До того, как начать рассматривать Первую Македонскую войну, надо разобрать римскую политику до времени Первой Иллирийской войны (229-228 гг.). Результатом этой войны стало установление протектората над городами, которые с той поры считались свободными, но связаны были с Римом посредством amicitia и служили в качестве постов подслушивания для агентов римской разведки, портами высадки с судов и военно–морскими базами для римских вооружённых сил. Протекторат этот не был, как кажется, случайностью, но основан был на плане, разработанном на будущее. Это подтверждается тем фактом, что различные города и племена, взятые под римский протекторат, одинаково побуждались или склонялись предать или вверить себя fides римского народа, а затем были провозглашены свободными. Теперь, когда известно, что римляне часто вступали в отношения дружбы (amicitia) без письменных договоров и что состояние это часто приводило к тому, что государство покорялось и провозглашалось свободным и когда далее известно, что Рим в III веке обычно был великодушен в обращении с теми, кого покорял [1], тогда тщательное изучение данных о войне. сообщаемых Полибием, должно сделать ясным, что римский консул, когда побуждал к сдаче сначала Коркиру, а затем и другие города, так же держал в уме подобный план [2]. Кроме того, в мирном договоре содержалось удивительно продвинутое положение о том, что иллирийцы не должны были заплывать за Лисс — город близ северной оконечности римского протектората более, чем с двумя судами и то невооружёнными [3]. Если поставить это в связь с договором Эбро, заключённым двумя годами позже, то становится ясным, что римские государственные деятели того времени очень хорошо разбирались в таких вещах как принцип сфер влияния. Более того, они не только применили на переговорах этот принцип, но и консул, который вёл переговоры, отправил послов к этолийцам и ахейцам объяснить причины интервенции и дать отчёт о ведении войны и условиях мирного договора [4]. Таким образом, по крайней мере главные магистраты обеих государств, потерпевших поражение от рук иллирийского флота, были извещены о римской победе и шагах, предпринятых для обуздания иллирийского пиратства. Ясно, по крайней мере, что консул, направивший послов, желал, чтобы два ведущих греческих государства осведомлены были о новой ситуации в Иллирии. Так же и сенат, позже направивший другое посольство, одновременно в Коринф и Афины, должен был разделять его желание [5].
Вывод, что Рим или скорее некоторые римские государственные деятели в 229 г. намеревались установить протекторат в Иллирии и в мирном договоре в конце войны даже установить границу между римской сферой влияния и Иллирийским царством в качестве подтверждающих данных может быть основан не только на договоре Эбро, но и на всей римской политике этого периода. Подходящими свидетельствами несомненной экспансионистской политики и интересов в областях за пределами Италии являются аннексия Сардинии, посольство к Гамилькару Барке в Испанию в 231 г. [6] и entente с Сагунтом. Так же и ряд лет между двумя Пуническими войнами, в который оба консула вели военные действия [7] даёт доказательства высокой активности правительства. Так если к договорам с иллирийцами и Эбро добавить тот факт, что в 227 г. на Сицилию и Сардинию впервые направлены были римские преторы, то это выглядит так как если бы римские государственные деятели в то время обустраивали римские владения и устанавливали границы сфер влияния. Это не решает проблемы римского империализма, но свидетельствует об активном правительстве с осознанной политикой.
Хотя какое–то время интервенция римлян не оказывала заметного влияния на греческую политику, но всё переменилось с началом Первой Македонской войны, после которой для греков уже невозможно было возвращение к тем условиям, при которых они «выступали войной друг против друга и вновь мирились когда б ни пожелали и вообще решали по своему все домашние распри» [8]. Соответственно, опираясь на заголовки двух глав Мориса Голлуа в «Кембриджской древней истории» можно сказать, что за войной Филиппа против римлян последовала война римлян против Филиппа. Первая Македонская война вызвана была союзом Филиппа V с Ганнибалом и главной целью римлян в ходе её было удержать Филиппа занятым на Балканах и тем самым отдалить его от Италии. В 208 г., как кажется, имела место более энергичная попытка уничтожить власть Македонии в Греции, но это, как кажется было временным отклонением от обычного хода дел, которое было делом рук Аттала Пергамского и Сульпиция Гальбы, тогдашнего римского командующего. Вторая Македонская война определённо начата была римлянами, но это не решает вопросов о её виновнике и римской внешней политике. Как обычно, учёные обсуждают её с упором на то был ли Рим или нет империалистическим [9]. Мы не станем продолжать здесь это обсуждение. Так же мы не будем ставить вопрос имели или нет македонские цари столь крупные интересы в Иллирии, чтоб рассматривать римскую интервенцию как посягательство на то, что по праву было македонской сферой влияния. Мы так же не будем касаться многих деталей, которые можно отыскать в любом сообщении о войне. В целом мы будем стремиться подходить к событиям с точки зрения греков.
План нежёсткого протектората, основанного на amicitis, который римляне, как кажется, готовы были осуществить, вторгаясь в Иллирию, позже применён был и для Греции, но это не означает, что протекторат над Грецией был задуман так же рано, как и вторжение в Иллирию. Но даже если бы это и было так, всё равно он был грубо нарушен Ганнибалом. Всё, что можно сказать с уверенностью это то, что римляне достаточно заботились о протекторате над Иллирией, чтобы вторгнуться туда снова в 219 г. Позже, когда на Балканах и за ними вспыхнули новые войны, их географическое положение привело к тому, что города этого протектората стали римскими портами высадки и базами для военных операций. Возможно, они так же стали одной из целей первого наступления Филиппа на римлян.
Уже в 217 г. Филипп вёл военные действия против иллирийского правителя Скердиллида, который порвал с ним в прошлом году, посчитав, что ему не доплатили. Затем, за зиму он построил 100 лембов и в начале весны 216 г. выступил с силами 5000 человек, прошёл через Еврип, вокруг Пелопоннеса и далее в направлении Аполлонии в римском протекторате и владений Скердиллида. Последний, однако, предупреждён был римлянами, которые в ответ на его просьбу, снарядили и направили в его распоряжение эскадру, состоявшую из 10 квинкверем. Простого известия, что римские квинкверемы — на его пути в Аполлонию было достаточно, чтоб заставить Филиппа отступить и возвратиться в Македонию. Поскольку он возвратился так внезапно, невозможно с определённостью понять было ли его целью только покорить Скердиллида или, как часто утверждают, он рассчитывал приобрести города в римском протекторате. Это вполне могло быть так. Занятость римлян в других местах, как кажется, предоставляла для этого удобный случай и поскольку города формально были свободными, нападение на них не могло рассматриваться как акт агрессии против Рима [10].
