В этой главе сравнивается подтвержденное использование Плутархом Ктесия (в основном в разделах «Артаксеркса», где он упоминается прямо) с теми же историями или подробностями, которые появляются в работах других его древних читателей, главным образом в эпитоме Фотия.

Установленное использование Ктесия

Вот что относится к соответствующим разделам в «Персике» у Фотия (FGrH 688 F 15.47, 51 = Bibl. cod. 72 p. 41 b42–42a8, 42b3–15):

Мы видим, что врач первоначально отметил личное имя царя. Однако формы, используемые Фотием, не являются твердыми: у него стоит Arsacas в F 15.51 и Arsaces (Αρσάκης) в ионийской форме в F 15.55. Эти различия могут быть вызваны ошибками переписчиков, или исправлением в процессе сокращения, что приводит к почти полному исчезновению ионийских форм. Это расхождение, по–видимому, было обнаружено в тексте Ктесия, который был в распоряжении Фотия. Если оно присутствовало и в версии «Персики», которую читал Плутарх (возможно, также с некоторыми сокращениями), то биограф, возможно, обнаружил интересную особенность, касающуюся первоначального имени Артаксеркса, которую он вскоре использовал в своих литературных целях. Ввод Динона для обозначения другого варианта, следовательно, подчеркнет это текстуальное расхождение, уже обнаруженное в рукописях ктесиевой «Персики» (или ее сокращении), и Плутарх принял его, чтобы подчеркнуть определенную двойственность в характере главного героя.
Как предположил Фридрих Вильгельм Кениг, на форму, которая появляется в тексте Фотия, может влиять общее имя Арсака. Самым известным человеком с этим именем был полулегендарный основатель знаменитой парфянской династии Аршакидов (около 250 г. до н. э. — 226 г. н. э. О других носителях этого имени см. Thuc. 8.108; Polyaen. 1.30.4; Curt. Ruf. 8.3.17; Arr. Anab. 5.29.4 ). Страбон (15.1.36) сообщает нам, что все парфянские цари были Арсаки (Ἀρσάκαι γὰρ καλοῦνται πάντες), что не соответствует истине (и, вероятно, основано на некотором недопонимании значения Аршакидов), но повторяется у Юстина, 41.5.8 (omnes reges suos hoc nomine [scil. Arsacas] … cognominavere, «все их цари называются этим именем»), сравнивающего их с римской династией, в которой все правители называются «цезари» и «августы» (sicuti Romani Caesares Augustosque). Эта часть информации, вероятно, происходит из запутанного комментария, объединяющего личное имя и тронное, так как Диодор (15.93.1) имеет очень похожий взгляд на персов: «поскольку первый Артаксеркс правил хорошо и считался добрым и успешным, персы изменяли имена его преемников и приказали, чтобы они назывались одинаково». Плутарх, по–видимому, знал, что греческие читатели путали личное и тронное имена и использовал эту путаницу, чтобы привить читателям недопонимание характера героя, независимо от того, родился ли он с царскими чертами или нет.
Arsicas у Плутарха имеет суффикс -ica, который является гипокористическим окончанием. Эта форма, по–видимому, была услышана Ктесием, так как она постоянно использовалась членами царской семьи, особенно Парисатидой. П словам Фотия Ктесий утверждал, что слышал эти подробности от самой Парисатиды (αὐτὸς παρ ἐκείνης αὐτῆς τῆς Παρυσάτιδος ταῦτα ἀκοῦσαι). Это указание на независимое наблюдение врача, связанное в резюме Фотия с количеством и именами сыновей, по–видимому, было принято Плутархом. Биограф утверждает (Art. 1.4), что отношении имени Артаксеркса на врача можно положиться, потому что он лечил царя и семью и оставался в его доме. Возможно, что биограф заимствовал это обоснование своих сведений у Ктесия, но ограниченно перенес его только на тему первоначального имени царя.
Плутарх игнорирует Аместриду, сестру Артаксеркса, как в Art. 1, так и в последующих сюжетах. Игнорируется она и в рассказе Ксенофонта, так что представление Плутарха может быть вызвано знакомством его читателей с рассказом Ксенофонта и желанием сохранить число детей не более четырех, что соответствует количеству собственных детей Артаксеркса, упомянутых в конце (Art. 29-30).
Фотий не сохранил многого из рассказа Ктесия о битве при Кунаксе, за исключением двух подробностей (FGrH 688 16.64, 67 = Bibl. Cod. 72 р. 43 b 34-5, 44 a 12-14):

Несмотря на весьма скудные основания для сравнения Плутарха с Фотием, все же есть некоторые интересные сходства, которые очевидны. В рассказе Плутарха Кир чувствует победу (Art. 11.4: ὲπαιρόμενος δὲ τῇ νίκῃ). Плутарх подчеркивает эту подробность, чтобы показать характерную черту Кира — любовь к почестям (или любовь к победе, т. е. φιλονικία). Более того, Кир представлен Плутархом как оставшийся без своих греков и лишенный каких–либо внешних или внутренних ограничений для своего тщеславия. Это примерно соответствует картине Фотия, в которой принц рассматривается как отвергающий совет Клеарха. Фраза «царская армия» фактически появляется в версии Плутарха (Art. 11.9: βασιλέως στρατιᾷ). Появляется также упоминание о попоне (Art. 11.6: τὸν δ ἐφίππειον πῖλον), а глагол, употребляемый для действия карийца, тот же и используется в той же форме (Art. 11.6: ἐξόπισθεν βαλεῖν). Самое интересное, что Фотий указывает еще на анонима, который подобрал окровавленное седло Кира после того, как его ударили, а не на слугу Митридата (Art. 11.6), который играл значительную роль в следующих сценах, как можно заключить из Плутарха (Art. 11.5; 14.5, 15-16) и из последующего чтения Фотия (F 16.67). Казалось бы, именно Ктесий обыграл мотив человека, не получившего должного признания (за что официально награжден Митридат: Art. 14.5), и потому оставлен в анонимности.
Диодор (14.23.5) считает дуэль братьев похожим на известное мифическое состязание:

Этот пример может пролить свет на то, что это действительно реакция древнего читателя на изображение Ктесия. В то время как для рассказа о десяти тысячах Диодор, возможно, опирался и на Эфора (ср. 14.22.2), и на Ксенофонта, сравнение, возможно, принадлежит Диодору. Интересно то, что именно это хорошо известное мифическое столкновение закончилось смертью обоих братьев (Aesch. Sept. 804–11, Eur. Phoen. 1356–1424, Ps.-Apollod. 3.6.1–8, Paus. 9.5.12, Hyginus, Fab. 71, Statius, Theb. 11.524–73). То, что Диодор, возможно, почувствовал, Плутарх подчеркивает в своем изображении царя, после его победы в Кунаксе. Одна из главных идей, увиденных в рассказе Плутарха, — это полное изменение личности, которое царь претерпевает после битвы, от мягкого к жестокому, как будто в Кунаксе умирает прежний Арсик/Арсак. Интерпретации Плутарха и Диодора могут быть основаны на намеках в изначальной картине Ктесия.
Вероятно, было что–то крайне невыносимое в преувеличении Ктесием своей роли в делегировании наемников после Кунаксы, что вызвало реакцию Плутарха на это утверждение как на «вопиющую ложь». Ответ Ксенофонта, настаивающего на том, что был только один греческий делегат (Anab. 2.1.7: οἱ μὲν ἄλλοι βάρβαροι, ἦν δ αὐτῶν Φαλῖνος εἷς Ἕλλην), теперь выглядит как косвенная полемика, направленная против утверждения Ктесия, что и он был членом этой группы. Ссылаясь на молчание Ксенофонта, Плутарх отмечает, что Ксенофонт упоминает Ктесия и, видимо, ему попадались его книги (μέμνηται γὰρ αὐτοῦ καὶ τοῖς βιβλίοις τούτοις ἐντετυχηκὼς δῆλός ἐστιν). Действительно, в Анабасисе есть два высказывания, которые специально ссылаются на Ктесия как на источник и, по–видимому, представляют Ксенофонта цитирующим врача. Отсюда, кажется, что Плутарх намекает на две литературные ссылки.
Однако эти две ссылки в тексте Ксенофонта почти наверняка не являются подлинными. Первая (Anab. 1.8.26) касается раны Артаксеркса и ее лечения Ктесием. Она появляется в тексте сразу же после сообщения об опрометчивом нападении Кира на своего брата и о телесном повреждении, которое он наносит царю.

Затем Ксенофонт возвращается к Киру, которого мелодраматически изображают пораженным в тот самый момент, когда он наносит удар (παίοντα δ᾽ αὐτὸν …). Второе упоминание о Ктесии встречается почти сразу же, после рассказа о последующей стычке сподвижников Кира и Артаксеркса (Anab. 1.8.27):

Хотя утверждается, что Ктесий назвал число павших среди людей царя, странно, что не указана никакая цифра. После этой заметки Ксенофонт рассказывает о конце Кира вместе с восемью его отважными наперсниками.
Обе ссылки кажутся неадекватными: в первой выражение «он говорит» употребляется дважды: ὥς φησι Κτησίας … τὸ τραῦμά φησι, а во второй раз оно грамматически неверно. Кроме того, вторая ссылка была бы более понятна в виде глоссы, отражающей версию Ктесия о схватке аманатов двух братьев и перенесенной в неподходящее место в тексте Ксенофонта.
Более ста лет назад Феликс Дюррбах предположил, что эти два упоминания о Ктесии были на самом деле более поздними интерполяциями в Анабасисе и не были собственными замечаниями Ксенофонта. Аргументы Дюррбаха примерно следующие:
1) Ссылки неудобно вводятся в текст и кажутся ему чуждыми.
2) Вообще говоря, Ксенофонт никогда не упоминает об источниках, которые он использует, и нет никакой очевидной причины, почему он мог сделать это дважды в этом конкретном отрывке.
3) Намек на ранение великого царя опровергает ксенофонтов рассказ, в котором Артаксеркс сохраняет энергию в последующем столкновении.
Предложение Дюррбаха не было принято всеми учеными, и эти две аллюзии даже сейчас многими считаются подлинными. Однако утверждения Дюррбаха не были учтены полностью. Неуклюжие намеки на Ктесия в Анабасисе получают поддержку как подлинные под одним предлогом, что через эти ссылки Ксенофонт передает свое недоверие к описаниям Ктесия, и под другим, что Ксенофонт ссылается на Ктесия, чтобы упрочить свое собственное изображение. Обе линии должны быть отвергнуты. Аргументация в пользу недоверия Ксенофонта неубедительна, учитывая, что намеки, по–видимому, усиливают указанные подробности (ранение царя или количество павших на стороне Великого Царя), и поэтому Ксенофонт не считал их сомнительными. В противоположность этому, использование врача для обеспечения достоверности изображения Ксенофонта столь же предосудительно. Во втором случае даже непонятно, зачем ссылаться на сообщение Ктесия, если эти цифры не указаны. Риторическая цель этой аллюзии туманна, ввиду отсутствия какой–либо цифры, и в сравнении с точным числом восьми человек, упавших на тело Кира. В первом случае, почему Ксенофонт вообще должен упоминать о незначительной царапине (как можно судить по быстрому выздоровлению царя), если этот факт не получил дальнейшего развития? Рассказ Ксенофонта и без того вполне последователен.
Поэтому сомнительно, чтобы эти намеки на Ктесия были подлинными. Это идет вразрез с нежеланием Ксенофонта ссылаться на своего предшественника, тем более в обстоятельствах, когда он должен был бы упомянуть его. Явный намек на Ктесия или на ранение царя потребовало бы подтверждения многих подробностей, рассказанных Ктесием: службу врача при дворе и на месте во время битвы, рассказ, в котором он спас царя, который был ослаблен и не мог принять участия в конфликте, и факта, что цифры Ктесия было надежными. В конце концов, недоверие Ксенофонта к Ктесию поставило бы под сомнение его собственную версию. Другие античные авторы не без колебаний признавали роль Ктесия в качестве исторического деятеля. Нет никаких оснований полагать, что Ксенофонт признал бы это дважды в одном и том же коротком отрывке. Но самое главное — утверждение, что эти аллюзии (в частности, вторая) являются подлинными, требует, чтобы Ксенофонт полагался на то, что его читатели знакомы с «Персикой» Ктесия, чтобы оценить ссылку, что маловероятно и полностью противоречит его привычке воздерживаться от упоминания других текстов. Аллюзия этого типа, которая заставляет читателя обратиться к другому тексту, типична для библиотекаря (Диодора) более позднего периода, а не для писателя Ксенофонта.
Предположение Дюррбаха заслуживает того, чтобы его приняли. Действительно, кажется, что в какой–то момент заметки с полей текста Анабасиса были вставлены в его корпус. В более ранней формулировке этого предположения я принял гипотезу Дюррбаха, что рукописи Ксенофонта уже подверглись интерполяции на каком–то этапе до того, как Плутарх прочитал эту работу для своей биографии — то есть где–то между концом четвертого века до н. э. и первым веком н. э. Сейчас это необходимо пересмотреть.
Разве это простое совпадение, что две ссылки на Ктесия в рукописях Ксенофонта встречаются в «Артаксерксе» Плутарха как две прямые ссылки на Ктесия в одной и той же последовательности? В первой Плутарх упоминает (Art. 11.3), что царь, раненный через панцирь (διὰ τοῦ θώρακος), получил помощь со стороны нескольких человек, в том числе от Ктесия, а затем (Art. 13.3) Ктесий упоминается как обсуждающий количество погибших (ἀριθμὸν δὲ νεκρῶν). Можно заметить, что четкое число не дано ни Плутархом, ни в заметке внутри манускрипта Ксенофонта. Одним из вариантов было бы предположение, что эти две сцены в первоначальном описании Ктесия были настолько впечатляющими, что любой читатель (т. е. Плутарх и интерполятор Анабасиса Ксенофонта) запомнил бы их. Другим вариантом было бы то, что эти интерполированные заметки были вдохновлены чтением «Артаксеркса» и пришли на память более позднему читателю текста Ксенофонта.
Если все это верно, то высказывание Плутарха μέμνηται γὰρ αὐτοῦ («упоминает Ктесия»)является совершенно ироничным утверждением, не основанным на какой–либо реальной ссылке, а скорее направленным на практику Ксенофонта присваивать разделы своего предшественника, даже не доверяя ему. Это предположение будет соответствовать общей теме этих разделов в биографии, подчеркивая пустое стремление к почестям и несправедливое присвоение славы.
Использование Плутархом Ктесия в Art. 18 очевидно из словесного сходства его рассказа с эпитомой Фотия. Фотий пишет (FGrH 688 F 27.68 = Bibl. Cod. 72 p. 44 а 21-3) об обмане Тиссаферна в начале 21‑й книги «Персики»:

