F 2: История Тимоклеи

a) Plut., Non posse suaviter vivi secundum Epicurum X 1093c

Τίς δ’ ἂν ἡσθείη συναναπαυσάμενος τῇ καλλίστῃ γυναικὶ μᾶλλον ἢ προσαγρυπνήσας οἷς γέγραφε περὶ Πανθείας Ξενοφῶν ἢ περὶ Τιμοκλείας Ἀριστόβουλος ἢ Θήβης Θεόπομπος;

Кто предпочел бы переспать с прекраснейшей женщиной, а не бодрствовать за чтением о том, что Ксенофонт написал о Панфее, или Аристобул о Тимоклее, или Феопомп о Фебе?

b) Plut., Mul. virt. 259d – 260d

ΤΙΜΟΚΛΕΙΑ. Θεαγένης ὁ Θηβαῖος, ᾽Επαμεινώνδαι καὶ Πελοπίδαι καὶ τοῖς ἀρίστοις ἀνδράσι τὴν αὐτὴν ὑπὲρ τῆς πόλεως λαβὼν διάνοιαν, ἔπταισε περὶ τὴν κοινὴν τύχην τῆς ῾Ελλάδος ἐν Χαιρωνείαι, κρατῶν ἤδη καὶ διώκων τοὺς κατ᾽ αὐτὸν ἀντιτεταγμένους – ἐκεῖνος γὰρ ἦν ὁ πρὸς τὸν ἐμβοήσαντα ‘μέχρι ποῦ διώκεις;’ ἀποκρινάμενος ‘μέχρι Μακεδονίας’. ἀποθανόντι δ᾽ αὐτῶι περιῆν ἀδελφὴ μαρτυροῦσα κἀκείνη ἀρετῆι γένους καὶ φύσει μέγαν ἄνδρα καὶ λαμπρὸν γενέσθαι· πλὴν ταύτηι γε καὶ χρηστὸν ἀπολαῦσαί τι τῆς ἀρετῆς ὑπῆρξεν, ὥστε κουφότερον ὅσον τῶν κοινῶν ἀτυχημάτων εἰς αὐτὴν ἦλθεν ἐνεγκεῖν. ἐπεὶ γὰρ ἐκράτησε Θηβαίων ᾽Αλέξανδρος, ἄλλοι δ᾽ ἄλλα τῆς πόλεως ἐπόρθουν ἐπιόντες, ἔτυχε τὴν Τιμοκλείας οἰκίαν καταλαβὼν ἄνθρωπος οὐκ ἐπιεικὴς οὐδ᾽ ἥμερος ἀλλ᾽ ὑβριστὴς καὶ ἀνόητος· ἦρχε δὲ Θραικίου τινὸς ἴλης καὶ ὁμώνυμος ἦν τοῦ βασιλέως, οὐδὲν δ᾽ ὅμοιος· οὐτε γὰρ τὸ γένος οὐτε τὸν βίον αἰδεσθεὶς τῆς γυναικός, ὡς ἐνέπλησεν ἑαυτὸν οἴνου, μετὰ δεῖπνον ἐκάλει συναναπαυσομένην. καὶ τοῦτο πέρας οὐκ ἦν· ἀλλὰ καὶ χρυσὸν ἐζήτει καὶ ἄργυρον, εἴ τις εἴη κεκρυμμένος ὑπ᾽ αὐτῆς, τὰ μὲν ὡς ἀπολὼν τὰ δὲ ὡς ἕξων διὰ παντὸς ἐν τάξει γυναικός. ἡ δὲ δεξαμένη λαβὴν αὐτοῦ διδόντος ‘ὤφελον μέν’, εἶπε, ‘τεθνάναι πρὸ ταύτης ἐγὼ τῆς νυκτὸς ἢ ζῆν· τὸ γοῦν σῶμα πάντων ἀπολλυμένων ἀπείρατον ὕβρεως διεφύλαξα. πεπραγμένων δ᾽ οὕτως, εἴ σε κηδεμόνα καὶ δεσπότην καὶ ἄνδρα δεῖ νομίζειν, τοῦ δαίμονος διδόντος, οὐκ ἀποστερήσω σε τῶν σῶν· ἐμαυτὴν γάρ, ὅ τι βουλήσηι, ὁρῶ γεγενημένην. ἐμοὶ περὶ σῶμα κόσμος ἦν καὶ ἄργυρος ἐν ἐκπώμασιν, ἦν τι καὶ χρυσοῦ καὶ νομίσματος . ὡς δ᾽ ἡ πόλις ἡλίσκετο, πάντα συλλαβεῖν κελεύσασα τὰς θεραπαινίδας ἔρριψα, μᾶλλον δὲ κατεθέμην εἰς φρέαρ ὕδωρ οὐκ ἔχον. οὐδ᾽ ἴσασιν αὐτὸ πολλοί· πῶμα γὰρ ἔπεστι καὶ κύκλωι περιπέφυκεν ὕλη σύσκιος. ταῦτα σὺ μὲν εὐτυχοίης λαβών, ἐμοὶ δ᾽ ἔσται πρός σε μαρτύρια καὶ γνωρίσματα τῆς περὶ τὸν οἶκον εὐτυχίας καὶ λαμπρότητος.’ ἀκούσας οὖν ὁ Μακεδὼν οὐ περιέμεινε τὴν ἡμέραν, ἀλλ᾽ εὐθὺς ἐβάδιζεν ἐπὶ τὸν τόπον ἡγουμένης τῆς Τιμοκλείας· καὶ τὸν κῆπον ἀποκλεῖσαι κελεύσας, ὅπως αἴσθοιτο μηδείς, κατέβαινεν ἐν τῶι χιτῶνι. στυγερὰ δ᾽ ἡγεῖτο Κλωθὼ τιμωρὸς ὑπὸ τῆς Τιμοκλείας ἐφεστώσης ἄνωθεν. ὡς δ᾽ ἤισθετο τῆι φωνῆι κάτω γεγονότος, πολλοὺς μὲν αὐτὴ τῶν λίθων ἐπέφερε, πολλοὺς δὲ καὶ μεγάλους αἱ θεραπαινίδες ἐπεκυλίνδουν, ἄχρι οὗ κατέκοψαν αὐτὸν καὶ κατέχωσαν. ὡς δ᾽ ἔγνωσαν οἱ Μακεδόνες καὶ τὸν νεκρὸν ἀνείλοντο, κηρύγματος ἤδη γεγονότος μηδένα κτείνειν Θηβαίων, ἦγον αὐτὴν συλλαβόντες ἐπὶ τὸν βασιλέα καὶ προσήγγειλαν τὸ τετολμημένον. ὁ δὲ καὶ τῆι καταστάσει τοῦ προσώπου καὶ τῶι σχολαίωι τοῦ βαδίσματος ἀξιωματικόν τι καὶ γενναῖον ἐνιδὼν πρῶτον ἀνέκρινεν αὐτὴν τις εἴη γυναικῶν. ἡ δ᾽ ἀνεκπλήκτως πάνυ καὶ τεθαρρηκότως εἶπεν· ‘ἐμοὶ Θεαγένης ἦν ἀδελφός, ὃς ἐν Χαιρωνείαι στρατηγῶν καὶ μαχόμενος πρὸς ὑμᾶς ὑπὲρ τῆς τῶν ῾Ελλήνων ἐλευθερίας ἔπεσεν, ὅπως ἡμεῖς μηδὲν τοιοῦτον πάθωμεν. ἐπεὶ δὲ πεπόνθαμεν ἀνάξια τοῦ γένους, ἀποθανεῖν οὐ φεύγομεν· οὐδὲ γὰρ ἄμεινον ἴσως ζῶσαν ἐτέρας πειρᾶσθαι νυκτός, εἰ σὺ τοῦτο μὴ κωλύσεις.’ οἱ μὲν οὖν ἐπιεικέστατοι τῶν παρόντων ἐδάκρυσαν, ᾽Αλεξάνδρωι δ᾽ οἰκτίρειν μὲν οὐκ ἐπήιει τὴν ἄνθρωπον ὡς μείζονα, θαυμάσας δὲ τὴν ἀρετὴν καὶ τὸν λόγον εὖ μάλα καθαψάμενον αὐτοῦ, τοῖς μὲν ἡγεμόσι παρήγγειλε προσέχειν καὶ φυλάττειν, μὴ πάλιν ὕβρισμα τοιοῦτον εἰς οἰκίαν ἔνδοξον γένηται, τὴν δὲ Τιμόκλειαν ἀφῆκεν αὐτήν τε καὶ πάντας, ὅσοι κατὰ γένος αὐτῆι προσήκοντες εὑρέθησαν.