Следующий год ознаменовался заключением договора о союзе между Филиппом и Ганнибалом. Здесь нет надобности обсуждать его, стоит лишь отметить, что он был обязательным не только для македонян, но и для «прочих греков», которые были их союзниками и что особая статья постановляла — римляне должны быть изгнаны из их протектората в Иллирии [11]. Таким образом, кажется очевидным, что Филипп желал устранить всякое римское влияние в Иллирии и что он стремился договариваться и действовать как глава Эллинской лиги, которая, в свою очередь, была представителем объединённой Греции. Но в действительности он был от этого далёк. Ведь хотя Ахейская конфедерация и была его главным союзником и крупнейшим государством лиги, даже не весь Пелопоннес был объединён. Чтоб усилить в нём свои позиции, Филипп в том же году выступил в Мессению, очевидно намереваясь установить македонский гарнизон на горе Ифоме — акрополе города и объединиться в политической борьбе с низшими классами и демократическими элементами. Это вызвало раздражение Арата и других ахейских лидеров и притом по двум причинам. Во–первых, они несомненно полагали, что если какой–то чужеземный гарнизон и должен занимать Ифому, то это должен быть ахейский гарнизон. Во–вторых, они были противниками социальной революции в любой форме. Филипп, со своей стороны, стремился апеллировать к низшим классам, как он тогда же поступил, побуждая Лариссу в Фессалии расширить базис своего гражданства. Разумеется, из–за того, что Полибий и Плутарх всецело на стороне Арата, ничего нельзя сказать определённого и позиции и действиях Филиппа в это время. Фактически, хотя Филипп и уступил Арату, этот инцидент можно рассматривать как начало полного поворота в поведении Филиппа, символизируемого его отчуждением от Арата и его зависимостью от советов презренного Деметрия Фаросского.
В качестве фона для того, что случилось, надо напомнить, что Филипп и Арат разными путями трудились над тем, чтоб достигнуть большего единства Пелопоннеса и что в двух отношениях они потерпели неудачу. Элида практически оставалась этолийской, а Спарта порвала с Эллинской лигой в ходе Союзнической войны и вступила в союз с Этолией. Вдобавок Мессения, хоть и была членом Эллинской лиги, отнюдь не была беззаветно преданной ни ахейцам, ни македонянам. Если бы Мессенией можно было надёжно обладать, то связи Этолии со Спартой сильно б затруднились и сфера этолийских интересов в Пелопоннесе ограничилась бы Элидой. К этому времени гражданские распри в Мессене зашли так далеко, что почти 200 богатейших граждан были перебиты и многие отправились в изгнание. Когда Филипп и Арат устремились в город, чтобы положить конец гражданским распрям, то Филипп так скоро добился доверия народа, что обвинён был своими врагами в том, что в тайных целях раздувал вражду. Может быть это всего лишь сплетни, но выглядит вполне очевидным, что революция привела к власти в городе более либеральное, если не демократическое правительство и что Филипп благоволил этим переменам. Когда Арат прибыл, Филипп взял его с собой и Деметрием Фаросским совершить жертвоприношение на горе Ифоме. Вероятно сопровождение его было столь значительно, что он мог бы тотчас же установить в крепости гарнизон, если б пожелал это сделать. Тут произошёл обмен мнениями, когда Филипп спросил других следует ли ему завладеть крепостью или удалиться. Деметрий посоветовал ею завладеть; Арат — удалиться и как кажется подкрепил свой совет скрытой угрозой выхода из Эллинской лиги. Филипп уступил и удалился [12]. Таким образом ему помешали добавить Мессену к ряду укреплённых городов, многие из которых укреплены были Досоном и к которому сам он прибавил Лепрей и таким образом пресечь контакты Спарты с Этолией. Последующие попытки заполучить Мессену только усугубили проблему и город вскоре присоединился к этолийцам и римлянам. Двумя годами ранее Филипп, в знак единства цели, использовал Тавриона, наместника македонского царя в Пелопоннесе и Арата в качестве единой команды на переговорах с этолийцами. Теперь разрыв между Филиппом и Аратом стал так велик, словно бы Филипп отверг совет последнего и занял Ифому гарнизоном. Умирая от долгой болезни, Арат уверовал, что был отравлен по приказу Филиппа и что Таврион действовал как агент царя [13]. Два человека ставили одну и ту же цель и потерпели неудачу: первый — потому что слишком много ставил на македонское господство, а другой — на ахейскую независимость и руководство. Неудача Арата, кажется, была большей, так как ахейское господство в Пелопоннесе без македонской поддержки оказалось невозможным.
В конце лета 214 г. Филипп предпринял наступление опять с флотом в 120 лембов и по крайней мере с шеститысячным войском и целью его были Орик и Аполлония на побережье Иллирии. И опять города эти обратились за помощью к римлянам и Валерий Левин, выступив из Брундизия, освободил Орик, захваченный Филиппом и разбил македонян у Аполлонии. Может быть, это и не было значительным сражением, но это было первое прямое военное столкновение между македонскими и римскими войсками и оно оказало решающее влияние на решение Филиппа сжечь корабли и возвратиться в Македонию по суше. Более того, римская эскадра, которой было поручено бдительно следить за македонянами, перенесла свою операционную базу из Брундизия в Орик, где Левин со своим флотом и зазимовал [14]. С этого времени Филипп ограничился нападениями на Иллирию с суши. Вероятно в 213 г. ему удалось получить доступ к Адриатике, захватив Лисс к северу от римского протектората [15]. Римляне, хоть они и бдительно следили за прибрежными городами своего протектората, ничего не сделали, чтобы этому продвижению помешать. Но в конце концов они стали искать греческого союзника, чтобы удержать Филиппа в Греции. Результатом стал известный договор о союзе с Этолийской конфедерацией. Общераспространённая точка зрения, что целью римлян было достижение полной уверенности в том, что Филипп не сможет вторгнуться в Италию, вероятно правильна. И тем не менее, договор усиливал присутствие Рима за пределами Адриатики и таким образом, это неизбежно запускало или углубляло процесс, которым римляне глубже и глубже вовлекались в войны и завоевания и это вопреки тому факту, что в договоре они торжественно клялись не приобретать владений в Греции.
Ситуация в Греции в это время, с Эллинской лигой в качестве союзника Македонии, была такова, что Этолийская конфедерация являлась единственным возможным кандидатом на роль главного союзника Рима в Греции. Элида была сателлитом Этолии, а Спарта слишком отдалённой и даже если и могла ещё представлять для Македонии какую–то опасность, всё равно её было не сравнить с Этолией. Политика примирения, принятая в Навпакте, была отброшена и с этого времени большинство этолийских лидеров стало стремиться к немедленной выгоде — для самих себя от добычи и для конфедерации от аннексий. Так как договор с Римом оставлял возможным и союзы с другими государствами, то возможно этолийцы или по крайней мере некоторые из их вождей надеялись создать союз, который был бы более могущественным, чем Эллинская лига и мог бы заменить ее; но, поскольку источники единодушны во враждебности к этолийцам, то они не дают связного изложения их политики.
От договора между римлянами и этолийцами сохранились две копии, обе неполные — версия Ливия и часть греческого перевода, содержащаяся в надписи из Тиррея в Акарнании, впервые опубликованной в 1954 г. [16]. Эти два варианта, может быть, даже происходят не от одного и того же текста. Судя по положению в рассказе, версия Ливия должна была содержать текст прелиминарного договора, хотя и не в его полной форме, в то время как надпись могла быть основана на окончательно ратифицированной версии, которая могла быть изменена в деталях [17]. Эта версия представляет собой этолийский перевод латинского оригинала. Воспользовался ли Полибий этим переводом или сделал свой собственный — неизвестно. Так как сведения о переговорах Ливий извлёк из Полибия, то похоже, что его версия — это латинский обратный перевод греческой версии.