Это ближе к версии Плутарха (Art. 18.1: ἐπεὶ Κλέαρχον δὲ καὶ τοὺς ἄλλους στρατηγοὺς Τισσαφέρνης ἐξηπάτησε, καὶ παρεσπόνδησεν ὅρκων … «когда Тиссаферн обманул Клеарха и других генералов, и нарушил свои клятвы …»). Описание тоже похоже, и есть некоторые словесные сходства (обман: ἀπάτῃ/ἐξηπάτησε; клятвы: ὅρκοις/ὅρκων), появляющиеся в той же последовательности. Даже описание Фотием командиров, отправленных в Вавилон, близко к формулировке биографа. Обратите внимание на сходство текста Фотия (FGrH 688 27.69 = Bibl. Cod. 72 р. 44 а 29: ὡς πρὸς εἰς Βαβυλῶνα Αρτοξέρξην Κλέαρχον καὶ τοὺς ἐν ἄλλους ἀπέστειλεν πέδαις, «[Тиссаферн] послал Клеарха и других генералов в цепях к Артаксерксу в Вавилон») и слова Плутарха (καὶ ἐν συλλαβὼν ἀνέπεμψεν πέδαις δεδεμένους‘, «и захватив их, он послал их закованных в цепях). Сравните у Диодора в 14.27.2: Τισσαφέρνης δὲ πρὸς τοὺς στρατηγοὺς δήσας ἀπέστειλε Ἀρταξέρξην («Тиссаферн отправил генералов в цепях к Артаксерксу»)
Соответствие между Фотием и Плутархом продолжается и в ряде других случаев:
1) Фотий утверждает, что Ктесий сносился с Клеархом от имени Парисатиды (FGrH 688 F 27.69 = Bibl. Cod. 72 р. 44 а 33: πρὸς ἡδονὴν καὶ θεραπείαν δι᾽ αὐτῆς ἔπραξε, «чтобы доставить ей удовольствие и услужить»), и Плутарх включает подробное описание, согласно которому он действовал по милости Парисатиды и по ее инициативе (Art. 18.3: χάριτι καὶ τῆς Παρυσάτιδος γνώμῃ). Структура примерно та же, хотя и перефразированная. Плутарх в своей версии дает Парисатиде больше свободы. Он создает впечатление, что Ктесий (как деятель) является орудием Парисатиды, в то время как в конце Art. 18 херонеец критикует Ктесия (автора) за то, что он измыслил своей марионеткой Парисатиду.
2) И Плутарх, и Фотий утверждают, что Менон был сохраняем живым в течение определенного периода времени — и примерно в тех же фразах. Сравните как у Фотия (FGrH 688 F 27.69 = Bibl. Cod. 72 р. 44 в 39-40: Ἀνῃρέθησαν δὲ καὶ οἱ σὺν αὐτῷ ἀναπεμφθέντες Ελληνες πλὴν Μένωνος, «вместе с ним были убиты отосланные (к царю) греки, за исключением Менона»), и у Плутарха (Art. 18.5: πάντας πλὴν Μένωνος, «все, кроме Менона»). Это будет означать, что оригинал, вероятно, содержал точно ту же самую фразу. Выделение Менона вместо Клеарха не объясняется, и действие по спасению его жизни кажется совершенно произвольным. И все же это едва ли удивит читателей Ксенофонта. Менона, как говорят, оставили на время в живых (Anab. 2.5.38; 2.6.29; ср. Diod. 14.27.2) из–за его измены (Anab. 2.5.28). Плутарх вступает в игру с читателями: он не нарушает их ожиданий в этом отношении, и теперь уже царь, нарушивший свое прежнее обещание Парисатиде спасти Клеарха (Art. 18.5), по иронии судьбы действует так, как и ожидалось.
(3) Первый необычный случай, связанный с трупом Клеарха, а именно огромная масса земли, засыпавшая его тело (Art. 18.7: τῷ δὲ Κλεάρχου νεκρῷ θύελλαν ἀνέμου …), очень близок описанию Фотия (FGrH 688 F 27.69 = Bibl Cod. 72 р. 44a38: μεγίστου πνεύσαντος ἀνέμου…, «по дуновении сильного ветра»). Форма точно та же, что указывает на вероятный оригинальный текст Ктесия. В обеих версиях ветер употреблен не в именительном падеже и не является грамматическим предметом предложения. Плутарх намекает на внешний движитель (божество, или Ктесия–автора). Точно так же обстоит в описании Плутарха второго странного явления, происходящего возле могилы Клеарха, когда финики падают на землю, и через короткое время возникает чудесная роща (Art. 18.8: φοινίκων δέ τινων διασπαρέντων…); у Фотия (FGrH 688 F 27,71 = Bibl. cod. 72 p. 44 b 16–17) тот же феномен происходит через восемь лет (δι᾽ ἐτῶν ὀκτὼ μεστὸν ἐφάνη φοινίκων).
В расстановке Фотия второе странное событие на могиле Клеарха происходит после смерти Статиры, но Плутарх изменил порядок событий в литературных целях. В кратком изложении Фотия эти два чудесных события рассматриваются следующим образом (FGrH 688 F 27.69–71 = Bibl. Cod. 72 р. 44 a 36-41, 44 b 16-19):

В большей степени, чем Плутарх, Фотий недвусмысленно представляет первое явление как чудесное (обратите внимание на слово τέρας, чудо). Фотий также использует слово αὐτομάτως, чтобы указать на отсутствие внешнего вмешательства. Вероятно, именно это впечатление и хотел произвести Ктесий. И наоборот, в отношении второго события Плутарх не упоминает о вмешательстве Парисатиды и косвенно представляет его как еще одно чудо. Здесь якобы есть намек, что боги создали этот сад без всякого вмешательства со стороны человека. Выражение Плутарха «дорогой богам» усиливает это впечатление, хотя оно, вероятно, отсутствовало в «Персике»; Ктесий не изобразил пальмы как созданные божеством, и, судя по тому, что можно собрать из фрагментов, кажется, что в его рассказе явная божественная сила отсутствовала полностью. Плутарх взял тезис Ктесия о рукотворности пальм (посаженных Парисатидой согласно Ктесию) и приписал деревьям способность воздействовать на царя. Уловив мысль оригинального отрывка, Плутарх преуспел в создании нового и сложного повествования.
Можно предположить, что присутствие Ктесия (как деятеля) в этом разделе действительно обнаружено между двумя чудесными событиями, а именно в истории убийства Статиры. Обвинение Статиры против царицы–матери на смертном одре похоже на более ранний случай с царицей Амитидой, которая убеждает свою мать Аместриду, что врач Аполлонид виновен в ее смертельном состоянии (FGrH 688 F 14.44). Вполне возможно, что Ктесий, лечивший Статиру, слышал эти обвинения. Если это так, то у Ктесия, вероятно, обыгрываются те же фигуры (царица, царица–мать, врач), и так он вставил в сообщение и свою собственную личность (и косвенно себя как автора).
Плутарх критикует мотивы Парисатиды у Ктесия как неправдоподобные (Art. 18.6). В кратком изложении Фотия мы находим сходную мотивацию царицы–матери Аместриды (FGrH 688 F 14.40). Читатели Ктесия наверняка к ней привыкли и, возможно, предвидели ее и в случае с Парисатидой. Аргумент Плутарха, по–видимому, выдвигается для того, чтобы сделать понятным последующее снисходительное отношение царя к Парисатиде после убийства жены. Подчеркивая абсурдность мотива, Плутарх частично оправдывает ее. Тем самым, со стороны Плутарха происходит резкая смена позиции.
По словам Фотия, на могиле Клеарха выросли пальмы и их увидели через восемь лет после смерти Клеарха (δι’ ἐτῶν ὀκτὼ μεστὸν ἐφάνη φοινίκων). Плутарх же утверждает, что они появились почти сразу (Art. 18.8: φοινίκων … διασπαρέντων ὀλίγῳ χρόνῳ …). Как нам понять это несоответствие? Две попытки Якоби исправить текст, чтобы примирить Плутарха и Фотия, очевидно, ошибочны и бесполезны: первая состояла в том, чтобы предложить «в течение двух лет», изменив η (восемь) на β (два), а вторая была διἀ μηνῶν ὀκτώ («через восемь месяцев»). Эти две попытки несовместимы, и обе кажутся неуклюжими. Финиковые пальмы (Phoenix dactylifera) плодоносят через четыре — восемь лет после посадки; поэтому предположения Якоби — а также фраза Плутарха «немного времени спустя» (ὀλίγῳ χρόνῳ) — ошибочны. Возможно, первоначальное указание на время было недостаточно ясно в тексте, который читали Плутарх и Фотий.
Замечание Фотия о финиковых деревьях обычно используется для того, чтобы пролить свет на дату публикации ктесиевой «Персики», которую иначе трудно установить. Поскольку казнь Клеарха состоялась около 401/0 году, 393/2 год обычно приводится в качестве terminus post quem для работы. Но это толкование не является необходимым, если цифра «восемь» происходит не от Ктесия, а является собственной формулировкой Фотия. Следует помнить, что Ктесий не утверждал, что видел деревья. Поэтому он мог бы использовать здесь общее утверждение типа καὶ νῦν («и сейчас»). Если это так, то легко понять расхождение между Плутархом и Фотием. Оба истолковали фразу Ктесия в соответствии со своим собственным пониманием. «Восемь лет» могут происходить от непонимания Фотием «семи лет», упомянутых в начале работы, как если бы работа была написана в восьмой год (с начала пребывания Ктесия? с начала правления Артаксеркса II?). Дата καὶ νῦν у Плутарха неясна и расплывчата. Кстати, если это ограничение будет снято, то «Персика» вполне могла быть написана позже, чем в 390‑х годах до н. э.
В промежутке между двумя чудесными событиями Фотий приводит убийство Статиры (FGrH 688 F 27.70 = Bibl. Cod. 72, p. 44 a 40-44 b 9):

Изображение Фотия имеет дословное сходство с описанием Плутарха: использование ножа (Art. 19.5: μικρᾷ μαχαιρίδι), смазывание одной стороны ядом (ἑτέρῳ μέρει), факт, что одна сторона остается чистой (καθαρὸν) и подробности о том, что Парисатида ела птицу первой (αὐτὴν ἐσθίειν). Предположительно эти сходства перекликаются с оригиналом. У Плутарха Парисатида и Статира держатся на стороже (φυλάττεσθαι). Название маленькой птички (Art. 19.4: μικρὸν ἐν Πέρσαις ὀρνίθιον) примерно одинаково (Art. 19.4: ῥυντάκης). Мы еще вернемся к этой сцене.
Последнее упоминание Плутарха о Ктесии соответствует последним разделам его собственной «Персики и конечной точке работы в 398/7 г. до н. э. (FGrH 688 F 30.72–5 = Bibl. Cod. 72, p. 44 b 20-41):

