийцев и фракийцев, 800 критян и ещё отряд из 1000 легковооружённых из Беотии, Фессалии и Акарнании. Вдобавок 700 мобилизованных молодых коринфян увеличили общее число солдат гарнизона с 1300 до 6000. Из них македоняне, иллирийцы и фракийцы, а возможно так же критяне были войсками, которые, не будь они посланы на юг, могли бы служить в главной македонской армии или где–либо на домашнем фронте. Так же могло быть и с беотийцами. Они и другие союзники так же служили заложниками [39]. С этими войсками Андросфен, командир всех коринфских войск, начал вылазки на окружающую территорию. Ахейский стратег этого года, Никострат, находился в Сикионе с 2000 пехоты и 100 всадниками — силы слишком маленькие, чтобы начинать военные действия. Потому, в тайне от врагов, Никострат созвал ополчение соседних городов и привёл его ночью к Клеонам. Здесь он удачно напал на врагов, когда они были рассеяны и нанёс им поражение, убив 1500 человек и взяв в плен 300. Для мобилизации своих войск он должен был использовать систему сходную с той, что применял несколькими годами раньше Филопемен, с тем отличием, что Никострат мобилизовал ополчение не всей конфедерации, но только одной её части. Организованность мобилизации, так же как и последующие действия войск показывают, что реформы Филопемена всё ещё давали плоды, несмотря на то, что сам он удалился за границу. В ахейской армии так же были и наёмники; несомненно, это были обученные и мобильные легковооружённые войска. Никострат послал отряд этих войск вперёд, занять ключевую позицию. Остальная пехота наступала двумя отрядами, один состоял из тяжеловооружённых или фалангитов, другой — из легковооружённых и наёмников. В рассказе о битве так же упомянуты пельтасты (caetrati); они присоединены были к более тяжело вооружённой пехоте [40]. По потерям в пропорции к числу участвовавших в битве поражение было сокрушительным, но даже так Коринф не был взят и остался за македонянами до конца войны.
Но, несмотря на победы римских союзников в этих второстепенных кампаниях, итог войны опирается всецело на военную кампанию при Киноскефалах. Мы не станем обсуждать её здесь, кроме замечания о количестве убитых. Армия Филиппа в этой битве насчитывала 25 000 человек. Из них 8000 пали и не менее 5000 было взято в плен [41]. Все такие круглые цифры могут быть только приблизительными. Эти цифры для армии могут быть верными настолько, насколько вообще может быть верна такая статистика. Цифры потерь вероятно преувеличены были врагами македонян, но даже если это так, всё равно потери должны были быть очень тяжёлыми. Но в некоторых отношениях ситуация не была совершенно безнадёжной для Филиппа. Римляне не вступили в Македонию и он всё ещё сохранял за собой «оковы Эллады» — Деметриаду, Халкиду и Коринф. Таким образом, его готовность заключить мир могла быть вызвана убеждением, что может оказаться более выгодным скооперироваться с римлянами в будущем, чем продолжать бороться с ними. Вскоре после битвы он послал вестника к Фламинию, прося его о перемирии для похорон убитых и позволении направить к нему послов, чтоб начать мирные переговоры. Обе просьбы были удовлетворены и притом в манере достаточно дружественной и притом оскорбительной для этолийцев. Когда на следующий год один из римских уполномоченных посоветовал Филиппу отправить послов в Рим для переговоров о союзе, он последовал этому совету. И хотя дальнейшая информация отсутствует, с уверенностью можно сделать вывод, что договор действительно был заключён [42]. Новый союзник оказал ценные услуги римлянам в их войне против Антиоха и этолийцев, но приобретение Македонии в качестве союзника осложнило ситуацию из–за прибавления ещё одного к группе союзников с противоречивыми интересами.
Мирный договор между римлянами и македонянами, насколько можно судить по косвенным данным, большей частью устанавливал от чего Филипп и македоняне отказывались, а это включало в себя практически всё, чем они владели за пределами Македонии. Право на всё это переходило к римлянам. Из договора следовало, что применялся принцип свободы греков [43], но применялся он таким образом, что было ясно: римские власти решительно заинтересованы в организации и управлении соответствующими государствами. Senatus consultum, регулирующий применение договора был доставлен в Грецию десятью уполномоченными, присланными для совместных действий с Фламинином и он получил широкую огласку. Он содержал общее положение, что греки Азии и Европы, за некоторыми исключениями, являются свободными. Исключение составляли те, кто был подчинён Филиппу и города, укреплённые им гарнизонами. Они должны были быть переданы римлянам до истмийских игр 196 г. Далее следовал список городов, большей частью в Малой Азии и Фракии, из которых Филипп должен был удалить гарнизоны и немедленно объявить их свободными. Это означало, что все бывшие македонские владения стали римскими, но сенат уже решил, что более отдалённые из них должны быть немедленно провозглашены свободными. Этолийцы тотчас заметили, что список укреплённых городов, объявленных таким образом свободными не включал ни одного города в Греции и таким образом предусматривалось, что в Орее, Эретрии, Халкиде, Деметриаде и Коринфе македонские гарнизоны сменялись на римские. Так оно в действительности и было и римляне продолжали оккупировать эти города до удаления всех войск из Греции в 194 г. [44]. До сих пор вопрос о том, оставались ли римские гарнизоны в Греции был открытым. В действительности, по указанию сената, этот вопрос должны были решить уполномоченные прямо на месте.
