Настоящее испытание для Эллинской лиги наступило во время войны 220-217 гг., которая из–за перевода с греческого на латынь получила довольно неудачное название Союзнической. И всё же мы от употребления этого названия не отказываемся так как оно стало традиционным и так как, кажется, не существует более краткого и лучшего её обозначения. Изложение предшествующих ей событий, как кажется, потребует не меньше места, чем изложение самой войны. Общая ситуация, как кажется, сводится к тому, что этолийцы попытались возместить себя за территории, выведенные из под их влияния ахейцами. Естественно, последние этому воспротивились. Арат из Сикиона, вождь Ахейской конфедерации того времени, вероятно, поначалу надеялся решить вопрос чисто местными средствами, но потом переменил свою политику и потребовал вмешательства Эллинской лиги. После различных превратностей, война закончилась в 217 г. миром, который, как кажется, открывал путь для панэллинского взаимодействия, как это выражено в речи этолийца Агелая. И тем не менее, когда римляне, несколько лет спустя, искали союзников для войны против Македонии и лиги, этолийцы охотно взяли на себя эту роль.
В Союзнической войне Пелопоннес стал ареной борьбы трёх соперничающих империализмов (термин может быть чересчур претенциозный) — Македонии, этолийцев и ахейцев. Македонский империализм в демонстрации не нуждается, в то время как этолийцы явно не оставили попыток контролировать западное и южное побережье Греции на всём протяжении до мыса Малея, как показывает их более ранняя экспедиция в Лаконию. Хуже известна и часто игнорируется попытка ахейцев перерезать эту линию и обеспечить за собой юго–западную часть Пелопоннеса как часть их конфедерации или как союзные государства. В рамках этой стратегии Пилос и возможно так же Кипарисия были включены в состав Конфедерации [1]. Это событие не могло иметь места до того как Мегалополь в 235 г. присоединился к конфедерации и оно почти несомненно предшествовало началу Клеоменовой войны в 229 г. Иными словами, оно произошло в то время, когда ахейцы и этолийцы были союзниками. Это могло и не быть нарушением каких–либо существовавших договоров, но этолийцы должны были это воспринять как агрессивное вторжение в свою сферу влияния. Наши проахейские источники до такой степени молчат на эту тему, что это почти можно назвать сокрытием улик.
По окончании Клеоменовой войны, одну из прежних могущественных держав — Спарту можно на время вычеркнуть. Македония восстановила своё господство в Пелопоннесе и, вероятно, казалась столь же прочно укрепившейся там, как и во времена Антигона Гоната. Вместо тиранов, как при Гонате, Досон установил гарнизоны и прямой контроль над ключевыми позициями, а большую часть остального полуострова привязал к себе с помощью Эллинской лиги. За исключением птолемеевского гарнизона в Мефане, только Элида и Мессена не были в эту систему включены. Ахейцы, благодаря союзу с Македонией и членству в Эллинской лиге, восстановили свои силы и почувствовали себя относительно уверенно. В этом, может быть, была причина того, что когда в 220 г. начались военные действия, то ахейская военная машина оказалась в запустении и беспорядке [2]. Этолийцы, напротив, почувствовали себя окружёнными, обманутыми и стремились улучшить своё положение. Из–за этого некоторые из их вождей потакали необычным актам агрессии до того ещё, как была объявлена война и в то время когда этолийцы и ахейцы официально не только были в мире, но и всё ещё оставались союзниками. Поступая так, они однако, ощущали, что поступки их ничуть не более противны международному праву, чем более ранняя агрессия их противников.
Следует напомнить, что источники наши очень односторонние и антиэтолийские. Но даже и на их основе можно прийти к двум выводам. Во–первых, не все этолийцы были сторонниками политики агрессии. То, что среди этолийцев была умеренная партия показывает, что политика была столь крайней, что даже многие сограждане её не одобряли. Но, однако ж, во–вторых, беглый взгляд на дальнейшую карьеру их лидеров показывает, что они вовсе не были безответственными преступниками. Так Доримах и Скопас позднее пытались провести реформы в интересах низших классов. Этого оказалось достаточным, чтобы очернить их репутацию в глазах консерваторов и затруднить, чтобы их беспристрастно выслушали. Впрочем, невозможно сказать, были ли они подлинными реформаторами или играли в собственных политических целях на чувствах недовольных. Возможно, более значим тот факт, что в этой рискованной затее принял участие Агелай из Навпакта. Так как он был тем государственным деятелем, который в 217 г. произнёс знаменитую речь в защиту панэллинского единства, трудно поверить, что политика, которую он поддерживал, могла быть безответственной и беззаконной. Это должна была быть политика, которую иные из более мудрых этолийских государственных деятелей считали вполне заслуживающей оправдания [3].
Война эта, как кажется, была делом рук этолийцев или точнее — самых агрессивных из их вождей. Целью их было расширение влияния этолийцев в Пелопоннесе. Из–за ошибок Арата, ахейского стратега 220-219 гг. война была почти что выиграна этолийцами до того ещё, как была объявлена. В 219 г., при Арате–младшем, дела ахейцев были немногим лучше. Этолийцы, в союзе не только с Элидой, но так же и со Спартой, приготовились атаковать Ахайю с нескольких направлений и в то же время попытаться отвлечь Филиппа вторжением в Македонию. Спартанцы атаковали территорию Мегалополя, в то время как одна этолийская экспедиция атаковала Эгиру посреди ахейского побережья, а другая — самую западную часть территории собственно Ахайи. На этом направлении ахейская защита была организована так плохо, что три города — Димы, Фары и Тритея отказались делать взносы федеральному правительству и сами наняли наёмников. В то же время Филипп действовал достаточно успешно в западной Греции от Эпира на юг до входа в Коринфский залив. Но отсюда он был срочно вызван домой по причине вторжения дарданцев — северо–македонского народа, бывшего почти постоянной угрозой стране. Зимняя кампания Филиппа более чем восстановила баланс сил в Пелопоннесе и прибавила территории как македонянам, так и Ахейской конфедерации. Летом 218 г. последовал поход Филиппа на этолийскую столицу или религиозный центр Ферм, за которым позже последовал поход на Лаконию. Всё это породило замешательство и почти что погубило ситуацию для ахейцев в течение зимы или ранней весны 217 г. Положение дел улучшилось когда Арат избран был стратегом и реорганизовал оборону. Филипп добился значительных успехов, но внезапно утратил рвение к войне в Греции, получив на Немейских играх новости о победе Ганнибала при Тразименском озере. Этолийцы так же были готовы к миру и вскоре он был заключён в Навпакте.
Таков был в общих чертах ход войны. Но в её перипетиях разобраться нелегко. Данные Полибия достаточно полны, но они сконцентрированы вокруг ахейцев и особенно Арата, так что затруднительно судить об этолийцах и даже о Филиппе. Особенность этих данных, которая вызывает подозрение, но не может быть совершенно опровергнута это тенденция делать центральной темой конфликт между Аратом и некоторыми македонскими советниками царя. Почти всё, что мы можем сейчас сделать — это сказать, что многое из этого подразумевает тайные мысли и чувства, которые посторонний человек знать не может. В одном месте Полибий сам фактически признаёт, что он лишь высказывает догадки, а именно когда он приписывает Арату кроткое обращение Филиппа со Спартой в 220 г. [4]. С другой стороны очевидно, что какой–то конфликт между Аратом и некоторыми из македонских должностных лиц действительно существовал, но принимал ли он такие угрожающие размеры как описывал Полибий — это другой вопрос. По контрасту с общей благосклонной трактовкой образа Арата, описание событий 220 г. так твёрдо в своём осуждении его недееспособности (если не сказать глупости), что трудно поверить, что это было написано автором, так часто восхвалявшим Арата. Правильное объяснение этому может быть то, что Полибий пользуется здесь мегалопольским источником [5]. Это конечно предполагает, что он иногда следовал своим источникам более рабски, чем хотел бы, чтобы думали его читатели. В этом случае тот факт, что сам он был мегалополитянином, может в некоторой мере послужить оправданием.
Предварявшие войну распри между этолийцами и ахейцами, которые в конце концов привели к Союзнической войне, выросли из конфликта интересов двух конфедераций в юго–западном Пелопоннесе. Главным центром этолийских интересов оставалась Фигалия, но они так же имели связи и с Мессеной. К прочим их жалобам на ахейцев прибавлялось обвинение, что те пытались сманить на свою сторону мессенян. Этолийцы заявляли, что мессеняне обещали уже ахейцам и македонянам присоединиться к их симмахии, т. е к Эллинской лиге. Таким образом, ахейцы, как кажется, стремились вырвать и другое важное государство из под влияния этолийцев, но однако же союз между ахейцами и этолийцами все еще расторгнут не был. При подобных обстоятельствах вполне естественно было, что Доримах, этолийский командир в Фигалии послан был туда не столько для того, чтобы защищать город, сколько для того, чтобы бдительно смотреть за развитием событий в Пелопоннеса [6].
Доримах сделал даже больше, чем просто бдительно следил за развитием событий. В Фигалии собирались «пираты» и он обратил их на Мессению. После, оставшись глухим к жалобам мессенян и, как рассказывают, грубо оскорблённый ими, он обратился в Этолию с просьбой разрешить ему выступить против мессенян, но без объявления войны. Стратег этого (221-220) года Аристон был неспособен принимать активное участие в военных действиях и оставил ведение дел Доримаху и его коллеге, Скопасу. Они решили послать, не внося об этом предложение ни в союзное собрание, ни на рассмотрение коллегии апоклетов, пиратов действовать вдоль побережья от Эпира к югу, в то время как сами они собрали всё этолийское ополчение к Рию, запаслись перевозочными судами, высадили войско на территории Патр и прошли на юг в Мессению через ахейскую территорию. Притом, ещё до того, как выступила эта экспедиция, Клар, укрепление на территории Мегалополя захвачено было внезапным нападением (первое открытое действие года против ахейцев), но он возвращён был ахейским полководцем Тимоксеном и Таврионом, македонским командующим в Пелопоннесе. После этого этолийская армия под командованием Доримаха и Скопаса (насколько большая неизвестно) выступила и по сообщению Полибия, проходя через поля патрян, фариян и тритеян, показывала вид, что не желает чинить никакой обиды ахейцам. Однако толпа, неумеренно жадная к добыче, не могла удержаться от хищения, а поэтому этолийцы на всём пути разоряли и грабили поля, пока не дошли до Фигалии. Вероятно не было предпринято никаких попыток помешать их продвижению. Всё это произошло весной 220 г., когда Тимоксен, стратег, избранный предыдущей весной, всё ещё исполнял свою должность. После этого, вероятно в мае, произошло ординарное собрание Ахейской конфедерации в Эгии, всё еще представлявшее собой собрание старого образца, открытое для всех граждан достигших тридцати. На этом собрании города через территории которых прошли этолийцы выступили с жалобами, а мессеняне обратились за помощью. Собрание проголосовало за то, чтобы им помочь, предписав стратегу собрать войско и уполномочив военных принимать дальнейшие решения. Затем Тимоксен передал государственную печать своему преемнику, Арату и оставил свою должность за пять дней до истечения срока. Армия, что вполне естественно, собрана была в Мегалополе. На прошедшем здесь собрании мессеняне выступили с ещё одной просьбой — принять их в Эллинскую лигу. Им ответили, что этого нельзя сделать без согласия Филиппа и союзников, но что ахейцы постараются помочь им в этом. Так же и спартанцы мобилизовались и заняли позицию близ границы с территорией Мегалополя. После этого Арат отправил этолийцам ультиматум оставить Мессению и удалиться, не вступая на ахейскую территорию. Если они этого не сделают, то будут рассматриваться как враги. Так как собранные им войска несомненно значительно превосходили этолийские силы то не удивительно, что Скопас и Доримах сделали вид, что отступают и направили вестников с просьбой прислать им транспортные суда, чтобы переправиться в Фею, порт в южной Элиде. Если бы они действительно отправили тогда свои войска морем, война могла бы быть предотвращена, несмотря на все враждебные чувства, так далеко уже зашедшие [7].