Римляне, когда им стало известно о договоре между Филиппом и Ганнибалом, сначала только предписали командующему флотом, находившимся в южной Италии, наблюдать за ситуацией. Командующим флотом тогда был Марк Валерий Левин, сначала в качестве претора, а затем пропретора; местопребыванием его сначала был Тарент, а затем Брундизий. Как уже отмечалось, он прибыл из Брундизия в Орик в 214 г., оставался там всю следующую зиму и возможно впоследствии год за годом сохранял штаб–квартиру в Иллирии [18]. Но практически ничего не сообщается о его деятельности в эти годы, за исключением того, что в 211 г. он провёл с этолийцами переговоры относительно предварительного договора о союзе, который, в соответствии с обычным переводом biennio post, ратифицирован был двумя годами позже. Но, в сущности, дата окончательной ратификации значения не имеет, так как обе стороны начали соблюдать условия договора как только были закончены предварительные переговоры. И произошло это достаточно рано для того, чтоб начать военные действия в том же самом году [19].
Две версии договора, дают с помощью пассажа Полибия, списки воюющих сторон. Часть договора, сохранившаяся в надписи, начинается с пункта, заключающего в себе тот смысл, что вожди этолийцев «вели против всех них» войну, т. е подразумевается, что вслед за этим должен был следовать список государств, объединившихся для ведения войны против этолийцев и римлян. Выглядит несомненным, что список этот воспроизведён в пассаже Полибия, перечисляющем союзников Филиппа — «большинство пелопоннесцев, беотийцы, эвбейцы, фокейцы, локрийцы, фессалийцы, эпироты» [20]. Здесь «большинство пелопоннесцев» это конечно высокопарная замена для ахейцев или Ахейской конфедерации. Части Пелопоннеса не входящие в их число и сохранившиеся у Ливия состоят из государств, с которыми римляне желали вступить в союз на тех же самых условиях, что и с этолийцами. Среди перечисленных «элейцы, лакедемоняне, Аттал, Плеврат и Скердиллид» [21]. Таким образом, из пелопоннесцев Элида и Спарта были перечислены в числе врагов Филиппа и потенциальных союзников Рима. Замечательно отсутствие в обоих списках Мессении. Если бы она была где–нибудь упомянута, она должна была бы быть в числе потенциальных союзников Рима и некоторые учёные считают такой пропуск ошибкой со стороны Ливия [22]. В любом случае, до того как началась война, договоры о союзе с Римом заключили Спарта, Мессения и очень вероятно Элида [23]. Таким образом, кто бы ни был архитектором, здесь имелся план построения коалиции греческих государств, поддерживавших Рим в противовес Эллинской лиге. Многие члены группы вероятно состояли в ней только ради выгод, которые можно было из неё извлечь. В 196 году, после Второй Македонской войны, элейцы как римские союзники всё ещё претендовали на Трифилию, мессеняне — на Пилос и мессенскую Асину, а этолийцы — на аркадский город Герея [24].
Важным пунктом в договоре была статья о разделе военной добычи. Согласно тексту Ливия, земля и постройки захваченных городов отходили к этолийцам, а вся другая добыча — движимость и пленные — к римлянам. Раздел военной добычи на таких условиях, вопреки тому что некоторые думали, как теперь видно, был не только специфически греческим или римским, но обычным в древности [25]. Применение этого правила, включающего вывоз всех ценностей из города и страны и продажу всего населения в рабство, не было против правил войны, но огульное и систематическое применение его осуждалось в древности и осуждение это повторяется современными историками [26].
Но статья о разделе добычи, только что обсуждавшаяся, применялась, как показывает надпись из Тиррея, в установленной форме только к местам, захваченным римлянами без посторонней помощи. В случае совместного захвата города, недвижимость переходила к этолийцам, а движимость делилась. Вдобавок, здесь была статья, предусматривавшая, что когда города сдавались добровольно, римляне не должны были становиться на пути их приёма в Этолийскую конфедерацию. Пункт этот может показаться загадочным. Нет никакой причины верить, что союз с Римом мог бы помешать этолийцам принимать новых членов в конфедерацию. Если, с другой стороны, счесть этот пункт неким самоограничением со стороны римлян и поставить его в связь с тем пунктом, которым римляне отказали этолийцам в праве аннексировать Коркиру или что–либо за её пределами [27], т. е посягать на римский протекторат в Иллирии, то пункт этот можно рассматривать как своего рода противовес ограничениям, наложенным на этолийцев. Римляне, в свою очередь, поклялись, что не будут препятствовать Этолийской конфедерации в присоединении ни одного государства за пределами этой ограниченной территории, даже если те добровольно перешли на сторону римлян. Это, вероятно, имеет отношение к deditio in fidem. После этого остальная часть надписи к несчастью фрагментарная. Особая статья, по крайней мере в прелиминарной версии, приводимой Ливием, обеспечивала этолийцам помощь римлян в приобретении Акарнании. Другая статья предусматривала, что римляне должны поддерживать своих союзников флотом не менее, чем в 25 квинкверем.
Левин после переговоров о союзе, в том же самом году захватил остров Закинф, весь кроме цитадели города, акарнанский порт Эниады и ещё какой–то неизвестный город. По крайней мере, акарнанские города были переданы этолийцам. По исполнении этого он отправился на Коркиру и остался там на зимних квартирах. Вероятно этолийцы планировали той же самой осенью совершить задуманную атаку на Акарнанию, но отказались, несмотря на то, что могли бы приобрести Тиррей. Всё, что мы знаем — это то, что здесь была записана копия римско–этолийского договора и в то время как это было сделано, город должен был быть в руках этолийцев. Тем временем Филипп занят был на иллирийском и северном фронтах [28]. Весной следующего года Левин обратился против македонских коммуникация с Пелопоннесом. Из Коркиры он проследовал в Навпакт и оттуда к Антикире в Фокиде, которая осаждена была римлянами и этолийцами под командованием их стратега Скопаса. Через несколько дней город взят был римлянами, который передали его этолийцам, а сами взяли добычу и продали в рабство население. Проданных этолийцы заменили новыми поселенцами, бросившими жребий на их дома [29]. Ясно, что в подобных операциях римский командир полагал себя вправе иметь верховное командование.
В начале того же самого года система союзов в Пелопоннесе продолжила своё развитие. В то время как этолийцы отправили в Спарту посла, чтоб уговорить спартанцев присоединиться к ним, акарнанцы так же отправили посла, чтобы защитить другую сторону дела. В это время этолийцы могли уже сказать, что элейцы и мессеняне — их союзники [30]. Из них элейцы видимо постоянно находились под влиянием этолийцев, но союз с мессенянами мог быть новым. Спартанцы так же присоединились к этолийцам, но сделали ли они это так же скоро — неизвестно. Судя по дебатам в Спарте, переговоры ведшиеся между этолийцами и новыми союзниками велись именно как между союзниками этолийцев, хотя всё это не исключает договоров с Римом.