ТИМОКЛЕЯ. Фиванец Теаген, который питал к своему городу столь же страстную любовь, как Эпаминонд, Пелопид и самые благородные мужи, пал в общей греческой катастрофе при Херонее, хотя он уже одолел и разбил вражеские силы, которые стояли против него. В самом деле, это он, когда один из врагов прокричал ему: "как далеко вы будете преследовать нас?", ответил: "до самой Македонии". Его сестра пережила его, и она свидетельствовала о добродетели их семьи и о характере ее брата как великого и прославленного человека. Кроме того, она извлекла дополнительную пользу из своей добродетели, с большей легкостью перенеся то, что выпало ей из общих несчастий. Ибо когда Александр завоевал Фивы, и его войска грабили по всему городу, один человек, который не был ни порядочным, ни вежливым, но жестоким и глупым, случайно наткнулся на дом Тимоклеи. Он командовал фракийским отрядом и был тезкой царя, но на этом его сходство с ним завершалось, потому что он не уважил ни происхождение, ни имущество женщины. Напившись вина, он после обеда приказал ей переспать с ним. И даже на этом дело не кончилось, ибо он также стал искать золото и серебро на случай, если она что–то спрятала, иногда угрожая убить ее, а иногда предлагая сохранить за ней на все время звание жены. Она, пользуясь возможностью, которую он ей предложил, сказала: "Лучше бы я умерла до этой ночи, чем пережила ее, и я могла бы, по крайней мере, сохранить свое тело свободным от бесчестного насилия, хотя все остальное потеряно. Но если я буду считать тебя своим защитником, господином и мужем, как того пожелают боги, то я не отниму у тебя твоего имущества, ибо я вижу, что я стала твоей, поступая так, как тебе угодно. У меня есть украшения и немного серебра в виде чаш, а также золото и монеты. Когда город был захвачен, я приказала своим служанкам собрать их, и бросила, вернее, сложила в колодец без воды. И многие не знают об этом, потому что над ним есть крышка, а вокруг него растет густо затененное дерево. Пусть тебе сопутствует удача в обладании этими вещами, и они останутся для меня свидетелями и знаками твоего счастья и блеска моего дома". Услышав ее речи, македонец не стал дожидаться рассвета, но сразу же отправился к месту с Тимоклеей, показывающей ему путь. И он приказал запереть сад, чтобы никто не знал, что он задумал, и спустился вниз в одном хитоне. Ужасная мстительница Клото вела его в лице Тимоклеи, которая стояла наверху. Когда она поняла по его голосу, что он достиг дна, она сбросила на него много камней, и немало еще валунов закатили ее служанки, пока не завалили и не погребли его. Когда македонцы узнали об этом и вытащили труп, то несмотря на то, что уже было объявлено, что никто из фиванцев не будет убит, они задержали ее, привели к царю и объявили ему о ее зверстве. Он, однако, увидя в спокойствии ее лица и в торжественной походке нечто чинное и благородное, сначала спросил, кто она. Совершенно неустрашимая и уверенная в себе, она сказала: "Моим братом был Теаген, который командовал при Херонее и пал, сражаясь против вас за свободу греков, чтобы мы не страдали от столь жестокого обхождения. Но так как я пострадала от вещей, недостойных моего рода, я не колеблясь умру, потому что, возможно, было бы лучше, чем прожить еще одну ночь вроде последней, если ты не предотвратишь это". Самые порядочные из присутствующих расплакалась, но Александру не пришло в голову пожалеть женщину — ведь она была слишком велика для этого; поражаясь ее смелости и красноречию, которые произвели на него огромное впечатление, он приказал своим командирам быть к ней внимательными и охранять ее, так чтобы насилие не обрушилось на ее дом снова, и он отпустил саму Тимоклею и всех связанных с ней родством.

