Следующим среди авторов «Персик» с точки зрения важности и степени его использования Плутархом является Динон, один из самых малоизвестных авторов древности и, безусловно, один из самых загадочных писателей в корпусе утраченных греческих историков. Использование Динона может быть разделено на отрывки, в которых на него указывается прямо, и на те, в которых его следы подразумеваются и предполагаются. Соответственно, в настоящей главе будут рассмотрены ссылки первого типа, а в следующей будет предпринята попытка обосновать отнесение разделов текста Плутарха к Динону. Можно видеть, что Плутарх использует Динона главным образом в «Артаксерксе» (он упоминается в 1.4; 6.9; 9.4; 10.1; 13.3; 19.2, 6; 22.1), но также ссылается на его работы в «Фемистокле» (27.1), «Александре» (36.4) и в De Iside et Osiride (31.363 c). Это означает, что Плутарх использовал Динона гораздо шире, чем Ктесия, и, возможно, даже охватил не один раздел его труда. Как и в случае с книдийцем, давайте начнем с анализа отрывков Плутарха и, изучив то, что мы можем узнать о Диноне из этих разделов, сравним результат с почерпнутым из других источников, а затем представим некоторые соображения о том, как Плутарх переделывал работу Динона.

Плутарх и Динон

Ссылки на Динона в «Артаксерксе» и в трех других упомянутых работах Плутарха относятся к темам, связанным с ахеменидским монархом. В частности, Плутарх цитирует Динона по вопросам придворного протокола (особенно в период правления Артаксеркса II) или описывая поведение Артаксеркса III Оха в Египте. Не будет преувеличением утверждать, что работа Динона, по–видимому, была сосредоточена на Великом царе и придворных делах и, возможно, именно по этой причине была выбрана Плутархом.
В начале «Артаксеркса» Динон противопоставляется Ктесию в вопросе о первоначальном имени монарха (1.4):

Ὁ δ᾽ ᾽Αρτοξέρξης ᾽Αρσίκας πρότερον ἐκαλεῖτο, καίτοι Δείνων φησὶν ὅτι ᾽Οάρσης,

Артаксеркса сначала называли Арсиком, хотя Динон приводит это имя как Оарс.

В пользу форму «Арсик» говорит (хотя по общему мнению проблематичный) авторитет Ктесия, а также его присутствие при дворе в окружении семьи Артаксеркса (жены, матери и детей). Вариант Динона приводится в качестве альтернативной версии и быстро отбрасывается на том основании, что автор не присутствовал при дворе. Мы уже видели, как вопрос о присутствии историка на месте преступления связан с одной из центральных тем «Артаксеркса», а именно с ложным утверждением царя об ответственности за смерть Кира, хотя он отсутствовал на поле боя в этот критический момент. Плутарх, который использует некоторые версии обоих текстов и имеет возможность сравнивать между собой соответствующие произведения, предполагает в начале «Жизни», что работа Динона в некоторых отношениях менее надежна, потому тот не был непосредственным наблюдателем. Другими словами, Динон, похоже, не проводил независимых исследований. По сути, Плутарх предполагает, что подробности Динона — фантастические творения.
В самом начале биографии Плутарх ловко представляет Артаксеркса как другого персидского царя, не вполне соответствующего (геродотову или даже ктесиеву) стереотипу, придавая его фигуре глубину и сложность. Является ли его истинная сущность жестокой и распущенной личностью, ожидающей освобождения от оков морали и окружающего общества, или же он является мягким и нежным духом, поглощенным ужасной атмосферой своей придворной жизни?
Вторая прямая ссылка на Динона (Art. 6.9) посвящена собственно хронологическому месту убийства царицы Статиры:

Ἐπεὶ δὲ Δείνων μὲν ἐν τῷ πολέμῳ συντελεσθῆναι τὴν ἐπιβουλὴν εἴρηκε, Κτησίας δ᾽ ὕστερον …

Ибо Динон говорит, что заговор был осуществлен во время войны, в то время как Ктесий говорит о нем позже.

Мы находим позже в Art. 18.5-6, что фактически Ктесий вовлек монарха в череду событий, которые привели к этому убийству, и все из–за того, что он казнил Клеарха по просьбе Статиры. И снова Плутарх отвергает версию Динона и предпочитает следовать варианту Ктесия, а Артаксеркс вновь погружается в придворные интриги и махинации.
Мы, однако, отмечаем, что если Ктесий и Динон согласны в факте убийства, то они расходятся в подробностях. В сочетании с отмеченным в Art. 1, что Динон не был на месте происшествия, обе эти ссылки подразумевают, что версия Динона является более поздней, чем версия Ктесия, и может быть ответом врачу.
Следующее упоминание о Диноне в «Артаксерксе» (9.4–10.3) представляет собой, по–видимому, непрерывную опору на этого автора. Это касается собственно битвы при Кунаксе и смерти Кира

(9.4) Τὸν μὲν οὖν ᾽Αρταγέρσην ἀποθανεῖν ὑπὸ τοῦ Κύρου σχεδὸν ἅπαντες ὁμολογοῦσι … (10.1) Φησὶν οὖν ὁ μὲν Δείνων ὅτι τοῦ Ἀρταγέρσου πεσόντος εἰσελάσας βιαίως ὁ Κῦρος εἰς τοὺς προτεταγμένους τοῦ βασιλέως κατέτρωσεν αὐτοῦ τὸν ἵππον, ὁ δ’ ἀπερρύη· Τιριβάζου δ’ ἀναβαλόντος αὐτὸν ἐπ’ ἄλλον ἵππον ταχὺ καὶ εἰπόντος ‘ὦ βασιλεῦ, μέμνησο τῆς ἡμέρας ταύτης· οὐ γὰρ ἀξία λήθης ἐστί’, πάλιν ὁ Κῦρος ἐνσείσας τῷ ἵππῳ κατέβαλε τὸν Ἀρτοξέρξην. (2) Πρὸς δὲ τὴν τρίτην ἐπέλασιν δυσανασχετήσας ὁ βασιλεὺς καὶ εἰπὼν πρὸς τοὺς παρόντας ὡς βέλτιόν ἐστι μὴ ζῆν, ἀντεξήλαυνε τῷ Κύρῳ, προπετῶς καὶ ἀπερισκέπτως εἰς ἐναντία βέλη φερομένῳ. Καὶ βάλλει μὲν αὐτὸς ἀκοντίῳ, βάλλουσι δ’ οἱ περὶ αὐτόν. (3) Πίπτει δ’ ὁ Κῦρος, ὡς μὲν ἔνιοι λέγουσι, πληγεὶς ὑπὸ τοῦ βασιλέως, ὡς δ’ ἕτεροί τινες, Καρὸς ἀνθρώπου πατάξαντος …

(9.4) Почти все согласны в том, что Кир убил Артагерса … (10) Затем Динон говорит, что после падения Артагерса Кир энергично атаковал тех, кто был выстроен перед царем, и ранил его (царского) коня, так что тот упал. Но Тирибаз быстро посадил его на другую лошадь и сказал: «О царь, вспомни этот день, ибо он недостоин забвения». Потом Кир снова напал на Артаксеркса и сшиб его. Но при третьей атаке царь потерял терпение и, сказав собравшимся, что лучше перестать жить, поскакал против Кира, который безрассудно и неосторожно несся вквозь град летевших ему навстречу метательных снарядов. Он (царь) сам метнул копье, и его слуги метнули свои. Так, Кир упал, как говорят некоторые, пораженный царем, но, как рассказывают другие, когда его ударил кариец…

Как уже упоминалось выше, Ктесий рассказал, что Кир столкнулся лицом к лицу с Артагерсом, предводителем кадусиев и главой царского авангарда, который бросил в него свое копье. Плутарх недвусмысленно говорит, что ктесиево описание убийства Артагерса Киром было принято «почти всеми». Ксенофонт упоминает о конце Артагерса в кратком, но героическом отрывке (Anab. 1.8.24) [1] и мы можем предположить, что другой автор, которого Плутарх имеет здесь в виду, — это Динон. Если это так, то это намек на то, что в этот момент сообщение Динона было несколько вторичным. Так, Динон предположительно упростил рассказ Ктесия, подобно тому, что пытался сделать Ксенофонт (Anab. 1.8.27).
В следующей сцене, конкретно взятой из рассказа Динона, царь вступает в единоборство с Киром (Art. 10.2–3). История Динона, вероятно, была проста и драматична: царь столкнулся с Киром, был выбит из седла и снова напал на своего брата (и предположительно убил его). Мы не находим этого описания в версии Ктесия, и здесь, возможно, еще один пример диноновой независимости. В историографическом плане эта черта соответствует содержанию сцены, когда царь пытается утвердить свою власть, не полагаясь ни на кого из своих людей. Однако и у Динона, и у царя это не получается: Плутарх сразу же представляет неясную картину, в которой человек помогает царю в убийстве, а в следующем разделе обращается (Art. 11) к изображению Ктесия. Действительно, когда мы читаем версию Ктесия (в главе 2), мы обнаруживаем, что кариец — это фигура, связанная с его рассказом о разделении ответственности за смерть Кира с Митридатом. Плутарх меняет порядок изложения, умерщвляя Кира в Art. 10 и затем возвращая его к жизни в Art. 11, или рассказывая о чести карийцу, прежде чем рассказать о его деянии.
Четвертый отрывок из «Артаксеркса» касается численности царской армии (Art. 13.3):

Ἐξεληλάκει δ’, ὡς ὁ Κτησίας φησίν, ἐπὶ τὴν μάχην τεσσαράκοντα μυριάσιν. οἱ δὲ περὶ Δείνωνα καὶ Ξενοφῶντα πολὺ πλείονας γενέσθαι λέγουσι τὰς μεμαχημένας.

Он (Артаксеркс) отправился на битву, согласно Ктесию, с четырьмя сотнями тысяч человек, но согласно Динону и Ксенофонту с гораздо большим количеством бойцов.