Этолийцы же, вместо того, чтобы возвратиться домой на этих грузовых судах, переправили на них домой свою добычу, а сами проследовали через центр Аркадии, пересекли северную часть территории Мегалополя, прошли через Аркадскую равнину между Кафиями и Орхоменом и наконец, возвратились домой через Коринфский истм и Беотию. На своём пути, вступив на холмы за Кафиями, они были атакованы ахейцами под командованием Арата и нанесли им серьёзное поражение. В описании дальнейших событий становится всё труднее отделить факты от утверждений Полибия относительно мотивов этолийцев и от его ложных истолкований [8]. Возможно, хоть и не является несомненным, что Скопас возвратился домой с частью войска на судах и оставил Доримаха с поредевшим войском возвращаться по суше [9]. Оставшиеся силы, в любом случае, были не настолько велики, чтоб Арат боялся выступить против них с 3000 ахейской пехоты и 300 всадниками в добавление к гарнизону Тавриона или оккупационной армии. Поначалу были мобилизованы большие силы, но часть была распущена когда Арат узнал, что этолийцы возвращаются домой. Относительно Доримаха Полибий сообщает, что он, желая вызывать войну, хотел избежать при этом сражения с Таврионом, который находился у Клитора и сразиться с одним только Аратом. Это следует отбросить как простое предположение, если не, по крайней мере отчасти, как преднамеренную ложь. Ведь несколькими фразами ниже Полибий показывает, что Арат и ахейцы были при Клиторе, говоря, что они повернули оттуда к Кафиям [10]. Более того, его рассказ показывает, что этолийцы стремились избежать битвы, но были атакованы ахейцами. Возможно этолийцы, несмотря на ультиматум Арата, оправдывали свой проход через ахейскую территорию правом прохода. По крайней мере, на последующем собрании Эллинской лиги, жалобы ахейцев на этолийцев не содержат упоминания о битве при Кафиях. Кто прав в этом случае, а кто неправ — неясно. Этолийцы, судя по тому как они себя вели, были прежде всего заинтересованы в расширении своей власти в Мессении. От ахейцев они требовали права прохода войск через ахейскую территорию и если б этого можно было бы добиться без войны, то так было б много лучше. После Кафий, вожди ответственные за вторжение в Мессению, вероятно считали войну неизбежной.
Лишь после поражения при Кафиях, ахейцы обратились к Филиппу и союзникам. Это должно означать, что Арат и его приспешники сначала надеялись решить дело местными силами в союзе с мессенянами и спартанцами. Это, очевидно, подняло б престиж ахейцев больше, чем спасение македонянами. И они могли бы и в самом деле в этом преуспеть, если б не плохое ведение военной кампании при Кафиях и итоговое поражение. Что касается македонян, то судя по поведению Тавриона, у них не было желания воевать. Да, когда был захвачен Клар на ахейской территории, он помог вынудить захватчиков уйти. Но это случай совершенно ясный. Было столько же не в македонских, сколько и не в ахейских интересах, допускать агрессию такого рода. Что до пропуска этолийцев через территорию Ахайи, македонский царь конечно же желал не спускать с них глаз, но атаковать их не желал. Нет никаких сведений, что Таврион или его солдаты как–либо участвовали в Битве при Кафиях.
Вскоре после битвы имело место третье ординарное собрание ахейской конфедерации этого года. Арат на нём был подвергнут резкой критике, но тем не менее преуспел в сохранении своего влияния на участников собрания и таким образом в проведении своей политики. Так участники проголосовали за то, чтоб направить послов в государства — члены Эллинской лиги и к Филиппу с уведомлением о том, что этолийцы, в нарушение договора, дважды вторгались с оружием на ахейскую территорию, просить о помощи и рекомендовать принять мессенян в лигу. Далее, были даны инструкции стратегу, собрав силы в 5000 пехоты и 500 человек конницы, идти на помощь мессенянам, если они вновь будут атакованы этолийцами и договориться с мессенянами и спартанцами об их вкладе в общее дело. Каждое из этих двух государств должно было выставить воинский контингент в половину размера ахейского и таким образом общее число войск должно было составить 10 000 пехоты и 1000 всадников [11]. Это войско, как кажется, планировалось в качестве оборонительной силы для операций в Пелопоннесе. В качестве таковых их могло быть вполне достаточно. Однако, в то же время, с помощью обращения к Филиппу и Эллинской лиге, ахейцы пытались разжечь общеэллинскую войну.
Летом 220 г. этолийцы созвали экстраординарное собрание своей лиги [12]. Собрание это показало, что большинство за партией мира, но невозможно сказать кому этолийцы были обязаны созывом этого собрания: партии войны, искавшей более обширной поддержки своей политике или партии мира, стремившейся остановить дурное поведение и агрессию до того, как станет слишком поздно. Собрание действительно проголосовало за сохранение мира со спартанцами, с мессенянами и со всеми остальными, таким образом трактуя походы в Мессении так, как если бы они никогда и не случались. Что же до ахейцев, этолийцы проголосовали за сохранение мира с ними при условии, если те разорвут свой союз с мессенянами. Полибий порицает это как самое нелогичное, так как этолийцы были союзниками обеих государств. Эта критика может быть формально верной и всё же несколько несправедливой. Если союз между этолийцами и мессенянами был и в самом деле давним и если ахейцы пытались оторвать мессенян от Этолии, то действие это было определённо враждебным. Однако, хоть и явно предпочитая мир, поднимая этот вопрос, этолийцы бросали вызов, который явно мог возбудить войну. Но если позиция этолийцев была двусмысленной, то с Филиппом и членами Этолийской лиги всё совершенно ясно, хотя в этой связи лишь эпироты и Филипп упомянуты по имени. Когда они получили обращение этолийцев, они, и вероятно другие союзники почувствовали, что проступки этолийцев были не намного хуже, чем обычно и таким образом предпочли сохранить мир. Они были сторонниками принятия мессенян в Эллинскую лигу, но, как кажется, но собрания по этому поводу не созывалось и следовательно, ничего в этом отношении не предпринималось [13]. Их принятие, как кажется, произошло на собрании, созванном в Коринфе позже в этом году.
Вскоре дальнейшие события обострили ситуацию. Свой вклад в это внесли этолийские агрессоры и иллирийские искатели приключений. Два иллирийских вождя — Деметрий из Фароса и Скердиллид, в нарушение договора иллирийского царства с Римом, проплыли на юг вдоль побережья Греции с 90 лембами — лёгкими судами, используемыми иллирийскими и другими пиратами, каждый с командой примерно в 50 человек. Единственным упомянутым пунктом побережья, который они атаковали был Пилос и вполне возможно, что они заранее сговорились с кем–то из вождей этолийцев напасть на этот город и оторвать его от Ахейской конфедерации. В любом случае, ахейцы за этот рейд порицали этолийцев [14]. После этого два вождя разделили свои силы и Деметрий с 50 лембами продолжил путь в Элиду, в то время как Скердиллид с 40 возвратился назад и приплыл в Навпакт, вероятно выбранный для дальнейших действий. Здесь он заключил соглашение с Агелаем из Навпакта о разделе добычи и согласился присоединиться к этолийцам в нападении на Ахайю. Этот план должен был быть принят или по крайней мере в общих чертах намечен раньше, ведь для иллирийских пиратов вовсе не было обычным на пути домой из похода следовать в Навпакт. И хотя глава Этолийской лиги, Аристон утверждал, что этолийцы пребывают в мире с ахейцами, тем не менее Агелай, Доримах и Скопас собрали значительные военные силы для нападения на Кинефу — аркадский город к югу от горной гряды вдоль границы между Ахайей и Аркадией и с трудом доступный с побережья через долину Эрасина. Город, пострадавший от гражданских распрей и в который лишь недавно возвратилась группа изгнанников (возможно представителей низших классов), кем–то из этих изгнанников сдан был этолийцам. Отсюда этолийцы двинулись на Клитор, который им взять не удалось, не из–за помощи со стороны остальной конфедерации, но исключительно из–за сопротивления самих горожан. Окажись этолийцы здесь более удачливы и удержи они эти два города за собой, они контролировали бы кратчайший путь внутрь материка от центра ахейского побережья и если б им ещё удалось нанести удар по Спарте, то им бы открывался путь к уничтожению Ахейской конфедерации. Это, кажется, и была их цель, но они потерпели неудачу большей частью, как кажется, из–за сопротивления Клитора. После этого они предложили сдаться Кинефе в Элиде и когда предложение было отвергнуто, разрушили город и вернулись в Этолию [15]. Их уход вызван был, как сообщают, новостями, что македоняне собираются вторгнуться в Этолию [16] и им удалось вернуться до вторжения Филиппа. Это, в свою очередь, подразумевает, что второе обращение ахейцев, то которое побудило действовать Филиппа, было сделано после нападения этолийцев на Кинефу.
Первыми шагами Арата были посольство к Филиппу с просьбой оказать ахейцам помощь, сбор набранного войска и обращение к спартанцам и мессенянам о присылке войск в согласии с договором. Это последнее его действие было не особенно успешным, так как спартанцы не прислали условленное вспомогательное войско, ограничившись ничтожным числом конных и пеших воинов. Но это, как кажется, не было главной причиной дальнейшей бездеятельности Арата. Какова бы ни была причина, он не выказал желания атаковать этолийцев ни когда они осаждали Клитор, ни когда следовали на побережье через горы. Ведь тогда, по сообщению Полибия, они проходили по местности столь трудной для передвижения, что для того, чтобы нанести им поражение достаточно было одного трубача. Он приписывает эту нерешительность крайней осторожности, вызванной поражением раньше в том же году. Это могло сыграть свою роль, но возможно более важным, как предполагают некоторые учёные, было желание того, чтобы вся Эллинская лига восприняла действия этолийцев как акт агрессии, взывающий к её вмешательству. Главным действующим лицом стал не Арат, а Таврион. Он не обладал достаточным количеством войск, чтоб вести самостоятельную военную кампанию, но он воспользовался тем, что Деметрий Фаросский со своими лембами находился в Кенхреях, порту Коринфа на Сароническом заливе. Ведь после удачного рейда в Эгеиду, он преследуем был родосцами. Теперь Таврион условился с ним перетащить его судёнышки через перешеек и напасть на этолийцев во время самой переправы, взяв на себя расходы по перетаскиванию лодок. Иллирийцы согласились напасть на этолийцев во время их переправы у Рия. Но иллирийцы, однако, опоздали на два дня к переправе этолийцев и поэтому возвратились в Коринф, удовольствовавшись опустошением некоторых местностей на этолийском побережье [17].