Сообщается об этом в такой форме, что ясно: уполномоченным были даны определённые инструкции по всем другим пунктам, но они должны были решать проблемы Халкиды, Коринфа и Деметриады сами. Что вызвало такие колебания? Страх перед Антиохом. Обсуждение этого вопроса ясно показывает, что римские власти, каковы бы ни были их мотивы, рассматривали Грецию как свой будущий протекторат. Это был лишь вопрос того, что более целесообразно: владеть этими крепостями или от них отказаться. Решение отказаться от них объявлено было грекам на Истмийских играх, хотя города не были названы по имени. Решение тотчас передать Коринф ахейцам, продолжая при этом владеть Акрокоринфом, могло иметь значение для пропагандистских целей. Но объявление о свободе Греции касалось большего чем эти укрепления. В период со 198 по 194 гг. римляне заняли большую часть Греции и создали нечто очень сходное с провинциальной организацией, с Элатеей в качестве столицы. Степень, в которой это было сделано, хоть и хорошо засвидетельствована, но редко отмечается. Известно, что Фламиний занял Элатею в конце 198 г. и перезимовал здесь. Не столь хорошо известно, что он возвратился сюда осенью 197 г. и вновь здесь перезимовал [45]. В течение этой зимы войска посылались отсюда для военных действий в Беотии и весной, когда прибыли 10 уполномоченных, они и Фламиний отправились из Элатеи в Антикиру, а оттуда — в Коринф на Истмийские игры и на совещание, которое им предшествовало [46]. И на следующий год римские войска, действовавшие против Набиса, выступили из Элатеи и возвратились в неё осенью назад, в то время как общее отступление из Греции в 194 г. официально началось когда войска выступили, чтоб пройти из Элатеи через Фессалию и Эпир до Орика в Иллирии [47]. Только отзыв римской армии помешал созданию постоянной провинции. Возможно, армия ещё в 195 г. была несколько сокращена, но и то, что осталось, представляло собой армию в два легиона, т. е обычную консульскую армию [48].
Но хотя Элатея и была римской штаб–квартирой в Греции, вся армия, кроме гарнизонов на Акрокоринфе и в эвбейских городах и Деметриаде, не могла быть расквартирована в городе. Наиболее естественными местами для расквартирования остальной армии, которая пришла в Элатею через Фермопилы, была сама Фокида и восточная Локрида. Войска были так же расквартированы и в Беотии, как показывают нападения здесь на римлян в 197-196 гг. Кроме того, римляне несомненно хотели сохранить контроль над путём, которым они пришли. Поэтому в Фессалии, а весьма вероятно и во Фтиотийской Ахайе должны были быть римские войска. Народами, упоминаемыми в знаменитом провозглашении свободы на Истмийских играх были коринфяне, фокейцы, локрийцы, эвбейцы, фтиотийские ахейцы, магнесийцы, фессалийцы и перребы — все, за одним или двумя исключениями, города или области, оккупированные римлянами [49]. Связь между этими явлениями столь тесна, что вполне очевидно — целью знаменитого провозглашения свободы было не больше и не меньше как сделать всем известным, что части Греции, оккупированные римлянами, были провозглашены свободными, римские войска уходят, города и области вольны самоуправляться по законам предков и свободны от уплаты дани. Это обещание римляне в конце концов сдержали, но оно не помешало им изменить перед уходом в своих целях границы и формы правления. Это в свою очередь означало, что римляне рассчитывали на какого–то рода подчинение их желаниям и интересам даже после ухода войск. Такой план мог бы сработать если бы здесь было некоторого рода представительство для надзора за балканскими делами и поддержания мира на полуострове. Но этого–то здесь и недоставало. Здесь не было ни одного государства настолько сильного, чтоб вести за собой и обуздывать других и не было ни лиги ни союза государств, чтобы с их помощью обеспечивался мир и порядок.