Плутарх прямо цитирует Аристобула в отрывке из трактата Non posse suaviter vivi secundum Epicurum ("О невозможности жить счастливо, следуя Эпикуру"), где он сравнивает возлежание с красивой женщиной и чтение рассказов о некоторых женских фигурах (F 2a). Этот отрывок является частью более широкого дискурса, с которым Плутарх, выступая против тех, кто отрицает чувствительность мертвых, утверждает, что жизнь и бытие не ограничиваются земной сферой [1]. Более того, херонейский биограф заявляет, что когда история не содержит ничего вредного и болезненного и имеет стиль, полный очарования, это вызывает большое удовольствие. Писатель задается вопросом, а не предпочтительнее ли следить за увлекательным рассказом Одиссея о его странствиях, нежели с удовольствием отведать изысканных блюд у феаков [2], да и начитавшийся историй о знаменитых женщинах наверняка раздумает переспать со смазливой девкой. Приведенные женские фигуры — Тимоклея у Аристобула, Панфея у Ксенофонта и Феба у Феопомпа.
Феба, дочь Ясона, жена Александра из Фер, с помощью братьев убила тирана, ненавидимого также за жестокое обращение с генералом Пелопидом, его узником [3]. Панфея, жена царя Сусы, Абрадата, плененная Киром, оставалась верной мужу и, когда тот пал в бою, убила себя на его теле [4]. Поэтому речь идет о двух положительных фигурах, чье поведение восхваляется. Несмотря на то, что в Non posse suaviter vivi secundum Epicurum лишь кратко упоминаются по именам главные герои, можно вполне безопасно утверждать, что даже повествование Аристобула рассматривается в позитивном свете: историк цитируется, в самом деле, не только за то, что он оказал честь добродетельной женщине, но и за стиль, который, как и у двоих других упомянутых авторов, настолько богат очарованием, что заставляет читателя предпочесть письменное слово непосредственному контакту с красивой женщиной [5].
На основе пассажа из Non posse suaviter vivi secundum Epicurum можно предположить, что Аристобул является источником Плутарха и для пассажа из Mulierum virtutes, в котором рассказывается расширенная история Тимоклеи (F 2b), несмотря на то, что он не упоминается там явно. Этот эпизод, должно быть, особенно поразил херонейского биографа, который также упоминает его в двух других пассажах, которые могут, в свою очередь, восходить к тому же источнику [6].
История происходит сразу после захвата Фив Александром [7]. В то время как македонский государь был вовлечен в кампанию против трибаллов и иллирийцев, некоторые антимакедонские эмигранты, изгнанные Филиппом II после битвы при Херонее, снова вошли в Фивы и подбили население к мятежу, оперируя слухами, что Александр пал в битве с иллирийцами.