В это время Филипп предпринимал решительные действия в ответ на просьбы ахейцев и явился в Коринф со значительным контингентом войск. Оттуда он рассылал призывы к членам Эллинской лиги собраться в Коринфе на собрание, а затем проследовал в Тегею, чтобы разрешить спартанскую проблему. Теоретически, спартанцы имели двойные связи с союзниками. Они были членами Эллинской лиги и вдобавок недавно заключили особое соглашение с ахейцами и мессенянами для защиты против этолийцев. Но в оппозицию к этой партии существовала и другая, благоволившая этолийцам за помощь против македонян. Некоторое время здесь происходили разные интриги, вероятно имевшие какую–то связь с атаками на Кинефу и Клитор. Внезапный приход Филиппа ускорил ход событий. Трое из эфоров связаны были с этолийцами. Из страха, что он разоблачит их козни в отношении Филиппа, они решили убить одного из своих коллег, так же как и некоторых других из своих противников, в потом тотчас же послать представителей к Филиппу, чтобы обвинить убитых. Филипп назначил разбор дела в Тегее. Решение его было таково, что поскольку лакедемоняне не совершили никакого явного проступка против союза в целом и в то же время обещают во всём исполнять свои обязанности относительно него, то несправедливо было бы поступать с ними с беспощадной строгостью. И однако ж, он решил, что лакедемоняне должны дать новое клятвенное подтверждение союза [18]. Это, по видимости человечное решение находилось в согласии с тем правилом, что внутренние дела государств–членов — дело местных властей.
Из Тегеи Филипп возвратился в Коринф, где председательствовал на собрании Эллинской лиги. После того как члены лиги выдвинули свои обвинения против этолийцев, было принято единогласное решение об объявлении им войны и определение о войне пополнили ещё следующим постановлением, что каждому союзнику, у которого этолийцы со времени смерти родного отца Филиппа, Деметрия, отняли землю или город, все прочие обязаны помогать в борьбе за возвращение отнятого, восстановить исконные учреждения у всех тех, которые силою обстоятельств вынуждены были вступить в Этолийский союз, а так же избавить Амфиктионийскую лигу от этолийского контроля. Так как ахейцы были инициаторами разжигания войны, то стоит бросить беглый взгляд на их претензии и жалобы. Этолийцы захватили Клар в мегалопольской области, по дороге опустошили поля патрян и фариян, разграбили Кинефу, ограбили святилище Артемиды в Лусах, осадили Клитор, затеяли вместе с иллирийцами нападение на Пилос с моря и на Мегалополь с суши [19]. Упомянуты насилия только на ахейской территории и в случае с Патрами и Ферами это было не простым проходом через иностранную территорию, но якобы имевшими место эксцессами этолийских войск. Таким образом, вина, заключающаяся в проходе через иностранную территорию, не слишком очевидна. Это может быть причиной того, почему марш, приведший к битве при Кафиях, вообще не упомянут.
Государства–члены Эллинской лиги не были связаны решением своих представителей в собрании. Поэтому после собрания в них направлены были послы гарантировать их действия относительно решения, объявляющего войну. Тем временем Филипп, явно не желавший войны, попытался договориться с этолийцами. Последние сначала согласились встретиться с ним у Рия, но после передумали. Вместо этого на осенних выборах они выбрали стратегом Скопаса, тем самым показав, что они готовятся к войне. Ахейцы, со своей стороны, тотчас же ратифицировали объявление войны и санкционировали каперство против этолийцев. Это было сделано, как кажется, на одинарном осеннем собрании Ахейской конфедерации, четвёртом и последнем в году. Таким образом, оба главных действующих лица приготовились к войне и Филипп прибыл из Коринфа в Эгий, где он обратился к совету ахейцев. Оттуда он со всеми своими войсками возвратился в Македонию, чтобы приготовиться к войне. Подготовка включала посещение Иллирии для переговоров со Скердиллидом, который чувствовал себя обманутым относительно обещанной этолийцами доли добычи. Потому–то он перешёл с 30 лембами на сторону Филиппа за обещание субсидии в 20 талантов в год за действия против этолийцев [20].
Реакция членов Этолийской лиги на объявление войны была различной. Акарнанцы тотчас же ратифицировали постановление. Эпироты в известном смысле его ратифицировали, но постановили выступить на войну лишь когда это сделает Филипп, так чтоб не вести военных действий без поддержки. Этолийским же послам они заявили, что сохраняют мир. Мессеняне заявили послам лиги, что не выступят до тех пор, пока этолийцы не будут изгнаны из Фигалеи. Наконец, спартанцы отпустили послов без всякого ответа, но уже до весны были в союзе с этолийцами. После выборов новых эфоров осенью 220 г., та группа, которая ответственна была за убийство промакедонских лидеров, начала переговоры с этолийцами и условилась о визите этолийского посла Махата. Всё это делалось в частном порядке и без одобрения эфоров. Но последние всё же согласились позволить Махату выступить перед народным собранием. После того как он представил своё дело и удалился, спартанцы начали обсуждать вопрос между собой. Партия, выступавшая за союз с Филиппом и македонянами одержала победу и Махат удалился из Спарты. Но эта победа в собрании оказалась кратковременной. Вожди антимакедонской партии организовали убийство эфоров и предали других своих противников смерти или же изгнанию. Таким образом были избраны новые эфоры, возобновлён союз с этолийцами, восстановлена царская власть; новыми царями стали Агесиполид и Ликург. Последнего тотчас побудили напасть на аргосские владения вдоль побережья. Далее спартанцы одобрили каперство, что означало рейды против ахейцев как по суше, так и по морю. Махат так же убедил (может быть точнее было бы сказать «приказал») элейцев напасть на ахейцев. Таким образом, говорит Полибий, к весне 219 г. положение этолийцев было превосходно; ахейцев же напротив и здесь он определённо пишет так, как если бы считал, что это война ахейцев против этолийцев. Филипп, на которого ахейцы главным образом надеялись, всё ещё делал свои приготовления, эпироты всё ещё колебались, а мессеняне оставались нейтральными. Этолийцы, с другой стороны, при помощи Спарты и Элиды, окружили ахейцев войной со всех сторон [21].
События 220 года, приведшие к объявлению войны, так подробно обсуждались нами для того, чтобы уяснить позиции и требования Этолийской и Ахейской конфедераций, а так же законы и обычаи межгосударственных отношений, которым соответствовало их поведение. Результаты не особенно удовлетворительны, дав не многим более демонстрации того, что две конфедерации выдвинули друг против друга обвинения. Было бы желательно постараться не дать данным о военных кампаниях выйти из под контроля, но они столь запутаны, что задача не из лёгких. Одно из неожиданных затруднений — повторяющиеся в нашем проахейском источнике упреки Филиппу за то, что он не вёл ту политику, которую ахейцы считали наиболее благоприятной для своих собственных интересов. Но поскольку война вызвана была эгоистическими происками этолийцев и ахейцев, а Филипп стремился избежать её, то его вряд ли можно порицать за то, что когда война всё же началась, он поставил македонские интересы выше ахейских.
Военная кампания 219 г. в ходе обычного сезона военных кампаний, приняла форму попыток этолийцев разгромить Ахейскую конфедерацию, в то же время отвлекая Филиппа рейдами через Фессалию на Македонию и характеризуется неудовлетворительной организацией обороны со стороны ахейцев и попытками со стороны Филиппа укрепить свою позицию на западном побережье Греции и распространить своё влияние в южном направлении. Вкладом во всё это спартанцев под командованием Ликурга была оккупация Афенея на территории Мегалополя — обычный первый шаг спартанской экспансии. Что до этолийцев, то они совершили внезапную ночную атаку силами в 1200 человек на ахейский город Эгира и уже было в него вступили, но отброшены были горожанами со значительными потерями. Этолиец Еврипид, действуя из Элиды, был более успешен, совершив поход на территории Дим, Фар и Тритеи. Ахейский гиппостратег, в ведении которого находился этот район, выступил, чтобы выбить их, с местным ополчением из трёх городов, но попал в засаду и был разбит, в то время как Еврипид возвратился и захватил пограничное укрепление, принадлежащее Димам. Тогда эти три города обратились к ахейскому стратегу этого года — Арату младшему, но однако понапрасну и когда он ничего для них не сделал, направили послов к центральному правительству, но и тут с не лучшим результатом. В это время Арат был не в состоянии набрать наёмных солдат по той простой причине, что ахейцы не платили им жалование вовремя. Наёмники, однако, совершенно очевидно были бы в наличии, если бы в наличии была оплата. Потому эти три города решили не выплачивать взносы федеральному правительству и самим нанять себе наёмников. 300 пехотинцев и 50 всадников оказалось вполне достаточно. Очевидно, что ахейские неудачи этого года вызваны были тем, что ахейцы сами дурно вели свои дела. Они же, конечно, как всегда, обратились за помощью к Филиппу. Собирался он в это лето помогать им или нет установить нельзя, ведь он вызван был домой вторжением дарданцев в Македонию.
Когда это случилось, Филипп вёл военную кампанию в Греции. Он выступил из Македонии с 16 000 человек. В своём первом предприятии — осаде Амбрака, он присоединил к себе эпиротов, так же как и 300 критских наёмников и 300 ахейских пращников. Последние, высоко ценимые профессионалы, вероятно так же были наёмниками. С этим войском, после сорокадневной осады, Филипп захватил город, который затем по справедливости передан был эпиротам. По условиям сдачи примерно 500 этолийцам, составлявшим гарнизон города, позволено было удалиться невредимыми несмотря на то, что этолийцы, в то время как шла осада, совершили поход в Пиерию в южной Македонии, где опустошили город Дий и повалили статуи македонских царей. Филипп, однако, не позволил себя отвлечь и упорно продолжал осаду. Затем он переправился в Акарнанию, где присоединил к себе 2000 акарнанцев. Целью его действий с этого времени стало, как кажется, возвратить Акарнании районы, отнятые у неё этолийцами. Город Фотии сдался без сопротивления и этолийцам опять позволено было удалиться. Затем Филипп двинулся к Стратию, прежней акарнанской столице. Города ему взять не удалось и он лишь опустошил окрестные поля. Здесь к нему обратились ахейцы, но сомнительно, вызвало ли это перемену его планов. Он, как кажется, с самого начала решил продвигаться на юг, ко входу в Коринфский залив. Целью его были или стали Эниады, которые он намеревался сильно укрепить и оборудовать в качестве крепости и военно–морской базы. Несомненно он так же планировал поставить здесь гарнизон, но и это дело осталось незаконченным из–за вести о том, что дарданцы задумали масштабное вторжение в Македонию. Филипп удалился домой, вероятно забрав с собой все свои войска и оставив Эниады акарнанцам. Потому–то они не стали важной базой для будущих операций, которые Филипп, как кажется, планировал. В Македонии оказалось достаточно простого возвращения Филиппа с его армией. Дарданцы отказались от вторжения и Филипп распустил свои войска на время уборки урожая [22].
