Нетрадиционная структура предмета обсуждения может удивить читателя. Оправдание этому состоит в том, что не в последнюю очередь для федеративных государств того времени, события периода, начинающегося ок. 460 года, подготавливают путь для замыслов и событий первой части Пелопоннесской войны. С другой стороны, особенно для Халкидской конфедерации, Никиев мир означал конец эпохи. Данные, приводимые ниже, не претендуют на то, чтобы стать интерпретацией афинской и спартанской политики. Но с тех пор как различные федеративные государства так или иначе оказались втянуты в неё, ей нельзя пренебрегать. Особое внимание мы здесь уделим торговому и политическому соперничеству Коринфа и Афин, распространявшемуся от Истма до Италии, Сицилии и возможно даже Карфагена. Прямо или косвенно в него вовлечены были Фокидская, Этолийская, Ахейская и Акарнанская конфедерации. Так же сюда можно включить и Беотийскую конфедерацию, так как её территория касалась Коринфского залива и так как тройное нападение на Беотию в 424 г, включало атаку с этого направления. Беотия, однако, была, как кажется, более заинтересована в местных делах, возможно включавших Эвбею. С другой стороны, Халкидская конфедерация, возможно никогда бы не была лично втянута в Пелопоннесскую войну, если бы не афинская провокация с Потидеей. Трудно не увидеть в этом тяжёлую ошибку, сильно осложнившую войну и отвлекшую много сил от её главных направлений. Наконец, Фессалийская конфедерация, помимо поддержки время от времени Афин своей кавалерией, была бы относительно мало вовлечена в конфликт, если бы не переход через её территорию Брасида. Это тоже, конечно, было косвенным результатом потидейских дел.
Когда в 462 г. разрыв между Афинами и Спартой начал углубляться, Афины вступили в союз с Аргосом и Фессалией [1]. Это были первые шаги, предпринятые Афинами в их усилиях построить свою державу так же и на материке близ дома, несмотря на продолжающуюся враждебность с Персией. Однако, вскоре стало ясно, что агрессия Афин направлена много больше против Коринфа, чем против Спарты и что цель её — обеспечить контроль над Коринфским заливом и торговлей с Западом. Прямо втянутыми в происшедшую борьбу оказались Ахейская и Акарнанская конфедерации. Побочным результатом стало афинское вторжение в Этолию. Ранним признаком этой цели стал союз Афин с Мегарой. Согласно Фукидиду, пограничный спор с Коринфом вынудил этот город выйти из Пелопоннесской лиги и сблизиться с Афинами. Этот союз открыл афинянам доступ к мегарским портам Пеги на Коринфском и Нисея на Сароническом заливе. Последний был теперь связан с городом Мегара с помощью длинных стен [2]. Первый открытий конфликт из–за соперничества Афин и Коринфа произошёл в Сароническом заливе. Афиняне потерпели поражение от коринфян и эпидаврян, когда напали на Гале, на южной оконечности полуострова Актэ, но зато одержали две победы на море, которые позволили им осадить Эгину. За этим последовала безуспешная попытка коринфян отвлечь афинян с помощью вторжения в Мегариду [3]. Но хотя первые столкновения произошли у Саронического залива, центр конфликта вскоре переместился к Коринфскому заливу и теперь оказались вовлечёнными федеративные государства, граничившие с ним. Ход событий вскоре привёл к тому, что оказалась втянута и Спарта. Но, когда окидываешь взором весь период с 462 по 432 гг., то Коринф куда скорей, чем Спарта был первой скрипкой среди противостоявших Афинам государств. Спарта, кроме того была, как кажется, более заинтересована в связях с северными землями в направлении к Фессалии, чем в западных интересах Коринфа. Таким образом, как кажется, было некоторое разделение интересов, но активность Спарты в целом была более спорадической, чем Коринфа.
Более тесно спартанцы оказались втянуты в дела, когда выступили против агрессии фокейцев в Дориде, метрополии лакедемонян. За этим последовала попытка создать из Беотии противовес Афинам. Отправленные силы были так велики, что казалось — интервенция с самого начала направлена была против Афин, а не против Фокиды. В то время как фокейцы всего лишь попытались вторгнуться в Дориду и захватить один из маленьких городков этой ничтожной области, спартанцы вмешались с 1500 собственных гоплитов и 10 000 войск союзников — силы явно большие, чем необходимо, чтобы разобраться с фокейцами [4]. Да и сама по себе попытка фокейцев захватить Дориду не была, по греческим меркам, слишком отвратительным проступком. Можно даже счесть, что фокейцы всего лишь попытались расширить своё государство до его естественных границ, установив контроль над верхним краем долины Кефисса. Это верно, что древние помещали истоки Кефисса близ Лилеи в Фокиде, но если кто–нибудь бросит хотя бы беглый взгляд на карту региона, то почувствует, что его приток, вытекающий из Дориды, имеет большее право считаться его истоком. Далее, так как диалектом фокейцев был северный греческий, то он не слишком уж сильно отличался от доридского и едва ли власть фокейцев над Доридой была бы более чужестранной, чем власть Беотийской конфедерации при главенстве Фив — над Орхоменом. У спартанцев могло быть сентиментальное отношение к Дориде как к метрополии лакедемонян. Но было так же и добавочное соображение, что лишь в связи с метрополией Спарта была представлена в Амфиктионийской лиге. Поначалу спартанцы не имели в ней представительства, но позже, по крайней мере временами, им было позволено занимать место, сохраняемое исключительно за метрополией [5]. Тем не менее, интерес Спарты в Дориде был вероятно более географический, чем чувствительный. Обычный путь из центральной в северную Грецию вёл через проходы Гиамполя и Фермопил, путь, на который можно было вступить через фокидский порт Антикира. Если этот путь был во вражеских руках, то альтернативным путём, возможным, но трудным, мог быть путь из Дельф и Амфиссы к верховью Малийского залива. Перспектива иметь оба эти пути под контролем Фокиды была для спартанцев совершенно нежеланной, пусть они и были тяжелы на подъём, когда речь шла о вмешательстве в дела за пределами Пелопоннеса. Если, как уже похоже и случилось, афиняне поселили мессенских беженцев в Навпакте [6], то у спартанцев и их союзников появилась дополнительная причина поступать подобным образом. Величина посылаемой армии была такова, что ясно, что военной кампании должно было предшествовать собрание Пелопоннесской лиги, которое должно было проголосовать за интервенцию. Коринф так же, несомненно, должен был быть настроен в пользу интервенции.
И вот, после того как фокейцы захватили один из крохотных городков в Дориде, спартанцы в 457 г. или около того вмешались [7]. Глядя на размер вторгшейся армии, не стоит удивляться, что фокейцы пошли на уступки без сражения, позволив пелопоннесской армии проследовать через долину Кефисса в Беотию, где их главной целью было восстановление распавшейся Беотийской конфедерации под главенством Фив. Но даже для выполнения этой задачи столь большое войско вряд ли было нужно. После Персидской войны Платея и Феспии точно, а Орхомен очень вероятно стояли отдельно от группы городов, лояльных Фивам. Таким образом, здесь не было опасности стать лицом к лицу с единой Беотией и гораздо меньших сил было бы вполне достаточно, чтобы поддержать Фивы против их противников в Беотии. Таким образом, размер армии диктовался, скорее всего, опасностью противостояния с Афинами и афиняне и в самом деле вмешались при поддержке 1000 аргосских солдат и отряда фессалийской конницы. Но в битве последняя перешла на сторону врага и по этой причине или нет, а афиняне были побеждены. Спартанцы, однако, после битвы удалились из Беотии наземным путём через Мегариду и беотийцам пришлось опираться только на себя. Но они к этому были неспособны. Через пару месяцев афиняне снова вторглись в Беотию, победили беотийцев при Энофитах и как результат обеспечили фактический контроль над Беотией (за исключением Фив), Фокидой и восточной Локридой [8]. И хотя это точно не известно, похоже, что установили контроль так же и над западной Локридой, расположенной между Дельфами и Навпактом. Таким образом, Спарта выиграла битву при Танагре, но проиграла всю кампанию. В долгосрочной перспективе, однако, эти события могли оказать далеко идущее влияние на будущий ход событий тем, что объединили Беотию в противостоянии Афинам и хотя союз этот быстро расстроился, покорение афинянами побудило беотийцев оставаться к ним враждебными и таким образом открыло путь для нового союза той же самой направленности.
Реакция на эти события федеративных государств оказалось весьма разнообразной. Фокидская конфедерация, перейдя на сторону афинян, как кажется, без какого–либо противостояния, стала рассматриваться ими как дружественное государство и ей было позволено установить контроль над Дельфами. С другой стороны, были или нет в восточной Локриде какие–либо военные действия, афиняне совсем не в той же мере доверяли локрийцам и взяли от них заложников [9]. Союз Афин с Фессалийской конфедерацией вероятно не расстроился в результате перехода при Танагре кавалерии на сторону врага. Внутренние распри не были редкостью в Фессалии того периода и к поступку этому кавалерию вероятно побудили враждебные к Афинам командиры — аристократы, которые не повиновались приказаниям, данным им правительством. Не считая инцидентов, связанных с переходом через Фессалию Брасида, сходные распри имели место несколько лет спустя после Танагры, котла афиняне попытались вернуть власть Оресту, сыну Эхекратида, «царю фессалийцев», т. е тагу, но им воспрепятствовала в этом фессалийская конница [10]. Вероятно Эхекратид, который возможно был тагом, несколькими годами ранее заключившим союз с Афинами, был убит или изгнан и афиняне попытались вернуть власть его сыну. И вновь конница была враждебна к афинянам, в то время как семья тага была на их стороне. Союз, как кажется, не распался и после этого инцидента. Он, кажется, не разрушился, во всяком случае, после Танагры. Похоже даже, что фессалийцы поддержали афинян при Энофитах, приняли участие в последующем разрушении Танагры и посвятили в Дельфы десятину от взятой добычи [11]. Только что упомянутые события показывают, что Фессалия была не слишком надёжна как союзница, но это кажется было связано с ухудшением её внутренней ситуации.