Последний эпизод часто интерпретировался как означающий, что подвергся суду и был оправдан сам Ктесий. Однако, как указывает Ленфан, греческий язык допускает и другое чтение, то есть что упомянутый суд был фактически не над Ктесием, а над спартанскими делегатами.
Хотя сообщение может быть искажено (обратите внимание, что «Эвагор затем отправил послов на Кипр»), общая картина ясна. Конон, который был принят Эвагором I, царем Саламина, на Кипре в 405 году до н. э. (Xen. Hell. 2.1.28, Diod. 13.106.6, 14.39.1, Justin 5.6.10; Athen. 12.532b), использовал этот плацдарм для помощи Афинам и ослабления Спарты. Для достижения этих целей необходимо было создать флот, а для этого требовалась поддержка Великого Царя; поэтому было необходимо примирение между Эвагором и великим царем (399/8 г. до н. э. См. Diod. 14.39.1. Ср. Nepos, Con. 2.2, Philochorus FGrH 328 F 144-5). Именно создание этого флота побудило Агесилая к походу в Малую Азию. Льюис назначает датой 397 г. до нашей эры. В том же году Конон перебрался с сорока кораблями в Киликию (Diod. 14.39.4) и оттуда до Кавна в Карии. Согласно Исократу (Paneg. 142), царь уже три года не вкладывал средств во флот; по–видимому, Артаксеркс считал угрозу со стороны Агесилая более серьезной; в противном случае он с подозрением отнесся бы к Конону.
Некоторые источники сообщают о различных линиях связи с царем, главным образом подчеркивая роль Фарнабаза, сатрапа Даскилия. См. Xen. Hell. 5.6.24; 7.8.25. У Непота (Con. 2.1) Конон сперва прибывает к Фарнабазу. Ср. Justin, 6.1.4-9. Стивенсон объясняет это несоответствие возможной путаницей с Эвагором.
Рассказ Ктесия может быть правдивым, поскольку эта связь с Фарнабазом появилась лишь позднее. Можно отметить, что общая тенденция в античности заключалась в стремлении подавить собственное участие Ктесия в переговорах: Исократ полностью опускает его роль (Evag. 55-6; ср. Philip. 62). Однако полное отрицание свидетельств Ктесия может быть неоправданным. Стивенсон верит в рассказ о последней дипломатической миссии Ктесия, поскольку у него не было очевидных причин преувеличивать свою роль.
Краткое изложение Фотия включает описание переписки между Эвагором, Ктесием и царем, но оно очень отрывочно и расплывчато, что доказывает, что ближе к концу работы достойный патриарх, по–видимому, потерял интерес к подробностям. В этой переписке есть три этапа:
1) Эвагор и Ктесий исполняют роли.
(2) Затем добавляется Конон; на этом этапе происходит обсуждение (вероятно, появляющееся в оригинальном тексте в формате диалога) между Эвагором и Кононом.
(3) Потом в качестве участника появляется царь; между царем и Ктесием происходит дискуссия.
Конон находится в центре двух последних этапов, и вся переписка представлена Фотием в двух предложениях. Первое говорит о причине ссоры Артаксеркса и Эвагора, предположительно используя литературный прием аналепсис. Второе повествует о том, как Фарнабаз назначил Конона адмиралом. Появление этой подробности после упоминания о письмах приводит нас к выводу, что новое назначение Конона было частью примирения между великим царем и Эвагором.
Могут быть два случая, когда письма у Плутарха соответствуют переписке, упомянутой в FGrH 688 F 30: (I) первое письмо Конона к Ктесию отправлено после дискуссии афинянина с Эвагором о визите к персидскому царю; (II) ответ царя Конону (FGrH 688 F 30.72: Κτησίου πρὸς αὐτὸν ἐπιστολὴ), которое посылается после обсуждения, в котором участвуют Ктесий и Артаксеркс. В кратком изложении Фотия Конон отправляет царю еще одно письмо, на которое отвечает Артаксеркс.
Некоторые ученые считают, что ссылки Плутарха на Ктесия, вставившего дополнение в письмо Конона, происходят от другого автора, предположительно Динона, который якобы издевается над врачом, но скорее это не так. Вряд ли кто–то из авторов древности упоминал о Ктесии как об историческом деятеле. Более того, между версиями нет никакой фактической разницы: дополнения Ктесия к письму Конона заставляют царя отослать его. Вполне вероятно, что Ктесий описал, как он бежал из Персии с помощью этой хитрой уловки.
Кроме того, в отрывке Плутарха о манипуляциях Ктесия с письмом, упоминается критский танцор Зенон и мендейский врач Поликрит. Мы знаем, что Ктесий ссылается на танцора Зенона, из отрывка в работе Афинея (1.22 c = FGrH 688 F 31):

А как насчет второго? Там был историк Поликрит (FGrH 559) из Менда, чьи утерянные работы касались Сицилии: F 1 (Diog. Laert. 2.63) об Эсхине при дворе Дионисия Младшего, F 2 (De mirabilibus auscultationibus 112) о замечательной воде в Сицилии и F 3 (Diod. 13.83.3) о винном погребе богатого человека в Акраганте. Конрат Циглер стремится отождествить историка с врачом, упомянутым Плутархом, основываясь на хронологии (событие в первом фрагменте относится к 357 году до н. э.). Якоби, умножая личности, говорит о двух фигурах, которые являются дедом и внуком. Лураги (BNJ 559) делает «Поликрита младшего» еще одним врачом–историком. Но это совершенно излишне: мы не знаем дату Поликрита–историка; как и о времени сочинения. Упоминание об этом авторе в парадоксографическом труде De mirabilibus auscultationibus (об услышанных чудесных вещах) может отнести его к третьему или второму векам до н. э., но в этом труде есть довольно поздние разделы, поэтому датировка не является окончательной.
Ключ к разгадке может быть найден в том, что Поликрит рассказал историю (FGrH 559 F 2) об озере, которое выбрасывало тех, кто купался в нем, в воздух, когда количество купальщиков достигало пятидесяти человек (… τὸ δὲ πέρας ἕως εἰς πεντήκοντα ἀνδρῶν … ἐπειδὰν δὲ τοῦτον τὸν ἀριθμὸν λάβῃ, ἐκ βάθους πάλιν ἀνοιδοῦν ἐκβάλλειν μετέωρα τὰ σώματα τῶν λουομένων ἔξω ἐπὶ τὸ ἔδαφος,«его предел до пятидесяти человек … Когда оно принимает это число, оно набухает снизу и выбрасывает тела купальщиков на сушу»). Действительно, эта история об озере в Индии рассказана самим врачом — Ктесием (FGrH 688 F 45.47: «есть источник в Индии … когда они [купальщики] прыгают в него, вода выбрасывает их», ὅτι κρήνην ἐν Ἰνδοῖς φησιν . . . ὅταν δὲ εἰσπηδῶσιν, ἐκβάλλει αὐτοὺς τὸ ὕδωρ ἄνω). Анекдот повторяется в рукописях анонимного автора, называемого Paradoxographus Florentinus, 3: «В Индии есть источник, который выбрасывает тех, кто прыгает в него на сушу, как катапульта, в соответствии с историей Ктесия» (κρήνη ἐν Ἰνδοῖς, ἣ τοὺς κολυμβῶντας ἐπὶ τὴν γῆν ἐκβάλλει ὡς ἀπ’ ὀργάνου, ὡς ἱστορεῖ Κτησίας). Сходство между этими двумя описаниями настолько примечательно, что определенная связь между ними зафиксирована еще в древности. Общность индийских и сицилийских озер отмечена Каллимахом, как указано в сочинении Rerum mirabilium collectio (собрание чудес), приписываемого автору третьего века до н. э. Антигону из Кариста, 150: «Ктесий пишет об одном из озер в Индии, которое не принимает того, что в него бросают, как и пруды в Сицилии и Мидии…»).
Правдоподобным объяснением странного появления мендейского историка в рассказе Ктесия была бы случайная глосса, сделанная на полях читателем Ктесия, который был знаком с Поликритом, и, возможно, вошедшая в текст. Возможно, Плутарх столкнулся с этим неуклюжим упоминанием Поликрита в прочитанной им рукописи, касающейся чудес, предположительно в тексте, не связанном с материалом, к которому он обращался для «Артаксеркса». Было бы не слишком далеко идущим предположение, что Плутарх забавно вставил этого позднего историка в персидский двор, снова заостряя внимание на теме присутствия там, где его не должно было быть, и очень тесно связанной с образом Ктесия, который манипулировал своим собственным текстом, вставляя имена другого человека (то есть самого себя). Можно подумать, что лекарь по имени Поликрит вообще не фигурировал в первоначальном рассказе Ктесия — если он вообще существовал. Поликрит, вероятно, должен быть выброшен из этой сцены, как купальщики из сказочного озера. Это дублирование врачей, как и дублирование рассказа, может также быть литературным представлением Плутарха о разделении внутри истории Ктесия между ним как автором и как деятелем.
Обратимся теперь к последнему из явных упоминаний Плутарха о Ктесии, в De sollertia animalium. В своей работе «О природе животных» (De Natura Animalium, Περὶ Ζῴων Ἰδιότητος), представляющей собой ряд примеров поведения экзотических зверей, Клавдий Элиан пишет (NA 7.1 = FGrH 688 F 34a):

Кажется, что и Плутарх, и Элиан передают одно и то же замечание и почти не меняют ее скелетную структуру; даже приписывание Ктесию происходит в конце концов в обоих вариантах. Теоретически Элиан мог бы опираться на Плутарха для этого отрывка, или же этот раздел мог быть интерполирован в работу Элиана более поздним читателем работы Плутарха. Действительно, многие примеры, приведенные в обеих работах, параллельны друг другу и даже, кажется, приблизительно следуют одному и тому же порядку. Например, примеры в работе Элиана, которые находят параллели с De soll. anim. 12.968 e-14.970, чередуются между шестой и седьмой книгами НA (6.52, 7.15, 6.59, 7.10, 7.13, 6.49, 6.25, 7.40), а раздел De soll. anim. 20.974 соответствует NA 6.3–4, и раздел De soll. anim. 23.976 a-b почти не отклоняется от последовательности NA 8.4-6. Тем не менее различия между этими двумя работами, а также тот факт, что у Элиана некоторые из анекдотов более объемны, могли бы сделать вероятным, что оба автора независимо опирались на один и тот же источник (или источники), прямо или косвенно, полагаясь на другую работу, которая приводила ссылки на животных из «Персики» Ктесия. Элиан цитирует Ктесия в других своих работах, и он никогда не опирается на Плутарха в других случаях (4.21, 4.26, 4.27, 4.32, 4.36, 4.41, 4.46, 4.52, 3.3, 5.3, 16.2, 16.31, 16.37, 16.42, 17.29, 17.34). Одним из составителей, которого можно было бы считать общим источником для Элиана и Плутарха, является соотечественник Ктесия, кариец Александр из Минда (I век н. э.) в его собственной работе «О животных» (Περὶ Ζώων; Athen. 9.392c, cp. 5.221b), известной обоим авторам - Ael. NA 3.23, 4.33, 5.27, 10.34; Plut. Mar. 17.6‑хотя, строго говоря, это, скорее всего, ссылка на книгу Александра «О птицах», Περὶ Πτηνῶν: ср. Athen. 2.64b, 65ab, 9.387f, 9.388d, 9.389c, 9.390f, 9.391bc, 9.392c, 9.393ab, 9.393d, 9.394d, 9.395c–e, 9.398c. Эти работы, возможно, были разделами книги под названием «Собрание чудес» (Θαυµασίων Συναγωγή), приписываемой Фотием «Александру» (Bibl. cod. 188 p. 145 b 9–15, cр. cod. 189, p. 145 b 35–9, cod. 190 p. 147 b 23–6).
Факт, что Плутарх включает в свою работу о животных только одно упоминание о Ктесии — хотя, вероятно, были и другие примеры, которые он мог бы добавить — указывает на то, что Плутарх, возможно, не имел более глубокого знакомства с «Персикой» на том этапе, когда он писал De sollertia, или же хотел свести упоминание Ктесия к минимуму, зная о его репутации.
Этот анекдот аналогичен любопытной истории из Ктесия, рассказанной Фотием (FGrH 688 F 15.58 = Bibl. Cod. 72, р. 42 а 17-19), согласно которому мулы, тянувшие телегу с трупом Артаксеркса I, отказывались двигаться, «как будто они ждали» тела сына Артаксеркса II, и только тогда, когда оно прибыло к ним, они пошли вперед (αἱ ἄγουσαι γὰρ τὴν ἁρμάμαξαν ἡμίονοι, ὥσπερ ἀναμένουσαι καὶ τὸν τοῦ παιδὸς νεκρόν, οὐκ ἤθελον πορεύεσθαι· ὅτε δὲ κατέλαβε, σὺν προθυμίῃ ἀπῄεσαν).