Читатель не может не заметить художественного отображения соответствия между формой и содержанием, когда утверждения Ктесия о меньшем числе царя дискредитируются из–за их исторической неполноценности. Динон сгруппирован с Ксенофоном. Это сочетание упоминается уже не в первый раз. Ранее в изображении сцены смерти Артагерса были собраны другие описания, подразумевающие, что все они подражают изображению Ктесия и являются вторичными. Однако здесь они кажутся новаторскими в том, что показывают другое количество солдат. Ранее как Динон, так и Ксенофонт были признаны менее заслуживающими доверия, поскольку авторы не присутствовали на месте. Теперь самое инновационное в их сообщениях — это то, что придает их сообщениям правдивый характер.
Как и было обещано, Плутарх приводит смерть Статиры в месте, отведенном ей Ктесием (Art. 19). Изображение Плутарха разделено между Диноном и Ктесием, как отмечалось выше, и наша дискуссия соответственно разделена между несколькими главами. Это описание, по–видимому, предполагает большое расхождение между Ктесием и Диноном, настолько, что Дрюс даже утверждает: «Динон исправлял Ктесия так же часто, как Ктесий исправлял Геродота, но ”исправления» Динона кажутся менее гротескными. Однако суть сюжета у обоих писателей, по–видимому, была одинаковой, за исключением незначительных различий. Как показано в главе 2, в версии Ктесия главным героем, осуществляющим сюжет, является Парисатида. Именно она готовит яд, разрезает птицу и подает отравленную половину Статире. В версии же Динона Парисатида не появляется ни на одной стадии. Участие Гигис в большей степени связано с историей Динона [2], но она не отсутствует и в рассказе Ктесия, у которого она не только знает об отравлении, но, вероятно, также каким–то образом действует, как может указывать слово ἄκουσαν, «неохотно». Кроме того, глагол συσκευάσασθαι с префиксом συν/ σ- подразумевает, что в версии Ктесия Парисатидв орудует не одна, а с сообщником. Это может быть случай, когда Плутарх подчеркивает элементы в сообщении Динона, которые дистанцируют Парисатиду от отравления и тем самым объясняют, почему она не подвергается суровому наказанию.
Как мы видели в главе 3, Фотий включает факт, что Гигис оправдана судьями, но затем осуждена царем. Плутарх обходится без этой подробности, но, похоже, отражает расхождение во взглядах. Царь теперь должен выбрать, так сказать, версию Ктесия (который возлагает большую ответственность на Парисатиду) или Динона (который освобождает Парисатиду от преступления). Тот факт, что Артаксеркс «предпочитает» верить версии Динона, завершает его собственное освобождение от повествования Ктесия и от неблагоприятного изображения царя, которое рисует врач. В нем также отмечается, что Динон перевешивает Ктесия и заслуживает больше доверия, и подразумевает, что то, что Ктесий сказал о смерти Кира, может быть неверным. Если сообщение Ктесия об ответственности Парисатиды ложно, то версия царя, особенно о его присутствии при смерти брата, может быть верной.
Следующая ссылка на Динона в «Артаксерксе» отмечает последний раз, когда Плутарх прямо упоминает его в своей биографии. Его контекст — отношение великого царя к спартанцу Анталкиду (Art. 22.1):

Διὸ καὶ τοὺς ἄλλους Σπαρτιάτας ἀεὶ βδελυττόμενος ὁ Ἀρτοξέρξης, καὶ νομίζων, ὥς φησι Δείνων, ἀνθρώπων ἁπάντων ἀναιδεστάτους εἶναι, τὸν Ἀνταλκίδαν ὑπερηγάπησεν εἰς Πέρσας ἀναβάντα.

По этой причине, хотя Артаксеркс всегда ненавидел других спартанцев и считал их, как говорит Динон, самыми бесстыдными из всех людей, он очень полюбил Анталкида, когда тот совершал путешествие по стране к персам.

Якоби включает весь раздел Art. 21.5-22.1 как фрагмент Динона (FGrH 690 F 19), но в действительности его следует ограничить 22.1, утверждением, что Артаксеркс считал спартанцев самыми бесстыдными людьми. В биографии упоминается Царский мир, который Анталкид заключил вместе с Тирибазом в 387/6 году до нашей эры (Xen. Hell. 5.1.6, 25, Diod. 14.110.2–4). Остальная часть Art. 22 рассказывает об изменении позиции великого царя по отношению к греческим государствам, приводя рассказы о трех греческих делегатах к персидскому двору: спартанце Анталкиде, фиванце Исмении и афинянине Тимагоре (см. ниже). Это упоминание относится к периоду, который Ктесий не рассматривал, и оно дает верное впечатление, что работа Динона продолжала описывать события, происходящие после драматического времени, в которое закончилась «Персика» Ктесия.
Действительно, это единственный случай, когда Динон упоминается без историографического аналога, будь то Ктесий или Ксенофонт. Похоже, что последнее слово в историографических вопросах остается за Диноном. Это изображение подразумевает, что Динон остается вне любой другой версии, чтобы сбалансировать его одностороннюю картину. Якобы прославляющее изображение спартанцев, сделанное Ктесием, теперь было оставлено в пользу другого, приписываемого Динону, который подчеркивает бесстыдство спартанцев. Если следовать той же нити прослеживания параллелизма между историографическим и историческим планами, то можно заметить, что, продиктовав свою волю Греции царь точно так же остается без каких–либо реальных врагов на международной арене. В его психике сейчас практически нет сдержанности, прекрасно символизируемой единственным упоминанием Динона. Действительно, в следующих эпизодах его распущенность не будет знать границ.
Здесь уместно упоминание об Агесилае, который на утверждение, что спартанцы мидийствуют, ответил: «Нет, скорее персы лаконствуют» (Art. 22.4: Ὁ μὲν γὰρ ὡς πρὸς τὸν Ἀγησίλαος ἔοικε εἰπόντα· ‘Φεῦ τῆς Ἑλλάδος ὅπου μηδίζουσιν ἡμῖν οἱ Λάκωνες’, ‘οὐ μᾶλλον’, εἶπεν, ‘οἱ Μῆδοι λακωνίζουσι’). В рамках биографии мы видим, как спартанцы быстро превращаются из врагов в союзников персов (Art. 21.5). Под влиянием Art. 5.2 у нас сложилось впечатление, что спартанец Евклид находится в свите царя [3]; утверждают, что он часто говорил ему смелые и дерзкие вещи (Εὐκλείδᾳ δὲ τῷ Λάκωνι πολλὰ παρρησιαζομένῳ πρὸς αὐτὸν αὐθαδῶς) и πολλὰ, несомненно, указывает на длительное пребывание в Персии. Этот анекдот, явно не выпадающий из хронологической последовательности, помещен перед тем, как спартанцы присоединятся к планам Кира по его свержении. Капризный характер спартанцев, которые в соответствии со своими интересами меняют ориентировку и сотрудничают со стороной, которая на то время кажется перспективной, присущ и, можно сказать, «лаконствующему» великому царю; он, кажется, теперь перебегает от одних греков к другим. Точно так же и сам Плутарх теперь предпочитает в качестве источника Динона, которому надо следовать. Вслед за переходом от Ктесии к Динону происходит политический сдвиг в доминировании над Грецией от Спарты к Фивам. Поскольку эта перемена в политической плоскости не имеет очевидного завершения, предпочтение, отдаваемое только одному греческому источнику, также теоретически не постоянно. Фактически в Art. 23.6 упоминается новый источник — Гераклид (см. ниже).
Следующие отрывки, которые мы рассматриваем здесь, взяты из трех других работ. Ссылка в «Александре» (36) находится в контексте упоминания о сокровищах, захваченных македонцами в Сузах (= FGrH 690 F 23b):

Ἀλέξανδρος δὲ Σούσων κυριεύσας, παρέλαβεν ἐν τοῖς βασιλείοις τετρακισμύρια τάλαντα νομίσματος, τὴν δ’ ἄλλην κατασκευὴν καὶ πολυτέλειαν ἀδιήγητον. (2) Ὃπου φασὶ καὶ πορφύρας Ἑρμιονικῆς εὑρεθῆναι τάλαντα πεντακισχίλια, συγκειμένης μὲν ἐξ ἐτῶν δέκα δεόντων διακοσίων, πρόσφατον δὲ τὸ ἄνθος ἔτι καὶ νεαρὸν φυλαττούσης. (3) Αἴτιον δὲ τούτου φασὶν εἶναι τὸ τὴν βαφὴν διὰ μέλιτος γίνεσθαι τῶν ἁλουργῶν, δι’ ἐλαίου δὲ λευκοῦ τῶν λευκῶν· καὶ γὰρ τούτων τὸν ἴσον χρόνον ἐχόντων τὴν λαμπρότητα καθαρὰν καὶ στίλβουσαν ὁρᾶσθαι. (4) Δίνων δέ φησι καὶ ὕδωρ ἀπό τε τοῦ Νείλου καὶ τοῦ Ἴστρου μετὰ τῶν ἄλλων μεταπεμπομένους εἰς τὴν γάζαν ἀποτίθεσθαι τοὺς βασιλεῖς, οἷον ἐκβεβαιουμένους τὸ μέγεθος τῆς ἀρχῆς καὶ τὸ κυριεύειν ἁπάντων.

После взятия Сузы Александр захватил во дворце сорок тысяч талантов чеканенных денег и другие неописуемые вещи и богатства. Там, как говорят, был обнаружен гермионский пурпур в пять тысяч талантов весом, который, хотя и лежал там двести (минус десять) лет, сохранял свой блеск как свежий. Причина этого, говорят они, заключается в использовании меда в пурпурных красителях и белого оливкового масла в белых; и яркость их, за два века, казалось, не потускнела. Динон сообщает, что персидские цари имели воду из Нила и воду из Истра (Дуная), и вместе с другими предметами они хранят их со своими сокровищами, как бы подтверждая величие своей империи и то, что они являются хозяевами всего.

Между монетами, красителями и сосудами с водой не существует явной внутренней связи, за исключением их, казалось бы, случайного присутствия в сокровищнице Сузы [4]. Однако, рассказывая о том, как эти предметы переходят из персидской в македонскую собственность, Плутарх намекает на скоротечность существования двух царств: как пала персидская империя, так со временем распадется и империя Александра. Намек на правление Александра в Азии содержится в упоминании о двухстах годах без десяти (ἐξ ἐτῶν δέκα δεόντων διακοσίων); поход Александра длился приблизительно десять лет, и его правление было коротким по сравнению с господством персов (более двухсот лет), несмотря на его фактическое великолепие. Три упомянутых предмета (монеты, краска, вода) выходят за пределы периода, в котором они были собраны. По–видимому, чтобы подчеркнуть эту тему эфемерности, Плутарх должен прибегнуть к использованию источника, который описывал Персидскую империю и был связан с ней, будучи ее современником. Факт, если бы им был Динон, позволяет нам предположить, что этот автор принадлежал к периоду до Александра, по крайней мере, по мнению Плутарха.
Динон — один из нескольких историков, упомянутых в отрывке из «Фемистокла», который рассказывает о встрече Фемистокла и персидского царя в 465 году до н. э. (27.1 = FGrH 690 F 13):

Θουκυδίδης μὲν οὖν καὶ Χάρων ὁ Λαμψακηνὸς ἱστοροῦσι τεθνηκότος Ξέρξου πρὸς τὸν υἱὸν αὐτοῦ τῷ Θεμιστοκλεῖ γενέσθαι τὴν ἔντευξιν· Ἔφορος δὲ καὶ Δείνων καὶ Κλείταρχος καὶ Ἡρακλείδης, ἔτι δ’ ἄλλοι πλείονες πρὸς αὐτὸν ἀφικέσθαι τὸν Ξέρξην. τοῖς δὲ χρονικοῖς δοκεῖ μᾶλλον ὁ Θουκυδίδης συμφέρεσθαι, καίπερ οὐδ’ αὐτοῖς ἀτρέμα συνταττομένοις.