Экспедиция Александра против трибаллов и иллирийцев происходит весной 335 года [8]. Долгое время считалось, что источником Арриана и Страбона для этой военной кампании был только Птолемей, цитируемый обоими авторами, и, как показали некоторые описательные подробности, бывший очевидцем битвы [9]. Хаммонд, однако, предположил, что Арриан и Страбон также использовали Аристобула. В описании ран Александра, в самом деле, Плутарх заставляет говорить македонского царя: "во–первых, у иллирийцев я был поражен камнем в голову и булавой в шею" [10]. Использование слова ὕπερος (булава), довольно редкого, в другом плутарховом отрывке, явно восходящем к Аристобулу [11], может предполагать, что последний также является источником эпизода ранения у иллирийцев, и, значит, он также рассматривал в своей работе кампанию Александра на Балканах. Чтобы поддержать эту гипотезу, мы можем добавить, что Арриан прямо цитирует Птолемея только по техническим данным (количество убитых македонцев в столкновении с трибаллами), которые он, вероятно, нашел только в труде последнего, а не в работе Аристобула [12]. Поэтому на основе этой цитаты не представляется возможным исключить использование Аррианом также рассказа Аристобула о повествовании об экспедиции против иллирийцев и трибаллов.
Восставшие фиванцы попросили поддержки у близлежащих городов, а также у Афин [13]. Узнав о восстании, Александр сразу же направился в Беотию.
Помощь от Пелопоннеса, однако, не прибыла в Фивы, потому что она была заблокированы македонскими гарнизонами в Коринфе и Сикионе [14]. Афиняне тоже задержались, и Фивы, оставшись одни, капитулировали после трех дней осады [15]. Город был разрушен и жители стали рабами. Древние источники, как правило, в основном, приписывают решение сровнять с землей город не Александру, а к союзникам или федеральному Совету Лиги в Коринфе, возможно, именно для того, чтобы очистить македонского царя от любой ответственности в отношении судьбы города, которая произвела большое впечатление на греческий мир [16]. Тот факт, что сам Арриан выбирает эту версию, побуждает, по крайней мере, предположить, что она также найдена в его двух основных источниках, Аристобуле и Птолемее.
Несомненно, что благодаря антифиванской пропаганде распространилось мнение, согласно которому наказание Фив было актом, долженствующим покарать давнюю опору врагов–персов; тем не менее, не представляется возможным приписать авторство этой идеи Аристобулу, также потому, что дошедшие источники и, в частности, Арриан, не упоминают Аристобула прямо [17]. В этом контексте записан эпизод с Тимоклеей, сестрой фиванца Теагена, сражавшегося против Филиппа II и павшего при Херонее. Ее фигура положительно обозначена Плутархом, который подчеркивает грубость и глупость фракийца, который занял дом и хочет ограбить его и совершить насилие [18]. Более того, подчеркивается, что солдат, хотя и был тезкой Александра, больше ничем его не напоминал [19]. Когда женщина, виновная в убийстве фракийца, предстает перед македонским владыкой для суда, он спрашивает ее, кто она, и, пораженный гордым ответом женщины, любуясь ее добродетелью и мужеством, он не только спасает ее от осуждения, но также предоставляет ей эскорт, чтобы ее опять не обидели. Поэтому Александр кажется строгим, но справедливым судьей, готовым признать доблесть даже у политических противников: он представлен как абсолютно позитивная фигура [20]. Более того, Тимоклея — не единственная из женщин, к которым Александр проявляет себя доброжелательно: например, другие подобные эпизоды можно найти в рассказе об обхождении с женой и дочерями Дария [21].
Трудно установить, насколько в рассказе Плутарха сохранился стиль работы Аристобула; однако длительность пассажа и изобилие подробностей могут указывать на верную передачу херонейцем источника, что не должно требовать существенных сокращений [22]. Одно подробное знание этого эпизода может указывать на то, что херонейский биограф читал работу Аристобула непосредственно, без использования компендиумов или косвенных источников.


[1] См. Plut., Non posse X 1093a.