Пока, с римской точки зрения, всё это было хорошо. После взятия Антикиры Левин, который в своё отсутствие избран был консулом, возвратился в Рим. Он сообщил в сенате, что война идёт хорошо, что легион из Греции можно отозвать и что довольно будет флота, чтобы удержать Филиппа от вторжения в Италию. Его преемник, Сульпиций Гальба, один из консулов прошлого года, приказал отослать домой всех своих людей, кроме socii navales. Когда точно это было сделано — неизвестно, ведь имеется упоминание легиона в связи с возобновлением его империя на 209 год [31]. В любом случае, здесь, как кажется, имел место спад активности римлян, которые видимо вели военные действия исключительно силами флота, с экипажами составленными из socii navales, вероятно главным образом греков из южной Италии. Другие военные действия 210 года вовлекли в них Фтиотийскую Ахайю и Эгину, включая первое появление римского флота в Эгейском море. Во Фтиотийской Ахайе Филипп несомненно продвигался на запад вдоль побережья Малийкого залива и вёл тщательно продуманные осадные работы у Эхина. Римский флот под командованием Сульпиция и этолийские войска под командованием Доримаха попытались прийти на помощь городу, но безуспешно. Может быть в том же самом году Филипп приобрёл Фалару — порт Ламии, установив, таким образом, контроль практически над всем побережьем Фтиотийской Ахайи [32]. В том же году римляне захватили Эгину и продали её население в рабство, хотя была сделана попытка выкупить пленных и передали остров этолийцам. Последние, вместо того чтобы удержать его за собой, продали его Атталу Пергамскому за 30 талантов [33]. Так как в этот период этолийцы были определённо заинтересованы в Эгеиде, то такая уступка острова вызывает удивление. Несомненно, они сделали это для того, чтоб добиться благосклонности Аттала, предоставив ему базу для военных операция в Греции [34]. Македоняне, засевшие в Коринфе, птолемеевский гарнизон в Мефане, атталиды на Эгине — вооружённые миссии трёх царств в Греции, всего в нескольких милях друг от друга.
Вероятно в 210 г., на ординарном собрании, этолийцы выбрали Аттала главнокомандующим с титулом стратега–автократора, в то время как Пиррий избран был постоянным полководцем, т. е осуществлявшим непосредственное командование этолийскими войсками в ходе военной кампании 209 г. [35]. Военная кампания этого года сложна для понимания и запутана, не отмечена большой активностью ни римлян, ни Аттала, лишь настолько, чтоб не допустить мирных переговоров между Филиппом и этолийцами, но зато она отмечена лихорадочной активностью Филиппа.. Сезон он открыл военными действиями у Ламии, где он дважды победил этолийцев под командованием Пиррия, хоть они и усилились 1000 человек с римского флота. Когда прибыли для побуждения к миру послы из Родоса, Афин, Хиоса и от царя Птолемея, заключено было перемирие на месяц, чтобы провести в Эгии мирные переговоры. По пути на это собрание, Филипп проследовал через Беотию в Халкиду, чтобы усилить её оборону и укрепить её против возможного нападения Аттала. В Эгии проведены были мирные переговоры с этолийцами, «чтобы ни римляне, ни Аттал не имели никакой причины для вторжения в Грецию». Таким образом, целью их был сепаратный мир с этолийцами. Поначалу, этолийцы этого, как кажется, хотели, хоть это и было нарушением договора с Римом, но когда они узнали, что Аттал прибыл в Эгину и что римский флот стоит у Навпакта, они выдвинули такие неприемлемые условия, что переговоры были сорваны. О более поздних военных действиях этого сезона достаточно сказать, что Сульпиций проплыл вокруг Греции на Эгину, где он соединился с Атталом и оба флота встали на зимние квартиры [36]. Здесь у него появилось свободного времени достаточно, чтоб спланировать грандиозное наступление будущего года.
План военной кампании 208 г., как он выясняется по доступным данным (большей частью из Ливия, позаимствовавшего у Полибия) был не больше не меньше, чем перерезать все контакты Македонии с центральной и южной Грецией и таким образом раз и навсегда прекратить её существование как великой державы. Чтоб осуществить его, этолийцы надёжней укрепили войсками и защитными сооружениями Фермопилы, в то время как флоты — римский и пергамский, готовились захватить те города, которые контролировали морской путь из Македонии на юг, так же как путь через северную Эвбею, Фокиду и Беотию. Одновременно задуманы были отвлекающие маневры в форме нападений на таких союзников как ахейцы и акарнанцы и на саму Македонию. План этот не был совершенно новым. Нападения на коммуникации начались ещё с весны 210 г. взятием Антикиры, а в 209 г. Филипп был готов к дальнейшим нападениям. Главное отличие кампании 208 г. состояло в том, что интенсивность её была выше. Филипп обещал помощь всем, кто в ней нуждался и послал подкрепления на остров Пепареф, в Халкиду, в Фокиду, в Беотию, а сам совершил бросок на Гераклею, в надежде сорвать совещание этолийцев с Атталом, но явился слишком поздно. Затем он отвёл свою армию в Скотуссу в Фессалии и условился, что ему будут сообщать о продвижении врага сигналами огнём из Пепарефа, Фокиды и Эвбеи на гору Тизей близ южной оконечности полуострова Магнесия [37].
Римляне, как сообщают, действовали с 25 квинкверемами, а Аттал — с 35. Этого было достаточно, чтобы обеспечить решающее преимущество на море и дать им возможность выбирать, как им действовать. Но, как показали дальнейшие события, этих сил было недостаточно, чтобы брать укреплённые, хорошо охраняемые города и главными своими успехами они обязаны были изменам или поспешным капитуляциям. Этолийцы показали себя явно неспособными. Флоты римлян и Аттала начали кампанию с рейда на остров Лемнос. Так как о нём больше ничего не сообщается, то он видимо успешным не был. Далее они направились к Пепарефу — острову близ северной оконечности Эвбеи и южной оконечности полуострова Магнесии. Здесь они опустошили сельскую округу, но им не удалось захватить город, которому Филипп послал подкрепление. Так как неизвестно было где ударит враг, то он послал войска так же в ряд других мест. Тем временем римско–пергамский флот проследовал в Никею на южном побережье Малийского залива. Оттуда Аттал (а возможно так же и Сульпиций) отправился в Гераклею для совещания с вождями этолийцев. Это было то самое совещание, на которое Филипп попытался неожиданно напасть. И хотя это ему не удалось, посевам он нанёс значительный урон. Таким образом, поход этот, возможно, датируется маем [38]. После совещания союзный флот направился к Орее (Гистиэе), которая предана была командиром гарнизона. Завладев этим городом, союзники надеялись прервать как путь через северную Эвбею, так и проходы из Эгеиды в Пагасийский и Малийский заливы. Следующая попытка была сделана в отношении Халкиды, но этот город был слишком хорошо укреплённым и здесь не нашлось предателя. В результате флот направился к Кину — торговой гавани Опунта, занимавшем ключевую позицию на пути сообщения между Македонией и центральной и южной Грецией. Это, вероятно, было главной целью их похода и когда Кин был взят, Сульпиций отправил римский флот назад в Орей и оставил Аттала брать и грабить Опунт. Это его занятие прервано было Филиппом и македонянами, которые перешли Фермопилы и как говорят, покрыли свыше 60 миль от Скотуссы до Элатеи за один день [39]. На следующий день критские наёмники, занимавшиеся фуражировкой, увидели приближающихся македонян и предупредили об этом Аттала, который едва сумел унести из Кина собственную жизнь. Он отплыл оттуда в Орей, откуда вызван был домой новостями, что вифинский царь Прусий напал на его владения. Таким образом, Опунт и Кин оставлены были почти тотчас же после того, как были взяты. Дальнейшая кампания Филиппа проходила в Фокиде и Локриде; он взял Троний в Локриде и несколько мелких городков в верховьях долины Кефисса. Именно во время этих операций он взял Лилею, из которой, однако, македонский гарнизон был позднее изгнан [40]. В то время как Филипп был в Фокиде послы Птолемея и родосцев совещались с этолийцами и римлянами в Гераклее, а затем начали с Филиппом в Элатии переговоры об окончании этолийской войны [41]. Но переговоры прерваны были сообщением, что Маханид, опекун спартанского царя Пелопса, угрожал нападением на ахейцев [42]. Потому Филипп поспешил в Пелопоннес через Истм. Его прибытия в Герею оказалось достаточно, чтоб заставить Маханида отказаться от своего плана.