Возвысившись, афиняне естественно делали всё, что в их силах, чтобы укрепить своё положение и заполучить престиж. Одним из шагов в этом направлении было заключение необычного союза — с Амфиктионийской лигой или её членами. Этот договор или скорее афинское постановление относительно него, сохранился в очень повреждённой надписи, которая обычно интерпретируется как договор между афинянами и фокейцами, хотя имя фокейцев не встречается на камне, в то время как несколько раз упоминаются амфиктионийские дела. Причина такой интерпретации несомненно в том, что договор о союзе с Амфиктионийской лигой кажется немыслимым. Однако, с разницей в несколько лет, двое наших ведущих эпиграфистов — покойный Адольф Вильхельм и В. Д. Меритт, опубликовали независимо друг от друга восстановления, сделавшие ясным, что Амфиктионийская лига действительно была одной из сторон договора [12]. Относительно общего содержания надписи сомнений быть не может, хотя многие детали остаются неясными. Вероятно афиняне, вскоре после их победы при Энофитах, обеспечили принятие амфиктионами предложения о договоре между членами лиги и Афинами. Несомненно с помощью манипуляций афиняне добились того, что их сторонники получили явное большинство в совете лиги. Целью всего этого было обеспечить Афинам всевозможные выгоды, которые можно было извлечь из панэллинского престижа лиги. Как политический инструмент это не могло воздействовать прямо, кроме как на тех, кто голосовал в собрании и с этой точки зрения Амфиктионийская лига была скорее местной, чем панэллинской организацией [13], но даже если так, лига обладала значительным престижем из–за своей связи с Дельфийским оракулом. Таким образом, афинские демократы, порвавшие с панэллинской политикой Кимона, теперь попытались заполучить столько панэллинского престижа, сколько было возможно, для своего города и державы [14].
Афиняне так же получали большую материальную помощь от Ахейской конфедерации. Это государство не было представлено в совете Амфиктионийской лиги и таким образом некоторое время стояло в стороне от основных течений греческой политики. Оно, видимо, даже не принимало участия в Персидской войне. Ахейцы, однако, не утратили, как кажется, своих старых связей с Западом и потому были заинтересованы в ограничении коринфского контроля над Коринфским заливом и торговлей с Италией и Сицилией. Во всяком случае, эта конфедерация стала союзницей афинян и помогла им контролировать обе стороны входа в залив. Точная дата этого союза неизвестна, но кажется он уже существовал ко времени экспедиции Перикла в залив, которую он начал из Пег в Мегариде, высадился близ Сикиона и одержал победу над сикионянами, затем посадил на борт ахейцев и проплыл через самую узкую часть залива, чтобы безуспешно осаждать Эниады [15]. Таким образом ахейцы были активной силой, а не просто пассивными зрителями в попытках заблокировать Коринф. В то время как мессеняне в Навпакте и укреплениях, которыми владели афиняне, контролировали северное побережье узкого пролива, ахейцы обладали южным. Сходную роль они продолжали играть и в качестве союзников Спарты в Коринфской войне в нач. IV в., с той только разницей, что тогда ахейцы некоторое время контролировали обе стороны узкого пролива.
Приблизительно к тому же самому времени, что и союз с ахейцами относится и группа афинских договоров о союзе с Регием в Италии и с некоторыми городами на Сицилии [16]. Может быть афинские мечты о расширении власти на запад простирались даже до осуществления контроля над Этрурией и Карфагеном. Самые ранние данные о планах относительно Карфагена обнаруживаются во «Всадниках» Аристофана, представленных на сцене в 424 г. В них Демосфен говорит Колбаснику, который сменил Пафлагонца (Клеона) в качестве любимца Демоса, что подвластная ему территория будет включать и Карфаген, а ниже в той же пьесе сообщается о том, что демократический вождь Гипербол планирует экспедицию против Карфагена. Это должно означать, что такая экспедиция в то время серьёзно обсуждалась [17]. И вопрос к тому времени не был уже новым, если, коли верить сообщению Плутарха, сам Перикл противился мечтам о нападении на Карфаген и Этрурию [18]. Если он и в самом деле был в подобные споры вовлечён, то похоже это было на раннем этапе его карьеры главы государства. Много более вероятно, что такие планы озвучивались в период агрессивного демократического империализма, зародившегося ок. 460 г., чем в более благоразумные и сдержанные последние годы политической карьеры Перикла. Но заходили или нет афинские лидеры столь далеко в своих планах, афинская интервенция на запад была в наибольшей мере направлена против интересов Коринфа. Из союзников афинян, более всего заинтересованными в этих вопросах были ахейцы. Позже вовлечены были и другие противники Коринфа, в частности Акарнания и Коркира.
Но весьма скоро амбициозные планы афинян потерпели неудачу и были оставлены или претерпели изменения. События, связанные с этим, не относятся к теме настоящего исследования, за исключением того в какой мере они затронули различные федеративные государства. Так всё что нужно сказать по поводу провала вторжения в Египет это то, что потери были не столь велики, чтоб значительно ослабить энергию афинян. Пятилетнее перемирие 451 г. скорее всего было вызвано не истощением сил, а возвращением к политике Кимона, включавшей дружбу со Спартой и полномасштабную войну с Персией. Большая перемена произошла в 447 году с ростом могущества Беотии, когда беотийские изгнанники захватили Орхомен и Херонею в северо–западной Беотии, Херонею, которая в то время была частью территории Орхомена [19]. Афинский полководец Толмид вторгся в Беотию с тысячей афинян и с некоторым количеством союзных войск и преуспел в захвате маленькой Херонеи, продаже в рабство её населения и оставлении там гарнизона; но он не был настолько же успешен в покорении Орхомена, что конечно означало — экспедиция с самого начала провалилась. Когда Толмид начал свой обратный марш к Афинам, беотийские изгнанники использовали Орхомен как штаб–квартиру и получив помощь от локрийцев и эвбейцев, атаковали афинян при Коронее и взяли в плен тех, кто не пал в сражении. После этого афиняне заключили мир на условии, что они получат назад своих пленных за своё полное удаление из Беотии. Вряд ли стоит говорить, что это означало крушение большей части афинского господства или покровительства над материковой Грецией. За восстанием в Беотии последовало восстание на Эвбее, но тогда как Эвбея была потом вновь покорена, владения на материке были большей частью утрачены. Фессалия, как кажется, осталась для Афин союзником, но что до остальных, то в начале Пелопоннесской войны даже фокейцы считались союзниками спартанцев. Навпакт, впрочем, оставался за ними и события 427 г. показали, что афиняне сохранили так же Халкиду и вероятно пару других небольших укреплений на северной стороне от входа в Коринфский залив [20]. Таким образом, они не отказались полностью от своих интересов в Коринфском заливе, даже хотя и отказались от союза с Ахейской конфедерацией во времена Тридцатилетнего мира. Фукидид пишет так, словно бы они передали Ахайю спартанцам, но это заблуждение. Ахейская конфедерация не была покорённым государством, чтобы быть передаваемой одной державой другой. И действительно, в начале Пелопоннесской войны лишь самый восточный из ахейских городов — Пеллена, который часто шёл своим путём, был твёрдым союзником Спарты [21].
Так же события и на другом театре военных действий показывают, что афиняне не забросили свои интересы на западе во времена Тридцатилетнего мира. Так, незадолго до того, афиняне вторглись в Акарнанию, район, побережье которого было усеяно коринфскими колониями. Из них Амбракия была самой агрессивной. Так, видимо вскоре после 440 года, амбракиоты, составлявшие часть населения Амфилохийского Аргоса, изгнали аргивян (очевидно, амфилохийцев) и завладели городом. Из–за этого амфилохийцы вверили себя акарнанцам как союзникам или членам конфедерации, а последние, в свою очередь, обратились к афинянам. Эти последние послали экспедицию под командованием Формиона, который потом благодаря своим подвигам в 429 г. С помощью афинян акарнанцы взяли Аргос, продали в рабство военнопленных и вновь населили город амфилохийцами и акарнанцами. За этим последовал первый договор о союзе между афинянами и акарнанцами [22]. Это несомненно означает, что был заключён официальный договор, как и в случае союзов с сицилийскими городами, упомянутыми выше.
Таким образом Афины, когда их наземная империя рухнула, не оставили своих планов по распространению на запад своей власти. Об этом свидетельствует не только поход в Акарнанию и последующее утверждение союза с Коркирой. Есть ведь данные о возобновлении ок. 433- 432 гг. прежних договоров с Регием и Леонтинами. Всё это выглядит так, как если бы позднейший афинский ультиматум потидейцам намеренно провоцировал Коринф. Если это так, то это оказалось дорого обошедшейся ошибкой, которая сильно осложнила соперничество двух городов. В любом случае, именно крушение их западных интересов привело к Пелопоннесской войне и первая часть этой войны в наибольшей мере приняла форму борьбы за контроль над северо–западной Грецией. В первый год войны самые осязаемые успехи были достигнуты эскадрой из 100 кораблей, отправленной афинянами в этот регион. Были захвачены два города на побережье Акарнании — Соллий, коринфская колония и Астак. Первый из них афиняне отдали вместе с землёй на поселение одним лишь палереям (жителям города Палера) из акарнанцев. Это вероятно означает, что он был слит с уже существовавшим акарнанским городом. Это слияние, по–видимому, оказалось прочным. Из Астака, находившегося под властью тирана, тот, как кажется, был изгнан для того только, чтобы быть восстановленным коринфянами, а затем снова изгнанным акарнанцами. По крайней мере, силы афинян и мессенян, прибывшие в 429 г. из Навпакта, могли воспользоваться этим городом в качестве порта высадки с судов [23].