Военные кампании враждующих сторон до сих пор не были закончены. Самой успешной была кампания Филиппа, но он слишком рано отозван был домой. Кампания этолийцев была более тяжелой, чем все прочие, но она оказалась достаточно эффективной для того, чтоб деморализовать ахейцев; это вполне демонстрирует тот факт, что силы лишь немногим более 2000 человек смогли, выступив из границ Элиды, пройти через Аркадию с намерением вторгнуться на территорию Сикиона и помешать этому смогло только неожиданное появление Филиппа со всоими македонянами. Филипп в результате зимней военной кампании 219-218 гг. полностью изменил положение дел. Но до этого случился поход этолийцев на Додону. На этолийскиз выборах осенью 219 года Доримах, человек который предводил разнузданными участниками похода из Фигалии в начале 220 г., избран был стратегом и начал свою службу с похода на этот эпирский центр. Несколько позже выступил Филипп с силами примерно в 5000 человек и продвигался так скоро и внезапно, что никто в Пелопоннесе не знал, что он куда–то выступил, до тех пор, пока он там не появлялся. Так как Фермопилы контролировали этолийцы, он прошёл на юг через Эвбею, Кин в Опунтской Локриде и проход Гиамполя в Фокиду и Беотию. Из Коринфа он разослал письма ахейскому стратегу Арату младшему и должностным лицам в городах с требованием набрать войска и собраться в Кафиях — аркадском городе, расположенном чуть севернее Орхомена. В горном проходе близ Стимфала он столкнулся с Еврипидом. Последний отступил окольным путём, бросив свои лишённые руководства войска (элейцев, «пиратов» и наёмников) на ужасное избиение. Полибий даёт число попавших в плен в 1200 человек, а спасшихся бегством не больше сотни. Остальные были перебиты [23].
В Кафиях к македонянам присоединилось количество ахейцев достаточное, чтобы увеличить армию до 10 000 человек. Войско это проследовало в западном направлении к Псофиде, городу в западной Аркадии, в то время владению элейцев. Сюда сбежал и вероятно здесь командовал Еврипид, этолийский командир, силы которого несколько дней назад потерпели поражение. Город был сильно защищён природой, с трёх сторон имел лощины с горными потоками и был труднодоступен так же и с четвёртой стороны. Тем не менее он был взят штурмом македонянами, хотя жители его и некоторое количество находившихся в нём этолийцев бежали на акрополь. Фактором, осложнившим его оборону было то, что осаждённые лишены были всяких орудий борьбы. Предвидя грозящую им участь, должностные лица города и с ними Еврипид решили сдаться на условиях личной безопасности для всех. Когда вражеская армия удалилась, местные жители вернулись в свои дома, в то время как Еврипид удалился в Коринф, а оттуда — в Этолию. Город же был возвращён ахейцам. Сколь он был для них ценен видно из того факта, что помимо крупного гарнизона в цитадели, они разместили ещё и другой, отдельный, в городе; командиры их были один из Сикиона, а другой — из Пеллены [24]. Гарнизоны эти несомненно состояли из наёмников. И тем не менее Псофида была, по всей видимости, принята в конфедерацию в качестве постоянного члена
За взятием Псофиды вскоре последовало и взятие Ласиона, расположенного недалеко к юго–западу. На этот, прежде периэкский или подвластный Элиде город, также претендовали и аркадяне. В это время в нём находился гарнизон элейцев, но при приближении вражеской армии он бежал, город взят был безо всякого труда и передан ахейцам. Подобное же местечко — Стратий, передано было Тельфусе, городу — члену конфедерации. Из Ласиона Филипп направился в Олимпию, вероятно путём почти прямо на запад из Тельфусы, а не по долине Алфея. Здесь он дал войску несколько дней отдыха перед тем, как начать разграбление Элиды. По данным Павсания, Элида в то время была густонаселённой областью с богатым и высокоразвитым сельским хозяйством, но, однако, очевидно, что она была не в состоянии сама защититься от вторгшейся армии. Поражение у Стимфала и падение Псофиды сломили сопротивление элидян, которые не имели сколько–нибудь значительной армии, т. к землями у них владела узкая олигархия и поля обрабатывались трудом зависимых, в то время, о котором мы ведём речь, вероятно большей частью рабов. Когда вражеская армия приблизилась, граждане бежали в укреплённые места, главным образом в Фаламу, куда согнали массу рабов, скота и другого движимого имущества; место это, вероятно, не было укреплено, но было столь малодоступно, что это обеспечивало достаточную безопасность. Доступ к нему вёл через узкие проходы, которые могли быть сравнительно легко блокированы. Филипп решил проблему, послав вперёд наёмников занять стратегические позиции, а затем прошёл через узкие проходы с пельтастами и легковооружёнными безо всякого сопротивления. В Фаламе он нашёл элейского полководца Амфидама с 200 наёмниками, но никакие другие войска более не упомянуты. При приближении Филиппа, все кто были в поселении сдались. В результате Филипп вернулся назад, ведя кроме скота и другой добычи около 5000 пленных, вероятно большей частью рабов, хотя здесь был так же Амфидам со своими наёмниками и несомненно некоторое количество других свободных людей. Эта добыча так же как и та, что взята была раньше, так обременила армию, что она вернулась в Олимпию, а затем прошла в Герею по дороге через Тельфусу. В Герее он распродал добычу и сделал приготовления к вторжению в Трифилию [25].
Но внезапно посреди всей этой деятельности, Филипп стал готовиться заключить с Элидой мир. Амфидам — полководец, взятый в плен в Фаламе, явился к Филиппу и заявил, что может побудить элейцев стать его друзьями и союзниками. Филипп, в обмен на их союз, предложил возвратить пленных без выкупа, обеспечить защиту страны от нападений извне и оставить её свободной, без гарнизонов и уплаты дани. Это, возможно, означает, что элейцы должны были вступить в Эллинскую лигу на тех же условиях, что и другие члены. Видимо, местности уже отделённые от Элиды и переданные ахейцам, остались бы в руках последних, но в других отношениях государство Элида осталось бы невредимым. Этот достойный истинного государственного деятеля план был, возможно, разработан Амфидамом и принят Филиппом. Чтобы быть осуществлённым он должен был быть принят элейцами и этолийцами и препятствие здесь состояло в том, что этолийцы не могли принять его не удалившись из Пелопоннеса. Но Амфидам видимо считал, что здесь есть какая–то надежда на успех. Но, как оказалось, элейцы попытались арестовать его и отослать в Этолию для суда и потому он спасся бегством к Филиппу в Диму. Возможно большинство элейцев и одобряло его план, но сделать ничего не могло, так как фактически они были подданными этолийцев [26].
Трифилия, район вдоль западного побережья Пелопоннеса, между реками Алфей и Неда, был частью периэкской или подвластной территории Элиды. В V веке была достигнута договорённость, что последним завоёванным пунктом был Лепрей в южной части области. По миру 399 г. Элида вынуждена была отдать все свои периэкские территории, которые естественно перешли под власть Спарты. Когда в 371 г. создана была Аркадская конфедерация, она тотчас же попыталась присвоить не только Трифилию, но так же и другие части прежней элейской периэкской территории. Их Элида попыталась вернуть, когда Аркадская конфедерация распалась, но как кажется не преуспела в установлении над ними прочного контроля до начала III столетия. Это вероятно связано было с этолийским продвижением сюда за некоторое время до 240 г. К Трифилии добавлялась также Алифера, город в западной Аркадии, который был подчинён Мегалополю или был частью его территории [27]. Трифилия была плодородным, плотно населённым районом, притягательным за эти свои качества [28], но похоже, что Филиппа и ахейцев больше интересовало её стратегическое положение. Установив контроль над Трифилией, они рассекали линию коммуникаций из Этолии через Элиду к Фигалее, Мессене и Спарте.
Трифилию разрезает горный хребет, протянувшись с востока на запад от границ Аркадии до моря. Между его западной оконечностью и морем лежит укрепление Самик, в то время как близ восточного конца горной гряды лежит очень сильно укреплённый город Тифанея. На некотором расстоянии к востоку от него находится Алифера. Эти два укрепления несомненно должны были представлять собой барьер для продвижения врага из Аркадии к Лепрею и это также был путь, по которому собирался продвигаться Филипп [29]. За это время элейцы и этолийцы в состоянии были сделать какие–то приготовления. В ответ на просьбу о помощи этолийцы прислали нового командира — Филида с 600 этолийцами. В Элиде он нашёл в своём распоряжении 1000 элейцев, 500 наёмников и небольшое количество лёгкой кавалерии того рода, который именовался тарентинами [30]. Совершенно очевидно, что силы эти были малы для генерального сражения. Надежда была на то, чтобы заманить вражескую армию в засаду или задержать с помощью укреплений или иного подобного рода защиты. Но Филид предпочёл просто усилить гарнизоны в ключевых городах. Он послал 1000 элейцев в Лепрей, наёмников в Алиферу, а сам с этолийцами отправился в Тифанею, следить за развитием событий. Очевидно, что Лепрей был ключом ко всей кампании, но сконцентрировав здесь войска, Филид, тотчас после первых успехов Филиппа, упустил шанс, который он имел, остановить вторгшегося врага до того, как он достигнет этого города. Филипп, несмотря на все эти военные силы захватил Алиферу (собственно город) за один день. Затем защитники, отступившие в цитадель, сдались на условиях сохранения своих жизней. Следующим препятствием для Филиппа стала Тифанея, но она расположена была так, что её можно было обойти, хотя расположение её и было удобно для того, чтобы послужить опорой силам, замышляющим фланговую атаку. Филид, однако, отступил со своими этолийцами в Лепрей. Таким образом, Тифанея перешла к Филиппу. В Лепрей пришли так же этолийские «пираты», которые просили позволения оставить Фигалию до того, как этот город перейдёт к Филиппу. Их приход увеличил число этолийцев в Лепрее до 1000. Но такая концентрация войск ни к чему не привела. Горожане собрались в одном районе и потребовали, чтобы этолийцы, элейцы и спартанцы (их там было около двухсот) удалились. Маловероятно, чтобы горожане смогли одержать победу в подлинном сражении с этими войсками, но приближения Филиппа оказалось достаточно, чтобы побудить Филлида удалиться со всеми этолийцами, элейцами и спартанцами. Он хотел было прибыть в Самик до Филиппа, ведь последний двигался в том же направлении со своими пельтастами и легковооружёнными. Но поскольку у него не было припасов, он решил сдаться на месте в обмен на свободное отступление своих войск с оружием. Таким образом, он удалился без больших потерь, но имел в своём активе замечательно неэффективную кампанию. Это может быть не случайным, что его имя никогда более не упоминается в сохранившихся частях труда Полибия. После его отступления, города северной Трифилии сдались Филиппу и всё завоевание завершено было за 6 дней [31].
Относительно управления завоёванной территорией, Полибий говорит только то, что Филипп разместил гарнизон в Лепрее и оставил акарнанца Ладика в качестве наместника (эпимелета) Трифилии), таким образом расценивая её как провинцию Македонии. Этого достаточно, чтоб прийти к выводу, что Филипп и его советники следовали той же самой политике, что и Антигон Досон, а именно усиления Ахейской конфедерации одновременно с укреплением македонского владычества. Так одновременно с позволением ахейцам абсорбировать более ранние завоевания, укрепив гарнизоном Лепрей он добавил еще одно звено в цепь их, созданную Досоном. Этим и установлением контроля над Трифилией, он совершенно очевидно рассчитывал разорвать связи между этолийцами и отдельными частями Пелопоннеса.