Волнения начались в Беотии, даже до того ещё как 10 уполномоченных выехали в 196 г. из Рима. Эта конфедерация, которая была приведена к покорности демонстрацией силы и у которой были войска, служившие македонянам даже после того как центральное правительство перешло на сторону римлян, просила Фламиния позволить возвратиться домой тем беотийцам, которые служили Филиппу. Эта просьба их была удовлетворена в надежде, как было сказано, одолеть беотийцев добротой. Они же воздали за это избранием своего главного промакедонского вождя Брахилла в беотархи и так благоволили его партии в целом, что проримские вожди искренне верили или делали вид, что верят, что их жизни не будут в безопасности после ухода римских войск. Наконец, они намекнули Фламинию, что Брахилла следует убрать с дороги. Фламиний ответил, что он не желает нести ответственность за его смерть, но посоветовал беотийцам поговорить об этом с Алексаменом, стратегом Этолийской конфедерации. Последний приказал убить Брахилла трём этолийцам и трём италийским солдатам. Так, по крайней мере, излагает эту историю Полибий и может быть правдивым, что Фламиний в той или иной мере поощрял заговорщиков, но избегал быть прямо в это дело замешанным. Заговор удался. Брахилл был убит на пути домой с публичного обеда, а убийцы в возникшей сумятице бежали. Сперва в суд приведены были некоторые из тех, кто в тот вечер был с Брахиллом, но вскоре подозрение пало на вождей проримской партии, да и самих римлян подозревали, что они не без греха. В результате на римских солдат стали устраивать засады и их, как говорят, до 500 человек было перебито. Разумеется это число преувеличено. Фламиний потребовал, чтобы были выданы виновные и выплачено возмещение в 500 талантов. Когда ни то, ни другое требование не было исполнено, он направил послов к афинянам и ахейцам проинформировать их о том, что он намерен начать справедливую войну против беотийцев, а потому собирается вторгнуться в Беотию. Беотийцы тотчас же отправили к нему своих послов, но те не были приняты до тех пор, как ахейцы и афиняне не вступились за них. Таким образом они сохранили мир в обмен за возмещение в 30 талантов [50]. Таким образом, римляне оказались в предвкушении проблем, с которыми они должны были столкнуться в будущем.
И еще больше беспокойств причинила проблема Набиса Спартанского и особенно его контроль над Аргосом, городом, который был членом Ахейской конфедерации и лишь недавно был им приобретён. Фактически, контроль над Аргосом был одним из главных спорных вопросов в войне между ахейцами и Набисом, которая была прервана перемирием, организованным Фламинином [51]. Это делало неизбежным принятие каких–либо мер в отношении него по окончании войны с Филиппом. Более того, оставить Набиса без внимания по видимому означало бы слишком отпустить поводья социальной революции и таким образом поставить под угрозу контроль над обществом более состоятельных людей, обычно благоволивших Риму [52].
Основной рассказ о военных действиях против Набиса сохранился у Ливия и это, как ни странно один из самых полных рассказов о событиях истории этого времени. Видимо, он основан на утраченном рассказе Полибия, но невозможно сказать в какой мере Ливий изменил его, как он сделал это в случае с заговором с целью убийства Брахилла, где представил римлян в более благоприятном свете. Есть, однако, основания полагать, что уже рассказ Полибия был явно приукрашен поскольку речь шла о тиране, а тираны были вне обычных рамок. Есть так же и добавочное соображение, что античные историки считали: в биографиях и работах на отдельные темы не требуется того же уровня правдивости, как в историях с более широким охватом. Такими сочинениями видимо часто пользовались в качестве источников и они тем самым влияли на серьёзную историю. Вполне вероятно, что кем–либо была написана биография Набиса как типичного тирана, приписывавшая ему все пороки и эксцессы, связываемые с тиранией. Если это так, то либо это сочинение могло повлиять на Полибия, либо сам он мог сгустить краски [53]. И есть данные, что такие преувеличенные рассказы действительно существовали и использованы были Полибием, а именно рассказы об особой жестокости Набиса и особенно пыточной машины в форме фигуры его жены [54]. Всё это означает, что невозможно установить истину о Набисе, но что главные направления военных действий в 195 г. представляются достаточно ясными.
Решение начать войну против Набиса вынесено было на своего рода Панэллинском конгрессе в Коринфе, на котором Фламинин делал вид, что всё решение зависит от самих греков, но считалось само собой разумеющимся, что они захотят освободить Аргос. В последовавшем обсуждении, Александр, этолийский стратег, не только выразил недовольство всей Этолии достигнутыми договорённостями, но и прямо заявил, что римляне со своими войсками должны удалиться из Греции. В этом случае этолийцы либо миром побудят Набиса вывести свой гарнизон из Аргоса, либо силой оружия принудят его сделать это и таким образом подчиниться воле Греции [55]. Этолийское предложение естественно вызвало гнев ахейского стратега, Аристена и остальные греки были в этом с ним согласны и они проголосовали начать войну, если Набис не сдаст Аргос ахейцам. Это было практически объявлением войны и следовательно союзники обязаны были прислать воинские контингенты. Ясно одно — этого хотел Фламинин, хоть и в форме решения греческих союзников. Однако, это решение касалось только контроля над Аргосом, но не жизненно важного вопроса как избавиться от самого Набиса. Его решение было оставлено на будущее.
Набранные силы были удивительно большими. Их состав показывает, что война эта была первоначально войной римлян и ахейцев против Набиса. Римская армия приведена была военными трибунами из Элатеи в Клеоны близ Аргоса, по всей видимости через Беотию, Мегариду и коринфский Истм. В Клеонах к римлянам присоединился ахейский стратег Аристен с 10 000 пехоты и 1000 всадников. Другие, меньшие, контингенты включали македонян и фессалийцев. Одновременно Луций Фламинин привёл 40 кораблей из Левки в Эгейское море для совместных действий с родосской и пергамской эскадрами [56]. Этолийцы, очевидно, не послали войск, что свидетельствует об их отрицательном отношении к предприятию. Общая численность набранной армии установлена быть не может, главным образом потому, что нет информации о числу участвовавших в ней римских войск. Римская армия в Греции вероятно была обычной консульской армией из двух легионов с обычным числом ауксилариев, но половина этих сил, большая или меньшая, должна была быть рассредоточена по всей Греции, по многим гарнизонам. Всё это указывает на то, что численность римских войск, действовавших против Набиса, была около 10 000 человек. Для решительных действий против Спарты, когда были ещё добавлены все годные войска из римского и союзных флотов, общая численность войск, как говорят, стала свыше 50 000 человек [57]. Сначала римско–ахейская армия показалась в виду Аргоса. Когда это не вызвало восстания внутри города, решено было отойти от него и продвинуться к самой Спарте. Армия перевалила через горы в Аркадии и двинулась на юг мимо Тегеи. Так как Набис, вероятно, не был достаточно силён, чтоб вступить в решительную битву, то союзная армия смогла проследовать мимо Спарты к Амиклам с единственной мелкой стычкой по пути. Одновременно союзный флот брал македонские прибрежные города, включая важный Гифий.