[2] См. Plut., Non posse X 1093c. Od. IX, 2-11: Одиссей, переодетый, находится во дворце феаков и предлагает рассказать свою историю: "могучему Алкиною, выдающемуся среди всех народов, конечно, приятно слушать певца, так как это похоже на голос богов. Потому что я думаю, что нет более приятного наслаждения, чем когда радость пронизывает всех людей; приглашенные слушают в зале барда, сидя по порядку; рядом доски полны хлеба и мяса; из кратера пенится вино и виночерпий разносит его и разливает в чаши: это, кажется мне в душе, красивая вещь».
[3] См. Theopomp., FGrHist 115 F 337. История также рассказывается у Xen., Hell. VI 4, 35-36; Plut., Reg. et imp. apopht. 194d; Mul. virt. 256a; Pel. 28.
[4] См. Xen., Cyr. IV 6, 11; V 1, 2-18; VI 1, 31-49; VI 4, 2-11; VII 3, 4-14.
[5] «Предпочитает ли Плутарх литературную выдумку прозе жизни? Женщины, воссозданные на страницах, прекраснее, чем настоящие, и изображения, которые мы рисуем в уме, безошибочно выигрывают на фоне повседневности. Возможно, заявление Плутарха, немного озадачивающее обычного человека, не так парадоксально (…). В отличие от Перикла (Thuc. II, 45, 2), который считал большой честью для женщин, если о ней говорили как можно меньше, Плутарх считал, что слава "добродетельной" женщины должна быть известна всем» (Альбини)
[6] См. Plut., Alex. 12 (где рассказывается весь эпизод, хотя и в более краткой форме); Coniug. praec. 145e (где Тимоклея упоминается в списке женщин, которым надо подражать). Ни в одной из двух цитат Аристобул не указывается как источник, поэтому, похоже, не нужно вставлять их в корпус фрагментов.
[7] Основные источники о восстании в Фивах и о последующих репрессиях со стороны Александра: Plut., Alex. 11-13; Dem. 23, 1-2; Diod. VIII 2-14; Polyaen. IV 3, 12; Just., Epit. XI 3, 6-4.
[8] См. Arr., An. I 1, 4 - 6, 11; Strab. VII 3-8. Краткие намеки на экспедицию находятся также у Diod. VIII 1; Plut., Alex. 11, 5; De Alex. Fort. 327a; Curt. Ruf. VI 3, 2; Polyaen. IV 3, 11. О распространении ложной информации о смерти Александра см. Arr., An. I 7, 3; Just., Epit. XI 4, 1-2; Ael., VH XII 57.
[9] См. Arr., An. I 2, 7; Strab. VII 4, 8.
[10] Plut., De Alex. fort. 327a.
[11] Булава появляется еще в повествовании о предприятиях Александра против маллов (см. Plut., De Alex. fort. 344d; Alex. 63, 9).
[12] См. Arr., An. I 2, 7
[13] См. Diod. VIII 5; Din. I 18-20; Demosth. XVI, 4, 7; Plut., Dem. 23, 1. Фивы обратились за помощью к аркадянам, аргосцам и элейцам. Из Афин, по словам Юстина (XI 2, 7), Демосфен направил оружие, оплаченное великим царем, поддерживающим восстание.
[14] См. Diod. VIII 5.
[15] См. Arr., An. I 7, 7 - 8, 8. Многие источники подчеркивают попытки Александра урегулировать конфликт миром, но, однако, без успеха (см. Arr., An. I 7, 10 - 11; Diod. XVII 9, 2-4; Plut., Alex. 11, 7).