Анабасис Ксенофонта (Art. 11.18)

Текст, с которым знающие читатели Плутарха, вероятно, сравнили бы его описание, — это Анабасис Ксенофонта. Плутарх, по–видимому, допускает это сравнение и даже поощряет его. В качестве примера можно привести изображение Ктесием битвы при Кунаксе (Art. 11.1), в котором говорится, что Арией, друг Кира, сделал первый бросок, но не попал в цель. Ксенофонт также упоминает Ариея и называет его «сатрапом (ὕπαρχος) Кира» (Anab. 1.8.5), состоявшим в особом почете у принца (Anab. 3.2.5). В изображении Плутарха Ктесий, по–видимому, играл важную роль на переднем краю битвы, но, согласно Ксенофонту, Ариея не было рядом с Киром и он был поставлен во главе его левого крыла (Anab. 1.8.5). Кроме того, Ксенофонт утверждает, что в отличие от всех окружающих друзей Кира Арией один не пал на войне (Anab. 1.9.31) или рядом с его трупом (Oec. 4.19). Услышав о смерти Кира, он бежал со своими воинами и достиг последней стоянки, занимаемой перед битвой (Anab. 1.10.1; 2.1.3). Также Диодор (14.24.1), который называет его Аридеем (Ἀριδαῖος ὁ Κύρου σατράπης), описывает его как того, кто не был рядом с Киром. У Диодора есть Аридей, первоначально столкнувшийся с варварами, расположенными против левого фланге, где он находился (ср. 14.22.5). Некоторые ученые предполагают, что из–за внезапного нападения царя Арией даже не успел дойти до фронта (ср. Xen. Anab. 1.8.14). Более того, факт, что Арией не участвовал в битве (как и его последующее предательство греков), может объяснить его помилование царем (Xen. Anab. 2.4.1–2, 5. 9–10, 2.5.28, 35–42, 3.2.2, 5, 17, 3.5.1). Возможно, он продолжал оставаться сатрапом Великой Фригии в 390‑х годах (по данным Diod. 4.80.8: διὰ Ἀριαίου σατράπου). Однако Хорнблауэр убедительно показывает, что сам он не был сатрапом, а состоял на службе у других (см. Hellenica Oxyrhynchia 19.3, где он подчиняется Титравсту, и см. Diod. 14.80.6-8 и Polyaen. 7.16.1; ср. Xen. Hell. 4.1.27).
Было бы проще предположить, что Ктесий сочинил это описание точно так же он использовал имя Ариея для обозначения арабского царя, который был союзником легендарного Нина в другой драматической сцене (Diod. 2.1.5 = FGrH 688 F 1b 1.5). Плутарх использует это изображение, чтобы подчеркнуть свою главную тему: Арией выглядит так, как будто он присутствовал при столкновении между братьями, в то время как почти все другие свидетельства показывают, что его там не было. Это изображение предвосхищает ложное утверждение царя о том, что он присутствовал на месте смерти своего брата.
Если читатели Плутарха развесят здесь уши, то в картине метания копий есть смысл. Вполне возможно, что Плутарх ловко использует образ промазавшего копья, чтобы указать на лживые истории Ктесия, где отсутствует истина: в реальности же копье поразило цель без промаха. Можно было бы вспомнить значение архаичного слова νημερτής, «безошибочное», как нечто не упущенное или не сплоховавшее. В этом случае неудача Ариея намекает на явную беллетристику Ктесия, в то время как фиаско царя в попытке поразить Кира предвосхищает его более позднюю ложную версию смерти принца. Факт, что Артаксеркс все же поразил кого–то еще, показывает, что в этой истории, возможно, было зерно истины, в предстоянии размытия правды и фантазии в царской версии. То, что Кир преуспел в том, чтобы ударить Артаксеркса и сбросить его с коня, подразумевает, что слова Кира в адрес его брата были точными (и самореализующимися): царь в конце концов не удержался на своем коне.
Кроме того, читатели отмечают, что Кир не первый, кто бросает копье. Согласно Ксенофонту (Anab. 1.8.26), принц увидел царя и с криком «я вижу этого человека!» бросился на него и ударил его через нагрудник. Диодор (14.23.6) следует этому примеру. Это изложение показало бы храбрость Кира (хотя еще и опрометчивое безрассудство) перед лицом опасности и его импульсивное желание славы. Версия Ктесия, которую приводит Плутарх, лишает Кира чести первого броска. Аналогичная история у Ктесия, которая, возможно, была знакома читателям Плутарха, рассказывала о преждевременном броске Мегабиза, придворного Артаксеркса I, во время их совместной охоты (FGrH 688 F 14.43); царь был взбешен, хотя этот бросок, возможно, спас ему жизнь. Как Арией почти отдал Киру славу убийства царя, так и Артаксеркс позже отнял репутацию убийцы своего брата у тех, кто действительно сделал это.
Те, кто читал «Артаксеркса» на фоне Анабасиса, вероятно, нашли бы странным еще один элемент. В описании Ктесия, представленном Плутархом и аналогичном рассказу Диодора (14.23.6), Артаксеркс упал и его унесли из битвы. Диодор даже создает впечатление, что ранение царя помешало ему остаться на поле боя; Тиссаферн, по–видимому, принимает командование в последующем столкновении, в то время как царь все еще оправляется от раны несколько дней спустя (14.26.1). Но история, рассказанная Ксенофонтом, показывает, что царь очень активно участвовал в битве, приведя своих людей в лагерь Кира (Anab. 1.10.1, 2, 4), организуя свои силы для нападения на греческую армию (Anab. 1.10.5), двигаясь к ним в тыл (Anab. 1.10.6), соединяя силы с Тиссаферном (Anab. 1.10.6, 8) и вступив в переговоры с греками через гонцов (Anab. 2.1.7, 2.3.1). Для версии Ктесия, учитывая следующее повествование, было крайне важно, чтобы царь отсутствовал. Следовательно, образ царя для читателей Плутарха противоположен желаемому для них взгляду на Ариея: в то время как Арией не должен присутствовать на поле битвы, но присутствует, Артаксеркс же должен присутствовать (как в рассказе Ксенофонта), но теперь отсутствует.
Здесь для нашего обсуждения подходит часть описания Плутарха (Art. 11.3-4):

Смелый и самоуверенный характер Кира просвечивает в изображении Ксенофонта, но выпукло выступает в этом описании Ктесия, как его приводит Плутарх. В обеих версиях Кир видит греков побеждающими стоящие против них войска и решает сделать решительный рывок вперед (Anab. 1.8.21–4). Развитие, которое Ксенофонт наметил из характеристики Кира сперва как «не спешившего броситься в погоню» (Anab. 1.8.21: οὐδ 'ὣς ἐξήχθη διώκειν) и затем как «не сумевшего сдержаться» (Аnab. 1.8.26: εὐθὺς οὐκ ἠνέσχετο) приобретает в описании Плутарха больше драматизма, поскольку Кир полностью теряет контроль над ситуацией. В то время как у Ксенофонта перемене Кира дается рациональная основа (δείσας μὴ ὄπισθεν γενόμενος κατακόψῃ τὸ Ἑλληνικὸν («боялся, что [царь] может зайти грекам в тыл и перебить их»), в использовании Плутархом рассказа Ктесия в его действиях фигурирует только азарт. Отсюда на фоне картины Ксенофонта неосмотрительность Кира становится еще более подчеркнутой и заметной.
Итак, Плутарх, по–видимому, использует описание Ктесия в скрытом контрасте с предположительно известным его читателям описанием Ксенофонта, чтобы подчеркнуть кажущуюся внезапную перемену в благоразумии принца. Одним из элементов рассказа Ктесия является рассказ о коне Кира; здесь приходит на ум подробность из некролога Киру (Anab. 1.9.5), где сказано, что принц обожал лошадей и был лучшим наездником, φιλιππότατος καὶ τοῖς ἵπποις ἄριστα χρῆσθαι). Затем Кира заставляют произносить иные слова, чем те, которые вкладывает ему в уста Ксенофонт: вместо того чтобы кричать «я вижу его» (Τὸν ἄνδρα ὁρῶ), он приказывает своим людям убираться с его пути. Это представление показывает его в другом, нелестном и тщеславном свете. У читателя, знакомого с Ксенофонтом, создалось бы теперь впечатление, что Киру было плохо видно и что, кроме того, на его пути есть препятствия (которые он хочет устранить).
К обстоятельству, что Кир кричит по–персидски (без своих греческих наемников), добавляется важная подробность, что головной убор, который он носил, с него свалился. Читатели Ксенофонта, которые помнят, что Кир идет на битву с непокрытой головой (Anab. 1.8.6) найдут в упоминании Плутарха попытку Кира скрыть и замаскировать тиару. Это похоже на то, как если бы плутархов Кир пытался прикрыть голову и замаскировать свою подлинную варварскую и высокомерную личность. Конечно, ночью неразбериха усилилась. Шерилин Бассетт, вероятно, права, утверждая, что Кир был похож на своего брата из–за тиары — головного убора, закрывающего лицо, шею, уши и подбородок. Вертикальная тиара была привилегией царя, и возможно, что шапка Кира носилась по–царски. По–видимому, именно из–за этого убора люди простирались перед ним, прежде чем шапка свалилась.
Говоря о конце мятежного принца, Ксенофонт просто пишет, что «кто–то поразил Кира копьем» (Anab. 1.8.27: αὐτὸν ἀκοντίζει τις παλτῷ). У Диодора это делает «один из случайных персов» (14.23.7: τῶν ὑπό τινος τυχόντων Περσῶν). Читатель же рассказа Ктесия у Плутарха обнаруживает, что у убийцы Кира есть имя — Митридат. Впрочем, когда Плутарх упоминает помощника Митридата, который поднял промокший чепрак, он называет убийцу просто человеком, который поразил Кира (τὸν τοῦ Κῦρον βαλόντος ἀκόλουθος).
Факт, что Кир падает со своего коня и предпочитает идти пешком, хотя ему предлагают другого коня, может подчеркнуть те очень негативные черты, которые принц указал в своем брате, и показывает, что он лишен царственности. Принимая во внимание упомянутую хорошо известную смычку лошади с царской властью в Персии, это изображение Кира находится в прямом контрасте с картиной, которую читатели узнают от Ксенофонта («самый царственный», βασιλικττατος: Anab. 1.9.1).
Читателям, знакомым с очень кратким рассказом Ксенофонта (Анав. 1.8.26-27), предпосланная Плутархом версия Ктесия действительно может показаться длинной и утомительной, как это, по–видимому, подразумевает сам Плутарх. Существенное различие между Ктесием и Ксенофонтом состоит в том, что последний подразумевает, что Кир умер мгновенно во время столкновения со своим братом, в то время как Ктесий предпочитает отложить смерть на более поздний срок.
Переходя к Art. 18, мы можем отметить, что читатели Ксенофонта кое–чему удивятся. Во–первых, описание Клеарха и военачальников как посаженных в тюрьму идет вразрез как с информацией Ариея, согласно которому Клеарх, Агий и Сократ умерли мгновенно (Anab. 2.5.38: Κλέαρχος … τέθνηκε), так и со словами Ксенофонта (Anab. 2.6.1), что они прожили в тюрьме недолго.
Во–вторых, смущение читателей от поведения стратегов по отношению к Клеарху в рассказе Плутарха может увеличиться на фоне некролога стратегам в Анабасисе (2.6). В частности, последнее описание Агия и Сократа как хороших товарищей (Anab. 2.6.30: οὐδεὶς κατεγέλα οὔτ φιλίαν αὐτοὺς εἰς ἐμέμφετο) совсем не соответствует их поведению в пассаже Плутарха. В то же время Плутарх допускает, что разочарование в ожиданиях читателей почти повторяет обман Тиссаферном ожиданий стратегов в том же разделе «Артаксеркса». Тем не менее, по иронии судьбы, вероломство Тиссаферна в аресте и убийстве Клеарха и других было весьма известно и в древности (Dio Chrys. 74.14. Polyaen. 7.18.1), так что читатели ожидали бы этого нарушения ожиданий.

Вероятное использование Ктесия

Проблематичность источниковедческого анализа Плутарха очевидна уже с самого начала «Артаксеркса», поскольку создается впечатление, что биограф обращается со своим материалом так, как ему заблагорассудится. Мы видели в эпитоме Фотия, что было четыре царственных брата. Плутарх, по–видимому, следует Ктесию, но это Ктесий в совершенно новом одеянии (Art. 1.2-3):