Фукидид и Харон Лампсакский утверждают, что после смерти Ксеркса Фемистокл беседовал с его сыном, но Эфор, Динон, Клитарх, Гераклид и многие другие (утверждают), что он приехал повидаться с Ксерксом. Фукидид, по–видимому, больше придерживается хронологических записей, хотя они не блещут достоверностью.[5]

Казалось бы, этот раздел в начале Them. 27, касающийся личности персидского царя соответствует его заключительной части, когда хилиарх Артабан спрашивает Фемистокла о его личности (τίνα δέ … ‘Ἑλλήνων ἀφῖχθαι φῶμεν; ‘кто … из греков, я должен сказать, прибыл?’). Точно так же, как (греческие) читатели остаются в неведении относительно истинного имени царя, так и Артабан запутывается в отношении имени грека, когда афинский герой отказывается раскрыть его перед своей прямой аудиенцией с монархом. Кстати, имя Артаксеркса отсутствует в этом отрывке — и во всей биографии тоже.
Этот диалог между Фемистоклом и Артабаном начинается с заявления Артабана: «Обычаи людей различны; разные люди считают разные привычки хорошими; но для каждого свои особые обычаи хороши, чтобы их чтить и соблюдать (νόμοι διαφέρουσιν ἀνθρώπων· ἄλλα δ’ ἄλλοις καλά· καλὸν πᾶσι τὰ δὲ καὶ οἰκεῖα κοσμεῖν σῴζειν: Them. 27.3). В то время как греки ценят свободу и равенство, утверждает хилиарх, персы считают самым справедливым почитать царя и оказывать ему уважение (Them. 27.4). Перед Фемистоклом стоит выбор: либо принять персидские обычаи и пасть ниц перед царем, либо следовать своим собственным обычаям и нанимать гонцов и посредников вместо того, чтобы общаться с ним напрямую. Фемистокл выбирает первый вариант и тем самым по–видимому, пренебрегает греческими путями.
И все же кажется, что как бы Фемистокл ни просил о прямой встрече с великим царем, ему либо мешают, либо отстраняют от нее посредники. Именно здесь Плутарх умело смешивает в своем повествовании исторические и историографические сферы. В качестве посредника действует не только Артабан. Результатом перечисления четырех различных историков, которые связывают Фемистокла с Ксерксом, является то, что эти авторы якобы выступают посредниками между ними. Все они действуют как придворные на службе у царя, так сказать. Поэтому действуя в соответствии с греческими обычаями, они невольно подчиняются законам протокола, применяемого при дворе царя, как и сам Фемистокл. Тот факт, что все упомянутые авторы навскидку были современниками Персидской империи, также делает их «служение» царю иронически правдоподобным.
Последнее упоминание о Диноне у Плутарха встречается в работе об Исиде и Осирисе, единственное вне биографий. В соответствующем разделе рассматриваются основания для поведения египтян в отношении Артаксеркса III (31.363 c = FGrH 690 F 21):

Διὸ καὶ τῶν Περσικῶν βασιλέων ἐχθραίνοντες μάλιστα τὸν ῏Ωχον ὡς ἐναγῆ καὶ μιαρόν, ὄνον ἐπωνόμασαν. Κἀκεῖνος εἰπὼν ‘ὁ μέντοι ὄνος οὗτος ὑμῶν κατευωχήσεται τὸν βοῦν’, ἔθυσε τὸν ῏Απιν, ὡς Δείνων ἱστόρηκεν.

Из–за этого, поскольку они поносили Оха больше всех других персидских царей, потому что он был грязным и отвратительным правителем, они назвали его ослом. Тот же в свою очередь заметил: «Этот осел, однако, устроит пир из вашего быка», — и принес в жертву Аписа, как рассказывал Динон.

Этот отрывок явно основан на описание Геродотом Камбиза в Египте и его убийства быка Аписа (3.27–9), хотя и несколько изменяет его. Динон описывает Оха как подвергшегося египетской насмешке в реальности, в то время как геродотов Камбиз только предполагает ее. Камбиз случайно ударяет быка по бедру и доказывает жрецам, что это существо не является божественным (3.29). Позднее Камбиз умирает (3,64), случайно повредив мечом ту же самую часть тела, в которую он ударил Аписа, а именно бедро. Этот изображение является игривым намеком (для внешней аудитории) на то, что сам великий царь не является божественным. [6] Когда Ох принимает образ осла [7], он также принимает облик злого божества Тифона. Этих двоих египтяне якобы связывают между собой (30.362 f-363a. Ср. 22.359 e) из–за глупости или гонора осла и цвета шкуры. Отсюда динонов Ох издевательски проявляет себя как божество (хотя и злым) в убийстве быка, в то время как Камбиз, который строго наказан за совершение того же самого действия, лишен этого статуса. Ох принимает египетские рамки (противопоставление добра и зла и свою собственную связь с ослом/Тифоном), но переворачивает их с ног на голову. Тот, кого египтяне пренебрежительно называют ослом, с неистовством принимает эту роль и, перевернув египетскую дихотомию, убивает Аписа [8].

Динон и его работа по другим источникам

Что мы на самом деле знаем о Диноне? Соответствует ли это тому впечатлению, которое мы получаем о нем от Плутарха? Факт, что так мало сказано о Диноне у Суды, говорит о том, что он был загадкой и в древние времена. Во–первых, в античности не было единого мнения относительно формы его имени: либо Δείνων (например, у Афинея, Климента или в «Артаксерксе» Плутарха и Them. 27.1; ср. имя спартанского полемарха у Xen. Hell. 5.4.33, 6.4.14) или Δίνων (в некоторых рукописях Plut. Alex. 36.4).
Фотий не конспектировал работу Динона. Поэтому мало что известно о его трудах и еще меньше о его жизни. Все, что говорится о нем, это то, что он являлся автором «Персики» (Суда), был отцом популярного историка Клитарха (Plin. NH 10.70.136: Clitarchi celebrati auctoris pater), и был жителем Колофона, если действительно он является лицом, упомянутым в списке ссылок на Historia Naturalis, с несколько непохожим именем (1.10: Dione Colophonio). На основании других ссылок в указателях на работу у Плиния (для книг 12-13 Dinone и для книг 14-15, 17-18 Dinone Colophonio) неясно, имел ли Плиний ввиду этого человека. По общему признанию, это очень тонкая почва, по которой вряд ли можно ступать.
Плутарх никогда не называл Динона колофонцем. Аргументом в пользу приписываемого историку происхождения и точности относительно редкой формы имени Δείνων может быть другой Динон из Колофона из второго/первого века до нашей эры (LGPN Va, 119 = SEG XXXVI 1063). Между ними могут существовать некоторые семейные отношения, даже если это не один и тот же человек. Ионийский центр Колофон (Strab. 14.1.27-8; Paus. 7.3.1-4) был родным городом известных литераторов.
Из упоминания Плутархом Динона в «Александре» следует, что этот автор предшествовал походу македонского царя или, по крайней мере, умолчал о нем. Если это правда, то это важная информация, которая может пролить свет на вопрос о дате Динона. Этот вопрос, казалось бы, трудно решить. Последним известным событием, упомянутым в работе Динона, является завоевание Египта Артаксерксом III Охом в 343/2 году до н. э. Возможно, это было последнее событие, о котором рассказывал Динон. По всей вероятности, «Персика» (или, по крайней мере, ее конечная часть) была написана не сразу в том же году, а по крайней мере некоторое время спустя. Якоби считает, что произведение Динона было составлено во времена Александра, поскольку после «Персики» не составлялись. Этот аргумент, однако, предполагает, что Динон не жил позже.
Действительно, в сохранившихся фрагментах работы Динона нет никаких упоминаний об Александре и никаких свидетельств того, что автор был с ним знаком. Если это обстоятельство принять во внимание, оно может указывать на то, что работа Динона была написана незадолго до (или даже во время) македонской кампании против Персии. Если она была написана позже, Динон, возможно, просто решил игнорировать Александра. Мы знаем, что по крайней мере непосредственно следующее за Александром поколение проявляло некоторый интерес к персидской истории и в особенности к событиям при персидском дворе. Например, Фений Перипатетик (конец IV века до н. э.) интересовался Фемистоклом (см. Plut. Them. 27).
Еще одним важным ключом к датировке Динона является его связь с Клитархом, одним из историков Александра, который по словам Плиния (Plin. NH 10.70.136) является сыном Динона. Если Динон действительно опередил Клитарха на целое поколение, и если дату Клитарха можно приблизительно определить, то впечатление, которое производит Плутарх, может подтвердиться.
По иронии судьбы, мало что известно о жизни и творчестве «знаменитого» у Плиния(celebratus, NH 10.70.136) Клитарха. [9] Его история повествовала о царствовании и походе Александра Македонского до его смерти по меньшей мере в двенадцати книгах (Diog. Laert. 1.6). Мы не можем сказать точно, когда жил и писал Клитарх. Преобладающее мнение предпочитает конец IV века или начало III века до н. э. Однако, все имеющиеся свидетельства, по–видимому, говорят за то, что он творил в 280‑е годы и даже позже. Согласно заключению Эндрю Чагга, если Клитарх действительно учился у Стильпона из Мегары в 310-308 гг. до н. э. (Diog. Laert. 2.113 = FGrH 137 T 3), он мог бы родиться около 330 г. до н. э. или чуть позже, и написал бы свою работу в 280‑е годы. Если бы Динон действительно был отцом Клитарха, он мог бы родить его в 330‑х годах, что ставит все свидетельства на свои места.
Если Динон действительно жил в Колофоне, а Клитарх был его отпрыском, эта информация может прояснить, почему последний связан не с этим городом, а скорее с Александрией. [10] После того как Лисимах завоевал Колофон в 302 году до н. э., он вынудил большую часть его населения покинуть город и переселиться в Эфес (см. Paus. 1.9.7); хотя город был восстановлен после смерти Лисимаха в 281 году, многие из его прежних жителей так и не вернулись обратно.
Динон и Клитарх были связаны или даже смешивались в древности (Plutarch, Them. 27.1; Plin. NH 10.70.136, возможно Diod. 2.7.3 и Schol. Aristoph. Av. 487). Это может вызвать некоторое сомнение в приписывании им семейной связи. Тем не менее это не имеет никакого отношения к тому факту, что Динон, возможно, предшествовал Клитарху на целое поколение. В какой–то момент сочинения Динона и Клитарха могли циркулировать вместе (и в то же время распространяться отдельно). Это неудивительно, поскольку они дополняли друг друга: и мостик между ахеменидской Персией и Александром действительно выглядел бы правдоподобно.[11]
Повествование о приходе Дария III Кодоманна к власти было связано с событием, произошедшим в царствование Артаксеркса III Оха, то есть с экспедицией против племени кадусиев (Iustin 10.3.2). В этой кампании Кодоманн выиграл поединок и получил от царя сатрапию Армении в награду. Поскольку существует некоторая вероятность того, что кадусийская кампания Артаксеркса II, изображенная Плутархом (Art. 24-5), была взята из Динона, источником для рассказа Юстина об экспедиции Оха, вероятно, был не Динон, а скорее некий автор, который следовал по его стопам. Перерыв в персидских делах у Диодора между 16.52.8 (награждение Ментора за его действия в ходе войны Оха в Египте) и 17.5.3–8 (переход от Оха к Арсесу и Дарию), возможно, связан с этой сменой источников. Если все это правда и Клитарх следовал Динону, он мог бы продолжать свой рассказ с того самого момента, когда Динон закончил свою «Персику». Получается, рассказ о Кодоманне был включен в повествование о походе Александра в виде отступления. [12] Если бы Клитарх был сыном Динона, то его продолжение истории об Охе, рассказанной его отцом, было бы тогда похоже на текст Эфора, чей труд, как говорят, был закончен его сыном Демофилом, завершившим работу включением Священной войны в ее надлежащем месте (FGrH 70 T 9a = Diod. 16.14.3), возможно, в 30‑й книге.