Условия, в конце концов предложенные Набису звучали так, что он должен сдать свой флот (ему было позволено иметь только два шестнадцативесельных лемба) и все владения за пределами Лаконии и запрещено заключать какие–либо союзы или вести войны совместно с такими союзами. Статья, предписывавшая Набису не чинить никакого ущерба тем городам, которые он возвратит и какие сами отдадутся под власть и покровительство римского народа, означает, что он должен уступить лаконские приморские города, которые были взяты союзным флотом [58] и хотя флот этот не был исключительно римским, сдача городов рассматривалась как сдача римлянам, дававшая им право располагать ими как они пожелают. Эти условия были, как кажется, ограничивавшими власть Набиса достаточно, чтобы сделать его относительно безвредным, но они не удовлетворили греческих союзников, несомненно прежде всего ахейцев, которые желали полностью уничтожить Набиса [59]. Набис, напротив, находил их настолько суровыми, что не сдавался без дальнейшей борьбы. Но когда он наконец решился, ему этого сделать не позволили. Вместо этого ему было предложено перемирие и предварительный мир на уже выдвинутых ранее условиях. В этом случае, как кажется, римский командующий почувствовал, что если он примет сдачу, он будет принуждён обращаться с побеждённым врагом более милостиво, чем предписывали условия договора [60]. Вскоре после окончания военных действий, Фламинин явился в Аргос на Немейские игры и провозгласил свободу города, но таким образом, что город присоединился к Ахейской конфедерации. И тем не менее, аргивяне отметили возвращение их свободы учреждением в честь Фламинина игр, известных как Titeia, которые ещё довольно долгое время продолжали праздноваться [61]. Из Аргоса Фламинин возвратился со своей армией в Элатею, что означало — за исключением гарнизона на Акрокоринфе римляне очистили Пелопоннес [62]. Невозможно было рассчитывать, что один этот гарнизон сможет контролировать римский мир на Пелопоннесе. Эта незавидная задача пала на Ахейскую конфедерацию.
То, что на неё действительно была возложена эта задача, косвенно, кратко говоря, свидетельствует тот факт, что лаконские города, отделившиеся от Спарты, были поставлены Фламинином под контроль ахейцев [63]. Это может означать только то, что ахейцы должны были позаботиться о том, чтобы Набис не вернул себе контроль над ними. Задача осложнялась тем, что города эти не были включены в состав конфедерации. Они, возможно, представляли собой ряд мелких независимых общин. По крайней мере нет, как кажется, данных, чтоб они тогда или позже составляли б небольшое федеративное государство. Вероятно Фламинин действительно считал принятое решение наилучшим из возможных, думая, что включение Спарты в Ахейскую конфедерацию породит ещё большие проблемы [64].Кто, наблюдая за тем, что произошло, когда впоследствии Спарта была аннексирована, мог бы сказать, что этот вывод не был правильным? И всё же это было решение, которое не сработало и не могло сработать. Набис естественно хватался за любую возможность вновь возвыситься и был не настолько лишён власти, чтобы им пренебрегать. Ахейцев, со своей стороны, возмущало присутствие Набиса и вряд ли они вели себя слишком разумно в отношении него. Ситуация осложнялась ещё тем фактом, что Элида и Мессения — старые союзники Рима и Этолии не были членами конфедерации и легко были способны на разного рода интриги. Мог ли б договор работать, если бы ахейцев возглавлял человек целиком преданный Риму — теперь уже вопрос чисто академический. Но конечно очевидно, что когда руководство ахейской политикой взял на себя Филопемен, который хоть и был готов исполнять все обязанности перед римской армией, но однако требовал для ахейцев права на независимую политику в Пелопоннесе, договор не мог работать.