Последним предприятием зимней кампании Филиппа была его атака на Элиду с севера. После того, как он оторвал Псофиду и Ласион от Элиды и Трифилию и присоединил города на юге, это должно было выглядеть естественным следующим шагом. Другой враг в Пелопоннесе — Спарта выглядела в тот момент безобидной. Из Лепрея Филипп проследовал в Мегалополь, а затем в Аргос, где он мог провести некоторое время перед тем как выступил на Элиду через ахейскую территорию. По пути он присутствовал в Эгии на собрании, где избирался стратег на следующий год. На нём, как говорят, интриги македонянина Апеллеса привели к поражению Тимоксена, креатуры Арата и выбору Эперата [32]. Военная кампания в Элиде не имела иного важного значения кроме восстановления ахейского господства в этой части полуострова. Тейхос, небольшое, но сильно укреплённое поселение, несколькими месяцами ранее отнятое у Дим, было очищено элейцами и таким образом ей возвращено. В то время как там был Филипп, Амфидам — этолийский полководец, ранее пытавшийся договориться о мире, бежал и искал у Филиппа убежища и таким образом все надежды на сепаратный мир рухнули. Из Дим Филипп вернулся в Аргос, где провёл остаток зимы, а войска отослал домой [33]. После двух или трёх месяцев отдыха, летом 218 г., военные действия возобновились.
Вероятно, примерно в июне силы в 6000 македонян и 1200 наёмников прибыли на сцену боевых действий. В это время македоняне потребовали, чтоб ахейцы несли часть расходов. По требованию Филиппа в Эгии было созвано экстраординарное собрание. Здесь Арату удалось блокировать его работу, так что оно перенесено было в Сикион, на родину Арата. Здесь, с помощью Арата, Филиппу удалось добиться предоставления себе 50 талантов в качестве платы его армии за три месяца и 10 000 медимнов зерна, а так же обещания 17 талантов в месяц, если ему придётся вести военную кампанию в Пелопоннесе более трёх месяцев [34]. Если платить солдатам по 3 обола в день, то 17 талантов было бы вполне достаточно для выплаты месячного жалования 7000 солдат, т. е только жалования без продовольственного пайка [35].
То как обстояли ахейские дела в год стратегии Эперата (218-217) остаётся несколько загадочным. Говорят Эперат был совершенно некомпетентен («человек бездарный и не пользующийся никаким уважением у ахейцев»), но большую часть года ахейские дела шли не так уж плохо и кажется вполне резонным задаться вопросом не было ли наихудшим из его недостатков то, что он был противником Арата и кроме победы на выборах, не мог противостоять ему политически. Ход событий наиболее вероятно восстанавливается следующим образом. Вскоре после того, как Эперат вступил в должность, Филипп, чтобы обеспечить себя провиантом и жалованием войскам, побудил его созвать экстраординарное собрание. На собрании, присутствовал ли он лично или нет, Арату удалось блокировать его работу. После этого, Филиппу удалось устроить перенос собрания в Сикион и примириться с Аратами, отцом и сыном, возложив вину за то, что произошло на выборах на других. Затем, с помощью Арата, он обеспечил всё, что требовалось для дальнейших предприятий. Отметим однако, что всё это, включая перенос собрания, вряд ли могло быть сделано без уговора с Эператом, который в течение лета командовал значительными набранными силами. Во всяком случае он, как кажется, лучше был способен, чем Арат забывать личные обиды и работать на благо государства. С другой стороны, похоже, что намеренное противодействие со стороны Арата в это время не заходило дальше, чем затягивать действия до тех пор, пока он не восстановит свои взаимоотношения с Филиппом. Конец года Эперата отмечен был, однако беспорядками и дезорганизацией и Полибий прямо возлагает вину за это на его некомпетентность и непопулярность. Это может быть верным, но нельзя утверждать этого с уверенностью. Ведь согласно Полибию, Эперат был первым и главным противником Арата. Возможно, главной причиной неурядиц было неизбежное замешательство, вызванное практикой проведения выборов и смены стратегов весной [36].
Летнюю кампанию Филипп решил провести на море и потому собрал македонские и ахейские корабли в Лехее и обучал своих солдат грести. Таким образом ясно, что его корабли служили в качестве транспорта, чтобы отвозить его войска куда он пожелает. Он приплыл сначала в Патры, но целью его была Кефалления, где он предписал встретиться с ним своим союзникам — мессенянам, эпиротам, акарнанцам и иллирийскому правителю Скердиллиду. Элейцы небезосновательно опасались нападения на свой порт Киллену и страх их очевидно разделялся этолийцами. Полководец Доримах послал им на помощь 500 критских наёмников под командованием Агелая и Скопаса, в то время как сами элейцы наняли наёмников и готовили собственных сограждан. Чтоб противодействовать им, Филипп выделил из собственных своих войск немного критян и некоторое количество галльских всадников, в то время как сами ахейцы мобилизовали 2000 человек из числа граждан и наняли наёмников. Эти войска находились в Димах, несомненно под командованием Эперата. Приблизившись к Кефаллении, Филипп прежде всего подплыл к Прониям, близ самой южной оконечности острова. Найдя этот город слишком трудным для осады, он продолжил плыть вдоль южного побережья острова дальше к западу до Палуса. И этот город захватить ему не удалось, несмотря на то, что ему удалось сделать пролом в стене сделав под ней подкоп, подперев её, а затем поджегши стойки. Каковы бы ни были причины, это была серьезная неудача. Полибий объясняет её изменой македонских офицеров, умышленно разыгрывавших трусов в ходе военных действий. Это крайне маловероятно. Кефалления была важной базой действий этолийцев и была равно важной и в руках их врагов. С тех пор все в окружении Филиппа, даже если они несогласны были по другим вопросам, страстно стремились покорить остров. Кроме того, трудно поверить, что македонские офицеры прикидывались трусами в битве и потом могли смотреть в лицо своим солдатам [37].
В то время как Филипп вёл военные действия на Кефаллении, Доримах вступил в Фессалию с половиной наличных сил Этолийской конфедерации. В то же самое время спартанец Ликург атаковал Мессению. Потому–то Филиппу поступили просьбы о помощи и с севера и с юга. Мессеняне настоятельно просили, чтоб Филипп поплыл на юг и напал внезапно на спартанцев. Акарнанцы, с другой стороны, просили о вторжении в Этолию, для того, чтоб опустошить земли этолийцев и изгнать Доримаха из Македонии. Таков и был план, принятый Филиппом, хотя и сомнительно был ли он, как то утверждает Полибий, принят потому, что его посоветовал Арат. Тем не менее вполне вероятно, что Арат поддержал его, как это не странно, так скоро после того, как были приняты меры по субсидированию операций Филиппа в Пелопоннесе. Возможно, Арат опасался роста там силы Македонии [38].
Раз принятого плана продвигаться на север. Филипп придерживался точно. Он послал распоряжения Эперату и ахейцам поддержать мессенян, в то время как сам поплыл к острову Левке. Затем он проследовал через канал, отделяющий остров от материка и выплыл в Амбракийкий залив. Однажды утром, на рассвете, он достиг Лимнеи в Акарнании, в самой южной части входа в залив. Здесь к нему присоединились вновь набранные акарнанцы, несомненно обрадованные удобным случаем совершить поход в Этолию и жаждавшие мести за прошлые страдания. Здесь он задержался лишь настолько, чтобы накормить свои войска и оставить здесь, с надлежащей охраной, большую часть личных вещей и тяжелого снаряжения, облегчив своим войскам подготовку к быстрому форсированному марш–броску. И в тот же день, после полудня, он выступил, взяв проводников, на Терм, религиозный центр и в некотором смысле столицу Этолийской конфедерации, но место изолированное и почти пустынное в это время года. После привала на ужин и небольшой отдых, марш был продолжен и к закату они достигли реки Ахелоя где–то выше Стратия. Филипп продолжал и дальше энергично продвигаться, прошёл к югу от озера Трихонида, оставил небольшие отряды в паре стратегических пунктов и достиг Терма тем же вечером [39]. Здесь он оставался до тех пор, пока не разграбил и опустошил всё это место, пока не уничтожил или же не вывез всё движимое имущество и массу вооружения, не разрушил постройки и не повалил статуи, пощадив лишь изображения богов. Македоняне считали это законным воздаянием за то, что этолийцы сделали в Димах и Додоне, но Полибий осуждает эксцессы в очень строгих выражениях. В этом он вероятно выходил за пределы стандартов войны его времени. Почти дружеская манера, в которой Филипп и этолийцы вели на следующий год мирные переговоры показывает, что Филипп и этолийцы не осуждали поведение друг друга с той суровостью, с какой это делает Полибий. На пути в Терм Филипп, как кажется, никакого сопротивления не встретил. Когда он стал уже удаляться, арьергард его был атакован, но нападавшие были отброшены с некоторыми потерями. Впрочем это и другое «сражение», о котором сообщается, представляло собой не более, чем стычки. Так как Доримах и его войска находились тогда в Фессалии (они возвратились только когда Филипп уже ушёл), то у этолийцев не было столь значительных военных сил, чтобы вызвать на битву македонян с акарнанцами. Таким образом, Филипп безо всякого труда возвратился на свои корабли в Лимнее, оттуда отплыл к Левке, а от Левки — в Лехей [40].
Второй раз за год Филиппу с видимой лёгкостью удалось достигнуть места столь изолированного и труднодоступного, что оно казалось неприступным даже без особых укреплений, предназначенного природой быть акрополем для всей Этолии, как заметил Полибий о Терме [41]. Это должно означать превосходно продуманное управление, великолепную организацию и сохранение полной тайны будущих передвижений войск. Многим из этого он обязан был военной машине и кадрам, собранным ещё Досоном. Снабжение информацией в данном случае должно было быть достаточно нетрудным, ведь многие акарнанцы должны были знать расположение земель. В других случаях информация могла поступать от политических изгнанников. Что касается будущих передвижений, ясно что подготовку крупных экспедиций, особенно морских, сохранить в тайне было нелегко. Когда Филипп собирал корабли в Лехее, этолийцы и элейцы уже готовились защищать Киллену в Элиде. Однако, когда армия была уже в походе, только командующий и его окружение знали в каком направлении следует двигаться дальше. Но, однако, в данном случае даже беглый взгляд на карту подскажет, что вражеская армия, выйдя из Лимнея, почти несомненно двинется в долину Ахелоя и на равнину у Трихонидского озера, даже если она и не двинется на Терм, а здесь на пути есть позиции, на которых меньшие силы могут оказаться в состоянии блокировать продвижение большей армии. То, что этолийцы не сумели сделать это вызвано, как кажется, не только скоростью передвижения Филиппа, но и их убеждённостью в том, что ни один враг не дерзнёт попытаться достичь Терма. Ясно, что этолийский полководец Доримах оценил ситуацию неправильно. Выступив в Фессалию, он оставил половину этолийских сил дома, но многие из них должны были находиться в местах отдалённых от Лимнеи и даже от долины Ахелоя. Кроме того, он послал своих ближайших соратников — Агелая и Скопада в Элиду, очевидно сочтя, что она должна будет стать решающим театром военных действий. Таким то образом, этолийские силы, оставшиеся дома, лишены были всякого руководства. Этолийские войска были так же в Метапе, близ «теснин» в восточном конце Трихонидского озера, но они отступили без борьбы [42].