[16] См. Arr., An. I 9, 9: «Союзники, принимавшие участие в этом деле, которым Александр поручил распорядиться судьбой Фив, решили поставить в Кадмее гарнизон, город же срыть до основания». См. также Diod. XIV 1, где есть ссылка на κοινὸν συνέδριον; Just., Epit. XI 3, 8: "когда на совете обсуждали решение о разрушении Фив …". Однако существует также традиция, согласно которой сам Александр одобрил уничтожение города: см. Polyb. XXXVIII 2, 13; Plut., Alex. 11, 11; Phot., Bibl. 250 p. 445 b 39 (= Hegesias, FGrHist 142 T 3); Agatharch., De m. r. V (= Hegesias, FGrHist 142 F 9; F 11; F 12); Ath. IV 30, 148d (= Clitarchus, FGrHist 137 F 1). «Он [Александр] сознательно решил поставить войну и решение в общий греческий контекст и рассматривать Фивы как нарушителя общего мира греков и македонцев против Персии» (Хаммонд–Уолбэнк). «Пропагандистский характер этой версии, созданной, видимо, филомакедонцами Птолемеем и/или Аристобулом и представленной Полибием, Плутархом и Аррианом, прямо указывает на необходимость держать в страхе греков в ходе предстоящего похода в Азию и запугать их примерным наказанием одного из самых могущественных городов Греции. Несмотря на то, что была необходимость примерно наказать фиванцев (…) однако Александр, даже (или особенно) в этом случае, стремится освободить себя от всякой ответственности в уничтожении полиса и защитить свой имидж» (Сквиллаче).
[17] "Оживил их (причины антифиванской пропаганды), возможно, Аристобул, один из источников Арриана. Фактически Аристобул, так как он был назван ведущим ритором в искусстве лести вместе с Демадом, обязательно должен был знать работы Исократа, величайшего ритора того времени. Поскольку, по словам Лукиана, он не пренебрегал лестью для искажения фактов на благо государя, приспосабливая темы к ситуации 335 г., он мог тем самым оправдать разрушение Фив. В частности, для того, чтобы снискать благосклонность афинян, он снова принимает мотив враждебности к фиванцам, который сложился из их предложения уничтожить афинский полис после Эгоспотам». Однако нельзя продемонстрировать риторическую подготовку историка, который, скорее всего, ограничился написанием работы о подвигах Александра, опираясь на свой личный опыт и самые популярные традиции (Сквиллаче).
[18] См. Plut., Mul. virt. 24. Фракиец изображен как "человек, который не был ни порядочным, ни вежливым, но был жестоким и глупым", и который "не уважил ни происхождение, ни имущество женщины". Интересно отметить, что в рассказе о Тимоклее представлены особенности, общие для других событий, в которых женские фигуры убивают тиранов или угнетателей: жертва (в данном случае грубиян и глупец); у убийцы есть сообщники (в данном случае брат, чаще отец или муж); угнетатель требует плотской связи с женщиной; он убит обманом в ситуации, при которой он не может защитить себя (в этом случае ограниченный внутри колодца). Тем самым, даже фигура Тимоклеи во многих отношениях может быть отнесена к актуальной модели тираноубийцы.
[19] Plut., Mul. virt. 24: "был тезкой царя, но на этом его сходство с ним заканчивалось". Интересно отметить, что с самого начала есть стремление четко отличить фигуру Александра от его подчиненного, и, следовательно, представить македонского царя положительно.
[20] См. Plut., Mul. virt. 24. Величественность фигуры возникает из серьезного и благородного взгляда и от торжественной походки. Великодушие возникает из–за того, что Александр прощает женщину не из сострадания, а потому, что он восхищается ее добродетелью и мужеством в разговоре с ним. См. Педеш: «Затем Аристобул похвалил его умеренность в том, что он воздержался от использования права завоевателя не только в этой ситуации, но и в отношении всех пленных независимо от их красоты».
[21] См. F 10 (= Arr., An. II 12, 3-5).
[22] При этом нельзя сказать, что плутархов отрывок точно отражает стиль Аристобула, как кажется Штадтеру: «В то время как в "Александре" Плутарх интегрировал историю и стиль Аристобула в биографию, в Mul. Virt. 24 он ближе к самому рассказу Аристобула, чем к рассказу в Alexander 12, но нельзя утверждать, что Mulierum Virtutes должен был быть написан раньше "Александра"». Кроме того, некоторые критики считают, что в Mulierum Virtutes Плутарх в значительной степени переработал данные своих источников.