В 194 г. Фламинин, в соответствии с распоряжением сената [65], вывел римскую армию из Греции, но он всё же сделал больше. Он поставил финишную точку в римской организации Греции. После того как он провёл зиму в Элатее, «отправляя правосудие» (iure dicundo), он в начале весны созвал в Коринфе конгресс представителей всех государств. Но, возможно, встреча и не была столь представительной как предполагает Ливий. Больше вероятность, что это было только лишь собрание, созванное выслушать решения Фламинина, чем настоящий конгресс. В своём обращении к участникам, Фламинин оправдывал свою политику, а именно, что он оставил Набиса у власти. Что касается Деметриады и Халкиды, то гарнизоны будут выведены в течение 10 дней и все здесь присутствующие смогут увидеть Акрокоринф возвращённым ахейцам «и пусть все увидят, кто привык лгать — римляне или этолийцы». Затем последовали увещевания: ко всем грекам — пользоваться своей свободой с умеренностью, к первым гражданам, членам высших классов, всем гражданам в каждом городе и ко всем городам — жить в согласии и таким образом показать, что они достойны дара римского народа [66]. Наконец, Фламинин потребовал, чтобы все римские граждане, находящиеся в рабстве в Греции, были освобождены. Это были большей частью пленные, проданные Ганнибалом. Одна Ахейская конфедерация, как говорит Полибий, освободила 1200 человек. Выкуп за каждого установлен был в 500 денариев; содержание же их обошлось ахейцам в 100 талантов. Это был несомненно самый большой из отдельных контингентов [67].
Не успело ещё собрание разойтись, как римский гарнизон спустился с Акрокоринфа и покинул город. Фламинин последовал за ним и возвратился в Элатею. Отсюда он велел легату Аппию Клавдию провести всё войско через Фессалию и Эпир в Орик в Иллирии. Так же он приказал своему брату Луцию собрать транспортные суда, рассеянные вдоль побережья Греции. Сам же он отправился в Халкиду, куда созвал посланцев от всех городов Эвбеи. Затем он вывел гарнизоны не только из Халкиды, но и так же из Эретрии и Орея; затем он отправился в Деметриаду, откуда так же вывел гарнизон и далее двинулся через Фессалию и Эпир в Орик [68]. Очевидно, гарнизоны Халкиды и Эретрии были выведены через Деметриаду, направляясь на север морем. Если они проделали тот же путь, что и остальная армия, то они должны были выступить до того, как вся остальная армия вышла из Элатеи. Во время этого похода Фламинин восстановил Фессалийскую и Магнесийскую конфедерации. Это делает вероятным, что и собрание эвбейцев в Халкиде означало возрождение или реорганизацию слабой Эвбейской конфедерации. От периода после 194 г. в одной надписи имеются данные о koinon эвбейцев во главе с гегемоном и так же имевшей секретаря, казначея, буле и экклесию [69]. Но достаточных данных, чтобы описать функционирование федерального правительства, у нас нет. Таким образом, самым сильным доводом в пользу её реорганизации в 194 г. является её участие в позднейших предприятиях Фламинина, и прежде всего объединение эвбейских городов несколько лет спустя для противостояния Антиоху.
Было и ещё одно, особое продолжение истории Элатеи в ходе войны и римской оккупации, продолжение известное лишь из надписи, впервые опубликованной пару десятилетий назад. Элатея была взята в 198 г. только после того как Фламинин открыл для римлян наземный путь из Фермопил в Антикиру и через своего брата договорился с ахейцами об их переходе от Македонии на сторону Рима. Элатея упорно сопротивлялась, но сопротивление это большей частью держалось на македонском гарнизоне. Но наконец, она сдалась на условиях, чтобы гражданам гарантирована была свобода, а царским наёмникам позволено было удалиться невредимыми. Таким образом, когда элатейцы вскоре изгнаны были из родного города, они не могли быть обязаны этим Фламинину. Ведь это было не только против общей линии его политики, но и против особого обещания, данного городу. Более того, изгнанникам было предоставлено временное убежище в Стимфале в Аркадии, тогда члене Ахейской конфедерации. Но в тот момент ахейцы, которые решили перейти на сторону римлян, вряд ли дерзнули бы предоставить убежище тем, кто был изгнан Фламинином. Потому, изгнанием они обязаны были этолийцам, которые приобрели Фокиду во время урегулирования греческих дел в 196 г. Изгнание элатейцев вероятно имело место тотчас по уходе римлян в 194 г. и было естественным выражением возмущения эолийцев. Это так же объясняет готовность Глабриона, именуемого в надписи просто Manios, вернуть в Элатею её прежних жителей после того, как римляне вернули контроль над центральной Грецией [70]. Правление Глабриона должно было закончиться в 191 или в начале 190 г., до того как Сципион прибыл в Грецию и принял командование.

---

[1] Об этом роде контроля см.: Roman Supervision of Greece between Wars // Econ. Surv. Rome, IV, p. 286 -290. Наиболее глубоко изученный пример: Aymard A. Les Premiers Rapports de Rome et de la confederation Achaienne, 1938. Наблюдение, как мало перемен может повлечь за собой создание провинции: Rostowtzeff M. Hellenistic World, p. 1016 ff.
[2] Cf. The Policy of Augustus in Greece // Acta Classica, Proceedings of the Classical Association of South Africa, 1958, p. 123 – 130.
[3] См. напр. Walbank, Philip V, Ch. IV.
[4] Polyb., XVI, 7, 5-6. Это число считают преувеличенным Голлуа (CAH, VIII, P. 154), Де Санктис (Storia, IV, 1, 13f) и Вэлбанк Philip V, p. 124). О тексте XVI, 7,6, который был изменён издателями вплоть до подмены всего его смысла см. De Sanctis, P. 8, n. 22.
[5] См. особенно Walbank, Philip V, p. 135 ff.