Филипп со своей армией оказался в окрестностях Спарты через неделю после того, как вышел из Левки. Из Левки он приплыл в Лехей, оставил там корабли и через вестников с письмами назначил своим союзникам — ахейцам и мессенянам день, в который они с оружием в руках должны были явиться в Тегею на ночь. После самое большее одного дня в Коринфе, Филипп выступил в Тегею и прибыл туда на другой день вечером. Здесь он собрал ахейских союзников, как и планировал. Так как вестники, посылаемые для созыва союзников имели не более одного дня преимущества перед быстро движущейся армией — это замечательное доказательство, что федеральная система связей и мобилизации была в порядке и функционировала хорошо. Мессеняне, с другой стороны, не смогли прибыть вовремя и это не удивительно, ведь от Мессены до Тегеи было почти так же далеко, как от Коринфа до Тегеи. Филипп не стал дожидаться их прибытия, но выступив на следующий день, достиг Амикл близ Спарты к вечеру второго дня, таким образом покрыв расстояние от Коринфа до Менелайона близ Амикл за четыре дня [43]. То, что не были сделаны необходимые приготовления для прибытия и будущего продвижения мессенян, было как кажется, большой ошибкой в планировании кампании. Но поскольку уж так случилось, Филипп поспешил выступить с македонскими и ахейскими силами, для его предприятия достаточными. Судя по направлению, позже взятому мессенянами, он шёл не прямым путём из Тегеи в Спарту, но направился на юг, в аргосскую, т. е ахейскую территорию и приблизился к Спарте с востока, горным проходом через Парнон и расположился лагерем в Менелайоне на левом берегу Еврота, несколько ниже Спарты. Из лагеря он выступил опустошать окрестности, сначала двинувшись на юг к мысу Тенар, затем обогнул Лаконский залив и вновь двинулся на юг до мыса Малея. Тем временем 2000 мессенских пехотинцев и 200 всадников со всей быстротой, на какую они были способны прибыли в Тегею и решили попытаться сделать невозможное — догнать быстрым продвижением Филиппа, который далеко ушёл вперёд. Поход, предпринятый ими, как показано выше, был весьма несчастливым, ведь когда они достигли Глимпа, укреплённого поселения к востоку от Спарты и близ границы спартанской территории, Филипп уже вышел за пределы Спарты и город и спартанское войско стояли между ним и мессенянами. Последние расположились лагерем около Глимпа не взяв никаких предосторожностей. Это позволило Ликургу, выступив внезапно из Спарты, на них напасть. Убитых было немного, так как большинство мессенян бежало под защиту стен Глимпа, но они лишились своих коней и имущества. После этого все они, естественно, вернулись домой. Корень всех их неурядиц состоял вероятно в том, что время для прибытия мессенян в Тегею было непомерно ранним. Кроме этого, главными их ошибками были чрезмерное рвение и небрежность, ведь было бы естественным принять во внимание, что македоняне и ахейцы были между ними и любой спартанской армией [44].
Когда Филипп возвратился из своего похода на юг полуострова, Ликург также возвратился назад в Спарту и готовился помешать его движению на север, хоть и был не в состоянии бросить ему вызов в решающем сражении. План его состоял в том, чтобы вынудить его идти по узкой дороге, открытой для фланговой атаки. Филипп продвигался на север вдоль западного берега Еврота. Ниже города, холмы на восточном берегу поднимались почти прямо из реки. Здесь в Менелайоне Ликург занял позицию примерно с 2000 воинов, с намерением ударить по правому флангу вражеской армии на марше. Войскам, оставшимся в городе, он отдал приказ выступить по данному сигналу и построить ряды лицом к реке и к речному берегу. Чтобы помешать таким приготовлениям, Филипп форсировал реку со своими легковооружёнными наёмниками, пельтастами, иллирийцами и выбил Ликурга с позиции. Оставив иллирийцев удерживать холмы, он пересёк обратно реку с прочими войсками, несомненно где–то выше города, так что мог ударить спартанцам во фланг или в тыл, если они попытаются атаковать солдат фаланги на марше. Атака спартанцев, но не на солдат фаланги, а на тот отряд Филиппа, который оставлен был на страже, была отражена. Затем, когда подошли тяжеловооружённые и переправились через Еврот выше города (их первая переправа в этот день), Филипп и его легковооружённые выступили в качестве арьергарда, форсировав таким образом реку в третий раз за день [45]. После этого Филипп останавливался лагерем в первую ночь вблизи Спарты, на вторую — на поле битвы при Селласии и на следующий день достиг Тегеи. Отсюда, после распродажи добычи, он проследовал в Коринф. В целом военная кампания этого года была успешной, за исключением каких–то не вполне ясных дел а Фокиде.
В Фокиде, как кажется, были предприняты попытки приобрести с помощью измены или хитрости какой–то город или города, которыми всё ещё владели этолийцы. Если это так, то попытки эти провалились, но конечно влияние македонян и их союзников в восточной Фокиде не ослабло. Было уже замечено, что путь македонских войск туда и обратно проходил через Фокиду. Когда Филипп проходил здесь осенью 218 года, в стране уже вероятно установлены были гарнизоны македонских войск. По всей видимости, они установлены были здесь когда Филипп пришёл на юг в 219 или самое позднее в начале 218 года. Стоит напомнить, что этолийцы в этом году нашли Фессалию так хорошо укреплённой, что не дерзнули спуститься в Фессалийскую равнину. Установка гарнизонов в Фокиде могла быть частью той же самой политики, а именно установки войск в уязвимых местах, там где ожидалось нападение. Командиром в Фокиде несомненно был тот самый Александр, который исполнял эту обязанность и в следующем году, в то время как войска в Фессалии были под командованием Хрисогона и Петрея. Все офицеры здесь доверяли Филиппу и были ему лояльны [46]. Это означает, что от Пелопоннеса под командованием Тавриона, через Фокиду и Фессалию, здесь была сплошная группа районов с солдатами и офицерами, лояльными царю. Таким образом. даже если Халкида и была б в руках врага, то Филипп в Пелопоннесе всё равно не был бы отрезан от коммуникаций с Македонией. Несомненно это способствовало провалу заговоров, возглавляемых Апеллесом.
Здесь не место входить в детали этих заговоров. Достаточно будет отметить, что они зародились этим летом. Еще до того, как Филипп оставил Коринф ради Кефаллении, Апеллес прибыл в Халкиду, чтобы перерезать снабжение. Но какой бы урон ему не удалось нанести, он не сумел помешать Филиппу успешно завершить его военную кампанию и до конца лета все заговорщики были убраны с дороги. И тем не менее, согласно Полибию, заговорщики косвенно внесли свой вклад в неудачу мирных предложений. Ведь посредники с Родоса и Хиоса попытались договориться о мире. Они были хорошо приняты Филиппом и этолийцы поначалу так же согласились, но позже, услыхав о волнениях в македонской армии, стали меньше стремиться к миру и таким образом Филипп, хоть и отослал своих македонян на зиму домой, явно ожидал продолжения военных действий [47].
Подводя итоги летней кампании 218 г. можно сказать, что она была не из тех, что приводят к решающим победам. Не было большой битвы с тяжелыми потерями. Вероятно, ключевой была атака на Кефаллению. Если бы она была успешной, она смогла бы полностью изменить баланс сил в западной Греции. В Этолии и Лаконии Филипп нанёс противнику значительный урон, но он не уничтожил или даже не нанёс крупного поражения никакой вражеской армии. По его удалении, этолийцы и спартанцы почти так же были готовы сражаться, как были готовы до того. В то же время походы, предпринятые из Спарты и Элиды были, кажется, ещё менее эффективными. Больший ущерб врагу нанесли, может быть, походы, совершённые этолийцами и элейцами зимой 218 – 217 гг. на территории Дим и Патр, а позже и на другие города в западной части старой Ахайи. Вторгшиеся закрепились на какое–то время на Панахейской горе к югу от Патр. Ситуация, согласно Полибию, была столь тяжёлой, что города требовали возвратить их взносы в федеральную казну, а силы наёмников, набранные федеральным правительством, разбрелись [48]. Но в живой силе не было существенных потерь. При умелой организации и руководстве, ахейцы могли быстро восстановить прежние силы и репутацию.
Приготовления ахейцев к кампании 217 г. и их успех, как кажется, достаточно показывают, что их затруднения прошлых лет вызваны были слабостью организации и что самой серьёзной проблемой обычно был сбор денег для выплаты наёмникам. Арат–старший вновь избран был стратегом и тотчас стал готовиться к организации защиты против вражеских набегов и устройству грабительских походов самих ахейцев на вражескую территорию. На экстраординарном собрании Ахейской конфедерации он провёл решение набрать 8000 пеших и 500 конных наёмников и мобилизовать 3000 ахейских пехотинцев и 300 всадников. Здесь создана была своего рода постоянная армия, по крайней мере на время войны. Вдобавок, в случае необходимости, можно было мобилизовать ещё местных новобранцев. Были так же подготовлены и две небольшие эскадры, каждая по три судна, чтобы действовать, одна у побережья Арголиды, а другая у ахейского побережья, у Патр и Дим [49].
Подготовка эта проведена была хорошо и без помощи македонян, кроме разве тех, которые оставались в Пелопоннесе. Первыми военными действиями, о которых сообщается, был одновременный поход на Мессению этолийца Пиррия с севера и из Спарты Ликурга через проход Тайгета. План этот провалился, главным образом из–за того, что слабый отряд Ликурга был задержан кипариссянами и возвратился домой. В этих столкновениях ахейцы участия не принимали. Арат привёл наемников и какое–то количество мобилизованных из граждан в Мегалополь. Он теперь стал организовывать защиту разных границ [50]. Испытание этой защиты произошло когда synteleia Патр атакована была из Элиды. Элейцы, рассорившись с Пиррием, попросили этолийцев прислать другого командира и получили Еврипида. Свой первый поход он совершил с 2000 пехотинцев и 60 всадниками когда Арат отправился на собрание ахейцев, а наёмников передал Лику из Фар, местному гиппостратегу. Вторгшимся удалось довольно глубоко продвинуться вглубь ахейской территории, пока Лик не начал действовать, но в конце концов они потерпели поражение, потеряв 400 убитых и 200 взятых в плен. Но немного спустя Еврипид снова выступил в поход с целью разграбить область тритеян. Затем Лик и ахейский гиппарх, воспользовавшись уходом этолийских войск из Элиды, вторглись в эту несчастную страну с ахейскими наёмниками и местным ополчением Дим, Патр и Фар, трёх самых северных городов района. В Элиде Лику удалось вызвать элейцев на битву, заманить в засаду и нанести им поражение, но теперь уже с большими потерями, чем в более ранней битве. Относительно Еврипида и Тритеи больше ничего не сообщается. Тем временем ахейские суда совершали рейды на этолийское побережье и принесли ахейцам столько добычи, что зародили у солдат надежду, что им будет выплачено жалование, а у ахейских граждан — что налоги их будут снижены. Одним из пленных оказался Клеоник из Навпакта, который был проксеном ахейцев, возможно действовавшим в этом порту во многом подобно ахейскому консулу. Вместо того, чтоб продать его в рабство, его отпустили без выкупа и он позже принимал участие в мирных переговорах между Филиппом и этолийцами [51].
Один инцидент, хоть и мелкий всё ж заслуживает некоторого внимания, а именно обман, совершённый командиром македонского гарнизона Фанотеи, который заявил, что готов сдать город этолийцам. Вместо этого он заманил их в ловушку и захватил 100 этолийских солдат, когда они были посланы занять акрополь. Замешан в этом деле так же был и Александр, который был главнокомандующим оккупационными войсками в Фокиде. С другой стороны, этолийский полководец Агет был заинтересован в том, чтобы взять на себя командование, хотя он естественно не присоединился к авангарду, попавшему в ловушку. Равно многозначителен тот факт, что все это произошло в то время как Филипп был ещё в Македонии. Это должно означать, что македонские гарнизоны оставались в Фокиде в течение всей зимы и что охрана этой линии коммуникации поставлена была очень серьёзно. О Фессалии так же, несомненно, проявлена была забота, были здесь в течение зимы македонские войска или нет. Главным уязвимым местом в системе обороны была теперь северная граница с дарданцами. Относительно неё Филипп позаботился в начале 217 года, до того как он выступил на юг, заняв Билазору и таким образом перекрыв проход, по которому они имели обыкновение вторгаться в Македонию [52].