Плутарх ссылается на начальную строку «Анабасиса» (1.1.1), хотя прямо его автор не упоминается. Биограф опускает historic present Ксенофонта, ставит существительное (παῖδες) перед глаголом и отказывается от риторического противостояния πρεσβύτερος - νεώτερος в пользу более сложной структуры: теперь Артаксеркс — это πρεσβύτατος, за которым следует Кир, а νεώτεροι последние два брата. Причина плутарховых «махинаций» довольно ясна: в то время, как у Ксенофонта на первом плане стоит Кир, для Плутарха главным героем является Артаксеркс. Плутарх почти намеренно старается затерять Кира среди братьев. Так что отклоняясь от Ксенофонта, херонеец вряд ли его «исправлял». В соответствии с повторяющейся темой биографии, удивительное появление двух царских братьев, которых у Ксенофонта не наблюдается, должно предвосхищать проблемную царскую версию, которая включала людей в повествование там, где их не должно было быть, и все же претендовала бы на правдивость. Она также ставит вопрос о том, могут ли письменные тексты когда–либо прийти к истине, поскольку Плутарх хотя и не верен тексту Ксенофонта, но все же правдив.
То, что Плутарх позаимствовал у Ктесия происхождение имени «Кир» от Солнца, по–видимому, установлено твердо. Плутарх употребляет φασί, под которым, вероятно, подразумевается Ктесий и его информатор(ы), как справедливо предположила Ленфант. Следует отметить зияние ἀπὸ τοῦ ἡλίου, которое присутствует и в эпитоме Фотия и, вероятно, повторяет оригинальные слова Ктесия (или эпитомы Ктесия). Плутарх стремится избежать этого зияния. Сравнение с рассказом Фотия показывает, что прямое ассоциирование Кира Младшего с Киром Великим принадлежит самому Плутарху и не присутствовала в сочинении Ктесия. И все же связь между этими двумя лицами и ее подтекст была очевидна читателям Ктесия.
Сообщение Фотия (см. FGrH 688 F 15a = Bibl. Cod. 72, p. 42 b 10, 15) приводит другие имена для остальных братьев: Артост (᾽Αρτόστης) для третьего и Оксендр (Ὀξένδρας) для младшего. Это не разные люди, так как и Фотий, и Плутарх говорят об одной и той же последовательности потомков. Здесь скорее ошибка в рукописной передаче Фотия или в тексте Ктесия (или его эпитомы), находящегося в распоряжении Фотия. Оксендр у Фотия необъясним в отличие от Оксатра у Плутарха. По–видимому, Плутарх использует для этих имен какой–то другой источник, поскольку позже появляется фигура Остана (Art. 22.11) в той части, которая никак не могла произойти из Ктесия. Если это действительно так, и Плутарх опирается на неизвестного автора, то его открытое утверждение о зависимости от Ктесия (Art. 1.4) может быть истолковано как ироничное, учитывая его фактическое одобрение конкурирующего сообщения. Однако более вероятно, что Плутарх использует Ктесия исключительно для имен братьев. Появление Остана в Art. 22 может быть объяснено творческим дополнением Плутарха. Следует отметить, что Остан встречается как дед Дария III у Диодора (17.5.5), а Оксатр — как его брат (17.34.1).
Плутарх сократил большую часть пространного описания важного события в 18‑й книге «Персики»; подробности сохранены Фотием (F 15.55–56 = Bibl. cod. 72, p. 43 a 11-43 b 2):

Участие трехсот человек в попытке убить Аместриду, битва, в которой пал Теритухм, письма царя к Удиасту, взятие города Зариса — все это предполагает некоторые важные дела, а не только придворные интриги. Желание Дария казнить Статиру, конечно, предвещает будущие события. Это не обязательно означает, что Статира замешана в мятеже, но это указывает на страх перед тем, что она может действовать в интересах своей собственной семьи, которые, как предполагается, противоречат интересам ее мужа. Будущее сожаление Парисатиды о спасении Статиры повторяется позже в сожалении Артаксеркса о том, что он послушался Статиру и казнил Клеарха и греческих военачальников.
Из пространного описания восстания Теритухма Плутарх сокращает и сохраняет только желание Дария убить Статиру и ее спасение Арсиком (Art. 2.2):

Как и у Плутарха, у Фотия также есть Арсик, умоляющий о жизни своей супруги, но фраза другая. Фотий описывает будущего царя как обращающегося к обоим родителям и в слезах уговаривающего их не убивать Статиру (πολλὰ τὴν μητέρα καὶ τὸν πατέρα δάκρυσι καὶ κοπετοῖς ἐξιλεωσάμενος). Плутарх, с другой стороны, заставляет Арсика обратиться к своей матери наедине, в описании, которое показывает, что ему едва удается убедить ее не казнить жену. Оба автора, однако, создают впечатление, что смягчение Дария и освобождение Статиры происходят после уступки Парисатиды. Обратите внимание на использование Плутархом слова πολλὰ, которое может восходить к тексту Ктесия, так как оно встречается и в версии Фотия (F 15.56). Плутарх сжимает весь эпизод и заставляет его соответствовать ближайшей сцене в биографии, попытке Парисатиды посадить на престол Кира. Так, неудовлетворенное желание Дария (Art. 2.2: ὁ βασιλεὺς ἐβουλεύετο) отражено позднее в несбывшемся желании Парисатиды видеть Кира царем (Art. 2.3: βουλομένη βασιλεύειν). В то время как Арсик с трудом уговаривает свою мать (Art. 2.2: μόλις ἔπεισε) спасти Статиру, Парисатида своего добиться не может (Art. 2.5: οὐ … ἔπεισεν).
Притязания Кира на престол (Art. 2.4) в связи с его рождением «в пурпуре», по–видимому, идеально подходят для изображения им Фотием как человека, родившегося после того, как его мать стала царицей (ср. FGrH 688 F 15.51: τίκτει δὲ αὐτῷ ἕτερον υἱὸν βασιλεύουσα). Более того, фраза «мать больше любила Кира и желала, чтобы престол унаследовал он» (Art. 2.3: Ἡ μήτηρ ὑπῆρχε τὸν δὲ μᾶλλον Κῦρον φιλοῦσα καὶ βουλομένη βασιλεύειν ἐκεῖνον), напоминает первые слова Ксенофонта (Anab. 1.1.4: Παρύσατις μὲν δὴ ἡ μήτηρ ὑπῆρχε τῷ Κύρῳ φιλοῦσα τὸν αὐτὸν μᾶλλον ἢ βασιλεύοντα Ἀρταξέρξην, «потому что она больше любила его, чем восседавшего на троне Артаксеркса»). Это утверждение вырвано из контекста Анабасиса, а именно из момента освобождения Кира от смертного приговора, при помощи Парисатиды. Плутарх тем самым усиливает картину Кира как принца, чьи амбиции подпитываются стремлениями его матери, предположительно инсинуированными Ктесием.
Парисатида преуспевает в помощи одному сыну, Артаксерксу, сохранить то, что у него уже есть (Статиру), но не помогает другому сыну достигнуть того, чего у него нет (царства). Первый пункт происходит из Ктесия, второй из Ксенофонта.
Однако намек Плутарха на довод Ксеркса о порфирогенезе («рождении в пурпуре», Art. 2.4), по–видимому, прямо указывает на сообщение Геродота (Hdt. 7.2–3). По словам последнего, Ксеркс заявляет, что он появился на свет, когда его отец Дарий уже был царем (γένοιτο Δαρείῳ ἤδη βασιλεύοντι ἔχοντι Περσέων καὶ τὸ κράτος), тогда как Артобазан, его старший единокровный брат, родился, когда Дарий был еще частным человеком (ἔτι ἰδιώτῃ ἐόντι Δαρείῳ). Геродот утверждает, что высказать это заявление посоветовал Ксерксу изгнанный спартанский царь Демарат, сын Аристона. Появление этих двух элементов в «Артаксерксе», вероятно, является дополнением самого Плутарха, вытекающим из воспоминаний о рассказе Геродота; он не был подвержен влиянию другого источника. Ктесий, по–видимому, не писал о совете Демарата. В противоположность Геродоту (6.61–70), врач, по–видимому, указал, что Демарат впервые (πρῶτον) встретил персидского монарха в Абидосе, накануне его отъезда в великий поход на Грецию (FGrH 688 F 13.27). Плутарх, по–видимому, намекает, что в своем изложении аргументации Кира касательно престолонаследия Ктесий заимствовал у Геродота описание аргументов Ксеркса о престолонаследии после Дария I.
Фотий начинает краткое изложение 19‑й книги «Персики» (FGrH 688 F 16.57 = Bibl. Cod. 72, p. 43 b 3-5):

По рассказу Ксенофонта, Дарий II заболел во время своей войны с кадусиями (Hell. 2.1.13: ἐπεὶ αὐτῷ παρὰ τοῦ πατρὸς ἧκεν ἄγγελος λέγων ὅτι ἀρρωστῶν ἐκεῖνον καλοίη, ὢν τῆς ἐν Θαμνηρίοις Μηδίας ἐγγὺς Καδουσίων, ἡμῶν’ οὓς ἐστράτευσεν ἀφεστῶτας, «посланник прибыл к нему [Киру] от его отца, объявив, что он был болен и велел ему приехать, потому что он находился в Тамнерии, в Мидии, возле земли кадусиев, против которых он проводил кампанию после того как они восстали»). Если это изображение происходит из работы врача, то было бы разумно предположить, что начало Анабасиса Ксенофонта (1.1.2), которому следует Плутарх (Art. 3.1), также происходит из него. Согласно этому изображению, Дарий лежит больной и посылает за Киром из сатрапии. Однако следует отметить, что согласно Фотию, Дарий II умирает в Вавилоне, а не в Тамнерии, как у Ксенофонта. Одним из вариантов разрешения этого противоречия было бы предположение, что первоначальный текст Ктесия не был ясен, поэтому в то время как Дарий болел в Мидии, его смертное ложе было в Вавилоне, так что Ксенофонт ошибся, или же мог ошибаться Фотий, находясь под влиянием отрывков вроде Xen. Cyr. 8.6.22, где персидский двор находится в Вавилоне большинство дней в году.
Еще одним указанием на то, что Art. 3.1 в конечном счете происходит из Ктесия, является пассаж Афинея (12.548 e), в котором умирающий персидский монарх по имени Ох дает своему старшему (πρεσβύτατος) сыну совет, как сохранить царство. Поскольку известно, что Артаксеркс III Ох был отравлен и умер мгновенно (Diod. 17.5.3-4), представляется более вероятным, что этим царем должен быть Дарий II Ох, а старшим сыном — Артаксеркс. Можно предположить, что это описание связано с предполагаемым ктесиевым рассказом о смерти Дария, который также повлиял на Ксенофонта в «Киропедии» (8.7.5–28: последние слова Кира двум его сыновьям на смертном одре).
Следующая сцена в биографии отсылает к церемонии коронации в храме (Art. 3.2-4):

В отличие от других мнений, упоминание храма Афины, по–видимому, не вытекает из рассказа Динона, и, вероятно, произошло из работы Ктесия. Признание Плутарха, что никто другой не знает, что происходит во время церемонии (ἄδηλόν ἐστι τοῖς ἄλλοις), перекликается с утверждениями автора, придающего большое значение личному наблюдению. К ним относится и Ктесий. Среди блюд, упомянутых в церемонии коронации, значительное место занимает кислое молоко. Оно было известно в древности своей лечебной терапевтической ценностью, как мы видим в медицинских трактатах. Оно могло бы представлять особый интерес для врача, который обсуждал кислое молоко в Индии (FGrH 688 F 45.50). Точно так же упоминание о теребинте (τερμίνθος), который появляется в качестве типичной пищи среди персов в фрагменте Николая Дамасского (FGrH 90 F 66.34 = Exc. De Insid. P. 31.13 de Boor), вероятно, заимствовано из Ктесия. Самое главное, существует внутренняя связь между описанием церемонии в храме и обвинением против Кира.
Ктесий, безусловно, может рассматриваться как источник этого драматического обвинения. Тем не менее Фотий ограничивается скороговоркой (FGrH 688 F 16.59 = Bibl. Cod. 72, p. 43 b 10-15):

Патриарх не приводит содержание утверждения Тиссаферна, однако в его резюме четко говорится, что в докладе врача содержалось обвинение. Описание Плутарха богаче любого из наших дошедших до нас текстов, в том числе и Ксенофонта (Anab. 1.1.3), который, как и Фотий, лишь констатирует факт обвинения против Кира, но не его содержание (Τισσαφέρνης διαβάλλει τὸν Κῦρον πρὸς τὸν ἀδελφὸν ὡς ἐπιβουλεύοι αὐτῷ, «Тиссаферн ложно обвинил Кира перед его братом в заговоре против него»). Можно с уверенностью заключить, что источником большинства подробностей ложного обвинения в «Артаксерксе» вроде причастности жреца и содержания обвинения является Ктесий. Ксенофонт только утверждает, что царь убежден (πείθεται) в составе преступления, и кажется разумным, что Артаксеркс прислушался к бывшему наставнику Кира, как упоминалось Плутархом (Art. 3.3).
Доклад Ксенофонта поэтому кажется вторичным и производным, так как он просто упоминает обвинение, но не приводит его содержание. Гораздо вероятнее предположить, что Ксенофонт намеренно опустил ряд элементов, чем сделать вывод, что эти элементы были лишь позднее добавлены к рассказу в Анабасисе и не были ему известны. Принимая во внимание любовь врача к фантастическим выдумкам и пространным историям, трудно представить себе, что он не стал бы распространяться о содержании обвинения в заговоре и о заключении Кира в тюрьму, а вместо этого счел бы достаточным краткое упоминание. Рассказы Ктесия изобилуют сфабрикованными обвинениями (ср. FGrH 688 F 13.11–12, 14.32–3, 16.60) и он не уклоняется от рассказа об участии жрецов в кознях и интригах (ср. FGrH 688 F 13.11, 19) вроде тех, которые мы находим в обвинениях Тиссаферна. Эти подробности можно рассматривать как некоторые характерные черты придворных сказок. Эндрю Николс убедительно доказывает, что появление слов διαβάλλω и διαβολή в резюме Фотия показывает, что в изображении обвинения как ложного утверждения его версия не была далека от вариантов Ксенофонта или Плутарха.
Кроме того, темное изображение магов появляется в рассказе об узурпаторе в Бехистунской надписи (DB 1.26–71), у Геродота (один маг: 3.67–73, два мага: 3.61–66, 74, 76-79) и Ктесия (FGrH 688 F 13.11–18). Ксенофонт рисует магов гораздо в более позитивном свете (как и евнухов), словно намеренно противопоставленном их изображению Ктесием. Так, вопреки Ктесию, Ксенофонт опускает содержание обвинения, выдвинутого магом против Кира Младшего. Соответственно, в Киропедии Ксенофонта маги важны как исполнители культовых действий, жертвоприношений и передачи военной добычи богам, а также как эксперты в толковании воли богов.
Плутарх продолжает (Art. 3.5-6):