Следующий год был только прелюдией к более важным военным действиям на акарнанском театре. Амбракиоты с помощью хаонов — эпирского племени и других соседних варваров, совершили нападение на Амфилохийский Аргос, но были отражены. Позже, осенью или в начале зимы, афинский адмирал Формион выступил из Навпакта с эскадрой из 20 судов, чтобы охранять вход в Коринфский залив [24]. Зато следующий сезон оказался богат не только на два знаменитых морских сражения, но и на вторжение в Акарнанию. Морские битвы нас не касаются; боевые действия в Акарнании — да. Но, до того как мы к ним обратимся, следует напомнить, что 429 год так же стал свидетелем крупного поражения афинян от рук другого федеративного государства. Примерно в мае этого года 2000 афинских гоплитов, 200 всадников и некоторое количество пельтастов, выступили под командованием трёх афинских полководцев против Спартола, столицы боттиейцев. В последующем сражении афинские гоплиты потерпели сокрушительное поражение от местных легковооружённых и конницы, включая войска из Олинфа. Это вероятно первое сражение, в котором гоплиты, сражаясь на относительно ровной почве побеждены были сочетанием кавалерии и легковооружённых войск [25]. Таким образом, эффективность иных войск, чем гоплиты продемонстрирована была халкидянами и боттиейцами в тот же самый год, что и акарнанцами.
Эскадра Формиона, судя по дальнейшему ходу событий, послана была для того, чтоб блокировать вход в Коринфский залив. Но она была недостаточно велика для того, чтоб одновременно выполнять и эту задачу и в то же время препятствовать передвижению пелопоннесских войск на запад из Пелопоннеса в коринфские колонии на побережье Акарнании. Спартанец Кнемид вероятно завершил своё продвижение до того, как его противники узнали, что оно может быть предпринято. Спартанцев побудили к вторжению амбракиоты и хаоны, которые надеялись оторвать всю Акарнанию от союза с Афинами и закрыть для них соседние воды. В ответ на их просьбы тотчас был послан с несколькими кораблями и тысячей гоплитов Кнемид, спартанский наварх Он должен был проследовать прямо к острову Левкаде, где уже собирались корабли как с этого острова, так и из Амбракии и Анактория. Туда же было приказано следовать и пелопоннесскому флоту, сформированному в Коринфе и Сикионе. Весь этот флот, когда он собрался, насчитывал 47 судов, перевозящих войска, которые должны были высадиться на побережье Акарнании. Это был, таким образом, план атаки одновременно с земли и с моря и обе части его одновременно стартовали из коринфских колоний в северной части побережья Акарнании. Противодействие Формиона этому плану выразилось в том, что он перехватил вражеский флот и таким образом помешал реализации нападения с моря. Сам Кнемид должен был выступить из Амбракии с 1000 пелопоннесских гоплитов, людей из коринфских колоний, из Левкады, Анактория и самой Амбракии, а так же значительным войском из эпирских племён. С этими силами он пересёк Аргосскую область (Амфилохийский Аргос) и подошёл к Стратию на реке Ахелой, столице и крупнейшему городу Акарнании. При известии об этом нападении жители Стратия предоставлены были их собственным силам, так как прочие акарнанцы остались дома, чтобы защищать свою страну от предполагаемого нападения с моря. В таких обстоятельствах жители Стратия повели себя замечательно удачно. Они установили наблюдение и сообщали о продвижении врага, так что знали, что хаоны, преисполнившись самоуверенности, безрассудно движутся впереди других. Это дало им время подготовить засаду, так что когда хаоны приблизились к городу, они были встречены двойной атакой — войск, выступивших из города и других, выскочивших из засады. В результате хаоны были разбиты с такими потерями, что единственное, что смог сделать Кнемид — сохранить остальные свои силы. Жители Стратия, со своей стороны, не были достаточно сильны, чтоб атаковать гоплитов, но они осложняли им жизнь тем, что осыпали их камнями из пращей Заключив перемирие и подобрав для погребения тела павших, Кнемид отступил к Эниадам и оттуда его войско возвратилось на родину [26]. Таким образом, Акарнания была на время спасена. Первая морская победа Формиона, одержанная одновременно с битвой при Стратие, уберегла побережье Акарнании от нападения пелопоннесского флота. Его вторая морская победа в том же году, уберегла его от нападения флота ещё большего, чем первый [27]. Следующей осенью или в начале зимы, Формион двинулся из Навпакта в Акарнанию и высадил в Астаке 400 афинских и 400 мессенских гоплитов. Целью было покорение Эниад, единственного акарнанского города, враждебного Афинам. Однако, так как воды реки Ахелоя делали зимой нападение невозможным, этот замысел был оставлен.[28]
Это было не слишком блестящим окончанием года, который начался на этом театре замечательно успешно как для афинян, так и для акарнанцев. Последние должны были сознавать, что хотя Формион до своих двух морских побед и был не в состоянии прямо вступить в Акарнанию, он внёс большой вклад в их спасение. Только это может объяснить его огромную популярность, которой он едва ли мог быть обязан помощи, оказанной тем же акарнанцам несколькими годами ранее, когда он принимал участие в заключении первого союза Афин и Акарнании. На следующий год, когда Формион был в отсутствии, акарнанцы просили его сына или родственника и афиняне послали его сына Асопа. По его прибытии, афиняне и акарнанцы предприняли наступление. Но их совместная атака на Эниады провалилась. Затем Асоп отплыл с эскадрой на Левкаду, но был побеждён и убит [29]. Поражение могло быть обусловлено отчасти слишком малыми размерами афинского флота (всего 12 кораблей) и отчасти трудностью взятия укреплённых городов. Таким образом, ситуация в корне отличалась от той, что была в прошлом году. Ведь уже не было страха перед вторжением большой пелопоннесской экспедиции. Вместо этого инициатива была на другой стороне.
Таким образом, соперничество Афин со Спартой и более всего с Коринфом в северной Греции и за её пределами, начавшись по крайней мере уже в середине V века, продолжалось в течение раннего периода Пелопоннесской войны и воздействовало на эту войну и между прочим так же усиливало Акарнанскую конфедерацию. Следующим годом, в который конфедерация эта вовлечена была в важные военные операции был 426 и в это время операции эти перепутаны были с другими операциями и особенно с афинским вторжением в Этолию. Но перед тем, как перейти к событиям этого года, надо бросить беглый взгляд на то, как события этого периода воздействовали на Беотийскую конфедерацию.
Как уже отмечалось, за освобождением Беотии в 447 г. последовало создание наиболее передового и лучше всего известного олигархического федеративного государства в ранней греческой истории. Тогда вся Беотия принуждена была вступить в антиафинский и проспартанский лагерь. После Персидской войны не только Платея, но так же и Феспии стояли в стороне от Фив, а Орхомен был к ним обычно враждебен. Казалось бы, для умелого политика вполне возможно навсегда оторвать их от Фив и сделать их союзниками Афин. Позднейшие события показали, что по крайней мере в Феспиях сильны были демократические элементы, готовые сотрудничать с Афинами. В 457 г. последовало поражение союза, управляемого Спартой от афинян при Энофитах и падение его членов до статуса подчинённых союзников., что настроило беотийцев против Афин. Стоит напомнить, что первым событием Пелопоннесской войны в 431 г. было нападение фиванцев на Платею, единственный город в Беотии, остававшийся искренним союзником Афин. В организации и плане представительства Беотийской конфедерации, составленном в 447 г., всё выглядит так, как если бы отведено было место для платейцев. Была ли Платея в период с 447 по 431 гг. членом Беотийской конфедерации и одновременно союзником Афин? Точно сказать невозможно, но греки делали столько вещей, которые нам кажутся странными, что это не выглядит совершенно невозможным [30]. В ходе Пелопоннесской войны беотийцы, кроме платейцев, были союзниками спартанцев. Но членами Пелопоннесской лиги они не были. Они часто, но неверно, считались таковыми [31]. Трудность состоит в том, что термин symmachoi имеет очень много значений, начиная от людей, случайно сражавшихся на чьей–либо стороне, до групп с официальными договорами о союзе и даже до членов одной и той же лиги. Потому например «symmachoi лакедемонян» не всегда имеет одно и то же значение. У Фукидида (II, 9,2) беотийцы перечислены в числе symmachoi и это верно, ведь они поддерживали спартанцев в войне, но это не означает с необходимостью, что они были членами Пелопоннесской лиги. Перечислив всех тех, кто поддерживал Спарту, Фукидид заключает: «таков был союз (symmachia) лакедемонян», но несомненно, эта группа союзников включает и тех, кто не был членами Пелопоннесской лиги. Но, усложняя ситуацию, он сообщает о консультациях, которые, как кажется, указывают, что беотийцы принимали участие в совещаниях членов лиги и они безусловно это делали. Но по вопросам, по которым Спарта совещалась с членами лиги, она могла так же пожелать проконсультироваться и с самым могущественным союзником за пределами лиги. Когда в 431 г. заключался Никиев мир, Фукидид указывает, что против него проголосовали беотийцы, коринфяне, элейцы и мегаряне (V,17,3). Если б это место было бы единственным свидетельством, можно было б заключить, что беотийцы, подобно трём другим упомянутым государствам были обычными членами Пелопоннесской лиги, но то, что произошло впоследствии показывает — не были. Ведь беотийцы не считали себя связанными договором и заключили отдельное перемирие. Когда коринфяне позже склоняли беотийцев заступиться за них и заключить такой же дополнительный десятидневный договор, какой существовал между афинянами и беотийцами, но афиняне отказались на том основании, что у них уже мир с коринфянами, так как последние – symmachoi лакедемонян, т. е как это слово употреблено здесь, членами Пелопоннесской лиги [32]. Таким образом, афиняне считали коринфян, а не беотийцев, членами лиги и связанными Никиевым миром [33].