Остальные военные действия этого сезона большей частью сконцентрировались вокруг Коринфского залива. Это был год в который Филипп тщетно ожидал прибытия карфагенского флота. Тот продвинулся до акарнанского побережья, но повернул назад из опасения, что захвачен будет в Коринфском заливе эскадрой Сульпиция, которая, по слухам, выступила из Орея. На самом деле, его эскадра покинула Орей через некоторое время после Аттала, отказавшись, таким образом, от последней добычи, добытой в том году соединёнными флотами. Разочарованный случившимся, Филипп потупил наилучшим образом, каким только можно было в этой ситуации. С несколькими ахейскими судами он приплыл в Антикиру в Фокиде, где присоединил 7 македонских квинкверем и 20 лембов. Следовательно, этот важный порт несколько ранее был возвращён и вновь служил в качестве македонской военно–морской базы [43]). Таким образом, попытки прервать македонские коммуникации совершенно провалились. С собранными таким образом судами Филипп совершил рейд на побережье Этолии. После этого он возвратился в Коринф. Отсюда он отправил свою армию домой по суше, а сам повёл корабли в Кенхрею в Халкиде, а из неё опять в Орей. В Орее он вернул в город тех, кто ещё остался из прежнего его населения. Должно быть уже после ухода Филиппа, Сульпиций на своём пути назад в Италию разграбил Димы. Последним действием Сульпиция о котором сообщает Ливий в своём рассказе о военных действиях этого сезона, было возвращение из Орея в Эгину. Если это правда, что Филипп на своём пути в Халкиду проплыл почти посреди вражеского флота, то Сульпиций должен был всё ещё оставаться в Эгеиде и на запад возвратился позже. Разграбление им Дим известно только из косвенных данных [44]. В Димах население было так же продано в рабство, но позже выкуплено Филиппом. Это было веской причиной для того, чтобы жители Дим, десять лет спустя, отказались проголосовать за разрыв с Филиппом и присоединиться к римлянам. Если этолийцы пытались захватить город и завладеть им, непосредственно сами или с помощью своих союзников, элейцев, то нам об этом ничего не известно. Таким образом, кроме добычи и пленных, всё что римляне приобрели от этого деяния — это к ним враждебность.
Если обозреть все события года, то ведение военных действий римлянами, пергамцами и этолийцами можно счесть крайне неудачным. Объединённый флот нанёс удар по ключевым позициям, но не добился длительных и прочных результатов. Да, в Орее поначалу удалось, с помощью измены, добиться результата. Что до Халкиды, здесь трудно избежать впечатления, что осаждающие были не особенно упорны. Разумеется, если бы союзникам удалось завладеть Ореем, Кином, Опунтом и Антикирой и если б этолийцы удержали свои позиции в Фермопилах, то для македонян сделалось бы затруднительным помогать их южным союзникам. С этой точки зрения, возвращение себе Филиппом Кина и Опунта было роковым для их планов и как кажется причиной этого провала большей частью стала беспечность Аттала. А последний, несомненно, винил в этом этолийцев. Ведь случилось невозможное. Филипп был прочно блокирован в Фессалии, но этолийцы позволили ему проскользнуть через Фермопилы. Кин и Опунт так быстро возвращены были Филиппом, что невозможно сказать, как его противники намеревались эти местечки использовать. Должны ли они были отойти к Этолии, как кажется предполагалось договором? Или же они рассматривались как пергамские завоевания и переходили к Атталу как господину морских баз и укреплений, выведенных из под македонской власти? Несомненно, таковы были планы на Орей. После того как Аттал вызван был домой, римляне вскоре возвратились на Эгину и она стала единственным греческим портом, сохраняемым Атталом. Когда римляне ушли из Эгейского моря, война в том что касалось их наступления была проиграна и захват Дим был лишь частичным возмещением потерь.
Римско–этолийское дело потерпело другое поражение осенью 208 г. в результате выборов Филопемена стратегом Ахейской конфедерации. Этот знаменитый солдат к тому времени уже набрался опыта в качестве командира наёмных сил на Крите. После своего возвращения домой он уже служил в качестве гиппарха конфедерации и в качестве такового реформировал конницу [45]. Эта реформа, как кажется, включала в себя укрепление дисциплины, обучение, гордость за свою службу, приобретение лучших лошадей, но во всём прочем не было радикальных перемен. По иному обстояло дело с пехотой. Ахейцы до сего времени были легко вооружёнными и очень мобильными. Филопемен ввёл более тяжёлое вооружение и сделал основной упор на более надёжной фаланге. До сих пор пехота пользовалась продолговатым или прямоугольным щитом (thyreos), который был слишком лёгким и слишком узким, чтобы закрывать тело надлежащим образом. Он заменён был другим типом щита – aspis, явно македонским, который, хоть и небольшой, был более эффективным. Аналогичным образом, более короткое копьё заменено было более длинным македонским (sarissa) [46]. Эти реформы не имели цели лишить легковооружённые войска их значимости, но они давали фаланге прочность и стабильность, которых ей не хватало и которые позволили бы ахейцам не только совершать рейды и набеги, но и вступать в генеральные сражения. То, что заслуга этого принадлежит самому Филопемену показывает тот факт, что в 205 г., в ходе своей второй стратегии, он привёл на Немейские игры войско и продемонстрировал гоплитские упражнения [47].