[6] Лучшим общим введением в эти проблемы остаются главы, написанные Голлуа для VIII тома «Кембриджской древней истории». Из числа многих научных и дискуссионных статей важна Balsdon J. P. V. D Rome and Macedon // JRS, XLIV, 1954, P. 30-42, которая по многим пунктам оспаривает тезисы Голлуа. Убедительной во всех своих деталях она не является, но вывод её, что «римское правительство, избавившись от Ганнибала, решилось на войну с Филиппом, кажется неоспоримым. О точке зрения, что Рим в то время был империалистическим см. так же Bengtson, GrG², P. 465.
[7] О Набисе и его отношениях с ахейцами см. особенно Aymard Premiers Rapports, p. 33-49.
[8] Polyb., XIII, 8.
[9] Тот факт, что Спарта и Мессения были в то время союзниками, отмечается Полибием (XVI, 13,3) и Ливием (XXXIV, 32,16). Об этой военной кампании см. Polyb., XVI, 16-17; Plut., Philop., XII; Paus., IV, 29, 10-11; VIII, 50,5. Рассказ Павсания содержит маловероятную деталь, что соглашение было достигнуто до того, как Набис покинул Мессению.
[10] Polyb., XVI, 36-37. Об отъезде Филопемена на Крит (Plut., Philop., XIII; Paus., VIII, 50,6) см. Aymard, Premiers Rapports, P. 45, n 79.
[11] Livy., XXXI, 25, 2-10. О собрании ахейцев см. Rep. Gout., p. 171.
[12] См. Walbank, Philip V, p. 142, n 2 и цитируемую там литературу. Отметим, однако, что поскольку нам доступно слишком мало статистических данных, то точная оценка невозможна, но цифра в 15 000 едва ли слишком высока.
[13] Изгнание Киклиада – Livy, XXXII, 19,2; он с Филиппом – Polyb., XVIII, 1,2; 34,4; Livy., XXII, 32, 10.
[14] Ливий (XXXII, 19-23) извлёк свои сведения из Полибия. Данные об этом собрании и о собрании в Аргосе в 200 г. (Livy., XXXI, 25) представляют собой наиболее важные данные о проведении таких собраний, после того как ахейцы приняли закон о том, что экклесия созывается только по особым случаям, связанным с крупными проблемами во внешних делах и о ней объявляется заранее. Полибий (XVIII, 13, 8-11) отрицает виновность Аристена в переходе ахейцев от союза с Филиппом к союзу с римлянами, но делает это в таких словах, что намекает — некоторые считали это действие изменой.
[15] Livy., XXXII, 23, 4-13. О позиции Филокла см. ниже в связи с морской войной.
[16] Livy., XXXII, 38-40. Продолжительность перемирия Ливий показывает в 4 месяца. Aymard Premiers Rapports, p. 148, n 54 видит здесь какую–то ошибку, ведь военные действия не возобновлялись до 195 г. Cf. Walbank, Philip V, P. 166, n 2.
[17] Кроме послов Аттала, все прибывшие к римскому консулу, вставшему лагерем в Иллирии зимой 200 -199 гг. были не–греками (Livy., XXXI, 28, 1-4. Афинские послы были уже на месте ко времени его прибытия (XXXI, 14, 1-3).
[18] Панэтолика 199 г. — Livy, XXXI, 29-32; совещание в Гераклее – XXXI, 46, 1-5; позднейшее решение этолийцев — 40, 9-10; Скопас производит военный набор среди этолийцев — 43,5-7; собрание и мобилизация этолийцев в 197 г. — XXXIII, 3,7-9; о ходе событий 199 г. cf. TAPA, LXXXIII, 1952, p. 23, n 40; о Панэтолике 199 и 197 гг. — ibid.,24 f. Хотя Ливий (XXXIII, 3,8) прилагает выражение tertio die строго к прибытию Фламинина из Гераклеи в Ксинию, подразумеваемая быстрота прибытия этолийцев достаточна, чтобы показать, что вестники с приказами о мобилизации не были посланы из Гераклеи домой, но что этолийцы прямо из собрания выступили в лагерь. В сохранившемся тексте Ливия (XXXIII, 3,9) их число даётся 600 человек — число явно слишком низкое и обычно считаемое испорченным. В своём издании (1965) МакДональд, принимая конъектуру Дракенборха, исправляет текст на sex milia peditum в согласии с Плутархом (Flam., VII), в то время как в XXXIII, 4,6 он восстанавливает чтение манускрипта, сообщающего, что этолийские контингенты численное превосходство не только в кавалерии, но и в общем числе. О Киноскефалах – Polyb., XVIII, 21,5; Livy, XXXIII, 7,7.
[19] Беотийцы в Коринфе – Livy., XXXIII, 14,5; Брахилл в Спарте – Polyb., XX, 5,12; командующий беотийцев с Филиппом – Livy, XXXIII, 27,8; с Филиппом в Никее – Polyb., XVIII, 1,2; Беотия захваченная римлянами – Livy, XXXIII, 1-2; отсутствие формального договора –Livy., XLII, 12,5. О Брахилле как демагоге cf. Ftyel Polybe ey Beotie, 284 f; 304.