В ходе Архидамовой войны, вклад беотийцев в её ведение был крайне важен. Вторжения Пелопоннесской армии в Аттику сделались возможными большей частью, а возможно даже исключительно, при поддержке беотийской конницы. В это время афиняне имели уже свою собственную конницу и вдобавок, по крайней мере вначале, пользовались помощью фессалийской конницы. Лакедемоняне и их пелопоннесские союзники первые несколько лет конницы вовсе не имели. Потому, если б не было беотийской конницы, афинская и фессалийская конница могли бы сделать для спартанцев невозможным совершать свои вторжения и опустошать сельскую местность. Утверждение, приписываемое афинскому полководцу Гиппократу, перед битвой при Делии, что без беотийской конницы пелопоннесцы не могли б вторгаться в Аттику, не преувеличение. Сами фиванцы, в своей речи после капитуляции Платеи, предстают как сознающие значение своей конницы, более сильной, чем у любого другого государства, принимавшего участие в войне на их стороне. Это несомненно верно, так как единственной другой конницей на спартанской стороне в первые годы войны была фокидская и локрийская [34]. Однако, вклад кавалерии сам по себе был всё же не таков, чтобы часто упоминать о нём в отчётах о событиях этого периода. Под 431 годом сообщается о стычке между беотийской конницей с одной стороны и афинской с фессалийской — с другой. В этой стычке афиняне и фессалийцы брали верх до того момента как на помощь к беотийцам подоспели гоплиты [35]. В этой связи, невозможно не удивляться тому, почему беотийцы позволили фессалийской коннице достичь аттики безо всякой попытки остановить её на пути. Далее, в течение ряда лет ни об одном действии беотийской конницы не сообщается, но даже когда она не упоминается, она должна была регулярно действовать совместно с вторгавшимися пелопоннесскими войсками.
Важным годом для федеративных государств стал 426, год в котором афиняне под командованием Демосфена потерпели сокрушительное поражение от этолийцев и в то же время они и их союзники акарнанцы, под командованием того же Демосфена, при Ольпе, на территории Амфилохийского Аргоса одержали решительную победу над амбракиотами и их пелопоннесскими союзниками несомненно в величайшей до Делия наземной битве в этой войне. События эти тесно взаимосвязаны: Демосфен действовал в Акарнании до того, как вторгся в Этолию; после его поражения, Навпакт остался за акарнанцами; и после этого, вновь имела место военная кампания, кульминацией которой стала битва при Ольпе. Анализ событий этого года показывает, что если бы афиняне и акарнанцы сошлись друг с другом во взглядах, их успехи могли бы быть большими. Акарнанцы могли бы удержать за собой Левку, а афиняне — Амбракию. Фукидид не сообщает план кампании, но излагаемые им события делают ясным, что первоначальной целью было покорение Левки, крупнейшей и могущественнейшей коринфской колонии на побережье Акарнании.
Силы, прибывшие из Афин, были небольшими. Фактически это был меньший из двух флотов, посланных этим летом. Состоял он из 30 судов под командованием Демосфена и Прокла. Эти двое так же предполагали взять на себя руководство союзными войсками и кораблями. Первой их крупной военной операцией стало нападение на Левку при поддержке закинфян, кефалленян, 15 кораблей из Коркиры и с помощью тотальной мобилизации войск Акарнанской конфедерации [36]. Такая атака едва ли могла быть предпринята спонтанно, но должна была быть спланирована заранее. Очевидно, план состоял в том, что акарнанцы атаковали с суши, афиняне — с судов, а коркиряне должны были перерезать морские коммуникации. Кажется всё шло хорошо и акарнанцам удалось осуществить блокаду города., когда Демосфен вынужден был снять осаду и отправиться в Этолию. Из под Левки он отплыл в соседний Соллий. где о чём–то совещался с акарнанцами, невозможно сказать, с группой полководцев или с каким–то более широким органом. И хотя акарнанцы этого его поступка не одобрили и коркиряне так же от него ушли, Демосфен отправился отсюда с остальными силами, чтобы вторгнуться в Этолию. Так как флот его блокаду снял, акарнанцам естественно ничего не оставалось, как свою осаду снять. Вероятно всё это побудило акарнанцев, не имевших собственного флота, заключить в конце военной кампании этого года мир с соседями на условиях подразумевавших, по крайней мере на время, отказаться от какой–либо надежды покорить Левку [37].
Экспедиция афинян в Этолию слишком хорошо известна и не требует детального разбора. Несомненно, общепринятая точка зрения, что Этолия была более отсталой, чем Акарнания верен. Однако стоит напомнить, что этолийцы были в состоянии планировать военную кампанию, отступать перед вторгшимся врагом и в конце концов давать сражения в месте по собственному выбору. Кроме того совершенно очевидно, что в межгосударственных отношениях их обычаи были те же, что у прочих греков., так что например афиняне смогли заключить с ними перемирие, чтобы возвратить своих убитых. Позже, в том же году они направили послов в Спарту, чтобы побудить спартанцев атаковать Навпакт и принять участие в военной кампании, которая последует. Очевидно, что у этолийцев развилось эффективное центральное правительство. Вероятно, для других это стало новостью, ведь деловитость и действенность этолийцев удивила даже мессенян из Навпакта, которые предрекали Демосфену и афинянам лёгкую победу [38]. Однако, в то время вся организация у них была ещё на племенном уровне. Организация городов или общин, рассматриваемых как города, на уровне симполитий возникла несколько позднее.
В экспедицию против Навпакта, организованную в ответ на призывы из Этолии, спартанцы послали 3000 союзных гоплитов под командованием Еврилоха. Изо всех этих сил только он и два других командира были спартанцами. Когда к этим силам были на месте добавлены этолийцы и локрийцы, это всё стало выглядеть страшной и реальной угрозой Навпакту. Чтобы встретить их, Демосфен, не без труда, побудил акарнанцев, всё еще возмущённых его уходом из под Левки, послать 1000 гоплитов. Этих сил, с добавлением ещё местных мессенян, оказалось достаточно, чтобы удержать Еврилоха от попыток напасть на город и потому он отступил, но не назад в направлении Амфиссы и Дельф. Вместо этого он направился в Просхий, город в нескольких милях от устья Ахелоя. Причина этого состояла в том, что амбракиоты убедили его поддержать их в их действиях, направленных против Амфилохийского Аргоса и Акарнании в целом. Поэтому он отпустил этолийцев и стал ожидать сигнала к действию [39]. Чтоб понять, что затем последовало, следует напомнить, что Амбракия находилась к северу от Акарнании, на территории Эпира, что Амфилохийский Аргос находился на севере собственно Акарнании, в то время как Просхий — близ её южной окраины.
Последовавшая военная кампания началась зимой или поздней осенью. Началась она с вторжения на территорию Амфилохийского Аргоса 3000 амбракийских гоплитов, которые захватили Ольпу, укреплённое поселение, расположенное на побережье. Потому акарнанцы мобилизовались и заняли две позиции, одну в Аргосе, а другую немного дальше к югу, в надежде перехватить пелопоннесские войска Еврилоха, как только они появятся. В то же время они послали к Демосфену в Навпакт и к эскадре из 20 афинских судов, крейсировавшей вдоль Пелопоннеса прийти к ним на помощь. Еврилох и его пелопоннесцы прибыли первыми, двигаясь на север через Акарнанию, которая за исключением укреплённых фортов была теперь лишена войск и сумели соединиться с амбракиотами, не будучи перехваченными. Вскоре появились и афинские корабли и Демосфен, так же очевидно пришедший морем в Амбракийский залив. Он привёл с собой только 200 мессенских гоплитов и 60 афинских стрелков. Как кажется, репутация его нисколько не пострадала из–за его поражения в Этолии и он был избран командующим союзными силами совместно с акарнанскими командирами [40].
Есть некоторые трудности, особенно топографические, связанные с этой военной кампанией, но основной ход событий выглядит совершенно ясным [41]. Еврилох, после того как соединил свои войска с амбракийскими силами, занял позицию за пределами, но близ Ольпы. Демосфен, в свою очередь, привёл свои войска и занял позицию поблизости, но с оврагом, разделявшим обе армии. Еще до прибытия Еврилоха амбракиоты послали своему правительству просьбу прийти к ним на помощь со всеми силами государства. Когда же явился Еврилох. соединённое войско превосходило уже численно врагов и не боялось принять битву не дожидаясь добавочных войск. Битва эта, как кажется, была по большей части гоплитской битвой старого образца, за исключением того, что Демосфен посадил 400 гоплитов и легковооружённых в засаду [42]. Это обстоятельство стало решающим и акарнанцы со своими союзниками одержали решительную победу. Потери амбракиотов и пелопоннесцев были тяжёлыми. В числе павших оказались Еврилох и один из двух других спартанских командиров.
На следующий день Менелай, единственный из трёх спартиатов оставшийся в живых, вынужден был вступить в тайное соглашение с Демосфеном и акарнанскими полководцами по которому мантинейскому контингенту и наиболее выдающимся из других пелопоннесцев позволялось удалиться, покинув амбракиотов в их тяжёлом положении. Когда пришло время исполнять соглашение, возникло некоторое замешательство, так как удалявшимся пелопоннесцам не удалось уйти совершенно незамеченными. В замешательстве, возникшем когда амбракиоты попытались следовать за ними, некоторые пелопоннесцы, так же как и амбракиоты были перебиты. Другие амбракиоты, те что были вызваны из города Амбракии, прибыли к Идомене, представляющей собой два высоких холма. Это дало преимущество акарнанцам, ведь это означало, что они отодвинуты были дальше от театра военных действий, в тот момент когда акарнанцам и амфилохийцам пришлось иметь дело с остальным амбракийским войском, которое тогда подступило к Ольпе. В тот самый день, когда пелопоннесцам позволено было удалиться, Демосфен выслал вперёд войска подготовить засаду. На следующее утро, когда ещё было темно, он предпринял внезапную атаку на амбракиотов, которые быстро обратились в бегство и когда они побежали, то обнаружили тропы, по которым пытались бежать, перекрытыми засадами амфилохийских легковооружённых. Итогом была резня, от которой спаслись немногие. Катастрофа возможно была даже больше, чем в главной битве двумя днями ранее. Фукидид по этому поводу делает необычное для него заявление, что он не сообщает общего числа павших, потому что оно было невероятно велико по сравнению с величиной города [43].