Таким образом, македонская оборона была теперь в лучшем состоянии, чем она была до этого, но у македонян, стремившихся к господству в Греции, вызывало раздражение то, что не только Фермопилы, но и вся Фтиотийская Ахайя была в руках этолийцев. Вероятно, целью Филиппа в 217 году было хоть как–то это исправить, захватив Фивы Фтиотийские — важнейший порт в этой части Греции, контролируемый этолийцами, раздражающе близко находящийся к Пагасам и Деметриаде и удобно расположенный для этолийских рейдов в Фессалию. Для действий против него, за зиму были изготовлены осадные машины. Пока велась подготовка к этому походу, Филипп попытался внезапным нападением захватить Мелитею. Успех здесь вывел бы его к Фермопилам, но что–то пошло не так и Филипп, очевидно, отказался от намерения осаждать или блокировать город. Вместо этого он немного отступил на север, в долину Энипея и приготовился к осаде Фив [53]. Сама осада была тщательно разработанным предприятием, включавшем рытьё рва и двойного окопа, использование катапульт и камнемётных машин, подкоп стены и установку подпорок, но финальным шагом всё таки не стал поджог подпорок, чтобы вызвать падение стены. Случилось так, что подпорки не выдержали тяжести и упали без применения огня. Тут жители сдались, но, тем не менее были проданы в рабство и заменены македонскими поселенцами. Столь суровое с ними обхождение вызвано было отчасти желанием иметь это важное место в надёжных руках [54].
Относительно планов на остальную часть года мало известно за исключением того, что они включали использование флота, состоявшего из 12 палубных судов, 8 беспалубных и 30 маленьких судов того типа, которые известны как hemioliai. Из них всем палубным судам приказано было плыть вокруг Пелопоннеса, в направлении Дим и Патр; остальные перетащены были через Истм и им приказано было встать на якорь в Лехее. Насколько велики были мелкие суда неизвестно, но они возможно соответствовали иллирийским лембам. Несомненно, что они прибавлены были к флоту, действовавшему в прошлом году. Какие задачи должен был выполнять этот флот — неизвестно. Во время пребывания Филиппа на Немейских играх пришло письмо из Македонии, сообщавшее о победе Ганнибала при Тразименском озере. Оно пробудило в Филиппе желание заключить мир с этолийцами и направить усилия на запад [55].
Переговоры о мире велись уже и ранее, но всё это выглядит так, как если бы Филипп не желал в действительности мира до того, как к нему пришло известие о победе Ганнибала. Родос и Хиос возобновили свои усилия прошлого года. Тотчас после взятия Фтиотийских Фив прибыли послы с этих островов, поддержанные так же послами из Византия и от царя Птолемея. И вновь Филипп оказал послам благосклонный приём и послал их к этолийцам; но после получения вестей о битве при Тразименском озере, он не стал ожидать их возвращения, а послал Клеоника из Навпакта, ахейского проксена, годом ранее пленённого ахейцами, в качестве своего представителя для открытия переговоров с этолийцами [56].
В то время как Клеоник послан был вступить в переговоры с этолийцами, Филипп двинул свои силы, как сухопутные, так и морские в Эгий, а затем проследовал в Ласион, близ границы Аркадии и Элиды, где им был захвачен небольшой форт неизвестного расположения. Вероятно, это была скорее демонстрация сил, чем крупная операция. Когда Клеоник возвратился с сообщением, что этолийцы желают провести с ним переговоры, он тут же приготовился заключить мир и направил вестников к союзникам, побуждая их послать представителей для участия в переговорах. Затем он двинул свои силы в Панорм, как раз через пролив из Навпакта, чтобы ожидать там представителей. И тем не менее, он ещё плавал на Закинф и устроил на этом острове дела; это несомненно означает, что он его захватил [57]. Таким образом, в самый последний момент он заполучил остров, который мог в какой–то мере компенсировать его за провал попытки завладеть Кефалленией. Ведь фактически, так как Кефалления была в руках этолийцев, а над Коркирой установлен был уже римский протекторат, это был единственный полезный крупный остров на западном побережье Греции.
Когда представители союзников собрались в Панорм, Арат и Таврион, символизировавшие двойное руководство союзом. посланы были в Навпакт для переговоров с этолийцами. Этолицы потребовали от Филиппа вывести его военные силы с их территории. Он так и поступил и установил свой лагерь, оградив его, в виду Навпакта. Этолицы, безоружные, расположились снаружи лагеря и переговоры начались. Как кажется, не произошло никаких несчастливых происшествий и не возникло никаких затруднений в мирных переговорах на условиях, что все стороны сохраняют то, чем они владели в это время — превосходная иллюстрация того, как воюющие державы, пожелав мира, могут подобающим образом вести переговоры [58]. Кроме того, отсутствие какой–либо жгучей ненависти показывает, что деяния этолийцев в Дие и Додоне и Филиппа в Терме, менее горячо осуждались их жертвами, нежели Полибием. Короче говоря, ведение этой войны не было чрезмерно жестоким по стандартам того времени и стороны переговоров вели себя так, как если бы считали мир и будущее согласие вполне возможными. Самое замечательное доказательство этого обнаруживается в речи, произнесённой этолийцем Агелаем из Навпакта, побуждающей к миру и союзу между греками и особо побуждавшей Филиппа проявить отеческую заботу на благо всех греков. Если и должна будет быть война, то лучше направить её энергию на запад. Ни карфагеняне, ни римляне, победив в войне, не удовольствуются Италией и Сицилией. И если придётся сражаться, то Филипп должен сосредоточить на этом конфликте всё своё внимание. Если он вовремя вмешается то это, может быть, даже даст ему шанс побороться за мировое господство. Таковы некоторые главные пункты этого замечательного памятника, который учёные обычно рассматривают как краткое изложение того, что Агелай действительно сказал. [59] Это мнение основывается на общей трактовке речей Полибия, но могло так же повлиять и ощущение, что он не приписал бы этолийцу, что нибудь столь делающее ему честь, если б это не было правдивым. Что до содержания, то призывы к общеэллинскому миру и союзу были общим местом и обращения к царю выступить в качестве благосклонного вождя греков раздавались по крайней мере со времён Исократа. Даже пророчество, что победитель в войне на западе станет угрозой для Греции, не слишком удивительно. После римского вторжения в Иллирию и установления в ней протектората, особо подчёркнутого Второй Иллирийской войной 219 г., многие греки стали осознавать, что это может произойти и с ними. Со своей заинтересованностью в делах западной Греции, этолийцы могли лучше понимать ситуацию, нежели ахейцы. Это может отчасти объяснять то, что оратор был этолийцем.
Результат войны был во многом патовым, хоть он и выглядит как македонская победа [60], ведь Македония приобрела Трифилию, Фивы Фтиотийские и Закинф, последние два в 217 году и сохранили свои связи с севером и с югом через Эвбею, Кин и восточную Фокиду. Одновременно приобретения сделали и другие члены Эллинской лиги. Ахейцы приобрели Псофиду и Ласион, эпироты — Амбракию, акарнанцы — внутри материка город Фотии, а на побережье — важный порт Эниады. Военная кампания Филиппа 219 г. создала впечатление, что он намерен открыть путь в Пелопоннес через западную Грецию и сделать Эниады крепостью и морской базой. После своего возвращения домой и зимней кампании 219-218 гг., он полагался на маршрут через Фессалию и Фокиду, но всё еще пытался основать крепость в западной Греции, начала в Кефаллении, а потом — в Закинфе. Но несмотря на успехи македонян и их союзников, Этолия не была значительно ослаблена. Прежде всего, она сохранила свои связи с Элидой, положение Спарты и Мессении было, мягко говоря, достаточно сомнительным. Единственная надежда на мир внутри Греции и на единение перед лицом чужеземцев лежала в объединении этолийцев со своими прежними врагами, иными словами, в объединении всех греческих государств а дружественный союз — старая мечта Эллинской лиги с 480 г. до времени римского вторжения в Грецию.

---

[1] См. особенно Niese, Geschichte, II, P. 411, n1. Что касается Пилоса, дело вполне ясно. На собрании Эллинской лиги в 220 г. ахейцы пожаловались на захват этолийцами Пилоса как члена конфедерации (Polyb., IV, 25, 4). Требования последних, чтоб ахейцы оставили это место – Liv., XXVII, 30, 13; Polyb., XVIII, 42,7. Для Кипариссы данных мало, кроме упоминания о помощи кипариссян Филопемену при Мантинее в 207 г. (Polyb., XI, 18,2), хотя так же и независимые действия кипариссян в военной кампании 218 года, скорее свидетельствуют в пользу того, что город принадлежал к Ахейской конфедерации, чем что он был общиной, составлявшей часть мессенского государства (Polyb., V, 92,5). Возможно, самый сильный довод тот, что членство Пилоса почти невообразимо, если так же некоторая окружающая территория не была ахейской.
[2] Polyb., IV, 7, 6-7.
[3] Это несмотря на тот факт, что этот Агелай, возможно, однажды обвинён был в нарушении asylia, которое даровано было Митилене (IG, IX², I, 190).
[4] Polyb., IV, 24, 1-3.
[5] См. Walbank on Polyb., IV, 7-13, цитирующего так же Феррабино.
[6] Полибий ((IV, 3,5; cf. Walbank, Philip V, P. 24) ясно говорит. что Доримах был в Фигалии «по общественным делам». Полибий (IV, 15,10) перечисляет ахейцев и мессенян в числе союзников этолийцев; о мессенянах cf. IV, 6, 11; обвинение этолийцев против мессенян, что они обещали ахейцам и македонянам участие в союзе – Polyb., IV, 5,8.
[7] Об этих событиях см. Polyb., IV, 4-9. IV, 6,8 как будто бы подразумевает всеобщую мобилизацию, но то тот случай, когда Полибий использует термин πανδημει не в буквальном смысле «всеобщая мобилизация». Передвижения войск были таковы, что подразумевают меньшие силы. Этолийцы не могли притворяться, что готовы переправить все военные силы своей конфедерации морем из Феи назад в Этолию.
[8] Polyb., IV, 9-13; cf. Walbank Comm., особ. на 10, 5.
[9] У Полибия (IV, 9,8) в сообщении о том как этолийцы якобы подчинились ультиматуму, упомянуты и Скопас и Доримах, но в 10, 3 в связи с изменением плана упомянут один лишь Доримах. Мимо этого нельзя пройти, так как рассказ о сражении не содержит ни того, ни другого имени.
[10] Polyb., IV, 10, 6-7; 11,2.
[11] Polyb., IV, 14-15.
[12] Polyb., IV, 15, 8-11; по поводу этого собрания ср. комментарий Вэлбанка к данному месту и его книгу Philip V, P. 27.
[13] Polyb., IV, 16, 1-3; ключевые слова, обычно интерпретируемые, как означающие, что мессеняне там были приняты, более верно интерпретируются Вэлбанком в комментарии к 16, 1 как «были за принятие мессенян в симмахию». Мессеняне, возможно, приняты были на собрании, о котором сообщается в IV, 25.