[20] Polyb., XVIII, 43; Livy, XXXIII, 27-29.
[21] Случай с акарнанцами – Livy, XXXI, 14,7-10; захваченные корабли – Polyb., XVI, 26,9; Livy, XXXI, 15,5.
[22] Взятие Гомф – Livy., XXXII, 14, 1-3; укрепления, удерживаемые Аминандром – Polyb., XVIII, 47, 13; Livy, XXXIII, 34, 11; фессалийцы в Коринфе – Livy, XXXIII, 14,5.
[23] Атракс – Livy, XXXII, 15,8; 17, 4-17; Антикира и Фокида – XXXII, 18 et 24.
[24] Действия римского флота – Livy, XXXI, 14,3; 22,4 – 23,12; Филокл приводит войска из Эвбеи – Livy, XXXI, 26,1. Он несомненно командовал на Эвбее после рейда в Аттику весной – Livy, XXXI, 16,2. De Sanctis, Storia, IV,1, P. 47, n 85 замечает, что Данные Ливия о халкидском инциденте преувеличены.
[25] В 199 г. поездке Апустия и Аттала в Гераклею для совещания предшествовало взятие Орея (Livy, XXXI, 46, 1-6). Сходным образом, совещанию 208 г. в Гераклее предшествовало нападение этого же года на Орей.
[26] Географическим данным Ливия не так легко следовать. Однако, когда он говорит, что флот, отступая от Кассандреи, после того как прошёл мыс Канастрей, обогнул затем Торонский мыс (Toronae promuntorium), то он должен был иметь в виду мыс Деррий у оконечности Ситонии вблизи Тороны. Когда он далее сообщает, что флот отсюда прямо проследовал к Аканфу, это должно означать, что он проплыл через Сингитский залив; см. карту в CAH, IV, оборотная сторона стр.173. Отметим так же, что эта и другие карты помещают Аканф на северной стороне Истма, Страбон (VII, fr. 33, Jones, Loeb ed.) определённо помещает его на Сингитском заливе и даже даёт расстояние вокруг полуострова от Аканфа до Стагира. Прибытие родосских кораблей: Livy, XXXI, 46,6.
[27] Livy, XXXI, 46,1-47,3.
[28] Аттал и Андрос – Livy, XXXI, 45, 6-8; встреча здесь эскадр в 198 г. — Livy, XXXII, 16, 6-7; Орей, Эретрия и другие города в конце войны переданы римлянам – Polyb., XVIII, 45,5; Livy, XXXIII, 31,3. Может быть стоит обратить внимание, что Андрос не включён в этот список.
[29] О его командовании см. MRR, I, 332, n 6.
[30] Флоты у Андроса – Livy, XXXII, 16,6; заявление Аристена — 21, 27.
[31] Имеются некоторые текстуальные трудности с текстом Ливия (XXXII, 16,6), но выражение ad Samem insulam как кажется верно и должно относиться к Самосу на Кефаллении. Так же и XXXVI, 42,5 «Самос», как кажется, используется в качестве названия острова.
[32] Livy, XXXII, 16,1 – 17,3.
[33] Livy., XXXII, 19, 1-6; 23, 4-13. Ход событий не всегда легко восстановить. Наиболее логичное объяснение того факта, что Филокл смог проскользнуть со своим подкреплением то, что у римлян не было в заливе морских сил. Их флот находился за пределами Кенхрей, гавани Коринфа.
[34] После совещания с Набисом в начале следующего года, Аттал возвратился на своих судах в Кенхрей (Livy, XXXII, 40,9).
[35] Livy, XXXII, 39, 4-7; 40,7; XXXIII, 16-17. Более полное обсуждение см.: Oost Roman Policy in Epirus and Acarnania, p. 49 ff.
[36] Это из Левки отплыл Луций в 195 г., чтоб принять участие в военной кампании против Набиса.
[37] Livy, XXXIII, 18. В этой довольно трудной для понимания главе одна деталь ясна, а именно прибытие ахейского пополнения после того, как военная кампания уже началась. Не говорится прямо, что они были посланы правительством конфедерации, но слова Teoxenus iis praeerat кажется подразумевают командира, уполномоченного правительством.
[38] По поводу Еврома, Педасы, Баргилии и Иаса см. Полибия (XVIII, 44,4) и Ливия (XXXIII, 30,3) из римского senatus consultum относительно мероприятия, которые следует провести после заключения мира с Филиппом; cf. CP, XXXI, 1936, P. 342 – 348.
[39] Livy, XXXIII, 14, 1-5; cf. Griffith, Mercenaries, p. 71 f.
[40] Livy, XXXIII, 14-15.
[41] Плутарх (Flam., VII) сообщает, что численность римской армии превышала 26 000 человек, а численность македонской была примерно такой же; количество, даваемое для последней Ливием (XXXIII, 4, 4-5) — 25500 человек. Что касается потерь, то Полибий (XVIII, 27,6), Ливий (XXXIII, 10,7) и Плутарх (Flam., VIII) все дают одни и те же цифры. Это потому, что оба последних извлекли из Полибия.