Результаты этой военной кампании принесли больше пользы скорее акарнанцам, чем афинянам. Они также знаменуют конец попыток Коринфа и его колоний установить контроль над Акарнанией. После того как Демосфен и афиняне подвели акарнанцев при Левке, последние, по–видимому, больше чем прежде, стали держаться собственной своей выгоды. Так когда Навпакт отказался в опасности, они спасли ситуацию в ответ на просьбу Демосфена, хотя возможно главным их побуждением к действию послужило то, что они сознавали сколь для них самих может быть опасным, если Навпакт попадёт в руки пелопоннесцев. Когда против них выступила армия под командованием Еврилоха, они были рады получить помощь афинского флота и иметь Демосфена в качестве командующего, но по–видимому, это был предел. Когда была одержана победа, они взяли дело в свои руки. Демосфен захотел взять Амбракию и Фукидид конечно прав, полагая, что это могло бы стать нетрудным делом. Ведь в Амбракии кроме женщин, детей и мужчин, вышедших уже из призывного возраста могло быть лишь немного выживших, годных для решающего сражения. Выжившие в первой битве бежали в Эниады, где их отделяло от дома всё пространство Акарнании. И тем не менее акарнанцы и амфилохийцы отказались брать город, так как понимали, что таким образом он будет взят афинянами и боялись, что последние окажутся худшими соседями, чем амбракиоты. В это время и акарнанцы и амбракиоты кажется готовы были заключить мир и старались, сколь возможно, избегать военных действий.
После того как Демосфен и афиняне удалились, акарнанцы и амфилохийцы сначала позволили амбракиотам возвратиться домой по заключении перемирия, а затем заключили с ними оборонительный союз на 100 лет, однако же с особым условием: ни амбракиоты с акарнанцами не будут воевать против пелопоннесцев, ни акарнанцы с амбракиотами против афинян. Вдобавок, амбракиоты обязались не помогать Анакторию. Это определённо означает, что акарнанцы решили покорить этот город [44]. На следующий год он был взят «афинянами и Навпактом» и акарнанцами, коринфские колонисты изгнаны и город заселён акарнанскими колонистами. Демосфен же, явившись к Эниадам год спустя, обнаружил, что город взят уже акарнанцами [45]. В сообщении об этом, Фукидид подчёркивает то обстоятельство, что они примкнули к афинскому союзу, но ведь несомненно, что Эниады стали союзником Афин будучи уже членом Акарнанской конфедерации. Слишком большой упор на Афины временами искажал видение даже Фукидида. Что до Акарнании, то конфедерация теперь добилась всех своих ближайших целей, кроме Левки и что было крайне редким в древней Греции, научилась удовлетворяться тем, что доступно и избегать, насколько то возможно, невыгодного соперничества.
Возвратимся к беотийцам. Вдобавок ко вкладу их конницы в спартанские военные усилия, они навлекли на афинян самое серьёзное поражение в ходе Архидамовой войны — это была битва при Делии 424 года. Это поражение было много более тяжёлым, чем понесённые ими во фракийском регионе — при Спартоле в 429 и при Амфиполе в 422 г. В самом начале лета, когда Брасид прибыл на помощь Мегаре с войсками, предоставленными ему соседними союзниками, беотийцы выставили 600 всадников и 2200 из общего числа в 6000 гоплитов. Появление кавалерии явилось полной неожиданностью для афинских легковооружённых, совершавших рейды по сельской местности, но всё ж, какое–то время спустя на неприятеля устремилась афинская конница и вступила в битву. Впрочем, согласно Фукидиду, беотийцы планировали вторгнуться в Мегариду даже до того, как Брасид запросил их помощи. Фактически они собрали при Платеях все имеющиеся силы, но отослали домой обратно тех, кто не был нужен для экспедиции [46]. Таким образом, беотийцы в то время вели независимую внешнюю политику и не нуждались в указаниях от Спарты перед тем, как действовать. В данном случае вклад их несомненно был немалым, но ведь их великая победа произошла тогда, когда афиняне вторглись в их страну.
Афиняне, вступая в Беотию, не планировали крупного сражения. Вместо этого они планировали, с помощью демократических и антифиванских группировок в Орхомене и Феспиях, укрепиться в трёх различных местах на границе с Беотией и из них постепенно свергнуть олигархию во всей Беотии. Сифы — порт Феспий на Коринфском заливе, должен был быть предательством сдан афинянам; Херонея, на границе с Фокидой, должна была быть сдана орхоменянами; сами афиняне должны были занять и укрепить Делий, находившийся в Танагрской области, близ юго–восточной оконечности Беотии. Всё это должно было произойти в один и тот же день, чтобы помешать беотийцам сосредоточить все свои силы в одном месте. Согласно Фукидиду, руководил беотийцами в этом заговоре фиванский изгнанник Птойодор [47]и он и в самом деле мог являться таковым, но большинство заговорщиков составляли орхоменяне и феспийцы. Фукидид особо отмечает активность изгнанников из Орхомена, к которым также присоединились и некоторые фокейцы. Таким образом, руководство опять принадлежало большей частью тому же самому городу, что и в 447 г. Главная проблема заговора состояла в том, что невозможно было сохранить его в глубокой тайне. Силы для захвата Херонеи вряд ли можно было собрать без того, чтоб не просочилось некоторой информации и особенно если верно, что некоторые из возможных участников прибыли из Пелопоннеса; так же и афиняне не могли бы мобилизовать свои резервы без некоторой информации, поступившей из Беотии [48]. Возможно, операцией, сулившей лучшие шансы на успех был план взять Сифы с помощью группы трирем, которые бы внезапно появились перед городом, но весь заговор был раскрыт неким фокейцем из Фанотея (менее чем в 5 милях от Херонеи по прямой линии), так что беотийцы оказались в состоянии провалить заговор против Сиф до того, как они вступили в сражение с афинской армией при Делии [49].
Битва при Делии оказала особое воздействие на беотийские дела. Беотийские потери пришлись большей частью на феспийцев и поскольку павшие были в большинстве гоплитами, это означало ослабление олигархического элемента в городе и соответствующий рост влияния низших классов, благоволивших к демократии. Это в свою очередь дало фиванцам предлог предпринять действия против Феспий и таким образом усилить свои собственные позиции в Беотийской конфедерации [50]. На следующий год фиванцы разрушили стены Феспий, обвинив их в аттицизме [51]. Это один из тех редких и случайных фрагментов информации, которые Фукидид время от времени даёт нам относительно второстепенных действующих лиц войны. Они вставлены в стену его повествования как попало, без соломы и раствора, но и такой материал должен быть использован, если версия греческой истории, основанная на излишнем сосредоточении внимания только на Афинах и Спарте, должна быть исправлена. В данном случае, упоминание об обвинении в аттицизме, в сочетании с тем, что нам известно о беотийских учреждениях, делает вполне вероятным заключение, что фиванцы обеспечили какое–то осуждение Феспий всей конфедерацией, перед тем как предпринять против них какие–либо действия. После этого Феспии пали беззащитными во власть своих врагов. Вероятно, единственной надеждой для некоторых из отчаявшихся фокейцев было принять демократию и обратиться к Афинам за помощью — план, который должен был стать последней отчаянной надеждой для людей, которые не могли быть незнакомы с судьбой Платеи. В 414 г. в Феспиях произошло демократическое восстание, которое было подавлено с помощью Фив [52]. Из восставших одни были схвачены, другие бежали в Афины. Таким образом, победа при Делии стала двойной победой для фиванцев. Во–первых, они нанесли афинянам поражение, в котором те потеряли 1000 человек, не считая легковооружённых и носильщиков, во–вторых, сами афиняне, на том крыле, на котором они вначале побеждали, нанесли феспийцам такие тяжкие потери, что значительно облегчили фиванцам задачу расправиться с этими мятежниками.
В тот же самый год на ход войны значительно повлияли действия ещё двух федеративных государств — Халкидской конфедерации, которая с помощью войск, посланных Спартой под командованием Брасида постаралась оторвать множество городов от Афинской империи и Фессалийской, равно решительно на него воздействовавшей тем, что позволила Брасиду пройти через свою территорию на его пути во Фракию. Так как фессалийцы были союзниками афинян, это настолько удивительно, что их действия требуют особого внимания. Решение позволить ему пройти с войском через всю территорию страны было большей частью своевольным поступком проспартанской группировки, которая сделала это несмотря на противодействие более многочисленной проафинской группировки, но отчасти здесь сыграли роль некоторые особенности действовавшего тогда греческого международного права. Греческие оборонительные союзы первоначально не обязывали заключившие договор стороны к чему–либо большему, кроме как защищать союзника от вторжения и прямого нападения. Различие между наступательным и оборонительным союзом видно из сообщения Фукидида о договоре 433 года между Афинами и Коркирой. Афины отказались договариваться с ней о наступательном союзе, обязывавшем стороны иметь одних и тех же друзей и врагов из опасения, что коркиряне вовлекут их в войну с Коринфом и этим вынудят их нарушить договор с пелопоннесцами о тридцатилетнем мире. Вместо этого они вступили с ними в оборонительный союз (epimachia), по которому обе стороны обязывались помогать друг другу в случае нападения или на коркирян или на афинян и их союзников [53]. Оборонительный союз поначалу не влёк за собой даже обязанности запрещать вражеским силам пересекать территорию одной стороны договора для нападения на другую сторону, хотя точные права и обязанности воюющих сторон и союзников уже начали становиться к тому времени предметом обсуждения.