[14] Polyb., IV, 25,4.
[15] Polyb., IV, 16-19. Вновь читатель может здесь увидеть намёк на тотальную мобилизацию, которой очевидно не было. Об экипажах лембов см. Polyb., II, 3,1 et cf. Holleaux, p. 176, n.1 Рассказ Полибия о кинефянах выдержан в очень враждебных тонах. Вероятно, в программе партии, сдавшей город этолийцам, был некоторый элемент социальной революции.
[16] Polyb., IV, 19,6.
[17] Polyb., IV, 19; о политике Арата ср. Walbank on. 19,11.
[18] Polyb., IV, 22-24; самое раннее упоминание сговора спартанцев с этолийцами – IV, 16,5.
[19] Polyb., IV, 25,4. Единственная загадка здесь — план нападения на Мегалополь. Вэлбанк в комментарии на IV, 25,3-4 склоняется к тому, чтоб связать с походом на Кинефу и Клитор.
[20] Polyb., IV, 26-27, 29. Голлуа (р. 131, n.3) и Вэлбанк (on. IV, 29,7) думали, что Скердиллид стал членом «симмахии». И хотя буквальный перевод подтверждает этот вывод, непохоже, что это верно. Возможно ли, чтобы македонский царь мог принять нового члена и к тому же не грека, без согласия других членов? Кроме того, члены не получали от Македонии субсидий.
[21] Polyb., IV, 30-31; 34-36. О военной кампании Ликурга против аргивян см. Walbank on IV, 36, 5.
[22] Polyb., IV, 37 et 57-66. О том, что количество критян было 300, как читается в рукописи, а не 500, как в современных изданиях см. комментарий Вэлбанка на 61, 2.
[23] Polyb., IV, 67-69. В 67,7 содержится единственное сообщение о том, что путь македонской армии проходил на юг через Эвбею и Кин в Опунтской Локриде. Этот путь раньше должен был использовать Антигон Досон.
[24] Polyb., IV, 70-72.
[25] Polyb., IV, 73-75 et 77,5. В рассказе о событиях в Элиде наибольшая трудность — проблема 5000 захваченных somata (75,7). Cлово встречается так же в 73, 6 в утверждении о богатстве Элиды и в 75, 2 в сообщении о свезённом в Фаламу имуществе. рабах и скоте и в обоих этих местах слово это с очевидностью относится к рабам. В любом случае очевидно, что Элида контролировалась узкой олигархией, с обширными поместьями, возделываемыми зависимыми людьми (cf. Beloch, GrG², III, I, 281 f.) и в конце III в. до н. э труд этот мог быть возложен большей частью на рабов. Полибий, однако, прилагает это слово не только к рабам, но и к другим людям, напр. в V, 17,2 и V, 94,7 и таким образом somata, возможно относится к всем пленникам, свободным и рабам.
[26] Polyb., IV, 84, 2-6; 86, 3-4. В 84, 8 ясно говорится, что Филипп отослал Амфидама назад в Элиду из Олимпии, таким образом свидетельствуя, что мирное предложение было сделано до похода на Трифилию и даже до продажи добычи в Герее. Это типично для Полибия, сконцентрированного на Арате, что об этом случае не рассказывается в собственной его связи и что когда он его касается, то делает это не ради него самого, но лишь как один из эпизодов в распре между Аратом и Апеллесом.
[27] О периэках в Элиде см. Larsen // RE, XIX, 825 ff; Gschnitzer Abhangige Orte, P. 7-17. О конфликте между аркадянами и элейцами см. в § «Аркадская конфедерация». По поводу возврата в III в. территорий заметим, что Полибий (IV, 77, 9-10) помещает их незадолго до завоевания Филиппа; cf. Beloch, GrG, IV, I, 619 f.
[28] Meyer Ernst Neue peloponnesische Wanderungen, 1957, особ. P. 70 ff. Эта книга далее будет цитироваться только по фамилии автора.
[29] О топографии см. Вэлбанка в относящихся к делу местах и Мейера, особенно важные данные о Тифанее в гл.2.
[30] Эти тарентины остаются загадкой. Гриффит (Griffith G. G The Mercenaries of Hellenistic World, P. 248) считает, что в данном случае это могла быть гражданская кавалерия Элиды.
[31] Polyb., IV, 77, 6-80.
[32] Polyb., IV, 82; Arat., XLVIII,1. Утверждение Полибия (IV, 82,1), что Филипп провёл остаток зимы в Аргосе — ошибочное предвосхищение сходного утверждения в IV, 87,13. Первое из этих двух мест предполагает, что отдых этот предшествовал выборам. Вместе с тем следующие главы показывают, что он возвратился в Аргос после выборов и действий против Элиды достаточно рано для того, чтоб пойти на зимние квартиры и отослать свою армию домой. Время выборов помещается Aymard (ACA, 251) в конец февраля или начало марта.
[33] Polyb., IV, 83; 86, 3-4; 87,13. Возможно SIG3 529 содержит дарование гражданства Димы наёмникам, которые принимали участие в войне; cf. Walbank on IV, 83,5.
[34] Polyb., V, 1,6 – 2,11. Об ахейском собрании этого года см. Rep. Gout., p. 168 f. Вопрос о том, были ли эти 50 талантов за три месяца платой за зимнюю или за будущую кампанию, во многом спорный Я считаю, что Aymard (ACA, 252, n4) и Walbank (Philip V, P. 50, n3) несомненно правы, относя их к будущей кампании.
[35] Cf. Griffith, Mercenaries, p. 305 f.
[36] Polyb., V,1, 6-12. Конкретно не говорится, что Эперат командовал войсками, установленными в Диме, но в отсутствие противоположной информации, факт его командования может считаться достоверным. Позже в том же году Филипп разослал распоряжения относительно того, как ему действовать в дальнейшем (V, 5,11). Об отправлении им службы в последнюю часть года см.V,30 и 91,4. Относительно слова εθελοκακειν в применении к Арату в V, 1,7 см. CP, LIII, 1958, p. 250 f. Перевод «малая расположенность помогать» кажется слишком уж смягчённым.
[37] Подготовка флота – Polyb., V, 2, 1-4; распределение сил и операций – V, 3-4.
[38] Polyb., V, 5, 1-10. Обещание в V, 1, 12 дополнительных средств, если македонская армия останется в Пелопоннесе более трёх месяцев, показывает, что операции, требовавшие финансирования, должны были проводиться именно там.
[39] Polyb., V, 5,11 – 8,4. О дальнейших подробностях и пути похода см. Walbank, Philip V, p. 53 ff и комментарий на V, 7,7 – 8,4 с картой.
[40] Polyb., V, 8-13 et 17; много места здесь уделено неблагосклонному истолкования образа действий Филиппа. Учёные часто это повторяют и Тарн (CAH, VII, 767) так далеко заходит, что говорит «он одним ударом сделал теперь примирение [с этолийцами] невозможным». Вэлбанк (Philip V, P. 55) замечает, что это опровергается речью Агелая следующего года.
[41] Polyb., V, 8,6.
[42] Приготовления Доримаха в Этолии – Polyb., V, 6,4; отправка Агелая и Скопаса в Элиду – V, 3,1; события в Метапе – V, 7, 8-9.
[43] Polyb., V, 17,8 – 18,10. Путешествие из Левки в Лехей заняло два дня (18, 9), а марш из Коринфа в Амиклы — четыре дня (18, 2-3). Так как в 18, 10 говорится о семи днях пути из Левки в Амиклы, то Филипп, возможно, задержался на день в Коринфе, несмотря на утверждение в 18, 1, что он здесь не задержался; cf. Holleaux, P. 157, n.8 et Walbank on V, 17,8.
[44] Polyb., V, 19-20; cр. Вэлбанка относительно локализации упомянутых мест. Полибий (20, 1-2) подчёркивает, что мессеняне торопились и прибыли в Тегею настолько быстро, насколько то возможно, но он порицает их за то, что они выступили из Тегеи без достаточного количества войск и без опытных вождей (20, 7), не говоря уже об их глупейшей беспечности при Глимпе.
[45] Polyb., V, 20-23. В 21, 4-9 он говорит о необходимости точной географической информации. Его собственные географические данные достаточно точны, за исключением того, что он не может указать, где Филипп пересёк Еврот после того как выбил с позиций Ликурга. Вывод, что это должно было произойти выше города, основан исключительно на данных о его последующих действиях.
[46] Филипп в Фокиде – Polyb., V, 24,12; 26,1 et 16; Александр в Фокиде в 217 г. — V, 96, 4-8; Хрисогон и Петрей в Фессалии – V, 17,6; cf. Phoenix \\ XIX, 1965, P. 124 ff.
[47] Polyb., V, 2, 8-10, 15-16, 24-29. Об усилиях родосцев и хиосцев по восстановлению мира сообщается в V, 24,11; 28, 1-2; перемена настроя этолийцев — 29, 1-3; о судьбе заговорщиков ср. Walbank on V, 15, 9ff.
[48] Popyb., V, 30, 1-7.
[49] Polyb., V, 91.
[50] Polyb., V, 92- 93,1. Здесь имеет место несколько проблем. Как войско Пиррия, описанное как слабое, сумело пройти через Трифилию и достигнуть Кипариссы? И какой поход совершил Ликург? Сообщается лишь то, что он взял Каламы, которые вероятно находились в мессенском конце прохода. Об их локализации см. Walbank on V, 92,4.
[51] Polyb., V, 94-96.
[52] Случай с Фанотеем – Polyb., V, 96, 4-8; Билазоры – V, 97, 1-2; об их приблизительном расположении см. CAH, VII, карта 10 на обороте стр.768.
[53] Полибий ясно свидетельствует, что атака на Мелитею была делом второстепенным и что расчет строился на быстром ударе. Он говорит об этом в двух местах (V, 97, 5-6 et IX, 18, 5-9), которые отличаются в деталях; cf. Walbank on V, 97,5. Пункт, в котором оба эти места согласны — это то, что штурмовые лестницы оказались слишком короткими.
[54] Polyb., V, 99-100. Полибий замечает, что неудача в Палусе в прошлом году вызвана была изменой со стороны Леонтия — превосходный пример non sequitur («не следствие»), логической ошибки, разрыва между заключением и предпосылками.
[55] Polyb., V, 101. Интересно отметить, что новости о Тразименской битве пришли к Филиппу в Аргос из Македонии. Вероятно агенты его разведки посылали свои сообщения в македонские учреждения.
[56] Polyb., V, 100, 9-11; 102,4. Эта отправка Клеоника не ожидая возвращения послов подкрепляет сообщение, что именно новости о битве при Тразименском озере побудили Филиппа изменить свою политику.
[57] Так у Фримана (Fed. Gout., P. 434) и Вэлбанка (Philip V, p. 66 et. Comm.. on V, 102, 10.
[58] Polyb., V, 102-105. Сделать из этого места вывод, что в ходе ведения переговоров не было никаких неприятных инцидентов можно из того простого факта, что Полибий вообще всячески старался находить что–либо заслуживающее порицания в поведении как Филиппа, так и этолийцев, но в данном случае сделать этого не смог.
[59] Совсем недавно это точку зрения высказал Вэлбанк – Polybius and Rome’s Foreign Policy \\ JRS, LIII, 1963, P. 1-13, особ. 9 и 11. См. так же Pedech, La Methode, p. 264.
[60] Walbank, Philip V, P. 66f.