Чтобы усилить стоящую перед Артаксерксом дилемму, верить ли обвинению против Кира или отвергнуть его, Плутарх ссылается на две предполагаемые точки зрения. Плутарх производит впечатление, что перед ним две версии случившегося. Некоторые даже предполагают, что одна из них основана на работах Ктесия, а другая — на докладе Динона. На самом деле между этими версиями нет большой разницы, так как они не противоречат друг другу: арест и заключение в тюрьму могли быть результатом ложного обвинения со стороны жреца. Во втором варианте мы имеем содержание клеветы, упомянутое только в первом. Единственное очевидное различие заключается в том, что согласно второй версии, Кир действительно присутствовал в храме. Первый вариант подходит для сокращения Ксенофонта, с упоминанием о клевете и тюремном заключении (Anab. 1.1.3: καὶ συλλαμβάνει Κῦρον, «он арестовал Кира»), и с опущением жреца. Предположение о том, что вторая версия исходит из рассказа Ктесия, может показаться вероятным, учитывая содержание клеветы. Похоже, нет никаких причин искать другие сообщения за пределами сюжетной линии Ктесия.
Было бы интересно рассмотреть возможность того, что вторая версия произошла не от какого–либо автора или историка, которого Плутарх, возможно, читал, а была скорее версией, рассказанной кем–то в повествовательном мире Ктесия; наиболее разумно, Тиссаферном. Вторая версия изображает Кира как реально присутствующего в храме, но это, возможно, было заявлено фигурой из вымышленного мира повествования. Более того, читатели Ксенофонта, знакомые только с клеветнической версией, наверняка увидят во втором варианте явную ложь и придут к выводу, что делается вынужденная попытка заставить Кира появиться там, где его, вероятно, не было. Плутарх подрывает хорошо известную версию Ксенофонта и делает клевету против Кира приближенной к реальности, как будто она имеет равное право на правдивость. Тем самым Плутарх предвосхищает то, что в конечном итоге сделает Артаксеркс, когда он заявит о своей славе за смерть Кира, притворившись присутствующим на сцене.
Якоби включает начало следующего раздела биографии как часть фрагмента 17 Ктесия (Art. 4.1):

Приписывание Ктесию может быть верным, хотя и через посредника. Материальные причины никогда не используются для объяснения решения Кира начать кампанию. Теоретически, конечно, вполне возможны и другие конкурирующие сообщения утерянных историков об экспедиции Кира, и один из них мог бы представить эту причину как подлинный мотив. Но, возможно, нет никакой необходимости предполагать призрачного автора, используемого только для этой конкретной подробности. Вместо этого есть признаки того, что Плутарх снова использует ктесиев текст, и позволяет кому–то в своем повествовании принять независимый голос при описании событий. Этот кто–то может быть самим Артаксерксом.
От Фотия мы знаем, что в Персике Ктесия оба брата обратились к своим войскам (FGrH 688 F 16.63 = Bibl. Cod. 72, р. 43 б 25-6): ‘как Кир и Артаксеркс поощряли каждый своя армия’ (Ὅπως τε καὶ τῇ Κῦρος ἰδίᾳ στρατιᾷ Αρτοξέρξης πάλιν τῇ οἰκείᾳ παρῄνεσαν). Приписывание Киру грубых материальных, а не принципиальных или благородных мотивов, было сделано с уничижительной точки зрения, что вполне соответствовало бы речи Артаксеркса, насмехавшегося над своим противником. Более того, приписывая эту мотивацию Киру, он намекает, что принц не в состоянии платить своим воинам; это имело бы смысл в обращении к армии в пропагандистской войне, призванной разубедить их от перехода на другую сторону. Art. 4 заканчивается словами царя простолюдину по имени Омис, что если бы ему доверили небольшой город, он быстро сделал бы его великим (οὗτος ὁ ἀνὴρ πόλιν ἂν καὶ ἐκ μικρᾶς ταχὺ ποιήσειε μεγάλην πιστευθείς); возможно, что Art. 4 также начинается с (подразумеваемого) обращения царя.
Плутарх отвергает объяснение «материальной нужды» Кира, упоминая о помощи Парисатиды принцу. Можно было бы предположить, что тот, кто озвучил это материальное объяснение, не знал о помощи Парисатиды Киру. Артаксеркс — достойный кандидат на эту озвучку. В том же разделе царица–мать изображена как усыпляющая подозрения царя, так что он не замечает скопления армии Кира (Art. 4.3). Кир изображен как дающий ложные мотивы для вербовки греческих наемников (Art. 4.3: ἐπὶ πολλαῖς προφάσεσι, «под многими предлогами», ср. Xen. Anab. 1.1.6–11). В соответствии с этими ложными предлогами мотив, отмеченный в начале Art. 4, также может рассматриваться как сфабрикованная причина, предоставленная войскам. Действительно, одна из тем Art. 4 — обман: Кир обманывает своих солдат и царя, Парисатида обманывает царя; точно так же Плутарх может вводить в заблуждение своих читателей, думая, что здесь есть другое историческое повествование, когда его нет. Если все это правда, то Плутарх тонко и иронично вводит здесь царя как историка, пытающегося изобразить и понять происходящие события, точно ту же роль он впоследствии взял бы на себя в своей царской версии (в Art. 13.1).
Вероятное использование Ктесия можно предположить при описании послания Кира спартанцам (Art. 6.3-4). Ксенофонт (Hell. 3.1.1) и Диодор (14.19.4), который скорее всего, опирается на Ксенофонта, упоминают гонцов от Кира к спартанцам, но не ссылаются на какое–либо послание; в их рассказе просьба минимальна и просто призывает спартанцев помочь принцу в качестве союзников. И все же со стороны Кира наверняка было какое–то более подробное требование и определенное обещание. Письма упоминаются в дипломатической деятельности Конона, Эвагора и царя. Само собой разумеется, что Ксенофонт преуменьшает любое проблемный контент, который мог содержаться в письме, потенциально указывая на знание спартанцами реальных мятежных намерений Кира. Если это так, то вполне вероятно, что Ксенофонт использовал рассказ Ктесия, но удалил из него неудобные элементы. Спарта решила помочь Киру, проинструктировав командующего флотом Самия (Hell. 3.1.1 или Пифагора в Anab. 1.4.2, ср. 1.2.21; у Диодора, 14.19.4, Сам) и Хейрисофа, возглавлявшего 700 (или 800) гоплитов (см. Anab. 1.4.3). Статус Клеарха как спартанского изгнанника неясен, особенно в рассказе Ктесия, и все же, несомненно, видное место Клеарха в походе не было бы положительно воспринято Спартой, если бы не существовало какой–то особой связи между ней и полководцем. Перенос Плутархом слов Ксенофонта от Самия (Hell. 3.1.1: Σαμίῳ … ἐπέστειλαν ὑπηρετεῖν Κύρῳ) на Клеарха (Art. 6.5: σκυτάλην πρὸς Κλέαρχον ἀπέστειλαν ὑπηρετεῖν Κύρῳ), хотя и не верен тексту Ксенофонта, тем не менее, более точен, и может также восходить к описанию Ктесия.
Другая тонкая ссылка на Ктесия может появиться в другом месте биографии (Art. 8.1-2 ~ FGrH 688 F 18):

Представляется, что Art. 8 состоит из двух частей. В первой из них устанавливается контраст между импульсивным поведением Кира и сдержанным/нерешительным поведением Клеарха. В то время как у биографа один Клеарх советует Киру не сражаться, а оставаться позади воинов, Ксенофонт (Anab. 1.7.9) изображает всех командиров, обсуждающих этот вопрос с Киром, советующих то же самое. В этом представлении Плутарх, по–видимому, следует Ктесию, как видно из резюме Фотия (FGrH 688 F 16.64: «Кир … умер в битве, когда он не последовал совету Клеарха»). Используя подробности из рассказа Ктесия, чтобы проверить сообщение Ксенофонта, Плутарх ловко имитирует столкновение двух исторических фигур Кира и Клеарха в историографическом плане. Образность, которую использует здесь Плутарх, изображает Ксенофонта как бы проталкивающимся вперед и создающим пробелы, которые Плутарх пытается заполнить. Это соответствует противопоставлению импульсивного поведения Кира и сдержанного /нерешительного поведения Клеарха в Art. 8. Упомянутая подробность, которая должна быть заполнена, — это название места битвы, которое Ксенофонт не упоминает, но которое, безусловно, происходит из Ктесия. Оно может происходить от арамейской формы. Информаторами Ктесия были носители арамейского языка, знакомые с этим местом и, скорее всего, населяющие его. Вероятно, он собрал эту информацию во время своего предполагаемого пребывания в Вавилоне.
Во второй части Art. 8 Плутарх как бы переходит на другую сторону и, подражая Киру, который отклонил совет Клеарха, по–видимому, игнорирует рассказ Ктесия и следует Ксенофонту. Теперь Клеарх обвиняется в том, что он был слишком осторожен и не повиновался Киру (Art. 8.3). Действительно, Ксенофонт рассказывает (Anab. 1.8.13), что Кир приказал Клеарху развернуться против вражеского центра, где находился царь, но спартанский военачальник отказался, опасаясь быть окруженным (Art. 8.8 ~ Xen. Anab. 1.8.13).
Некоторые историки принимают рассказ Ксенофонта и обвиняют Клеарха в этой катастрофе. Другие оправдывают его и обвиняют Кира. Оба мнения содержатся в Art. 8. Несогласованность проявляется, когда Плутарх говорит о Клеархе, что «он прошел десять тысяч стадий от морского побережья с оружием в руках без всякого принуждения (Art. 8.4: ὁ δὲ μυρίους σταδίους ἀπὸ θαλάσσης ἐν ὅπλοις ἀναβεβηκώς, μηδενὸς ἀναγκάζοντος) — явный отход от его предыдущего сообщения в Art. 6.5 (на основе Ктесия?), согласно которому спартанцы приказали Клеарху помочь Киру. Изменив свое мнение в ходе Art. 8 — что становится очевидным из его поведения со своими источниками — Плутарх так же юлит, как и Кир.
Наиболее вероятно, что остальная часть Art. 9, за исключением клички жеребца Кира, происходит из Ктесия (Art. 9.2–3). Этот эпизод включает противостояние Кира и Артагерса, а также смертельную рану последнего от копья Кира. Точное место раны (9.3: διήλασε παρὰ τὴν κλεῖδα διὰ τὴν τοῦ τραχήλου αἰχμήν, «[Кир] вонзил свое копье через шею у ключицы») соответствует изображению врача.
В Art. 10 с версией Динона о смерти Кира мы находим ктесиева карийца, а также присужденные ему почести (Art. 10.3):

Предполагается, что карийцы встречаются в царских персидских надписях как Karkā. В качестве подтверждения указывают на этот отрывок из Плутарха и на то, что древнеперсидское (звукоподражательное) название петуха было *Karka. Отсюда можно предположить, что «кариец» в древнеперсидском языке действительно назывался именем, напоминающим петуха. Если эта подробность действительно происходит из Ктесия, у нас есть некоторые свидетельства того, что его текст, возможно, содержал игру слов на персидском языке.
В ткань битвы и сразу после смерти Кира Плутарх включает следующую сцену, которая, вероятно, взята у Ктесия (Art. 12.1–3):