Но, кажется, в Фессалии, ещё и до экспедиции Брасида стало возникать некоторое неприятие спартанской оккупации Гераклеи Фракийской. Согласно Фукидиду, поводом для колонизации Гераклеи было обращение трахинян, которые просили защиты от этеян — горцев, угрожавших их земле. Это может быть правдой, ведь спартанцы ясно сознавали ценность этого поселения. Сознавали его и афиняне опасавшиеся, что оно может быть использовано в качестве базы для нападения на Эвбею. Однако, в конечном счёте, Гераклея оказалась для них относительно безвредной из–за многократных нападений фессалийцев на новых поселенцев. Это разумеется означает, что фессалийское государство того времени контролировало территорию практически до Фермопил. Таким образом территория его всё ещё была обширной, хотя в нем и проявлялись уже признаки внутренних распрей и как следствие, слабости. Фукидид сообщает, что одним из соображений, побудивших спартанцев основать колонию, было её стратегическое положение на пути во Фракию. Интересно было бы узнать правда ли это или даже у Фукидида это просто соображение, навеянное более поздними событиями. В любом случае, Брасид использовал Гераклею в качестве базы для того, чтобы пройти через Фессалию в Македонию и в район Халкиды. Из Гераклеи Брасид отправил вестника, но не к правительству Фессалийской конфедерации, а к своим проспартанским друзьям в городе Фарсале, прося их провести его и войско через территорию Фессалии [54]. То, что это удалось, сделало возможными все позднейшие успехи Брасида в Халкидике. Ситуация была весьма странной. Фессалийская конфедерация была союзницей Афин, с основанием Гераклеи в фессалийцах зародилась к Спарте неприязнь, большинство фессалийцев было к Афинам дружественно. И тем не менее проспартанские заговорщики добились успеха, просто потому, что они принадлежали к олигархическому клану, который в то время в той или иной мере управлял Фессалией. Им помогло то обстоятельство, что для греков было обычным делом позволять чужим войскам проходить через нейтральную территорию, так что отказ в пропуске мог выглядеть враждебным актом. Это был давний обычай. В ходе мелких рейдов, военные от ряды пересекали территории третьих стран без особых церемоний. Не похоже, что более мелкие соседи чинили препятствия спартанским гоплитам или фессалийской коннице в прохождении через свою территорию. И лишь когда обе стороны были относительно сильны, начали подчас раздаваться от одной из них протесты по поводу того, что вооружённые силы не должны пересекать территорию нейтрального государства без предварительного позволения.
Переход через Фессалию был тщательно спланирован Брасидом и его местными друзьями и не без причины. Как замечает Фукидид, нелегко было вооружённым силам пересечь Фессалию без проводника, ибо здесь чувствовалось развитое среди греков предубеждение против пересечения земель соседей без получения позволения [55]. Потому из Гераклеи Брасид отправил вестника к проспартанским руководителям Фарсала. Некоторые из них встретили его в Мелитее, что во Фтиотийской Ахайе, вероятно на расстоянии дневного перехода от Гераклеи. На другой день они провели его форсированным маршем до Фарсала. На пути, у реки Энипей, они встретили группу противников, которые заявили, что Брасид поступил вопреки праву, совершая переход без разрешения федерального собрания. На это проводники Брасида возразили, что не повели бы его через страну против воли народа. Будучи связаны узами гостеприимства они проводят Брасида, который явился внезапно. Брасид, со своей стороны, заявил, что он пришёл в землю фессалийцев как друг, что он воюет не с ними, а с афинянами и что он не знает, чтобы между фессалийцами и лакедемонянами существовала какая–либо вражда, которая мешала бы одному народу проходить через земли другого. Отметим, что это позволяет предположить, что ни союз фессалийцев с Афинами, ни помощь, оказываемая афинянам фессалийской конницей, не привели к войне между спартанцами и фессалийцами. Наконец, Брасид добавил, что он не пойдёт, да и не может пройти против их воли., однако просит его не задерживать. После такого обмена мнениями противники удалились и Брасид, по совету своих друзей, поспешил пройти через фессалийскую территорию форсированным маршем до того, как его противники смогут собраться, чтобы помешать ему.
Следует отметить кратко, что же было дальше с правом прохода через Фессалию. В следующем году Пердикка Македонский вызвал такое противодействие в Фессалии, что спартанцы отказались от плана отправлять подкрепления через Фессалию. За этим также, вероятно, стояла афинская дипломатия [56]. Годом позже (422 г.) силы из 700 гоплитов были посланы в качестве подкрепления Брасиду, но их командир упустил время, приводя в порядок дела в Гераклее. Он не выступил в Фессалию до начала зимы, а затем повернул назад, отчасти из–за противодействия фессалийцев, а кроме того из–за того, что к нему пришла весть о гибели Брасида под Амфиполем [57]. Такие случаи не способствовали решению вопроса о праве прохода через нейтральную территорию. Так могло быть и потому, что стало обычным включать в договоры о союзе статью, по которой договаривающиеся стороны обязывались не допускать проход вооружённых сил по территории одной стороны для нападения на другую. Не может быть случайностью, что такая статья была внесена в договор 420 года между Афинами, Аргосом, Мантинеей и Элидой [58]. Опыт их взаимоотношений с фессалийцами, мог привести афинян к осознанию того, что подобные статьи были бы желательны.
Возвращаясь к событиям 424 г., следует отметить, что экспедиция Брасида была типичной спартанской экспедицией для военных действий на дальних расстояниях; её силы состояли из одного спартиата (самого Брасида), 700 илотов и 1000 наёмников — все гоплиты. Наёмные войска несомненно были набраны в Пелопоннесе и возможно состояли большей частью из аркадян и ахейцев. Эти области уже, вероятно, начинали становиться известными в качестве резервуара для набора наёмных солдат [59]. Уже в 432 г. коринфяне могли набрать наёмных солдат в Пелопоннесе для посылки в Потидею и теперь спартанцы произвели такой же или сходный набор. Вероятно, отправленные ими солдаты были все гоплитами, хоть и были посланы в страну, сильную легковооружёнными и конницей. Данные о военных кампаниях Брасида были уже даны выше в очерке о Халкидской конфедерации и мы их здесь не будем повторять. Будет лишь достаточно упомянуть, что сохранившиеся данные не всегда дают вполне удовлетворительную информацию о набранных войсках. Однако, для битвы при Амфиполе в 422 г., битвы в которой пали Брасид и Клеон, Фукидид делает относительно ясным, что своим окончательным поражением афиняне обязаны были кавалерии и пельтастам халкидян и их соседей, миркинян [60].
В связи с военными операциями в Халкиде ни Афины ни Спарта не сделали ничего, чтоб завоевать расположение и доверие халкидян. Вряд ли будет преувеличением сказать, что афиняне подстрекали потидейцев к мятежу и что они же когда позже в регионе вспыхивали мятежи, были заинтересованы лишь в их подавлении и наказании виновных. Наихудший из подобных случаев — резня всех взрослых мужчин в Скионе и продажа женщин и детей в рабство [61]. Спартанцы, со своей стороны, как кажется, были заинтересованы прежде всего в том, чтобы причинить афинянам как можно больше неприятностей и притом желательно с наименьшими усилиями со своей стороны. Потому, кроме помощи, оказанной Брасидом и его войском, халкидяне и их соседи большей частью сражались собственными силами. После прохода Брасида, ни одно спартанское подкрепление, за исключением немногих командиров, не прошло через Фессалию. Так почему же халкидяне должны были соблюдать условия соглашения, согласованные афинянами и спартанцами? Тем не менее, это именно то, что они, кажется, сделали сначала в связи с перемирием 423 года. Единственный спор был относительно времени восстания в Скионе на полуострове Паллена. При заключении договора о перемирии и афиняне и спартанцы должны были держать халкидский вопрос в уме, несмотря на то, что халкидяне не присутствовали на переговорах и не упомянуты в договоре. Единственной статьёй, которая могла быть приложима к ним было общее положение в договоре, что стороны договора должны продолжать владеть тем они владели, когда договор вступил в действие [62]. Халкидяне могли возразить, что хотя они в некотором смысле и были союзниками спартанцев, они не являются членами Пелопоннесской лиги и таким образом не связаны договором. Но, со своей стороны, афиняне и спартанцы полагали, что договором связаны все воюющие стороны и двое послов, по одному от каждого из двух государств, посланы были на Халкидский полуостров, чтобы наблюдать за применением его условий. Их точка зрения принята была халкидянами, несомненно потому, что она оставляла им на время города, перешедшие к ним в предшествующий год. В случае со Скионой было, как кажется, достаточно настоять на том, что она восстала до того, как началось перемирие. Это отрицали афиняне, которые так же особенно раздражены были тем фактом, что теперь даже и островитяне осмелились восстать против них. Этот спор привёл к возобновлению военных действий. Афиняне немедленно приготовились послать экспедицию и по предложению Клеона постановили взять Скиону и предать её жителей смерти. По спорному пункты, Фукидид замечает, что истина была на стороне афинян, ведь восстание произошло через два дня после начала перемирия. В этом пункте Фукидиду можно доверять, но даже если афиняне были в этом правы, это не оправдывает их бесчеловечного постановления относительно Скионы и еще менее того хладнокровного способа, которым они его осуществили несколько лет спустя [63].