«Персика» Динона и другие авторы

Работа Динона, называемая просто Persica («Персидские вопросы»), по–видимому, разделялась по меньшей мере на три части (συντάξεις), каждая из которых содержала несколько книг. Это можно увидеть из ссылок на «пятую книгу первой части» (ἐν τῇ τῶν τῆς πρώτης πέμπτῃ Περσικῶν συντάξεως, Athen. 13.609 а) и на «первую книгу третьей части» (ἐν τῷ τῆς πρώτῳ τρίτης συντάξεως, Schol. Nicand. Ther. 612–3).
Если следовать хронологическому порядку, логика последовательности сцен в работе Динона не совсем ясна. Ссылка на первую часть уже упоминает царя Ксеркса (рукопись читает «Ксеркс», но следует заменить на «Артаксеркс»). Факт, что Ксеркс (или, скорее, Артаксеркс I) был представлен в Персике Динона так преждевременно, побудил Мюллера изменить в тексте «первую» на «третью» в его версии, согласующейся с его идеей тройного деления. Можно, однако, предположить, что работа была организована по темам, а не хронологически. Если это верно, то ссылки на ассирийцев (Ael. VH 7.1: Семирамида), Кира Великого (Athen. 14.633 СЕ, Cic. De div. 1.23.46) и Камбиза (Athen. 13.560 DE) не обязательно следует присваивать первой части. В третьей части упоминались мидийские прорицатели; изначальный контекст работы Динона невозможно понять: он может относиться к его рассказу о маге–узурпаторе, но нельзя сказать наверняка.
Эти фрагменты действительно создают впечатление, что описания Динона были вторичны, и что этот автор существенно заимствовал сцены из своих предшественников Ктесия и Геродота. Достаточно будет привести несколько примеров. История, приписываемая Динону и цитируемая Афинеем (13.609 А) о жене Бага<ба>за по имени Анутида, которая была сестрой Ксеркса от того же отца и которая была самой необузданной (ἀκολαστοτάτη) из женщин в Азии, на самом деле является историей Амитиды (Αμυτις), жены Мегабиза (Μεγάβυζος). Последний факт известен из работы Ктесия (FGrH 688 F 13.24, 26, 32, 14.34). Если это так, то имя царя должно быть Артаксеркс, и изображение неразборчивого поведения Амитиды полностью соответствует описанию Ктесия (FGrH 688 F 13.32; 14.34).
Рассказ Динона о Кире Великом (Athen. 14.633 СЕ) говорит о том, что Кир сперва возглавлял корпус жезлоносцев (ῥαβδοφόροι) Астиага Мидянина, потом командовал оруженосцами (ὁπλοφόροι), а затем ходатайствовал об отпуске в Персию (ᾐτήσατο τὴν εἰς Πέρσας). [13] Рассказывают, что в то время, как Астиаг пировал со своими друзьями, был приглашен человек по имени Ангар, прославленный певец, и пел о большом звере, выпущенном в болота, который скоро окрепнет; когда Астиаг поинтересовался, о каком животном идет речь, Ангар ответил, что это Кир Персидский. Затем, как говорят, Астиаг пришел к выводу, что он справедливо подозревает Кира. Эта версия очень близка к версии Николая Дамасского (FGrH 90 F 66 = Exc. De Insid. P.23.23 de Boor), согласно которому Кир был сыном разбойника и пастуха, но постепенно выдвинулся в качестве фонарщика и виночерпия и восстал против Астиага. [14] Здесь Кир спрашивает разрешения царя посетить Персию (F 66.21: ᾐτήσατο βασιλέα τὴν εἰς Πέρσας πορείαν) и, как и в рассказе Динона, Астиаг с подозрением относится к Киру (F 66.25). Наибольшее сходство обнаруживается в упоминании песни. У Николая (F 66.26) одна из наложниц Астиага поет о звере, который становится сильнее и покорит самых могущественных. Эти различия, по–видимому, проистекают из художественной вольности Николая или неверного изложения рассказа Динона источником Афинея (или самим Афинеем). Поскольку отрывок Николая справедливо трактуется исследовательницей Ленфант как фрагмент Ктесия, Динон, по–видимому, повторил эту историю Ктесия с некоторыми вариациями. [15] Следует отметить, что «Ангар», вероятно, был не личным именем, а должностным лицом.
Изображение Динона (Cicero, De div. 1.23.46), в котором Кир видит во сне cолнце у своих ног, тщетно пытается схватить его руками и получает от магов толкование, что он будет править в течение тридцати лет, по–видимому, находится под сильным влиянием как Геродота, так и Ктесия. Троекратное повторение действия по отношению к Киру — является геродотовым — Крез на костре (Hdt. 1.86), сновидение Кира (Hdt. 1.209) и изображение магов как толкователей сновидений (Hdt. 1.107-8, 120, 128, cр. 7.19). Изображение Кира как чужака, который взбирается на трон Астиага, несомненно, является ктесиевым. Сон, о котором рассказывал Ктесий, [16] если Николай является передатчиком (FGrH 90 F 66.8, 11, 17, 24-5), был сном матери Кира, истолкованным вавилонянином как означающий, что Кир будет править Азией. [17] изображение солнца, возможно, появилось в рассказе Ктесия (см. FGrH 688 F 15.51, Plut. Art. 1.2 и выше). Приписывание Диноном тридцати лет царствованию Кира определенно является ктесиевым (FGrH 688 F 9.7, Iustin 1.8.14).[18]
Диноново описание (Ael. HA 17.10) рогатых птиц в Эфиопии (τοὺς ἐν Αἰθιοπίᾳ γίνεσθαι ὄρνιθας τοὺς μονόκερως) и овец с верблюжьим мехом вместо шерсти (πρόβατα ἐρίων μὲν ψιλά, τρίχας δὲ καμήλων ἔχοντα), возможно, также перекликается с описанием Геродота и Ктесия, хотя переданная нам картина может содержать ошибки. Звери Динона, возможно, были созданы из однорогих змей Геродота в Ливии (Hdt. 4.192: καὶ ὄφιες μικροί, ἓν κέρας ἕκαστος ἔχοντες), его знаменитых крылатых змей из Аравии (2.75, 3.107–9, ὑπόπτεροι ὄφιες), и других чудовищных рептилий (οἱ ὄφιες οἱ ὑπερμεγάθεες, 4.191). Ктесий согласно автору II века до н. э. Аполлонию (Historiae Mirabiles 20), описал верблюдов, чей мех своей мягкостью был похож на милетскую шерсть (καμήλους τινὰς ἐν τῇ χώρᾳ γίγνεσθαι, ἃς ἔχειν τρίχας τῇ πρὸς Μιλήσια ἔρια μαλακότητι); он, возможно, утверждал что они живут у Каспия (см. Aelian NA 17.34 = FGrH 688 F 10b). Динону приписывается совершенно другое, и этот контраст может быть связан с чьим–то неверным истолкованием, основанным на геродотовом видении, в котором Ливия представлена как полная противоположность северным районам.[19]
Афиней (2.67 AB) утверждает, что ни Динон, ни Ктесий не упоминают о перце или уксусе (οὐτε πεπέρεως μέμνηται οὐτε ὄξους), приготовляемых для царя на обед. Увлечение Ктесия перцем, возможно, было сосредоточено только на его лекарственном использовании (ср. FGrH 688 F 63); врач скорее не интересовался им как пищей. Возможно, Динон мог следовать здесь Ктесию. Афиней объединяет Ктесия и Динона в другом отрывке (4.146 c), опять же относящемся к царскому обеду, которого, как говорят, хватало для 15 000 человек. Точное количество людей, обедавших за царским столом, возможно, не фигурировало в оригинальных трудах ни Ктесия, ни Динона, и может быть чьей–то интерпретацией определенного факта, который также найден в фрагменте Гераклида (FGrH 689 F 2), а именно, что царь кормил дорифоров (копьеносцев) и легковооруженных (пельтастов). Первая группа согласно Ксенофонту насчитывала 10 000 человек (Cyr. 7.5.68: μυρίους δορυφόρους), а пельтасты составляли примерно половину этого числа (ср. Hdt. 7.40-1: 3000 человек в трех группах, тысяча всадников и еще одна тысяча из 10 000. Cр. Ctesias FGrH 688 F 9.5). Отсюда эта часть информации, прослеживаемая к Ктесию, по–видимому, также присутствовала в работе Динона.
Динон утверждает (Athen. 13.560de), что Нитетис была послана фараоном Амасисом именно к Киру и что рожденный ею Камбиз совершил свой поход против Египта для того, чтобы отомстить за свою мать (τὴν Νειτῆτιν Κύρῳ πεμφθῆναί φασιν ὑπὸ Αμάσιδος, ἐξ ἧς γεννηθῆναι τὸν Καμβύσην, ὃν ἐκδικοῦντα τῇ μητρὶ ἐπ Αἴγυπτον ποιήσασθαι στρατείαν). Оба утверждения восходят к трем геродотовым объяснениям (3.1–3) персидской войны против Египта. Версия Динона (ср. Polyaen. 8.29) может быть искаженным резюме двух объяснений Геродота: третьего — в котором Камбиз был сыном Кассанданы и обещал отомстить Египту (Hdt. 3.3.3: ποιήσασθαι τὴν ἐπ Αἴγυπτον στρατηίην) за нанесенное его матери оскорбление — и второго, в котором Камбиз родился от Нитетис. Ктесий (Athen. 13.560de = FGrH 688 F 13a) следует первой версии Геродота, в которой Нитетис была послана Камбизу. Размещая эти варианты бок о бок, Геродот, возможно, стремился сбить с толку читателей и ловко передать впечатление, что Нитетис, жена Камбиза (в первой версии), также является его матерью (во второй); тем самым Геродот, возможно, сигнализирует, что Камбиз уже вовлечен в кровосмесительные связи (со своей матерью). Как читатель Геродота, Динон кажется, демонстрирует эту ожидаемую путаницу.
История (Athen. 14.652BC) о том, что сушеные афинские фиги были поданы на обед царю и послужили причиной персидского похода, особенно последний элемент в ней, что человек, который принес их к царскому столу, сделал это намеренно, чтобы напомнить царю об экспедиции против Афин, может показаться эхом Геродота (5.105), где Дарий просит одного из своих слуг каждый день напоминать ему об Афинах. Афиней упоминает в своей версии утверждение Дария о том, что царям не подобает употреблять какую–либо иностранную пищу или питье, и это может напоминать замечание Геродота (1.188) об исключительном потреблении царем воды из Хоаспа или приготовленной в его доме еды (σιτίοισι εὖ ἐσκευασμένος ἐξ οἴκου). Это также имеет некоторое отношение к высказыванию Мардония (Hdt. 7.5), что Европа имеет все виды фруктовых деревьев, и что царь единственный из всех смертных достоин того, чтобы владеть ею (ὡς ἡ Εὐρώπη περικαλλὴς εἴη χώρη, καὶ τὰ δένδρεα παντοῖα φέρει ἥμερα, ἀρετήν τε ἄκρη, βασιλέι τε μούνῳ θνητῶν ἀξίη ἐκτῆσθαι). Включение фиг может быть связано с интерпретацией рассказа Геродота о клевете Писистратидов на афинян (6.94), с довольно буквальным пониманием слова как «доносить», συκοφαντέω.[20]
Аналогично изображение Динона (Scholion on Nicander’s Theriaca 612–13) мидийских прорицателей, способных предсказывать по ветвям тамариска (Μήδους <μυρίκης> ῥάβδοις μαντεύεσθαι) также может быть основано на сообщении Геродота в 4.67 (также цитируемом Никандром) о скифской практике гадания на ивовых прутьях (μαντεύονται ῥάβδοισι).[21]
Наконец, Динон утверждает (Clem. Protr. 4.65.1), что маги приносят жертвы под открытым небом, считая лишь огонь и воду образами богов (θύειν ἐν ὑπαίθρῳ τούτους … θεῶν ἀγάλματα μόνα τὸ πῦρ καὶ ὕδωρ νομίζοντα). [22] Это мнение восходит к Геродоту (1.131) и фактически может повторять его выражение ἀγάλματα μὲν καὶ νηοὺς καὶ βωμοὺς οὐκ ἐν νόμῳ ποιευμένους ἱδρύεσθαι … θύουσι δὲ ἡλίῳ τε καὶ σελήνῃ καὶ γῇ καὶ πυρὶ καὶ ὕδατι καὶ ἀνέμοισι, «они не считают законным воздвигать изображения, храмы и алтари … они приносят жертвы солнцу, луне, земле, огню, воде и ветрам …»
Динон указан вместе с Геродотом и Ктесием в работе историка II века н. э. Кефалиона (ap. Eusebios, Chron., p. 28, Karst = Syncell. p. 315, 6, FGrH 93 F 1a) в числе авторов, описывающих стены Семирамиды в Вавилоне.
Армянский перевод Евсевия читает «Зенон», но эту форму, скорее всего, следует исправить на «Динон».
Это исследование фрагментов Динона показывает степень его зависимости от его предшественников, что соответствует производимому Плутархом впечатлению о связи Динона с Ктесием. Принимая во внимание наши столкновения с вербальными совпадениями, можно было бы обоснованно предположить, что некоторые части работы Динона, возможно, были адаптированными отрывками из Ктесия и Геродота. Другие, вероятно, были их интерпретациями.