Следующий отрывок изображает правителя, отрезанного от окружающего мира и поддерживаемого «оком царя» (Art. 12.1) и евнухами (Art. 12.4). У царя в Art. 12 две проблемы: найти место, где лежит тело Кира, и добыть воду, чтобы освежиться. Соответственно, два человека отправляются для выполнения этих миссий: Артасиру приказано привести его к месту (12.3: τόπον), а Сатибарзану поручено искать питье (12.4: ποτόν). Если Ктесий действительно является источником этого изображения, то они, по–видимому, отразили в его работе иронический взгляд на знаменитое персидское требование «земли и воды», представляющее собой признание подчинения великому царю. Точно так же можно предположить, что обыгрывание «царского ока», который не видит трупа Кира, также находилось в оригинале и не было не замечено Плутархом.
Две центральные фигуры из Art. 12 появляются в другом месте в резюме Фотия. Первый, Артасир, кажется тем же самым человеком, который был послан с армией, чтобы сокрушить восстание Арсита, родного брата Дария II (FGrH 688 F 15.52 = Bibl. Cod. 72, p. 42 b 18-19). Второй — Сатибарзан, который в эпитоме Фотия (FGrH 688 F 16.60 = Bibl. Cod. 72, р. 43 b 15) ложно обвиняет Оронта в интригах с Парисатидой и вызывает его казнь. Позднее, согласно Фотию (FGrH 688 F 30.73 = Bibl. Cod. 72 p. 44 b 33; около 398 г.), Сатибарзан получает подарки от Эвагора. В сборнике изречений царей и полководцев (Reg. еt imp. Apoph. . 173e), Сатибарзан описывается как κατακοιμιστής (камергер) Артаксеркса I, но скорее Артаксеркса II. Фемистий (8.117 b) описывает эпизод, в котором Артаксеркс и Сатибарзан являются главными персонажами. Вполне возможно, что все эти подробности происходят из Ктесия. Внимание к евнухам и их немалой роли при дворе является важной чертой в историях врача. Ктесий описывал каждого персидского царя в окружении одного или нескольких очень влиятельных евнухов, например, Петесака и Багапата в правление Кира (FGrH 688 F 9.6, 13.9), Изабата, Аспадата и Багапата возле Камбиза (F 13.3, 9), Н/Матака и Аспамитра у Ксеркса (F 13.24, 31, 33), Артоксара и Багораза в правление Артаксеркса I (F 14.42–3, 47), Артоксара, Артибарзана и Афооса при Дарии II (F 15.51). Кроме того, в работе Ктесия проявляется интерес к трупам членов царской семьи. Камбиз отправил тело Кира Великого для погребения в Персеполь (F 13.9); труп Астиага оставался нетронутым в песках (F 9.6); Багораз перевез тела Артаксеркса I и Дамаспии в Персию (F 13.47); труп Ахеменида был отправлен из Египта (F 14.36). Можно еще вспомнить пример Багапата, который сидит около гробницы Дария в течение семи лет и охраняет ее (и умирает там: FGrH 688 F 13.23). Некоторые евнухи сопровождают труп царя в путешествии к царским гробницам: Багапат позаботился о теле Кира (F 13.9) и Изабат — о теле Камбиза (F 13.15). Другим литературным мотивом, отмеченным в изображении Ктесия, является то, что Кира не узнали в темноте, живым или мертвым.
История продолжается (Art. 12.4-6):

Вода, по–видимому, является наиболее значительным основанием для отнесения к Ктесию: еще один отрывок, приписываемый врачу Афинеем (2.45 b =FGrH 688 F 37), описывает воду из реки Хоасп:

Поскольку ссылка на Геродота (1.188) достаточно точна, мы можем предположить, что ссылка на Ктесия также надежна. Можно видеть, что описание, присвоенное Ктесию, на самом деле является ничем иным, как описанием, относящимся к Артаксерксу после битвы при Кунаксе. Налицо идеальное совпадение. Используется то же употребление превосходной степени, описывающей воду (ἐλαφρότατον καὶ ἥδιστον), и соответствующее тому, что мы находим в Art. 12,6 (κουφότατον καὶ καθαρώτατον). Афиней, безусловно, не зависит от Плутарха, поскольку он упоминает Ктесия в качестве источника; кроме того, он включает материал, которого нет в биографии Плутарха: вода кипятится, и она из реки Хоасп в Сусиане. О наслаждении от воды из Хоаспа говорит Курций Руф (delicata aqua, 5.2.9), что может быть взято из той же ктесиевой традиции. У Элиана (VH 12.40) имеется похожая история:

Эта история имеет некоторые поразительные сходства с ктесиевой; обратите особое внимание на гнилую воду (σεσηπὸς) и на факт, что царь выпил ее и наградил даятеля как благодетеля (Art. 14.2). Казалось бы, эти истории относятся к одному и тому же сюжету. При передаче из «Персики» в какой–то сборник, используемый Элианом, Артаксеркс стал «Ксерксом». Незначительные отклонения можно рассматривать как различные приемы, и действительно, можно наблюдать подробности, которые Плутарх предпочитает опустить, например тот факт, что царь нуждался в особом виде воды (из реки Хоасп), и подчеркивание особой роли солдата. Объединив все три фрагмента вместе, мы можем предположить, что изображение реки Хоасп (у Афинея) было длинным экскурсом, служащим предположительно для увеличения ожидания. Следовательно, Афиней пропустил весь отрывок, в котором упоминался Артаксеркс.
Завершение битвы появляется в следующем разделе биографии (Art. 13.1-3):

Хотя Фотий в своем резюме говорит, что царь сам расчленил тело Кира (F 16.64 = Bibl. Cod. 72, р. 43 b 36-8: καὶ αἰκισμὸς τοῦ σώματος Κύρου ὑπὸ τἀδελφοῦ ᾽Αρτοξέρξου· τήν τε γὰρ κεφαλὴν καὶ τὴν χεῖρα, μεθ᾽ ἧς τὸν ᾽Αρτοξέρξην ἔβαλεν, αὐτὸς ἀπέτεμε, καὶ ἐθριάμβευσεν, «его тело было изуродовано его братом Артаксерксом. Он сам отрезал голову и руку, которыми [Кир] ранил Артаксеркса, и он показал их»); остальная часть повествования и сравнение с Плутархом (Art. 17.1) проясняют, что Ктесий велел сделать это евнуху от имени царя. Действительно, позднее Фотий поправляет себя и приписывает этот поступок Багапату (см. ниже). Казалось, что изображение Ктесия в этом месте изначально было расплывчатым (см. Art. 12.3: сперва царь хочет сам увидеть труп Кира, но затем посылает отряд).
Тело Кира, вероятно, было изуродовано в присутствии царя. Следующая сцена вызывает образ семи заговорщиков, показывающих головы магов (Hdt. 3.79), и здесь уместен образ самого Кира, сведущего в учении магов (Art. 6.4: μαγεύειν βέλτιον). Изображение увечья тела Кира связано с рассказом Ктесия и, по–видимому, происходит из его текста. Казалось бы, Ксенофонт не видел отрубленной головы и руки Кира. Как это представлено в Анабасисе, само это описание кажется несвязанным с остальной частью текста. У Плутарха (Art. 13.2) увечье тела Кира происходит ночью. Царь поднял голову принца высоко над головой, что было сделано для того, чтобы побудить тех участников боевых действий, которые еще колебались, сплотиться и вернуться к Артаксерксу (Art. 13.2). Ксенофонт не включает ничего из этого. Когда он представляет себя обращающимся к военачальникам Проксена (Anab. 3.1.17), он ссылается на отсечение головы и руки Кира и пригвождения их к кресту как на акт, известный солдатам. И все же не совсем ясно, когда Ксенофонт и другие получили бы возможность увидеть отсеченные части тела. Это было не в те темные часы, которые последовали за самой битвой, так как греки еще не знали о смерти Кира (Anab. 1.10.16, 2.1.1), а в следующую ночь они уже были далеко от царского стана (Anab. 2.2.3). Следовательно, остается два варианта: либо солдаты видели это зрелище утром после битвы, когда они искали пищу (Anab. 2.1.6), либо они вообще никогда его не видели. Более вероятно, что Ксенофонт впервые узнал об этом деянии при чтении рассказа Ктесия, а затем включил его в рассказ без указания предыстории или причины этого поступка и с утверждением, что видел тело Кира (Anab. 1.10.1). Ксенофонт вставляет эту информацию как раз перед нападением Артаксеркса на греческий лагерь, и вставляет в речи, которую он сам якобы произнес перед своими товарищами. Можно было бы предположить, что эта подробность была слишком значимой и знакомой любому читателю Ктесия, чтобы Ксенофонт оставил ее без внимания.
Вопрос «кто убил Кира?» — вероятно, проник в большую часть остального повествования Ктесия. В интерпретации Плутарха мы видим, что постепенно все те, кто бросает вызов славе Артаксеркса за это деяние, находят свою смерть в жестоких казнях. Официальная версия в итоге преобладает, хотя и является ложной. Все эти сцены появляются в резюме Фотия (FGrH 688 F 16.66-67 = Bibl. Cod. 72, р. 44 a 6-19):

В кратком изложении Фотия включает наказание Багапата (F 16.67, Art. 17), затем историю карийца (F 16.67, Art. 14) и, наконец, рассказ о Митридате (F 16.67, Art. 15-16). По–видимому, это был первоначальный порядок, который показал рост жестокости Артаксеркса. Плутарх меняет последовательность, по–видимому, чтобы обыграть двойственную природу характера Артаксеркса: его жестокость, с одной стороны, и согласие с жестокостью Парисатиса, с другой, предвосхищая Art. 18-19.
Весь следующий раздел биографии Плутарха (Art. 14-17) посвящен наградам и наказаниям, которые Артаксеркс назначил лицам, оказавшим ему помощь или причинившим ему вред. Раздел начинается с двух предполагаемых перебежчиков (Art. 14.3-4):

Арбак обвиняется в трусости и мягкотелости; второй человек обвиняется в том, что он солгал, утверждая, что убил двух человек со стороны врага, и наказывается более сурово калечением его тела. Скрытое сравнение с царем показывает связанную с этими наказаниями иронию: мягкое наказание для Арбака показывает собственную мягкость царя (в Art. 6.4 Кир обвиняет его именно в изнеженности), в то время как более жесткое наказание для лжеца игнорирует ложь Артаксеркса, который хочет, чтобы другие признали, что он убил Кира (Art. 14.6). Отмечается ирония в том, чтобы оставить анонимным человека, который претендует на славу за убийство. От Ксенофонта мы знаем, что Арбак был одним из царских военачальников, который (подобно Аброкому, Тиссаферну и Гобрию) командовал 300 000 человек (Anab. 1.7.12). Описание его отступничества не может быть правдой. В списке сатрапов в конце Анабасиса (7.8.25) в 401/0 году до н. э., Арбак значится как сатрап Мидии. Вероятно, это тот же человек, которого Плутарх также называет «мидянином». Более того, было бы трудно предположить, что столь высокопоставленный человек будет так мягко наказан за дезертирство. На самом деле, вполне возможно, что мнимое отсутствие этого человека служит вымышленным контраргументом ложному присутствию царя на месте убийства Кира. Отсюда кажется, что намек на поведение царя через этого персонажа уже был задуман Ктесием.
Ктесий же, вероятно, включил и сюжет о царской лжи. Акцент на дистанцировании от лжи восходит к известному описанию у Геродота, где произнесение правды подчеркивается как ключевая концепция в воспитании персидской молодежи (Hdt. 1.136; Strabo 15.3.18), а ложь и нечестность изображаются как самые презренные из зол в Персии (Hdt. 1.138; ср. 7.102, 7.209). В царской идеологии Ахеменидов, особенно в надписях Дария I, ложь (drauga) считается серьезным преступлением против царя. Предполагаемые претенденты на трон представлены в Бехистунской надписи как лжецы (DB 1.39, 1.78, 3.80). Ложь равносильна бунту, так как «последователи лжи» считаются нарушителями закона. Эти изображения перекликаются с одним из принципов зороастрийской веры. Ранее в работе Ктесия (FGrH 688 F 9.1) лжецы наказывались (ср. Hdt. 3.27). Однако, как и в рассказе Геродота, который иронично вкладывает в уста Дария слова ἔνθα γάρ τι δεῖ ψεῦδος λέγεσθαι, λεγέσθω («где необходимо говорить ложь, пусть она будет сказана», Hdt. 3.72), так в этой истории монарх (Артаксеркс) одобряет ложь, и казнит карийца, который оспаривает его официальную версию, говоря правду (Art. 14.5–7).
Согласно царской идеологии, повторяемой в надписях, царь должен сам поразить врага (см. DB 1.57, 1.59, 1.73, 1.83, 2.5, 2.69, 5.13, 5.27; повторяющееся слово avājanam, «я убил»). История Ктесия, по–видимому, является сардоническим демонтажем этого идеала, ибо кариец карается не царем, а его матерью, что делает монарха пассивным, в то время как за него действуют другие (Art. 14.8-10):

Согласно передаче Плутархом рассказа Ктесия, царь желает, чтобы все люди думали и говорили, что он сам убил Кира (Art. 14.5: οἰόμενος δὲ καὶ ὡς καὶ αὐτὸς βουλόμενος δοκεῖν λέγειν πάντας ἀνθρώπους ἀπεκτόνοι Κῦρον). Ксенофонт (Anab. 2.1.8) свидетельствует о том, что это действительно была официальная версия после битвы (ἐπεὶ νικῶν τυγχάνει καὶ Κῦρον ἀπέκτονε, «так как царь одержал победу и убил Кира»; ср. Diod. 14.25.1). Поэтому Артаксерксу пришлось убрать карийца. Митридат, другой человек, ответственный за смерть Кира, сперва молчит (Art. 14.7), но вскоре следует его катастрофа (Art. 15), когда он раскрывает на пиру правду о смерти Кира и тем самым оспаривает официальную царскую версию. Фотий очень кратко описывает этот драматический эпизод, но все же упоминает одно слово, которое Плутарх на удивление не употребляет: «застолье» (ἐπὶ τραπέζης). Игнорируя это слово и приглушая персидскую обстановку, Плутарх, как и тамада застолья Спарамиз, евнух Парисатиды, создает впечатление, что пир имеет более греческий характер, но, конечно же, это не так. Фактически здесь нелепый симбиоз греческого симпосия и персидской среды. Следует отметить понятие истины в контексте греческого симпосия (Art. 15.4: ἐπεὶ δέ φασιν Ελληνες οἶνον ἀλήθειαν καὶ εἶναι, «как говорят греки: истина в вине»), что заметно отличается от персидского понятия истины как воплощения космического/социального/политического порядка. Опять же, собственная версия Артаксеркса представлена как ложь, а подрывная версия Митридата — как правдивая. Это представление, по–видимому, проистекает из Ктесия. Оно умело усиливается Плутархом его изображением презентации Ктесия как лжи, в которую мы все еще можем поверить, как намекается в начале биографии.
После того, как Митридат разглашает все, тамада, снова приняв на себя одну из ключевых функций греческого симпосиарха, смягчает эмоции, призывая участников удерживать свои разногласия в рамках, когда они едят и пьют, и простираться перед царским гением (Art. 15.7):