[42] Вестник, посланный Филиппом – Livy, XXXIII, 11, 3-4; совет Филиппу относительно договора – Polyb., XVIII, 48, 3-5; Livy, XXXIII, 35, 5-7; о позиции Филиппа в это время сравни Walbank, Philip V, 172 f.
[43] Обвинение этолийцев – Polyb., XVIII, 45, 3-6; Livy., XXXIII, 31, 1-4.
[44] Polyb., XVIII, 45, 10-12; Livy., XXXIII, 31, 4-11.
[45] Polyb., XVIIII, 43, 1 et 7; Livy., XXXIII, 27,5.
[46] Polyb., XVIII, 45,7 ; Livy, XXXIII, 31,7.
[47] Livy., XXXIV, 25, 1-3 ; 41,7 ; 48, 2 ; 50, 9-10.
[48] В соответствии с распределением провинций на 195 г. империй Фламиния был продлён на год и ему оставлены два легиона (Livy, XXXIII, 43,6). На следующий год ему приказано было вывести свою армию из Греции и распустить её (XXXIV, 43,8).
[49] Polyb., XVIII, 46,5; Livy., XXXIII, 32,5 (те же самые названия народов, но в другом порядке). Была ли Перребия оккупирована римскими войсками — неизвестно. Её включение в провозглашение намекает, что была.
[50] У Полибия (XVIII, 43) сохранилась информация только об организации заговора до убийства Брахилла. Об остальном имеется только переделанная версия у Ливия (XXXIII, 27-29).На то, что Ливий изменил содержание рассказа, указывает то, что он опустил какое–либо упоминание Фламинина и Алексамена в связи с заговором, таким образом, свалив всю вину на самих беотийцев.
[51] Livy., XXXII, 39,10.
[52] Наказание илотов Набисом (Livy, XXXIV, 27,9) часто приводится в качестве доказательства того, что не все илоты были освобождены им; тем не менее достаточно других данных, чтоб считать его социальным революционером. Бывшие илоты, внесённые в списки граждан (Livy, XXXVIII, 34,6) несомненно, своей свободой были обязаны ему. См. особенно Aymard Premiers Rapports, p. 35, nn 24, 25. Ср. теперь так же Shimron B. Nabis of Sparta and the Helots \\ CP, LXI, 1966, P. 1-7.
[53] Об отношении Полибия к историям или биографиям отдельных лиц см. Ullman B. L History and Tregedy \\ TAPA, LXXIII, 1942, P. 25-53, особ. 42 ff. Иная трактовка вопроса и ссылки на более позднюю литературу см. Walbank History and Tregedy \\ Historia, IX, 1960, p. 216- 234. Что сам Полибий был менее строг в отношении правдивости в историях и биографиях отдельных лиц и позволял себе, например, преувеличенные похвалы герою в биографиях в его жизнеописании Филопемена (X,21,8).
[54] Polyb., XIII, 7. Niese, Geschichte, II, 565, n 1 замечает: «Это звучит как миф»; см. так же Aymard, Premiers Rapport, p. 36, n 33, который ставит под сомнение не только эту историю, но и другие неправдоподобные рассказы о преследовании им своих врагов.
[55] Livy, XXXIV, 23.
[56] Livy., XXXIV, 26, 10-11.
[57] Livy, XXXIV, 38,3. Эта цифра принята такими осторожными учёными как Низе (Geschichte, II, 662), Де Санктис (Storia, IV, 1, 109), Голлуа (CAH, VIII, 191).
[58] Livy, XXXIV, 35. Из последующих события ясно, что города эти отданы были под контроль Ахейской конфедерации.
[59] Ливий (XXXIV, 33,5-8) сообщает о споре, предшествовавшем формулировке условий, предъявленных Набису.
[60] Livy, XXXIV, 43, где Prima oratio fuit omnia permittentis arbitrio Romanorum подразумевает deditio in fidem.
[61] В надписи из Аргоса, опубликованной G. Daux \\ BCH, LXXXVIII, 1964, p. 569-576 идёт речь о расходах на Titeia. Daux датирует надпись примерно 100 г. до н. э..
[62] Livy, XXXIV, 41, 1-4 et 7; 49,5; 50,8.
[63] Livy., XXXV, 13,2; XXXVIII, 31,2.
[64] Анализ договорённостей, как в целом благоприятных для Фламинина см. Aymard, Premiers Rapports, P. 229-247.
[65] Livy, XXXIV, 43,8.
[66] Относительно данного места принимается за истину, что данные Ливия (XXXIV, 48-49) относительно верны. В увещании относительно согласия под «ordines» имеются в виду высшие классы.
[67] Ливий здесь (XXXIV, 50, 3-7) цитирует Полибия, называя его по имени; Plut., Flam., XIII; Diod., XXVIII, 13; Валерий Максим (V, 2,6) заявляет, что освобождённые таким путём 2000 римских граждан прошли в его триумфальной процессии.
[68] Livy, XXXIV, 50,8 – 52,1.
[69] От этого периода дошло одно фрагментарное федеральное постановление о проксении IG, XII⁹,898(899 — постановление города Халкида); о федеральных должностных лицах см. так же IG, XII⁹, 916, 1-4.
[70] SEG, XI, 1107; условия сдачи Элатеи – Livy, XXXII, 24,7.