Значение работы Динона

Дрюс видит в Диноне фабрикатора фактов:
«Короче говоря, «история» Динона об Ассирии, Мидии и ранней Персии, похоже, была интересной копией рассказа Ктесия. Но в отличие от Ктесия, Динон намеренно фальсифицировал историю, чтобы сделать ее более драматичной…».
В некоторых моментах Розмари Стивенсон находит причину измышлений Динона в его склонности служить современной царской пропаганде:
«Если Динон вносил поправки, чтобы его рассказ более точно отражал царскую точку зрения, то вполне вероятно, что другие изменения в рассказе Ктесия были сделаны Диноном по той же причине. Поэтому его сообщения будет отражать официальное мнение … Диапазон Динона шире, чем у Ктесия, но у него также есть границы. Он предпочитает не описывать ни одно из поражений персов в Египте в четвертом веке …»
Но даже Стивенсон иногда ценит Динона как серьезного историка, который приводит довольно достоверные сведения о жизни персов.
Биограф Корнелий Непот восхваляет надежность Динона (Кон. 5.4), рассказывая, что после победы Конона в битве при Книде (394 г. до н. э.) афинский военачальник тайно пытается вернуть афинянам Ионию и Эолию, [23] но его намерение обнаруживается Тирибазом, сатрапом Cард, который вызывает Конона под предлогом желания послать его по очень важному делу к царю (см. главу 5). Когда Конон прибывает, он заключен в тюрьму:

Inde nonnulli eum ad regem abductum ibique [eum] periisse scriptum reliquerunt. contra ea Dinon historicus, cui nos plurimum de Persicis rebus credimus, effugisse scripsit; illud addubitat, utrum Tiribazo sciente an imprudente sit factum.

После этого некоторые писали, что его увезли к царю и он там умер. Вопреки этим сообщениям, историк Динон, которому мы больше всего доверяем в персидских делах, писал, что он бежал. Он выражает свои сомнения относительно того, сделал ли он это с ведома Тирибаза или же тот не знал.

Другие источники сообщают, что Конон был задержан Тирибазом (Xen. Hell. 4.8.16, Diod. 14.85.4, Isocr. Paneg. 154). Однако, сообщение Динона о том, что Конон бежал, находит подтверждение в другом месте (Lys. 19.39-41), согласно которому он погиб на Кипре. Если мы последуем Непоту и увидим в Диноне надежного историка, о чем также свидетельствуют исследованные в этой главе материалы и приписываемые ему фрагменты, мы можем объяснить этот факт его опорой на хорошие письменные источники или на сообщения его предшественников
Следовательно, в изображении Плутархом рассказов Динона или их расстановки просматриваются две особенности, заметные и в других связанных с этим автором отрывках:
а) Рассказы Динона, по–видимому, основаны на материалах, первоначально найденных главным образом у Геродота и Ктесии. То, что его рассказы в этом смысле вторичны, не означает, что Динон просто скопировал сообщения своих предшественников, хотя краткие описания его работы могут создать подобное впечатление. Его оригинальность, по–видимому, заключалась в его новой (тематической или упрощенной) организации, в переносе изображений от одного исторического персонажа на другого или в новых комбинациях известий, первоначально обнаруженных в различных сценах.
Способы адаптации Динона можно увидеть в следующих фрагментах: убийство быка Аписа Охом напоминает рассказ Геродота о поведении Камбиза в Египте (3.27). Упоминание о ценимой царем воде (также в Plut. Alex. 36) напоминает изображение Hdt. 1.188 и Ctesias FGrH 688 F 37, оба обсуждают потребляемую царем воду реки Хоасп; неудивительно, что все они собраны вместе у Афинея 2.45 АВ. Поэтому можно предположить, что Динон перенес геродотов эпизод от одного ахеменидского царя (Камбиза) на другого (Оха) и описание запасаемой воды с Хоаспа на Нил (и Истр). Эти изменения можно объяснить, предположив, что Динон в значительной степени работал с письменными источниками (в частности, с Геродотом и Ктесием.
Работу Динона можно сравнить с заимствованием Ксенофонтом материала из Ктесия в Анабасисе. Например, Ксенофонт взял у Ктесия те части «Персики», которые отображали среду для восстания Кира, в том числе клевету Тиссаферна против Кира, и она привела бы к смерти принца, если бы царица–мать Парисатида не умолила царя освободить его (Xen. Anab. 1.1.3 ~ FGrH 699 F 16.59, Plut. Art. 3.2-4). Ксенофонт опустил ряд элементов (например, содержание клеветы) и упростил изложение. Здесь я утверждаю, что Динон сделал нечто подобное с рассказами Геродота и Ктесия.
(б) Однако у Динона существует и другая тенденция, которая может быть сопоставима с Ксенофонтом в его «Киропедии», то есть написании вымышленного повествования, основанного на некоторых исторических фактах. Динон отличается от Ксенофонта тем, что мы ничего не знаем о его присутствии в Персии и о его личных наблюдениях. В самом деле Плутарх указывает (и почти предполагает, что и его читатели думают также), что Динон не считается присутствовавшим на сцене. Этот творческий/образный аспект будет исследован главным образом в следующей главе (при предположении, что обсуждаемые там отрывки действительно происходят из Динона).
Ксенофонт берет некоторые подробности у Ктесия и представляет их в той форме, которую он нашел у своего предшественника: в виде вплетенных в исторические повествования новелл. [24] Среди особенностей этого формата Ллевеллин–Джонс и Робсон выделяют: (1) изложение в эпизодах, (2) связь с основной повествовательной структурой произведения, а не изолированные отступления, (3) эмоциональную напряженность сцен и (4) диалоги. Как показывает Дрюс, Ксенофонт вводит сообщения, найденные им у Геродота или Ктесия, и соединяет их в одно целое.
Один пример (не упомянутый Дрюсом), который мы можем привести, состоит в следующем: Ксенофонт утверждает (Cyr. 8.5.28), что пока Кир был в Мидии, он женился на дочери Киаксара, «о которой и по сей день существует рассказ о ее удивительной красоте» (ἧς ἔτι νῦν καὶ λόγος ὡς παγκάλης γενομένης), но затем также упоминает, что «некоторые рассказчики говорят, что он женился на сестре своей матери». Ксенофонт заявляет, что «эта девушка, должно быть, была очень старой женщиной».
Киаксар, вымышленный тесть Кира, является сыном Астиага Мидянина (Cyr. 1.2.1; 1.4.7; 1.5.2); эти фигуры взялись от геродотова Астиага, сына Киаксара (Hdt. 1.107–9). Женитьба Кира выглядит как развитие рассказа Геродота (1.73-4) о брачном союзе между Алиаттом Лидийским через его дочь и Киаксаром мидийским через его сына. Однако мирный переход Мидийского царства под персов противоречит рассказу Геродота (1.127, 1.130), в котором последний мидийский царь Астиаг потерпел поражение в битве. Это может быть результатом устных преданий о Кире (ср. Hdt. 1.95), но более вероятно строится на Ктесии (FGrH 688 F 9.1), который утверждает, что Кир женился на дочери Астиага после его победы. Выше мы отмечали, что версия Николая Дамасского о возвышении Кира, возможно, была заимствована из Ктесия. Действительно, Николай (FGrH 90 F 66) упоминает о красоте дочери Астиага (Ἦν δὲ Ἀστυάγῃ θυγάτηρ πάνυ γε γενναία καὶ εὐειδὴς), что соответствует изображению Ксенофонта дочери Киаксара.[25]
Но самое главное, Ксенофонт упоминает «сказочников», которые говорят, что Кир женился на сестре своей матери. Это, очевидно, слияние Геродота (который описывает Мандану как дочь Астиага и мать Кира, 1.107) и Ктесия (который изображает Амитиду как дочь Астиага и позже как жену Кира: FGrH 688 F 9.1). В творческой комбинации Ксенофонта Мандана и Амитида стали сестрами, а Кир женился на своей тетке.[26]
Если следовать тесной параллели с Ксенофонтом, мы можем проверить ценность сообщений Динона. Мы могли бы проследить изначальное ядро ​​его описаний к литературным рассказам Геродота или Ктесия; в последнем случае фрагменты Динона послужили бы воротами к утраченному тексту Ктесия, а также к ранней интерпретации Геродота. В качестве альтернативы мы могли бы признать вымышленный и образный характер сеттинга и содержания Динона как адаптацию и трансформацию исторической реальности, которые мы наблюдаем в описаниях Геродота и Ктесия (и других). Плутарх, похоже, идет по второму маршруту. Он в основном показывает разделы, в которых Динон имел дело с темами, уже освещенными его предшественниками, и он обычно представляет изображения Динона как фантазию. Тем не менее это верно до определенного момента. При внимательном чтении мы можем увидеть, что Плутарх высоко оценивает огромную важность работы Динона, которую он, вероятно, использовал для последней трети биографии (см. следующую главу).
Давайте теперь проследим первый путь в понимании текста Динона и его содержания. Я выбираю трудный пример для изучения этого метода. Он происходит от части папируса, известного как Oxyrhynchus Glossary (POxy XV 1802, fr. 3 col. II 45; первый век до н. э./н. э.), который сохранился в двадцати шести фрагментах, являя около 200 строк текста и включая леммы терминов, упорядоченных в алфавитном порядке и уточненных указанием на источник. Конкретная строка, о которой здесь идет речь, гласит:

μενεμανι· τὸ ὕδωρ παρὰ τοῖς Πέρσαις· Δείνων ἐ[ν * Περσι]κῶν.

менемани (есть) вода у персов. Динон [в книге * Перси]ки

Папирус на самом деле читает Ζείνων, и исправление на Δείνων, одобренное Якоби, кажется совершенно правдоподобной. Термин, встречающийся здесь, μενεμανι, не имеет сопоставимого слова с аналогичным значением в персидском или любом другом иранском языке (в котором корень для ‘воды’ является ap-)
Вообразив, что Динон жил на востоке и проводил там некоторые исследования, Франческа Широни предполагает:
«Мы могли бы представить, что D(e)inon, источник этой глоссы, интересуется у местных персов, каким словом у них обозначается вода, указывая на бассейн, содержащий воду, и спрашивая, как они его называют. Персы могли бы подумать, что их спрашивают о названии сосуда, чаши, а не о содержимом, о воде. Поэтому в ответ они назвали бы слово, используемое для обозначения бассейна или этого конкретного вида контейнера, а не слово, используемое для воды».
Получается, согласно этой интерпретации, у Динона не было возможности осознать свою ошибку. Однако если мы увидим Динона не как самого получающего информацию от местных информаторов, а скорее как автора, который адаптировал материал, найденный им в других письменных источниках (скорее всего, у Ктесия), мы сможем найти способ лучше понять эти неясные ссылки. Кажется, что это слово пришло из другого языка. Широни предполагает аккадский язык (me = вода). Однако, как представляется, это слово происходит из арамейского языка, официального lingua franca и, вероятно, основного языка, на котором информация передавалась Ктесию или его переводчику. Ктесий почти наверняка получил информацию об иностранных словах в арамейском языке, включая персидские заимствования (см. FGrH 688 FF 15.49, 15.50, 15.51, F 45.15, 45dß, 45dy и F 18).
Если это правда, то menemani имеет поразительное сходство со словом из библейской книги Даниила. Стих 5: 25 (надпись на стене) гласит: «Мене, мене, текел (и) фарсин», что истолковывается (5:26-28) как «исчисленные (дни царства Валтасара) он (Бог) взвесил и разделил». Здесь якобы налицо две игры слов. Эти три элемента могут подразумевать существительные, обозначающие денежные массы — соответственно, мину = 60 шекелей, шекель и половины (мины или шекеля), будь то во множественном или двойственном числе. Они также могут означать именные глаголы, пассивные причастия от глаголов «считать», «взвешивать», «делить», причем последние вводят другую игру с Paras (= персы [и мидийцы]). Повторение mene обычно принимается за диттографию со стороны писца, поскольку это дублирование не упоминается в следующей интерпретации. Однако, следуя чтению Масоретского текста, можно заметить, что mene mene удивительно близко к слову μενεμανι. Судя по свидетельству греческого папируса, текст Даниила может выдавать некое выражение, составленное из существительного mene (= мина) и глагола mani. В третьем лице единственного числа совершенного вида mani ('он сосчитал, поставил, назначил, предопределил, поставил над‘) появляется в Данииле 2:24 (с инфинитивом) и 2:49 (с конструкцией о (le-) ком–то над (al) чем–то). В выражениях, связанных с этими элементами, явно присутствовала склонность к аллитерации, как мы находим в Талмуде, трактате Шевуот 34a: mane manitikha (34b: mane maniti lekha). («Я посчитал/передал тебе мину [в качестве займа]» и т. д.: здесь первое лицо единственного числа совершенного вида) Похоже, что в оригинале кто–то подсчитывал/доставлял мину (или пассивное причастие, что–то «пронумерованное», «взвешенное»).
Вероятным кандидатом на сюжет, соединяющий взвешенные деньги и воду, была бы награда, которую получил от царя кариец(Plut. Art. 14.2, см. главу 3) в обмен на предоставление монарху некоторого количества воды (Plut. Art. 12.6). Эта история произошла из Ктесия, который, возможно, включил какую–то форму этого арамейского выражения, как он ее услышал. Другая версия изложена Плутархом в Art. 5.1 (ср. Ael. VH 1.32), и она может быть диноновой интерпретацией одного и того же рассказа, поскольку в нем есть большинство тех же элементов. Это выражение, по–видимому, было также позаимствовано Диноном из Ктесия, но, возможно, из–за того, что оно было каким–то образом взято вне его изначального контекста или было сокращено, возникла некоторая путаница либо в тексте Динона, либо, что более вероятно, в резюме его работы.

Использование Динона Плутархом

Если все это верно, то мы можем оказаться в лучшем положении, чтобы понять метод работы Плутарха в передаче им Динона. Давайте рассмотрим случаи, которые мы отметили ранее.
Некоторые из рукописей «Артаксеркса» (группа GR) приводят в качестве альтернативы имени Артаксеркса форму ὁ Ἄρσης . Возможно, это было первоначальное прочтение текста Плутарха, совпадающее с именем внука Артаксеркса II, персидского царя Арсеса (338/ 7–336/5 до н. э.), как оно встречается в греческой форме Ἄρσης и в вавилонских астрономических документах (Ar–šu). Это также может быть первоначальное прочтение Динона и оно не очень отличалось от чтения Ктесия; оно не так причудливо, как можно предположить из осознанного изложения Плутарха. Ἄρσης и Ἀρσίκας оба, вероятно, отражают имя *Ṛšā, производимое от древнеиранского корня *ṛšan-, «герой». Отсюда, возможно, что форма Ἄρσης уже находилась в работе Ктесия наряду с гипокористическим Ἀρσίκας.
Можно задаться вопросом, действительно ли Плутарх пытается здесь создать больший разрыв между версиями Ктесия и Динона, чем он был в их текстах на самом деле. Биограф предпочитает игнорировать сходство имен и подчеркивает различия двух версий.
Что касается случая с убийством Статиры, то поскольку в широком смысле версия Динона в основном напоминает версию Ктесия, различие в отношении сроков событий не обязательно означает, что Динон преднамеренно изменил факты или что это было сделано в соответствии с его литературной или даже политической программой. Можно предположить другое и гораздо более простое объяснение. Если Семирамида, Кир Великий или Камбиз помещались в дополнительных историях в общей схеме работы, то принцип организации материалов в «Персике» Динона, возможно, был не хронологическим, а скорее тематическим.
«Персика», возможно, была устроена по принципу, определяющему работу одного из приблизительных современников Динона, Эфора, который, как сообщается, писал κατὰ γένος (FGrH 70 F 11 = Diod. 5.1.4), то есть «по группам». [27] Сегменты, написанные Диноном, вероятно, не были представлены в виде книг, подобных тексту Эфора, но появились как разделы в его более крупной работе «Персика». В соответствии с этим предполагаемым тематическим замыслом, убийство Статиры было помещено Диноном в рамки ее отношений с Парисатидой. Начиная с потрясений при дворе, вызванных слухами о восстании Кира, раздел приступил к описанию взаимной вражды двух женщин и закончил смертью Статиры от рук царицы–матери. Завершив эту тему, Динон, вероятно, перешел к следующей части своей работы, т. е. к войне Кира и Артаксеркса. Предполагая тематический порядок в «Персике» Динона, можно тем самым объяснить его якобы «ошибку» касательно времени убийства.
Работу Динона можно сравнить с другими приблизительными современными текстами IV в. до н. э., библейскими масоретскими книгами Ездры и Неемии, содержащимися в большом труде I Esdras. Последовательность правлений персидских царей проблематична, поскольку после сообщения об эдикте Кира о восстановлении храма (I Esdras 2:1–14/Ezra 1:1–11), происходит перенесение к Артаксерксу I (I Esdras 2:16–30a/Ezra 4:7–16) и затем возвращение ко второму году царствования Дария (I Esdras 3:1–8, 5–6/Ezra 4:1–5, 5–6). Эта последовательность не является хронологической и может рассматриваться как тематическая, учитывая сходство между письмом Кира и посланием Артаксеркса. Подобно тому, как Плутарх, кажется, читал последовательность Динона в хронологическом порядке, так и писатель первого века нашей эры Иосиф Флавий применяет хронологическую схему к библейскому тексту, тем самым изменяя чтение I Esdras 2:16/Ezra 4:7 от «Артаксеркса» до «Камбиза» (AJ 11.21–30), в соответствии с порядком царей, перечисленных у Геродота. После Дария Иосиф изменяет изначальное «Артаксеркс» на «Ксеркс» (AJ 11.120–183), опять же в соответствии с последовательностью царствований персидских царей у Геродота. Иосиф и Плутарх, возможно, вдохновлялись хронологическими сочинениями (скажем, римской анналистической традицией). Интересно отметить, что Плутарх, возможно, даже не знал об организационном принципе в работе Динона. Если это правда, это может означать, что действия по чтению Динона и выбору историй из его текста в сокращенном виде, возможно, были сделаны не им самим (может быть, его помощниками?).
Якоби включает Art. 10 целиком как фрагмент Динона и печатает ее большими буквами, как будто все это его ipsissima verba. Если это правда, это будет означать, что изображение Динона с ктесиевой фигурой карийца и его привилегией носить золотого петуха на своем копье перед линией фронта во время военной кампании было неясным и запутанным. Это, однако, маловероятно. Как справедливо утверждает Стивенсон, неясно, почему Динон оставил открытым вопрос о роли царя в смерти Кира, создав сомнение упоминанием двух версий. [28] Более правдоподобно, что именно Плутарх объединил версию Динона с рассказом Ктесия о карийце с намерением затемнить изображение. Описание карийца в Art. 10. 3, кажется, совместимо с изложением Плутархом версии Ктесия (Art. 14.6), где упоминаются присужденные ему награды, хотя они и не уточнены, и поэтому он дополняет его. [29] Следует также отметить аналогичную структуру Plut. Dem. 4,6:

(6) Ἦν δ’ ὁ Βάταλος, ὡς μὲν ἔνιοί φασιν, αὐλητὴς τῶν κατεαγότων, καὶ δραμάτιον εἰς τοῦτο κωμῳδῶν αὐτὸν Ἀντιφάνης πεποίηκεν. ἕτεροι δέ τινες ὡς ποιητοῦ τρυφερὰ καὶ παροίνια γράφοντος τοῦ Βατάλου μέμνηνται.