Реформы Филопемена почти тотчас принесли плоды. В 209 г., служа в качестве гиппарха, он лично отличился в битве при Лариссе в ходе военной кампании Филиппа в Элиде и как сообщают, собственной рукой убил командира элейской конницы [48]. Два года спустя Филопемен привёл ахейцев к победе над спартанцами под командованием их «тирана» Маханида при Мантинее в величайшем сражении имевшем место в Греции после битвы при Селласии. В этой битве в центр ахейского войска поставлена была фаланга из граждан–ополченцев, на правом крыле — кавалерия так же из граждан–ополченцев, в то время как весь левый фланг состоял в основном из наёмников [49]. Число наёмников могло быть сравнительно больше того, чем предполагают. Нет никаких античных статистических данных о количестве задействованных в этой битве войск за исключением потерь спартанцев и любая другая статистика, даваемая современными учёными — чисто предположительная. Битва распалась на две части: первая — сражение между наёмниками ахейского левого фланга и наемными солдатами Маханида, вторая — сражение двух фаланг, завершившееся преследованием и избиением побеждённых. Филопемен поспешил атаковать первым потому что заметил, что Маханид решил использовать катапульты в качестве полевой артиллерии и он не хотел позволить ему пустить их в дело. Когда после тяжёлого боя легковооружённые наёмники ахейцев отступили, Маханид стал преследовать их слишком рьяно и слишком далеко. Кажется, даже спартанская фаланга вовлеклась в преследование и нарушила ряды, в то время как Филопемен удержал ахейскую фалангу неподвижной и позволил бегущим и преследующим пройти мимо. Затем, в подходящий психологический момент, он приказал им опустить пики и атаковать. Итогом стало полное поражение спартанцев с потерями, согласно Полибию, не менее 4000 убитых и ещё больше взятых в плен [50]. Кажется потери были необычно высоки оттого, что Филопемен приказал своим войскам не щадить никого из наёмников противника. Это он сделал для того, чтобы уничтожить полностью наёмные силы тирана [51]. В этом он совершенно преуспел. Так закончилась битва, определённо нарушившая баланс сил в Пелопоннесе и перевес на данный момент перешёл от этолийцев и спартанцев к ахейцам. И тем не менее на ход истории это оказало очень малое влияние, ведь реальной ставкой на кону было римское или македонское господство на Балканах и для выигрыша этой партии битва при Мантинее никакого значения не имела. Потому–то историки Рима от Ливия до Моммзена редко упоминают (если упоминают вообще) эту битву [52]. И это очень многозначительно, что ахейцы, одержавшие победу для себя и македонян, несколько лет спустя стали союзниками римлян против македонян.
Но на данный момент эффект битвы должен был весьма велик. Она должна была обескуражить этолийцев, так что когда римляне перестали посылать в Грецию свой флот, они готовы стали заключить сепаратный мир с Филиппом и его союзниками. Мир этот конечно стал бы нарушением договора с римлянами, но в оправдание этолийцы могли бы заявить, что римляне, отказавшись оказывать обещанную помощь их союзникам, первыми нарушили договор. О переговорах 206 г. в наших источниках содержатся лишь краткие упоминания [53]. Ведь на следующий год римляне изменили свою политику и послали в Грецию Публия Семпрония Тудитана в качестве проконсула, хоть он ещё и не был консулом, с силами, как сообщается, в 10 000 пехоты, 1000 всадников и 35 кораблями — силы значительно большие, чем предусмотрено было в договоре с этолийцами. Те руководители в Риме, что ответственны были за эту экспедицию, планировали крупные действия против Македонии, но были не готовы вести войну лишь своими силами. Тудитан высадился в Диррахии, но позднее ушёл к Аполлонии. Здесь он вызван был Филиппом на битву, но отказался. После того как им не удалось побудить этолийцев вновь вступить в войну, римляне созрели для мира, который заключён был в Фойнике в Эпире. Условия его были вполне благоприятны для Филиппа, ведь в то время как римляне заполучили протекторат над иллирийским племенем парфинов и некоторыми городами, возможно близ Диррахия, Филипп сохранил контроль над Атинтанией, районом однажды перешедшим к римлянам и который был стратегически важен, потому что включал в себя долину Аоя и таким образом контролировал пути сообщения из Македонии и Греции в район Иллирии, расположенный близ Аполлонии. Однако, договор не был уж таким односторонним. Тудитан осадил Дималу, но не смог взять её. Тем не менее в договоре он включил её в сферу римского влияния [54].
Всё предприятие свидетельствует, что римляне планировали сохранить плацдарм к востоку от Адриатики и если удастся, то и укрепить его. Но хотя это и выглядит так, как если бы те, кто контролировал сенат, охотнее склонялись поддержать Тудитана в его предприятии в Иллирии, чем Сципиона в его планах вторжения в Африку, всё равно посланные силы были недостаточны для того, чтобы действовать без греческой поддержки. Это не означает, что римляне не относились к вопросу серьёзно. Они уже давно начали учиться пользоваться союзниками. В мирном договоре они выказали свой неизменный интерес не только к статьям относительно Иллирии, но так же включили в него список других союзников, которые имели право на привилегии, даваемые договором. Обе стороны перечислили таких союзников в качестве foederi adscripti. Списки приводимые Ливием не являются целиком заслуживающими доверия, но вполне очевидно, что римский список включал спартанцев, элейцев и мессенян. Афиняне, также включённые Ливием в списки, к ним несомненно не относятся, но возможно очевиднейшее доказательство того, что списки его испорчены — упоминание в них Набиса в качестве Lacedaemoniorum tyrannus. Титул «тиран» не мог быть применён к нему в официальном документе. Вместо этого, спартанское государство должно было быть упомянуто каким–либо иным образом. Тем союзникам или партнёрам, которые были там перечислены не была безоговорочно гарантирована защита, но защита их интересов могла быть использована в качестве предлога для интервенции [55].

---

[1] См. особенно Piganiol A. Venire in fidem \\ Melanges Fernabd de Visscher, IV, 1950, P. 339-347.
[2] См. особенно αὐτοί τε σφᾶς ὁμοθυμαδὸν ἔδωκαν παρακληθέντες εἰς τὴν τῶν Ῥωμαίων πίστιν, где παρακληθέντες должно означать «побуждаемые римлянами» (Walbank, ad loc.). Здесь особо говорится о коркирянах, но то же самое должно было иметь место и в отношениях с другими городами. Этому фрагменту информации можно в большой мере доверять, так как он случайный и здесь нет мотива для искажения действительности.
[3] О договоре см. Полибия (II,12,3) и Арриана (Illyr.,7), цитируемых и обсуждаемых в Econ. Surv. Rome, IV, 261 f. Позднейшее обсуждение этой темы: Badian E. Studies, Ch. I; Oost S. I Roman Policy in Epirus and Acarnania, p. 12; Walbank on Polyb., II, 12,3. Бадиан считает, что запрет на плавание к югу от Лисса применялся только к государству и не касался плавания частных судов, так что позднейший рейд Деметрия Фаросского и Скердиллида не был нарушением договора. Это можно было б попытаться доказать на основе очень кратких данных самого договора, но это вступило бы в противоречие с вполне определёнными утверждениями Полибия (III, 16,3; IV, 16, 6), что рейд был нарушением договора. Более того, кажется неправдоподобным, что римляне позволили себе уступить в том самом пункте, из–за которого начались все треволнения. Ведь поистине тогда побеждённые стали б победителями. Но за исключением этого пункта, глава Бадиана очень ценная.
[4] Polyb., II, 12,4. Послы вероятно предстали перед главными магистратами каждой из двух конфедераций. Очень маловероятно, что в какой–либо из конфедераций было созвано по этому поводу специальное собрание.
[5] Polyb., II, 12,8. Посольство, посланное «римлянами» в это время, несомненно было послано сенатом; cf. Holleaux, p. 113 ff.
[6] Хотя оно засвидетельствовано только Дионом Кассием (XII, 48), но обычно принимается как историческое, напр. Meyer E. Kleine Schriften, II, 393; Groag E. Hannibal als Politiker, 1929, P. 29.
[7] См. сводку данных в MRR.
[8] Парафраза последнего предложения речи Агелая у Полибия (V, 104,11).