Кажется то, что скионяне держались и что Менда вскоре после того восстала было основано большей частью на их вере в Брасида и Брасид полностью сознавал серьёзность ситуации. Он отправил женщин и детей из этих двух городов в Олинф и усилил их гарнизоны 700 пелопоннесскими и 300 халкидскими воинами. Затем он поспешил с Пердиккой в западную Македонию, где не занимался ничем, кроме как выпутывался со своими войсками из затруднительных ситуаций и всё более утрачивал дружбу и расположение Пердикки. По своём возвращении, обнаружив Менду захваченной, а Скиону осаждённой и решив, что он не в состоянии им помочь, удалился в Торону на полуострове Ситония. Все эти события не могли способствовать росту репутации ни Брасида лично, ни спартанцев в целом и отнюдь не улучшило ситуации то, что следующей весной они не смогли предотвратить возвращения Тороны афинянами. Верно, что халкидяне продолжали совместно действовать с Брасидом в Амфиполе, но это должно было происходить большей частью из–за их общей ненависти к афинянам. Битва при Амфиполе была большей частью победой халкидян, полностью проигнорированной на мирных переговорах и в самом договоре.
При заключении Никиева мира афиняне и спартанцы с лёгкостью распорядились владениями Халкидской и Беотийской конфедераций. Беотийцы по крайней мере присутствовали на собрании Пелопоннесской лиги и смогли проголосовать против. Халкидяне не получили даже этого сомнительного удовлетворения. Вместо этого, в их отсутствие договаривающиеся стороны свободно распорядились Амфиполем и халкидскими городами. И хотя тему эту здесь вновь не стоит поднимать, об одном пункте следует упомянуть. В список городов которыми обладали афиняне и с которыми они вольны были обращаться как они пожелают. была включена Скиона [64]. Да, в то время город не принадлежал ещё афинянам, но он был ими осаждён. Пункт означал, конечно, что когда город будет взят, афиняне вольны будут удовлетворить свою месть столь жестоко, как только пожелают. Факт, что афиняне настояли на включении этого пункта в мирный договор, а спартанцы согласились, демонстрирует полное бесчувствие греческих государств, когда жизни граждан других государств были под угрозой. На все это бросает даже более мрачный свет другой пункт предусматривавший, что пелопоннесские солдаты и все иные лица, прибывшие в Скиону с Брасидом, должны быть отпущены из города. Скиона и вправду была взята в конце лета, взрослые мужчины перебиты, женщины и дети проданы в рабство- пятно на репутации Брасида, Клеона и всех, кто заключал Никиев мир [65]. Потому не удивительно, что халкидяне долго ещё считали себя в состоянии войны с Афинами, возможно до 417 года, когда было заключено перемирие, которое могло быть расторгнуто любой из сторон по предварительном десятидневном извещении. И оно действительно расторгнуто было в 414 году, когда афиняне и Пердикка предприняли безуспешное нападение на Амфиполь [66].
Никиев мир и те сложные сюжеты, которые за ним последовали, свидетельствуют о крушении биполярности, которая долгое время была доминирующей концепцией во внешней политике Афин и Спарты и которая нашла официальное выражение в Тридцатилетнем мире. Оба государства были, конечно, осведомлены о существовании Аргоса, но последний большую часть своего существования находился где–то сбоку, наблюдая за соперничеством между ними. Так же разумеется знали они и о других государствах, не принадлежавших ни к одной из двух великих симмахий, но ни одно из них не бросало вызова лидерству Афин и Спарты и если одно из них оказывалось втянутой в проблемы или же жаждало вести слишком уж амбициозную внешнюю политику, то должно было установить какие–либо связи с одной из великих держав, как, например, Коркира с Афинами и Беотия со Спартой. Но такие государства не коснели в вечном раболепии. Так Беотийская конфедерация, как уже отмечалось, проявляла в своей внешней политике признаки независимости. То же верно и в отношении Халкидской конфедерации, которая, в то время как тяготела к Коринфу, члену Пелопоннесской лиги, пыталась идти собственным путём, преисполненным опасностей и даже пытаться вести за собой других. Несмотря на всё это, Афины и Спарта пытались сохранить старую биполярность (dualism) и действовали исходя из допущения, что все должны быть связаны договорами, заключёнными между ними. Так как Беотийская и Халкидская конфедерации сражались против Афин, то Спарта позволяла себе давать Афинам обещания от их имени. По любым нормам международного права, за исключением эгоцентрических взглядов Афин и Спарты, обе конфедерации имели полное право отказаться исполнять эти обязательства.
Детальный анализ Никиева мира в нашу обязанность не входит. Здесь будет достаточным отметить, что статьями наиболее неохотно исполнявшимися были те, которые предписывали, что «лакедемоняне и их союзники» должны сдать афинянам Панакт и Амфиполь. Первое означало, что Спарта и Афины устанавливали границу между Аттикой и Беотией без согласия беотийцев, которые в то время владели Панактом. Второе, в совокупности с детальными соглашениями по фракийскому региону означало, что ото всех выгод от действий Брасида Спарте следовало отказаться. Фактически ссылки в договоре на отдельные города означают, что договаривающиеся стороны даже не признавали существования Халкидской конфедерации. Если исключить жестокое обращение со Скионой и признание некоторого рода прав нейтралитета за шестью городами, договор пытался восстановить состояние дел приблизительно так, как оно было до восстания в Потидее. Если бы условия договора проведены были в жизнь, это означало бы решительную победу Афин, но они не могли быть осуществлены без совместных военных действий со стороны Спарты и Афин, а об этом не могло быть и речи. Тем не менее всё ж была общая линия, которой придерживались две великие державы, но она не шла дальше совместных убеждений, не переходя в совместное военное вмешательство.
Первый ясный сигнал того, что договор является неработоспособным, поступил из Амфиполя. Клеарид, спартанский командир пелопоннесского (не спартанского) гарнизона этого города возвратился в Спарту, заявив, что не мог применить силу против халкидян, без чего для передачи города афинянам было никак не обойтись [67]. Фукидид, конечно, полагает, что он занял такую позицию в угоду халкидянам. В Спарте ему приказали вернуться и или сдать город или вывести пелопоннесский гарнизон и естественно, он решился на вывод гарнизона [68].
Вследствие всех этих событий, халкидяне продолжали оставаться в состоянии войны с Афинами. Между тем, беотийцы и афиняне заключили перемирие Между тем, беотийцы и афиняне заключили перемирие, которое могло быть прервано любой из сторон по предварительном десятидневном уведомлении [69], а Коринф прекратил военные действия, но не имел с Афинами ни перемирия, ни какого–либо иного рода соглашения [70]. Следовательно, будучи членом Пелопоннесской лиги, коринфяне отказались быть связанными договором, заключённым этой организацией.

---

[1] Thuc., I, 102,4. Мы не стремимся приводить все источники для событий этого периода, так как для удобства будет достаточно дать ссылки на соответствующие места Фукидида.
[2] Thuc., I, 103,4. Эти места постройки длинных стен в Мегариде более ранние, чем те, что в Аттике. О постройке последних сообщается в I, 107,1. Cр. комментарий Гомме на оба эти места.
[3] Thuc., I, 105.
[4] Thuc., I, 107,2; Diod., XI, 79, 4-6. Цифры даются обеими авторами.
[5] См. Daux G. Remarques sur la composition du conseil amphictionique \\ BCH, LXXXI, 1957, p. 95-120 at 104-117, где можно найти ссылки на более раннюю литературу.
[6] См. Gomme, Commentary, I, 401-411; ATL, III, 165 ff. Важное соображение состоит в том, что рассказ Фукидида I, 103-107 подразумевает, что их переселение произошло не только до военной кампании в Танагре, но и до союза Афин с Мегарой. В ATL обнаруживается, кроме того, добавочное соображение, что маловероятно, что афиняне смогли бы воспрепятствовать возвращению пелопоннесской армии морским путём через Коринфский залив, если бы не обладали портом на заливе кроме Пег.
[7] В ATL, III, 171ff авторы доказывают, что битвы при Танагре и Энофитах произошла в 458 г., но их тщательно разработанные доводы лишь убедили меня, что абсолютная точность невозможна. При таких обстоятельствах, кажется лучшим сохранить общепринятую дату. Хронология лет после 458-7 гг, предлагаемая Раубичеком (Raubitschek A. E The Peace Policy of Pericles \\ AJA, LXX, 1966, p. 37-41) не убедительна.
[8] Thuc., I, 107-108; Diod., XI, 79-84.
[9] Диодор (XI, 83, 2-3) говорит о покорении и заложниках так же и для Фокиды, но Фукидид (I, 108,3) говорит о заложниках только в отношении опунтских локров. Это само по себе не является убедительным при столь малом объёме данных. Более важен тот факт, что вскоре Дельфы уже находились под контролем Фокиды (Thuc., I, 112,5).
[10] Thuc., I, 111,1; cf. CP, LV, 1960, p. 243 et n. 54 (где датировка должна быть исправлена на 457-6 гг.). Лучше всего следовать Фукидиду, который считает, что эта военная кампания произошла несколькими годами позже, чем Диодору (XI, 83,2-4), который делает её продолжением военной кампании при Энофитах.
[11] SEG, XVII, 243; Robert J and L, Bull. ep., 1959, n 189. Вдобавок к приведённой там литературе см. CP, LV, 1960, p. 241-243. Предположения о природе памятника и участие фессалийцев в битве при Энофитах см. в первой публикации памятника: Daux, BCH, LXXXII, 1958, p, 329-334. Иную его интерпретацию даёт М. Сорди (La lega tessala, p. 344-347). Отношение этой надписи к конституционному развитию Фессалии обсуждалось выше.
[12] Первая версия Меритта появилась в AJP, LXIX, 1948, p. 312-314, а Вильхельма позже в Mnemosyne, 4 ser, II, 1959, p. 286-293. Вильхельм видел текст Меритта в SEG, X, 18 до того, как его собственный был опубликован и потому смог дать некоторые комментарии на те пункты, в которых они расходились. Позже Меритт возвратился к этой надписи в AJP, LXXV, 1954, p. 369-374 в очень здравомыслящей статье, в которой он принял некоторые исправления Вильхельма. В этой статье воспроизведены как собственные версии Меритта, так и версия Вильхельма. Три версии так же содержатся в SEG, X, 18; XII,7; XIII,3; cf. Bull. ep, 1949, n 40; 1951, n 67; 1956, n79. Фотография дана AJA, LV, 1951 , Plate 37.