Батал, говорят некоторые, был женоподобным флейтистом, и Антифан сочинил комедию, в которой высмеивал его за это. Некоторые, однако, упоминают Батала как поэта, который писал чувственные стихи и застольные песни.

Здесь точно та же конструкция, как и в Art. 10.3. Из биографии Демосфена ясно, что упоминается как минимум два источника. По художественным соображениям Плутарх размыл описание Динона, объединив его с элементами из версии Ктесия. Опять же, Плутарх вовлекается в параллелизм с историческими персонажами. Так, нерешительность царя в битве отражается на отсутствии решимости у Плутарха, который колеблется, какую версию (Динона или Ктесия) принять. В варианте Динона (Art. 10.1–2) царь дважды сбит из седла, прежде чем он поднимется снова, чтобы напасть на Кира. Плутарх также сокращает это описание дважды, затемняет его, приписывая его источник «некоторым», а затем представляет анонимное сообщение, созданное «другими».
Как мы видели выше, Плутарх высказывает мнение, что позиция Ктесия проблематична из–за его проспартанской ориентации. Может случиться так, что, уменьшив общее количество людей, которых царь привел на битву, врач увеличил процент павших, чтобы польстить спартанцам. Это не обязательно означает, что Динон, выбрав другую цифру, был преимущественно на стороне Артаксеркса. На самом деле, мы понятия не имеем, какой была цифра Динона. Плутарх создает впечатление, что он был близок к цифре Ксенофонта, который, кстати, приводится не здесь, а только в Art. 7.4. Согласно Ксенофонту (Anab. 1.7.12), эта цифра составляла 1 200 000 человек, но фактическая боевая сила была ниже (900 000), так как Аброком и его люди опоздали с прибытием. Это число схематично. У Ксенофонта, кажется, налицо большое соотношение между армиями (примерно один к десяти): 1 200 000 солдат Артаксеркса противостоят 115 000 Кира; аналогично, 6000 всадников Артагерса (Аnab. 1.7.11) построены против 600 Кира (Аnab. 1.8.6). Диодор дает приблизительное соотношение один к пяти: в 14.22.6 Кир, как говорят, имеет 10 000 солдат против 50 000 царя; в 14.22.1 он принимает (через Эфора) цифру Ктесия в 400 000 человек против армии Кира в 86 000 человек (14.19.6). На самом деле, если это соотношение принимается и Ктесием, армия царя должна была содержать чуть более 400 000 комбатантов (430 000, если быть точным). Насколько нам известно, Динон мог привести это схематичное число, которое выше, чем у Ктесия, но все же далеко от числа Ксенофонта. Однако мы не можем быть уверены ни в том, ни в другом.
Упоминание о Диноне в «Александре» относится к предметам, находящимся во владении великого царя. Само упоминание воды из Нила и Истра, предназначенное для демонстрации величия Персидской империи, вероятно, является намеком на имперское требование «земли и воды» в знак безусловного принятия персидского господства. По иронии судьбы этот предмет в конечном счете переживает империю. Аналогичным образом краситель, поступающий из другого места (из Гермионы в Арголиде, Греции), предполагает, что сохранность может зависеть от извлечения из места происхождения, от удаления из первоначального контекста. Размышляя о главном герое этой Жизни, можно предположить, что Александр мог стать «великим» только тогда, когда он вышел за пределы своей первоначальной среды обитания, о чем свидетельствует его успех в приобретении азиатских сокровищ. Действительно, именно это и произошло с отрывком Динона, который сохранился только потому, что он был вырезан из своей первоначальной работы и помещен в новый контекст, а именно в историю Александра. И это, пожалуй, не случайно. Если этот факт имеет отношение к тому, что Плутарх знал о Диноне в тот момент, это может означать, что биограф заполучил этот отрывок как уже обособленный фрагмент, возможно, в каком–то собрании данных (о Персии?) и что Динон в то время как был составлен «Александр» было имя, связанное с такими фрагментарными коллекциями.
Этот вывод может подразумеваться при упоминании Динона в «Фемистокле». Плутарх, кажется, играет с некоторыми из греческих имен, упомянутых в Them. 27. В частности, изображение αὐτὸ τὸ δεινόν («ужасная вещь», вероятно, акт прострации перед царем) напоминает имя историка (Δείνων). Эта игра поднимает вопрос, был ли во время составления «Фемистокла» Динон для Плутарха автором доступного ему текста или просто именем историка.
Эти два раздела вне «Артаксеркса», в которых Плутарх упоминает Динона, по–видимому, не свидетельствуют о каком–либо глубоком знакомстве биографа с творчеством его предшественника. Иначе обстоит дело с упоминанием в De Iside et Osiride. Тот факт, что Плутарх знает о переделке Диноном Геродота, и в самом деле может указывать на эту особенность его работы в его трактовке столкновения персидских и египетских верований и может предполагать прямое знание диноновой «Персики» — читал ли биограф ее саму или краткое изложение, сделанное кем–то другим. Впечатление того, что Плутарх знал кое–что о содержании работы Динона, подкрепляется, по–видимому, продолжающимся использованием текста Динона в De Iside et Osiride.
В другом отрывке из этой работы (11.355c) Плутарх рассказывает о жестоком поведении Оха, который убил быка Аписа и пировал его мясом, из–за чего местные жители называли его «Ножом» (μάχαιραν). Следует признать, что этот отрывок не приписывается Динону, но было бы разумно предположить, что он взят из работы этого автора, процитированной для этого самого инцидента позднее, и передает то же мнение. Если это так, то, когда Плутарх писал De Iside et Osiride, он осознавал содержание работы Динона, хотя бы ее части, относящиеся к Артаксерксу II и последующему периоду. Это может указывать на то, что материал, собранный для «Артаксеркса», использовался в период составления De Iside et Osiride позже.
Здесь следует упомянуть еще два отрывка. Упомянутая выше история персидского царя и афинских фиг (Athen. 14.652ВС) также появляется в сборнике «Изречения царей и полководцев» (173c): Ἀττικὰς δ’ οὐκ ἂν ἰσχάδας ἔφη φαγεῖν ὠνίους κομισθείσας, ἀλλ’ ὅταν φέρουσαν κτήσηται τὴν χώραν, «[Ксеркс] сказал, что он не съест принесенных (для него) аттических фиг, пока не покорит землю, производящую их»). Факт, что та же история рассказана у Афинея, показывает относительную популярность и циркулирование этой истории, предположительно вне ее первоначального контекста.
Точно так же история о восхождении Семирамиды к власти, приписанная Динону Элианом (VH 7.1) и упомянутая Диодором (2.20.3), появляется в параллельной версии в трактате Плутарха «Об Эроте» (753de):

ἡ δὲ Σύρα Σεμίραμις οἰκότριβος μὲν ἦν βασιλικοῦ θεράπαινα παλλακευομένη· Νίνου δὲ τοῦ μεγάλου βασιλέως ἐντυχόντος αὐτῇ καὶ στέρξαντος οὕτως ἐκράτησε καὶ κατεφρόνησεν, ὥστ᾽ ἀξιῶσαι καὶ μίαν ἡμέραν αὐτὴν περιιδεῖν ἐν τῷ θρόνῳ καθεζομένην ἔχουσαν τὸ διάδημα καὶ χρηματίζουσαν. δόντος δ᾽ ἐκείνου καὶ κελεύσαντος πάντας ὑπηρετεῖν ὥσπερ αὐτῷ καὶ πείθεσθαι, μετρίως ἐχρῆτο τοῖς πρώτοις ἐπιτάγμασι, πειρωμένη τῶν δορυφόρων· ἐπεὶ δ᾽ ἑώρα μηδὲν ἀντιλέγοντας μηδ᾽ ὀκνοῦντας, ἐκέλευσε συλλαβεῖν τὸν Νίνον εἶτα δῆσαι, τέλος δ᾽ ἀποκτεῖναι· πραχθέντων δὲ πάντων, ἐβασίλευσε τῆς Ἀσίας ἐπιφανῶς πολὺν χρόνον.

Сириянка Семирамида была служанкой и наложницей домашнего раба царя. Когда Нин Великий во время своего царствования влюбился в нее, она получила столько власти и настолько потеряла стыд, что попросила его позволить ей сесть на трон, носить диадему и управлять делами на один день. Когда он согласился на это и приказал всем служить и повиноваться ей, как ему самому, то в своих первых распоряжениях она использовала умеренность, чтобы испытать гвардейцев. Но когда она убедилась, что они не возражают ей и пойдут за нее в огонь и воду, она приказала арестовать Нина, заковать его в цепи и, наконец, казнить. После того, как все это было сделано, она с блеском правила Азией в течение длительного времени.

Все эти разделы действительно следует рассматривать как происходящие из одной и той же истории Динона, несмотря на незначительные различия. Популярность этой сказки, по–видимому, снова указывает на то, что она распространилась независимо от работы Динона. Более того, факт, что Диодор (или его читатель) приписывает ее малоизвестному автору под именем «Афиней», может указывать на то, что это был «плавучий анекдот» без конкретного авторства. Упомянутый Афиней может на самом деле быть Афинеем Навкратийским (как предложил Якоби), который как раз писал о царях Сирии (FGrH 166 F 1 = Athen. 5.211 a). Афиней прямо ссылается на Динона в «Дипнософистах» (FGrH 690 F 1, 4, 9, 11, 12a, 23a, 24, 25a, 26, 27), и поэтому кажется вероятным, что он также упоминал о нем и об этой истории в других своих сочинениях. Поэтому этот «Афиней» мог войти в текст из заметки читателя Диодора на полях текста и заменить оригинального «Динона». Действительно, между вариантом Диодора и версией Элиана есть вербальные совпадения.