[9] Несколько важных работ на эту тему: Colin G. Rome et la Grece de 200 a 146 avant Jesus Christ, 1905, в которой так же содержится краткий обзор более ранних событий; Tenney Trank Roman Imperialism, 1914, Chs. VII-XI включительно. De Sanctis G. Storia dei Romani, III, II, 1917, Ch. VIII et IV, 1, 1923, Chs. I-III включительно; Larsen Roman Greece \\ Frank T (ed.) Economic Survey of Ancient Rome, IV, 1938, p. 259-498, особ. 261-325. Некоторые аспекты римской политики проницательно проанализированы в работе: Badian E. Foreign Clientelae (264 – 70 B. C), 1958. Так же имеет отношение к иностранной политике обсуждение Скуллардом (Scullard H. H Roman Politics 220 -150 B. C, 1951) вопроса о семьях–соперниках в среде римского правящего сословия. Все эти работы освещают вопрос с римской точки зрения. Крупная работа, подходящая к вопросу с македонской точки зрения – Walbank F. W Philip V of Macedon, 1940.
[10] Единственное сообщение об этом у Полибия (V, 108-110). Оценка минимального размера войска в 5000 основана на 100 лембах и 5000 человек у Полибия (II, 3,1). Голлуа в CAH, VIII, 118 оценивает эти силы от 6000 до 7000 человек. Он уверен, что Филипп целился в римский протекторат. Вэлбанк в комментарии к Polyb., V, 109 в этом гораздо менее уверен. Бадиан (Studies, 19) склонен думать, что экспедиция имела целью исключительно Скердиллида.
[11] Polyb., VII, 9,5 et 13.
[12] Единственный связный рассказ об этом у Плутарха (Arat, XLIX –L). От более полного рассказа Полибия, на который опирается Плутарх, сохранились лишь фрагменты (VII, 12-14). О «демократии» у мессенян см. Polyb., VII, 10,1; cf. Roebuck A History of Messenia, p. 81, n 73. О совете Арата Вэлбанк (Aratos, p. 156) замечает: «Это была наполовину просьба, наполовину угроза и Филипп понял и уступил».
[13] Polyb., VIII, 12, 2-5; Plut., Arat., LII.
[14] Ливий (XXIV, 40) единственный сообщает об этом ценные сведения, но он, как кажется, сильно преувеличивает римские достоинства. Cf. Holleaux, P. 188- 193; Walbank, Philip V, p. 75-77.
[15] Polyb., VIII, 13-14. Вероятно, Ливий упустил из виду это блестящее выступление.
[16] Livy, XXVI, 24, 8-14. Editio princeps этой надписи, теперь опубликованной в IG IX², I, 241 и Suppl, p. 77 было Klaffenbach G. Sitzungsberichte, Berlin, 1954, n 1. См. так же её разбор у Momigliano A. Rivista storica italiana, LXVII, 1955, P. 93 f; McDonald A. H \\ JRS, XLVI, 1956, P. 153-157; Ida Calabi \\ Riv. fil.., LXXXIV, 1956, P. 389 -397; Badian E. Latomus, XVII, 1958, p. 197-211. Ср. так же Bull. Ep., 1955, n 132; 1958, n 276. Текст как первый раз опубликован в SEG, XIII, 382; cf. also XVI, 370 et XVII, 280.
[17] Так считает МакДональд (р. 156).
[18] Для 213 года область, которой он управлял обозначается Ливием (XXIV, 44, 5) Graecia Macedoniaque cum legione et classe, а для 212 года — как Graecia (XXV, 3,6).
[19] Переговоры, помещённые Ливием в конец 211 года, часто датируются 212 годом; так недавно сочли Клаффенбах (р.4) и Бенгтсон (GrG, P. 413, n 1), но оба они трактуют вопрос очень кратко, опираясь, главным образом на Niese, Geschichte, II, P. 476, n 4). Три более полных обсуждения вопроса – Walbank, Philip V, P. 301-304; McDonald, p. 157; Badian, p. 198-203 и у всех трёх выходит, что они имели место в 211 г. Согласно Ливию (XXVI, 24,7) договор был заключён в то время когда главой Этолийской конфедерации был Скопас и прежде считалось, что он был стратегом ещё и следующей весной (XXVI, 26,1). Теперь стратегию Скопаса обычно помещают в 212 -211 гг., а стратегом 211- 210 гг. считают Доримаха. Это главный аргумент для отнесения договора к осени 212 г. Главный аргумент для 211 года тот, что эта дата прочно утвердилась в римской хронологии. Есть два способа разрешения трудностей, связанных с этолийской хронологией. Можно предположить, что переговоры произошли в 211 г., в конце отправления Скопасом своей должности и что военные действия следующей весной он вёл уже не в качестве стратега конфедерации, но просто в качестве командующего войск (Walbank, p. 302 f). Вторая точка зрения состоит в том, что поскольку отсутствуют реальные данные о стратегии Доримаха, кроме Полибия (IX, 42,1), то это может означать, что он был не стратегом, а скорее главнокомандующим. Таким образом «Стратегия Доримаха… должна исчезнуть из наших списков». Таким образом, старая теория, возрождённая Бадианом (р. 202) делает возможным поместить стратегию Скопаса в 211-210 гг. Место у Полибия (IX,42, 1) трудно для истолкования, но Вэлбанк, как кажется, прав интерпретируя его как свидетельство в пользу стратегии Доримаха. МакДональд вероятно прав, приписывая все эти затруднения большей частью неумению Ливия сочетать материал взятый у анналистов с заимствованным у Полибия. Несмотря на критику деталей, точка зрения Бадиана не кажется слишком далеко расходящейся с этой.
[20] Polyb., XI, 5,4. По этому пункту ср. Klaffenbach, p. 10 f; McDonald., p. 154.
[21] Ливий (XXVI, 24,9) неверно превращает Плеврата во фракийского царя. Он был иллирийцем, сыном Скердиллида (XXXI, 28,1).
[22] Holleaux, p. 211, n 1; Walbank, Philip V, P. 84, n 2; Badian Foreign Clientelae, p. 57.
[23] См. теперь особенно Badian Foreign Clientelae, p. 57 f; cf. CP, XXX, 1935, p. 210-215. Даже если пассаж Полибия (XVIII, 42,7) не считать убедительным доказательством для договоров с Элидой и Мессенией (Walbank, Philip V, P. 101, n 3), то пассаж Ливия (XXXIV, 32,16) является решающим для Спарты и Мессении, а для Спарты так же 31, 5.
[24] Polyb., XVIII, 42.
[25] См. важную и доказательную статью Aymard A. Le partage des profits de la guerre dans les traites d’alliance antiques \\ Revue historique, CCXVII, 1957, p. 233-249. Аймар употребляет выражение «profits de la guerre» вместо «butin» на том основании, что последнее не прилагается к людям или к земле и имеет уничижительный оттенок значения.
[26] См. напр. Carcopino J. Points de vue sur l’imperialisme Romain, 1934, p. 37 ff ; Rostovtzeff M. Social and Economic history of the Hellenistic World, 1941, p. 606 f.
[27] Несмотря на возникающие при этом затруднения, таково несомненно было значение статьи о Corcyra tenus у Ливия (XXVI, 24, 11); современное обсуждение вопроса см. Klaffenbach, P. 7, n 1.