Некоторые ученые считают, что это изображение Ктесия перекликается с персидской фразой «царский гений». Это выражение может быть не из Ктесия. Возможно, врач использовал фразу, приблизительно похожую на выражение θεὸς βασίλειος (см. Hdt. 3.65; ср. 5.106, Plut. de Alex. fort., 338f, Alex. 30.12), а также, возможно, указывает на Ахура Мазду, а не на любое другое божество, включая Xварно (др. — перс. farnah — «слава, счастье»), то есть на божественную царскую славу/удачу — поскольку тесная и уникальная связь царя с верховным иранским божеством фигурирует в царских надписях (DSk. 3-5: «мой Ахурамазда, от Ахурамазды я») соответствует греческой фразе. Упоминая о Даймоне, обычно промежуточном божестве между богом и человеком, Плутарх оставляет это описание расплывчатым. Он также может вновь представить царя присутствующим на сцене, хотя на самом деле его там нет, что точно соответствует дискуссии по вопросу о присутствии Артаксеркса при смерти Кира и его ответственности за его убийство.
В связи с необходимостью превратить свою сфабрикованную версию событий в фактическую, Артаксеркс должен был поэтому прибегнуть к беспрецедентной жестокости в отношении дурного поведения Митридата, как говорит Плутарх в следующем разделе (Art. 16.2-6):

Ктесий справедливо воспринимается как источник этого изображения. Утверждение Фотия (FGrH 688 F 16.67 = Bibl. Cod. 72, р. 44 в 16-17), что царь передал молодого перса Парисатиде для пытки (ὡς Ἀρτοξέρξης παρέδωκεν αἰτησαμένῃ Μιτραδάτην Παρυσάτιδι), является, вероятно, ошибкой, проистекающей от невнимания или незапоминания. Ясно, что Фотий смешивает судьбы трех персонажей: он приписывает карийцу то, что случилось с евнухом, а Митридату — судьбу карийца. Следует отметить, что Фотий ссылается на аналогичную сцену ранее, где та же самая пытка была применена Артаксерксом I к Аспамитру, осужденному за заговор против Ксеркса и его сына Дария (FGrH 688 F 14.34 = Bibl. Cod. 72, p. 40 a 14–15: σκαφεύεται … οὕτως ἀναιρεῖται). Принимая во внимание, что история Аспамитра была рассказана в 17‑й книге, а история Митридата — в 19‑й или 20‑й, едва ли можно сделать вывод, что врач во второй раз дал полное описание наказания, и мы можем разумно предположить, что только в более ранней книге он подробно остановился на этом истязании. Если это правда, то это указывает на то, что Ктесий мог ссылаться на собственную «Персику».
Последнее лицо, понесшее наказание за свое обращение с Киром, упоминается в следующем разделе биографии (Art. 17.1–9). Он может быть отнесен к Ктесию с некоторой уверенностью, по сходству с эпитомой Фотия:

Бросается в глаза, что Плутарх и Фотий используют разные формы имен для евнуха. Верно также и то, что версия Фотия (Багапат) засвидетельствована лучше. Однако это не обязательно означает, что Плутарх следует источнику, отличному от того, которому он следовал до сих пор. Фотий мог механически записать имя евнуха, который ухаживал за трупом Кира Великого (FGrH 688 F 13.9). Кроме того, в тексте Плутарха приводилась та же форма имени, но он был поврежден в этом месте. Первоначальная форма имени была, скорее всего, составлена с окончанием — (a)pates, но по иронии судьбы потеряла свою первую половину.
Если Артаксеркс и Парисатида играли на своих приближенных в какую–то настольную игру, то живые люди рассматривались ими как камешки на доске (См. Polyb. 5.26.12–13; cр. Diog. Laert. 1.59). Ктесий, возможно, полагал, что его собственный рассказ об этой игре в равной степени подрывает авторитет царя. В этом случае последнее слово остается за Плутархом, поскольку он переставляет три сцены Ктесия и перемещает фигурантов (карийца, Митридата и евнуха) как фигуры на доске своей собственной истории. Подобно Парисатиде, которая приберегает Масабата «на десерт» (Art. 17.1: λοιπὸς), Плутарх предпочитает описывать эту сцену как последний эпизод из трех.
Последний отрывок, который мы рассматриваем здесь и в котором конкретно не упоминается Ктесий, касается последствий убийства Статиры (Art. 19.7-10):

То, что этот раздел происходит из Ктесия, можно увидеть из сравнения с эпитомой Фотия (FGrH 688 F 27.70 = Bibl. Cod. 72, p. 44 b 9-16):

По словам Фотия, царь арестовывает и пытает людей своей матери (у Плутарха τοὺς μὲν καὶ τῆς ὑπηρέτας τραπεζοκόμους μητρὸς, «слуг и официантов»), а затем ее служанку. «Гигис» отличается от версии Фотия и может быть связано с ошибкой переписчика в варианте Плутарха (от родительного падежа Γίγγης, в смешении с известной геродотовой формой Γύγης, Гигес?). Давайте для удобства воспользуемся формой Плутарха. Упоминание о Гигис в этот поздний момент в резюме Фотия может означать, что ее имя появилось в повествовании только во время допроса слуг Парисатиды, а не ранее. Если это правда, то упоминание Плутарха о Гигис на более раннем этапе призвано представить приговор царя как реальный выбор между альтернативами, а не как неизбежное решение, которое обусловлено свидетельствами, собранными в ходе допроса других слуг. Фотий наделяет Гигис ролью ἣ ᾡκείωτο Παρυσάτιδι, «домашней прислуги Парисатиды» (FGrH 688 F 27.70), в то время как Плутарх рассказывает, что позднее τήν δὲ Γίγιν ἡ Παρύσατις … εἶχεν οἴκοι («Парисатида укрывала Гигис у себя в доме»). Оба термина, вероятно, отражают изначальное ктесиево οικ — (относящееся к дому). Фраза Плутарха δυναμένην παρ᾽ αὐτῇ («имевшая на нее влияние») напоминает другие фразы Фотия о власти евнухов над царями. Казалось бы, оригинальное изображение Ктесия сохранило некоторые смутные теги, если сравнить фотиево ἐσθίουσαν τὴν ἐπιδοῦσαν ἑώρα τὸ ἥμισυ («она видела, что даятельница съела свою половину») и плутархово δόντα τὸ φάρμακον ( «даятеля яда», Art. 19.2).
Царь решает провести расследование и, выслушав показания свидетелей, приходит к выводу, что Гигис несет ответственность за убийство. Именно царская версия случившегося приобретает силу истины, точно так же, как и в случае смерти Кира. Как и раньше, когда Артаксеркс казнит людей, убивших Кира (Митридата и карийца), чтобы сделать его версию единственно правдивой, его убийство Гигис придает силу рассказу, в котором за убийство Статиры ответственна главным образом она. Как и в случае с официальной версией смерти Кира, читатели остались с ощущением, что истина вещь скользкая и определяется сильными мира сего.
В предыдущих разделах (Art. 6, 18) Плутарх создает впечатление, что Статиру убивает именно Парисатида. Предвосхищая убийство Статиры в своей биографии, Плутарх предполагает, что Парисатида действительно виновна. Сам Ктесий, возможно, также подбил читателя усомниться в решении царя в более ранних разделах работы; намек на то, что Парисатида была главной виновницей смерти Статиры, вероятно, был обнаружен в более ранней, 19‑й книге «Персики», в описании отравления Парисатидой сына Теритухма (FGrH 688 F 16.61).
Мы уже упоминали в предыдущей главе тему двойственности в Art. 19. Эта двойственность достигает своего главного проявления в двояком ответе Артаксеркса на убийство Статиры: жестокой казнью Гигис (Art. 19.9) с одной стороны, и мягким наказанием царицы–матери (Art. 19.10) с другой. Двойственность между мягкостью и жестокостью — одна из главных черт характера царя. Упор на жестокую сторону, по–видимому, изображает царя отличным от снисходительного образа, который он имел ранее, и в тот момент, когда Гигис раздавили лицо, царь, похоже, сбросил маску добряка. Напротив, Плутарх показывает царя слабым перед царицей–матерью в том смысле, что он не смеет наказать ее. Хотя Артаксеркс, возможно, следовал персидскому обычаю не убивать старших (Hdt. 1.137), тем не менее, он, по–видимому, не имеет никакой власти, о чем свидетельствует его неспособность заполучить Гигис от своей матери, так что ему пришлось устраивать засаду.
Плутарх создан для того, чтобы художественно подражать царю: эта форма изображения якобы демонстрирует способность Плутарха контролировать ход истории и определять «жизнь» и «смерть» своих персонажей; когда он откладывает пересказ смерти Статиры с Art. 6 на Art. 19, он, по–видимому, временно «щадит» жизнь царицы, точно так же, как царь сначала прощает Кира (Art. 3.6), чтобы позже столкнуться с ним в бою, а Парисатида спасает жизнь Статиры (Art. 2.2) только чтобы убить ее потом.
Тем не менее на самом деле, изложение показывает, что позиция Плутарха слаба, как и противостоящий Парисатиде царь. Плутарх просто следует правильному хронологическому порядку событий и признает решение Артаксеркса по убийствй Статиры. Вставив конкурирующую версию Динона, он ставит под сомнение вину Парисатиды. Более того, только когда царь устанавливает пределы для Парисатиды, ограничив ее Вавилоном, Плутарх решает провести собственную грань и в основном отказаться от Ктесия как источника.
Тем не менее он снова возвращается к Ктесию в Art. 21, предвосхищая возвращение Парисатиды на сцену в Art. 23.

Некоторые выводы

Давайте кратко рассмотрим основные моменты о методе работы Плутарха в его работе с Ктесием.
1. Кажется очевидным, что Плутарху понадобились только последние шесть томов «Персики» Ктесия (книги 18-23), и можно с уверенностью сказать, что из более ранних томов он читал очень мало, если вообще читал. Это соответствует вышеприведенному предположению, что Плутарх читал Ктесия специально только для «Артаксеркса», то есть раздел о жизни Артаксеркса II. Вероятно, не будет надуманным предположить, что Плутарх задумал биографию Артаксеркса не от случайного чтения Ктесия.
2. Единственный отрывок, который, как мы можем разумно предположить, был прочитан вне книг 18-23, — это история Аспамитра в 17‑й книге, касающаяся корытной казни. Учитывая редкость этой заметки, мы можем сделать вывод, что Плутарх руководствовался ссылкой Ктесия на собственный текст.
3. Невозможно узнать, имел ли Плутарх доступ к оригинальной пространной версии «Персики», или же он читал только сокращенный вариант. Судя по нескольким вербальным соответствиям с текстом Фотия, он, возможно, имел перед собой примерно ту же версию, что и патриарх, причем тексты в их распоряжении, вероятно, были адаптированными версиями. С другой стороны, учитывая скрытую критику Плутархом многословия Ктесия, биограф, возможно, имел несколько более длинное сообщение.
4. Независимо от объема работы, качество рукописи Ктесия, которую читал Плутарх, было лучше, чем у Фотия. Это видно по формам имен, которые не были искажены в тексте, прочитанном Плутархом.
5. Вероятно, у Плутарха был целый сборник рассказов о животных, в которых по меньшей мере один раз упоминался Ктесий. Возможно, что этот сборник был в руках Плутарха до того, как он начал читать материал для подготовки «Артаксеркса».
6. Во время чтения Плутарх, вероятно, извлек из текста определенные элементы, вроде известных высказываний и действий. Судя по его ссылке на первоначальный порядок сцен, Плутарх узнал об этой последовательности позже.
7. Как показывает сравнение с версией Фотия, в каждой сцене Плутарх, по–видимому, сохранил много фраз в их первоначальности и даже в изначальном порядке слов текста, находящегося в его распоряжении.
8. Однако, когда речь заходит о самих сценах, изменения Плутарха кажутся значительными. Он опустил целые эпизоды, изменил их порядок и добавил конкурирующие версии. Однако результат высветил элементы и мысли, которые, вероятно, уже были в оригинале. Так что, как это ни парадоксально, Плутарх оказался верен духу текста, отклонившись от его буквального прочтения.
9. Плутарх предположительно использовал слова персонажей и представил их как независимую интерпретацию событий, чтобы восполнить тот факт, что, когда он хотел показать историографическое разнообразие, для литературных целей он в основном имел в своем распоряжении версию Ктесия. Другие варианты, которые имел Плутарх, были, скорее всего, вторичными; действительно, сейчас мы обратимся к варианту Динона.