---

[1] В своей вымышленной «Киропедии» Ксенофонт, как известно, иногда присваивал ее персонажам имена исторических деятелей и перемещал их в прошлое. Это происходит в случае с командиром кавалерии при Кунаксе Артагерсом, который становится предводителем кадусийской пехоты в окружении «Кира» (Cyr. 6.3.31, 33, 7.1.27-8); фраза Καδουσίων ἄρχων в Киропедии действительно появляется (5.4.15–23).
[2] Стивенсон полагает, что Динон представил описание, которое отражало официальную позицию царя, поскольку тот признал Гигис виновной и убил ее, но мать в конечном итоге простил.
[3] Этот Евклид иначе не известен. Найз считает, что он был «Gesandter bei Artaxerx» («посланником при дворе Артаксеркса»), что вполне правдоподобно.
[4] Другие описания сокровищ Сузы см. у Diod. 17.65–6; Strabo, 15.3.9; Curt. Ruf. 5.2.8–14; Arr. Anab. 3.16.6; Justin 11.14.9.
[5] Scio, plerosque ita scripsisse, Themistoclem, Xerxe regnante, in Asiam iransisse. Sed ego potissimum Thucyclidi credo, quod aetate proximus, qui illorum temporum historiam reliquerunt, et ejusdem civitatis fuit, «Я знаю, что большинство авторов писали, что Фемистокл отправился в Азию в царствование Ксеркса, но я считаю Фукидида лучше других, потому что он был ближе всего по времени к Фемистоклу из всех тех, кто оставил письменную историю той эпохи, и был из того же города» (Nepos Them. 9.1).
[6] Как я уже пытался показать прежде, греческий образ персов, оказывающих великому царю почти божественные почести, частично основан на реальных элементах, видимых в царских надписях и рельефах. Они свидетельствуют о близости ахеменидского царя и божества, намекают на некоторую взаимную связь между ними и показывают царя, действующего каким–то образом в божественной сфере.
[7] Осел якобы ценится чужими культурами: персидской и предположительно еврейской. Вера в то, что осел был почитаем евреями, известна с древности. Например, Jos. CA 2.7, 2.9; Plut. QC 4.5.670e; Tac. Hist. 5.2–4; Suda, s.v. ‘Damocritus’, δ 49 Adler.
[8] Что в основе этого описания лежит Геродот, очевидно и можно увидеть ранее, в De Iside et Osiride 31, где Плутарх анализирует египетское понятие жертвоприношения. Вспоминая Геродота (2.38-9), но не упоминая его открыто, Плутарх описывает, как в Египте голова жертвы подвергается проклятиям и отсекается. Плутарх утверждает, что в предыдущий период египтяне бросали голову в Нил, но в настоящее время они продают ее иностранцам. Эта подробность может принадлежать писателю Кастору, жившему в первом веке до нашей эры, так как он цитируется в следующем параграфе, касающемся знака на жертвенном животном, который считается нечестивым; здесь снова предполагается Геродот (2.38), хотя его имя не упоминается. Следовательно, Кастор может быть источником и о голове, и о знаке.
[9] Степень использования Клитарха Диодором (книга 17) и Курцием Руфом также неясна. В античности работы Клитарха, очевидно, широко читались, особенно в конце республиканского и раннего императорского времен, но не ценились. Квинтилиан (10.1.74) одобряет талант Клитарха, но не его точность. Цицерон (Brut. 42-3) обвиняет историка в лживых подробностях, касающихся смерти Фемистокла. Ср. Curt. Ruf. 9.5.21. О критике его стиля смотрите Ps.-Demetr. De eloc. 304. Cр. Cic. De leg. 1.7.
[10] ᾽Αλεξανδρεύς in FGrH 137 T 12. Ср. POxy LXXI 4808: Клитарх как наставник (διδάσκαλος) Птолемея IV Филопатора (222/1–205 до н. э.). Пранди, безусловно, прав, что возможно, здесь имеется в виду Филадельф (Птолемей II).
[11] О структуре работы Клитарха мы знаем, что первые четыре книги были посвящены событиям вплоть до битвы при Иссе и пятая — Финикии; индийская кампания (FGrH 137 F 6) проходит в двенадцатой книге.
[12] Чагг предполагает, что отступление о Кодоманне находилось в третьей книге Клитарха.
[13] Ср. Ael. VH 12.43: Дарий был δορυφόρος (копьеносцем) Камбиза; ср. Hdt. 7.3.
[14] Это изображение отличается от версии Геродота (1.107–130), где Кир представлен как внук Астиага через его дочь Мандану. Ср. Xen. Cyr. 1.2.1. ср. Hdt. 1.95.
[15] И у Ктесия, и у Николая Кир не связан прямым родством с Астиагом (FGrH 688 F 9.1; он женат на его дочери Амитиде). В обоих случаях Астиаг побежден и вынужден бежать (FGrH 90 F 66.46; FGrH 688 F 9.1, 6). Однако наиболее убедительными аргументами являются факты о том, что Спитам (FGrH 90 F 66.8), муж дочери Астиага, повторяется в кратком изложении Ктесия Фотием (FGrH 688 F 9.1), а Эбар, один из ближайших людей Кира, упоминается в обоих рассказах (FGrH 90 F 66.13–29, 32, 34-5, 38-9 и FGrH 688 F 9.1, 4-6) и проявляет сходные черты характера. Краткое изложение Фотия начинается с царствования Кира в 7‑й книге «Персики» (FGrH 688 F 9), и поэтому Ктесий, должно быть, писал об этих эпизодах в своей «Ассириаке». Что касается ступеней, по которым Кир карабкается наверх в обоих рассказах, то они дополняют и не противоречат друг другу. Это одна и та же история.
[16] Ср. сон Амитиды, FGrH 688 F 9.6, касающийся заговора Эбара и Петесака, чтобы бросить Астиага в пустыне.
[17] Впрочем, здесь скорее сам Николай по художественным соображениям переработал Ктесия в соответствии с Геродотом (1.107).
[18] Геродот: двадцать девять лет (1.214). На самом деле двадцать лет: смерть Кира, как говорят, имела место в 530 году, а воцарение ок. 550 г. Отсюда, более крупная цифра может включать его правление как «царя Аншана».
[19] Третий тип животных, приписываемый описанию Динона, «кабаны с четырьмя рогами» (ὗς τετράκερως), может принадлежать самому Элиану, который питает слабость к четырехрогим животным (NA 11.40; 12.3; 15.14), и это число может быть его собственной интерпретацией. Геродот (4.192) упоминает рогатых ослов (ὄνοι οἱ τὰ κέρεα ἔχοντες), и соединение с кабанами, возможно, проистекает из неверного толкования ταῦτά τε καὶ δὴ αὐτόθι ἐστὶ θηρία τά περ τῇ ἄλλη, πλὴν ἐλάφου τε καὶ ὑὸς ἀγρίου (‘это дикие животные в этой стране, а также животные, которые не встречаются нигде, кроме оленя и дикого кабана’).
[20] В этом геродотовом отрывке также упоминается слуга, напоминающий царю об афинянах. Мы никогда не узнаем, вдохновила ли динонова версия Катона Старшего в 153 году до н. э. использовать африканские фиги, чтобы убедить сенат напасть на Карфаген (Plut. Cat. Mai. 27.1, Plin. NH 15. 20.74–5).
[21] По–видимому, ветви поджигались; был хороший знак, если листья потрескивали во время горения, и плохой, если они не горели. Эта практика подразумевает, что божественная воля проявляется в неодушевленных вещах вроде прутьев или дерева. См. Iamblichus, Theurgia или On the Mysteries of Egypt, 3.7. Ср. также метод гадания, используемый в Книге пророка Иезекииля 21.21 (по стрелам и терафимам); ср. Hosea 4.12.
[22] Греческое и римское представление о персах состояло в том, что они поклонялись огню или считали его божеством (Hdt. 1.132, 3.16; ср. Basil, Ep. 258.4). О ранней связи Зороастра и огня см. Dio Chrys. (36.40-1). В зороастрийской религиозной вере огонь должен храниться чистым и незагрязненным (ср. Hdt. 3.16). О взаимосвязи магов и священного огня см. Strabo 15.3.15; Vitruv. 8. praef. 1; Amm. Marc. 23.6.34; Procopius De bello Persico 2.24.2; Agath. 2.25 (о гадании).
[23] См. Xen. Hell. 4.3.10-12, Diod. 14.83.5–7. Это изображение отражает афинскую точку зрения (например, Dem. 20.68–70, Andoc. 3.22, Isocr. Paneg. 154, Phil. 63–4, Evag. 56, 68, Areop. 12, 65, cp. Diod. 14.83.4 и Nepos, Con. 4.4), которая отмечала это столкновение как веху в истории Греции.
[24] Ллевеллин–Джонс и Робсон упоминают четыре эпизода: (а) Пантея, владычица Суз (Cyr. 5.1.1–30; 6.1.30–55; 6.4.1–20; 7.3.3–17), (б) Царь Крез (Cyr. 7.2.1-29), в) Князь Гобрий (Cyr. 4.6.1–12; 5.2.1–14; 5.4.41–51), и г) Гадат вождь (Cyr. 5.3.15–4.51).
[25] Астиаг Николая отдает свою дочь Амитиду в жены Спитаму, ее первому мужу до Кира, «вместе со всей Мидией в приданое» (δίδωσι ἐπὶ προικὶ πάσῃ Μηδίᾳ) — формулировка, которая соответствует высказыванию Киаксара Киру в «Киропедии» Ксенофонта (8.5.19: ἐπιδίδωμι δὲ αὐτῇ ἐγὼ καὶ φερνὴν Μηδίαν τὴν πᾶσαν). Конечно, на Николая здесь мог повлиять Ксенофонт.
[26] Что касается старости Амитиды, то Ктесий утверждает, что «некоторое время» Кир почитал Амитиду как свою мать (πρότερον μὲν μητρικῆς ἀπολαῦσαι τιμῆς), прежде чем жениться на ней.
[27] Шварц полагает, что каждая книга Эфора появилась с предисловием, которое очерчивало ее специфическое единство. Согласно Якоби, этот подход предполагает классификацию по основным географическим районам. Барбер считает, что эта фраза подразумевает, что события были собраны в разных книгах, отражающих различные части мира; он предполагает в сочинениях Эфора хронологический порядок. Стилиану предполагает важность тематического единства каждой книги, но решительно отрицает то, что отдельные книги были посвящены греческим и персидским делам.
[28] Однако ее мнение (а именно, что Тирибаз является конечным источником для обеих версий в Art. 10) несостоятельно. Art. 10 кончается замечанием, что персы называют карийцев петухами. Это, по–видимому, особенно характеризует Ктесия и его интерес к персидским словам и номенклатуре (ср. FGrH 688 F 15.51, F 19, Art. 9.1).
[29] Следует отметить, что Фотий прямо упоминает о почестях карийцу (FGrH 688 F 16.67: Κᾶρα τὸν … Ἀρτοξέρξης ἐτίμησε; ὡς καὶ τὸν Παρύσατις τιμηθέντα Κᾶρα …). Они включали привилегию носить на своем копье золотого петуха. Аналогичным образом, почести Митридату, упомянутые в Art. 14.5, конкретизированы в Art. 15.2.