[28] Livy, XXVI, 24, 15-25. О хронологии см. Walbank, Philip V, P. 84 et 302 f. Что касается Тиррея, то Клаффенбах (р. 22) думает, что договор заключён был там и что город приобретён был этолийцами в более раннее время.
[29] Ливий (XXVI, 26, 1-3) говорит, что это была Антикира Локридская, но несомненно, этим городом была Антикира Фокидская, город более значительный. Некоторые детали получены из речи, произнесённой в Спарте акарнанцем Ликургом, вскоре после этого события (Polyb., IX, 39, 2-3).
[30] Речи - Polyb., IX, 28-39. Элейцы и месснеяне как союзники – IX, 30, 6. Сообщений о действиях спартанцев в этот период не сохранилось.
[31] Livy., XXVI,4; 28, 1-2; 28,9; XXVII, 7,15.
[32] Военные действия в Эхине – Polyb., IX, 41-42; Фалара в руках Филиппа в следующем году – Livy, XXVII, 30,3.
[33] Polyb., IX, 42, 5-8; XXII, 8, 9-10; cf. Flaceliere Les Aitoliens a Delphes, p. 300 et n 2.
[34] Некоторые учёные (Niese Geschichte, II, p. 484, n 5; Ester V. Hansen The Attalids of Pergamum, 1947, p. 46 f.) пытаются доказать участие войск Аттала во взятии Эгины на основе aparche из Эгины в OGI, 281, но всё это очень сомнительно. McShane R. B The Foreign Policy of the Attalids of Pergamum, 1964, p. 107 уклончив и упоминает проблему только в пр. 50.
[35] Титул Аттала стратег–автократор дают Голлуа (р. 209, т 1), CAH, VIII, 128 и Flaceliere Les Aitoliens a Delphes, p. 300 без каких–либо прямых доказательств, но почти несомненно верно, ведь это наиболее подходящий греческий титул для командира столь необычайного достоинства.
[36] Livy, XXVII, 29,9 – 33,5. Достаточно одного места из Полибия (X, 26), чтобы показать, что именно из него Ливий извлёк все свои сведения.
[37] Единственным источником связных данных о кампании 208 г. является Ливий (XXVIII, 5-8). У Полибия сохранилась только часть данных в Х, 41-42.
[38] Ливий (XXVIII, 5, 13-15) именует это собрание concilium и подразумевает, что это было собрание Этолийской лиги, но Полибий (X, 42,4) показывает, что собрание было меньшим, что это был скорее военный совет или штабное совещание. Об этом собрании см. TAPA, LXXXIII, 1952, p. 19-22. Ливий упоминает только о присутствии на нём Аттала и ничего не говорит о Сульпиции, но маловероятно чтобы тот оставался в стороне от совещания по поводу планов военной кампании.
[39] Livy, XXVIII, 7,3. Если это верно, он должно быть выбрал кратчайший путь из Трония в Элатею вместо более длинного пути через Гиамполь, но он проделал его с войсками не обременёнными тяжёлой поклажей.
[40] Paus., X, 33,3. Трудно вставить в эту картину солдат, посланных на защиту города Атталом, известных из постановлений Лилеи, обнародованных в Дельфах (Fouilles de Delphes, III, IV, nos 132-135). Естественно подумать о том времени, когда флот Аттала вышел из Никеи, но если бы они были посланы в то время и присутствовали при захвате города, то были бы там эти записи?
[41] Livy, XXVIII, 7, 13-14.
[42] Когда Ливий утверждает (XXVIII, 7, 14), что он решил напасть на элейцев, то это явная ошибка; cf. Walbank Philip V, p. 304, n 5.
[43] Livy, XXVIII, 8, 7-8. Тот факт, что македонская эскадра ожидала Филиппа в Антикире, подразумевает, что этот порт возвращён им был несколько ранее.
[44] Livy, XXXII, 22, 10; Paus., VII, 17,5. Только Павсаний упоминает Сульпиция по имени. Это взятие не могло иметь места ранее, чем в конце 208 г. и поскольку римляне не вели активных действий в 207 и 206 гг. (Livy, XXIX, 12,1), то эта дата становится наиболее вероятной. Так же считает и Вэлбанк (Philip V, p. 98, n 1).
[45] Polyb., X, 22-24; Plut., Philop., VII.
[46] Polyb., XI, 9-10; Plut., Philop., IX; Polyaen, VI, 4,3. Большая часть рассказа Полибия о деталях реформы утрачена. Кроме того, некоторое смущение вызывает тот факт, что Полибий (IV, 23, 1-2) прилагает термин thyreos к большому и тяжёлому римскому щиту 2,5 на 4 фута. В этом вероятно причина того, что Feyel (Polybe et Beotie, p. 194, n 3) заявляет, что выход из употребления thyreos в Беотии означал перемену на более лёгкий щит и полагал, что так же обстояло дело и в Ахайе. Так ли обстояло дело в Беотии или нет, в Ахайе было определённо не так. Thyreos было термином, определявшим щит не по размеру или весу, но по форме. Сам Полибий (II, 30, 3) прилагает этот термин к маленькому галльскому щиту. В доказательство того, что этот термин прилагается к галльским щитам см. упоминаемое Плутархом (Pyrrh., XXVI) посвящение Пирра. Отметим так же, что Ливий (I, 43) и Дионисий Галикарнасский (Ant. Rom., IV, 16, 2-3) ассоциируют thyreos–scutum с более лёгким вооружением, чем aspis–clipeus. Laurney Armees hellenistiques, I, P. 140 f. замечает, что ахейцы до реформ Филопемена были легковооружёнными. Это более лёгкое вооружение Филопемен заменил на македонское. Ср. так же Griffith G. T Mercenaries, p. 103.
[47] Plut., Philop., XI.
[48] Plut., Philop., VII (наиболее полные данные); Paus., VIII, 49, 7 ; Livy, XXVII, 31, 11.
[49] Здесь имеют место две проблемы. Во–первых, кем были иллирийцы (Polyb., XI, 11,4; 14,1): наёмниками или ауксилариями (вспомогательными войсками)? Голлуа (р. 254, n 2) считает их вспомогательными войсками, посланными македон; Гриффит (Mercenaires, p. 104) считает их наёмниками и думает, что всё левое крыло состояло из наёмников. Во–вторых, встаёт вопрос, служили ли в качестве легковооружённых граждане из низших классов или все легковооружённые были наёмниками?
[50] Polyb., XI, 11-18; Plut., Philop., X.
[51] Polyb., XI, 18,1; cf. Griffith, Mercenaires, p. 96.
[52] Данные о ней содержатся у De Sanctis, Storia, III, II, 426 ff.
[53] Livy, XXIX, 12,1; Appian, Mac., III; Dio, fr. 59. О выходе римлян из войны см. так же Livy., XXXI, 31, 19.
[54] Livy, XXIX, 12; Атинтания перешла к римлянам в 229. — Polyb., II, 11, 11; Appian, Illyr., VII. О переговорах 205 г. см. особенно: Holleaux, p. 276 ff; De Sanctis Storia, III, II, P. 432- 439; Oost Roman Policy in Epirus and Acarnania, p. 36 f.
[55] О foederi adscripti см. Econ. Surv. Rome, IV, 265 f.; Walbank, Philip V, p. 103, n 6; Badian Foreign Clientelae, p. 58-60 и литературу, цитируемую в этих работах.