[13] Ср. вышеупомянутую статью Daux.
[14] Совершенно иную реконструкцию хода событий см. Sordi M. La posizione di Delfi e dell’ Anfizionia nel decennio tra Tanagra e Coronea \\ Riv. Fil., 1958, P. 48-65.
[15] Об этих операциях см. The Early Achaean League \\ Studies Presented to D. M. Robinson, II, 1953, p. 797-815, особ. 798-802.
[16] С Эгестой см. Tod, 31; с Леонтинами и Регием Ibid., 57 et 58 от 433-432 гг. Относительно этих двух городов есть данные, что новые договора с ними были возобновлением старых, возм. ок. 448 г.; см. в особенности Meritt B. D The Athenian Alliances with Rhegion and Leontinoi \\ Class. Quart., XL, 1946, p. 85-91 (статья содержащая так же важные эмендации в текстах); ATL, III, 276 f; 304 f. О дате договора с Эгестой см. Raubitschek A. E \\ TAPA, LXXV, 1944, P. 10-14; cf. Bull. ep., 1946-7, n 74. Возможно были договоры (не сохранившиеся) и с другими городами.
[17] Aristoph., Knights, 174; 1303 f. Cf. Meyer E. GdA, IV, 82; Swoboda, RE, IX, 255; Glotz–Cohen, Hist. grecque, II, 648.
[18] Plut., Pericles, XX.
[19] См. Orchomenus and the Formation of the Boeotian Confederacy in 447 B. C \\ CP, LV, 1960, P. 9-18.
[20] По этому поводу см. Studies Presented D. M Robinson, II, 799 et 802.
[21] Thuc., I, 115,1; II, 9,2.
[22] Об этих событиях Фукидид сообщает в II, 68,6-8 в связи с военной кампанией 430 года. Главная причина для помещения их после 440 г. та что когда бы столкновение афинских и коринфских интересов произошло недавно, то маловероятно, чтобы коринфяне стали убеждать пелопоннесцев не помогать самосцам при отпадении Самоса (Thuc., I, 41,2).
[23] Thuc., II, 30; 33, 1-2; 102, 1.
[24] Thuc., II, 68,1 et 69,1.
[25] Thuc., II, 79.
[26] Thuc., II, 80-82; о размерах пелопоннесского флота — 83, 2.
[27] Thuc., II, 85-92.
[28] Thuc., II, 102, 1-2. Что нападение на Эниады было главной целью выводится из утверждения, что его пришлось отложить из–за его невозможности в зимнее время.
[29] Thuc., III, 7.
[30] Пункт этот обсуждается, разумеется без претензий на окончательные выводы в CP, LV, 1960, p. 12. М. Сорди (Atene e Roma, 1965, p. 14 ff) категорична в том, что Платея не была членом конфедерации между 447 и 427 гг, и что в то время в конфедерацию входило только 9 вместо 11 членов.
[31] Беотийцев считали членами Пелопоннесской лиги Бузольт (Staatskunde, 1323) и Гомме (Commentary, III, P. 665 на V,17,2). Более правильную точку зрения см. Kahrstedt U. Griechisches Staatsrecht, I, 1922, P. 30 et n 1.
[32] Thuc., V, 26,2; 32,6.
[33] Даже более ясны данные годичного перемирия, заключённого в 423 г. Первая статья гарантировала свободный доступ к Дельфийскому оракулу. Относительно этой статьи спартанцы обязались, что они направят послов к беотийцам и фокейцам и склонят их на это согласиться (Thuc., IV, 118,2). Таким образом, ни одна из этих двух конфедераций не участвовала в перемирии или не была связана договором, ратифицированным пелопоннесской лигой.
[34] Thuc., IV, 95,2; III, 62,5; II, 9,3.
[35] Thuc., II, 12,5; 22,2.
[36] Фукидид (III, 91,1; 94, 1-2) утверждает, что приняли участие все акарнанцы, за исключением Эниад, но Эниады не были в то время членом конфедерации.
[37] Thuc., III, 94-95.
[38] Thuc., III, 94,3; 96-102.
[39] Thuc., III, 100-102. Ниже в 109,2 Фукидид таким образом говорит о наёмных солдатах, так что возникает мысль, что пелопоннесские войска скорее были большей частью наёмниками, чем контингентами, поставляемыми различными городами.
[40] Thuc., III, 105-107. Количество гоплитов из Амбракии даётся Диодором (XII, 60,4) как 1000 и некоторые историки считают, что это число ближе к истине, чем 3000 Фукидида, но ср. комментарий Гомме на III, 105,4. Так как совместная пелопоннесская и амбракийская армии численно превосходила акарнанцев, то большее число более вероятно.
[41] Единственный ценный источник данных здесь Фукидид (III, 107-113). Дискуссии о топографии см. особенно Kirsten \\ RE, XVII, s.v Olpai; Hammond N. G. F The Campaigns in Amphilochia during the Archidamian War \\ BSA, XXXVII, 1936-1937, p. 128-140; Gomme, Commentary, II, 426-8. Хаммонд даёт превосходное описание местности, но делает маловероятное предположение, что Ольпа Фукидида отличается от Ольп.
[42] О выдающейся роли гоплитов в битве и использовании гоплитов акарнанцами см. Гомме на III, 107,4. Они, однако, так же использовали и легковооружённых, как делали это и в предыдущем году (Thuc., II, 81,8).
[43] Это последнее заявление находится в III, 113,6. Пожалуй, лучше оставить всё как есть.
[44] Thuc., III, 114.
[45] Thuc., IV, 49; 77.
[46] Thuc., IV, 72.
[47] Thuc., IV, 76,2. Гомме отмечает, что две рукописи содержат на полях альтернативное чтение, делающее лидера заговора феспийцем. Это само по себе возможно, но не было практически ни одной греческой общины, не имевшей оппозиции, поэтому заговорщики–демократы могли быть так же и в Фивах.
[48] Для сравнения можно отметить, что в ходе Первой мировой войны продвижение германских войск иногда совершалось на основе информации о движении поездов, следующих в Данию.
[49] Thuc., IV, 89-90.
[50] Эти события достаточно подробно обсуждаются в статье The Boeotian Confederacy and Fifth–Century Oligarchic Theory \\ TAPA, LXXXVI, 1955, P. 40-50 (особ. 47-50).
[51] Thuc., IV, 133,1. Другой пример аттицизма см. Hell. Ox., 17(12), 1.
[52] Thuc., VI, 95,2.
[53] Thuc., I, 44,1; об этом месте см. CP, XLIV, 1949, p. 260 в рецензии на первый том комментариев Гомме к Фукидиду.
[54] Thic., III, 92-93; IV, 78.
[55] Данные о пересечении даёт Фукидид (IV, 78-79). О ключевом пассаже (78, 2) относительно роста недовольства против пересечения нейтральной территории без позволения см. CP, LIII, 1958, 124f. Данная здесь интерпретация может быть и не во всём приемлемой. Но даже если и так, всё равно совершенно ясно, что со стороны переходивших было выдвинуто требование, что армия желающая совершить такой переход имеет на это право и что любая попытка воспрепятствовать этому — враждебный акт.
[56] Фукидид (IV, 132) упоминает только о деятельности Пердикки, за исключением того, что Никий, афинский полководец, требовал от него сделать что–либо, чтобы дать ясное доказательство своей преданности афинянам. У Аристофана (Осы б 1265-1274) имеется не слишком полезная ссылка на афинянина, идущего в Фарсал в качестве посла.
[57] Thuc., V, 12-13. Спартанцы продвинулись до Пиерия, места из других источников неизвестного. Мы не можем сделать ничего лучшего, как последовать за Гомме в его предположении, что он был расположен в Южной Фессалии или возможно к югу от собственно Фессалии.
[58] Thuc., V, 47,5; Tod., 72. Для права прохода διοδος , как кажется, стало техническим термином; ср. Aristoph., Birds, 189; Polyb., IV, 5,7; 7,4; OG 437. 67, 71 (безо всякого к этому слову комментария). Соответственно глагол был διιεναι («позволять проход»), употреблённый в ряде договоров, напр. Polyb., XXI, 32,3; 43,2 и который Ливий (XXXVIII, 11,2; 38,2) переводит как transpire sinito; cp. IGR, IV, 1028.
[59] Thuc., IV, 78,1; 80,5; VII, 57,9 подразумевает, что ко времени Сицилийской экспедиции, для аркадян было уже вполне обычным служить в качестве наёмников. Ксенофонт (Anab., VI, 2,10) свидетельствует, что свыше половины из «Десяти тысяч» были аркадянами и ахейцами.
[60] Thuc., V, 10, 9-10.
[61] Thuc., V, 32,1.
[62] Thuc., IV, 118,4.
[63] Thuc., IV, 122; V, 32,1.
[64] Thuc., V, 18,8.
[65] Thuc., V, 32,1.
[66] Данные об этом периоде скудны и в некоторых пунктах, в частности о природе перемирия, спорны.
[67] Thuc., V, 21,2. Выражение βια εκεινων должно означать, что халкидяне противостояли любым попыткам передачи города и что он был не в состоянии применить принуждение.
[68] Thuc., V,34,1.
[69] Εκεχει ρια δεχημερος (Thuc., V,26,2) обычно понимают как перемирие, возобновляемое каждые 10 дней. Однако сходный термин употребляется и в более позднем договоре о перемирии между афинянами и халкидянами и в том случае, как уже отмечалось, перемирие, которое требовалось возобновлять каждые 10 дней было невозможным. Фраза должна была означать одно и то же в обоих случаях, а именно, что перемирие может быть приостановлено по десятидневном об этом объявлении.
[70] Thuc., V, 32,7, где состояние дел обозначается как перемирие без договора.